Глава 23

— Он такой большой, — воскликнула Бретт, рассматривая овал из матового стекла, окантованный пластмассой, который балансировал на двух цилиндрических черных стальных спиралях. Это сооружение представляло собой стол Дэвида — единственную мебель в его огромной частной конторе. — Катушки похожи на гигантских змей.

Пройдя дальше в комнату, она оставила следы на коричневой бумаге, покрывавшей только что устланный черным гранитом пол.

Когда Дэвид позвонил вечером и пригласил пообедать, он объяснил, что все дни проводит в своей новой штаб-квартире, следя за тем, как идет реконструкция.

— А почему бы мне не встретиться с тобой там? Я люблю подглядывать, — сказала Бретт.

— Я обычно в конторе с семи утра, и мне нравится, что окна выходят на восток: раньше светает, — объяснил Дэвид.

— Из того, что я слышала, ты в конторе и поздно вечером, — сказала Бретт.

Она была очарована успехами Дэвида. Его фирма вобрала в себя судьбу пятисот компаний.

— Да, иногда я увлекаюсь. Сижу за терминалом, одна штука влечет за собой другую. Я просто забываю о времени.

Он показал Бретт, где будет установлена его компьютерная станция, и рассказал о некоторых новых системах, запущенных в производство.

Он замолчал, и они, стоя у окна, следили за движением беспрерывного потока транспорта над рекой от острова Манхэттена.

— Я обещаю, что не скажу больше ни слова о компьютерах за весь вечер. На самом деле я думаю о другом. — Он посмотрел на Бретт. — Должен сказать, тебе очень идет эта шляпа.

Когда они вышли из здания, их атаковали порыв ветра и стремительное движение пешеходов.

— Я почти разучился быстро ходить, как Ньюйоркцы. Если не посторонишься, они тебя сметут, — заметил Дэвид, помогая ей сесть в такси. — Мы только заедем в одно место, если ты не возражаешь.

— Охотно, — сказала Бретт.

Водитель медленно пробивался сквозь плотный поток машин и остановился у выставочного зала «Стейнвей и сыновья».

— После смерти Кэт я отдал ее концертный рояль местному обществу, — объяснил Дэвид.

На мгновение его лицо стало каменным, но он быстро справился с собой. — Я нашел себе квартиру и первое, что я хочу купить, это пианино.

— Я и не знала, что ты играешь, — заметила Бретт, входя в салон.

— Я научился, сравнительно недавно. Еще ребенком я хотел брать уроки музыки, но родители и так очень много работали, чтобы обеспечить учебу Лизи. А когда мое дело стало приносить прибыль, я начал брать уроки музыки. Когда я играю, я расслабляюсь полностью и забываю обо всех невзгодах.

Их встретил элегантный служащий, любезно напомнивший, чтобы при выборе пианино они чувствовали себя свободно.

— Какое ты хочешь? — спросил Дэвид.

— Черное, — объявила она.

— Превосходный выбор, — подтвердил Дэвид, подходя к инструменту. Он сбросил пальто на банкетку и пробежался пальцами по клавиатуре. Нежные открытые звуки Лунной сонаты разлились в воздухе. Дэвид играл с закрытыми глазами и, казалось, был загипнотизирован музыкой. Бретт стояла рядом, очарованная.

— Очень красиво, — сказала она, когда смолкла последняя нота.

— Спасибо, — сказал Дэвид, открыв глаза и нахмурившись, будто пытался избавиться от надоевшей головной боли. — Это ничто по сравнению с тем, как играла Кэт. Ее игра была волшебной.

Дэвид поиграл еще на нескольких инструментах, потом объявил:

— Я думаю, ты выбрала лучшее, Бретт. Я его беру. Знаешь, я чувствую себя как в детстве. Мне бы только матрац на пол да пианино, и я был бы счастлив!

Они сели в ожидавшую их машину.

— Ну так, теперь я знаю, что ты умеешь готовить, играть на фортепьяно. Какие еще скрытые таланты у тебя имеются? — спросила Бретт.

— Я могу завязывать морские узлы, кататься на коньках вперед и назад…

— Ты умеешь кататься на коньках?

— В детстве я даже собирался стать конькобежцем.

— Я тоже очень люблю кататься на коньках!

— Как-нибудь мы сходим на каток, — сказал Дэвид.

— Центральный каток Рокфеллера в двух кварталах отсюда. Давай пойдем сейчас, — предложила Бретт.

Февральское солнце уже село, а воздух был свежий, бодрый и совсем не холодный. Лицо Бретт оживилось, а глаза сверкали с озорным восхищением. Она не отдавала себе отчета в том, что толкнуло ее на столь неожиданное предложение, но это было именно то, что ей больше всего хотелось сотворить в эту минуту, и она успокоилась, когда Дэвид охотно согласился.

На катке они обменяли свои пальто на коньки.

— Только не смейся. Я давно не вставал на коньки, — сказал Дэвид.

— Подожди, не бросай меня! — Бретт взвизгнула, схватилась за перила, со смехом съезжая на каток, покачнулась и оказалась сидящей на льду.

— Я думал, ты умеешь кататься, — заметил Дэвид с удивлением. Он обнял ее за талию, и она крепко ухватилась за него.

— Я сказала, что люблю кататься! Что я только не делала, чтобы научиться, но так и не смогла, — робко сказала она.

— Первый урок: попытайся не ходить, а скользить и двигаться вперед.

— Но у меня не получается! — сказала она, глядя под ноги.

— Нет ничего проще. Я помогу, расслабься. — И он заскользил под музыку Лизи Минелли «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Бретт, поскользнувшись, взвизгнула и чуть не шлепнулась, но Дэвид поймал ее. После нескольких кругов по катку, ее спотыкание стало немного походить на скольжение. Она прижалась к Дэвиду, а его рука крепко держала ее за талию. Случайно она взглянула на толпу зрителей, облокотившихся на перила. Разноцветье их одежды было похоже на конфетти, брошенное в честь ее победы на катке.

— Ну, теперь ты готова ехать одна? — улыбаясь спросил Дэвид.

— Не отъезжай далеко! — попросила Бретт.

Сначала он отпустил ее талию, после нескольких движений — руку, и Бретт заскользила сама. Она засмеялась и замахала руками, наслаждаясь чувством свободы. Затем, как ребенок, делающий свои первые шаги и пугающийся, что пошел сам, она снова шлепнулась на лед. Она падала, весело поднималась и снова устремлялась вперед. Дэвид был рядом и подбадривал ее.

— Наверное, завтра я не смогу пошевелиться, — сказала Бретт, когда наконец они сдали коньки и направились к машине.

— Ты выглядела великолепно, молодец, — подбодрил ее Дэвид.

— Я даже не представляла, что такая мокрая, пока мы не сели в машину, — сказала Бретт, открывая входную дверь своей квартиры. — Налей себе что-нибудь выпить, пока я переодеваюсь.

Она была счастлива. Ее вечер с Дэвидом был легким и непринужденным. В детстве она часто мечтала о таком. Со временем мечты эти стерлись. Теперь они вновь появились, Дэвид снова в ее жизни… «Остановись, у тебя нет оснований думать, что он больше, чем друг», — сказала она себе.

Переодевшись и причесавшись, она заметила горящий сигнал на автоответчике и нажала кнопку воспроизведения записи:

— Бретт, это я. Позвони мне в ту же минуту, как придешь, я жду. У меня для тебя новость! Позвони!

По восторженному голосу Лизи Бретт поняла, что произошло что-то очень значительное. «Может, ее переводят в Катманду», — подумала Бретт, набирая телефон подруги. Лизи схватила трубку на первом звонке.

— Лизи, я только что прослушала твое сообщение и ничего не поняла, — сказала Бретт.

— Так, я не буду тебя мучить и скажу все напрямую. Но надеюсь, ты сидишь? — сказала Лизи.

— Сижу. Что случилось?

— Ты знаешь, что у меня будет ребенок? Отлично, но оказывается у него или у нее будет братик или сестричка!

Для того чтобы переварить услышанное, Бретт потребовалось несколько секунд.

— У тебя будут близнецы? — сказала Бретт. — Вы с Джо хотели семью, и я полагаю, что два малыша — неплохое начало. Это все меняет. Теперь тебе надо будет покупать все вещи по паре. Вы не собираетесь поменять квартиру?

— Для начала ее будет достаточно. Но, когда они подрастут, нам, конечно, придется подыскать побольше.

— Представляю, как твои родители обрадовались, — сказала Бретт.

— Думаю, что они уже обзвонили всех, кого знают, чтобы похвалиться, — сказала гордо Лизи. — Но никто не может найти Дэвида.

— Лизи, я сейчас отправляюсь обедать, позвоню тебе завтра, но можешь подождать секунду? — спросила Бретт и, не дожидаясь ответа, помчалась вниз.

Дэвид сидел в бархатном кресле персикового цвета с бокалом в одной руке, а другой отстукивал такт «Поездки» Дюка Эллингтона, звучащей в наушниках.

Бретт схватила телефон с письменного стола и подала ему.

— Кто-то хочет срочно поговорить с тобой, — загадочно сказала она.

— Со мной? Я не слышал телефонного звонка. Хелло!

— Дэвид! Что ты там делаешь? — спросила Лизи. — Бретт сказала, что собралась пойти пообедать. Это ты ее пригласил? Кто бы мог подумать, после стольких лет?

— Я не уверен, что это твое дело. И не думаю, что только поэтому ты захотела со мной поговорить, — поддразнил ее Дэвид. — У тебя все в порядке? Как дела с малышом?

— С детками — прекрасно, — сказала Лизи.

— Я знаю, что ты моя младшая сестра, но это не то, что я имел в виду, — сказал Дэвид.

— Я тоже не то. У меня будут близнецы, Дэвид! Сегодня я получила сонограмму, и доктор подтвердил ее — двое!

По пути в ресторан Бретт болтала о детях. Она вся сияла. Вдруг она заметила, что Дэвид стал молчаливым, подумала: «Он думает о Кэт и малыше» — и сменила тему разговора.

За поздним ужином в «Порситано» они обсуждали все: начиная с работы Бретт и кончая обустройством квартиры Дэвида. Он проводил ее до дома.

— Могу я предложить тебе чашечку кофе? — спросила она, входя в холл.

Ей хотелось продлить этот вечер. Она чувствовала себя такой счастливой впервые, как вернулась из Парижа и потеряла Лоренса.

— Думаю, что нет, — сказал Дэвид. Он прислонился к дверному косяку, снял очки и положил их в карман пальто. Его взгляд, казалось, гипнотизировал.

— В вас есть что-то необыкновенное, мисс Ларсен. Почему мне так хорошо с вами? — спросил он, скрывая смущение. — Может быть, излишне говорить, что мне было хорошо с тобой, но это на самом деле так, Бретт.

Она придвинулась ближе, крутя его пуговицу.

— Излишне было бы, если бы это было не так. Нет? — спросила Бретт. Ее сердце, казалось, стучало в унисон его нежным поглаживаниям. Какое-то мгновение они простояли в тишине, их лица освещались лунным светом.

— Спокойной ночи, Бретт, — наконец пробормотал он. И тут их губы встретились в поцелуе, чистом и полным надежд, как звуки скрипки. — Я позвоню тебе завтра.

Бретт была так ошарашена поцелуем, что только смогла кивнуть ему в ответ. Губы Дэвида были первыми, которые она когда-то представляла в поцелуе, но та детская фантазия ничего общего не имела с реальностью.

Он вернулся к машине. Тяжело опустившись на заднее сиденье, он прижал ладони к вискам, словно сдерживая рвущиеся мысли. Он открыл окно, чтобы холодный воздух обжигал лицо. «Ты любишь ее. Она заставляет тебя вновь видеть мир в красках. Не сопротивляйся этому», — уговаривал себя Дэвид.

После смерти Кэт он молча носил бремя своего горя. Несмотря на все заверения друзей, которые тогда были с ними и видели, что он сделал все, чтобы спасти ее, он все равно считал себя виновным! Он не должен был разрешать ей даже заходить в лодку; он должен был предвидеть изменение погоды и шторм… Радуясь счастью других, он не допускал для себя возможность полюбить другую женщину.

Когда он узнал, что Бретт будет фотографировать его для рекламы в журнале, подумал, что это так же приятно, как пообедать и поболтать со своими бывшими одноклассниками, которых не видел со дня окончания школы. Он ожидал, что они немного поговорят, вспомнят прошлое, пожмут друг другу руки и расстанутся до следующей случайной встречи. Однако с первого вечера, который он провел с Бретт, Дэвид почувствовал себя бессильным подавить нарастающие эмоции: словно зеленые побеги, они пробивались сквозь землю и пепел после лесного пожара.

«Черт возьми, я же не убивал Кэт, и даже если я отдам свою жизнь, все равно не верну ее». Он не знал, принесут ли ему счастье встречи с Бретт, но он очень этого хотел. Наконец он должен попробовать.

Глава 24

Джефри толкнул латунную ручку на застекленной двери и проводил Бретт в красное с розовым позолоченное богатство чайной комнаты в русском стиле. Бретт не особенно любила роскошные рестораны, но этот был любимым Джефри, и они часто здесь обедали. Метрдотель, как обычно, их тепло приветствовал.

— Очень приятно видеть вас снова, мистер Андервуд. Ваш стол уже накрыт, — сказал он и льстиво принял монету, протянутую Джефри.

Бретт подсчитала, что если хотя бы половина посетителей ресторана были так же щедры, как Джефри, то метрдотель мог иметь от пятисот до тысячи долларов в день только чаевых от тех, кто вознаграждает признание своей элитарности, отделяющее их от тех, кто должен ожидать освободившегося столика. Она также догадывалась, что Джефри нравилась эта дифференциация и что он любил сидеть в слегка шумном, но с хорошим обзором месте напротив входа в ресторан.

Он взял хрустальный графин «Столичной» и, наполнив две стопки, стоящие на серебряном подносе, подал одну из них Бретт.

— Ваше здоровье, — сказал он и выпил одним глотком.

— Ты не швед, — игриво сказала Бретт. — Хотя у тебя все их замашки.

— Это правда, — поспешно сказал Джефри. — Но моя мать наполовину датчанка, и мистер Ларсен за столько лет во многом повлиял на меня, — добавил он.

Бретт знала, что Джефри был намного ближе к ее деду, чем кто бы то ни был. Со времени их первой встречи в Париже прошло два с половиной года, и она пыталась вытянуть из него информацию о загадочном Свене Ларсене. Однако рассказы Джефри не шли дальше того, что она читала о деде в различных деловых журналах.

Бретт получила компьютерный листок с данными о Джефри: вырос в Миннесоте. Его родители погибли в автокатастрофе, когда он учился на втором курсе в Нортвестерне, и он поступил в Иен Ло на частичное государственное обеспечение. Но Бретт все еще чувствовала, что не знает его. Она пришла к заключению, что у Джефри вообще не было привязанностей — ни к кому и ни к чему, — и в свете своих собственных наблюдений от переезда она поняла его осмотрительную реакцию на все окружающее.

Джефри был добр, внимателен и ровен. Хаос ему также был не знаком, как и езда на лошади. Но было что-то, что управляло порядком в его жизни. Казалось, что в действительности он не хочет того, что делает, а считает, что должен это хотеть, например, лучший столик в «Русской чайной».

Бретт много думала о Дэвиде, но в Джефри было что-то успокаивающее и доверительное. Она хотела узнать его лучше. Она не спала ни с тем, ни с другим, и после Ларсена не была готова к этому.

Бретт взяла блин, зачерпнула икру, полила соусом лимона на блестящую черную горку.

— Я действительно рада, что мы сегодня встретились, Джефри. Я так занята сейчас: думала, будет намного проще развернуться в этом городе. У меня есть просьба к тебе.

— Бретт, я с удовольствием ее выполню.

— Я хотела бы купить квартиру — не для себя. Она должна быть подарком, — сказала Бретт, впервые осознавая, что может сделать это.

— Подарок? Тогда возможны некоторые преимущества в оплате. Но зачем тебе надо делать такие роскошные подарки?

— Это для Лизи и Джо. Джефри, у них будет двойня. У меня не было возможности рассказать тебе об этом, но это здорово! Лизи сказала, что владелец, живущий прямо под ними, хочет продать свою квартиру, и Лизи хочет объединить две квартиры. Понимаешь? Это лучший подарок, который я могу сделать им.

— Это очень приятно, и такая покупка не составит проблем. Настоящий владелец, наверно, хочет получить деньги наличными. Если ты дашь мне ее имя и номер дома, считай, что дело сделано. Когда ты хочешь, чтобы об этом узнала Элизабет?

— Как только предложение будет принято. Тогда они с Джо смогут встретиться с архитектором. Я уже говорила Чаку Хичкоку. Он знает этот дом и с радостью согласился разработать проект.

Джефри методично отрезал ножом с вилкой блин и положил в рот.

— У тебя сметана вот здесь, — сказала Бретт, показывая на его верхнюю губу.

Джефри аккуратно вытер место, которое она указала, прежде чем это маленькое пятнышко не заметил кто-нибудь еще.

— Когда Элизабет собирается оставить свою работу в Службе новостей? — спросил он.

— Она будет работать до последнего и возвратится туда через несколько месяцев после рождения малышек. Теперь, так как они не должны беспокоиться о деньгах на большее помещение, они смогут нанять прислугу на «полное время»?

— Ей действительно понадобится помощь, но не думаешь ли ты, что она сама должна быть матерью на «полное время»? Это очень важно. — И он наполнил стопку.

— Джефри, сегодня XX век. Женщины работают и растят детей одновременно!

— Некоторым женщинам приходится работать, но у твоих друзей нет такой проблемы. Доход ее мужа от его так называемой профессии достаточно велик по сравнению с твоим.

— Так называемой? Это что, как модель или как скульптор? Да, Джо зарабатывает достаточно денег, чтобы обеспечить семью, даже если это не то, что ты называешь профессией, но это не то, — сказала Бретт, отодвигая тарелку.

— Это именно то, — сурово сказал Джефри. — Мужчина несет ответственность и должен обеспечить жену и детей.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложила Бретт перед тем, как дать официанту заказ принести зеленые щи, легкий суп со шпинатом и сметаной.

— Это все, что ты будешь? — спросил Джефри и заказал свиную отбивную с яичницей по-русски.

Бретт кивнула Джефри отпустить официанта. Блины перебили аппетит, а жесткое мнение Джефри и совсем отбило его.

— А что ты говорила раньше о том, что этот город со сложностями? — заботливо спросил Джефри.

— Не уверена, что ты сможешь понять. Я не могу никуда попасть, и это удручает. Я знаю, что могла присутствовать на торжествах и играть в игру «ты мне — я тебе», но я не хочу, чтобы мое будущее основывалось на чем-то нечестном.

— В этом нет ничего необычного. Это случается в каждой профессии.

Джефри помолчал, поправляя запонку из лунного камня на манжете.

— Ты знаешь, Ларсен контролирует массу рекламных денег. Мы могли бы все устроить и свести кое с кем счеты.

— Это не то, чего я хочу! Я не хочу, чтобы передо мной раскрылись все двери потому, что я Ларсен. Я чертовски талантливый фотограф, и я буду работать столько, сколько должна; очевидно, тех заслуг, которые были у меня в Париже, недостаточно здесь, — раздраженно ответила Бретт.

— Ты действительно не должна так расстраиваться. У тебя нет необходимости зарабатывать себе на жизнь, — сказал Джефри.

— Ты говоришь, как моя мать, когда я ей сказала, что собираюсь стать фотографом. Это моя карьера. Ты выбрал право, я выбрала что-то другое, но это не делает это что-то менее важным. Это то, что я делаю.

— Ты можешь снимать фотографии в любое время и в любом месте, где захочешь. Но у тебя нет необходимости заниматься этим под эгидой старой девы, которая посвятила свою жизнь моде, или какого-нибудь крикливого обреченного гомосексуалиста, который думает, что он женщина.

— Джефри! Как ты можешь так говорить? Талант и страстное увлечение работой касается только врачей и юристов? Это относится к каждому, кто серьезно и ответственно относится к тому, что он делает.

— Это было только предположением. Ты не должна получать инсульт от того, чего и не подразумеваешь. Твоя работа очень интересная, — сказал он, слегка сдавая позиции.

Бретт посмотрела на свой остывший, загустевший бледно-зеленый суп.

— У меня разболелась голова, Джефри, я хочу домой. Спасибо за обед. Я позвоню тебе завтра относительно квартиры. Спокойной ночи, — сказала она и направилась к гардеробу.

Джефри рассвирепел. С ним никогда и никто так не поступал, и то, что это произошло на глазах у всей публики, заставило его съежиться. Ему захотелось исчезнуть, но он не мог. Единственное, что могло спасти ситуацию и отвлечь внимание любопытных глаз, — это не спеша закончить трапезу. На него уже никто не обращал внимания, но теперь и это его раздражало. Он знал, что не знаменит и не богат, как многие постоянные посетители этого заведения, хотя его стиль жизни внешне говорил о другом. Доходы Джефри позволяли жить на очень высоком уровне. Его шестизначная зарплата давала ему возможность быть членом клуба, иметь машину и шофера. Он вкладывал большие суммы от своих доходов в очень защищенные инвестиции и на счета заморских банков, а кроме того, значительная сумма тратилась на его одежду и плату по закладным его квартиры. Абонементы на балеты, оперы и симфонии, а также ложи на стадионах были под арками в качестве благодарности за предоставленную возможность вести совместную работу с «Ларсен Энтерпрайсиз». В его расходы входила также сумма, обычно около пятнадцати тысяч долларов, которую он платил своему скупому подчиненному. Эти расходы оправдывались прибылями от международных сделок.

Таким образом, с его манерой одеваться, поведением и речью, его регулярным посещением казино, жокейского клуба и других таких заведений Джефри Андервуд свободно мог вращаться в мире богатства и власти.

Он еле дождался, пока ему принесут его темно-серое пальто из шерсти и вигони. Когда он одевался, метрдотель сказал:

— Надеюсь, с вашей дамой все в порядке? Она очень спешила.

— У нее была назначена еще одна встреча на этот вечер, — сказал он.

Пока он пробирался к машине сквозь толпу, выходящую из концертного зала «Карнеги Холл», его пронизывал холодный ветер.

К тому времени, как его шофер повернул на Третью авеню, Бретт приняла две таблетки аспирина и легла в постель, удивляясь, как у нее с Джефри могли быть такие противоположные взгляды.

Джефри понял, что телефонный звонок секретаря Свена, уведомивший, что ему в девять пятнадцать утра следует быть на терминальной станции «Ларсэр», не предвещал ничего хорошего. Свен Ларсен отклонялся от своего графика только в случае огромной важности, а в ближайшие две недели у него не было причин появиться в Нью-Йорке.

Джефри разбудил своего секретаря и отправил его в контору подобрать папки с проектами, требующими незамедлительного обсуждения со Свеном. Он приказал шоферу забрать их и прибыть к его дому четверть девятого, чтобы отвезти его в аэропорт.