Глава 26

— Тридцать шестая и Пятая, — объявил Джефри, закрывая дверцу машины.

Он вздрогнул от слабого запаха чеснока в такси, но брать собственную машину и водителя было сейчас нереальным. Джефри опустил окно, но какофония звуков моторов и клаксонов была такая же неприятная, как и вонючий шофер. Он закрыл окно.

Такси скрипело, резко остановившись у статуи Святого Бартоломея, пропуская пешеходов.

Джефри качнуло вперед, но он не придал этому никакого значения: Барбара Ларсен-Норт наконец согласилась встретиться с ним, и этим забита его голова.

Годы Джефри собирал по кусочкам материал о Ларсенах, и даже Барбара, будучи наиболее ярким членом семьи, была труднодоступна. Можно было только отслеживать тень ее существования.

Хотя донесения о Бретт поступали регулярно и не реже раза в неделю, он разговаривал с ней по телефону, Джефри весь был во власти злобы и бешенства. Сначала он винил в этом Бретт, затем стал корить себя за глупость.

Он столько лет вынашивал план своего реванша, и Свен, основной предмет мести и ненависти Джефри, невольно предоставил ему такую возможность, а он не сумел ее использовать. И вот теперь Барбара стала вторым партнером в его игре.

Барбара не общалась со своей дочерью, и поэтому слишком мала вероятность их встречи по каким-либо делам. Джефри почти ничего не знал о детских годах Барбары, жившей вместе с овдовевшим отцом, а период начиная с того, как Барбара уехала из Расина поступать в Барнард Колледж в Нью-Йорке, и до рождения Бретт будто вообще потерялся. Происшедшие затем инциденты, с которыми Джефри был знаком, его не интересовали.

В личном деле Свена Джефри нашел, что, когда Бретт исполнилось четыре недели, Барбара получила чек на четыре миллиона долларов и стала получать двести пятьдесят тысяч долларов ежегодно. Джефри чувствовал, что в этом скрывалось что-то необычное, тогда как на имя Бретт ничего не приходило, и, казалось, это было связано с началом выпадов Барбары против отца.

Этот раскол не был секретом. У них не было даже попыток примириться. Все старания Джефри узнать, что вызвало их ссору, всегда пресекались, так как Свен упрямо отказывался говорить о дочери.

Через семь месяцев после рождения Бретт Барбара вышла замуж за Брайана Норта. Это было первое прямое представление мужчины в ее жизни: в свидетельстве о рождении Бретт в графе «отец» написано «неизвестен».

Следующие два десятилетия жизни Барбары проследить было просто, так как ее разноцветная жизнь методично и регулярно описывалась в светской хронике. Пять лет назад, когда, по мнению Джефри, вся сумма в четыре миллиона была израсходована, ее имя совсем исчезло из печати.

Джефри использовал Бретт для подтверждения большей части информации, которую он собрал о ее матери. В дополнение он узнал от нее, что Барбара губит себя алкоголем и транквилизаторами. Убежденный, что Барбара будет бороться за то, чтобы вернуть себе прежний образ жизни, к которому привыкла, две недели назад Джефри позвонил ей с предложением — из лучших побуждений — своей помощи: совета, как увеличить ее годовое содержание. В процессе общения он намеревался подлить масла в огонь и составить альтернативный план атаки. Барбара отреагировала на это с яростью. Она завизжала в трубку:

— Тебе и этому подонку лучше бы подальше держаться от меня! — И бросила трубку.

После такой неудачи он попытался связаться с Брайаном Нортом в надежде, что отставной актер мог бы пролить свет на прошлое Барбары и финансовые расчеты с ее отцом. Джефри узнал, что развод был скандальным и для всех неожиданным: слухи о том, что Брайан гомосексуалист — грязные и омерзительные, — подтвердились. Но и здесь Джефри перекрыли кислород: Брайан Норт был при смерти.

Когда утром Барбара позвонила и попросила прийти к ней в шесть, Джефри почувствовал, что окошко снова открывается, и на этот раз он уже не даст ему закрыться. Ошибок больше быть не должно. Он факсом передал в банк о переводе пятидесяти тысяч долларов на ее счет. Затем оплатил баланс по каждому неоплаченному счету на имя Бергдорфа, Сакаса, Бовита, Марты и Тифани. Джефри знал, что ему нужен был благородный жест.

По мере того как такси приближалось к месту назначения, Джефри все более утверждался в мысли, что он должен сделать все возможное, чтобы расположить Барбару.

Экономка проводила Джефри в библиотеку. У него была возможность оглядеться. Он не знал точно, что высматривал, но старался не упустить ни одной детали. Он включил микрокассетный диктофон в нагрудном кармане.

— Я не очень долго заставила вас ждать, мистер Андервуд?

— Нет. Совсем нет.

— Андер… вуд. Это наводит на мысль об огромных дубовых бревнах, которые бедный простолюдин должен складывать одно к другому, Это тяжелое имя, мистер Андервуд? — спросила Барбара в открыто провокационной манере.

Ее голубые глаза, оттененные театральными стрелками, устремились на Джефри. Он произвел на нее впечатление одаренного человека с даже большей, может, чем у ее отца, волей. После своего утреннего звонка Джефри она провела весь день в подготовке к встрече, и его слова постоянно вертелись у нее в голове.

— Я думаю, ваш отец обкрадывал вас. Я могу помочь вам, — сказал он по телефону.

Он мог помочь ей опять сесть на шею своему отцу. Ее обида и злость на Свена годами ничем не подпитывались, так как она жила в полном одиночестве, и у нее оставалось все меньше союзников, чтобы поддерживать вспышки гнева, а в одиночку у нее не было возможности чувствовать это пламя.

— Это имя не тяжелее всех остальных, — ответил Джефри и подумал: «Итак, это та самая Барбара Ларсен-Норт. Она смахивает на трофейную свинью».

Барбара была намного ниже ростом и полнее, чем он ожидал. Ее шелковая одежда из пестрого материала состояла из широкого топа до середины бедер и прямой рубашки. Она была похожа на абстрактное пасхальное яйцо.

Барбара устроилась на стуле напротив Джефри. Он сел и, сложив руки, положил их на стол.

— Миссис Норт, я уверен, что мой телефонный звонок должен был показаться крайне непонятным.

— Непонятным! Слышать такое от человека, работающего на моего отца? Это звучит как речь душевнобольного. Я все еще не уверена, что вам здесь есть место.

— Пятнадцать лет я трудился на «Ларсен Энтерпрайсиз», последние семь лет я был личным советником Свена Ларсена. Позвольте мне быть откровенным с вами, миссис Порт. Я это делаю больше для себя, чем для вас. Человек должен оставаться человеком, а последние несколько лет ведение некоторых финансовых дел мистера Ларсена относительно вас меня глубоко беспокоило.

Во взгляде Джефри было столько искренности, что она поднялась со своего места, торопливо закрыла дверь и сказала:

— У нас нет никаких финансовых дел. Последние двадцать лет я ничего не могла сделать с ним. Он пользуется людьми, потом выбрасывает их, когда они становятся на его пути.

— Да, он может быть беспощадным, — покорно согласился Джефри. — Миссис Норт, я не знаю, известно ли вам, что ваша дочь, Бретт, становится наследницей большей части его состояния — двух с половиной миллиардов долларов.

— Я знала, что она с ним общается, и в этом вина ее. Я пыталась защитить ее и расплачивалась за это вплоть до сегодняшнего дня. Какая неблагодарная маленькая сучка.

Барбара уперла руки в боки и глазами уставилась в одну точку, совершенно забыв о Джефри. Решив копнуть глубже, Джефри спросил:

— Миссис Норт, от чего вы ее защищали?

— Что? — спросила Барбара, вышедшая из транса.

— От чего вы ее спасали?

— Я не могу вам сказать этого, — скороговоркой сказала Барбара. Теперь ее злоба смешалась со страхом. — Как я могу быть уверена, что это не розыгрыш? Какие гарантии, что вы не передадите ему слово в слово то, что я скажу?

Она вплотную придвинулась к двери, словно поджидала подходящего момента, чтобы выскочить из комнаты.

— Подождите, миссис Норт. Я вообще не должен был начинать всего этого. Я ставлю на карту все уже тем, что нахожусь здесь. У меня нет причин обманывать вас.

Барбара остановилась, подчиняясь честнейшему взгляду Джефри.

— Я понимаю ваши сомнения. Свен Ларсен не тот человек, с которым можно шутить. Выслушайте меня, — начал он, открывая свой дипломат. — Проверьте документы, я установил, что в 1962 году вы получили чек на четыре миллиона долларов.

— Ну и что из этого? Он дал мне его, а я все потратила. Было очень несложно найти людей, которые помогли мне в этом. Он хочет забрать его назад? Да? — защищаясь, сказала она.

— Нет, совсем нет. Но в свете его сегодняшнего положения то, что он дал своему единственному ребенку, — это пустяк.

— Вы чертовски правы. Я должна его заставить дать мне больше. Он передо мной в вечном долгу.

Расчет Джефри, что она жадна до денег, был верным.

На это он и нажимал.

— Я не знаю причину вашего разлада с отцом, но не думаете ли вы, что кто-то из вас двоих мог бы добиться полюбовного решения ваших разногласий.

— Нет, я не смогла. Я не хотела его больше видеть. Вы не заставите меня встретиться с ним. Вы этого добиваетесь? — спросила Барбара, почти защищаясь.

— В любом случае, нет.

Джефри замечал опасения в ее голосе всякий раз, когда она упоминала Свена. Чего она боится?

— Миссис Норт, я думаю, что смогу вам помочь, но, во-первых, я хотел бы как-нибудь доказать вам, что со своей стороны я искренен; — И Джефри передал ей пачку квитанций. — Делая предварительные инвестиции на ваш счет, я нашел, что у вас появились некоторые задолженности.

Барбара сделала вид, что возмутилась:

— Как вы осмелились влезать в мои дела? Что дало вам право…

— Пожалуйста, не поймите меня превратно. Я только хотел показать вам, что меня действительно беспокоит ваше бытие. Я оплатил все эти долги наличными, и теперь они все аннулированы. И у вас нет никаких обязательств передо мной.

Ее глаза бегали от Джефри к врученным бумагам, словно не веря в существование того и другого.

— Вы это сделали для меня? Но почему?

— Давайте скажем так, что кто-то однажды кое-что сделал для меня и моей семьи, и это очень сильно изменило мою жизнь. Я хотел бы отыграться. Я знаю, что Свен Ларсен имеет преимущество перед людьми, которые беззащитны, и думаю, у вас такая же ситуация. Я не обманываю вас. Это будет непросто, и для этого потребуется какое-то время. Если вы мне позволите, я смогу помочь вам получить причитающееся вам, но в этом случае вы должны помочь мне, — сказал Джефри.

Барбара склонила набок голову и мяукающим голосом сказала:

— Я не знаю, что сказать. Прошли давно те времена, когда мужчины предлагали мне свою помощь.

Джефри понял намек.

— Я понимаю, что в это сложно поверить.

— Мистер Андервуд, я знаю, что наша встреча деловая, но сейчас время коктейля. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Они прошли в гостиную, и Джефри заметил, как за каких-нибудь полчаса она выпила три бокала виски. «Ее действительно это заинтересовало», — с удовольствием подумал Джефри и понял, что ею можно легко манипулировать и что чувство реальности у нее решительно отсутствует. Он очень быстро найдет путь к нужной ему информации.

— Перед тем как прийти к тете Лилиан, давай остановимся где-нибудь выпить, — предложила Бретт.

Одна из ее девичьих фантазий стала теперь реальностью, и она решила отметить это событие.

— Естественно, — ответил Дэвид.

Пока они стояли на оживленном тротуаре, соображая, где поблизости можно найти такое место, Бретт подумала, что все, что произошло между ней и Дэвидом, было один к одному похоже на то, о чем она мечтала.

Она чувствовала глубокую безмерную радость, окружавшую ее везде, где бы она ни была, что бы она ни делала. Даже ее рабочие дела поворачивались к лучшему, и она уже выполнила три дополнительных заказа для одного рекламного агентства, которое было держателем акций американского отделения «Вуаля!». «Да, я очень хочу отметить это», — сказала она себе.

— «Камера судьи» всего в двух кварталах отсюда. Ты была там?

— Нет.

Через несколько минут они нырнули в обитый панелями бар, где им показали на угловую кабинку, подальше от деловой суеты.

— Давай возьмем шампанского, — сказала Бретт и заказала его, прежде чем Дэвид смог как-то отреагировать на ее предложение.

— Мы что-нибудь отмечаем? А почему я не знаю? — спросил он.

— Отмечаю я, и я подумала, что ты мог бы присоединиться ко мне, — поддразнила его Бретт.

— Понятно, но можно мне узнать, что именно?

— Ты можешь считать это глупостью, но я хочу отпраздновать исполнение своей мечты. Не смейся, я не скажу, потому что ты все равно не поверишь.

— Кто, я? — спросил Дэвид с серьезной миной.

— Когда я была маленькой девочкой, я обычно придумывала разные истории о тебе, а одной из моих самых любимых была та, что ты закончил школу и вернулся назад в Нью-Йорк, и я помогаю оформлять твою квартиру. Сегодняшний поход в мебельный магазин был очень похож на то, что моя мечта сбывается. Я понимаю, что, наверно, эту историю можно перевернуть как угодно, но все равно у тебя не получится. Лизи тоже всегда смеялась над моими мечтами: «Дэвид, — говорила она. — Ты сумасшедшая! Он заумный — ему нужны только койка, компьютер и ключ для открывания консервов».

Дэвид улыбнулся и поднял свой бокал.

— Слишком много для моей проницательной сестры. Надеюсь, я смогу также легко исполнить все остальные твои мечты.

— Дэвид, когда я впервые увидела тебя, я захотела, чтобы ты стал моим братом. Потом, когда я немного подросла, мои чувства переросли во влюбленность. Но ты знал об этом, да?

— Полагаю, что знал, ведь ты была так наполнена этим. Мне было жаль тебя — нет, наверно, это было другое. Думаю, я расстраивался из-за тебя. Твоя жизнь казалась такой одинокой, и ты так усердно старалась всех благодарить. Но все изменилось, когда ты переехала к своей тете. Ты стала совсем другой девочкой.

Искренность Дэвида была всепоглощающей, и Бретт почувствовала себя спасенной. Он не будет смеяться над ней и не сделает ей больно.

— Ты прав. Человек, которого я действительно хотела поблагодарить, была моя мать, но я поняла, что это невозможно: каждая из нас живет своей собственной жизнью. Это до сих пор грустно. Дэвид, я никогда не благодарила тебя за то, что ты в тот вечер убийства был со мной. Я бы тогда не смогла без тебя, а потом ты уехал в Калифорнию. Но я помню, как брыкалась, визжала и царапалась, а ты держал меня так крепко, как только мог.

— Это было единственное, что я мог.

— Спасибо, — тихо сказала Бретт.

Взгляд в никуда заволок ее зеленые глаза, и Дэвид увидел, что слезы были уже близко.

— Ты видишь, я ни разу не рассмеялся.

Когда нас ожидает тетя Лилиан? — спросил он.

— В восемь, у нас еще полно времени.

— Прекрасно, мне кажется, сегодня отличный вечер — можно было бы прогуляться. Как ты думаешь?

— Здорово, — сказала Бретт.

Дэвид положил двадцатидолларовую банкноту в бокал из-под бренди на пианино. Молодой парень, перебиравший клавиши, кивнул в знак благодарности и подмигнул им, когда они выходили. Держась за руки, они выплыли в мягкий апрельский вечер под мелодию Билли Джоэла «Мне нравится, что ты есть ты».

Глава 27

После их первой встречи Джефри прислал Барбаре цветы с запиской, в которой он благодарил ее за отведенное ему время и очаровательную компанию.

Барбара давно не получала от мужчин таких роскошных букетов и была взволнована его жестом. Когда она позвонила, чтобы поблагодарить, Джефри предложил ей в будущем ему не звонить: он сам будет это делать. Он пригласил ее пообедать в ресторане по ее выбору. Манеры и стиль поведения Джефри произвели на нее такое впечатление, что Барбара захотела показать его своим друзьям, поэтому предложила «Ле Кирке». Джефри подходил ее выбор, так как это был не тот ресторан, который он обычно посещал, где бы его могли увидеть в обществе такой женщины.

Восхищение и ожидание настоящего свидания толкнули Барбару на тщательную и мучительную подготовку. Заметив, что стиль Джефри был классическим, она заказала несколько шелковых платьев в «Марте» в счет только что оплаченного векселя и провела день в «Элизабет Арден». Она приехала в восемь и занялась массажем, педикюром, маникюром и прической. После всех этих приготовлений она почувствовала себя помолодевшей на несколько лет.

Потом Джефри звонил каждый день и вытаскивал ее из дома по три-четыре раза в неделю. Барбара наслаждалась его вниманием. Она даже села на жесткую диету.

Сегодня они шли к Мортимеру, любимое место Барбары для обеда. Здесь она обычно предпочитала и ленч — в это время было побольше народу. Но Джефри так редко был свободен днем, что она была благодарна за обед в кафе. Она тщательно оделась. На ней было темно-синее облегающее платье, дополненное длинной ниткой жемчуга. Она посмотрелась в зеркало и осталась довольна: десять фунтов, которые она сбросила, были заметны. Ей очень хотелось понравиться Джефри. «Это человек, который хочет помочь мне», — думала она.

Джефри сделал ей комплимент. Естественно, что это было неискренне. Хотя она и сбросила свою тучность, его раздражала ее бледная желтоватая кожа — результат таблеток. Как такая женщина могла дать жизнь Бретт, такой красивой и трепетной? Правда, Джефри видел фотографии Барбары в молодости, и на них она была довольно красива.

Для Джефри все средства были хороши. Он даже не помнил, когда в последний раз был близок с женщиной. У него, конечно, не было физического влечения к Барбаре или какой-либо другой женщине, и если честно, даже к Бретт. У него никогда не было его, даже тогда, когда он входил в пору созревания, и все ребята военной академии вокруг волочились за женщинами. Даже когда он заканчивал школу, все его время и энергия тратились на страстное желание мести. Наверное, было бы проще переспать с Бретт, чем с этим бесхребетным куском мяса, но он решил, что должен завести роман с Барбарой, если хочет получить побольше сведений о ней.

Миниатюрный диктофон был его постоянным компаньоном на всех встречах с Барбарой, и он понимал, что приближается к раскрытию тайной причины ее ненависти к отцу. Он осторожно подстрекал ее на уничтожение Свена собственными едкими замечаниями о нем. Эти манипуляции давали ему новые сведения, но он чувствовал, что было что-то еще. Прошлой ночью после обеда у Барбары она начала вспоминать о своем детстве под руководством тяжелой руки отца. Она рассказала, как одиноко ей жилось в богатом, но изолированном от мира доме на окраине Расина. Почти все в доме было сделано из темного дерева, выкрашено в коричневый цвет, а тяжелые бархатные шторы открывались только тогда, когда Свена не было дома.

— Он никогда ни слова не говорил мне о моей матери, — рассказывала Барбара. — Только иногда он вдруг останавливал на мне задумчивый взгляд и называл ее именем. Потом он брал себя в руки и спрашивал, вымыла ли я руки перед обедом. Понимаешь, это было единственное время, когда мне разрешалось разговаривать с ним. Он отвозил меня в школу и забирал каждый раз ровно в три, и у меня никогда не было возможности поиграть со своими сверстниками на школьном дворе. Он приезжал на большом черном «паккарде», и дети дразнили меня, говорили, что я должна ездить на катафалке, а мой отец могильщик. Думаю, что они боялись его… многие люди его боялись. Но он запрещал мне разговаривать. Я не могла даже задавать вопросы относительно моих домашних заданий. Он говорил:

«Я думаю о нашем бизнесе. Все остальное может подождать до пяти тридцати». И весь остальной отрезок пути он ехал с каменным лицом. Каждый день мы обедали в пять тридцать.

Она помолчала, заинтересовавшись зрелищем за окном, и несколько минут смотрела на парк. Джефри, испугавшись, что она больше не вернется к этому разговору, налил ей еще виски и, протягивая бокал, нежно погладил по спине.

Сначала Барбара напряглась, ее бросало то в жар, то в холод, потом расслабилась, склонила голову набок и поцеловала его руку. Джефри приготовился было зайти так далеко, как собирался, но успокоился, когда она продолжила воспоминания.

— Я не могла приглашать друзей и сама ходить к ним в гости. Отец говорил, что они отбросы общества. У него был друг, или я думала, что он был другом, у которого был маленький ребенок, но я не могла поиграть даже с ней — или это был он? — не помню, наверное, мне было пять или шесть лет тогда. Я обычно спрашивала Карла, друга отца, о его ребенке, но никогда не видела его.

Барбара последовала за Джефри на диван, и он поцеловал ей руку.

— Это, должно быть, было ужасно. Нельзя девочке расти в такой обстановке, — сказал он, подстрекая ее продолжать.

— Когда я поступила в высшую школу, у меня появилась возможность наблюдать, как мальчики играли в бейсбол, и он не мог запретить мне этого. Только я должна была быть на месте в три часа. Наконец, он перестал приходить за мной. Он злился, но все было бесполезно. Это все было так давно, — наконец сказала она.

— Да, давно, и хотя время проходит, но воспоминания никогда не оставляют нас, — заметил Джефри.

Он понял, что сегодня больше ничего не узнает. Воспоминания постоянно захлестывали ее, возвращая в прошлое, но он ждал другого.

Джефри проник достаточно близко к тому, что было у нее внутри, и надеялся, что уже скоро под верхним слоем сырости и мерзости покажется мертвечина, давно похороненная под ним.

— Мне действительно пора, — сказал он.

— Ты на самом деле должен идти? — спросила Барбара, поглаживая его бедра. — Мы могли бы провести какое-то время, которое оба вспоминали бы с наслаждением.

— Как насчет завтра? У тебя есть какие-нибудь планы? — спросил он, зная, что никаких.

— Никаких, я не буду изменять хорошему человеку. Ты хороший человек, Джефри? — кокетничала она и, провожая его до дверей, приподнялась и поцеловала, пытаясь своим языком раскрыть его губы.

— Наверно, я не самый лучший судья себе, — сказал Джефри, пытаясь сдержаться. — Спокойной ночи, Барбара.

Как только закрылись двери лифта, он достал из кармана пиджака носовой платок и вытер рот. Он положил его назад и выключил диктофон. «Может, я не должен?» — Джефри содрогнулся от своей мысли.

Но теперь, когда они сидели в Мортимере, Барбара под столом заигрывала с ним ногой, и он боялся, что этой ночью ему не открутиться и придется удовлетворить и другие ее аппетиты.

Предчувствие не обмануло его. Как только они вернулись, Барбара обняла его за талию и, прижавшись, потерлась своим телом, как мартовская кошка.

— Джефри, как долго ты будешь заставлять меня ждать? — спросила она. Джефри изобразил улыбку.

— Ни секунды, — сказал он и последовал за ней в спальню.

Комната его поразила. Кровать с пологом, стулья с кружевными оборками и кресло-качалка, салфетки, украшавшие комнату, — все это, казалось, принадлежало пятнадцатилетней девочке из очень привилегированной семьи. Там были куклы и плющевые игрушки, а кипы веселых журналов лежали на прикроватном столике.

Барбара извинилась и удалилась, а Джефри разделся и, аккуратно сложив вещи и направив диктофон на постель, быстро нырнул под одеяло. Когда она тихо выплыла из ванной, на ней была белая с атласным воротником ночная сорочка в стиле девятнадцатого столетия. Она смыла краску с лица и подвязала волосы шелковым шнурком. «А она совсем неплохо сохранилась», — подумал он.

— Пожалуйста, будь со мной терпимей, — сказала она, робко взбираясь на постель в состоянии почти транса.

«Что за отвратительная игра?» — удивился он.

Он слышал о людях, которые придумывали различные сексуальные фантазии, а потом претворяли их в жизнь, но он никогда не принимал участия в таком эксперименте.

— Конечно, — сказал он.

Ему было интересно: привычное ли это ее поведение или он возбудил в ней что-то, что толкало ее на это.

— Я знаю, ты не обидишь меня. Я тебе доверяю.

Ее голос потерял свой обычный сильный грудной тембр, и она поцеловала его на этот раз с нежной, почти девичьей, невинностью. Джефри развязал воротник ее сорочки и расстегнул перламутровые пуговицы. Затем он приступил к выполнению своих обязанностей. Губы, груди, живот — он делал все, что, как полагал, следовало делать в таких случаях, и даже довел Барбару до высшей точки возбуждения, или, по крайней мере, так думал, однако сам он ничего не испытал. Барбара посмотрела на него и сказала:

— Спасибо, это было таким наслаждением, Майкл. — И сразу уснула.

«Какой, к черту, Майкл?» — удивился Джефри, лежа рядом и наблюдая, как ее грудь опускается и поднимается под белым хлопковым покровом ее одежды.

Когда Барбара, проспав двадцать минут, проснулась, она спокойно, почти безмятежно посмотрела на Джефри.

— Я действительно тебя люблю, Джефри, и доверяю тебе. У меня было не слишком много мужчин, но могу сказать, что ты отличаешься от всех них. Ты не хочешь меня, потому что считаешь, что я слишком богата. Но ты же знаешь, что я почти разорена.

Она потянулась и положила свои руки на его.

— Уверен, что многие мужчины хотели бы быть с тобой просто, чтобы заботиться о тебе, ведь ты — красивая женщина, — сказал Джефри.

— Я была ею. И не больше. И… когда-то был человек, который любил меня, но мой отец отнял его у меня.

«Это то! Я должен быть осторожным и не давить на нее слишком сильно», — злорадно подумал Джефри.

— Как же Свен мог отнять кого-то у тебя? — спросил он, изобразив полное недоумение.

— Он убил его. Или, чтобы быть совсем точной, он, должно быть, убил его.

— Это несерьезно, — сказал Джефри. Это было лучшее, что он мог вообразить. Теперь он обладал Свеном Ларсеном, обладал так, как хотел.

— Извини, — сказал он, перегибаясь через нее, чтобы подтянуть к себе пиджак. — Мне кажется, я сейчас чихну.

Он сделал вид, что копается в кармане, доставая носовой платок, хотя на самом деле ему надо было удостовериться, что диктофон включен. Он положил пиджак на стул.

— Очень серьезно. Моего мужа убили.

Барбара лежала тихо. Она была даже более спокойной, чем всегда.

— Это, наверное, слишком тяжело, чтобы носить в себе почти двадцать пять лет, сказал он, думая о грузе, который он сам носил столько же лет.

— Я устала от этого. — Она посмотрела в голубые глаза Джефри. — И я подумала, что ты хочешь помочь мне вынести это.

— Конечно, — искренне сказал Джефри.

Она уставилась на полог, словно вся история была заключена там.

Свен был собственником своей дочери. Он поступал с ней таким образом, как будто она заменяла ему жену, которую он потерял. Барбара получила разрешение уехать, чтобы поступить в колледж, обещая по окончании вернуться домой. Но в первый же год учебы в Бернарде она познакомилась и влюбилась в Майкла Флинна — организатора борьбы за мир. Майкл не был богат, его заработки были скудными, и хотя у Барбары было много денег, он не брал их у нее.

Из-за неуверенности Свена в том, что университетский дом будет достаточно безопасным и удобным для его дочери, он заставил ее переехать из общежития в квартиру на Саттонплас. И там Барбара и Майкл вместе проводили много приятных часов. Барбара сама стирала и готовила — Майкл об этом даже не задумывался. Когда они наконец решили пожениться, она знала, что отец будет вне себя от гнева. Так и было. Он угрожал, что не даст ей ни цента, если она немедленно не вернется домой. Но как бы то ни было, Барбара и Майкл поженились.

Однажды вечером, вернувшись домой, Барбара и Майкл обнаружили, что замки в квартире заменены. Тогда они без сожаления переехали в крохотную квартирку на пятом этаже с проходными комнатами на Сто четырнадцатой улице, недалеко от Бродвея. Их две комнаты с душем на кухне были убогими по сравнению с их прежним шикарным жилищем, и они больше походили на университетское общежитие.

Сразу после Дня Валентина Барбара поняла, что беременна. Она убеждала себя, что внук заставит ее отца смягчиться и стать менее враждебным, и она позвонила ему в Висконсин, чтобы сообщить эту новость.

Свен был непреклонен и сказал, что, так как она замужем за бездельником, она для него не существует. Барбара была в состоянии полного отчаяния. Несмотря ни на что, она любила своего отца. Майкл, понимавший ее, сказал, что уверен в том, что Свен передумает, как только родится малыш.