— У них испортились отношения. Не знаю, почему.

— Она не говорила?

— Я не спрашивал.

— Ваша жена знала об этом романе?

— Как раз поэтому я из него и выпутался. Мне пришлось признаться. Это страшно огорчило Эллисон… и я, между прочим, до сих пор об этом сожалею, но я хотя бы смог покончить с Габби. И поклясться Эллисон, что больше не буду иметь ничего общего с Габби. Только если мне придется видеться с нею и с Хью вместе. Во время встреч английской сборной и потенциальных спонсоров.

— И это обещание вы не сдержали, так?

— Вы ошибаетесь. С тех пор как закончился наш роман, я видел Габби только в компании с ее мужем. Пока она не позвонила мне в среду вечером. — Он с несчастным видом уставился в пол. — Она нуждалась в моей помощи. И я оказал ей эту помощь. И она была… она была благодарна.

— Стоит ли спрашивать, в какой форме выразилась ее благодарность? — вежливо поинтересовалась Хейверс.

— Черт, — прошептал Моллисон и заморгал. — Это случилось не в среду вечером. Тогда я с ней не виделся. Это было в четверг днем. — Он поднял голову. — Она была расстроена. Практически в истерике. Это была моя вина. Я хотел как-то помочь ей. Все получилось само собой. Мне бы не хотелось, чтобы Элли узнала.

— К вопросу о предоставленной вами в среду вечером помощи, — сказал Линли. — Вы помогли ей с ночлегом?

— Да, в Шеперд-Маркете. У меня там квартира, которую я снимаю вместе с тремя другими ребятами из Эссекса. Мы пользуемся ею, когда… — Он снова повесил голову.

— Хотите трахнуть кого-нибудь, помимо собственных жен, — устало сказала Хейверс.

Моллисон не отреагировал. Только проговорил столь же устало:

— Когда она позвонила в среду вечером, я заверил ее, что договорюсь, чтобы она пожила в этой квартире.

— Как она туда попала?

— Мы оставляем там ключи. В том здании, у консьержа. Чтобы наши жены… Вы понимаете.

— А адрес?

— Мне придется проводить вас туда. Простите, но иначе она вас не впустит. Даже не ответит на звонок.

Линли поднялся. Моллисон и Хейверс тоже встали. Линли сказал:

—Ваша ссора с Флемингом. Из-за которой вы звонили ему в среду вечером. Она, видимо, не имела отношения к пакистанцу, игравшему за Мидлсекс?

— Она была связана с Габби, — ответил Моллисон. — Тогда, после игры, мы выпили в баре на стадионе. Я уже знал — слухи пошли, — что Флеминг собирается развестись и жениться на Габби. Я и сам мог тогда на ней жениться, но не захотел, а теперь, когда другой… меня заело.

— Собака на сене, — вставила Хейверс.

— Именно. Ну я и намекнул, что тоже был близко знаком с Габриэллой, и не я один. Флеминг и вида не подал, что понял, ушел из бара раньше меня, но остался на стадионе. Подкараулил на стоянке и неожиданно набросился. Не знаю, ее ли честь он защищал или просто срывал на мне злость, но если бы не сторож, сегодня вы расследовали бы мое убийство. Поэтому Кен и поехал в Спрингбурн выяснять с ней отношения.

— Вы знали, что он туда едет.

— Знал.

— Что там произошло?

— Габби сама вам расскажет, — ответил Моллисон.

Моллисон привел их на Шеперд-стрит, дом оказался в двух шагах от того места, где они поставили «бентли». Там, напротив цветочного магазина, витрины которого были заполнены ирисами, розами, нарциссами и гвоздиками, он нажал на кнопку звонка в квартиру, отмеченную только номером 4, без каких-либо других опознавательных знаков. Моллисон немного подождал и дал еще два звонка.

Через мгновение домофон ожил и Моллисон сказал:

— Это Гай.

Загудел замок, и Моллисон открыл дверь, говоря Хейверс и Линли:

— Не наседайте на нее. Вы увидите, что в этом нет необходимости.

Он провел их по коридору и вверх по короткой лестнице — в мезонин. Там Моллисон толкнул чуть приоткрытую дверь и позвал:

— Габби?

— Я здесь, — послышался ответ. — Жан-Поль вымещает на мне свою агрессивность. О-ох! Поосторожней! Я не резиновая.

«Здесь» оказалось гостиной сбоку от входной двери. Мягкая мебель была сдвинута к стене, чтобы освободить место для массажного стола. На нем на животе, частично прикрыв наготу простыней, лежала смуглая от легкого загара женщина. Она была миниатюрной, но с соблазнительными формами. Голова ее была повернута к обращенному во двор окну.

— Ты не предупредил меня звонком, — проговорила она сонным голосом под руками Жан-Поля, с головы, увенчанной чалмой, до ног облаченного в белое и трудившегося над правым бедром Габриэллы. — М-м-м. Это чудесно, — прошептала она.

— Я не мог.

— Правда? И почему же? Тебя снова терзала эта ведьма Эллисон?

Моллисон вспыхнул.

— Я тут кое-кого привел, — сказал он. — Тебе нужно с ними поговорить, Габби. Извини.

Голова с гривой волос цвета спелой пшеницы медленно повернулась. Взгляд голубых глаз, окаймленных густыми темными ресницами, переместился с Моллисона на Хейверс и Линли и задержался на последнем.

— И кто же эти «кое-кто», которых ты привел? — спросила она.

— Они нашли машину Кена, Габби, — сказал Мол-лисон. — Искали тебя и уже прочесали Мейфер. Для нас обоих будет лучше…

— Ты хочешь сказать, будет лучше для тебя. — Габриэлла Пэттен не отрывала глаз от Линли. Она подняла ногу и покрутила ступней. Возможно, расценив это как указание, Жан-Поль схватил ее ногу и принялся массировать — начав от пальцев и продвигаясь к своду стопы. — Прекрасно, — промурлыкала она. — Ты превратил меня в топленое масло, Жан-Поль.

Деловитая ладонь массажиста двинулась вверх по ноге — от лодыжки до бедра.

—Vous avez tort7, — резко выразил он свое несогласие. — Вот здесь, мадам Пэттен. Это место вдруг напряглось. Как камень. Сильнее, чем раньше, напряглось. Гораздо сильнее. И здесь, и здесь. — Он неодобрительно прищелкнул языком.

Линли почувствовал, как его губы расползаются в улыбке, которую он изо всех сил постарался сдержать. Жан-Поль оказался эффективнее детектора лжи.

Внезапно Габриэлла стряхнула с себя руки массажиста и сказала:

— Думаю, на сегодня хватит.

Она села, свесив ноги со стола. Простыня упала до талии. Жан-Поль поспешно накинул на плечи Габриэлле большое белоснежное полотенце. Она не спеша задрапировалась в него, как в саронг, и пока Жан-Поль складывал массажный стол и двигал на место мягкую мебель, Габриэлла подошла к сервировочному столику, стоявшему в двух шагах от посетителей. На нем в тяжелой стеклянной вазе лежали всевозможные фрукты. Она выбрала апельсин и вонзила в его кожуру наманикюренные ногти. В воздухе разлился характерный аромат. Габриэлла принялась чистить апельсин, вполголоса бросив Моллисону:

— Спасибо, Иуда.

— Не надо, Габби. Ну что я мог сделать? — простонал Моллисон.

— Не знаю. Почему не спросил своего личного адвоката? Уверена, она была бы счастлива тебе помочь.

— Ты не можешь оставаться здесь вечно.

— Я и не собираюсь.

— Им нужно с тобой поговорить. Нужно узнать, что случилось. Им надо докопаться до истины.

— Правда? И когда же ты решил поиграть в осведомителя?

— Просто расскажи им, что произошло, Габби, когда Кен приехал в коттедж. Расскажи им то, что рассказала мне. Это все, что они хотят знать. И тогда они уедут.

— Гай, — требовательно протянула она.

— Все получится, — мягко отозвался он. — Обещаю. Просто скажи правду. Сделаешь?

Если я заговорю, ты останешься?

Мы уже решили этот вопрос. Я не могу. Ты знаешь.

— Я не имею в виду потом. Я имею в виду сейчас. Пока они будут здесь. Ты останешься?

— Эллисон думает, что я поехал в спортивный центр. Я не мог сказать ей, куда… Габби, мне нужно возвращаться.

— Пожалуйста, — проговорила она. — Не заставляй меня снова переживать это в одиночку. Я не буду знать, что сказать.

— Просто скажи правду.

— Помоги мне сказать ее, прошу тебя. — Она взяла его за руку. — Я не задержу тебя, Гай. Обещаю.

Казалось, что Моллисон оторвал от нее взгляд только усилием воли.

— Я могу потратить не больше получаса.

— Спасибо, — вздохнула она. — Я оденусь. — Проскользнув мимо них, она исчезла в спальне и закрыла за собой дверь.

Жан-Поль деликатно удалился. Остальные прошли в гостиную. Барбара села в одно из кресел у окна, выходившего во двор, сбросила на пол сумку и, закинув ногу на ногу, принялась покачивать ногой в грубом ботинке.

Поймав взгляд Линли, она закатила глаза. Линли улыбнулся. Пока что сержант проявляла удивительную сдержанность. Ведь женщин типа Габриэллы она обычно готова была растерзать, прихлопнуть как мух.

— Все не так, как кажется, — с жаром проговорил Моллисон.

— Что именно? — осведомился Линли.

— Ей не все равно.

— Что не все равно? — спросила Хейверс.

— То, что случилось с Кеном. Она так ведет себя — будто ей все равно — из-за той ссоры в среду. Из-за того, что он ей наговорил. Что сделал. Ей больно, и она не хочет этого показывать. А как бы вы поступили на ее месте?

— Думаю, что со следователями по делу об убийстве я вела бы себя осторожнее, — сказала Хейверс. — Особенно, если бы оказалась, как это стало известно, последней, кто видел труп до того, как он превратился в труп.

— Она ничего не сделала. Она просто сбежала. И у нее была на это причина, если хотите знать правду.

— Ее-то мы и ищем.

— Отлично. Потому что я рвусь сообщить ее вам. К ним вновь присоединилась Габриэлла Пэттен.

Она встала в дверях гостиной, как картина в раме — черные леггинсы, расшитый тропическими цветами топ на бретельках и черный прозрачный блузон; когда она двинулась к дивану, свободный блузон стал подрагивать и колыхаться. Расстегнув изящные золотые застежки, Габриэлла скинула черные сандалии и, забравшись на диван с ногами, разместилась в уголке. Розовый лак на ее ухоженных ногтях был одинаковым на руках и ногах. Она бегло улыбнулась Моллисону.

— Ты чего-нибудь хочешь, Габби? Чаю? Кофе? Колы?

— Мне достаточно и того, что ты здесь. Такая пытка переживать все это снова. Слава богу, ты остался. — Дотронувшись ладонью до места рядом с собой, она спросила: — Сядешь со мной?

Вместо ответа Моллисон уселся на диван на очень точно выбранном расстоянии в восемь дюймов от Габриэллы: достаточно близко для того, чтобы оказывать поддержку, находясь в то же время вне пределов ее досягаемости. Интересно, для кого эта демонстрация — для полиции или Габриэллы. Сама она как будто этого не замечала. Расправила плечи, выпрямилась и сосредоточила свое внимание на полицейских, тряхнув мягкими кудрями, падавшими ей на плечи.

— Вы хотите знать, что случилось в среду вечером, — сказала она.

— С этого можно начать, — отозвался Линли. — Как и с того, что было раньше.

— Рассказ будет коротким. Кен приехал в Спрингбурн. Мы страшно поругались. Я уехала. Я понятия не имею, что случилось потом. В смысле, с Кеном. — Вытянув руку вдоль спинки дивана, она положила голову на руку и наблюдала, как сержант Хейверс шуршит своим блокнотом, — Это необходимо? — спросила она.

Сержант Хейверс продолжала шуршать. Нашла нужную страницу и, лизнув кончик карандаша, застрочила в блокноте.

— Я спрашиваю… — начала Габриэлла.

— У вас произошла ссора с Флемингом. Вы уехали, — бормотала, записывая, Хейверс. — В котором часу?

— Вам обязательно записывать?

— Это наилучший способ сохранить достоверность показаний.

Габриэлла посмотрела на Линли, ожидая, что он вмешается.

— Так что же относительно времени, миссис Пэттен? — спросил он.

Она помолчала, нахмурясь и по-прежнему глядя на Хейверс.

— Точно сказать не могу. Я не смотрела на часы.

—Ты позвонила мне около одиннадцати, Габби, — подсказал Моллисон. — Из телефонной будки в Большом Спрингбурне. Значит, ссора должна была произойти до этого.

— А когда приехал Флеминг? — спросил Линли.

— В половине десятого? В десять? Я точно не знаю, потому что гуляла, а когда вернулась, он уже был там.

— Вы не знали, что он приедет?

— Я думала, что он летит в Грецию. С этим… — она аккуратно расправила черный блузон, — со своим сыном. Он сказал, что у Джеймса день рождения, и он хочет восстановить с ним отношения, поэтому они летят в Афины. А оттуда — отправляются в плавание на яхте.

— Восстановить с ним отношения?

— Они не ладили.

— И каков же был источник их разногласий? — спросил он.

— Джеймс не мог смириться с тем, что Кен оставил его мать.

— Это вам Флеминг сказал?

— В этом не было необходимости. Джеймс был воплощенная враждебность, и не нужно иметь познаний в детской психологии, чтобы понять, почему он так относился даже к собственному отцу. Дети всегда цепляются за призрачную надежду, что их родители могут вновь воссоединиться. Ну а я же разлучница, инспектор. Джеймс обо мне знал. Знал, кем я прихожусь его отцу. Ему это не нравилось, и он давал отцу понять это всеми доступными ему способами.

— Мать Джимми говорит, что мальчик не знал о намерении отца жениться на вас. Она говорит, что никто из детей не знал, — сказала Хейверс.

— В таком случае, мать Джеймса кривит душой, — сказала Габриэлла. — Кен сообщил детям. И Джин тоже.

— Это по вашим сведениям.

— На что вы намекаете?

— Вы присутствовали, когда он говорил об этом своей жене и детям? — спросил Линли.

— У меня не было ни малейшего желания публично получать удовольствие от того, что Кен решил покончить со своим браком, чтобы соединиться со мной. Не было нужды и присутствовать, чтобы убедиться, что семье он все сообщил.

— Ну а не публично?

— Что?

— Не публично вы от этого получали удовольствие?

— До вечера среды я была от Кена без ума. Я хотела выйти за него замуж. Я бы сама покривила душой, если бы сказала, что недовольна усилиями, которые он предпринимает, чтобы нам соединиться.

— Как же вечер среды изменил данную ситуацию?

— Есть вещи, которые, будучи сказаны между мужчиной и женщиной, наносят непоправимый ущерб отношениям. Уверена, вы понимаете.

— Я попросил бы вас быть более конкретной, — сказал Линли.

— Не понимаю, каким образом подробный пересказ событий вечера связан с тем, что случилось потом.

— Это нам решать, — ответил Линли. — Ссора началась сразу же?

Габриэлла не ответила.

— Габби, скажи им, — с нажимом произнес Мол-лисон. — Все нормально. Тебе это не повредит.

Она тихонько рассмеялась;

— Ты говоришь так, потому что я не все тебе рассказала. Я не могла, Гай. И рассказать все теперь… — У нее задрожали губы.

— Хочешь, я уеду? — предложил Моллисон. — Или подожду в другой комнате. Или на улице…

Она наклонилась к нему, взяла его за руку, он на дюйм придвинулся к ней.

— Нет, — ответила она. — Ты — моя сила. Останься. Пожалуйста. — Она взяла его руку в свои. Глубоко вздохнула. — Хорошо, — сказала она.

Она надолго отправилась гулять, начала свой рассказ Габриэлла. Это входило в ее распорядок дня — две длительные прогулки, утром и вечером. В тот вечер она побродила по Спрингбурнам, пройдя не меньше шести миль энергичным, размеренным шагом. Вернувшись в коттедж «Чистотел», она обнаружила «лотус» Кена Флеминга на подъездной дорожке.

— Как я сказала, я думала, он улетел с Джеймсом в Грецию. Поэтому удивилась, увидев его машину. Но и обрадовалась, потому что мы не виделись с прошедшей субботы и я не надеялась увидеть Кена до его возвращения из Греции вечером в воскресенье.

Она вошла в коттедж, окликнула его. И нашла наверху, в ванной комнате, где он, стоя на полу на коленях, рылся в мусорной корзине. То же самое он уже проделал в кухне и в гостиной, оставив после себя вываленный из корзин мусор.

— А что он искал? — спросил Линли.

Это же интересовало и Габриэллу, но поначалу Флеминг ей не ответил. Вообще ничего не говорил. Покончив с мусором, он перешел в спальню и, сорвав с кровати покрывало и одеяло, начал исследовать простыни. Потом спустился в столовую, выставил в ряд на столе бутылки с напитками и изучил уровень жидкости в каждой из них. Затем, под непрерывный поток вопросов Габриэллы о том, что происходит, он вернулся в кухню и снова перерыл мусор.

— Я спросила, не потерял ли он что-нибудь, — сказала Габриэлла. — Он повторил вопрос и засмеялся.

Поднялся с пола, отшвырнул корзину и, схватив Габриэллу за руку, потребовал ответить, с кем она была. Он сказал, что Габриэлла оставалась в одиночестве с утра воскресенья и до вечера среды и что трудно поверить, чтобы она выдержала четыре дня без какого-нибудь раба мужского пола — ведь это ее всегдашняя манера, не правда ли? — так кто же приезжал? Не успела она ответить или поклясться в своей невиновности, как Флеминг бросился из коттеджа в сад, к компостной куче, и принялся в ней рыться.

— Он словно обезумел. Таким я его никогда еще не видела. Я умоляла его хотя бы сказать, что он ищет, чтобы я могла ему помочь, и он сказал… — Она поднесла руку Моллисона к своей щеке и закрыла глаза.

— Все хорошо, Габби, — сказал Моллисон.

— Нет, не хорошо, — прошептала она. — Его лицо исказилось до неузнаваемости. Я попятилась и спросила: «Кен, что это с тобой? Что такое? Ты можешь мне сказать? Ты должен мне сказать», и тут он… он подпрыгнул. Он буквально взвился в воздух!

Он перебирал прошедшие дни, спрашивая, чем она занималась все это время. Стал обвинять, что она уничтожила доказательства, если они вообще были. Возможно, других она и не заставляла надевать на себя резинку. Да, Габриэлла?

— Так что, роясь в мусоре… он на самом-то деле искал… как будто я… — Габриэлла умолкла.

— Думаю, мы уяснили себе картину. — Хейверс побарабанила карандашом по подошве ботинка. — Вы ссорились на улице?

Там все началось, отвечала Габриэлла. Сначала Флеминг обвинял, а Габриэлла отнекивалась, но это только раззадоривало его. Она заявила, что отказывается отвечать на смехотворные обвинения, и ушла в коттедж. Флеминг последовал за ней. Она попробовала запереться изнутри, но, разумеется, у него был ключ. Тогда она ушла в гостиную и попыталась заблокировать дверь, подставив под дверную ручку стул. Ничего не вышло. Флеминг налег на дверь плечом, стул упал. Флеминг ворвался в комнату. Габриэлла забилась в угол с каминной кочергой в руке. Она кричала, чтобы он не приближался, но он не обращал внимания на ее слова.

— Я думала, что ударю его, — призналась Габриэлла. — Но потом представила кровь, сломанные кости и на что это будет похоже, если я действительно ударю. — Она медлила в нерешительности, Флеминг приближался. Она снова предостерегла его и замахнулась кочергой. — И тут он внезапно опомнился, — сказала Габби.

Извинился. Попросил отдать ему кочергу. Пообещал, что не тронет ее. Признался, что до него дошли кое-какие слухи, ему кое-что рассказали, и с тех самых пор его одолевают мысли, вьются в голове, жалят, словно пчелы. Она спросила, что ему наговорили, какие слухи? Пусть он скажет, чтобы она могла оправдаться или объяснить. Он спросил, скажет ли она правду, если он назовет имя.

— Он казался каким-то жалким, — сказала Габ-риэлла. — Беспомощным и сломленным. Поэтому я опустила кочергу. Сказала, что люблю его и сделаю все, чтобы помочь ему преодолеть все его нынешние мучения, в чем бы они ни заключались.

Тогда он назвал Моллисона. Он захотел узнать первым долгом о Моллисоне. Она удивилась этому «первым долгом» и спросила, почему он так выразился. И он опять вспылил.

— Он вбил себе в голову, что у меня была тьма любовников. Мне пришлись не по вкусу все эти обвинения. Поэтому и я отплатила ему той же монетой — пересказала грязные слухи. О нем. О Мириам. На это он отреагировал. Скандал разгорелся с прежней силой.

— Что заставило вас уехать? — спросил Линли.

— Вот что. — Она отвела назад тяжелую массу волос. На шее с обеих сторон виднелись синяки, похожие на размытые чернильные пятна. — В какой-то момент я подумала, что он меня убьет. Он был не в себе.

— Защищая миссис Уайтлоу?

Нет. Он высмеял обвинения Габриэллы как полный абсурд. По-настоящему его волновало прошлое Габриэллы. Сколько раз она изменяла Хью? С кем? Где? Как все происходило? И нечего болтать, что был только Моллисон. Это звучит смехотворно. Последние три дня он провел в расспросах. Узнал имена, места. Для нее же лучше, чтобы сведения совпали.

— Это я виноват, — сказал Моллисон. Свободной рукой он опустил волосы Габриэллы, которые снова скрыли синяки.

— Как и я. — Габриэлла поднесла к губам руку Моллисона и сказала, уткнувшись в нее: — Потому что после нашего расставания я была в отчаянии, Гай. И занималась именно тем, в чем он меня обвинил. Конечно, он преувеличил. Кто смог бы все это проделать. Но кое в чем я преуспела. И не с одним любовником. Потому что была в отчаянии. Потому что мои брак оказался фикцией. Потому что я так по тебе тосковала, что хотела умереть, и поэтому, какая разница, что со мной было и чего не было?

— О, Габби, — проговорил Моллисон.

— Извините, — Она уронила руки на колени и, подняв голову, улыбнулась дрожащей улыбкой. По щеке ее покатилась слеза, которую Моллисон вытер.

Хейверс прервала нежную сцену:

— Значит, он вас душил, так? Вы вырвались и побежали.

— Да. Так все и было.

— Почему вы взяли его автомобиль?

— Потому что он загораживал мой.

— Он за вами погнался?

— Нет.

— Как у вас оказались его ключи?

— Ключи?

— От машины.

— Он оставил их на столе на кухне. Я схватила их, чтобы он за мной не погнался. А когда выбралась на дорожку, то увидела, что там стоит «лотус». Я и взяла его машину. После этого я ему не звонила и не видела его.

— А котята? — спросил Линли.

Она посмотрела на него в замешательстве.

— Котята?

— Что вы с ними сделали? У вас, кажется, было два котенка.

— О боже, я совершенно забыла о котятах. Когда до этого я отправилась на прогулку, они спали на кухне. — Впервые на ее лице отразилось искреннее смятение. — Я же собиралась о них заботиться. Пообещала себе самой, что не брошу их. А потом убежала и…

— Ты была напугана, — сказал Моллисон. — Ты спасала свою жизнь и не могла все предусмотреть.

— Не в этом дело. Беспомощные котята, и я бросила их, потому что думала только о себе.

— Да найдутся они, — подсказал Моллисон. — Кто-то их подобрал, раз их не было в коттедже.

— И куда вы поехали? — спросил Линли.

— В Большой Спрингбурн, — ответила она. — Позвонить Гаю.

— Сколько времени занимает этот путь?

— Пятнадцать минут.

— Значит, ваша ссора с Флемингом продолжалась больше часа?

— Больше?.. — Габриэлла в растерянности посмотрела на Моллисона.

— Если он приехал в половине десятого или в десять и если вы позвонили Моллисону не раньше, чем в двенадцатом часу, то нас интересует остающийся час с лишним, — сказал Линли.

— Значит, мы столько и скандалили. Да, думаю, так.

— Больше вы ничем не занимались?

— В каком смысле?

— В коттедже, в шкафу на кухне лежала пачка сигарет «Силк кат», — сказал Линли. — Вы курите, миссис Пэттен?

Моллисон заерзал на диване:

— Бы же не думаете, что Габриэлла…

— Вы курите, миссис Пэттен?

— Нет.

— Тогда, чьи это сигареты? Нам сказали, что Флеминг не курил.

— Мои. Раньше я курила, но бросила почти четыре месяца назад. В основном из-за Кена. Он этого хотел. Но на всякий случай я всегда держала пачку под рукой. Мне было легче сопротивляться своей привычке, когда сигареты лежали в соседней комнате. Так мне казалось, будто я не совсем завязала.

— Значит, другой пачки у вас не было? Начатой? Она перевела взгляд с Линли на Хейверс. Снова посмотрела на Линли и, видимо, вписав вопрос в контекст разговора, сказала:

— Вы же не думаете, что я его убила, устроив весь этот пожар? Как бы я могла это сделать? Он же был в бешенстве. Думаете, он мог на минуточку остановиться и позволить мне… Как такое возможно?

— А здесь у вас тоже есть пачка сигарет? — спросил Линли. — Чтобы легче было сопротивляться привычке?

— Есть, нераспечатанная. Показать вам?

—Перед нашим уходом, да. — Габриэлла хотела было возмутиться, но Линли продолжал: — После того, как вы позвонили Моллисону и договорились об этой квартире, что было дальше?

— Я села в машину и поехала сюда, — ответила она.

— Кто-нибудь встретил вас здесь?

— В квартире? Нет.

— Значит, никто не может подтвердить время вашего прибытия.

В ответ на такой намек она гневно сверкнула глазами:

— Я разбудила консьержа. Он дал мне ключ.

— А он живет один? Консьерж?

— Какое это имеет значение, инспектор?

— В среду вечером Флеминг порвал с вами, не так ли, миссис Пэттен? Ведь именно это он сказал вам во время вашей ссоры? Значит ваши планы относительно нового замужества рухнули, я не ошибся?

— Эй, погодите! — встрепенулся Моллисон.

— Не надо, Гай. — Габриэлла отпустила его руку и сменила позу. Она по-прежнему сидела, поджав ноги, но теперь уже лицом к Линли. Возмущение ее выразилось в высокомерном тоне. — Кен порвал со мной. Я порвала с ним. Какое это имеет значение? Все было кончено. Я уехала. Позвонила Гаю, приехала в Лондон. Приехала около полуночи.

—Кто-нибудь может это подтвердить? Кроме консьержа, — который, как подозревал Линли, будет счастлив подтвердить любые заявления Габриэллы.

— О да, разумеется. Есть еще один человек, который может это подтвердить.

— Нам понадобится имя.

— И поверьте мне, я с радостью вам его сообщаю. Мириам Уайтлоу. Мы говорили с ней по телефону минут через пять после того, как я вошла в эту квартиру. — Лицо Габриэллы озарила торжествующая улыбка, когда она уловила секундное удивление, отразившееся на лице Линли.

Двойное алиби, подумал он. Для них обеих.