Улаф снова грохнул по полу.

Спархок оглядел тронный зал. Все были на своих местах. Сефрения, в белом стирикском одеянии, сидела с Данаей и Кааладором у дальней стены залы. Ксанетия, также в белом, сидела у стены напротив, в обществе Келтэна и Берита. Мелидира устроилась на балконе, где расположились девять жен императора. Умница баронесса сумела подружиться с первой женой Сарабиана Сиронной, матерью наследного принца, происходившей из знатнейшего тамульского рода. Дружба эта так окрепла, что Мелидиру на официальных церемониях частенько приглашали в общество императриц. На сей раз, однако, она оказалась в этом обществе не случайно. У Сарабиана было девять жен, по одной из каждого королевства, и вполне вероятно, что какая-то из них оказалась в числе заговорщиков. Спархок был совершенно точно уверен, что полунагая валезийка Элисун ничуть не замешана в политических интригах. Она для этого попросту была слишком занята. К тэганке Гахенас, высоконравственной даме, стойкой республиканке, одержимой собственной добродетелью, заговорщики вряд ли осмелились бы даже подступиться. Зато арджунка Тореллия и кинезганка Шакола вызывали весьма сильные подозрения. Обе они завели у себя личный двор, где так и кишели дворяне из Арджуны и Кинезги. Мелидире было приказано присматривать за этими двумя, особенно за выражением их лиц, когда откроется истинное лицо Заласты.

Спархок вздохнул. Все это было так сложно. Друзья, враги — все на одно лицо. Со временем, может статься, удивительный дар Ксанетии окажется для них ценнее, чем помощь целой армии.

Вэнион, который, не привлекая лишнего внимания, встал среди рыцарей, расположившихся вдоль стен, опустил и тут же поднял забрало. Это был знак, что все их люди расставлены по местам. Стрейджен, который вместе с музыкантами стоял за возвышением, кивнул, давая знать, что все понял.

И тогда Спархок перевел взгляд на Заласту, который, сам того не ведая, был почетным гостем на этой вечеринке. Стирик, настороженно поглядывая по сторонам, сидел среди министров, и его простое белое одеяние резко бросалось в глаза рядом с разноцветными шелковыми мантиями тамульцев. Он явно чувствовал, что что-то затевается, — и так же явно не мог понять, что именно. Это было уже кое-что. По крайней мере, никто из посвященных во все подробности не был предателем… Спархок раздраженно отбросил эту мысль. При нынешних обстоятельствах подозрительность неизбежна и естественна, однако, если давать ей волю, она превратится в болезнь. Спархок скорчил гримасу. Еще день-два — и он начнет подозревать самого себя.

— Призываю совет к порядку! — повторил между тем Пондия Субат.

Улаф разбил еще несколько плиток.

— Именем его императорского величества императора Сарабиана, требую немедленной тишины!

— Боже милостивый, Субат, — вполголоса простонал Сарабиан, — ты что же, решил уничтожить весь пол?

— Господа, его императорское величество, Сарабиан Тамульский!

Одинокая труба запела чисто и звонко, поднимая все выше величественную мелодию. Затем к ней присоединилась другая труба, ведя ту же тему на треть октавы выше, потом вступила третья труба — еще на треть октавы выше. И миг спустя, могучим крещендо и на целую октаву выше, мелодию подхватил весь оркестр, и звенящее эхо расплескалось между стен тронного зала.

— Впечатляюще, — пробормотал Сарабиан. — Нам идти сейчас?

— Нет еще, — ответила Элана. — Мы тронемся, когда переменится тема. Я возьму тебя под руку и буду задавать шаг. Не подпрыгни, когда подойдем к тронам. Стрейджен запрятал в зале целый духовой оркестр. Финал будет оглушительный. Выпрямься, расправь плечи и прими царственный вид, а еще лучше — божественный.

— Развлекаешься, Элана?

Она лукаво усмехнулась и подмигнула ему.

— Вот, — сказала она, — флейты подхватили мелодию. Теперь наш черед. Удачи, друг мой. — Элана легонько чмокнула его в щеку и взяла его под руку.

— Раз, — пробормотала она, внимательно вслушиваясь в мелодию. — Два. — Она сделала глубокий вдох. — Пошли.

Тамульский император и королева Элении выступили из арочного проема и царственным шагом направились к своим тронам под заунывное пение флейт, которые в минорном ключе вели тему сочиненной Стрейдженом мелодии. За ними шли Спархок, Миртаи, Энгесса и Бевьер. Замыкали шествие Телэн, Алиэн и Итайн, все еще не отдышавшийся от беготни по коридорам.

Когда монархи и их свита приблизились к тронам, Стрейджен, дирижировавший оркестром при помощи шпаги, знаком приказал укрытым в зале музыкантам переходить к ошеломляющему фортиссимо, которое завершало тему. Звук был поистине сокрушительный. Так и осталось неясным, что заставило членов Императорского совета так дружно пасть ниц — привычка или волна оглушительного грохота. Стрейджен резко рассек воздух шпагой, и музыка оборвалась, лишь эхо ее все еще металось в зале, трепеща, точно призрак мелодии.

Пондия Субат поднялся.

— Желает ли ваше величество обратиться с речью к присутствующим прежде, чем мы начнем заседание? — осведомился он высокомерным, почти оскорбительным тоном. Вопрос был простой формальностью, почти ритуалом. Император на подобных собраниях, как правило, вообще не подавал голоса.

— Пожалуй, что да, Пондия Субат, — ответил Сарабиан вставая. — Как любезно, что ты спросил меня об этом, старина.

Субат уставился на него, не веря собственным ушам.

— Но…

— В чем дело, Субат?

— Это же против правил, ваше величество.

— Да, я знаю. Зато как ново и свежо, а? У нас сегодня много дел, Субат, так что не будем мешкать.

— Ваше величество не посоветовались со мной. Я должен знать, по какой теме ваше величество желают…

— Сидеть, Субат! — повелительно рявкнул Сарабиан. — Стоять! И молчать, пока я не разрешу тебе говорить.

— Но вы не мо…

— Я сказал — сидеть!

Субат, обмякнув от страха, рухнул в кресло.

— Твоя голова сейчас не слишком-то прочно держится на плечах, господин мой первый министр, — зловеще проговорил Сарабиан, — и, если ты скажешь еще хоть слово поперек, она и вовсе отвалится. Ты только что был на грани государственной измены, Пондия Субат, и я сыт тобой по горло.

Первый министр побледнел как покойник.

Сарабиан принялся расхаживать по возвышению. Выражение его лица не предвещало собравшимся ничего хорошего.

— Господи, сделай так, чтобы он остановился, — едва слышно прошептала Элана. — Он не сможет произнести хорошую речь, если будет метаться по сцене, как загнанный олень.

Наконец император остановился на самом краю невысокого возвышения.

— Я не намерен тратить время на чепуху, господа, — бесцеремонно объявил он своим министрам. — У нас начался кризис, и я рассчитывал, что вы с ним справитесь. Вы подвели меня — видимо потому, что были чересчур поглощены своими всегдашними политическими играми. Империи нужны гиганты, а у меня на службе оказались только карлики. Это вынудило меня заняться кризисом лично, что я и делал, господа, на протяжении последних нескольких месяцев. Вы больше не правительство, мои лорды. Правительство — это я.

Министры и их подчиненные разразились негодующими криками.

— Он слишком торопится! — воскликнула Элана. — К этому еще нужно было подойти!

— Не критикуй, — сказал Спархок, — это же его речь, а не твоя. Пусть и произносит ее по-своему.

— Я требую тишины! — провозгласил Сарабиан.

Совет возбужденно шумел, пропустив его слова мимо ушей.

Тогда император распахнул мантию, под которой скрывался его эленийский наряд, и выхватил из ножен шпагу.

— Я сказал — ТИХО! — гаркнул он.

И воцарилась тишина.

— Следующего, кто прервет меня, я пригвозжу к стене, как бабочку, — сказал Сарабиан, и его шпага резко хлестнула воздух. Свист клинка леденил, как дыхание самой смерти. Император обвел взглядом присмиревших чиновников.

— Так-то лучше, — сказал он. — Что ж, продолжим в том же духе. — Сарабиан поставил шпагу на пол и небрежно оперся ладонями об эфес. — Мой род веками доверял министерствам исполнение повседневных государственных дел. И напрасно, как я вижу. Вы — и то с трудом — справлялись с делами в мирные времена, но едва разразился кризис, вы засуетились, как муравьи, заботясь скорее о своем богатстве, своих привилегиях, успехе своих мелочных интриг, чем о благе моей Империи, — и вот именно об этом вы и забыли, господа. Это моя Империя. Мои предки как-то упускали это из вида, но теперь, я думаю, настала пора напомнить вам об этом обстоятельстве. Вы служите мне, и не по своему желанию, а с моего соизволения.

Чиновники в немом ужасе таращились на человека, которого до сих пор считали лишь безобидным чудаком. Спархок краем глаза уловил в центре зала какое-то движение. Он взглянул туда — и обнаружил, что кресло Теовина зияет пустотой. Глава тайной полиции был куда умнее и сообразительней своих коллег, а потому, послав к чертям достоинство, уже деловито полз на четвереньках к ближайшему выходу. Министр финансов Гашон, сидевший рядом с опустевшим креслом Теовина, — тощий, бескровный, с редкими пучками волос на лысине, — взирал на Сарабиана с неприкрытым ужасом.

Спархок бросил быстрый взгляд на Вэниона, и магистр кивнул — он тоже заметил ползущего на четвереньках полицейского.

— Когда я понял, что выбрал управлять моей Империей ничтожных людишек с ничтожными мозгами, — говорил между тем Сарабиан, — я обратился за советом к Заласте Стирику. И в самом деле, кто лучше стириков разбирается во всем сверхъестественном? Именно Заласта посоветовал мне обратиться за помощью к Долманту, архипрелату церкви Чиреллоса, и оказать эту помощь должен был Спархок, принц Элении. Мы, тамульцы, гордимся своей тонкостью и искушенностью, но уверяю вас, господа, что в сравнении с эленийцами мы лишь малые дети. Официальный визит моей дорогой сестры Эланы был лишь прикрытием того факта, что главная наша цель — доставить в Материон ее супруга, сэра Спархока. Мы с королевой Эланой развлекались, обводя вас вокруг пальца, — вас, господа мои, очень просто обвести вокруг пальца — а принц Спархок и его друзья между тем искали корни беспорядков, происходящих в Империи. Как мы и предвидели, ответные действия наших врагов не заставили себя ждать.

У одной из боковых дверей произошло краткое замешательство. Вэнион и Халэд решительно преградили путь пожелавшему удалиться главе тайной полиции.

— Ты вспомнил о какой-то важной встрече, Теовин? — сладким голосом осведомился Сарабиан.

Теовин смотрел на императора с исступленной, неприкрытой ненавистью.

— Если ты недоволен мной, Теовин, я с радостью дам тебе удовлетворение, — продолжал Сарабиан, многозначительно покачав шпагой. — Будь добр, вернись на место. Мои секунданты найдут тебя после заседания.

Вэнион одной рукой крепко взял за шиворот главу тайной полиции, развернул его и указал на пустое кресло. Затем он бесцеремонным пинком придал Теовину начальное ускорение.

— Это предисловие начинает утомлять меня, господа, — объявил Сарабиан, — а посему перейдем к делу. Неудавшийся мятеж в Материоне был прямым ответом на прибытие сэра Спархока. У различных беспорядков, которые вынуждали атанов метаться по всей Империи, один и только один источник. У нас есть враг, и он составил заговор с целью свергнуть правительство и лишить меня трона, и, как я и должен был предвидеть, зная тех, кто притворяется, будто служит мне, он нашел немало добровольных помощников в самом правительстве.

Одни чиновники изумленно ахнули, другие побледнели, сознавая свою вину.

— А теперь, господа, будьте очень внимательны, — продолжал Сарабиан. — Сейчас начнется самое интересное. Многие из вас удивлялись долгому отсутствию министра Колаты. Уверен, вы рады будете узнать, что Колата сейчас присоединится к нам.

Он обернулся к Улафу.

— Не будешь ли ты так добр, сэр рыцарь, пригласить сюда министра внутренних дел Колату?

Улаф поклонился, и Келтэн, поднявшись, вышел вслед за ним.

— Министр Колата как глава всех полицейских сил Империи отменно разбирается в преступной деятельности, — сказал Сарабиан. — Бьюсь об заклад, что мы услышим от него немало интересного касательно нынешних дел в Империи.

Келтэн и Улаф вернулись в зал. Между ними, смертельно бледный, шел министр внутренних дел. Однако отнюдь не его бедственный вид вызвал шум и крики среди чиновников — а то, что главный полицейский Империи был закован в кандалы.

Император Сарабиан бесстрастно слушал протестующие вопли своих чиновников.

— Как я справляюсь, Элана? — краем рта чуть слышно спросил он.

— Я бы сделала все иначе, — ответила она, — но это, в конце концов, вопрос стиля. Когда все закончится, я выскажу тебе свои замечания. — Элана взглянула на чиновников, которые, повскакав с мест, что-то возбужденно кричали. — Не позволяй им увлечься, Сарабиан. Напомни им, кто здесь главный. Будь с ними очень тверд.

— Слушаюсь, матушка, — улыбнулся он. Затем обвел взглядом свое правительство, набрал в грудь воздуха и оглушительно рявкнул:

— ТИХО!

Ошеломленные чиновники смолкли.

— Больше я не потерплю никаких перерывов в процедуре, — сказал Сарабиан. — Правила изменились, господа. Мы не станем больше притворяться цивилизованными людьми. Я буду отдавать вам приказы, вы — исполнять их. Позвольте вам напомнить, что вы не только служите, но и живете на свете с моего соизволения. Министр внутренних дел виновен в государственной измене. Заметьте, что никакого суда не было. Колата виновен, потому что я говорю, что он виновен. — Сарабиан помолчал, осваиваясь с новой мыслью. — Моя власть в Империи безгранична. Я — и правительство, и закон. Мы намерены подробно допросить Колату. Внимательно слушайте его ответы, господа. От того, что он скажет, зависят не только ваши посты в правительстве, но и ваша жизнь. Министр иностранных дел Оскайн допросит Колату — не о его вине, которая уже установлена, но о его сообщниках. Мы намерены выяснить все раз и навсегда. Можешь начинать, Оскайн.

— Слушаюсь, ваше величество.

Оскайн поднялся и молча ждал, пока Сарабиан вновь усядется на трон. Министр иностранных дел облачился в мантию из черного шелка, и этот выбор был не случаен. Черные мантии в Тамуле встречались редко, однако встречались. Судьи и имперские прокуроры, например, всегда одевались в черное. Черный шелк прекрасно оттенял бледность министра иностранных дел, подчеркивая суровое выражение его лица.

Халэд поставил перед возвышением грубо сколоченный деревянный стул. Келтэн и Улаф подвели Колату к стулу и без особых церемоний усадили.

— Ты осознаешь свое положение, Колата? — осведомился Оскайн у узника.

— Ты не имеешь права меня допрашивать! — тотчас огрызнулся Колата.

— Ломай ему пальцы, Халэд, — приказал Спархок, стоявший за троном Эланы.

— Слушаюсь, мой лорд, — отозвался Халэд. — Сколько?

— Для начала — один или два. Как только он опять заговорит о правах Оскайна или своих собственных — ломай ему пальцы.

— Слушаюсь, мой лорд. — Халэд крепко взял министра за запястье.

— Остановите его! — в ужасе завизжал Колата. — Кто-нибудь, остановите его!

— Келтэн, Улаф, — сказал Спархок, — убейте первого, кто сдвинется с места.

Келтэн обнажил меч, а Улаф поднял топор.

— Вот видишь, старина, — сказал Оскайн человеку, обмякшему на стуле. — Ты и так не пользуешься всеобщей любовью, а приказ принца Спархока только что уничтожил остатки малейшего сочувствия к тебе. Ты заговоришь, Колата. Рано или поздно ты заговоришь. Мы можем облегчить твою участь или же наоборот, но ты станешь отвечать на мои вопросы. — Лицо Оскайна было безжалостно.

— Они убьют меня, Оскайн! — взмолился Колата. — Меня убьют, если я скажу хоть слово!

— Тогда ты в безвыходном положении, Колата, потому что, если ты будешь молчать, тебя убьем мы. Ты действовал по приказу Киргона, не так ли?

— Киргон? Чепуха! — вспыхнул Колата. — Киргон — это миф!

— Вот как? — Оскайн взглянул на него с нескрываемым презрением. — Не притворяйся глупцом, Колата. У меня не хватит терпения выслушивать все твои глупости. Ты получал приказы из кинезганского посольства, а доставлял их чаще всего человек по имени Крегер. — Колата ошеломленно уставился на него. — Закрой рот, Колата. Отвисшая челюсть придает тебе дурацкий вид. Нам уже многое известно о твоем предательстве. Все, что нам нужно от тебя, — кое-какие подробности. Впервые к тебе обратился некто, кому ты доверял и кого, по всей видимости, уважал. Это сразу же исключает кинезганца. Тамулец не может испытывать к кинезганцам ничего, кроме презрения. Принимая во внимание свойственную нам гордыню и чувство собственного превосходства, я бы исключил также арджуна или эленийца из западных королевств. Остается только другой тамулец, атан либо… — Глаза Оскайна вдруг расширились, на лице выразилось безмерное изумление. — Стирик!

— Чушь! — слабо просипел Колата, но глаза его исступленно заметались, словно он искал укрытия.

Спархок оценивающе взглянул на Заласту. Маг смертельно побледнел, однако, судя по выражению глаз, пока еще держал себя в руках. Нужно было нечто большее, чтобы выбить его из колеи. Пандионец с нарочитой небрежностью положил руку на рукоять меча, давая Оскайну условленный знак.

— Этак мы далеко не уйдем, старина, — протянул Оскайн, опомнясь от изумления. — Полагаю, тебя надобно подтолкнуть. — Он оглянулся на Ксанетию. — Не поможешь ли ты нам, анара? Наш почтенный министр внутренних дел, похоже, не желает делиться с нами своими тайнами. Не могла бы ты убедить его передумать?

— Я попытаюсь, Оскайн из Материона, — ответила Ксанетия вставая. Она пересекла зал, почему-то предпочтя подойти к узнику с той стороны, где сидела Сефрения. — Ты устрашен, Колата из Материона, — сурово обратилась она к нему, — и страх твой придает тебе отваги, ибо мнится тебе, что, как ни велика будет боль, причиненная теми, кто властен над плотью твоей, куда страшнее муки, на кои обречет тебя владеющий твоею душою. Узри же пред собою еще больший страх, Колата из Материона. Взгляни на меня — и трепещи, ибо я несу тебе ужас, коему нет сравнения. Будешь ли ты говорить, и говорить по доброй воле?

— Не могу! — проскулил Колата.

— Тогда ты погиб. Узри меня в истинном моем облике и помысли о своей участи, ибо я есмь смерть, Колата из Материона, смерть, превосходящая ужаснейшие твои кошмары.

Ее кожа и волосы стали медленно блекнуть, выцветать, и вначале слабо, затем все яснее стало различимо исходившее от нее сияние. Вскинув голову, она сурово и печально смотрела на Колату, а ее свечение становилось все ярче.

Колата завизжал.

Чиновники повскакали на ноги, лица их исказились ужасом, невнятное бормотание перешло в пронзительные крики.

— СИДЕТЬ! — гаркнул на них Сарабиан. — МОЛЧАТЬ!

Ему повиновались, но не все. Большинство чиновников обезумело от страха. Пронзительно крича, они продолжали пятиться от Ксанетии.

— Лорд Вэнион, — окликнул Сарабиан, перекрывая всеобщий гам, — не будешь ли ты так добр навести порядок?

— Сию минуту, ваше величество! — Вэнион с лязгом опустил забрало, выхватил меч из ножен и поднял щит.

— Мечи наголо! — рявкнул он, и тотчас залязгали извлеченные из ножен мечи рыцарей церкви. — Вперед!

Рыцари, расставленные вдоль стен, грохоча доспехами, с мечами наголо двинулись на перепуганных до полусмерти чиновников. Сам Вэнион, вытянув закованную в сталь руку, острием меча коснулся горла первого министра.

— По-моему, Пондия Субат, император приказал тебе сесть, — процедил он. — Повинуйся! СЕЙЧАС ЖЕ!

И первый министр без сил упал в кресло, вдруг испугавшись Вэниона даже больше, чем Ксанетии.

Нескольких членов Совета пришлось догнать и силой вернуть на места, а один проворный чиновник — как показалось Спархоку, министр общественных работ — вскарабкался по занавесям, и уговорить его спуститься удалось только под прицелом арбалета Халэда. Порядок был восстановлен. Когда Совет вернулся — а вернее, был загнан — на места, обнаружили, что министр финансов Гашон валяется на полу с остекленевшими глазами и пеной у рта. Вэнион довольно поверхностно осмотрел мертвеца.

— Яд, — сказал он кратко. — Похоже, он принял его сам.

Элана содрогнулась.

— Прошу тебя, анара, — обратился Сарабиан к Ксанетии, — продолжай.

— Как пожелает ваше величество, — ответила она своим странным гулким голосом и снова устремила свой взгляд на Колату. — Станешь ли ты говорить по доброй воле, Колата из Материона?

Бывший министр в ужасе отпрянул от нее.

— Быть по сему. — Дэльфийка подняла руку и шагнула к нему. — Проклятие Эдемуса лежит на мне, и ношу я его печать. Я разделю сие проклятие с тобою. Быть может, горько пожалеешь ты о своем молчании, когда плоть твоя начнет гнить и стекать с костей, точно расплавленный воск. Настал час выбора, Колата из Материона. Говори — либо умри. Кто он, похитивший верность твою владыке и повелителю? — Рука Ксанетии, более смертоносная, чем меч Вэниона, была уже в нескольких дюймах от пепельно-бледного лица Колаты.

— Нет! — пронзительно вскрикнул он. — Я скажу! Я все скажу!

Облако возникло внезапно, ниоткуда, над головой насмерть перепуганного министра, но Спархок был наготове. Укрывшись за троном Эланы, он давно уже снял перчатку и незаметно извлек Беллиом из шкатулки.

— Голубая Роза! — резко произнес он. — Уничтожь облако!

Беллиом дрогнул в его руке, и густой, почти осязаемый клочок темноты затрепетал, словно знамя на флагштоке под ураганным ветром, заструился — и сгинул.

Заласту отшвырнуло на спинку кресла. Он приподнялся было, но тут же рухнул, корчась и стеная от боли разорванного заклятья. Кресло перевернулось, и стирик извивался на полу, точно в припадке.

— Это он! — завизжал Колата, дрожащей рукой указывая на него. — Это Заласта! Он во всем виноват!

Сефрения громко ахнула, и Спархок быстро взглянул на нее. Она откинулась в кресле, потрясенная почти так же сильно, как сам Заласта. В глазах ее были неверие и ужас. Даная что-то быстро говорила ей, сжимая ее лицо в своих маленьких ладонях.

— Проклятие тебе, Спархок! — Заласта не произнес, а прокаркал эти слова, опираясь на посох и с немалым трудом поднимаясь на ноги. Лицо его исказилось от ярости и разочарования. — Ты моя, Сефрения, моя! — выкрикнул он. — Целую вечность я желал тебя и смотрел бессильно, как твоя вороватая Богиня отнимает тебя у меня! Но больше этому не бывать! Сим изгоняю я навеки Богиню-Дитя и лишаю ее власти над тобой! — Смертоносный посох Заласты взвился и нацелился. — Умри, Афраэль! — провизжал стирик.

Сефрения, не задумываясь, крепко обхватила дочь Спархока и стремительно повернулась в кресле, собственным телом прикрывая девочку от убийственной ярости Заласты.

Сердце Спархока застыло, когда с кончика посоха сорвался огненный шар.

— Нет! — страшно крикнул Вэнион, бросаясь вперед.

Однако Ксанетия опередила его. Ее решение подойти к Колате с той стороны, где сидела Сефрения, явно было навеяно замыслами, которые она прочла в разуме Заласты. Сознательно встала она между ним и той, которая ее ненавидела, и, не дрогнув, преградила путь обезумевшему от ярости стирику. Брызжущий огнем шар летел через зал, неся с собой всю застарелую ненависть Заласты.

Ксанетия протянула руку — и пылающий шар, точно ручная птица, возвращающаяся к руке, которая ее кормит, опустился на ее ладонь. Слабая, едва видная улыбка тронула губы дэльфийки, и она сомкнула пальцы, сжимая в кулаке овеществленную ненависть стирика. Миг раскаленное пламя пробивалось сквозь бледные пальцы — а затем исчезло, поглощенное и растворенное бесследно внутренним светом дэльфийки.

— Что же теперь, Заласта Стирик? — обратилась Ксанетия к обезумевшему магу. — Что сделаешь ты ныне? Сойдешься ли со мной в поединке, рискуя собственной жизнью? Или, словно побитый пес, коим ты и являешься в душе своей, побежишь, скуля и корчась, от моего гнева? Ибо ведомо мне твое сердце, Заласта. Это твой отравленный язык напитал душу сестры моей ненавистью ко мне. Беги же, мастер лжи! Не терзай более слух Сефрении мерзостной своей клеветой. Уходи. Ныне я изгоняю тебя. Уходи.

Заласта взвыл, и в этом вое была вся его жизнь с ее неутоленным желанием и чернейшим отчаянием.

А потом он исчез.