МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ ОКОНЧЕНЫ

Яша Сверчок вошёл в киевскую городскую прокуратуру.

Студентам юридического института присуще чувство юмора. К сожалению, профессия прокурора, следователя часто гасит это светлое качество. И неудивительно, если приходится изо дня в день копаться в неблаговидных делах аферистов, мошенников, хапуг, мерзавцев всех рангов и прочей человеческой дряни. До юмора ли!

Яшу принял усталый прокурор с выжидательным взглядом.

– Я хочу совершить антиобщественный, вернее, антигосударственный поступок.

– Только собираетесь совершить?

– Да.

– Тогда вы обратились по адресу.

Прокурор пытливо посмотрел на Яшу. За время его десятилетней практики подобного посетителя он ещё не принимал.

– Давайте посоветуемся, – добавил прокурор.

– Затем и пришёл.

Яша лаконично изложил, зачем он прибыл в Киев и с какой целью стремится в Сухуми. Но так как денег не хватает, он решил пробраться без билета – зайцем. Упомянул и о телеграмме на адрес гетмана.

– Покажите телеграмму, – оживился прокурор.

– Могу. И даже телеграфистку, доставившую её. Она в приёмной.

Прокурор охотно и весело изучал адрес и текст телеграммы.

– Сперва я подумал, что вы…

– Ненормальный, – быстро уточнил Яша.

– Еще бы! Зовите девушку.

Вошла Зося Грай. Очаровательная, с ясными глазами, как дождевые капли на солнечном цветке. Прокурор, слушая обоих, смеялся, как обыкновенный гражданин.

– Ребята, будь у меня деньги, не задумываясь, дал бы их вам в кредит, даже без ведома жены. Вот что, товарищ Сверчок, отправляйтесь ко второй супруге вашего дяди и попробуйте вернуть долг… Потом зайдете, ко мне. Если она не даст вам следуемые вашей матери деньги… будем думать, что делать. Телеграмма, если не возражаете, останется у меня. Я её верну вам. Так или иначе, до Сухуми вы долетите.

Яша и Зося ушли. Телеграмма на адрес Богдана Хмельницкого доставила работникам прокуратуры жизнерадостные минуты, им особенно приятно было столкнуться с молодыми людьми с чистой душой… Именно таким они посвящают свою нелегкую борьбу с мерзостью.

По совету прокурора Яше сопутствовала решительная Зося. Поднялись на третий этаж. Позвонили. Нет ответа. Еще раз позвонили. Дверь открыл явно встревоженный парень.

– Вам кого?

– Жену Петра Елизаровича. Я его племянник, сын Романа Елизаровича.

Парень нерешительно впустил гостей. Яша заметил, на стильной ужгородской мебели, начиная с зеркальной вешалки, висели крайне несовместимые с их стилем аляповатые ярлычки прокуратуры.

– Что говорить, шикарно жил мой дядя, – без грусти заметил Яша. – Но меня интересует тётя. Извините, вы сын супруги Петра Елизаровича?

– Нет. Я дальний родственник Ольги Григорьевны. Студент.

– Ольга Григорьевна супруга дяди?

– Да. Здесь я вроде сторожа. Ольга Григорьевна находится у своей матери. Правда, я не должен был вам говорить… Но раз вы племянник… Хотите чаю?

– Хотим.

– Извините, у меня только булка и кусок домашнего копченого сала. Я из Богуслава. Мне из дому присылают.

– Я что-нибудь куплю, – сказала Зося. И моментально очутилась на лестнице.

– Твой дальний и мой близкий родственник, Пётр Сверчок, вор, мошенник. Это проверено. Понял?

– И я так думаю. Жили как графы.

– Тебя зовут…

– Леней.

– А меня Яшей.

– Я бы перешёл в общежитие, но нет мест.

– Перейдёшь. Со временем.

Вернулась Зося. Принесла всякой всячины. Заварила чай, поставила стаканы. Сели за стол и стали обсуждать шансы на золотые медали киевской футбольной команды «Динамо». В кино решили идти втроем. После кино Леня их привел к дому, где притаилась дядина супруга, и разъяснил, как войти.

Яша позвонил два раза. Дверь открыла мать Ольги Григорьевны. Сверчок безмолвно и решительно миновал общий коридор коммунальной квартиры с бабушкиными сундуками у стен, висевшие на костылях велосипеды, персональные электросчетчики.

Мать второй супруги дяди Пети, остроносая старуха, вызывающе настороженно смотрела на Яшу.

– Где ваша комната? – не дал ей опомниться Яша.

– Вот.

Яша открыл дверь и увидел жену дяди Пети – достаточно пышную, с недобрым взглядом брюнетку. Общий вид – ощетинившаяся сытая кошка.

– Я сын Романа Елизаровича, брата вашего мужа.

– Вы Яша?

– Да.

– Садитесь. Надолго приехали?

– Нет. Я к вам по делу. Хочу получить долг. Вы, конечно, знаете, что ваш муж взял у моей матери деньги?

– Не знаю. Много?

Яша назвал сумму. Вторая супруга дяди отлично знала о долге. Мало того, ещё в позапрошлом году супруг поручил ей отправить половину долга матери Яши. По почте. Ольга Григорьевна сказала мужу, что отправила, но деньги утаила. О второй половине супруги дружно не вспоминали, хотя на сберкнижки (на предъявителя) вносились крупные суммы от всяких автотранспортных махинаций. Книжка хранилась у родственников, а контрольные талоны в тайнике.

– Прошу вернуть долг, – сказал Яша.

– Откуда же я возьму такую сумму?

– Ты что пришёл? Не знаешь, какое у нас горе? Нашёл время, – вмешалась теща дяди Пети.

– Если вы не вернёте, я пойду к прокурору.

– На родного дядю пойдешь доносить?! – взвизгнула старуха.

– Мать и сестра в Перми. Живут на чужой квартире. Поняли? И я не погляжу на человека, который ограбил их, двух тружениц.

Старуха театрально била себя кулаками по голове.

– Шибенник! Бандит! Выродок! – крестила она Яшу.

– Мирные переговоры окончены.

Яша встал. Старуха схватила табуретку.

– Погодите, мама, – отняла табуретку Ольга Григорьевна. – Вот что, Яша… Я могу, просто так, как родственнику, кое-что дать вам.

– Я не проситель. Я пришёл требовать то, что нам следует.

Супруга дяди Пети помедлила. Утерла слезу.

– У меня есть друзья, попробую одолжить… но не всю сумму. Сделаю ради Петра, чтобы люди не думали…

– Всю сумму. И ни рубля меньше. Иначе я потребую очную ставку с дядей, думаю, что он признает долг.

Супруга дяди растерялась: муж узнает, что она утаила деньги. К тому же очная ставка. Прокурор заинтересуется, для чего подследственному срочно понадобились деньги. Ей не хотелось очной ставки мужа с Яшей.

– Я достану. Но как я вручу вам… Яша, вы не подведёте меня?

– А зачем? – строго сказал Яша.

Условились; завтра ровно в двенадцать дня Ольга Григорьевна вручит Яше всю сумму в метро «Университет».

Старуха не прерывала проклятий в адрес «висельника».

– Имейте в виду, в десять минут первого я уйду, ждать не стану, – сказал Яша и вышел из комнаты.

Ровно в двенадцать дядина супруга на перроне метро сунула Яше пакетик и молниеносно скрылась в вагоне. Яша зашёл в подъезд дома и пересчитал деньги. Не хватало ста рублей (новыми деньгами).

– Дрянь остается дрянью, – заключил Яша.

ВЫ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, КАЖЕТСЯ, ЧЕМ-ТО НЕДОВОЛЬНЫ?

Андрей Полонский насыщался морем, солнцем и независимостью.

Если бы кто-нибудь спросил его: чем вы недовольны? – он ответил бы: общественным питанием. Он обедал в кафе, в столовых, в молочных, – везде одинаково невкусно. Единственное блюдо во всем Сухуми не вызывало внутреннего протеста – горячие хачипури в невзрачном кафе напротив кино «Апсны».

Ресторан при гостинице, конечно, перворазрядный. Не очень свежие скатерти, не очень любезные официанты, не очень мощный чад из кухни, нормально невкусные и ненормально дорогие блюда.

Клиенты ресторанов если уж выходят из себя и письменно жалуются, то, как правило, на затяжное обслуживание. Реже на обсчёт. И почти никогда на качество.

Кто в ресторане первого разряда обращает внимание на вкус блюд? Главное – тяпнуть. Кто проверяет ресторанный счёт? Разве что честный командированный, проглотивший комплексный обед от двух до четырех дня.

Андрей вошёл в зал ресторана. Убедился – всё как положено. Легкий кухонный чад, папиросный дым, угрюмые супруги-курортники, несколько «стильных» пар, пытающихся веселиться, и… всегда чем-то раздражённые официанты. Андрей сел и увидел…

У окна в укромном месте сидел его шеф, начальник лесотехнического управления Панков. За его столиком ещё двое: несколько раз посещавший Ломоносовск представитель одного из украинских «Межколхозстроев» – Тернюк и симпатичная молодая женщина.

Панков и Тернюк? Что у них общего? Властный, неразговорчивый Панков и Тернюк – малограмотный, бойкий, нагловатый толкач? А дама? Она, очевидно, в ресторане впервые. Смущаясь, неловко сидит за столом. Ну конечно, Полонский вспомнил, она работает на ломоносовской тарозаготовительной базе.

Тернюк развалился на стуле, галстук съехал набок, лицо вспотевшее, глаза самодовольные… Командует официанткой он.

Что это? Случайная встреча? Полонский пересел за другой столик, чтобы его не заметили ни Панков, ни Тернюк. На их столике коньяк, шампанское, фрукты… Официантка оказывает им заметное уважение. Молодая женщина чувствует себя стесненно, украдкой следит, не обращают ли на неё внимание сидящие за соседними столиками. Говорит не умолкая Тернюк, смешивая русские и украинские слова. Время от времени выразительно подтягивает брюки. Держит себя как купец, угощающий приказчиков.

Так и есть – счёт оплачивает Тернюк. Что-то сказал официантке, очевидно не очень изысканное. Официантка не ответила, даже не взглянула на хамоватого клиента.

Панков пил чёрный кофе, Тернюк, чтобы не пропадало, допивал коньяк. Молодая женщина ела пломбир. Полонский (имея в виду не очень мощную сумму денег, хранимую им на аккредитиве) заказал скромную отбивную и бутылку пива. В ожидании пива стал изучать посетителей. И опять неожиданное видение. Ляля! Но не с тем кавалером, который сопровождал её в Ботаническом. С молодым грузином. Элегантным, высокомерным, снисходительным. Ляля смеялась. Танцевала. Топчась на одном месте в воображаемом танце, Ляля заметила Полонского, его улыбку. Не укоряющую, не презирающую, не ревнивую… Полонский торжествовал: как ему повезло. Чуть-чуть не женился на Ляле. Нет, теперь он долго не влюбится. Теперь он обстрелянный.

Ляля, вернувшись к столику, извинилась перед своим кавалером и подошла к Полонскому. Андрей встал. Учтиво, ласково улыбнулся. Ляля воспрянула духом. Он не сердится, он любит её по-прежнему.

– Ты надолго? – кокетливо стрельнув чудными глазами, спросила Ляля.

– На днях уезжаю. Получил назначение на Южный Сахалин. Я, собственно говоря, здесь по делу.

– Южный Сахалин? Там же очень холодно.

– Точь-в-точь климат Сухуми.

– Что за фантазия уезжать так далеко?

– Что за фантазия заявлять – еду в Евпаторию с мамой?

– Так получилось.

– И у меня так получилось.

– Значит, уезжаешь?

– Непременно.

– Извини, меня ждут.

– О, пожалуйста.

К выходу, не замечая Полонского, шли Панков, Тернюк и симпатичная молодая женщина. Тернюк манерно расставил руки, полагая, что именно так ходят глубоко интеллигентные люди.

Андрей вышёл на улицу. Как хорошо дышится. Дождик окропил магнолии, они блестели, словно покрытые лаком.

Как бы ожидая кого-то, над морем стояла луна. Тернюк громко убеждал молодую женщину.

– Нет, нет. Мне пора в дом отдыха. Нет, ни за что.

Панков что-то сказал. Тернюк подошёл к шофёру легковой машины. Два слова. Шофёр кивнул головой. Первой уселась молодая женщина. И тут, Андрей отлично видел, как Тернюк, чуть отвернувшись, достал из кармана деньги и сунул в пиджак Панкова пачку хрустящих купюр. Машина укатила. Тернюк подтянул брюки, вытер пот, застегнул пиджак и лениво, как сытый зверь, пошёл по набережной, где увидел на скамье Джейрана.

– Жульё! Я вам покажу! – внятно произнес Андрей.

– Вы, молодой человек, кажется чем-то недовольны? – услышал Полонский у подъезда гостиницы незнакомый голос.

– Да. Недоволен. Наличием чрезмерного количества неподозреваемых, но истых жуликов, – выпалил Андрей.

– Согласен. Стоит быть недовольным.

Рядом с Андреем стоял седоватый, крепкий на вид человек в сером костюме.

– И вы намерены, как я понял, бороться с ними? Да, сперва позвольте представиться, – руководитель экспедиции… Океанограф… Ну и конечно профессор… Вардецкий, Николай Николаевич.

Андрей назвал себя.

– Очень приятно было услышать столь гневные слова. После них я не мог не заговорить с вами.

Профессор Вардецкий и инженер Полонский гуляли по берегу до поздней ночи.

– Я враг назиданий и поучений, особенно в адрес молодых людей, – на прощание сказал Николай Николаевич. – Но вам, Андрей, скажу: ничто так не создает подлинного человека, как борьба… Вечная борьба со всем, что унижает человеческое достоинство. Боритесь, Андрей. Впрочем, задолго до меня это убедительно изложил Карл Маркс.

А МЫ ТУТ ПРИ ЧЁМ?

Катя и её спутники сошли в Москве. В тот же день выехали в Ярославль. Будущий следователь Б. Турбина решила разыскать себя по собственному следу, начиная с ярославских детских домов.

На вокзальной площади втроем ждали такси. Подошла «Волга», шофёр вышел из машины и, подбоченясь, бесцеремонно разглядывал Катю, Анатолия и Косту. Затем выкрикнул несколько слов. Конечно, по-абхазски. Очередные пассажиры уже уселись в машину, нетерпеливо шумели, но шофёр ничего не видел, не слышал… Он, жестикулируя, яростно объяснял землякам, как оказался в Ярославле. Он бывший фронтовой авиамеханик, демобилизовался и попросил направить его в Ярославль, потому что медсестра санбата Таня родом из Ярославля. Женился на Тане, у него двое детей, лучшие дети во всей области. Ему сорок восемь лет, он председатель профсоюзной организации автопарка, зовут его Максим, то есть Мактат, фамилия Будба. Сейчас он в два счета отвезет пассажиров и прикатит за ними. Анатолий, Коста и Катя должны ждать его, иначе они испортят ему остаток жизни.

– Вы будете ждать?! – угрожающе приказал Мактат.

– Да! – хором ответили Катя, Анатолий и Коста.

– У меня сегодня большой праздник, – на всю площадь провозгласил председатель профсоюзной организации автопарка.

Вдруг он решительно подошёл к Косте, отобрал у него чемодан и сунул в багажник.

– Чтобы вы не ушли, – пояснил Мактат по-русски.

Сел за руль, весело подмигнул Кате, запел шуточную свадебную песенку, не сомневаясь, что Катя понимает его. Всё это в считанные секунды. Трое друзей расхохотались.

«Волга» укатила на штрафной скорости… Друзья выпили газированную воду, чтобы прийти в себя. Еще купили местную газету. Но углубиться в неё не успели – вернулся восторженный Мактат. Ожидающие такси запротестовали, почему он сажает без очереди. Мактат показал чемодан Косты.

– Я вас везу к себе домой, – объявил он.

– Извините, у нас спешное дело. Пожалуйста, в гостиницу, – сказала Катя. Ёе страшило абхазское гостеприимство: придётся часов восемь сидеть за столом.

– В гостиницах нет мест.

– Найдутся.

К несчастью Мактата, места оказались. Катю поместили в номер, где уже была одна гостья, Анатолию и Косте предоставили отдельный номер. Мактату рассказали, в чем дело.

– Никуда не ходите. Понимаете? Детских домов много, они находятся в разных концах города. Мы сами узнаем.

Катя и друзья отправились в горздрав. Тамару Мухину лечили в одной из больниц, так сообщил Дмитриев, бывший начальник штаба. В архивах могут быть подробные данные её эвакуации в Ломоносовск.

Мактат умчался в автопарк. Водители – народ тертый, шумный и, как правило, нелицеприятный. Среди них немало остряков, балагуров, выпивох, но в целом – отзывчивые люди. Мактату задали полсотни вопросов, касающихся абхазских обычаев.

– Неужели из-за Тамары отложили свадьбу?

– И послали людей разыскивать её?

– Гляди! То и дело слышишь – милиция, прокуратура разыскивает законных отцов, чтобы хоть алименты платили.

– Чужие люди, а какое благородное дело затеяли.

Диспетчер никак не мог выгнать из гаража водителей машин. Стоял несусветный лирический галдеж.

Заведующие детскими домами поражались – один за другим подкатывают таксисты и каждый интересуется Тамарой Мухиной. Якобы Тамара воспитывалась здесь, в их доме, всего лишь… двадцать лет назад.

Заведующие детскими домами опрашивали старых работников, нянь, поваров, садовников, перелистывали архивные списки, журналы… Увы! Никаких следов. Рады бы помочь, но…

К вечеру другого дня на дверях одного из детских домов появилось объявление:

«Уважаемые товарищи, водители такси! Здесь ничего о Тамаре Мухиной не знают. Обратитесь в другие детские дома. Администрация».

Катя и Коста обратились в архив горздрава. Их направили в учреждение, ведающее всеми архивами. Там попросили написать заявление.

Написали.

– Оставьте ваш адрес. Результат сообщим.

– Приблизительно через какое время? – уточнил Коста.

– Может, через месяц. А может, через два. Надо искать.

Работник, ведающий архивом, выглядел человеком, о котором ничего определенного не скажешь – добрый он или злой, любил ли он когда-либо, увлекался ли чем-либо? Что его может взволновать, лишить сна, заставить высказаться на бурном собрании? Такой четверть века не был в театре, не читал книг. Дома играет с соседом в шашки, ухаживает за комнатными цветами или сидит с кошкой на коленях, слушает радио и тотчас забывает, чему внимал весь вечер. Ложится спать в половине одиннадцатого, встает в шесть утра, идёт на рынок, покупает, что жена поручит, и долго до ухода на службу пьет чай.

На службе считается скромным и непогрешимым до тошноты. Услышав об очередном полете космонавтов, процедит одно слово:

– Техника.

Детей не имеет, у такого жена обычно бойкая сплетница и ведущая ханжа района.

В сундуках такой четы хранятся полученные ещё по карточкам отрезы, крой на две-три пары военных сапог и медали за выслугу лет.

– Мы специально приехали… В розыске сироты, дочери Героя, заинтересовано много людей, – говорила Катя, пытаясь растрогать заведующего архивом.

Он не вникал, словно слушал её по радио.

– Это было в тысяча девятьсот сорок втором или в тысяча девятьсот сорок третьем годах. Дальше искать не следует, – как можно душевнее говорил Коста. – Мы приехали из Абхазии.

Завархивом не внимал. Если бы ему сказали: «Мы свалились с Луны» – результат был бы тот же.

Между тем в архиве царствовал идеальный порядок. Списки эвакопунктов хранились в нумерованных папках, каждая с точной описью. В одном из списков значилось: номер по порядку 12, Ф. И. О. – Тамара Григорьевна Мухина. Возраст – один год восемь месяцев. Откуда поступила – из детской больницы. Куда направляется – в Ломоносовск.

Стоило ему, невнимающему, невникающему, подойти к стеллажу с наклейкой «1942», перелистать три папки, и он тут же ответил бы Кате о её судьбе… Но не таков был заведующий архивом, человек, многим недовольный. Недовольный появлением неонового освещения, электробритв, нейлона, узких брюк, туфель «на шпильке» и больше всего – существованием веселых людей.

Анатолий в военной форме вошёл к дежурному гормилиции. Коротко изложил цель прихода.

– Тамара Мухина ваша знакомая? – с лукавинкой в глазах поинтересовался лейтенант милиции.

– Нет, она сестра моего названого брата. Я специально приехал из Абхазии.

– Сколько ей лет?

– Двадцать один – двадцать два года.

– Ага! Вы, товарищ старший лейтенант, обратитесь в справочное бюро.

– Но… Возможно, у Тамары сейчас другая фамилия.

– А мы тут при чём?

После этого вопроса Анатолию уже как-то не хотелось беседовать с лейтенантом милиции. Он подчеркну-то по уставу взял под козырёк и произнес:

– Благодарю вас, товарищ лейтенант.

И вышел.

– Какой душа-любезный. Чтобы милиция разыскивала его знакомую. Позволяют себе… – усмехнулся дежурный.

Выйдя из архива, Катя сказала Косте:

– Видели сухаря?

– Причем залежавшийся на складе, – добавил Коста.

– Кто его начальник? Может, к нему обратиться?

– Попробуем.

Направились в областное управленце, коему подчинен архив. Начальнику областного управления доложили, – может ли он принять корреспондента абхазской газеты.

– Абхазской?

Ну как же! Начальник отдыхал в Сухуми. Сколько приятных воспоминаний.

– И вы из Абхазии? – особенно любезно поинтересовался начальник, обращаясь к Кате.

– Нет.

Коста изложил суть дела. Катя рассказала, какое странное, если не сказать больше, впечатление произвел на них завархивом. Начальник взял трубку телефона:

– Вам оставили заявление о розыске Тамары Мухиной? К завтрашнему утру представить мне ответ. Подключите весь личный состав. Всё!

Начальник явно не торопился отпустить приятных посетителей.

– Может быть, Тамара Мухина и сейчас находится в Ярославле. Нельзя ли проверить через ваше бюро адресов? – спросила Катя, не подозревая, что Тамара в этот час находится не то что в Ярославле, а в этом кабинете.

– Заходите завтра к двенадцати ноль-ноль. Скажем вам обо всем.

На другой день в двенадцать ноль-ноль начальник областного управления сообщил: Тамары Мухиной сейчас в Ярославле нет. Это точно. Её эвакуировали весной 1943 года в город Ломоносовск.

Через несколько часов Тамара Мухина вторично покинула Ярославль. На сей раз поездом Москва – Ломоносовск, сопровождаемая верными рыцарями, поставившими себе задачу разыскать её во что бы то ни стало.

ВЗГЛЯНИТЕ НА НЕГО

Напутствуя Анатолия, старший в роду Эшба сказал правнуку:

– Катя – девушка достойная нашего рода. Она принесет нам радость.

Это Анатолий знал и без прадеда. Еще с того вечера у маяка, когда швартовался «Адмирал Нахимов», старший лейтенант Эшба при Кате чувствовал себя, как рядовой первого года службы, для которого старшина – Катя – полубог.

Еще сказал прадед:

– Скажи нашей Тамаре, что её в Акуа ждут двести восемьдесят шесть родственников. И я – Алиас Эшба. Пусть скорей едет домой.

Затем Алиас извлёк из кармана шестьсот новых рублей.

– Купи что полагается для девушки из хорошей семьи. Правнучка Алиаса Эшбы должна выглядеть достойно.

Анатолий обнял прадеда. Он был счастлив ещё до напутствия старейшего… Он любил Катю и гордился собой. Одновременно приходил в ужас: он ведь мог полюбить другую девушку, если бы в течение своей жизни не встретил Катю? Мог. Ах, какое несчастье могло произойти!

В Акуа Анатолий трепетно-ревниво следил за глазами родственников – нравится ли им Катя?

Тётушки наперебой хвалили Катю – какая благородная девушка! Словно она родилась в их славной семье. Что говорить, гостья вполне достойна быть женой Анатолия. Это была высшая аттестация. Стоило Кате в саду занозить палец, как весь личный состав тётушек и двоюродных сестер единодушно воскликнул:

– Пусть все твои болезни перейдут ко мне! – И это было не формальное требование.