Но чтобы выносить обращение с собой, будто с ленивым недоумком!.. Чтобы Ларас помыкала ею!.. Вынужденно кланяться Ларас, лебезить перед женщиной, которую несколькими хлесткими словечками Найнив быстренько бы поставила на место... От подкатывающей к горлу ярости Найнив скрежетала зубами, совсем как при мысли о Морейн.
Может быть, я могу отвести глаза и не смотреть на нее?.. Нет! Чтоб мне сгореть, если свой взгляд опущу перед этой... этой коровой!
Ларас фыркнула еще громче и прошествовала мимо Найнив. Ступая по свежевымытым серым плитам пола, она удалилась, по-утиному переваливаясь с боку на бок.
По-прежнему орудуя ложкой и придерживая горшок с салом, Илэйн сверкнула ей вслед горящим взором.
— Если эта женщина снова подымет на меня руку, я пошлю Гарета Брина арестовать ее и...
— Тихо ты, — прошептала Эгвейн. Не прекращая поливать жаркое, она на Илэйн и не смотрела. — Ведь уши у нее как у...
Ларас тотчас же обернулась, будто и вправду услышала их разговор; лицо ее стало еще сумрачней, а рот уже раскрылся для сердитых слов. Но прежде чем первый звук слетел у нее с языка, в кухню влетела, точно ураган, Престол Амерлин. Даже палантин в полоску, овевающий ее плечи, словно ощетинился. Через секунду Ларас и след простыл.
Наконец-то! — подумала Найнив без радости. — Могла бы и пораньше явиться!
Но в ее сторону Амерлин и не обернулась. Она не промолвила ни слова. Лишь провела рукой по столу, выскобленному перед ее визитом в кухню до костяной белизны, бросила взгляд на пальцы свои и поморщилась, будто они стали грязны. И сразу же рядом с ней оказалась Ларас, как бы вся светящаяся миллионом улыбок, однако недовольный взор Амерлин принудил ее молча проглотить свою восхищенность.
Амерлин прошла вдоль плит и котлов. Задержалась у стола, где женщины разрезали овсяный пирог. Осмотрела, тщательно ли почистили овощи. Заглянула и в котлы с варившимся супом, посоветовала что-то возившимся здесь поварихам. Те принялись обсуждать цвет бульона. Лицо Амерлин не сияло счастьем, и это заставило девушек, доставлявших тарелки и блюда в обеденный зал, поторопиться. Под сверкающим ее взором послушницы разлетались по углам кухни, точно мышата, завидевшие кота. Амерлин обошла уже добрую часть кухни, одним своим взором заставляя тружениц вдвое ускорить работу. Когда она завершила свой обход, поднять на нее взгляд осмеливалась одна только Ларас.
Встав перед вертелом с жарким, Амерлин уперла руки в бока, а взглядом пронзила навылет Ларас. Глядела она безо всякого выражения, голубые глаза ее оставались ледяными.
Огромная Ларас суетливо оправляла свой фартук, судорожно сглатывая слезы и колебля свои подбородки. Амерлин смотрела на главную повариху, по-прежнему не мигая. Потупив взор, Ларас с трудом перевалилась с ноги на ногу.
— Если Мать изволит меня простить, — промолвила она едва слышно. И тут же, изобразив своим телом нечто напоминающее реверанс, она умчалась прочь, да забылась настолько, что по старой привычке примкнула, как равная, к поварихам, колдующим над супом, и принялась помешивать в котле своим деревянным скипетром.
Наклонив голову, пряча лицо, Найнив не смогла сдержать улыбку. Эгвейн и Илэйн, продолжая свой кухонный труд, не сводили глаз со спины Амерлин, стоявшей в двух шагах от них.
Не сходя с места, Амерлин оглядывала кухню.
— Если этих так легко запугать, — проговорила она тихонько, — то, не исключено, тем слишком долго и слишком многое сходило с рук.
И вправду, привести их в трепет труда не составит, подумала Найнив. Жалкое оправдание для женщин. А ведь Амерлин довольно было лишь взглянуть на них!.. Обведя взором плечо свое, окутанное палантином, Амерлин на лету уловила взгляд Найнив. И вдруг Найнив ощутила, что в тот же миг ее собственная рука стала сильней налегать на рукоятку вертела. Она сразу себя успокоила: нужно же сделать вид, будто и я такая же запуганная служанка, как остальные поварихи.
Затем Амерлин уставила свой ледяной взор в Илэйн и заговорила, да так громко, что задребезжали развешанные вдоль стен медные горшки и сковородки:
— Есть слова, кои я не потерплю на языке молодой женщины, Илэйн из Дома Траканд. Если они вдруг окажутся во рту у тебя, то я прослежу, чтобы их оттуда с мылом и щеткой выскребли!
Все в кухне вздрогнули. Илэйн явно чувствовала себя сконфуженно, а по лицу Эгвейн уже проплывало негодование.
Найнив покачала головой — мотнула едва заметно, но яростно. Нет, девочка! Попридержи-ка язычок! Разве ты не понимаешь, что Амерлин делает!
Однако Эгвейн все же решилась открыть рот и произнесла с должным повиновением и учтиво:
— О Мать, она не хотела...
— Молчать! — Рев Амерлин пустил по кухне новую судорогу женских подергиваний и подскоков. — Ларас! Ты ведь Госпожа Кухонь? Так будь же любезна, обучи двух девчонок, чтоб знали они, когда и как следует им говорить, а когда надо молчать! Или тебе сие не по силам?!
Шустро бросившись к Илэйн и Эгвейн, Ларас переваливалась с боку на бок раз в сто быстрее, чем доводилось когда-либо наблюдать Найнив. Ларас схватила за уши сразу обеих девушек, бубня при этом:
— Да-да, матушка моя! Сейчас, Мать, сейчас я их!.. Твой приказ — смысл моей жизни!
Уворачиваясь от леденящего взгляда владычицы, Ларас выпроводила из кухни двух молодых женщин.
Хоть Амерлин и стояла теперь совсем рядом с Найнив, буквально в шаге, она продолжала обводить взглядом кухню. Вот молоденькая повариха, помешивая соус в соуснице, случайно встретила льдистый взор Амерлин. Тут же взвизгнув, повариха бросилась прочь.
— Мне вовсе не хотелось, чтобы в этот переплет угодила и Эгвейн. — Амерлин едва шевелила губами. Будто сама с собой разговаривала, а завидев выражение властного лица, никому в кухне и слышать не хотелось, что она там говорит. Найнив с превеликим трудом разобрала слова Амерлин. — Но, вероятно, сегодняшний случай научит Эгвейн сначала подумать, а потом промолвить слово.
Найнив, потупив взор, старательно поворачивала вертел, стараясь выглядеть со стороны так, будто и она тоже бормочет что-то самой себе.
— Мне думалось, вы станете неусыпно за нами присматривать... Мать. Чтобы мы сумели доложить, что отыскали.
— Если я начну ежедневно являться на кухню ради того, чтоб таращиться на вас, кое у кого, несомненно, зародятся подозрения. — Между тем Амерлин продолжала исследовать кухню. Из страха перед ее гневом все женщины избегали даже поворачиваться в сторону ее пронзительного взора. — После обеда, в середине дня, я намеревалась вызвать вас в свой кабинет. Как я намекнула Лиане, дабы как следует отчитать вас за то, что вы еще не избрали, в каком направлении продолжать обучение. Но последние новости не терпят отлагательства. Шириам нашла еще одного Серого Человека. Женщину! Мертвую, точно рыба недельной свежести, но нет на ее теле ни единой раны. Мертвячка была уложена кем-то на ложе самой Шириам, будто отдыхает. Не слишком приятный подарочек для Шириам?
Найнив невольно замерла, и вертел на миг прекратил вращаться, но тут же девушка вновь продолжила свою работу.
— У Шириам была возможность просмотреть списки, которые Эгвейн получила от Верин, — проговорила Найнив. — Как и у Элайды. Я не хочу обвинять ни одну, ни другую, но обе они могли при желании... К тому же Эгвейн говорила, что Аланна... вела себя... как-то странно...
— Эгвейн сама рассказала об этом, верно я поняла? Аланна — из Арафела... В Арафеле бытуют довольно странные представления о чести и чувстве долга. — Амерлин пожала плечами, как бы не желая обсуждать более сию тему, но все же промолвила: — Надеюсь, проследить за ней для меня не составит труда. Но ты, вероятно, сумела узнать еще что-то важное, дитя мое?
— Разузнала кое-что, — туманно сообщила Найнив. Но как понять слова Амерлин? За Шириам приглядывать не надо? Может, она Серого Человека не только обнаружила, но и сама-то его и... Вообще-то говоря, Амерлин и за Элайдой не худо бы присмотреть. Значит, Аланна и в самом деле так поступила... — Мне непонятно, почему вы доверяете Эльз Гринвелл, однако ваше послание оказалось для нас полезным.
Найнив рассказала властительнице коротко о том, какие предметы были найдены в кладовке под библиотекой, представив Амерлин дело так, будто участвовали в поисках лишь она да Эгвейн, а затем добавила, к каким заключениям и выводам о сути сих находок они пришли вдвоем. Найнив не рассказала, что видела Эгвейн в своем сне — или как-то иначе должно бы именоваться подобное состояние, тем более что Эгвейн утверждала: все, что она увидела, случилось на самом деле, в этом самом Тел'аран'риоде. Не упомянула Найнив и о тер'ангриале, который Эгвейн получила от Верин. Что-то не позволяло Найнив безоглядно доверять женщине, украсившей свои плечи палантином с семью полосами. Да и любой другой женщине, какую бы шаль та ни носила на плечах, Найнив тоже не доверяла. Кроме того, она считала, что куда разумней не выставлять свои козыри на обозрение.
Выслушав свою питомицу, Амерлин задумалась так надолго, что Найнив засомневалась, внимала ли власть ее речам. И собралась повторить все сказанное немного громче, но Амерлин наконец заговорила, по-прежнему едва шевеля губами:
— Дочь моя, я не посылала никаких сообщений! Предметы, оставленные Лиандрин и ее товарками, были осмотрены, но, не обнаружив в них ничего ценного, их предали огню. То, что оставлено Черными Айя, никому не пойдет на пользу. А что касается Эльз Гринвелл... Девицу сию я помню. Если бы у нее было рвение к знаниям, Эльз могла бы добиться успехов, но бездельница предпочитала улыбаться мужчинам и строить глазки на тренировочном дворе для Стражей. Десять дней тому назад Эльз Гринвелл была посажена на торговый корабль и отправилась домой, в объятия своей милой матушки.
Найнив старалась незаметно проглотить вставший вдруг в горле комок. Слова Амерлин навели Найнив на мысли о великовозрастных задирах, издевающихся над малышами. Обидчики всегда с презрением относятся к ребятишкам помладше, считая, что у тех ум короток и что они ничего не понимают в происходящем, а посему злодеи эти прилагают мало усилий, чтобы замаскировать свои ловушки. От высокомерного презрения Черных Айя в жилах Найнив вскипела от ярости кровь. А подстроенная ими мышеловка заполнила сердце ее льдом. Свет, ежели Эльз отослана домой, то... О Свет, любая, с кем я говорю, того и гляди, может обернуться Лиандрин или кем-то из ее сообщниц!..
Вертел над огнем замер. И Найнив принялась вновь его поворачивать. Хорошо хоть, никто из поварих не заметил ее оплошности: все они готовы были вылезти вон из кожи, только бы не встретиться взглядом с горящими глазами Амерлин.
— И что, по-твоему, делать с этой... настолько явной западней? — тихо спросила Амерлин, по-прежнему разглядывая кухонную утварь и не смотря на Найнив. — Вам и в нее тоже хочется угодить?
Найнив покраснела.
— Я понимаю, что эта ловушка — именно ловушка и есть... Мать. А лучший способ поймать охотника прост: захлопнуть западню и дождаться, пока он — или она — явится проверять ловушку.
Сейчас, после всего сказанного Амерлин, сей довод прозвучал слабее, произнесенный не столь уверенным тоном, каким Найнив убеждала Эгвейн и Илэйн, но своего мнения Найнив ничуть не изменила.
— Вполне возможно, что ты права, дитя мое, — проговорила Амерлин, едва разлепляя губы. — Можно обнаружить врага и так. А если появившиеся охотники найдут тебя запутавшейся в их силках?.. — Она досадливо вздохнула. — Хорошо, в своей келье ты найдешь золото на дорогу. А я пущу слух, будто отослала вас на ферму, мотыжить капустные грядки. Илэйн тоже отправится с вами?
На сей раз Найнив забылась настолько, что очумело уставилась на Амерлин, не отрывая очей. Потом опомнилась и опустила взор к своим рукам и к вертелу. Суставы ее пальцев на ручке вертела побелели, как снег.
— Все по-старому, вы все интригуете... К чему тогда притворство, раз вам все известно? Из-за ваших хитроумных планов нам приходится изворачиваться почти как Черным Айя. Зачем все это? — Она видела: лик Амерлин потвердел, посему Найнив через силу перешла на более уважительный тон в разговоре с властительницей. — Если мне позволено спросить вас, о Мать?
Амерлин хмыкнула.
— Наставить Моргейз на верный путь, причем, быть может, и против ее воли, будет и без того делом тяжким, а если она еще вдобавок помыслит, будто я отослала ее дочку в штормящее море на протекающем ялике... А так я вправе заявить: я тут совершенно ни при чем. С Илэйн потом, когда она предстанет перед лицом своей родительницы, обойдутся, наверно, немного строже обычного, но я теперь оказалась при трех ищейках, а обладала двумя. Но я говорила тебе: если б только я могла, то обзавелась бы сотней гончих! — Амерлин оправила на своих плечах полосатый палантин. — Ладно, чересчур долго я тут стою. И чересчур близко, это могут заметить. Ну не хочешь ли еще что-то добавить? Или спросить меня о чем-нибудь? Только поторапливайся, дочь моя!
— Что такое Калландор, матушка? — спросила Найнив.
На сей раз сама Амерлин настолько утеряла самообладание, что обернулась к Найнив и лишь мигом позже отвернулась от девушки.
— Они ни в коем случае не должны завладеть им. — Шепот властительницы был едва слышен, словно он назначался лишь собственным ее ушам. — По всей вероятности, они не могут взять его, но... — Амерлин перевела дух, и негромкие ее речи стали достаточно отчетливы, Найнив слышала каждое слово: — В Башне не наберется и дюжины женщин, которые ведают, что есть такое Калландор, да и за стенами Башни знающих о нем не больше дюжины. Знают про Калландор и Благородные Лорды Тира, но они никогда не произносят вслух слов о нем. Упоминают они о нем, только когда объявляют о посвящении нового Лорда Страны. Калландор, то есть Меч-Которого-Нельзя-Коснуться, — это са'ангриал, девочка моя. Некогда было изготовлено всего два более могущественных са'ангриала, и хвала Свету, ни одним из них не воспользовались. С Калландором в своих руках, дитя мое, даже ты, Найнив, сумеешь одним ударом смести с лица земли город. И если ты, Найнив, и Эгвейн, и Илэйн, вы все втроем, ценой жизни убережете Калландор от грязных рук Черных Айя, то подвигом сим сослужите всему миру великую службу, причем заплатите за избавление от грозной беды всего ничего.
— Но как Черные Айя завладеют Калландором? — воскликнула Найнив. — До сих пор я была убеждена: тронуть Калландор может один лишь Возрожденный Дракон...
Взглянув на нее искоса своим острым взором, способным, казалось, распластовать жарящееся на вертеле мясо, Амерлин произнесла:
— Черные Айя могут разыскивать и еще что-то. Они уже похитили тут тер'ангриалы. А сегодня в Тирской Твердыне хранится почти столько же тер'ангриалов, как и в Башне!
— А я была уверена, что Благородные Лорды яростно ненавидят все, связанное хоть чуточку с Единой Силой, — прошептала Найнив недоверчиво.
— О дитя мое, все верно, Лорды эти и впрямь Единую Силу просто-напросто ненавидят. Да, ненавидят ее и страшатся. И если им удается приметить тайренскую девушку, одаренную мало-мальской способностью направлять Единую Силу, они в тот же день, еще до наступления вечера, спроваживают ее с первым же судном, уходящим в Тар Валон. У бедняжки порой едва хватает времени попрощаться с родными. — Амерлин явно терзали воспоминания — столько горечи чувствовалось в интонациях ее тихого голоса. — Но при всем том Благородные Лорды упрятали в стенах своей драгоценной Твердыни чуть ли не самый могущественный из предметов — средоточии Силы, который когда-либо видел мир. Лично я убеждена: они собрали за многие годы у себя такое множество тер'ангриалов, да и всего прочего, имеющего хоть самое слабое отношение к Силе, потому, что, поступая так, они могут преуменьшить, ограничить существование того, отринуть что, избавиться от чего не в их власти; того, что всякий раз, как они появляются под сводами Сердца Твердыни, напоминает им о собственной обреченности. Им ведом знак, который подтвердит жителям всех стран, что Дракон — Возродился. Знак сей — падение неприступной крепости, о стены которой бессильно разбились сотни штурмовавших ее армий. Причем знамение сие не единственное, а одно из ряда многих. Для гордых лордов чересчур беспощадная рана. Их собственное падение не станет даже одним из знамений о перерождении мира. Они бессильны позабыть об этом, даже пребывая вне Сердца Твердыни. Ведь именно там Лордов Страны возводят в ранг Благородного Лорда, и именно там четырежды в год Благородные Лорды свершают так называемый Ритуал Караула. Так они якобы оберегают весь мир, не позволяя Дракону завладеть Калландором. Так что знание о неотвратимом падении Твердыни язвит их души — они будто по горло наглотались живых щук-серебрянок, чего они вполне достойны. — Амерлин вздрогнула и умолкла, сознавая, что, возможно, наговорила намного больше, чем хотела сказать. — Более ты ни о чем не желаешь спросить, дитя мое?
— О нет, матушка! — пробормотала Найнив. Свет, о чем ни толкуй, все концы ведут снова к нему, к Ранду! Опять все возвращается к Возрожденному Дракону! Она все еще не желала представлять себе Ранда иначе, чем привыкла. — Нет, больше ни о чем!
Хмуро поглядывая на бешеную суету, поднятую в кухне поварихами, Амерлин величавым жестом оправила свой палантин.
— Нужно будет угомонить тут эту суматоху, — заметила Амерлин. — Мне надо было безотлагательно побеседовать с вами, но Ларас — славная женщина и на своем месте она управляется с кухнями и кладовыми лучше некуда!
Фыркнув и вновь налегая ладонями на рукоять вертела, Найнив под нос себе пробубнила: «Да-да, Ларас — кусок старого сала, и с ложкой своей она управляется куда как ловко!» Девушка полагала, что ее ворчание останется лишь ее достоянием, но Амерлин, услышав сию эпиграмму, криво улыбнулась и сказала:
— Ты неплохой знаток характеров человеческих, дитя мое! В родной деревне, верно, ты была хорошей Мудрой. Так знай же, что Ларас по собственному почину явилась к Шириам за указанием: сколько же можно держать вас, трех подружек, на самой тяжкой и нечистой работе и даже послаблений не давать от непосильных трудов? А еще она заявила, что по моему приказу не будет подрывать ни здоровья, ни духа молодых девушек. Да-а, хорошо же ты судишь о людях, дитя мое!
В ту минуту Ларас уже топталась с ноги на ногу у двери в кухню, не решаясь вступить на территорию собственных своих владений. Амерлин поспешила ей навстречу, сменив строгие взоры из-под нахмуренных бровей на улыбку доброй матушки.
— Мне все нравится у тебя на кухне, Ларас! — произнесла Амерлин с намеренной громкостью, чтобы слышать ее речи могла всякая живая душа. — У тебя здесь все как полагается. Давно следует тебя вознаградить. Наверное, мне нужно будет придать званию Госпожа Кухонь официальный статус.
Лицо толстухи задрожало от неожиданного потрясения, потом вся она стала просто-таки лучиться удовольствием. Пока Амерлин не убралась из кухни вон, Ларас продолжала сиять улыбками, как медный таз. Но лишь только власть изволила удалиться, Ларас полыхнула яростным взглядом на своих работниц. Вся кухня носилась кувырком, как белка в колесе. Взгляд свой Ларас остановила на Найнив. Вновь вращая вертел, Найнив пыталась улыбнуться толстухе.
Хмурясь все больше, Ларас пошлепывала себя ложкой по бедру, совсем позабыв, что только что употребила ее по прямому назначению, оставляя сальные пятна на белизне своего фартука.
Буду улыбаться ей, даже если она меня убивать вознамерится, думала Найнив, уже сцепив зубы в костяной оскал.
В дверях появились Эгвейн и Илэйн. Они страдальчески морщились и вытирали рты рукавами. Под яростным взором Ларас они направились обратно к вертелу, продолжать прерванные труды.
— Мыло, — прошипела Илэйн едва разборчиво, — на вкус ужасная гадость!
От отвращения Эгвейн передернуло.
— Найнив, если ты сейчас скажешь мне, — прошептала девушка, поливая жаркое соусом со сковородки, — если ты скажешь вдруг, что Амерлин приказала нам всем оставаться здесь и работать, я просто взвою! Ведь я уже и вправду готова удрать!..
— Как только покончим с мытьем посуды, мы втроем сразу же отправляемся в путь, — промолвила Найнив, — да нужно сматываться пошустрей, заберем только свои пожитки из комнат...
Найнив пожелала вдруг разделить с подругами возгоревшееся в их очах нетерпение. Да ниспошлет Свет, чтобы мы не угодили в ловушку, высвободиться из коей не сумеем! Да ниспошлет Свет, чтобы такого не случилось!
Глава 30
ПЕРВЫЙ БРОСОК
И вот Найнив, а с ней и все остальные покинули его жилище, и до конца дня Мэт был в одиночестве, совершив, правда, одну короткую вылазку. Он строил планы. Он обедал. Мэт слопал все, что принесли ему служанки, и заявил, что по-прежнему голоден. Сердобольные подавальщицы были более чем счастливы услужить ему. На стол явились хлеб и сыр, и гора заказанных им фруктов, и Мэт без устали прятал сморщившиеся от хранения в погребе яблоки и груши, а заодно и ломти сыра и буханки хлеба в платяной шкаф, оставляя подносчицам провизии опустошенные подносы.
В середине дня Мэт не без труда перенес явившуюся к нему с визитом Айз Седай, которую, как, ему удалось вспомнить, именовали Анайей. Возложив руки на голову Мэта, она изволила пропустить сквозь его тело волны ледяного озноба. Юноша решил, что это из-за Единой Силы, а иначе чего ради Айз Седай станет попусту к нему прикасаться. Невозмутимая и гладколицая, как все Айз Седай, Анайя оказалась в общем-то обыкновенной женщиной.
— Сегодня ты выглядишь намного лучше, — отметила она, чаруя его улыбкой. Ее улыбка заставила Мэта вспомнить, как улыбалась мама. — И аппетит у тебя как у голодного волка, вот уж не ожидала! Мне сообщили, ты как будто намерен подчистую объесть кладовые. Уж поверь, мы позаботимся, чтобы тебя кормили как следует. Не волнуйся, голодать мы тебе не позволим, ни обеда, ни ужина не пропустишь.
Мэт улыбнулся, как приучил себя улыбаться матери, желая внушить ей доверие:
— Не сомневаюсь в вашей заботе! Но я и в самом деле чувствую себя более здоровым. Знаете, о чем я сейчас мечтаю? Отправиться после полудня в город, поглазеть по сторонам ради удовольствия. Вы не против? Может, зайду вечерком в гостиницу. Ничто так не поднимает настроение, как добрая беседа за кружечкой пива.
Он тотчас заметил, что губы Айз Седай без труда растянули вдвое шире свою ободряющую улыбку.
— Запирать тебя в комнате никто не собирается, Мэт, — пообещала Анайя. — Но не пытайся выйти из города. Твое излишнее свободолюбие ужасно огорчит стражников, и сюда тебе придется возвращаться с эскортом.
— Нет, у меня не было таких планов, Айз Седай. Престол Амерлин предупредила меня — попытаюсь уйти, так просто умру от голода через пару деньков...
Анайя кивнула, но Мэт понимал: ни единому его слову она не верит.
— Разумеется, так и будет! — сказала Айз Седай и отвернулась от Мэта. Взгляд ее упал на шест в углу, который юноша принес с тренировочного плаца. — Задумал защищаться, Мэт? Но у нас ты в такой же безопасности, какую мог бы найти в любом другом месте. Только охраняем мы тебя получше.
— Уж это мне известно, Айз Седай, очень хорошо известно!
Анайя ушла. А Мэт хмуро глядел на дверь: удалось ли ему хоть в чем-то убедить Айз Седай?
Уже наступил вечер, когда Мэт вышел из своей комнаты. В надежде больше никогда туда не возвращаться. Небо окрашивалось пурпуром, а на западе солнце, склоняясь к закату, расцвечивало облака всеми оттенками красного. Мэт повесил на плечо найденную во время одной из прежних вылазок большую кожаную суму, битком набитую хлебом, сыром и фруктами, которые успел припасти, и накинул плащ. Глянул в зеркало и понял: скрыть то, что он хотел, не получится. Взяв со своей кровати одеяло, он связал остальную одежду в узелок и вскинул его на плечо. Шест сойдет за дорожный посох. Никаких своих вещей Мэт в комнате не оставил. Мелкие вещи разместились и карманах куртки, а самое важное он уложил в поясной кошель. В нем хранились грамота Престол Амерлин, письмо Илэйн и его стаканчики с игральными костями.
Выбираясь из лабиринтов Башни, он заметил нескольких Айз Седай, а некоторые из них и его заприметили, но только повели бровью или глянули вслед, заговорить с ним никто не заговорил. Одной из увидевших его Айз Седай была Анайя. Она лукаво улыбнулась ему, удрученно покачивая головой. В ответ Мэт пожал плечами и слабо улыбнулся, напустив на себя самый виноватый вид, какой только сумел, и она прошла мимо него молча, продолжая качать головой. Стражники, стоявшие на посту у ворот Башни, молча проводили Мэта скучающими взглядами.
Но лишь в ту минуту, когда он пересек широкую площадь и ступил на брусчатку городской улицы, в груди Мэта стало наконец вздохами подниматься чувство радости. Да, радости и торжества. Если не можешь скрыть свои намерения от врагов, поступай так, чтобы тебя считали дураком. Тогда они будут стоять вокруг и ждать, когда же ты наконец брякнешься в грязь и расквасишь себе физиономию... Видевшие меня Айз Седай сейчас ждут, что обратно меня приволокут стражники. Но я не возвращусь и к завтрашнему утру, вот тогда они и бросятся на поиски. Поначалу искать будут не особенно ревностно, думая, будто я схоронился в городе, залег в какую-то нору. До них не скоро дойдет то, что я улизнул из города, кролик к тому дню успеет сплавиться далеко-далеко вниз по реке...
С ощущением светлой легкости на сердце, которой он, как ему казалось, не испытывал несколько лет, Мэт зашагал к гавани, откуда суда отплывали в сторону Тира и городков по берегам реки Эринин. Мэт бодренько напевал песенку «Мы снова за границей». Но плыть так далеко, до Тира, ему, разумеется, не надо. Арингилл, город, где Мэт собирался сойти на берег, чтобы продолжить путь до Кэймлина, стоял в среднем течении реки.
Я доставлю ваше проклятое письмецо куда надо. И вообще, как она смеет так думать! Считать, будто я, сказав, что довезу письмо, не исполню обещанного! Я доставлю это проклятое письмо — даже ценой своей жизни!
Сумерки уже опускались на Тар Валон, но света было еще довольно, чтобы украсить волшебными бликами фантастические городские строения и необычные силуэты башен, соединенных мостами на высоте в сотню шагов. Люди все еще разгуливали по улицам, и одежды горожан были столь разнообразны, что Мэту почудилось, будто в Тар Валоне собрались представители всех государств мира. Фонарщики со своими подручными поднимались по лестницам к верхушкам фонарных столбов, и над центральными улицами города восходил свет фонарей. Но в той части Тар Валона, куда направлялся Мэт, светились лишь окна домов.
Великолепные дворцы и величественные башни города возвели огир, новые же улицы и переулки выросли благодаря человеческому труду. Правда, слово новые иной раз относилось к зданию двухтысячелетнего возраста. На окраинах, ближе к Южной Гавани, строители-люди пытались если не повторить фантастическое искусство огир, то хотя бы подражать легендарным зодчим. Здесь фасады таверн и прочих злачных мест, где кутили моряки, были украшены такой же изящной резьбой по камню, как особняки и дворцы. В нишах и на куполах зданий сияли мраморные статуи, карнизы там и тут сплошь покрывали гипсовые узоры, а вырубленные из мягкого минерала фризы затейливо украшали витрины портовых лавок и купеческие палаты. Мосты и в новых кварталах арками изгибались над мостовой, но здешние улицы оказались вымощены булыжником, а не базальтовыми плитами, да и многие мосты были сработаны из дерева, не из камня, и вздымались обыкновенно не выше второго этажа ближних домов, а выше четвертого не взлетали никогда.
Но и на более темных новых улицах жизнь бурлила так же неуемно, как в центре Тар Валона. Все таверны и уютные зальчики гостиниц так и кишели сошедшими с судов торговцами, спорившими с будущими покупателями первоклассных товаров о наличности и процентах; в беседы вмешивались путешественники, приплывшие по реке Эринин, рыбаки и грузчики, а также одержимые жаждой денег типы, готовые добывать золото и правой рукой, и левой. Музыкальные инструменты: биттерны, флейты, арфы и послушные молоточкам цимбалы — переполняли улицы хриплой музыкой. В первой таверне, куда зашел Мэт, вовсю шла игра. Три кучки мужчин, расположившихся на корточках у стены общего зала, громкими возгласами встречали каждый бросок, каждый кувырок костей, приносящие кому-то из них выигрыш, и смеялись над чужими неудачами.
Вообще-то говоря, Мэт намеревался поиграть только с часок, а потом отправиться на поиски подходящего судна. Юноша решил немного пометать кости, чтобы пополнить свой кошелек несколькими монетами, но сразу сорвал куш. Мэт всегда чаще выигрывал, чем проигрывал, в играх между ним и Хурином, да и в Шайнаре случалось так, что шесть или восемь бросков кряду приносили ему выигрыши. Но в нынешний вечер каждый его бросок вел к удаче. Каждый!
Заметив, как прицельно следят за ним соперники, Мэт порадовался, что весьма кстати оставил в кошеле собственные игральные кости. Однако те же острые, озлобленные взгляды побудили удачливого игрока удалиться из таверны от греха подальше. Мэт обнаружил с удивлением: в кошельке у него побрякивало уже три десятка серебряных марок, у каждого из партнеров он выиграл столько, что никто из них больше не желал его видеть.
Кроме одного — смуглолицего матроса с шапкой курчавых жестких волос. Он оказался из Морского Народа, как услышал Мэт, сразу удивившийся этому факту, — что делает человек из Ата'ан Миэйр в такой дали от моря? Однако моряк последовал за выходившим из гостиницы Мэтом и дальше, по темной улице, настойчиво прося дать ему возможность отыграться. Мэт собирался двинуть прямиком к пристани, ведь тридцать серебряных марок составляли вполне приличную сумму, но смуглолицый продолжал канючить, а у разбогатевшего любителя свободы оставалось еще с полчасика свободного времени, поэтому Мэт уступил и вошел вместе с парнем в первую подвернувшуюся по пути таверну.