ГЛАВА 39

— Хорошо ли вам спалось, джентльмены? — хитро спросил Альтал у экзархов на следующее утро, когда они собрались в столовой.

— Вообще-то неплохо, — ответил седоволосый Юдон, — если не считать того, что я видел очень странный сон. Почему-то я никак не могу выбросить его из головы.

— Дайте-ка, угадаю. Две девушки-служанки приводили в порядок храм. Одна из них разрывала рубашку, а другая смахивала пыль с алтаря. Примерно так?

— Откуда вы это узнали? — изумленно спросил Юдон.

— Не только вы видели сон этой ночью. Такое уже бывало раньше, но на этот раз сон был, вероятно, подарком Двейи. У нас и до этого бывали такие странные сновидения, но их наводил на нас Дэва. Лучше бы вам никогда не видеть тех снов.

— Вы должны знать все, что касается сновидений, Юдон, — прохрипел экзарх Эмдаль. — Вы, священники Белой Рясы, делаете больше денег на толковании снов, нежели на составлении гороскопов. А что это за странный звук, который был в том сне, Альтал?

— Пение Кинжала, Эмдаль. В сновидениях Дэвы звук был совершенно другой. Большинство снов ничего не значат, но если они начинают тебе напевать, то пора обратить на них внимание. Сновидения, как правило, являются альтернативой реальности. Те, с которыми мы сталкивались раньше, были попытками Генда изменить некоторые события в прошлом, чтобы трансформировать будущее. Иногда сны бывают весьма явными, но тот, что мы видели прошлой ночью, был, похоже, одним из самых сложных. Эмми, конечно, мыслит гораздо тоньше, чем ее братья. Если я правильно прочел сновидение прошлой ночи, это связано с очищением храма Двейи в Магу.

— Но это наш храм! — возразил экзарх Алейкон.

— Может быть, пока. Но несколько тысяч лет назад это был храм Двейи. Если ей заблагорассудится взять его себе обратно, вы окажетесь на улице. Во всяком случае, вчера мы говорили о метафорах, и это, видимо, лучший способ объяснить ночное сновидение. Двейя и Лейта действительно собираются очистить наш храм, но без всяких тряпок и швабр. За многие годы ваш орден пророс коррупцией насквозь. Вы слишком интересовались деньгами и властью, а ваше отношение к простому люду открыло двери для подручного Генда Аргана. Это лишенный сана священник, и он умеет проповедовать. Его проповеди во многом основаны на разоблачении несправедливости, творимой вашим орденом, и они нашли своих благодарных слушателей. Генд пытался захватить Векти и Треборею с помощью войска. Теперь он пытается совершить революцию в обществе, а это гораздо опаснее. Очевидно, на сей раз Двейя собирается вмешаться сама, а если она возьмется подметать храм, она вычистит его до самого основания. Она сметет все, что ее оскорбляет, и вы, священники Коричневой Рясы, очень даже можете оказаться в одной мусорной куче вместе с Арганом и Команом.

— Дейвос этого не допустит! — воскликнул Алейкон.

— На вашем месте, ваше преосвященство, я не был бы так уверен в этом. Двейя и ее братец частенько спорят, но они все равно любят друг друга. Дейвос — это Бог, который далеко, а Двейя участвует во всем сама. Если вы ее обидите, она предпримет свои шаги, и Дейвос не будет ей мешать.

Три экзарха с беспокойством посмотрели на Двейю, но она лишь слегка улыбнулась и ничего не сказала. — С помощью своего сновидения Эмми пыталась заглянуть в будущее, правда? — предположил Гер, обращаясь к Альталу. — То есть это еще не произошло, так? Это ведь похоже на тот сон, который мы видели, когда злая тетя поставила ногу на шею Андине?

— Наверное, ты прав, Гер, — согласился Альтал. — Эмми часто перескакивает из одного времени в другое, так что иногда ей даже трудно определить, где именно она находится. На сей раз здесь было какое-то ощущение того, что “это еще не произошло”, и у меня сильное чувство, что во всем этом будет каким-то образом замешан брат Бхейд.

— Не сейчас, любовь моя, — прошептал голос Двейи. Прежде чем мы доберемся до этого, должны произойти кое-какие события. Сразу после завтрака поднимайся в башню — посмотрим, что делает Арган.

— Как тебе угодно, Эм, — согласился Альтал.

— Где мы находимся, сержант Халор? — спросил Бхейд, когда они присоединились к упрямому арумцу, стоявшему у западного окна башни.

— В Дейле, — ответил Халор. — Когда кто-то все-таки проснулся и поджег Бхаго, крестьяне собрали награбленное и пошли в северо-восточном направлении. Оборонительные укрепления Дейла — всего лишь ширма, и я не думаю, что город продержится слишком долго. Там находятся Арган и Коман, и мне кажется, Арган готовится произнести речь, чтобы разжечь крестьянский гнев.

— Это называется проповедь, Халор, — сказал Бхейд с немного болезненным выражением на лице.

Халор пожал плечами.

— Неважно, — равнодушно ответил он. — Я арумец и не слишком хорошо разбираюсь в религиозной терминологии. Когда выскакивает какой-нибудь идиот и начинает кричать: “Мой бог лучше, чем твой!”, я не обращаю большого внимания — разве только прячу свой кошелек подальше.

— Мудрая предосторожность, — пробормотал Альтал. — Но мне любопытно было бы посмотреть, насколько ловок Арган. Ему ведь удалось взбудоражить весь Перкуэйн так что, вероятно, он весьма красноречив.

— А вот и они, — доложил Элиар, стоя у окна.

— Мне кажется, джентльмены, вам тоже не мешало бы послушать для сравнения, — предложил Альтал экзархам. — Уверен, он изо всех сил постарается затронуть как можно больше больных мест.

Огромная толпа разъяренных крестьян наводнила замерзшие поля Северного Перкуэйна и хлынула к мрачным стенам города Дейла. То тут, то там в толпе мелькали роскошные одежды: очевидно, среди добычи, захваченной в прибрежных городах, была и одежда всяких знатных господ.

Лицо экзарха Алейкона побледнело.

— Я не знал, что их так много, — сказал он с некоторой тревогой. — Эта толпа нескончаемая!

— Сейчас зима, Алейкон, — прохрипел Эмдаль. — Им больше нечего делать.

Сержант Халор глядел на людской океан, надвигавшийся на Дейл.

— По-моему, мы оказались в трудном положении, — печально сказал он. — Они не умеют воевать, и единственное, что их интересует, — это грабеж, и вместе с тем в восстании, похоже, участвуют все крестьяне Перкуэйна до единого. О том, чтобы воевать с этой толпой, не может быть и речи. Во всем Аруме не найдется столько профессиональных солдат, чтобы противопоставить их этой толпе, а среди вождей кланов нет таких глупцов, которые бы даже попытались это сделать. Аристократы, похоже, всегда забывают о том, как много существует на свете крестьян. Стоит только поднять крестьянство на бунт и указать им какую-то цель, их уже не остановить.

— Сдается мне, Алейкон, вы встали не на ту сторону, — Довольно бесцеремонно заметил Юдон. — У перкуэйнской знати в руках все деньги, но крестьяне давят своей численностью. На вашем месте я бы удирал со всех ног.

— Коман, — загадочно произнесла Лейта, — и Арган.

— Где? — спросил Бхейд.

— Вон там, впереди толпы, — ответила она, выглядывая в окно. — Там, — сказала она, указывая. — Они едут вон в той крестьянской повозке.

— Мы не могли бы немного приблизиться к ним, мэм? — спросил Халор у Двейи. — Мне кажется, нам не мешает послушать, что они говорят.

— Конечно, сержант, — согласилась она и сделала жест в сторону окна.

Пейзаж под ними на мгновение затуманился, а затем снова прояснился, и они оказались прямо над дребезжащей телегой, которая, трясясь и подпрыгивая, катилась по мерзлой земле; ее тащила пара изможденных волов, устало бредущих в сторону Дейла.

— Твои люди знают, что они должны делать? — спрашивал Арган у Комана.

Арган был одет в искусно залатанную красную рясу, к тому же он, похоже, несколько недель не брился.

— Ты напрасно так беспокоишься, — ответил Коман. — Я устроил все в точности так, как ты хочешь.

Коман был одет в лохмотья, кое-где подвязанные обрывками бечевки.

— Только задавай вопросы, Арган; ты получишь желаемые ответы. Мне кажется, тебе нужно немного подогреть этих грязных свиней. Их энтузиазм начинает угасать, а это бесконтрольное мародерство в прибрежных городах уже сокращает численность наших рядов. Крестьяне, которым нечего терять, пойдут за кем угодно, но крестьянин, который только что набил кошелек золотом, как правило, желает прожить подольше, чтобы иметь время его потратить.

— Я смогу их зажечь, старина, — доверительно ответил Арган. — Если захочу, я могу заговорить даже птиц, чтобы они упали с деревьев. Нет ли сейчас Генда где-нибудь поблизости?

Коман отрицательно покачал своей седеющей головой.

— Не так близко, чтобы я мог его обнаружить. По-моему, он все еще в Нагараше, пытается загладить свою вину в смерти Яхага. Хозяин недоволен.

— Какой ужас, — с язвительной усмешкой ответил Арган.

— Для нас все складывается неплохо, да? Как только мы преподнесем Хозяину в подарок храм Двейи, он, пожалуй, решит, что Генд и вовсе ему не нужен.

— Прежде чем праздновать, Арган, давай подождем, пока Магу будет у нас в руках, — ответил Коман. — Ты же знаешь, Альтал все еще на воле, а ему удавалось обхитрить Генда на каждом шагу. Чтобы взять храм в Магу, тебе нужно обмануть его, а я не уверен, что ты к этому готов.

— Похоже, у вас неплохая репутация в стане врага, Альтал, — хрипло произнес Эмдаль.

— Я неплох, — неодобрительно отозвался Альтал. — И всем это известно.

— Сверни в сторонку, Коман, — приказал Арган, когда их повозка была уже примерно в полумиле от ворот Дейла. — Давай поднимемся на вершину этого холма, чтобы все могли меня видеть.

— Хорошо, — согласился Коман.

— Сделай так, чтобы все могли меня слышать, — добавил Арган.

— Нет проблем, — сказал Коман, разворачивая усталых волов.

— Что-то я не совсем понимаю, — проскрипел экзарх Эмдаль. — Эта толпа простирается на много миль вокруг, и ни один человек не может говорить так громко, чтобы его услышали на таком расстоянии.

— Об этом позаботится Коман, ваше преосвященство, — сказала ему Лейта.

— Как?

Она пожала плечами.

— Я не совсем уверена, — призналась она.

— Это один из его трюков, Эмдаль, — сказал Альтал.

— А ты можешь такое сделать?

— Возможно, если очень захочу. Но мне понадобится спросить у Эмми соответствующее слово. Здесь замешаны Книги, и поэтому тут всегда все непросто.

— Значит, это какое-то чудо?

— Ну, можно сказать и так. Но лучше поговорим об этом в другой раз. Давайте послушаем, что скажет Арган.

Когда их тряская повозка добралась до вершины холма, светловолосый Арган натянул на голову рваный капюшон, чтобы скрыть лицо, и задумчиво встал в повозке, в то время как люди Комана успокаивали неуправляемую толпу. Когда некоторый порядок был установлен, Арган скинул капюшон и поднял голову с выражением благородного страдания на лице.

— Братья и сестры мои, — произнес он срывающимся от волнения голосом.

Толпа притихла.

— Братья и сестры мои, — повторил Арган. — Много страданий мы вынесли в наших поисках справедливости. Теперь уж самый разгар зимы, и холодный северный ветер терзает нашу плоть, а от замерзшей земли коченеют наши босые ноги. Необутые и полураздетые, мы с боями шли через весь Перкуэйн, а жестокая зима кружила над нами. Нас мучают голод и жажда, но утолить их не могут ни хлеб, ни вода. Наш голод и наша жажда гораздо глубже. Но что же это за недостижимая цель, которой мы жаждем?

— Справедливость! — громоподобным голосом проревел какой-то дородный крестьянин.

— Слово найдено верно, брат мой, — согласился Арган. — Да, справедливость. Но кто стоит поперек нашей дороги к простой справедливости?

— Знать! — крикнул другой крестьянин.

— О да, — согласился Арган, — те, кто называют себя благородными. Однако, по правде говоря, я не вижу особого благородства в том, что они творили с нами испокон веков. Благодатная земля Перкуэйна плодородна, она приносит нам пищу в изобилии, но какая доля той пищи достается нам?

— Ничего! — взвизгнула неряшливая женщина с нечесаными, спутанными волосами.

— Хорошо сказано, сестра моя, — согласился Арган. — Ничего — вот наша доля. Ничего на завтрак и ничего на ужин. Мы сыты по горло этим “ничем”. Мы тратим свою жизнь, борясь за урожай, который дает богатая земля Перкуэйна, а в награду получаем бочки, наполненные “ничем”. Те кто называют себя благородными, отняли у нас все, но им еще мало. А когда нам уже нечего им отдать, они бьют нас кнутом и дубиной — не для того, чтобы удовлетворить свою жадность, а для того, чтобы насытить свою жажду жестокости. И это вы называете благородством?

— Нет! — раздались сотни голосов.

— И должны ли мы относиться с почтением к этим грязным негодяям?

— Нет!

— Мы умираем от голода посреди изобилия, братья и сестры мои, а те, кто называет себя благородными, непомерно угнетают нас, потому что считают, что это их богоданное право. В Перкуэйне лучше быть собакой или лошадью, чем простым человеком. Но давайте посмотрим на это поглубже, братья и сестры. Мы всю свою жизнь прожили под пятой своих угнетателей, и мы знаем их хорошо. Кто-нибудь из вас видел хоть одного господина, который мог бы отличить правую руку от левой?

Толпа заревела от хохота.

— Или сумел бы завязать ботинки?

Новый взрыв смеха.

— Или почесать себе спину?

— Тут он немного перегибает, — проворчал Эмдаль.

— Он играет со своей аудиторией, ваше преосвященство, — объяснил Альтал. — Крестьяне вообще грубоваты.

— Поскольку наша благороднейшая знать не может отличить день от ночи, — продолжал Арган, — вполне очевидно, что кто-то или что-то направляет ее на путь угнетения и несправедливости. Как вы думаете, кто или что это может быть, братья и сестры мои?

— Церковь! — донесся из середины толпы глухой голос.

— Ишь ты, ловко, — заметил экзарх Юдон.

— Но вы ведь, конечно же, не согласны с этим еретиком, — полузадушенным голосом проговорил Алейкон.

— Я говорил о его ловкости, а не о смысле его слов, Алейкон, — объяснил Юдон. — Он хитер. Тут спору нет.

— Значит, жестокость и угнетение присущи природе истинного Бога? — спросил Арган толпу.

— Нет! — откликнулись десятки голосов.

— Значит, Церковь Перкуэйна отошла от истинного пути, указанного самим Богом. Впрочем, это неудивительно. Служители Коричневой Рясы известны своим умением переворачивать слова и намерения Божьи в своем стремлении к богатству и власти. Они проповедуют нам необходимость покорности, а знати — целесообразность угнетения нас. Мы одеты в лохмотья и живем в жалких лачугах, которые не могут спасти от холода и жары, а знать ходит в бархате и роскошных мехах и живет во дворцах. Но кто сказал этой избалованной и глупой знати, что так и должно быть?

— Коричневые Рясы! — прогремел голос из середины толпы.

— Наши женщины вынуждены терпеть унижения от высокородных развратников, но кто сказал аристократам, что насиловать крестьянок — это не грех?

— Коричневые Рясы! — ревела толпа.

— А что мы должны делать, чтобы следовать истинному учению Бога всего рода человеческого?

— Убивать! — гаркнул из толпы одинокий голос.

— А кого мы должны убивать?

— Знать!

— А кто должен разделить вину знати?

— Коричневые Рясы!

— Значит, мы должны убивать священников в коричневых рясах?

— Да!

— Но человеку нужен священник, иначе он собьется с пути истинного. Скажите мне, граждане Перкуэйна, в руки которого из церковных орденов вы желаете вручить души свои?

— Ордену Красной Рясы! — ответили ловко расставленные приспешники Комана.

И тогда из толпы выступил вперед дородный детина с глубоким, громоподобным голосом.

— Веди нас, брат Арган! — попросил он. — Скажи нам, что делать, иначе мы погибнем в тисках наших угнетателей.

На лице Аргана отразилось выражение преувеличенного смирения.

— Я недостоин, брат мой, — проблеял он.

— Ты более достоин, чем экзарх Алейкон, брат Арган, — возразил дородный человек. — Освободи нас от наших угнетателей. Дай нам справедливость!

— Такова воля всех здесь собравшихся?

— Да! — эхом разнесся громогласный крик по замерзшей долине.

— Тогда идите за мной, братья мои и сестры, через ворота в Дейл, а когда мы очистим Дейл, куда мы пойдем дальше?

— В Магу!

И огромная толпа хлынула вперед, и ворота Дейла не смогли их удержать.

— Он все перевернул с ног на голову, — слабо запротестовал экзарх Алейкон. — В Перкуэйне все не так уж плохо.

— В самом деле? — с подчеркнутым сарказмом сказал экзарх Юдон. — Вы, Коричневые Рясы, известны своей жадностью. Мне неприятно это признавать, но тот парень в красной рясе говорил чистую правду, и если бы в нас была хоть толика порядочности, нам пришлось бы признать, что это крестьянское восстание вполне справедливо.

— Не здесь, Юдон, — прохрипел Эмдаль. — Мне кажется, нам троим пора обсудить эту ситуацию подробнее и наедине. — Он взглянул на Альтала. — Альтал, нам нужна комната, где мы могли бы поговорить… и подальше отсюда, полагаю.

— Например, в башне в дальнем конце западного коридора, — предложила Двейя. — Элиар, ты не покажешь им дорогу?

Элиар кивнул.

— Идемте за мной, джентльмены.

Эмдаль пристально посмотрел на Лейту и хитро ей подмигнул.

— Это еще что значит? — спросил Бхейд у бледной девушки, когда церковники вслед за Элиаром вышли из комнаты.

— Твой экзарх просто пригласил меня поприсутствовать на их совещании, — ответила Лейта. — Он знал, что я все равно это сделаю, но он действительно хочет, чтобы я подслушивала. Он собирается устроить то, что Альтал называет “трюком”, и хочет, чтобы мы ему помогли.

— Ты не могла бы сказать поконкретнее, Лейта? — спросила Андина у своей подруги.

— Эмдаль рассматривает нынешние беспорядки в Перкуэйне как бесценную возможность, дорогая, — объяснила Лейта. — Орден Коричневой Рясы насквозь коррумпирован, и Эмдаль задумал грандиозный план выбить власть Коричневой Рясы прямо из-под ног Алейкона. Лишившись поддержки со стороны перкуэйнской знати, Церковь Коричневой Рясы, скорее всего, превратится в странствующий орден и будет просить подаяния на обочинах дорог.

— Прекрасная мысль! — захихикала Андина. — И как Эмдаль собирается это осуществить?

— Он еще не доработал все детали, но в общем и целом он хочет использовать проповедь Аргана, чтобы напугать Алейкона и заставить его увести всех своих священников из Перкуэйна. Он будет напирать на слова “временный” и “исполняющий обязанности”, чтобы Алейкон не понял, что когда все закончится, он в Перкуэйн не вернется.

— Мой экзарх — человек весьма проницательный, — с гордостью сказал Бхейд. — Когда здесь, в Перкуэйне, все успокоится, Алейкон обнаружит, что его место заняли Черные Рясы.

— Не совсем так, — сказала Лейта, хитро улыбнувшись уголками губ. — Эмдаль все еще разрабатывает детали, но прямая, открытая вражда между орденами Черной и Коричневой Рясы может стать причиной войны, по сравнению с которой крестьянский бунт будет выглядеть просто прогулкой в парке.

— Ты что-то от меня скрываешь, Лейта, — с упреком сказал Бхейд.

— Неужели? — ответила она, широко открыв глаза в притворном недоумении. — Я, такая наивная и доверчивая?

Бхейд воздел руки к небу.

— Женщины! — сказал он.

Совещание в башне в конце западного коридора длилось несколько дней, и Элиар, носивший еду трем церковникам, сообщил, что споры были весьма жаркими.

Наконец, в один из снежных дней после полудня священники вернулись в башню Двейи. Экзарх Алейкон выглядел немного мрачным, зато на лицах Эмдаля и Юдона было выражение суровой удовлетворенности.

— Мы пришли к согласию, — объявил Эмдаль. — Кризис в Перкуэйне — прямое следствие нашей политики. Разумеется, наибольшая ответственность ложится на Алейкона, но его и так уже довольно ругали. Мы все концентрировали свои усилия на власть предержащих и совсем не заботились о простых людях. Мы полагали, что люди, стоящие у власти, могут приказать простым людям принять наши учения, и в этом, безусловно, была наша ошибка. Те, кто стоит у власти, могут навязывать людям более слабым какие-то поступки, но не мысли и не веру. Арган воспользовался нашей ошибкой, и на этом коне он въедет прямо в храм в Магу, если только мы немедленно не предпримем кое-какие шаги.

— Немедленно — это все равно недостаточно скоро, ваше восторженное преосвященство, — весьма едко заметила Андина. — Перкуэйнская аристократия известна своим обращением с бедняками, и орден Коричневой Рясы с ними одним миром мазан. Может быть, я всего лишь глупая девчонка, но даже я знаю, благосостояние любого общества гораздо больше зависит от крестьян и городских рабочих, чем от знати. Все три ордена так часто предавали простых людей, что они никогда больше вам не поверят.

— Я думаю точно так же, — ответил Эмдаль. Затем с усмешкой посмотрел на Юдона и Алейкона. — Заметьте, дорогие друзья, что даже это дитя сразу разглядело суть нашей чудовищной ошибки.

— Хорошо, Эмдаль, — едко произнес Алейкон, — можешь не повторять нам это по сто раз. Переходи к сути вопроса, и давай покончим с этим.

— Прекрасная идея, Алейкон, — согласился Эмдаль. — Нам нужен кто-то, кто мог бы противостоять непомерным аппетитам этого Аргана, но ни один простолюдин в здравом рассудке ни за что не поверит тому, что исходит из уст любого из членов уже существующего духовенства.

— Пожалуй, это неплохо подводит итог сложившейся ситуации, — согласился Альтал. — И что же вы, джентльмены, собираетесь с этим делать?

— Нам нужен новый голос, вот и все, — сказал Эмдаль, пожав плечами, — человек, не причастный к нашим прошлым ошибкам.

— Какой же сюрприз вы приготовили нам, Эмдаль? — спросила Двейя.

— Мы основали новый церковный орден, вот и все. Члены этого нового ордена будут носить рясы другого цвета, чем наш, а значит, они будут не запятнаны тем, что мы натворили в прошлом. Они будут служить бедным и униженным, не будут жить во дворцах и не будут иметь ничего общего с аристократией.

— Возможно, это только начало, — с некоторым сомнением заметил Бхейд, — но, с вашего позволения, мой экзарх, будет ли у этого ордена достаточно времени, чтобы противопоставить себя проповедям Аргана? Он уже собрал огромное количество последователей, и не пройдет и недели, как он поведет их на Магу.

— Полагаю, потребуется некоторое количество вдохновенных проповедей, брат Бхейд, — согласился Эмдаль, — но я уверен, что у вас все получится.

Лицо Бхейда внезапно стало мертвенно-бледным.

— У меня? — выдохнул он.

— Это был один из немногих пунктов, по которым мы пришли к согласию, экзарх Бхейд, — сказал ему Юдон. — Вы — единственный возможный кандидат. Члены вашего ордена будут носить серые рясы и примут обет бедности. Во время наших обсуждений был поднят вопрос и об обете безбрачия, но мы решили, что если мы будем настаивать, то Божественная Двейя может на нас обидеться.

— Мудрое решение, — заметила Лейта.

— Об этом не может быть и речи, — твердо заявил Бхейд. — Я уже не священник.

— Обет дается навсегда, — прохрипел Эмдаль. — Вы не можете дать его, а потом взять обратно.

— Я убил человека, экзарх, — сказал Бхейд без всякого выражения в голосе.

— Что вы сделали?

— Я вонзил меч в человека в тронном зале эрайи Андины. Я проклят.

— Ну вот, — сказал Алейкон, и его пухлое лицо вдруг расплылось в широкой улыбке. — Это все меняет, не правда ли, Эмдаль? Полагаю, мне все же не придется покидать Магу.

— Да, Эмдаль, это проблема, — сурово сказал Юдон. — Любой священник, совершивший убийство, автоматически лишается сана.

— Не шутите, Юдон, — прохрипел Эмдаль. — Мы все при случае устраивали заказные убийства.

— Но мы не убивали лично. Возможно, это всего лишь формальность, но это одно из жестких правил. Пока брат Бхейд не искупил свой грех — полагаю, путем какой-нибудь епитимьи — скорее всего, он не может получить повышение.