Раздумывая о том, кто в городе мог бы дать информацию о людях, убитых таинственным преступником, поручник Барбара Шливиньска с самого начала принимала во внимание такие профессии, как официант в популярном ресторане, продавцы и заведующие магазинами, почтальоны, «старушки в окошках», каждая из которых, безусловно, много знала о соседях. Нужно было только найти информаторов и развязать им языки.
      Не могла пани поручник обойти своим вниманием и ремесленников. Особенно сапожников, которых посещают чаще, чем, например, портных. Все больше мужчин и женщин покупают готовое платье, но обувь ремонтируют все.
      Проще всего было завязать контакт с Юзефом Кунертом, чья мастерская располагалась напротив комендатуры. Достаточно было подойти к окну, чтобы увидеть мастера, сидящего на низкой скамеечке с каким-нибудь башмаком в руке. Клиентура у Кунерта была весьма многочисленной. К ней принадлежали буквально все сотрудники милиции. Ничего удивительного – ремесленник чинил обувь быстро и качественно.
      Барбара знала, что этот уже пожилой, шестидесятилетний человек одинок. За мастерской имелась маленькая комнатушка, где Кунерт ел и спал.
      Он приехал в Забегово около двух лет назад. Ему удалось достать помещение под мастерскую в хорошем месте, где раньше был продовольственный магазинчик. Своим трудом он быстро добился признания. Это был человек тихий и спокойный. Никто никогда не видел его пьяным. В работе Кунерту помогал молодой парень, которого опытный мастер обучал своей профессии.
      Женщине легко найти повод для посещения сапожной мастерской. То туфельки жмут, то ремешок давит, то требуются набойки. Ничего удивительного, что уже скоро Юзеф Кунерт приветствовал Барбару как старую знакомую.
      – Вы, наверное, знаете всех людей в городе? – спросила она сапожника, зайдя к нему однажды отремонтировать каблук.
      – Ну, всех не всех, но многих знаю. Известно, сапожник сидит, а люди к нему ходят. С каждым всегда перебросишься словом.
      – Наверное, и тех, убитых, знали? – Шливиньска решилась приступить к опросу. – Вам ведь известно, что я веду это дело?
      – Конечно, – засмеялся Кунерт. – В Забегово нет человека, который не слышал бы об этом и не знал, что вас специально прислали из Ченстоховы, так как наши спецы завалили дело. Остается только ждать, когда этот ненормальный убьет следующего человека.
      – В Забегово ничего нельзя скрыть. Тем более меня удивляет, что мы ничего не можем сделать с этим убийцей. Я тоже не могу похвалиться, что у меня дело пошло лучше, чем у моих предшественников.
      – Типа, который убивал женщин в Катовице и округе, ловили, наверное, лет шесть. Я читал в газетах, что он совершил двадцать нападений. Но в конце концов все же поймали. Думаю, и вам когда-нибудь повезет.
      – Да, но важно найти его как можно скорее.
      – Конечно, – согласился сапожник, – прежде чем он прикончит столько, сколько тот, из Катовице.
      – Но вы не ответили на мой вопрос. Знали ли вы убитых?
      – Адамяка каждый здесь знал как облупленного. Я по кабакам не хожу, пиво у ларьков не пью, поэтому лично с Вицеком не встречался. Но слышал достаточно как о нем, так и о его «коллегах».
      – Кто мог его убить?
      – Я не раз об этом думал. Как, кстати, и каждый в нашем городе. Полагаю, этот сумасшедший не такой уж сумасшедший. Первым прикончил самого известного в городе хулигана. Другие сразу испугались и притихли. Адамяк и так рано или поздно сгнил бы в тюрьме или болтался на виселице. Его давно уже следовало посадить, но ему везло, он ни разу не нарвался на храбрую девушку, которая не испугалась бы глупой болтовни. Не за что его жалеть, пани поручник. Весь город вздохнул с облегчением.
      – В том, что вы говорите, есть немного резонного. Согласна, Адамяк не был светлой личностью. Однако вершить суд и определять наказание – это все-таки компетенция государства, только оно имеет право наказывать за преступления. Хорошо бы мы выглядели, если бы каждый сам определял другому меру наказания.
      – Конечно, это так, – признал сапожник, – но государство наказывает не всегда скоро. Возьмем, например, этого Адамяка. Сколько пьянок, сколько драк! Сколько девушек он изнасиловал вместе со своей бандой! Или об этом не знают в нашем городе? И что? Ходил мерзавец на свободе. Жил бы так и дальше, если бы не тот, кто сунул ему нож под лопатку.
      – На Адамяка никто не подавал жалоб.
      – Конечно, не подавали. Тот, кого избили, боялся идти в милицию, потому что в следующий раз живым бы не вырвался. Сжимал зубы и молчал. А девушки не хотели срамиться. Когда милиция прихватывала хулигана на каком-нибудь скандале, то потом на административной коллегии он получал тысячу или две штрафа и смеялся сотрудникам милиции прямо в глаза.
      – Прокурор был бессилен. Даже если до него доходили какие-то слухи о насилии, но девушка не хотела подавать заявление, он не мог возбудить следствие.
      – И вы считаете это справедливым?
      – Не я составляла уголовный кодекс. Это делали люди более умные, чем мы. Очевидно полагали, что так и должно быть. Кодекс преследует цель не охраны насильника, а охраны женщины. Ей оставлено право принимать решение, оглашать ли о своем несчастье или сохранить его в тайне. Если бы насилие не влекло за собой всего остального… Вы ведь знаете, каковы люди и как они на такие вещи реагируют.
      – Все это, возможно, и правильно, в теории. Но вы сами видите, каково оно все на практике в маленьком городе.
      – Кроме Адамяка погибли еще три человека. Уважаемые люди, которые никому ничего плохого не сделали. Вы их знали? – Шливиньска хотела прекратить дискуссию.
      – Сумасшедшему так понравилось убивать, что он уже не может остановиться. Разве угадаешь, что ему опять взбредет в голову? А тех убитых я не знал. Червономейский жил на другом конце города. Сюда к сапожнику ему ходить было далековато. К тому же он был садовод, а садовод, даже самый богатый, это плохой клиент.
      – Почему?
      – Садоводы мало ходят в обычной обуви. Все больше в кожаных сапогах. Так выгоднее. К тому же в теплицах и в садах много работы с водой. В сапогах легче. Огороднику двух пар кожаных сапог хватает на полжизни. К тому же такой богач мог и не подбивать себе подметки, а при необходимости покупать новую обувь.
      Мастер попал в точку. Шливиньска вспомнила фотографию, сделанную милицейским фотографом сразу после обнаружения убийства. На ногах убитого были высокие черные новые сапоги.
      – Ту пенсионерку, Марию Боженцку, я никогда в жизни не видел, – продолжал Кунерт. – Я не тот человек, который пользуется услугами подобных теток. Если мне нужно выпить бутылку пива или рюмку водки, я могу сделать это днем в государственном магазине. Кстати, мое здоровье не позволяет мне пить.
      – Вы не похожи на больного.
      – Я хорошо знаю, что долго не протяну. Врач сказал – у меня что-то не в порядке с внутренностями. Дает различные капли и порошки, но ничего не помогает. Хоть он и отрицает, но я думаю, это рак.
      – Что вы говорите! Откуда сразу рак? Мало ли какие бывают у людей непорядки с желудком!
      – Пани поручник, я о себе знаю. Каждому рано или поздно суждено умереть, и я не жалуюсь. Я одинок, свое прожил. Не на что жаловаться, нет причин и цепляться за жизнь. А Делькота немного знал. Раза два он приносил мне обувь в ремонт. Однажды зашел в мастерскую. Как раз никого не было, и Казик, это мой ученик, куда-то ушел. Делькот спросил меня, не куплю ли я кожу.
      – Какую кожу? С нелегального кожевенного завода?
      – Нет. Он мне предлагал очень хорошее шевро. Показывал пробу. Высокое качество. Скорее всего, кожа импортная. Хотел продать сразу всю партию.
      – И большая она была?
      – Больше чем на сто тысяч злотых. Дешево продавал. По количеству и цене я понял, что товар это краденый. Естественно, я не купил. Отговорился, что у меня нет денег и шевро мне не нужно, потому что я не шью новую обувь, а только ремонтирую ношеную. Он, кстати, сказал, что у него есть оптовый покупатель, но не в Забегово, а ему хотелось продать здесь, в городе.
      – Откуда у Делькота могла быть кожа? Сапожник усмехнулся.
      – Пани поручник, мало ли всякого добра проходит в вагонах через станцию Забегово? Кто, как не составители поездов, могут знать, что в этих вагонах?
      – Но ведь они закрыты и опломбированы.
      – Большое дело – вытащить проволоку из пломбы и потом опять ее всунуть. Немного разогреть свинец, и никто не узнает, что пломба нарушена.
      – В Забегово в последнее время не было жалоб на кражи из железнодорожных вагонов.
      – Я не говорю, что они брали товар из вагонов, предназначенных для нашего города. Если он взял шевро, например, из вагона, идущего из Чехословакии в Шецин или наоборот, то кражу обнаружат как раз в Щецине или в Праге. Я ни в коем разе не обвиняю этого человека, – предостерег Кунерт. – Не знаю, откуда у него была кожа. Знаю только, что он хотел мне продать большую партию шевро, и это был превосходный товар. Он не говорил, откуда товар, я тоже его не спрашивал. Разговор был коротким. Я ответил, что кожу не куплю, и Делькот ушел. Больше он в моей мастерской не показывался.
      – Можно с уверенностью на девяносто процентов сказать, что тот товар был краденым. Почему вы не сообщили об этом в милицию или кому-нибудь из наших людей?
      – Пани поручник, этот железнодорожник был не дурак. Наверняка не первый раз занимался такими делами. Даже если бы я сообщил, у него бы ничего не нашли. Он был слишком умен, чтобы сомнительный товар держать у себя дома. Если бы ему предъявили обвинение, он или рассмеялся бы в глаза, потому что разговаривали мы без свидетелей, или превратил бы все в шутку – мол, показал мне кусочек кожи, чтобы меня испытать. Что вы могли ему сделать? Задержать на сорок восемь часов и затем отпустить. А вся округа узнала бы, что Юзеф Кунерт доносчик и состоит в услужении у комендатуры. Теперь, когда этого человека уже нет в живых, ему ничто не повредит и не поможет. Вы спросили о нем, и я сказал что знал. Как видите, немного.
      – Однако я очень вам благодарна. Это может мне пригодиться.
      – Рад, что помог нашей милиции. Ведь в городе нет человека, который может дышать спокойно, пока вы не поймаете этого убийцу. Даже я, старый и больной, предпочел бы умереть на своей кровати, чем быть застреленным в тот момент, когда я сижу на скамейке и вбиваю гвозди в каблук.
      – В случае необходимости, – спросила Шливиньска, – вы подтвердили бы свои слова на официальном допросе?
      Сапожник смутился.
      – Я хотел бы, пани поручник, чтобы это осталось между нами. Разговаривали мы по-дружески, и по доброте сердца я старался помочь. Зачем мне, старому человеку, толкаться по судам? Ну ладно, нужно так нужно. Власть необходимо уважать. Но мне хотелось бы избежать этого. Забегово действительно маленький городок.
      Сотрудник милиции хорошо понимала возражения мастера. Она пообещала, что будет считать эту информацию полученной из конфиденциального источника. Надеялась, что майор Зайончковский согласится с ней. И сердечно поблагодарила сапожника за оказанные ей доверие и помощь.
      Майор Станислав Зайончковский и подчиненные ему офицеры милиции очень заинтересовались результатами разговора Барбары с Кунертом. Дело было для них новым. Шливиньска, работая в Ченстохове, также не сталкивалась с кражами на железной дороге. Они были настоящим бедствием, хорошо известным воеводской комендатуре милиции в Катовице. Железная дорога платила высокие штрафы за кражи товаров. Чаще всего обворовывали поезда, трасса которых проходила с юга на север. Кражи обнаруживались только на месте, при разгрузке вагонов. Замки и пломбы не были нарушены. Пропадали исключительно дорогостоящие товары, такие, как кожа, шерсть, шелк…
      Милиция и железнодорожная охрана не раз устраивали засады на воров на крупных перегрузочных станциях, таких, как Тарновске-Гуры, Бытом или Забже. В других воеводствах тоже охотились на дерзких взломщиков. Впрочем, без особого успеха. Бывало, что преступников захватывали на месте преступления, однако попадались лишь группки, а хорошо организованная шайка оставалась неуловимой.
      До сих пор никто не подозревал, что воры действуют также в Забегово. Станция считалась безупречной. Открытие Шливиньской позволяло по-новому увидеть это дело. Вот почему майор моментально связался с Катовице.
      На этот раз реакция «верха» была мгновенной. В воеводской комендатуре прекрасно понимали, что слабые силы милиции в Забегово не в состоянии расследовать всю аферу. Были мобилизованы все резервы, какие имелись в воеводстве, позаимствованы кадры и в других воеводствах.
      Через несколько дней после разговора Барбары Шливиньской с Юзефом Кунертом началась широкомасштабная акция. Были проведены массовые обыски у персонала, работавшего на всех товарных станциях от Катовице и Ополе до Забегово, причем последней уделялось особое внимание. Во все квартиры милиция вошла одновременно, чтобы никто не успел предупредить заинтересованных лиц. Результаты обыска оказались не очень впечатляющими, но неудавшейся эту акцию назвать было нельзя. Краденых товаров не обнаружили, но у некоторых железнодорожников изъяли связки ключей, которыми закрываются замки на железнодорожных вагонах, а также немного пломб и проволоки. У многих железнодорожников были обнаружены крупные суммы в злотых и иностранной валюте, значительно превышающие те суммы, которые железнодорожники могли заработать законным способом.
      Обыск по месту жительства Адама Делькота подтвердил, что и он перед смертью играл преступную роль. Дом Делькота оказался абсолютно «чистым», но милицию заинтересовали ульи в маленьком садике. Ульи – любимый тайник самых разных преступников, об этом знают даже начинающие сотрудники милиции. Осмотр выявил пломбировочное приспособление. Поэтому неудивительно, что пломбы в опломбированных вагонах оказывались ненарушенными.
      Воеводские власти остались очень довольны полученными результатами. Несколько человек было задержано. Не приходилось сомневаться в том, что по мере дальнейшего расследования солидарность банды исчезнет и каждый начнет спасать собственную шкуру, пытаясь свалить всю вину на других. Наконец у милиции забрезжила реальная возможность ликвидировать шайку.
      Для комендатуры в Забегово не поскупились на похвалу за оперативность. Следует отдать должное майору Зайончковскому – он не скрывал и не преуменьшал заслуг пани поручника из Ченстоховы. В первый раз майор Станислав Зайончковский признал, что «баба», которую ему «повесили на шею», оказалась ценным кадром и получила результаты, которым мог позавидовать не один более старший и гораздо более ориентирующийся на данной местности сотрудник милиции. И все же похвала распространялась не на нее одну, а на всю комендатуру во главе с шефом. Но, выражая благодарность, власти не замедлили сделать и замечание. Ликвидация шайки железнодорожных воров – это успех. Жаль, что подобным успехом комендатура в Забегово не может похвалиться относительно еще более важного дела – о таинственных убийствах. Безусловно, при расследовании именно этого дела было раскрыто другое преступление, но данный факт отнюдь не должен удовлетворить городскую милицию.
      Коллеги искренне поздравляли Барбару Шливиньску. Даже майор Зайончковский поспешил со словами признания.
      – Скажите нам сейчас, – задал он вопрос, – кто сообщил вам об Адаме Делькоте и его преступной роли? Этому человеку полагается высокое вознаграждение. Уверен, что главный комендант гражданской милиции сочтет необходимым наградить вашего информатора. И железная дорога, которая платит большие деньги за ущерб, не поскупится для того, кто избавил ее от хлопот.
      Шливиньска растерялась. Она не знала, как выпутаться из этой ситуации, чтобы не задеть самолюбие начальника, раздражительность которого была известна всем.
      – Сведения строго конфиденциальны, – объяснила она. – Мне дал их один житель Забегово, но взял с меня слово, что я никому не сообщу источник этих сведений.
      – Но мы в своем кругу, – заметил подпоручник Жешотко.
      – Однако я бы все же не хотела…
      – Бася права, – поддержал коллегу капитан Зигмунт Полещук. – Если дала слово, должна держать его. Меня самого разбирает любопытство, но я должен подавить его в себе. Правда, шеф?
      – Несомненно, – без энтузиазма отозвался комендант. – Но я преследовал цель не удовлетворить свое любопытство, а наградить этого человека.
      – Прекрасно понимаю намерения пана коменданта. – Барбара была настроена примирительно. – Я сама поговорю с тем человеком. Объясню ему, что у него есть шанс получить большое вознаграждение, а может быть, и знак отличия. Это небогатый человек, и деньги ему совсем не помешают. Пусть он сам решит.
      – Это будет лучше всего, – согласился майор.
      – У меня есть новая идея, – подал голос поручник Анджей Стефаньский, – относительно нашего «алфавитного убийцы».
      – Валяй, – подбодрил Полещук.
      – Две его жертвы, как мы уже знаем, это серьезные преступники. У одного на совести изнасилования. Второй – член шайки, обворовывавшей поезда. При таком раскладе личность убийцы вырисовывается в новом свете.
      Это самозваный судья, выносящий кровавые приговоры. В интересном свете смотрятся теперь и две другие жертвы, также не слишком непогрешимые.
      Шливиньска с триумфом улыбнулась:
      – Моя идея о том, что убийцу можно найти только путем досконального изучения образа жизни и личности его жертв, подтверждается на практике. Безусловно, в словах Анджея есть доля правды. Этот человек убивал людей, которые в его понимании заслуживали смерти. Тем не менее он совершил четыре убийства с целью добраться до одного, самого важного для него человека.
      – Но кто этот человек? Адамяк или Делькот?
      – Сомневаюсь, что Адамяк, хотя не могу этого исключить. Но ясно, что убийство Адамяка не было местью за изнасилование девушки из Ковалево. Правда, другие его жертвы мне неизвестны. У них мог быть мститель.
      – А Делькот?
      – На этот вопрос мы сможем ответить, когда узнаем всю механику краж на железной дороге и выясним, какую роль он там играл. Естественно, убийство это могло быть сведением кровавых счетов внутри шайки, хотя думаю, что тогда проще было бы обставить смерть Делькота как несчастный случай на рельсах.
      – Это наверняка безумец, который, как правильно говорит Стефаньский, присвоил себе право выносить приговоры, но имеет манию убивать в алфавитном порядке. – Зайончковский еще раз встал на защиту своей любимой гипотезы, хотя под влиянием фактов несколько ее модифицировал.
      – Каждый убийца безумец. – Барбара не хотела спорить с комендантом.
      – Ну и что дальше?
      – Будем искать. Займусь теперь той несчастной пенсионеркой. Она больше всего не вписывается в версию Анджея.
      – Только очень прошу тебя, Бася, будь осторожна, – предостерег капитан Полещук. – Теперь ты перестала быть никому не известной, чужой в Забегово. Все уже знают, что именно ты способствовала последним, таким многочисленным арестам. Не является также тайной, что главное задание нашего поручника в «мини» – разоблачить четырехкратного убийцу. Если до сих пор он мог игнорировать тебя, то теперь сознает, что ты упорно наступаешь ему на пятки и подходишь все ближе к его разоблачению. Шутки кончились.
      – Не беспокойтесь обо мне. Ничего со мной не случится.
      – Не храбрись. Таких героев полно на любом кладбище.
      – Капитан прав. Прошу вас соблюдать максимальную осторожность. Без оружия не ходить.
      Барбару удивила реакция майора. Она прекрасно знала, что этот человек с первой минуты ее появления в Забегово относился к ней скорее неодобрительно. Откуда вдруг такая забота?
      На следующий день девушка с туфельками в руках вошла в мастерскую сапожника. Перед этим она, посмотрев в окно, убедилась, что у мастера никого нет. Кунерт приветствовал ее дружеской улыбкой и поздравил с большим успехом.
      – Вы хорошо знаете, что это не мой успех, а ваш. Без вашей информации я бы ничего не сделала. Кстати, это не я проводила акцию, а воеводская комендатура. Они взяли адреса всех подозреваемых и сделали обыски.
      – Но вам удалось все сопоставить, добраться куда надо и в конечном счете найти и прихлопнуть тех прохвостов.
      – Пан Кунерт, это прежде всего ваша заслуга, и именно о ней я пришла поговорить с вами.
      – Ну что я? – защищался сапожник. – Я лишь выполнил свой долг. Вы сами говорили, что граждане должны помогать милиции в борьбе со злом.
      – Поэтому я и хотела поблагодарить вас за ценную информацию. Благодаря ей ликвидирована шайка, совершавшая миллионные кражи. Вам полагается высокое вознаграждение. От милиции и от Польских государственных железных дорог.
      – Боже упаси! – замахал руками Кунерт. – Я это делал не за деньги, а только ради вас. Вы такая милая, молодая, симпатичная. Всегда у вас есть для старика доброе слово или приятная улыбка. Зачем мне деньги? Два обеда я все равно не съем, а на один пока что сам зарабатываю. Родственников у меня нет, все погибли в варшавском восстании или во время оккупации. Моя свечка тоже скоро погаснет.
      – Кроме вознаграждения вы могли бы получить какую-нибудь государственную награду. Например, Крест «За заслуги».
      – Пани поручник, кому бы его я показывал? Я спокойный скромный человек, таким и умру. Я ведь уже просил вас, чтобы наш разговор остался в тайне.
      – Я слово держу. Никто о нашем разговоре не знает. Даже майор Зайончковский.
      – Очень прошу, чтобы и впредь никто ничего не знал. Пусть это навсегда останется между нами.
      Несмотря на долгие и горячие уговоры Шливиньской, старый сапожник не переменил своего мнения. Поручнику не оставалось ничего другого, как опять пообещать Кунерту хранить тайну.
      А тем временем воеводская комендатура в Катовице энергично вела следствие по делу о кражах на железной дороге. Старое правило, в соответствии с которым перед лицом опасности солидарность преступников исчезает, подтвердилось еще раз. Каждый из подозреваемых, допрашиваемый прокурором, «кололся» через короткое время, стараясь как можно больше снизить свою роль в преступной организации. Ничего удивительного, что папка с делом разбухала день ото дня и число задержанных все росло.
      Шайка действительно была отлично организована. Ею руководили несколько преступников из Катовице. Эти люди (разумеется, остававшиеся вне всяких подозрений) принимали деньги за краденый товар и делили их среди членов банды, в которой у каждого было свое, точно определенное место. Те, кто имели доступ к накладным и знали содержимое вагонов, сообщали железнодорожникам, работавшим на путях, номера вагонов с достойным внимания грузом. Железнодорожники ставили на вагонах незаметные, только посвященным понятные метки. Поезд шел до следующей станции. Там кто-то считывал эти метки, подогнанными ключами открывал замки и срывал пломбы. На другой станции кто-то под покровом ночи выгружал ценный груз и прятал его в заранее приготовленном тайнике. Другие люди забирали припрятанное и перевозили его скупщикам краденого. Скупщики платили главарю шайки. А обворованный вагон шел дальше, до Забегово. Тут его ждал Адам Делькот. Он снова закрывал вагон на замок и с помощью фальшивого пломбира пломбировал двери.
      Члены шайки в основном не знали друг друга. Каждый был связан не более чем с одним-двумя соучастниками. Поэтому и было так нелегко добраться до самого верха преступной пирамиды.
      Однако все эти сведения не помогли выявить того, кто был заинтересован в убийстве Адама Делькота. Железнодорожник из Забегово представлял собой маленький винтик преступной машины. Никого «вверху» он ничем не задевал. А только верхушка могла быть заинтересована в ликвидации Делькота.
      После оценки всех «за» и «против» поручник Барбара Шливиньска вынуждена была признать, что и на этот раз не добралась до сути дела.

      Улица Сверчевского в Забегово самая большая и длинная. Она идет к югу от рынка и переходит в Катовицкое шоссе. В начале улицы Сверчевского стоят самые шикарные дома Забегово. Здесь же сконцентрирована вся торговая жизнь города. Чем дальше на юг, тем дома становятся ниже, зато их окружают садики. В одном из таких небольших домиков в конце этой улицы жила и погибла Мария Боженцка, пенсионерка, вдова железнодорожника.
      На улице Сверчевского находился один из трех имеющихся в городе магазинов самообслуживания, самый крупный, краса и гордость Забегово. Он размещался в специально построенном павильоне, несколько отстоящем от линии улицы. Все называли его с очевидным преувеличением «суперсамом» и говорили, что он лучше снабжается, чем аналогичный магазин в Катовице. В последнем утверждении содержалась большая доля правды. Не раз на полках забеговских магазинов лежали такие товары, которые в Катовице считались редкостью, например коробки с шоколадом «Ведла», «Гопляны» или банки с грейпфрутовым соком.
      Заведующая «суперсамом» Данута Бышевска была одной из самых известных личностей не только в городе, но и во всем округе. Для этого имелось много причин. Прежде всего, каждый житель Забегово по крайней мере раз в неделю приходил в этот магазин. Кроме того, не могла остаться незамеченной та энергия, с какой она руководила доверенным ей магазином. «Суперсам» действительно великолепно снабжался, персонал его всегда был вежливым, даже если случались конфликты между покупателями и продавцами.
      Наконец, третьей причиной популярности Дануты Бышевской в Забегово было ее прозвище «Малышка-коврижка». Эта женщина, смотревшаяся больше чем на сорок пять, явно его заслужила. Пани Данута считала, что время для нее остановилось, когда пришла восемнадцатая весна, поэтому она одевалась и держала себя так, словно восемнадцатилетняя девушка. Кто-то, увидя прогуливающуюся по магазину рослую, полную и уже отяжелевшую с годами «девушку», одетую по молодежной моде пани Хофф из «Пшекруя» и ведущую себя как подросток, язвительно назвал ее «Малышка-коврижка». Эта кличка прилипла к ней тут же. Через несколько дней все в Забегово говорили только так: «Иду за покупками к Малышке-коврижке» или «Что там сегодня продается у Малышки-коврижки?» Ходили слухи, будто на одном из заседаний Народного совета, когда решался вопрос о замене в магазинах и других учреждениях мертвых названий типа «Сподем» или «ПСС» какими-нибудь другими, более приятными для слуха, один из членов совета предложил большую неоновую надпись над «суперсамом» – «Всеобщее объединение потребителей» – заменить на «У Малышки-коврижки».
      Данута Бышевска наверняка знала, каким прозвищем ее наградили, но не обращала на это внимания и не изменила манеру одеваться и держать себя. Она по-прежнему заботилась о магазине так, как если бы была не его заведующей, а собственницей. В Забегово над ней немного подсмеивались, но и уважали. Она также знала всех жителей города и охотно прислушивалась к сплетням, которые несли ей отовсюду. Вот почему искавшая информаторов поручник Шливиньска не могла не обратить внимание на столь популярную в городе особу.
      Барбара не раз бывала в этом магазине. Но теперь, после того как обнаружили и ликвидировали шайку воров на железной дороге, благодаря чему пани поручник возбудила к себе интерес всего города, завязать знакомство с Данутой Бышевской не составляло ни малейшего труда.
      Заведующая магазином сделала первый шаг к знакомству с сотрудницей милиции. Когда Бася с корзинкой в руках кружила между полками, Бышевска приблизилась к ней и сообщила:
      – У нас сейчас на полке с колбасами есть самая свежая ветчина. Просто замечательная. Очень рекомендую.
      Естественно, Шливиньска воспользовалась предложением. Купила ветчину и горячо поблагодарила Малышку-коврижку за заботу.
      – Ну что вы, пани поручник, не за что. Мы должны помогать нашей доблестной милиции. Особенно такой заслуженной ее представительнице. Это, наверное, захватывающе – бороться с преступниками. Я бы умерла от страха. Представляю себе, какие случаи есть в вашей практике. Не то что нудная работа в магазине.
      – Боюсь, пани заведующая…
      – Меня зовут Данутой.
      – Боюсь, пани Данута, что немного вас разочарую. В целом наша работа – это деятельность на пользу общества, не насыщенная яркими событиями. Сегодня следствию помогают научные достижения в области криминалистики. В нем мало гениальной интуиции исторического Шерлока Холмса или американских детективов братьев Пинкертон. Конечно, и в моей работе были интересные истории…
      – Это, наверное, так увлекательно! Я бы с удовольствием послушала.
      – Нет ничего проще. Давайте как-нибудь договоримся встретиться за чашкой кофе.
      – О, как я буду вам благодарна, пани поручник!
      – Меня зовут Барбара.
      – Не знаю уж, как и благодарить пани Басю за это обещание. Я не была бы женщиной, если бы не была любопытной. Но когда?
      – В любой день после полудня, когда у вас будет свободное время.
      – Так, может, завтра?
      – Отлично. Во сколько?
      – Как вам удобнее.
      – Мне все равно. Я заканчиваю в четыре.
      – Так, может, в пять?
      – Итак, договорились, в пять. В «Звездочке»?
      – Не хотелось бы. Вас тут знают, на нас будут смотреть и мешать нам. Не получится спокойного разговора. – У заведующей магазином были разумные доводы.
      – Тогда предлагайте вы.
      – Может быть, у меня? Я живу недалеко, через два дома отсюда, на Сверчевского. Очень прошу, приходите. Моему мужу также будет приятно. Он с таким уважением говорит о вас. А кофеек, смею заверить, сделаю не хуже, чем в «Звездочке».
      – В этом не сомневаюсь, – улыбнулась Барбара. – Итак, пани Дануся, в пять. Буду пунктуальной.
      Естественно, «кофеек» оказался роскошным. Муж Малышки-коврижки, маленький, полностью подавленный своей лучшей половиной человечек, вообще молчал. Да и как он мог говорить? Пани Бышевска, хотя и очень интересовалась милицейскими приключениями, в течение полутора часов даже гостье не дала слова произнести. Зато умудрилась рассказать Басе всю свою жизнь и множество сплетен, циркулирующих в городе.