— Останься, — ответила Илэйн, по-прежнему сохраняя спокойствие. Спокойствие и невозмутимость. — В свое время мы разберемся с паразитами.

Почему же две Айз Седай? Он не понял, что Ренейле тоже способна направлять, и сделал ударение на слове «две». Может ли то, что в действительности их трое, дать какое-нибудь преимущество? Или для этого нужно большее количество? Очевидно, что Аша'маны знали о некотором превосходстве, которое они имели над женщинами числом менее тринадцати. И что же, поэтому надо вламываться к ней, даже не испросив разрешения?

— Проводишь этих любезных господ к выходу, когда я с ними закончу.

Спутники Таима нахмурились, оказавшись в роли «любезных господ», сам же он лишь вновь усмехнулся. Ему должно было хватить сообразительности, чтобы понять, кого она имела в виду, говоря о паразитах. Свет! Может, Ранду однажды и пригодился этот человек, но зачем он ему теперь? Ради чего он наделил его такими полномочиями? Ладно, здесь-то его полномочия не значили ровным счетом ничего.

Неторопливо расправив юбки, Илэйн вновь устроилась в своем кресле. Мужчины теперь вынуждены либо как просители обойти вокруг нее и выстроиться напротив, либо общаться с ее профилем, по крайней мере, пока она не соизволит посмотреть в их сторону. Аша'маны сконцентрировали свое внимание именно на ней, и Илэйн подумывала, не передать ли контроль над кругом кому-нибудь другому. Впрочем, лицо Ренейле было по-прежнему серым, внутри нее беспорядочно переплелись гнев и страх; получив контроль над связью, она могла попытаться нанести удар. От Мерилилль тоже исходил страх, она едва контролировала его, и страх этот был перемешан с изрядной долей какого-то… дурацкого чувства, отражавшегося в ее широко распахнутых глазах; одному Свету ведомо, что бы сделала она, управляя связью.

Дайлин вдруг оказалась сбоку от Илэйн, как будто желая заслонить собой ее от Аша'манов. Что бы ни творилось в ее душе, на суровом лице Верховной Опоры Дома Таравин не отражалось ни капли страха. Остальные женщины не потратили впустую ни мгновения и к встрече с опасностью приготовились так хорошо, как только могли. Зайда застыла у калейдоскопа как изваяние, стараясь выглядеть маленькой и безобидной. Вот только руки она держала за спиной, а кинжала за поясом будто бы никогда и не было. Бергитте стояла у камина в расслабленной позе; левой рукой она лениво опиралась на косяк, однако ножны на поясе были пусты, и, судя по тому, как лежала на бедре ее правая рука, она была готова внезапно метнуть нож. Сквозь узы ощущалась… сосредоточенность: тетива натянута, стрела касается щеки, нацелена и готова сорваться в свой смертоносный полет.

Илэйн не прилагала усилий, чтобы посмотреть мимо Дайлин на Аша'манов. — Сначала вы медлите, мастер Таим, и не откликаетесь на мой призыв. Затем же появляетесь столь внезапно. — Свет, удерживает ли он саидин? Существовали способы отсечь от Источника мужчину, направляющего недостаточно для того, чтобы защитить себя, но это было сложно и рискованно, и кроме теории она знала немногое.

Мазрим Таим обошел вокруг и встал всего лишь в нескольких шагах перед ней; он совсем не походил на просителя. Этот мужчина знал, что собой представляет, знал себе цену, хотя, очевидно, ставил ее выше облаков. Молнии вспыхивали за окнами, отражаясь диковинными бликами на его лице. Даже не будь у него такого причудливого кафтана, и не имей его имя столь зловещей славы, он мог бы нагнать благоговейный страх на многих, очень многих. Но только не на нее. Она не поддастся!

Таим задумчиво потер подбородок:

— Насколько я понял, вы приказали спустить стяги Дракона по всему Кэймлину, госпожа Илэйн. — Насмешливость сквозила в его сильном голосе, если ее и не было в его глазах! Дайлин аж зашипела от ярости, но Илэйн не обратила на нее внимания. — Салдэйцы вернулись в лагерь Легиона Дракона, и, как я слышал, последние из Айил скоро тоже покинут город. Что он скажет, когда обо всем узнает? — Не было никакого сомнения в том, кого он имел в виду. — Кстати, он послал вам подарок. С юга. Я доставлю его позднее.

— Когда это потребуется, я заключу союз с Возрожденным Драконом, — холодно произнесла Илэйн. — Андор — не завоеванная провинция, ни для него, ни для кого другого. — Не без труда Илэйн заставила свои руки неподвижно лежать на подлокотниках. Свет, то, что она убедила и айильцев, и салдэйцев уйти из города, стало самым большим ее достижением, это было необходимо, даже несмотря на последовавшую за их уходом вспышку беспорядков. — В любом случае, мастер Таим, не вам указывать, что мне делать. Если Ранд выскажет свои возражения, с ним я и буду иметь дело! — Таим поднял бровь, и подобие улыбки вновь скривило его губы; на этот раз, похоже, более чем на мгновение.

Чтоб мне сгореть, подумала Илэйн, негодуя на саму себя, я не должна называть Ранда по имени! Таим, ясное дело, отчетливо представляет, как она будет иметь дело с проклятущим Возрожденным Драконом. Худшее же из всего этого то, что если ей представится возможность затащить Ранда в постель, то она это сделает. Не чтобы иметь с ним дело, а потому что ей этого хочется. Интересно, что за подарок он ей послал?

Гнев ожесточил ее голос. Гнев на Таима, разговаривавшего с ней в таком тоне, на Ранда, столь долго остававшегося вдали, на себя, вновь покрасневшую, — что за глупые мысли о подарках!

— Вы отгородили стеной четыре мили андорской земли. — Свет, это же более чем наполовину превосходит Внутренний Город! — А с чьего позволения, мастер Таим? Только не говорите, что Возрожденного Дракона. У него нет никакого права давать здесь разрешения на что бы то ни было. — Стоящая сбоку Дайлин пошевелилась. Права-то нет, но достаточно силы, чтобы это компенсировать. Илэйн сосредоточилась на Таиме. — Вы не позволили гвардейцам Королевы проникнуть за стену. — Впрочем, до ее возвращения они и не пытались. — Закон Андора распространяется на весь Андор, мастер Таим, правосудие едино и для лорда, и для фермера — и для Аша'мана. Я не буду утверждать, что могу силой проложить дорогу внутрь. — Его рот начал было вновь кривится в подобии улыбки. — Не буду ронять собственное достоинство. Но я обещаю, что покуда гвардейцам запрещено входить в ваши ворота, сквозь них не пройдет и ни единой картофелины. Как мне известно, вы способны Перемещаться. Что ж, предоставьте своим Аша'манам такое времяпровождение: Перемещаться для того, чтобы купить продукты. — Подобие улыбки увяло в бледную гримасу, сапоги пару раз шаркнули по полу.

Впрочем, замешательство длилось лишь мгновение. Разведя руками, он невозмутимо ответил:

— Еда — не слишком большая проблема. И, как вы заметили, мои люди могут Перемещаться. Куда угодно — туда, куда я прикажу. Сомневаюсь, что вы смогли бы воспрепятствовать мне покупать что бы то ни было уже в десяти милях от Кэймлина, но если даже и так, это не доставило бы мне больших хлопот. Тем не менее, я готов дозволить вам визиты в Черную Башню в любой момент, когда вы только попросите. Конечно, контролируемые визиты, с обязательным сопровождением. Обучение у нас суровое, люди гибнут почти каждый день. Я не хочу допустить несчастных случаев.

Он был весьма точен в том, насколько далеко от Кэймлина простиралась ее власть. Это раздражало, но не более того. Стоило ли расценивать его заявления о «Перемещении, куда он прикажет» и «несчастных случаях» как скрытую угрозу? Конечно, нет. Волна ярости нахлынула на нее, когда она осознала, благодаря кому она уверена в том, что Таим не стал бы ей угрожать. Она не станет прятаться за спиной Ранда ал'Тора! Контролируемые визиты? Когда она попросит? Да его надо испепелить на месте!

Внезапно она осмыслила, что приходит к ней сквозь узы от Бергитте: гнев, отголосок ее собственного, сливающийся с гневом Бергитте, отражающийся затем обратно к ней и вновь откатывающийся к Бергитте, — гнев, питающий сам себя, растущий и полнящийся. Илэйн чувствовала, как подрагивает рука лучницы, — та, в которой притаился нож, готовая к броску. В себе же она ощущала такую ярость, что еще немного, и она бы упустила саидар. Или оказалась бы сметенной ею.

Могучим усилием воли она подавила гнев, обернув его в некоторое подобие спокойствия. Весьма грубое подобие. Глотнув вина, она постаралась придать своему голосу прежнюю невозмутимость.

— Гвардейцы будут посещать Черную Башню каждый день, мастер Таим. — Правда, она не представляла, как это можно организовать в такую погоду. — Возможно, я буду наносить визиты и сама, с несколькими другими сестрами. — Если перспектива обнаружить в своей Черной Башне Айз Седай и обеспокоила Таима, то вида он не подал. Свет, она же восстанавливает авторитет Андора, а не пытается вывести мужчину из себя! Поспешно Илэйн проделала упражнение послушниц — «реку, сдерживаемую берегами» — в поисках успокоения. Это помогло. Немного. Теперь ей лишь хотелось запустить в него каждым бокалом, что попадет под руку. — Я принимаю ваше предложение эскорта, но имейте в виду, что скрыть вам ничего не удастся. Я не могу допустить, чтобы под видом своих секретов вы маскировали преступную деятельность. Поняли ли мы друг друга?

Поклон Таима был насмешлив — насмешлив! — но в голосе его сквозила напряженность:

— Я понял вас превосходно. Поймите же и вы меня! Мои люди — не фермеры, что бьются лбами оземь при вашем приближении. Надавите на Аша'манов чрезмерно — и, возможно, вам доведется проверить, насколько могущественен ваш закон.

Илэйн открыла рот, чтобы обстоятельно разъяснить ему, какова в точности сила закона в Андоре.

— Пришло время, Илэйн Траканд, — раздался женский голос. От дверей.

— Кровь и пепел! — пробормотала Дайлин. — Неужто весь мир решил собраться здесь?

Но Илэйн поняла, в чем дело, узнав призыв, которого не переставала ждать. Не зная, когда он придет, она понимала, что должна будет повиноваться без раздумий, не медля ни минуты. Застыв на месте, она отчаянно желала, чтобы у нее было хоть немного больше времени: еще чуть-чуть — и она разобралась бы с Таимом. Тот нахмурился, переводя взгляд с вошедшей женщины на Илэйн и обратно; несомненно, он ничего не понимал. Хорошо. Пускай поволнуется, пока у нее не найдется время растолковать ему, какими такими особыми правами обладают в Андоре его Аша'маны.

Надере, полная женщина, выглядела такой же крепкой, как и любая встречавшаяся Илэйн Айил. Так же высока, как и двое мужчин у дверей. Взгляд ее зеленых глаз испытующе обратился к ним, но уже через мгновение скользнул прочь. Аша'маны Хранительниц Мудрости интересовали мало. Браслеты на запястьях зазвенели, когда она поправила на плечах темную шаль. Пройдя вперед, она остановилась перед Илэйн, не обращая на Таима ни малейшего внимания. Несмотря на холод, под шалью на ней была лишь тонкая белая блуза, тяжелый шерстяной плащ переброшен через руку. — Ты должна явиться сейчас, — молвила она, — без промедления. — Брови Таима изумленно поползли вверх. Без сомнения, он не привык к тому, чтобы его так подчеркнуто игнорировали.

— Свет Небес! — выдохнула Дайлин, схватившись руками за голову. — Не знаю уж, в чем там дело, Надере, но тебе придется подождать, пока…

Илэйн положила ладонь ей на руку:

— Ты не знаешь, Дайлин, и это не может ждать. Я отошлю кое-кого, Надере, и пойду с тобой.

Хранительница Мудрости неодобрительно покачала головой:

— Дитя, спешащее появиться на свет, не имеет времени на то, чтобы отсылать людей прочь. — Она встряхнула в воздухе плащом, развернув его. — Это должно защитить твою кожу от холода. Или мне следует оставить эту затею и сообщить Авиенде, что твоя скромность сильнее желания иметь сестру? — Дайлин задохнулась, внезапно поняв, что происходит. Илэйн почувствовала возмущение Бергитте.

Но разве был у нее выбор? Позволив связи между собой и двумя женщинами растаять, она отпустила саидар. Однако вокруг Ренейле и Мерилилль сияние не исчезло. — Не поможешь ли мне с пуговицами, Дайлин? — Илэйн была горда тому, как твердо прозвучал ее голос. Она ведь ждала этого. Но не стольких же зрителей!, мелькнула слабая мысль. Повернувшись к Таиму спиной, — по крайней мере, не придется смотреть, как он на нее пялится! — она начала с маленьких пуговок на рукавах. — Дайлин, прошу тебя? Дайлин? — Помедлив мгновение, та шагнула вперед и, словно во сне, потянулась к пуговицам на платье Илэйн. По невнятному бормотанию можно было судить о том, насколько она потрясена. Один из Аша'манов заржал.

— Отвернуться! — рявкнул Таим. Стук каблуков у двери: Аша'маны выполнили приказ.

Отвернулся ли сам Таим, Илэйн не знала. Она, казалось, могла чувствовать на себе его взгляд, но внезапно Бергитте оказалась рядом и Мерилилль тоже, и Рин с Зайдой, и даже Ренейле. Образовав круг, они словно стеной отгородили ее от мужчин. Но стена эта была не достроена: все женщины уступали ей ростом. Даже Зайда и Мерилилль едва доставали Илэйн до плеч.

Сосредоточься, говорила она себе. Я собрана. Я абсолютно спокойна. Я… я раздеваюсь догола в комнате, полной людей, — вот, что я делаю! Она скинула с себя одежду так быстро, как только могла, позволив платью и сорочке упасть на пол. Сверху полетели туфли с чулками. На холодном воздухе кожа покрылась мурашками. То, что она не давала холоду касаться себя, означало лишь, что ее не била дрожь. Хотя почти всерьез она полагала, что могла бы обойтись одними жарко пылающими щеками.

— Это безумие! — глухо произнесла Дайлин, подхватывая одежду. — Полное безумие!

— Что происходит? — прошептала Бергитте. — Мне пойти с тобой?

— Я должна идти одна, — так же тихо ответила Илэйн. — Не спорь! — Внешне Бергитте никак не показывала своего недовольства, но связь выдавала ее. Сняв золотые серьги, Илэйн протянула их своему Стражу, однако с кольцом Великого Змея расстаться оказалось труднее. Хранительницы Мудрости говорили, что она должна явиться к ним так же, как рождается на свет ребенок. Многое они сказали, но первым среди их указаний был запрет говорить кому-либо о том, что готовилось. Что до этого, то ей бы хотелось знать это самой. Но, подходя к моменту рождения, ты не знаешь будущего. Бергитте начинала ворчать совсем, как Дайлин.

Надере подошла к ней с плащом, но просто держала его в вытянутой руке. Илэйн пришлось самой взять его и торопливо закутаться. Она все еще была убеждена — Таим смотрит на нее. Плотно прижала она к себе тяжелую шерсть. Природное чутье кричало о необходимости бежать, но она овладела собой и неспешно обернулась. Они не увидят, как она, сгорая от стыда, стремглав несется прочь.

Мужчины, пришедшие с Таимом, замерли неподвижно, обернувшись к дверям, а сам он наблюдал за пылающим в камине пламенем, сложив на груди руки. Ощущение его взгляда было иллюзией. За исключением Надере, все женщины взирали на нее с разными долями потрясения, ужаса и любопытства. Надере же казалась просто нетерпеливой.

Илэйн постаралась говорить так, как подобает королеве:

— Госпожа Харфор, предложи мастеру Таиму и его людям вина, прежде чем они покинут нас. — Что ж, по крайней мере, ее голос не дрожал. — Дайлин, пожалуйста, займи Госпожу Волн и Ищущую Ветер и постарайся унять их опасения. Бергитте, вечером я хочу услышать твой план касательно наемников.

— Женщины безмолвно кивнули, хотя выглядели при этом неуверенно.

Сопровождаемая Надере, Илэйн вышла из комнаты, жалея, что не смогла добиться большего успеха. Последним, что она услышала, прежде чем за ней закрылась дверь, были слова Зайды: «Странные обычаи у вас, сухопутных».

Оказавшись в коридоре, Илэйн попыталась двигаться немного быстрее, хотя это и было не просто, потому что плащ на каждом шагу грозил распахнуться. Красно-белый кафель пола оказался гораздо холоднее ковров в гостиной. Немногочисленные слуги, тепло закутанные в шерстяные ливреи, бросали на нее недоуменные взгляды, прежде чем поспешить дальше по своим делам. Пламя факелов плясало; коридоры были полны теней. Изредка особенно сильный порыв ветра заставлял стены покрываться лениво плывущей рябью.

— Это было сделано намеренно, не так ли? — спросила она Надере, хотя и не сомневалась в ответе. — Когда бы вы ни пришли, вам требовалась уверенность в том, что на меня будет смотреть как можно больше людей. Чтобы не сомневаться: Авиенда для меня важнее, чем это. — Как они говорили, Авиенда для нее должна быть важнее, чем все остальное. — Что же вы придумали для нее? — В некоторых вещах та, казалось, вовсе не испытывает стеснения. Часто она расхаживала по своим апартаментам не одетая, совершенно не заботясь о том, что могут войти слуги. Заставь ее раздеться посреди целой толпы — и не докажешь ровным счетом ничего.

— Она сама расскажет тебе, если захочет, — довольно произнесла Надере. — Ты наблюдательна, многие бы пропустили это. — Ее высокая грудь приподнялась в звуке, отдаленно напоминающем смех. — Эти мужчины, повернувшиеся к тебе спиной, и охраняющие тебя женщины. Я уже подумывала положить этому конец, но мужчина в разукрашенном плаще не переставал смотреть исподтишка, восхищаясь твоими бедрами, а румянец твой сказал мне, что ты знаешь об этом.

Илэйн сбилась с шага и споткнулась. Плащ распахнулся, лишив ее и той малости тепла, какую сумел набрать. Илэйн запахнула его снова. — Этот грязный любовник свиней! — прорычала она. — Да я !.. Я !.. — Сожги ее свет, но что она могла сделать? Сказать Ранду? Предоставить ему разобраться с Таимом? Да никогда в жизни!

Надере насмешливо взглянула на нее:

— Большинству мужчин нравиться смотреть на то, что у женщин внизу. А сейчас довольно думать о мужчинах, подумай лучше о женщине, для которой ты хочешь стать сестрой.

Вновь залившись краской, Илэйн попыталась думать об Авиенде, но это не принесло ей успокоения. Перед церемонией следовало задуматься об определенных вещах, и многие из них заставляли ее чувствовать себя неловко.

Повсюду сновали слуги, и Илэйн приходилось внимательно следить за плащом, который не прекращал попыток распахнуться и выставить напоказ ее ноги, а Надере следовала за ней, поэтому прошло некоторое время, прежде чем они добрались до комнаты, где собрались Хранительницы Мудрости. Более дюжины в пышных юбках, белых блузах и темных шалях, с ожерельями и браслетами из серебра, золота, драгоценных камней и слоновой кости, длинные волосы собраны сзади и перехвачены застежками. Вся мебель в комнате убрана, а на полу ни единого ковра — лишь голый белый кафель. Камин был холоден. Здесь, в глубине дворца, не было окон, и раскаты грома едва слышались.

Взгляд Илэйн метнулся к Авиенде, стоявшей в дальнем конце комнаты. Обнаженной. Она нервно улыбнулась Илэйн. Нервно! Авиенда! Торопливо сбросив плащ, Илэйн улыбнулась в ответ. Нервно, как она поняла. Авиенда издала тихий смешок, через мгновение рассмеялась и Илэйн. Свет, воздух был холодным! А пол еще холоднее!

Большинство собравшихся Хранительниц Мудрости были ей не знакомы, но одно лицо бросилось в глаза сразу. Белоснежные волосы Эмис обрамляли черты лица, в которых было нечто, напоминающее безвременные черты Айз Седай. Должно быть, она Переместилась сюда из Кайриэна. Эгвейн учила этому Ходящих По Снам, чтобы отплатить им за знания о Тел'аран'риоде. И вернуть долг, как она заявляла, хотя и никогда не объясняла какой.

— Я надеялась, Мелэйн будет здесь, — сказала Илэйн. Ей нравилась жена Бэила, вспыльчивая, но великодушная женщина. Совсем не такая, как две другие в этой комнате: худая Тамела с резкими чертами лица и прекрасная Виендре, обладающая пронзительным взором. Обе они превосходили ее во владении Силой, превосходили любую другую встречавшуюся ей сестру, за исключением разве что Найнив. Айильцы как будто не придавали этому значения, но она не видела другой причины тому, как, каждый раз встречая ее, эта парочка фыркала и задирала носы.

Она ожидала, что главную роль возьмет на себя Эмис, — так, казалось, было всегда, — но вперед выступила невысокая женщина по имени Монаэлле, в ее светлых волосах проглядывали огненно-рыжие пряди. По правде говоря, рост ее вовсе не был маленьким, однако так казалось из-за того, что в этой комнате она одна была ниже Илэйн. И к тому же самой слабой во владении Силой, едва ли достаточно сильной для того, чтобы добиться шали в Тар Валоне. Может быть, среди Айил это действительно ничего не значит.

Будь Мелэйн здесь, — в голосе Монаэлле слышалась резкость, однако говорила она достаточно дружелюбно, — малыши, которых она носит, стали бы частью вашей с Авиендой связи, задень их плетения. Если бы они вообще остались в живых; нерожденные недостаточно сильны для этого. Вопрос в том, насколько сильны вы. — Взмахами рук она велела им подойти ближе:

— Идите сюда, обе. Встаньте в центре комнаты.

Впервые Илэйн осознала, что саидар должен быть частью того, о чем она привыкла думать лишь как о церемонии, пусть даже с взаимными обещаниями и принесением клятв. Так что же должно случиться? Это не так важно, но… Ноги ее подгибались, когда она двинулась к Монаэлле:

— Мой Страж… наши узы… Что если она будет… затронута… этим? — Авиенда, обернувшись к Илэйн, нахмурилась при виде ее замешательства, однако, услышав вопрос, испуганно перевела взгляд на Монаэлле. Без сомнения, об этом она не думала.

Хранительница Мудрости покачала головой:

— Плетения не смогут коснуться никого за пределами этой комнаты. Благодаря вашей связи, она, возможно, и почувствует что-то из происходящего, но лишь малую часть. — Авиенда испустила вздох облегчения, который как эхо повторила Илэйн.

— Теперь, — продолжила Монаэлле, — будем следовать определенным канонам. Подойдите. Мы не вожди кланов, собирающиеся за чашкой оосквай поговорить о водных обязательствах. — Смеясь и обмениваясь шутками о клановых вождях и крепком айильском напитке, остальные женщины образовали кольцо вокруг Авиенды и Илэйн. Монаэлле грациозно опустилась на пол в двух шагах от них и села, скрестив ноги. Смех смолк, когда она заговорила, и голос ее теперь звучал церемонно:

— Мы собрались здесь из-за двух женщин, желающих стать друг другу первыми сестрами. Посмотрим, хватит ли у них на это сил, и если так — поможем им. Тут ли их матери?

Илэйн вздрогнула, но в следующий миг позади нее оказалась Виендре:

— Я буду вместо матери Илэйн Траканд, которая не может прийти сюда. — Положив руки на плечи Илэйн, Виендре подтолкнула ее вперед и заставила опуститься на колени на холодные плиты пола. Перед Авиендой. Сама Виендре встала на колени сзади. — Я позволяю своей дочери пройти испытание.

И позади Авиенды появилась Тамела, толкнув ту на колени перед Илэйн. Теперь они едва не касались друг друга. Тамела тоже опустилась на колени, позади Авиенды. — Я буду вместо матери Авиенды, которая не может прийти сюда. Я позволяю своей дочери пройти испытание.

В любое другое время Илэйн не сдержала бы смех. Эти женщины могли быть старше ее или Авиенды лишь на пол дюжины лет, не больше. В другое время. Не сейчас. Стоящие вокруг Хранительницы Мудрости, все как одна, хранили торжественное выражение лиц. Словно неуверенные в том, будут ли оправданы их ожидания, они будто взвешивали ее на невидимых весах, ее вместе с Авиендой.

— Кто согласен принять на себя родовые муки? — вопросила Монаэлле, и Эмис шагнула вперед.

Следом из круга вышли еще две: огненно рыжая Шианда, которую Илэйн видела вместе с Мелэйн, и незнакомая ей седая женщина. Они помогли Эмис раздеться. Гордая в своей наготе, та встретила взгляд Монаэлле и похлопала себя по упругому животу:

— Я рожала детей. Я кормила грудью. — По тому, как она выглядела, трудно было в это поверить. — Я готова.

Дождавшись величественного кивка Монаэлле, Эмис встала на колени, а затем опустилась на пятки — с другой стороны от Илэйн и Авиенды. По обе стороны от нее опустились на колени Шианда и седая Хранительница Мудрости — и внезапно сияние Силы окружило всех женщин в комнате, всех, кроме Эмис и Илэйн с Авиендой.

Илэйн глубоко вздохнула и заметила, что Авиенда сделала то же самое. Случайное звяканье браслетов на руке одной из Хранительниц Мудрости — вот и все звуки в комнате, да еще тихое дыхание и раскаты отдаленного грома. Илэйн вздрогнула, когда Монаэлле заговорила:

— Следуйте полученным наказам. Замешкаетесь, спросите о чем-то — пойму, сколь ваша преданность слаба. И тогда вы уйдете отсюда, уйдете, чтобы никогда не вернуться. Запомните, я буду спрашивать, а вы — отвечать со всей честностью. Откажетесь ответить — будете изгнаны, и так же случится, возникни хоть у одной из нас подозрение, что вы лжете. Конечно, по воле собственной, сможете прервать нас в любое мгновение — однако продолжить уже не заставите. Второго шанса тут быть не может. Начнем же. Что лучшее вы знаете о женщине, первой сестрой которой хотите стать?

Илэйн почти ожидала этого вопроса, одного из тех, на которые следовало найти ответ. Непросто ей было решить, о чем сказать, однако время колебаний прошло. Она заговорила, но потоки саидар вдруг сплелись перед ней и оградили от Авиенды — ни единого звука не слетело с их губ. Неосознанно, какая-то часть ее существа пыталась постичь плетения; даже сейчас жажда знаний не покинула ее, и изменить это она могла не больше, чем цвет своих глаз. Плетения исчезли, едва она замолчала.

Внезапно Илэйн услышала свои слова: «Авиенда так уверена в себе, так горда. Ее не волнует, какой она должна быть по мнению других. Она та, кем ей хочется быть». И в тот же миг голос Авиенды: «Даже когда Илэйн напугана до полусмерти, дух ей несгибаем. Она храбрее всех, кого я знаю».

Илэйн уставилась на подругу. Авиенда что, считает ее храброй? Свет, она не трусиха, но чтобы храбрая? Странно, но Авиенда тоже смотрела на нее так, словно сомневалась в услышанном.

— Храбрость — это колодец, — проговорила Виендре за спиной Илэйн. — В чем-то он глубок, а в чем-то мелок. Глубок ли, мелок ли, в конце концов, любой колодец пересохнет, пусть даже после он и наполнится вновь. Ты встретишь то, против чего бессильна. И гордость твоя будет сломлена, а хваленая отвага оставит тебя рыдающей среди праха. Этот день настанет. — Судя по голосу, она желала быть рядом, когда это случится. Илэйн ответила кратким кивком. Она знала все о своем малодушии: с ним она боролась изо дня в день.

И голосом столь же убежденным говорила Авиенде Тамела:

— Джи'и'тох сковывает тебя подобно оковам из стали. Из-за джи ты заставишь себя быть такой, какой тебя хотят видеть, не отклонишься ни на волосок. Чтобы исполнить тох, при необходимости ты пойдешь на любое унижение и будешь ползать на брюхе. До мозга костей ты волнуешься о том, что подумает о тебе каждый встречный.

От изумления Илэйн едва не разинула рот. Это же несправедливо, это вовсе не так. Ей было известно кое-что о джи'и'тох, но Авиенда совсем не такая. Однако та кивала так же, как и она до того, нетерпеливо признавая то, что уже знала.

— Такие черты у первой сестры достойны любви, — сказала Монаэлле, откидывая шаль назад, — но скажите мне, что худшее вы видите в ней.

Поерзав на озябших коленях, Илэйн облизнула губы. Это было то, чего она боялась. И дело не в предостережении Монаэлле. Авиенда говорила, что им придется сказать правду. Придется, иначе чего будет стоить их сестринство? И вновь возникли плетения, скрывая их слова, пока те не были произнесены до конца.

«Авиенда…», неожиданно послышался неохотный голос Илэйн, «она… она полагает, что все можно решить насилием. Иной раз она не думает дальше ножа, который висит у нее на поясе. Ведет себя как мальчишка, который никогда не повзрослеет!»

«Илэйн знает…», голос Авиенды прервался, затем сбивчиво продолжил: «Она знает, что красива, знает, что это дает ей власть над мужчинами. Иногда она чуть ли не на половину выставляет грудь и улыбается мужчинам, желая добиться от них того, что ей нужно».

Илэйн задохнулась. Авиенда думает об этом так? Как будто она какая-нибудь вертихвостка! Авиенда тоже нахмурилась и открыла было рот, но Тамела сжала ей плечи:

— Ты думаешь, мужчинам не доставляет удовольствия смотреть на тебя? — Голос Хранительницы Мудрости был подобен обнаженному лезвию, лицо преисполнено силы — тут не подошло бы никакое другое слово. — Разве они не разглядывают твою грудь в парильне? Не любуются красотой твоих бедер? Ты красива и знаешь об этом. Вздумаешь отрицать это — станешь отрицать саму себя! Тебе нравились взгляды мужчин, нравилось улыбаться им. Неужели же ты никогда не улыбалась мужчине, желая придать убедительности своим речам? Ни разу не брала мужчину за руку, отвлекая его от слабости своих доводов? Ты будешь поступать так, но этим нисколько не умалишь себя.

Щеки Авиенды залила краска, но Илэйн была вынуждена слушать то, что говорила ей Виендре. И стараться не покраснеть от стыда самой. — Насилие есть в тебе. Отрицая это, ты отрицаешь саму себя. Ты никогда не приходила в ярость? Не дралась? Ты не проливала кровь? Даже ни разу не желала этого? Не думая о других возможностях, вообще не думая? Пока ты дышишь, насилие останется твоей частью. — Илэйн подумала о Таиме, вспомнила другие подобные моменты — и лицо ее заполыхало как печка. Теперь к этому добавилась новая причина.

— Руки твои ослабеют, — говорила Тамела Авиенде, — ноги утратят прежнюю быстроту. Любой юнец сможет отнять у тебя твой нож, и не помогут тебе ни мастерство, ни жестокость. Лишь сердце и разум — истинные орудия. Училась ли ты сражаться копьем в те дни, когда была Девой? Если же теперь не отточишь сердце и ум, то состаришься, но даже ребенок сумеет тебя одурачить. Вожди кланов станут сажать тебя в углу играть в куклы, а когда ты станешь говорить, все будут слышать лишь завывание ветра. Учись использовать ум, пока время для этого еще есть.

— Красота уходит, — продолжала Виендре, обращаясь к Илэйн. — Годы заставят обвиснуть твою грудь, плоть твоя станет дряблой, а кожа — жесткой. Мужчины, которые улыбались тебе, станут говорить с тобой так, будто ты всего лишь еще один мужчина. Муж может всегда видеть тебя такой, какой впервые запечатлел его взор, но более никто не станет о тебе мечтать. И что — разве ты перестанешь быть собой? Тело твое — это только одежда. Тело иссохнет, но ты — это твои разум и сердце, а они останутся прежними, разве что станут сильнее.

Илэйн покачала головой. Но вовсе не с протестом. Совсем нет. Она никогда по-настоящему не задумывалась о старении, особенно с тех пор, как пришла в Башню. Годы накладывали слабый отпечаток даже на очень древнюю Айз Седай. Но что, если она проживет столько же, сколько и женщины из Родни? Конечно, это означало бы не быть более Айз Седай, но вдруг так все же случится? Чтобы у женщин Родни появились морщины, требовалось крайне большое время, однако морщины эти все-таки появлялись. О чем думает Авиенда? Стоя на коленях, та выглядела… угрюмо.