Питт начал переминаться с ноги на ногу, провел рукой по последним прядям засалившихся волос, извлек задубевший локон, цеплявшийся за левое ухо.

– Вообще-то она их обычно подписывает.

– Обычно? Но на этот раз подписи не было?

– Я уже сказал вам об этом, инспектор.

– Однако вам не показалось нужным перепроверить бюллетень?

– Я не стал проверять.

– А почему, мистер Питт?

– Времени не было. Я и так опаздывал, спешил на игру. Почему я должен был обратить особое внимание на эту справку? Я просто подумал, что Мэттью Уотли опять взялся за свое, как и три недели назад. Подумал– опять он симулирует, надо с ним разобраться. И об этом тоже позабыл. Можете арестовать меня за это, инспектор.

– Что было три недели назад?

– Он принес мне справку об освобождении. В тот раз она была подписана Лафленд и мальчик доставил мне ее самолично. На мой взгляд, он просто прикидывался, напустил на себя больной вид и покашливал, но если Лафленд приняла все за чистую монету, мне ли об этом судить? Я взял справку, и он пошел.

– Куда пошел?

– В постель, полагаю. В свою комнату. Или в комнату для домашних заданий. Понятия не имею. Я за ним не следил.

– На мой взгляд, повторная справка об освобождении всего через три недели после первой, к тому же в отличие от прежней неподписанная, могла бы возбудить в вас некоторые подозрения, мистер Питт.

– Ну вот, не возбудила. Я только глянул на нее и бросил к прочему мусору. – Питт взял со стола кусок мела и принялся катать его по ладони, подталкивая большим пальцем. Снаружи послышался звонок, предупреждающий за пять минут о начале урока.

– Вы сказали, что уже опаздывали. Но ведь дело было после ланча. Или вы куда-нибудь отлучались?

– Я был у себя, в «Галатее». Я… – Он тяжело вздохнул, но взгляд его оставался твердым, и голос звучал агрессивно. – Ладно, если вам обязательно это знать, я поссорился с женой. Пока скандалил, совсем забыл о времени. Я бы и не заглянул в свой ящик и понятия бы не имел об этой бумажке, но я прихватил из дома пачку бумаг, а когда глянул на башенные часы, понял, что не успею отнести их в свой кабинет, и свернул в учительскую. Мне нужно было примчаться на площадку, пока мальчики не начали ее перепахивать.

– Что уж такого страшного, если б вы и опоздали на пару минут? Неужели вам было необходимо все бросить и бегом бежать на площадку?

– Локвуд не прощает опозданий. Тем более в моем положении, когда жена то и дело прикладывается к бутылке… Сказать по правде, инспектор, у меня были в тот момент дела поважнее Мэттью Уотли.

Снаружи в холле собирались ученики. Сержант Хейверс не отступала от двери. Глянув в ее сторону, Питт резко бросил кусок мела на стол.

– У меня урок! – напряженно проговорил он. Линли спокойно продолжал:

– Насколько я понял, вы с мистером Локвудом не очень-то ладите.

Под глазом Питта задергалась жилка, и то был самый красноречивый ответ.

– Локвуд хочет вышвырнуть меня отсюда, я не вписываюсь в вымечтанный им образ Бредгар Чэмберс. Он добирается до меня с первого дня, как сделался директором.

– Но до сих пор так и не смог вас уволить.

– Несмотря на мою супружницу и на мой внешний вид, я хороший преподаватель. Мои ребята сдают выпускной экзамен на отлично. Ему приходится мириться со мной – со мной и с тем обстоятельством, что мне известно о нем куда больше, чем другим преподавателям. – Питт явно рассчитывал продолжить разговор на эту тему, и Линли охотно подыграл ему:

– А именно?

– Мне известно его прошлое, инспектор. Уж я- то постарался все разнюхать. Он хочет меня сожрать, а я не собираюсь так просто сдаваться. У меня в рукаве кое-что припрятано на случай, если совет попечителей поднимет вопрос о моей профессиональной пригодности.

Да уж, Питт умел разыгрывать свои козыри, добиваясь максимального эффекта. Вероятно, так он вел себя и с начальниками, и с коллегами. Вряд ли это снискало ему особые симпатии.

– Мистер Питт, у вас вот-вот должен начаться урок, – напомнил ему Линли. – Мы бы гораздо быстрей закончили этот разговор, если б вы говорили по делу.

– А никакого дела и нет, инспектор. Просто я в курсе того, как скверно Локвуд учился в университете Сассекса, как состоял домашним учителем при трех молодых леди, пока не женился на Кейт, знаю и о том, что из последней муниципальной школы, которая решилась предоставить ему пост Директора, коллеги выжили его, поскольку он учинял им разнос всякий раз, когда они хоть на йоту отступали от правил. О, Локвуд с радостью выгнал бы меня отсюда, если б только мог надеяться, что при этом я придержу язык и не поведаю все это совету попечителей.

– Да, вы и впрямь нарыли немало.

– Я бываю на конференциях преподавателей, общаюсь с коллегами. Многие люди любят поговорить. Я люблю слушать.

– Но ведь Бредгар Чэмберс довольно престижная школа. Как Локвуд ухитрился стать здесь директором, если его недостатки настолько перевешивают достоинства?

– Кое-что приукрасил, кое-что подтасовал. Не боялся шагать по трупам, не брезговал лизать зад, кому следует.

– Вы имеете в виду Джилса Бирна?

На лице Питта выразилось угрюмое одобрение.

– Да, вы времени зря не теряли. Браво! Вы знаете, каким образом Мэттью Уотли получил стипендию совета попечителей? Он ведь вовсе не лучший из кандидатов, отнюдь нет. Вполне заурядный мальчик. Милый, приятный, но в смысле способностей – ничего особенного. У нас было с полдюжины куда более достойных соискателей. Решающее слово принадлежит директору. Джилс Бирн выдвинул кандидатуру Мэттью, и Мэттью получил место в школе. Локвуд отплатил Джилсу за услугу, Бирн в очередной раз показал другим членам совета, какой властью он обладает в Бредгар Чэмберс. Так уж он устроен – да и мы все тоже. Власть – это наркотик. Отведал хоть раз, и снова тянет.

Да, к Питту этот афоризм вполне применим. Знание– сила, и он пустил в ход всю имевшуюся в его распоряжении информацию, чтобы очернить директора, словно, втаптывая в грязь репутацию своего противника, он набивал себе цену, словно, сменив предмет разговора, он мог рассчитывать, что допрос не затронет неприятную, болезненную для него самого тему.

– Вы поменялись дежурствами с Джоном Корнтелом, – сказал Линли. – С какой целью?

– Моя жена хотела съездить на спектакль в Кроули. Я хотел ей угодить, вот и попросил Джона поменяться.

Надеялся, что она хоть один выходной не будет пить, подумал Линли и продолжал:

– Какую пьесу вы смотрели?

– «Занят в ином месте». – Питт усмехнулся, словно только теперь осознав совпадение. – Довольно старый спектакль, но мы никогда его прежде не видели.

– Это было в пятницу вечером или в субботу?

– В пятницу.

– А в субботу?

– Ничего особенного. Сидели вечером дома. Смотрели телевизор, читали. Даже обменялись парой слов.

– Видели ли вы в эти дни Эмилию Бонд? В пятницу, в субботу?

Этот вопрос явно чем-то заинтересовал Питта. Он по-птичьи наклонил голову набок.

– Ночью не видел. Днем– разумеется. Она тоже живет в «Галатее». Я все время наталкиваюсь на нее. Однако в те два вечера я ее не видел, более того, ее дверь была закрыта, когда я обходил дортуары. – Питт подметил, как насторожился Линли, и добавил подчеркнуто:– Я непременно проверяю, все ли в порядке у моих девочек, инспектор. Как-никак, я отвечаю за это общежитие и за ученицами пристально слежу.

– Вот как? Питт побагровел.

– Я вовсе не это имел в виду.

– Вы бы лучше объяснили, что вы имели в виду, – предложил Линли.

Из-за двери донесся громкий хрипловатый смех. Старшеклассники явно теряли терпение. Ни Линли, ни Хейверс даже не посмотрели в ту сторону, словно и не собирались впустить в класс учеников Коуфри Питта.

– От девочек в школе только лишние неприятности, инспектор. Это провокация, соблазн. В прошлом году двоих пришлось исключить за непристойное поведение. Одну из них застали с садовником – можете вы себе это представить? – а вторую родители поспешили забрать от греха подальше, якобы перевели в другую школу. —Он коротко фыркнул. – Я говорю только о «Галатее». Один Господь ведает, что творится в «Эйрене».

– Возможно, беда в том, что пансион возглавляет мужчина, а не женщина, – высказал свое мнение Линли. – Вам трудно следить за девочками, это задевает их чувства.

– Все было бы куда проще, если б Эмилия Бонд добросовестно относилась к своим обязанностям. Но я ни в чем не могу положиться на нее, приходится все делать самому.

– Как же вы это делаете?

– Меня семнадцатилетние соплюшки не волнуют! – прорвало наконец Питта. – Какое отнощение все это имеет к гибели Мэттью Уотли? Я встречался с ним только на спортплощадке. Шли бы куда подальше и приставали бы с вопросами к тому, кто может рассказать вам поболе моего, инспектор! Вы зря тратите и мое, и ваше время. Я не слишком-то разбираюсь в процедуре дознания, но, на мой взгляд, вам бы следовало поискать человека, интересующегося мальчиками этого возраста. Честное слово, я вам ничем помочь не могу. Не знаю, кто у нас подходит под это описание. Одно могу лишь сказать… – Он вдруг умолк и сосредоточенно свел брови.

– Мистер Питт? – поторопил его Линли.

– Боннэми, – словно решение загадки произнес он.

– Я уже слышал это имя. Мэттью навещал отставного военного, это входило в его обязанности «добровольца Бредгара». Почему вы упомянули о нем?

– Я руковожу добровольцами. Я хорошо знаю полковника. Сколько ребят мы ни посылали к полковнику, ни один не получил приглашения явиться во второй раз, а Мэттью приглянулся ему с первого взгляда.

– И вы считаете, что полковник Боннэми проявляет нездоровый интерес к маленьким мальчикам?

Питт коротко покачал головой:

– Нет, но если кто-то здесь, в школе, преследовал Мэттью, он мог довериться полковнику.

Да, подумал Линли, такую возможность ие стоит сбрасывать со счетов, но нужно отметить так-же, с какой ловкостью и настойчивостью Питтт пускает во время беседы одну дымовую завесу за другой: то разговор сворачивает на прошлое Алана Локвуда, то возникают какие-то намеки на Джилса Бирна, потом выясняется, что и у Эмилии Бонд рыльце в пушку, а теперь вот полицейские получили совет обратиться к полковнику Боннэми. Вновь и вновь люди, живущие в Бредгар Чэмберс, дают даже слишком много информации, будто пытаясь за видимой готовностью помочь скрыть несмываемое пятно вины и личной ответственности. Линли обернулся к Хейверс, упорно охранявшей вход.

– Впустите ребят, – скомандовал он. Барбара распахнула дверь. Четверо учеников, трое юношей и одна девушка, вошли разом, не глядя ни на своего преподавателя, ни на детективов, – они потихоньку, лукаво перемигиваясь, посматривали назад, в коридор. Вслед за ними хотела войти еще одна девушка, но тут за ее спиной возникла уродливая горбатая фигура в черном капюшоне с безобразно размалеванным лицом.

– Святилище! – проревел горбун, хватая девушку и перебрасывая ее через плечо. – Эсмеральда! Святилище! – Парень поднялся на пару ступенек, но под тяжестью своей ноши пошатнулся и рухнул на колени, не выпуская, однако, добычу из рук. Наклонившись над ней, он потерся лицом о шею девушки, смачно поцеловал ее, нахально вымазав помадой и гримом и кожу, и свитержертвы.

Ребята захохотали.

– Отпусти! – вопила пленница.

– Достаточно, мистер Причард, – произнес Коуфри Питт. – Мы все потрясены вашим искусством. Спасибо хоть за то, что ваш фильм остался немым.

Клив Причард разжал руки. Девушка скатилась с его плеча на пол. Невысокая ростом, непривлекательная – лицо костлявое, с острыми чертами, все в веснушках. Линли припомнил, что уже видел ее в химической лаборатории на уроке Эмилии Бонд.

– Ах ты, мелкий!.. – Она судорожно ощупывала свой желтый свитер. – Что ты наделал?! Теперь его в чистку отдавать!

– Тебе понравилось, – возразил снисходительно Причард. – Так близко к мужчине ты еще не бывала.

– Я тебя! – Она уже вскочила на ноги.

– Довольно! – Питту даже не пришлось повысить голос. Ученики, видимо, давно были знакомы с этой интонацией. – Причард, идите и смойте с себя этот нелепый грим. Даю вам десять минут. К завтрашнему дню подготовите восемь страниц перевода в качестве штрафа за потрясающее развлечение, которое вы нам устроили. Дафна, вы тоже пойдите и приведите себя в порядок.

– И это все? – завопила Дафна, сжимая кулаки. Лицо ее сморщилось, глаза превратились в щелочки. – Восемь страниц перевода? И это– все наказание?! Можно подумать, он будет переводить. – Не дожидаясь ответа, разъяренная девица прошипела Кливу: – С дороги, ублюдок! – И прошествовала мимо него к выходу.

Линли быстро глянул в сторону Барбары, но, сержант не нуждалась даже в таком намеке. Она сразу же ухватилась за представившийся ей шанс и последовала по пятам за жертвой Квазимодо.

Обычно Барбара Хейверс без зазрения совести использовала миг эмоционального потрясения, чтобы выудить у человека полезную для расследования информацию, однако, идя за Дафной по коридору, а затем по невысокой лестнице к туалету, она чувствовала, как ей не хочется злоупотреблять состоянием этой девочки. Что ни говори, человек невольно испытывает сочувствие к товарищу по несчастью, а она (пусть Барбара и не желала признаться в этом даже самой себе) не могла не видеть некое свое подобие в этой девочке-коротышке с тусклыми волосами, сутулыми плечами и впалой грудью. Между ними не было ни физического сходства, ни классового (даже в приступе ярости воспитанница Бредгара сохраняла акцент, ясно говоривший о ее принадлежности к элите), однако обе они были неудачницами, одиночками, не приживающимися в своей социальной среде.

Стоя на пороге туалетной комнаты, Барбара наблюдала, как девушка наполняет раковину водой. В комнате пахло дезинфекцией, было очень холодно. На краю раковины лежал маленький скользкий брусок мыла. Дафна намылила руки и, морщась, принялась оттирать с шеи размазавшийся грим.

– Ублюдок, – шипела она сквозь стиснутые зубы, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Маленький грязный ублюдок.

Подойдя к ней, Барбара протянула девушке аккуратно сложенный платочек.

– Вот, потрите, – предложила она.

Дафна коротко поблагодарила и принялась тереть кожу.

– Он что, всегда так себя ведет?

– Почти всегда. Жалкий тип. Готов на все, лишь бы привлечь к себе внимание.

– Чье?

Прополоскав платок, Дафна принялась за свой свитер.

– Чье угодно. Подонок. Ненавижу. – Она быстро, яростно моргала.

– Часто он так набрасывается на вас?

– Клив может наброситься на кого угодно. Мне достается больше других, потому что у меня нет… Грязный ублюдок. Мерзавец. Воображает себя героем-любовником.

– Знаю я такую породу.

– Он прикидывается, будто все это милые шутки. Дескать, я просто дура набитая, потому и не смеюсь вместе со всеми. А на самом деле, когда он повалил меня, он притиснул меня так, чтобы я… чтобы я почувствовала, какой большой у него…– Дафна с силой прикусила губу. – Вот что ему нужно. Ох, меня от него с души воротит. – Она снова согнулась над раковиной. Прямые жидкие волосы упали на лицо, почти полностью скрыв его.

Барбаре было достаточно услышанного. Причард, мучитель по натуре, выбрал Дафну себе в жертвы.

– Почему ты никому об этом не скажешь?

– А кому?

Это короткий вопрос был полон горечи, но для Барбары именно он был подходящим началом для важного разговора. Лишь бы только не обнаружить своего жадного интереса.

– Не знаю. Я никогда не училась в закрытой школе. Но если ты не хочешь поговорить с кем-нибудь из взрослых– это я вполне могу понять, это ведь так неприятно, – ты бы могла поделиться с ] кем-нибудь из учеников, префектов, кто пользуется влиянием.

– С Чазом Квилтером, нашим святым префектом, звездным мальчиком? Не смешите меня! Все они заодно. Всем им главное – соблюсти видимость. Каждый прикидывается, и Чаз ничем не лучше – он еще почище других.

– Неужели он хуже Клива Причарда? Не может быть!

– А вот и может. Еще как. По-моему, лицемерие гораздо страшнее обычного хамства. – Дафна резко откинула волосы со лба.

Барбара постаралась не обнаружить удивления.

– Лицемерие? – переспросила она. Ничего не вышло. Едва прозвучал этот вопрос, как девушка опомнилась и оборвала разговор. Даже в этой ситуации воспитанная традицией верность сотоварищам оказалась сильнее потребности отомстить. Сложив платок, она вернула его Барбаре:

– Спасибо. Свитер уже не отчистить, но хотя бы шею я оттерла.

Не было смысла продолжать игру в прятки. Хейверс решилась спрашивать напрямую– доверие девушки ей завоевать так и не удалось, так что терять нечего.

– Вы проходите курс химии в старшем шестом классе у мисс Бонд, верно?

– Да.

– А живете вы?..

– В «Галатее».

– Мисс Бонд—помощница заведующего «Галатеей». Вероятно, вы с ней хорошо знакомы.

– Не более, чем другие ученики.

– Вы имеете в виду Чаза? Или Брайана Бирна? Этот вопрос явно озадачил Дафну.

– Я ничего такого не имела в виду. Мисс Бонд хорошо относится ко всем нам.

– Вы ведь то и дело сталкиваетесь с ней в пансионе, так?

– Ну да, может быть. То есть нет. Не знаю, право. Встречаемся в коридоре. Я как-то не задумываюсь об этом.

– В прошлые выходные вы ее видели? Теперь девушка поняла, к чему дело клонится.

Она отвела взгляд от лица Барбары, с тоской посмотрела вдаль.

– Мистер Питт уже ждет меня. Спасибо большое за платок.

Барбара пропустила ее, позволила ей уйти, а сама призадумалась над полученной информацией. Только одна реплика Дафны по-настоящему заинтересовала ее: девушка упомянула о лицемерии Чаза. С той самой минуты, как детективы вошли в «Эреб-хаус» и обнаружили царивший там беспорядок, они поняли, что старший префект не справляется со своими обязанностями. И те слова, брошенные через плечо опаздывавшим на урок учеником– «пошел ты, Чаз», – тоже свидетельствовали о том, что авторитет префекта серьезно подорван, однако до сих пор они не понимали, какая язва разъедает отношения между учениками. Теперь болезнь была названа. Имеет ли она какое-то отношение к смерти Мэттью Уотли?

Полковник Эндрю Боннэми жил вместе с дочерью примерно в миле от деревушки Киссбери. Вдоль дорожки жались друг к другу пять коттеджей, жилище Боннэми отделяла от соседей давно нуждавшаяся в стрижке изгородь. Как и остальные коттеджи, домик Боннэми был невелик: деревянный фундамент, известковые стены, покрытые облупившейся белой краской. Все свидетельствовало о старости и упадке, на поверхности стен ветвились глубокие трещины. Дом осеняла тень высоких раскидистых каштанов. Ветки, отходившие под прямым углом от ствола, провисали и скребли черепицу крыши.

Подъехав по узкой дорожке к самому дому, Линли и Хейверс заметили женщину, спускавшуюся по невысокому холму к заднему двору и саду. Полинявшая, довольно тонкая юбка плохо сочеталась с ветровкой, застегнутой под самым подбородком, и тяжелыми рабочими ботинками. В одной руке она несла садовые ножницы и грабли, другой тащила за собой большой пакет для мусора. Женщина подошла поближе, и Барбара разглядела на ее лице следы засохшей грязи. По-видимому, она только что плакала, слезы оставили бороздки под глазами и на щеках. На вид ей было около сорока.

При виде Линли и Хейверс женщина прислонила мешок с мусором к сложенным в штабель дровам и направилась к ним. Ножницы и грабли она по-прежнему сжимала в руках. Линли отметил, что она не надела перчатки для работы в саду, руки ее были в мозолях, под ногтями чернела въевшаяся грязь.

Линли предъявил ей свое удостоверение, назвал свое имя и имя сержанта Хейверс.

– Вы Джин Боннэми? – уточнил он. – Мы пришли поговорить с вами и вашим отцом насчет Мэттью Уотли.

Женщина кивнула. Горло ее судорожно сжималось, но она не сумела удержать жалобный стон.

– Я позвонила утром в школу, хотела предупредить, что сегодня заеду за ним попозже. Трубку взял мистер Локвуд. Он и сказал мне. По вторникам Мэтт всегда приходил к нам. К моему отцу. Наверное, и ко мне тоже, но до сегодняшнего дня я даже не понимала, как привязалась к нему. – Джин поглядела на инструменты, которые все еще держала в руках. Между зубцами грабель застряли комья земли и сломанные ветки. – Так внезапно. Словно гром с ясного неба. Как он мог умереть, такой молодой?

Линли догадался, в какой форме Локвуд сообщил Джин Боннэми о смерти мальчика.

– Мэттью Уотли был убит, – пояснил он.

Женщина резко вскинула голову. Она попыталась повторить за ним страшное слово, но не смогла и выговорила лишь:

– Когда?

– В пятницу или в субботу. Мы будем знать точно после вскрытия.

Джин пошатнулась, выпустила из рук грабли, уронила ножницы и в поисках опоры ухватилась рукой за ствол каштана.

– Мистер Локвуд ничего мне… – В голосе ее зазвучал гнев. – Почему он ничего мне не сказал?

На этот вопрос можно было подобрать с десяток вероятных ответов. Не стоило углубляться в это. Линли интересовало другое:

– Что именно он вам сказал?

– В сущности, ничего. Сказал, что Мэттью умер. Подробности пока неизвестны и руководству школы. И быстро закончил разговор, обещал позвонить мне, как только сможет «предоставить полный отчет». Сказал, он предупредит нас о дате похорон, чтобы мы с отцом могли проводить его. – Глаза ее набухли слезами, Джин с трудом сдерживала их. – Убит? Такой милый, такой нежный мальчик! – Рукавом ветровки она яростно вытерла влажное лицо, размазав грязь, испачкав свою одежду. Она почувствовала это, поднесла к глазам почти черные ладони и пробормотала: – Ну и видок у меня. Я работала в саду. Хотела чем-то заняться. Папа не говорит со мной. Он… Мне нужно было выбраться из дому, хоть ненадолго. Садом давно пора заняться. Нам обоим надо было побыть в одиночестве. Он еще не знает худшего. Как я скажу ему?

– Придется сказать. Он должен это знать. Нам надо расспросить его о мальчике. Мы не сможем этого сделать, не сказав полковнику все как есть.

– Это убьет его. Вы думаете, я преувеличиваю, драматизирую? Поймите, инспектор, мой отец – тяжело больной человек. Вас в школе не предупредили об этом?

– Я знаю только, что визиты зачитывались Мэттью как работа в «Добровольцах Бредгара».

– Десять лет назад, когда он был со своим полком в Гонконге, у отца случился инсульт. Он вышел в отставку. Мама к тому времени уже умерла, поэтому он приехал ко мне. С тех пор у него было еще три удара, инспектор. Каждый раз врачи боялись за его жизнь, но он выкарабкался. А я… Мы уже так давно живем вместе. Я не могу даже думать о том, что когда-нибудь… – Она с трудом сглотнула.

– Но ведь он уже знает, что мальчик умер, что же может быть хуже? – со свойственной ей прямотой произнесла Барбара Хейверс.

Джин вынуждена была согласиться с ней. Подумав, она кивнула головой и попросила Линли:

– Только позвольте мне самой. Вы подождете минутку?

Линли не возражал. Женщина повернулась, прошла по деревянным мосткам вдоль стены дома и скрылась за дверью.

– Неужели Локвуд рассчитывал еще долго скрывать правду? – возмутилась Хейверс, обернувшись к Линли.

– Видимо, он пытается, насколько это возможно, оттянуть скандал.

– Но это же нелепо! Газетчики вот-вот обо всем разнюхают, если еще не узнали. Тринадцатилетний мальчик убит, его пытали, бросили совершенно раздетым на кладбище в десятках миль от школы. Извращение, гомосексуализм, садизм, похищение, бог знает, что еще тут замешано. До каких пор Локвуд мог держать все это в секрете?

– Полагаю, его совершенно не беспокоит, станет ли эта история достоянием публики, лишь бы она не затронула Бредгар Чэмберс. Он бы с готовностью поделился этой информацией с прессой, если б ему гарантировали, что не укажут название школы, но поскольку на это и надеяться нечего, он пытается утаить правду хотя бы от тех, кто не связан непосредственно с делом.

– И все ради репутации своей драгоценной школы? – презрительно осведомилась Барбара.

– Ради себя самого. Локвуд не так глуп, Барбара. Все его будущее зависит от того, удастся ли ему сохранить свое доброе имя, свою репутацию, а и то, и другое полностью зависит от состояния дел в Бредгар Чэмберс.

– Так что если выяснится, что в убийстве виновен человек, которого сам Локвуд облек полномочиями…

– Ему будет нелегко объяснить свою ошибку совету попечителей.

– Его могут уволить? Впервые в истории Бредгар Чэмберс директор уходит в отставку, а не умирает на своем боевом посту?

– Можно и так сказать, – скупо улыбнулся Линли.

Джин Боннэми окликнула их с порога:

– Мы ждем вас, инспектор.

Если б наружный вид коттеджа не выдавал его возраст, его разоблачила бы кухня, с низким потолком, под которым, как в пятнадцатом веке, пересекались дубовые балки. Это помещение имело неправильную форму, окна без занавесок были утоплены в стены толщиной не менее двенадцати дюймов. Войдя в эту комнату, следователи словно отступили назад в прошлое, когда жизнь была отнюдь не столь комфортабельной и хорошо устроенной. Однако Линли показалось, что примитивный быт вполне устраивает Джин Боннэми. На очаге стоял большой котел, судя по запаху, с супом из свежих овощей. Хозяйка приостановилась, помешала свое варево почерневшей от долгой службы деревянной поварешкой и по узкому коридору с низким потолком провела полицейских в гостиную.

Эта комната находилась в полном распоряжении отца. В центре комнаты стоял огромный старинный портшез, его тяжелые парчовые занавески давно выцвели. На полках хранились воспоминания о службе в Гонконге: фотографии кораблей в гавани на закате, внушительная коллекция резного нефрита и еще одно собрание – резьба по слоновой кости. Даже большой камин был преображен в китайском стиле – на нем горделиво стоял дракон с картонной головой и телом из красного шелка. Такие твари возглавляют шествие при праздновании китайского Нового года.

В музейной атмосфере тем не менее ощущался тяжелый собачий дух. Виновник этой вони, черный седеющий ретривер со слезящимися от старости глазами развалился на одеяле поближе к электрическому теплу. Он лениво приподнял голову при виде Линли и Хейверс и со вздохом уронил ее на подстилку.

Полковник Боннэми сидел рядом с собакой в инвалидном кресле спиной к двери. Перед ним на журнальном столике стояли шахматные фигурки. Партия осталась недоигранной, второго игрока не было.

– Пришли следователи, папа, – окликнула его Джин.

– Черт бы их побрал, – отвечал полковник Боннэми. Речь его после всех инсультов оставалась внятной.

Дочь подошла к инвалидному креслу и решительно ухватила его за рукоятки.

– Конечно, папа, – ласково отозвалась она, разворачивая отца лицом к комнате и стараясь при этом не задеть шахматный столик.

Джин Боннэми предупредила посетителей о болезни отца, но не подготовила их к шокирующему зрелищу, которое являл собой старый вояка. Даже если б он не превратился в развалину, красавцем его назвать было бы трудно: из обоих ушей торчала длинная седая щетина, лысую голову испещрили большие темные пигментные пятна, похожие на лишаи, нос раздулся, левую ноздрю уродовала примостившаяся на ней бородавка. Долгая болезнь тоже не пошла на пользу его наружности. Паралич поразил левую сторону тела, мышцы лица навеки свела сардоническая усмешка, левая рука ссхолась в птичью лапку, ногти глубоко вросли в кожу. Хотя в электрическом камине докрасна раскалилась спираль, старик сидел перед ним в теплых ботинках, шерстяных брюках и толстой фланелевой рубашке, укрываясь мохеровым пледом.

– Прошу вас, инспектор, прошу вас, сержант, садитесь, – хлопотала Джин Боннэми. Убрав с дивана стопку газет, она вернулась к отцу и подкатила его кресло поближе к полицейским, потом принесла для себя плетеное кресло, стоявшее возле столика с шахматами, и села рядом с отцом, положив ладонь на подлокотник его кресла. Она так и не вымыла руки после работы в саду. Но рядом со скрюченной птичьей лапкой, в которую превратилась рука ее отца, ее собственная кисть казалась грубой и поразительно живой.

– Как вы связались с «Добровольцами Бредгара»? – начал разговор Линли. – Мистер Питт дал мне понять, что Мэттью был не первым учеником Бредгара, появившимся в вашем доме.

– Все остальные идиоты, – буркнул полковник, закашлявшись и хватаясь здоровой рукой за подлокотник кресла. Рука заметно дрожала.

– Папа бывает таким букой, – вступила в беседу дочь. – Да, папа, и даже не спорь. Сам знаещь. Я подумала, было бы хорошо, если б он мог общаться с кем-нибудь еще, а не только со мной. В церкви висело объявление насчет «Добровольцев Бредгара», я позвонила в школу и договорилась о помощи. Это было прошлой весной.

– Все они идиоты, кроме Мэтта, – повторил отец, не поднимая головы.

– У нас их перебывало шестеро или семеро. Всех возрастов, и мальчики, и девочки. Ни один не прижился, кроме Мэтта. Они с папой сразу поладили.

– Сегодня, – окрепшим голосом подхватил полковник, – сегодня он должен был прийти к нам, Джинни. Шахматы все еще стоят так, как мы их оставили в прошлый вторник. Как мы их оставили. А вы говорите, – тут он с усилием приподнял голову и поглядел на Линли серыми, проницательными глазами, – вы говорите – его убили. Убили?!

– Да. К несчастью. – Линли наклонился вперед. Он слышал, как сержант Хейверс быстро пролистывает свой блокнот. – Его нашли в Стоук-Поджесе. Его бросили там голым, со следами пыток на теле. Вся его одежда осталась в школе.

Полковник быстро обдумал услышанное.

– Кто-то из сотрудников, – заключил он. – Какой-нибудь затаившийся извращенец, прикидывающийся святее Папы Римского. Так вы считаете?

– Мы еще не пришли ни к какому выводу. Сперва дело выглядело так, словно Мэттью пытался удрать, ловил попутную машину и нарвался на садиста, который пытал его и, позабавившись, убил.

– Этот мальчик не стал бы убегать. Мэтт Уотли был настоящим борцом. – Старик попытался поудобнее натянуть прикрывавший колени плед. Дочь наклонилась помочь ему, подоткнула концы пледа ему под ноги. – Не в том смысле, какой они придают этому слову в школе. И тем не менее он был борцом.

– А в каком смысле?

Полковник Боннэми выразительно ткнул себя пальцем в висок: