25

Тяжелая усталость навалилась на Спархока этим вечером. Казалось, вся тяжесть напряжения последних недель навалилась на него, но несмотря на утомление, словно свинцом наливавшее его члены, он не мог уснуть и беспокойно метался на своей кровати в маленькой комнатке, похожей на монашескую келью. Полная луна светила через узкое окно, посылая свои бледные будоражащие лучи прямо ему в лицо. Спархок выругался и с головой укрылся одеялом, прячась от назойливых ласк луны.

Наконец балансирование на грани дремы и бодрствования надоело ему. Он сел.

Была весна. Долгая, показавшаяся бесконечной зима отступила, но что он успел сделать за это время? Месяцы ускользали, а вместе с ними ускользала и жизнь Эланы. Приблизился ли он хоть немного к ее освобождению из алмазной темницы? В холодном свете он лицом к лицу столкнулся с холодящей мыслью: может быть, все эти сложные и умудренные планы Энниаса и Мартэла направлены только на то, чтобы отвлечь его от главной задачи — спасения Эланы и заполнить скупо отмеренные ей дни жизни пустой суетой? С тех пор как он вернулся в Симмур, он постоянно метался от одной трудности к другой. Так может все эти хитроумные замыслы его врагов и не должны были свершиться? Может, единственной их целью было отвлечь его? Спархоку вдруг показалось, что все это время кто-то будто управлял им, и этот кто-то наслаждается его гневом и отчаянием, играя с ним с продуманной холодной жестокостью. Он снова улегся на койку, обдумывая пришедшую в голову мысль.

Он проснулся от внезапного холода, но не обычного ночного морозного дуновения в раскрытое окно, а холода глубинного, извечного, проникающего в самое нутро. Еще до того, как открыть глаза он понял, что в комнате он не один.

Рядом с его кроватью стояла фигура рыцаря в тяжелых доспехах и лунный свет переливался на полированной черной стали.

— Проснись, сэр Спархок! — воззвал к нему рыцарь холодным гулким голосом. — Мне есть, что сказать тебе.

Спархок сел на кровати.

— Я не сплю, брат, — сказал он.

Призрак поднял забрало и Спархоку открылись черты давно знакомого лица.

— Прости меня, сэр Танис, — печально произнес он.

— Всем приходится когда-нибудь умирать, — нараспев произнес призрак. — А моя смерть не была напрасной. Это служит мне утешением в Чертоге Смерти. Внемли мне, Спархок, ибо кратко время, которое я могу говорить с тобой. Я скажу тебе, что должен ты сделать. За то, чтобы ты узнал это, я заплатил жизнью.

— Я слушаю тебя, сэр Танис.

— Приди этой ночью в склеп, что под Кафедральным собором. Там ты встретишь тень, которая расскажет тебе, что делать дальше.

— Чью тень?

— Ты знаешь его.

— Я сделаю, как ты сказал, брат мой.

Призрак вынул свой меч.

— А теперь я покидаю тебя, Спархок, — сказал он. — Я должен доставить свой меч до того, как вернусь в вечную тишину.

Спархок вздохнул.

— Я знаю.

— Тогда прощай, брат. Помяни меня в своих молитвах. — Тень повернулась и бесшумно вышла из комнаты.

Высокие башни Кафедрального собора врезались в звездное небо. На западе, над самым горизонтом висела луна, наполняя улицы бледным серебристым светом и чернильными тенями. Спархок тихо прошел через узкий переулок и вышел на его пересечение с широкой мощеной улицей, упирающейся прямо в ворота храма. Под свой дорожный плащ он как всегда надел кольчугу и опоясался тяжелым мечом.

Странное чувство отчужденности владело им, когда он выглянул из-за угла и увидел двух солдат церкви, стоящих у входа в храм. Их красные наряды в призрачном свете луны потеряли свой цвет. Солдаты сонно привалились к каменной стене собора.

Спархок обдумал положение. Охраняемые врата — единственный путь в собор, все остальные входы должны быть заперты на ночь. Но закрывать на ночь ворота любого храма было запрещено церковным законом, или традицией, обретшей его форму.

Стражники клевали носами и совсем не пытались быть настороже. Один быстрый решительный натиск устранил бы проблему. Спархок выпрямился и потянулся за мечом. Но вдруг остановился — он не был особенно щепетилен, но ему казалось, что он не должен идти на эту встречу, обагрив руки кровью. Да и два тела, лежащих на пороге храма, могут навлечь на него беду.

Спархок задумался. Что могло бы отвлечь солдат с их поста? Он перебрал в голове с дюжину различных способов и, наконец, остановился на одном. Он даже улыбнулся той идее, которая пришла ему в голову. Спархок как следует припомнил про себя заклинание, и когда все слова встали на свои места, забормотал по-стирикски. Заклинание было довольно долгим, в нем было множество тонкостей, которые ему хотелось воплотить. Когда все было готово, он выпустил заклинание мановением руки.

В конце улицы появилась женская фигура. На женщине был бархатный плащ с откинутым назад капюшоном, и ее длинные светлые волосы ниспадали ей на плечи и спину. Юное лицо ее было соблазнительно прелестно. Грациозной походкой она подошла ко входу в храм и остановилась перед совсем теперь проснувшимися стражниками. Девушка ничего не говорила — речь очень усложнила бы заклинание, да и говорить-то ей было вовсе не нужно. Она медленно расстегнула застежку плаща и распахнула его полы. Под плащом она была полностью обнаженной.

Спархок отчетливо услышал ставшее вдруг хриплым и шумным дыхание стражников. А девушка развернулась и призывно поглядывая через плечо зашагала назад по улице. Стражники поглядели сначала на нее потом друг на друга, потом вдоль улицы, и, убедившись, что вокруг никого нет, прислонили алебарды к стене и ссыпались вниз по лестнице.

Фигура женщины остановилась под факелом на углу, немного подождала, и, выйдя из круга света, скрылась в боковой улице. Стражники бросились за ней вдогонку.

Как только пыхтящая парочка исчезла за углом, Спархок вышел из своего укрытия. В считанные секунды он пробежал по улице, прыгая через две ступеньки взлетел по лестнице и потянул за ручку огромной резной створки храмовых врат. Оказавшись внутри, он улыбнулся, подумав как долго будет искать распалившиеся стражники теперь уже исчезнувшую прекрасную незнакомку.

В храме было сумрачно и холодно, пахло ладаном и свечным воском. С каждой стороны алтаря метались на сквозняке огоньки одиноких тонких свечек. Их слабый неуверенный свет не мог, конечно, рассеять настоявшуюся темноту огромного собора, и только на драгоценных каменьях и золоте алтаря мерцали слабые блики. Спархок тихо шел по боковому нефу. Его охватило страшное напряжение, все чувства напряглись. Время было уже позднее, но кто-нибудь из священников, живущих при храме, мог еще бродить здесь, а Спархоку хотелось избежать шумных встреч.

Он привычно преклонил колена перед киотом и, поднявшись отправился по темному решетчатому коридору, ведущему из бокового нефа к главному алтарю. Впереди показался свет, тусклый, но ровный. Спархок прижался к стене и продолжал красться дальше. Вскоре он оказался перед задрапированной аркой. Осторожно отодвинув пурпурный бархат, он взглянул внутрь.

Первосвященник Энниас, облаченный не в обычную шелковую рясу, а в суровое монашеское одеяние, преклонил колена перед маленьким каменным алтарем часовни. Черты изможденного лица первосвященника были полны ненависти, побелевшие пальцы заломленных рук, казалось, вот-вот будут вырваны из ладоней. По иссеченным резкими морщинами щекам Энниаса катились слезы, дыхание агонизирующе клокотало в горле.

Лицо Спархока посуровело, рука потянулась к мечу. Убийство солдат у двери было бы бесполезным и жестоким делом. Другое дело — первосвященник, один быстрый бросок, удар, и его скверна исчезнет из этого мира.

Какое-то мгновение жизнь первосвященника висела на волоске, который держал в своей руке Спархок, впервые в жизни замысливший убийство невооруженного человека. Но вдруг Спархоку послышался девичий голос, и перед его глазами встали ее немигающие серые глаза. С сожалением он опустил бархатный занавес, и отправился исполнять свой долг перед королевой, даже в предсмертном сне протянувшей руку, чтобы не дать погибнуть его душе.

— В другой раз, Энниас, — прошептал он, затаив дыхание.

Повернувшись, он тихо пошел дальше по переходу. Склеп лежал под храмом и в него вели каменные ступени. Единственная высокая свеча в отекшем воском канделябре освещала лестницу. Спархок бесшумно переломил ее пополам, зажег оставшуюся в канделябре половинку и начал спускаться по лестнице, освещая себе путь раздобытой свечкой. Лестница внизу упиралась в дверь из тяжелой бронзы. Он обхватил рычажок запора и медленно давил на него, пока не почувствовал, что замок отворился. Мало-помалу он открыл массивную бронзовую дверь. Слабый скрип петель показался ему очень громким в мертвой тишине склепа.

За дверью была огромная низкая сводчатая комната, наполненная запахом плесени. Свеча Спархока выхватила из обширной темноты небольшое пятно желтизны. Мощные контрфорсы были покрыты паутиной, в изломанных углах скопились вековые тени. Спархок навалился спиной на дверь и медленно закрыл ее. Звук закрывшейся двери раскатился по склепу эхом роковой судьбы.

Склеп лежал глубоко под главным нефом собора. Под низким сводчатым потолком в источенных веками мраморных гробницах с пыльными свинцовыми барельефами на крышке лежали царственные властители Элении. Два тысячелетия обращались в прах в этом сыром подвале. Грешник лежал рядом с добродетельным. Глупец покоился по соседству с мудрецом. Смерть уравняла всех и всех примирила. Слепые глаза посмертных статуй по углам саркофагов привычно буравили мертвый воздух молчаливой гробницы.

Спархок пожал плечами. Он привык к горячей крови, сверкающей стали, эта холодная пыльная тишина была чуждой ему. Он не знал, что делать теперь — призрак Таниса ничего не говорил ему об этом. Поэтому он просто стоял подле бронзовой двери и ждал. Понимая, что это глупо, он все же не выпускал из руки рукояти меча, больше просто по привычке, ведь какая могла быть польза от оружия в этом святилище забвения?

Сначала он принял этот звук всего лишь за эхо собственного дыхания, слабое колебание спертого воздуха, но звук повторился и на этот раз громче.

— Спархок, — выдохнул кто-то пустым бестелесным шепотом.

Спархок поднял свой огарок, всматриваясь в заплясавшие вокруг тени.

— Спархок, — снова повторился шепот.

— Я здесь.

— Подойди ближе.

Шепот исходил оттуда, где были самые поздние захоронения и гробницы не успели еще покрыться толстым слоем пыли и паутины. Спархок сначала медленно, потом со все возрастающей уверенностью двинулся к ним. В конце концов он остановился у последнего саркофага, на котором было высечено имя короля Алдреаса, отца королевы Эланы. Он стоял перед свинцовым изображением человека, которому присягнул на верность, но к которому питал лишь малую толику уважения. Скульптор, отливавший статую, попытался придать посмертному изображению монарха царственное величие, но слабость короля сквозила и здесь — в беспокойном выражении лица и безвольном подбородке.

— Приветствую тебя, сэр Спархок, — шепот исходил из самой глубины мраморной гробницы.

— Приветствую тебя, Алдреас.

— Ты все еще питаешь ко мне неприязнь, все еще презираешь меня, мой Рыцарь?

Воспоминания о множестве обид и притеснений тотчас же вспыхнули в памяти Спархока, вспомнились долгие годы преследовавших его оскорблений и клеветы — все это он получил от человека, чья скорбная тень говорила сейчас из глубины погребального саркофага. Но жестоко и глупо поворачивать нож в сердце уже умершего. Спархок мысленно простил своему королю все обиды.

— Так никогда не было, Алдреас, — солгал он. — Ты был моим королем, и это все, что мне нужно было знать.

— Ты добр, Спархок, — прошелестел голос, — и твоя доброта разрывает мое бесплотное сердце больше, чем любой упрек.

— Прости, Алдреас.

— Я родился не для короны, — меланхолично признал бестелесный голос. — Происходило множество событий, сути которых я не понимал, и люди, которых я считал друзьями, ими вовсе не были.

— Мы знали, Алдреас, но не было возможности защитить тебя.

— Я не мог знать о тех заговорах, которыми они меня опутали, ведь так, Спархок? — тень отчаянно пыталась оправдать то, что Алдреас делал при жизни. — Я глубоко почитал Церковь и доверял первосвященнику Симмура больше, чем всем другим. Откуда мне было знать, что он обманывает меня?

— Ты не мог знать, Алдреас, — было вовсе не трудно сказать это. Алдреас больше не был врагом, и если эти слова могли утешить его одержимый виной призрак, то слова эти затруднили Спархока не больше, чем дыхание, с которым они были произнесены.

— Но я не должен был поворачиваться спиной к моему единственному ребенку, — произнес Алдреас голосом полным печали. — Это то, что сокрушает меня более всего. Первосвященник отвратил меня от нее, но я не должен был слушать его лживых наветов.

— Элана знала это, Алдреас. Она знала, что ее враг — Энниас, а не ты.

В мертвом воздухе склепа повисло долгое молчание.

— А что стало с моей драгоценной сестрой? — последние слова тень короля произнесла будто сквозь стиснутые от ненависти зубы.

— Она по-прежнему в монастыре в Димосе, Ваше Величество, и останется там до смерти.

— Тогда пусть похоронят ее там, мой Рыцарь. Не оскверняйте мой сон, положив рядом со мной мою убийцу.

— Убийцу? — ошеломленно переспросил Спархок.

— Моя жизнь стала тяготить ее. Энниас, ее любовник, тайно препровождал ее ко мне, и она обманывала меня с дьявольской непринужденностью. Обессиленный, я принял чашу с питьем из ее рук, а в питье этом была моя смерть. Она хохотала, стоя над моим бессильным телом во всей своей бесстыдной наготе, и лицо ее было искажено ненавистью и презрением. Отомсти за меня, мой Рыцарь! Возьми в свои руки месть за меня моей грязной сестре и ее низкому любовнику, ибо они низвергли меня и лишили всех прав мою единственную законную наследницу, мою дочь, которую я преступно отторг от себя и презирал все ее детство.

— Если Всевышний не прервет моего дыхания, сбудется по словам твоим, мой король, — поклялся Спархок.

— И когда моя дочь взойдет на принадлежащий ей по праву трон, я заклинаю тебя, Спархок, скажи ей, что я ее любил, поистине любил.

— Если это волею Божьей свершится, я не забуду об этом.

— Должно свершиться, Спархок. Иначе Элению затопит мрак. Одна лишь Элана — законная наследница короны. Я вверяю тебе эленийский трон, не позволь, чтобы на него уселся плод нечистой связи моей сестры и первосвященника Энниаса.

— Я не допущу этого, мой меч тому порукой! — пылко пообещал Спархок. — Все трое посмотрят в глаза своей смерти еще не успеет кончиться эта неделя!

— И ты сам погибнешь, пытаясь покончить с ними, а Элана умрет, лишившись защиты своего Рыцаря.

После смерти, — подумал Спархок, — Алдреас стал мудрее, чем при жизни.

— Время для мести придет в свой черед, Спархок, — продолжал призрак короля. — Первое, что ты должен сделать — это восстановить на троне мою дочь Элану. Для этого я должен открыть тебе некоторые истины. Никакая панацея, никакой талисман не спасет мою дочь, кроме Беллиома.

Сердце Спархока упало.

— Не унывай, Спархок, ибо придет время, и Беллиом проявится в том месте, где он покоится, и еще раз всколыхнет мир своим могуществом. Он сам восстанет из небытия, влекомый собственными целями, когда люди в мире придут в соответствие с ними. Никакая сила не сможет помешать ему снова появиться на солнечном свете, и все народы ждут прихода его. И ты единственный, кто может отыскать его, и только в твоих руках он сможет отбросить назад ту темную силу, что уже сейчас шествует по земле. Ты уже не будешь Рыцарем королевской семьи Элении но Рыцарем всего мира. Если в борьбе с силами тьмы падешь ты, падет и весь наш мир.

— Где мне искать его, мой король?

— Этого открыть тебе мне не дано. Однако я могу сказать тебе, как высвободить его силу, когда ты будешь держать его в своих руках. Тот кроваво-красный камень, что украшает твою руку, и тот, что при жизни украшал мою, гораздо древнее, чем ты можешь себе представить. Тот, кто нашел и огранил этот камень, Беллиом, выковал так же и кольца, с помощью которых можно открыть могущество этого самоцвета.

— Но твое кольцо потеряно, король. Первосвященник Энниас снова и снова переворачивает дворец в его поисках.

Призрачная усмешка раздалась из саркофага.

— Оно по-прежнему у меня, Спархок. После того, как моя дражайшая сестра подарила мне свой последний змеиный поцелуй, я еще некоторое время пребывал в ясном сознании. Я спрятал кольцо, чтобы никто из моих врагов не смог завладеть им. Несмотря на все потуги Энниаса, оно было похоронено со мной вместе. Вспомни былое, Спархок. Вспомни древние легенды. В то время, когда наши семьи были едины в своей дружбе, один из твоих предков дал одному из моих свое боевое копье в знак своей преданности. Так вот, теперь я возвращаю его тебе.

Призрачная рука появилась над саркофагом, держа копье с широким тяжелым наконечником и коротким древком. Оно было очень древним, и его символический смысл был стерт столетиями. Спархок торжественно принял копье из призрачной руки Алдреаса.

— Я буду носить его с гордостью, мой король, — сказал он.

— Гордость — пустая вещь, Спархок, это копье куда важнее. Отдели лезвие от древка и посмотри в открывшемся углублении.

Спархок поставил свою свечу, взялся рукой за наконечник, а другой крутанул древко. С сухим скрипом они разделились и Спархок заглянул в углубление в древнем стальном наконечнике. Ярко-красный рубин мерцал там в колеблющемся свете свечи.

— И еще одно, мой Рыцарь. Когда все пройдет, и твои поиски будут закончены, и только после того, как моя дочь присоединится ко мне в Чертоге Смерти, ты должен разрушить Беллиом, хотя это и будет стоить тебе жизни.

— Но как я смогу уничтожить вещь столь могущественную? — запротестовал Спархок.

— Положи кольцо туда, где я его спрятал. Верни кольцо моей дочери, когда она снова сядет на трон, а если она все же умрет, то продолжи поиски Беллиома, хотя бы это заняло всю твою жизнь. Когда ты его найдешь, возьми в ту руку, на которой надето твое кольцо, копье со спрятанным в нем вторым кольцом и вонзи его в самое сердце Беллиома. Самоцвет разрушится, также как и кольца, которые есть часть его самого, и в этот момент жизнь покинет и тебя тоже. Не потерпи неудачи, Спархок, ибо силы тьмы заполонят вскоре мир, а Беллиом никогда не должен попасть к ним.

Спархок поклонился.

— Я сделаю как ты сказал, мой король.

Вздох донесся из саркофага.

— Что ж, тогда все, — прошептал Алдреас, — я сделал все, что мне оставалось сделать. Не подведи меня, Спархок, и прощай.

— Прощай, Алдреас.

Склеп по-прежнему оставался мертвым и холодным, храня в своем каменном чреве царственных мертвецов. Утих бесплотный шепот. Спархок соединил наконечник и древко копья и положил руку на сердце свинцовому королю на крышке саркофага.

— Покойся с миром, король Алдреас, — сказал он и, повернувшись, покинул склеп с древним копьем в руке.