Покушение было подготовлено обстоятельно. Сетка в задней части площадки была разрезана и отогнутый край прижат палкой, чтобы у преступника не было помех в запланированном отходе. Площадка своей задней частью граничила с другой, также не застроенной площадкой без забора, а та в свою очередь выходила сразу на две застраивающиеся улицы.
Площадка, с которой стреляли, заросла высокой травой. Без труда удалось определить обратный путь преступника вплоть до дыры в сетке. Но это ничего не давало. Отпечатков следов, пригодных для изготовления гипсовых слепков, не нашлось. Можно было лишь догадываться, что у преступника сравнительно небольшая нога и, скорее всего, малый рост.
Сотрудники милиции опросили клиентов доктора Эмилиановича. Они спокойно сидели в приемной и от скуки разглядывали прошлогодние иллюстрированные журналы. (Кстати, интересно было бы узнать, откуда дантисты снабжаются старой прессой?) Никто ничего не видел и не слышал. Даже звук выстрелов и звон разбитого стекла прошли мимо внимания этих людей, занятых собственными зубными хлопотами.
Опросили жителей близлежащих домов, а также домов с тех улиц, на которые выходила неогороженная площадка. Никто не заметил ничего подозрительного. Никто не видел убегавшего мужчину. Словом, преступник как сквозь землю провалился.
Вечером того же дня на воротах виллы доктора Казимира Эмилиановича появилась записка: «В связи с отъездом врача стоматологический кабинет закрывается на неопределенное время. Всех пациентов просят продолжить лечение у стоматолога Павла Жарноцкого».
Обе стреляные гильзы оказались идентичны гильзам, обнаруженным в теплице Владислава Червономейского. И сами пули, засевшие в кабинете стоматолога в потолке под люстрой, как выяснилось, выстрелены из того же пистолета, из которого были убиты садовод и железнодорожник Адам Делькот.
На очередном инструктаже в комендатуре майор Зайончковский имел вид триумфатора.
– Я предупреждал, – начал он, – что нужно сохранять бдительность, и был прав. Очень жаль, что мы не сделали засаду на той пустой площадке. Я думал об этом, но решил, что высокий забор помешает. Если бы преступник попробовал вторгнуться в дом доктора с улицы, наш человек оказался бы за этим забором и не смог бы прийти на помощь.
– Можно было одного поставить в доме Эмилиановича, а второго спрятать за забором. – Подпоручник Жешотко, как всегда, был полон добрых намерений. Но, как всегда, запоздавших.
– К сожалению, – ответил капитан, – у нас нет людей, чтобы каждому на букву «Е» обеспечить двойную охрану. И без того наши резервы на пределе. В глубине души я даже доволен, – продолжал комендант, – что бандит атаковал Эмилиановича. Я боялся, что он ударит где-нибудь в другом месте.
– Где?
– Я считал, что он попытается совершить покушение на нашу коллегу, и не раз предостерегал. Но, кажется, напрасно. Держу пари, что и сейчас в ее сумочке нет оружия.
– Ну как, Бася, держать мне пари с майором? – спросил поручник Анджей Стефаньский.
– Мне жаль тебя. Проиграешь.
– Будет ли коллега Шливиньска вести следствие по делу о покушении на убийство стоматолога? – официально спросил капитан.
– Интересно, – послышался второй вопрос, на этот раз заданный Стефаньским, – что это у нашего зубодера есть на совести, раз преступник признал его достойным быть в списке обстреливаемых? Может быть, коллега Шливиньска должна выяснить и эту проблему. Наверное, наш доктор сдирает с пациентов семь шкур, а в налоговой декларации занижает свои доходы. А нашему «алфавитному убийце», видимо, вырвал несколько здоровых зубов.
– Не думаю, чтобы такое расследование могло понадобиться, – спокойно ответила Барбара.
– Я тоже не думаю, – вставил Зайончковский.
– Если речь идет о покушении на убийство Эмилиановича, – добавила поручник Шливиньска, – можно не морочить себе этим голову и не терять время напрасно.
– Ты действительно так считаешь, Бася? – спросил капитан. – Пожалуйста, объясни нам.
Шливиньска взглянула на коменданта.
– Может, гражданин майор?.. – спросила она.
– Нет. Говорите вы. Меня интересует, совпадают ли наши точки зрения.
– По-моему, в деле Эмилиановича проявились две, а может быть, и три характерные черты поведения преступника. Во-первых, все предыдущие убийства он совершал с интервалом две-три недели, не более. Он торопился убивать людей, поскольку хотел как можно скорее отправить на тот свет того, кто интересовал его больше остальных. Но в последнем случае преступник сидел тихо шесть с лишним недель. Почему?
– Знал, что те люди, которые могли бы занять очередное место в его списке, находятся под охраной милиции. Боялся рисковать, – объяснил подпоручник Жешотко.
– Эта аргументация могла бы быть правильной, если бы не тот факт, что охрану мы не снимали, о чем каждому в городе хорошо известно. И несмотря на это, сейчас убийца снова активизируется. Но он мог выстрелить в стоматолога по крайней мере на две недели раньше, когда доктор вернулся в Забегово.
– Ему требовалось какое-то время на подготовку к новому преступлению.
– Но не столько же. Этот человек достаточно хорошо знает территорию своих действий.
– И что из этого следует?
– Возникают сомнения в отношении выбора новой жертвы. Когда мы выяснили, что «алфавитный убийца» стреляет не наугад, а выбирает своими жертвами преступников, я, естественно, поинтересовалась жителями Забегово с фамилиями на «Е». В том числе и доктором Эмилиановичем. Я установила, что все граждане с фамилиями на «Е» вне всяких подозрений. Они никогда не нарушали нормы уголовного кодекса. К счастью, их всего семеро, и такая проверка не была слишком трудной. Отсюда следовал простой вывод: если убийца будет руководствоваться своими принципами, то ни на одного из этих граждан он не нападет. И все-таки нападение произошло.
– Бедный, бедный наш преступник. Что же ему оставалось делать? Не мог же он пропустить букву алфавита. Это было бы не в его стиле, он потерял бы лицо. Лучше уж убрать невинного Эмилиановича, – подтрунивал Стефаньский.
– Больше всего на этот раз удивляет неумелость в действиях преступника. Мы знаем, что это человек беспринципный, хладнокровный и к тому же достаточно смелый. А тут, скрытый за деревом, он стреляет в окно дома с расстояния, как замерили наши спецы, в шестьдесят пять метров. Между прочим, личные качества преступника таковы, что он скорее бы вошел в дом и застрелил Эмилиановича в его собственном кабинете.
– Там была охрана.
– Тогда он в первую очередь застрелил бы или ранил охранника, потом прикончил бы стоматолога. А не стрелял бы в окно в кого Бог пошлет.
– Не в кого Бог пошлет, а именно в зубного врача, – поправил Стефаньский. – В криминальных романах преступники, стреляющие с такого расстояния, попадают своим жертвам прямо в сердце.
– Я готова хоть сейчас встать в том окне и позволить вам всем стрелять в меня по очереди с того же места.
– Никогда не соглашусь на такой эксперимент, – рассмеялся майор. – А вдруг кто-нибудь да попал бы? У меня и так мало людей, я не могу рисковать потерей еще двух. Жертва на кладбище или в больнице, а убийца в тюрьме.
– Тот человек, кстати, и не пытался попасть.
– Откуда такая уверенность? – вырвалось у подпоручника Жешотко.
– Каждый, кто умеет обращаться с личным оружием, знает, что при выстреле пистолет всегда подбрасывает вверх. Практически на таком расстоянии нужно целиться по крайней мере на метр ниже, чтобы иметь хотя бы минимальный шанс попасть в цель. Преступник просто стрелял в окно, чтобы наделать шума и выбить пару стекол.
– Но зачем? – спросил на этот раз капитан.
– Чтобы сбить следствие с правильного пути. Преступник знает, как идет у нас работа. Скорее всего, он догадался, что, если она будет идти так и дальше, это может для него плохо кончиться. Поэтому он постарался разыграть небольшой спектакль в надежде, что мы начнем собирать информацию о дантисте и усилим охрану других возможных жертв. Кроме того, новое убийство или его попытка должны утвердить нас в мнении, что мы имеем дело с сумасшедшим. «Вампир снова дал знать о себе» – так сейчас говорит весь город. Мы не должны поддаваться этому мнению. Потому что именно этого хочет убийца.
Все собравшиеся посмотрели на майора. Именно он был самым горячим сторонником теории о сумасшедшем. Майор понял эти взгляды. Откашлялся, сглотнул слюну – ведь человеку всегда трудно признаться в своей ошибке – и сказал:
– Я полностью согласен с поручником Шливиньской. Ее аргументация обоснованна. Я принимаю этот путь ведения следствия.
– Я бы предложил, – раздался голос подпоручника Жешотко, – сделать вид, что мы попались на приманку и начали с большой энергией вести следствие по делу Эмилиановича. Будем искать и опрашивать свидетелей. Можно даже демонстративно составить список жителей на «F». Пусть преступник считает, что его фокус удался и что он направил нас по ложному следу.
– Отличная мысль, – согласился Зайончковский, повергнув своих подчиненных в изумление: он никогда так быстро не соглашался с чужими предложениями.
– Только без списка на «F», – предостерег капитан Полещук. – Не хватало еще паники в городе. И без того хлопот полон рот.
– Итак, поручник Стефаньский, – принял решение комендант, – завтра энергично займитесь следствием по делу Эмилиановича.
– А Бася? – спросил Стефаньский.
– Поручник Шливиньска выезжает на несколько дней в командировку во Вроцлав.
– Я? – удивилась девушка.
– Да, вы, поручник. Минуту назад я получил ответ из Варшавы. Нашли отпечатки с двойной петлей.
Отпечатки пальцев с двойной петлей
Это было очень давно. Только самые старые жители Вроцлава, первые поселенцы в этом наполовину вымершем и сожженном тогда городе, помнят эту чудовищную историю. Убийство, которое не было полностью раскрыто и главный исполнитель которого избежал возмездия.
В районе элегантных вилл Вроцлава, в Зацише, где перед войной жили богатые купцы, находился красивый дом – собственность врача Генрика Ротвальда и его жены Эммы. Ротвальд был всемирно известным специалистом по болезням сердца. Его приглашали на консультации к коронованным особам и президентам всей Европы, к мультимиллионерам по ту сторону Атлантики. Говорят, сам Гитлер пользовался его услугами. Поговаривали о еврейском происхождении доктора. Однако никогда, даже перед войной и во время войны, никто не чинил врачу никаких препятствий. Наоборот, лимузины гитлеровских сановников останавливались перед его виллой. Ходили слухи о больших богатствах кардиолога.
Война обошлась с виллой Ротвальдов снисходительно. В ней даже не все окна были выбиты. После освобождения Вроцлава врач не уехал вслед за немцами. Его жена была из Силезии и немного владела польским языком. Им разрешили остаться и заботиться о здоровье польского населения. Ротвальд снова занялся лечебной практикой. Он работал ординатором в городской больнице, принимал больных и дома.
Оба супруга находились уже в преклонном возрасте: ему было под семьдесят, ей шестьдесят пять. Прислугу они не держали. Тогда во Вроцлаве с этим было еще труднее, чем сейчас. Только молодой студент Высшей школы физического воспитания Збигнев Кварцер, живший в комнатушке на чердаке соседней виллы, ежедневно топил у них котельную, обеспечивавшую отопление дома, выносил мусор и иногда по просьбе пани Эммы делал крупные покупки в центре города. Обе стороны были довольны: хозяева виллы имели учтивого добросовестного помощника, а молодой студент благодаря получаемому вознаграждению мог спокойно учиться, а также периодически снабжать себя бутылкой хорошего вина, большим любителем и неплохим знатоком которого он был.
Однажды февральским утром Збигнев Кварцер, как обычно около семи, появился у виллы Ротвальдов. Его удивило, что как перед входом в дом, так и перед боковым входом, ведущим в подвал, где находились котел центрального отопления и склад угля, все еще горят фонари. Оба входа были заперты. Напрасно студент давил на кнопку звонка. Внутри дома не слышалось никакого движения. Заглянув в окно, Кварцер заметил, что внутри свет тоже горит. Он вспомнил, что ночью слышал какие-то крики, но не обратил тогда на них внимания. Однако сейчас, полный наихудших предчувствий, он побежал в комиссариат милиции. Тогда, в 1946 году, еще не было районных комендатур милиции, а только комиссариаты.
Дежурный, молодой поручник, внимательно выслушал рассказ студента. «Я проверю вас, Кварцер, – сказал он. – Если вы меня обманываете, то горько в этом раскаетесь». На всякий случай он сразу приказал Збигнева Кварцера, удивленного таким оборотом дела, запереть в милицейской КПЗ, а сам послал двух человек в дом Ротвальдов. Поведению молодого офицера можно не удивляться. Еще год назад он дрался за Поморский Вал, потом участвовал во взятии Берлина. Получил два Военных креста и… тяжелую рану ноги. На работу в милицию пришел прямо из армии. Тогда жизнь в сожженном Вроцлаве не была идиллией, поэтому убежденность поручника в том, что «лучше на всякий случай запереть невиновного, чем дать сбежать преступнику», имела свой резон.
Милиционеры также пытались попасть на виллу, но без малейшего результата. Один из них вернулся в комиссариат, другой остался на страже перед домом. Теперь дежурный офицер обеспокоился не на шутку. Ротвальды были персонами широко известными, а слухи об их большом богатстве постоянно ходили в городе. Поручник счел необходимым уведомить о случившемся городскую комендатуру милиции.
Вскоре на Зацише появилась следственная группа. Были тщательно осмотрены территория вокруг виллы и замки на входных дверях. Выяснилось, что открыть их отмычкой или взломать невозможно. На окнах первого этажа имелись решетки. На соседней вилле, где жил Кварцер, взяли лестницу. Один из следователей по ней поднялся к окну над боковым входом, выдавил стекло, проник внутрь и открыл изнутри дверь бокового входа. Только после этого следственная группа вошла в дом.
Внутри все было перевернуто вверх дном. Из шкафов выброшена вся одежда. Большая научная библиотека врача лежала на полу его кабинета. Генрика и Эмму Ротвальд нашли в спальне на постелях. Оба были связаны и убиты стилетом, который торчал в груди женщины. Перед смертью их били и жгли раскаленной в камине кочергой.
В холле валялись две пустые металлические шкатулки со сломанными замками. Бронированный сейф, вмурованный в стену в кабинете доктора, был открыт, ключ торчал в замке.
Судя по тому, что не были взяты ни костюмы и красивые меха хозяйки, ни картины известных мастеров, бандиты искали только деньги и золото. Шкатулки они или нашли сами, или с помощью пыток добились от своих жертв признания, где хранятся богатства.
Криминалистическая техника в те годы была еще не столь совершенна. Не имелось и специалистов высокого класса. Несмотря на это, следственная группа работала хорошо. Было сделано много фотографий, снято много отпечатков пальцев, принадлежащих доктору, его жене и еще каким-то лицам – вероятно, убийцам. На кочерге, а также на стилете был обнаружен очень четкий отпечаток двойной петли.
Милицейский врач установил, что смерть обоих супругов наступила где-то между двенадцатью и вторым часом ночи.
Соседи и случайные прохожие, которых с трудом удалось отыскать, вспомнили, что около десяти вечера видели у дома Ротвальдов какую-то машину. Однако кто на этой машине приехал и когда она уехала – установить не удалось. Убийцы, покидая виллу, заперли ее ключами доктора, а ключи забрали с собой.
Милиция взяла в оборот Збигнева Кварцера. Студент показал, что был у Ротвальдов, как обычно, около семи вечера. На звонок ему открыла пани Эмма, но и доктор был дома. Кварцер очистил котел центрального отопления от золы, вынес ее и сложил перед котлом большой запас кокса, чтобы дня два не возить его с соседнего склада. Потом он подождал, пока кокс в топке хорошо разгорится, и засыпал его столько, чтобы хватило до утра. Выйдя из подвала, он услышал, как пани Эмма заперла дверь изнутри.
На оставшуюся часть вечера и на всю ночь Збигнев Кварцер имел неопровержимое алиби. Он провел время в обществе молодой сокурсницы из Института физического воспитания. Как показали молодые люди, все это время они готовились к предстоящему экзамену. Но чтобы наука давалась легче, они выпили две бутылки вина. Кстати, эти бутылки милиция нашла в комнате студента. Хозяин виллы подтвердил, что девушка пришла вечером, когда Кварцера еще не было дома, и ждала его, а ушла около семи утра вместе с ним.
Студентка тоже слышала ночью крики, но, занятая наукой, не обратила на них внимания. Подумала, что это хулиганит какой-то пьяница.
После проверки этих показаний перед Збигневом Кварцером извинились и выпустили его из-под ареста.
Перед милицией стояла очень трудная задача. Отпечатки пальцев имелись, но где искать бандитов? Сотни тысяч людей бродили тогда неприкаянно по воссоединенным землям. Одни искали себе постоянное место жительства и работы, другие – репатрианты с Востока – присматривались к оставшимся после немцев хозяйствам. Иных же, а таких хватало, притягивали легенды о возможности легкого обогащения посредством спекуляции. Эти последние, нигде не регистрировавшиеся и нигде слишком долго не задерживавшиеся, доставляли милиции больше всего хлопот. Как в такой сложной обстановке найти бандитов?
Однако проблема разрешилась очень быстро. Уже на следующий день в комендатуру милиции пришло анонимное письмо. Неизвестный информатор подробно описал нападение на дом Ротвальдов. Он не только назвал фамилии и имена двух бандитов, но и сообщил, где они живут и работают. Автомобиль, который использовали преступники, принадлежал строительной организации. Один из преступников являлся водителем этой машины, второй работал в той же организации строительным техником. Аноним сообщал также, какие драгоценности следует искать у каждого из преступников и сколько наличных из виллы Ротвальдов они имеют при себе.
На основе этой информации в тот же день милиция арестовала Владимира Ковалевского и Юзефа Бунерло, водителя и строительного техника. У них нашли много денег и драгоценностей.
Бандитам не оставалось ничего другого, как признаться в убийстве. Они показали, что две недели назад случайно познакомились с неким Станиславом Тополевским, торговавшим на «спекулянтской площади» (так называлась тогда неофициально площадь Нанкера, где находился большой рынок). Тополевский рассказал им о больших богатствах Ротвальдов и о том, как их легко заполучить. Уверял, что за такие деньги можно устроить себе беззаботную жизнь где-нибудь на Западе или в Соединенных Штатах. Он долго соблазнял их, и наконец они согласились. Однако ни о пытках, ни об убийстве врача и его жены разговора не было, договаривались только попугать стариков.
Нападением якобы руководил Тополевский. Вечером он позвонил доктору с просьбой спасти жену, у которой начался сердечный приступ. Обещал приехать за ним на своей машине. Когда Ротвальд, ничего не подозревая, открыл дверь, трое бандитов ворвались в дом. Обоих супругов связали, положили на кровати в их собственной спальне и начали искать ценности. В сейфе, который открыли ключами, найденными в кармане Ротвальда, лежали какие-то научные труды и небольшая сумма денег. Это не удовлетворило бандитов.
Ротвальдов били и мучили, пока не добились от них нужных признаний. На чердаке в каминной трубе у них имелся хитроумно заделанный тайник. В нем была шкатулка с драгоценностями, слитками золота, золотыми монетами и порядочной суммой денег в иностранной валюте. Вторую шкатулку сами бандиты нашли на книжной полке. В ней оказалось больше двух миллионов польских злотых.
Все трое заранее договорились встретиться через неделю в Зелена-Гуре, чтобы оттуда нелегально податься в Чехословакию, а потом в Вену и дальше на Запад, во Францию. Лишь там решили добычу оценить и разделить на три равные части. Недельная отсрочка предусматривалась для того, чтобы внезапное исчезновение двух работников строительного предприятия не привлекло внимание милиции. Более того, предполагалось, что Ковалевский и Бунерло, проработав после «дела» шесть дней, попросят еще краткосрочный отпуск на несколько дней, якобы для посещения родственников в центральной Польше.
Перед уходом из ограбленного дома Тополевский дал обоим своим соучастникам по миллиону злотых и немного драгоценных украшений, чтобы, как он сказал, они могли «обеспечить семьи, прежде чем удастся смыться на Запад». Именно эти деньги и драгоценности милиция потом обнаружила у задержанных.
Когда все трое уже выходили из дома Ротвальдов, главарь банды принял решение:
– Нельзя оставлять этих старых хрычей в живых. Могут опознать кого-либо из нас. Кто их прикончит?
Ни Ковалевский, ни Бунерло не решились. Тогда Тополевский усмехнулся, снял со стены в кабинете висевший там стилет и двумя ударами лишил жизни доктора и его жену.
Когда прокурор, выслушав Ковалевского и Бунерло, показал им присланную в милицию анонимку, оба заявили, что написать ее мог только один человек – Станислав Тополевский. Только он знал подробности, приведенные в этом письме. Прокурору и следователям также было это совершенно ясно. Главарь выдал своих сообщников, чтобы самому удрать с ценной добычей, которой теперь ни с кем не нужно было делиться.
Только малая часть добычи осталась в руках двух бандитов. Остальное взял «на хранение» их главарь. По описанию, данному Ковалевским, одни только бриллианты, красивые и крупные как горох, стоили в десятки раз больше, чем эти два миллиона злотых и горстка не слишком ценных колечек и браслетов, которые Тополевский оставил своим сообщникам.
Естественно, в Зелена-Гуре никто ничего не мог сказать о Станиславе Тополевском. Так ли его звали на самом деле? Под этим именем он был известен на «спекулянтской площади», так же он представился и будущим сообщникам. Однако никто из них не знал, где этот человек живет. Оказалось, что он нигде не прописан.
Поиск Станислава Тополевского не дал результатов, и его дело было закрыто. Двое других бандитов предстали перед воеводским судом во Вроцлаве. После трехдневного заседания, которое вызвало огромный интерес всего города, суд приговорил Владимира Ковалевского и Юзефа Бунерло к смертной казни.
Бандитов защищали четыре адвоката, естественно назначенных судом, потому что ни один не хотел браться за такое грязное дело добровольно. После вынесения приговора защита подала апелляцию в Верховный суд в Варшаве. Там согласились с мнением адвокатов о том, что убийства совершил третий преступник, не пойманный до сих пор Станислав Тополевский. Ведь на стилете и на орудии пыток – кочерге были обнаружены отпечатки пальцев с двойной петлей. Ни у Ковалевского, ни у Бунерло не было таких папиллярных линий. А поскольку все сомнения следует толковать в пользу обвиняемых, суд снял с них обвинение в непосредственном совершении убийства, им вменялось в вину лишь вооруженное нападение и соучастие в убийстве Генрика и Эммы Ротвальд. Смертную казнь им заменили пожизненным заключением.
Станислава Тополевского так и не нашли. Правда, отпечаток двойной петли остался в реестрах Главного управления милиции в Варшаве, но больше его никогда не встречали. Через пять лет следствие по делу сбежавшего бандита было прекращено и дело отправили в архив. Оно спокойно лежало там вплоть до дня, когда из Забегово прибыла поручник Барбара Шливиньска и попросила его для ознакомления.
Барбара взяла с собой фотографию отпечатков пальцев Владислава Червономейского. Специалист по дактилоскопии, только бросив на нее взгляд, сказал:
– Нет сомнений, что эта самая рука держала стилет, которым были убиты Генрик Ротвальд и его жена Эмма. Такую двойную петлю я видел лишь в учебнике по криминалистике, на практике никогда с подобными линиями не встречался. Это большая редкость. Но если вы ничего больше не найдете против этого типа, я посмеюсь, и громко. Вы же ничего ему не сделаете. Двадцатилетний срок давности истек еще в 1966 году. Можете даже не искать его.
– Мы ищем не его, а того, кто его убил.
– Понимаю, – догадался эксперт. – «Алфавитный убийца»? А мне сразу и ни к чему, что вы из Забегово.
– У меня к вам еще одна просьба.
– Для такой милой коллеги…
– В этом деле есть еще отпечатки пальцев Ковалевского и Бунерло. Вы не могли бы сделать копии в вашей лаборатории? Они могут мне пригодиться. Подчеркиваю, что никакого официального запроса из комендатуры в Забегово у меня нет.
Капитан махнул рукой:
– Оставим эти формальности. Сделаю. Ясно, что эти фотографии нужны вам не на память.
– Но это нужно срочно! Я хотела бы скорее вернуться в Забегово. Ирак проканителилась во Вроцлаве пять дней.
– Через два часа фотографии будут готовы.
Двадцать три года раскаяния
Вопреки опасениям поручника Барбары Шливиньской на этот раз ее встретили в Забегово очень мило. Когда она вошла в кабинет коменданта, майор Станислав Зайончковский даже встал из-за стола и вышел поприветствовать девушку. Его всегда серьезное лицо осветила слабая улыбка. Он подал девушке руку и на секунду задержал ее ладонь.
Как будто колебался: не поцеловать ли… Но скорее всего, подумал, что коменданту милиции не пристало это делать.
– Очень рад, что вы уже вернулись.
– О-о-о! – Барбара отметила, что это лицо с улыбкой гораздо привлекательнее.
– Ну, меня очень интересует, что вы обнаружили.
– Я думала… – В голосе Барбары послышалось легкое разочарование. – Я думала, меня ждет выговор за слишком долгое пребывание во Вроцлаве. Но у меня действительно есть много интересных новостей. Лучше всего было бы сообщить о них в присутствии всех сотрудников. Иначе все придется повторять четыре раза.
– Зося! – крикнул майор в незакрытую, как обычно, дверь. – Полещука, Стефаньского и Жешотко ко мне, немедленно!
– А что нового в Забегово?
– Жешотко зверствует. Опросил половину жителей. Организовал две ночные облавы и налеты на пивные и железнодорожный вокзал. Кроме того, он распустил слух, что вы выехали на неделю, взяв отпуск по личным обстоятельствам.
Шливиньска рассмеялась:
– Отпуск – не так уж глупо. Значит, у меня есть еще два свободных дня, ведь во Вроцлаве я была только пять дней.
– Речь не об этом. Весь город зашумел. Люди признали, что милиция может быть оперативной. Очень хвалили деятельность подпоручника.
– А какие она дала результаты?
– Полная КПЗ. Больше всего пьяниц, которые не в состоянии попасть домой. Есть и такие, о которых неизвестно, где они спят и чем живут. Этих мы держали дольше, затем Жешотко позаботился о том, чтобы они как можно скорее покинули негостеприимный для них город. Задержали также трех молодых парней, обворовавших киоск на Гливицкой. Их взяли с поличным. Прокурор уже занялся ими. Признались и в других взломах.
Входившие в кабинет коменданта офицеры сердечно приветствовали девушку. Видно было, что они уже признали ее своей. Стефаньский даже расцеловал Барбару в обе щеки, что, естественно, не понравилось суровому начальнику, который не любил таких публичных проявлений фамильярности.
Шливиньска по приготовленному еще во Вроцлаве конспекту вкратце доложила дело об убийстве супругов Ротвальд. Ее выслушали с глубочайшим вниманием.
– Поздравляю, Бася, – сказал капитан Зигмунт Полещук. – Теперь и у меня не осталось никаких сомнений в том, что твоя версия правильна. «Алфавитный убийца» с самого начала стремился прикончить Станислава Тополевского, то есть Владислава Червономейского. А других убивал, чтобы ввести нас в заблуждение. И это ему удалось бы, если бы не наш ченстоховский гений.
Все засмеялись, а девушка, довольная похвалой, слегка покраснела. Стефаньский намекнул, что такой успех нужно отметить. Естественно, за счет «гения». Если не сейчас, то вечером.
– Прошу внимания. – Майор призвал присутствующих к порядку. – Мы здесь собрались на совещание.
– О чем тут говорить? Дело абсолютно ясное, – вынес приговор Стефаньский. – «Алфавитный убийца» – это один из тех двух бандитов, Ковалевский или Бунерло. Нужно их найти и посадить.
– Обоих? – иронично спросил капитан.
– Хватит одного, того, которому хорошо известно об убийстве Червономейского.
– И как ты это сделаешь?
– Кто-то из них должен быть жителем Забегово.
– Необязательно. Он может, например, жить в Папротне. Или даже в Катовице. Кроме того, факт проживания в Забегово не является доказательством убийства. Нужны улики.
– Но ведь Бася привезла отпечатки пальцев тех людей.
– Этих отпечатков нет в материалах дела о четырех убийствах.
Спор все более разгорался.
– Спокойнее, – вмешался майор. – В этом деле много темных мест. Следует прежде всего выяснить, нет ли за Станиславом Тополевским, или, иначе говоря, за нашим всеми уважаемым садоводом Червономейским, других преступлений. Например, военных. А также не было ли у него соучастников. Я говорю не о вроцлавском преступлении, у которого истек срок давности, а о более поздних.
– Ловкий, подлец, – буркнул Стефаньский. – Умело избавился от соучастников, а сам снял сливки. Произошла только одна осечка. Он думал, что те двое получат вышку и таким образом исчезнут последние свидетели его преступления. Если бы он знал об изменении приговора, наверняка в Польшу бы не вернулся. А кстати, зачем он вернулся?
– Это очень просто объяснить, – сказал Зигмунт Полещук, который два года работал за границей. – Во Франции этот человек был никто. Обычный крестьянин из-под Лиона. Там его деньги никого не удивляли, потому что даже в поселке, где он жил, наверняка были люди богаче. Кроме того, он был иностранцем, чужаком, который ест французский хлеб. Независимо от гражданства, трудолюбия или богатства он оставался бы там чужим до конца жизни, человеком, которого бы местное окружение терпело, но презирало. Никаких дружеских отношений, никаких контактов, кроме официальных, он иметь не мог.
– А дети?
– Дети – другое дело.
