Пролог

Он не должен выйти сухим из воды!

С этой мыслью Себастьян Гримсторп, граф Уортем, спрыгнул с двуколки, бросив поводья ждущему поблизости груму.

– Я скоро вернусь.

Он перешел через окутанную туманом улицу к элегантному входу клуба «Уитсан» и с едва сдерживаемым гневом толкнул дверь. Не обращая внимания на почтительные возражения портье за лакированной стойкой красного дерева, граф направился из холла прямо в столовую, еще сохранившую остатки былого великолепия. Но сегодня ему некогда восхищаться обстановкой прежнего достоинства и сигарным дымом. Сегодня его занимало лишь одно.

Как он и предполагал, Бертран де Лент сидел на своем обычном месте за портвейном и бифштексом, весело беседуя с друзьями. Себастьян намеревался подойти к нему, вытолкать его на задворки клуба и… Он не подумал, что будет дальше. Встреча лицом к лицу с преступником, впервые после нападения того на Аделу, лишила графа благоразумия, в глазах у него потемнело от ярости.

– Де Лент, ты подлец! – Он почти не сознавал, что этот рев принадлежит ему.

Над обеденным залом, словно топор, повисла тишина. Десятки голов повернулись к нему, в удивленном молчании было слышно, как звякнули о тарелку серебряные приборы де Лента и приглушенно шаркнул его стул по обюссонскому ковру столовой. Де Лент медленно встал, изучающе посмотрел на обвинителя и сардонически поднял брови.

– Право, Уортем, – сказал он, растягивая слова. – Если ты опять насчет шалости с этой твоей малышкой, то вряд ли уместно…

– Ты лживый подлец! – Себастьян не желал слышать, какую новую клевету придумает этот негодяй, чтобы запятнать имя его дочери. Впервые за тринадцать лет их знакомства он увидел в янтарных глазах де Лента неуверенность и с мрачным удовлетворением добавил: – Это был фарс дознания. Как ты имел наглость прийти сюда…

– Я говорил только правду. – Де Лент презрительно усмехнулся. – Правду, которая не удивила тех, кто знал, кем была ее мать. Голос крови, старина. Так что лучше оставь это.

– Нет! – Себастьян ринулся вперед, в секунду преодолел разделяющее их пространство и толкнул де Лента. Достаточно сильно, чтобы тот ударился о стену, вдребезги разбив фарфоровую посуду на соседних столах. – Она еще ребенок, будь ты проклят! Ребенок!

Де Лент посмотрел на руку противника, вцепившуюся ему в сюртук, затем перевел взгляд на его лицо. Глаза у него холодно сверкнули.

– Она была не ребенком, когда я ее…

Коротким ударом в челюсть Себастьян заставил его умолкнуть, зато вскочили с мест до сих пор безучастные свидетели. Руки ухватили графа за сюртук и воротник, оторвали его от де Лента и потащили через комнату к дверям. Себастьян отбивался, рассек одному бровь, другого со всей силой толкнул локтем в грудь. Он слышал протестующие голоса, слова, которые он тоже мог бы сказать до событий последнего месяца: «Довольно отвратительно, старина», «Знаешь, это вообще не дело», «Право, Уортем, обвинять человека в его собственном клубе»…

Все это лишь отголоски того, что он уже неоднократно слышал с тех пор, как выдвинул обвинение против де Лента, защищая свою незаконнорожденную дочь.

Себастьян перестал бороться, только молча смотрел на врагов, пока его выталкивали за дверь. Тем временем де Лент выпрямился и разгладил помятую одежду, как будто, удалив следы их столкновения, он мог столь же легко удалить пятно обвинений. В глубине души Себастьян знал, что враг это уже сделал, общество приняло сторону де Лента. Удар кулаком в челюсть в старом, уважаемом клубе – это, разумеется, скандал. Но судьба внебрачного ребенка графа от испанской проститутки не волновала ни посетителей клуба «Уитсан», ни подобных им людей. Изнасилование такой девочки могло бы дать пищу бульварным газетам, но, поскольку она не принадлежала к обществу избранных, ее судьба не могла привлечь их внимание.

Пока Себастьян не вынудил их.

– Это еще не конец, – сказал он, не повышая голоса, но его слова были услышаны даже сквозь шум. – Так или иначе, Адела все равно добьется правосудия. Клянусь!

Де Лент поднял бровь. Это было последнее, что мельком увидел Себастьян, прежде чем повернуться к двери.

– Убирайтесь! – прорычал он людям, толпившимся вокруг него в тесном пространстве. Своим друзьям или друзьям де Лента – он не знал, но теперь они уже не были ему друзьями.

Себастьян направился к выходу, стряхнув последнюю руку, которая пыталась его удержать.

– Все в порядке. Я покидаю клуб. Уходите. Они тут же отступили.

Когда дверь за ним закрылась, он помедлил на ступенях, подняв лицо к только что начавшему моросить дождю.

– Знаешь, ты будешь изгнан, – услышал Себастьян знакомый голос.

Он искоса взглянул на Стивена Холланда. Тот выбежал за ним и теперь стоял рядом, с тревогой в глазах, хотя руки были небрежно засунуты в карманы. Значит, один друг еще остался.

– Мне все равно.

Холланд пожал плечами, то ли в ответ на его слова, то ли на дождь, который портил ему вечерний сюртук.

– Не понимаю, чего ты хотел здесь добиться. Себастьян опять почувствовал раздражение.

– Он собирается выйти сухим из воды. Я не могу этого позволить.

– Но тут есть некоторое затруднение. Может, де Лент и подлец, однако лжецом его не назовешь. А он говорит, что насилия не было.

– Дьявол побери, Холланд! Если бы ты сам видел синяки, кровь, ее слезы, ты бы понял, что это могло быть только насилием, причем насилием гнуснейшего толка. Она еще ребенок… – Осознав, что снова кричит, Себастьян прикусил язык. – Ты должен верить мне.

– Я знаю, ты не лжец, Уортем. Но и де Лент не из породы лжецов. И это все, что я могу сказать по поводу случившегося.

Себастьян часто слышал подобные рассуждения за последний месяц, и это расстраивало. Окружающие считали, что его жизнь столь же небезупречна, как и жизнь де Лента, и его слова не имеют преимуществ перед словами де Лента. К тому же нравственность девушки, рожденной проституткой, вызывала сомнения, так что его обвинения не вызывали доверия.

Кивнув на прощание Холланду, он спустился по ступеням и побежал через улицу к своей двуколке.

Да, он поступил глупо, затеяв ссору с противником, словно какой-нибудь рыцарь из старого романа, защищающий честь девушки. Словно это могло освободить его от доли вины за то, что с ней случилось. Безрассудность его поступка очевидна, теперь Себастьян в этом убедился. Но когда один попрошайка у дверей конторы его поверенного сказал ему, где он может найти своего врага, Себастьян не думал ни о чем другом.

Бросив шиллинг дожидавшемуся груму, он вскочил на сиденье и дернул поводья. Единственное, чего он сейчас хотел, – это умчаться бешеным галопом прочь: от клуба, де Лента, своей прежней жизни. Но ему пришлось сдерживать лошадей, пока он ехал по оживленным вечерним улицам, хотя внутри у него бушевала ярость.

Только худший из распутников устроил бы кутеж в доме, где приютил юную невинную девушку. Только он, Себастьян, мог запятнать девушку просто своим родством так, что ее нравственность тут же вызвала сомнение. Это его вина, что Адела страдала от его милостивого небрежения, пока он хвалил себя за великодушие и щедрость, его вина, что она подверглась насилию и что этому не поверили. Ему нечем искупить свою вину, но, по крайней мере, он мог призвать ее насильника к ответу. Он в долгу перед ней.

Закончив размышления, Себастьян обнаружил, что город остался позади, а перед ним была почти безлюдная дорога. До сих пор он не знал, куда едет, но теперь вдруг понял, что бессознательно направляется в Хартуолд.

Мысль о спокойном, неиспорченном приюте согрела ему душу, когда он вспомнил, что здесь живет Дэниел, его кузен, единственный друг, который не выказал ни малейшего сомнения во время сурового испытания. Почувствовав рвение Себастьяна, кони выгнули шеи, раздули ноздри, и он послал их в стремительный галоп. Свободная дорога впереди не требовала от него внимания, поэтому он выбросил мысли из головы и слушал лишь грохот колес, стук копыт и свист ветра.

Что-то вдруг треснуло, лошади испуганно заржали, а Себастьян взлетел на воздух. Прежде чем удариться о твердую землю, он успел подумать: «Какой глупый способ умереть».

Потом в глазах его все потемнело.

Глава 1

Это был прекрасный день, чтобы умереть.

Впервые за свое долгое пребывание здесь Себастьян, подойдя к окну спальни, увидел зелень волнистых холмов Корнуолла, блестящую гладь серого моря и фарфоровую голубизну неба. В окно с поднятой рамой вливался приятный свет, характерный для ранней весны. Себастьян расценил это как тайный знак судьбы, которая улыбкой выражала согласие с задуманным им дерзким предприятием.

Он с громким стуком захлопнул дорожный сундук, уверенный, что неправильно уложил рубашки. Прежде это вызвало бы у него раздражение, ибо сам он еще ни разу не паковал свои вещи. Но теперь он не тот человек, каким был раньше, а мертвые слуг не имеют.

– Значит, собираешься покончить с этим? – произнес Дэниел, стоявший на пороге.

– Да, – коротко ответил Себастьян. И, подтверждая свое решение, положил руку на теплую от солнца крышку.

Сундук оббился и потемнел за десятки путешествий, которые он совершил за последние десять лет. Его пальцы непроизвольно погладили фамильный герб, на который Себастьян давно уже не обращал внимания. Он считал этот герб свидетельством тщеславия и самодовольства, еще одним знаком того, что он очень важная персона. Теперь эти львы, надменные, стоявшие на задних лапах, выглядели насмешкой, извращенной шуткой, а прикосновение к ним казалось механическим и бесполезным, как расчесывание едва зажившей раны.

– Тебе известно, что я думаю по поводу твоего намерения, – сказал Дэниел.

Оторвав взгляд от сундука, Себастьян повернулся. Довод был настолько знакомым, что он мог повторить его почти слово в слово. Ничего не изменилось с тех пор, как они в последний раз обсуждали то же самое наскучившее дело.

Правда, сейчас на пороге стоял еще и Уитби. Вероятно, Дэниел пригласил его в качестве подкрепления, хотя Себастьян никогда особо не прислушивался к мнению своего поверенного.

– Я знаю, ты не можешь этого понять, но хочу, чтобы ты уважал мое решение. – В улыбке Себастьяна не было юмора. – Худшее, что может случиться, – это если я действительно умру. Но тогда ты навсегда останешься графом.

Дэниел старался придать лицу суровость, но поскольку он унаследовал подбородок отца, то сумел выглядеть лишь слегка настырным.

– Я не хочу ни твоих поместий, ни титула. Ты должен бы это знать, Гримми. Ты всегда отличался некоторым безрассудством, возможно, тут дядя был прав… Но я никогда в жизни не считал тебя глупцом. Она незаконнорожденная, и ты рискуешь всем…

– Она моя дочь, – медленно и четко произнес Себастьян. Взгляд у него стал холодным, когда Дэниел упомянул его отца.

Он снова посмотрел на шелушащееся изображение подагрических львов, вздымавшихся по обе стороны щита. Ему хотелось уничтожить их за все, что они символизировали, что заставили его вытерпеть. Между Аделой и сломавшейся осью, чуть не положившей конец его жизни, стоял де Лент, он должен за все ответить.

– Мои дела в порядке, Уитби?

– Да, ваше сиятельство. – В голосе худого, лысеющего поверенного было невысказанное осуждение.

Себастьян поднял бровь, по опыту зная, что не сможет избежать готовящейся нотации.

– Вы хотите сделать замечание? – спросил он. Уитби выпрямился.

– Как управляющий вашими финансами считаю долгом выразить крайнее неодобрение по поводу этого дела. Как бы вы ни доверяли своему кузену… совсем моим уважением к мистеру Коллинзу… в высшей степени неблагоразумно безоговорочно передавать все свое имущество в одни руки. Себастьян фыркнул.

– Разве я это уже не сделал, мистер Уитби?

– Это вопрос надежности, ваше сиятельство, и ответственности. Я стал поверенным вашего отца после того, как умер мой собственный отец, когда вы были еще ребенком, и наши взаимоотношения определены точным юридическим языком.

– Тогда как Дэниел – мой единственный кузен, которого я знаю с колыбели, – закончил Себастьян. – Я обманул ваши ожидания?

– Не думаю, что это так, ваша светлость, – вздохнул Уитби. – Я заключил от вашего имени договор с очень надежным человеком, поверенным в Венеции. Смею заверить, что он будет оказывать всяческую помощь, какая потребуется.

– Очень хорошо, – ответил Себастьян и повернулся к окну, чтобы посмотреть на серую гладь моря. – Значит, экипаж готов, и я могу ехать без промедления.

– Будь осторожен, старина, – предупредил Дэниел.

Натянуто улыбнувшись, Себастьян еще раз мысленно проверил свои планы и не обнаружил ни единой ошибки. Пусть общество сочтет его умершим, а тогда… он может действовать, не боясь преследования.

– Покойникам осторожность не требуется.

Паром то опускался, то подскакивал на беспокойных волнах, и его резкие движения вызывали тошноту больше, чем приятная качка на пароходе, с которого они сошли вчера.

Сара Коннолли стояла у поручней между леди Меррил и мистером де Летном, напрягая зрение, чтобы впервые увидеть сквозь туман Венецию, пока внучка леди болтала с друзьями, повернувшись к Адриатике спиной.

Венеция. Название было многообещающим. Триест оставил в памяти Сары только оштукатуренные дома в неверном свете, когда ехали с парохода в гостиницу, разочаровывающе похожую на любую из гостиниц Саутгемптона.

Но Венеция… конечно, Венеция не может разочаровать. Она мечтала увидеть Ла-Серениссиму с тех пор, как ее работодатель заявил о своем намерении провести весну в этом городе. Такая счастливая возможность позволяла ей терпеть изощренные пытки мистера де Лента с большим хладнокровием, чем она, по ее мнению, обладала.

Сара пристально вглядывалась в невысокие темно-серые пятна, стоявшие, будто ширмы, между едва различимым в густом тумане пространством моря и земли. Береговая линия здесь тоже напоминала длинную, безлюдную равнину, на которой изредка виднелись окруженные болотами руины, вздымавшиеся к небу. Сара уже начала гадать, прибудут ли они вообще когда-нибудь, потом различила впереди просвет. Через несколько минут паром скользнул мимо двух барьерных островов на открытую воду и наконец оказался в Венецианской лагуне.

Сара искала глазами первый намек на знаменитый город, но взгляду открывались только пригорки, холмики, морской тростник, пробивавшийся сквозь мутную воду, да сотни деревянных столбов, причудливым образом вбитых в дно лагуны. Перед носом парома, словно черные стрелы, пронзающие туман, быстро двигались мелкие лодки.

С минуту это было все, что она видела, пока вдруг не появилась белая громада, поднимавшаяся в тумане из воды, которая по мере приближения медленно превращалась в башни и колоннады из светлого мрамора и красного кирпича, прорезанные широкими улицами лагуны.

Это было великолепно. Не так, как она себе представляла, но великолепно, словно дремлющий город-наяда, поднимавшийся из глубины. Сара вдруг поняла, что не дышит, и перевела дух.

– Разве это не зрелище? – сказал де Лент с наигранной сердечностью, оторвав ее от мечтаний.

Она не знала, к кому он обращается: к ней или к своей матери. Он и раньше использовал такую хитрость, чтобы смутить ее, поэтому она лишь кивнула и продолжала смотреть вперед.

– Держу пари, вы никогда и не мечтали оказаться здесь, – тем же тоном сказал он.

Сара быстро взглянула на него. Хотя глазам янтарного цвета просто несвойственна холодность, у де Лента они были холодными, а их блеск давал понять, что он сделал намек на ее низкое происхождение отнюдь не случайно или по неосторожности.

– Я рада ехать, куда пожелает леди Меррил, сэр, – тихо сказала она, покраснев.

– Какая целомудренная кротость, – пробормотал де Лент.

Его холодный взгляд почти с вожделением прошелся по ее лицу, не пропустив ни единой оспинки. Сара отвернула голову, и края старомодного капора закрыли ему вид.

– Сара прекрасная компаньонка. – Леди Меррил, слишком рассеянная, чтобы заметить напряжение, повисшее в воздухе, похлопала девушку по руке.

– Вам нетрудно угодить, ваша светлость. Несмотря на все недостатки леди Меррил, она была нетребовательной хозяйкой. Сара почла бы за счастье провести остаток жизни в роли компаньонки, если бы знала, что будущая работа окажется столь же приятной. Капризную внучку с ее друзьями Сара могла вынести. Если бы только сын леди…

– Хотите посмотреть карнавал, мадам? – спросил де Лент, глядя поверх головы компаньонки, словно она перестала для него существовать.

– Карнавал? – удивилась леди Меррил. – Они же умерли больше полувека назад!

Ее сын засмеялся.

– Нет, по-настоящему карнавалы не умирали никогда. А после освобождения Венеции от австрийского гнета молодые венецианцы наверняка решили возродить их. Втайне, конечно, с большим благоразумием и вкусом, чем в прежние времена… – По его тону Сара не могла сказать, одобряет ли он такое улучшение. – Некоторые из них – сторонники нового Итальянского королевства, другие хотят восстановить эпоху Республики. Но их мотивы не имеют значения, главное, любая из масок сделает вас потрясающей гурией, – бесстыдно польстил он. Леди Меррил по-девичьи рассмеялась.

– Мое время давно прошло. Я – в шокирующем обществе! Кроме того, Сара может умереть от унижения, оказавшись в компании семнадцатилетних одалисок, не говоря уж о том, что подумают Анна и ее юные друзья.

– О чем ты, бабушка? – спросила леди Анна, услышав свое имя.

Пока леди Меррил объясняла, Сара хранила молчание в надежде, что вмешательство девушки отвлечет от нее внимание мистера де Лента. Но почти сразу же она почувствовала его взгляд.

– Нашу Сару только обрадует возможность скрыться за маской и вуалью, – сказал он, игнорируя племянницу.

В его словах не было резкости, но их злобу Сара ощутила всей кожей. «Мне все равно», – подумала она. Увы, ей было не все равно, и де Лент знал это. Не важно сколько лет отделяло Сару от грязных улиц с ветхими многонаселенными домами, она всегда будет носить на лице знаки своего происхождения, очевидные для всех. Теперь ее речь безупречна, ее образование (если не опыт) не хуже, чем у леди, ее поведение и манеры безошибочны… однако ничто уже не может стереть оспины, которые портили ее лоб и щеки.

Сто лет назад такие рубцы вряд ли делали бы ее особенно заметной, но ко времени ее рождения всем, кроме бедняков и некоторых возражающих, сделали прививки. Теперь каждый ребенок в Англии должен иметь прививку от оспы.

Так что история жизни написана на ее лице. Никогда уже она не поднимется выше компаньонки леди, да и это можно считать невероятным везением. Это больше того, о чем она когда-то мечтала, и значительно больше того, что заслуживает любая с ее прошлым.

Сара решительно отгородилась от ядовитых комментариев мистера де Лента и снова перевела взгляд на дворцы, которые, словно бледные видения, поднимались из темной воды.

Это он. Тут не было никакой ошибки.

Себастьян замер в тени прохода у мануфактурной лавки возле Понте делла Верона, скрытый широким плащом и клубящимся туманом, уже поднимавшимся с каналов быстрее, чем его мог разогнать ветер.

Перед дверями палаццо стояли три набитые людьми гондолы и с полдюжины грузовых лодок, которые осели до планширов в воду под тяжестью сундуков, коробок и слуг.

В первой гондоле среди других пассажиров Себастьян мог видеть де Лента, сидящего с непокрытой головой и высокомерно задранным подбородком. Затем он поднялся и ловко спрыгнул на ступени лестницы, к большому раздражению гондольера, который обругал его на венецианском диалекте, когда лодка накренилась от его прыжка.

Себастьян ощутил черный гнев. Непристойно, что подлец мог стоять здесь, с улыбкой, словно великодушное божество, глядя на гондолы у своих ног. Несмотря на неумолимую ярость, Себастьян не мог не признать, что де Лент выглядел настоящим джентльменом – от безупречно причесанных волос до сверкающих коротких сапог – и был образцом изящества и выдержки. Себастьян невольно сжал кулаки.

Не обращая внимания на спутницу и гондольера, де Лент позвал слугу, который смотрел из верхнего окна палаццо. Когда тяжелые двери были открыты, де Лент отпустил свою лодку, жестом подозвал вторую гондолу и театрально протянул руки сидевшей там седовласой женщине.

Себастьян с мрачным удовлетворением кивнул, узнав леди Меррил: до сих пор сведения его источников были верны.

Леди одарила сына ослепительной улыбкой, после чего самостоятельно покинула гондолу, смеясь над его замечанием по поводу ее сумасбродства. Как только мать исчезла за высокими резными дверями палаццо, де Лент повернулся, чтобы помочь второй пассажирке. Наконец появилась красивая блондинка, которую ждал Себастьян, действующее лицо, столь же необходимое для его замысла, как леди Меррил или даже сам де Лент: леди Анна Даттон, племянница де Лента.

На место отпущенной гондолы скользнула последняя лодка. Еще две юные девушки – по сведениям источника, Мелинда и Юфимия Мортон, подруги и дальние родственницы семьи, – быстро покинули лодку в сопровождении гувернантки, что было написано на ее лице.

Себастьян уже хотел уйти, когда вернулась первая гондола с единственной спутницей де Лента. Тот властно протянул руку.

Женщина поднялась. Неудивительно, что он забыл ее, подумал Себастьян. Она была очень миниатюрной, а сгорбленные плечи, опущенная голова и черная одежда из грубой полушерстяной ткани делали ее внешность совершенно незначительной.

И тем не менее… Под этой оболочкой крылось напряжение, скорее нацеленная вперед тетива лука, чем струна лютни. Энергия, а не покорность. Невзирая на смиренную позу, там было нечто такое… – в ее движениях? ее внешности?.. – что говорило о силе и кипящем внутри гневе, который сдерживался лишь тщательно выработанным проявлением благовоспитанности. Интересно, подумал Себастьян, что случится, когда это самообладание наконец лопнет, как мыльный пузырь?

Женщина медлила, нерешительно стоя в гондоле. Капор, вышедший из моды двадцать лет назад, скрывал ее лицо, пока она не подняла голову, словно ища возможность уклониться от слишком настойчивого предложения де Лента. Тогда, лишь на миг, Себастьян увидел бледное лицо женщины, прежде чем ее невероятно темные глаза встретились с его глазами, послав ему… что? В ее взгляде не было тревоги или страсти, а нечто вроде узнавания, и это было весьма странно, потому что он не мог вспомнить никого, кто хотя бы отдаленно походил на эту миниатюрную девушку.

Себастьян вдруг осознал, что, поддавшись любопытству, невольно выступил из прохода. Он тут же исправил свою оплошность, но было уже слишком поздно скрываться в тени. Ее глаза, темнее любой ночи, следовали за ним, изучая каждую черту его лица, видимого из-под капюшона.

На долю секунды у него возникло ощущение, будто между ними, созданная этим испытующим взглядом, появилась некая связь. Потом де Лент ей что-то сказал, женщина отвела взгляд, иллюзия пропала. Освободившись от чар ее глаз, Себастьян впервые увидел мелкие рябинки, пометившие бледное лицо.

Еще одно потрясение, но уже более понятное – смесь оправдания, бешенства, недоверия и сочувственной боли. Вопль няньки, когда он ворвался в детскую комнату, снова отдался в его ушах: «Это была та рябая проститутка! Она сказала мне, что я нужна…»

И вот теперь здесь де Лент имеет на своем попечении тоже рябую женщину. Хотя рубцы неглубокие и не слишком портят лицо, но достаточно явные.

Пока Себастьян размышлял, де Лент, вызвав новые ругательства гондольера, подхватил женщину за талию и сразу круто развернул, как будто собираясь бросить ее в канал. Она так судорожно вцепилась ему в руки, что Себастьян мог видеть костяшки ее пальцев, но издала ли она хоть звук, он не слышал. Наконец де Лент поставил ее на ноги. Он смеялся.

Две рябые женщины. Случайность? Маловероятно. И все же, судя по тому, как она смотрела на де Лента, она не проститутка. Она только выглядела испуганной, уставшей от постоянного гнева, такого безвыходного, что Себастьян почувствовал жалость и сострадание.

Потом она снова посмотрела на него. Желая избежать этого смущающего взгляда, он сжал дверную ручку за спиной, надавил ее и отступил в мануфактурную лавку.

– Вам помочь, синьор? – на безупречном итальянском спросил лавочник.

– Нет, нет, я только посмотрю товар, – на том же языке ответил Себастьян, поворачиваясь к рулонам шелка и пытаясь выглядеть заинтересованным.

Голова у него шла кругом. Он думал, что та безымянная проститутка давно ускользнула из его рук, и вот она здесь, именно такая, какой ее описала нянька. Видимо, за прошедшие шесть месяцев она возвысилась в общественном положении, иначе бы даже ублюдок де Лент не ввел проститутку в общество своей матери. Должно быть, эта женщина теперь его любовница. Ему бы хватило безрассудной смелости одеть любовницу как старшую служанку и посадить ее среди молодых родственниц. На это у него хватило бы цинизма.

Но соответствует ли это нормальной человеческой логике?

А вдруг бы она показала себя вероломной шлюхой, не имеющей даже порядочности быть верной хозяину, пока делила с ним кров? А вдруг бы мать, от которой зависит тяжесть его кошелька, узнала, кого он привел в ее семью? Тогда бы эта рябая женщина одним махом потеряла все, чего добилась, более того, у нее не осталось бы ни друзей в Венеции, к кому бы она могла обратиться, ни другого места, где она могла бы найти убежище.

Действительно ли она проститутка из Амберли? Он вспомнил тот миг, когда ее темные глаза встретились с его… и отбросил сомнения как суеверные фантазии. Одна рябая женщина с де Летном в Амберли и совершенно такая же здесь, в Венеции? Не важно, что у де. Лента извращенные вкусы, это Себастьяна не интересует, главное – она здесь. На такую удачу он не рассчитывал, но хотел он не ее помощи. Он жаждал мести, которая требовала изменить замысел. Эта женщина почти в такой же степени, как и де Лент, ответственна за то, что пришлось вытерпеть Аделе.

Его взгляд равнодушно скользнул мимо полок с рулонами тканей к каким-то вопиюще пестрым костюмам на задней стене.

– Что у вас там? – спросил он лавочника, хотя был почти уверен, что знает.

– Переодевания, синьор. Для маскарадов, которые сейчас так популярны. Костюмы делает моя жена. Хотите посмотреть?

– Да. – Себастьян прищурился, обдумывая пришедшую в голову мысль. – О да.

Как только мистер де Лент отпустил ее, Сара вмиг отскочила и непроизвольно обернулась, ища глазами человека, следившего за ними. Следившего за ней, в этом она была уверена. Но тот ушел. Вокруг моста слонялось с полдюжины венецианцев, однако среди них она не увидела высокого мужчину в плаще с капюшоном и мрачным лицом.

Потом ее отвлек недоверчивый смех леди Анны, донесшийся из палаццо.

– Кухни здесь в цокольном этаже!

– А ты ждала, что они будут под ватерлинией? – ехидно спросила мисс Мортон.

– Давайте посмотрим наши комнаты! – прервала начинающуюся перебранку мисс Эффи.

Легкие шаги девушек затихли в глубине палаццо.

– Кажется, мы одни, – произнес мистер де Лент, когда гребцы и слуги начали выгружать их багаж из широких тупоносых лодок.

Сара будто не заметила явной лжи его утверждения, пытаясь также игнорировать его неприятный взгляд, изучающий ее лицо. Де Лент засмеялся, и она поняла, что потерпела неудачу. Опять.

– Вам лучше поторопиться, а то они подумают, не пробуете ли вы завлечь меня, беззащитного человека.

– Вы загораживаете мне дорогу, сэр, – по возможности спокойно возразила Сара.

– Я? Прошу прощения.

Де Лент чуть-чуть отодвинулся с середины места причала к желтой стене здания и с явным интересом смотрел на нее. Сара проглотила внезапный комок дурноты. Она всегда, если рядом не было его матери, тщательно следила за тем, чтобы мистер де Лент не загнал ее в угол. Но сегодня забыла осторожность и расплачивается за это. На самом-то деле она его не интересует, просто он из тех, кому доставляет удовольствие мучить беззащитных людей вроде нее.

Макгаррити, служанка леди Меррил, пробегая мимо с горой шляпных коробок, бросила на Сару жалостливый взгляд, остальные же слуги, занятые багажом, ее не замечали. С этой стороны нечего ждать помощи. Будь Сара одной из них, возможно, дворецкий шепнул бы пару слов леди Меррил. Но она не была – и не будет – одной из них, потому что, имея происхождение низкое, поднялась достаточно высоко.

Мистера де Лента забавляло ее бессилие. Тогда против своей воли она резко шагнула вперед и уперлась ему в грудь. Он лишь обнял ее за талию и притянул к себе, так что Сара оказалась прижатой к его телу.

Гнев у нее мгновенно исчез, сменившись знакомым страхом.

– Ну, Сара? – усмехнулся он, наклоняясь.

– Дайте мне пройти, мистер де Лент.

Если б только она могла дать отпор, ударить, закричать. Увы, она простая служанка. Она не может это сделать – или потеряет все, чего добилась. К удивлению Сары, он действительно отпустил ее, причем так резко, что она пошатнулась, однако сохранила равновесие и проскользнула мимо него в прохладную тьму палаццо Контарини дель Боволо.

Даже пытаясь защититься своей ненавистью к нему, Сара знала, что их схватка не закончена.

Глава 2

– Я совершенно уверена, что ты права и Элизабет вскоре поймет это, – диктовала леди Меррил. – Передай сердечный привет тетушке Герти. Всем остальным тоже!

Отложив перо, Сара промокнула заключительные строчки письма и тайком потерла о колено уставшую руку. Корреспонденция леди Меррил, всегда большая, превратилась в гору писем, дожидавшихся их приезда. Но в этот день Сара занималась не только корреспонденцией хозяйки. После того как ей в комнату доставили ее побитый сундук, она быстро вытащила чернила и письменные принадлежности, чтобы набросать хоть несколько строк людям, для которых она что-то значила: сестрам Оуэн, с припиской для семилетнего сына Нэн, Джайлзу, «грозе» Харроу, Фрэнки, не имеющему постоянного адреса, но с которым можно было связаться, отправив письмо Кроу и Ларку; Гарри, теперь директору школы; и наконец Мэгги, особенно Мэгги, которая дольше и лучше всех знала Сару.

Едва она положила высохшую страницу, мистер де Лент потянулся через ее плечо, намеренно задев ей рукавом щеку, и взял законченное письмо матери.

– У вас красивый почерк, – сказал он, пробежав страницу критическим взглядом. – Такое впечатление, что вы с детства умели писать.

– Умела. – Но гордость Сары была мимолетной.

– Правда?

В тоне де Лента слышалось любопытство, и она сразу пожалела о своем признании, ибо гнев куда-то исчез, оставив ее без поддержки. Сара поднялась, забрала страницу, подложила к стопке, дожидавшейся подписи леди Меррил, затем передала ей готовую корреспонденцию и тут же отошла к окну. Подальше от сына хозяйки. Сквозь открытую дверь она слышала голоса девушек, весело болтающих в другой части апартаментов леди Меррил, и пыталась разобрать, о чем они говорят. Все, что угодно, только бы отвлечься от мрачного предчувствия насчет мистера де Лента.

– Бертран, перестань дразнить бедную девушку, – рассеянно сказала леди Меррил, ища глазами конец письма.

Она была дальнозоркой, но отказывалась носить очки по той причине, что в них она выглядит еще старше. Поэтому Сара читала и писала за нее.

– Наша Сара не возражает, правда, моя дорогая? – сказал де Лент.

Прозвучало вполне сердечно… если б не намек, резанувший ухо Сары. Она только молча сжала руками оконную раму, зная, что никто ее ответа и не ждет.

Она лишь в малой степени терпела мистера де Лента. Даже на пароходе он быстро сошелся с людьми своего толка, а когда леди Меррил запретила крепкие напитки, азартные игры и сомнительные рассказы в ее присутствии (скорее из лицемерия, думала Сара), он большую часть времени проводил вне общества своей матери.

Но после утреннего противостояния с Сарой он все время находился рядом с ней и матерью, внезапно, к большому раздражению своего камердинера и досаде горничной леди Меррил, проявив личный интерес к распаковке багажа. Сара пришла в замешательство, когда он тронул пальцами ее нижнее белье, прежде чем позволил итальянской горничной убрать его. Она только надеялась, что сына хозяйки скоро отвлечет еще какая-нибудь прихоть.

– Это совсем не то, чем представляется, да? Сара вздрогнула. Она не слышала, как подошел мистер де Лент.

– Не то, – согласилась она, делая вид, что речь идет о пейзаже.

Вполне безопасный ответ. Голубые средиземноморские небеса и мраморные дворцы, блестящие, словно перламутр, на краю сверкающего моря, – о такой Венеции она мечтала все долгое, медленное путешествие из Саутгемптона.

Но вода в лагуне была темная и мутная от ила, и от нее шел запах гнили, едкий даже для человека, выросшего в грязном квартале, а небо было скрыто влажной серой завесой.

– К счастью, завтра будет солнечно. Даже в Венеции есть туманные дни, но главным образом зимой, – сказал де Лент.

– Это хорошо, – произнесла Сара, когда его молчание затянулось.

Но вряд ли она действительно так считала. Что-то угрожающее чудилось в окутанных туманом улицах и черной воде каналов. Хотя здесь было и нечто полузнакомое, почти успокаивающее, словно они прихватили с собой частицу далекого Лондона, который она любила и ненавидела, по которому сейчас даже скучала…

Увы, Лондона здесь не было, как не было ее дома и никогда уже не будет. Единственное, что у нее здесь было, – это человек в тени, с пронзительным взглядом и мрачным лицом под капюшоном. Человек, наблюдавший за ней, как бы смехотворно это ни звучало. Должно быть, случайность… Видимо, незнакомец кого-то или чего-то ждал и, за неимением более интересного, наблюдал, как разгружают лодки. Мистер де Лент наверняка долго бы смеялся, если бы узнал, что она вообразила себе мужчину, смотревшего на нее по какой-либо другой причине, кроме скуки или злого умысла.

Но Сара не думала, что это было случайностью. Это тревожило ее и вместе с тем наполняло приятной силой. Она даже смогла вежливо улыбнуться сыну хозяйки, несмотря на его оскорбительно изучающий взгляд. Лицо мистера де Лента выразило недоумение, когда она с полуистеричным смешком прошмыгнула мимо.

Проглотив смех и отбросив глупые фантазии, Сара вернулась к уже подписанным леди Меррил письмам и занялась конвертами.

Себастьян оторвался от просмотра гроссбуха и взглянул на Джана, вошедшего в его контору. Молодой венецианец, рекомендованный Уитби, оказался именно тем человеком, который и требовался Себастьяну: осмотрительный, умный, образованный, заслуживающий доверия и очень красивый. К тому же это устраивало и самого Уитби, который всегда брал отпуск весной или летом. Перед отъездом Себастьяна из Англии поверенный заявил, что, поскольку их отсутствие совпадает, а работодатель официально мертв, его служба временно излишняя.

– Все в порядке, сэр, – без предисловий сообщил по-английски Джан. – К счастью, Бертран де Лент и его любовница будут вечером на маскараде у Беллини.

– Раздельно?

– Конечно, сэр.

– Хорошо. – Себастьян позволил себе удовлетворенный кивок. – Скажи девушке… как ее зовут?

– Доминика.

– Скажи Доминике, пусть будет готова… на всякий случай. Я не желаю никаких ошибок.

– Разумеется, сэр.

Коротко поклонившись, Джан вышел.

Странно не слышать обращений «милорд» или «ваше сиятельство», прежде настолько привычных Для него, думал Себастьян, возвращаясь к куче финансовых документов, которые до сих пор ни разу не удосужился просмотреть. Еще до несчастья с Аделой он приказал собрать бухгалтерские книги, возможно, из смутного предчувствия, что когда-нибудь его заинтересуют бумаги, касающиеся его имущества, но даже не раскрыл их. Судьба не перестает смеяться над ним: теперь он здесь, путешествует как сеньор Раймундо Гуэрра из Аргентины, а исполняет свои обязанности усерднее, чем в бытность пэром и землевладельцем.

Последние четыре месяца его изменили, этого нельзя отрицать. Себастьян потер ладонью подбородок, впервые чисто выбритый с тех пор, как он сменил Итон на Кембридж. Он не мог сказать, нравится ли ему его новая личность, но сейчас это не важно. По крайней мере, он так себе говорил, хотя по ночам, лежа без сна и глядя в полог над головой, он не был таким скептиком.

Внезапно Себастьян встал из-за стола, повернулся к окну и посмотрел на улицу. Внизу на тротуарах, окаймлявших каналы, мелькали редкие прохожие, по воде, словно акулы, скользили лодки. Кроме приглушенных шагов, случайных взрывов смеха и отдаленных звуков вездесущей музыки, он ничего больше не слышал. Полупустой город, как саваном, был окутан грезами о днях своего величия, его заброшенные дворцы хранили угасающие воспоминания о былой славе. Шорох колес экипажей и стук лошадиных копыт не нарушали задумчивую тишину дворцов и каналов, которую Себастьян, приезжая в Венецию, даже не замечал.

На этот раз праздная суета удовольствий не заглушала воспоминаний о путешествиях сюда с матерью в те счастливые времена, которые представлялись сейчас другой жизнью. То были приятные, чудные воспоминания, но события последних лет всегда заслоняли это золотое время, и каждый освещенный солнцем безмолвный миг стал казаться предзнаменованием грядущих проблем.

Да, Венеция тоже была проблемой, решил Себастьян. Ее печальная атмосфера навевала мрачные мысли, вызывала у него сомнения, заставляла не доверять себе. Знает ли он, кем был на самом деле? Способен ли он к исправлению? Или просто обманывает себя, потому что не может смотреть в лицо бездушному бездельнику, каким был раньше?

Скоро он уедет, и тогда его новоявленные сомнения останутся позади, в этом беспокоящем городе. Но сначала он должен исполнить свой долг. Чего бы это ни стоило.

С тайным облегчением Сара выскользнула из апартаментов леди Меррил и закрыла за собой дверь. Все комнаты их бельэтажа выходили на портего, как мистер де Лент назвал длинную запутанную лоджию, тянувшуюся по всей ширине палаццо – от фасада у канала до выхода в сад. Это был своего рода балкон, открытый с обеих сторон, и одновременно большая гостиная.

Холодный ночной ветер, дующий сквозь каменную резьбу балкона, принес острый соленый запах моря, который смыл зловоние каналов. Сара вздрогнула, плотнее стянула на груди шаль и направилась в конец лоджии, выходившей на канал. Светильники здесь не горели, зато газовый светлился из прохода к великолепной лестничной клетке. Видимо, когда палаццо было резиденцией хозяина, лестница просматривалась до нижней площадки, но теперь новые оштукатуренные стены без всякой лепнины и скромная дверь образовали нелепый прямоугольник, который нарушал чудесную архитектуру здания. Но кухня и жилые комнаты прислуги остались на прежнем месте, поэтому дверь внизу постоянно хлопала, когда служанки бегали туда и обратно, или была вообще открыта, как сейчас, если слуга ненадолго отлучался по какому-нибудь поручению.

Леди Анна, имевшая привычку всех расспрашивать, выяснила, что их бельэтаж, как и полуэтаж под ними, разделен на апартаменты из двух-трех комнат, и все жильцы собираются по вечерам в общей гостиной. Сара вдруг подумала, не одолжить ли ей у Юфимии Мортон платье, тогда она могла бы присоединиться к радушной компании внизу, смеяться и болтать как одна из них.

Сара покачала головой. Она знала, что ей там не место, и они бы тоже узнали, посмотрев на ее лицо. Все, чего ей действительно хочется, говорила она себе, – это поскорее отвести взгляд от гипнотического света внизу и перевести его на маленькую дверь, ведущую в ее спальню. Она слишком устала. Но устала задень не больше, чем всегда, обслуживая старую леди. Конечно, ее утомила не леди Меррил, а сын хозяйки, его странное, пристальное внимание к ней.

После ужина мистер де Лент засиделся над бокалом портвейна до тех пор, пока леди Меррил не заявила о своем намерении лечь спать. Наконец он встал, поклонился и вышел. Интерес мистера де Лента был для Сары весьма нежелательным, вызывал у нее тревогу, а сверкающий взгляд будил воспоминание о годах, которые она хотела забыть.

Но, кроме сына хозяйки, оставался еще человек в тени, воспоминание о котором не давало Саре покоя. Мрачное предчувствие сменялось тайным удовольствием, а то, в свою очередь, недоверием, что он смотрел именно на нее. И все же случайным наблюдателем он, можно поклясться, не был. А потом ушел.

Когда-то подобное внимание привело бы Сару в ужас, но здесь не было никого из ее прошлой жизни, кто мог бы ею теперь интересоваться. Что же нужно этому человеку?

Подойдя к своей комнате, Сара отбросила неопределенные предположения, открыла дверь и оказалась в маленькой, но удобной спальне. Помимо ее дорожного сундука, там стояли продолговатое зеркало, складная конторка, старинный платяной шкаф, слишком большой для вещей, которыми она располагала, и железная кровать, где на стеганом покрывале что-то сверкало и блестело в свете ее свечи.

Оставив дверь открытой, Сара осторожно двинулась вперед. Она почти боялась, что это какая-нибудь изощренная выходка мистера де Лента. Когда же она с высоко поднятой свечой пошла к кровати, блеск превратился в пену шелка и кружев, а сверкание – в ослепительные переливы драгоценностей.

Это было шелковое платье, каких Сара никогда прежде не видела, яркое сочетание голубого, розового и золотистого. Бесстыдно кричащий шик, волнующий и нелепый одновременно. Сверху лежала белая полумаска, инкрустированная цветными стразами, и записка.

Первым делом Сара взяла записку и развернула сложенный пополам белый листок невзрачной бумаги.

«Палаццо Беллини. Кампо Морозини.

Сегодня ночью.

Поклон».

И все. Ни подписи, ни адреса.

Мистер де Лент? Вряд ли, она знала его почерк. Конечно, по его просьбе записку мог написать и кто-то другой, а его преувеличенное внимание было только предисловием. Но мистер де Лент не имел удобного случая все устроить, и вообще такое не в его характере. К тому же сегодня он впервые оказывал ей столько внимания.

Сара погладила блестящий шелк. Должно быть, это костюм для одного из карнавалов, про которые говорил мистер де Лент. Ночью, в палаццо Беллини. Разумеется, она туда не пойдет. С ее стороны это было бы полнейшим безрассудством. Не только потому, что она отплатит неблагодарностью за великодушие леди Меррил, выскользнув на гулянье посреди ночи, словно какая-нибудь сладострастная судомойка. Она слишком хорошо знала, что сулят прогулки по городским улицам после наступления темноты.

Не говоря уж о том, что будет выглядеть настоящей шлюхой, одевшись как леди, но с лицом, выдающим ее ложь. Всем известно, что думает мужчина, когда видит такую женщину. Сара опять взглянула на маску и впервые заметила прикрепленную снизу вуаль. Ее лицо…

Поставив свечу на конторку, она заперла дверь, взяла маску и надела ее перед зеркалом. Твердая гладкая маска скрыла верхнюю часть лица, только глаза блестели сквозь прорези, обрамленные сверкающими стеклянными стразами. Золотистая вуаль могла скрыть все детали, но в то же время была достаточно прозрачной, чтобы намекнуть на форму ее губ и линию подбородка. Сара поняла, что в ней можно даже пить и есть, оставаясь неузнанной. Глядя на свое отражение в зеркале, она легко представила, что женщина под маской может казаться настоящей леди, привлекательной, вероятно, даже красивой.

Она сбросила платье, затем и кринолин. Широкие фижмы в стиле предреволюционного французского двора частично заменили ей обручи, и Сара быстро надела маскарадный костюм. Платье шилось для модной талии, поэтому женщине среднего размера было бы почти невозможно застегнуть его без посторонней помощи. К счастью, миниатюрность Сары позволила ей справиться с этим самостоятельно.

Крючки по обеим сторонам корсажа застегнулись легко, хотя глубокий вырез грозил выставить напоказ ее скромное нижнее белье. Она заткнула край сорочки в тесный лиф, потом на пробу расправила и сжала плечи, нагнулась, выпрямилась. Сорочка опять стала видна, но это если много двигаться.

Повернувшись к зеркалу, Сара изумленно ахнула.

Платье было удивительным. Розовые банты, каждый из которых был застегнут сверкающей брошью, каскадом ниспадали по корсажу. Роскошный сине-золотистый шелк, облегающий тело, струился вниз поверх пышной юбки. Везде розовые ленты, розетки из стразов, имитирующих драгоценные камни.

Изучающе глядя на свое отражение, Сара не осмеливалась верить, что платье может сделать ее такой изящной, что ее лицо скрыто под маской и вуалью. Конечно, она не слепая и видит, насколько кричаще безвкусен этот костюм, но кто бы его ни сшил, он явно обладал чувством красоты, ибо сумел добиться ослепительного эффекта. Блеск ее глаз вызван не только светом от свечи.

Она моргнула, чтобы остановить слезы, и повернулась к кровати, где дожидались своей очереди завитой белый парик и золотистые туфли с розовыми бантами, лежавшие на темном плаще.

Когда Сара их надела и опять посмотрела в зеркало, она уже приняла решение. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы задуть свечу, выскользнуть из комнаты и запереть дверь. Сунув ключ в лиф, она бесшумно направилась вдоль портего к черной лестнице. На то, чтобы взять в гостиной карту города и ключ от входной двери, ушла еще пара минут.

По винтовой лестнице, ведущей в сад, она спускалась, держась рукой за оштукатуренную стену и нащупывая каждую ступеньку ногой. Когда ее пальцы коснулись двери, послышались голоса двух жильцов, проходивших мимо. Сара замерла, но голоса снова удалились, и она вышла наконец в мощенный плиткой внутренний двор. Подняв длинные юбки, она выскользнула за ворота и оказалась в узком переулке, пораженная собственной отвагой.

Впереди мерцали сквозь туман уличные фонари, маня ее дальше. В тусклом свете ближайшего из них карта была почти неразборчива, однако его все же хватило, чтобы указать ей дорогу. Она слышала звуки ночи: лай собак, кошачье мяуканье, сердитые и веселые голоса. Но без постоянного, как в Лондоне, грохота экипажей и лошадиного топота каждый звук тут выделялся, был сам по себе, вместо того чтобы сливаться с другими в монотонный шум, который всегда означал для Сары город. Хотя самыми чуждыми были песни, они слышались в темноте повсюду. Три голоса, четыре, десять – она не могла определить, ни сколько их, ни откуда они доносятся, – но все низкие, мужские, звучные. Кто поет, думала она, и почему?

Сара прибавила шаг и остановилась только на перекрестке, где соединялись несколько улиц, образуя площадь, которая на карте называлась «кампо». Дюжину таких она уже видела, пока шла сюда, единственное, что отличало ее от других, – это палаццо, освещенное золотым светом фонарей, откуда доносились музыка, смех да сотни знакомых и экзотических ароматов, перебивавших гнилостные запахи каналов.

Это здесь. Теперь выбор за ней. Она еще может вернуться в свою удобную маленькую спальню. Или может пренебречь осторожностью, шагнув навстречу приключениям, таинственному незнакомцу, ответу на вопрос, который не давал ей покоя с тех пор, как она покинула апартаменты леди Меррил: почему?

Сара шагнула вперед.

В толкотне душных комнат палаццо Беллини трудно было поверить, что слава и величие Республики остались в прошлом. Все гротескное и фантастическое нашло здесь свое воплощение, от тучных полуголых сатиров до грациозных девушек Борджиа, от ярко раскрашенных павлинов до высоких бледных единорогов с серебряным рогом.

Однако водоворот рогов и перьев, фальшивых мехов и сверкающих Масок не интересовал Себастьяна. Он стоял на крошечном островке свободного пространства у входа в зал, опираясь плечами о мраморную стену, и потягивал свое кьянти «Винсанто». Он был высок даже для англичанина и уж значительно выше венецианцев, поэтому смотрел поверх голов, украшенных плюмажами, на парадные двери.

Конечно, если бы она собиралась прийти, то к этому времени уже пришла бы. Но разве женщина может отвергнуть такое приглашение, какое он ей послал?

Вероятно, у де Лента были для нее другие планы на этот вечер. Предположение расстроило его, а поскольку он не знал почему, то расстроился еще больше. Нечто в поведении женщины, в выражении лица, когда она смотрела на своего хозяина, заставляло думать, что обращение де Лента ей неприятно и стеснительно.

Полная нелепость. Она всего лишь проститутка. Она может быть умной, очаровательной, раз стала любовницей де Лента, но ее репутацию, вернее, отсутствие таковой, изменить невозможно. Она придет.

Внезапно в толпе почитателей, окруживших певца, который полагался больше на силу звука, чем на свое умение, Себастьян увидел знакомый высокий парик и недоверчиво прищурился. До сих пор он смотрел только на парадные двери, зная, что не пропустит ее прихода, а она вошла се стороны каналов. Он поискал глазами Джана, чей пост был у той двери, и удовлетворенно кивнул ему.

В общем, как она вошла, не имеет значения. Она теперь у него в руках. Себастьян начал протискиваться вслед за качающимся белым париком, раздвигая плечами толпу нимф и солдат. Наконец он мог разглядеть и платье: определенно то самое, какое он выбрал в мануфактурной лавке.

И все же… спина гордо выпрямлена, даже медленная походка, когда она двигалась сквозь толпу, почти завораживала какой-то вкрадчивой, уверенной грацией.

Она только что подошла к лестнице, когда Себастьян протиснулся мимо последней фигуры, разделявшей их, протянул руку и слегка прикоснулся кончиками пальцев к ее гладкому плечу. Она резко повернулась.

Сара знала, что это должен быть он.

Лицо под тюрбаном полностью закрыто белоснежной маской, нос – как бугорок, губы неподвижные, холодные, бесчувственные. Но зеленые глаза даже сквозь прорези маски не казались холодными, и она инстинктивно чувствовала, что не могла ошибиться. Хотя опознать незнакомого человека после нескольких мимолетных взглядов вряд ли возможно, Сара знала, что это был он, с такой уверенностью, которая потрясла ее.

Она не замечала, что он такой высокий. Даже стоя на лестнице, она была ниже, чем он, и потому невольно смотрела на стеганую куртку, обтягивающую широкие плечи. Но более ошеломляющим было не это, а его присутствие. Шуты и монахини, поднимавшиеся и спускавшиеся по лестнице, беззастенчиво толкали Сару, а когда доходили до него, тут же освобождали место, уступая ему дорогу.

Его пальцы скользнули с ее плеча к руке. Ласка или просто движение? Сара не могла определить. Даже сквозь ткань рукава она чувствовала тепло его ладони, скользившей по ее телу, отчего сердце у нее вдруг заколотилось, щеки запылали. Он поднес ее руку к белым, застывшим губам, но глаза, эти глаза…

– Мадам Мария, полагаю?

Голос низкий, слегка властный, почти мрачный. Взгляд скользнул к ее рту, и Сара замерла. Как много он мог увидеть сквозь вуаль? Она вспомнила свои упражнения перед зеркалом. Немного, заверила она себя. Вообще ничего. Она стояла на виду, оставаясь невидимой, впервые она действительно свободна.

При этой мысли Сара громко засмеялась. Пусть звук получился хриплым, нерешительным, ибо она давно забыла про смех. Но ощущение было таким удивительным, что она снова засмеялась. Хотя он прищурился, глаза зловеще блеснули, сейчас ее это не волновало.

«Мария», сказал он. Вероятно, Мария Антуанетта. Она с любопытством оглядела его восточную пышность: алый тюрбан, изумрудную шелковую рубашку до колен, белые шаровары, слегка прикрывающие золотые туфли с загнутыми носами.

– Месье Мавр? – Она улыбнулась ему сквозь вуаль.

Сара понятия не имела, предназначал ли портной костюм для мавра, турка или араба, но это было весьма похоже.

– Угадали, – проскрипел он, затем быстро подхватил ее, развернул, и она снова увидела перед собой лестницу. – Там наверху танцы. Желаете присоединиться ко мне? – Не вопрос, утверждение.

Сара опять засмеялась, понимая, что он пытается запугать ее. Маленькая рябая Сара задрожала бы, смущенная собственным страхом и его самонадеянностью. Но теперь она уже освободилась от страха. Если б он мог знать, что скрывается под маской с вуалью, то не пригласил бы ее. Она не заслуживает внимания мужчины, склонного к грубым шуткам, даже мистер де Лент выбрал ее своей мишенью только потому, что она всегда под рукой. Мавр, должно быть, вообразил… нечто другое, нечто красивое, эфемерное и столь же обманчивое, как ее маска, что сам хотел увидеть. Именно такой она и была, по крайней мере на этот вечер. Сара дерзко вздернула подбородок, но в глубине души оставались щемящая тоска и медленное умирание мечты, в которую она в общем-то и не верила.

Потом последовало отрезвление. Не имеет значения, почему он послал ей наряд, почему хотел сейчас ее общества. Не имеет значения, противно ли ему ее лицо, извращенец он или садист, который наслаждается уродством. Ему что-то нужно от нее, а ей нужны от него мечта, воспоминание, красота.

– Разумеется, – ответила Сара на его последний вопрос.

Он быстро взглянул на нее, в его глазах было удивление, но волна самонадеянности уже несла ее к танцевальной площадке, которая ждала их наверху.

Когда они вошли в бальный зал, оркестр был едва слышен, его заглушала какофония песен и разговоров, танцевальная площадка, окруженная колоннами, была переполнена людьми в причудливых костюмах, и еще вдвое больше толпилось по периметру зала. Но Мавр просто двигался вперед, и препятствия таяли перед ним, пока он не остановился на маленьком свободном пространстве в середине площадки.

Как только оркестр из пяти музыкантов, вытесненный танцующими под колоннаду, заиграл вальс, Мавр повернул Сару лицом к себе и поклонился.

– Начнем, ваше величество?

– Конечно, мой Синдбад. – Она снова засмеялась, потому что могла.

До этого весь танцевальный опыт Сары ограничивался еженедельными часовыми уроками в женской школе Даннеферт, где при отсутствии партнеров девочки попеременно выполняли роль ведущих. Она даже не представляла, как велика разница между танцем с мужчиной, а не с хихикающими школьницами.

Это напоминало чудесную сказку, хотя она не была стыдливой Золушкой. Она чувствовала себя такой легкой, такой возбужденной, такой невероятно опытной. Мавр был высоким, но из-за пьянящего тумана в голове, окутавшего ее разум, он казался ей почти великаном, его грудь стеной перед ее лицом, так что Саре пришлось откинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его прикосновения, его взгляды разжигали в ее теле огонь, и впервые это не сопровождалось унижением.

Площадка была переполнена, слишком переполнена, и когда они делали разворот рядом с греческой богиней, Мавр притянул Сару еще ближе. Она даже почувствовала давление его ног и вспомнила сотни неуклюжих столкновений, которые происходили под суровым взглядом учителя танцев. Но Мавр двигался сквозь этот хаос легко, словно дуновение ветра. Он вел их к открывшемуся на миг свободному пространству, не разжимая объятий, так что при каждом вдохе она чувствовала, как ее груди упираются ему в грудь. Леди обязана держать партнера на расстоянии, говорил ей разум. Она должна отодвинуться, восстановить надлежащую дистанцию, такое обращение было для леди оскорбительным.

В глубине души Сара знала, что она не леди. У нее теперь есть занятие, как у приличной работающей женщины… раньше не было и этого. Никогда она не может стать леди. Даже надев шелка и драгоценности. Поэтому Сара не отстранилась, когда Мавр наклонился к ней, и она почувствовала его дыхание на своей щеке. Его маска выглядела совершенно бесполой, но эти глаза и тело…

Улыбнувшись под вуалью белой маске, она спросила:

– Почему вы пригласили меня сюда?

Их плавное вальсирование превратилось в вихревое движение, которое закончилось, когда ее спина ударилась о колонну так, что у нее перехватило дыхание. Глаза Мавра сверкали, он молча смотрел на Сару, пока она пыталась отдышаться. Упираясь руками в колонну по обеим сторонам ее высокого парика, он всем своим весом прижал ее к холодному мрамору.

Она ловила взгляды других пар, скользивших мимо в безрассудной жажде наслаждений. Если б она крикнула, наверняка кто-нибудь из них пришел бы ей на помощь. Но Сара не хотела кричать, несмотря на боль в лопатках, да и нервную дрожь, бежавшую по спине, вызывало скорее возбуждение, чем страх.

Вероятно, Мавр что-то прочел в ее взгляде, поскольку выражение глаз у него слегка изменилось, и из-под маски донесся хриплый смешок, настолько же приятный, как голый череп ангела.

– Почему я вас пригласил? Это имеет значение? – ответил Мавр вопросом на ее полузабытый вопрос и чуть отодвинулся.

Прежде чем Сара успела открыть рот, он уже поднял свою маску, которая выглядела на его тюрбане словно лицо какого-нибудь двухголового восточного бога. И он действительно казался богом. Не Адонисом, конечно, но Плутоном он был настолько совершенным, что она даже подумала, не специально ли Персефона съела те зерна[2]. Над черным изгибом густых бровей – широкий умный лоб, сверкающие глаза – как твердые изумруды по обеим сторонам орлиного носа. Однако Сару привлек его рот, полный, кривившийся в ироничной полуулыбке, рот беспутного короля, двуполый в своей красоте и все-таки ужасно, неоспоримо мужской.

Ее скудные достоинства не заслуживали взгляда такого мужчины, как этот. Она бы сбежала, если бы он не загораживал ее своим телом. Но возможность снова прикоснуться к нему, хотя бы оттолкнуть, вызывала дрожь удовольствия, которое приковало ее к месту.

Увидев, что он собирается поднять вуаль, Сара крепко ухватилась за край, чтобы, пусть и ненадолго, продлить иллюзию. Какой бы странный каприз ни заставлял Мавра преследовать ее, этой правды он не выдержит.

– Нет.

– Как вам угодно, – пробормотал он и сжал ее подбородок сквозь вуаль.

Хватка осторожная, но в ней была сдерживаемая сила, она чувствовала швы его перчаток и тепло его рук. За секунду до того, как он стал наклоняться, она поняла, что он собирается делать, и каждая частица ее существа вспыхнула от радостного ожидания. Рот Мавра неумолимо приближался, и она раскрыла губы раньше, чем он коснулся их.

Жар. Удивительный, невероятный, влажный жар мягко-твердых губ. От этого почти нежного прикосновения что-то внутри у нее разорвалось, посылая сладкую боль. Мавр требовал, однако не крал, и она с радостью отдавала, шершавая вуаль царапала ей губы – мука и приятное возбуждение.

Когда Мавр поднял голову, Сара, открыв глаза, увидела, что он пристально смотрит на нее, пока она прижимается к его телу.

– Неудивительно… – Он вдруг умолк.

Она с изумлением обнаружила, что совершенство его облика чуть-чуть нарушилось, потемневшие глаза и два слабых пятна румянца на щеках делали его лицо мальчишеским, почти невинным. Если б не циничный смех. Он медленно провел по ее рту большим пальцем, и Сара прихватила его губами сквозь тонкую вуаль. Мавр сделал глубокий вдох, в котором слышалась легкая дрожь.

– Завтра ночью.

Он шагнул назад и, не успела Сара опомниться, растворился в толпе.

Услышав взрыв аплодисментов, потрясших бальный зал, она, еще околдованная, подумала, что хлопают ей, но все смотрели на оркестр, и до нее дошло, что просто закончился вальс.

Сара выбралась в портего, напрасно ища глазами алый тюрбан и белую маску. Действительно ли он был здесь? Или это ее больное воображение? Но ответ ей дала собственная вуаль, еще влажная от поцелуя. Сара лизнула, чтобы ощутить его вкус. Нет, память о нем ей не требуется. Завтра. Она снова увидит его завтра ночью.

Глава 3

Опираясь на балюстраду третьего этажа, Себастьян видел, как фигура в высоком белом парике идет к выходу. Тело у него задыхалось от жары под слоями шелка, мысли были в полном смятении. Где мог де Лент найти такую женщину?

Ее потрясающие глаза до сих пор не давали ему покоя. В этих глазах не было ни ложной застенчивости, ни скрытой расчетливости проститутки, они были как открытая книга, весь сумбур ее чувств на виду: радость, удовольствие, странная проказливость и не меньше всего страх. Он был достаточно честен с собой и признал, что ее страх возбуждал его, наполняя пьянящим ощущением собственной власти.

Полгода назад он, не задумываясь, использовал бы это в своих интересах. Но теперь подобное удовольствие становилось нежелательным, это осложняло его план, более того, побуждало к отвратительному, неминуемому сравнению: не то ли самое чувствовал де Лент, когда смотрел на Аделу?

Парик наконец исчез из виду, и Себастьян отвернулся. Нет, любовница де Лента хотела поцелуя не меньше, чем он. А насилие этого ублюдка не может быть названо даже соблазнением.

Тут между двумя средневековыми докторами появился Джан и сделал ему знак. Отбросив свои мысли, Себастьян последовал за ним, сейчас он не мог позволить себе отвлекаться от главного, несмотря на искушение и беспокойство. Сейчас он, впервые после разыгранной им смерти от несчастного случая, встретится со своим врагом. Этого момента Себастьян давно ждал с мрачной радостью и чувствовал, как в нем снова поднимается возбуждение. Что это было: влияние мстительной ярости или обманывающий себя демон?

Но все сомнения вкупе с другими мыслями остались позади, когда Джан открыл дверь маленькой боковой гостиной, жестом пригласив Себастьяна войти.

Де Лент, стоявший к двери спиной, лениво повернулся и с любопытством взглянул на него. Себастьян ощутил болезненный шок. Сам во многом изменившись со времени их последней встречи, он подсознательно рассчитывал увидеть подобное изменение в де Ленте. Но перед ним стоял все тот же изысканный джентльмен, которому он бросил вызов в клубе. Де Лент был, по своему обыкновению, в безупречном вечернем костюме, ставшем униформой почти для всех его ночных похождений. Лишь черная маска была данью характеру сегодняшнего празднества.

Когда он протянул руку для формального снисходительного пожатия, Себастьяна вдруг охватил безумный гнев. Как посмел он, чудовище, одеться джентльменом? Как посмел он держать себя с таким достоинством, если не заслуживает ничего, кроме презрения? Себастьян подумал, как легко покончить с этим прямо здесь: кинжал под ребра и толчок из окна.

Нет, де Лент заслуживает и худшего, но тогда он не узнает, почему его убили, не успеет оценить свои грехи, свое наказание. Он умрет, оставшись для общества уважаемым человеком, предательски убитым в вероломных лабиринтах политики и нравственности, какими была Венеция.

Поэтому Себастьян ответил на рукопожатие. Это все, что он мог сделать, чтобы не отшвырнуть руку де Лента и не ударить кулаком в черную маску. Он думал, что готов к этой встрече, он сотню раз мысленно разыгрывал ее, а теперь едва сохраняет самообладание.

– Я получил вашу записку, – по-итальянски, но с сильным акцентом сказал де Лент. – На сегодня у меня еще три приглашения. Но от английских джентльменов.

– И все же вы ответили на мое. Себастьяну хватило присутствия духа внести в свой итальянский легкий привкус испанского. Он рассчитывал, что за двумя чужими языками де Лент не способен узнать голос умершего человека.

– Надеюсь, оно того заслуживает.

– От нашего общего друга я слышал, что вы человек утонченных вкусов. – Себастьян чувствовал себя шутом. Наверняка де Лент видит его насквозь…

– Возможно.

Поймав его подозрительный взгляд, Себастьян заставил себя выразиться более определенно:

– Мой собственный вкус, как и вкус нашего друга, тоже не соответствует общепринятому. Красивая женщина – бесподобное украшение мужской постели… до тех пор, конечно, пока ее не сменяет еще более красивый мужчина.

Де Лент удивленно прищурился, когда понял, о чем он говорит. В Англии столь откровенный разговор мог привести к уголовному обвинению. Но теперь Англия была очень далеко, и как только его удивление прошло, в глазах де Лента мелькнул интерес. Себастьян начал верить, что в конце концов его шарада будет разыграна.

– Да, Венеция – город удовольствий, – сказал он, сдерживая рвение. – Всяческих удовольствий. Многие гондольеры могут стать услужливыми, как любая куртизанка… за надлежащую плату. Если желаете, я представлю вас тем, кому присуще… сочувствие.

Де Лент засмеялся, качая головой, и первая из его оборон пала.

– Боюсь, старина Мэнсфилд ввел вас в заблуждение. Это ведь Мэнсфилд, не так ли?

Себастьян неопределенно пожал плечами.

– Во всяком случае, этот порок я считаю для себя неприемлемым. – Де Лент качнулся на каблуках, в голосе чувствовалась улыбка.

– Тогда, видимо, есть и другие? Миссис Джеффрис не имеет монополии на дома, где любовная боль, возможно, немного буквальнее, чем в обычном понимании.

Де Лент снова покачал головой:

– И тут мои вкусы имеют другую направленность, и я не понимаю вашего желания помочь мне, если бы даже имел такую склонность.

Последние слова казались достаточно невинными, однако де Лент произнес их с легким нажимом, словно ему хотелось быть понятым. Себастьян изобразил застенчивое покашливание.

– Дело в том, что сейчас я испытываю некоторые материальные затруднения. А поскольку я знаю все городские закоулки лучше других эмигрантов, то помогаю всем приезжим, облегчая им путь к удовольствиям.

Де Лент захохотал.

– Да ты всего лишь сводник!

Себастьян оскорблено выпрямился, одновременно пытаясь сдержать торжество в голосе:

– Если вас не интересуют мои услуги, тут есть много других желающих. – Он повернулся и сделал вид, что уходит.

– Стой, парень. Я только немного пошутил над твоими затруднениями. Я не говорю, что меня это не интересует.

Себастьян вернулся, его улыбка под маской стала злобно-насмешливой.

– Рад слышать это, синьор. Что именно вас интересует?

– Мои интересы… разнообразны. Мне уже надоели привлекательные маленькие шлюхи от шестнадцати до сорока. Я хочу расширить свои познания.

– Что вы предпочитаете? Женщину, которая не проститутка? Которая уродлива, обезображена?

– Да, и более того. Я их коллекционирую. Жирных и тощих. Старых и молоденьких. И очень, очень юных. – Глаза в прорезях черной маски плотоядно блестели.

– Кажется, у меня есть девочка на ваш вкус. – Себастьян заставил себя выдавить эти слова. – Я могу вас познакомить сегодня…

– Это не к спеху, – ответил де Лент.

– Тогда завтра.

– Да. Завтра подойдет. Но сначала я хотел бы увидеть лицо моего… партнера.

На этот раз засмеялся Себастьян.

– Я предпочитаю маску. Завтра вы получите другое письмо, оно будет послано с той же предосторожностью, как и первое. А теперь я должен попрощаться, у меня еще много дел на вечер.

Формально поклонившись своему врагу, Себастьян вышел, прежний гнев и злое ликование по пятам следовали за ним, пока он спускался по лестнице. Он не мог забыть темные глаза женщины, и это воспоминание накладывалось на воспоминание о лице улыбающегося де Лента.

Следующий день был ясным. Очищенный дождем воздух сохранил только намек на вчерашние гнилостные запахи в каналах. Из окна спальни Сара видела кусок голубого неба, солнце уже согрело красные черепичные крыши и желтый камень стен. Теперь она могла поверить, что действительно была в той Италии, о которой так красочно повествовалось в путеводителе.

При ярком свете дня уже почти не верилось, что ночные события произошли наяву, а не во сне. Забыв про чистую сорочку в руке, Сара прижала кончики пальцев к губам, где Мавр их целовал. Могло ли это быть на самом деле?

Но доказательство осталось. Когда Сара открыла платяной шкаф, внутри лежал маскарадный костюм, казавшийся теперь немного потускневшим.

Хотя не было ответа на вопросы, которые мучили ее с тех пор, как она следила за незнакомцем, Сара одевалась с улыбкой, чувствуя себя необъяснимо беззаботной. Она скоро увидит его, так он ей сказал, и она верила. Без всяких разумных оснований для своей веры, что противоречило ее характеру и жизненному опыту.

Сара не знала, чего он хотел от нее, и ей было все равно. Прекрасные воспоминания о прошлой ночи делали ее безрассудной и живой. Ни один мужчина ничего от нее до сих пор не хотел, даже саму ее, так что она была в радостном настроении.

Но чудесное ощущение пропало, когда Сара увидела в портего накрытый к завтраку стол и мистера де Лента, сидевшего на одном из двух занятых стульев. Леди Меррил она приветствовала с искренней теплотой, а мистера де Лента сдержанно, зная, что он способен извратить любое слово, которое она произнесет.

Сара напрасно беспокоилась. Какое бы расположение духа ни заставляло вчера мистера де Лента мучить ее, сегодня оно прошло так же быстро, как и появилось. Леди Меррил, всегда медленно просыпавшаяся, сидела молча, пока мистер де Лент добродушно болтал о еде, погоде, достопримечательностях Венеции, но это внезапное дружелюбие пугало Сару больше, чем любое из его рассчитанных оскорблений. В такие дни, как этот, когда он был сердечным и дружелюбным, жгучая ненависть к мистеру де Ленту заставляла ее чувствовать себя мелочной и глупой, почти верить, что все его маленькие жестокости – просто шутки, а она была слишком недоброжелательной и принимала их за чистую монету.

Она почти жалела, что ей не хватит смелости признаться ему в ночном приключении, увидеть его лицо, когда она расскажет ему, как мужчина захотел танцевать с ней, даже поцеловать ее, причем не ради насмешки. Мысль была глупой, и Сара прикусила язык, но воображаемая реакция мистера де Лента очень веселила ее, пока она завтракала.

Наконец мистер де Лент встал из-за стола, вынул из букета, стоявшего в центре, две розы, воткнул одну в прическу матери, вторую в строгий пучок Сары и вышел. Леди Меррил еще смеялась, когда из своих комнат вылетели леди Анна и сестры Мортон, за которыми следовала гувернантка мисс Харкер, сурово хмуря брови.

Леди Анна держала перед собой огромную охапку лилий. Она засунула цветы в вазу, потеснив розы, потом, запыхавшаяся и смеющаяся, шлепнулась на стул напротив бабушки.

– Право, Анна, я почти не вижу тебя за этими цветами, – сказала та.

Мисс Эффи подхватила вазу, но прежде чем она поставила ее на буфет, обе сестры понюхали цветы, обвиняюще взглянули на подругу и сели завтракать.

Глаза у леди Меррил весело блеснули, наверное, она, как и Сара, подумала, что леди Анна огорчила своих подруг, не рассказав им о происхождении букета. Эта мысль Саре тоже не понравилась. Сначала карнавальный наряд в ее комнате, теперь громадный букет лилий, подходящих больше для похорон, чем для ухаживания, у леди Анны. Что происходит? Ведь нельзя же считать это простым совпадением?

Но леди Меррил без малейшего признака беспокойства вернулась к еде, и Сара опять прикусила язык. Это всего лишь ее подозрения, она не могла рассказать о них хозяйке, не открыв больше того, что намеревалась. Она могла подождать. Ответы, если они есть, к этому времени уже появятся. Глядя на молоденьких девушек, теперь возбужденно шептавшихся и хихикающих, Сара внезапно подумала, что ответы могут предназначаться не только им, но и ей.

Было уже за полдень, когда три гондолы наконец стукнулись о причальную лестницу Моло. Сначала мистер де Лент помог леди Меррил выйти на Пьяццетту. Леди Анна и мисс Эффи выбрались из своей гондолы, бесцеремонно оттеснив других пассажиров. Мисс Мортон высадилась с большим достоинством, за ней последовала Сара.

Она почти сразу отстала. Леди Меррил шла под руку с мистером де Лентом и, видимо, не нуждалась в ее обществе, поэтому Сара была счастлива держаться подальше от сына хозяйки. Она позволила себе роскошь внимательно смотреть вокруг, на странную глыбу, здание с плоской крышей, бывшее Дворцом дожей, на знаменитый собор, поднимавшийся за ним.

– Правда, ужасный? – заявила леди Анна, идущая под руку с Мортонами, и указала на собор.

– Он больше похож на какой-то языческий храм, чем на церковь, – согласилась мисс Мортон.

– Он византийский, построен в традициях святой Софии, – объяснила Сара, вспомнив отрывок из путеводителя.

Три девушки сразу остановились и повернулись, их лица выражали недоверчивое изумление. Господи, почему она всегда болтает, хотя давно поняла, что молчание – золото? И почему, когда бы она это ни сделала, люди смотрят на нее с таким выражением, будто она говорящая свинья? Минуло уже шесть лет с тех пор, как она покинула бесчестье своего «муравейника», и четыре года, как она не позволяла себе даже мысленно использовать уличный жаргон. И все равно этого было недостаточно.

Молча посмотрев на нее, девушки снова отвернулись и продолжили свою беспечную прогулку.

– Не могу понять, зачем они вообще такое построили, – сказала мисс Эффи.

Юные леди принялись сравнивать здание с каждым собором, каждой приходской церковью, которые они видели в Англии либо во Франции.

До сегодняшнего дня Сара видела только несколько соборов, и все из них в Лондоне. Но когда они приблизились к зданию, она решила, что базилика с ее причудливыми куполами, с азиатскими остроконечными арками, блестевшими от золотых плиток, неотразимо экзотична. Она бы прекрасно выглядела в Марокко или Константинополе, для Италии она, казалось бы, совершенно не подходила, и все же, как ни странно, смотрелась величественно. Сара медленно откинула голову, пытаясь разглядеть мозаику фасадных арок и детали четырех бронзовых коней, венчающих, центральный портал. За это время остальные уже исчезли внутри, и она поспешила следом.

Когда глаза привыкли к полутьме, она поняла, что весь потолок здесь покрывали мозаики – сотни мозаичных фигур были выложены на мерцающем золотом фоне.

При этом безупречный свет, вливавшийся сквозь высокие окна, не затмевал тут краски потолка, наоборот, купола и арки изысканно блестели. Эта неземная красота будила воображение и вызывала иллюзии наподобие тех, которые она прошлой ночью разделяла с Мавром.

Вздрогнув, Сара с беспокойством огляделась, почти уверенная, что почувствовала его взгляд. На свободном пространстве стояли группы туристов, возле алтаря молились немногочисленные венецианцы. Никто не мог быть переодетым Мавром.

И все-таки ощущение, что он рядом, не проходило. Сара представляла его зеленые глаза, устремленные на нее из тени за колоннами, слышала его голос в каждом эхе. Даже когда ее здравый смысл отверг это как полнейшее безрассудство, она чувствовала его присутствие.

Леди Меррил под руку с сыном обходила церковь, делая замечания насчет Пала д'Оро, сюжета похищения тела святого Марка, роскошного золотого алтаря в ризнице. Девушки шли следом, но Сара продолжала стоять у входа, разрываясь между желаниями скрыть лицо и заглянуть в каждый темный угол, пока не обнаружит своего наблюдателя.

Наконец леди Меррил, устав от созерцания церкви, опять вывела девушек на Пьяццу. Сара с огромным облегчением последовала за ними. Солнечный день, ярко-голубое небо и широкое пространство земного булыжника должны были рассеять дурное предчувствие.

Но увы.

Пока Сара в тревоге стояла рядом с леди Меррил, девушки критиковали колокольню: странность ее красного кирпича в море белого, ее пропорции, ее неудобное расположение на Пьяцце. Леди Меррил без всякого признака беспокойства снисходительно смотрела на них.

С моря подул ветерок, и Сара вздрогнула, когда волоски на ее руках встали дыбом. Она интуитивно знала, что он тут, близко, наблюдает. Пусть остальные слепы и глухи к ощущению, которое шлет ей сигналы тревоги, оно тем не менее было реальным. Пропала радость, когда она подумала, что снова увидится с Мавром. Здесь, в перешитом бомбазиновом платье, с рябым лицом, открытым солнцу, она предстанет сама собой. Но главным и более сильным, чем ее эгоистическое желание избежать разоблачения, было новое чувство опасности, беспокоящее и неожиданное.

Закончив уничтожающую критику несчастной колокольни, леди Анна подошла к бабушке и сообщила о намерении забраться наверх.

– Я слишком для этого стара, – ответила леди Меррил, радуясь избытку ее энергии. – Но Бертран останется со мной, а Сара займет мое место попечительницы вашего девичьего целомудрия. Удачно, что она пошла с нами. Кто знает, какая нечестивая личность может скрываться наверху? – Она улыбнулась собственной шутке.

– Да, мадам, – пробормотала Сара.

Роль для нее самая неподходящая. Как ей быть дуэньей трех невинных младенцев, если она вчера тайком бегала на свидание. Но делать нечего, и она подчинилась.

Девушки не стали ее ждать. Леди Анна и мисс Мортон шепотом вели оживленную беседу, мисс Эффи, идущая сзади, пыталась услышать. Видимо, леди Анна в конце концов разгласила им свою великую тайну, которая так волновала подруг все утро. Сара не делала попытки что-либо выяснить. Поскольку леди Меррил не беспокоится, подслушивание в ее обязанности не входит, а у нее было к этому врожденное отвращение.

Так что Сара тайком оглядывала иностранцев и местных жителей, гулявших по площади или сидевших в кафе под длинными портиками. Мог ли один из них быть Мавром? Нет, все недостаточно высокие, кроме того, она не чувствует здесь его присутствия.

Девушки уже нырнули в открытую дверь лоджии. После короткого разговора на смеси английского с итальянским они дали смотрителю пригоршню монет, вошли в башню и начали взбираться по трапу, служившему здесь лестницей.

В маленькой убогой комнатке смотрителя Сара увидела старую кривозубую женщину, которая что-то готовила на железной печке для еще более кривозубого старика. Тот разрешающе махнул ей. К счастью, леди Анна уже заплатила за ее вход, и она с видом настоящей дуэньи начала степенно подниматься по трапу. Сара усмехнулась. Образец приличия не в состоянии выбросить из головы мысли о мужчине, который ее поцеловал.

Восхождение на колокольню было долгим, и она даже при медленном подъеме слегка запыхалась, пока вышла на солнечный свет. Девушки уже облокотились на подоконник колокольни, смеясь и восхищаясь открывшимся видом.

Когда Сара училась в школе, ежедневные прогулки были обязательными, а на службе у леди Меррил она практически вела жизнь затворницы, поэтому ей пришлось остановиться на пороге звонницы, чтобы перевести дух. Наконец она вошла и сразу обнаружила, что они тут не одни: в дальнем конце, полускрытая куполами, стояла высокая темная фигура.

Мавр. Она знала это. Хотя он стоял к ней спиной, хотя его волосы, бывшие прошлой ночью под тюрбаном, сейчас локонами падали на воротник, но каждая линия его тела, надменная осанка была совершенно узнаваемы.

Он не должен ее видеть. Эта мысль была воплем отчаяния. Теперь он уже не сможет не заметить ее обезображенное лицо, а она не может и не допустит, чтобы это произошло.

Она круто развернулась и начала спускаться по трапу, но, сделав несколько шагов, вспомнила о своих обязанностях дуэньи. Она замерла и стояла в нерешительности, пока легкий шорох за спиной не заставил ее оглянуться.

Сара машинально прикрыла щеки ладонями. Он уже повернулся, однако его взгляд не искал ее в темноте лестничной клетки. Она бы поклялась, что он ее вообще не заметил, если б в его усмешке, хотя и едва различимой, не было чего-то непристойного. Господи, неужели он понял, что это она? Или это лишь плод ее воображения? Да, он явно смотрел на трех девушек, продолжавших стоять к нему спиной. Его надменная осанка изменилась, плечи опустились, аристократическая гордость внезапно слетела с него. Он шагнул вперед… к леди Анне.

На долю секунды в голове у нее мелькнуло предостережение леди Меррил насчет личности, скрывающейся наверху, и Сара уже хотела броситься к девушкам. Но тут он заговорил, и она снова замерла.

– Миледи. – Это было сказано с гортанным акцентом венецианского диалекта.

Лишь теперь Сара поняла, что на нем другой костюм, другая маскировка: грубая одежда местного чернорабочего.

Повернувшись, девушка с презрительным удивлением взглянула на него. Однако униженным он явно себя не чувствовал. Да и с чего бы? Он был таким же чернорабочим, как и Мавром. Из своего укрытия Сара заметила его протянутую руку. Леди Анна, стоявшая с открытым ртом, без сопротивления позволила сунуть ей помятый листок бумаги.

– Мой хозяин просил меня передать это вам.

Он поклонился. На лестничной клетке стало темно, когда он заполнил собой дверной проем, и Сара едва успела отвернуть лицо к стене, потому что он уже проходил мимо. Теплые пальцы коснулись ее голой шеи, потом он ушел.

Сара устало двинулась наверх, она должна что-то сделать, что-то сказать, чтобы как-то исправить случившееся. Но леди Анна только с презрением и вызовом посмотрела на нее, разворачивая записку. Если потребовать у девушки письмо, она все равно не подчинится, а Сара не могла вынести унижения, сплетничая леди Меррил, и, что еще хуже, вопросов о ее собственном странном поведении, которые могла ей задать в ответ леди Анна. К тому же это было бы лицемерием, раз она все еще чувствует на шее прикосновение Мавра. Кто он и что означает его жест? Ласку, предупреждение? То и другое? А если предупреждение, тогда о чем?

Решив, что Сара достаточно запугана, сестры Мортон окружили леди Анну, пока та читала письмо. Девушки возбужденно шептались и загораживали листок, чтобы Сара не могла увидеть ни строчки. Закончив, они прошмыгнули мимо нее и побежали вниз, словно боялись, что она попытается отобрать у них записку, если они тут останутся.

Попытка удержать их была бы бесполезной. Признав свое поражение, Сара позволила себе полюбоваться видом, которым девушки так многоречиво восхищались. Далеко внизу раскинулась панорама города – красный кирпич, белый камень и черепичные крыши простирались до морского берега. А далее Сара видела перламутровый блеск лагуны. На расстоянии лабиринт каналов и улочек выглядел как единая каменная кладка. Город казался таинственным даже с этой выгодной позиции, откуда все было на виду.

Возвращаясь к трапу, Сара с непонятным удовольствием подумала о записке Мавра, он тоже был человеком таинственным.

Поскольку леди Анна, к явному удивлению бабушки, заявила, что есть на улице под портиком – это вульгарная иностранная привычка, долгое чаепитие проходило в позолоченных комнатах кафе «Флориан» на Пьяцце. Затем все отправились к своим гондолам. Леди Анна и сестры Мортон ушли вперед, занятые разговором.

До Моло еще оставалось несколько метров, когда леди Анна вдруг замерла, глядя на лодки, и сестры под взрывы смеха потянули ее дальше. Леди Меррил не обратила на девушек никакого внимания и продолжала спокойную прогулку, но Сара поняла, что леди Анна смотрит на одного из гондольеров, который ждал их у причала Моло. Разумеется, он так же держал весло, как и другие, так же коснулся рукой шляпы при их приближении. Только его одежда, пусть и соответствующего белого цвета, была слишком хороша для простого гондольера, а лицо слишком красиво, такую красоту многие женщины считают неотразимой. Оглянувшись на девушек, Сара не сомневалась, что знает содержание записки Мавра, как будто сама ее прочла.

Леди Анна и мисс Мортон сели в первую гондолу, держась за руки и с восхищением разглядывая красивого юношу. Сара бросила полу отчаянный взгляд на леди Меррил, увидела, что хозяйка одарила девушек спокойной улыбкой, и совсем пала духом. Какая бы игра тут ни велась, она не столь безобидна, в этом Сара была уверена. Но что она могла сделать?

Леди Меррил приняла бы ее слова за беспочвенные подозрения и сплетни, причиной чему могла быть ее собственная безнравственность.

Голова у Сары пухла от вопросов. Почему Мавр послал за ней прошлой ночью? Почему он ее поцеловал? Может, он рассчитывал получить сведения, чтобы похитить леди Анну? Может, хотел выкуп… или собирался тайно бежать с девушкой в надежде на щедрое брачное соглашение, когда их поймают. А может, он действительно работал на этого лжегондольера…

Одно предположение сменялось другим, еще более невероятным. Однако Сара молча села вслед за раздраженной мисс Эффи во вторую лодку, пока мистер де Лент помогал матери устроиться в третьей.

Когда они плыли назад, из гондолы леди Анны постоянно доносился смех. И хотя Сара все это время с беспокойством ожидала внезапной ловушки, они благополучно вернулись в палаццо. Только мисс Мортон, желая получше рассмотреть какой-то береговой знак, случайно уронила в канал носовой платок.

Глава 4

Себастьян задумчиво смотрел из окна казино «Джалло», благодаря свою удачу, которая заставила леди Анну влезть на колокольню только в сопровождении подруг и любовницы де Лента.

Передать ей записку не составило никакого труда, хотя поначалу он собирался использовать колокольню только для слежки за девушкой, чтобы найти благоприятную возможность. Он был вполне доволен и тем, что увидел сам, и отчетом Джана.

Однако не эта победа занимала мысли Себастьяна, а преследующий его образ маленькой женщины в тускло-коричневом шерстяном платье и старомодной шляпе, отвернувшей лицо к кирпичной стене.

Эти мысли тут же рассеялись, когда в дверь гостиной постучали. Тряхнув головой, Себастьян взглянул на карманные часы. Ровно девять. Чем бы де Лент ни занимался, он всегда приходил без опоздания. Себастьян захлопнул крышку часов, сунул их в специальный кармашек и подошел к зеркалу. Да, полумаска закреплена правильно, мягкая шляпа прикрывает волосы. Де Лент ни разу не видел его без модных бачек, теперь чисто выбритый подбородок делает его столь же неузнаваемым, как и любая полная маска.

– Войдите, – по-итальянски пригласил он.

Двойные двери распахнулись, впустив дворецкого-испанца (где только Джан сумел отыскать его?), за которым следовал безупречно одетый джентльмен.

– Сеньор де Лент, – нараспев произнес дворецкий, поклонился и закрыл за ним дверь.

На этот раз Себастьян уже более спокойно встретился лицом к лицу с человеком, напавшим на Аделу и едва не убившим его самого. Прежний гнев еще кипел глубоко внутри, но ярость постепенно истощила себя. Признак ли это спасения или только другая слабость и непостоянство, которые не позволяют ему все время одинаково ненавидеть де Линтаг?

– Уважаемый синьор, – произнес Себастьян по-итальянски, но с акцентом, характерным для сеньора Гуэрры. – Я очень рад, что вы смогли прийти.

– Ни за что бы на свете это не пропустил, – ответил де Лент, вольно располагаясь в предложенном кресле.

Он улыбнулся. Лицо румяное, светится здоровьем.

– Выпьете? – Себастьян налил себе щедрую порцию рома, ибо сейчас крайне в этом нуждался.

Когда де Лент покачал головой, он сел напротив и быстро сделал глоток из высокого бокала.

– Обычно я не столь… вовлечен вдела подобного рода, синьор, но я хотел убедиться, что это соответствует вашему пристрастию. – Себастьян придал голосу нотку беспокойства в надежде, что она скроет более резкие чувства. – Я бы хотел, чтобы один из друзей Мэнсфилда передал хороший отзыв обо мне.

Де Лент засмеялся.

– Потому что многие из наших друзей одинаково развращены? Все, что вам угодно. Если девушка здесь…

– Она здесь. – Себастьян повысил голос, чтобы его слышали за дверью. – Доминика! Доминика!

Когда проститутка быстро вошла в комнату, он краем глаза наблюдал за де Лентом. Из достоверных источников он знал, что ей двадцать лет, хотя на вид не больше двенадцати. С огромными кроткими глазами, нежным пухлым личиком она выглядела красивой, невинной и тягостно юной.

Увидев ее, де Лент выпрямился, глаза у него засверкали.

– Привет, Доминика. – Голос тихий, словно она была маленьким зверьком, которого он старался не испугать.

Доминика прекрасно играла свою роль. Огромные глаза лани с притворной неуверенностью смотрели на Себастьяна.

– Подойди сюда, – приказал он, борясь с противной тяжестью в желудке.

Даже зная, что все это одно притворство, Себастьян чувствовал себя подлецом, когда женщина-ребенок нерешительно шла к де Ленту. Тот посадил ее на колено и стал покачивать, извращенно пародируя отеческую заботу. Она хихикнула.

– Очень мила, – одобрительно сказал де Лент.

– Тогда я вас покину. – Себастьян встал.

– Плата?

– Ее мать придет, когда вы закончите, хотя утром я вернусь, если вы еще будете здесь. Всего хорошего, синьор.

Стремительно выйдя из комнаты, Себастьян прислонился к закрывшейся за ним двери.

Что он делает?

Но потом он вспомнил Аделу, то, что она пережила, оттолкнулся от стены и решительно зашагал по коридору. Он делает то, что должен, хотя это лишь малая часть кары.

Однако не Адела, а неприметная женщина в черном тревожила его душу, когда он плыл в гондоле по каналам. И сегодня ночью, как он надеялся, этой раздвоенности будет положен конец.

Мистер де Лент не ужинал дома, мисс Харкер еще несколько часов назад ушла в свою комнату. Леди Меррил, которая всегда говорила, что старым женщинам вроде нее много времени для сна не требуется, наконец тоже отправилась в спальню. Там Сара по желанию хозяйки читала ей стихи из любимого посмертного сборника Байрона, а горничная тем временем готовила старую леди ко сну. Через полчаса леди Меррил легла в постель, лампы были погашены, и Сара освободилась от своих обязанностей до утра.

Идя к себе в комнату, она думала о событиях этого дня, казавшихся ей весьма странными. Руки у нее так дрожали, что она только со второго раза отперла дверь спальни. Виной тому нервное истощение, решительно сказала она себе, зная, что это лишь часть правды.

Ей хотелось убежать от всего случившегося за день: от записки, про которую она не сказала леди Меррил, от подозрений, о которых не могла ей сказать, от растущего ощущения, что должно случиться нечто ужасное, в чем будет виновата лишь она. Вчерашнее обещание Мавра казалось ей счастливым избавлением, хотя вообще не имело смысла, поскольку именно он был причиной всех ее страхов и смятения.

Когда дверь открылась, Сара с громко бьющимся сердцем, подняв высоко свечу, пошла к кровати.

На стеганом покрывале не оказалось ни другого платья, ни другого письма. Ничего.

Она с разочарованием села на матрас. Чего бы Мавр ни хотел от нее, видимо, он это получил, для него и для его планов она больше не имеет значения.

– Я освободилась, – громко сказала она.

Все равно ничего хорошего из второго приглашения выйти не могло. Она рада покончить с ним и его переодеваниями. Но даже повторив сотню раз эти разумные уверения, она представила свое будущее: унылая, бесцветная жизнь в роли сиделки престарелых леди, пока она тоже не состарится, будет негодной для работы и вернется туда, где родилась.

Крепко зажмурившись, Сара поставила свечу на ночной столик с большей силой, чем требовалось, задела аккуратную стопку книг, и ей пришлось схватиться за подсвечник, чтобы удержать его на краю стола. Французский учебник для начинающих, английская грамматика, учебник по географии лежали под ее новейшими приобретениями – старым экземпляром путеводителя по Венеции, купленным на деньги, которые она скопила, и брошенными женскими журналами, которые леди Анна и Мортоны привезли с собой. Столько грез и разочарований.

После шестнадцати лет, скрашенных только дружбой с Мэгги и общением с их удивительной семьей, она рассчитывала, что, получив кое-какое образование, сумеет добиться успеха. Мэгги нашла себя в муже и развитии своего голоса, Нэн – в заботе о младшей сестре и маленьком сыне. Гарри стал учителем. Фрэнки не сомневался, что его место всегда было на улицах, где он родился.

А кто она, Сара? Этот вопрос уже много лет преследовал ее, хотя она не задавала его в те отчаянные дни, когда ей достаточно было иметь еду и часть сухой постели. Она не сестра, не мать, не жена. Два года после замужества Мэгги и еще четыре года, пока Мэгги оплачивала ее учебу в школе для леди, она думала, что единственное, чего она хочет, – это респектабельность. Но затем поняла, что это неправда. Она страстно желала найти свое место в обществе, быть признанной им даже без обычного титулованного родства, какое имеют другие женщины. И пусть она сама непривлекательна, ей страстно хотелось быть частью чего-то красивого.

Вот почему Сара избегала всего, что напоминало ей о безобразии улиц, о ее чувстве неполноценности, с которым она так долго боролась. Вот почему ее так манила Венеция, вот почему она так хотела, чтобы Мавр выполнил свое обещание.

Покорно вздохнув, Сара вслепую потянулась за одним из журналов, но едва уловимый шелест заставил ее оглянуться в тот момент, когда на стол, как маленькое видение, упал кусочек бумаги.

Вот оно. Лист обычной почтовой бумаги, теперь запечатанный каплями воска. Она дрожащими руками сняла его, и по столу покатилось что-то гладкое и круглое.

Это была жемчужина. Сара машинально попробовала ее на зуб, как научилась это делать на улицах. Настоящая. Должно быть, еще один подарок, но почему Мавр присылает ей нечто столь экстравагантное?

Развернув записку, она узнала почерк:

«Площадь Манин. Как только сможете».

Себастьян ловким ударом длинного весла остановил гондолу у причальной лестницы. Он предпочитал эту лодку, когда греб сам, более короткую, чем гондола, с единственной открытой скамьей, без темного верха над пассажирским отсеком.

Перед ним была площадь, серая в газовом свете и ночном тумане маленькая площадь, совершенно пустая… если не считать маленькую темную фигуру, стоявшую в ореоле белой дымки от фонаря, да столь же призрачную бродячую кошку, трущуюся о ее лодыжки.

Себастьян полагал, что причалил бесшумно, однако фигура повернулась в его сторону, и он увидел под капюшоном блеск глаз, сверкающих как драгоценные камни.

«Это не она», – первое, о чем с внезапным облегчением подумал Себастьян. Дневная игра оказалась излишне смелой, а его подарок слишком ничтожным или слишком подозрительно благородным, чтобы соблазнить ее. Проститутка решила во всем признаться де Ленту, который вместо нее послал кого-то другого, чтобы заманить обманщика в ловушку и разгадать его планы.

Но когда видение освободилось от кота и направилось к лестнице, поспешные выводы Себастьяна мгновенно улетучились. Хотя они виделись только раз, он узнал этот гордый поворот головы, это изящное покачивание бедер под темным плащом, явно не поддерживаемым кринолином. Она совсем не походила на ту сгорбленную женщину, которую он всего несколько часов назад оставил в звоннице. Тем не менее Себастьян не сомневался, что это она. Его тело узнало ее, ответив тяжестью в паху и дрожью ожидания, пробегающей по коже.

Она уже подошла к лестнице, молча и без всяких колебаний шагнула в лодку.

Она доверяла ему. Себастьян видел это в ее непринужденных движениях, в том, как она повернулась к нему спиной, когда села на скамейку.

Да, он хотел соблазнить ее, но готовился к битве с хорошо вооруженным противником, к обоюдной схватке воли, ума и тел. Но это же была ее капитуляция, а к ней он совсем не готовился, к ее сдаче лодочнику, которого нанял таинственный незнакомец с подозрительными намерениями. Она все знала, однако не выглядела сдавшейся, чем еще больше вывела его из равновесия.

Себастьян пытался вызвать чувства, которые должны быть у мстителя: жажда удовлетворения и праведный гнев. Увы, ее грация, когда она садилась на скамейку, затмила все мысли о святости.

Сжав зубы, Себастьян поставил весло в паз уключины и одним легким движением вывел гондолу на середину канала.

– Полагаю, вы доставляете меня к нему, – сказала наконец она.

Голос спокойный, без малейшего намека на возбуждение, словно она говорила о погоде. Он посмотрел на черный капюшон – единственное, что мог видеть со своего места. Как де Лент сумел найти такую женщину? И кто она?

– Si, – пробормотал Себастьян.

Она вдруг повернулась к нему, и он слегка наклонил голову, чтобы гондольерская шляпа скрыла его лицо.

– Это вы, – сказала она.

То ли обвинение, то ли прозрение.

– Конечно, моя дорогая, – с легкостью произнес нараспев Себастьян, хотя фальшь этой легкости уловило даже его ухо.

– И какую игру вы затеяли?

Глаза в прорезях маски сверкнули, она перекинула ноги через скамью и теперь оказалась с ним лицом к лицу. По крайней мере этот вопрос не требовал от него мелодраматических заявлений.

– А как вы думаете?

– Я думаю… – Она помолчала, гневный взгляд смягчился. – Я думаю, что вы намерены соблазнить меня.

В повисшем молчании слышался только плеск воды под веслом, пока Себастьян машинально вел гондолу между едва видимыми стенами зданий, теснящихся вдоль канала. Эта проклятая маска, эта вуаль. Ему хотелось сорвать их с ее лица, увидеть, что скрывается за ними. Хотелось, чтобы игру вел он сам, оставаясь при этом неузнанным, а не эта женщина, его жертва.

– Если вы действительно так думаете, тогда почему вы здесь? – спросил он.

– До сих пор никто еще не хотел меня соблазнить.

Простые слова, но таившие в себе какую-то боль.

Нет, рябая проститутка вряд ли могла иметь в виду более изысканную сторону физической близости. Себастьян не знал, то ли он хочет насладиться этой болью, то ли смягчить ее, но в данную минуту ему было все равно. Он бросил весло на дно лодки. От стука она вздрогнула, посмотрела вниз, затем перевела взгляд на Себастьяна. Лодка закачалась, когда он медленно наклонился и сел перед ней так близко, что ее колени оказались между его бедер. Она ухватилась за планширы, ища опору. Темный плащ распахнулся, и стал виден лиф тускло-коричневого дорожного костюма, нелепого и в то же время почему-то трогательного на фоне мишурного великолепия карнавальной маски.

Себастьян протянул руку, медленно, чтобы она могла остановить его, потом стянул ее капюшон, высвободив копну рыжеватых локонов, мерцавших в свете кормового фонаря. Она застыла, только маленькая белая рука в немом протесте сжала край вуали. Он не спорил, просто обхватил ее за шею и притянул ее голову к себе. Она подчинилась, не отвернула лицо, пока он искал ртом ее губы.

Они были твердые, немного холодные из-за вуали, но затем приглашающе раскрылись под его поцелуем, и, наклонившись, она прижалась к нему. От этого движения лодка снова закачалась, ее тело замерло, однако ее рот… ее рот был таким жаждущим, таким мягким и удивительным, что Себастьяну потребовалась вся сила воли, чтобы не сорвать проклятую вуаль. Плечи у нее расслабились, голова откинулась, подчиняясь его губам, и осознание своей власти еще больше воспламенило Себастьяна.

Когда поцелуй закончился, она долгое мгновение не отводила от него взгляда. Тень падала ей на лицо, поэтому ее глаза оставались непроницаемыми, и он пытался разобраться в своих чувствах. Она не должна так волновать его, он целовал сотню женщин, ее губы не могут слишком отличаться от всех других.

– Вы хотите меня, – наконец прервала она молчание. – Но, имея некоторое представление о том, кто я, вы знаете, что мне совершенно нечего вам предложить.

Категорическое утверждение было абсолютно несовместимым с их поцелуем и легким наклоном ее тела, еще прижимавшегося к нему.

– Вы красивая женщина.

Она сразу отпрянула, гневно отвернув голову.

– Не смейтесь надо мной.

– Я не смеюсь! – по-мальчишески горячо возразил Себастьян.

Она молча передвинулась на скамью, чем нарушила ощущение тесной связи между ними и вернула его к действительности.

Теперь они плыли по такому узкому каналу, что Себастьян мог дотянуться руками до зданий по обеим сторонам. Здесь не было тротуаров, белые стены вырастали прямо из воды, которая серебрилась под светом кормового фонаря. Поставив весло на место, Себастьян вел лодку по каналу, она не смотрела на него, а маска не позволяла ему разглядеть выражение ее лица.

– Если вы уверены, что я знаю, кто вы, тогда зачем вы носите маску? – с некоторой резкостью спросил он.

– Я хочу скрыть от вас не кто я.

Легкое ударение предполагало совершенно другой смысл: если не кто, значит, она имела в виду какая. Должно быть, она в самом деле не знала, что ему известно, как она выглядит, с удивлением подумал Себастьян.

– И вы не снимете маску, чтобы позволить мне коснуться вашей щеки, ваших губ? – спросил он. – Даже не позволите мне поцеловать вас?

– Нет, – тихо сказала она. – Даже ради этого.

Она снова отвернулась, и Себастьян хранил молчание, пока они плыли к месту назначения, к палаццо Контарини, потому что де Лент еще нужен был ему в казино «Джалло», которое Себастьян арендовал только для исполнения своей мести. Он чувствовал некоторое беспокойство, везя ее в свою резиденцию, это было слабым местом его стратегии. Она не была частью первоначального замысла, так что интрига с ней могла нарушить его планы в отношении де Лента.

Однако чувство, которое сейчас раздражало Себастьяна, больше походило на вызов, чем на беспокойство. Что она, проститутка, могла ему сделать, если даже потом и найдет это место? Когда он с ней закончит, она будет предоставлена улицам и каналам Венеции.

Сара смотрела, как Мавр причаливает возле одного из фасадов, похожего на сотни других разрушенных палаццо, которые они уже миновали.

– Значит, мы прибыли?

– Да, мадам.

Пока он, легко спрыгнув на тротуар, привязывал раскачивающуюся лодку, она оглядела здание, возвышавшееся позади него. Палаццо, которое сняла леди Меррил, было достаточно большим, чтобы сделать там семь апартаментов, не считая комнат прислуги, по это сооружение выглядело грандиозным и, более того, устрашающим. Белые каменные стены, запятнанные грязью и липким илом, источали холод, черные входные двери были закрыты, толстые, глухие, словно вызов или дурное предзнаменование. Над ними она увидела нечто вроде резьбы, потемневшей от плесени, а затем вдруг поняла, что это изображение громадного паука, который полз по каменной паутине.

«Заходи в мою гостиную», – сказал паук мухе. Вспомнив строчку из детского стихотворения, она вздрогнула.

Первый раз с тех пор, как надела маску, она снова почувствовала себя маленькой, слабой, ничтожной. Ее хозяин задумал нечто большее, чем ее соблазнение, в этом она была уверена. Девушка вроде нее может бесследно исчезнуть за этими стенами, никто про нее больше не услышит, даже не узнает и не встревожится.

Заметив краем глаза какое-то движение, она испуганно повернулась. Мавр уже спустился по причальной лестнице, чтобы помочь ей выйти.

Она осторожно поднялась, чувствуя неверную опору под ногами, и взяла предложенную ей руку. Этой ночью она могла быть такой, какой хотела: таинственной, бесстрашной, возможно, даже красивой.

Она вышла из лодки.

Глава 5

Позже Сара не могла вспомнить, как они с Мавром оказались в помещении, которое он назвал большим салоном. Он театрально распахнул двери, откуда хлынул поток золотого света, и дальнейший путь запечатлелся в ее сознании лишь головокружительным движением. Полсотни слуг, не обращавших внимания на ее маску и костюм хозяина, с таким фанатичным усердием бросились выполнять свои обязанности, что у Сары зарябило в глазах. Мавр стремительно шел между слугами, как будто даже не видел их, предоставив ей бежать за ним по пятам и уклоняться от служанок и ливрейных лакеев.

Ее плащ, его шляпа, его нелепая гондольерская куртка были моментально унесены разными слугами. Еще дюжина свечей были зажжены, чтобы осветить им дорогу, поклоны были сделаны, Двери открыты, напитки предложены. Но Мавр без задержки преодолел два лестничных пролета и ряд комнат, игнорируя вызванную ими суету. Как только хозяин остановился наконец в самой большой комнате, взрыв активности угас, слуги вышли, двери за ними закрылись. Сара с Мавром остались наедине среди внезапной, оглушительной тишины.

Комнату освещали бесчисленные канделябры и масляные лампы, расставленные на каждой ровной поверхности, с непреклонной ясностью выставляя напоказ гниющие восточные ковры, изъеденные молью портьеры, испорченные водой тканевые обои» видимые на стенах между десятками старинных безыскусных картин, писанных маслом. Такую разруху и запустение, как символ гибели, Сара видела однажды в школьной библиотеке на гравюрах Хогарта. Все здесь выглядело слишком реальным, слишком уродливым для ночи иллюзий, все, кроме человека, стоящего посреди комнаты.

Он казался даже выше, чем недавно в лодке, и действительно был прекрасен. Мраморно-гладкая кожа, аристократический нос, высокие скулы под черной тенью бровей, однако суровый пристальный взгляд зеленых глаз неожиданно противоречил слишком чувственному рту.

Эти черты были ей уже знакомы с той ночи, когда он на полминуты снял маску, но теперь Сара увидела темные круги под глазами, а также крошечные морщинки, разбегавшиеся от их уголков. Они были не от смеха, эти явные признаки напряжения, усталости, беспутного образа жизни, частого прищуривания или гнева. Сара до сих пор была уверена, что у него есть некий план – относительно ее, леди Анны или даже леди Меррил, – вовсе не отличающийся благородством, хотя страсть в его взгляде, когда он смотрел на нее, тоже не подлежала сомнению.

«Какой же я должна выглядеть в моем перешитом черном бомбазине и маске, инкрустированной стразами? Но лучше, чем с открытым лицом», – безжалостно сказала она себе, игнорируя знакомую боль.

Он пока не видел ее липа, это ясно, иначе бы в его глазах не было желания. Что бы Мавр ни задумал, он хотел ее, по крайней мере сейчас, и она не собирается ничего делать, чтобы этому препятствовать. Безрассудная мысль, но Сара была разумным человеком и знала, что вряд ли еще когда-нибудь прельстит мужчину, который захочет от нее чего-то большего, кроме десятишиллинговой плотской близости.

– Я Сара. – Голос показался ей чужим: низкий, уверенный, а не подавленный полушепот.

– Вы можете называть меня… Грим.

– Значит, я должна была проявить большую изобретательность со своим именем. Сара не может соперничать с Гримом.

Он прищурился.

– Это мое имя. По крайней мере часть его.

Он взял с подноса, оставленного слугами, клубнику, оторвал хвостик и предложил ягоду ей легким движением руки, словно принц в детской волшебной сказке, охваченный нетерпением.

Сара молча съела клубнику, не снимая вуали.

– Благодарю вас, лорд Грим.

Он вздрогнул от выражения почтительности и одарил ее суровым взглядом из-под тяжелых бровей.

– Почему вы сюда пришли?

Сара направилась через комнату к древней софе из конского волоса, стоявшей возле столика с подносом, села на нее и взяла сочный абрикос.

– Почему вы пригласили меня? – спросила она, держа абрикос у губ.

Он перевел взгляд на ее рот, и она почувствовала, что краснеет от его явного внимания.

– По-моему, вы уже сами ответили на этот вопрос. Чтобы соблазнить вас.

Саре вдруг захотелось раздразнить его, искусить, посмотреть, как далеко она может зайти в своей игре.

– Прекрасная работа, пока вы ею занимаетесь.

Она даже не успела сделать вдох, потому что он вдруг оказался на ней, всем весом прижав ее к пыльной софе. Она чувствовала жар его тела, его рот был в дюйме от ее губ, взгляд словно проникал ей в душу. Абрикос выпал из ее ослабевших пальцев на пол.

– И вы ничего не чувствовали, когда я вас целовал у колонны на маскараде в палаццо Беллини? – Слова едва доходили до нее сквозь громкий стук сердца в ушах. – Не чувствовали ничего в лодке?

Он провел длинным изящным пальцем по ее губам, медленно склонился к ее лицу, так что вуаль, еще влажная от их поцелуя, с каждым его вздохом щекотала ей кожу.

– Если бы не чувствовала, вы думаете, я была бы сейчас здесь? – хрипло прошептала она.

Какие-то мгновения он просто, не мигая, смотрел на нее. Он собирался поцеловать ее, и невольно она стала тянуться к его губам. Внезапно, без всякого предупреждения, он встал и тихо засмеялся.

– Нет, милая Сара, я знаю, когда моя работа хорошо сделана.

Она продолжала ошеломленно лежать, затем приняла сидячее положение, готовясь к яростной отповеди.

– Ешьте абрикосы. – Он указал на фрукты на подносе. – И больше не испытывайте меня.

Сара машинально взяла абрикос. Зачем она пришла сюда? Нужно уйти, пока еще не слишком поздно. Вместо того чтобы подняться и уйти, она поднесла фрукт ко рту.

Пока она ела, он ходил по комнате, словно лев, посаженный в клетку. Нет, это избитое сравнение не подходило такому человеку. Львы благородные и смелые, у них золотистая шкура. А он опасный и гибкий, скорее пантера, вдруг попавшая в полосу света и стремящаяся вернуться в ночь.

Ночь. Слово пришло как ответ на вопрос, который Сара не могла облечь в слова: почему вместо чувственного, безрассудного любовного свидания их встреча оказалась чем-то слишком реальным, слишком запутанным и неловким. Она требует мрака, тайны, иллюзии анонимности.

Сара решительно встала, положила фруктовую косточку на поднос, затем приподняла вуаль настолько, чтобы задуть тонкие свечи ближайшего канделябра. Мавр, или Грим, не важно, резко повернулся к ней, однако лишь молча смотрел, как она гасит две лампы и еще полдюжины свечей.

– Вы собираетесь ввергнуть нас в полную темноту?

Она не могла понять, что скрывается за его словами, но ответила с непривычным хладнокровием:

– Если полная темнота возможна.

Найдя возле следующей коллекции подсвечников щипцы для снятия нагара, она с быстрой последовательностью загасила каждое пламя, чувствуя на себе взгляд Мавра.

– Вы просили меня снять маску, – сказала она, покраснев. – Когда все лампы и свечи будут погашены, я так и сделаю.

Он продолжал смотреть на нее – лицо, как холодный мрамор, глаза, как пылающие угли. Не меняя выражения, он взял ближайший подсвечник и одним выдохом задул его.

Темнота затушевала прогнившее великолепие комнаты, скрыла прошедший век, смягчила пятна запущенности. Сара бросила последний взгляд на лицо Мавра и погасила оставшуюся свечу. Теперь комнату освещал только свет полной луны, проникавший сквозь широкое окно в дальнем конце.

Сара замерла, глядя на темный силуэт. Пока глаза привыкали к темноте, она не могла различить детали внешности Мавра, зато каким-то странным образом ощущала его, казалось, слышала его дыхание, почти вообразила, что чувствует даже его сердцебиение. Потом он шевельнулся, разрушив иллюзию, и она тут же отпрянула, когда он в три шага сократил расстояние между ними. Одной рукой Мавр поймал ее за талию, развернул, прижал к себе, а другой – сорвал с нее маску.

– Я мог бы сделать это в любое время, милая Сара, – угрожающе произнес он с явным намерением испугать ее.

– Я знаю.

Маска упала на пол, его рука обхватила ее лицо жестом отнюдь не успокаивающим, а собственническим, даже слегка грубым. Большим пальцем он погладил ее подбородок, губы, щеки, надавил на веко, не сильно, хотя достаточно ощутимо, чтобы это стало предупреждением: «Теперь я могу сделать с тобой все, что захочу».

У нее мелькнуло воспоминание об иных грубых прикосновениях, иных угрозах, о других руках на ее лице и теле. Но прикосновение этой руки вытеснило те воспоминания, как холодный ветер отгоняет дым.

Пока не слишком поздно, она еще может уйти.

– Было ошибкой приезжать сюда, – тихо сказал он ей.

– Я так не думаю.

Сара надеялась, что это правда. Она не могла бы поклясться, что Мавр ее не обидит, но он не похож на человека, которому доставляет удовольствие причинять женщине боль.

Он засмеялся.

– Возможно, я не очень преуспел в своих попытках соблазнить вас. Мне бы следовало пообещать вам секреты, которые вам не знакомы, переживания, о которых вы не подозревали. Я же, наоборот, пытаюсь вас отпугнуть.

– Не обещайте мне ничего, – опрометчиво сказала она и пожалела об этом.

Он провел костяшками пальцев по ее щеке.

– Вы не любите красивые слова? – Голос у него смягчился до притворного напева, однако Сара чувствовала в его теле напряженность, опровергающую ложь.

– Я никогда не получала обещаний от мужчин, которые бы не прогнили изнутри. – Зачем она говорит об этом ему? – Во всяком случае, – быстро прибавила она, – от вас я, конечно, не получу обещания, которому не следует верить. Просто снова поцелуйте меня и не говорите ничего, что не принимаете всерьез.

– Простите, Сара. – По его тону она поняла, что он говорит искренне.

Затем он сделал, как она просила.

Впервые Сара чувствовала его губы не сквозь вуаль, и это было настолько потрясающим, что она задохнулась. В ответ он полностью завладел ее ртом, а движения его языка рассылали по ее телу приливные волны новых ощущений, которые омывали все ее существо. Мавр поглощал ее, брал все, что она давала, просил больше и больше, и единственное, чего ей хотелось, – это перелиться в него, чтобы он мог наполниться ею.

Постепенно ярость атаки ослабела, превратившись в череду кратких поцелуев, волна ощущений убыла, оставив ее бездыханной. Но Сара еще раз обнаружила, что силой воли управляет своим телом, что ей нужен такой мужчина, как он.

Ее ищущие пальцы нащупали гладкие пуговицы его рубашки, которые быстро поддались, и она с удивлением поняла, что под рубашкой голая теплая грудь. Как будто Мавр и в самом деле обычный чернорабочий, не имевший привычки носить фланелевое белье или не имевший денег на подобные изыски. Она чувствовала фактуру его кожи, немного более шершавую, чем ее собственная, и ощущала приятную дрожь под ладонями. Сара невольно издала одобрительный звук, и он тут же внезапно отстранился.

Пока она собиралась с мыслями, чтобы спросить у него, что не так, сильные руки легли ей на плечи и развернули ее спиной к нему. Он расстегивал сзади ряд пуговиц с такой привычной сноровкой, что туман, застилавший Саре глаза, рассеялся, а очаг ее желаний угас до тлеющих углей. Она повернулась в тот момент, как он закончил, стараясь что-нибудь прочесть в бледном овале его лица, который могла различить в темноте.

– Вы хотите меня? – спросила она, не трудясь скрыть разочарование и замешательство. – Или все это лишь часть вашей игры, как ваши костюмы и приглашения?

Сара почувствовала его взгляд:

– Я хочу вас. Я хочу вас больше, чем следовало бы. Она еще не верила ему, но страстно хотела поверить.

– Хорошо. Потому что я тоже хочу вас. Медленно высвободив руки из рукавов платья, она стянула его через голову, затем сбросила нижние юбки. Ее движения выдавал только шорох слоев ткани, и она гадала, как много видел Мавр, стоявший почти рядом. У нее было суеверное ощущение, что его ночное зрение несравненно лучше, чем у нее. «И все же недостаточно хорошее, чтобы разглядеть мое лицо». Тем не менее, когда она начала возиться со шнуровкой корсета на спине, ее опасения подтвердились.

– Разрешите мне, – пробормотал Мавр.

Он снова развернул ее, на этот раз с большей добротой, и прикосновение его ладоней, загрубевших от гребли, вызвало у нее приятную дрожь. Он без труда распустил шнуровку корсета, при каждом движении легко касаясь сквозь расширяющийся просвет ее спины, прикрытой тонкой сорочкой, отчего кожа у нее горела, как от ожога. Сара чувствовала, что корсет свободен, но позволила Мавру трудиться еще несколько секунд, желая сохранить это ощущение. Потом наконец отошла, чтобы расстегнуть крючки стальной планшетки.

– И что теперь?

– А теперь я намерен выполнить свои обещания. Мавр взял ее под руку, провел к темному очертанию длинной низкой софы и подтолкнул вниз.

Сара не поняла, что он предлагал ей – лечь или сесть, поэтому она села. Мавр не стал возражать, опустился перед ней на колени, двумя быстрыми движениями стянул с нее дешевые ботинки, затем грубые чулки. Был ли он ласковым или грубым, нетерпеливым иди дразнящим? Она не могла определить этого из-за тумана в голове. Она лишь ощущала полный сумбур эмоций, настолько сильный и противоречивый, что не понимала, то ли умрет, если он возьмет ее, то ли умрет, если он этого не сделает. Она лишь была уверена, что по крайней мере одно из двух случится непременно.

В немой просьбе он дернул за петельку ее панталон, и она, развязав тесемку, приподнялась, чтобы он мог их снять. Теперь, когда на ней осталась только сорочка, она знала наверняка, что поворачивать назад уже слишком поздно.

И еще она знала в глубине души, что ей и не хочется делать этого.

Глава 6

Когда он грубо схватил ее за руку и властно толкнул на софу, она подчинилась.

Внутри у него кипело безысходное отчаяние. Даже зная, кто она, Себастьян не хотел этого делать, но по совершенно другим причинам, которые не собирался исследовать. Если он был неподкупным орудием возмездия, его чувства не должны иметь с этим ничего общего, но Себастьян смотрел на смутную тень женщины, беспомощно лежащей перед ним, и думал, что он действует настолько же из мести за Аделу, насколько и ради себя.

– Почему вы пришли сюда? – уже второй раз за ночь спросил он. – Скажите мне правду.

Сара молчала, и он подумал, что она ему не ответит.

– Потому что вы пригласили меня, – наконец тихо сказала она. – Потому что вы, эта ночь и все это – нечто вроде грез о красоте. А в моей жизни мало красивого.

Слишком горькие слова. Он невольно отпрянул, затем поднялся с софы и быстро сбросил остатки своей одежды, пока сумбур противоречивых чувств не лишил его самообладания.

Себастьян заставил себя вспомнить ее лицо. Она не красива. Если даже не считать едва различимые шрамы, она слишком бледна, слишком незначительна и бесцветна. Так он говорил себе, но слова боролись с его желанием. Даже прикрытая сорочкой, она все равно возбуждала его, а он не хотел уступать вожделению, которое заставляло его позабыть все, ради чего он пригласил ее сюда. Но, когда она шевельнулась, протянув к нему руку с немым вопросом и мольбой, вожделение победило.

Он приподнял ее лишь настолько, чтобы освободить от сорочки, затем опустился на колени и припал к ее рту. Она готова была принять его. Он чувствовал это по дрожи ее тела, по тому, как она подняла бедра ему навстречу. Восставшая плоть жаждала ее тепла, и он подчинился, упершись сначала в холмик мягких завитков, потом скользнул во влажную расщелину складок, которая направила его внутрь.

Себастьян с трудом удержался, чтобы сразу не протаранить ее. Вместо этого он медленно опустился на нее, однако почти тотчас же встретил сопротивление и пробормотал ругательство. Она не шевельнулась, не издала ни звука, хотя была горячей, как печь, и скользкой от желания… Так что было неправильно? Он попытался сделать новый толчок, чтобы проникнуть чуть глубже, но она не пустила его дальше.

Однако ее руки притягивали его к ней, даже когда ее тело сопротивлялось. Он короткими осторожными толчками продвигался вперед, пока не вошел наполовину, закусив губы от желания резким ударом подчинить себе это неподатливое тело. Наконец ее внутренние мышцы, напрягшиеся в защите от него, уступили, сжав его в медленном жарком объятии.

Он задохнулся от нахлынувшего ощущения и посмотрел на ее лицо, белевшее в темноте, с огромными чашами темных глаз, почувствовав, как они вбирают его душу. Он должен покончить с этим немедленно, пока совсем не забыл, почему он привез ее сюда.

Он сделал толчок, потом снова и снова, удары стали равномерными, однако ни поцеловать ее, ни прикоснуться к ней он не посмел. Она сама притянула его к себе, и он потерял всякое самообладание.

Женщина не издала ни звука, единственным ответом были ее пальцы, вцепившиеся ему в волосы. Эта немая страсть должна была оттолкнуть его, но лишь еще сильнее распалила. Она пыталась отгородиться от него немотой и неподвижностью, пыталась держать его за ними, однако Себастьян знал, что это уже не подействует. Он хотел, он должен был преодолеть ее противостояние.

Он усилил осаду, используя губы, язык, зубы, руки, все, чему научился за годы разврата. Ее тело напряглось, дыхание участилось, но она по-прежнему не двигалась. Себастьян в расстройстве ущипнул пальцами сосок, и она вдруг простонала. Руки притянули его голову к ее рту, ее тело качалось в такт с ним, она издавала подавленные, невнятные звуки, походившие больше на грусть и боль, чем на удовольствие. Потом она выгнулась с рыдающим криком, ее внутренние мышцы сжали его плоть, и он кончил без всякого предупреждения и самоконтроля.

Его опалил жар. Исходящий от нее, пылавший у него внутри, сделавший его слепым и глухим ко всему, кроме этого огня и невнятных звуков женщины под ним.

Постепенно ощущения шли на убыль, возвращалось здравомыслие. Когда он встал с софы, холодный воздух быстро охладил жар его страсти.

«Помни, кто она, – сказал он себе. – Помни, что она сделала».

Сара просто лежала, неподвижная, как труп, бледная, как спящая красавица. Глаза были не видны под тенью бровей, но Себастьян чувствовал, как они следят за ним, словно владеют некоей частью его. Он вдруг отвернулся и, найдя белое пятно своей рубашки, надел ее.

– Что было не так? – спросил он, желая, чтобы Сара отвергла свое удовольствие, разрушила хрупкое ощущение связи.

– Ничего, – спокойно произнесла она. Стиснув зубы, он застегнул рубашку. Что не так с ним? Он хотел ее больше прежнего и был почти встревожен, что она хочет его.

– Я в этом сомневаюсь.

– Почему вы не хотите мне верить? – Тихие слова не содержали упрека, но они подействовали на него больше, чем любой крик. – Я знаю, что вы не можете сомневаться. После этого.

– Откуда вы можете знать? – Он слишком поздно осознал, что его слова равносильны признанию, к тому же совершенно ребяческому.

Повернувшись спиной, Мавр надел брюки, пока Сара переживала бурю эмоций. Все было по-другому, так необычно, так замечательно… Она не знала, что именно чувствует и почему, явным было только облегчение, настолько сильное, что ей хотелось плакать.

Ее душа была полна странным умиротворением. Каждая из прежних встреч оставляла у нее ощущение вины, страха или ужаса, что она не настолько женщина, чтобы быть даже обыкновенной проституткой. Теперь, когда Сара не думала о своей неполноценности, у нее сложилось впечатление, что именно партнер пристыжен, испытывая те же самые чувства.

– Почему вы решили соблазнить меня?

– А вы сожалеете об этом? – ответил Мавр вопросом на вопрос, слишком быстро и напряженно.

– Разве я выгляжу сожалеющей? – Она засмеялась, поняв, как нелеп этот вопрос в темноте, и поправилась: – Разве в моем голосе звучит сожаление?

– Нет.

– Значит, у меня правдивый голос. Я не сожалею. Он стоял на фоне окна, его силуэт возвышался над ней, и все же Сара чувствовала себя могущественной, словно держала в своих руках часть его и он боялся ее вырвать, опасаясь, как бы она это не разбила.

– Вы пытаетесь сменить тему. Почему я?

– Когда я впервые увидел вас…

– Не лгите мне, – прервала Сара, чувствуя фальшь в его пылких словах. Все ее подозрения ожили вновь. – Я не красавица, чтобы вселить в мужчину страсть. Если бы вы могли увидеть меня, то я не была бы сейчас здесь.

– Уверяю вас…

– Это все, чего вы хотели от меня? – Он промолчал. – Если вы не отвечаете, тогда я сама постараюсь угадать. Наиболее вероятное предположение – это доступ к леди Анне. Вы послали ей цветы ночью, когда пригласили меня на маскарад, и на следующий день передали ей письмо. Я лишь предлог, чтобы добиться ее прекрасного общества и богатого приданого? – И даже несмотря на это, она думала, что его страсть к ней была настоящей.

– Сара, – твердо произнес Мавр, садясь рядом на софу. – Обещаю вам, завтра ночью вы узнаете всю правду.

Наконец-то. Она принудила себя забыть приятное облегчение.

– Почему завтра? В чем дело? Почему вы опять собираетесь увидеться со мной? Если вы действительно хотели меня… вы уже получили желаемое, и нет причин встречаться снова. А если вы хотите чего-то еще, не разумнее ли сказать мне об этом сейчас, пока я наиболее склонна думать о вас доброжелательно?

Мавр поднялся с софы.

– Если это доброжелательность, то я боюсь увидеть вашу недоброжелательность. – Он смотрел на нее сверху вниз, и, даже не видя его глаз, она чувствовала тяжесть его взгляда. – Почему вы расспрашиваете меня? Это же вы хотите спрятаться за масками и темнотой. Зачем вы теперь разрушаете тайну?

– Не знаю, – тихо сказала она. – Я стараюсь притворяться, но я не могу забыть, что иллюзия – это не реальность. Все это ужасно запутанно. Ночь для меня – просто иллюзия, а она все время оказывается только сном, и я хочу ее разрушить.

– Почему бы просто не жить в данную минуту?

– Потому что минута – ложь. Я не могу верить, я не хочу верить… – Она умолкла, осознав, что начала повышать голос. – Мне хочется украсть нечто приятное для воспоминаний. Но я не желаю обманывать себя.

– А вы когда-нибудь обманывались? – уже с любопытством спросил он, поскольку они сменили опасную для него тему.

– В этом отношении? – Сара махнула рукой, подразумевая все, что между ними произошло. – Нет, конечно. Такого рода обстоятельство само по себе обманчиво, чтобы вселять какие-то надежды. Мечты вселяет отчаявшимся людям благополучие.

Он вдруг опять сел рядом, не касаясь ее, но все же близко, так что она могла чувствовать жар его тела него взгляд, мягкий, как ласка. Она подавила дрожь.

– Возможно, отчаявшийся сам внушает себе мечты, – пробормотал он.

Сара покачала головой.

– Вам не требуются мечты, чтобы наполнить свой желудок, если у вас есть деньги, чтобы исполнить более приятные желания.

– Мечтают не только о еде. Не говорите мне, что вы приехали сюда потому, что ваш работодатель вас не кормил.

Вспомнив о леди Меррил, она почувствовала угрызения совести и заставила себя вернуться к первоначальной теме разговора.

– Счастлива я или несчастна, у меня есть долг перед моим работодателем, сэр. И если вы намерены причинить зло леди Анне… Я должна знать.

– Долг! – фыркнул он, и внезапно ощущение близости и зарождающегося взаимопонимания между ними – все умерло. – Ваш работодатель вообще не знает, что такое долг.

– Как вы можете…

– У нас есть еще немного времени, – холодно прервал он. – А потом возвращайтесь исполнять свой долг.

Он притянул ее к себе и поцелуем заставил умолкнуть. Его рот был жадным, требовательным, и она с такой же яростью отвечала ему. Он вдруг отпустил ее.

– Я не могу этого сделать!

Затем Сара обнаружила, что опять лежит на софе, но теперь ничком, ее щека прижимается к заплесневелой подушке, а он стоит позади. Она поняла его намерения. Она могла встать. Ничто здесь ее не удерживало, ни деньги, ни слова, ни его руки, хотя она знала, что скоро они это сделают. Мавр просто дает ей возможность и, если она ею не воспользуется, он уже больше не предложит.

Она не хотела уходить и вздрогнула от неожиданного удовольствия, когда он положил ее ногу себе на колено, слегка оттолкнув ее в сторону. Затем она почувствовала его тяжесть на софе.

– Дайте мне ваши руки, – сказал он.

Ни «милой Сары», ничего другого, лишь полное отсутствие эмоций в голосе, но за его внешним равнодушием ощущалось нечто большее.

– Вот, пожалуйста.

Вытащив из-под живота руки, она вытянула их над собой, и теперь ее предплечья опирались только на подлокотник софы. Мавр опять выругался, схватил ее запястья и, склонившись над ней, придавил их всем своим весом к подушкам. Она задохнулась, когда твердая плоть нашла горячую расщелину, открытую поднятой сорочкой. Чувствуя знакомую пустоту, требующую заполнения, Сара подняла бедра, и он скользнул вдоль нежной складки вниз, пока не замер у входа.

Несколько секунд оба не двигались, слышалось только их смешанное возбужденное дыхание.

– Вы не можете… скрыться от этого! – наконец выговорила Сара.

Она не знала, откуда пришли эти слова, но их правота, должно быть, колокольным звоном отозвалась в нем, и Мавр ринулся вперед.

Сделал толчок, еще один, еще, медленно, осторожно, и Сара проглотила звуки, рвущиеся из горла. Каждое движение было удивительным, давление будоражило нервы, которые не затронула их первая страсть. Она забыла о времени, забыла о себе, однако не могла забыть о нем. Он был везде, у нее внутри, на ней, вокруг нее. Она хотела прикоснуться к нему и попыталась освободить руки. Он ей не позволил. Ритм ускорился, ведя ее вместе с ним, разочарование мешалось с нарастающим удовольствием, пока внезапная обжигающая волна не прокатилась по ее телу.

– Хватит! – едва выговорила Сара. – Остановитесь!

Но если он и слышал, то не обратил внимания, безжалостно погружаясь в нее, уводя ее даже за пределы возможного, где не было ни звука, ни вздоха, ни мысли, только пожирающий огонь и наслаждение, туда, где подобные слова ничего не значили.

Сара медленно приходила в себя. Когда Мавр наконец отпустил ее, она перевернулась и села.

Ей даже не требовалось видеть лицо Мавра, она чувствовала его напряженность и, до того как он успел заговорить, выпалила свои вопросы:

– Почему вы приехали в Венецию? Откуда вы? Чего здесь добиваетесь? – Голос у нее был хриплым, дрожащим, и Мавр, казалось, чуть-чуть расслабился.

– Первое совершенно не ваше дело. А что касается остального, то вы легко можете угадать и мою национальность, и мою цель. Я уже говорил, что вы скоро это узнаете. – Несмотря на мягкость его тона, слова были твердыми.

– Вы собираетесь причинить мне зло. Я в этом уверена. Ненависти ко мне вы не испытываете, но хотели бы меня презирать, и я не знаю почему. Это вообще не имеет смысла.

– Вы слишком многое понимаете, – натянуто произнес он, потом замолчал, и Сара затаила дыхание.

Наконец он сделал выдох и направился к окну, сбрасывая по дороге рубашку.

– Я вас не понимаю. – Казалось, Мавр говорил это себе. – Я не могу поверить… но должен поверить… Я творю нехорошие дела. Я уже потерял вкус к безрассудству, и мне бы не следовало поступать так, как сейчас.

– Что вы имеете в виду? – прошептала она. Мавр не ответил. Пока он смотрел в окно, Сара молча изучала его тусклый силуэт, подсознательно отметив, что он явно из тех людей, кто привык, чтобы ему подчинялись. Ей следовало бояться его, но она не боялась. Сколько прошло времени? Десять минут? Час? В конце концов он медленно вернулся к софе и на этот раз сел так близко, что их бедра соприкоснулись. Мавр обнял ее, однако вместо поцелуя лишь прижал ее к груди, словно хотел утешить ее… или себя.

– Откуда вы, маленькая заблудшая голубка? – прошептал он. – Как вы попали в этот Богом забытый город?

Вопросы определенно были не к месту и не ко времени. Сара попыталась вырваться, но инстинктивно почувствовала, что сейчас ему очень нужно просто держать ее в объятиях, а раньше это никому еще не приходило в голову. Поэтому осталась на его груди, теплой, шершавой от курчавых волос, слыша под ухом стук его сердца.

– Ночь принадлежит мечтам, не кошмарам. Хватаясь за мечты, мы сами внушаем их себе, помните?

– Разве? Я лгал, когда говорил о погоне за мечтами. Для моих время давно прошло.

Он снова погрузился в молчание, и Сара, не представляя, какие демоны его обуревают, решила не задавать вопросов.

– Скажите, я был груб с вами? – наконец спросил он.

– Нет, – честно ответила Сара.

– Но я был. И должен быть снова. Когда придет время заканчивать, что от меня останется? Что останется от каждого из нас?

Она не знала, что он имеет в виду, но по спине у нее пробежал холодок. Казалось, Мавр и не ждал ответа, поэтому они долго сидели молча, пока он не поцеловал ее и с большой нежностью опять толкнул на софу.

– Пош, – сказал он, выводя Сару из полудремы. Должно быть, его беспокоило то, что темнота стала менее плотной, приближался рассвет. Сара этого не заметила, но, когда она стряхнула приятное оцепенение и повернула голову, чтобы посмотреть на него, то поняла, что уже может различить его лицо. Еще не полностью очнувшись, она молча оделась, связала порванную ленту маски. Едва она ее надела, как в дверном проеме тут же показался слуга. Она бросила последний взгляд на Мавра, который стоял к ней спиной, глядя в уже посеревшее окно.

– До свидания, – хрипло произнесла Сара.

– Прощайте, Сара.

Голос был таким холодным и равнодушным, что сердце у нее сжалось, и она склонила голову, принимая завершение игры.

Слуга проводил ее через анфиладу пустых гулких комнат, тусклый свет его лампы бросал на стены прыгающие тени, а ее каблуки громко стучали в тишине.

Он широко распахнул перед ней громадные черные двери, и она шагнула на улицу. Пока они шли из комнаты Мавра к выходу, снаружи заметно посветлело, вдоль канала на фоне неба уже вырисовывались силуэты крыш. Сара молча села в лодку, слуга так же молча вез ее к апартаментам леди Меррил. Она смотрела, не видя, на скользящие мимо палаццо и лавки, на газовый свет фонарей, тонущий в холодной серости рассвета.

Это была ночь, какую она не могла себе представить. В основном удивительная, отчасти ужасная, а вся настолько приводящая в замешательство, что Сара чувствовала себя так, будто в голове у нее клубятся тяжелые облака.

Когда Сара вышла на кампо Манин и сняла маску, здания уже приобрели оттенки сплава олова с алебастром, а к тому времени, как она добралась до палаццо Боволо, краски вернулись к жизни потоком желтой пастели. С трудом преодолев лестничный пролет, Сара открыла дверь бельэтажа, заперла ее за собой и, как в тумане, двинулась по безмолвному коридору к своей комнате. Там она разделась до сорочки, упала в постель и, засыпая, снова подумала: «Чего еще он может хотеть от меня?»

Глава 7

«Это – невозможно».

Себастьян повторял эти слова как молитву, пока они не утратили весь смысл. Он лежал, растянувшись голым на кровати, следя за восходом солнца и покачивая в руке пустой бокал. Что он пытается сделать? Он хотел справедливости для Аделы, это непреложный факт. Но почему-то все, что могло быть таким простым и казалось таким справедливым, таким правильным, в его исполнении становилось извращенным.

Он хотел ее, Сару. Он знал это с первой секунды, как остановил на ней взгляд, только думал, глупец, что его вожделение сделает предстоящую задачу лишь более приятной. А вместо этого совершенно забыл про Аделу в жаркой темноте ночи, в обладании Сарой и, похоже, здесь и кроется объяснение того, что все происходит не так, как он рассчитывал.

– Сэр? Вы хотели помыться до назначенной встречи.

– Себастьян поднялся. – Благодарю, Джан.

Слуга помог ему накинуть халат, затем открыл дверь в комнату с огромной медной лоханью и чаном горячей воды. Себастьян машинально вымылся, побрился и оделся, устраняя из головы все мысли, все желания, пока не осталось ничего, кроме пустой скорлупы.

Хорошо. Так и должно быть.

– Мистер де Лент ждет, – сказал Джан, протягивая золотистую полумаску.

Себастьян вышел в сверкающее безоблачное утро. Небо было таким голубым, что казалось раскрашенным. Усталость притупила его чувства, поэтому он быстро нырнул под навес гондолы, предоставив Джану вести лодку к казино «Джалло».

У двери Себастьяна встретил один из английских слуг и провел его в комнату, где он вчера оставил Доминику с де Лентом. Тот сразу отозвался на стук, дав разрешение войти.

– А, сеньор Гуэрра, – искренне сказал он и поднял в знак приветствия бокал.

Де Лент был в том же костюме, теперь находившемся в изрядном беспорядке, а его всегда безупречно причесанные волосы стояли на голове дыбом.

– Очень рад, что вы зашли поинтересоваться другом. – Он выудил из кармана и бросил ему пятисовереновую монету.

Себастьян машинально поймал ее и, направляясь к свободному креслу, пытался обуздать гнев, желание ударить этого самодовольного человека, поквитаться с ним. И опять возник тот же вопрос: за Аделу или не только?

Обходя софу, он заметил неподвижно лежащую фигуру. Взъерошенные черные волосы, расслабленное тело, юное, очень юное лицо. На миг в его памяти мелькнул образ другой черноволосой девочки, он снова увидел слезы и кровь, услышал вопли ужаса. Себастьян вдруг испугался, что опять стал причиной трагедии, что на этот раз девушка мертва… Потом, заметив, что грудь у нее поднимается и опускается, сумел наконец вздохнуть и сел напротив де Лента.

– Значит, она была в вашем вкусе, синьор? – небрежно спросил он. – Похоже, вы совершенно утомили ребенка.

– О да, – с удовольствием признался де Лент. – Она так соблазнительна, что полностью изнурила меня. Все, как вы обещали… за исключением того, что она уже не девственница.

– Вы не просили у меня девственницу, и я не утверждал, что она невинна, – с видом оскорбленного достоинства ответил Себастьян.

– Да, но я позволил себе надеяться. Тем не менее она была хороша, чрезвычайно соблазнительна и несомненно больше подходит мне, чем несведущий беспризорный ребенок, который надоел бы после одной ночи. Дело в том, что девочка умеет делать… – Он приятно улыбнулся. – Вы сами когда-нибудь наслаждались ее умением?

Себастьян посмотрел на девушку. Хотя глаза у нее были закрыты, легкое напряжение в лице выдавало, что она не спит.

– Нет, – твердо сказал он. – Я предпочитаю женщин постарше.

– Жаль. – Де Лент нежно взглянул на Доминику. – Возможно, я должен подарить ей какую-нибудь безделушку, может, пару красивых туфель. Несправедливо, если мать все у нее заберет.

– Тогда сделайте это любым способом, – резко произнес Себастьян, но, увидев, что де Лент нахмурился, заставил себя смягчить тон. – Простите, синьор. Я немного смущен, что не понял, чего вы хотели. Знаете, девственниц очень трудно найти, у меня, как говорится, в запасе нет сейчас ни одной. Хотя есть кое-какие возможности поискать, если вы желаете.

– Всегда, – улыбнулся де Лент. – Но это не к спеху. Думаю, ваша маленькая девочка займет меня еще на несколько дней.

– Тогда я прослежу за этим. – Себастьян вскочил, как будто очень торопился. – Если хотите, можете пользоваться этим любовным гнездышком. За небольшое вознаграждение, – прибавил он.

Де Лент цинично усмехнулся:

– Что вам позволит сократить ваши расходы, не так ли? – Себастьян лишь униженно пожал плечами. – Хорошо, не стану отрицать, что в данном случае вы это заслужили. Если вы приведете другой столь же приятный сюрприз, я заплатил бы вдвое дороже. Я им воспользуюсь. Себастьян кивнул:

– Мэнсфилд сказал, что вы были честным человеком. – С этими словами он покинул комнату.

Сара вышла к завтраку с опозданием, голова у нее болела, в глаза будто насыпали песок. Ощущения прошлой ночи цепко удерживали ее невидимыми пальцами. Когда она пила чай, жидкость была отголоском иного жара, касавшегося ее губ, когда она сжимала чашку, она ощущала упругость его мускулов, а не фарфор. Она чувствовала себя чужой, одинокой и беспомощной, хотя вокруг нее все оставалось прежним.

Когда убрали со стола, леди Анна, отказавшись от уроков, бесцельно ходила по лоджии, пока бабушка диктовала свои письма, а затем нависла над плечом Сары, подписывающей конверты, и отошла только после того, как был запечатан последний.

– Бабушка, я непременно должна вернуться на площадь Сан-Марко. Вчера мы забыли покормить голубей. И еще мисс Коннолли сказала мне, что в ее путеводителе говорится, что каждый путешественник должен есть под портиком или на площади. Я чувствую себя глупой, что мы упустили свой шанс и ели в кафе «Флориан».

Леди Меррил искоса взглянула на Сару, услышав наглую ложь насчет путеводителя, но сказала:

– Почему бы и нет?

Естественно, сестры Мортон решили присоединиться к ним. Поскольку мисс Харкер опять воспользовалась случаем, чтобы остаться дома, а мистер де Линтдо сих пор еще не вернулся, пять дам сели в две гондолы и отправились на короткую прогулку.

Второй уже раз за это утро плывя по каналам, Сара бросила тревожный взгляд на хозяйку. Ее долг заверить леди Меррил, что внучка лгала ей, однако незначительный проступок девушки не шел ни в какое сравнение с ее собственным приключением, и Сара долго не решалась заговорить.

– Ваша светлость, – наконец выдавила она, – я не говорила леди Анне о своем путеводителе.

Леди Меррил засмеялась.

– Может, я и старая, но отнюдь не дура.

– Я знаю, мадам. Просто… я сама должна была сказать вам.

Хозяйка похлопала ее по руке.

– Не стоит принимать любую мелочь так близко к сердцу. Я вижу, когда у меня под носом ведется и фа в любовь. Это дело молодых людей. Я бы не хотела, чтобы ты покрывала девушек, но ты не должна и шпионить за ними. Тебе самой это не нравится, а кроме того, пусть молодая девушка учится находить выход из такого положения или вообще не флиртует.

– Благодарю вас, мадам, – искренне ответила Сара.

Вскоре они причалили к Моло и отправились на Пьяццетту. Леди Анна буквально подпрыгивала от нетерпения, пока они делали заказы, и жаловалась, что колонны портика закрывают ей вид. Леди Меррил хранила молчание и спокойно пила чай, даже когда внучка, двумя глотками опорожнив свою чашку, вскочила и заявила о намерении покормить голубей. Она лишь сказала, чтобы та взяла Сару и подруг.

– И пусть ведет себя не слишком безрассудно, – шепнула старая леди Саре.

– Вы уверены, что желаете остаться в одиночестве?

Саре действительно не хотелось оставлять старую леди одну, но к ее искреннему беспокойству за хозяйку примешивалось эгоистичное желание уклониться от заботы о леди Анне, когда она вспомнила их последнюю совместную прогулку.

– Со мной все будет в порядке, – весело сказала леди Меррил.

И Сара без возражений последовала за девушками через Пьяццу, держась на расстоянии в надежде, что не привлечет их внимания.

Сестры Мортон разбрасывали кусочки своих ячменных лепешек голубям, которые немедленно слетались на кормежку, но леди Анна бросила целую, позволив толстым птицам ссориться из-за нее и устремив пристальный взгляд в сторону колокольни.

– Он сказал, что будет сегодня здесь? – простодушно спросила мисс Эффи.

Сестра недобро посмотрела на нее, затем убийственным взглядом одарила Сару. Почувствовав, что краснеет, Сара заставила себя не опускать глаза. Леди Анна взглянула на нее без всякого значения, но твердо.

Сара пыталась игнорировать девушек, надеясь, что они скоро забудут о ней. Увы, их упорное молчание и неотступные изучающие взгляды в конце концов стали действовать ей на нервы.

– Я не скажу. В мои обязанности не входит докладывать о ваших беседах леди Меррил.

– Благодарю вас, – радостно сказала леди Анна. Мисс Мортон неуверенно посмотрела на нее, а мисс Эффи лучезарно улыбнулась Саре и протянула ей кусок лепешки для голубей. Сара приняла его неохотно, сознавая, что втянута в заговор, когда ей всего лишь хотелось подтвердить свой нейтралитет.

– Я не получала от него известий со вчерашнего дня, – наконец ответила подруге леди Анна. – Я только надеюсь… – Она умолкла и начала беспокойно ходить по Пьяцце, все ближе подходя к колокольне. – Прошлый вечер был таким удивительным. Я не могу выбросить его из головы.

Сара похолодела, вспомнив собственную ночь и страшась неминуемого сравнения. Но когда леди Анна продолжила, она быстро успокоилась. Судя по рассказу, дело ограничилось только страстным шепотом и свешиванием полуодетой из окна.

– Что бы стоило бабушке снять апартаменты двумя этажами ниже. – Леди Анна вздохнула. – Тогда бы я могла прыгнуть в его объятия, не думая о своей безопасности…

Мисс Мортон засмеялась.

– При такой высоте это и в самом деле было бы необдуманным поступком. Ты бы потопила его лодку и утонула в канале.

Мисс Эффи старалась подавить хихиканье.

– Я умею плавать, – надменно заявила леди Анна. – И кроме того, вот еще почему я бы не прыгнула. У меня, знаешь ли, есть голова на плечах.

– Ну и что? – вмешалась мисс Эффи. – Разве это не было самым восхитительным приключением в твоей жизни?

– Это было неописуемо. И теперь я чувствую… Я чувствую головокружение. Такую легкость, словно я могу полететь. Но каждую минуту, когда его нет рядом, я страдаю, так ужасно и так приятно.

Но каким бы приятным, невинным и очаровательным ни казался рассказ Анны, Сара могла думать лишь о своем головокружительном сумбуре эмоций, в сравнении с которым описания леди Анны выглядели бесцветными и неинтересными, как бумажный носовой платок рядом с дорогим шелком. Конечно, чувства Сары – не любовь, но все же намного сильнее того, что она когда-либо надеялась испытать.

Закончив свое повествование, леди Анна с превосходством взглянула на подруг.

– Если вы сами этого не пережили, вам просто не с чем сравнить.

Мисс Мортон закатила глаза.

– Право, Анна, не стоит вести себя так, словно ты единственная на свете, кто влюблялся.

– Мелинда Мортон, у тебя еще не может быть возлюбленного!

– Почему нет? – ощетинилась та.

– Тебя не было дома почти год. К тому же ты не проронила об этом ни звука.

– А ты не приедешь до следующего лета. И я не рассказываю всем свои тайны, как некоторые. – Она многозначительно посмотрела на сестру. – Особенно когда здесь те, кто не умеет хранить их.

Мисс Эффи покраснела.

– Это была случайность! И кроме того, это было только один раз.

Леди Анна зачарованно смотрела на подруг, но мисс Мортон строго покачала головой, не дав ей открыть рот.

– Не беспокойся обо мне. Я только имела в виду, что любовь, возможно, самое обычное дело. – Она перевела взгляд на Сару. – Даже мисс Коннолли, вероятно, в кого-нибудь влюблена.

– Правда? – удивленно спросила леди Анна.

– Боюсь, я исключение из общего правила, – ответила Сара, зная, что краснеет, и ненавидя себя за это. Очаровательная пустота девушек, полное отсутствие у них знания жизни вдруг стали ее раздражать. – Я любила многих людей, но я никогда не влюблялась в том смысле, в каком вы себе представляете, и считаю это маловероятным.

– Почему нет? – выпалила мисс Эффи.

– Тсс! – сердито прошипела мисс Мортон.

– Извините, мисс Коннолли, это не мое дело, – пробормотала девушка. – Но мне хотелось бы знать.

– Хорошо, мисс Эффи.

Ничего хорошего в этом не было, но Сара испытывала сильное желание дать ей хоть какое-то представление о жизни людей, которые ежедневно стелют ей постель, готовят еду, причесывают, о сотнях простых людей, которые делают ее собственную жизнь такой беспечной и удобной.

– Я давно уже примирилась со своим положением. Оно просто дело случая и экономических обстоятельств. Я не обладаю ничем, что может пробудить у мужчин намерение поддержать меня, а занятия, доступные замужним женщинам, только самые лакейские или в лучшем случае неприятные.

– Что же вы тогда собираетесь делать? – с удивлением спросила мисс Эффи. – Быть компаньонкой до конца жизни?

– Да, пока не постарею для таких обязанностей. – «Вот почему я ухвачусь за предложение Мавра, когда оно будет мне сделано», – мысленно прибавила Сара. – К тому времени, если мне повезет, я буду иметь кругленькую сумму, накопленную для продолжения жизни.

А если нет… Эту вероятность она предпочла не выражать словами.

Какое-то время девушки молчали, не представляя себе жизнь вне их собственного беззаботного круга. Но колокола прозвонили час, молчание было нарушено, и они как ни в чем не бывало вернулись к своим разговорам.

Хотя лишь своенравие вынудило Сару на признание, она не жалела об этом, зная, что через минуту все забудется. Девушек вообще не интересуют люди вроде нее. Сара бросила голубям раскрошенную лепешку и смотрела, как они, совсем не голодные, продолжают из-за нее ссориться.

К ленчу они вернулись в палаццо Боволо, где их встретил мистер де Лент, чисто выбритый и спокойный. Леди Меррил заявила о своем намерений посетить нескольких еще оставшихся в живых венецианских аристократов, с которыми было приятно пообщаться временно проживающим тут иностранцам. Девушки отказались, жалуясь на усталость, и мистер де Лент решил остаться с ними. Сопровождать хозяйку в различные дворцы пришлось Саре.

Беседовали по-французски, поэтому, когда говорили слишком быстро, она понимала одно слово из десяти, иногда по-немецки, который она вообще не понимала. Так что Саре оставалось только молча сидеть, разглядывая модные не по возрасту наряды престарелых хозяек да непривычные интерьеры комнат, где их принимали: гладкие мозаичные полы, источающие холод, старинные золоченые стулья, весьма неудобные, выцветший дамаск стен, украшенный живописью прошлых веков.

Все комнаты напоминали мавзолеи, каждая очень походила на большой салон Мавра. Он виделся ей в темных углах, представал среди мужской прислуги хозяек, его голос слышался ей в прогнивших глубинах домов или на тротуаре внизу. Эти ощущения пробудили у Сары дремлющее чувство вины и еще большее желание оказаться в тишине своей спальни.

На обратном пути она, как обычно, молчала, но ее размышления прервал тихий вопрос леди Меррил. Осознав, что хозяйка желает поговорить, Сара повернулась к ней. Леди печально смотрела на палаццо, стоявшие вдоль Большого канала.

– Гарольду бы здесь понравилось. И коли на то пошло, Руперту бы тоже. – Сара поймала ее осуждающий взгляд. – Знаешь, ты никогда не спрашивала о моих мужьях.

– Если бы вы хотели, чтобы я знала, полагаю, вы бы сами мне сказали, мадам, – удивленно ответила Сара. – Я не считала себя вправе делать это.

Леди Меррил улыбнулась:

– Ты еще молода и не знаешь старых леди. Мы любим поговорить о себе. К тому же ты моя компаньонка, а не моя горничная. Ты имеешь право задавать вопросы. – Она многозначительно умолкла, и Сара восприняла ее слова как упрек.

– И что собой представляли ваши мужья? Леди Меррил удовлетворенно кивнула.

– Руперт был первым. Барон и слишком для меня старый. Но меня это не волновало, я была польщена его вниманием и титулом, моя семья не имела большой известности.

– Вы не любили его? – Сара покраснела. – Мадам, вы так нежно всегда о нем говорите, что я подумала…

Леди Меррил жестом призвала ее к молчанию.

– Конечно, я любила его, но это произошло много позже. В сущности, я не думала, что люблю его, пока не родилась Эмили, наш первый ребенок. Это мать Анны. Сначала я была в отчаянии, потому что думала, Руперт женился на мне, чтобы иметь наследника. А он так радовался Эмили, сказал, ему не важно, что это не сын, и я поверила ему… – Она вздохнула. – Мы поженились, когда мне было пятнадцать лет, но даже в 1813 году это посчитали скандалом. Мы счастливо прожили вместе девятнадцать лет. Я имела от него еще четверых детей. Можешь поверить? Я! Деревенская матрона! Двое теперь умерли, один не женат, остались Эмили и Джон, сейчас лорд Брекенридж, чтобы дать мне внуков Руперта.

– А ваш второй муж? – с искренним любопытством спросила Сара.

– Это был Джеффри. Тоже вдовец. Я имела свое вдовье приданое, он уже имел наследника, и многие не понимали, зачем вообще нужен этот брак, тем более что не прошло двух лет после смерти Руперта. Но я из тех женщин, которые могут быть счастливы только в браке, а поскольку я любила память Руперта, то любила и Джеффри. Он был виконтом, кроме сына, имел еще двух дочерей, которым я помогала, когда они дебютировали в свете и подыскивали женихов. К тому времени, как мы поженились, мне было тридцать пять, мы уже не рассчитывали на детей и были приятно удивлены, когда появился маленький Бертран. Представь нашу детскую! Будущий лорд Отли и его сестры, мой маленький лорд Брекенридж и Эмили, а затем еще Бертран. Младшая из моих падчериц, Элиза де Лент, вышла за сэра Джеральда Мортона в один год с замужеством Эмили. Вот почему Мелинда с Юфимией последовали за рождением Анны, фактически они кузины и выросли почти как сестры.

– Но вы опять вышли замуж, не так ли? – на всякий случай поинтересовалась Сара.

Леди печально улыбнулась:

– Да, за Гарольда. Это мой последний муж. Когда Джеффри, всего после десяти лет нашего брака, умер, я решила, что больше не хочу переживать своих мужей. И, словно в ответ, появился сэр Гарольд Меррил. Ему было только сорок против моих сорока шести, и он покорил меня. Увы, он тоже меня покинул. Мы были вместе двадцать четыре года, тем не менее это несправедливо, я предполагала умереть первой.

– Извините, – пробормотала Сара.

– Не за что, – ответила леди Меррил со свойственной ей практичностью. – В конце концов ты получила эту работу.

– Я не хотела…

– Знаю, дорогая. Просто я говорю, что в жизни бывает не только плохое. Мы склонны делать трагедию из неудач, но редко бывает так, что случившееся настолько плохо, что там нет уже ничего хорошего.

– О, – произнесла Сара, не зная, что ответить. – Ваша светлость, я очень благодарна вам за рассказ. Я сама хотела спросить, но всегда считала, что я не имею права задавать подобные вопросы.

– Не стоит благодарности, дорогая, – сказала леди Меррил, устремив на нее проницательный взгляд. – Если не ошибаюсь, за поведением моей внучки кроется нечто такое, что тебя беспокоит. Я хочу, чтобы ты сочла возможным разделить свое бремя со мной.

– Благодарю вас, мадам, – выдавила Сара. «Разделить с ней – что? Рассказать про ночь с Мавром? Невозможно. Про страх перед ее сыном? Хуже не придумаешь».

К счастью, гондола уже остановилась у причальной лестницы, избавив Сару от необходимости что-либо говорить. Выйдя из-под навеса, она боязливо перешагнула расщелину между гондолой и лестницей, затем повернулась, чтобы помочь леди Меррил, которая обеими руками ухватилась за руку своей компаньонки. А Сара виновато думала о том, что ее хозяйка не была бы настолько сердечной, если бы она призналась ей во всем, о чем только что подумала.

Глава 8

Себастьян хмуро смотрел на стопу гроссбухов перед ним, содержащих записи о дюжине различных поместий и финансовых предприятиях. Он больше десяти лет не утруждал себя их просмотром и теперь уже забыл, почему этого не делал. Отчетность – как новый язык, вернее, совсем не похожа на язык, решил Себастьян. К языкам у него талант, слух, умение почувствовать и воспроизвести незнакомую структуру.

Но цифры… Арифметических знаний у него было более чем достаточно, однако множество чисел, написанных бесконечными столбцами, какие-то перекрестные ссылки, пометки о приходах и расходах вызывали у него головную боль. Он даже не знал, что именно он должен с ними делать. Единственное, что он потрудился запомнить раньше, – какие суммы были его капиталом, а какие он мог тратить.

Хорошо бы спросить Уитби, как сознательному джентльмену следует поступать с этой горой документов, но тогда его поверенный лишь утвердится в дурном мнении о нем. Кроме того, Себастьян пренебрег еще одним важным обстоятельством: не узнал, как ему связаться с Уитби во время отпуска. Конечно, он мог написать Дэниелу, но был уверен, что кузен разбирается в этом еще хуже, чем он. Его отец был бы горд, саркастически подумал Себастьян. Это другой способ показать, насколько ему не подходит быть графом Уортемом.

Колокола соседней церкви прозвонили час, и Себастьян отодвинул бумаги в сторону. Теперь нет времени на подобные вещи, его зовет иной долг, который освободит его от необходимости вникать в утомительную путаницу отчетов.

Мистер де Лент заявил о своем намерении отправиться в городское казино, леди Меррил решила сопровождать его, поэтому, к удовольствию Сары, вечер оказался в полном ее распоряжении.

Пытаясь выглядеть более представительной, она взяла свое вязанье и присоединилась на лоджии к девушкам с их гувернанткой. Но мисс Харкер уткнулась в книгу, а девушки, по своему обыкновению, шептались, игнорируя Сару, и вскоре она вернулась к себе в комнату, чтобы работать при свете лампы.

Первым делом она машинально проверила конторку, однако на золотистом дереве крышки было пусто. Она слегка передвинулась, чтобы свет падал на кровать, и сначала подумала, что и там ничего нет. Затем в тени, падавшей от подушки…

Сунув туда руку, Сара нащупала что-то мягкое, приятное. Это был цветок, единственная белая лилия, сверкавшая как иллюзия в оранжевом свете лампы, а в чашечке покоилась жемчужина, точная копия первой, недавно подаренной Мавром.

Она вспомнила охапку таких же цветов, которую два дня назад получила леди Анна. Какова может быть цель этих повторений? И почему жемчужина, символ слез? Что это – напоминание, подарок, насмешка, предупреждение? Или она придает всему слишком большое значение? Может, лилия просто любимый цветок Мавра, а жемчуг – его любимая драгоценность? Сара положила их на стол, поставила лампу, села перед ними и, глядя на цветок с жемчужиной, продолжила вязание.

Когда спина у нее заболела, а руки начали уставать от нудной работы, Сара отложила наполовину связанный чулок и достала из ящика письменные принадлежности. Она раз в неделю отправляла письма каждому из своих друзей, которые и были ее единственной семьей. Другой она не имела. Но по крайней мере в два раза чаще она писала своей благодетельнице и лучшей подруге.

«Дорогая Мэгги!

Еще раз спасибо, что ты купила для меня траурную одежду миссис Радклифф. Я очень сожалею о смерти вдовы, она была добрым и великодушным человеком, но ее вещи хотя бы принесут пользу. Какой бы чуждой условностям ни была моя хозяйка, я сомневаюсь, что она может без неодобрения смотреть на компаньонку, одетую в школьную форму!»

Начало вышло притворно веселым, и Сара поморщилась. Школьные уроки по поводу того, как молодым леди надлежит вести переписку, всегда мешали ей, внося разнобой между ее чувствами и словами, а в результате получалось совсем не то, что она хотела сказать. Причина этой неловкости в том, что она поздно научилась вести корреспонденцию, и еще в том, что теперь они с Мэгги хранили друг от друга свои тайны. Сара попыталась выразиться более откровенно:

«Леди Меррил, на что я очень надеялась, добрый, непритязательный и покладистый человек. Трудно поверить, что прошло уже четыре месяца. Ее сын – тяжелое испытание, хотя не в том, чего ты боялась. Ты слышала еще что-нибудь о скандале, в котором он замешан? Конечно, я не должна сплетничать, но всегда лучше быть вооруженной на случай вроде этого.

Леди Анна и ее подруги высокомерны и глупы, однако не желают мне зла. Отчасти я даже завидую им. Разве не глупость? Представляю, как ты будешь смеяться надо мной!»

Ну вот, снова это писклявое веселье, за которым прячутся серьезные опасения. Выбросив из головы девушек, Сара перевела взгляд на лилию и опять вспомнила Мавра, его странное и чудесное соблазнение. Если она и могла кому-то рассказать о нем, то лишь одной Мэгги. Они вместе росли в жалкой части Лондона, прозванной «священной землей», жили как одна семья, пока Мэгги не вышла за барона. Теперь она баронесса, и отношения между ними уже не те, как бы Саре ни хотелось отрицать это.

Было нечто странное, непонятное и в ее неожиданной встрече с Мавром, она даже не решалась написать об этом в письме, боясь, как бы все это вдруг не исчезло. Сара смотрела на лист, ей очень хотелось написать, но так, чтобы не открыть всей правды.

«Я встретила совершенно удивительного джентльмена, который, видимо, проявляет ко мне интерес. У меня не вызывают доверия его побуждения, но в глубине души я почему-то хочу верить ему».

Этого более чем достаточно. Затем она подробно рассказала о достопримечательностях Венеции, подписалась, запечатала конверт и положила на отправку с утренней почтой.

Быстро переодевшись и умывшись, Сара легла в постель, аккуратно подоткнула одеяло, добродетельно натянула его до подбородка и задула лампу.

Но сон не шел. Она лежала, глядя на медальон в центре потолка, слыша ночные звуки, влетавшие в открытое окно: хихиканье леди Анны и сестер Mop-тон, тихий, увещевающий голос их гувернантки, смех и обрывки разговоров, доносившиеся из других апартаментов и соседних зданий.

В постоянной тишине каждый звук доходил до нее отчетливо, поскольку здесь не было ни стука подков, ни грохота колес, подавляющих менее громкие звуки. Движение воды в лагуне стихло до шепота, так что плеск неловко погруженного весла разносился по каналам, словно громкий шлепок.

Потом Сара осознала, что есть иной звук, мелодия, настолько отдаленная, что сначала она не могла определить, то ли это группа певцов, то ли два или три.

Постепенно мелодия становилась все громче и громче, она явно приближалась, и, наконец, Сара поняла, что музыканты должны находиться в плывущей лодке. Услышав радостный крик девушек на балконе, она встала, подошла к окну и с любопытством выглянула наружу. Прямо под ней стояло не меньше десятка перегруженных гондол с убранными навесами. При ярком свете пылающих жаровен, висевших на месте кормовых фонарей, она увидела кучу музыкантов в диковинных маскарадных костюмах, поющих, играющих, принимающих театральные позы. Скрипачи, флейтисты, дудочники всех родов, барабанщики, аккордеонисты, гитаристы так набились в лодки, что восхищенные крики девушек постоянно сменялись предупреждающим визгом, когда-то один, то другой едва не переворачивал лодку.

Гондольеры вторили пению низкими звучными голосами, в отдалении мелодию подхватили другие венецианцы, словно подобные экстравагантные серенады были привычны и доступны всем, кто бы ни захотел в них участвовать.

Жители соседних домов собрались возле окон, смеясь, смотрели на леди Анну и Мортонов, которые с открытыми ртами перевесились через перила балкона, пока разноцветная толпа в шутовских костюмах обожающе уставилась на них. Музыканты закончили свое пение лишь на миг, чтобы крикнуть «bra'i!» на местном диалекте, и тут же грянули снова.

К этому времени Сара была почти загипнотизирована, поэтому не увидела, как от скопища гондол отделилась маленькая лодка, скользнувшая под ее окно. Лишь когда со скамьи вскочила гибкая фигура и начала взбираться по стене, она вдруг осознала, что происходит. В темноте она заметила веревку, привязанную к старой железной конструкции под ее окном, где, видимо, стоял наружный ящик для цветов, давно исчезнувший.

Любая приличная женщина закричала бы. Сара подумала об этом на удивление невозмутимо, словно эта мысль принадлежала кому-то другому.

Но ведь она никогда и не была приличной женщиной, даже приличной девушкой, а ее предположения насчет личности этого акробата не имели отношения к мыслям о полуночном воре.

Когда внизу снова запели, Сара, чувствуя одновременно страх и радостное возбуждение, отступила в дальний угол комнаты и непроизвольно ухватилась за подсвечник, стоявший на конторке позади нее.

Лицо, появившееся в окне, совсем не походило на лицо Мавра, белое, пустое. Сердце у Сары подскочило, она приготовилась закричать, но потом осознала, что видит маску, в которой Мавр был тогда на карнавале. Она облегченно вздохнула, когда он подтянулся, ловко влез в окно, прошел на середину комнаты и встал там, как у себя дома.

– Я пришел сюда переодетым, – сообщил он.

Сара подавила истеричный смешок от нелепой театральности его слов.

– Моя лампа погашена, – сказала она, выпуская, наконец, подсвечник. – Теперь никому из нас маскировка не требуется.

– Я не мог дождаться, пока увижу вас, – ответил Мавр, будто не слыша ее.

С портего опять донесся восторженный крик, вернувший Саре здравомыслие. Зачем он пришел? Что задумал?

– Тогда почему вы не прислали мне приглашение, как раньше? Это же безумно опасно.

– Более чем вы можете себе представить, – усмехнулся Мавр.

Он явно пытался лишить ее присутствия духа, чтобы она стала участницей его безрассудного замысла. Хотя ее охватила дрожь при мысли, что его намерения остаются плотскими, гнев привел ее в чувство. Отвернув лицо от лунного света, она подошла к окну и задернула шторы.

– Зачем вы пришли сюда? Чего еще вы от меня хотите? – прошипела она. – Я думала, вы полностью удовлетворили свое желание.

– Как я могу когда-нибудь полностью насытиться вами? – Он схватил ее за руку и притянул к себе.

– Вы лжете. Это смешно.

– Если б я лгал.

Слова были настолько тихими, что Саре показалось – она их себе вообразила. Но прежде чем она успела ответить, Мавр поцеловал ее.

Мягкая. Она такая мягкая, подумал Себастьян и еще крепче прижал ее к себе, чувствуя каждый изгиб тела, прикрытого лишь тонкой ночной рубашкой. Ее сопротивление быстро иссякло, она доверилась его силе.

Себастьян помнил расчет времени. Джан сумеет уговорить де Лента вернуться домой в наиболее подходящий момент, а, кроме того, его подстегивало собственное желание. Он хотел ее так страстно, что это причиняло боль, и он ненавидел себя за то, что собирался так поступить с ней…

Нет, он будет думать только об этой женщине, об этой минуте. Он подарит ей ночь, которую она запомнит навсегда, хотя бы в качестве компенсации за то, что должен сделать.

Нет. Никаких извинений. Никакого сожаления. Только этот момент, сейчас, с ней. Он может все забыть без страха потерять себя, ибо скоро… скоро все это закончится.

Он сбросил маску, подтолкнул Сару к кровати, и она позволила уложить ее. Игнорируя навязчивое сравнение с Ифигенией, приносимой в жертву, Себастьян потянул кверху похожую на саван ночную рубашку, и она, не поднимаясь, стянула ее через голову. Лунного света и огня уличных фонарей, просачивающихся сквозь тонкие шторы, было достаточно, чтобы осветить ее фигуру. Вчера он чувствовал под собой ее тело, а сейчас видел его. У нее было изящное телосложение, слабые тени лишь подчеркивали впадины ключиц, плавные линии ее талии и бедер.

Себастьян осознал, что она выжидающе смотрит на него.

– Восхитительно, – сумел выговорить он и лег рядом.

В отличие от прошлой ночи она без всяких колебаний ответила на страстный поцелуй. Его рот скользнул по ее подбородку вниз, по изгибу шеи к ключице, она издала судорожный вздох. Усмехнувшись, он ласкал чувствительные места губами, зубами, дыханием, пока она извивалась под ним.

– Это лишь начало, – сказал он, и Сара то ли всхлипнула, то ли засмеялась.

Ее грудь он дразнил до тех пор, пока она вдруг не приподнялась, крепко прижав соски к его рту. Но он только медленно скользил по ним языком, легонько сжимал зубами, прежде чем дать ей то, что она хотела.

Потом двинулся вниз по ее животу. Дыхание у нее стало быстрым, неровным от желания и смеха, ибо его прикосновения одновременно возбуждали и щекотали ее, но когда он достиг укромного холмика между ногами, она задохнулась.

– Если бы вы только знали, как мне хотелось это сделать, – пробормотал он.

В безмолвном ответе Сара высвободила одну ногу и закинула ему на спину. Он решил не двигаться, и сразу вторая нога последовала за первой, когда она подняла бедра, полностью открывшись ему.

Он принял ее приглашение. Язык немедленно скользнул между складками, и быстрое движение в жаркой мускусной глубине опять исторгло у нее судорожный вздох. Его собственное тело напряглось, когда она выгнула спину, нашла его запястья и крепко сжала их. Он вел ее к экстазу, а она старалась подавить свои ответы, чтобы их заглушала музыка, доносившаяся снизу. Он чувствовал с мрачным удовлетворением, что конец уже близок, ее ноги сжали его голову, по ее телу прошла дрожь. Пока она еще чувствовала первые судороги наслаждения, он освободил свою жаждущую плоть и вошел в нее, забыв обо всех планах и расчетах времени. Сара уже изнемогала, когда пение внизу кончилось. Она попыталась оттолкнуть его, но Мавр снова ее поцеловал.

– Еще нет, маленькая голубка, – шепнул он ей на ухо, голос у него прерывался от страсти и напряжения. Он снова начал медленно двигаться в ней, и она издала приглушенный стон. Тело казалось ей опустевшим и в то же время удивительно наполненным, однако Мавр не позволил ей насладиться усталостью. Он продолжал возбуждать ее губами и руками, пока она снова не почувствовала лихорадочный жар, пока не исчезли все звуки, кроме их смешанного дыхания. Но было и нечто другое – щелчок замка, поворот дверной ручки. Сара этого не видела, не могла услышать, первое, что воспринял ее разум, была распахнувшаяся дверь.

Поток света залил все углы комнаты, ослепив ее. Когда же глаза медленно привыкли к свету, за первым ощущением пронзившей ее тревоги последовал ужас. Она вдруг осознала, какое должна представлять зрелище, голая, слившаяся в объятии с соблазнителем, с открытым его взгляду обезображенным лицом.

– Нет, – прошептала она, вложив в одно слово всю свою боль.

Затем пришло безразличие. Сара едва заметила, как Мавр вскочил, натянул белую маску и прыгнул из окна в ночь. Она лишь смутно понимала, что нужно прикрыть наготу. Она больше не могла ни думать, ни чувствовать, только щурилась на свет, который потускнел, став обыкновенным желтым светом лампы.

Наконец она увидела леди Меррил, стоявшую позади венецианской служанки, а рядом с ней мистера де Лента. И все же не сурово-неодобрительное выражение хозяйки, а улыбка ее сына заставила Сару похолодеть.

«Только не это, – подумала она. – Пожалуйста, только не это».

– Сара, оденься, – приказала леди Меррил. – Я буду ждать тебя в моих комнатах.

Она вышла, служанка немедленно последовала за хозяйкой, но мистер де Лент задержался. Оглядев полуприкрытое тело Сары, он послал ей воздушный поцелуй, который выглядел эксцентрично-поздравительным, и закрыл за собой дверь.

Глава 9

Пока Себастьян висел на конце веревки в нескольких футах от воды, из окна до него донесся строгий голос матери де Лента. Он так быстро соскользнул вниз, что обжег ладони, и затем бежал со скоростью, рожденной внезапным открытием, что какая-то часть его вообще не хочет уходить. Но это было сделано, и он должен радоваться. Теперь леди Меррил знает, кого сын привел в ее дом, работа проститутки в качестве любовницы де Лента закончена, если даже он захотел бы ее простить.

Себастьян говорил себе, что выполнил свой долг и ему следует торжествовать, не чувствуя никаких угрызений совести, чего подобная женщина не заслуживала. Его желание вернуться и сыграть роль галантного защитника просто смехотворно, тем более сейчас, когда он сам оказался в затруднительном положении.

Лодка дрейфовала на фалине, и поскольку ее отнесло в сторону, он уже не мог прыгнуть в нее. Его попытка раскачаться вызвала протестующий скрежет металлического кронштейна, вбитого в камень. Себастьян посмотрел на окно: пока никаких признаков погони, хотя это еще не значило, что ее не будет. Причем скоро.

Выпустив конец веревки, он с громким плеском упал в воду, которая доходила ему до колен, и едва удержался на ногах. Он совсем забыл, сколько мелей было по сторонам многих каналов. Себастьян начал тонуть в слое густой тины. Он быстро сделал шаг, вытащив одну ногу, пока другая погрузилась еще глубже. Так, попеременно вытаскивая ноги, то одну, то другую, он с большим напряжением двигался к гондоле. Когда Себастьян ухватился за борт и подтянулся, грязь с недовольным чмоканьем наконец освободила его. Отвязав носовой фалинь, он с излишней силой оттолкнулся веслом от палаццо, и легкое проворная гондола заскользило по опаловой воде.

Себастьян бездумно двигался по лабиринту каналов, сам не зная, куда плывет. Он должен был чувствовать себя победителем. Он достиг своей цели, навсегда освободился от этой беспокоящей женщины, подстроив ее бесчестье, которого она, несомненно, заслуживала. Но перед ним снова и снова вставало ее лицо за секунду до того, как он прыгнул в окно, ее открытость, незащищенная бледность под светом ламп, потрясение неожиданным предательством.

Она знала, за что. Должна была знать. За то, что она сделала. Но его разум придумывал для нее извинения: ее заставили, она не подозревала, с какой целью ее используют, это вообще была не она, а какая-то другая рябая проститутка.

Что с ним происходит? Что не так?

Наконец, повернув за очередной угол, Себастьян неожиданно выплыл на Большой канал. Плечи у него болели, руки жгло от недавних физических упражнений, поэтому он позволил себе просто медленно скользить вдоль канала. Даже в этот поздний час, вдали от Пьяццетты, здесь царило оживление, горели фонари. Без всякого определенного решения Себастьян причалил возле ближайшей из гондол, выстроившихся здесь. Сразу же к нему присоединилась еще одна переполненная лодка.

Когда он вышел на Моло, колокола прозвонили полночь, но две соседние площади были заполнены людьми, многие кафе были еще открыты, и посетители слушали маленький оркестр, играющий патриотические песни возле кафе «Флориан». Внезапное желание побыть в одиночестве заставило Себастьяна миновать площадь, на этот раз лишенную голубей, и повернуть в сторону менее людных улиц.

Но уже в первом небольшом переулке он вскоре обнаружил, что не один здесь. Эхо почти бесшумных шагов было достаточно громким, чтобы раздражающе действовать на его слишком чувствительные нервы. Он тут же нырнул в другой переулок, настолько узкий, что его плечи чуть ли не касались стен. Он сделал еще несколько поворотов и, не услышав больше никаких звуков, снова погрузился в свои мысли.

Увы, скоро его остановил какой-то скребущий звук, он раздраженно стиснул зубы. Видимо, придется искать более укромное место. Себастьян уже начал поворачиваться, когда тяжелый удар с такой силой отбросил его к стене, что лишил его дыхания, и перед глазами вспыхнули ослепительные искры. Он инстинктивно выбросил руку в сторону нападавшего, боль резанула предплечье. Нож, понял он, когда острие застряло у него в рукаве. Себастьян отскочил, почувствовал, как разорвалась ткань, но этого было недостаточно, чтобы освободиться.

Не тратя время на раздумья, он просто наносил удары ногами, и когда его колено с силой угодило во что-то мягкое, противник, хрюкнув, отлетел… прямо на другого человека, который с проклятием рухнул на землю.

Сколько их тут? У кого из них есть ножи? Себастьян этого не знал и не собирался выяснять. Покинув упавших, которые перегородили своими телами переулок, он бежал, петляя в лабиринте улиц, пока не убедился, что всякая погоня была бы бесполезна.

Наконец он перешел на шаг и окольным путем вернулся к гондоле, но мысль о странном нападении продолжала его беспокоить. Человек его габаритов – совсем неподходящая цель для разбойников, даже имеющих над ним численное преимущество. Так почему они предпочли его? Не судьба ли мстит ему за то, что он сделал проститутке де Лента? Или его совесть спровоцировала это нападение, потому что он невольно забыл про осторожность?

Но по какой бы причине это ни случилось, он слишком легко отделался, думал Себастьян, отталкиваясь веслом от Моло.

Сара тупо смотрела на закрывшуюся дверь, но ее разум уже начал оживать, собирая фрагменты мозаики в единое целое. Лицо Мавра за миг до того, как оно исчезло под белой маской, выражавшее жестокое торжество. Ничуть не удивленная служанка с ключом в руке. Леди Меррил и мистер де Лент в качестве послушных сопровождающих. Это ужасное выражение на его лице…

«Проклятие! Как я могла быть такой набитой дурой! Похотливая идиотка! Даже клеймо себе поставила, дескать, овца готова к стрижке».

Впервые за много лет ей в голову лезли слова из прошлой жизни. Она, тщеславная дура, на что-то надеялась, когда всем ясно, что ни один нормальный мужчина не захочет ее ради нее самой, а только из низменных побуждений.

Но тогда почему? Зачем? Или он получил удовольствие, унизив бедную, некрасивую женщину?

Теперь это уже не имеет значения. Сара оглядела комнату, освещенную только лунным светом, которая радовала ее несколько коротких дней, которую она уже начала считать своей собственной. Видимо, так она может думать о ней в последний раз.

Сара зажгла дрожащими пальцами лампу, медленно оделась, затем открыла дорожный сундук, стоявший в ногах кровати, и аккуратно сложила туда оставшиеся вещи. Они заполнили его лишь наполовину, выглядели такими потерянными, дурно сделанными, безобразными, что это вдруг показалось ей самым ужасным из всего случившегося.

Пытаясь ни о чем не думать, она безжалостно собрала волосы в строгий пучок, сильно потерла щеки, чтобы вернуть хоть подобие цвета мертвенно-бледному лицу. Наконец она расправила плечи, выпрямила спину и, выйдя из комнаты, направилась по гулкому портего в апартаменты леди Меррил.

На ее стук тут же последовала команда войти. Открыв дверь, Сара увидела хозяйку в домашней одежде и горничную, которая терпеливо расчесывала ее длинные серебряные волосы.

– Достаточно, – твердо произнесла леди Меррил.

Когда Макгаррити, сделав реверанс, покинула комнату, она почти минуту просто смотрела на Сару, и та почувствовала знакомое болезненное унижение. Лицо у нее вспыхнуло, мышцы свело от напряженного стремления не горбиться, как провинившийся ребенок. Она упрямо смотрела на оборки домашнего платья хозяйки, чтобы не встретить ее взгляд.

– Ну? Что ты скажешь в свое оправдание? – наконец спросила леди Меррил.

– Я… Мне очень жаль, – прошептала Сара.

Да, она жалела, что предала эту старую женщину – единственного человека вне ее семьи, который был добр к ней. Жалела, что забыла о своем долге, променяв его на безумные часы распутства с Мавром. Жалела о своей вере в то, что кто-то и вправду может ее хотеть.

– Я знаю, что не могу здесь оставаться. Я уже собрала вещи. Если бы я могла получить заработную плату, я сняла бы на несколько дней комнату…

Леди Меррил вздохнула, и Сара удивленно подняла голову. Сейчас хозяйка действительно выглядела старой. Ее прекрасные темные глаза потускнели от разочарования, на лице собрались морщины, плечи тяжело опустились.

– Ах, Сара, Сара, Сара… Почему?

– Вы думаете, я не задавала себе тот же вопрос? У меня нет оправданий, но я сделала это потому… потому что думала, он хочет меня. И потому, что он был красивым. – Сара попыталась засмеяться, а получился какой-то задушенный хрип. – Я не жду от вас понимания. Я редко говорю, но я отнюдь не глупа. Я понимала все намеки, которые делали ваши друзья.

Леди Меррил подняла брови, однако, начав, Сара уже не могла остановиться:

– Мужчины всегда хотели вас, старые, более молодые, это не имеет значения. Вы три раза выходили замуж, и, по вашему собственному признанию, каждый из ваших мужей любил вас, а вы любили их. Вы были красивы и сейчас еще более красивы, чем я когда-либо надеялась быть. Я не встречала до сих пор никого, кто даже хотел бы… поцеловать меня… не просто девушку, а именно меня… – Последнее слово заглушил всхлип. Сара отвернулась, потому что по щекам уже текли слезы унижения и обиды.

– Боже мой, – прошептала леди Меррил. Сара услышала шорох юбок и вздрогнула, когда рука коснулась ее локтя, а потом развернула ее и притянула в свои теплые объятия. Сара не могла этого вынести, она с рыданиями уткнулась лицом в пахнущие духами оборки ее платья. Леди Меррил тихонечко шушукала, покачивая ее в объятиях, пока Сара выплакивала ей свою душу. Наконец она вытерла глаза и выпрямилась.

– Я рассчитываю, что впредь это больше не повторится, – строго произнесла леди Меррил.

– Ваша светлость? – тупо спросила Сара.

– Ты меня слышала. Никогда больше.

– Значит, вы не хотите меня уволить?

– До тех пор, дитя мое, пока одна ошибка не станет привычкой… – Она покачала головой. – Возвращайся в постель. Тебе нужен сон. Завтра я поеду с визитами к моим старым друзьям. Они чрезвычайно респектабельны, и, я надеюсь, ты будешь в прекрасной форме.

– Да, мадам. Благодарю вас, мадам, – ответила Сара.

Еще не веря этому, она выбежала из комнаты, пока леди Меррил не изменила свое решение.

Глава 10

Сара проснулась с неприятным чувством. Она села и с минуту смотрела перед собой, машинально отметив, что нет ее вещей, а в ногах кровати стоит открытый сундук. Он-то и напомнил ей об ужасе прошлой ночи. В комнате было холодно, она закуталась в одеяло и подошла к окну. Между лавками ходили люди в шерстяных плащах, небо было тусклым и хрупким, как стекло.

Где золотое солнце вчерашней Италии, где крепкие поющие лодочники Венеции прошлой ночи? Они были как мечты, а это лишь их размытое отражение. Город, погруженный в тишину, казался Саре нереальным, будто созданным из ожившей вереницы образов безумного художника.

Она быстро оделась, плеснула ледяной водой себе в лицо, затем собрала волосы в строжайший чопорный пучок и внимательно изучила свое отражение: нет ли небрежно выбившейся пряди или неряшливой складки на юбке? Наконец она набросила самую толстую шаль и с большой тревогой пошла завтракать.

На пустом балконе свистел холодный ветер, и она свернула к одной из боковых гостиных, откуда слышались голоса. Там оказалось так же холодно, как и в ее комнате, поскольку не было даже жаровни, чтобы развести огонь. Мистер де Лент отсутствовал. Леди Меррил окинула ее проницательным взглядом, но три девушки лишь мельком посмотрели на нее, садясь за стол, и продолжили свои разговоры.

Значит, леди Меррил пресекла распространение слухов о том, что случилось прошлой ночью, а служанку, которая привела хозяев в ее комнату, заменили другой. Сара невольно пожалела бедную девушку. Если даже она и была в сговоре с Мавром, все-таки несправедливо, что ее уволили, раз основная вина лежит только на ней, Саре.

– Я проспала. Извините меня, – пробормотала она, садясь на свое место и пытаясь быть менее заметной.

Это оказалось невозможным, потому что девушки воспринимали ее не как врага или сторожевого пса и решили сегодня вовлечь ее в свою беседу, ссылаясь на нее как на специалиста.

– Поскольку вы чуть ли не все путешествие читали свой путеводитель…

И так по любому вопросу, когда у них возникали споры. Тщетно было возражать, что она не помнит или в путеводителе об этом не говорится. Саре приходилось отвечать – верно, когда она могла, или находчиво, когда не могла, – пока леди Меррил снисходительно наблюдала за ними, хотя и с чуть натянутой улыбкой.

Накануне Сару бы порадовала эта игра, но за ночь все изменилось, и слабое удовольствие, которое она еще была способна чувствовать, казалось, принадлежало другой жизни.

Наконец завтрак кончился, девушки отправились на свои занятия в гостиную – единственную комнату, где имелась печь. Леди Меррил, готовясь к предстоящим визитам, приказала горничной закутать ее в шали и плащи. Хотя старая леди жаловалась, что промерзла до костей, она не видела причин изменять свои планы и, опираясь на руку компаньонки, спустилась по лестнице к гондоле.

Они посетили несколько домов, где жили еще более старые знаменитости предшествующего поколения – местные венецианцы, французы, немцы, даже американцы. В некоторых комнатах было так же холодно, как и в апартаментах, которые снимала леди Меррил, но в большинстве помещений уже могли похвастаться керамическими печами, или там имелись жаровни, привычные для местных жителей. В одном был даже своего рода камин, «весьма удачная причуда строителя», как выразилась старая француженка, теперь хозяйка этого палаццо. Леди Меррил весело разговаривала с каждым из своих друзей, но Сара, пытаясь остаться незамеченной, думала только о тепле.

Когда последняя дверь закрылась за леди Меррил и та сообщила, что они возвращаются в палаццо Боволо, первое, о чем подумала Сара, был взгляд мистера де Лента, который он бросил на нее прошлой ночью, и зловещее обещание в нем.

Ее страхи подтвердились, ибо мистер де Лент приехал к ленчу и следил за ней с таким жестоким удовольствием, что Сара почувствовала дурноту. Каким-то образом ей удалось высидеть за столом. Наконец леди Меррил ушла в свою комнату, а ее сын простился до обеда. Сара с огромным облегчением последовала за хозяйкой. Она была так несказанно благодарна ей, что даже получала удовольствие, занимаясь письмами, хотя лишь тепло свечи спасало ее пальцы от полного онемения. Когда хозяйка отпустила ее, Сара покинула апартаменты леди с намерением до обеда укрыться в своей комнате.

За дверью, прислонившись спиной к колонне балкона, ее поджидал мистер де Лент. Сердце у Сары екнуло, она испуганно огляделась, но в порте го было холодно и пусто. Разумеется, он позаботился об этом, с отчаянием подумала она.

– Моя дражайшая, милейшая Сара, – пробормотал он. – А я жду вас.

Тон почти нелепо мерзкий, в глазах знакомый блеск, свидетельствующий, что он находит забавной подобную роль.

– Мистер де Лент, – натянуто произнесла она.

Ладонь Сары еще лежала на дверной ручке, она могла повернуть ее и снова оказаться в комнате леди Меррил. И что потом? Десятки историй, тысячи извинений вихрем кружились в голове, как опавшие листья, гонимые ветром. Она может остаться с леди Меррил еще двадцать минут, пусть даже час, но ей все равно придется выйти, а он будет стоять у двери.

Сара смотрела на ухмыляющегося красивого мужчину, купавшегося в свете послеполуденного солнца и наглой самонадеянности. В его холодных насмешливых глазах она видела свое будущее. Она бессильна остановить это, марионетка, которой управляют, дергая за веревочки ее положения. Если она попытается пройти мимо него к своей комнате, он ее остановит, и тогда…

Как прежде, все будет по-прежнему. На миг она вспомнила других мужчин. Даже снова почувствовала их, прижимающих ее своим весом, насилующих ее, берущих много больше, чем ее тело, – часть ее души…

– Нет, – Громко сказала она, но получился только гневный шепот.

– Сара? – с притворным замешательством спросил мистер де Лент и улыбнулся еще шире.

– Нет, – уже громче повторила она.

Их разделяла ширина портего, футов тридцать, может, чуть больше. Между ними был лестничный пролет, ближе к нему, чем к ней, однако лестница в сад находилась за ее спиной, маня к свободе.

Она медленно пошла вдоль портего, а он просто следил, как она делает первый шаг, второй, третий.

Потом он вдруг понял, оттолкнулся от колонны и пошел следом.

Он даже не торопится, подумала Сара, он был уверен, что поймает ее. До боли стиснув зубы, она развернулась и направилась к саду в конце порте-го. Сквозь шум в ушах она едва слышала шаги мистера де Лента, но знала, что они стали быстрее, громче, ближе.

Дверь уже совсем близко, всего в дюжине больших шагов, но и мистер де Лент совсем рядом. Он не может схватить ее, нет, когда она так близка к цели! Понимая, что не может состязаться с ним, Сара побежала. Рука мистера де Лента ухватила ее за плечо, но она вывернулась из его хватки, сделала отчаянный бросок к двери, ударилась бедром о твердое дерево. Ручка, ручка… Сара повернула ее. Хотя она всем телом налегла на дверь, та не поддалась.

Заперта изнутри, успела подумать она в тот миг, когда мистер де Лент схватил ее за локоть и оторвал от двери.

– Нет! – взмолилась Сара.

Но он уже шагал назад, таща ее обратно в порте го с такой силой, что ей не оставалось ничего другого, как подчиниться. Он распахнул дверь и толкнул ее внутрь, прямо на спинку кресла, то перевернулось, Сара упала на пол, а кресло на нее. Она сильно ударилась о холодный твердый мрамор, боль обожгла ей колени и руки, которыми она пыталась сдержать падение, ноги запутались в юбках. Пока она сбрасывала тяжелое кресло, мистер де Лент захлопнул дверь, не спеша направился к тому месту, где она лежала, и схватил за руку.

Сара приготовилась к грубому рывку, но вместо этого он почти нежно помог ей встать, хотя и не отошел. Наоборот, придвигался все ближе. С каждым его шагом Сара отступала, пока не уперлась в стену. Но даже тогда он не остановился, пока не загнал ее в угол.

– Мистер де Лент, я хочу вернуться в свою комнату.

Сара ненавидела себя за дрожь в голосе, за то, что отвела взгляд, несмотря на всю решимость глядеть ему прямо в лицо. Мистер де Лент слегка наклонил голову. Он собирался ее поцеловать. Сара отвернулась, и он, усмехнувшись, прижал ее голову к стене.

– Ты, конечно, хорошо разыгрываешь из себя застенчивую маленькую женщину.

Его жаркое дыхание касалось ее уха, бакенбарды щекотали ей щеку, его рот был в дюйме от ее губ. Она содрогнулась, чувствуя непроизвольный ответ в своем теле, который не могли подавить даже худшие опасения, сильный запах его одеколона вызывал у нее тошноту.

– Знаешь, я решил, что ты не стоишь хлопот.

– Уверяю вас, сэр, я не стою вообще ничьих хлопот. – Она закрыла глаза, чтобы сдержать подступающие слезы.

– Теперь уже не надо притворяться, Сара. Теперь я знаю, кто ты на самом деле.

Она почувствовала, как его свободная рука коснулась ее лица, словно перышко, и она знала, что он исследует ее оспины. Сара тряхнула головой, чтобы сбросить его руку, но он тут же надавил ей на горло, и она замерла прежде, чем он перекрыл ей дыхание.

– Никаких больше игр, Сара, – жестко сказал де Лент.

Она не должна бороться, она не могла бороться. Он был сильнее, он сын ее хозяйки, одно его слово, и она моментально окажется на улице. Неожиданно Сара вышла из себя.

– Перестаньте называть мое имя! – прошипела она, борясь с его рукой, давящей на горло.

– Что? – Он выглядел искренне удивленным, даже слегка ослабил нажим.

– Не говорите его! – Она попыталась вырваться. – Оно мое, дьявол вас побери! Мое!

Де Лент засмеялся, но леденящий звук внезапно смолк, когда он ударил ее по щеке. Вскрикнув, Сара использовала его удар, чтобы извернуться и выскочить из угла. Потом бросилась к двери, мистер де Лент за ней. Она знала, что не успеет, но должна попытаться…

Кто-то снаружи толкнул дверь, и вошел английский слуга леди Меррил. Она слышала, что де Лент остановился, но продолжала идти, пока не замерла у двери. Прислонившись к стене, она настороженно посмотрела на мужчин.

Де Лент выглядел хладнокровным и чуть насмешливым, как всегда, если бы не легкий беспорядок в его одежде да жестокий блеск в янтарных глазах. Слуга был явно потрясен увиденной сценой. Если он сейчас уйдет и закроет за собой дверь, с ужасом подумала Сара, для нее все будет кончено. Она смотрела на него, умоляя взглядом спасти ее. Мистер де Лент кашлянул, и молодой человек, нервно сглотнув, отвел от нее взгляд.

– П-простите, сэр. – Он старался выиграть время. – Я не знал, что вы здесь.

– А теперь уходи, – ледяным тоном приказал де Лент, в глазах у него было обещание того, что он с ним сделает, если слуга не подчинится.

– Да, сэр, – быстро согласился тот.

– Пожалуйста, нет. – Сара даже не поняла, что это говорит она.

Слуга опять перевел на нее взгляд, но промолчал. Затем все же решился:

– Леди Меррил хочет ее видеть.

Он сказал это медленно и неохотно, но Сара чуть не задохнулась от громадного облегчения, а мистер де Лент помрачнел от его заведомой лжи.

– Я пришлю ее, когда с ней закончу.

Слуга опять сглотнул, видимо, еще больше испугавшись, однако выражение лица у него стало решительным.

– Леди Меррил просила меня привести ее. Леди Меррил хочет ее сейчас.

Сара испугалась, что мистер де Лент бросится на слугу, но потом он пробормотал ругательство и отвернулся.

– Должно быть, ты уже поинтересовалась и его штанами, – процедил он. – Но я не упущу свой шанс. Ты не сможешь вечно разыгрывать со мной скромницу.

С пылающим от унижения лицом Сара выскочила за дверь.

– Благодарю, – сказала она слуге, когда они дошли до портего. – Если я могу что-нибудь сделать для тебя…

– Я не нуждаюсь в ваших одолжениях. Акцент молодого человека вдруг усилился. – Я целых пять лет держался подальше от всяких неприятностей, пока работал наледи Меррил, а теперь мне скоро придется искать новую работу. Но я не нуждаюсь в ваших благодарностях.

Он повернулся и ушел. Сара, открыв рот, смотрела ему вслед, затем бросилась в свою комнату и заперла дверь. Она даже прислонилась к ней, вспомнив медный ключ в руке служанки.

Все кончено. Ее дальнейшая работа у леди Меррил превратится в лицемерие. Она потеряла единственную возможность быть приличной и независимой. Она имела единственную в жизни работу, которой могла гордиться, и сама все погубила за несколько месяцев. Ирландский незаконнорожденный, беспризорный ребенок, она жила среди воров и проституток, но, хуже всего, не имела ни ловкости воров-карманников, ни привычки к серьезному труду. Для каждого ее ценность заключалась в том, что было у нее между ног, и даже эта ценность не столь велика.

Сара долго плакала и к обеду вышла, чувствуя себя, как смятая роза. Она была не готова к встрече с мистером де Лентом, впрочем, как всегда, но выбора не было.

За едой он не спускал с нее глаз и в своей ненавистной манере при каждом удобном случае поддразнивал ее. Как ни странно, обычно такая внимательная, леди Меррил оставалась глухой к его отвратительным словам. Она смеялась над шутками сына, с улыбкой воспринимала его мелкие жестокости. Девушки с гувернанткой всех игнорировали, Сара хранила молчание, когда могла, и кратко отвечала, если нельзя было промолчать.

Когда подали десерт, мистер де Лент сумел поймать взгляд Сары и, улыбаясь, показал на что-то маленькое рядом с его тарелкой. Сначала она даже не поняла, что это, но когда пригляделась, узнала хорошо знакомый ключ. Сознавая, что больше ни секунды не может оставаться в этой комнате, она резко встала из-за стола. Шесть пар глаз тут же уставились на нее.

– Извините. Я плохо себя чувствую, – пробормотала она и, не дожидаясь ответа, выбежала из комнаты.

Только у своей двери она сообразила, что сжимает в руке столовый нож, и сунула его в карман, пока искала ключ. Хотя Сара без промедления заперла дверь комнаты изнутри, она знала, что теперь это уже бесполезно, раз есть второй ключ. Чтобы вернуть себе хладнокровие, она снова открыла дорожный сундук, шкаф и ящики, разостлала на кровати плащ, сложив в него свое имущество. Когда Сара закончила, то увидела, что еще осталось много свободного места и ей будет нелегко завязать плащ. Она внимательно оглядела комнату в поисках чего-нибудь ценного, чтобы доложить туда, успокаивая совесть тем, что не получила зарплату за несколько дней, а такая безделушка может означать разницу между полным желудком и пустым. Даже подарки Мавра не принесут ей в ломбарде слишком много. Взяв лампу и подсвечник, она забросила тюк на плечо. Он был не тяжелым, хотя содержал все, что она имела.

В порте го Сара могла слышать голос де Лента, доносившийся из столовой, и она, затаив дыхание, прокралась к лестнице в сад. Во внутреннем дворике она спрятала тюк за статуей, опять вернулась в палаццо и смело направилась в кухню. Там она с помощью жестов и простых слов попросила дать ей немного продуктов и вышла в ночь.

Когда Сара закинула тюк на плечо, она вдруг осознала всю отчаянность своего положения. Ну и что она собирается теперь делать, потеряв работу, без денег, без жилья, одна в городе, не умея даже говорить на их языке? Есть профессия, в которой не существует языкового барьера, но ее мозг отбросил такую возможность раньше, чем успела оформиться эта мысль. Даже подвергнуться насилию мистера де Лента было бы лучше, чем это. Он мог ухитриться и загнать ее в угол не больше раза или двух, а без ее сопротивления он бы скоро потерял к ней всякий интерес.

Правда, есть друг, который сделает все, чтобы ей помочь. Мэгги пришлет деньги, купит ей обратный билет в Англию, как только услышит новости. Даже билет первого класса. Нет, остатки собственного достоинства не позволяют ей снова обращаться к подруге за помощью, она теперь не нуждается в благотворительности, раз имеет школьное образование и скромный набор приличной одежды. Но все это лишь слабое утешение в жизни, которая ждет ее впереди.

Подавив стон отчаяния, Сара вышла за садовые ворота и наугад двинулась к одному из перекрестков, разрешив своим ногам выбирать дорогу среди извилистых улиц и лабиринта переулков. Сначала она двигалась быстро, затем трусцой, в конце концов перешла на бег, только бы оказаться подальше от мистера де Лента и того, что он ей готовил.

В темноте все перекрестки выглядели одинаковыми. Сара быстро шла, не останавливаясь, ее каблуки громко стучали по булыжникам. Всякий раз, доходя до конца глухой стены или до канала с черной водой, она поворачивала назад и продолжала с той же скоростью двигаться наугад. У Сары не было ни плана, ни мысли, куда она может пойти, она просто уходила от палаццо Боволо и человека, сидящего там в засаде.

Ноги стали уставать, пальцы, и без того давно онемевшие, уже не держали поклажу, и она вынуждена была признать, что не может всю ночь бегать по городу. Остановившись и уронив к ногам свой тюк, Сара увидела, что стоит на темной площади, ее надменно обозревают с полдюжины бродячих венецианских котов, а перед ней – с виду заброшенная церковь, похожая на все другие, стоявшие почти на каждой площади. Как и везде, мраморный фасад запятнан годами небрежения и соленым ветром, когда-то гордые святые теперь печальны и одиноки.

Сара вспомнила рассказы, которые читала в своих исторических книгах насчет того, что в средние века церкви служили убежищем для преступников и людей, подвергшихся гонению. Хотя эта церковь была явно папистской, она не сомневалась, что древние традиции существуют и по сей день. Вдруг у нее все-таки есть другая возможность?

Она поднялась по ступеням к церковному входу и неуверенно остановилась. Перед ней, покрытые слоями патины, казавшейся разноцветной в свете газового фонаря, высились огромные бронзовые двери с изображениями библейских сцен. Она долго смотрела на барельефы, потом набралась мужества и взялась за ручку.

Почувствовав легкое движение у ног, Сара вздрогнула, затем посмотрела вниз и увидела большую полосатую кошку, которая снисходительно изучала ее на площади, а теперь по-хозяйски терлась об ее лодыжки. Суеверно приняв это за знак одобрения, Сара толкнула двери. Они без малейшего скрипа распахнулись, и она шагнула внутрь, а кошка последовала за ней.

За исключением нескольких маленьких исповедален в часовне, церковь была темной и пустой, насыщенной влагой, исходившей от камней. Умом Сара понимала, что церковь должна быть заброшенным приходским храмом, однако ночью эхо ее шагов казалось зловещим. Она чувствовала, что взгляд каждой мадонны и святых устремлен на нее. Внимательный осмотр был не враждебным, а подозрительным, словно те глаза видели много такого, что вызывало их недоверие.

Из центрального нефа Сара вышла в притвор бокового нефа, где и села, прислонившись спиной к внутреннему пилону. Она думала, что почувствует холод камней, но пол и стена были приятно теплыми, она грелась, наблюдая за кошкой, предусмотрительно изучавшей новую территорию.

«Я тут не на месте», – думала она. Сан-Марко построен больше для показа светского великолепия дожей, чем для богослужения, а в этой церкви чувствуется ее истинное предназначение. Сара предполагала, что она англиканского вероисповедания, поэтому истории об упадочничестве и отсутствии благочестия у папистов заставляли ее чувствовать себя виноватой за вторжение в такое место. Но воззрения школьного викария имели так мало отношения к ее собственной жизни, что Сара предпочла англиканскую церковь больше из желания приобрести внешние атрибуты приличной молодой женщины, чем из-за настоящей веры.

Наблюдение за вполне мирским занятием кошки постепенно рассеяло мысли Сары о вторжении, она согрелась, расслабилась и осознала, что в желудке у нее урчит. Мистер де Лент так извел ее своими издевками, что она съела за обедом лишь несколько ложек и теперь проголодалась. Достав из мешка еду и нож из кармана, она тщательно отрезала кусочек сыра и хлеба. Кошка тут же подошла к ней, и Сара при свете свечи увидела, насколько та худая. Она знала, что еды у нее не слишком много даже для нее самой, но все-таки отщипнула кусок сыра и протянула бедному животному. Кошка без всякой осторожности жадно съела подношение.

Утолив голод, Сара легла и стала размышлять в темноте о своем будущем. Мысли кружились, повторялись, но были совершенно бесполезными. В конце концов они обратились к Мавру. Она не переставала себе задавать с прошлой ночи вопрос: почему? На этом она, должно быть, заснула, поскольку в чувство ее привели голос и свет.

Украдкой оглядевшись, Сара поняла, что свернулась калачиком на полу, кошка лежит на ее юбках, вверху сутана священника, удивленные, но добрые глаза смотрят на нее, и мужчина что-то говорит по-итальянски.

– Я не понимаю, – ответила Сара, поднимаясь и сгоняя кошку. Священник взглянул на животное и нахмурился. – Простите. Я только немного отдохнула. Я сейчас уйду.

Она быстро направилась к выходу и, когда закрывала двери церкви, бросила последний взгляд на смущенное лицо священника.

Вздохнув, Сара продолжила странствие по городу, кошка трусила следом. Она чувствовала головокружение от недостатка сна, улицы казались нереальными, ее мозг пытался спать, даже когда она шла. Сара выбрала направление и двигалась в ту сторону, пока не кончился тротуар, затем свернула, прошла еще немного. Кошка бежала так близко к ней, что иногда попадала ей под ноги. Вскоре она увидела Большой канал, мост Риальто над ним и, за неимением лучшей цели, выбрала извилистую тропу в лабиринте глухих улиц.

Постепенно до ее оцепенелого разума начало доходить, что вода уже не такая черная, как ночью, а тускло-оловянная, предрассветная. Взглянув на канал, Сара увидела неясные очертания целой флотилии мелких судов, плывущих в ее сторону. На миг в ее уставшем сознании мелькнула нелепая мысль о погоне, затем она поняла, что это маленькие лодки, нагруженные до планширов свежими продуктами, но издали они выглядели громадным плавучим садом. У причалов начался шум и взрыв активности, лодочники подгоняли криком людей, выгружавших товары, чтобы те быстрее освободили место для подходящих лодок. Грузчики пробегали мимо Сары, и, оглянувшись, та поняла, что узкий тротуар за ней выходит на большую площадь с рыночными прилавками.

Сара направилась в конец рынка и подхватила кошку на руки, она чувствовала, что корзины с овощами и морской рыбой переносятся в определенном порядке, который она не могла понять. Движения чернорабочих и крики гондольеров были веселыми, даже бурными, в слабом утреннем свете кочаны капусты выглядели стеклянными, а креветки поблескивали, как серые жемчужины. Прежде чем опустела последняя лодка, венецианские домохозяйки уже пришли, чтобы выбрать продукты, и торговцы искоса поглядывали на Сару, пытаясь определить, что ей нужно, наилучшая редиска или свежайшая рыба. Она свернула на боковую улицу и вместе с кошкой, мурлыкающей в ее объятиях, возобновила бесцельное скитание по городу.

Спустя полчаса у нее возникло ощущение, что место ей знакомо. Тот балкон она видела, когда возвращалась из палаццо Мавра, да и резного льва над дверью она тоже узнает. Ведомая своей памятью, Сара окольным путем обошла здание, вышла к маленькому боковому каналу, сделала еще полсотни шагов и наконец оказалась перед порталом белого дворца с мраморным пауком, вырезанным над окном.

Ну вот, она здесь, и что собирается теперь делать? Хотя Мавр подстроил ее унижение, она не может предъявить ему никаких требований, законных или нравственных, не может заставить его возместить ущерб, который он ей причинил. И ничто, абсолютно ничто уже не сможет вернуть ей прежнее респектабельное положение. Она стояла, глядя на дверь, с некрасивым рябым лицом, открытым утреннему свету, в платье, красноречиво говорящем о ее сословной принадлежности. Как она могла подумать, что женщина вроде нее будет чем-то большим, чем простое развлечение, для мужчины, который живет в подобном дворце? Зачем она вообще пришла сюда?

Легкий удар пушистого хвоста по юбке оторвал Сару от самобичевания. Она посмотрела на кошку, преданно трущуюся об ее ноги, с безрадостным смехом опустилась на тротуар, прислонилась к покрытой грязными пятнами стене и ласково погладила мягкую полосатую спину. Кошка замурлыкала в бесстыдном восторге, когда Сара протянула ей кусочек драгоценного сыра, тут же проглотила его и с надеждой ждала еще.

– Киска, мне даже самой не хватит, – тихо сказала она и снова погладила ее по шелковистому боку.

Кошка мудро взглянула на нее, затем перевернулась на спину, и Сара неуверенно погладила ее по груди, зная, что многие кошки не терпят прикосновений, но эта замурлыкала еще громче.

После той ужасной ночи Сара только и делала, что лила слезы. Она покинула свою хозяйку опозоренной женщиной и жалкой воровкой, зная, что не имеет никаких денег, кроме тех, которые выручит за подарки Мавра. И она плакала не о себе, она не могла о себе плакать, но сейчас, глядя на тощую, бездомную кошку, она почувствовала, как у нее перехватывает горло.

– Бедное, глупое создание, – прошептала она. – Мне совсем нечего тебе дать. Ты выбрала плохого защитника.

Сара чувствовала под ладонью ее ребра, ощущала сильную вибрацию от ее мурлыканья и свое полное бессилие помочь даже одной уличной кошке.

Закусив губу, она встала, закинула тюк на плечо и собралась идти дальше, когда черные двери открылись и появился темноволосый человек. Потрясенная Сара узнала в нем того красивого «гондольера», который так пленил леди Анну. Теперь он был в строгом костюме секретаря или клерка. Увидев ее, он вдруг нахмурился и что-то спросил по-итальянски.

– Я здесь, чтобы увидеться с вашим хозяином, – услышала она свой голос.

Слова настолько поразили Сару, что она почти уже повернулась, чтобы бежать, и только уверенное мурлыканье кошки, трущейся об ее ноги, удержало ее на месте.

– Слуги ему больше не требуются, – холодно произнес молодой человек на безупречном английском языке.

Сара предложила свою лучшую имитацию леди Анны.

– Я не служанка, – высокомерно сказала она, хотя опасалась, что голос у нее скорее тихий, чем надменный. – Я его любовница. Я была здесь два дня назад и пришла, чтобы снова увидеться с ним.

По отдельности все утверждения были правдой, но вместе они создавали впечатление явной лжи.

Молодой человек выглядел удивленным. Потом окинул беглым взглядом ее одежду и волосы, недоверие исчезло, и он кивнул:

– Я помню. Я скажу ему. – Он повернулся и ушел в палаццо.

Она не собиралась, как он предполагал, ждать его возвращения за дверью. Она знала, что Мавру намного проще отказать ей через своего лакея, чем когда он увидит ее перед собой. Поэтому она подхватила кошку и последовала за молодым человеком.

Сара тихо вошла в огромный холл. Без того сказочного освещения сотнями свечей он казался сейчас, при обыкновенном свете, холодным и непривлекательным. Каменный пол у нее под ногами скрипел от грязи, расписные китайские обои, когда-то ярко-красные, обесцветились и были покрыты неровными пятнами сырости и плесени. Небольшие дверные проемы по всему периметру зала, ведущие в служебные помещения, зрительно делали высокий потолок еще выше. Подняв голову, Сара увидела причудливую чудесную люстру, стеклянные цветы которой сверкали зелеными, синими и красными искрами в единственном луче солнца, косо падавшем сквозь верхнее окно. В ее памяти осталась только мраморная винтовая лестница, как приглашение подняться туда, где они с Мавром провели ночь и где он, без сомнения, находился сейчас.

Когда, собравшись с духом, Сара наконец поднялась по лестнице, слуга Мавра уже вошел в одну из боковых комнат, оставив дверь открытой. С колотящимся от волнения сердцем она подкралась к двери. Человек, похожий на клерка, что-то быстро говорил по-итальянски, потом она услышала сердитый баритон Мавра. Ответ был резким, отрывистым.

Сара медлила у двери, пытаясь обрести мужество, чтобы войти, но сейчас ей хотелось только бежать. Именно в этот момент кошка вывернулась у нее из рук, мягко упала на пол и, прежде чем она успела ее остановить, направилась в комнату.

Речь Мавра оборвалась. Сара поняла, что его лакей сейчас будет у двери, отругает ее за наглость и велит ей удалиться. Решительно вскинув подбородок, она расправила плечи и вошла в комнату.

Ее встретило удивленное молчание. Слуга ждал у письменного стола, за которым сидел Мавр, глядя на дверь. Аристократическое лицо было все так же красиво – пронзительные зеленые глаза, резкие черты, широкие брови, чувственный рот. Но когда он увидел ее, взгляд стал непроницаемым, а лицо настолько пустым, словно Мавр опять надел маску.

Равнодушная к возникшему напряжению, кошка важно расположилась посреди комнаты и начала себя вылизывать. Сара с облегчением перевела взгляд с Мавра на кошку, пытаясь осмыслить свои беспорядочные эмоции. Преобладал гнев, который она могла сразу определить по металлическому привкусу во рту и по его накалу, туманящему зрение. Но под ним было и нечто другое – стыд и отчаяние, неловкость и совсем незнакомое чувство, которое заставило ее смело взглянуть на соблазнителя: гордость.

Себастьян еще не мог поверить, что она пришла сюда, что у нее хватило мужества стоять перед ним без маски. Платье мышиного цвета, рыжеватые волосы в беспорядке, спутанными локонами обрамляли лицо, которое могло бы быть красивым, если бы не его бледность и обозначившиеся сейчас морщины напряженности. Конечно, ничего желанного в ней совершенно нет, и все же он хотел ее так, что ему было трудно дышать. Зная даже, кто она и что ему сделала, он хотел обнять ее, поцелуями вернуть краску щекам, хоть на несколько минут забыться, утонуть в волнах безрассудных чувств, которые они совсем недавно испытывали. Безрассудных, повторил он, словно пытался убедить себя.

Потом она вскинула голову, и он поймал ее взгляд, как в первый раз, когда они смотрели друг на друга через канал. Ее глаза оказались более прекрасными, чем он представлял в своих воспоминаниях, не черными, а темно-синими, как полночь. И они сверкали.

– Надеюсь, прошлой ночью вы получили удовольствие от вашего маленького развлечения, – холодно произнесла она.

Так надменно, что Себастьян прищурился от удивления. Это была не та испуганная, незначительная женщина с колокольни, это была королева Франции. Он замер от ее выпада, желание и удивление сменились возмущением.

– Развлечение? Значит, вы так это восприняли? Себастьян поднялся, бесстыдно используя свой рост, чтобы запугать ее. Женщина слегка напряглась, однако не дрогнула, не отступила.

– Я отнюдь не наивна, сэр. С первой же минуты, когда вы смотрели с этого порога, я знала, что вы не можете иметь благородные намерения. Возможно, я догадывалась, что они были нечестными, только не хотела этого видеть. Но я не слепая. – Она покраснела. – Я не знаю, была ли моя жизнь первой респектабельной жизнью, которую вы погубили, но для меня, ей-богу, она и последняя.

– Респектабельная! – фыркнул Себастьян. – Вы называете свое распутство с Бертраном де Лентом респектабельным?

Сара в изумлении смотрела на него.

– Мистер де Лент? Я никогда… Никогда. – Она повысила голос. – Как вы смеете такое говорить? Как вы смеете предполагать, что я когда-либо могла это с ним делать?

Себастьяна будто ударили под дых, и он тяжело опустился на стул.

– Но вы говорили мне о своем работодателе…

– Леди Меррил? Я была ее компаньонкой, а не любовницей де Лента.

У Себастьяна было ощущение, что стены вокруг него рушатся.

Так вот почему она совершенно открыто путешествовала в обществе леди Меррил, вот почему ей было позволено одной сопровождать внучку леди с ее двумя подругами. Компаньонка. Не проститутка де Лента. Не виновница несчастья Аделы.

– Если бы я осталась после того, что вы сделали, очень скоро мне пришлось бы ею стать. – Голос у Сары был чуть слышным, ломким и резанул его по сердцу.

– Невинна. Я даже не… – Себастьян умолк, подавив желание закрыть лицо руками.

– И что же такого ужасного я вам сделала? – требовательно спросила она.

– Я думал, вы были добровольной участницей преступления, которое ваш хозяин… которое состряпал де Лент. Если бы это были вы, то заслужили бы то, что с вами случилось, и даже худшего. А де Ленту… За его злодеяния смерть и та слишком хороша для него.

– В таком случае что сделал он?

– Благодарите Бога, что вы этого не знаете, – ответил Себастьян.

Он смотрел на женщину, замаранную этим несчастным случаем, который он посмел не предусмотреть, стоявшую перед ним с этой нелепой шелудивой кошкой, трущейся об ее ноги. Чуть заметные пятна румянца еще таились на ее щеках, в глазах сверкали вызов и гнев, так хорошо знакомые ему губы слегка приоткрылись. Ему следовало бы извиниться, быть по-отечески великодушным, передать ей тысячу фунтов, отправить ее ближайшим пароходом назад в Англию, в каюте первого класса, в круг ее семьи, какой бы она ни была.

Вот как он должен был поступить, если он джентльмен. Но увы, он не был джентльменом. Он хотел ее больше прежнего, зная, что она не та, кем он ее считал. А еще сильнее он хотел сохранить память о том, что он ей сделал, о том, кем он был и продолжает быть. Она для него и бальзам, и воплощение демонов, которые преследуют его. Он сделает ей другое предложение, какое не сделал бы ни один порядочный мужчина.

– Поскольку я отнял у вас одну работу, я считаю своей обязанностью предложить вам другую.

Я мог бы притвориться, что даю вам место, скажем, экономки или секретаря, но это было бы ложью, потому что я грешник и хочу от вас не меньше того, что требовал де Лент. Так что кокетливая скромность ни к чему. Оставайтесь здесь и будьте моей любовницей. Я буду обращаться с вами лучше, чем до сих пор.

Она молча смотрела на него, постепенно гнев уходил, сменяясь замешательством.

– Я ведь сейчас без маски, – наконец сказала она.

– Вы думаете, я все это время не знал, как вы на самом деле выглядите?

– Но вы меня хотели. – Она смутилась еще больше. – Я могла бы сказать…

– Даже когда я считал, что вы проститутка де Лента, я вас хотел. – Он впервые произнес это вслух – почти столь же ужасное преступление, как и другие, которые он совершил и еще намеревался совершить.

– Вряд ли у меня есть выбор. Я такого не вижу и потому согласна на ваше предложение, но с одним условием.

– Что за условие? – спросил он, застигнутый врасплох.

– Что вы скажете мне свое настоящее имя. Несколько секунд он просто смотрел на нее, принимая решение.

– Себастьян. Этого пока достаточно.

– Благодарю вас, – кивнула она.

У него хватило самообладания лишь на то, чтобы кивнуть в ответ, затем он по-итальянски быстро отдал приказ Джану.

– Следуйте за мной, – скомандовал тот.

И, подхватив кошку, Сара последовала за ним.

Глава 11

Она в изнеможении упала на кровать. Комната была огромной, с шелковыми обоями, мраморным полом, выложенным в шахматную клетку, с десятками картин, теснящихся на стене, – манера, которую Сара начала воспринимать как типично венецианскую. Над головой высокий сводчатый потолок, до него доходят широкие окна, старинные обветшалые портьеры, которые с величайшим подозрением уже обнюхивала кошка.

Мысли Сары занимали открытия, сделанные при встрече с Мавром. К ней лично он не испытывал ненависти. Он пытался отомстить какой-то другой женщине, преступнице, как он сказал. А все из-за чего-то, что ему сделал мистер де Лент.

Сара верила ему. Каким бы глупым это ни казалось, Мавр – Себастьян – и в самом деле никогда ей не лгал, а все, что она знала о мистере де Ленте, указывало на вероятность подобного случая. Но что мистер де Лент мог сделать, чтобы так разгневать человека его собственного круга? Гадать бесполезно, а спрашивать Мавра она не осмелится.

Сара выбросила из головы мысли о де Ленте и снова оглядела комнату, на этот раз отмечая не ветхость, а будущие возможности.

– Вы получите триста фунтов, – сказал лакей Себастьяна, прежде чем выйти. – Отделайте комнату по своему вкусу. Если вам что-нибудь потребуется, звоните в колокольчик, слуги выполнят приказание.

Звонить в колокольчик… Сара ни разу еще не звонила. Ни когда была горничной Мэгги, – она сама обслуживала себя, а Мэгги звонила, если кто-то ей требовался, ни в школе, где вообще не было звонков и служанок, ни, разумеется, у леди Меррил, хотя, как одна из домочадцев, Сара имела на это право. В глубине души она знала, что если и дернет шнурок, никто все равно не придет, и она не сможет ничего с этим поделать.

Теперь же, как любовница с дурной репутацией, она имела больше власти, чем в своей предыдущей жизни.

С многообещающим удивлением Сара потянула шнурок.

– Сэр? – Джан вежливо остановился на пороге.

Себастьян думал о женщине, только что покинувшей комнату. Сара. Он позволил себе мысленно произнести это имя и почувствовал громадное облегчение. До сих пор он подсознательно называл ее «эта женщина», пытаясь не допустить, чтобы она стала для него слишком реальной.

Попытка не удалась. С той ночи, когда он выпрыгнул из окна, мысли о ней постоянно мучили его.

Узнав, что она виновна не больше любой из служанок леди Меррил, он не знал, что ему делать – то ли кричать от радости, то ли застрелить себя за содеянное. Но, что бы он ни чувствовал, он хотел ее сильнее, чем раньше, и был не настолько джентльменом, чтобы отпустить ее.

– Боже мой, – прошептал Себастьян, думая о том, что отнял у нее. – Я порчу все, к чему прикасаюсь. – Он покачал головой и перевел взгляд на Джана. – Но я не имел оснований думать, что не прав. В конце концов она была с де Лентом и определенно не агнец. Что еще я мог подумать?

– Да, сэр, – уклончиво ответил слуга.

Правда была страшной и безжалостной. Он не хотел думать, что какая-либо часть его плана может оказаться неверной. Тогда это повлекло бы за собой множество вопросов и насчет его самого, и насчет всего плана в целом, который он, видимо, продумал недостаточно хорошо.

Себастьян тряхнул головой, отгоняя сомнения. Нет, в целом его план был безупречен. Первая часть не удалась только потому, что в нее было внесено непредвиденное изменение. Впредь он должен быть уверен в каждой детали, предусмотреть любую случайность. А пока он не выполнит последнюю часть, присутствие Сары будет напоминать ему о последствиях малейшей небрежности… и даст возможность исправить то, что он ей сделал.

Он вспомнил ее разговор о недостатке чего-нибудь красивого, понял, как мало его было в ее жизни, и к нему быстро пришло возможное решение. Но сначала он должен увидеться с ней. А это не так легко.

– Приведи ее ко мне на обед, – сказал он. – До тех пор я сумею подготовиться.

Убедившись в реальности своей должности, Сара написала записки Мэгги и остальным друзьям, без объяснений сообщив, чтобы в дальнейшем они писали ей по ее новому адресу. Его она узнала от служанки, которую вызвала звонком. Та долго и почтительно объясняла ей на ломаном английском, что адреса в Венеции присваиваются не по улицам, а по районам.

Сара передала свои письма для отправки, велела принести воды для мытья, потом, рассудив, что слишком устала, надела ночную сорочку. Она легла на кровать с уверенностью, что не сможет заснуть, это была ее последняя мысль перед тем, как в дверь постучали и вошла служанка, которая сообщила ей, что она должна подготовиться к полуденной трапезе.

Беспокойство разогнало сонливость, и теперь, пока слуга вел ее в бельэтаж, Сара лихорадочно готовилась к встрече со своим хозяином и к первому своему дню в качестве официальной любовницы. Слуга распахнул дверь, она вошла, полагая, что Себастьян ждет ее, но в комнате никого не было. Слуга выдвинул для нее стул, она села и с беспокойством стала смотреть на пустую тарелку перед собой.

Внезапно дверь снова открылась, вошел Себастьян, казалось, заполнив собой весь дверной проем, всю комнату. Он медленно окинул ее холодным взглядом из-под бровей, уголок чувственного рта недобро скривился. Гримаса? Усмешка? Сара не могла определить и быстро поднялась, когда он направился к ней. Деревянные ножки отодвинутого ею стула царапнули по мраморному полу.

– Извините, – пробормотала она, покраснев и теребя в руках салфетку.

Он лишь с холодным безразличием взглянул на нее и жестом велел сесть.

– Леди – даже любовницы – не встают при появлении мужчин, Сара.

Она села, еще больше покраснев, ругая себя за неуклюжую бестактность, ненавидя себя за то, что ее так заботит его реакция. Но ведь теперь она должна беспокоиться, не так ли? Он лишил ее честной работы, соблазнил ложными отговорками, использовал ее, и теперь лишь его желание спасет ее от неминуемой гибели. И все же, как бы она ни зависела от него, как бы он ни воспламенял ее тело, она не должна так быстро простить его за то, что он ей сделал.

Лишь когда Себастьян занял место напротив, она заметила его лакея, идущего следом. К ее удивлению, он тоже сел за стол. Велев подавать еду, Себастьян повернулся к своему работнику, и оба начали беседу на итальянском, который Сара еще не могла понимать.

Чувствуя себя даже более незначительной, чем компаньонка леди, она съела несколько кусочков мяса, запивая их вином, когда они застревали у нее в горле. Может, Себастьян изменил свое решение и не хочет оставлять ее здесь? Прошлое напомнило ей, что она не должна удивляться, и все же эта мысль вызвала у нее тошноту. Сара быстро поднялась из-за стола, пробормотав извинение. Себастьян прервал разговор и холодно взглянул на нее.

– Пожалуйста, не уходите. Я хочу с вами поговорить.

Она села, а мужчины возобновили беседу, полностью игнорируя ее. Страдание образовало в желудке тугой шар, который трудно было проглотить, сразу навалилось прежнее утомление. Сара пыталась не обращать на это внимания, уйти в себя. Тщетное усилие, это не действовало никогда, и она безнадежно ждала конца обеда.

Вскоре мужчины закончили разговор, и Себастьян повернулся к ней.

– Кажется, я немного обманул вас, – сказал он. Лицо напряженное, хотя не суровое.

– Что вы имеете в виду?

Она постаралась произнести это безразлично, будто ее мало интересовали как его поступки, так и его пренебрежение. Увы, она потерпела неудачу и знала это.

– Я предлагаю вам быть не только моей любовницей в грубейшем смысле этого слова, но также хозяйкой моего дома, пока я здесь живу. Дом в полном упадке, а мои дела отнимают много времени. Я арендовал это палаццо, не видя прислуги, но теперь у меня такое впечатление, что каждый лакей и горничная привели сюда всех своих кузенов, делая вид, что они все время здесь работали, а дом непригоден для жилья. Короче, здесь слишком много слуг и недостаточно работы. Я надеюсь, вы исправите положение. Сара даже съежилась при мысли о сомнительной чести подобной власти.

– То есть вы хотите, чтобы я их уволила?

– Увольте или найдите им работу. Я всецело полагаюсь на ваше решение. – По безразличному тону Себастьяна она поняла, что ее мнение об этом его не интересует. – Что бы вы ни решили, я уверен, в течение нескольких дней палаццо станет неузнаваемым.

– Да, сэр.

– Конечно, вы получите значительные средства. И еще я хочу, чтобы вы купили себе одежду, более соответствующую вашему новому положению. Я вам полностью доверяю. Пока вы не соберетесь покупать драгоценности или заказывать пять шкафов одежды вместо одного, мои средства в вашем распоряжении. Можете купить все, что пожелаете. Мария сегодня проводит вас.

– Да, сэр.

Он кивнул, явно удовлетворенный.

– Если вы захотите сейчас уйти, пожалуйста. Но я рассчитываю снова увидеть вас за ужином.

– Да, сэр.

Она встала, неловко склонив голову, не понимая, кем она должна быть – шлюхой или экономкой, и сама не зная, что из двух она предпочитает.

Он сдвинул темные брови.

– Надеюсь, вы не сожалеете о нашем соглашении? Его слова настолько вторили ее мыслям, что Сара вздрогнула, не веря, что Себастьян мог так о ней заботиться. Его взгляд смягчился.

– Мне кажется, в вашей жизни было не очень много такого, чем вы могли управлять. Считайте, это ваш первый шанс. Выберите себе несколько комнат, отделайте их по своему желанию, а затем приведите в порядок остальные. Пока вы не будете слишком экстравагантной, можете делать что хотите. Вы говорили мне, как вам не хватает красоты, сделайте палаццо красивым, Сара. Я вам доверяю.

Внезапно она поняла, что Себастьяну, должно быть, не очень уютно в ее присутствии, что его резкость вызвана неловкостью, он чувствовал себя виноватым, но извиниться словами не мог. Вместо этого он вспомнил о ее мечтах и сделал их реальностью. Сара не умела держать зла на человека, и не важно, насколько это было заслуженным, тугой узел ее негодования ослабел. Что бы он ей ни сделал, в конце концов она была соучастницей собственного падения. Она принимала его приглашения и объятия, сознавая опасность, сомневаясь в его намерениях, охотно все позволяя. Сара не знала, что она чувствует к этому одержимому демонами, удивительному человеку, который три ночи был ее Мавром, но знала, что не питает ненависти к нему.

– Благодарю вас, – ответила Сара, что означало: «Я вас прощаю». И вышла.

Мария оказалась хитрой и симпатичной маленькой служанкой. У нее были рыжие волосы и черные, терновые глаза – смесь обычного с экзотикой, столь распространенная в старинных венецианских родах. Она довольно хорошо говорила по-английски, правда, с сильным акцентом, и не умолкала, пока они устраивались на черных бархатных подушках гондолы Себастьяна, а потом наблюдали за оживлением, царившим на тротуарах.

Мария сообщила, что знает все лучшие магазины, и без капли ложной скромности уверенно направляла гондолу от одного места к другому, так что один час превратился в два, потом в три, потом в четыре. Сара, пользуясь аккредитивом Себастьяна, заказывала все, что, как она знала, требовалось леди. Наконец-то ей пригодились те школьные уроки, которые она всегда считала для себя неприменимыми. Она выбирала платья того же стиля и фасона, как в модных журналах леди Анна, только без множества оборок и пены, отдавая предпочтение своей склонности к простым линиям. Такие наряды она придумывала себе в мечтах.

К этим платьям Сара добавила еще три, уже готовых, которые портной имел на всякий случай для путешественников. По настоянию Марии, одно модное дневное платье Саре подогнали по фигуре прямо на месте, и она обещала вернуться этим же вечером для более тщательной примерки.

Вооружившись образцами тканей, Мария повела ее по магазинам, чтобы купить все необходимые аксессуары. На склоне дня Сара имела такой гардероб, который большинство из дебютанток не скопило бы за несколько лет. Мария одобряла каждую покупку, восхищалась тонким вкусом Сары и красотой тканей, как будто щедрые дары хозяина предназначались ей.

На обратном пути к палаццо Сара, подытожив в уме счета, нерешительно спросила:

– Ты думаешь, Себастьян очень рассердится?

– Кто? – Девушка наморщила гладкий лоб.

– Себастьян. Твой хозяин. Мой… любовник.

– Так его зовут Себастьян? – Она самодовольно улыбнулась. – Я говорила Лючии, он вовсе не испанец, какое бы имя он ни взял. Он прирожденный англичанин. Думаю, имя «Себастьян» английское и вполне ему подходит.

Сара взглянула на аккредитив, где было написано имя: Senor Raimundo Guerra. Французское слово «guerre» означает «война». «Что он за человек, если называет себя мистер Война?» – с тревогой подумала Сара.

Когда они вернулись в палаццо, она сказала, что намерена отправиться в свою комнату. Мария согласилась, но, поднявшись до лестничной площадки, Сара обнаружила, что девушка идет за ней.

– Мне эскорт не требуется.

Мария засмеялась, черные глаза сверкнули.

– Но вам требуется горничная!

– Ты?

Мария опять засмеялась.

– Лючия была такая ревнивая! Она все утро секретничала с кухаркой, мне даже пришлось сказать, что вы противная, как жаба. Но мы им всем покажем, да? – Она вскинула голову, и ее кудри подпрыгнули.

– Я не хочу тебя обижать. – Сара поймала ее полухитрый, полумолящий взгляд и объяснила: – У меня никогда прежде не было горничной.

– Вот и прекрасно, – добродушно сказала Мария. – А я никогда прежде не была ею.

Спустя полчаса Сара едва узнала себя. Дневное платье она специально выбрала за его приятный цвет и простые элегантные линии, мягкий голубой шелк плотно облегал изгибы ее тела, оттенял бледность лица. Подобные изменения она могла предположить еще в мастерской портного. Но потом Мария принялась за ее волосы, и она с трепетом наблюдала, как служанка завивает, начесывает и укладывает их в модную прическу.

– Искусственные волосы, – бормотала за работой Мария. – Вот что мы забыли купить.

Но даже она выглядела довольной появлявшимися результатами. Тем не менее Сара моментально сбросила полотенце, когда служанка хотела сделать модную челку.

– Почему нет? – спросила Мария, нетерпеливо щелкая ножницами.

Сара не могла объяснить ей, какой ужас она чувствует, когда модные ухищрения делают узнаваемой каждую нежелательную часть ее тела.

– Я не знаю, понравится ли это ему, – ответила Сара.

– Тогда конечно, – понимающе сказала Мария, кладя ножницы.

Когда служанка закончила, Сара в изумлении посмотрела в большое зеркало в простенке между двумя высокими венецианскими окнами. Ее волосы, увеличенные в объеме несколькими каплями душистого масла, сверкали темным золотом кудрей, совершенно не похожих на спутанную массу, которую она собирала в пучок по утрам. Прическа была модная, со вкусом уложенная, красивая. Сара даже удивилась, почему она могла без труда представлять фасоны сложных платьев и никогда не думала о прическе.

Но всю элегантность портило ее лицо, испещренное теми же оспинами. Когда Мария достала коробку с красками, Сара отшатнулась:

– Я не хочу выглядеть как проститутка. – Сара покраснела, осознав, что именно так и можно назвать женщину в ее теперешнем положении.

– Вы думаете, я выгляжу именно так? – спросила Мария.

– Почему? Нет. Разумеется, нет.

– А у меня на лице краска, – самодовольно улыбнулась служанка.

Приглядевшись, Сара увидела на юном гладком лице девушки едва заметные следы воздействия: и румянец на щеках, и черные ресницы выглядели более впечатляющими, чем их создала природа.

– Тогда продолжай, – сказала она без особой надежды.

Она понимала, что шрамы на ее лице невозможно скрыть чем-то едва заметным, но все же оставалось прежнее безрассудное желание, чтобы случилось какое-нибудь чудо и заставило их убраться.

Работая, Мария наставляла ее, как мыть лицо: по утрам свернувшимся молоком, по вечерам старым вином и дважды в день неким варевом, которое ей было трудно описать по-английски, и она сделала это по-итальянски.

– Готово, – наконец с удовлетворением сообщила Мария.

Посмотревшись в зеркало, Сара ахнула.

– Бабушка моя была куртизанкой в последние дни Венецианской республики, – объяснила Мария. – Она говорила, что нет ничего страшного в том, чтобы использовать немного краски.

Да, Мария права. Косметика была почти невидимой, однако половина отметин словно исчезла под ней, более мелкие изъяны скрыли мятая глина и пудра, разгладившие кожу. Во всяком случае, рубцы были не первым, что Сара увидела, посмотрев в зеркало. Мария что-то сделала и с глазами – они казались теперь огромными, а рот и щеки выглядели свежими, чего не было на самом деле.

Сара смотрела в зеркало и понимала, что видит лицо леди, она чувствовала себя элегантной, изящной, привлекательной.

– Благодарю тебя, – прошептала Сара, часто моргая, чтобы слезы не испортили произведение Марии. – Это… удивительно.

– В большинстве шрамы такие слабые, что просто стыд, почему вы их раньше не скрывали. Если вы последуете моему совету, многие постепенно вообще исчезнут.

Сара засмеялась, сознавая, насколько представления Марии о приличной женщине отличаются от мнения директрисы школы миссис Рэндалл.

– Благодарю, – повторила она.

С обретенной уверенностью, что теперь она выглядит как хозяйка дома, Сара приказала Марии собрать всех слуг в приемном зале. Она выждала пять минут, затем спустилась по главной лестнице и увидела Марию, которая с веселой улыбкой стояла перед пестрой толпой венецианцев.

Она сделала глубокий вдох и, к своему изумлению, обнаружила, что не боится. Все тут уже знают, кто она, или скоро узнают, следовательно, ей нечего скрывать, а как их новой хозяйке нечего бояться.

– Я женщина сеньора Гуэрры, и он поручил мне управление домом, – без предисловий сообщила она. Мария перевела. – Вам предстоит много работы, начинайте прямо сегодня. Грязное надо почистить. Сломанное – починить. Что нельзя отремонтировать, надо выбросить. Те, для кого не найдется работы, будут уволены. – Когда Мария перевела, слуги недовольно зароптали, но Сара не обратила на них внимания. – Не думаю, что для стоящих тут это большая неожиданность. До сих пор хозяин был равнодушен к этим делам, теперь он просил меня исправить положение. Кто здесь экономка?

После небольшого взрыва эмоций из толпы выступила коренастая женщина средних лет.

– Как вас зовут?

– Синьора Бертолини.

– А дворецкий?

Изысканно одетый мужчина, стоявший чуть в стороне от остальных слуг, поклонился.

– Синьор Гарца, к вашим услугам.

Вспомнив, как леди Меррил обращалась со слугами в тех редких случаях, когда была недовольна ими, Сара заговорила строго, но доброжелательно:

– Вы оба самые главные слуги в этом доме, и потому ваш долг следить за порядком. Я тщательно осмотрю дом и соберу вас, чтобы разъяснить свои требования. Предупреждаю, я не собираюсь брать на себя ваши прямые обязанности. – Сара добавила в последние слова повелительную угрозу. – Надеюсь, в скором времени я буду знать всех по именам. А пока вы можете идти.

Слуги покинули зал, как вода, спущенная из плотины. Лишь тогда Сара поняла, что она сделала: без страха смотрела на толпу чужестранцев, многие из которых имели лучшее происхождение, чем она, держала их в подчинении, отдавала приказы, как будто занималась этим всю жизнь. Но самое удивительное, ни один не крикнул, что она мошенница, ни один не усомнился в ней.

– Синьорина, вы были великолепны, – торжествующе заявила Мария, когда исчез последний слуга.

– Я… Я не могу поверить, что сделала это. – Сара вдруг засмеялась, хрипло, отрывисто.

– Я могу, – раздался знакомый голос.

Вздрогнув, она повернулась и увидела Себастьяна, который стоял на лестничной площадке, красивый и соблазнительный, как грех.

Глава 12

– Вы полны сюрпризов, – продолжал он, с мужественной грацией спускаясь в зал.

Он смотрел на нее с таким выражением, словно первый раз ее видел и пытался определить, что она за человек.

Сара вдруг почувствовала себя маленькой нищей девочкой, надевшей изысканный наряд оперной певицы.

– Мне никогда еще не поручали заботу о доме, – сказала она.

Слова были тихие, неуверенные, и Сара тут же выругала себя, что позволила им сорваться с языка. Как будто она делает некое признание или, еще хуже, напрашивается на комплименты. Вспыхнув, Сара отвела взгляд. К ее великому облегчению, Себастьян не оскорбил ее льстивыми уверениями. Он лишь поднял бровь, затем повернулся к Марии.

– Благодарю за помощь.

Это означало, что ее отпускают.

Мария сделала реверанс, выскользнула в боковую дверь и закрыла ее за собой. Они остались наедине.

У Сары во рту пересохло. Не было уже ни масок, ни темноты, и она не понимала, что ее ждет. Сыграть роль перед слугами оказалось довольно легко, но перед Себастьяном, ее любовником, содержателем и кем-то еще, чего она не могла определить, Сара не знала, кто она такая. Она уже не была девочкой, еще не знакомой с уличной жизнью, но уже в шаге от будущей проститутки, не была той, которая знала, что такое хорошая жизнь, но презирала ее и навсегда от нее отреклась. И уже не была молчаливой, респектабельной компаньонкой леди. Если бы ей только знать, кто она теперь и кем он ее считает.

– Я подумал, что иметь некоторую власть вам полезно – вторгся в ее мысли Себастьян.

– Я… – она умолкла, – я никогда бы ее не попросила и не захотела, но теперь я рада, что вы мне ее дали. Откуда вы могли знать?

Он сардонически усмехнулся.

– Бедная девушка и мужчина, который обрел независимость только после смерти отца, имеют большее сходство, чем вы можете себе представить, – сухо ответил Себастьян. Он медленно оглядел ее, и она почувствовала, как у нее по коже побежали мурашки. – Смена платья очень вам подходит.

– Благодарю, сэр. – Она посмотрела на его элегантный костюм. – Вы совершенны, как всегда.

Сара не предполагала, что в ее голосе слышится горечь, но, увы, она там была.

– Внешность часто обманчива. – Себастьян поморщился, вникнув в тайный смысл этих слов. – Я хочу снова заверить вас, что, будь вы той женщиной, кем я вас считал, я бы вел себя по-другому.

Она смотрела на него, как и в первый раз, когда он сделал это заявление, стараясь увидеть признаки лжи. Тщетно.

– Я верю вам, – тихо сказала она. – Может, я не понимаю вас, но я вам верю.

Он расслабился, хотя до этого она заметила, что он напряжен и на лице у него мелькало страдальческое выражение.

– Скажите мне, Сара, почему вы приняли мое предложение?

Она заглянула в его зеленые глаза, теперь потемневшие от какой-то внутренней борьбы, и неожиданно для себя спросила:

– Скажите мне, Себастьян, почему вы его сделали?

Он поднял бровь, окинул ее взглядом, и Сара замерла. Но в этом взгляде она не увидела приговора, напротив, он был внимательным, заинтересованным и чувственным. Она вдруг осознала, что Себастьян действительно считает ее привлекательной. И не только сейчас, когда она стоит, омытая вечерним светом, льющимся в окно, так он считал и до этого, когда предложил ей стать его любовницей, и еще раньше, когда впервые начал ее соблазнять. Даже мстя женщине, за которую он ее принимал, он в ту ночь хотел ее… причем зная, как она выглядит.

Открытие потрясло Сару, наполнило тело восхитительным жаром, сделав голову легкой, а внизу живота вызвав тяжесть и влажное тепло.

– Я не знаю, почему хотел, чтобы вы остались. Себастьян шагнул к ней, обхватил за шею и нежно приподнял ее голову, чтобы посмотреть в глаза.

– Хороший человек принял бы вас, не прося ничего взамен. Дурной прогнал бы вас. А кто я? Некий ангел, временно зависший в своем падении? Душа, задержавшаяся в чистилище?

Слова звучали весело, но за ними чувствовалось душевное страдание, которое привело ее в замешательство. Ответ пришел незваным.

– Возможно, это и делает вас обычным человеком. Ни больше ни меньше, – тихо сказала она. – Как и я, принявшая ваше предложение, всего лишь обычная женщина.

Себастьян прижался лбом к ее лбу.

– Вы – обычная? Да вы понятия не имеете, насколько я безнравственный.

Он поцеловал ее. Не торопясь, не поглощая ее с безудержной страстью, а медленно, со знанием дела исследуя ее рот. Когда поцелуй вдруг закончился, Сара вздохнула, открыла глаза и увидела, что он задумчиво смотрит на нее.

– Компаньонка леди. Почему вы, молодая женщина, выбрали такую работу? По-моему, это занятие больше подходит чопорной старой деве.

Нахмурившись, Сара покачала головой. Огонь внутри, разожженный его поцелуем, мгновенно погасило воспоминание о том, как она к этому пришла.

– Я не хотела быть третьей горничной. Я хотела иметь приятное занятие, которое даст мне какое-то положение в жизни, какой-то стимул. Какую-нибудь благоприятную возможность на себе испытать прелесть жизни, даже хотя бы раз. Женщине это трудно сделать иным образом.

– Но почему не гувернантка? Такая роль больше подходит молодой женщине.

Сара отпрянула, покраснев от стыда.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет, конечно.

Она бросила на него суровый взгляд и неохотно сказала:

– Женщина, допущенная к формированию молодых умов, должна иметь безупречное происхождение и неоспоримые моральные качества. У меня ни того ни другого нет.

– Вы это серьезно? Потому что были… неосторожны?

– Неосторожна? – Сара невольно сгорбилась от воспоминаний. – Вы слишком хорошо думаете обо мне. Вас могло бы удивить, почему я так легко вам уступила. В конце концов я должна быть уже свободной от прежних предрассудков и осознавать возможные последствия моей… уступчивости вашим чарам.

Она с признательностью ухватилась за подходящий эвфемизм, который заменил грубые слова, всплывавшие у нее в голове, когда ей не хватало школьного запаса слов для таких случаев, как сейчас.

– Я предполагал… Ну, вы отлично знаете, что я предполагал.

– А теперь? – спросила она.

– А теперь я озадачен. Хотя мне приятно думать, что мои неотразимые личные качества сокрушили вашу осторожность. – Шутливые слова не соответствовали мрачному взгляду.

Сара печально улыбнулась:

– Не могу этого отрицать. Но если быть уж совсем честной, у меня достаточно жизненного опыта и я знаю, что еще несколько безрассудных поступков не смогут нанести заметного вреда моей добродетели. Кроме того, я уверена, что… неосторожность, как вы это называете, не может закончиться моей беременностью.

– Вы так боитесь запятнать невинных детей связью с вами. – Не вопрос, утверждение.

Сара изучала его лицо. Ни сочувствия, ни порицания.

– Конечно. Во-первых, мое происхождение делает меня непригодной для работы. Во-вторых, если б их матери узнали…

Себастьян прервал ее:

– А разве вам не приходило в голову, что их благовоспитанные мамы и сами могут обладать далеко не лучшими качествами? Что, если после того, как они произведут на свет первых двух сыновей, у остальных детей могут быть разные отцы? Что их мужья, законные отцы невинных малюток, тоже могут развлекаться в непристойных борделях?

Сара упрямо покачала головой.

– Мужчины вольны поступать, как им угодно. Даже хорошо, что они не имеют склонности к воспитанию своих детей, потому что наверняка их только бы испортили.

Себастьян фыркнул.

– Кто вам такое сказал?

– Это имеет значение? – спросила она. В памяти ее мелькнуло неодобрительное лицо мисс Стаблер.

– У низших классов нет исключительного права на безнравственность, – резко ответил Себастьян. – Пороки знати просто более дорогостоящие. К тому же именно они устанавливают правила и поэтому часто избегают наказания за свои грехи.

– Все это мне слишком хорошо известно. – Сара подумала о мистере де Ленте. – Но какой бы испорченной ни была мать, она бы прогнала меня, будь я безнравственна в такой же степени, как она. Это из-за материнской любви. Она бы все равно осталась добродетельной по своему рождению, а я не больше, чем потаскушкой.

– Вы действительно так думаете, маленькая голубка? – Себастьян покачал головой. – Что вы никогда не будете леди, потому что недостаточно добродетельны?

– Я не хочу быть леди, – нетерпеливо ответила Сара. – Я только не хочу быть презираемой и отверженной. – Вспомнив события последних четырех дней, она почувствовала набегающие слезы и крепко зажмурилась. – Хотя меня не заботит респектабельность, она мне просто необходима. Кто без нее женщина вроде меня? Вещь, которой попользовались и выбросили за ненадобностью. А мужчина – творец собственного успеха, он может добиться положения в обществе своим умом и честолюбием. Но женщина без родственных связей и респектабельности – ничто, я же не имею ни того ни другого. Я хочу положения для себя. Хочу быть значимой, Себастьян. Вы можете это понять?

Себастьян вспомнил напрасно потраченные годы, когда не имел ни титула, ни занятия, даже те годы, когда он, став графом, прятался от всего, чем так дорожил отец, потому что сам он все это презирал. Тем не менее он всегда оставался графом, а кем могла стать девушка без происхождения, без денег, несмотря даже на свой ум и образование? Ее судьба, как и его, была предопределена с момента рождения.

– Это ваше сокровенное желание? Быть значимой? – спросил он.

Сара почувствовала, что ее щеки начинает заливать румянец.

– Поскольку я женщина, то не могу заниматься делами в коммерческом смысле, но я хочу быть кем-то… стоящим, кого воспринимают как достойного человека. Конечно, мне хочется быть женщиной умной, талантливой, образованной, воспитанной, изящной. Я хочу создавать красоту. Миссис Рэндалл, директор школы, где я училась, назвала бы это – быть леди, но, подозреваю, вы с этим не согласны.

– Все это для вас так много значит? – настойчиво продолжал Себастьян.

– Даже не могу выразить, как много.

– Тогда считайте это своей задачей, пока вы тут, Сара. А я вам помогу, чем сумею, – импульсивно пообещал Себастьян. – Для начала вложите свои силы в обновление палаццо, а мы тем временем найдем и другое применение вашим способностям.

– Вы действительно так думаете?

Сара бросила на него подозрительный взгляд, стараясь определить, не шутит ли он.

– Конечно, – твердо произнес он, чтобы рассеять ее сомнения.

– Благодарю, сэр, – почти неуверенно ответила Сара.

Затем поднялась на цыпочки, притянула его голову и поцеловала с такой искренностью, что глубоко внутри у него, в том месте, о существовании которого он забыл, что-то радостно дрогнуло.

К ужину Себастьян не вернулся, и, чтобы отвлечься, расстроенная Сара понаблюдала за уборкой нескольких главных комнат, а потом отправилась к себе. Мария приготовила ей душистую ванну, расчесала волосы и погасила большинство ламп, чтобы создать интимную обстановку.

Но Себастьян не пришел и ночью. Сару стали одолевать панические мысли, что, видимо, он уже передумал и на рассвете, если не раньше, собирается выгнать ее. Но в конце концов усталость взяла свое, и она заснула на свежих, пахнувших лавандой простынях.

Утром Сара обнаружила на туалетном столике целую стопку книг. Это были романы, философские работы, поэзия. Но сердце у нее подпрыгнуло, когда она увидела несколько одинаковых томиков с названием «Камни Венеции». Она схватила верхний том, открыла обложку и радостно вскрикнула. На титульном листе книги было написано всего два слова, которые тронули ее: «Моей Саре».

Глава 13

– А вот и хозяин дома! – приветствовал его де Лент, когда Себастьян закрыл за собой дверь гостиной казино «Джалло».

В окна уже вползал рассвет, а де Лент выглядел так, будто не сомкнул глаз всю ночь.

– Эти апартаменты уютные и спокойные, но жаль, что традиции казино умерли вместе с Республикой. Думаю, их следовало бы перенять всем странам. Требования верности и трезвости слишком утомительны! – по-итальянски сказал он.

Хотя Себастьян уже не испытывал обжигающего гнева, он все-таки заставил себя воздержаться от резкого замечания, что де Лент всегда плевал на эти требования.

– Если каждый джентльмен, – тоже по-итальянски сказал он, – будет удерживать апартаменты главным образом для своих любовных свиданий и в меньшей степени для острых развлечений по старому венецианскому обычаю, тогда и каждая леди должна перенять эту манеру.

Себастьян, не дожидаясь приглашения, сел и посмотрел на него из-под маски. Де Лент грубо захохотал, бокал с вином слегка дрожал у него в руке, выдавая степень его опьянения.

– Превосходная идея! Тогда моей старшей сестре не пришлось бы искать любовников британцев, похожих на лорда Дартфорда, из страха, что ее ублюдки могут ее выдать.

Неожиданно Себастьян вспомнил другие комнаты в различных домах и странах, где они с де Лентом сидели, как сейчас, ведя такие же непочтительные бессвязные разговоры. В то время они были настолько похожи, что леди Меррил называла Себастьяна «моим вторым Бертраном». Очень похожи, если не считать жестокосердия де Лента, на которое Себастьян просто не обращал внимания или не придавал ему значения, как и весьма своеобразному чувству юмора своего друга.

– Мать Доминики сказала, что она быстро вернулась домой. – Себастьян надеялся, что в таком состоянии де Лент не заметит внезапной смены темы. – Когда я покидал вас в прошлый раз, вы были, по-моему, весьма довольны ею. Де Лент беспокойно заерзал.

– Я понял, что девочка надоела мне быстрее, чем я рассчитывал. С другой женщиной мне представилась более редкая возможность, и я почти добился успеха, так что даже мысль об этом отбила у меня охоту к вашей проститутке. – Он покачал головой. – Если бы я знал, что она сбежит, то не покинул бы маленькую Доминику в таком предвкушении другого свидания. Вы понимаете, как подобное разочарование действует на мужчину?

– Конечно.

Себастьян едва слышал, что говорит. Он вспомнил ответ Сары на его вопрос, не любовница ли она де Лента. «Если бы я осталась после того, что вы сделали, очень скоро мне пришлось бы ею стать». Он слишком хорошо знал намерения де Лента и почувствовал отвращение к себе. Он требовал «мести» почти столь же ужасной, как изначальное преступление. Не судьба ли осуждает его, указывая, что даже та незначительная разница, которую он видел между собой и де Лентом, была призрачной?

Услышав его ответ, де Лент удовлетворенно кивнул.

– Так что вместо этого я провел ночь, делая, насколько мог, громадную брешь в вашем погребе. Ужасная дрянь, как и все местные напитки. Избыток сладости, кислота, непреодолимо горчит.

– Тогда какое развлечение вы предпочитаете сегодня вечером, синьор? – поинтересовался Себастьян, чтобы вернуть разговор в нужное русло.

– Сегодня вечером я буду лечить ужасную головную боль. – Де Лент засмеялся, словно это была удачная шутка. – Но завтра ночью я буду расположен к чему-то новому. К чему-то менее… уступчивому, чем прелестная Доминика, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Полагаю, что да.

Себастьян призвал все свое хладнокровие, чтобы произнести эти слова наиболее убедительно.

– Очень хорошо. Если вы позволите мне остаться здесь еще часов на двенадцать, я с удовольствием оплачу причиненное вам неудобство. Кажется, мой желудок не согласен на мое передвижение, даже такое спокойное, как в моей гондоле.

– Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Себастьян встал.

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности.

Стиснув зубы, Себастьян поклонился и быстро вышел, пока его совсем не одолело желание разукрасить де Ленту физиономию.

Сара быстро оделась и спустилась к завтраку в столовую, где обнаружила, что Себастьян, вернувшись поздно ночью, до рассвета снова ушел. Поэтому она ела в одиночестве, уверенная, что он с минуты на минуту появится.

Но завтрак закончился, час шел за часом, а Себастьян не возвращался, и Сара опять почувствовала беспокойство. Чтобы занять себя, она решила наметить первостепенные меры для обновления всех интерьеров палаццо. И начала с большого салона.

При дневном свете комната выглядела унылой, обветшалой. Сара безжалостно приказала выбить ковры, отскрести пол, отчистить каждый дюйм лепнины, окна и люстры вымыть, снять для осмотра десятки картин, переполнявших стены. Когда толпа слуг принялась за работу, она рассортировала картины на две группы: те, от которых нужно избавиться (их было больше всего), и довольно хорошие, которым требовалась реставрация. Склад ума венецианской аристократии привел Сару в недоумение.

Она понятия не имела, как долго Себастьян намерен оставаться в палаццо, но занятия для нее он выбрал с удивительной проницательностью, даже если результаты будут радовать ее лишь короткое время, сама работа была наградой для нее. Упорно разбирая картины, Сара убеждала себя, что неподдельность суеты вокруг нее служит доказательством ее власти. Но все равно та неуверенность, с которой она жила столько лет, не покидала ее, она снова и снова вспоминала прошлые унижения. А недавнее обращение с ней мистера де Лента было самым унизительным. Что, если он позволил себе это именно потому, что застал ее с Себастьяном? Что, если он обращался с ней так, как она того заслуживала?

Скорее бы пришел Себастьян. Она хотела не только убедить себя, что он к ней вернулся, но также спросить его насчет мистера де Лента и услышать более объективное, чем ее собственное, мнение о том, что он за человек.

Наконец Сара услышала, как открылись огромные черные двери, и, выглянув из окна, успела заметить серую шляпу Себастьяна, вошедшего в дом.

Он пришвартовал гондолу у причальной лестницы и направился в зал, но странное происшествие на обратном пути не выходило у него из головы. Когда Себастьян покинул казино «Джалло» и садился в лодку, ему вдруг показалось, что за ним следят. Отбросив эту мысль как бредовую, он выплыл за пределы видимости из окон казино и, прежде чем свернуть в более оживленное русло, снял маску. Но ощущение, что за ним следят, не проходило.

Сделав множество поворотов, Себастьян убедился, что его гондола преследует грузовая коричневая батела с двумя здоровенными гребцами в беретах, надвинутых до самых глаз. Должно быть, они видели, когда он выходил из казино и садился в лодку, что он человек не бедный и к тому же иностранец. Себастьян выругал себя, что не взял гондольера. После того нападения два дня назад ему следовало понять, что воры стали намного храбрее и безрассуднее. В прошлый раз, когда он был в Венеции, ему дважды обчистили карманы. Еще раз он, пьяный и беззаботный, чуть не схватился врукопашную с бандой уличных головорезов. Видимо, с тех пор они потеряли всякую осторожность, их наглость возросла до того, что они преследуют человека средь бела дня.

Себастьян опять выругался. Легкое гондола быстро скользило по каналам, петляя меж более крупных лодок, когда он выбирал узкие лабиринты. Громоздкая, неуклюжая батела преследователей скоро осталась позади, Себастьян замедлил движение и спокойно поплыл к палаццо Контарини.

Мысли об утренних событиях не покидали его, даже когда он поднимался в бельэтаж. Он дошел только до антресолей, но быстрые шаги на площадке заставили его остановиться и посмотреть вверх.

– Вы пришли! – Сара неуверенно улыбнулась, не зная, так ли должна приветствовать любовница своего хозяина.

Себастьян опять был изумлен ее переменой. Она выглядела… потрясающе. Шелковое бордовое платье с белыми брюссельскими кружевами на вороте и запястьях, волосы гладко зачесаны, что украшало ее лицо, делало шею длиннее, изящнее. Щеки пылают, темно-синие глаза искрятся. Она выглядела молодой и цветущей.

Сара не была красавицей, но рядом с ней он забывал об этом, это полностью затмевали ее личные качества. Сейчас она могла сойти за молодую светскую даму на одном из приемов, которые он удостаивал своим присутствием, или очень дорогую куртизанку.

Но, даже восхищаясь этой метаморфозой, Себастьян чувствовал, что ему не хватает маленькой, некрасивой, застенчивой женщины, которая доверилась ему. Он напомнил себе, что пренебрег ее доверчивостью, думая о де Ленте, и она чуть не поплатилась за это.

Себастьян не хотел думать об этом сейчас. Он изнемогал от усталости, скорее умственной, чем физической, он был не готов к общению с ней. И все же, заметив, как она выжидающе, тревожно смотрит на него с верхней ступени, он спросил:

– Как поживаете, Сара?

– Довольно хорошо, – тут же сказала она. – Я хочу поблагодарить вас за книги.

– Пустяки, – отмахнулся Себастьян. – Почему бы вам сейчас не решить, какую из комнат вы хотите взять для своей личной гостиной? А потом надо сходить с Марией по магазинам и выбрать нужную мебель.

– Звучит привлекательно, – ответила Сара, но ее улыбка постепенно угасла.

Она поняла, что он ее отсылает, но Себастьян знал, что ничего другого ему не остается, если он хочет сохранить дистанцию.

– Для безопасности возьмите с собой Джана, – сказал он, проходя мимо нее по лестнице. – Воры слишком осмелели, я уверен, что он способен вас защитить.

– Конечно, – тихо сказала она.

Он поднялся в бельэтаж, увидел выходившего из своей конторы Джана и воспользовался удобным случаем, чтобы с ним поговорить.

– Мне требуется другая проститутка, – без предисловий сказал он по-итальянски.

Джан поднял бровь, глядя поверх его плеча. Обернувшись, Себастьян обнаружил, что Сара последовала за ним и уже появилась на лестничной площадке с беспокойным выражением на лице. Он проглотил гнев и снова повернулся к ней в надежде, тщетной, как он знал, что она поймет и удалится.

– Не для меня, – продолжал Себастьян. – Для нашего гостя в казино «Джалло».

– А, – произнес Джан. – И что вам требуется?

– Девушка, которая выглядела бы менее уступчивой.

– А, – повторил Джан. Затем подумал и флегматично кивнул: – Да, я могу понять затруднение. Не беспокойтесь, одна у меня все-таки есть.

– Хорошо. Она мне требуется сегодня вечером. Тут Сара поскользнулась на мраморном полу, и он, взяв себя в руки, повернулся.

– Что вам нужно? – Слова вырвались прежде, чем он сумел их удержать.

Она вздрогнула, слегка побледнела, но глаз не отвела.

– Простите. Я не знала, что помешала. Почему она оказалась рядом именно тогда, когда ее присутствие может быть для него только нежелательным? Ему нужно время, чтобы подготовиться к важному разговору. И ему нужно поспать.

– Любовницы обычно не вмешиваются в деловые беседы мужчин, – сказал он по возможности строго.

Глаза у нее сверкнули, но вместо того, чтобы проглотить раздражение, как было раньше , она вызывающе подняла маленький подборок.

– Обычно деловые беседы не ведутся перед ними, – ответила Сара с чуть заметной болью в голосе.

Ее испуганное упорство снова пробудило у него вину, и он сдался.

– Что вас так беспокоит? Она сделала глубокий вдох.

– Картины в большом салоне. От многих я хочу избавиться.

– Тогда сделайте это любым способом. – Он не мог понять, чем вызвано ее настойчивое желание обсудить это именно сейчас. – Там среди полного хлама найдется хотя бы десяток, который достоин внимания.

– Думаю, вам сначала нужно взглянуть на них и…

– Я даю вам, не глядя, разрешение делать с ними что пожелаете. Я арендовал палаццо за достаточно щедрую плату, чтобы владелец беспокоился, потрошу я его или нет. А если вас эта мысль настолько смущает, тогда отправьте все, от чего хотите избавиться, на чердачный этаж дома.

– Я действительно почувствую себя лучше, если вы их осмотрите, сэр, – настойчиво повторила она.

Себастьян вздохнул.

– Сара, чтобы принять решение, мое присутствие не требуется. Я вам доверяю.

– Знаю, – ответила Сара, но с места не сдвинулась, хотя плечи у нее чуть сгорбились.

Он потер лоб, сознавая, что не может ее прогнать, не чувствуя себя зверем.

– Сара, вас беспокоят не картины. О чем вы действительно хотите поговорить?

Она слегка выпрямилась.

– Почему я здесь?

– Вы здесь потому, что это нравится мне… и на столько, пока мне это нравится.

– Я не то имею в виду. Я хотела бы знать, почему все это случилось? Почему вы так ненавидите мистера де Лента? – Взгляд твердый, маленький рот сжался в решительную линию.

– Ненависть здесь ни при чем, – ответил Себастьян. «Не слишком ли поспешно?» – бесстрастно отозвался его внутренний голос.

– Тогда что? Себастьян нахмурился.

– Справедливость. И мщение.

– Поскольку я наказана за его грехи, вам не кажется, что я имею право знать, в чем они состоят? Я спрашиваю не из пустого любопытства, вам это известно.

Себастьян провел рукой по волосам. Он не хотел говорить об этом. По крайней мере сейчас, когда были еще свежи воспоминания о разговоре с де Лентом. Не в присутствии Джана, слушавшего их с плохо скрываемым удивлением на мальчишеском лице. И даже не с Сарой. Она и так уже слишком вовлечена в это дело, которое вообще не должно ее касаться. Но Себастьян знал, что ее это не удовлетворит.

– Проходите, – сказал он, указывая на свой кабинет.

Суровое выражение немного смягчилось, и она первой вошла в комнату. Захлопнув дверь, Себастьян повернулся и увидел, что она стоит посреди комнаты, теребя в руках носовой платок.

– Так почему вы на самом деле хотите это знать? – спросил он, надеясь, что говорит спокойно и убедительно.

На лице у нее мелькнула целая гамма чувств, слишком быстро, чтобы он успел их прочесть.

– Я думаю, у меня есть право это знать, вот и все.

– Любопытство? – Прислонившись к двери, он скрестил руки на груди. – И вы считаете, я поверю, что, вызывая мое недовольство, вы хотите лишь удовлетворить свое любопытство? Это на вас не похоже, Сара.

Наконец она подошла к стулу возле конторки и так резко села, что взметнулись юбки.

– Я должна выяснить, обманывалась я или нет, – печально сказала она. – Кажется, все, за исключением меня, считают мистера де Лента беспечным, занятным и безобидным джентльменом.

– Вы знаете, что мне известно больше.

– Да. И я хочу знать… должна знать, что он сделал.

– Зачем? – Себастьян чувствовал, что они приближаются к сути дела.

Сара неожиданно встала, повернулась к нему спиной, то ли в гневе, то ли в тревоге, и, глядя в окно, спросила:

– У вас было когда-нибудь ощущение, что с вами что-то не в порядке, Себастьян? Боюсь, со мной не все в порядке.

– О чем вы говорите?

– Я говорю о всеобщей любви к мистеру де Ленту. Мать просто без ума от него, смеясь над его веселым, приподнятым настроением и его одаренностью, а ведь леди Меррил очень добрая и великодушная женщина. Племянницы с удовольствием дразнят его, и он дразнит их в ответ. Друзья леди Меррил, все очень изысканные, высокоуважаемые леди, буквально поклоняются ему. Хотя он ведет несколько расточительную жизнь, как и другие молодые джентльмены, и его репутация небезупречна.

– Но вы не чувствуете к нему расположения, – подсказал Себастьян.

– Да. Он ко мне жесток. Не могу сказать, что он меня ненавидит… я недостойна его внимания, чтобы тратить на меня силу ненависти. Для него лучшее развлечение – это извращенные шутки в мой адрес. Но если все считают его замечательным человеком, если он доставляет себе удовольствие, причиняя мне боль, тогда с кем что-то не в порядке ним или со мной? Леди Меррил позволила мне остаться. Я сбежала, потому что иначе он бы меня изнасиловал, хотя я знаю, что он сам не счел бы это насилием. Я не имею права отказывать человеку его положения, как сыну моей хозяйки. – Сара повернулась, страдание исказило ее лицо. – Он прав или я? Смею ли я, не имеющая ничьего уважения и восхищения, даже задавать такой вопрос?

Ее слова отозвались в Себастьяне воспоминаниями из его собственной юности, о чем он забыл. Вернее, пытался забыть. Суровость отца, его постоянное недовольство всем, что Себастьян делал и кем был. Конечно, это несравнимо с тем, что претерпела Сара, но его неуверенность в себе имела ту же причину, о которой говорила она. Тем не менее отец был только черствым, не злобным и не жестоким человеком, а любовь матери убедила его в собственной значимости в течение первых четырнадцати лет его жизни. Насколько же уязвимее была Сара, чем избалованный сын графа? И насколько быстро де Лент осознал свою власть?

– Сара, голубка! Бертран де Лент многолик, только самое отвратительное из своих лиц он показывает тем, кто меньше всего способен ему противостоять. Леди Меррил – не первая мать, обманутая улыбкой сына, и де Лент – не первый дурной человек, который благодаря своему внешнему обаянию заставил светское общество влюбиться в него.

Лицо Сары немного просветлело.

– Вы считаете его… дурным?

– Безусловно. – Себастьян придал своему голосу всю несокрушимую уверенность, которую чувствовал.

– Я надеялась узнать… – Она замолчала. – Если бы кто-то еще пострадал от него, кто-то более важный, кто лучше меня, тогда я могла бы знать наверняка, что не я сама виновата в том, что он так относится ко мне. – Она глубоко вздохнула. – Вот почему я хотела узнать, что он сделал вам.

– Я бы не сказал, что я лучше вас. И вы бы тоже, если бы знали историю моей жизни. Но де Лент причинил боль не мне. А кому-то намного более невинному, чем мы с вами.

Себастьян понимал, что Саре этого недостаточно, но он не мог дать ей другое объяснение. Это был не вопрос доверия. Он не хотел посвящать ее в детали преступления, не хотел, чтобы она судила его, как он судил себя, задавала ему вопросы, на которые у него не было ответов.

– Детали вам ни к чему, но могу вас заверить: будь у него меньше очарования, а у меня больше, я не был бы теперь здесь, а он сидел бы в тюрьме.

Сара молчала, словно обдумывая услышанное.

– Это не все, на что я надеялась, хотя достаточно. – Лицо смягчилось от улыбки, но выражение осталось чуть неуверенным. – Благодарю вас.

– Вы желанны всегда.

Себастьян понял, что для нее это означало нечто большее, чем он имел в виду.

Глава 14

– Прошлой ночью вас не было, – почти робко сказала она. – Я подумала, вы изменили решение и не хотите видеть меня здесь.

– Меня задержали дела, а когда я вернулся, вы уже спали. Учитывая вашу бессонную ночь, я решил вас не тревожить, – ответил Себастьян.

– Вы оставили меня одну из внимания… ко мне? – Вопрос прозвучал так, словно эта вероятность крайне удивила ее.

– Не вздумайте привыкать к этому, – поддразнил Себастьян. Потом нахмурился. – Если бы я узнал о попытках де Лента, у меня бы не осталось выбора. Придя к вам, после того как он бы это сделал… – Он умолк, словно такая мысль уже приходила ему в голову. – Вы презирали его, даже отказались от работы, чтобы не позволить ему взять то, чего он хотел, но приняли мое предложение. Почему?

Сара удивленно посмотрела на него.

– Вы – не мистер де Лент. Кроме того, что существенно, вы спросили моего согласия.

Облегчение, вызванное этим сравнением, потрясло Себастьяна, хотя не полностью убедило его.

– Он ведь не причинил вам вреда, не так ли?

– Значит, вы сегодня с ним разговаривали? – неуверенно спросила она.

Себастьян лишь взглянул на нее, и Сара кивнула, приняв его молчание за ответ.

– У меня несколько синяков. Это излечимо. – Она застенчиво подняла руку, и он увидел под слоем пудры бурые пятна. – Но его член не был у меня между ног, и ничего другого в этом роде тоже не было.

Сара мгновенно покраснела от стыда, лицо выражало досаду, граничившую с отвращением. Потом с ужасом взглянула на него, словно он мог выгнать ее за такой промах. Себастьян невольно засмеялся над ее преувеличенной реакцией, что вызвало у нее даже большее удивление, чем его ответ.

– Иногда, – с улыбкой сказал он, – правдивость сродни неделикатности. Что бы сказала на этот счет ваша школа для леди?

– Не хочу и думать об этом, – призналась Сара. – Я научилась заменять большинство бранных слов моего прежнего лексикона, но когда я не знаю равнозначного вежливого слова, трудно не сказать что-то вульгарное.

Себастьян с трудом подавил смех.

– Очень сомневаюсь, что для слова «член» есть что-то равнозначное, подходящее для изысканного общества. Хотя вы могли бы поинтересоваться у своей учительницы по этикету.

Сара хихикнула, невольно представив себе эту сцену.

– Извините, мисс Стаблер, – произнесла она голосом прилежной школьницы, – но есть ли точный синоним слову «член»?

Озорной блеск в ее глазах противоречил невинному выражению лица, смущение исчезло. Засмеявшись, Себастьян притянул ее к себе.

– За внешним приличием и робостью скрывается настоящая распутница.

Глаза у нее весело блеснули, она дерзко взглянула на него.

– Вы даже не представляете какая.

– Прошлой ночью я мог сдержаться, хотя нет уверенности, что я сохраню хладнокровие и сейчас, – предупредил Себастьян. – Особенно если вы будете дразнить меня такими опасными беседами. Вы не представляете, насколько это действует на меня.

– О, я представляю, и очень хорошо. – Сара смотрела вниз. – Вы не возражаете, если я попытаюсь выразить свою благодарность за ваше великодушие?

Но ее напряженное лицо говорило ему, что она не столь беззаботна, как выглядит. От его решения не приближаться к ней давно остались только воспоминания, но ее напряженность снова пробудила у него вину, и он со стоном закрыл глаза.

– Сара, почему вы собираетесь это делать?

Вопрос удивил ее, и Сара посмотрела на него, стараясь прочесть ответ в его лице. Ничего, кроме беспокойства.

– Я этого хочу. Я ваша любовница, в конце концов…

– Пожалуйста, не говорите мне, что вы делаете это по необходимости. – Себастьян открыл глаза и устремил на нее изучающий взгляд.

– Вы больше… не хотите меня? – тихо спросила она, боясь услышать ответ, хотя чувствовала явное опровержение, прижимавшееся к ее телу.

Может, он все-таки изменил решение, может, при дневном свете, когда он видел ее лицо, одного вожделения недостаточно…

– Конечно, я хочу, маленькая глупышка. – Он покачал головой. – Мне что, придется уверять вас ежедневно?

– Попытайтесь, я это переживу. – Она робко улыбнулась. – Я делаю это потому, что хочу. Я хочу вас.

– Распутница, – сказал он, сдаваясь.

– Задира, – отпарировала она и принялась за его сюртук.

Он стоял неподвижно, пока она расстегивала пуговицы, стягивала с его плеч сюртук и жилет. Но когда она занялась рубашкой, взгляд Себастьяна, наблюдавшего за ней, стал таким обжигающим, что она покраснела и опустила голову. Себастьян наклонился и поцеловал открытую часть ее шеи. Хотя Сара издала протестующий звук, по телу разлился восхитительный жар, она забыла обо всем, кроме нежного прикосновения его рта.

– Я хотел это сделать последние десять минут, – пробормотал он ей в шею.

– Черт возьми! – расстроено прошептала она, выпуская полотно его рубашки, которую бессознательно сжимала в кулаках.

Прежде чем он успел опомниться, Сара завладела пряжкой ремня, быстро расстегнула пуговицы ширинки, натянутой возбужденной плотью, и ощутила под ладонью горячую, шелковистую кожу, твердую и мягкую одновременно.

– Сара, вы опасная женщина, – хрипло сказал он и услышал в ответ недоверчивый смех.

– Если бы это было правдой!

Себастьян с чуть заметной улыбкой протянул ей руку и помог встать.

– Но я опасный мужчина.

– И что вы намерены теперь делать, после того как я вас истощила?

Она почувствовала легкую дрожь – неуверенности? ожидания? Он поднял бровь, в глазах был смех.

– Полагаю, вы недооцениваете именно то, что вам еще предстоит.

Он быстрым движением завернул юбки, сунул ей в руки, она бессознательно прижала их к груди, не понимая, что он собирается делать. В следующий момент пояс кринолина скользнул по ее бедрам, и все хитроумное приспособление со звоном упало к ее ногам. Когда Сара открыла рот, чтобы узнать его намерения, он лишь толкнул ее назад и продолжал теснить дальше с таким похотливым выражением, что у нее захватило дух.

Внезапно она уперлась бедрами в письменный стол, руки Себастьяна обхватили ее за талию, посадили на крышку, за этим последовал толчок, и Сара упала навзничь. Бумаги, чернила, подставка для перьев, коробка с наконечниками – все с грохотом рухнуло на пол. Сара попыталась вывернуться.

– Сейчас кто-нибудь войдет!

– Решив, что вы можете изнасиловать меня? – Себастьян хохотнул. – Я так не думаю. Ложитесь, Сара.

После секундного колебания она подчинилась. Ее плечи свисали с края стола, поэтому она не видела, что Себастьян делает. Зато чувствовала его бедра у себя между ног и твердость ожившего члена, прижимавшегося к ней. Гора сбившихся юбок полностью закрывала ей вид, что-то маленькое и твердое впивалось в нее между пластинами корсета.

– Подождите.

Она слегка повернулась на бок, сунула руку под спину и нащупала коробку наконечников. Она уже хотела швырнуть ее на пол, но Себастьян отобрал.

– Что вы делаете? – Она вытянула шею, чтобы посмотреть.

– Лежите, Сара.

Он шагнул к ней, мягко провел костяшками пальцев по ее щеке, затем вниз, до ворота платья. Медленно расстегнул верхнюю пуговицу, наклонился, поцеловал открытый дюйм кожи, перешел к следующей пуговице. Его рот двигался вслед за руками, восхитительно мягкий, влажный, горячий.

Под его ласками ее чувственное удовольствие быстро перешло в страстное желание. Лиф казался ей невыносимо тугим и мешающим, одежда терла кожу, но его рот двигался по ней, покусывая, дразня, и то, что он делал с ее телом, посылало жаркую дрожь в область живота и еще ниже.

Он стянул с ее плеч сорочку, его руки скользнули под корсет, обхватили грудь, и он поцеловал ее. Прикосновение слегка огрубевших ладоней к чувствительным соскам вызвало новую волну желания, она попыталась выгнуться, но его тяжесть и корсет делали ее недвижимой.

Выпрямившись, Себастьян осознал, что почти на две трети высвободил ее груди из модного корсета с глубоким вырезом. Когда он снова исчез из поля зрения, Сара хотела подняться.

– Лежите спокойно, – хрипло сказал он.

«Это вызвала я», – с изумленным недоумением подумала Сара. И подчинилась. Она услышала, как он что-то поднял с пола и опять вернулся к ней.

– Известно ли вам, что женщины и мужчины Полинезии имеют обычай татуировать друг друга? – небрежно поинтересовался он, слишком небрежно. – Это первобытный знак принадлежности. Если хотите, племенной собственности.

– Что вы делаете? – настороженно спросила она.

– Я не садист, Сара. Я не имею в виду нечто постоянное или долговременное.

Когда Себастьян наклонился, она увидела его лицо… и руку, державшую перо. От долгого лежания с запрокинутой головой Сара чувствовала легкое головокружение, ей трудно было думать. Она зачарованно смотрела на перо с золотым орнаментом, с изящным серебряным наконечником и черной каплей чернил, блестевшей на острие.

Себастьян улыбнулся, глаза лукаво сверкнули.

– Вы не пожалеете, – многообещающе сказал он. Когда холодный металл коснулся ее кожи над правой грудью, Сара вздрогнула и невольно подняла руки.

– Если я должен привязать вам руки к ножкам стола вашими чулками, я так и сделаю, – пригрозил Себастьян.

Она моментально опустила их, схватившись для верности за юбки. Он изучал ее лицо, и Сара закрыла глаза, чтобы избежать его взгляда, хотя знала, что это глупо. Теперь она еще острее воспринимала легкий нажим пера на ее грудь. Он был холодным, чуждым на горячей коже… и странно возбуждающим.

Сначала штрихи пера были твердыми, потом вдруг дразняще легкими, быстрыми, затем движения стали мучительно замедленными. Эти перемены сдерживали накал ее страсти, обостряя ее чувствительность. Перо танцевало по груди, дразня восхитительной надеждой на завершение, которую Себастьян обманывал снова и снова. Когда перо быстро приблизилось к соску, она приготовилась, ожидая прикосновения к сверхчувствительному месту. Но оно лишь скользнуло по краю, и Сара подавила вздох разочарования. Он кружил вокруг другого соска, пока не остановился, чтобы окунуть перо в чернила. Затем, к ее удивлению, холодная капля упала ей на один сосок, а вторая – на другой. Прежде чем Сара успела отреагировать, кончик пера надавил на первый, а большой и указательный пальцы Себастьяна – на второй. Гладкий наконечник вычерчивал крошечные окружности, пальцы раскатывали чернила по коже. Двойное возбуждение заставило ее сжать лодыжками бока Себастьяна, чтобы крепче притянуть к себе, и твердая плоть уперлась в ее самое жаждущее место.

– Еще нет, – пробормотал он. Сара открыла глаза, увидев сквозь туман страсти, что он исчез из поля зрения, но через секунду вновь ощутила перо, теперь на внутренней стороне бедер. Прикосновение было очень легким, восхитительным и пугающим. Она крепко сжала губы, когда он двинулся по холмику завитков, потом еще ниже…

– О Господи, – прошептала Сара.

Она не знала, как он это делает, но ее тело ответило взрывом наслаждения, которое было почти мукой на грани экстаза.

Но перо скользило дальше, пока Сара не почувствовала твердость наконечника у края внутренних складок. Она хотела этого, она боялась этого…

– Верьте мне, Сара, – прошептал он, словно прочитав ее мысли.

Потом надавил, и перо скользнуло внутрь, края возбуждающе терлись о влажную кожу. Ее тело желало большего, Сара ощутила пустоту, образовавшуюся внутри, пустоту, созданную ее собственным желанием.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Пожалуйста.

Он словно только этого и ждал, она почувствовала, как его возбужденная плоть на секунду прижалась ко входу. Потом Себастьян погрузился в нее, заполняя пустоту с таким удивительным мастерством, что она вцепилась ему в рубашку и еще ближе притянула к себе, требуя большего своими руками, губами, всем телом. Инстинктивно Себастьян нашел ритм, который вел ее в чувственную пропасть… и, когда она уже начала падать, его большой палец нащупал средоточие желания у нее между ног, с такой силой ударив ее о стену невероятных ощущений, что в глазах у нее потемнело, а в ушах раздался оглушительный грохот. Это было за пределом наслаждения, за пределом боли, на грани смерти.

Когда Сара наконец очнулась, Себастьян еще неподвижно лежал на ней, уткнувшись ей в плечо, тяжело дыша. Он заставил себя встать и протянул ей руку. Она с трудом поднялась, оглядела комнату, поразившись учиненному ими беспорядку.

Письменный стол испачкан, пол усеян бумагами и чернильными пятнами, которые также покрывали рубашку Себастьяна и ее сорочку. На груди у нее размазаны абстрактные разводы, которые вряд ли уберешь одним лимонным соком. Она должна бы сгореть от стыда, подумала Сара, но после всего, что сейчас произошло…

– Это было замечательно, – сказала она. Себастьян улыбнулся, медленно, устало.

– Да, – согласился он. – Это настоящий образец красоты.

Сара чуть не задохнулась от смеха.

Глава 15

«Настоящий образец красоты» ознаменовал своего рода их молчаливое примирение. Они могли разговаривать обо всем. Но определенные темы были закрыты. Сара чувствовала, что их лучше не касаться, это приведет только к напряжению между ними, а дополнительных сведений она все равно не получит. И она хранила молчание.

Однако Сара догадывалась, что постоянное отсутствие Себастьяна как-то связано с мистером де Лентом. Известные ей факты говорят о том, что у Себастьяна имеются для него планы возмездия, как имелись для нее, только более сложные, конечно, и, возможно, более ужасные. Когда она думала о тех планах, ее охватывали весьма неприятные чувства. Во-первых, страх – за Себастьяна, за то, что он делает, что при этом как-то может пострадать леди Анна. Еще беспокойство насчет собственного будущего, когда свершится месть Себастьяна. Потом ему больше незачем оставаться в Венеции, и куда она пойдет? Что будет делать? Их связь временная, на этот счет она не строила никаких иллюзий, но будущее после него представлялось ей голой стеной, пустотой, которую не могли заполнить ее размышления, имевшие слабый оттенок горечи.

Она подумала о мистере де Ленте, разоблаченном, опозоренном, даже мертвом. Но удовлетворение, которое Сара почувствовала от этой мысли, испугало и встревожило ее больше, чем она хотела признать.

Письма от Мэгги тоже не помогли. Она снова путешествует, на этот раз в Йоркшир, чтобы увидеть недавно отреставрированное поместье и новорожденного ребенка герцога и герцогини Рейберн. Ни титулованные знакомые подруги, следившие за событиями в Лондоне, ни сама Мэгги, смутно помнившая о недавней вражде мистера де Лента с другим джентльменом, не знали никаких подробностей. И Сара перестала интересоваться.

В ее собственных письмах к Мэгги по большей части говорилось о Венеции – о ее красотах, о звуках вездесущей музыки. Она рассказала ей о кошке, которую позволила себе приютить. Она рассказывала о погоде, о своем удовольствии кататься в гондоле, хотя раньше боялась воды. Короче, писала обо всем, кроме того, что оставила службу у леди Меррил и теперь любовница человека, полного имени которого она даже не знает.

Себастьян целыми днями отсутствовал, и это вызывало у Сары растущую тревогу. Может, она ему надоела? Может, он сменил ее на розовощекую венецианскую девушку, которая лучше подходит ему в постели, чем она? Которая отвечает ему более остроумно, когда он поддразнивает ее в своей вежливой, изысканной манере?

Несмотря на все свои усилия, Сара так и не овладела умением добродушно подшучивать, а по опыту ей давно известно, какова цена ее тела в постели.

Она не была красавицей, но пыталась быть загадочной. Она была не слишком искушенной, но пыталась быть соблазнительной. Она мало что знала о приятной стороне физической близости, но пыталась казаться умудренной опытом. Но всякий раз, когда Себастьян входил в комнату, всякий раз, когда прикасался к ней, это было так, словно ее подняли и встряхнули. В голову приходили и слетали с языка грубые слова, выдававшие неловкость, в которой она не желала себе признаться. Зато грациозные движения, в которых она весь день упражнялась, и чувственные игры, описанные в книгах, тайком купленных Марией, тут же забывались. Когда Себастьян был с ней, она чувствовала себя неуверенной, беспомощной и все же сильной, каждое прикосновение, каждое слово жгло и в то же время успокаивало ее.

Несмотря на сомнения и тревогу, Сара никогда еще не была так счастлива. Ее путаные эстетические желания Себастьян принимал такими, как они есть, с равным уважением относясь и к ее восхищению красивыми узорами Дамаска, и ее склонности к духовному совершенствованию. Хоть и пораженная таким беспримерным отношением, Сара упивалась им… а также подарками, которыми Себастьян ее осыпал.

«Камни Венеции» были первыми из многих. Проснувшись на другое утро, она увидела новые книги по истории, философии, литературе, почти все в красивых переплетах; потом была коллекция дорогих духов. Позже Сара получила серию великолепных офортов Каналетто, вместо дюжины тех любительских морских пейзажей, которые она приказала Марии убрать куда-нибудь подальше.

При этом Себастьян не только преподносил ей подарки, он серьезно обсуждал их с ней, объяснял историю создания компонентов духов, рассказывал о жизни Джованни Каналетто и одобрительно выслушивал ее робкие замечания по поводу художественных достоинств его работ.

Вскоре появилось и фортепьяно.

Накануне она спросила у Джана, нет лив этом палаццо фортепьяно, задвинутого в какой-нибудь темный угол, а когда спускалась к завтраку, оно уже стояло в комнате, выбранной ею, сначала нерешительно, для своей личной гостиной. Оно было таким великолепным, таким совершенным, что, сыграв пробную гамму, она чуть не заплакала.

Сара понимала, что подарки Себастьяна были для него способом искупления вины за то, что он ей сделал. И все же они были настолько значительными, что это пугало ее.

Найдя в музыкальной лавке несколько пьес, над которыми она работала, когда покинула школу, Сара опробовала фортепьяно. Инструмент превзошел все ее ожидания, именно о таком она всегда мечтала.

Но после часа занятий Сара поняла, что играет, как прежде, – технически грамотно, а по сути невыразительно. Закусив губу, она смотрела в ноты перед собой, играя пьесу снова и снова, пытаясь выразить экспрессию, которая странным образом почему-то ускользала от нее.

В конце концов Сара подняла глаза и обнаружила, что свет в комнате померк, нотные листы из черно-белых превратились в серые, а урчание в желудке напомнило ей, что, должно быть, она пропустила обед. Сара неловко встала, решив предпринять набег на кухню и посмотреть, нет ли там чего-нибудь для утоления голода, пока не начнется ужин.

Она вышла в портего, где задувал холодный ветер, трепавший ее волосы и легкую ткань юбок. Направляясь к лестнице, она заметила, что дверь в спальню Себастьяна полуоткрыта. Будучи почти неделю его любовницей, она еще ни разу не заходила к нему в спальню. Любопытство победило, и она решилась. Но у самой двери ее остановили голоса: Себастьян был не один.

– Эти дела меня утомили, – сказал он. – Полуденные встречи в казино, соблюдение осторожности – все это могло бы иметь популярность сто лет назад. Даже при масках и заботливо созданной эксцентричной обстановке я не вижу в этом смысла.

– Если все пройдет хорошо, это довольно скоро закончится, сэр, – успокоил Джан.

– Надеюсь. Ты уверен, что никто за гондолой не следовал, когда мы возвращались оттуда? – В голосе Себастьяна было раздражение и беспокойство.

– Совершенно уверен. Я сохранял нужную дистанцию. Вы кого-нибудь видели за это время, сэр?

– Нет, – последовал резкий ответ. – Я никого не видел с тех пор, как головорезы в бателе пытались проводить меня домой.

Голоса смолкли, и Сара услышала приближающиеся к двери шаги. Она запаниковала, спрятаться негде, а дверь уже распахнулась, и вышел Джан. На секунду остановился, с удивлением посмотрел на нее. Хотя он молчал, его реакции было достаточно, чтобы Себастьян тоже вышел в портего.

Сара покраснела, отчаянно желая провалиться сквозь землю.

– Входите, – угрожающе сказал он. Смиренно опустив голову и сгорая от унижения, она подчинилась.

– Извините, – пробормотала она, когда он захлопнул дверь. – Я просто шла мимо, увидела свет, дверь была открыта. Я не видела еще вашу спальню, мне было любопытно… – Сара умолкла, сознавая, насколько глупо и оскорбительно для нее это звучит.

– Как долго вы слушали? – мрачно спросил он.

– Вы были недовольны казино, потом спросили, не следовал ли кто за вами, – ответила Сара, чувствуя себя школьницей, которая сознается в каком-то детском проступке.

– Это все?

– Да, это все.

Он критически посмотрел на нее, потом кивнул, словно решив принять ее объяснение.

– Ну что ж, в конце концов вы исполнили свое желание. Что вы думаете о моей комнате?

Сара огляделась.

– Я думаю, что нужна вам для ремонта этой комнаты не меньше, чем для какой-либо другой, – откровенно сказала она.

Себастьян улыбнулся:

– Она вполне соответствует своему назначению. – Он сел на один из двух имеющихся стульев. – Я оставил дверь открытой, чтобы слышать, как вы играете.

Закусив губу, Сара заняла второй стул.

– Не очень хорошо.

– Глупости, – быстро неубедительно ответил Себастьян. – Мне понравилось. – Эта часть по крайней мере звучала искренне.

– Благодарю вас. – Она изучала свои руки, лежавшие на коленях. – Я люблю подарки. Они красивые и слишком дорогие для меня.

– Разумеется, нет, – сказал он, игнорируя вопрос, заключенный в ее утверждении.

Почему он так о ней заботится? Похоже, он себя не знает.

– Где вы научились играть?

Ведь она призналась ему в низком происхождении, о чем он и сам догадывался по ее случайным ошибкам, странному невежеству в некоторых вопросах, не говоря уж об оспинах на лице.

– В школе, – ответила Сара.

– А я, должен признаться, никогда школу не любил. Из моего отца вышел бы отличный кавалерийский офицер, не будь он старшим сыном. Он верил, что для репутации высшего класса Британии очень важно школьное образование. Вскоре он послал меня в одну из таких школ. В семь лет я был вырван из удобства детской и брошен в варварство школы для мальчиков.

– Семь лет – возраст, конечно, юный, но вряд ли это было так уж скверно.

Он сухо улыбнулся:

– Покажите мне мальчика, который любит школу, а я покажу вам задиру и грубияна. Должен вам сказать, что в первые три месяца я испробовал все хитрости, шалости и выходки, надеясь, что меня отправят домой. Но директор был не так строг, он не хотел лишиться моей платы за обучение и престижа моего присутствия. Все, чего я добился, была репутация умника. Совсем неплохо, если б не совершенно непредсказуемые последствия моей учебы. Я был маленьким болезненным ребенком. Если ты недостаточно силен для задиры или не можешь кого-то хорошенько поколотить, тогда быть умником не такая уж большая честь.

– Там вы познакомились с мистером де Лентом? – тихо спросила она. – Вот почему вы теперь думаете об этом?

– Маленькая голубка, вы слишком уж проницательны, – с горечью улыбнулся он.

Сара нахмурилась.

– Тогда что он за человек? Сильный или умный? – Она покачала головой. – Не знаю. Но сильный вряд ли. Думаю, он был умным… но жестоким.

– Вы способны рассказать эту историю лучше, чем я. – Сара покраснела, и он быстро прибавил: – Это комплимент вашей проницательности, а не критика. Вы правы. Он был умным, намного умнее меня. У него было умение влиять на людей, подобных ему. Может, вы слишком понятливы, чтобы принять человека вроде него, я, видимо, таким не был. Я много лет считал его благородным парнем и настоящим другом. Теперь я знаю, что сначала он привязался ко мне только под воздействием моего отца. Ум и очарование не мешали ему быть лидером большинства потасовок и розыгрышей, более деятельного мальчика не было за всю историю Итона. Ему это нравилось, он всегда был в центре событий. Но даже под его покровительством я не чувствовал никакой радости. Школа была не для меня.

Сара кивнула и отвела взгляд – явный признак ее несогласия.

– Я понимаю ваши чувства, хотя не думаю, что все, кому нравится школа, заслуживают вашего осуждения. Я очень довольна своим пребыванием в школе.

– Почему? – спросил он с искренним удивлением.

– Девочки… сначала они думали, что я бедная родственница кого-то близкого им по социальному положению, и меня пусть не любили, но терпели. Все были из очень хороших семей, умели играть на фортепьяно, читали по-французски, изучали поэзию, арифметику, географию, дикцию. Я тоже училась, хотя не имела их образования, и сначала мне было очень трудно. Конечно, все думали, что немного тупая. И я была старше, чем многие из них. Я начала учиться в восемнадцать лет, а большинство девочек в четырнадцать или в двенадцать, но по моему виду они не могли подумать, что я старше. Плохому я не придавала большого значения, я была там, где хотела быть, а есть вещи похуже.

– И там не было задир? – недоверчиво спросил Себастьян.

– Были. Поэтому спустя четыре года я ушла, хотя рассчитывала остаться на шесть лет. Девочки не дрались, всегда было вволю еды. Чего я не могу сказать о большей части своей жизни. Кроме того, я многому там научилась, так много узнала.

Впервые Себастьяну пришло в голову, что его ненависть к школе возникла из идиллического представления о счастливой жизни дома. Хотя отец всегда был холоден и строг, мать любила его безгранично, и разлука с ней сделала его первые школьные годы особенно трудными. Но сейчас он вспомнил добродушных мальчиков, которые предпочли школу с ее мелкими жестокостями затворничеству детской комнаты с обществом только из гувернантки да слуг. Вспомнил одного первоклассника, который рыдал, узнав, что должен ехать домой на Рождество, а когда вернулся, спина у него была покрыта рубцами от побоев.

Себастьян мог представить облегчение и радость застенчивой, испуганной Сары, когда она выяснила, что самым жестоким наказанием будет удар по рукам. С тех пор как она пришла сюда, он десять раз на дню порывался спросить ее о жизни до школы, но, предвидя реакцию Сары, тут же отбрасывал эту мысль. Сейчас она сама затронула интересующую его тему, и он почувствовал, что может пойти дальше.

– А как вы попали в школу? – спросил он без особой уверенности, что Сара ответит.

Секунду помедлив, она кивнула, будто удовлетворенная чем-то, чего Себастьян не мог понять.

– Моя лучшая подруга детства вышла замуж за… очень богатого человека. Почти на два года я стала ее горничной и компаньонкой. Но мне хотелось добиться чего-то самой, а не принимать то, что мне дают из дружбы.

– Это понятно, – сказал он, когда Сара замолчала.

– Был единственный способ этого добиться – получить образование. Я уже научилась читать и писать, изредка посещая школу недалеко от места, где мы жили, а говорить прилично я научилась сама. – Она улыбнулась. – Как важная персона, сказал бы некто. Я спросила подругу, не окажет ли она мне последнюю любезность, оплатив мое обучение в школе для леди. Она согласилась. Но потребовался целый месяц, чтобы найти школу, которая меня взяла. Сначала я была далеко позади всех девочек, но я очень старалась и на третий год была лучшей в классе по арифметике и удовлетворительной по географии, литературе и танцам. Чистописание, французский, рисование и фортепьяно заметно отставали. В начале четвертого года я была лучшей в школе по арифметике, географии и танцам. Вот тогда и начались слухи. Я еще не понимала, что меня терпят лишь до тех пор, пока я знаю свое место, а мое место было не во главе класса. Некоторые самые жестокие девочки объявили, что я внебрачная дочь богатого человека, выброшенная за ненадобностью, и мое место в овчарне. К тому времени, когда эта история дошла до их родителей, она стала уже непреложным фактом. Они пожаловались директрисе, и та сделала то, что должна была сделать, – она меня прогнала.

Сара рассказывала, невидяще глядя перед собой, безразличным тоном, словно ее история была из чужой жизни. Только скручивала в руках кружевной носовой платок.

– Я была слишком унижена, чтобы вернуться к Мэгги. Я дала объявление для леди, которые ищут молодую, сильную компаньонку. На него каким-то чудом ответила леди Меррил. Чтобы выжить, я продавала свои книги, одну задругой, и собственные, и подарки Мэгги, которые получала каждый год. Когда пришел ответ леди Меррил, их осталось всего три, этих денег не хватило бы мне даже на неделю. – Сара тряхнула головой, прогоняя воспоминания. – Вы можете догадаться, что случилось бы потом.

– Да, я могу.

Себастьяну хотелось помочь ей избавиться от старых обид, но он чувствовал себя беспомощным. Ему хотелось прижать ее к груди, сказать, что она может говорить все, что ей вздумается, однако ни его характер, ни ее личные качества не позволяли обоим столь простого освобождения. Ему хотелось заняться с ней любовью, успокоить ее своими ласками, но он боялся, как бы она не подумала, что он воспользовался ее эмоциональным состоянием. Он хотел убедить Сару, что никогда ее больше не покинет, возьмет с собой в Англию, когда все закончится, только не был уверен, захочет ли она поехать с ним после того, как он выполнит свой план. Ну что он мог сказать ей такого, что не выглядело бы мелким и глупым в сравнении с тем, что она пережила?

Есть лишь одно, что он может ей предложить, – свое имя.

– Полагаю, мне самое время представиться. Себастьян Гримсторп, граф Уортем, к вашим услугам.

Глава 16

– Что? – выдохнула Сара.

Граф? Причем известный, она слышала о нем даже в тихой заводи Даннеферта. Она с самого начала знала, что Себастьян джентльмен, а недавно узнала, что богатый, но граф?! И она здесь, рядом с ним, человеком из высшего общества? Почти нелепость…

– Гримсторп. – Она вспомнила. – Вы назвали себя «Грим» в ту первую ночь… Я имею в виду, когда вы привели меня сюда. Значит, это ваше настоящее имя?

– Гримсторп – моя фамилия и мой баронский титул с рождения. Только мать называла меня Себастьяном. Для моего отца и преподавателей я был Гримсторп, а для всех остальных – Грим.

– Но почему вы приоткрыли мне часть правды, когда считали, что я в некоем союзе с мистером де Лентом? Если бы я была той, за кого вы меня принимали, то было бы разумнее солгать.

– Да. Было бы.

Сара молчала, не смея поверить такому странному доверию к ней.

– Должна ли я… вы хотите, чтобы я называла вас теперь «ваша светлость»? Это намного приличнее, но, учитывая обстоятельства…

Себастьян фыркнул.

– В данных обстоятельствах приличия меня не волнуют.

– Мое полное имя Сара Коннолли, – сказала она, вдруг устыдившись своей ирландской фамилии.

– У вас красивая фамилия.

Сара не услышала в его голосе иронии, но все равно покраснела.

– Это единственное, что мне досталось от родителей.

– Иногда я думаю, что получил от моих слишком много, – сухо ответил Себастьян. – Для меня Венеция – город воспоминаний. Обычно мы проводили тут весну. С моей матерью и ее кузеном, занимавшимся историческими исследованиями.

– А ваш отец? – Сара закусила губу, проклиная свою бестактность.

– Сара, не бойтесь задавать мне вопросы. Для человека с положением моего отца путешествие было слишком легкомысленным делом. Но мать любила путешествовать, хотя, мне кажется, скорее из-за того, что это ненавидел ее муж.

Себастьян замолчал. Она понимала, что ему хочется побольше узнать о ней, и старалась уклониться от столь неприятной темы.

– Ваши родители не ладили? – спросила Сара.

– Отец не желал простить жену за рождение только одного ребенка. Ее долг был произвести наследника и запасных к нему. А поскольку внебрачными он себя обеспечил в соответствующем количестве, то не винил себя за отсутствие второго законного и был… недобрым с матерью. Когда стало очевидным, что ни братьев, ни сестер у меня не предвидится, мать начала использовать любой предлог, чтобы избежать его общества, и брала меня с собой, пока год спустя не умерла.

– Что случилось?

Лицо у него настолько помрачнело, что Сара отшатнулась. Но Себастьян этого даже не заметил.

– Она заболела, когда мне исполнилось четырнадцать, и умерла через несколько месяцев. Доктора сказали, это была опухоль яичников.

Сара почувствовала, что за этими словами осталось много невысказанного, и потому лишь коротко произнесла:

– Я понимаю.

– Нет, вы не понимаете. – На миг она увидела перед собой того страдающего обиженного мальчика. – Не можете понять. Вы не знаете всего.

Закусив губу, Сара осторожно коснулась его руки.

– Я не могу знать, пока вы не расскажете.

– Мы были в то время с отцом в Англии, но когда он узнал диагноз, то отказался ее видеть. Он воспринял это как доказательство, что он сделал плохой выбор, что она не настоящая женщина, потому что как женщина не оправдала себя… – Он умолк, глядя мимо нее, стиснув зубы в гневе на человека, который умер. – Следующие четыре года еще больше разочаровали меня в нем. А когда болезнь сердца наконец убила его, я вместо скорби чувствовал только раздражение, потому что у меня будто украли возможность еще десять лет разрушать его планы насчет меня.

– Себастьян, я знаю, это не поможет, но мне очень жаль, – прошептала она, страдая за него.

Внезапно его лицо просветлело, в глазах мелькнула насмешка над старой болью.

– Ваше прошлое было намного труднее моего, но в вашем сердце осталось место для переживаний за меня. Вы одна из самых по-настоящему добрых людей, каких мне приходилось встречать.

– Я не добрая. И никогда ею не была.

– Вы скорее осуждаете себя, чем других, а в этой жизни таких людей очень мало. – Себастьян нахмурился. – Большинство из нас защищает себя, обвиняя в первую очередь всех остальных. Но вы считаете других хорошими, если даже это плохо для вас, пусть другие не правы, но вы уверены, что ошибаетесь именно вы.

Сара покачала головой.

– Это глупо, а не восхитительно:

– Это идет от сердечной доброты, Сара, – медленно и внятно произнес Себастьян.

Она-то знала, еще бы ей не знать, что ей нечем гордиться.

– Это идет от незнания, что правильно, а что неправильно, от недостатка уверенности.

– В первую ночь, которую мы провести вместе, когда вы чувствовали, что мои намерения отнюдь не благородны, вы пытались узнать, что я задумал, рискуя вызвать мой гнев и разрушить иллюзию ночи. Стало ясно, зачем вы пришли ко мне.

– Я боялась того, что вы могли задумать.

– Вы беспокоились за внучку своей работодательницы, – поправил Себастьян. – Которая, насколько я понял из ваших рассказов, вам не нравится.

Сара покраснела.

– Ничего подобного. Я не чувствую к ней антипатии.

– И тем не менее вы ее не любите, – твердо сказал он. Сара молчала, ей нечего было возразить. – Вы рисковали потерять свою иллюзию ради верности девушке, которую не любите. Это и есть добро.

– Но я до сих пор не знаю, что вы против нее замышляете. А я здесь, с вами.

– Ну и что, по-вашему, я намереваюсь сделать? Она медлила, не желая облекать свои худшие опасения в слова.

– Боюсь, вы приказали Джану погубить ее или даже склонить ее к бегству с ним. Я не знаю, что сделал вам мистер де Лент, но, по-моему, это единственная причина вашего желания отомстить леди Анне. Хотя вы знаете мистера де Лента много дольше и лучше, чем я, мне кажется, преследование его племянницы особых страданий ему не причинит. А девушка не имеет к этому отношения.

– Джан не собирается ее губить. Она для меня не цель. Она лишь средство.

– Рада это слышать.

– Не желаете пойти завтра на маскарад? – сменил тему Себастьян. Она с удивлением посмотрела на него. – Теперь вы знаете, что вдали от вас я не провожу время, просто глядя на закат с колокольни Сан-Марко, – сухо произнес он.

– Я буду рада, только мне бы не хотелось встретиться с прежней хозяйкой, – ответила Сара, тщательно выбирая слова.

– Понятно. Я позабочусь, чтоб вы не встретились. Это доставит вам удовольствие?

– Да, но… почему вы заботитесь обо мне?

Этот вопрос беспокоил ее с тех пор, как он предложил ей стать его любовницей. Глаза у него потемнели от тревоги.

– А почему я не должен? Вы не думаете, что я вам чем-то обязан?

Сара покраснела.

– Я не хочу вашей жалости, сэр. Как не хочу великодушия из чувства долга или вины.

– У меня осталось слишком мало вины или жалости, чтобы они могли руководить моими поступками. Я хочу доставить вам удовольствие, и не говорите, что вы его не заслуживаете.

– Я не заслуживаю ничего. – Эту горькую правду она не могла отрицать.

– Ну что я вам говорил? Вы даже не знаете, насколько вы не правы. – Себастьян положил ей руку на плечо и нежно встряхнул. – Вы женщина такой же обостренной чувствительности, как и большой доброты.

На этот раз Сара приняла комплимент, и они стояли в молчании, слушая тихий свист ветра, гуляющего в портего, и едва различимую мелодию, доносившуюся издалека.

Их второй совместный маскарад был потрясающе удачным. Великолепный костюм Сары, подаренный ей Себастьяном, танцы, незнакомая еда. Она воспринимала его облик сеньора Гуэрры как род игры, хотя чувствована легкое напряжение, в то время как он казался неотъемлемой частью местного интернационального общества, когда она танцевала и смеялась в его объятиях – красивая, загадочная женщина, добавлявшая ему таинственности.

Они были там почти до утра, и, едва упав на подушки гондолы, Сара мгновенно уснула, прижавшись к плечу Себастьяна. Но вместо палаццо Контарини он приказал гондольеру плыть к краю лагуны.

Бледные предрассветные лучи уже вырисовывали пятна тростника, поднимавшегося из темной воды, и силуэты парусов рыбачьих лодок вдалеке. За островами было широкое пространство Адриатики, а дальше темные лесистые берега Далматии.

Он посмотрел на Сару, доверчиво прильнувшую к нему во сне. Она сняла маску, и теперь, без гипнотического действия ее глаз, Себастьян мог беспристрастно разглядеть ее лицо. Большая часть косметики за ночь сошла, остатки размазались по лицу, образовав темные круги вокруг глаз и красные пятна вокруг рта. Конечно, шрамы на коже не исчезли, но, к своему удивлению, Себастьян осознал, что уже перестал их замечать. Оспины были поверхностными и вряд ли ощутимыми, но они казались глубокими и уродливыми чувствительной Саре. А это была чувствительность, не тщеславие. Она из тех женщин, кто воспринимает и переживает все очень глубоко, сильно, без истерик, но с полной отдачей.

Хотя краска с ресниц сошла, они были на удивление темными в сравнении с цветом ее волос, а брови красивыми и выразительными. Нос чуть длинноватый, но это скрадывалось изящной выпуклостью скул и маленьким подбородком с крошечной ложбинкой.

Несомненно привлекательное лицо. У других женщин оно, возможно, не показалось бы ему привлекательным. Однако Себастьян не мог представить себе ни одну другую женщину, которая больше двух часов с такой счастливой доверчивостью прижималась бы к нему. Как не мог вспомнить, чтобы хоть раз чувствовал к кому-нибудь эту смесь нежности, влечения, желания защитить и удовлетворения.

Все это мимолетные чувства, он слишком хорошо это знал. Скоро его план осуществится, и он покинет Венецию, оставив здесь свои воспоминания. Себастьяна действительно беспокоило, как отнесется к этому Сара, когда все будет закончено. Предположения бесполезны и вряд ли уже имеют значение.

Пока он размышлял, небо запылало, над красным горизонтом начал появляться край желтого солнца. Наклонившись, он вдохнул запах ее волос и нежно поцеловал в лоб.

Сара мгновенно открыла глаза.

– Мы приплыли?

– Взгляните, – сказал он. – Рассвет.

Она слегка отстранилась и наклонила голову, чтобы лучше видеть. Как Себастьян и предполагал, она не спросила, почему они сразу не вернулись домой. Она восприняла это как подарок, неожиданный и прекрасный, который нельзя отобрать. Сара знала, насколько мимолетно время, пока они вместе, насколько преходящ каждый его вещественный подарок; когда он уедет, ей придется одной искать дорогу в жизни.

Солнце медленно поднималось, красный цвет рассеивал ночной пурпур, облака пламенели, затем начали блекнуть, постепенно растворяясь в синеве дня. Сара вздохнула:

– Кажется, я повторяю это слишком часто, но я так благодарна вам. – Она передвинулась на прежнее место и закрыла глаза.

Себастьян опять поцеловал ее в лоб, приказав гондольеру возвращаться назад, к палаццо Контарини.

Когда гондола развернулась кормой к солнцу, которое висело в небе, как новоотчеканенная монета, Себастьян вспомнил старую поговорку, что красное небо утром – предупреждение морякам.

Он вдруг подумал, не затишье ли это перед бурей.

Глава 17

– Какие новости? – осведомился Себастьян, когда спустя неделю в его контору вошел Джан.

Молодой человек был в белой униформе гондольера, волосы растрепаны, под глазами тени, словно он давно не спал.

– Ты нашел другую проститутку, соответствующую вкусам де Лента?

– Да, – ответил Джан и нахмурился. – Но это последняя, другую обещать не могу. Желания у него весьма специфические, а Венеция давно перестала быть городом десяти тысяч проституток. Эта профессия идет на спад, когда нет посетителей.

Себастьян раздраженно вздохнул.

– Хотя он получил уже восьмерых, я не уверен, что эта не надоест ему после одной ночи.

Джан пожал плечами.

– Есть другой путь, сэр.

– И какой же? – Себастьяну не понравился его тон.

– Дать ему то, чего он действительно хочет. Обычных, невинных девочек, которых продают их мамаши. Здесь много таких, достаточно бедных, чтобы сделать это за хорошую плату.

– Исключено. Мы выбились из графика и должны наверстывать. Маскарад через три дня. После того как Сара обновила палаццо, другое место искать не требуется. Со дня своего приезда сеньор Гуэрра ухитрился побывать на каждом маскараде в этом городе. Он стал такой важной и любопытной фигурой, что многие жаждут присутствовать на его празднестве хотя бы для того, чтобы узнать о нем побольше. Сколько еще тебе надо времени для уверения леди Анны в твоих добрых намерениях?

– Леди Анна оказалась на удивление несговорчивой, сэр. Я полночи стенал у нее под окном.

– Мне требуется результат.

– Ей нравится слегка рисковать, – осторожно сказал Джан. – Она всегда обожает цветы, но я потратил большую часть прошлой недели, чтобы уговорить ее принять маленькие подарки, которые начал туда вкладывать. Себастьян кивнул.

– Надеюсь, ты продвигаешься вперед?

– Медленнее, чем ожидал, сэр, но да. Прошло две с половиной недели, когда вы приказали мне начать эту игру. Возможно, понадобится еще полнедели, и она будет готова.

– У тебя есть три дня.

Потом все закончится. Себастьян почувствовал облегчение, торжество и глубокое сожаление, у которого были темно-синие глаза Сары. Что случится между ними, когда интрига подойдет к концу? Захочет ли она вернуться в Англию с ним? Попросит ли он ее?

– Я понял, сэр.

– Мне нужен этот одеколон.

– Знаю, сэр.

– Тогда продолжай. Возьми этот список и напиши приглашения. – Себастьян протянул ему листок бумаги. – Разошли их сегодня вечером и до ночи можешь быть свободен.

– Благодарю, сэр.

Итальянец поклонился и вышел, оставив Себастьяна наедине с его мыслями.

Еще одна! Неужели де Лент считает, что в Венеции полно невинных шлюх? Весь план на грани провала. Если Джан не сумеет добиться результата у леди Анны до последнего маскарада…

Но Себастьяна беспокоили не только осложнения с де Лентом и леди Анной.

После того случая, когда за ним следили от казино «Джалло», он постоянно брал с собой одного гондольера. Как бы он ни полагался на собственную силу, привлекать к себе опасность было бы глупо. Тем не менее ощущение, что за ним следят преследуют – не проходило. Наоборот, каждый раз, выходя из палаццо, он чувствовал на себе чьи-то взгляды. Может, ему следует отказаться от всех планов? Иначе он превратится в сумасшедшего. Это ощущение покидало его, лишь когда он был с Сарой.

Три дня. Но до тех пор они будут вместе. Он знал, что она не простит ему того, что он собирается сделать.

А пока у него есть три дня. С этой мыслью Себастьян открыл дверь и прислушался к отзвукам энергичной деятельности Сары, чтобы определить, где она работает сегодня.

Получив его разрешение, Сара ежедневно отделывала по крайней мере одну из комнат палаццо. Но еще поразительнее, чем эта головокружительная быстрота, оказались результаты. Себастьян не предполагал у нее такой решительности, энергии и тем более вкуса. Он думал, что Сара проведет две недели, спокойно занимаясь одной комнатой, а вместо этого она делала каждую из комнат великолепной за несколько часов.

Привыкнув к нерешительности женщин своего круга и не желая смущать Сару вопросами, которые она могла принять за критику, он поинтересовался у Марии, как ее хозяйке удалось добиться таких невероятных результатов. Служанка с нескрываемым благоговейным трепетом объяснила, что Сара умеет за один короткий визит забрать все необходимое в магазине, а потом немедленно и безошибочно использовать каждую вещь. Правда, на его казначея это произвело более тяжелое впечатление, но Себастьян не мог лишить ее радости, да и комнаты после ее трудов выглядели настолько восхитительными, что он вынужден был признать, что его щедрость исходит от удовлетворения результатами.

Себастьян обнаружил Сару посреди обломков крушения того, что еще за завтраком было столовой. Она стояла в золотом ореоле пыли, освещенной солнцем, а дюжина слуг трудилась вокруг нее. Сегодня она была в платье из ярко-зеленого муарового шелка, которое обтягивало ее грудь и талию. Себастьян тут же представил, как сжимает ее талию, когда они займутся любовью, как ее груди будут покоиться в его ладонях, когда он станет их целовать.

Сара настолько уверенно и легко управляла работами, что трудно было представить ее прежней испуганной женщиной. Как всегда, она излучала эмоции всем телом, и, глядя на нее, Себастьян чувствовал, что обретает душевный покой. Было нечто заразительное в ее радости, и он быстро отбросил мысль, что скоро все кончится.

Заметив его, Сара улыбнулась, темные глаза засветились, щеки порозовели.

– Стены действительно из позолоченной кожи! Вы когда-нибудь слышали о таком? Кажется, они в довольно хорошем состоянии, хотя кое-что поизносилось. Я нашла двух рабочих, которые могут их отремонтировать.

– Что это? – Себастьян указал на большой прямоугольник, завернутый в холст и прислоненный к столу.

Она почти робко взглянула на него.

– Эту картину я нашла. Продавалось имущество, большинство работ были ужасными, как обычно, я выбрала одну эту. – Сара аккуратно приподняла угол холста. – Я подумала, она прекрасна, и купила ее, хотя она неподписанная. Она мне напомнила работы Тициана. Я знаю, что это не одна из них, – быстро прибавила Сара, – но очень похожа. Цвет, яркость света…

Себастьян с восхищением оглядел картину. Рыжеволосая Эсфирь преклонила колени перед Артаксерксом, его рука уже протянута, чтобы поднять ее. Хотя Себастьян не разбирался в тонкостях, но он почувствовал красоту и силу картины.

– Очень вероятно, она из мастерской Тициана. Она во много раз дороже любого из счетов, которые вы мне передали. Она прекрасна.

Сара покраснела от удовольствия.

– Благодарю, сэр.

Она была такой веселой, цветущей, что внезапно стены палаццо, казалось, начали давить на него. Ему захотелось сбежать с ней куда-нибудь, где легко дышится.

– Наденьте свое пальто, – приказал Себастьян. – Мы отправляемся на прогулку.

– С удовольствием. – Она еще шире улыбнулась.

Когда они вышли из палаццо, гондола уже дожидалась их. Себастьян шагнул в нее первым, как всегда, и Сара крепко держалась за его руку, пока не села на мягкую скамейку.

– Удивительно, что женщине, которая боится воды, так нравится Венеция, – заметил Себастьян, опуская полог.

– Я не боюсь ее, пока стою над ней, – ответила Сара.

– Вы не умеете плавать? – с любопытством спросил он.

– А где я могла научиться? – удивилась она. – Ребенком я жила в Лондоне, а не в какой-нибудь прелестной деревне с мукомольной мельницей и речкой. Никто в Лондоне не плавает, за исключением уборщиков мусора на Темзе.

– Тогда имейте в виду, что здесь есть несколько каналов, куда вам не следует падать, – сказал он. – В этот и Большой канал. В большинстве глубина вам до пояса, во многих – до колен.

Сара улыбнулась:

– Я не собираюсь в них падать и выяснять, где слишком глубоко, а где нет. Хотя приятно сознавать, что не в каждом я утону. Куда мы направляемся?

Себастьян подавил безумное желание сказать «в Милан». Что с ним происходит? Да, он чувствует растущую неудовлетворенность и беспокойство, но все, что ему сейчас нужно, – это на пару часов покинуть наводящий страх лабиринт каналов, и он будет в порядке.

– В Сан-Микеле.

Он выбрал один из двух маленьких островов с церковью, единственный, где они еще не были.

После их разговора в его спальне он решил показать Саре достопримечательности города, хотя ему пришлось на несколько часов оторваться от своих гроссбухов и планов. Он сводил ее в Скуола гранде ди Сан-Рокко, где она так пристально разглядывала картины Тинторетто, словно смотрела сквозь туман, пока не замерла перед «Распятием» во всей его красоте. От удивления Сара даже уронила на пол свой ридикюль. В пятницу, накануне иудейской субботы, он повел ее в Гетто, когда резали сотни гусей, и пух летал по воздуху, как теплый снег. Они даже отправились в гондоле на Мурано, остров, известный своими замысловатыми стеклянными изделиями.

По пути к Сан-Микеле он больше не разговаривал, и Сара, чувствуя, как всегда, его настроение, тоже хранила молчание. Себастьян даже устыдился, у него возникло ощущение, что он ее использует. Она посмотрела на него, поймала его чувственный взгляд и покраснела, но оба не сделали попытки сократить небольшое расстояние между их телами. Себастьян знал, что для этого у них есть время, хотя не так много.

Его напряжение окончательно исчезло, когда лодка подошла к причалу. Неподалеку покачивалась на воде золоченая черная барка, окруженная маленькими гондолами, которые сновали вокруг нее, словно темные стрекозы. На берегу толпились высадившиеся с барки венецианцы, черные юбки, вуали и полы фраков трепал ветер. Перед ними вздымалась стена из красного кирпича, выглядевшая странно тусклой на фоне слишком ярких цветов неба и травы. Чуть сбоку была входная арка, куда Себастьян и повел Сару.

– Это городское кладбище, – с удивлением сказала она.

Себастьян ответил на ее невысказанный вопрос «Почему мы здесь?»:

– Это единственный зеленый уголок Венеции, кроме отвратительного парка, разбитого по приказу Наполеона, где есть то, что меня интересует. Здесь также находится историческая церковь, она, в чем я уверен, заинтересует и вас. Идемте. Начнем прогулку.

Держась в стороне от похоронной процессии, они прошли сквозь арку, за которой расстилался огромный газон, усеянный белыми памятными досками усопших, лежавшими в траве как рассыпанные зубы.

Между этими скромными камнями, словно доказательство неравенства даже в смерти, возвышались мавзолеи, статуи, надгробия.

– Оно сильно отличается от английских кладбищ, – заметила Сара. – Оно… такое красивое. Даже веселое. Это кажется отчасти непочтительным.

– Посмотрите вон туда.

Себастьян кивнул в сторону небольшого мавзолея с широким портиком, где, как на пикнике, расположилась целая группа.

– Они едят? – недоверчиво спросила Сара.

– Видимо, чья-то годовщина смерти. – Себастьян улыбнулся, глядя на нее. – Да, легко забыть, насколько велика между нами разница, пока не увидишь нечто подобное, не так ли?

Она лишь покачала головой.

– Почему они не хоронят своих умерших в церкви? Мы видели тут много надгробий.

– Для похорон они используют также поля вокруг церквей. – Себастьян подавил усмешку. – Но вспахивание полей мешает перевозке грузов и ведет к упадку торговли. Захоронение тел в церкви, с другой стороны, имеет большие недостатки для города, построенного на иле. Там невозможно сделать глубокие склепы, поэтому тела под церковным полом быстро разлагаются, возникает запах, который иногда становится таким отвратительным, что его не могут выносить даже священники.

– Тогда почему они продолжают это делать?

– Традиция? Условность? – Себастьян пожал плечами. – Не знаю. Однако Наполеон запретил и то, и другое, издав указ. Остров Сан-Микеле стал единственным законным местом, где венецианцы имели право хоронить умерших. Этот указ распространялся также на французов и австрийцев.

– А что думали об этом монахи? Ведь тут есть монастыри?

– Есть, но я не знаю, – признался Себастьян. – Наверняка монахи здесь не жили при австрийцах, те использовали дортуары как политическую тюрьму. Я был тогда мальчиком и прокрадывался к стенам в надежде увидеть заключенного, хотя мне это ни разу не удалось. Теперь монахи вернулись в свои кельи, но кладбище остается и уже настолько переполнено, что говорят о возобновлении практики переноса старых костей в общую могилу, если семья не будет вносить плату за сохранение участка.

Сара оглядела город обелисков и ангелов, беседок и мавзолеев, тысячи более скромных плит, которые вышли за границы острова. Все было таким аккуратным, таким свежим и красивым. Даже не верилось, что там может скрываться только смерть.

– Оно мирное и расстраивающее одновременно, – сказала она.

– Я был тут однажды в Духов день. Если б вы только видели! Они выстроили мост из барок от главного острова, и все шли по нему с охапками цветов, чтобы украсить могилы, и с корзинами продуктов, чтобы есть возле них.

Сара почти бесстыдно улыбнулась, но в голосе слышалось притворное неодобрение:

– По-моему, это ужасное язычество.

– Не хотите сказать об этом ей? – Себастьян кивнул в сторону женщины, которая зажигала свечи на верху надгробия, очень напоминающего алтарь.

– Не думаю, – ответила Сара.

Он повел ее к церкви, огромному зданию из такого же красного кирпича и белого мрамора. Они позволили себе обойти ее под бдительным взглядом монаха францисканца, и Сара выказывала все признаки интереса, пока они медленно шли по нефу, как будто она не видела за эту неделю полдюжины сходных церквей, и, к удовольствию Себастьяна, оценивала каждый элемент здания.

Когда Сара закончила осмотр церкви, они поблагодарили монаха, оставив небольшое пожертвование. За то время, пока они были внутри, небо стало почти черным от клубящихся туч.

– Вы не думаете, что нам следует вернуться? – спросила она.

– Нет, я знаю отличное место, где можно переждать, – заверил ее Себастьян. – Грозы здесь короткие, к обеду мы будем дома.

Когда они дошли до восточной части острова, он сказал:

– Это здесь.

За железной оградой, которая окружала прекрасно ухоженные могилы, дорога внезапно превратилась в сплетение заросших, едва различимых тропинок. Среди буйства сорняков возвышались покосившиеся надгробия, покрытые лишайниками. Здесь, без всяких прикрас, в заброшенности и печальном одиночестве, смерть была прозаическим напоминанием о том, что распад и утраты неизбежны.

– Что это? – спросила Сара, когда Себастьян провел ее в скрипящие ворота, и оглянулась на безупречный участок, оставшийся позади.

– Тут захоронены протестанты, – сказал он. – Все иностранцы – путешественники, высокопоставленные лица, случайные изгнанники.

– И никого, кто мог бы ухаживать за их могилами, – решила Сара. – Выглядит очень мрачно. Но мне здесь нравится больше, чем на главном кладбище. Это кажется более жизненным. – Она застенчиво улыбнулась. – И более живописным.

– Да, – согласился он.

Они шли по тропинке мимо забытых надгробий, когда упали первые капли дождя. Память указывала Себастьяну дорогу, – вокруг этих деревьев, вдоль этой ограды, – да, сквозь заросли роз уже виден одинокий ангел на колонне у могилы девочки, которая слишком рано умерла.

– В детстве я всегда любил эту часть кладбища. Она казалась мне более честной. Вот что есть смерть – конец, забвение. Притворяться, что она просто красивая мраморная скульптура, значит, лишать ее смысла и обманывать себя.

– Когда я уйду, мне хочется иметь могильную плиту, хотя как католичка я вряд ли получу здесь место. Я не хочу, чтобы меня выбросили на кладбище для бедняков, словно я ничего не значила, – тихо, но твердо сказала Сара.

– Я тоже не хочу этого, – подтвердил Себастьян. Они вышли на поляну, окруженную деревьями, где было несколько могил, а в самом центре стоял приземистый мавзолей, похожий на алтарь какого-то грозного бога.

– Выглядит неуместным, – заметила Сара, нахмурившись.

– И отвратительным, – искренне добавил Себастьян. – Но сначала осмотрим его. – Как он и предполагал, каменная плита, которую бы замуровали при использовании склепа, была еще сдвинута. – Идемте. Сара насторожилась.

– А там ничего… никого внутри нет?

– Разумеется, нет, – улыбнулся Себастьян. – Видимо, тот, кто его заказал, потом изменил свое решение насчет захоронения в Венеции.

Пока они разговаривали, отдельные капли превратились в мелкий дождь.

– Скорее! Там сухо!

Он протиснулся в щель между плитой и стеной мавзолея, – вернее, попытался. Он стал значительно больше, чем семнадцать лет назад, когда легко проскальзывал внутрь, теперь это стоило ему пуговицы на пальто и нескольких ушибов.

– Все в порядке? – с беспокойством спросила Сара.

– Содрал чуть больше кожи, чем рассчитывал, а в остальном все в порядке. Теперь вы. Быстрее, не то промокнете.

– Себастьян, взгляните на мои юбки. Я не могу в них этого сделать.

– А нельзя их как-нибудь сжать? – предложил он.

– Они все равно не сожмутся, пока останутся на мне.

– Тогда советую вообще снять кринолин.

– Прямо здесь? – больше с насмешкой, чем с возмущением спросила она.

– Достаточно холодно, и если вы промокнете, то замерзнете до смерти. Никто здесь на вас не смотрит, и если я должен опять вылезти, содрав еще больше кожи…

– Ладно! – Сара подняла юбки, отстегнула пояс и сняла кринолин. – Теперь вы довольны? – спросила она, просовывая в щель свое хитроумное приспособление и влезая в склеп.

– Вполне, – с некоторым самодовольством ответил Себастьян.

Тщательно уложенные локоны влажными прядями свисали ей на лицо.

– Весьма изощренный способ освободить меня от одежды, – заявила она с притворной суровостью, отбросив с лица волосы.

– Моя дорогая маленькая голубка, вы слишком облегчили мою задачу.

Теперь, когда Сара была внутри, он мог оглядеться. Склеп показался ему еще меньше и темнее, чем семнадцать лет назад. Возможно, слой грязи на полу стал толще, да расползлось зеленое пятно в углу, где протекала крыша, а в остальном все было так, как он помнил.

Сара разостлала на одной скамье пальто, сняла перчатки и сильно потерла лицо. Себастьян занял вторую скамью.

– Мальчиком я лежал здесь, представляя, что так будет, когда я умру.

– По-моему, это ужасно.

– Не так ужасно, как вы думаете. В главном поместье нашей семьи в Уилтшире есть огромный мавзолей, построенный в 1725 году, когда мой предок Уортем был возведен в графское достоинство. Мой знаменитый прадед, ставший первым графом Уортемом, видимо, был уверен, что граф заслуживает лучшего места упокоения, чем простой барон, от которого он унаследовал богатство. Начиная с него, любой из рода Уортемов должен быть похоронен там, включая каждого неженатого мужчину и незамужнюю женщину.

– Почему вам это не нравится? – Сара недоуменно сдвинула брови. – Знать, что там всегда будет место для вас, что вам даже не придется беспокоиться насчет могилы. В этом есть удобство.

– Для меня это принуждение, а не удобство. Большую часть моей жизни определили до моего рождения. Каким я должен быть, где и в какой школе учиться, кем должен стать. Поскольку я граф Уортем, я должен прилежно учиться. Я должен заниматься благоустройством своих поместий. Я должен быть надежным вигом. Я должен знать свои обязанности, чтить и выполнять их. Мой отец стал таким, как мой дед, который стал таким, каким был его отец. Мне совсем не нравилось, какими они были, я не стал одним из них. Я не хочу занимать предназначенное мне место рядом с ними даже после смерти.

Он вдруг замолчал, удивленный тем, сколь далеко завел его вопрос Сары. Никогда в жизни он не задумывался над своими эмоциями. Никогда в жизни не старался понять свою яростную антипатию к тому, что было так дорого отцу. Он просто ненавидел отца за то, кем тот был, и ненавидел все, что любил отец.

– Мы поразительно разные, – медленно сказала Сара. – Хотя в сущности хотим одного и того же – быть самими собой. Меня не устраивает общество, которое ничего не даст женщине вроде меня, потому что я хочу выразить себя как личность. Вас не устраивает общество, которое дало вам все и заранее определило, кем вы должны быть, чем заниматься и где лежать после смерти, потому что хотите остаться самим собой.

– Да, – ответил Себастьян, понимая, насколько она права. – Я знаю, что не должен жаловаться. Я богат. Я знатен. Имею власть. Я не хочу от всего этого отказываться. И не буду. Но я хочу большего, как бы эгоистично, мелко и непрактично это ни выглядело.

– При желании я могла бы провести остаток жизни как гость в доме моей лучшей подруги, – тихо сказала Сара. – Могла бы иметь удобства и роскошь, о каких раньше даже не подозревала. Но я тоже хочу большего. Если вы мелочны и непрактичны, значит, и я такая же.

Себастьян невесело засмеялся.

– Вы по крайней мере имели мужество отказаться от предложения вашей подруги.

– Но я не рождена для этого, и ничего, что имеет она, не принадлежит мне. А все, что есть у вас, это ваша собственность, и вы можете поступить с ней по своему выбору. Такова разница между вами и мной.

Себастьян почувствовал холодок, пробежавший по спине, как будто за ним стоял не одобряющий его призрак отца. Насколько же он позволил этому воспоминанию управлять его жизнью! Он больше десяти лет упорно игнорировал предписания умершего человека, и не потому, что собственные желания вели его в этом направлении, а потому, что был по-детски слеп и непослушен.

– Если вы несчастливы, – прибавила Сара, словно прочтя его мысли, – тогда вам, может быть, следует просто сделать другой выбор. Который вы хотите сделать. Честь и прилежание не так плохи, если даже их портит воспоминание о вашем отце. Вы можете выбрать главные достоинства и отказаться от остальных. Вы не предаете себя, принимая лучшие качества своего отца, пока не принимаете его пороки.

Себастьян импульсивно обхватил руками ее лицо.

– Вы правы. Благодарю вас.

Он попытался стереть размазанную косметику, но только еще больше испачкал ей лицо своей грязной перчаткой. Внезапно Себастьян понял, до чего милой и смешной она выглядит с серьезным выражением на испачканном лице, с растрепанной ветром прической, несмотря на все попытки сохранить ее.

В этот важный момент жизни Себастьяну следовало быть мрачным и серьезным, но, облегчив бремя воспоминаний о прошлом, он почувствовал вдруг непреодолимое желание рассмеяться.

Смешок, который он не сумел подавить, мгновенно перешел в смех, громкий, звучный, а потом в искренний хохот, перекрывший шум дождя.

– Почему вы смеетесь? – удивилась Сара.

– Я… испачкал… вам лицо, – выговорил он и протянул вперед перчатки, которые успел снять. – Грязь. Мне очень жаль!

– Вы размазали грязь по моему лицу? Себастьян кивнул:

– Извините меня. – Он сумел подавить смех, еще рвущийся наружу. – Вы были правы. Ваши слова привели меня к прозрению. И в такой серьезный момент, когда я хотел вас поблагодарить, я вместо этого размазал по вашему лицу грязь. – Он беспомощно взглянул на нее. – Это было смешно.

Ее лицо выражало бурю эмоций, но Себастьян был не готов к пригоршне мокрых листьев, которую Сара с девическим хихиканьем швырнула в него. Когда она наклонилась за второй, он бросился к ней и после короткой борьбы, сопровождавшейся обоюдным смехом, ловко уложил ее на скамью.

– Вы, сэр, не джентльмен, – с улыбкой сказала она. – У вас листья в волосах.

– А вы, мадам, единственная леди, которую я хочу.

Она замерла под ним, а Себастьян, услышав собственные слова, вздрогнул. Неужели он их сказал? Неужели он действительно так думал? К своему удивлению, он понял, что так оно и есть.

Сара опомнилась первой.

– Очень мило, – заверила она. – Правда. Я знаю, что вы так не думаете. Я только пытаюсь сказать, что в пылу…

– Молчите, – оборвал Себастьян, и она закусила нижнюю губу. – Я не даю вам никаких обещаний. Не могу этого сделать, как бы ни хотел. Но мое, пусть и непреднамеренное, признание не становится от этого менее искренним.

– Б-благодарю вас.

– Нет, это я благодарю вас, – с легкой насмешкой сказал он.

Сара высвободила руку, чтобы притянуть его к себе. Ее губы, мягкие, жаждущие, раскрылись в ожидании поцелуя. Тело у него сразу напряглось, в паху разлился жар, целуя ее, он начал поднимать юбки.

– Себастьян, мы не можем! Не здесь!

– А кто увидит? Кто придет сюда? Под дождем, в самый заброшенный угол на острове?

Сара с тревогой посмотрела на щель.

– Вы уверены, что нас не застанут? – В голосе сомнение, но глаза молили о подтверждении.

– Совершенно уверен.

– Надеюсь, вы не ошибаетесь. Уткнувшись лицом ей в шею, Себастьян находил самые чувствительные места и дразнил их ртом, пока она приглашающе не подняла бедра к его паху. Он посмотрел на нее: лицо напряглось от желания, широко открытые глаза были темны и манящи, как грех.

– Такой вы мне очень нравитесь. Я люблю смотреть на вас.

Он довольно усмехнулся и, скользнув рукой по ее гладкому бедру до влажного холмика, надавил большим пальцем на самую чувствительную точку, помедлил, чтобы определить ее реакцию, и пальцы ритмично заскользили внутри, убыстряя темп, который заставил ее вскрикнуть от удовольствия.

– Подождите, – вдруг простонала она. – Это слишком быстро…

Выгнув спину, она судорожно вцепилась в его одежду и закусила губы, чтобы сдержать рвущиеся стоны. Он сделал долгожданный толчок… и встретил сопротивление.

– Не спешите, – хрипло сказала она.

Уже зная об этом, Себастьян обуздал себя и осторожными толчками продвигался все глубже, пока ее мышцы, пытавшиеся не впустить его, наконец охотно сжали его плоть.

– Господи, Сара, – пробормотал он. – Я долго не выдержу.

Она не заставила его ждать, опередив на пару секунд, и их обоих омыло восхитительным пламенем, оставив затем оглушенными и бездыханными.

– Господи, Сара, – повторил он.

Медленно встав, он перешел к другой скамье и тяжело опустился на нее. Сара тоже села. Ее волосы спутались, лицо было красным и даже более грязным, но сейчас она казалась Себастьяну еще привлекательнее.

– Почему такое иногда происходит? Я слишком груб? Слишком нетерпелив?

Она тихо вздохнула.

– Нет. У меня всегда так. Иногда легко, иногда… нет. Думаю, я так создана, – извиняющимся тоном сказала она.

Себастьян поспешил успокоить ее:

– Раз я не делаю вам больно, вы не должны считать, что это плохо. – Легкая дрожь пробежала по его телу, когда он вспомнил ее чудесную напряженность. – В сущности, это даже к лучшему.

– Я бы так не сказала. – Она ненадолго умолкла. – Это следствие моего позорного детства. С двенадцати до шестнадцати лет…

Себастьян скрыл удивление. Он знал, что она женщина с прошлым, возможно, с обширным, как многие женщины из низших классов. Но с двенадцати…

– Простите мою дерзость, но вы не производите впечатления, что сами выбрали эту жизнь.

– Честно говоря, я боялась побоев. Когда мне исполнилось двенадцать, старуха, владевшая шайкой детей, умерла. Ее муж объявил себя нашим новым хозяином. Джонни занимался шантажом, а не детьми, поэтому от нас требовалось лишь приносить ему фунт каждую неделю. Иначе он бил нас и заставлял спать в мокром подвале. Большинство детей занимались воровством, другие попрошайничали. Я никогда ловкостью рук не обладала, но приносила достаточно денег, и старуху удовлетворяла моя сдельная работа. Но фунт в неделю шитьем не заработаешь.

– Поэтому вы делали что могли, – согласился он. Сара крепко сжала губы, взгляд помрачнел от застарелой боли.

– Я не была невинной с тех пор, как Грязный Дэвид, насчет которого предупреждали всех детей, поймал меня в темном переулке за неделю до смерти старухи. Очень трудно было уговорить одну из мадам, чтобы она меня взяла, поскольку я была не так хороша, как другие девочки. Но вскоре я уже имела список постоянных клиентов. Некоторые любили меня просто за… часто тугой низ, как они это называли, другие… они платили за несколько часов и велели мне притворяться, что я им сопротивляюсь. Этих я особенно боялась, потому что порой забывала, что я только притворяюсь…

– Вы должны были это ненавидеть, – с горечью сказал Себастьян, увидев затравленное выражение в ее глазах.

Двенадцать лет. Сара была в возрасте Аделы, когда ее изнасиловали, но там не было никого, кто покарал бы ту уличную крысу. Никого это не заботило.

Сара покачала головой:

– Нет, будь все так просто, мне бы пришлось ненавидеть себя. Моралисты уверены, что все проститутки ненавидят то, чем занимаются, но это неправда. Есть женщины, которые говорят, что они не проститутки, они вынуждены продавать себя, потому что честная работа не может прокормить даже одинокую женщину, а тем более женщину с детьми. Но как правило, они бывают самыми дешевыми. Зато профессионалки обеспечивают себе хорошую жизнь всего за несколько часов ежедневной работы. Некоторые действительно получают от этого удовольствие, а большинство просто не думает, что происходите их телом, как с ним обращаются, это рабочий инструмент. Кто они, их не волнует.

Себастьян подумал обо всех проститутках, с которыми встречался за беспутные годы своей жизни. О тех, кого нанимал для вечеринок, кого привозили его друзья, кого выбирал сам. Он никогда раньше не задумывался о том, что, кроме денег, могло заставить их выбрать свою профессию. Рядовые были вульгарными, зачастую весьма пышнотелыми, куртизанки или оперные певицы – более изысканными, сдержанными, застенчивыми, но, в сущности, по циничной обезличенности своих душ они были одинаковыми.

– Занятие проституцией оплачивается вдвое лучше, чем, скажем, работа экономки, не говоря уж о служанках, – продолжала Сара.

– Вы можете оценивать это с такой стороны? – произнес Себастьян.

– Да, – согласилась она. – Первое открытие, которое делает проститутка, весьма неприятно. Как бы ее разум ни отвергал прикосновение мужчины, ее тело реагирует на него. Пусть это не настоящее желание, но когда ты вообще не хочешь ничего чувствовать, даже мимолетное удовольствие бывает самым ужасным ощущением. Я не боялась этого, потому что страдала от угрызений совести. Я боялась другого: входя в комнату с мужчиной, я знала, что он выйдет отсюда с частью меня.

– Тогда почему вы пришли ко мне? – спросил Себастьян.

– Вы еще не понимаете? – Сара то ли засмеялась, то ли всхлипнула. – Вы не искали себе любую проститутку, которая исполнит ваши причуды или может стать воплощением тайных иллюзий. По каким-то причинам вы хотели меня.

– Я хотел возмездия, – ответил Себастьян.

– Я в этом уверена. Но я не была женщиной, в которой могут воплотиться ваши иллюзии. А вы не были мужчиной, который делал это прежде, но для меня это было как прекрасная мечта. – Сара покачала головой. – Я не понимаю одного. Считая меня проституткой мистера де Лента, вы пренебрегли опасностью, которую я могла для вас представлять.

– У де Лента много свойств, и среди них особая извращенность. Я должен был знать, где он проводит несколько последних ночей. К тому же мысль о том, что я сделал, причиняла мне боль. Я хотел подарить вам нечто такое, чего у вас нельзя отнять.

– Иногда я вас не понимаю, Себастьян.

– Если б вы меня всегда понимали, – улыбнулся он, – вы стали бы единственной, кому это удалось.

Глава 18

Под шум дождя и шелест деревьев, гнущихся от порывов ветра, они молча сидели в склепе. Сара покоилась в объятиях Себастьяна, чувствуя тепло его тела, слушая дождь и не желая ничего большего.

Постепенно ветер стих, дождь только слабо моросил.

– Не пора ли нам идти? – смущенно произнесла Сара, почувствовав беспокойство в желудке. – Утром я съела всего пару булочек и теперь, кажется, проголодалась.

– Конечно, – тут же ответил Себастьян.

Они снова протиснулись в щель, Сара не без труда надела кринолин, по возможности разгладила влажные испачканные юбки. Придав себе относительно приличный вид, они направились к пристани, где несколько часов назад оставили свою лодку.

Барка и гондолы давно покинули остров, и на мутной воде лагуны одиноко подпрыгивала лодка Себастьяна. Два гондольера, праздно сидевшие рядом, вскочили при их появлении. Себастьян что-то сказал им по-итальянски и, получив ответ, перевел его Саре.

– Они переждали грозу внутри гондолы.

– Рада слышать, что люди не вымокли по нашей вине.

Пока гондола возвращалась к Большому каналу, Сара сонно смотрела на завораживающие, полупрозрачные волны, убегавшие к линии горизонта, скрытой облаками. Она глубоко вдыхала свежий запах дождя, смешанный с запахами лагуны.

– Я собираюсь устроить маскарад в палаццо Контарини. Через три дня.

– Что? – Забыв сонливость и голод, Сара недоуменно взглянула на Себастьяна. – Вы шутите!

Но тот выглядел вполне серьезным.

– Я думал снять апартаменты именно для этого случая, но вы так замечательно отремонтировали палаццо, что было бы стыдно его не использовать. Кроме того, я не хочу лишать вас благоприятной возможности сыграть роль хозяйки дома.

– Но еще далеко не все сделано, – возразила Сара. – В приемном зале работа даже не началась. И вы сами видели, в каком состоянии столовая. К тому же требуется особая подготовка, если вы намерены принимать такое количество гостей.

Себастьян улыбнулся:

– Я абсолютно в вас уверен. Можете выбрать любую тему и соответствующее оформление комнат. Я беру на себя еду и развлечения, а также подробно объясню слугам их обязанности. Наймите еще сотню рабочих, если нужно. Я уверен, что вы прекрасно справитесь.

Сара покачала головой, не представляя, как можно все это сделать за такой короткий срок. Несмотря на опасения, она решила не спорить и остаток пути думала о предстоящей работе. Она была настолько поглощена своими раздумьями, что даже не заметила, как гондольеры пришвартовали лодку к причальной лестнице и ушли в палаццо Контарини. Она поняла это, лишь когда Себастьян, откинув полог, шагнул на тротуар. Он пропустил няньку с двумя детьми, затем протянул руку Саре. Она ухватилась за нее и вышла из лодки, посторонившись, когда мимо проходил, шаркая ногами, худой сутулый мужчина. Она была уверена, что выглядит сейчас, как…

Неожиданно сутулый мужчина выпрямился и прыгнул к Себастьяну. Инстинктивно Сара так резко отскочила в сторону, что дернула Себастьяна за собой. Потом увидела тусклый блеск стали, услышала его вскрик. Объединенная сила их инерции отбросила ее вместе с Себастьяном на мраморную стену палаццо. Она еще ловила ртом воздух, а он уже повернулся к нападавшему. Тот, мгновенно измерив взглядом его рост, ширину его плеч, швырнул нож и бросился прочь.

– Себастьян! – Она тронула его за руку. – Вы ранены?

Он поморщился.

– Ничего серьезного благодаря вам. – Оглядевшись, Себастьян увидел с десяток зевак, остолбенело взиравших на них. – Идемте в дом.

Она кивнула и хотела его поддержать, но он без посторонней помощи вошел в палаццо, где за черными дверями уже собрались испуганные слуги.

– Мистер Гарца! – позвала Сара, заметив в толпе высокого дворецкого. – Требуется горячая вода, тряпки и бинты.

– Принесите их в мой кабинет, – добавил Себастьян.

– Вы уверены, что сможете дойти? – прошептала Сара.

– Абсолютно, – заверил он, глядя поверх ее головы.

Проследив за его взглядом, она увидела Джана, спускавшегося по лестнице.

– Сейчас меня чуть не убили, – отрывисто бросил Себастьян. – Я хочу знать, кто это был.

Лицо Джана осталось бесстрастным.

– Да, сэр.

Тут же последовали команды по-итальянски, беспорядочная толпа стала более организованной, несколько крепких мужчин выбежали из палаццо, другие слуги получили менее определенные задания.

Себастьян поднялся по лестнице, Сара на всякий случай шла за ним. В конторе он упал на стул и немного передвинулся, чтобы спина не прижималась к обивке.

– Разрешите я посмотрю. Я уже перевязывала мужчин после ножевых драк.

Это была правда, но, латая Фрэнки, она не чувствовала такого беспокойства и раздражения, как сейчас. Себастьян только молча смотрел на стену перед собой, и она, чтобы скрыть беспокойство, резко прибавила:

– Вряд ли будет польза, если вы потеряете сознание от потери крови.

Он медленно встал, расстегнул и снял пальто, затем поочередно бросил на пол сюртук, жилет, рубашку, фланелевое белье. Сара поморщилась, увидев на рубашке кровавое пятно, но когда оголилась спина, она поняла, что особых причин для страха нет: тонкий разрез был длиной всего в пять дюймов, кровотечение почти остановилось.

– Я должна наложить повязку, – сказала она, когда принесли воду и остальное.

Себастьян не ответил, даже не шевельнулся, пока она промывала рану, осторожно водя мокрым лоскутом по его спине.

– Я был прав, – наконец сказал он, и Сара застыла с поднятой рукой. – За мной следили.

– Что? Когда я нечаянно услышала ваш разговор с Джаном, мне показалось, вы считали, что это случайные бандиты.

– Я действительно считал, что это бандиты. – В голосе у него появилась насмешка. – Теперь ясно, что я ошибался.

– Это не мог быть мистер де Лент? – с дрожью спросила она.

– Нет. Я уверен, он даже не подозревает, что я здесь.

– Тогда кто же преследовал вас и пытался убить? – Сара выжала тряпку, повесила на край таза и взяла бинты, решительно проглотив страх. Она не будет истеричной женщиной. – У вас много врагов?

– Шесть месяцев назад я бы сказал, что ни одного. – Себастьян запустил пальцы в волосы. – Я не хотел посвящать вас в эту историю, но вы спасли мне жизнь, так что имеете право знать.

– Я бы хотела ее услышать, – по возможности спокойно ответила Сара, устремив взгляд на бинты, которыми делала перевязку.

– Так вот, – после некоторого колебания начал он, – когда-то де Лент был моим другом, вы это знаете. После того как я вступил в права наследства, мы с несколькими приятелями жили в Саламанке, где у меня была любовная связь с куртизанкой. Спустя пять лет я получил от нее письмо, в котором она сообщала, что умирает и просит меня позаботиться о нашей дочери Аделе. Я послал туда человека, и он подтвердил, что женщина действительно на пороге смерти, у нее есть дочь соответствующего возраста, с черными волосами, карими глазами, которая в самом деле может быть моей дочерью. Я обещал взять ее и, когда женщина умерла, сдержал слово.

Сара продолжала бинтовать его, не смея поднять глаза, не смея прервать его, иначе он мог и не возобновить рассказ. Каждое слово давало ответ на ее вопросы.

– Я привез девочку в Амберли-парк, одно из моих загородных поместий, нанял гувернантку, няньку и служанок. Я очень гордился, какой я добрый и благородный человек. На каждое Рождество, если не забывал, отправлял ей подарки, раз в год приезжал в Амберли, осыпал ее подарками и снова исчезал. Последний раз я был там два года назад, хотя, говоря честно, не ради Аделы, а по настоятельному требованию моего поверенного. Адела стала красивой, воспитанной, умной двенадцатилетней девочкой, я опять возгордился, что сдержал обещание и так хорошо позаботился о ней.

В это время приехал мой кузен Дэниел Коллинз, с де Лентом и друзьями, поэтому я решил устроить небольшой прием. В первый день, когда гости были еще относительно трезвы и более или менее приличны, я имел глупость пригласить вниз Аделу с нянькой, чтобы все услышали замечательную песенку, которую она приготовила к моему приезду. Конечно, все пришли в восторг от ее очарования и моего великодушия. Конечно, я рассчитывал, что все о ней забудут, как только она уйдет к себе.

На третью ночь, когда веселье стало довольно буйным, я, идя по коридору в спальню, услышал пронзительный крик и бросился туда. Вопила нянька, державшая Аделу, которая была в крови и в состоянии глубокого шока. Сара, не могу вам передать, что я тогда чувствовал. Нянька сказала, что ее выманила из детской одна проститутка, бывшая на вечеринке, по ее описанию, женщина, которую привез де Лент… очень похожая на вас, почему я и думал, что это вы. «Мои шрамы», – поняла Сара.

– После забот доктора Адела немного пришла в себя, чтобы вспомнить темноту детской и какого-то мужчину. Но ее смутное описание не оставляло никаких сомнений, что это мог быть только де Лент.

Прошло уже десять лет, но Сара опять почувствовала свой ужас и вонючее дыхание Грязного Дэвида. У нее вырвались самые отвратительные ругательства, какие она знала, и Себастьян с удивлением посмотрел на нее.

– Я знаю, что бы с ним сделала! – выплюнула она. – Десять минут наедине и с тупым ножом…

– Вместо этого я арестовал его. – В хмуром взгляде Себастьяна блеснул гнев. – Во время дознания он заявил, что она его соблазнила. До судебного процесса дело не дошло. Во-первых, это моя небрежность привела к несчастью, потом… я запятнал ее имя в суде, и все напрасно. После этого у меня была стычка с де Лентом в клубе, на обратном пути случилась авария с моей двуколкой. Я сломал три ребра, кость чуть не проткнула легкое, к тому же я сильно ударился головой, доктор опасался, что я или вообще не приду в себя, или всю жизнь буду страдать от умственного расстройства. Слава Богу, этого не произошло, но во время своего выздоровления я осознал, насколько эгоистично обращался с Аделой, использовав ее для искупления собственных грехов. Дважды не исполнив свой долг, я поклялся отомстить за нее де Ленту и вернуть ей доброе имя. Поэтому я объявил себя мертвым и последовал за де Лентом сюда.

– И что вы намерены с ним сделать? За эти месяцы вы уже сто раз могли бы его убить.

– Если бы я убил его, на Аделе осталось бы несмываемое пятно до конца ее жизни, и я хочу сделать то же самое с ним.

– Но что вы намерены с ним сделать? – повторила Сара.

– Это вам знать ни к чему. – Себастьян осторожно выпрямил спину, затем потянулся, выражение лица не изменилось. – Пока я намерен выяснить, кто пытался меня убить. Вряд ли де Лент узнал, кто я. Он не так проницателен. Но кое-кому известно, что я жив. Несколько слуг и надежных работников и… кузен Дэниел, он мой предполагаемый наследник и почти месяц играет роль графа. Но только одному из них выгодно, чтобы я умер.

– Вашему кузену?

– Да. Единственному человеку, который был рядом те шесть месяцев и не задавал никаких вопросов. – Себастьян медленно покачал головой. – Не верю. Не могу поверить. Возможно, это все-таки де Лент, и я недооценивал его. Но почему он пытается идти окольным путем, следить за мной?

Сара молчала, поскольку не могла ответить. Себастьян вдруг фыркнул.

– Почему кто-то должен убить лорда Уортема? Почему не сеньора Гуэрру? Это разумнее, если некоего венецианского сводника начала раздражать конкуренция. Если б Дэниел хотел убить меня, он мог это сделать в Лондоне, причем без свидетелей. Все из тех, кто пытался на меня напасть, были местными. Если б я невольно посягнул на территорию какого-нибудь влиятельного местного преступника, он бы, конечно, прислал собственных головорезов.

– Что именно вы собираетесь делать? Себастьян отмахнулся от ее вопроса.

– Ничего такого, чем заслужил бы смерть. Теперь важно побыстрее закончить дело, чтобы сеньор Раймундо Гуэрра мог аккуратно исчезнуть и скрыться от преследования безумных венецианских убийц. Если мы будем долго ждать, одному из них может повезти.

– А когда ваше дело закончится?

– Через три дня, естественно. На маскараде. Три дня? Так скоро? Все закончится… а дальше?

Сердце у нее сжалось.

– Кроме этого, ничего больше не надо делать?

– Очень немного, – доверительно сказал он. – Мелочь, но которая может стать значительным препятствием.

– И что же это? – допытывалась Сара, не зная, хочет ли она убедиться, что это именно мелочь.

Себастьян смотрел на нее, как бы решая, посвящать ее в это или нет.

– Мне требуется одеколон де Лента, – наконец сказал он.

– Его одеколон?

– Да. Попытки получить его от кого-либо из домочадцев пока не удались.

Теперь все стало ясно. В Англии мистер де Лент избежал судебного преследования, потому что имел много влиятельных друзей, к тому же доказательства были не совсем бесспорными. Но в Италии подстроенного «изнасилования» проститутки, которая выглядит как ребенок, и мужчины, который, по мнению десятка людей, выглядит похожим на мистера де Лента, вполне достаточно, чтобы признать его виновным. Поэтому каждая мелочь, которая делает подставного мистера де Лента более похожим на настоящего, чрезвычайно важна, и одеколон был бы его главной характерной чертой.

– Леди Анна, – выдохнула Сара. – От нее вы можете получить одеколон мистера де Лента, его одежду и все, что вам может потребоваться. Подкупленные слуги передадут цветы и подарки в них, но красть для вас они не станут. Леди Анне мысль о краже и в голову не придет, она воспримет это все как игру.

– Очень может быть, – прищурился Себастьян. – В данный момент она не склонна к взаимодействию, но Джан ее уговорит.

– Не сомневаюсь, – заверила она, вспомнив головокружение, которое вызвал у леди Анны итальянец.

Сара облегченно вздохнула. Как она могла подозревать Себастьяна в дурных намерениях относительно леди Меррил и леди Анны? Он же не зверь. Ее он преследовал только потому, что был уверен, что она та женщина, которую описала нянька. Сара положила руку ему на плечо.

– Все закончится хорошо, Себастьян. Просто ждите и верьте.

– Мне бы ваш оптимизм, Сара. Но я надеюсь, что вы правы.

Глава 19

Себастьян смотрел на спокойный канал под его окном. Закат окрасил темную воду оранжевым и золотым цветом, бросая отблески на белые стены палаццо.

Ему следовало тщательнее обдумать дальнейшие действия, взвесить каждую мелочь, найти изъяны, тем более что теперь нужно думать о покушениях на него, о том, что они могут означать. Себастьян, как и говорил Саре, склонялся к мысли, что один из главарей местных преступников хотел убрать конкурента в лице «сеньора Гуэрры». Это казалось наиболее вероятным, но в глубине души Себастьян опасался, что за этим кроется нечто зловещее, близкое к предательству. Каждый раз, когда болела ножевая рана, он представлял серьезное кроличье лицо Дэниела, который убеждал его отказаться от безрассудных планов. Насколько кузен был искренним? Может, временная роль графа изменила его и он решил сделать ее постоянной?

Себастьян не желал об этом думать. Скоро он сумеет ускользнуть от убийц, опять станет графом, сменит омраченные воспоминанием каналы Венеции на светлый простор английского загородного поместья.

А как же Сара? Позволит ли он ей уйти, или она поедет в Англию с ним? Теперь, когда она знает всю правду, сможет ли она простить его?

Он стоял у окна, пока солнце не скрылось за горизонтом. Осознав, что не слышит шума работ и в палаццо тихо, Себастьян направился к спальне Сары и, увидев под дверью мягкий золотистый свет, быстро постучал и вошел.

Она сидела посреди кровати, натянув до пояса темно-зеленое одеяло, на коленях лежала толстая книга, в ногах серым клубком свернулся наглый кот. Волосы заплетены в косу, лицо розовое, без следа пудры. Он вдруг понял, что не видел ее такой со дня ее прихода в палаццо. Даже ночью она всегда была слегка припудрена, слегка надушена, с уложенными волосами, в дезабилье. А он даже не замечал этого.

Но сейчас, в простой ночной сорочке, она выглядела более обнаженной, чем в его объятиях за прошедшие четырнадцать ночей, и ему захотелось выбросить коробку с красками и пудру в окно. Сара была явно удивлена его появлением.

– Извините, сэр. – Она быстро отложила книгу. – После случившегося днем я не рассчитывала, что вы придете ко мне. Разрешите позвать Марию, чтобы она сделала меня более привлекательной для вас.

– Нет, Сара, вы хороши как есть, – сказал он, садясь на край постели. – И не называйте меня «сэр». Я не уверен, что в какой-либо из книг по этикету есть правило неукоснительного обращения «сэр» к человеку, которому вы недавно спасли жизнь.

– Ничего подобного я не делала. У меня вообще не было времени думать. Я уверена, вы бы…

– Я был бы ловко проткнут, – закончил Себастьян. – Я и моя шкура благодарим вас, что этого не произошло.

– В таком случае не стоит благодарности. Себастьян молчал, не зная, что сказать. Его взгляд невольно следовал по изгибам ее тела под одеялом, и чтобы погасить закипавшие чувства, он беззаботно спросил:

– Есть успехи в подготовке к маскараду?

– Я выбрала тему, если, конечно, вы ее одобрите. Я хочу сделать Египет.

– Почему? – Себастьян поднял бровь.

– Только потому, что это даст людям много возможностей определить для себя образы и период времени. – Сара улыбнулась. – Будет выглядеть экзотично и возбуждающе без лишней грубости. Если бы я выбрала Китай, то наверняка поставила бы людей в тупик. Выбрав Аравию или Турцию, я могла кого-нибудь оскорбить… а других ввести в заблуждение.

– Хорошо, – ответил Себастьян, удивленный деликатностью ее выражений. – Я велел утром отправить приглашения.

Сара выглядела расстроенной.

– Я не знала, что вы их уже разослали. Тогда я могу изменить…

– Нет, Сара. Ваша тема очень хороша. Ничего менять не требуется.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Я рада, – с облегчением сказала она.

– Сара, почему вы так боитесь сделать какую-нибудь ошибку? Вы уже могли убедиться, что я не рассержусь, если вы действительно вдруг ошибетесь.

– Не знаю, – после колебания ответила Сара. – Я не боюсь вас… или кого-то еще. Я просто не люблю ошибаться. Я не должна ошибаться. Почти всегда ошибок можно избежать, если хорошо подготовиться и быть внимательной. Ошибки – заблуждения. Они… несчастье. – Сара покачала головой. – Я не хочу казаться заумной, просто я так чувствую.

– Ошибки свойственны человеку, Сара, а вы человечны, – мягко произнес Себастьян.

– А если я не хочу быть человечной таким образом? Как я могу быть довольна собой, если заблуждаюсь?

– Думаю, как и любой человек. – Себастьян пожал плечами. – Вы простили меня за ошибку, худшую, чем все, что вы делали в своей жизни. После этого простить свои заблуждения для вас должно быть простой задачей.

Сара закусила губу и молча изучала колени.

Его слова заставили ее вспомнить о цели его пребывания в Венеции… Еще три дня – и все будет кончено.

– И вы потом вернетесь в Англию?

– Да, – сказал он.

Ни «если вы не попросите меня остаться». Ни «я бы хотел, чтобы вы поехали со мной». Значит, он уезжает… а она нет.

За последние две недели Сара открыла для себя радость управления домашним хозяйством и наслаждения удовольствиями жизни. Она уже не могла вернуться к бесприютности и прежней бедности, не могла вынести мысль снова оказаться в зависимости от Мэгги.

– Я не хочу быть компаньонкой леди, – вдруг сказала она. – Не хочу быть даже гувернанткой, если бы это и стало возможным.

– Тогда чего же вы хотите? – Тон у Себастьяна холодный, почти равнодушный.

Сара нервно облизнула губы.

– Сначала я должна узнать. Все, что вы мне подарили… это действительно мое, да?

– Конечно.

Ее напряженность отчасти спала.

– Тогда у меня есть по крайней мере шаг к новой жизни. На прошлой неделе я сказала, что женщине нужна семья и репутация, сейчас я могу прибавить к этому деньги и связи.

– И что вы собираетесь делать? – так же равнодушно спросил он.

Сара опустила глаза, разглаживая на коленях одеяло.

– Я хочу жить в красивых местах, иметь собственные красивые вещи. Хочу встречаться с интересными людьми. – Она сделала глубокий вдох. – Короче говоря, думаю, я хотела бы стать куртизанкой. Себастьян резко выпрямился.

– После всего, что вы пережили? После того, чего вам удалось избежать? – недоверчиво и гневно спросил он.

– Я имею в виду – не проституткой. – Она вызывающе подняла голову. – Профессиональной любовницей. Кто я сейчас и есть, хотя не жду подобной щедрости или такого образа жизни от будущих… друзей. – Под его взглядом Сара начала краснеть. – Я знаю, что некрасива, даже омолаживающие старания Марии не сотворят чуда. Но я заметила, как мужчины теперь смотрят на меня, и поняла, что красота может быть преимуществом, а недостаток ее не столь важен, как мне казалось. Я думала, оспины на моем лице не меньшее уродство, чем если бы я родилась без носа. Это глупо. Я видела шрамы и похуже, оставшиеся после несчастного случая. Никто с уверенностью не скажет о происхождении моих, если мое поведение меня не выдает. Но даже и тогда кого интересует происхождение куртизанки, лежащей с ним в постели? Ведь я не собираюсь быть чьей-либо женой.

– Нет, – со странным выражением ответил Себастьян.

– Вы уже дали мне целое богатство, чтобы выставить на продажу как мою собственность. На это я могу купить себе подходящую мать или незамужнюю тетушку для сопровождения и всю респектабельность с притворными внешними атрибутами. В дополнение мне потребуются связи. Рекомендательные письма светским мужчинам, предпочтительно находящимся в Европе, которые обладают приятными манерами и соответствующими пристрастиями. Если я такого встречу и мы не подойдем друг другу, тогда он может ввести меня в приличную часть общества, где я смогу найти того, кому больше подхожу.

Себастьян лишь молча смотрел на нее, и Сара ответила ему гневным взглядом.

– Мужчина в моем положении может найти себе хорошо оплачиваемую работу, быстро добиться успеха, но я не могу. Если я независима, то либо должна иметь много денег, чтобы достойно прожить оставшуюся жизнь, либо покровителя, который будет меня содержать. Одно из двух.

Себастьян хранил молчание, лицо превратилось в непроницаемую маску, он только пристально изучал ее. О чем он думает? Сердится на нее за намек, что должен помочь ей больше, чем уже сделал? Она призналась себе, что он был бы совершенно прав в своем раздражении, но упорно молчала.

Наконец – наконец-то – он заговорил:

– Вы хотите именно этого?

– В сущности, это единственное, на что я могу рассчитывать, – ответила Сара, подтягивая колени к груди и борясь с прежним чувством беспомощности.

– Господи, Сара… – Он покачал головой. – Если вы этого хотите, пожалуйста. Сейчас я не в том положении, чтобы предложить вам больше.

Его слова были подтверждением конца их отношений и надежды на будущее для неё.

– Благодарю вас. – Она импульсивно схватила руку Себастьяна, чтобы притянуть его к себе. – Благодарю вас.

Он поцеловал ее, и она попыталась высказать ему своим телом все, чего не могла выразить словами: что он для нее значит, что эти две недели значат для нее. Сара надеялась, что он ее понял.

Много позже она лежала в темноте спальни, глядя на высокий белый потолок, а Виктор Эммануил мурлыкал у ее ноги. Себастьян вытянулся рядом, глубоко и медленно дыша во сне. Первый раз он остался с ней после их близости, она чувствовала его теплоту, знакомую и все-таки чужую, успокоение и горькую иронию, поскольку в будущем, открывавшемся перед ней, уже не было его.

О таком будущем она даже не мечтала, так что ей не о чем сожалеть. Когда Себастьян исполнит свою месть, их пути разойдутся. Он вернется в Англию, и она может начать новую жизнь, которая приведет ее в общество.

Сара пыталась вообразить себе эту жизнь: обед на Женевском озере с красивым покровителем, затем переезд в Ниццу, Брюссель, Испанию. Представляла квартиры и дома, которые может снять, тщательно отобранные предметы обстановки, которые распорядится перевозить с ней из одной резиденции в следующую. Живо представляла слуг, наряды, знаменитые достопримечательности, захватывающие приключения. Но всякий раз, когда она пыталась вообразить лицо человека рядом с собой, она видела только лицо Себастьяна.

Выбросив из головы мысли об отдаленных возможностях, Сара заставила себя вернуться к настоящему. Пока ничего еще не известно. План Себастьяна с маскарадом может не удаться. Какая-нибудь мелочь у подставного де Лента может оказаться неубедительной. Сам де Лент может не прийти, может избежать ловушки Себастьяна и быть не в том месте и не в то время.

Сара вспомнила одеколон – единственную вещь, которой не хватало Себастьяну. Если леди Анна его не даст, тогда это еще больше осложнит дело. Хорошо это или плохо?

Возможно, Себастьян останется, сделает новую попытку, и она будет с ним, пока он не добьется успеха. Или откажется от своей затеи и все равно покинет ее. Сара даже не знала, хочет ли она, чтобы Себастьян покарал мистера де Лента. То, что тот сделал, было гнусным, ужасным и непростительным, однако в глубине души ее чем-то не устраивал план личной мести Себастьяна. Что-то было не так, и хотя Сара не могла найти причину своего беспокойства, неприятное ощущение не проходило.

Одеколон. Вот что ее тревожило. Она сама не знала, чего хочет больше – помочь Себастьяну или помешать ему. От второй мысли она тут же отказалась. Почему ей не сделать все, что в ее силах, чтобы помочь ему? В конце концов после того, что он сделал для нее, в искупление или нет, разве она не в долгу перед ним?

Внезапно Сара вспомнила, как на пароходе мистер де Лент, держа пустой стеклянный флакон, вошел в каюту леди Меррил. Она была уверена, что узнает этот флакон, если опять увидит его. Ну а сам запах… его она запомнила навсегда, как и выражение лица мистера де Лента, когда он загнал ее в угол пустой гостиной палаццо Боволо.

Завтра она должна закупить продукты для маскарада, и в каком-нибудь магазине Венеции она непременно отыщет такой же флакон и подарит Себастьяну. Пусть его ошибка привела ее сюда, но он дал ей намного больше того, чем она заслуживала. Она должна отбросить личные сомнения и колебания, доказать ему свою верность и отплатить за его щедрость.

Приняв такое решение, Сара закрыла глаза и приготовилась ко сну.

Глава 20

Поскольку Себастьян ушел раньше, чем она встала, Сара наспех позавтракала, и они с Марией отправились в город, заходя в каждую лавку, где, по мнению служанки, мог продаваться одеколон мистера де Лента. Но лишь спустя два часа Сара наконец узнала и флакон, и запах, оплатила покупку и с удовлетворением положила ее в сумочку.

Остаток утра она провела, заказывая все необходимое для маскарада. Последним был визит к портному, где создавался ее собственный костюм, с головокружительной скоростью и за еще более головокружительную цену.

Сара легко вышла из гондолы перед входом в лавку, Мария присоединилась к ней на тротуаре. Джан следовал за ними как тень. После вчерашнего нападения Себастьян настоял, чтобы она всегда брала с собой двух гондольеров и слугу, с дополнительным условием, что Джан не выпустит ее из виду, куда бы она ни заходила.

Они с Марией вошли в лавку, а Джан остался на страже у двери. Хозяин приветствовал ее с неумеренной радостью, после его короткого приказа Сару провели в заднюю комнату, облачили в полуготовый наряд, пока дюжина портных и швей осматривали, дергали и обсуждали свое творение.

Сара заказала экстравагантное, немного скандальное узкое платье, облегающее фигуру. Она предполагала, что большинство гостей выберет плиссировку и складки, как они представляли себе египетский, возможно, римский стиль времен Клеопатры или даже современный арабский. Но Сара вспомнила египетскую одежду в книге из библиотеки лорда Эджингтона, когда служила горничной Мэгги, и решила заказать имитацию, украшенную мелким стеклянным бисером, который эффектно блестел в свете канделябров. Она позволила себе приподнять лиф, чтобы прикрыть грудь, слегка расширила непристойно узкую юбку, добавив к ней верхнюю юбку из рюшечного шелка.

Хозяин клялся, что двадцать человек работают над платьем день и ночь, и Сара поверила ему. Когда примерка была закончена, она переоделась за ширмой и вернулась в переднюю комнату, чтобы обсудить с хозяином срок выдачи платья.

– Не беспокойтесь, синьорина. Оно будет вовремя.

Удовлетворенно кивнув, Сара уже готовилась выйти, когда дверь распахнулась. Она машинально взглянула на нее, ожидая увидеть Джана, который пришел, чтобы, как всегда, поторопить их, но вместо него увидела леди Анну.

– Это вы! – после секундного оцепенения взвизгнула та.

Сестры Мортон, которые, деловито пререкаясь, шли за ней, вопросительно посмотрели на подругу. Затем изумленно округлили глаза, а мисс Эффи даже открыла рот.

– Я не узнаю вас, – заявила леди Анна. – Вы так прекрасно выглядите!

– Благодарю вас, – сухо ответила Сара, напомнив себе, что девушка не собиралась ее обидеть.

Леди Анна, видимо, не заметила ее холодности.

– Бабушка очень беспокоилась. Она будет рада узнать, что вы хорошо устроились.

Эти слова были для Сары как удар. Леди Меррил не наивная девочка, она способна понять, в чем состоит новое занятие Сары.

– Пожалуйста, не говорите ей.

К ее удивлению, это прозвучало скорее как приказ, чем просьба. Леди Анна тоже почувствовала изменение и нахмурилась.

– Если вы настаиваете, – сказала она чуть обиженным тоном, каким разговаривала с бабушкой, когда не могла сделать по-своему. – Хотя не понимаю, отчего нет.

– Просто… не говорите, – еще тверже повторила Сара.

– Хорошо. А чем вы занимаетесь, после того как покинули нас? – с любопытством спросила девушка. – Работаете продавщицей?

– Нет. – Сара позволила себе намек на резкость. – В данный момент я занимаюсь покупками. Друг был настолько добр, чтобы принять меня.

– Друг? Так вот кого Антонио ждал у двери? Вас? – с ревностью и недоверием спросила леди Анна. – Он тут же свернул за угол, когда я пришла. Мы не можем рисковать, чтобы нас увидели вместе. Но мое сердце узнало его.

«Должно быть, она имеет в виду Джана», – подумала Сара, обнаружив, что теперь даже страха девушки недостаточно, чтобы взволновать ее.

– Нет. Антонио друг моего друга. Мой друг не смог пойти, и Антонио предложил сопровождать меня… конечно, с моей камеристкой. – Она кивнула на Марию. – Недавно развелось много грабителей и воров-карманников.

– Я знаю. Мы взяли две гондолы, потому что с нами отправили двух крепких слуг для зашить! нас от разбойников, – сказала леди Анна, потом внимательно посмотрела на Сару. – Итак, вы знакомы с Антонио.

– Я иногда вижу его.

Одеколон, лежавший в ее сумочке, означает, что «Антонио» исчезнет теперь из-под окон спальни леди Анны, и она не хотела говорить девушке об отношении между ними.

– Я не знала, что он ваш… кавалер.

– Разумеется, нет, – заявила леди Анна. – Он тактичный и благородный. Он действительно итальянский граф? И владелец большого палаццо? О, вы должны мне рассказать о нем! Я вряд ли знаю все, потому что есть много такого, о чем было бы слишком невоспитанно спрашивать. – Глаза у нее засветились. – И письма… конечно, вы должны носить между нами письма!

– Но разве вы не видитесь каждую ночь?

– Этого недостаточно! – настаивала леди Анна. – Днем, когда я вдали от него, мне порой кажется, что я могу умереть. – Она произнесла это страшным шепотом, как будто даже одно упоминание сделает это реальностью.

Сара подавила улыбку, вспомнив, как сама думала об этом всего несколько часов назад. Когда Себастьян исчез по своим неумолимым делам, она чувствовала его отсутствие почти как потерю части себя.

– Нет, леди Анна, я не могу быть вашей наперсницей.

– Но вы должны! – запротестовала леди Анна.

– Нет, – повторила Сара, ее стала раздражать избалованная девушка. Потом ей пришло в голову другое решение. – Вы знаете статую на кампо Манин?

– Это мужчина с крылатым львом? Кажется, да.

– До полудня вы можете оставлять там свои письма, я попрошу Антонио забирать их, а вечером приносить ответ, – терпеливо объяснила Сара.

– О, я знала, что вы будете хорошим другом! С первого же момента, как вас увидела! – воскликнула леди Анна, возбужденная романтическим предложением. – Чудесная мысль. Я так вам благодарна.

– Не за что, – ответила Сара, чувствуя легкий приступ жалости к девушке. Но только очень, очень легкий.

Когда леди Анна отвернулась от нее, она словно перестала существовать, и Сара вдруг поняла, что вообще ничего по отношению к этой девушке не чувствует – ни вины, ни груза ответственности, ни подавляемой антипатии.

Весьма удовлетворенная своим открытием, Сара вышла из лавки и отправилась искать Джана, чтобы вернуться в палаццо Контарини.

Себастьян открыл дверь гостиной Сары в полной уверенности, что найдет ее там. Но комната оказалась пустой, если не считать ее кота, самодовольно развалившегося на своем любимом стуле.

Он мог поискать Сару внизу, но знал, что его желание эгоистично и несправедливо. Как бы он ни верил в ее организаторские способности, все же он дал ей устрашающую задачу, попросив быть хозяйкой маскарада, что требует времени, а его присутствие только помешает Саре.

Тем не менее он хотел рассказать ей о своем возвращении утром из казино «Джалло». Но что он мог ей сказать? Что теперь беспокоится, в здравом ли он уме? И все же он мог бы поклясться, что в лицах десятка мужчин на миг увидел своего кузена Дэниела, пока не осознал, что ошибся. А в походке старого венецианца он даже узнал нетвердую поступь Уитби.

Себастьян сел за фортепьяно, сыграл гамму, стараясь привести в порядок мысли. Он знал, что настоящей причиной его желания видеть Сару были не опасения за свой рассудок. Он чувствовал, как истекает время – для его плана, для нее, для них. И мысль, что их отношениям приходит конец, беспокоила его сильнее, чем он ожидал.

Еще две ночи, а потом она уйдет от него. Уйдет навсегда. Было совершенно ясно, что она признала будущее, в котором нет места для него. Результаты маскарада вряд ли убедят ее избрать другой путь, который он не может предложить ей, пока не осуществит свой план. «Ведь я не собираюсь быть чьей-либо женой!» – так она сказала вчера. Эти слова родили у него мысль настолько смехотворную и невероятную, что он не мог позволить себе думать об этом. Она его не простит, ни когда узнает всю правду, ни когда поймет, насколько он позволил ей обмануться.

Пока он думал, руки легко двигались по клавишам, исполняя музыкальное произведение, которое играла Сара, – оно находило отзвук в его раненой душе.

Поднимаясь по лестнице, Сара услышала звуки фортепьяно, поэтому направилась прямо в свою гостиную, открыла дверь… и замерла.

Это было удивительно. Она не сразу узнала пьесу, которую так долго разучивала и которая стала почти неузнаваемой. Каждая нота, безжизненная под ее пальцами, сейчас пела, вспыхивая на миг, потом угасая, танцуя от радости или кружась в вихре страдания. Иногда были запинки, иногда были ошибки, но сила, жизнь и красота исполнения поразили Сару. Ей никогда в жизни не добиться такой игры, как бы она ни старалась.

Последняя нота умерла в запинке, Себастьян поднял взгляд и увидел ее.

– Это было замечательно, – сумела выговорить Сара. – Я даже не предполагала, что пьеса может так звучать.

Себастьян улыбнулся:

– Моя мать всегда говорила, что будь я хотя бы наполовину столь же трудолюбивым, как одухотворенным, то стал бы лучшим пианистом в Англии. – Он пробежал пальцами по клавишам. – Я не играл много лет.

Сара проглотила ком, застрявший в горле.

– Когда я играла, вы, наверное, думали… – Она умолкла, вспомнив, зачем пришла. – У меня кое-что есть для вас. – Она вложила ему в руку флакон. – Я нашла его сегодня, пока занималась покупками. Я видела флакон мистера де Лента на пароходе, а когда он пытался… мной овладеть, я чувствовала его запах. Думаю, я не могла бы его забыть, если бы даже захотела.

Сдвинув брови, Себастьян смотрел на флакон, потом его лицо прояснилось.

– Это его одеколон?

– Да. Теперь ваш план наверняка удастся, потому что у вас есть все, что требуется.

– Благодарю вас, – сказал он, но для нее это прозвучало как прощание.

– Не за что, – ответила Сара и выскочила из комнаты, чтобы он не видел ее слез.

Она пробежала через портего в свою спальню, захлопнула дверь и упала на кровать. Почему она думала, что может чего-то добиться? Как могла обманывать себя, что ей нужен только шанс? Пропасть между ней и Себастьяном никогда не перескочить, за ним поколения джентльменов и леди.

Прошлой ночью Себастьян не попросил ее остаться, поехать с ним, когда он покинет Венецию. Почему? Что неправильно? Этот вопрос таился в уголке ее памяти, но музыка побудила Сару взглянуть правде в глаза. После всех торжественных заявлений Себастьяна по поводу ее достоинств, после нежности, которую он выразил в Сан-Микеле, она недостаточно хороша, чтобы стать кем-то большим, чем временная любовница. И тогда она была бы куртизанкой. В общем, ей нужно покончить с иллюзиями насчет жизни, которую она могла бы иметь. Она поднимется настолько, насколько позволено женщине с ее происхождением и хорошими манерами. И она будет довольна.

Но при этой мысли Сара по-настоящему зарыдала, и прошло много времени, пока она вышла наконец из своей комнаты, чтобы смело встретить остаток дня и свое будущее.

Глава 21

Сара с изумлением оглядывала портего, не веря, что такое можно было создать всего за три дня. Она пригласила профессиональных оформителей, но чтобы так быстро…

Холсты с египетской фресковой живописью закрывали стены между искусственными колоннами, разрисованными орнаментом из лотосов. Обнаружив, что невозможно достать настоящие цветы лотоса, Сара вспомнила о пристрастии Себастьяна к лилиям и заказала их целый сноп. Теперь они висели повсюду, наполняя воздух своим ароматом. Букеты были привязаны к каждой колонне и украшали каждую дверь, красные и оранжевые гирлянды качались на потолке из темно-синего шелка, который струился до пола в одном конце портего.

Эта стена шелка, идея Себастьяна, отгораживала конец портего, выходящего на канал, от остального помещения, образуя внутри нечто вроде громадного неосвещенного шатра. Для главного развлечения, как объяснил Себастьян.

Она спустилась по лестнице в приемный зал, оформленный столь же экстравагантно. Бальные туфли скользили по холодному мрамору, тяжелые, расшитые бисером юбки волочились за ней. Сара добавила единственное украшение – две оранжевые лилии. Одна была вплетена в замысловато уложенную прическу, другая прикреплена к правому запястью над короткой белой перчаткой. У подножия лестницы Сара надела гладкую белую маску с изящной окантовкой черной сурьмой вокруг глаз.

– Сара.

Повернувшись на восхищенный вздох, она увидела Себастьяна, который появился из двери, ведущей в кухню, чтобы встретить ее. Он был опять в своем магометанском костюме, но больше современником египтянина, чем мавра, с руки свисала маска. Сраженная его красотой, как часто с ней бывало в неожиданные моменты, Сара улыбнулась ему, подавляя боль желания и скорой потери. Сегодня последняя ночь, на которую она может рассчитывать. А потом, кто знает, что будет дальше?

– Сеньор Гуэрра.

– Полагаю, я должен называть вас более экзотическим именем, чем Сара, – сказал он, надевая маску.

– Я знаю имена только двух египетских женщин, – призналась она. – Но вряд ли вам стоит называть меня Клеопатрой или Нефертити.

– Тогда поищем имя в арабском гареме. Лейла? Зара? – Он протянул ей руку, продолжая глядеть на нее.

– Я думаю, Зара, – весело сказала она, беря протянутую руку. – Оно звучит совсем знакомо.

Входные двери распахнулись, дожидавшийся слуга ударил в гонг, и дворецкий Гарца объявил два имени.

– Кажется, начали прибывать наши гости, – заметил Себастьян.

– Тогда давайте встретим их.

Сара улыбнулась ему, чувствуя легкую дрожь восторга от мысли, что это ее первый настоящий прием.

Гости прибывали, сначала тонкой струйкой, затем потоком. Мужчины в коронах фараонов и плиссированных юбках сопровождали женщин в тиарах, увенчанных коброй. Черноокие Клеопатры с Цезарями и Антониями, арабские наложницы, улыбавшиеся из-под вуалей шейхам и эмирам. Среди моря одетых в белое египтян, римлян и магометан Сара выглядела как сапфир в оправе из жемчугов. Ее провожали взглядами, куда бы Себастьян ни вел ее, и она знала, что наблюдатели удивлены, даже восхищены элегантной женщиной рядом с их хозяином. Под защитой маски Сара чувствовала себя значительной, утонченной, каждого гостя приветствовала любезным кивком или приятным словом.

Когда минуты перетекли в час, комнаты были уже переполнены. Она даже не подозревала, что Себастьян – или сеньор Гуэрра – знает стольких людей в Венеции. Она слышала итальянский, французский, немецкий, английский, все сливалось в неразборчивый гул.

– Кто они такие? – спросила она, когда Себастьян поприветствовал по крайней мере сотого гостя.

– Последние две недели я провел не только в компании де Лента. Мои набеги в местное общество поспособствовали тому, что даже пуританин – турист или постоянный житель, – который страстно желает доставить себе эксцентричное удовольствие, сможет удовлетворить свое желание.

Сара никогда еще не видела таких приемов, ни в свою бытность горничной Мэгги, ни компаньонкой леди Меррил, ни даже в обществе Себастьяна.

– Вы очень рискуете, – сказала она, когда они миновали певца, исполняющего любовную песню.

– Я знаю, – с удовлетворением ответил Себастьян. – Атмосфера безукоризненная. Теперь я жду безукоризненный момент. – Он бросил на нее многозначительный взгляд и сменил тему. – Кажется, тут все довольны. Идемте наверх. Танцевать, конечно.

Сара улыбнулась, вспомнив их первый танец.

– Не пропущу ни за что на свете.

В комнате, служившей бальным залом, уже кружились пары, и Себастьян, прямо у двери ловко развернув ее в танцевальную позицию, без промедления начал вальсировать.

– Мой дорогой сеньор Гуэрра, – сказала она, чувствуя знакомое покалывание от их близости, – вы превосходный танцор.

– Это одно из нескольких преимуществ легкомысленной жизни, – ответил Себастьян с притворной скорбью.

Но в шутливых словах был некий подтекст, словно они напомнили ему времена, которые он хотел забыть, а в глазах, устремленных на нее, было хорошо знакомое желание, казалось, никогда его не покидавшее. Сара знала, что ее глаза выдали быструю реакцию ее тела, но ей было все равно. Она больше не компаньонка, пытавшаяся одной рукой хвататься за свободу, а другой – за респектабельность. Теперь она неприличная любовница, а счастлива, как никогда в жизни.

Рука Себастьяна, лежавшая на талии, держала ее слишком близко, и она улыбнулась, подняв голову, чтобы их губы разделяли только маски. Без обручей кринолина ее ноги во время танца прижимались к его ногам, она упивалась ощущением его тела, непристойностью подобного контакта в общественном месте, жаром, медленно воспламенявшим ее тело.

Когда танец кончился, Себастьян провел ее сквозь толпу в боковую темную комнату и, быстро направив ее в угол, встал так, чтобы ее не было видно.

– Вы распутница, – насмешливо сказал он, но голос был хриплым от желания.

– Сибаритка, – поправила она. – Вакханка. Сладострастница. Менада. И виноваты только вы.

Он поднял маску. Она тоже хотела снять, но Себастьян остановил ее, сжав ей запястья.

– Пока нет.

Он поцеловал твердые губы ее маски, Сара замерла, пораженная тем, насколько возбудил ее этот странный поступок. Сквозь узкую щель она чувствовала его дыхание. Это было дразняще и мучительно, Сара подавила вздох разочарования. Когда он закончил и выпустил ее руки, она подняла маску и посмотрела на него.

– Вы получили больше.

Он приподнял ее подбородок и начал с умышленной медлительностью целовать ее. Закрыв глаза, Сара отдавалась власти его языка, пока снова не почувствовала внутри знакомую пустоту и…

– Пробуете свой товар, как я вижу. Знакомый насмешливый голос пробился сквозь туман страсти, окутавший ее. Сара открыла глаза в тот момент, когда Себастьян отскочил от нее, опустив налицо маску. Она же застыла на месте, чувствуя, как стучит от ужаса ее сердце.

Это был мистер де Лент, в своем обычном костюме, неуместном среди моря плиссированных юбок и тог. Черная полумаска оставляла открытым подбородок, рот и бачки, в прорезях сверкнули янтарные глаза, смотревшие прямо на нее.

Сара мгновенно представила кошмарную сцену: мистер де Лент тащит ее назад в палаццо Боволо, заявляет, что она воровка, и требует ее арестовать. Сара была в таком ужасе, что ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что он вообще не узнал ее или она его уже не интересует.

– А, синьор де Лент! – воскликнул Себастьян и что-то быстро сказал по-итальянски.

Мистер де Лент, переключив свое внимание на него, ответил ему на том же языке. Сара воспользовалась удобным случаем, опустила маску и отошла в дальний угол, мистер де Лент даже не взглянул в ее сторону. Их разговор продолжался, и Сара, постепенно расслабившись, начала оглядывать комнату.

Темнота скрывала еще несколько пар, которые выбрали места около стен, где слились в объятиях. Хотя никто не выходил за рамки поцелуев и ощупывания тайком сквозь одежду, это глубоко потрясло Сару… и приятно возбудило. Нахлынуло прежнее отвращение к себе, но, подавив его, она изучала люстру, пока мужчины разговаривали.

Наконец де Лент перешел на английский:

– Оставляю вас и вашу… э… спутницу заниматься прерванным развлечением. Добрый вечер, сэр. – Он сделал насмешливый поклон и вышел.

– Почему вы так рисковали, зная, что он собирается быть здесь? – тут же спросила Сара.

– Я забылся, – ответил Себастьян, подняв бровь и одарив ее взглядом, который снова пробудил в ней желание. – Поверьте, я не думал об опасности, когда считал, что мы танцуем.

– Он мог узнать меня. Вы понимаете, когда я без маски…

– Но ведь он не узнал. – Себастьян понизил голос. – Сара, вы тоже знали, что он собирается быть здесь. И вы тоже забыли.

Она помолчала, затем призналась:

– Я не хотела думать, что увижу его.

Себастьян коснулся пальцем ее подбородка.

– Я не могу вас за это винить. Я тоже не хотел бы думать о нем. – Он протянул ей руку. – Идемте со мной. Давайте потанцуем, и на этот раз держите под контролем ваши дьявольские глаза, иначе я не отвечаю за свои действия.

Они протанцевали больше двух танцев подряд. Как заявил Себастьян, это не тот прием, где строго придерживаются церемоний. Затем он повел ее в столовую, где были накрыты столы. Она не знала, что обычно подают на приемах высших классов, но при виде икры, устриц, винограда Сара вспомнила рассказ проститутки, которая однажды побывала на буйной вечеринке лорда.

– Вы собираетесь устроить оргию? – спросила она, покраснев.

Себастьян засмеялся.

– Нет, конечно. Я только хочу сделать видимость, что здесь может быть оргия. Это почти вполне респектабельный прием.

– Почти респектабельный, – улыбнулась Сара.

– Взгляните! Разве это не фривольность? Повернувшись, Сара посмотрела на дверь. Этого не могло быть, не здесь…

Но это было. В комнате появилась леди Анна с сестрами Мортон по бокам. Сара узнала ее даже в вольной интерпретации одежды римлянки, что каким-то образом позволило ей надеть корсет.

Она тут же оставила Себастьяна, пробралась сквозь толпу к другой двери и вышла в портего. Она чувствовала, что он идет за ней, и, убедившись, что они вне поля зрения, повернулась.

– Вы пригласили леди Анну? – свистящим шепотом спросила она.

– Разумеется, – вежливо ответил Себастьян. – А почему бы и нет? Леди Меррил должна сама увидеть, что ее сын опозорен, иначе никогда этому не поверит. Она любит события скорее рискованные, чем светские. Было вполне естественно включить ее в список приглашенных.

Игнорируя натиск людей, толкавшихся вокруг, Сара упорно смотрела на него, однако его глаза оставались непроницаемыми за пустой, как стена, маской. А действительно ли она знала Себастьяна? Пока она в гнетущем молчании старалась придумать, что ему сказать, рядом возник Джан. К ее удивлению, он был в костюме древнего фараона, а не в обычной ливрее слуг. Он только искоса взглянул на нее, потом наклонился к Себастьяну и что-то прошептал ему по-итальянски.

– Сара, я должен кое с кем поговорить. С вашего позволения, я отлучусь на несколько минут.

– Конечно, – пробормотала она.

Сделав короткий поклон, Себастьян исчез в толпе.

«Вот оно. Последний шаг. Конец его планов», – сказала она себе, не зная, чего больше желать – чтобы они провалились или удались.

Себастьян шел по комнатам, пытаясь сосредоточиться на делах, но вспоминал Сару, покушения на его жизнь, Дэниела, Аделу, – все это смешалось в памяти… Что-то было неправильно, очень неправильно, чего он еще не понимал. На миг ему даже показалось, что среди веселящихся он увидел сутулую фигуру своего поверенного, но Себастьян моргнул, и видение исчезло.

– Как я понимаю, вы отделались от той изящной бабы. Означает ли это, что все готово и для меня? – спросил де Лент немного громче, чем следовало бы.

Он стоял, прислонившись к стене, с бокалом янтарной жидкости в руке. Слуги, которым было приказало угощать его самыми крепкими напитками, явно преуспели в этом, и Себастьян подавил зловещую улыбку.

– Да, синьор, все готово, – заверил он. – Следуйте за мной.

Себастьян повел де Лента в одну из боковых гостиных, оттуда через довольно запутанную череду комнат, надеясь, что де Лент не сознает, что его ведут назад в портего, вернее, в ту самую часть, изолированную от других комнат. Шум веселья теперь заполнил все палаццо, и вряд ли он поймет, где находится, пока не будет слишком поздно.

Джан, охранявший последнюю дверь, кивнул Себастьяну. Значит, все готово.

– Она ждет внутри. Только не забудьте, синьор, – полное молчание, – предупредил Себастьян. – Это единственное правило.

– Да, да, конечно.

Де Лент открыл дверь лишь настолько, чтобы проскользнуть внутрь, и тут же закрыл ее за собой.

Долгий момент Себастьян глядел на дверь. Свою часть он выполнил. Остальное зависит от удачи.

Простояв несколько минут в людном портего, где оставил ее Себастьян, она вернулась в столовую и быстро оглядела из угла комнату. Обнаружив сестер Мор-тон, она уже хотела выйти, когда до нее вдруг дошло: сестры Мортон здесь, но где леди Анна?

Леди Анна, которая была объектом повышенного внимания Себастьяна. Которая была приглашена им на этот совсем не подходящий для девушки маскарад.

Сара невольно посмотрела на стену шелка, закрывавшую дальний конец портего. Ведь Себастьян не стал бы… он не может…

Но Сара уже пробилась сквозь толпу. Опозоренная девушка из низших классов, даже самая безупречная, не сможет навсегда изменить положение де Лента среди его пэров. Но дочь лорда, к тому же его собственная племянница…

Сара попыталась бежать, но между ней и шелковой стеной было слишком много людей. Даже когда она боролась с ними, ее мозг разгадывал другие головоломки. Одеколон. Она принесла его Себастьяну, полагая, что он будет использован дублером, изображавшим де Лента. Но в действительности он предназначался Джану, когда тот под ее окном уговаривал леди Анну прийти в его объятия, чтобы потом она узнала запах. В темноте шелковой палатки она бы не отличила своего возлюбленного от собственного дяди, пока не стало бы слишком поздно. У Сары были все части головоломки, только она, в своем ослеплении, неправильно их сложила. И теперь, если она не сможет остановить Себастьяна, он сделает самую большую ошибку в своей жизни.

Кто-то наступил ей на шлейф, она резко дернула его, и с великолепного платья каскадом покатился бисер. Но Сара устремилась вперед, отталкивая людей в сторону, не обращая внимания на проклятия.

Наконец она была у цели, ее руки коснулись шелка. Когда она наклонилась, чтобы взяться за край, мужской локоть угодил ей в лицо, сбив маску. Сара нетерпеливо сбросила ее одной рукой, а другой подняла шелк. Света из портего было достаточно, чтобы увидеть леди Анну в объятиях мистера де Лента. Она выглядела запыхавшейся, разгневанной, пыталась его оттолкнуть, пока он прижимал ее к себе, бесцеремонно ощупывая ее грудь.

– Нет! – крикнула Сара.

Потенциальные любовники на миг закрыли глаза от света, на их лицах одновременно появился ужас. Мистер де Лент оттолкнул леди Анну, заставив ее отлететь назад. Стены упали.

Потоки шелка накрыли Сару, она барахталась под ним, ярд за ярдом срывая с себя ткань. Когда она в конце концов освободилась, то обнаружила, что шелковая стена, отделявшая комнату от всего портего, исчезла.

Наступившая тишина была такой глубокой, что казалась почти ощутимой, гости, открыв рот, взирали на сцену перед ними. Сара увидели леди Меррил, лицо под полумаской испуганное и удивленное. Встретив ее взгляд, Сара прочла в нем узнавание, быстро сменившееся презрением. Еще бы, когда ее замечательное платье разорвано, а элегантная прическа испорчена каскадами упавшего шелка. А еще она поняла, как мало ее это волнует.

Сара отвернулась.

Перед ней, припав к решетке и закрыв ладонями рот, тихо всхлипывала леди Анна. Напротив стоял мистер де Лент, его лицо превратилось в маску ярости, беспощадный взгляд был устремлен на человека, вошедшего в портего.

Но Себастьян смотрел только на Сару, стоявшую между толпой гостей и сценой, которую представляли собой леди Анна и мистер де Лент.

– Почему? – спросил он, направляясь в центр свободного пространства. – Почему, Сара?

Голос дрожал от гнева и боли от ее предательства. Теперь он возненавидел ее, как же иначе? Теперь он думает, что она все время работала на мистера де Лента и всегда собиралась предать его, Себастьяна. Сара проглотила эту мысль вместе с комком в горле и заставила себя сосредоточиться на главном.

– Это было несправедливо. Я не могла этого допустить. Она ничего вам не сделала и никому другому…

– Я бы не позволил ему изнасиловать ее, – прошипел Себастьян, чтобы услышали только она и Джан, который тенью последовал за хозяином.

– Тем не менее она была бы опозорена, – прошептала Сара, понимая, что все глаза устремлены на них. – Формальности добродетели никогда не интересуют общество. Вам это известно. В глазах света вы бы запятнали ее так же, как мистер де Лент запятнал Аделу.

Она чувствовала его удивление, отвращение к себе и глубокий, неизмеримый гнев… относящийся к ней.

Сара заставила себя вскинуть голову.

– Она л ишь невинный свидетель… каким был а и я, – сказала она, повысив голос. – Я не могла вам этого позволить, Себастьян. Не могла позволить, чтобы вы дважды сделали одну и ту же ошибку.

– Себастьян? – прорычал де Лент, покраснев от ярости.

Сара зажала рот ладонью в ужасе от того, что сказала, но Себастьян даже не удостоил ее взглядом. Он сорвал маску и швырнул ее на пол.

– Да, я вернулся из безвременной могилы, куда ты меня отправил, ради мести. За Аделу.

Мистер де Лент презрительно засмеялся.

– Если бы я пытался тебя убить, ты бы уже был мертвым. Хотя на этот раз ты зашел слишком далеко!

С этими словами он бросился на Себастьяна, который прыгнул ему навстречу. При столкновении де Лента отбросило назад, поскольку Себастьян был тяжелее, и наблюдатели издали дружный вздох. Противники били друг друга без всякого изящества и мастерства, сила против грубой силы. Удары сыпались с такой быстротой, что Сара не могла за ними уследить. Внезапно мистер де Лент рухнул, увлекая противника за собой, и оба с такой силой ударились о мрамор, что, казалось, содрогнулся пол. Себастьян освободился первым и, вскочив, начал беспощадно молотить де Лента кулаками.

«Боже мой! Себастьян хочет убить его, – подумала Сара. – Он убьет его и потом будет повешен…»

Она с криком бросилась к ним, едва заметив рядом Джана. Она хватала их за руки, за одежду, пытаясь развести дерущихся.

– Остановитесь! Прекратите! Не убивай его, Себастьян! Пожалуйста, не убивай! Я люблю тебя!

Очередной удар ногой пришелся ей в живот, выбив из нее дух и заставив катиться по гладкому мрамору, пока ее не остановил резной камень балюстрады. Саре понадобилось две попытки, чтоб глотнуть воздуха, потом она с трудом поднялась, кашляя и плача от гнева и боли.

– Джан! Останови их! Не дай Себастьяну его убить!

Тот с каким-то неуместным юмором посмотрел на нее, шагнул к дерущейся паре и начал вытаскивать из складок одежды металлический предмет.

Сара бросилась к нему прежде, чем успела осознать, что это оружие, и ударила его по руке.

Грянул выстрел. В следующий момент кулак Джана отбросил ее к перилам лоджии, и Сара ухватилась за них, чтобы опять не заскользить по полу. Отвернувшись от продолжавших драться мужчин, Джан поднял револьвер и на этот раз направил его на нее.

Сара подумала, что с такого расстояния он не может промахнуться. Она крепче сжала перила, оттолкнулась, вскочила на балюстраду, набрала побольше воздуха и прыгнула в канал.

Глава 22

Себастьян вскинул голову, ему показалось, что упала люстра. Потом он увидел в руке Джана оружие, направленное на Сару, и сердце у него остановилось, когда она упала с балюстрады.

Сотня людей перестала дышать, и всплеск в канале подчеркнул эту гробовую тишину.

Она убита? Себастьян не знал. Это не важно. Она не умела плавать. Тяжелые юбки еще быстрее и глубже затянут ее в ил…

Нет!

Джан снова повернулся, держа перед собой оружие, но Себастьян был уже готов к этому. В следующий момент револьвер отлетел в сторону, а Джан рухнул на пол.

– Схватить его! – крикнул он.

Себастьян обернулся, но кучка слуг лишь неуверенно топталась у края толпы, не желая себя порочить. Себастьян, рыча, поднял свою жертву и сбросил с лоджии. Джан перевернулся в воздухе, отчаянно пытаясь ухватиться за перила и спастись от падения. Он промахнулся, но успел схватиться за основание балюстрады, и его тело качалось, словно маятник, на внешней стене палаццо.

Себастьян вскочил на перила, оттолкнулся и, пролетев по дуге над тротуаром и каналом, нырнул в холодную воду. Через пару секунд он коснулся илистого дна, опять всплыл на поверхность и огляделся. Сара… где Сара? Зловонная вода была мутной, по крошечным волнам, разбегавшимся от него к берегу канала, невозможно было понять, какая рябь идет от его, а какая от ее движений. Себастьян посмотрел вверх, чтобы определить, где она упала, потом набрал воздуха и нырнул.

Задержав дыхание, он водил руками в надежде коснуться тела или одежды. Ничего. Себастьян оставался под водой, пока не ожгло легкие и перед глазами не поплыли круги. Он выскочил на поверхность, хватая ртом воздух, и в нескольких футах от себя увидел две белые руки, поднимавшиеся из воды. Он схватился за них, дернул Сару вверх, но тяжелые юбки тянули ее на дно. Тогда Себастьян провел рукой по ее телу, нащупал талию, крепко обхватил и поднял Сару на поверхность. Через секунду ее руки вцепились ему в плечи. Она была жива.

Полуплывя, полумолотя рукой по воде, он с трудом двигался к стенке канала, в ушах шумело, в легких почти не осталось воздуха. Когда его не останется совсем, он потеряет сознание, она соскользнет в воду и умрет… Желание дышать было непреодолимым. Он боролся с ним, боролся с требованием своего тела и продолжал двигаться в направлении, которое, он надеялся, скоро приведет его к стене канала.

Внезапно тяжесть исчезла, Себастьян обнаружил, что больше не поддерживает Сару, а держится за край тротуара. Она стояла в трех футах от него, бессильно прислонившись к стене и кашляя, мокрые волосы свисали на ее бледное лицо.

– Вы ранены? – спросил он, тяжело дыша. Сара покачала головой.

Он сделал два глубоких вдоха, потом заставил себя выбраться из воды и увидел Джана. Тот сидел, откинувшись на стену палаццо Контарини, обнажив зубы в гримасе боли, вытянув одну ногу. Видимо, не удержался на балюстраде и упал на тротуар. Судя по тому, как вывернута лодыжка, у него перелом, и довольно серьезный. Итальянец не скоро будет ходить.

Сара держалась за его руку достаточно крепко, чтобы оставить синяки, пока он обнимал ее и усаживал на тротуар, поскольку ноги явно не держали ее. Потом Себастьян усилием воли взял себя в руки. Когда он наклонился, чтобы помочь Саре подняться, кто-то позвал его с лоджии, и он посмотрел вверх.

Это был де Лент, и в руке у него был револьвер Джана.

Моментально выпрямившись, Себастьян встал перед Сарой. Теперь десятки гостей толпились на балконе, взирая на происходящее, словно это была нелепая игра, однако ни один не пытался отобрать у де Лента оружие. Себастьян вдруг подумал, что умрет на тротуаре под аплодисменты гостей.

– Не будь идиотом, Уортем! – крикнул де Лент. – Если бы я хотел твоей смерти, я бы не утруждал себя, отбирая револьвер у этого ничтожного старика.

Рядом с де Лентом стоял человек, насильственно удерживаемый за воротник, без маски, со сбившимся париком.

Уитби.

Себастьян перевел взгляд с поверенного на Джана, человека, которого нанял по рекомендации Уитби. Человека, который пытался застрелить Сару.

– Вы хотели убить меня? – недоверчиво спросил он. – Почему?

– Я мог бы заявить о своей невиновности. Однако у меня был заряженный револьвер, направленный вам в спину. Я сомневаюсь, что мне поверят, и я удовлетворю ваше любопытство.

Уитби не повысил голос, но его слова были отчетливо слышны в непривычном молчании собравшихся гостей.

– Покушавшийся на жизнь пэра не избежит виселицы, поэтому не имеет смысла притворяться невиновным. Вы просто стали вмешиваться не в свои дела, – назидательно продолжил он, как будто Себастьян был непокорным ребенком. – Пять поколений моей семьи работали на вашу семью, четыре поколения до меня умерли в бедности и без всякого почтения. Вполне логично, что я пользуюсь своим положением, чтобы исполнить долг вашей семьи по отношению к моей, который ваша семья отказывалась признать.

– Вы обкрадывали меня? – недоверчиво спросил Себастьян.

– О, не думайте, что вы такой особенный. – В голосе Уитби слышался намек на его постоянное недовольство. – Ваш отец был намного умнее вас, но даже ему потребовались годы, чтобы меня заподозрить. Чуточку наперстянки в его чай, и нездоровое сердце вдруг привело к летальному исходу. – Уитби нахмурился. – Вам следовало благодарить меня, что я сделал это за вас, а вы мою преданность вознаградили проверкой бухгалтерских книг. Я слишком умен, чтобы вы сумели там что-то обнаружить, но ваш интерес был в высшей степени нежелательным, и я кое-что придумал. Наперстянка вряд ли оказала бы действие на человека ваших лет и здоровья.

Себастьян вспомнил, что потребовал отчет примерно за месяц до несчастья Аделы, и внезапно каждая деталь обрела свое место: желание Уитби непременно встретиться с ним в Амберли, нападение на Аделу, заявление де Лента о невиновности, беспризорный ребенок у конторы поверенного, направивший его в клуб… даже сломанная ось двуколки, чуть не стоившая ему жизни.

– Значит, изнасилование Аделы…

– Было устроено мной, да. – Уитби сокрушенно вздохнул. – Мой план выглядел безупречным. Я нашел бессовестного человека, довольно похожего на вашего друга мистера Бертрана де Лента, чтобы ребенок обознался в темноте. Я подбил вашего кузена явиться с друзьями в Амберли, пока вы были там. Я уговорил тогдашнюю проститутку мистера де Лента выманить няньку из детской, хотя она лишь потом узнала, в чем участвовала. Я даже нашел девочку, имевшую большое сходство с вашей Аделой, чтобы одновременно соблазнить и мистера де Лента. Я был уверен: или вы убьете де Лента, или он вас. Так или иначе я убирал вас с моего пути. Но вы, что для вас абсолютно не характерно, предпочли законные методы.

Ярость и отчаяние душили Себастьяна. Он позволил ввести себя в заблуждение, преследовал человека, пусть и беспринципного, бывшего когда-то его другом, невиновного в преступлении, за которое он пытался его наказать.

– Почему вы так поступили с Аделой? – хрипло спросил он, сжав кулаки. – Она же ничего не сделала! Она была ребенком, дьявол бы вас побрал!

– Вот именно, – беспристрастно ответил Уитби. – Она ничего не сделала, а вы содержали ее как маленькую принцессу, ежегодно тратя на нее больше, чем вы потратили на мою зарплату, несмотря на мою многолетнюю службу.

– Ну ты доволен? – крикнул ему сверху де Лент со смесью гнева и торжества. – Я говорил тебе, что я не виновен.

– Да, говорил.

– Тогда, – повысил голос Уитби, первый раз выказывая признаки раздражения, – поскольку мой начальный план не удался, я устроил, чтобы повредили вашу двуколку, а затем постарался заставить мистера де Лента настолько вас разгневать, чтобы вы сломали себе шею. Драка в вашем клубе была неуклюжей, хотя дала результат, как я и надеялся. За одним исключением. К несчастью, последующая авария нанесла вам относительно малый ущерб. К тому времени, правда, вы начали готовить свою месть. Если ваше убийство исключалось, пока вы были лордом Уортемом в Англии, то не имело значения, что произойдет с сеньором Гуэррой в Италии:

Уитби повернул голову, насколько ему позволяла рука, державшая его за воротник.

– Если бы вы были так любезны, чтобы позволить мне уйти, то моя история закончена, – сказал он де Ленту.

Тот отпустил воротник, – машинально, или это лишь показалось Себастьяну, – явно удивленный, что Уитби мог просить об этом, признавшись в стольких преступлениях.

– Благодарю вас, – сказал Уитби.

Потом без всякого предупреждения склонился над перилами лоджии, сделал нечто вроде полукувырка и упал вниз головой на тротуар.

Себастьян вздрогнул от хруста костей, Сара вскрикнула. Тело поверенного со свернутой шеей лежало на булыжниках, и было очевидно, что Уитби помощь уже не требуется. С ним весь гнев, вся глубоко укоренившаяся ярость Себастьяна угасли, как задутая свеча. Он молча стоял, боясь подумать о результатах последних семи месяцев его жизни.

Де Лент издал звук отвращения – то ли по поводу бывшего друга, то ли по поводу неожиданного самоубийства Уитби.

– Я должен привлечь тебя к суду за то, что ты собирался мне сделать, – заявил он.

Себастьян взглянул на де Лента и первый раз увидел его таким, каков он есть. Не злодей, точно. Мелочный, да. Эгоцентричный, способный на преступление во имя своих желаний, считающий, что жизнь у него в долгу. Человек без сострадания, без любви, склонный к мелким жестокостям. Но определенно не чудовище. Он не заслуживает никаких оправданий, не заслуживает даже мести, если б она удалась. Себастьян повернулся к нему спиной и помог Саре наконец встать. Она дрожала, от страха или от холода, он не знал и успокаивающе прижал ее к груди.

– Я должен привлечь к суду тебя за то, что ты пытался ей сделать, – холодно сказал он де Ленту. – Поэтому считай устроенную тебе взбучку своим везением.

– Ха! – фыркнул де Лент. – Кто она такая, чтоб ей поверили больше, чем твоей драгоценной маленькой Аделе?

Эти слова должны были разъярить Себастьяна, но его гнев умер вместе с Уитби. Проигнорировав бывшего друга, он повернулся к женщине, которая спасла его в середине мести. «Я люблю тебя», – сказала она. Себастьян не знал, слышал ли он ее слова тогда, но сейчас он их вспомнил. И осознал, что она все, чего он хотел.

Дрожа, Сара посмотрела на него, еще потрясенная внезапным самоубийством того странного человека. Какой бы ни была правда, она помешала мести Себастьяна, даже веря, что мистер де Лент настолько ужасен, как думал о нем Себастьян. Она не могла надеяться на прощение и не заслуживала его. Лицо у Себастьяна было холодным, мрачным, и она заставляла себя цепляться за мысль, что он еще заботится о ней, раз не дал ей утонуть. Он бы не спасал ее жизнь только ради того, чтобы потом уничтожить. Желудок у нее свело от страха и воды, которой Сара наглоталась.

– Вы любите меня?

Сара вздрогнула. Что он имеет в виду?

– Да. Но вы… не должны беспокоиться. Это не имеет значения.

– Тот выстрел… – Он умолк.

– Он предназначался вам, – подтвердила она, догадываясь, о чем он хотел спросить.

– Значит, вы дважды спасли мне жизнь?

– Это мой долг, – ответила Сара, не понимая, куда он клонит. – Вы спасли меня.

– Вы бы не оказались в опасности, если б не помешали Джану застрелить меня. – Он кивнул на своего бывшего работника, который все еще неподвижно сидел у стены. – Было бы черной неблагодарностью позволить вам умереть, спасая меня, не так ли? – Сара издала звук, который он счел утвердительным. – Хотя я вам настолько дорог, что вы рисковали своей жизнью ради меня, вы не позволили мне отомстить, несмотря на то что мы оба считали де Лента виновным в каждом преступлении, в котором его обвиняли.

– Да, – ответила Сара. Ей хотелось прижаться к Себастьяну, молить о прощении. Но она не могла. – Было несправедливо вмешивать сюда леди Анну. И я слишком вас люблю, чтобы позволить вам делать что-то плохое.

– Если даже я могу возненавидеть вас за это?

– Даже тогда, – чуть слышно прошептала она.

Себастьян шагнул к ней, и сердце у нее так забилось, что она заставила себя отступить. Но он удержал ее, обняв за талию.

– Вот почему, Сара, я так люблю вас.

Сначала она не поняла, что он сказал, а поняв, невольно отступила, но Себастьян ей не позволил.

– Что вы сказали? – Она не смела поверить.

– Сара, на свете очень мало людей, которые имели честь встретить человека столь прекрасной души, как ваша. Вы говорили о своем желании создавать красоту, для этого вам не требуется играть на фортепьяно или разговаривать на многих языках. Мне выпала честь любить вас, и, если вы согласны, я буду иметь еще большую честь назвать вас моей женой.

– Я не та женщина, на которой может жениться граф, – с трудом выговорила она. – Я понимаю, вы сейчас очень… взволнованны, но завтра это покажется вам смешным.

– Дьявол побери, Сара, вы даже не представляете, насколько я серьезен и сегодня, и завтра, и навсегда. Можете не приводить мне обычные доводы насчет общества и видов на будущее. Общество смотрит сквозь пальцы почти на все, что изволит делать граф. Это одно из преимуществ моего положения.

– Но вы не можете этого сделать! – выпалила Сара. – Я вам уже говорила, что не способна даже забеременеть.

Себастьян положил ей руки на плечи и нежно встряхнул ее.

– Меня это не волнует. Пусть титул переходит к наследникам Дэниела. Я вряд ли был до сих пор хорошим отцом. И я совершенно не нуждаюсь в дюжине отпрысков, когда у меня есть вы. – Он сделал глубокий вдох. – Дайте мне ответ, который у вас на сердце. Хотите ли вы стать моей женой?

– Мы едва знаем друг друга, Себастьян. Но я не могу представить себя без любви к вам. – Она закусила губу. – Видимо, я должна сказать «да». – И наконец, позволив себе поверить, ответила: – Да.

Себастьян с торжествующей улыбкой повернулся к лоджии, где стояли де Лент и сотни гостей.

– Эта женщина, леди и джентльмены, моя будущая жена и графиня. Оскорбление, нанесенное ей, – оскорбление моему титулу. Надеюсь, тебе этого достаточно, де Лент?

Тот коротко поклонился.

– Похоже, так и должно быть.

Впервые с тех пор, как Сара с ним встретилась, он больше не пугал ее.

Продолжая улыбаться, Себастьян повернулся к ней, пронзительный взгляд смягчился.

– Мы поженимся до отъезда из Венеции. До того как у вас будет возможность понять, что вы заслуживаете намного большего.

Когда Сара открыла рот, чтобы возразить, он призвал ее к молчанию поцелуем.

Эпилог

Стоя у окна своей гостиной, Сара наблюдала, как на большом газоне за Хартуолдом ее гости и падчерица играют в крокет. Это был ее первый светский прием в качестве графини, поэтому на нем присутствовали только кузен Себастьяна мистер Коллинз, семья Мэгги, семья ее золовки и семья одного из надежных друзей Себастьяна.

Несмотря на тщательную подготовку, Сара была совершен но не готова к тому ажиотажу, который произвело воскресение Себастьяна из мертвых да еще с женой таинственного происхождения. Кроме семьи леди Меррил, непоколебимо хранившей молчание об этом событии, только Мэгги, лорд Эджинггон, сестра лорда, не считая молодоженов, способны были удовлетворить любопытство светского общества и газет, но каждый из них знал, как хранить секреты.

Так что Себастьян быстро отправился в загородное поместье с женой и дочерью, где Сара могла подготовиться к неизбежному выходу в свет, пригласив на домашний прием только самых надежных людей.

Сару тревожила встреча с Мэгги, но подруга со свойственным ей великодушием простила Саре все оплошности, и теперь они были не менее близки, чем в детстве. Сара с улыбкой смотрела, как беременная баронесса неловко наклонилась к маленькому сыну, поверявшему ей свой великий секрет.

Когда месяц назад к ним впервые прибыли гости, Сара с завистью смотрела на шестерых детей, приехавших с ними. Теперь она уже могла быть уверена в своей беременности, но ее беспокоило, как отнесется к этому Себастьян. Услышав, что кто-то идет в гостиную, она повернулась и увидела мужа. Себастьян остановился возле золотистого фортепьяно, сел за него и улыбнулся, когда начал играть одну из ее любимых пьес. Теперь Сара по большей части слушала его игру, она много часов проводила за ремонтом господского дома, но в конце концов обнаружила, что настоящая ее страсть – это сады, где она могла создавать живую красоту.

– Похоже, все довольны, – сказала она, кивнув на газон.

– Ты прекрасная хозяйка, – ответил Себастьян.

– Хотя не знаю, была бы я прекрасной матерью. Кажется, Адела меня любит и уважает, по-моему, она счастлива, несмотря… на все.

– Я был ей не очень хорошим отцом. – Себастьян нахмурился, когда звуки стали резкими.

– А сейчас? – тихо спросила Сара.

– Думаю, я начинаю исправляться, – признал он. Сара нервно сжала руки.

– Ты бы хотел иметь еще одного ребенка? Со мной?

Себастьян перестал играть и, сдвинув брови, взглянул на нее.

– Ты уже показала мне, что я не должен повторять ошибки моего отца… или делать худшие. У меня есть ты, и я не хочу ничего больше.

– А вдруг ты можешь иметь больше? Что, если я… жду ребенка?

Себастьян непонимающе смотрел на нее, потом удивление сменилось замешательством, и он резко встал из-за фортепьяно. Сара невольно сделала шаг назад.

– Ты? Но ты же говорила, что бесплодна.

– Раньше я ни разу не беременела. – Она сделала глубокий вдох. – Но теперь я уверена, что все в порядке. У нас будет малыш.

Сара закрыла глаза. Вот, она призналась… и сейчас все зависит от него. Она готовила себя к худшему.

– Я люблю тебя, Сара. Ты это знаешь. – Она почувствовала, что он подошел к ней, и открыла глаза, дожидаясь «но». Его не последовало. – И я уверен, что буду любить твоего ребенка – нашего ребенка – так же сильно. Какой бы эгоистичный страх я ни испытывал, я рад за нас обоих. Я рад, что у тебя будет мой ребенок, и очень надеюсь, что я стану отцом, которым он или она будет гордиться.

– Правда?

– Господи, Сара, – прорычал он, скрывая улыбку, – я должен убеждать тебя во всем, что говорю?!

И Себастьян убедил ее поцелуем.

1

Перевод В. Левика.

2

Когда Зевс приказал своему брату Аиду (Плутону) вернуть на землю похищенную Персефону, тот, расставаясь с женой, дал ей гранат. Персефона съела несколько зерен, не подозревая, что это навсегда связывает се с подземным царством. С тех пор каждый год она должна была на три месяца возвращаться к мужу. – Примеч. ред.