— Знает ли она свои страхи?

— Она никогда с ними не сталкивалась, но таково ее желание! — Шириам смотрела прямо перед собой.

— Так пусть она встретится с тем, чего страшится. — И сквозь нотки формальной торжественности в голосе Элайды чувствовался нотки удовлетворенности.

— Первый раз, — молвила Шириам, — за то, что было. Путь обратно появится, но лишь единожды. Будь стойкой!

Глубоко вдохнув, Эгвейн ступила вперед, под арку, в ясное свечение. Свет поглотил ее всю целиком.

— Заглядывал к нам Джайм Даутри. Довольно странные новости принес из Байрлона торговец!

Эгвейн оторвала взгляд от качаемой ею колыбели. В дверях стоял Ранд. На мгновение голова ее закружилась. Женщина перевела свой взгляд с Ранда — мой муж — на лицо ребенка в колыбели — моя дочь — и вновь изумленно посмотрела на Ранда.

Вернуться назад можно только единожды. Будь стойкой!

То не была собственная ее мысль, а бесплотный голос, он мог звучать в голове у Эгвейн или извне, голос мог быть мужским или женским, но при всем том он оставался лишен каких-либо чувств и абсолютно неузнаваем. Но почему-то он не представлялся женщине чуждым.

Момент изумления у Эгвейн миновал, и теперь ее по-прежнему удивляло лишь то, почему это она размышляет о чем-то непонятном и совершенно ненужном. Ранд и вправду был ее мужем, красивым и любящим, а Джойя была ее дочерью — самая прекрасная, самая прелестная девчушка во всем Двуречье. Отец Ранда, Тэм, по-прежнему находился на дальних овечьих пастбищах, и, соответственно, Ранд мог сейчас работать в амбаре, и действительно у него было побольше времени возиться с Джойей. Сегодня вечером могли прибыть из деревни мать и отец Эгвейн. А быть может, придет и Найнив, чтобы убедиться, не мешает ли материнство Эгвейн продолжать привычные свои занятия, ведь ей предстоит в один из дней заменить Найнив, приняв от нее пост деревенской Мудрой.

— Какие же новости? — спросила Эгвейн. Она стала снова покачивать колыбель, а Ранд подошел к ней и наклонился над колыбелью, пристраиваясь погримасничать с милой крошкой, завернутой в пеленки. Эгвейн неслышно рассмеялась. Ранда так переполняла любовь к своей дочери, что порой он не слышал и половины того, что ему говорили.

— Ранд, почему ты молчишь? Какие же новости, Ранд?

— Что? — С лица его медленно сходила улыбка. — Странные новости, Эгвейн. Война! Какая-то большая война, она охватила чуть ли не весь мир, так говорил Джайм. — Да, новости оказались странные; вести о войнах достигали Двуречья лишь тогда, когда сами войны давным-давно заканчивались. — Джайм говорит, все армии воюют против одного какого-то народа, называется он то ли Шокин, то ли Санчан, что-то в этом роде. Никогда я о таком народе не слышал!

Эгвейн узнала... ей показалось, будто она знает... Какова бы ни была мелькнувшая мысль, она бесследно исчезла.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Ранд. — В этих краях нас с тобой ничто не потревожит, милая ты моя! Войны всегда обходят Двуречье стороной. Мы находимся так далеко отовсюду, что некому нами интересоваться...

— Я чувствую себя хорошо и ничем не расстроена, — проговорила Эгвейн. — А еще что-нибудь Джайм рассказывал?

— Рассказывал, но ты навряд ли поверишь в подобные новости. Говорил он, точно Коплин. Наболтал, будто торговец поведал ему, мол, народ тот использует в сражениях Айз Седай, а потом еще врал, будто Шокин эти или Санчан предлагают по тысяче золотых марок любому, кто захватит и приведет к ним Айз Седай. А любого, кто пытается укрыть этих самых Айз Седай, они убивают. Какой в этом смысл? Да и не затрагивают нас все подобные страсти. От нас они слишком далеко...

Айз Седай! Эгвейн сжала себе виски. Путь обратно появится, но лишь единожды. Будь стойкой!

Она заметила: Ранд тоже приложил руку ко лбу.

— Голова заболела? — спросила она.

Он кивнул, в глазах его блеснул лихорадочный огонек.

— Порошок, который дала Найнив, последние несколько дней на меня, кажется, не действует...

Эгвейн заволновалась. Беспокоили ее головные боли Ранда. С каждым разом они набрасывались на него все безжалостней. И самым худшим во всем было «то», то самое, на что в самом начале она не обратила внимания, «то», чего она уже хотела, почти что хотела не замечать. Всякий раз, как у Ранда творилось нечто с головой, вслед за этим почти сразу же происходили странные вещи. То с ясного неба била вдруг молния, раскалывая в мелкие щепки огромный дубовый пень, который целых два дня кряду Ранд пытался выкорчевать из земли, в том месте, где будет расстилаться новое поле, расчищенное им и Тэмом. То налетали неожиданные бури, приближения которых не чувствовала даже Найнив, слушавшая ветер. А то и леса сами собой кое-где возгорались. И чем сильней мучила Ранда боль, тем худшие творились дела. Никто не связывал эти внезапные происшествия с его именем, и даже Найнив молчала, чему Эгвейн была рада несказанно. О смысле всего происходившего думать она не хотела.

Все тут ясно само собой, глупо и тупо! — убеждала она себя. Я должна знать, если я хочу ему помочь, но тут и знать нечего! К тому же Эгвейн носила в себе собственную свою тайну, тайну, пугающую ее даже тогда, когда она пыталась разгадать ее причины. Найнив учила подругу различать целебные травы, наставляя Эгвейн и готовя ее в нужный день принять пост Мудрой. Лечение больных у Найнив получалось порой особенно удачно: раны заживали, и шрамов почти не оставалось, больные возвращались к жизни с края могилы. Но вот уже и Эгвейн целых три раза вылечила кое-кого из тех больных, с которыми и Найнив справиться не могла, считала их безнадежными. Трижды садилась Эгвейн к постели болящего, чтобы в последний свой миг он мог держать ее за руку, и видела потом, как тот поднимался со смертного ложа. Найнив выпытывала у Эгвейн, как она вылечивала больных, какие травы применяла, в каких сочетаниях. Но ни разу Эгвейн не могла набраться мужества и признаться Найнив, что не делала вообще ничего, люди поднимались сами. Но что-то же я делала! Однажды все могло получиться случайно, но не может же случай явиться трижды!.. Необходимо разобраться во всем, научиться чему следует. Так твердил ставший уже привычным голос в ее голове, создавая при этом как будто эхо внутри черепа Эгвейн. Могла сделать кое-что для посторонних — значит, и мужу помочь сумею!

— Дай я попробую, Ранд! — проговорила она. Эгвейн встала и в тот же миг в открытую дверь увидела перед самым своим домом серебряную арку, арку, заполненную белым свечением. Путь обратно появится, но лишь единожды. Будь стойкой! Эгвейн сделала уже два шага к двери, прежде чем смогла остановиться.

Она оглянулась на Джойю, гукающую в своей колыбели, на Ранда, все еще потирающего рукой свою голову, глядя на жену свою и словно удивляясь, куда это она направляется.

— Нет, — проговорила Эгвейн. — Нет, не пойду! Здесь все так, как мне хотелось уже давным-давно. Я желала жить именно так! Почему же я не могу иметь и это тоже?

Но своих собственных слов она не понимала. Разумеется, здесь все было ей по нраву, этого она и хотела, это и есть ее жизнь!

— Чего тебе хочется, Эгвейн? — спросил ее Ранд. — Если я могу достать для тебя эту штуку, я ведь достану, ты знаешь! А не достану, так сам сделаю!

Путь обратно появится, но лишь единожды. Будь стойкой!

Эгвейн сделала еще шаг вперед. Серебряная арка манила к себе. Что-то ожидало женщину за ней. То, чего она желала сильней, чем чего бы то ни было в мире. Нечто, предназначенное ей для деяния!

— Эгвейн, я...

Позади себя она услышала некий глухой звук. Повернув голову, Эгвейн увидела: Ранд опустился на колени, согнулся, сжал руками виски. Боль никогда раньше не донимала его так жестоко. Чем же все это кончится?

— О Свет! — стонал Ранд. — Свет! Как больно! О Свет, никогда еще не было так больно! Эгвейн!..

Будь стойкой!

Нечто продолжало ждать Эгвейн. Нечто, требующее от нее решения. То, с чем она должна была что-то совершить. Эгвейн шагнула вперед. Как тяжело ей дался этот шаг! Ничто в жизни не давалось ей так тяжко. Вперед, за порог, к арке! За спиной у матери смеялась Джойя.

— Эгвейн! — выкрикивал Ранд. — Эгвейн, я не могу терпеть... — С громким стоном он оборвал свои слова.

Будь стойкой!

Выпрямившись, Эгвейн продолжала идти вперед, но слез своих она сдержать не могла, они катились по ее щекам. Стоны Ранда выросли в нестерпимый крик, как бы поглотивший собою смех Джойи. Уголком глаза Эгвейн успела заметить: уже явился Тэм, вбежал в дом со всех ног.

Он не может помочь Ранду, думала она, и слезы уже вызывали в ее груди рыдания, заполняющие душу горем. Тэм ничего не сумеет сделать, а я могла бы, могла бы! Могла!

Эгвейн вступила в свет, и он бережно обнял ее со всех сторон.

Содрогаясь от безудержных рыданий, Эгвейн выступила из-под той самой арки, в которую так недавно вошла, и недавно покинутая действительность вернулась к ней знакомым лицом Шириам. Элайда медленно опорожнила над головой девушки серебряную чашу, и холодная чистая вода смыла с лица Эгвейн слезы. Однако рыдания ее продолжались столь безудержно, что бедняжка не знала, когда они прекратятся.

— Ты омыта от того греха, который могла свершить, — провозгласила Элайда, — и от тех, что свершены против тебя. Ты явилась к нам омытая, свободная и очищенная душой и сердцем.

О Свет! — думала Эгвейн, чувствуя, как по плечам ее стекает вода, пусть будет что будет. Но сможет ли простая вода смыть следы того, что я натворила?

— Звали ее Джойей, — промолвила она Шириам между рыданиями. — Джойя — вот ее имя. Я сейчас натворила такое... такое...

— Чтобы стать Айз Седай, приходится заплатить достойную цену, — отвечала ей Шириам, и в глазах ее вновь блеснуло сочувствие, но уже более горячее, чем раньше. — Всегда есть цена.

— Неужели все было на самом деле? Или я видела сон? — Продолжать она не могла, рыдания вновь душили Эгвейн. Неужели я бросила его одного умирать. И ребенка своего бросила?

Обняв девушку за плечи, Шириам повела ее вокруг таинственных арок.

— Ты не первая, — объясняла она Эгвейн, — каждая из женщин, возвращавшихся из иного мира, задавала подобный вопрос. Ответа никто не знает. Принято считать, будто некоторые женщины, не возвратившиеся из своего путешествия под арку, просто решили остаться в том мире, который показался им более счастливым, чем наш с вами. — В голосе ее зазвенели стальные нотки. — Однако если все происходящее — реально и они по собственному выбору остались в том мире, я надеюсь, что там они живут не столь уж счастливо. Я не испытываю никакой симпатии к тем мечтательницам, которые сбегают от ответственности. — Голос ее чуть смягчился. — Лично я полагаю, что все происходит не на самом деле. Однако опасность — реальна. Помни об этом! — Шириам остановилась перед следующей аркой, сияющей изнутри странным светом. — Ты готова?

Переминаясь с ноги на ногу от смущения, Эгвейн все же кивнула, и тогда Шириам крепко взяла ее за руку.

— Второй раз — за то, что есть. Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Эгвейн задрожала. Нет, какие бы ни ждали меня там события, они не могут быть страшнее уже пережитых мною бед. Такое невозможно! И она вступила в туманное сияние.

Эгвейн удивленно рассматривала голубой шелк своего платья, украшенный жемчужной вышивкой, пропыленную, изодранную материю. Девушка подняла голову — и выяснилось, что очутилась она среди руин великолепного когда-то дворца. То был Королевский Дворец Андора в Кэймлине. Поняв это, девушка едва не вскрикнула.

Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Не таким хотела бы она видеть этот мир. Девушка и подумать не могла, что дворец можно превратить в развалины, от вида которых на глаза сами собой наворачиваются слезы. Впрочем, слезы свои она выплакала давным-давно, мир же оставался таким, каков был. Руины дворца — ничего иного она и не ожидала увидеть.

Не заботясь о том, чтобы не изодрать свое платье еще сильней, однако внимательно вслушиваясь, как мышь, в любой посторонний звук, Эгвейн вскарабкалась на высокую кучу щебня, откуда видны были изгибы улиц Внутреннего Города. Насколько хватало взгляда, там и тут красовались развалины, царило давнее запустение, руины домов выглядели так, будто были нагромождены беснующимися сумасшедшими, над кострами поднимались густые клубы дыма. По улицам то здесь, то там крадучись пробирались целые банды вооруженных мужчин, ищущих какую-то добычу. Появлялись и троллоки. При виде троллоков люди поднимали перед грудью щиты, а чудовища рычали на них и громко гортанно хохотали. Но они знали друг друга, люди и троллоки были здесь заодно.

По улице широко прошагал Мурддраал, и черный плащ его ничуть не колыхался под ветром, чьи порывы взметали пыль и сор. Люди и троллоки равно вздрагивали, попав под безглазый пронзающий взгляд.

— Ищите! — Голос Мурддраала звучал, как будто осыпалось что-то давно мертвое. — Не стойте столбами, прекратите дрожать от страха! Вы должны его найти!

Эгвейн беззвучно скользнула вниз по кучке раздробленных камешков.

Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Она остановилась, испуганная, не послышался ли вдруг этот шепот от Отродий Тени. Но почему-то она была уверена, что это совсем не так. Заранее испуганная неприятной возможностью вновь увидеть Мурддраала, она оглянулась и тут же поспешила к разрушенному дворцу, взбираясь по упавшим стропилам, протискиваясь между толстыми блоками изувеченной каменной кладки, украшенной сложной резьбой. Один раз она даже наступила на женскую руку, торчавшую из-под кучи расколотой штукатурки и кирпичей, составлявших прежде внутреннюю стену дворца — а быть может, пол верхнего этажа. Но и на человеческую руку она обратила не более внимания, чем на кольцо Великого Змея, украшавшее один из ее пальцев. Эгвейн приучила себя не замечать мертвых, погребенных в общей свалке, которую натворили в Кэймлине троллоки и Пособники Тьмы. Для мертвых она ничего сделать уже не могла.

С трудом пробравшись сквозь узкую расщелину, образованную рухнувшим потолком, девушка очутилась в комнате, наполовину заваленной камнями второго этажа. На полу лежал Ранд, придавленный поперек живота тяжелой балкой, ноги его были скрыты каменными обломками, завалившими большую часть комнаты. Лицо Ранда было запорошено пылью, по нему стекал пот. Когда Эгвейн подошла к Ранду, тот открыл глаза.

— Ты вернулась! — хриплыми звуками слова с трудом вырывались у него из горла. — Я боялся, что... А, неважно... Помоги же мне, помоги!

Девушка без сил опустилась на пол.

— Я бы без усилия подняла эту балку с помощью Воздуха, но стоит ей двинуться, на тебя повалятся остальные камни. Они погребут под собой нас обоих. Мне одной не справиться с ними, Ранд.

Его горький смех, исполненный боли, оборвался, едва начавшись. Вновь на лице его заблестел пот. Ранд через силу заговорил:

— Балку я смог бы сдвинуть и сам. Ты ведь это знаешь. Я бы и ее свалил, и лежащие сверху камни — все разом! Но мне для этого нужно отпустить себя, а я не могу доверять своей ярости. Не могу доверять... — Он умолк, дыхание его прерывалось.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Эгвейн, не понимая смысла его слов. — Нужно отпустить себя? Чему ты не можешь доверять?

Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Эгвейн ладонями энергично потерла виски.

— Эгвейн, это — безумие. Я сдерживаю собственное безумие из последних сил! — Его задыхающийся смех заставил девушку вздрогнуть от ужаса. — Эта борьба забирает у меня все силы. Бели я хоть на миг перестану бороться, сумасшествие одолеет меня. И тогда уже неважно, что я умудрюсь натворить. Ты должна мне помочь!

— Ну как я могу это сделать, Ранд? Я уже сделала все, что сумела. Научи, как мне поступить.

Рука воина опустилась, легла на пол, чуть-чуть не дотянувшись, рядом с кинжалом, валяющимся на пыльных камнях.

— Кинжал! — прошептал Ранд. Рука его из последних сил потянулась обратно, легла на грудь. — Вот сюда. В самое сердце. Убей меня!

Девушка взглянула на Ранда и посмотрела на обнаженный кинжал так, как будто и юноша, и его оружие были ядовитыми змеями.

— Нет, Ранд, этого я не сделаю никогда! Просто не смогу. Как ты можешь просить у меня такое!

Рука Ранда вновь поползла к кинжалу. Но пальцы его снова не достали до рукоятки оружия. Ранд собрал все силы, потянулся со стоном и коснулся кинжала кончиком пальца. Но, не дожидаясь, когда он попытается схватить смертельный клинок, Эгвейн ногой оттолкнула кинжал подальше. Ранд запрокинул голову и зарыдал.

— Зачем тебе это нужно? — спросила Эгвейн. — Почему ты хочешь, чтобы я тебя... убила? Я Исцелю тебя, постараюсь вытащить тебя отсюда, но лишить жизни просто не могу, пойми же!

— Ты пойми, Эгвейн: они могут сделать меня совсем другим! — Дыхание его было столь прерывистым, что от сострадания Эгвейн очень хотелось плакать. — Если они схватят меня... Мурддраал... Повелители Ужаса... то они сумеют заставить меня пойти в услужение к Тени. И если безумие овладеет мной, бороться с ними я не смогу. О том, что они замыслят, я узнаю слишком поздно. Они сумеют исполнить задуманное, если хоть искорка жизни будет еще тлеть во мне, когда они сюда явятся. Я умоляю тебя, Эгвейн! Во имя любви к Свету! Убей меня!

— Не могу, не могу я, Ранд! Помоги мне Свет, но я не в силах!

Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Девушка оглянулась и увидела серебряную арку, сияющую белым свечением, она занимала почти все пространство между кучами булыжников и щебенки.

— Эгвейн, помоги мне!

Будь стойкой.

Девушка встала и сделала шаг в сторону арки. Вот уже она подступила к серебряному сиянию. Осталось сделать всего один шаг!

— Прошу тебя, Эгвейн! Помоги мне! Мне его не достать! Во имя любви к Свету, Эгвейн! Не покидай меня!

— Не могу я убить тебя, — шептала она. — Не могу. Прости меня.

Она шагнула вперед.

— ПОМОГИ МНЕ, ЭГВЕЙН!

Свет испепелил ее.

Пошатываясь от усталости, Эгвейн выскользнула из-под арки, не замечая своей наготы и не стыдясь ее. Стараясь унять дрожь, она прижала кулаки к щекам.

— Нет, Ранд, я не смогла бы, — шептала Эгвейн. — Нет, никогда! Прошу тебя, не вини меня.

Да поможет ему Свет! Я молю тебя, Свет, помоги Ранду!

По волосам ее стекала холодная вода.

— Ты омыта от ложной гордости! — провозгласила Элайда. — Ты омыта от ложного честолюбия! Ты явилась к нам омытая, чистая душой и сердцем!

Как только Красная сестра отвернулась, Шириам осторожно обняла Эгвейн за плечи и повела ее к последней арке.

— Еще одно испытание, дитя мое. Ты войдешь в последнюю арку, и ритуал будет исполнен.

— Он говорил, будто они могут обратить его к Тени, — бормотала Эгвейн. — Он сказал, что Мурддраал и Повелители Ужаса могут его заставить.

Шириам остановилась и поспешно огляделась. Элайда вновь подходила к столу. Все Айз Седай, окружавшие тер'ангриал, взирали на него столь пристально, будто не видели ничего остального.

— Крайне неприятная тема для беседы, дитя мое, — наконец промолвила Шириам. — Ступай. Еще одна арка!

— Неужели им все под силу? — продолжала вопрошать Эгвейн.

— По обычаю, не принято говорить о том, — отвечала ей Шириам, — что происходит внутри тер'ангриала. Страхи женщины касаются только ее, и никого более.

— Неужели они могут?..

Вздохнув, Шириам вновь обвела взглядом лица всех Айз Седай, понизила голос до шепота и заговорила быстро:

— Кое о чем известно совсем немногим, дитя мое, даже и в Башне. Тебе знать этого и не нужно, да и лучше, чтобы подобное знание никогда и не пригодилось бы, но я скажу тебе. В способности направлять кроется и... своя слабость. Когда мы открываемся Истинному Источнику, тогда мы оказываемся... открыты и для чего-то иного.

Эгвейн содрогнулась.

— Успокойся, дитя мое. Эта задача — не из простых. Насколько мне известно, такого не случалось со времен Троллоковых Войн. И да ниспошлет Свет, дабы так оно было и впредь! Для сего черного дела необходимо, чтобы тринадцать Повелителей Ужаса, иначе говоря, тринадцать способных направлять Пособников Тьмы, сплетали потоки через тринадцать Мурддраалов. Понятно? Совсем нелегко это сделать. Ныне нет Повелителей Ужаса. В этом и заключается тайна Башни, дитя мое. Если о ней станет известно, то нам не убедить людей, что им ничто не грозит. Лишь того, кто способен направлять, возможно обратить на иную сторону. Таково уязвимое, слабое место нашей силы. Любой другой защищен так, словно укрыт в неприступной крепости; и только их собственные поступки и намерения могут обратить их в прислужников Тени.

— Тринадцать, — повторила Эгвейн едва слышно. — Столько было и беглецов, покинувших Башню. Лиандрин и еще двенадцать с нею.

У Шириам потемнели глаза.

— Незачем тебе об этом думать. Выкинь их из головы. — Голос ее вновь приобрел свое обычное звучание. — Третий раз — за то, что будет. Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Эгвейн не отрываясь смотрела на сияющую арку, устремляя свой взгляд куда-то далеко за ее пределы. Лиандрин и еще двенадцать женщин. Тринадцать Друзей Тьмы, способных направлять Силу. Помоги всем нам Свет! И девушка вступила в струящееся свечение. Сияние целиком охватило ее. Внутри тоже струился свет. Он прожигал ее до костей, пронзал до самой души. Девушка раскалялась в потоках сверкания. Помоги мне, о Свет! Не было ничего вокруг, кроме света. Кроме света и боли.

Глядя в стоящее перед ней зеркало, Эгвейн не знала, чем она больше удивлена: гладкостью ли собственного отражающегося в нем лица, как бы лишенного возраста, или же полосатым палантином, который свисал с ее плеч. То был палантин Престола Амерлин.

Путь обратно появится, но только единожды. Будь стойкой.

Тринадцать!

Она покачнулась, схватилась за край зеркала, чуть не опрокинув его и себя вместе с ним на пол, выложенный голубой плиткой, на пол своей гардеробной. Что-то здесь не так, подумала девушка. Непонятное ощущение либо не имело никакого отношения к головокружению, настигшему Эгвейн одновременно с ним, а быть может, происходило из другого источника. Да, это было нечто иное. Что же именно?

И сбоку от Эгвейн, на полшага позади, стояла Айз Седай, женщина с высокими скулами, как у Шириам, однако темноволосая и с внимательным взглядом карих глаз, с палантином, шириной в ладонь, какой полагается носить Хранительнице. Нет, все-таки она не Шириам. Однако, хотя Эгвейн никогда прежде с ней не встречалась, девушка была уверена, что знает ее не хуже, чем самое себя. С некоторой неуверенностью она припомнила имя сей женщины — Белдейн.

— Вы нездоровы, мать? — спросила Белдейн.

Палантин на плечах у нее — зеленого тона. А значит, она принадлежала прежде к Зеленой Айя. Хранительница всегда избирается из той же Айя, к какой принадлежала Амерлин, которой она служит. Следовательно, если я Амерлин — но каким образом? — то я была избрана из Зеленой Айя. Эта мысль потрясла Эгвейн. Поразило девушку не то, что она принадлежала к Зеленым Айя, а сам факт высокого избрания.

Здесь снова что-то неясно, о Свет!

Путь обратно появится, но только... Голос в ее сознании умолк, осталось только жужжание.

Тринадцать Приспешников Тьмы.

— Спасибо, Белдейн, я вполне здорова, — проговорила Эгвейн. Это имя как-то странно чувствовалось на языке; ощущение было такое, будто Эгвейн уже многие годы произносила его. — Нам не нужно заставлять их ждать.

Кого заставлять ждать?

Она не знала. Но почему-то ей было безгранично печально, что тому ожиданию пришел конец, чувствовала она беспредельное нежелание.

— Ожидание сделает их нетерпеливыми, мать.

Голос Белдейн прозвучал неуверенно, она, вероятно, чувствовала ту же неприязнь к каким-то неизвестным, которая мучила Эгвейн, но по иной причине. Если только Эгвейн не ошибалась, Белдейн, сохраняя внешнее спокойствие, на самом деле была в полном ужасе.

— В таком случае лучше нам приступить к делу сразу же, — проговорила Эгвейн.

Белдейн кивнула ей, глубоко вздохнув, прошла по ковру к двери, где стоял, прислоненный к косяку, символ ее власти — жезл с навершием, похожим на ослепительно белый подснежник, — капля Белого Пламени Тар Валона.

— Ну что ж, мать, пора! — Она взяла посох и распахнула дверь перед Эгвейн, затем поспешно прошла вперед, так что вдвоем они составили торжественную процессию из двух высокопоставленных особ: Хранительница Летописей сопровождает великолепную Престол Амерлин.

Коридоры, по которым они шагали, Эгвейн запомнила плохо. Она была сосредоточена на собственных переживаниях. Что со мной? Почему я ничего не могу вспомнить? Отчего так много набирается того, что я помню... почти помню, но вспоминаю неверно, не совсем правильно? Она тронула свой палантин, украшенный семью полосами разных расцветок. Почему какой-то своей частью я по-прежнему остаюсь послушницей?

Путь обратно появится, но то... На сей раз фраза резко оборвалась на полуслове.

Тринадцать Черных Айя.

При этой мысли Эгвейн споткнулась. Сама по себе эта мысль пугала, но могильный хлад затопил ее до мозга костей, выморозив весь страх. От нее веяло чем-то... личным. Ей, однако, хотелось вскрикнуть, убежать, схорониться. Чувствовала она себя так, будто за ней спешила погоня. Все чепуха! Черные Айя уничтожены, они больше нам не страшны! Но и эта мысль казалась ей какой-то странной. Часть ее сознания ведала о чем-то именуемом Великим Очищением. Другая часть ее существа была уверена, что ничего подобного никогда не происходило.

Глядя вперед и только вперед, Белдейн не заметила, как запнулась ее спутница. Эгвейн, чтобы поспеть за ней, прибавила шагу. Эта женщина до кончиков ногтей пропитана страхом. К чему, Света ради, ведет она меня?

Остановилась Белдейн перед высокими створчатыми дверьми, каждая из створок которых была украшена серебрящимся Пламенем Тар Валона. Хранительница вытерла руки о подол своего платья так смущенно, будто они внезапно покрылись потом, затем распахнула двери и повела Эгвейн вверх по пандусу, выложенному таким же белым камнем с серебристыми прожилками, из которого были возведены стены Тар Валона. Даже здесь, в сумраке камень казался светящимся.

Пандус привел двух женщин в большую круглую комнату, над которой на высоте шагов в тридцать сходился куполообразный потолок. По кругу зал окаймляло возвышение, к которому вели ступени. Их не было только там, куда на платформу выходили этот и еще два пандуса, разделявшие кольцо на три равных сектора. В центре же зала блистало выложенное на полу Пламя Тар Валона, окруженное расширяющимися цветными спиралями — цветами семи Айя. Напротив того места, куда выходил пандус, стояло кресло с высокой спинкой, тяжелое с виду, украшенное вырезанными на нем виноградными лозами, листья которых были раскрашены цветами всех Айя.

Белдейн резко стукнула жезлом об пол. С легкой дрожью прозвучал ее голос:

— Она идет сюда! Блюститель Печатей. Пламя Тар Валона. Престол Амерлин. Идет сюда, к нам.

Шурша широкими юбками, украшенные шалями женщины поднялись со своих кресел. Эгвейн насчитала двадцать одно кресло. Они стояли по три рядом, и каждая из триад была выкрашена и обита тем цветом, каким светилась бахрома шалей Айз Седай, вставших навстречу властительницам.

Это Зал Башни, подумала Эгвейн, направляясь к предназначенному для нее креслу. К Престолу Амерлин. Так оно и есть. Это Зал Башни и Восседающие от каждой Айя. Я была здесь тысячу раз. Но она не могла вспомнить хотя бы одного раза из этой тысячи. Но что делаю я в Зале Башни? О Свет, они заживо сдерут с меня кожу, если поймут... Она не знала на самом деле, что такое особенное о ней могут понять собравшиеся здесь сестры, однако молилась, прося, чтобы этого не произошло.

Путь обратно появится, но...

Путь обратно...

...обратно...

Черные Айя ждут. Эта фраза по крайней мере была законченной. Слова доносились словно отовсюду. Почему же никто, кроме нее, не слышит их?

Опустившись на Трон Амерлин — на то самое кресло, которое и называлось Троном Амерлин, — Эгвейн поняла: как поступить и что делать, она ни малейшего представления не имеет. Когда она уселась поудобней, остальные Айз Седай тоже сели в свои кресла — все, кроме Белдейн, которая стояла рядом с Эгвейн, нервно стискивая пальцами жезл и с трудом переводя дыхание. Все, казалось, ждали того, что скажет или сделает Эгвейн.

— Начинайте! — проговорила она наконец. Этого, вероятно, было вполне достаточно. Одна из Красных сестер поднялась со своего кресла. Потрясенная Эгвейн узнала в ней Элайду. Она тут же поняла: Элайда являлась главной из Восседающих от Красных и при этом — ее злейшим врагом. От взгляда, которым Элайда пронизывала комнату, Эгвейн внутренне вся содрогнулась. Лицо Элайды было твердым и холодным, и вдобавок светилось победным торжеством. Взгляд женщины сулил Эгвейн такое будущее, думать о котором не хотелось.

— Введите его! — громко сказала Элайда.

На одном из прилегающих к залу пандусов — не с того, откуда вошла Эгвейн, — послышался шорох подошв о камень. Появились люди. Целая дюжина Айз Седай окружала трех мужчин, двое из которых были дорожными стражниками, на груди у каждого из них сияла белая слеза Пламени Тар Валона. Оба тянули закованного в цепи третьего мужчину, который то и дело спотыкался, ошеломленно глядя по сторонам.