Пролог

Винчестер, год 1076-й от Рождества Христова

Мальчик поглубже зарылся в солому и натянул на голову тонкое шерстяное одеяло. Холод зимней ночи, проникавший в помещение сквозь неплотно притворенную дверь, пробирал его до костей. Вот уже три недели он находился при дворе короля Вильгельма. Сверху доносились пьяные крики, брань и хохот. Жесткая соломинка больно колола его щеку. Он зажмурился и глубоко вздохнул, борясь с подступавшими слезами. Перед его мысленным взором одна за другой вставали картины недавнего прошлого — залитые солнцем луга Нортумберленда, лица отца, братьев и матери. Матери, которая так горько плакала, когда он покидал свой дом, сопровождаемый людьми короля.

— Никогда не плачь, сынок! — наставлял его отец. — Настоящие мужчины не льют слезы, запомни это. Жить при королевском дворе — большая честь для тебя. Надеюсь, ты сумеешь держаться там мужественно и достойно и не посрамишь моего имени.

— Обещаю вам это, милорд, — серьезно ответил мальчик.

О, если бы он мог знать тогда, какой гнетущей и мучительной окажется тоска по дому, которая сжимала его сердце днем и ночью, какой нестерпимой пыткой станет для него одиночество среди всех этих чужих, равнодушных, недоброжелательных людей!

— Эй, проснись!

Стивен откинул край одеяла и сел на своем соломенном ложе. Рядом с ним, пытливо заглядывая ему в лицо, стоял Дункан Кэнмор. Сын короля Шотландии Малькольма и его первой жены Ингеборг был лишь несколькими годами старше Стивена. Вильгельм Завоеватель держал его при своем дворе в качестве заложника. Положению этого мальчишки, чей отец вел нескончаемые войны с королем, было трудно позавидовать, но сочувствие к нему зачастую боролось в душе Стивена с неприязнью, которую юный шотландец внушал всем без исключения своими злыми шутками, грубостью и высокомерием.

— Его высочество желает видеть тебя. Да ты, никак, ревел? — с ухмылкой спросил Дункан.

— Я уже не маленький, чтобы плакать, — гордо вскинув голову, ответил Стивен, которому не так давно минуло шесть лет. — Скажи лучше, да побыстрее, зачем это я понадобился принцу? Ведь тебе это наверняка известно.

— Откуда же мне об этом знать? Разве станет он посвящать меня в свои дела? — пожал плечами Дункан, опуская голову, чтобы скрыть злорадную усмешку, которая, однако, не ускользнула от внимательного взгляда Стивена и заставила его внутренне насторожиться. От дальнейших расспросов он, однако же, решил воздержаться. Ему было ясно одно: встреча с принцем и его друзьями не сулила ему ничего хорошего, иначе Дункан вел бы себя совсем по-другому. С тяжелым сердцем, предчувствуя недоброе, он заторопился вслед за Дунканом, который стремительно двинулся к выходу из комнаты.

В огромном зале, освещенном множеством факелов, Руфус Рыжий пировал со своими друзьями. На коленях принца в неловкой, напряженной позе сидел мальчишка, одетый в платье простолюдина. Он затравленно озирался по сторонам, явно рассчитывая при первой же возможности удрать подальше от принца и его хмельных товарищей. Руфус то и дело поглаживал его по кудрявой голове. Увидев Стивена, принц встал из-за стола, резко столкнул мальчишку с колен так, что тот едва не грохнулся оземь, и нетвердой походкой двинулся навстречу новому гостю.

— А-а-а, красавчик Стивен! — воскликнул он. Глаза его загорелись от радостного предвкушения. Пухлые алые губы раздвинулись в плотоядной усмешке, обнажив два ряда крупных белых зубов. — Поди сюда, мой милый, и отведай сладкого вина из моего кубка!

Стивен, охваченный смятением и ужасом, вспомнил, что отец, отправляя его ко двору, настойчиво и строго наказывал ему остерегаться тех, кто расточает ласки не девицам и дамам. а маленьким мальчикам. Кажется, граф Нортумберлендский назвал их тогда содомитами. Стивен понимал, что ему следует бежать отсюда что есть духу, но ноги его словно приросли к полу. Он не мог поверить, что принц, которого он считал своим единственным другом при дворе, способен причинить ему зло. После разговора с Дунканом он смирился с мыслью, что скорее всего станет нынче ночью объектом какой-нибудь безобидной шутки, вынужден будет принять участие в нелепых забавах подвыпивших приятелей Руфуса, но никак не ожидая, что наследник престола замыслил вовлечь его в порок, о котором отец отзывался с презрением и непритворным ужасом.

— Нет, благодарю вас, ваше высочество, — с трудом пробормотал он. Язык повиновался ему так же плохо, как и ноги и судорожно прижатые к груди руки.

— Да ну же, не упрямься! Поди сюда! Ведь не съем же я тебя, в самом деле. Экий ты строптивый. — В голосе принца Стивен уловил нотки раздражения. Дело принимало совсем скверный оборот. Он ни в коем случае не хотел утратить расположение Руфуса, но в то же время не мог даже помыслить о том, чтобы уступить его домогательствам.

— Боже, смилуйся надо мной, помоги мне, — беззвучно взмолился он.

— Оставь его в покое, слышишь, Вилл! — невесть откуда взявшийся рыжеволосый мальчишка, в чертах которого угадывалось явное сходство с принцем, подбежал к Стивену и решительно встал с ним рядом. Стивен с робкой надеждой взглянул в его открытое веснушчатое лицо и снова перевел взор на Руфуса.

— Как ты смеешь вмешиваться в мои дела, Генрих? — сердито одернул его принц и сдвинул густые брови.

Младший сын короля улыбнулся брату холодной, презрительной улыбкой.

— Неужто ты так глуп, что готов соблазнить будущего графа Нортумберленда, который может через несколько лет стать твоим союзником?

В это мгновение Стивен осознал, что в действительности принц никогда не питал к нему дружеских чувств. Приязнь Руфуса, которой он так дорожил, которая скрашивала его тяжкую жизнь при дворе и смягчала горечь разлуки с родителями, на деле была лишь одним из проявлений позорного, противоестественного влечения, которое с первых дней знакомства питал к нему наследник престола. Горечь этого внезапного открытия была столь велика, что глаза Стивена наполнились слезами, сдержать которые было выше его сил.

— Ну, берегись! — проревел принц и замахнулся на Генриха. Тот ловко увернулся от оплеухи, схватил Стивена за руку, и оба они что было духу понеслись прочь. Слезы Стивена иссякли так же внезапно, как и появились, и думал он теперь уже не о погибшей дружбе с принцем, не о коварстве и порочности Руфуса, а лишь о том, как бы побыстрее унести от него ноги. Добежав до просторного зала, мальчики в изнеможении опустились на ложе Стивена.

— Спасибо, — пробормотал Стивен и через силу улыбнулся своему спасителю.

— Не стоит. Скажи, неужто тебя и в самом деле до сих пор не предупредили, что мой брат вовсе не интересуется девчонками и путается с красивыми мальчиками? Да, кстати говоря, ты хоть вообще-то понимаешь, о чем идет речь?

— Да. Понимаю. Нет. Не предупредили, — отрывисто проговорил Стивен, отводя глаза, и вздохнул. Он испытывал мучительную неловкость, словно противоестественное влечение к нему Руфуса, которому он не поддался бы ни за что на свете, тем не менее делало его в некоторой степени сопричастным к порочным забавам принца. Больше всего на свете Стивену хотелось бы сейчас с головой погрузиться в лохань с теплой водой и натереть тело едким мылом, от которого так щиплет глаза. А потом удрать отсюда домой и никогда, никогда больше не видеть этих гадких, злых людей, среди которых у него нет, как оказывается, ни одного друга. Стивен снова горестно вздохнул:

— Он всегда был так добр ко мне. Я считал его своим другом, — голос его дрогнул. — Скажи, а почему ты вступился за меня?

— Во-первых, — неторопливо и рассудительно пояснил Генрих, — потому что терпеть не мог своего старшего братца и всегда рад насолить ему, а во-вторых, потому что ты — будущий Нортумберленд, и я желаю иметь тебя своим союзником, а не врагом. И с моей стороны было бы непростительной глупостью не оказать тебе нынче этой маленькой услуги.

— А что если бы я не был сыном графа Нортумберлендского? — и Стивен испытующе посмотрел в глаза маленького Генриха. Ему так хотелось верить, что хоть один из членов королевской семьи дружески расположен к нему.

— Тогда я поостерегся бы открыто вмешиваться в дела Вилла. — Видя, что слова его задели Стивена за живое, он снисходительно усмехнулся и добавил:

— Какой же ты еще, право, младенец!

— Но ведь мы с тобой ровесники! — возмущенно возразил Стивен. Нынешняя ночь оказалась слишком щедра на искушения, испытания и разочарования для будущего герцога Нортумберлендского. И потому, услыхав такое оскорбление из уст принца Генриха, он вновь едва не разрыдался. Это было уж слишком!

— Мне уже семь, и к тому же я рос при дворе, здесь, и в Нормандии. Я знаю многое, о чем ты даже не подозреваешь и уж, конечно, не догадываешься. Запомни на будущее: всякому, кто хочет уцелеть и удержать при себе то, чем он владеет, надо обзаводиться в первую очередь союзниками, а вовсе не друзьями!

— Я запомню это, Генрих. Спасибо, что не оставил меня в беде. Значит, мы с тобой теперь стали союзниками. И я отныне должен остерегаться принца, твоего брата, — Стивен удрученно кивнул и шмыгнул носом.

— Брось, не держи зла на Руфуса. Скорее всего он тебя больше не тронет. Ведь ты как-никак будущий Нортумберленд, хотя пока тебя и держат при дворе в заложниках. Но ведь иначе нельзя, и ты сам прекрасно это понимаешь, — и принц усмехнулся с видом явного превосходства.

— Я — заложник?! Да что ты такое говоришь?! А еще хвастался, будто знаешь все здешние дела и порядки как свои пять пальцев. К твоему сведению, я — придворный принца Вильгельма, представитель дома Нортумберлендов при его монаршей особе! — возмущению Стивена не было предела. Выходит, принц Генрих, похвалявшийся своей осведомленностью в интригах двора и обширным жизненным опытом, на деле оказался всего лишь самонадеянным хвастуном. — Ты, поди, спутал меня с Дунканом Кэнмором. Вот он-то уж точно заложник, тут я спорить с тобой не стану, — со снисходительной усмешкой добавил он.

Однако принц Генрих в ответ на это помотал головой и убежденно проговорил:

— Как бы не так! Король, мой отец, считает, что граф Нортумберленд слишком силен, а потому опасен, вот он и взял тебя в заложники, чтобы не ждать никаких неприятных сюрпризов со стороны графа. Вот видишь, я был прав: ты еще совсем дитя, раз не понимаешь таких простых вещей.

— Отец ни слова не сказал мне об этом, — с трудом выдавил из себя Стивен. Глаза его наполнились слезами, и он зажмурился, чтобы не дать им пролиться. Но через несколько мгновений тоска, охватившая его душу, сменилась безудержной яростью. Стивен сжал кулаки и стиснул зубы. В эту минуту он ненавидел всех: отца, Руфуса, Генриха, самого себя.

— Прости, если я причинил тебе боль, — произнес принц. — Но ведь все, что я сказал, правда, и тебе гораздо лучше знать ее, чем оставаться в неведении. Надеюсь, когда-нибудь ты оценишь и эту мою услугу.

— Спасибо, Генрих, — через силу пробор мотал Стивен.

— Эй, а ты, часом, не попытаешься сбежать? Ведь тогда и мне несдобровать.

— Не беспокойся, — тоном взрослого муж чины заверил его Стивен. — Я никогда не нарушу свой долг перед моим отцом и его величеством королем Вильгельмом.

Глава 1

Окрестности Карлайла, 1093-й год от Рождества Христова

Мэри, крадучись, миновала двор и, обогнув конюшню, во весь дух бросилась по узкой тропинке к ближайшему лесу. Собираясь на это первое в своей жизни любовное свидание, она приняла все меры предосторожности, чтобы не быть узнанной кем-либо из придворных, слуг или воинов отца. Вместо нарядной, затканной золотом туники она облачилась в платье из грубой шерсти, голову ее стягивала простая льняная лента. Она подпоясалась толстой веревкой и натянула на ноги темно-коричневые нитяные чулки. Через несколько дней, по желанию обоих семейств, она должна была сделаться женой Дуга Маккиннона. Торопясь на свидание с женихом, которого она горячо любила и который был товарищем ее детских игр, Мэри трепетала при мысли о том, какой суровой каре подвергнет ее отец, узнай он, что она в нарушение всех обычаев решилась на эту тайную встречу.

Мери углубилась в лес, отыскала едва вид-

Певшуюся в траве тропинку и что было духу помчалась вперед. Времени оставалось в обрез, и она не на шутку опасалась опоздать к назначенному часу. Зачем понапрасну заставлять Дуга тревожиться из-за нее? Она с досадой вспомнила, сколько драгоценных минут ушло у нее нынче на то, чтобы обмануть бдительность няни и под благовидными предлогами услать служанок прочь из своих покоев. К счастью, ей все же удалось пробраться в кладовую и там переодеться в крестьянское платье, а ведь именно эту часть своего смелого плана она считала самой трудновыполнимой. Но теперь приходилось бежать по лесу сломя голову, чтобы наверстать упущенное время.

Добравшись наконец до края большой поляны, Мэри споткнулась и едва не упала — подошвы ее грубых башмаков из свиной кожи скользили по влажной траве. Она схватилась за ветку дуба, удерживая равновесие, и прислонилась к его стволу, чтобы немного отдышаться. Вдруг неподалеку послышались мужские голоса. Несколько человек приближались к поляне из глубины леса. Первой мыслью Мэри было, что это Дуг со своими воинами решил пойти к ней навстречу. Голоса звучали все ближе, и через несколько мгновений Мэри различила грубую норманнскую речь. Она с ужасом поняла, что столкнулась с неприятельским отрядом, бесцеремонно вторгшимся в ее страну.

Мери больше не думала о свидании, об ожидавшем ее Дуге. Ей следовало тотчас же вернуться домой и известить отца о коварном нарушении норманнами того непрочного мира, который воцарился в этих краях два года тому назад, после того как Малькольм Кэнмор дал королю Руфусу клятву верности.

Мэри, скрытая толстым стволом дуба и густой листвой его нижних ветвей, отважилась бросить осторожный взгляд на поляну, которую теперь заполонили норманнские воины. Она с трудом верила своим глазам: не дожидаясь темноты, несколько дюжих нарушителей границы раскидывали походный шатер. Один из воинов, судя по всему, оруженосец, помог своему рослому господину спешиться. Придерживая стремя, он протянул руку, на которую оперся темноволосый великан. Приглядевшись, Мэри заметила, что всадник ранен: на его мускулистой левой ноге была видна запекшаяся кровь. Переведя взгляд на лицо великана, она тотчас же узнала его и едва не вскрикнула от удивления: границу Шотландии нарушил не кто иной, как сам Стивен де Уоренн, старший сын графа Нортумберленда!

Впервые Мэри увидела этого человека два года назад, в Эбернети, где ее отец был принужден дать королю Вильгельму клятву верности. Ей тогда удалось уговорить своего брата Эдгара взять ее, переодетую в костюм пажа, на эту торжественную и мрачную церемонию. Она отчетливо помнила, как бросила быстрый взгляд из-под низко надвинутого на лоб берета на этого угрюмого великана, злейшего врага ее отца, и как грудь ее внезапно стеснило дотоле неведомое ей чувство.

Теперь, скрытая листвой, Мэри не сводила пристального взгляда с лица де Уоренна. Он казался ей зримым олицетворением зла, безжалостным, беспощадным чудовищем, свирепым зверем. Несмотря на боль, которую не могла не причинять ему рана, он даже не изменился в лице, слезая с лошади, и Мэри склонна была увидеть в этом лишнее доказательство его бесчеловечности, его полного бесчувствия, глубокого равнодушия ко всему на свете, в том числе и к собственной плоти. «Да, — подумала она, сжимая кулаки, — только таким и может быть этот лютый враг ее отца, этот кровавый захватчик, этот ублюдок Стивен де Уоренн!»

Пока Мери с ненавистью оглядывала Стивена де Уоренна, над походным шатром взвилось знамя Нортумберленда: кроваво-красная роза на фоне поперечных полос черного, белого и золотого цветов. Два рыцаря-оруженосца, поддерживая Стивена под руки, ввели его в шатер и уложили на постель.

Мэри внимательно следила за действиями неприятельских воинов, выбирая удобный момент, чтобы незаметно покинуть укрытие. Все он занимались обычными делами: кто разводил костер, кто расседлывал лошадей или складывал на середину поляны боевые щиты, копья и секиры. Внезапно резкий порыв ветра взметнул листву прямо над головой Мэри. Она бесшумно отпрянула назад, но было уже поздно. Взоры двух оруженосцев обратились к дубу, под которым она стояла. Мэри подобрала подол своего платья, повернулась и бросилась бежать в спасительную чащу леса.

— Эй! Стой, девчонка! Слышишь? — раздались ей вдогонку грубые окрики. Заслышав позади себя топот тяжелых солдатских башмаков, Мэри побежала еще быстрее, но, споткнувшись о торчавший из земли корень, упала ничком. В ту же минуту чьи-то сильные руки схватили ее за плечи и талию, оторвали от земли и поставили на ноги. Она молча, с ненавистью взглянула на воинов и закусила губу. Пораженные ее красотой, норманны на несколько мгновений лишились дара речи. Густые светлые волосы Мэри мягкими локонами спускались на покатые плечи, ее зеленые миндалевидные глаза в обрамлении черных ресниц поражали своей глубиной и блеском, ярко-алые губы оттеняли матовую белизну лица. Быстро придя в себя, солдаты принялись отчаянно спорить о том, кому из них достанется юная пленница. Их перебранка должна была неминуемо перейти в драку. Мэри ждала этого момента, чтобы снова попытаться спастись бегством.

Глаза ее торопливо перебегали с одного искаженного злобой и вожделением лица на другое, и она едва удерживалась от того, чтобы начать подзадоривать пленивших ее норманнов. Но удача была нынче явно не на ее стороне. Драка между солдатами так и не состоялась, и помешало ей не что иное как внезапное появление на пороге походного шатра самого Стивена де Уоренна.

— В чем дело? — властно спросил он.

— Похоже, парням будет с кем поразвлечься нынче ночью, — ухмыльнулся один из оруженосцев, вышедших из шатра на поляну вслед за своим господином.

— Приведи ее сюда, Нейл! — скомандовал Стивен, возвращаясь в шатер.

— Похоже, наш господин вовсе не так плох, как нам казалось! — подмигнув воинам, заметил тот, кого де Уоренн назвал Нейлом.

— Нет! — крикнула Мэри. — Подите прочь, норманнские свиньи! Немедленно отпустите меня, а не то вам придется худо! Вы слышите?!

Но, невзирая на пронзительные крики и отчаянное сопротивление Мэри, Нейл схватил ее поперек туловища и поволок к шатру. Внутри палатки из грубого брезента было тесно, темно и душно. Когда глаза Мэри немного привыкли к полумраку, она разглядела просторное ложе из звериных шкур, на котором, опираясь спиной о кожаное седло, сидел Стивен де Уоренн. Всю одежду его составляла короткая туника с запачканным кровью подолом. Раненая нога его была небрежно замотана тряпьем.

Мэри знала, что ждет ее в ближайшие часы, если только она не придумает, как найти выход из создавшегося ужасного положения и избежать уготованной ей позорной участи. Из-за наряда, в который она нынче облачилась, этот сброд примет ее за простолюдинку и учинит над ней насилие. Она станет игрушкой в руках всех этих воинов, начиная, судя по всему, с их предводителя.

— Ты можешь идти, Нейл, — бросил оруженосцу Стивен, сопроводив свои слова коротким кивком.

— Нет! Не уходите! — взмолилась Мэри.

Но оруженосец, не обратив на ее слова ни малейшего внимания, поспешно удалился, низко поклонившись своему господину, и Мэри осталась наедине с де Уоренном.

— Не прикасайтесь ко мне! — взвизгнула она, закрывая лицо узкими ладонями, стоило ему поднять правую руку и поманить ее к себе.

— Подите сюда.

Голос его звучал на удивление ровно и бесстрастно. Мэри оцепенела от ужаса. Ей казалось, что, предложи он ей сейчас беспрепятственно покинуть свой лагерь, она и тогда не смогла бы сделать ни одного шага, ни единого движения…

— Женщина, вы слышали меня? Немедленно подойдите ко мне! Я не привык повторять свои приказания.

— Что… что вы хотите от меня? — сдерживая рыдания, спросила Мэри.

— Неужто вам невдомек? — насмешливо процедил он. — Или вы не видите, что я ранен? Как любая женщина, вы наверняка умеете врачевать раны. Вот и принимайтесь за дело. Займитесь тем, чему вас учили.

Мэри решила было, что ослышалась. Страх, который буквально парализовал ее минуту назад, уступил место надежде. Быть может, ей все же удастся не только избежать надругательства над собой, но и обрести свободу? Надежда придала ей сил и уверенности. Она несмело шагнула к ложу, не сводя пытливого взгляда с лица раненого норманна.

— Хорошо, будь по-вашему, — кивнула она, старательно подражая выговору простолюдинки. — Только пообещайте сразу же отпустить меня и не чинить мне обиды! Тогда я промою и перевяжу вам рану, как учила меня крестная.

— Это еще что за разговоры? — Стивен не верил своим ушам. — Вы, никак, решили торговаться со мной? Учтите, это может вам дорого обойтись.

— А отчего бы мне и не поторговаться с вами? — с деланной невозмутимостью спросила Мэри, хотя внутри у нее все сжалось от нового приступа страха.

Стивен мрачно усмехнулся и покачал головой. В глазах его блеснул недобрый огонь.

— Сильные, отважные мужчины, которые осмелились бы говорить со мной подобным тоном, не увидели бы рассвета следующего дня! Не советую и вам продолжать в том же духе.

Мэри не могла отвести взгляда от его горевших гневом глаз. От страха ноги ее снова сделались ватными. Сердце ее гулко стучало в груди, и его неистовые удары отдавались в висках и горле. Она провела языком по пересохшим губам и, собрав все свое мужество, хрипло спросила:

— Вы что же, хотите, чтоб я померла со страху? А кто тогда обиходит вашу рану?

— Будь вы мужчиной, я поговорил бы с вами иначе! — все с той же угрозой произнес он.

Мэри ни на минуту не забывала о том, что перед ней — злейший враг ее отца, ее семьи, ее народа. Она твердила себе, что ни в коем случае не должна поддаваться страху и слабости. Ей следовало бороться с ним до конца, до победы с помощью того оружия, которым она располагала.

—  — Так вы принимаете мои условия или нет? — спросила она, опуская взор.

— Одно из двух, — сердито пробормотал Стивен, — или вы безнадежно тупы, или отчаянно храбры. А возможно, и то и другое вместе. Подобное встречается не так уж редко. Хорошо, будь по-вашему. Сделайте то, о чем я вас прошу, и убирайтесь восвояси.

Мэри понимала, как глупо было полагаться на слово этого коварного, жестокого норманна, в руках которого она очутилась по своей собственной неосторожности, но другого выхода у нее не было. Она приблизилась к нему, едва дыша от волнения и страха.

— Где вы получили эту рану? Неужто на границе снова началась война? — еле слышно спросила она, продолжая изображать из себя наивную простушку.

— На охоте. Немного повздорил с одним диким кабаном, — усмехнулся он.

Мэри не сводила глаз с его голого бедра. Рана, наспех обвязанная тряпьем, сквозь которое уже начала просачиваться кровь, находилась лишь в нескольких дюймах от темного треугольника меж его ног. Мэри вспыхнула до корней волос, так, что на глаза ее навернулись слезы смущения, потупилась и принялась дрожащими руками теребить концы своего веревочного пояса.

Внезапно Стивен схватил ее за плечи и, приподняв, словно пушинку, прижал к своей обнаженной груди.

— Чего же вы ждете? — раздраженно спросил он.

Лишь теперь Мэри заметила, что зрачки его темных глаз сузились от боли, а высокий загорелый лоб покрыли капельки пота. Она подавила в себе вспыхнувшее было чувство сострадания к раненому великану. Разве могла она поддаваться жалости? Ведь Стивен де Уоренн не моргнув глазом мог уничтожить всех ее близких, весь ее народ. Она молча кивнула, и он разжал объятия. Мэри опустилась на колени у ложа и принялась неторопливо, ловкими и уверенными движениями снимать с бедра Стивена пропитанную кровью повязку.

Рваная, хотя и неглубокая рана все еще кровоточила. Мэри потянулась к лохани с водой, стоявшей на низком табурете. Возле лохани стояла небольшая миска с щелочным мылом.

— Вам будет больно, так что вы уж потерпите, сделайте милость, — пробормотала она, и в голосе ее послышались нотки сочувствия.

Стивен спокойно выдержал ее взгляд. В полумраке шатра глаза его казались такими же темными, как и вившиеся крупными кольцами волосы, которые обрамляли высокий лоб. Лишь теперь Мэри отдала себе отчет в том, что любуется его мужественной красотой. Она с досадой тряхнула головой, отгоняя от себя столь неуместные мысли, и стала осторожно промывать рану.

Когда с этим было покончено, она неуверенно проговорила:

— Края раны следовало бы стянуть нитью… Так полагается… Но у меня…

— В сундуке позади вас есть игла и льняные нитки, — невозмутимо отозвался он. — Но только попробуйте струсить и вонзить иглу не в кожу, а в открытую рану. Если у вас дрогнет рука, тогда вам уж точно не поздоровится!

— С чего бы это мне трусить? Я к таким делам привычная, — бойко солгала Мери. — Может, вы пьете вина? Тогда вам будет не так больно…

Стивен насмешливо изогнул бровь.

— Выходит, вы не такая уж бессердечная особа, какой желаете казаться?

— А вот уж это не ваша забота! — вспыхнув, с неподдельным негодованием выпалила она.

Мэри умело и быстро зашила рану, стараясь не думать, какую боль должен при этом испытывать распростершийся на ложе человек. Сделав последний стежок, она стянула нить узлом и перекусила ее своими жемчужными зубами. Все это время она чувствовала на себе взгляд Стивена, а подняв голову, встретилась с ним глазами. Он улыбнулся ей углами губ. В ответ на это Мэри нахмурилась и отвернулась в сторону. Лишь теперь она заметила, что край короткой туники де Уоренна завернулся, обнажив его чресла. Быстрым движением она поправила ему подол туники и принялась бинтовать раненую ногу чистой льняной тряпицей.

Как только Мери закончила свою работу, соединив концы повязки узлом, Стивен схватил ее за подбородок, пристально взглянул ей в глаза и произнес:

— Вы одеты как крестьянка, но разговариваете, да и держите себя, как истинная леди.

Мэри онемела от ужаса, а тем временем ее мучитель все так же неторопливо продолжал:

— Я никогда еще не видел простолюдинки с таким нежным, благородным и изысканно красивым лицом. А какие у вас ручки! Тонкие, белые, холеные!

Мэри тщетно подыскивала слова для ответа, который рассеял бы все его подозрения, а он, словно наслаждаясь ее замешательством, с притворным добродушием произнес:

— Волосы ваши источают аромат драгоценных благовоний, и я не удивлюсь, если под этим грубым платьем окажется белое, благоуханное тело… Вот мы сейчас и проверим это!

Мэри отпрянула назад, но было уже поздно: Стивен пружинисто вскочил со своего ложа, обхватил ее за плечи и приподнял подол ее домотканого платья.

— Выходит, я был прав! — удовлетворенно проговорил он и принялся поглаживать ладонью ее бедро.

— Нет! Нет! Клянусь вам! Я вам все объясню! — крикнула Мэри и попыталась было вырваться из его объятий. Но Стивен лишь крепче прижал ее к себе.

— Какая гладкая, нежная кожа, — бормотал он изменившимся голосом, и Мэри, несмотря на всю ее неопытность, безошибочным чутьем женщины угадала, что он охвачен властным, непреодолимым желанием обладать ею. В это же мгновение она с ужасом почувствовала, что вся ее ненависть к этому человеку внезапно улетучилась без следа, вытесненная вожделением, готовностью ответить на его страсть и безраздельно принадлежать ему. Она ощущала прикосновение его горячих губ к своей шее, его рука скользнула вверх по ее бедру к ягодице, затем переместилась к лону, и Мэри склонила голову на грудь де Уоренна, издав глухой стон.

Стивен приблизил губы почти вплотную к ее уху и, не меняя интонации, прошептал:

— Так кто же вы на самом деле, миледи? И кто послал вас шпионить за мной? Отвечайте без утайки, ведь я все равно сумею узнать правду о вас.

Глава 2

Мэри снова попыталась высвободиться из его объятий, но Стивен лишь крепче сжал ее бедро своими сильными пальцами, а другой рукой обхватил ее талию. Он притянул ее к себе так близко, что Мери едва не ударилась лбом о его подбородок.

Стивену стоило немалого труда сдержаться, чтобы не овладеть ею здесь же, немедленно, ибо страсть, которую разожгла в его теле эта красавица куртизанка, властно требовала утоления. Но он не был бы сыном своего отца, если бы в подобной ситуации пошел на поводу у своих сиюминутных желаний. С тех пор, как в возрасте тринадцати лет он получил рыцарские шпоры, всеми его действиями руководили неуемное честолюбие и глубокая преданность интересам престола. Прежде всего следовало, не дав красотке опомниться от испуга, заставить ее рассказать всю правду о себе и своих сообщниках. Ведь если врагам удалось узнать о его местонахождении, то и тщательно скрываемые ото всех планы короля оказывались под угрозой.

— К-как вы сказали? Шпионить? — с трудом выдавила из себя Мэри.

— Не прикидывайтесь глупее, чем вы есть. Пора бы уже понять, что я не поддамся на эту нехитрую уловку. Вы прекрасно расслышали и поняли мой вопрос, мадемуазель, так что извольте ответить на него, — холодно процедил он.

Чтобы не дать волю обуревавшему его желанию, он осторожно опустил ее на ложе из шкур, а сам остался стоять, возвышаясь над ней, словно грозный и безжалостный исполин, изваянный из камня, словно неумолимый судья, вознамерившийся обличить ее в страшных грехах. Ему было досадно от мысли, что эта совсем еще юная девушка, которой на вид никак нельзя было дать больше пятнадцати-шестнадцати лет, такая стройная и красивая, такая отважная, — всего лишь беспутное существо, продающее свое тело любому, кто готов щедро оплатить ее любовь.

— Так кто же подослал вас сюда? Монтгомери? Роджер Бофор? Его величество? Или это новая затея принца Генриха? Мне необходимо теперь же узнать правду об этом. Отвечайте!

— Никакая я не шпионка! С чего вы, скажите на милость, это взяли? — выдохнула Мэри. Она была настолько ошеломлена внезапной атакой де Уоренна, что ей никак не удавалось собрать воедино разбегавшиеся мысли. Надо было во что бы то ни стало выиграть время, и Мери продолжала следовать взятой на себя роли недалекой, робкой и запуганной девицы из простого сословия. Но он ведь станет требовать правдивых ответов на вопросы о ее жизни, о близких и друзьях, о причинах ее появления в лесу. И вопросы эти не должны застать ее врасплох.