— Ты не станешь этого делать, — промолвила Илэйн без тени сомнения или намека на вопрос, и Мин посмотрела на нее с благодарностью. — Но почему ты боялась подойти ко мне? Ведь мы подруги. И обещали друг дружке, что мужчина никогда не встанет между нами, пусть даже мы обе его любим.

Мин хрипловато рассмеялась. Илэйн подумалось, что мужчинам такой смех, наверное, нравится. К тому же Мин прехорошенькая, похожа на озорного мальчишку. Пожалуй, она чуточку постарше Илэйн, но кто знает, хорошо это или плохо?

— О Илэйн, мы дали друг дружке слово, когда он был так далеко. Потерять тебя для меня все равно что лишиться сестры, но что, если одна из нас передумает?

Кто именно может передумать, лучше не спрашивать. Илэйн старалась не думать о том, что если спеленать Мин с помощью Силы, заткнуть ей рот кляпом и инвертировать потоки, то ее можно будет спрятать и продержать где-нибудь в подвале, пока не уедет посольство.

— Нет, этого не будет, — коротко сказала она. Поступить так с Мин она не могла. Ей очень хотелось заполучить Ранда, но не такой ценой. У Илэйн возникло желание просто попросить Мин не ехать, раз уж они не могут отправиться вместе, но вместо этого она спросила: — Гарет Брин собирается освободить тебя от обета?

На сей раз Мин рассмеялась еще более хрипло и отрывисто:

— Как бы не так! Он сказал, что рано или поздно еще заставит меня поработать. Но на самом деле он хочет попридержать только Суан, уж не знаю зачем.

При этих словах Мин слегка поморщилась, и это навело Илэйн на мысль, что тут не обошлось без видений, но расспрашивать она не стала. Сама же Мин никогда не говорила о видениях с теми, кого они не касались напрямую.

Она обладала редкостным даром, о чем в Салидаре мало кому было известно. Знали об этом только Илэйн, Найнив, Суан и Лиане. Даже Бергитте не знала. Правда, и Мин не знала ни о Бергитте, ни о Могидин.

Секретов вокруг было полно, но своим Мин не смогла бы поделиться ни с кем, даже пожелай она этого. Порой у нее бывали видения — перед ней представали некие образы или окружавшие людей ауры. Иногда их значение так и оставалось загадкой, но порой она, неизвестно почему, точно знала, что они предвещают. В таких случаях Мин не ошибалась никогда: если, например, она говорила, что мужчина и женщина поженятся, так оно рано или поздно и выходило, пусть даже сейчас они друг друга терпеть не могли. Лиане именовала эту способность чтением Узора, однако дар Мин не имел никакого отношения к Силе, и в чем его суть, никто толком не понимал. У большинства людей ауры если и появлялись, то изредка, но Айз Седай и Стражи были окружены ими постоянно. Потому-то Мин и старалась избегать их общества.

— Ты передашь Ранду письмо от меня? — спросила Илэйн.

— Конечно. — Мин отозвалась так быстро и лицо ее было таким открытым, что Илэйн смутилась. Сама-то она на месте Мин, наверное, не согласилась бы.

— Мин, — пробормотала Илэйн. — Не говори ему ничего о своих видениях. Я имею в виду те, что касаются нас. — Некогда Мин привиделось, что в Ранда будут безнадежно влюблены три женщины и всем им суждено быть связанными с ним вечно. Одной из них была сама Мин Второй Илэйн. — Если он узнает о видениях, то может, чего доброго, подумать, что дело не в наших желаниях и чувствах, а в том, что так свился Узор, или в том, что он таверен. Вдруг ему вздумается проявить благородство, не подпустив к себе ни одну из нас.

— Все возможно, — неуверенно отозвалась Мин. — Мужчины — они странные. Если он решит, что стоит ему поманить нас пальцем, и мы побежим, то, пожалуй, он так и сделает. Случалось мне видеть такое. Думаю, это все из-за того, что у них на лице волосы растут. — Вид у Мин был такой задумчивый, что Илэйн так и не поняла, всерьез она говорит или шутит. Вроде бы Мин немало знала о мужчинах, ведь она рассказывала, что долго работала в конюшне, потому как любит лошадей. Правда, в другой раз она помянула, что прежде прислуживала в таверне. — В любом случае я ничего не скажу. Возможно, нам с тобой придется поделить его, как пирог. Да еще и оставить корочки третьей, коли она объявит

— Мин, что ты собираешься делать?

Мин не хотела спрашивать и уж тем паче не хотела, чтобы ее голос звучал так жалобно, но это вышло само собой. С одной стороны, ей хотелось верить, что она ни за что не побежит, помани ее Ранд пальцем, а с другой, что он непременно поманит. С одной стороны, ей хотелось сказать, что делить Ранда она ни с кем и никогда не станет, даже с подругой, и пусть Мин со своими видениями канет в Бездну Рока, а с другой — просто надавать Ранду по ушам за то, что он сделал с ними обеими. А поскольку она сама понимала, что все это ребячество, ей вдобавок хотелось еще и зарыться головой в песок. Как еще разобраться в своих чувствах?

Совладав с дрожью в голосе, Илэйн, прежде чем Мин успела откликнуться, сама ответила на свой вопрос:

— Что ты и я… что мы с тобой сейчас сделаем, так это посидим и поговорим по душам. — Подбирая слова, она одновременно подыскала место, где сухие опавшие листья лежали особенно плотным слоем, да поближе к дереву — чтобы привалиться спиной. — Поговорим, но только не о Ранде. Я буду скучать по тебе. Мин. Ведь так хорошо иметь подругу, которой можно довериться.

Мин уселась рядом с Илэйн, скрестив ноги. Она рассеянно выковыривала из земли камушки и бросала их в ручей.

— Найнив тоже твоя подруга. Ты ей доверяешь. Да и Бергитте, с ней ты проводишь даже больше времени, чем с Найнив. — Лоб девушки пересекла легкая морщинка. — Неужто она и вправду считает себя той Бергитте, героиней легенд? Чего ради она отрастила такую косу и таскается повсюду с луком, точь-в-точь как в преданиях? Не могу поверить, что это ее настоящее имя.

— Ее в самом деле так зовут, — осторожно возразила Илэйн. В каком-то смысле рассуждения Мин были верны. — А Найнив, знаешь ли, никак не может забыть, что я дочь ее королевы, и порой поминает об этом в пику мне. Ты — совсем другое дело.

— Может, потому, что меня это особо не впечатляет, — заметила Мин с усмешкой, хотя глаза ее оставались серьезными. — Я-то ведь, Илэйн, родилась в Горах Тумана, на рудных копях. В эдакую глушь указы твоей матушки почитай что и не доходят. — Усмешка исчезла. — Прости, Илэйн.

Та с трудом подавила вспыхнувшее раздражение, — в конце концов, Мин точно такая же подданная Львиного Трона, как и Найнив.

Откинув голову к стволу дерева, она промолвила:

— Давай поговорим о чем-нибудь хорошем. Над их головами даже сквозь густое кружево ветвей нещадно пекло солнце. На небе не было ни облачка. Илэйн непроизвольно окунулась в саидар — каждая капля ее сущности исполнилась радостью жизни и полнотой бытия. «Вот, — загадала она, — если мне удастся сотворить хоть бы одно малюсенькое облачко, все будет хорошо. Выяснится, что матушка жива. Ранд меня полюбит, ну а с Могидин… разберутся». Илэйн сплела тончайшую паутину Воздуха и Воды и затянула ею небосвод, пытаясь отыскать влагу Вот-вот, казалось ей, стоит еще чуточку поднатужиться, и все получится. Сладость обладания Силой быстро переросла в боль. Еще немного, и этот поток погубил бы ее. А ведь ей всего-то и надо было, что крохотное облачко.

— О хорошем? — переспросила Мин. — Ну-ну. Вижу, ты не расположена говорить о Ранде, но, как ни толкуй, важнее его нет никого на свете. Отрекшиеся, и те падают замертво при одном его появлении. Целые страны уже склонились к его ногам. И здешние Айз Седай намерены его поддержать, я знаю. Деваться-то им все одно некуда. А потом и Элайда передаст ему Башню. Для него Последняя Битва все одно что прогулочка. Он всегда побеждает, Илэйн. А значит, и мы Илэйн отпустила Источник и уставилась на небо, столь же опустошенное, как и ее душа. Нет нужды уметь направлять Силу, чтобы понять — здесь не обошлось без Темного. А если он может касаться мира с такой силой, да что там, если он вообще может касаться мира…

— Неужто? — спросила она сама себя, но так тихо, что этого не расслышала даже Мин.

Здание манора еще оставалось недостроенным, даже деревянные панели не успели покрасить, но леди Фэйли ни Башир т'Айбара каждый день устраивала прием, как и подобает жене лорда. Она восседала в массивном кресле с высокой, украшенной резными фигурками соколов спинкой, стоявшем возле сложенного из необработанного камня камина. Напротив, в другом конце зала, высилось точно такое же, только на спинке и подлокотниках были вырезаны не соколы, а волки. Пустовавшее кресло предназначалось для ее мужа, Перрина т'Башир Айбары. Перрина Златоокого, лорда Двуречья.

Правда, манор был разве что малость побольше обычного фермерского дома, да и зал имел всего шагов пятнадцать в длину, но Перрин поначалу и об этом-то слышать не хотел — зачем, мол, ему такая хоромина? Он никак не мог отвыкнуть думать о себе как о простом кузнеце, даже как о подручном кузнеца, как и привыкнуть к тому, что жену его при рождении назвали Заринэ, а не Фэйли. Заринэ — подходящее имя для изнеженной дамы, томно вздыхающей над воспевающими ее улыбку стихами. Фэйли, что на Древнем Наречии означает «сокол», девушка назвалась сама, когда принесла клятву Охотницы за Рогом Валир. Присмотревшись к ее лицу с рельефным носом, высокими скулами и раскосыми темными глазами, метавшими молнии, когда она сердилась, никто не усомнился бы, что это имя соответствует ей наилучшим образом. Что же до всего остального, все зависит от намерений. Так же, как и что считать хорошим, а что плохим.

Глаза Фэйли метали молнии как раз в настоящий момент. На сей раз гнев молодой женщины был вызван не упрямством ее мужа и даже не удивительной для такой погоды жарой, хотя, по правде сказать, тщетные попытки добиться хотя бы иллюзии прохлады, обмахивая вспотевшее лицо веером из фазаньих перьев, настроение не поднимали. Давно минул полдень, почти все просители были уже отпущены, и дожидавшихся приема у Фэйли осталось не так уж много. В сущности, все эти люди пришли к Перрину, но новоявленный лорд до смерти боялся таких приемов. Если только Фэйли не удавалось загнать его в угол, он исчезал, словно волк в чащобе, считая неловким судить и наставлять людей, среди которых он вырос. К счастью, его земляки не возражали, если вместо лорда Перрина их принимала и выслушивала леди Фэйли. Впрочем, некоторые, возможно, и возражали, но у них хватало ума держать свои возражения при себе.

— И с этим вы пришли ко мне? — Голос Фэйли звучал холодно и сурово.

Две женщины, стоявшие перед креслом, потели и переминались с ноги на ногу, смущенно уставясь в пол. Доманийское платье, закрытое, с высоким воротом, но облегающее и тонкое, почти не скрывало соблазнительных округлостей Шармад Зеффар. Сшитое из золотистого полупрозрачного шелка, оно изрядно потерлось, пообтрепалось по краям, да и некоторые пятна уже невозможно отстирать, но шелк есть шелк, а в здешних краях он редкость.

Патрули, посылавшиеся в Горы Тумана на поиски уцелевших троллоков, находили немного этих звероподобных тварей, а Мурддраалов — благодарение Свету — не встречали вовсе, зато то и дело натыкались на беженцев. Подбирали пятерых там, десятерых здесь, и все они оседали в Двуречье. В большинстве своем то были выходцы с Равнины Алмот, но некоторые бежали из Тарабона или, как Шармад, из Арад Домана. Всех их заставили бросить свои дома раздоры, мятежи и войны. Фэйли даже думать боялась о том, сколько несчастных погибло в пути, так и не добравшись до Двуречья. Блуждать в горах, где нет ни дорог, ни даже троп, опасно даже в лучшие времена, а о нынешних и говорить нечего.

Реа Авин беженкой не была, хотя и носила платье тарабонского покроя из тонкой серой шерсти. Ниспадающее мягкими складками, оно подчеркивало достоинства фигуры почти так же, как и доманийский наряд. Сумевшие перебраться через горы принесли с собой не только тревожные слухи, но и невиданные ранее в Двуречье навыки и умения. А работы на разоренных троллоками фермах и в опустошенных деревнях хватало. Реа, хорошенькая круглолицая женщина, была здешней, родилась не .далее чем в паре миль от того места, где нынче находился манор. Темные волосы она заплетала в длинную, до пояса, косу. В Двуречье девушкам разрешалось носить косы лишь после того, как Круг Женщин признавал их достаточно взрослыми, чтобы выйти замуж. Это право можно было получить и в пятнадцать лет, и в тридцать, но обычно девушки добивались его годам к двадцати. Реа заплела косу четыре года назад и была лет на пять старше Фэйли, но сейчас казалась смущенной девчонкой. Она поняла: то, что казалось ее превосходной идеей, в действительности было величайшей глупостью, какую только можно отчудить. А Шармад, бывшая на пару лет постарше, выглядела пристыженной еще сильнее. Фэйли же больше всего хотелось отшлепать обеих Очень жаль, что леди не может позволить себе такую выходку.

— Мужчина, — промолвила Фэйли, стараясь придать невозмутимость своему тону, — не лошадь и не поле. Он не может быть собственностью. И как вам только в голову пришло спрашивать меня, которая из вас имеет на него право?

— Она тяжело вздохнула. — Будь у меня основания считать, будто Вил ал'Син завлек вас обманом, я еще могла бы что-то предпринять, а так…

Вил, ясное дело, обхаживал обеих, но и они завлекали его напропалую — парень-то он видный. И он не давал ни одной из них никаких обещаний. Шармад готова была от стыда провалиться сквозь землю, ведь доманийские женщины славились умением кружить мужчинам головы, а не сходить по ним с ума.

— Итак, вы поступите следующим образом' отправитесь к Мудрой и расскажете все ей, — решила Фэйли. — Она разберется. Надеюсь, вы побываете у нее еще сегодня.

Женщины поежились. Дейз Конгар, Мудрая Эмондова Луга, нрав имела суровый и всякую дурь отнюдь не поощряла. Однако делать нечего. Обе соперницы присели в реверансе и пролепетали:

— Как скажете, леди Фэйли.

Очень скоро, подумала Фэйли, они горько пожалеют. о том, что отняли пустяками драгоценное время Дейз Конгар. А заодно и мое.

Все знали, что Перрин редко присутствует на такого рода аудиенциях, да и к нему мало кто решился бы сунуться с подобной чепухой. Небось сиди он на своем кресле, они бы и в зал не зашли. Фэйли искренне надеялась, что из-за несусветной жары Дейз будет не в духе и обеих красоток ждет хорошая выволочка. Жаль, что нельзя спровадить к Дейз и Перрина — его тоже не мешало бы взять в оборот.

Не успели женщины, волоча ноги, покинуть зал, как их место занял Кенн Буйе Несмотря на то что старик тяжело опирался на скрюченную, как он сам, суковатую палку, ему удалось отвесить церемонный поклон. Правда, он тут же испортил произведенное впечатление, запустив пятерню в редкие седые волосы. Как обычно, грубошерстный коричневый кафтан кровельщика был помят, словно тот в нем спал.

— Да осияет Свет вас, достопочтенная леди Фэйли, и вашего достославного супруга, лорда Перрина. — Витиеватое приветствие никак не сочеталось с его скрипучим голосом. — Да продлится вечно ваше счастье. Позвольте пожелать вам этого и от моего имени, и от имени всего нашего Совета. Ваши красота и ум, достопочтенная леди, делают нашу жизнь светлее, равно как справедливость и мудрость ваших суждений делают ее разумнее.

Фэйли невольно забарабанила пальцами по подлокотнику. С чего это Кенн, вместо того чтобы, как обычно, ныть и брюзжать, принялся расточать ей цветистые похвалы? Но и не преминул исподволь напомнить, что он член Совета, а стало быть, человек не последний и вправе рассчитывать на уважение. К тому же он явно напрашивался на сочувствие — для того и посох прихватил. На самом деле прыти у того старика на двух молодых хватит. Что-то ему понадобилось.

— С чем пожаловали к нам сегодня, мастер Буйе? Кенн выпрямился, забыв о своем посохе. В голосе его, чего он, видимо, не заметил, зазвучали язвительные нотки:

— Все дело в чужестранцах. Они нынче к нам валом валят и приносят с собой всякие новшества, без которых мы прежде прекрасно обходились. — Кенн, как, впрочем, и большинство двуреченцев, похоже, начисто забыл, что Фэйли тоже приехала из дальних краев — Диковинные повадки, леди, чудные манеры, а уж наряды — срамота, да и только Знаете, леди, мне неловко, но женщины еще порасскажут вам, как выглядят эти доманийские бесстыдницы.

Фэйли, ясное дело, знала об этом не только по рассказам, а по блеску в глазах почтенного члена Совета предположила, что тот не слишком обрадуется, ежели она, вняв его призывам, встанет на защиту приличий.

— Чужаки лишают нас куска хлеба, оставляют без работы. Взять хотя бы того тарабонского малого, что делает эту дурацкую черепицу. Сам делает, да еще и подмастерьев набрал, а мальцов можно было к полезной работе приставить. Ему наплевать на добрых двуреченцев. Он, видите ли…

Обмахиваясь веером, Фэйли перестала слушать эту трескотню, хотя всем своим видом выказывала заинтересованность. Поступать так ее научил отец, и, надо признаться, порой это выручало. Как, например, сейчас. Впрочем, Кенна Буйе можно понять. Он кормился тем, что крыл кровли соломой, и ему мало радости от черепицы мастера Хорнвала.

Но не все относились к новоприбывшим так, как Буйе. Харал Лухан, кузнец из Эмондова Луга, взял себе в напарники ножовщика, жившего прежде на Равнине Алмот, а мастер Айдар, столяр, нанял сразу троих мужчин и двух женщин, знающих толк в изготовлении мебели, резьбе и золочении, хотя золота в округе отродясь не водилось. Это они сработали кресла для Перрина с Фэйли, и сработали на славу. Да что там, сам Кенн имел с полдюжины помощников, и не все они были двуреченцами — когда нагрянули троллоки, погорело немало крыш, к тому же повсюду ставили новые дома. Нет, Перрин просто не имел права бросать ее одну и заставлять выслушивать всякий вздор.

Двуреченцы провозгласили его своим лордом, что и не диво, ибо под его водительством они одержали победу над троллоками. Возможно, он понял, что с этим ничего не поделаешь, раз уж все кланяются ему да величают лордом Перрином, хоть он и запрещает это делать. Понять, может, и понял, но по-прежнему на дух не переносил связанные с его новым положением церемонии и старался избегать многого из того, чего люди ждут от своих вождей Он артачился, когда требовалось исполнять обязанности лорда. Фэйли, в отличие от него, с детства знала, что подобает настоящей леди, ибо была старшей из оставшихся в живых детей Даврама т'Талине Башира, лорда Башира, Тайра и Сидоны, Защитника Рубежей Запустения, Хранителя Сердца Страны и Маршала-Генерала королевы Тенобии Салдэйской. И хотя Фэйли сбежала из отчего дома, чтобы стать Охотницей за Рогом, а потом отказалась и от Охоты ради мужа, который порой ее озадачивал, она помнила все, чему ее учили. Перрин внимательно выслушивал все ее советы, кивал и поддакивал, но заставить его следовать им на деле было не легче, чем научить лошадь танцевать са'сара.

Под конец Кенн понес что-то и вовсе несусветное, хотя спохватился, и язвительности в его голосе поубавилось.

— Но ведь мы с Перрином решили, что у нас будет соломенная кровля, — спокойно напомнила ему Фэйли, и Кенн удовлетворенно закивал. — Решить-то решили, но она почему-то до сих пор не закончена. — Кенн встрепенулся. — Похоже, мастер Буйе, у тебя слишком много заказов, и до всего руки не доходят. Что ж, коли так, нам, наверное, придется обратиться к мастеру Хорнвалу.

Кенн беззвучно зашлепал губами. Он понимал: если жилище лорда будет покрыто черепицей, все захотят последовать его примеру.

— Я с удовольствием тебя послушала, — продолжала Фэйли, — но уверена, что ты предпочтешь закончить крышу, а не тратить время на разговоры, пусть даже и очень интересные.

Кенн поджал губы, и глаза его блеснули. Он поклонился — не так низко, как в начале беседы, сдавленно пробормотал что-то — разобрать удалось только «миледи», и вышел, постукивая посохом о голый пол.

И на такую чушь приходится тратить время. Нет уж, в следующий раз пусть Перрин сам отдувается.

Правда, другие обращения оказались не такими вздорными. Женщина, видать, некогда упитанная, поскольку выцветшее платье висело на ней мешком, беженка с Мыса Томана, что за Равниной Алмот, заявила, что знает толк в травах и лечебных снадобьях. Неуклюжий верзила Джон Айеллин, все время потиравший потеющую лысину, и сухопарый Тэд Торфинн, теребивший отвороты кафтана, вынесли на суд Фэйли спор о меже. Двое смуглых доманийцев с коротко подстриженными бородками оказались рудознатцами. Они заявили, что по пути приметили в горах признаки, указывающие на близость месторождений золота и серебра. И железа, хотя оно интересовало их меньше И наконец, жилистая тарабонка с худощавым лицом, укрытым прозрачной вуалью, и со светлыми волосами, заплетенными во множество косичек, сообщила, что умеет ткать ковры.

Травницу Фэйли направила в распоряжение здешнего Круга Женщин — если Эспара Соман и впрямь понимает в этом деле, ее определят в помощницы к одной из Мудрых. Нынче, когда люди прибывали отовсюду и многие из них после долгого, трудного пути нуждались в лечении и уходе, почти все Мудрые в Двуречье обзавелись помощницами. Может, Эспара рассчитывала на что-то большее, но главное начать, а остальное зависит от тебя самой. С помощью нескольких наводящих вопросов Фэйли выяснила, что ни Тэд, ни Джон не помнят точно, где пролегала межа, потому как унаследовали этот спор от родителей, и велела им прийти к соглашению, да и покончить дело миром. Как видно, оба считали, что так решил бы и Совет, потому и не обращались туда так долго, предпочитая спорить да препираться. Прочие получили разрешение заниматься тем, о чем просили. По существу, особой надобности в таком разрешении не было, но Фэйли полагала, что им не повредит с самого начала усвоить, кто здесь правит. За свое дозволение и кошель серебра, что ссудила для закупки припасов, Фэйли заручилась обещанием доманийских рудознатцев выплачивать Перрину десятину с добытого ими золота. Кроме того, они обещали отметить местонахождение всех месторождений железа. Перрину история с десятиной наверняка не понравилась бы, но Фэйли смотрела на вещи трезво. Двуреченцы давно забыли о том, что такое налоги, но лорду — чтобы он исполнял то, что требуется от лорда, — необходимы деньги. Железо же сейчас будет очень кстати

— не меньше, чем золото. Ну а насчет Лиалы Мостара все ясно. Если тарабонка прихвастнула, то скоро сама и прогорит, а вот если сказала правду.. Трое ткачей уже обещали, что на следующий год смогут предложить байрлонским купцам не только необработанную шерсть, но и кое-что получше. Продажа хороших ковров тоже сулила Двуречью немалую прибыль. Мастерица заверила, что пришлет в манор лучшие свои изделия, и Фэйли согласилась принять этот дар, удостоив тарабонку милостивого кивка. Может, та получит и еще что-нибудь, но только после того, как Фэйли увидит обещанные ковры своими глазами. По ее мнению, полы в маноре и впрямь следовало застелить коврами. В целом как будто все остались довольны. Даже Джон и Тэд.

Когда тарабонка, кланяясь, попятилась к выходу, к Фэйли из бокового коридорчика — таких было два, по обе стороны камина — вышли четыре женщины в плотных, темных двуреченских платьях. Все они изрядно потели. Дейз Конгар, не уступающая ростом любому мужчине и многих превосходившая шириной плеч, была на голову выше остальных Мудрых Она устремилась вперед, желая показать, что здесь, близ ее деревни, первенство принадлежит ей. Седовласая, но стройная Эдель Гаэлин со Сторожевого Холма держалась напряженно и прямо, всем своим видом показывая, что возраст и долгие годы пребывания в должности Мудрой дают ей преимущество перед Дейз Круглолицая Элвин Тарон, Мудрая из Дивен Райд, ростом была ниже всех. С лица этой женщины никогда, даже если ей приходилось заставлять людей делать то, чего им вовсе не хотелось, не сходила добродушная материнская улыбка. Последней шла Милла ал'Азар с Таренского Перевоза, самая молодая из всех. Эдель она едва ли не годилась в дочери и среди прочих держалась не совсем уверенно.

Фэйли медленно обмахивалась веером. Ей очень захотелось, чтобы сейчас рядом оказался Перрин. Очень. Каждая из этих женщин пользовалась в своей деревне не меньшим влиянием, чем мэр, а в некоторых отношениях даже большим. С ними нельзя вести себя как с простыми просительницами, и это усложняло дело При Перрине они смущались, словно девчонки, глупо улыбались и думали только о том, как бы ему угодить, но с ней. В Двуречье веками не было своей знати, а чиновников правившей в Кэймлине королевы здесь не видели на протяжении семи поколений Все местные жители, включая и этих четырех женщин, понятия не имели, как следует держаться с лордами и леди, и только начинали осваивать эту науку. Порой они забывали, что Фэйли — леди, и видели в ней лишь молодую женщину, у которой Дейз всего несколько месяцев назад распоряжалась на свадьбе Они могли кланяться и повторять «да, миледи», «разумеется, миледи», и вдруг ни с того ни с сего принимались поучать ее, не видя в этом ничего особенного Все, Перрин, с меня хватит, подумала Фэйли.

Сейчас они приседали — как умели — и наперебой приветствовали ее:

— Свет да осияет вас, леди Фэйли.

Однако Дейз, еще не успев выпрямиться, заговорила о деле, видимо, решив, что с любезностями покончено. Тон ее был вроде бы и учтив, но она словно хотела сказать: «Хочешь не хочешь, а выслушать меня тебе придется»

— Еще трое мальчишек сбежали, миледи. Дэв Айеллин, И вин Финнгар и Элам Даутри. Сбежали поглядеть на мир, наслушавшись рассказов лорда Перрина.

Фэйли растерянно заморгала. Эта троица давно вышла из мальчишеского возраста. Дэв и Элам одних лет с Перрином, а Ивин — ровесник Фэйли. К тому же двуреченская молодежь могла разузнать что-то о большом мире не только из скупых и немногословных рассказов ее мужа.

— Если желаете, я попрошу Перрина поговорить с вами.

Женщины заерзали и засуетились. Дейз оглянулась, будто ожидала, что он вот-вот появится, Эдель и Милла непроизвольно принялись расправлять юбки, а Элвин перебросила через плечо и поправила косу. Неожиданно они осознали, что делают, и замерли, стараясь не глядеть друг на друга. И на Фэйли. Единственное преимущество Фэйли перед ними заключалось в том, что все они терялись перед ее мужем и прекрасно это знали.

— Не стоит его беспокоить по пустякам, — сказала Эдель. — Подумаешь, мальчишки сбежали. Досадная мелочь,' и только.

Элвин добавила к ее словам улыбку, подобавшую скорее матери, говорящей с дочуркой:

— Но раз уж мы здесь, пожалуй, стоит поговорить и кое о чем поважнее. О воде. Многие встревожены.

— Дождя нет уже который месяц, — добавила Эдель, и Дейз кивнула.

На сей раз Фэйли прищурилась. Эти женщины достаточно умны, и уж им-то следовало знать, что тут Перрин ничего поделать не может.

— Источники еще не пересохли, к тому же Перрин велел вырыть еще несколько колодцев. — Вообще-то он лишь предложил это, но между его предложением и приказом особой разницы не было. — И оросительные каналы будут прорыты задолго до сева. — Это было ее затеей. В Салдэйе орошалась добрая половина полей, а в здешних краях о таком никто и не слыхивал. — Конечно, каналы роют только на всякий случай. Рано или поздно дожди все равно пойдут.

Дейз снова кивнула, а за ней и Элвин с Эдель. Все это они знали не хуже Фэйли.

— Дело не в дожде, — пробормотала Милла. — То есть, я хочу сказать, не совсем в дожде. Нынче у нас не просто засуха. То, что сейчас творится, неестественно. Ни одна из нас не может слушать ветер.

Остальные Мудрые насупились, по-видимому, решив, что она сболтнула лишнее.

Считалось, что Мудрые умеют предсказывать погоду, слушая ветер, во всяком случае, так утверждали они сами.

Милла понурилась, но упрямо продолжала:

— Не можем, и все! Вместо этого приходится смотреть на облака, следить за птицами, и муравьями, и гусеницами, и… — Она глубоко вздохнула и выпрямилась, но по-прежнему старалась не встречаться взглядом с другими Мудрыми. Интересно, подумала Фэйли, как она у себя в Таренском Перевозе ладит с деревенским Советом, и особенно с Кругом Женщин. Впрочем, и Совет, и Круг, так же как и Милла, только-только приступили к своим обязанностям Нашествие троллоков опустошило Таренский Перевоз, и все власти пришлось выбирать заново. — Это неестественно, миледи. Давно пора выпасть первому снегу, а погода стоит как в середине лета. Мы не просто встревожены, миледи, мы напуганы! Если другие не решаются сказать об этом открыто, то признаюсь я. Я ночами глаз не смыкаю. Уже месяц нормально не спала, и… — Она спохватилась, сообразив, что действительно зашла слишком далеко. Мудрой подобало владеть собой при любых обстоятельствах, а она взяла да и рассказала напрямую обо всех своих страхах.

Остальные Мудрые перевели взгляды с Миллы на Фэйли. Они молчали, и лица их были столь же непроницаемы, как у Айз Седай.

Теперь Фэйли поняла. Милла сказала чистую правду. Погода стояла не просто необычная — неестественная. К Фэйли и самой порой сон не шел. Она молилась о дожде, а еще лучше о снеге, стараясь не думать, что может таиться за этой затянувшейся жарой. Мудрые пришли к ней, а ведь это их дело — успокаивать людей. Куда же податься ей, коли у нее на сердце та же тревога?

Однако, возможно, сами того не сознавая, эти женщины пришли как раз туда, куда следовало. Часть соглашения между простонародьем и знатью, усвоенного Фэйли с малолетства, требовала от благородных заботы о безопасности и благополучии простых людей. Если она не имела возможности помочь им на деле, то могла хотя бы напомнить, что худые времена не вечны. Если сегодня плохо, то завтра, в крайнем случае послезавтра, непременно станет лучше. Фэйли вовсе не была в этом уверена, но ее учили поддерживать и ободрять тех, кто от нее зависит, а не усугублять их тревоги своими страхами.

— Перрин рассказывал мне о своих земляках задолго до того, как я попала сюда, — сказала Фэйли. Перрин был скуп на похвалы, но всегда правдив. — Я знаю, что, когда град выбивает ваши посевы, когда зимняя стужа губит половину стад, вы гнетесь, но не ломаетесь, а потом, распрямившись, начинаете все сначала. Когда троллоки опустошали Двуречье, вы поднялись и дали им отпор, а покончив с ними, тут же принялись восстанавливать разрушенное. — Это Фэйли видела собственными глазами. Она не ожидала от южан такой стойкости и упорства. Такие люди не ударили бы в грязь лицом и в Салдэйе, даже на северных ее окраинах, где набеги троллоков были обычным делом. — Я не могу обещать вам, что завтра погода переменится к лучшему. Могу только заверить, что мы с Перрином будем делать все, что в наших силах, чтобы помочь вам. Вы и без меня знаете — нужно уметь принимать то, что несет с собой каждый новый день, и готовиться встретить следующий. Именно такие люди живут в Двуречье. Именно таковы и вы.