Летописи Белгариада (№1) - Обретение чуда

– Какие красивые, правда? – заметил Гарион.

– По крайней мере, сами они так считают, – согласился Волк с плохо скрытой ехидной усмешкой. – Думаю, теперь самое время что-нибудь поесть, как ты думаешь?

И тут Гарион неожиданно понял, что ужасно проголодался.

– Но куда мы пойдем? Здесь все такие важные! Неужели кто-то пустит чужаков в свой дом?

Волк, рассмеявшись, потряс перед ухом мальчика звенящим кошельком.

– Ничего, мы довольно быстро заведем здесь знакомых, – пообещал он. – Есть места, где всегда можно купить еду.

Купить еду? Гарион никогда ни о чем подобном не слыхал. Всякий, кто бы ни появился у ворот фермы Фолдора во время обеда, немедленно приглашался к столу.

Видно, здесь люди вели себя совсем по-другому.

– Но у меня нет денег! – возразил мальчик.

– Здесь хватит на обоих, – заверил Волк, останавливая лошадь перед большим низким зданием, над дверью которого висела вывеска с изображением виноградной грозди. На вывеске были еще какие-то слова, но Гарион не умел читать.

– Что здесь написано, господин Волк? – спросил он.

– В этом доме можно купить еду и выпивку, – пояснил тот, слезая с тележки.

– Как здорово, должно быть, уметь читать! – задумчиво протянул мальчик.

Старик удивленно взглянул на него:

– Неужели ты не можешь читать, парень?

– Некому меня учить. Фолдор, правда, умеет, но, кроме него, на ферме все неграмотные.

– Глупости! – фыркнул Волк. – Я поговорю с твоей теткой. Она пренебрегает своими обязанностями. Давно должна была научить тебя.

– А разве тетя Пол знает грамоту? – ошеломлено спросил Гарион.

– Конечно! – бросил Волк, направляясь в кабачок. – Правда, она говорит, что от чтения мало пользы, но мы уже спорили на эту тему много лет назад.

Он явно был расстроен тем, что Гарион не получает должного образования. Но мальчик, однако, слишком заинтересовался окружающим, чтобы обращать внимание на ворчание старика. Комната оказалась большой, темной, с низким потолком из дубовых балок и каменным замусоренным полом. Хотя на улице было тепло, в очаге посреди комнаты горел огонь; дым неровными клочьями поднимался в дымоход, установленный на четырех каменных подпорках. В глиняных блюдцах, стоящих на длинных, покрытых пятнами столах, мерцали сальные свечи, пахло прокисшим пивом и вином.

– Что у вас есть? – спросил Волк у кислолицего небритого человека в засаленном переднике.

– Осталось немного окорока, – ответил тот, показывая на вертел. – Только позавчера зажарили. Еще овсянка с мясом, вчера утром варили, да хлеб, не очень черствый, недельной давности.

– Прекрасно! – изрек Волк, садясь. – Подайте кружку лучшего эля и молока для мальчика.

– Молока? – запротестовал Гарион.

– Молока, – твердо повторил Волк.

– А деньги у вас есть? – требовательно протянул кислолицый.

Волк снова позвенел кошельком, и лицо хозяина внезапно прояснилось.

– Почему вон тот человек спит? – спросил Гарион, показывая на храпящего поселянина, голова которого лежала на столе.

– Пьян, – коротко ответил Волк, мельком взглянув на мужчину.

– Неужели о нем некому позаботиться?

– Ему это вовсе не нужно.

– Ты его знаешь?

– Я знаю людей вроде него, – вздохнул Волк, – сам бывал в таком состоянии.

– Почему?

– Иногда это необходимо.

Мясо оказалось сухим и пережаренным, овсянка жидкой и водянистой, хлеб черствым, но Гарион был слишком голоден, чтобы замечать недостатки. Он вылизал тарелку и подождал, пока господин Волк допьет вторую кружку.

– Вот здорово! – сказал он, больше для того, чтобы поддержать разговор. На самом деле мальчику стало ясно, что Верхний Гральт совсем не такое великолепное место, каким представлялось в мечтах.

– Нормально, – пожал плечами Волк. – Деревенские кабачки во всем мире одинаковы. Редко я встречал такой, куда хотел бы зайти еще раз. Ну что, двинулись?

Он бросил на стол несколько монет, быстро подхваченных кислолицым, и вывел Гариона на солнечный свет.

– Давай лучше найдем торговца пряностями, а потом поищем ночлег и стойло для лошади.

Они пошли вниз по улице, оставив лошадь с тележкой у таверны.

Дом толнедрийского торговца пряностями, высокое, узкое здание, оказался на следующей улице. Двое коренастых мускулистых мужчин в коротких туниках стояли перед входом рядом с дикой на вид черной лошадью под странным металлическим седлом. Они окинули прохожих безразличными взглядами.

Но господин Волк, завидев их, остановился.

– Что случилось? – спросил Гарион.

– Таллы, – тихо ответил Волк, недобро глядя на мужчин.

– Что?

– Эти двое – таллы, – пояснил старик. – Обычно нанимаются носильщиками к мергам.

– А кто такие мерги?

– Жители Ктол Мергоса, – коротко ответил Волк. – Южные энгараки.

– Те, которых мы побили в сражении при Во Мимбре? Но почему они здесь?

– Мерги занимаются торговлей, – нахмурился Волк. – Не ожидал увидеть их в такой отдаленной деревушке. Ну что ж, придется войти. Таллы видели нас и посчитают странным, если мы сейчас повернем назад. Не отходи от меня, малыш, и ничего не говори.

Они миновали таллов и вошли в лавку. Толнедриец оказался худым лысым человеком в коричневом, перехваченном поясом одеянии, доходившем до самого пола. Он явно нервничал, взвешивая несколько пакетов, от которых исходил дразнящий запах.

– Добрый день! – приветствовал он Волка. – Подождите, пожалуйста, я сейчас займусь вами.

Торговец говорил слегка пришептывая, что показалось Гариону крайне странным.

– Не беспокойтесь, – заверил Волк надтреснутым жалобным голосом.

Гарион обернулся к нему и поразился: плечи старика согнулись, голова по-дурацки тряслась.

– Спроси, что им надо, – приказам посетитель, темнолицый, широкоплечий мужчина в кольчуге и с коротким мечом, прикрепленным к поясу. Скулы его сильно выдавались вперед, лицо было покрыто уродливыми шрамами, зато от цепкого, пронзительного взгляда, казалось, ничто не ускользало; говорил он хрипло, с сильным акцентом.

– Не волнуйтесь, я не спешу, – повторил Волк все так же жалобно.

– Мое дело займет много времени, – холодно ответил Мерг, – и я предпочитаю не торопиться. Говори, старик, что тебе нужно.

– Спасибо, – прокудахтал Волк. – У меня здесь список. Хозяин дал мне его. Надеюсь, дружище, ты сможешь прочесть? Сам-то я не умею!

Он наконец вынул листок и протянул толнедрийцу. Тот просмотрел список.

– Это займет минуту, не больше, – сказал он мергу.

Мерг кивнул и каменным взглядом уставился на Волка и Гариона. Глаза его чуть сузились, выражение внезапно изменилось.

– Красивый мальчик! Как тебя зовут? – спросил он Гариона.

До этого момента Гарион ни разу в жизни не лгал, но поведение Волка открыло ему целый мир обманов и уловок. Где-то в глубине души зазвучал остерегающий голос, сухой, спокойный, говоривший, что положение с каждой минутой становится все опаснее и нужно придумать, как защитить себя. Малыш глуповато приоткрыл рот, непонимающе уставясь на мерга.

– Рандориг, ваша честь, – промямлил он.

– Арендское имя, – заметил тот, еще больше сузив глаза. – Но на аренда ты не похож.

Гарион по-прежнему тупо глазел на него.

– Ты аренд, Рандориг? – продолжая допрашивать мерг.

Гарион нахмурился, как бы пытаясь понять, о чем идет речь; мысли лихорадочно метались. Сухой голос немедленно предложил выход.

– Отец был арендом, – сказал наконец мальчик. – Мать – сендарка, и люди говорят, я на нее похож.

– Ты сказал «был», – быстро перебил мерг. – Значит, он умер?

Покрытое шрамами лицо напряглось. Гарион с глупым видом закивал:

– Рубил дерево, а оно придавило его. Давно уже.

Мерг неожиданно потерял всякий интерес к разговору.

– Вот тебе медный грош, мальчик, – равнодушно сказал он, кинув мелкую монету на пол к ногам Гариона. – На ней изображен бог Торак. Может, она принесет тебе удачу или по крайней мере хоть немного разума.

Волк быстро наклонился и поднял монету, но Гарион почему-то получил из его рук обыкновенный сендарийский грош.

– Поблагодари доброго человека, Рандориг, – просипел старик.

– Спасибо, ваша честь! – повторил Гарион, крепко зажав в кулаке монету.

Мерг пожал плечами и отвернулся.

Волк заплатил толнедрийцу, и они вышли из лавки.

– Опасную игру ты вел, мальчик, – заметил старик, когда они отошли на безопасное расстояние.

– Мне показалось, ты не хотел, чтобы они знали, кто мы, – пояснил Гарион. – Не знаю почему, но я решил сделать то же самое. Не нужно было?

– Ты очень сообразителен, – одобряюще кивнул Волк. – Думаю, нам удалось перехитрить мерга.

– Почему ты подменил монету? – спросил Гарион.

– Иногда энгаракские монеты совсем не то, чем кажутся. Лучше тебе их вообще не видеть. А теперь пойдем за лошадью. До фермы Фолдора путь неблизкий.

– Я думал, мы здесь заночуем.

– Планы изменились. Торопись, парень. Пора убираться отсюда.

Лошадь очень устала и медленно тянула тележку вверх по холму, навстречу заходящему солнцу.

– Все-таки почему ты не отдал мне энгаракский грош? – настаивал Гарион, все еще недоумевая.

– В этом мире многие вещи кажутся не тем, что представляют собой в действительности, – мрачно процедил Волк. – Не доверяю я энгаракам, а особенно мергам. Если ты вообще никогда не будешь иметь ничего такого, что носило бы изображение Торака, это только к лучшему.

– Но война между Западом и энгараками закончилась пятьсот лет назад, – возразил Гарион. – Все так говорят.

– Вовсе не все, – ответил Волк. – Теперь возьми этот плащ и закутайся получше. Твоя тетка никогда мне не простит, если схватишь простуду.

– Ладно, если так хочешь, – согласился Гарион, – но мне совсем не холодно и спать тоже не хочется. Лучше побеседуем еще немного.

– С удовольствием, малыш, – согласился Волк.

– Господин Волк, – немного погодя начал Гарион, – ты знал моих родителей?

– Да, – спокойно ответил старик.

– Мой отец тоже умер?

– Боюсь, что так.

Гарион глубоко вздохнул.

– Я так и думал. Жаль, что совсем их не помню. Тетя Пол говорит, я был еще маленьким, когда... – Он сглотнул, не в силах продолжать дальше. – Я пытался вспомнить маму, но не смог.

– Ты был совсем крошкой, – сказал Волк.

– Какими они были?

Старик поскреб в бороде.

– Обыкновенными. Ты даже и не подумал бы к ним присматриваться.

Гарион обиделся.

– А тетя Пол говорит, мама была красавицей, – возразил он.

– Это правда.

– Тогда почему ты говоришь, что она как все?

– Твоя мать не была благородной дамой. Как и твой отец. Обычные сельские жители – молодой человек с юной женой и младенцем, вот и все, что видели окружающие. Должны были видеть.

– Не понимаю, – озадаченно нахмурился Гарион.

– Все это очень сложно.

– А как выглядел отец?

– Среднего роста, темные волосы. Очень серьезный молодой человек. Мне он нравился.

– Он любил маму?

– Больше всего на свете.

– А меня?

– Конечно.

– Где же они жили? – продолжал спрашивать Гарион.

– В небольшой деревне, – начал Волк, – у подножия гор, вдали от торговых путей. У них был домик в конце улицы, маленький, но крепкий. Твой отец сам построил его. Он работал каменотесом. Я часто останавливался у них, когда проходил мимо.

Голос старика, описывающего деревушку, дом и его жителей, успокаивающе дребезжал, и Гарион слушал, так и не успев понять, что засыпает.

Было уже очень поздно, казалось, вот-вот начнет рас светать, когда мальчик, все еще в полусне, почувствовал, что его поднимают и несут наверх.

Старик оказался удивительно сильным. Тетя Пол находилась рядом – Гарион знал это, даже не открывая глаз. От нее исходил присущий только ей запах, так что не узнать ее в темноте было невозможно.

– Укрой его, – тихо сказал господин Волк тете. – Пусть спит.

– Что случилось? – так же тихо спросила она.

– В городе был мерг – пришел в лавку торговца пряностями; задавал странные вопросы и пытался дать мальчику энгаракский грош.

– В Верхнем Гральте? Ты уверен, что он всего-навсего мерг?

– Трудно сказать. Я ведь с трудом различаю мергов и гролимов.

– А монета где?

– Я успел подхватить ее с пола и дал мальчику сендарийский грош. Если наш мерг – гролим, пусть последует за мной. Буду рад дать ему побегать.

– Ты уходишь? – почему-то грустно покачала она головой.

– Пора. Пока мальчик здесь в безопасности, нужно уйти за границу: есть кое какие дела. Если мерги начали появляться в таких богом забытых местах, мне становится не по себе. На наших плечах лежит тяжелое бремя ответственности, и нельзя допустить хоть малейшую оплошность.

– Надолго покидаешь нас? – спросила тетя Пол.

– На несколько лет. Загляну кое-куда, повидаюсь кое с кем.

– Мне будет не хватать тебя, – мягко выдохнула тетя Пол.

Старик засмеялся.

– Становишься сентиментальной, Пол? – сухо заметил он. – На тебя не похоже.

– Ты знаешь, о чем я. Не подхожу, видно, для той задачи, которую ты и другие возложили на меня. Что я понимаю в воспитании мальчишек?

– Не беспокойся, все в порядке. Не отпускай малыша и не впадай в истерику при некоторых проявлениях его характера: парень врет и не краснеет.

– Гарион? – потрясенно охнула тетя.

– Он так здорово врал мергу, что едва не убедил даже меня!

– Гарион?!!

– И потом, он начал расспрашивать меня о своих родителях. Что ты ему говорила?

– Почти ничего. Только то, что оба умерли.

– Вот и хорошо, – заключил старик. – Не стоит говорить малышу вещи, которые тот не в силах осмыслить.

Беседа все продолжалась, но Гарион вновь заснул, почти в полной уверенности, что видит сон.

Но на следующее утро господина Волка уже не было.

Глава 4

Времена года теснили друг друга: лето превращалось в осень, пылающие краски сменялись белым покрывалом, зима с ворчанием уступала место весне, а весна превращалась в жаркое лето. Шли годы; незаметно взрослел Гарион. Росли и другие дети – все, кроме бедняги Доруна, которому, казалось, предстояло всю жизнь оставаться тощим коротышкой. Рандориг поднялся, как молодое деревце, и был уже едва ли не выше любого обитателя фермы. Забретт расцвела так, что многие мужчины бросали на нее заинтересованные взгляды.

Ранней осенью, как раз перед четырнадцатилетием Гариона, жизнь его едва не оборвалась. Побуждаемые какими-то странными инстинктами, присущими всем детям, имеющим в своем распоряжении пруд и поленницу дров, они выстроили плот, не очень большой и не очень надежный, вечно уходящий одним углом под воду, если вес распределен неравномерно, и обладающий неприятным свойством разваливаться в самые неподходящие моменты.

Естественно, именно в это утро на плоту оказался Гарион, которому не терпелось показать собственную храбрость, и тут плот неожиданно решил раз и навсегда вернуться в первоначальное состояние. Скрепы развязались, и бревна разошлись в разные стороны.

Только в последний момент, почуяв опасность, Гарион сделал отчаянную попытку добраться до берега, но плот начал разваливаться с удвоенной быстротой, и мальчик очутился на бревне, в панике размахивая руками, чтобы хоть как-то сохранить равновесие, обшаривая умоляющими глазами болотистые берега в поисках помощи. И тут на откосе, за спинами приятелей, вновь появилась знакомая фигура человека на черной лошади, в темном плаще, горящими глазами наблюдавшего за тонущим мальчиком. В этот момент подлое бревно вывернулось из-под ног Гариона, он пошатнулся и плюхнулся в воду. Он умел многое, но, к сожалению, никто не позаботился научить его плавать, и, хотя в пруду было не очень глубоко, вода скрыла мальчика с головой.

Дно пруда оказалось противным, илистым, скользким, со множеством лягушек, черепах и одиноким, отвратительно змееподобным угрем, ускользнувшим прочь, как только Гарион потревожил покой водяных растений, словно камень, брошенный небрежной рукой. Мальчик забарахтался, глотнул воды, вырвался на поверхность, жадно вдыхая воздух. В ушах звенело от криков приятелей. Темная фигура на откосе не двинулась с места, и на секунду каждая деталь этого ясного полдня запечатлелась в мозгу Гариона. Он даже заметил, что, хотя и всадник, и лошадь стояли под палящими лучами осеннего солнца, никто из них не отбрасывал тени.

Как ни странно, в эту минуту он успел удивиться такому невероятному происшествию, но тут же снова ушел в мутную зеленоватую воду. И пока мальчик из последних сил барахтался среди ряски, в голову неожиданно пришла мысль схватиться за бревно и удержаться на плаву, но, к несчастью, он оказался прямо под бревном и сильно ударился макушкой. Из глаз посыпались искры, в ушах стоял непрерывный рев, и он без борьбы опустился на дно опять, к водорослям, протягивающим навстречу извилистые щупальца.

И тут внезапно рядом очутился Дерник. Гарион почувствовал, как его грубо тащат за волосы по направлению к берегу. Кузнец вытянул полуживого мальчика на землю и несколько раз надавил на грудь, чтобы вытеснить из легких воду, так что затрещали ребра.

– Хватит, Дерник, – прохрипел наконец Гарион и приподнялся.

Кровь из широкой раны на лбу тут же залила глаза. Вытерев их, Гарион огляделся, ища темного, не отбрасывающего тени всадника, но тот исчез. Мальчик снова попытался сесть, но внезапно все вокруг завертелось, и он потерял сознание, а когда пришел в себя, оказался в собственной кровати с перевязанной головой. Рядом стояла тетя Пол, уставившись на него горящими яростью глазами.

– Глупый мальчишка! – прошипела она. – Что ты там делал?!

– Катался на плоту, – ответил Гарион, изо всех сил делая вид, будто ничего не произошло.

– На плоту? На плоту?!! Кто тебе позволил?!

– Ну, – нерешительно начал Гарион, – мы только...

– Ты только, что?!!

Мальчик беспомощно уставился на тетку. Она, тихо вскрикнув, неожиданно обняла его и прижала к себе, едва не задушив.

На мгновение у Гариона мелькнула мысль рассказать тете о странном, не имеющем тени всаднике, холодно наблюдавшем, как он тонет, но знакомый сухой голос в дальних глубинах души предупредил, что для исповеди сейчас не время. И мальчик почему-то понял, что отношения между ним и черным человеком касаются только их двоих, но неизбежно наступит время, когда они встретятся лицом к лицу. Сказать сейчас тете о всаднике означало впутать ее в нехорошую историю, а этого Гарион не хотел и, сам не понимая почему, знал, что темный всадник – враг; мысль эта была несколько пугающей, хотя одновременно странно будоражащей.

Гарион не сомневался, что тете Пол ничего не стоит разделаться с пришельцем, но ощущал почему-то, что тогда он потеряет нечто очень личное и по какой-то причине важное. Поэтому он решил промолчать.

– Ничего особенно опасного не было, тетя Пол, – довольно неубедительно утешат он, – я только начал учиться плавать! Просто не повезло – ушиб голову об это бревно!

– Да, но ты сильно ушибся, – строго ответила тетя.

– Ну, не так уж сильно. Через минуту очнулся бы.

– Вряд ли, учитывая обстоятельства, ты имел бы эту минуту! – резко оборвала тетя.

– Ну... – промямлил он, но благоразумно решил дальше не продолжать.

Это происшествие положило конец свободной жизни Гариона. Тетя Пол заперла его на кухне, где пришлось познакомиться с малейшими царапинами и вмятинами на всех чайниках и горшках. Однажды он подсчитал, что каждую посудину приходилось мыть не менее двадцати одного раза в неделю. Почему-то получалось так, что тетя Пол не могла даже вскипятить воду, не запачкав две-три кастрюли, и Гариону приходилось начищать их до блеска. Мальчик до того возненавидел унылый труд, что серьезно подумывал сбежать с фермы.

Осень подходила к концу, погода все ухудшалась, поэтому остальных детей тоже не выпускали на улицу, так что жизнь была не так уж плоха. Рандориг, конечно, постоянно находился в обществе мужчин, и ему давали еще более тяжелую работу.

Гарион, едва удавалось ускользнуть, бежал к Забретт и Доруну, но им теперь наскучило прыгать сверху в сено или прятаться в стойлах и овинах. Взрослые быстро замечали, если детям нечего было делать, и тут же давали какое-нибудь поручение, так что чаще всего приятели находили местечко и просто беседовали – вернее, Гарион и Забретт молча слушали непрерывную трескотню Доруна. Этот маленький проворный мальчишка совершенно не был способен посидеть спокойно хоть минуту и мог часами болтать о пустяках, причем одно слово обгоняло другое.

– Что у тебя за метка на руке, Гарион? – спросила как-то Забретт одним дождливым днем, прерывая назойливое щебетание Доруна.

Гарион в недоумении оглядел абсолютно круглое белое пятно на ладони правой руки.

– Я тоже заметил, – вмешался Дорун, перебивая самого себя на полуслове. – Но Гарион ведь вырос на кухне. Наверное, обжегся, когда был маленьким, ну, знаешь, потянулся за чем-нибудь горячим, прежде чем успели остановить. Клянусь, тетя Пол ужасно рассердилась, потому что ее разозлить ничего не стоит, и она действительно может...

– Она всегда была, – сказал Гарион, проводя пальцем по пятну; раньше ему не приходило в голову присматриваться к метке. Она занимала всю ладонь и при определенном освещении отсвечивала серебром.

– Может, это родимое пятно? – предположила Забретт.

– Бьюсь об заклад, ты права, – тут же вмешался Дорун. – Я как-то видел человека с багровым пятном во всю щеку – один из тех, кто приехал, чтобы увезти с полей репу. Во всяком случае, я сначала подумал, он где-то заработал синяк, наверное, здорово подрался, но потом заметил, что это не синяк, а, как только что сказала Забретт, родимое пятно. Интересно, как они появляются?

Этим же вечером, уже лежа в постели, Гарион спросил тетю, протягивая руку:

– Что означает эта метка, тетя Пол?

Расчесывая длинные темные волосы, она мельком взглянула на руку мальчика.

– Не волнуйся, ничего особенного.

– Я и не волнуюсь. Просто интересно. Забретт и Дорун считают, что это родимое пятно. Они правы?

– В общем-то да.

– У кого-то из моих родителей тоже была такая метка?

– У отца. В его роду у многих такие.

И неожиданно странная мысль пришла в голову Гариону. Сам не зная отчего, он протянул руку и коснулся белого локона на лбу тети Пол.

– Это что-то вроде седой пряди у тебя в волосах?

Он почувствовал, как ладонь будто закололо крохотными иглами, а в мозгу приоткрылось некое окошечко: такое чувство, словно годы развертывались перед глазами бесчисленной чередой, похожей на безбрежное море клубящихся облаков, и вдруг – острее, чем удар ножа, – пришло ощущение бесконечно повторяющейся потери, невыразимой скорби. Потом появилось его собственное лицо, а за ним – много других, старых и молодых, по-королевски гордых и совсем обыкновенных, а еще дальше, в тени, почему-то больше не глупое, как обычно, лицо господина Волка. Но сильнее всего нарастало в мальчике сознание неземного нечеловеческого могущества, силы несгибаемой воли.

Тетя Пол рассеянно наклонила голову.

– Не надо так делать, Гарион, – приказала она, и окошко в мозгу захлопнулось.

– Что это было? – спросил мальчик, сгорая от любопытства и желания снова распахнуть его.

– Простой фокус.

– Покажи, как!

– Не сейчас, Гарион, мальчик мой, еще рано, – прошептала тетя, сжимая ладонями его щеки. – Ты пока не готов. Спи.

– А ты не уйдешь? – спросил он, почему-то испугавшись.

– Я всегда буду с тобой, – пообещала тетя, покрепче укутывая его одеялом.

И снова начала расчесывать длинные густые волосы, мурлыча странную незнакомую мелодию красивым бархатистым голосом; и под это пение мальчик незаметно уснул.

С тех пор даже он не часто видел белое пятно на ладони – приходилось выполнять столько грязной работы, что не только руки, но и лицо, и одежда были вечно черны.

* * *

Самым главным праздником в Сендарии, да и во всех западных королевствах, был Эрастайд. Много веков назад в этот день семь богов соединили руки, чтобы создать мир, произнеся лишь одно слово. Эрастайд праздновали в середине зимы, и поскольку на фермах в это время не много работы, вошло в обычай справлять этот праздник пышно, целых две недели, с играми и подарками и небольшими представлениями, прославляющими богов. Последнее, конечно, было затеей Фолдора.

И хотя этот добрый простой человек вовсе не питал иллюзий относительно благочестия остальных домочадцев, все же обитатели фермы считали своим долгом угодить хорошему хозяину.

Но, к несчастью, этой зимой замужняя дочь Фолдора Анхельда с мужем Эйлбригом решили сделать обязательный ежегодный визит, чтобы, не дай бог, не поссориться с отцом. Анхельде совсем не улыбалось подвергать себя опасности лишения наследства за непочитание родителей. Однако ее приезд был всегда тяжелым испытанием для Фолдора, который взирал на мужа дочери, безвкусно разодетого и высокомерного мелкого служащего в торговом заведении столицы королевства – Сендаре, с плохо скрываемым презрением.

Однако их прибытие совпало с началом празднеств на ферме Фолдора, и, хотя особой любви эти двое ни у кого не вызывали, появление их было встречено с некоторым энтузиазмом.

У Гариона оказалось столько работы на кухне, что он совсем не встречался с приятелями и не смог разделить с ними обычное предпраздничное возбуждение. Да и сам приближающийся праздник потерял почему-то былое очарование. Мальчик тосковал по доброму старому времени и, горестно вздыхая, бесцельно слонялся по кухне, словно тень.

Даже традиционные украшения, развешанные в обеденном зале, где всегда проходило празднование Эрастайда, казались в этом году решительно раздражающими глаз. Еловые лапы, подвешенные к потолку, были не такими зелеными, как всегда, натертые воском яблоки, подвязанные к лапам, – меньше и бледнее, чем обычно.

Гарион все чаще вздыхал, находя тайное горькое удовлетворение в такой неразделенной печали.

Однако на тетю Пол надутое лицо мальчика не производило никакого впечатления: на лице не отражалось даже мимолетного сочувствия. Она только чаще обычного трогала лоб мальчика рукой, проверяя, нет ли у него жара, да пичкала самыми мерзкими на вкус зельями, которые только могла сварить.

Гариону ничего не оставалось, как скрывать от всех свою грусть и вздыхать не так громко.

Знакомый сухой голос в душе объявлял, что он ведет себя просто по-дурацки, но Гарион упорно изгонял малейший признак веселья из собственной жизни.

Праздничным утром у ворот фермы появился мерг с пятью таллами и спросил Фолдора. Гарион, давно понявший, что на мальчишек никто не обращает внимания и можно узнать много интересных вещей, если маячить невдалеке и не лезть на рожон, нашел себе какое-то занятие поблизости от пришельцев.

Мерг, лицо которого покрывали шрамы, совсем как у того, что приезжал в Верхний Гральт, важно восседал на сиденье фургона, кольчуга грозно позвякивала при каждом движении. Поверх был надет черный плащ с капюшоном, из-под которого торчал меч. Глаза находились в постоянном движении, жадно вбирая все происходящее вокруг. Таллы, в грязных войлочных сапогах и тяжелых плащах, с безразличным видом облокотились о фургон, не обращая внимания на свирепый ветер, взметавший снег на полях.

Фолдор, одетый в лучший дублет в честь Эрастайда, подошел к воротам в сопровождении Анхельды и Эйлбрига.

– Доброе утро, друг, – приветствовал он мерга. – С праздником!

– Ты, как я вижу, фермер Фолдор? – проворчал тот с сильным акцентом.

– Совершенно верно, – ответил Фолдор.

– Мне известно, что у тебя много хорошо закопченных окороков.

– Свиньи в этом году неплохие, – скромно ответил Фолдор.

– Я куплю все! – объявил мерг, звеня монетами в кошельке.

– Завтра с утра совершим сделку, – поклонился фермер.

Мерг в недоумении уставился на него.

– Мы люди благочестивые, – пояснил Фолдор, – и не осмелимся оскорбить богов, омрачив праздник.

– Отец! – с негодованием воскликнула Анхельда. – Не глупи! Этот благородный торговец проделал долгий путь!

– В Эрастайд нельзя, – упорствовал Фолдор, покачивая головой.

– В городе Сендаре, – начал Эйлбриг гнусавым голосом, – мы не позволяли подобным предрассудкам мешать важным делам.

– Здесь не город, – твердо ответил Фолдор, – здесь ферма Фолдора, а на ферме Фолдора не работают и не заключают сделок в Эрастайд.

– Отец, – запротестовала Анхельда, – у почтеннейшего торговца много золота. Золота, отец, золота...

– Ничего не желаю слышать, – провозгласил Фолдор и обернулся к мергу:

– Ты и твои слуги будут желанными гостями на празднике. Места для ночлега хватит, а еды наготовлено на сотню человек. Подумай, ты можешь поклониться богам в этот великий день! Ни один человек еще не стал беднее, если он набожен и чтит богов!

– В Ктол Мергосе такого праздника нет, – холодно отрезал человек с покрытым шрамами лицом. – Как говорит благородная дама, я приехал издалека и задерживаться мне недосуг.

– Отец!!! – прорыдала Анхельда.

– Я знаю соседей, – спокойно ответил Фолдор, – и боюсь, сегодня вам не повезет ни в одном доме – все соблюдают праздник!

Мерг на секунду задумался.

– Ну что ж, пусть будет так, как вы сказали, – решил он наконец. – Я принимаю ваше приглашение, но с условием, что мы совершим сделку с утра пораньше.

Фолдор поклонился:

– Завтра я к вашим услугам, как вы того желаете.

– По рукам, – согласился мерг, спрыгнув с сиденья.

В обеденном зале уже накрывали столы. Служанки с помощницами, специально назначенными на этот день, сновали из кухни в зал, подгоняемые тетей Пол, внося блюдо за блюдом.