Глава 11

Она не видела Бретта весь день, с тех пор как оставила его утром тихо похрапывающим в своей постели. Сторм понятия не имела, когда он встал и ушел, по-видимому по делам. Сейчас, за ужином, он был сдержан и занят своими мыслями. Сторм было интересно, помнит ли он прошлую ночь, помнит ли, как она поощряла его. Прошлой ночью он был полон желания, а сегодня это безразличный незнакомец. За вес время еды он почти ни разу на нее не взглянул. И это не просто сбивало с толку, это сердило ее.

Научится ли она когда-нибудь понимать его?

— Вот, сэр, — сказал Питер, вручая Бретту стакан — Это поможет.

— Что ты в него намешал? — потирая висок, подозрительно спросил Бретт.

Питер улыбнулся:

— Вы сразу почувствуете себя другим человеком.

Он вышел.

Бретт сделал глоток и встретил ее взгляд. На этот раз он не отвел глаза. И она тоже. В конце концов он поставил стакан.

— Сторм… насчет прошлой ночи.

Она молча ждала.

Он бесцельно перекладывал нож.

— Я… э… был немного пьян.

— Да.

Он бросил на нее взгляд:

— А как… э-э… надеюсь, я вас не побеспокоил.

Она легонько пожала плечами.

Еще один краткий, испытующий взгляд.

— Послушайте, что произошло?

Она чуть приподняла бровь, сдерживая улыбку:

— Что произошло?

У него слегка раздулись ноздри.

— Да, черт побери, что произошло?

— Ну, Бретт, вы же сами сказали. Вы были пьяны.

Он наклонился вперед, и глаза его потемнели:

— Черт побери, нечего играть в игрушки именно сейчас. Мы… проклятие! Я проснулся в вашей постели, и я не помню, как туда попал. Мы занимались любовью?

Она невольно вспыхнула:

— Вы были ни на что не способны и почти сразу уснули.

Вместе с облегчением он ощутил разочарование и некоторое смущение — как от своей нетрезвости, так и от провала в памяти.

— Прошу извинить меня, что побеспокоил вас, будучи в таком состоянии.

Сторм поймала себя на мысли: «Я не против», и чуть не ахнула от удивления. У него это снова вышло — играя на жалости, вынудить ее к покорности, и она, похоже, ничего не могла с этим поделать. Она видела, как он отодвинул десертную тарелку, и, понимая, что ужин окончен, ощутила страх неопределенности. Она должна знать.

— А сегодня вы тоже уйдете? — Еще не успев договорить, она готова была пнуть себя за легкий сарказм, с которым произнесла слово «тоже».

Он слегка улыбнулся, и взгляд его потеплел, отчего Сторм стало не по себе, ни она в ответ нахмурилась. Его улыбка стала шире, он поставил свою кофейную чашку на стол и сказал соблазняющими тоном:

— Неужели вас это волнует?

— Нет, — парировала она, — это значит, что мне любопытно.

— Только любопытно?

— Да.

— Если вы можете предложить мне что-нибудь получше, — голос его стал сиплым, — я с удовольствием останусь.

Она не сразу его поняла, потом вспыхнула, зная, что он только и ждет приглашения прийти к ней.

— Вам так уж необходимо… делать это каждую ночь?

Бретт улыбнулся:

— Что делать? Она еще больше покраснела и промямлила:

— Ничего.

Бретт не сводил с нее глаз. На ней была простая юбка и блузка скромного покроя, оставлявшая открытой лишь верхнюю, плоскую часть груди. Но ее волосы были распущены, кудри волнами спадали на грудь, и он ощутил острое желание поднять прядь, навить ее на руку и притянуть Сторм к себе.

— Вам стоит только сказать, — хрипло проговорил он.

Она уставилась на него, чуть приоткрыв рот. Ее волосы были так прелестны, что устоять было невозможно. Он ухватил тяжелую шелковистую прядь и медленно обвил ее вокруг кисти, все еще не сводя глаз с се лица. Она не шелохнулась. Прядь развилась, и он потянул се, как поводок, притянув к себе голову Сторм. Она широко раскрыла глаза. И рот тоже.

Его губы были нежны, но ничего нежного не было в дрожи сотрясшей его с головы до пят. Взрыв желания имел силу динамита, напугав Бретта своей ошеломляющей мощью. Но он только плотнее приник к ее губам, ладонью поглаживая нежную плоть плеча, проводя языком по губам и вокруг них и потом плавно проскальзывая внутрь. Их языки соприкоснулись. Она отпрянула, насколько позволяли волосы, все еще навитые на его руку.

— Отпустите меня, — задыхаясь, потребовала она,

— К черту аннулирование, — сказал Бретт низким, прерывающимся голосом.

— Нет уж, — сказала Сторм, и в се глазах вспыхнул вызов. — Нет уж, я никогда не стану вашей женой. Никогда! То я вам нужна, а через минуту уже нет. Я вернусь домой, как только приедет папа.

Ее нетерпеливое предвкушение того, как она его покинет, было равносильно холодному душу: он почувствовал, что его чресла расслабились столь же чудодейственно быстро, как перед этим напряглись. Он отпустил ее волосы.

— Пожалуйста, говорите потише, — сказал он, когда снопа обрел голос. — Слуги обожают сплетничать.

— К черту их всех, и вас тоже! — закричала она, вскакивая и роняя стул. Она отерла рот тыльной стороной ладони, скривившись от отвращения и ненависти. Никогда еще ни одна женщина не испытывала отвращения к нему — к его прикосновению и тем более к поцелуям. Его переполняли досада, раздражение, усталость, и он вдруг ощутил нарастающий гнев. Бретт встал, а она ринулась вверх по лестнице.

Невероятно, по он все еще желал ее. Он знал, что мог бы ее соблазнить, — он мог соблазнить любую женщину. Через пять минут она бы уже дрожала и стонала под его руками и губами. Напряжение в чреслах снова стало нарастать, и он глубоко вздохнул, пытаясь мыслить рационально.

С тех пор как он женился на ней, у пего нет ни минуты покоя. С этой мыслью он мрачно расхаживал по дому. Он не будет знать покоя, если останется женатым на ней. В этом нет никаких сомнений. Она слишком дика, слишком не приручена. Безусловно, все из-за ее апачской крови. Боже милостивый! Да происходи она от любого другого из индейских племен, все было бы лучше, чем от апачей. Он все знал об апачах — они уже несколько столетий совершали с гор набеги на юг, на Сопору, Нападали и убивали. Он вспомнил, как она напала на него вчера и как проблема, что с ней делать, довела его до пьяного загула. Теперь он припоминал, как в приступе временного безумия решил осуществить на деле свой брак! Боже! Чтобы заполучить женщину, ему этого вовсе не требовалось.

Сторм взбежала наверх, вся трясясь от ярости и пытаясь не обращать внимание еще на одно чувство — чувство раскаяния. На этот раз она намеревалась узнать наверняка. Увидев его таким уязвимым прошлой ночью, она почти простила его. Она вспомнила, что готова была дать ему все, что он хотел. Ну, больше этого не будет. Он был то лед, то пламя и, даже будучи пламенем, хотел только воспользоваться ею, как пользовался другими женщинами. Как могла она забыть, как он поступил с ней вчера на берегу? Они женаты, и ему можно навещать любовницу, а ей нельзя даже покататься с конюхом. В несколько мгновений она переоделась в юбку с разрезом и стала ждать у окна. Этот ублюдок опять ушел! Она не могла в это поверить.

«Вам стоит только сказать, — сказал он своим густым, низким голосом. — Я с удовольствием останусь».

Надев мокасины, Сторм беззвучно сбежала вниз. Если она могла выследить оленя на каменистой равнине, то сможет и проследить за Бреттом в шумном городе. Она поймает его на месте преступления и припрет к стенке. И воспользуется этим, чтобы добиться аннулирования брака, и расскажет папе, и, может быть, Дерек убьет Бретта. Теперь она уже настолько разозлилась, что готова была помочь ему пролить голубую кровь Бретта.

Она следовала за Бреттом — ехавшим верхом на своем большом серебристом жеребце — неспешной собачьей трусцой, любимым способом передвижения апачей. Отец рассказывал ей, что апачи могли таким манером пробегать по семьдесят миль в день, день за днем, если понадобится. Однажды, давным-давно, он сам это сделал, чтобы спасти свою мать. По сравнению с этим пробежаться трусцой по городу ничего не стоило.

Она чуть-чуть запыхалась, но в остальном чувствовала себя нормально к тому времени, когда Бретт спешился перед маленьким домиком за белым частоколом, окруженным такими же скромными домами, со скромными двориками и частоколами. Прячась в тени напротив, Сторм нахмурилась, разглядывая домик, потому что он скорее походил не на дом проститутки, а на семейное жилье. Бретт скрылся в доме. Сторм подбежала к углу двора, перебралась через ограду, пригнувшись перебежала маленький дворик и спряталась за большим дубом, загораживавшим часть завешенной портьерой застекленной двери. Она заглянула внутрь и заметила Бретта, прошедшего мимо двери, по-видимому наверх. Она оперлась о ствол дерева, чтобы подумать, но только на мгновение. Потом она глянула наверх, подпрыгнула и обеими руками ухватилась за ветку. Она вскинула ноги и зацепилась ими тоже, так что повисла вниз головой, как обезьяна, и затем уселась на ветку. Она умела лазить по деревьям не хуже, чем стрелять и ездить верхом. Если бы не Бретт с его любовницей, она бы сейчас получила истинное удовольствие. Она полезла выше.

Тем временем Бретт медленно поднимался на второй этаж, ощущая одновременно нерешительность и раздражение. На самом деле ему не хотелось ехать сюда. Он не видел Одри со времени своей первой брачной ночи, так что нежелание видеть ее было для него необычным — он привык к частым сексуальным удовольствиям. Но несколько прошлых ночей, не считая последней, он провел в своем кабинете в «Золотой Леди», в мрачном раздумье за стаканом виски, потому что не был уверен в себе, оставаясь так близко от нее. От Сторм. От его чертовой лисицы-жены. Боже, если бы только она пригласила его в свою спальню… Он глубоко вздохнул. От этой мысли его снова захлестнула волна желания.

— Бретт, милый, — улыбнулась Одри.

— Привет, — сказал он, целуя ее в щеку. Они стояли на пороге ее комнаты. Он нахмурился.

— У тебя все в порядке? Он тут же подумал о Сторм:

— Ха!

— Давай я налью тебе чего-нибудь, — сказала она, подходя к буфету с графинчиками. — Судя по твоему виду, тебе это не помешает.

«Что мне не помешает — так это Сторм», — подумал он и тут же поразился своенравию своих мыслей и разозлился на самого себя. Не в состоянии выбросить из головы ее образ, он подошел к окну, и, когда она действительно появилась на росшем у окна дубе, он на какое-то мгновение подумал, что это игра его воображения. Но когда они уставились друг на друга через окно, шок исказил ее лицо, тогда он понял, что она — настоящая, а не плод его воображения…

Они изумленно смотрели друг на друга.

И двинулись одновременно.

Она повернулась и начала спускаться с дерева, но он уже рывком распахнул окно и прыгнул из него прямо на ветку, затрещавшую под его тяжестью. Она, словно обезьяна, цеплялась за ствол, и он слышал ее хриплое дыхание, слышал скрип коры и шорох листьев, когда она торопливо спускалась вниз. Он нашел еще одну опору для ноги, но, когда ветка хрустнула, он отдернул ногу и принялся искать другую ветку. Он стал спускаться следом, почти касаясь ногами ее головы, и тут услышал вскрик. Он перевел взгляд с очередной опоры, которую разыскивал, на нее — но ее там не было.

— Сторм, — закричал он, окаменев, пока она, казалось очень медленно, падала, ударяясь о ветви. К его горлу подступил удушливый комок.

С громким тупым звуком она упала на спину. Ее веки опустились, притушив синее пламя страха.

— Сторм, — закричал он. Забыв про свой вес и неумение лазить по деревьям, он в отчаянии наполовину соскользнул, наполовину слез с дерева. На последних восьми футах он отпустил руки и приземлился на четвереньки возле ее распростертого тела.

У него бешено билось сердце. Он встал над ней на колени и обхватил ладонями ее лицо — оно было такое холодное.

— Сторм! Сторм! — Она не проявляла признаков жизни. Опасаясь двигать ее на случай, если у нее что-нибудь сломано, он мягко коснулся пальцем ее горла и нащупал замедленный, по ровный пульс, — Слава Богу!

Его колени упирались в землю около ее бедер, не касаясь их, а ладони обхватывали ее лицо, не поднимая и не сдвигая головы.

— Сторм! Сторм! Очнись, радость моя. Очнись, chere. Сторм!

Она открыла глаза. Даже в темноте он заметил, что она не может сфокусировать взгляд.

— С тобой вес в порядке? — хрипло спросил он.

Она сумела сосредоточить на нем взгляд и закрыла глаза.

— Сторм!

Она застонала и снова открыла глаза.

— Как будто у меня ничего не сломано, — наконец неуверенно произнесла она.

— Ты уверена?

— Да.

Чувство облегчения сменилось гневом.

— Что, черт побери, вы там делали? — проревел он.

— Подглядывала, — тем же слабым голосом ответила она.

Он негодующе уставился на нее, потом невольно улыбнулся.

— Я ведь уже говорил, — сказал он, поглаживая пальцем ее нежное лицо, — вам просто нужно было предложить мне что-нибудь получше.

Ее глаза наполнились слезами.

— Chere, — хрипло сказал он, — не плачь. — Он смахнул слезы пальцем. — В следующий раз, когда ты захочешь знать, куда я собрался, спроси прямо.

Они смотрели друг другу в глаза. Сторм помолчала, как будто припоминая что-то, потом сказала:

— В первый раз слышу, что вас достаточно всего-навсего спросить.

Он улыбнулся, отодвигаясь от нее:

— Вы можете сесть?

Она кивнула. Он хотел помочь ей встать, но она застонала, и он тут же опустил ее обратно.

— Все-таки вам нехорошо, — упрекнул он.

— Бретт! Бретт! Что здесь происходит?

Сторм почувствовала, как Бретт замер. Она замерла тоже и приподнялась на локтях, всматриваясь. Бретт сказал через плечо:

— Иди в дом, Одри. Мне придется на время взять твой экипаж. Пожалуйста, прикажи его подать.

— Может, послать за доктором? Кто это?

— Одри, — властно начал Бретт.

Сторм, сама не замечая этого, села и принялась разглядывать немыслимо шикарную, да еще и невысокую, женщину с фонарем в руке, омываемую льющимся из дома светом.

— Вы не собираетесь нас познакомить, Бретт? — спросила она как можно ехиднее, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Она никогда не сможет соперничать с этой женщиной, никогда!

— Иди в дом, — хрипло повторил Бретт. — Давай, Одри. Сторм, ложитесь, — сказал он гораздо нежнее, придерживая ее рукой за спину и опуская на землю.

Сторм послушно легла, но было уже поздно: они с женщиной успели встретиться взглядами, и Сторм заметила в ее глазах внезапное понимание, когда Бретт назвал ее по имени. Она вновь почувствовала тошноту и головокружение. Его любовница была миниатюрная, округлая, красивая, женственная, изящная — у нее было все, чего не было у Сторм.

— Ладно, Бретт, — негромко сказала Одри а послушно исчезла.

Сторм поняла, что сейчас ее стошнит. Она перевернулась, и ее вырвало. Когда все кончилось, она обнаружила, что Бретт нежно поддерживает ее. Она была готова разреветься. Когда он принялся гладить ее по волосам, желание плакать стало еще сильнее.

— Не надо, — простонала она.

Его рука замерла. Долгие мгновения, борясь с волнами головокружения и тошноты, Сторм продолжала видеть перед собой эту красивую женщину. Потом Бретт негромко произнес:

— Экипаж уже здесь.

Он без усилий поднял ее, и Сторм уткнулась лицом ему в грудь. Он донес ее до экипажа, забрался в него и сел держа ее у себя на коленях. Почему-то оттого, что ее так держат, она потеряла всякое самообладание. И очень тиха заплакала.

— Вам больно? — сразу спросил он. Его тело напряглось под ее телом, теплые руки обхватили ее крепче.

— Нет, — прошептала она сквозь слезы. — Голова болит.

— Не плачьте, прошу вас, — нежно сказал он, еще ближе прижимая ее к своей груди, так что ее груди передавалось биение его сердца. Она уткнула лицо в уголок между его плечом и шеей и закрыла глаза. — Почему вы плачете, Сторм?

Она покачала головой. Говорить она не могла. Нежность в его голосе только усиливала смятение ее чувств. Но она ощущала его руки, гладившие, ободрявшие ее, и за мгновение до того, как ее окутала благословенная тьма, ей показалось, будто он прошептал:

— Прости меня, chere.

Часом позже она все еще была без сознания.

Бретт стоял рядом с ней, и его сердце трепетало от вида ее бледного лица — сейчас такого безмятежного, каким он еще никогда его не видел, — пока доктор Уинслоу обследовал ее.

— Ну, как? — скованным голосом спросил Бретт. — Почему она все еще не пришла в себя? Она поправится?

— Успокойтесь, Бретт, ваша прелестная женушка цела и почти невредима.

— Что вы имеете в виду? — осведомился Бретт.

— Все кости целы, но у нее сотрясение мозга. На затылке шишка размером с апельсин.

— Это может оказаться серьезным, — не двигаясь, сдавленным голосом сказал Бретт.

— Нет, если у нее будет неделя полного покоя. Я хочу, чтобы три следующих дня она лежала в постели. Потом она может принимать посетителей, но только ненадолго. Никаких прогулок и верховой езды. Спать в отдельных комнатах. Побольше отдыхать.

Бретт нахмурился, пытаясь представить, как он сможет удержать Сторм в бездействии целую неделю.

— Она будет отбиваться руками и ногами, — пробормотал он.

— Никаких отбиваний, — сказал Уинслоу. — Ей показан полный покой.

— Она самая вспыльчивая женщина, какую я когда-либо видел.

Уинслоу улыбнулся:

— Так не сердите ее.

— Вам легко говорить, — пробормотал Бретт, глядя на лежавшую без сознания на кровати девушку.

— Если боль будет слишком сильной, можете дать ей несколько капель лауданума, — продолжил Уинслоу.

— Какая боль?

— Какое-то время у нее будут головные боли. Бретт подошел к кровати и поправил покрывало, испытующе глядя на нее.

— Вы уверены, что это всего лишь сотрясение? Там ее стошнило.

— Только сотрясение, — заверил Уинслоу. — Не надо провожать, Бретт. Я найду дорогу.

Уинслоу вышел, и Бретт присел на край постели Сторм. Она не шелохнулась. Он взял ее за руку. Ладонь была сухая и теплая, мозолистая, а не мягкая и шелковистая. Он держал ее, трогая и рассматривая каждую черточку. Было очень странно видеть ее такой — она казалась очень юной и незащищенной. Он откинул ее густые волосы с висков, потом бессознательно наклонился и поцеловал открывшееся место и сразу же ощутил сладкий укол желания.

«Я не стану этого делать, — подумал он. — Я не стану аннулировать этот брак, вот и все».

Придя к этому решению, он почувствовал себя гораздо лучше. Он не намерен снова разбираться в их отношениях. С него достаточно. Стоит ему начать думать об этом, как он снова станет злиться на себя, колебаться и, того и гляди, передумает. Она застонала.

Он погладил ее волосы.

— Спи, Сторм, спи, chere, — нежно сказал он вполголоса. — Ш-шш, спи.

Ресницы Сторм затрепетали, и она с трудом приоткрыла глаза:

— Ох!

— Вам больно? Она сглотнула:

— Голова болит.

— Дать лауданума?

Она на мгновение прикрыла глаза.

— Да, пожалуйста.

Не вставая с места, Бретт приготовил капли: все необходимое стояло на прикроватном столике.

— Хотите надеть ночную рубашку или поспите в сорочке? Сторм задумчиво нахмурилась и вздохнула:

— Все равно.

Она ждала, что он будет делать дальше. Он слегка улыбнулся, подсунул под нее руку и приподнял, другой рукой поднес стакан к ее губам. Когда она допила, он отставил стакан.

— Вы не сердитесь? Бретт посмотрел на нее:

— Мы поговорим обо всем через несколько дней. Сторм, если вам ночью что-то понадобится, лауданум или другое, я буду там, за дверью.

Она прищурилась:

— Почему?

— Потому что именно там я сплю.

— Вы могли и одурачить меня, — проговорила она все еще слабым голосом, пытаясь приподнять подбородок.

К ее удивлению, Бретт не попался на удочку и не рассердился.

— Именно там я сплю, — твердо повторил он.

— Вы можете вернуться, — пробормотала Сторм. — К ней… я не возражаю.

Бретт почувствовал, что начинает злиться:

— Зачем вы меня так провоцируете?

— Очень красивая, — прошептала она и уснула.

Он нахмурился. Неужели она делала это намеренно? Неужели ей доставляет удовольствие с ним ссориться? Может, в этом все дело? Никогда ни одна женщина прежде намеренно не раздражала его, тем более все время. Но она отлична от любой другой женщины. Она совершенно и непоправимо особенная.

Он прошел в свою спальню, оставив дверь между комнатами открытой. Спать он не мог. Ночью он трижды подходил проверить, как она, и каждый раз она спокойно спала.

Сторм вздохнула. Ее ноздри щекотал запах кленового сиропа. Оладьи, подумала она. Мама делает самые вкусные оладьи… Она прислушалась, не слышно ли братьев, по крайней мере Рейза, который никогда не бывает спокойным, всегда дразнится, и сдержанного голоса Ника, и веселого — отца, и звона тарелок, и шагов. Запах усилился, и Сторм поняла, что проспала; было пора вставать, а она проспала свои утренние дела по дому. Но сегодня ее это не волновало: ей было удивительно уютно, надежно, она чувствовала себя любимой… Она потянулась, глубоко вздохнула, потянулась еще раз и открыла глаза.

На мгновение она совершенно растерялась, увидев смуглое, красивое лицо мужчины, стоявшего у ее постели с подносом в руках.

Потом на нее обрушилось осознание и вместе с ним ужасное, сокрущительное разочарование: она не дома. Она была здесь, замужем за этим мужчиной. Он ее недолюблювал, и у него была красивая любовница. Бретт.

— Доброе утро, — улыбаясь, сказал он.

Заметив, как он не спеша окинул ее взглядом, Сторм обнаружила, что скинула с себя покрывала. Она села, натянула их на себя и посмотрела на поднос у него в руках.

— Проголодались? Я принес вам завтрак. Он снова улыбнулся. У нее трепыхнулось сердце, и что-то теплое разлилось по всему ее телу.

— Умираю от голода, — подозрительно разглядывая его, призналась она.

Он осторожно поставил поднос на кровать:

— Почему вы так смотрите на меня? Хорошо спали?

— Как мертвая, — пробормотала она, отводя взгляд. Почему он смотрит так, словно пытается разглядеть, что у нее в душе? И вообще, почему он здесь?

Бретт усмехнулся:

— Наша кухарка делает лучшие оладьи в городе.

— Пахнет великолепно, — сказала она и принялась есть. Заметила, что он за ней наблюдает, и тут же пожалела, что не успела умыться и причесаться. Наверное, ее прическа похожа на воронье гнездо. Она снова взглянула на него: он все еще не сводил с нее взгляда, сидя у ее колен. — Я так странно выгляжу?

— Что?

— Вы все время меня разглядываете. Он чуть заметно лениво улыбнулся:

— Самое обычное дело для мужчины — разглядывать красивую женщину. Она покраснела.

— Бретт, — запротестовала она.

— Доедайте.

Она снова принялась за еду, теперь уже совсем в расстроенных чувствах. Зачем он сказал такую откровенную неправду? Что у него на уме — обезоружить ее перед тем, как начать отчитывать за вчерашнюю выходку?

Вернулся ли он к той женщине прошлой ночью?

— Как вы сегодня себя чувствуете? — спросил он, когда она покончила с едой. Она отпила кофе:

— Прекрасно, — и глубоко вздохнула: — Отлично, давайте покончим с этим.

— Простите?

Она вызывающе вздернула голову:

— Я знаю, почему вы здесь.

— О? — Он приподнял бровь в этой своей возмутительной, полной превосходства манере.

— Чтобы устроить мне взбучку. Он улыбнулся:

— Вы любите схватки, вот в чем дело!

— Только когда мой противник — вы. Он нахмурился:

— Я принес вам завтрак, и именно поэтому я здесь. Ну и еще для того, чтобы узнать о вашем самочувствии.

Она испытующе посмотрела ему в глаза:

— Завтрак могла принести Бетси.

— Большинство жен пришли бы в восторг, если бы их мужья приносили им завтрак в постель.