ПРОЛОГ. СНЕГ

Дрожащего света трех фонарей было более чем достаточно для того, чтобы осветить маленькую комнатку с совершенно белыми стенами и потолком, но Сине все равно не отводила взгляда от тяжелой деревянной двери. Нелогично, знала она, глупо для Восседающей от Белых. Плетение саидар, которое она удерживала вокруг дверного косяка, доносило до нее случайные отзвуки отдаленных шагов из наружных коридоров, отзвуки, которые пропадали, едва будучи услышанными. Простой прием, показанный подругой в дни ее давно минувшего послушничества, но она получит предупреждение задолго до того, как кто-нибудь подойдет близко. Да и в любом случае вряд ли многие станут спускаться столь глубоко, чтобы достичь второго уровня подземелий.

Ее плетение улавливало далекое шуршание снующих туда-обратно крыс. Свет! Как долго уже водятся крысы в Тар Валоне, в самой Башне? И в каждой Глаза Темного? Она нервно облизнула губы. В этом не было никакой логики. Совсем никакой. Ей хотелось рассмеяться. С трудом она удержалась от истерики. Подумай о чем-нибудь еще, кроме крыс. О чем-нибудь еще… Приглушенный вопль раздался в комнате позади нее, сменившись негромким хныканьем. Ей потребовалось усилие, чтобы не заткнуть уши. Сосредоточься!

В какой-то мере, и ее саму, и ее соучастниц в эту комнату привело желание узнать, что скрывается за тайными встречами глав Айя. Мельком она видела Феране Нехаран, шепчущуюся в укромном уголке библиотеки с Джесси Билал, которая стояла весьма высоко среди Коричневых, если не на самом верху. Скорее всего, так же высоко, как и Суана Драганд из Желтых. Она полагала, что так оно и есть. Но зачем было Феране и Суане тайно встречаться в уединенной части принадлежащих Башне владений, да еще и закутавшись в простые плащи? Восседающие от разных Айя все еще говорили друг с другом, хотя подчас и холодно. Подобное замечали и остальные. Конечно, они не стали бы называть имен из их собственных Айя, но имя Феране проскальзывало в разговоре дважды. Тревожащая головоломка. В эти дни Башня была подобна бурлящему болоту, и каждая Айя готова была вцепиться в горло другой, но главы их шептались по углам. Никто не мог бы с уверенностью утверждать, кто руководит какой Айя, если только Айя эта не ее собственная, но главы несомненно знали друг друга. Что же это значит? Что? Плохо уже то, что она не могла спросить Феране напрямую, но даже будь та терпима к чьим бы то ни было вопросам, она бы не осмелилась. Только не теперь.

Несмотря на все старания, полностью занять этим свои мысли Сине так и не смогла. Она понимала, что глядит на дверь и волнуется в загадках, которые не в силах разрешить, только чтобы не смотреть через плечо. Туда, где был источник задыхающихся криков и сиплых стонов.

И как будто мысль об этом сковала ее, она стала медленно оборачиваться к остальным заговорщицам, ее дыхание неровно учащалось, но голова поворачивалась дюйм за дюймом. Далеко наверху снег тяжело валил на крыши Тар Валона, но комната казалась необъяснимо жаркой. Она заставила себя видеть!

Саэрин в отделанной коричневой бахромой шали, державшейся на локтях, стояла, широко расставив ноги и теребя пальцами рукоять кривого алтарского кинжала, заткнутого за пояс. Черты ее оливкового лица заволокла холодная ярость, от чего под челюстью проступила бледная линия шрама. Певара, на первый взгляд, выглядела спокойней, однако одной рукой она вцепилась в вышитые красным юбки, а гладкий белый цилиндр Клятвенного Жезла в другой руке сжимала так, будто это была дубинка длинной в фут, которую она готова была пустить в ход. Может и вправду готова: Певара была много жестче, нежели могло показаться по ее округленным формам, и решительна настолько, что Саэрин, по сравнению с ней, выглядела чуть ли не колеблющейся. По другую сторону от Кресла Раскаяния маленькая Юкири крепко обхватила себя руками; cеребристо-серая бахрома на шали подрагивала в такт бившей ее дрожи. Облизнув губы, Юкири бросила встревоженный взгляд на стоящую рядом с ней женщину. Дозин, больше похожая на смазливого юношу, чем на Желтую сестру, пользующуюся значительным влиянием, казалось, одна никак не реагировала на происходящее. Но на самом деле именно она манипулировала тянувшимися к Креслу плетениями; не отрывая взгляда от тер'ангриала, она столь глубоко сосредоточилась на своей работе, что на бледном лбу выступили бисеринки пота. Все собравшиеся здесь были Восседающими, и корчащаяся в Кресле высокая женщина — тоже.

Золотые волосы Талене слиплись от пота, до такой степени пропитавшего надетое на ней белье, что оно прилипло к телу. Остальная ее одежда беспорядочной кучей была свалена в углу. Ее закрытые веки трепетали, с уст непрекращающимся потоком срывались придушенные стоны и хныканье, перемежающиеся мольбами. Сине почувствовала себя больной, но не смогла отвести взгляда. Ведь Талене — ее подруга. Была подругой.

Вопреки своему названию, тер'ангриал выглядел нисколько не похожим на кресло — просто большой прямоугольный блок из похожего на серый мрамор материала. Из чего он сделан на самом деле не знал никто, но по твердости материал этот не уступал стали, везде, кроме искривленного верха. Статная Зеленая, казалось, частично исчезала в нем, и, как бы ни извивалась, каким-то образом все время оставалась внутри. Потоки, направляемые Дозин, втекали в единственный разрыв в Кресле — прямоугольную дыру размером с ладонь в одной из его сторон, окруженную крошечными выбоинами, расположенными на неравном расстоянии друг от друга. Преступников, пойманных в Тар Валоне, приводили сюда для испытания Креслом Раскаяния, заставляющим осознавать последствия их собственных злодеяний. После освобождения они неизменно исчезали с острова. В Тар Валоне преступлений почти что и не бывало. Сине ощутила слабый интерес к тому, как использовали это Кресло в Эпоху Легенд.

— Что она… видит? — против ее воли вопрос прозвучал шепотом. Талене не просто видит, для нее все происходящее — реально. Благодарение Свету за то, что у нее нет Стража, хотя для Зеленой это и почти немыслимо. Она поднялась до звания Восседающей, так и не испытав необходимости связать себя узами с кем бы то ни было. В свете происходящего, на ум приходили разные причины.

— Она вся в крови, а Троллоки стегают ее, — хрипло ответила Дозин. В ее голосе послышался акцент родного Кайриэна, что редко случалось с ней в обычное время. — Когда они закончат… она видит котел Троллоков, кипящий на огне, и Мурдраала, смотрящего на нее. Значит должна понимать, что ее ожидает. Пусть я сгорю, если она сейчас не сломается… — Дозин раздраженно смахнула испарину со лба и постаралась выровнять дыхание. — Довольно меня под локти подталкивать. Много времени прошло с тех пор, как я делала это в последний раз.

— Три раза, — пробормотала Юкири. — Три, когда даже самый крепкий и выносливый сломается под тяжестью собственной вины после второго! А что, если она невиновна? Свет, да это же все равно, что украсть овцу из-под носа у пастуха! — Даже дрожа, она ухитрялась выглядеть по-королевски, но речь ее как всегда звучала так, будто она только вчера покинула свою деревню. Свирепо оглядев остальных, она раздраженно продолжала:

— Закон запрещает испытывать в Кресле тех, кто получил шаль. Да ведь всех нас низложат! А если вышвырнуть нас из Совета покажется им недостаточным наказанием, то мы, вероятно, будем изгнаны. А перед этим нас высекут, чтобы чай не показался слишком сладким! Сожги меня Свет, но если мы ошибаемся, то все можем быть усмирены!

Сине вздрогнула. Последнего они смогут избежать, если подозрения их будут доказаны. Нет, не подозрения — убежденность. Они должны быть правы! Но даже если это и так, насчет остального Юкири не ошибается. Закон Башни редко делал скидку на необходимость или некую предполагаемую благую цель. Однако если они не ошибаются, никакая цена не покажется черезмерной. Свет, пусть они будут правы!

— Ты что, ослепла и оглохла? — вопросила Певара, наставив на Юкири Клятвенный Жезл. — Она отказалась повторно дать клятву не произносить ни слова лжи, после того как все мы это сделали, а это явно больше, чем просто глупая гордость Зеленых Айя. И когда я отсекла ее, она набросилась на меня с ножом! Это что, по-твоему, крик невиновности? Так? Что бы она ни знала, мы ведь хотели только поговорить с ней, и пусть бы у нас хоть языки отсохли! С какой стати ей было ожидать большего?

— Что ж, спасибо вам обеим, — сухо произнесла Саэрин, — за констатацию очевидного. Юкири, для нас уже слишком поздно поворачивать назад, так что остается лишь идти до конца. А на твоем месте, Певара, я бы не стала кричать на одну из четырех женщин во всей Башне, про которых я знаю, что только им и могу доверять.

Юкири покраснела и принялась поправлять свою шаль, а Певара выглядела слегка смущенной. Но только слегка. Все они могли быть Восседающими, но Саэрин более чем определенно взяла на себя главенствующую роль. Сине пока так и не поняла, как к этому относится. Всего лишь несколько часов назад по пути опасного поиска они с Певарой шли в одиночестве, и все решения, которые им приходилось принимать, они, будучи старыми подругами, принимали вместе, но теперь они приобрели попутчиц. Следовало бы быть благодарными за это. Однако они находились не в Зале Совета, и переносить в эту комнату его традиции не могли. Слишком сложна была иерархия подчинения в Башне, и столько тонкостей следовало бы учесть, чтобы определить, кто кому должен повиноваться. Если смотреть фактам в лицо, то Саэрин и в послушницах, и в Принятых провела в два раза больше времени, чем большинство из них, однако сорок лет в кресле Восседающей, больше, чем у любой другой в Совете, придавали ей огромный вес. Для Сине было бы большой удачей, спроси Саэрин ее мнения, не говоря уже о совете, прежде чем принять решение за всех. Глупо конечно, однако это не давало покоя, подобно вонзившейся в ногу колючке.

— Троллоки тащат ее к котлу, — внезапно проговорила Дозин, и голос ее скрежетал. Сквозь стиснутые зубы Талене прорвался тонкий вопль, тело ее содрогалась с такой силой, что, казалось, начало вибрировать. — Я… проклятье, я не знаю, смогу ли… заставить себя…

— Приведи ее в чувство, — приказала Саэрин, даже не потрудившись взглянуть на остальных, чтобы узнать их мнение. — А ты, Юкири, прекрати дуться и будь наготове.

Серая сестра ответила ей негодующим взглядом, но, когда Дозин позволила сплетенным потокам исчезнуть, и Талене широко раскрыла голубые глаза, Юкири окружило свечение саидар, и она, не проронив ни слова, отгородила щитом лежащую в Кресле женщину. Саэрин была главной, и это было известно всем. Весьма острая колючка.

По правде говоря, щит едва ли казался необходимым. Лицо Талене было маской ужаса, она трепетала и задыхалась, словно только что пробежала десять миль с наибольшей скоростью, на которую была способна. Она все еще утопала в мягкой поверхности Кресла, но после того, как Дозин прекратила направлять, поверхность эта уже не окружала ее, постоянно изменяя свою форму. Талене уставилась в потолок вытаращенными глазами, затем с силой закрыла их, но тут же распахнула вновь. Какие бы воспоминания ни таились за ее веками, смотреть на них она не хотела.

Преодолев два шага, отделявшие ее от Кресла, Певара протянула Клятвенный Жезл ополоумевшей женщине. — Откажись от всех клятв, что связывают тебя, и вновь принеси Три Обета, Талене, — жестко произнесла она. Талене отпрянула от Жезла как от ядовитой змеи, но тут же отшатнулась обратно, когда Саэрин склонилась к ней:

— В следующий раз, Талене, ты действительно окажешься в котле. Или испытаешь нежную заботу Мурдраала. — Лицо Саэрин было безжалостно, но по сравнению с ее тоном, выражение его могло бы показаться нежным. — Больше не будет преждевременных пробуждений. А если не подействует и это, что ж, значит получится в следующий раз или в следующий за ним, и так без конца, пусть даже нам придется ждать здесь до лета. — Дозин открыла рот, словно собираясь запротестовать, но смолчала, подавив гримасу. В этой комнате лишь она знала, как управлять Креслом, однако среди них она стояла так же низко, как и Сине.

Талене не могла отвести взгляда от Саэрин. В ее расширившихся глазах показались слезы, и она начала рыдать, крупно содрогаясь и безнадежно всхлипывая. Слепо она принялась шарить вокруг, пока Певара не сунула Клятвенный Жезл прямо ей в руку. Обняв Источник, Певара направила в Жезл поток Духа. В обхвате Жезл был не толще запястья, и Талене сжала его с такой силой, что костяшки пальцев побелели, однако продолжала лежать, горько рыдая. Саэрин выпрямилась:

— Боюсь, пришло время отправить ее обратно спать, Дозин.

Рыдания Талене словно усилились, но невнятно она пробормотала сквозь них:

— Я… отрекаюсь… от всех клятв… которые связывают меня. — И с последним словом завыла.

Сине подскочила и тяжело сглотнула. Она на собственном опыте знала, какую боль доставляет освобождение хотя бы от одной клятвы, и догадывалась о той агонии, которую вызовет одновременное освобождение от большего их числа, но сейчас это происходило у нее на глазах. Талене вопила, пока у нее оставалось дыхание, затем набирала воздуха и вопила снова, до тех пор, пока Сине не начала ожидать, что сейчас к ним сбежится половина Башни. Высокая Зеленая билась в конвульсиях, дергая руками и ногами, затем внезапно изогнулась дугой, так, что только ее пятки и голова продолжали касаться поверхности, каждый мускул трепетал, все тело выгибалось.

Также внезапно, как начался припадок, Талене осела в Кресле, словно вмиг лишившись костей, и лежала в нем, плача как потерявшийся ребенок. Клятвенный Жезл выкатился из-под безвольно упавшей руки и покатился вниз по наклонной серой поверхности. Юкири бормотала что-то, звучащее как горячая молитва. Дозин шептала «Свет!», снова и снова охрипшим голосом. «Свет! Свет!»

Певара подхватила Жезл и вновь сомкнула на нем пальцы Талене. Не было сострадания в подруге Сине, только не сейчас. — Теперь принеси Три Клятвы, — приказала она.

Мгновение казалось, что Талене не подчинится, но медленно она повторила клятвы, которые делали их всех Айз Седай и объединяли их вместе. Не говорить ни слова не правды. Не создавать оружия, которым один человек мог бы убить другого. Не использовать Единую Силу как оружие, иначе как против исчадий Тени, или в качестве последнего средства для защиты своей жизни, жизни своего Стража или другой сестры. Под конец, она только всхлипывала, беззвучно содрогаясь. Возможно, это было следствием связывающих ее в этот момент клятв. Сразу после принесения они заставляли чувствовать себя неуютно. Возможно.

А затем Певара сообщила, какую новую клятву она должна дать. Талене передернуло, но тоном, лишенным последней надежды, пробормотала она требуемые слова:

— Я клянусь беспрекословно повиноваться вам, всем пятерым. — Она бездумно смотрела прямо перед собой, и по щекам ее катились слезы.

— Отвечай мне правдиво, — молвила Саэрин. — Из черных ли ты Айя?

— Из черных. — Слова со скрипом вырывались из ее горла, как будто оно было покрыто ржавчиной.

Простые слова эти против всякого ожидания заледенили Сине. Она вознамерилась охотиться за Черными Айя и, в отличие от многих сестер, верила в существование добычи. Она подняла руку на другую сестру, на Восседающую, помогала тащить Талене, завернутую в потоки Воздуха, по заброшенным коридорам подземелья, нарушила дюжину законов Башни, совершила серьезные преступления — и все это только для того, чтобы услышать ответ, в котором она была почти уверена еще до того, как был произнесен вопрос. Что ж, теперь она его услышала. Черные Айя поистине существуют. Она пристально вглядывалась в Черную сестру, Приспешницу Темного, носящую шаль, и понимала, что вера не могла подготовить к этому открытию. Зубы ее не стучали только потому, что она чуть ли не до судороги сжала челюсти. Она приказала себе успокоиться, думать рационально. Но ночные кошмары оказались явью и теперь разгуливали по Башне.

Только услышав чей-то тяжелый выдох, Сине поняла, что она не единственная, кто обнаружил, что ее мир перевернут вверх дном. Юкири била дрожь, она уставилась на Талене, словно желая удостовериться в том, что при необходимости сможет удержать отгораживающий ее щит. Дозин облизывала губы и неуверенно приглаживала темно-золотые юбки. Только Саэрин и Певара выглядели невозмутимо.

— Итак, — голос Саэрин звучал спокойно. Хотя слово «слабо», возможно, подошло бы лучше. — Итак. Черные Айя. — Она глубоко вздохнула, и тон ее оживился.

— Этого вполне достаточно, Юкири. Талене, ты не будешь пытаться бежать или сопротивляться каким-либо иным образом. И не сможешь коснуться Источника без разрешения одной из нас. Хотя полагаю, что, когда мы передадим тебя кое-кому из рук в руки, она захочет взять это на себя. Юкири? — Щит, отсекающий Талене, исчез, щит, но не сияние вокруг Юкири, как если бы она не доверяла целиком тому эффекту, который Клятвенный Жезл мог оказать на Черную сестру.

Певара нахмурилась:

— Прежде чем отдать ее Элайде, Саэрин, я хочу вытянуть из нее так много, как только возможно. Имена, названия — все, что угодно. Все, что ей известно! — Друзья Темного убили всю семью Певары, и Сине была уверена — та готова отправиться в изгнание, только чтобы собственноручно затравить всех Черных сестер до последней.

Все еще лежа, съежившись в Кресле, Талене издала странный звук, что-то среднее между горьким смешком и рыданием:

— Сделайте это, и все мы будем мертвы. Мертвы! Элайда — Черная Айя!

— Но, это невозможно! — воскликнула Сине. — Элайда сама отдала мне приказ.

— Однако это должно быть так, — прошептала Дозин. — Ведь Талене снова дала клятвы; она только что назвала ее! — Юкири страстно закивала.

— Пошевелите мозгами, — прорычала Певара, с отвращением покачав головой.

— Вы ведь знаете не хуже меня — если верить в ложь, то можно сказать ее, как если бы она была правдой.

— Это так, — твердо произнесла Саэрин. — Какие у тебя доказательства, Талене? Ты видела ее на ваших… собраниях? — Она с такой силой сжала рукоять кинжала, что побелели пальцы. Саэрин пришлось сражаться за шаль тяжелее, чем большинству из них, за право вообще остаться в Башне. Для нее Башня — больше, чем дом, важнее собственной жизни. Дай Талене сейчас неверный ответ — и Элайда может и не дожить до испытания.

— Они не устраивают собраний, — угрюмо пробормотала Талене. — За исключением Высшего Совета, я полагаю. Но Элайда должна быть Черной. Они знают о каждом донесении, которое она получает, даже о самых секретных, знают каждое слово, которое она слышит. Им известно, какие решения она примет, еще до того, как о них объявляют. За несколько дней, а иногда и недель. Как может это быть, если только она не говорит им об этом? — С усилием приподнявшись, она попыталась, оборачиваясь, настойчиво взглянуть каждой их них в глаза. Но это лишь привело к тому, что взгляд ее казался беспокойно мечущимся. — Мы должны бежать, должны найти место, где спрятаться. Я помогу вам — расскажу все, что знаю! — Но они убьют нас, если мы не сбежим.

Странно, подумала Сине, как скоро бывшие союзницы стали для Талене «ими», и как теперь пытается она связывать себя с остальными. Нет. Она просто избегает настоящей проблемы, а это нелогично. Действительно ли Элайда отправила ее выслеживать Черных Айя? Ни разу не называла она этого слова в открытую. Могла ли она иметь в виду что-то другое? Элайда всегда затыкала рот каждой, кто хотя бы упоминал Черных. Конечно, так поступила бы почти каждая сестра, однако…

— Что ж, Элайда доказала свою глупость, — проговорила Саэрин, — и не раз уже я раскаивалась в том, что поддержала ее, но в то, что она Черная, не поверю до тех пор, пока не получу более убедительных доказательств. — Сжав губы, Певара резко кивнула в знак согласия. Как Красная она желала гораздо большего, чем просто доказательств.

— Все может быть, Саэрин, — сказала Юкири, — но мы не можем долго прятать Талене без того, чтобы Зеленые не начали искать ее. Не упоминая… Черных. Нам бы лучше решить, что делать, да побыстрее, а то так и будем рыть дно колодца, пока не хлынет дождь. — Талене одарила Саэрин робкой улыбкой, видимо предназначенной для того, чтобы снискать ее расположения, но улыбка эта погасла под хмурым взглядом Коричневой Восседающей.

— Мы не осмелимся ничего рассказать Элайде до тех пор, пока не сможем сломить Черных одним ударом, — наконец заявила Саэрин. — Не спорь, Певара, это логично. — Певара скрестила руки на груди и продолжала сохранять упрямый вид, но закрыла рот. — Если Талене права, — продолжала Саэрин, — то Черные знают о Сине или вскоре узнают, поэтому мы должны будем обеспечивать ее безопасность, настолько, насколько сможем. Это будет не просто: ведь нас всего пятеро. И мы не можем доверять никому до тех пор, пока не уверены в нем! На худой конец, у нас есть Талене — кто может сказать, что мы узнаем к тому времени, как выжмем ее до дна? — Талене попыталась изобразить страстное желание быть выжатой до дна, но никто не обратил на нее внимания. Горло у Сине пересохло.

— Мы могли бы быть и не совсем одни, — неохотно проговорила Певара, — Сине, открой им твой маленький план насчет Зеры и ее друзей.

— Что за план? — спросила Саэрин. — Кто эта Зера? Сине? Сине! — Сине пришла в себя. — Что? О… Мы с Певарой обнаружили в Башне бунтовщиц, — вздохнув, начала она. — Десять сестер, посланных для того, чтобы сеять смуту. — Саэрин собиралась убедиться в ее безопасности, так что ли? Даже не спросив ее мнения. Она же и сама Восседающая, она — Айз Седай вот уже почти полторы сотни лет. Какое право имела Саэрин или кто-нибудь еще на то, чтобы?.. — Мы с Певарой решили положить этому конец. Одну из них, Зеру Дакан, мы заставили дать такую же клятву, как и Талене, и приказали ей сегодня в полдень привести в мою комнату Бернайлу Гелбарн, так, чтобы не возбудить у той подозрений. — Свет, любая сестра вне этой комнаты может оказаться Черной. Любая. — Затем мы используем их для того, чтобы привести остальных, и так до тех пор, пока все они не окажутся у наших ног. Конечно, мы зададим им тот же вопрос, какой задавали, и Зере, и Талене. — Черные Айя могли уже давно знать ее имя, знать, что она ищет их. Как Саэрин может надеяться обеспечить ее безопасность? — Те, кто не смогут дать верный ответ, будут допрошены, а остальные смогут немного искупить свое предательство тем, что присоединятся к охоте на Черных под нашим руководством. — О Свет, как?

Когда она закончила, остальные принялись за обсуждение и вели его настолько долго, что это могло означать лишь одно — Саэрин была неуверенна в том, какое решение она примет. Юкири настаивала на том, чтобы немедленно передать Зеру и ее друзей в руки закона — если, конечно, это можно сделать без того, чтобы не раскрыть их собственное положение. Певара выступала за использование мятежниц, хотя и без особого напора: смута, которую те распространяли, создавалась вокруг отвратительных россказней, касающихся Красных Айя и Лжедраконов. Что же касается Дозин, то она явно клонила к мысли о похищении всех сестер в Башне для того, чтобы заставить каждую из них принести новую клятву, однако остальные обращали на нее мало внимания.

Сине не принимала никакого участия в споре. Ее реакция на происходящее, как она подумала, была единственно возможной. Едва она успела доковылять до ближайшего угла, как ее шумно вырвало.

Илэйн старалась не скрежетать зубами. Снаружи, над Кэймлином, вновь бушевала вьюга, и полуденное небо было темным настолько, что все светильники, расположенные вдоль украшенных филенками стен Зала Собраний, были зажжены. Неистовые порывы ветра гремели рамами высоких сводчатых окон. Вспышки молний отражались в прозрачных стеклах, в вышине раздавались глухие раскаты грома. Снежная гроза — худшая из зимних бурь, самая жестокая. Нет, не холодно было в зале, но… Протягивая пальцы к потрескивающим в широком мраморном камине поленьям, Илэйн ощущала, как холод просачивается сквозь устилающие половицы ковры, а затем и через ее толстые бархатные туфли. Широкий воротник и манжеты из меха черной лисицы на ее красно-белом платье были прелестны, но она сомневалась в том, что тепла от них больше, чем от жемчуга на рукавах. То, что она не позволяла холоду себя коснуться, вовсе не означало, что она не замечала его.

Где же Найнив? И Вандене? Ее мысли пребывали в таком же беспорядке, как и погода. Они уже должны быть здесь! Свет! Мне бы хотелось научиться обходиться без сна, а они так тратят драгоценное время! Нет, это было несправедливо. С тех пор, как она официально заявила о своих правах на Львиный Трон, прошло всего несколько дней, и до поры до времени для нее все остальное должно отойти на второй план. У Найнив же с Вандене другие задачи, выполнение которых они считали своим долгом. Найнив вместе с Реанне и другими женщинами Объединяющего Круга была с головой погружена в составление планов вызволения Родни с подвластных Шончан земель — до того, как женщин обнаружат и наденут на них ошейники. Родня в совершенстве владела искусством оставаться незаметной, но Шончан не пройдут мимо, как Айз Седай, не обратив на дикарок внимания. Вандене, на первый взгляд, все еще была потрясена убийством своей сестры, почти не притрагивалась к еде и вряд ли могла дать какой бы то ни было совет. В действительности, она потеряла интерес лишь к еде — стремление найти убийцу захватило ее целиком. Казалось, она бесцельно бродит по коридорам, погруженная в печаль; на самом же деле вперед ее вели поиски Приспешника Тьмы, что затаился среди них. Всего три дня назад от одной мысли об этом Илэйн бросило бы в дрожь, теперь же это была лишь еще одна опасность среди многих. Одна из самых серьезных, да, но ее подстерегали опасности и пострашнее.

Найнив и Вандене выполняли важные задачи, известие о которых встретило одобрение и поддержку со стороны Эгвейн. Но все равно, как бы это ни было эгоистично с ее стороны, Илэйн желала, чтобы они поторопились. Благодаря своему богатейшему опыту и огромным знаниям, Вандене всегда могла дать добрый совет. Найнив же обладала исключительно острым глазом в любых житейских вопросах, как бы она этого не отрицала. Наследие прожитых в Эмондовом Лугу лет — лет общения с Кругом Женщин и Советом Деревни. Испепели меня свет, у меня добрая сотня проблем, некоторые из них — прямо здесь, во дворце, и мне нужны эти двое! Если бы Илэйн могла сделать по-своему, Найнив ал'Мира стала бы советницей Айз Седай при будущей Королеве Андора. Она нуждалась в любой помощи, которую могла получить, — от тех, кому доверяла.

Смягчив выражение лица, Илэйн отвернулась от пылающего огня. Тринадцать кресел с высокой спинкой, сработанные с изящной простотой, образовывали напротив камина дугу наподобие подковы. Парадоксально, но дальше всего от огня находилось почетное место, где сидела Королева, принимая здесь посетителей. Так, как их сейчас принимала Илэйн. Сзади она начала согреваться, тогда как спереди — замерзать. Снаружи падал снег, грохотал гром, и сверкали молнии. У нее в голове — тоже. Спокойствие. Правитель нуждается в спокойствии не меньше, чем любая Айз Седай.

— Пусть это будут наемники, — сказала она, не сумев скрыть сожаления в голосе. Люди из ее владений должны начать прибывать уже в этом месяце — как только до них дойдет известие о том, что она жива; но на то, чтобы обучить новобранцев, которых вербовала Бергитте, держаться в седле и обращаться с мечом, потребуется не меньше полугода. — И Охотники за Рогом, те, которые поступят на службу и принесут присягу. — И первых, и вторых, пойманных в ловушку непогодой, в Кэймлине хватало с избытком — кутивших, затевавших ссоры и пристававших к женщинам, не желавшим ни капли их внимания. Что ж, она хотя бы найдет им достойное применение — пресекать беспорядки взамен того, чтобы учинять их. Илэйн хотелось думать, что она убедила себя в правильности этого решения. — Дорого конечно, но казна покроет эти расходы.

— На некоторое время, по крайней мере. Хорошо, если вскоре она начнет получать доходы из своих владений.

Чудо из чудес: две стоящие напротив нее женщины отреагировали почти одинаково.

Дайлин неодобрительно фыркнула. Массивная серебряная брошь, сработанная в виде Совы и Дуба, герба Таравин, — единственное украшение, которое она носила, — сверкала на высоком вороте ее темно-зеленого платья. Демонстрация гордости своим родом и, возможно, гордости черезмерной. Несмотря на седину, пробивавшуюся сквозь золотые пряди, и сеть тонких морщинок в уголках глаз, лицо ее было решительным, взор — проницательным и бесстрастным, а разум — острым, как бритва. Или как меч. Женщина, которая говорит прямо, не скрывая своих взглядов, — или так только кажется.

— Хотя наемники и знают свое дело, — возразила она, — но ими трудно управлять, Илэйн. Когда тебе нужна мягкость перышка, они могут обернуться молотом, когда же тебе понадобится молот, они окажутся где угодно, только не там, где требуется. В придачу еще и занимаясь грабежом. Они лояльны лишь к золоту, и лишь пока им его платят. Если не продадут тебя сразу — тому, кто даст больше. Я уверена, что на этот раз Леди Бергитте со мной согласится.

Стоя, широко расставив ноги и непреклонно сложив руки на груди, Бергитте скорчила гримасу, как всегда, когда кто-нибудь произносил ее новый титул вслух. Этот титул Илэйн даровала ей сразу по прибытию в Кэймлин, где о нем можно было объявить. Наедине с ней Бергитте постоянно сетовала по этому поводу, так же как и по поводу другой перемены в своей жизни. Ее небесно-голубые шаровары, присборенные у лодыжек, были скроены так же, как и те, что она носила раньше, но у короткой красной куртки теперь был высокий белый воротник и широкие шитые золотом белые манжеты. Леди Бергитте Трахелион, Капитан-Генерал Гвардии Королевы, могла жаловаться и хныкать сколько угодно, но лишь будучи в одиночестве или же с глазу на глаз с Илэйн.

— Не стану возражать, — неохотно проворчала она, бросив на Дайлин косой взгляд. Узы Стража донесли до Илэйн клубок эмоций, которые она ощущала все утро: разочарование, раздражение, возбуждение. Возможно, отголосок ее собственного состояния. С момента наложения уз они удивительным образом отражали друг друга. Даже ее месячные сместились более чем на неделю, чтобы соответствовать другой женщине!

Недовольство Бергитте тем, что Дайлин опередила ее с ответом, было столь же очевидным, как и нежелание соглашаться с ней.

— Проклятье, Илэйн, Охотники не намного лучше, — пробормотала она. Они приносят свою Клятву в надежде на приключения и на то, что попадут в легенды. Никак ни на то, чтобы сидеть на одном месте и следить за соблюдением закона. Половина из них — самовлюбленные петухи, которые задирают свои растреклятые носы и смотрят свысока на каждого; остальные же не просто идут на необходимый риск, а лезут на рожон. Стоит хоть одному шепотку о Роге Валир долететь до их ушей — и тебе повезет, если среди ночи внезапно исчезнут лишь двое из троих.

Дайлин тонко улыбнулась, словно заработала очко в свою пользу. Сравнивать между собой этих женщин было столь же нелепо, как воду с маслом; без труда управляясь почти со всеми остальными, друг с другом они по непонятной причине могли спорить даже о том, какого цвета уголь. Да и поспорили бы, зайди об этом разговор.

— Кроме того, — продолжила Дайлин, — как Охотники, так и наемники, — почти все чужеземцы; так или иначе, но это обернется худо. Весьма худо. Полагаю, мятеж — последнее, чего бы ты желала. — Вспышка молнии на мгновение осветила оконные переплеты, а особенно громкий раскат грома словно подчеркнул прозвучавшие слова. За тысячу лет семь Королев Андора были низвергнуты в ходе народных восстаний, лишь две из них остались в живых — и, скорее всего, пожалели об этом.

Илэйн сдержала вздох. На одном из выстроенных вдоль стены маленьких покрытых инкрустацией столиков стоял серебряный поднос с бокалами и кувшином горячего вина со специями. Вернее, когда-то горячего. Она коротко направила саидар, сплетя поток Огня, и над кувшином заструился пар. Повторный подогрев придавал специям легкий привкус горечи, но ощущение тепла от отделанного серебром бокала в ее руках стоило того. С усилием она подавила желание согреть весь воздух в зале и отпустила Источник; впрочем, тепло бы сохранялось, лишь продолжай она удерживать плетения. В той или иной мере ей приходилось преодолевать нежелание отпускать саидар каждый раз, и с каждым разом все сильнее хотелось зачерпнуть больше. Любая Айз Седай была знакома с этим опасным искушением. Жестом Илэйн предложила остальным наливать себе вино.

— Вы же видите, что происходит, — сказала она. — Только глупец не поймет, что ситуация ухудшается с каждым днем, а глупости я за вами не замечала. — Гвардия была пустой оболочкой — лишь горстка надежных людей, и вдвое больше громил и головорезов, скорее соответствовавших роли типов, которые вышвыривают пьянчуг из трактира или же вылетают оттуда сами. Салдэйцы ушли, айильцы тоже покидали Кэймлин. В результате преступность расцвела, как сорняки весной. Илэйн надеялась, что снегопад приостановит ее разгул, но каждый день приносил новые кражи, поджоги, а иногда и что похуже. Обстановка изо дня в день все больше накалялась. — Такими темпами первые бунтовщики дадут о себе знать уже через несколько недель. Или даже раньше. Если я не смогу навести порядок даже в Кэймлине, народ повернется против меня. — Быть не в состоянии следить за порядком в столице — все равно, что объявить на весь мир о том, что не подходишь на роль правителя — Нравится мне это не больше вашего, но это необходимо сделать. И будет сделано. — Обе открыли рот, желая возразить, но она не дала им такой возможности, решительно повторив:

— Будет сделано!

Бергитте мотнула головой, и ее доходящая до пояса золотистая коса закачалась из стороны в сторону. Сквозь узы все еще просачивалось неудовольствие, но вместе с ним Илэйн ощутила и согласие. Да, у Бергитте был весьма странный взгляд на отношения Стража и Айз Седай, но все же она научилась определять, когда на Илэйн бесполезно оказывать давление. Например, как в случае с титулом. И командованием Гвардией. И рядом других, менее значительных вопросов.

Дайлин слегка склонила голову и едва заметно присела — это могло бы сойти за реверанс, не будь ее лицо каменным. Не следовало забывать, что многие желали видеть на Львином Троне не Илэйн Траканд, а именно Дайлин Таравин. Пока от этой женщины не было ничего, кроме пользы, но прошло еще так мало времени… Может, она просто ждет, пока ты допустишь какую-нибудь серьезную оплошность, чтобы затем выйти на сцену, «спасая» Андор? — шептал порой в голове у Илэйн вкрадчивый голос. Что ж, кто-нибудь достаточно коварный и расчетливый вполне мог попытаться пойти по этому пути и даже преуспеть в осуществлении своего замысла.

Илэйн подняла руку, чтобы потереть висок, сделав при этом вид, будто поправляет прическу. Сплошная подозрительность, так мало взаимного доверия… С тех пор, как она, отправившись в Тар Валон, покинула Кэймлин, Игра Домов успела основательно заразить Андор. Илэйн была весьма признательна Айз Седай: за время, проведенное среди них, она научилась не только обращению с Силой; для большинства сестер Даэсс Дэй'мар была так же естественна, как дыхание. Не менее благодарна она была и наставлениям Тома. Не будь всего этого, она бы не продержалась после своего возвращения так долго. О, Свет, только бы с Томом все было в порядке! Лишь бы он, Мэт и остальные ускользнули от Шончан и были на пути в Кэймлин! Каждый день с тех пор, как она покинула Эбу Дар, Илэйн молилась об этом. На что-то большее, чем эта краткая мольба, у нее просто не было времени.

Сев в кресло, стоящее в центре дуги, — кресло Королевы — она постаралась принять подобающий королеве вид: спина гордо выпрямлена, свободная рука покоится на резном подлокотнике. «Выглядеть королевой недостаточно», часто говорила ее мать, «однако проницательность, ясный ум и отважное сердце ничего не стоят, если люди не видят в тебе королеву». Илэйн ощутила на себе взгляд Бергитте — внимание, граничащее с подозрением. Порой узы приносили столько неудобств! Дайлин поднесла бокал к губам.

Илэйн сделала глубокий вдох; она рассмотрела проблему со всех сторон и не нашла другого выхода.

— Бергитте, я хочу, чтобы к весне Гвардия равнялась армии, которую могут выставить на поле боя десять Домов. — Скорее всего, неосуществимо, и сама попытка достижения такой цели означает содержание уже набранных наемников, поиск все большего и большего их числа, вербовку каждого, кто выкажет хоть какую-то заинтересованность. Что за скверный клубок!

Дайлин поперхнулась, выпучив глаза; темное вино брызнуло у нее изо рта. Все еще кашляя, она выдернула из рукава кружевной платок и прижала его к губам.

Волна ужаса хлынула от Бергитте сквозь узы. — Ох, пусть я сгорю, Илэйн, не хочешь же ты сказать… Я лучница, а не полководец! Это все, чем я когда-либо была, поймешь ли ты это наконец? Просто я делаю то, что должна, то, к чему меня вынуждают обстоятельства. В любом случае, я — уже не она, я

— это я, и… — Она умолкла, осознав, что сказала больше, чем следовало. Уже не в первый раз. Под пристальным взглядом Дайлин ее лицо сделалось пунцовым.

Они условились говорить всем, что Бергитте родом из Кандора, где простые женщины носят похожую одежду, однако Дайлин явно подозревала, что это не правда. И с каждым разом, когда Бергитте не сдерживала свой язык, она приближала тот момент, когда ее секрет перестанет быть таковым. Илэйн наградила ее взглядом, обещавшим впоследствии теплый разговор.

Она никогда бы не подумала, что щеки Бергитте могут приобрести такой цвет. Смущение, хлынувшее через узы, затопило все остальные чувства, и Илэйн ощутила, как краснеет сама. Она поспешно придала своему лицу строгое выражение, надеясь, что в одних лишь пылающих щеках никто не разглядит ее сильнейшее желание скорчиться в кресле, испытывая чужой стыд. Да, этот эффект отражения был более чем неудобен!

Дайлин уделила Бергитте всего лишь мгновение. Спрятав платок на место, она аккуратно поставила свой бокал на поднос и выпрямилась, уперев руки в бедра. — Гвардия всегда была сердцем армии Андора, но это… Помилуй Свет, это же безумие! Ты настроишь против себя каждого от реки Эринин до Гор Тумана!

Илэйн заставила себя быть спокойной. Если она ошибается, Андор станет вторым Кайриэном — залитой кровью страной, где царит хаос. И она, безусловно, расстанется с жизнью, но этой цены будет недостаточно, чтобы заплатить за содеянное. Но бездействие сейчас немыслимо, оно приведет к тому же результату. Холодное, твердое, стальное спокойствие. Королева никогда не должна казаться испуганной, даже когда она действительно чего-то боится. Особенно когда она чего-то боится. Ее мать всегда говорила, что объяснять свои решения нужно как можно реже: чем больше ты пускаешься в разъяснения, тем больше их требуется, и так до тех пор, пока они не займут все твое время. Гарет Брин, однако, советовал объяснять все, что только можешь: люди лучше выполняют приказания, когда знают не только «что», но и «зачем». Сегодня она, пожалуй, послушается Гарета Брина. Немало сражений было выиграно, следуя его советам.

— У меня три заявивших о себе соперницы. — И, возможно, одна, еще не заявившая. Илэйн встретила взгляд Дайлин. Не гневно, нет, — просто глаза смотрят в глаза; впрочем, та могла счесть плотно сжатые губы и горящие щеки признаком гнева. Что ж, если так — пусть так и думает. — Аримилла сама по себе ничего не значит, но к ней присоединился Насин со своим Домом Кирен. Неважно в своем ли он уме, но его поддержка означает, что и с ней придется считаться. Ниан и Эления в темнице, но сторонники их на свободе. Среди людей Ниан не будет согласия лишь до тех пор, пока они не найдут себе нового предводителя. Джарид, будучи Верховной Опорой Дома Саранд, скорее всего, рискнет поддержать амбиции своей жены. Дома Барин и Аншар заигрывают с обоими; самое лучшее, на что я могу надеяться, — один поддержит Саранд, а другой — Араун. Девятнадцать андорских Домов сильны настолько, что более мелкие последуют за ними. Шесть из них против меня, и два — за. — Шесть — так много! И ниспошлет Свет, чтобы ее поддержали хотя бы два! К тому же она не упомянула о трех Великих Домах, выступивших в поддержку Дайлин. Хорошо еще, Эгвейн задержала их в Муранди.

Илэйн жестом указала на кресло рядом, и Дайлин села, тщательно расправив юбки. Она уже не казалась мрачнее грозовой тучи. Женщина внимательно изучала Илэйн, и по лицу ее нельзя было прочесть ровным счетом ничего.

— Я знаю все это так же хорошо, как и ты, но имей в виду, что Луан и Эллориен тебя поддержат, впрочем, как и Абелль, в этом я уверена. — Холодный осторожный голос постепенно набирал жар. — И другие Дома прислушаются к голосу разума. Если только ты не напугаешь их до безумия! Свет, Илэйн, то, что ты собираешься сделать — не Наследование! Траканд наследует именно Траканд, а не какой-нибудь другой Дом. Такие вещи очень редко сопровождаются открытой борьбой! Превращая Гвардию в армию, ты рискуешь всем.

Илэйн невесело рассмеялась, откинув назад голову, но смех ее потонул в раскатах грома. — Я рискую всем, Дайлин, с того самого дня, как вернулась домой. Ты говоришь, что Норвелин, Тремэйн и Пендар пойдут за мной? Отлично, тогда у меня пять Домов против шести. Я сильно сомневаюсь, что другие «прислушаются к голосу разума», как ты это обрисовала. Если к моменту своего выступления они не будут абсолютно уверены в том, что Корона Роз принадлежит мне, они выступят против меня, не за. — Если удача ей улыбнется, эти лорды и леди будут держаться в стороне, боясь оказаться обвиненными в пособничестве Гейбрилу. Но она — не Мэт Коутон и не может зависеть от удачи. Свет, большинство считает, что это Ранд убил ее мать, и лишь некоторые верят в то, что «Лорд Гэйбрил» был одним из Отрекшихся. На возмещение ущерба, который причинил Андору Равин, могла уйти вся ее жизнь, даже если бы она собиралась жить так же долго, как женщины Родни. Одна часть Домов не примет ее сторону из-за преступлений, которые совершил Гэйбрил, прикрываясь именем Моргейз, другая же — из-за заявления Возрожденного Дракона о том, что он «отдаст» ей Львиный Трон. Она любила Ранда каждой частичкой своего существа, но испепели его Свет за такие слова! Даже если именно это держит Дайлин в узде. Да любой андорский фермер вскинет на плечо косу, дабы сбросить с Львиного Трона марионетку! — Я не желаю, чтобы андорцы убивали друг друга, Дайлин, и хочу избежать этого любой ценой. Наследование это или нет, но Джарид готов сражаться, несмотря на то, что Эления под замком. Люди Ниан готовы сражаться. — Надо бы как можно скорее перевести обеих женщин в Кэймлин — в Арингилле у них слишком много возможностей, и, наверняка, уже не одно сообщение или приказание выскользнуло наружу, отправившись к своим адресатам. — И Аримилла готова, с людьми Насина за спиной. Для них именно это — Наследование, и единственный способ заставить их отказаться от боя — быть столь сильной, чтобы они не посмели его завязать. Если Бергитте удастся к весне сколотить из Гвардии армию — прекрасно, так как если к тому времени у меня ее не будет, мне дадут понять, насколько она была нужна. Если и этих аргументов недостаточно, не забывай про Шончан. Они не удовольствуются Танчико и Эбу Дар, они жаждут заполучить все. Я не отдам им Андор, Дайлин, и не позволю сделать это какой-нибудь Аримилле. — В вышине прогрохотало.

Бросив взгляд на Бергитте, Дайлин облизнула губы. Руки ее бессознательно теребили юбку. Немногого она боялась, но слышанное о Шончан пугало ее. Она пробормотала, словно обращаясь к самой себе: «Я надеялась избежать настоящей гражданской войны». И это могло не означать ничего, или же значить все! Возможно, маленькое прощупывание — и станет ясно, что та имела в виду…

— Гавин! — вдруг воскликнула Бергитте. Ее лицо просветлело, и Илэйн сквозь узы ощутила явное облегчение. — Когда он придет, он и возьмет на себя командование. Он будет твоим Первым Принцем Меча.

Не выдержав, Илэйн прорычала проклятие, а вспышка молнии придала ему еще большую выразительность. Надо ж было сменить тему именно сейчас!

Дайлин вздрогнула, и жар вновь бросился в лицо Илэйн. Разинутый в крайнем изумлении рот ее собеседницы говорил о том, что та прекрасно понимает всю грубость этого ругательства. Замешательство было странным и неожиданным; не следовало брать во внимание то, что Дайлин была подругой ее матери. Не подумав, она сделала большой глоток вина и чуть не захлебнулась от горечи. Перед ее мысленным взором возник образ Лини, грозящейся вымыть ей рот с мылом; Илэйн пришлось напомнить себе, что она уже взрослая женщина, претендующая на трон. Матери-то, наверное, не приходилось так часто попадать в столь дурацкое положение.

— Да, Бергитте, он станет им, — продолжила она более спокойно. — Когда придет. — В Тар Валон были посланы уже три гонца. Даже если им не удастся ускользнуть от Элайды, Гавин, в конце концов, все равно узнает о том, что она предъявила права на трон. И тогда он придет. Она нуждалась в нем отчаянно, ибо не строила никаких иллюзий относительно своего полководческого дара. Бергитте же была настолько напугана тем, что не сумеет соответствовать легендам, что иногда просто не решалась попробовать. Не дрогнув, встретиться лицом к лицу с целой армией — это одно, но повести армию самой — да никогда под солнцем!

И Бергитте прекрасно это понимала. Лицо ее заледенело, но эмоции говорили о смущении и ярости на саму себя, причем ярость эта становилась сильнее с каждым мигом. Почувствовав укол раздражения, Илэйн открыла рот, чтобы ответить на замечание Дайлин о гражданской войне, пока гнев Бергитте не передался ей.

Но не успела она вымолвить и слова, как высокие красные двери распахнулись. На миг у нее мелькнула надежда, что это Найнив или Вандене, но в зал шагнули две женщины из Морского Народа, босые, несмотря на погоду.

Словно облако несся впереди них мускусный аромат духов; одетые в красочные шаровары и блузы, Ата'ан Миэйр одним своим видом являли карнавал ярких тканей из парчи и шелка, усыпанных драгоценными каменьями кинжалов и ожерелий из золота и слоновой кости. И еще драгоценности. Свободно ниспадающие черные волосы почти скрывали с десяток небольших, но толстых колец из золота в ушах Ренейле дин Калон, но надменность ее темных глаз можно было спрятать не более, чем тянувшуюся от кольца в носу до одной из серег цепочку с золотыми медальонами. Лицо было маской непоколебимого упорства и, несмотря на грациозное покачивание ее походки, она, казалось, готова была проходить сквозь стены. Почти на голову ниже ее, с волосами чернее древесного угля, Зайда дин Парид носила едва ли вполовину столько медальонов, и ни малейшей надменности не было в ее лице — лишь несомненная уверенность в своей власти. Седые пряди среди волос ничуть не умаляли потрясающей красоты этой женщины, красоты той, что с годами становится лишь прекрасней.

При взгляде на вошедших Дайлин вздрогнула и почти подняла руку к носу, прежде чем сумела остановить себя. Довольно обычная реакция среди тех, кто непривычен к Ата'ан Миэйр. Илэйн и сама едва сдержала гримасу, но вовсе не из-за их колец. Она старалась выдумать какое-нибудь проклятие похлеще. Если не считать Отрекшихся, эти женщины были как раз теми, кого ей менее всего хотелось бы сейчас видеть. Рин не должна была допускать, чтобы такое случилось!

— Прошу простить меня, — сказала она, плавно поднимаясь, — но сейчас я крайне занята. Вопросы управления страной, вы понимаете. Иначе я бы встретила вас так, как вы заслуживаете согласно своему положению. — Морской Народ придавал немалое значение различным церемониям и соблюдению вежливости, по крайней мере, в их собственном понимании. Очень похоже на то, что они прошли мимо Главной Горничной, попросту не сочтя нужным сообщить ей о своем желании видеть Илэйн, однако они запросто могут оскорбиться, встреть она их сидя: до тех пор, пока не будет коронована. А она, сожги их обеих Свет, никак не может позволить себе нанести им оскорбление. Рядом появилась Бергитте, с церемонным поклоном взяв у нее чашу с вином; Илэйн чувствовала настороженность в своем Страже. Бергитте всегда чувствовала себя не в своей тарелке, если рядом оказывались Ата'ан Миэйр — с тех самых пор, как позволила себе распустить язык в их присутствии. — Мы увидимся позже, если будет на то воля Света. — Им нравились церемонные фразы вроде этой, но эта была хороша еще и тем, что оставляла лазейку для бегства.

Не останавливаясь, Ренейле подошла вплотную к Илэйн. Покрытая татуировками рука коротко взмахнула, разрешая ей сесть. Разрешая! — Ты избегала меня. — Голос ее был глубоким для женщины и таким же холодным, как падающий на крышу снег. — Не забывай о том, что я — Ищущая Ветер для Несты дин Реаз Две Луны, Госпожи Кораблей Ата'ан Миэйр. И ты все еще не исполнила части Сделки, которую заключила для своей Белой Башни. — Морской Народ знал о расколе в Башне: к этому времени об этом знали все, однако Илэйн не видела смысла добавлять к уже имеющимся трудностям еще одну, открыто объявив, на чьей она стороне. Время для этого еще не пришло. В голосе Ренейле послышались повелительные интонации:

— Тебе придется иметь со мной дело, и это будет прямо сейчас! — Вот и все церемонии.

— Думаю, она избегала вовсе не тебя, Ищущая Ветер, а меня. — По сравнению с Ренейле, Зайда говорила так, словно просто поддерживала разговор. Вместо того, чтобы стремительно ринуться вперед к цели, она лениво прошлась по комнате, остановившись для того, чтобы потрогать высокую вазу из тонкого зеленого фарфора, затем приподнялась на носках взглянуть сквозь один из четырех окуляров стоящего на высоком пьедестале калейдоскопа. Когда она перевела взгляд на Илэйн с Ренейле, в ее черных глазах промелькнуло удивление. — В конце концов, сделка была заключена с Нестой дин Реаз, говорящей за корабли. — Зайда была не просто Госпожой Волн Клана Кателар, она — посланница самой Госпожи Кораблей. Посланница к Ранду, не в Андор, но ей были даны такие полномочия, что слово ее было бы законом и для самой Несты. Выбрав другую трубку, она снова поднялась на цыпочках, глядя в окуляр. — Ты ведь двадцать учителей для Ата'ан Миэйр обещала, Илэйн, а я вижу лишь одного.

Их появление было столь внезапным и драматичным, что Илэйн не сразу заметила Мерилилль, закрывающую за собой дверь. Ростом ниже Зайды, Серая сестра выглядела элегантно в темно-голубой ткани, отделанной светлым мехом и украшенной вышивкой вдоль корсажа, однако обучение Ищущих Ветер в течение более двух недель оставило на ней свой след. Большинство учениц отличались энергичностью и неутомимой тягой к знаниям, Мерилилль они рассматривали как спелый виноград, из которого под винным прессом следует выжать весь сок до последней капли. Недавно Илэйн показалось, что она растеряла всякую способность удивляться, однако глаза Мерилилль были теперь все время широко распахнуты, а рот чуть приоткрыт, как будто она была поражена сверх всякой меры и готовилась к потрясению еще большему. Сцепив руки на талии, она не сделала от дверей и шага и, казалось, испытывала облегчение оттого, что на этот раз не оказалась в центре внимания.

С гневным возгласом Дайлин вскочила на ноги и свирепо уставилась на Зайду с Ренейле. — Следите за тем, что говорите, — прорычала она. — Теперь вы в Андоре, не на одном из своих кораблей, а Илэйн Траканд будет в Андоре Королевой! Ваша Сделка будет выполнена в надлежащее время. Сейчас у нас имеются более важные дела.

— В Свете не может быть дел важнее. — Когда Ренейле обернулась к Дайлин, лицо ее напоминало грозовую тучу. — Говоришь, Сделка будет выполнена? Ты готова поручиться за это? Знай, есть место, где за лодыжки тебя подвесят на такелаже будто…

Зайда прищелкнула пальцами. Просто щелкнула, однако Ренейле вздрогнула, осекшись. Схватив золотую нюхательную коробочку, висевшую на одном из ожерелий, она сжала ее перед носом и сделала глубокий вдох. Она могла быть Ищущей Ветер Госпожи Кораблей, женщиной, среди Ата'ан Миэйр имевшей огромную власть, но для Зайды она была просто… Ищущей Ветер. А это — чрезмерно сильный удар по ее гордости. Илэйн была уверена в существовании способа использовать это, чтобы держать их подальше от себя, однако пока не нашла его. Да, Даэсс Дей'мар вросла в ее плоть и кровь.

Она скользнула мимо молчаливо кипящей от ярости Ренейле, словно та была некой неодушевленной частью интерьера. Однако к Зайде Илэйн подходить не стала. Если кто-то здесь и имел право быть небрежной, так это она. Нельзя позволить Зайде получить ни малейшего преимущества, иначе Госпожа Волн заполучит ее скальп себе на парик.

Подойдя к камину, она вновь протянула к огню руки:

— Неста дин Реаз верила, что мы выполним условия Сделки, иначе стала бы она заключать ее? — Голос ее был спокоен. — Чаша Ветров возвращена вам, но требуется время, чтобы найти для вас девятнадцать сестер. Знаю, вы беспокоитесь о тех, кто остался в Эбу Дар, когда туда нагрянули Шончан. Ренейле могла бы создать проход в Тир. Там — сотни ваших кораблей. — Каждое донесение говорило об этом. — Вы сможете обменяться новостями и воссоединитесь со своим народом. Они, должно быть, нуждаются в вас: в борьбе против Шончан. — А она избавится от них. — Остальные сестры будут посланы к вам так быстро, как только возможно. — Мерилилль не шелохнулась, однако лицо ее позеленело, а в глазах отразился ужас при мысли, что среди Ата'ан Миэйр ей придется остаться одной.

Зайда бросила последний взгляд в калейдоскоп и искоса взглянула на Илэйн. На миг на ее полных губах мелькнула улыбка:

— Я должна остаться тут, по крайней мере, до тех пор, пока не поговорю с Рандом ал'Тором. Если он когда-нибудь придет. — Исчезнувшая было улыбка появилась вновь; Ранду будет нелегко иметь с ней дело. — Ренейле и остальных я тоже пока подержу здесь. Несколькими Ищущими больше, несколькими меньше — в борьбе с Шончан это ничего не решит, а здесь, если будет на то воля Света, они смогут узнать кое-что полезное. — Ренейле негромко фыркнула, однако не так тихо, чтобы не быть услышанной. Зайда на мгновение нахмурилась и принялась вертеть один из окуляров. — Во дворце пять Айз Седай, включая тебя, — задумчиво проговорила она. — Может быть, некоторые смогли бы заняться обучением. — Она говорила так, будто эта мысль пришла ей в голову только что, однако Илэйн верила в это не больше, чем в то, что могла бы поднять обеих Ата'ан Миэйр одной рукой!

— О да, это было бы замечательно, — Мерилилль порывисто шагнула вперед. Затем взгляд ее упал на Ренейле, и она смолкла, бледные щеки залил румянец. Вновь сцепив руки на талии, она придала себе столь смиренный вид, словно кротость была ее второй натурой. Бергитте в изумлении качнула головой, Дайлин же уставилась на Айз Седай так, словно видела ее впервые.

— Кое-что может быть сделано, если позволит Свет, — осторожно произнесла Илэйн. Ей пришлось сделать усилие, чтобы не потереть виски. Хотела бы она свалить головную боль на не прекращающий греметь гром. Найнив точно взорвется, предложи ей такое, а Вандене, скорее всего, просто проигнорирует подобный приказ, но вот Кареане и Сарейта могут подойти для этого. — Не более чем на несколько часов в день, вы понимаете. Когда у них будет время.

— Она всячески избегала смотреть на Мерилилль. Даже Кареане с Сарейтой могут взбунтоваться против того, чтобы угодить под винный пресс.

Зайда прикоснулась к губам пальцами правой руки:

— Решено в Свете.

Илэйн моргнула. Звучало это угрожающе; по всей видимости, в глазах Госпожи Волн они только что заключили еще одну Сделку. Ее весьма небольшой опыт в общении с Морским Народом говорил, что будет немалым везением, уйдя от них, сохранить свою сорочку. Однако на это раз дело, похоже, обстояло иначе. К примеру, что должны выиграть от этого сестры? У Сделки должно быть две стороны. Зайда улыбнулась, как будто знала, о чем подумала Илэйн, и была удивлена этим. То, что одна из дверей внезапно распахнулась, оказалось почти облегчением, так как давало ей повод отвернуться от Ата'ан Миэйр.

Рин Харфор вошла в комнату, всем своим видом выражая почтение, однако без намека на подобострастие, и реверанс ее был весьма сдержанным, как если бы Верховная Опора некоего влиятельного Дома кланялась своей Королеве. И любая хоть чего-то стоящая Глава Дома знала достаточно, чтобы выказывать уважение Первой Горничной. Ее седые волосы были уложены на голове наподобие короны; поверх красно-белого платья был накинут алый плащ с вышитым изображением Белого Льва Андора, голова которого покоилась на ее необъятной груди. В борьбу за власть Рин не вмешивалась никогда, но сразу после прибытия Илэйн приказала носить полную форму одежды, установленную традициями, как будто Королева уже находилась в резиденции. Черты ее округлого лица застыли при виде не принявших ее во внимание Ата'ан Миэйр, однако внимание, которое она уделила им, было не большим. Сейчас. Они еще узнают, что значит настроить против себя Первую Горничную, во всем стремящуюся к порядку.

— Мазрим Таим прибыл наконец, моя Леди. — Рин умудрилась произнести эти слова так, что они прозвучали почти как «моя Королева». — Сказать ему, чтобы изволил подождать?

Не слишком уж он торопился, проворчала про себя Илэйн. Она посылала за ним два дня назад! — Да, госпожа Харфор. Предложи ему вина. Третьего сорта, я полагаю. Скажи, что я смогу принять его сразу, как только…

Таим вступил в зал с таким видом, будто дворец был его собственным. Он не нуждался в представлении — Илэйн и так было ясно, кто это. Синие с золотом Драконы, в подражание Драконам на руках Ранда, обвивали рукава его черного кафтана, доходя до локтей. Впрочем, вряд ли бы он оценил ее наблюдательность. Таим выл высок, почти так же высок, как Ранд, с крючковатым носом и буравящим взглядом темных глаз. Наделенный немалой физической силой мужчина, его движения таили в себе что-то схожее со смертоносной грацией Стража, и при этом казалось, что тени сопровождают его, — как будто в зале внезапно погасла половина светильников. Не настоящие тени, конечно, но аура жестокости и чувство нависшей опасности, которые были столь ощутимы, что, казалось, поглощали свет.

Двое — также одетые в черное — шагали следом: лысый тип с длинной седеющей бородой и хитрыми голубыми глазками и молодой парень, темноволосый и худой, как змея; он держался с тем самым презрительным высокомерием, которое свойственно многим юнцам, пока они не научатся уму-разуму. У обоих на высоком воротнике красовался серебряный Меч и красный эмалевый Дракон. Настоящих же мечей ни у кого из мужчин не было, впрочем, они им и не требовались. Неожиданно Зал Собраний показался маленьким и переполненным.

Илэйн инстинктивно обняла саидар и открыла себя для связи. Мерилилль легко скользнула в круг; поразительно, но это сделала и Ренейле! Быстрый взгляд, брошенный на Ищущую Ветер, отчасти помог справиться с удивлением. С посеревшим лицом та с такой силой сжимала рукоять заткнутого за пояс кинжала, что Илэйн ощущала через связь боль в суставах. Она находилась в Кэймлине достаточно, чтобы знать, что представляют собой Аша'маны. Те, конечно, чувствовали, что кто-то сейчас обнимает саидар, пусть даже они и не видели окружавшего женщин свечения. Лысый напрягся, худой сжал кулаки; оба зло косились по сторонам. Безусловно, они сейчас черпают саидин. Илэйн начала жалеть, что поддалась порыву, однако не собиралась отпускать Источник. Только не теперь. Таим излучал опасность подобно тому, как огонь испускает жар. Илэйн через связь наполнила себя Силой до того состояния, когда всеобъемлющее ощущение жизни превращается в острые, угрожающие шипы. Но даже они приносили ей чувство… радости. Зачерпнув столько Силы, она могла сравнять с землей весь дворец, но уверенности в том, что теперь она способна дать отпор стоящим перед ней мужчинам, все равно не было. Как жаль, что при ней нет хотя бы одного из трех ангриалов, найденных в Эбу Дар! Но сейчас они под замком в безопасном месте, вкупе с другими находками из тайника, — дожидаются той поры, когда у нее будет время вернуться к их изучению.

Таим с презрением покачал головой, подобие улыбки на мгновение скривило его губы.

— Протрите глаза! — Негромкий голос был одновременно жестким и насмешливым. — Здесь всего лишь две Айз Седай. Вы что, боитесь двух Айз Седай? Кроме того, мы же не хотим напугать будущую Королеву Андора. — Его спутники заметно расслабились и принялись усердно изображать беспечное превосходство.

Рин ничего не знала о таких вещах, как саидар и саидин; она сердито глядела на Таима и его спутников и еле слышно бормотала что-то неодобрительное. Будь то Аша'ман или нет, любой человек, по ее мнению, должен был вести себя так, как полагается. И время от времени отдельные ее фразы оказывались вполне внятны и различимы. Сейчас, например, это были слова «гнусные крысы».

Первая Горничная осеклась и покраснела, осознав, что только что услышали все присутствующие, и Илэйн выпал редкий случай наблюдать Рин Харфор сконфуженной. Однако, что тут можно сказать: с достоинством, которому мог бы позавидовать любой правитель, Рин молвила:

— Я прошу меня простить, Леди Илэйн, но мне сообщили, что в кладовых бесчинствуют крысы. Удивительно: в это время года — и в столь большом количестве! С вашего позволения, я пойду проверю, выполняются ли мои распоряжения насчет мышеловок и крысиной отравы.

— Останься, — ответила Илэйн, по-прежнему сохраняя спокойствие. Спокойствие и невозмутимость. — В свое время мы разберемся с паразитами.

Почему же две Айз Седай? Он не понял, что Ренейле тоже способна направлять, и сделал ударение на слове «две». Может ли то, что в действительности их трое, дать какое-нибудь преимущество? Или для этого нужно большее количество? Очевидно, что Аша'маны знали о некотором превосходстве, которое они имели над женщинами числом менее тринадцати. И что же, поэтому надо вламываться к ней, даже не испросив разрешения?

— Проводишь этих любезных господ к выходу, когда я с ними закончу.

Спутники Таима нахмурились, оказавшись в роли «любезных господ», сам же он лишь вновь усмехнулся. Ему должно было хватить сообразительности, чтобы понять, кого она имела в виду, говоря о паразитах. Свет! Может, Ранду однажды и пригодился этот человек, но зачем он ему теперь? Ради чего он наделил его такими полномочиями? Ладно, здесь-то его полномочия не значили ровным счетом ничего.

Неторопливо расправив юбки, Илэйн вновь устроилась в своем кресле. Мужчины теперь вынуждены либо как просители обойти вокруг нее и выстроиться напротив, либо общаться с ее профилем, по крайней мере, пока она не соизволит посмотреть в их сторону. Аша'маны сконцентрировали свое внимание именно на ней, и Илэйн подумывала, не передать ли контроль над кругом кому-нибудь другому. Впрочем, лицо Ренейле было по-прежнему серым, внутри нее беспорядочно переплелись гнев и страх; получив контроль над связью, она могла попытаться нанести удар. От Мерилилль тоже исходил страх, она едва контролировала его, и страх этот был перемешан с изрядной долей какого-то… дурацкого чувства, отражавшегося в ее широко распахнутых глазах; одному Свету ведомо, что бы сделала она, управляя связью.

Дайлин вдруг оказалась сбоку от Илэйн, как будто желая заслонить собой ее от Аша'манов. Что бы ни творилось в ее душе, на суровом лице Верховной Опоры Дома Таравин не отражалось ни капли страха. Остальные женщины не потратили впустую ни мгновения и к встрече с опасностью приготовились так хорошо, как только могли. Зайда застыла у калейдоскопа как изваяние, стараясь выглядеть маленькой и безобидной. Вот только руки она держала за спиной, а кинжала за поясом будто бы никогда и не было. Бергитте стояла у камина в расслабленной позе; левой рукой она лениво опиралась на косяк, однако ножны на поясе были пусты, и, судя по тому, как лежала на бедре ее правая рука, она была готова внезапно метнуть нож. Сквозь узы ощущалась… сосредоточенность: тетива натянута, стрела касается щеки, нацелена и готова сорваться в свой смертоносный полет.

Илэйн не прилагала усилий, чтобы посмотреть мимо Дайлин на Аша'манов. — Сначала вы медлите, мастер Таим, и не откликаетесь на мой призыв. Затем же появляетесь столь внезапно. — Свет, удерживает ли он саидин? Существовали способы отсечь от Источника мужчину, направляющего недостаточно для того, чтобы защитить себя, но это было сложно и рискованно, и кроме теории она знала немногое.

Мазрим Таим обошел вокруг и встал всего лишь в нескольких шагах перед ней; он совсем не походил на просителя. Этот мужчина знал, что собой представляет, знал себе цену, хотя, очевидно, ставил ее выше облаков. Молнии вспыхивали за окнами, отражаясь диковинными бликами на его лице. Даже не будь у него такого причудливого кафтана, и не имей его имя столь зловещей славы, он мог бы нагнать благоговейный страх на многих, очень многих. Но только не на нее. Она не поддастся!

Таим задумчиво потер подбородок:

— Насколько я понял, вы приказали спустить стяги Дракона по всему Кэймлину, госпожа Илэйн. — Насмешливость сквозила в его сильном голосе, если ее и не было в его глазах! Дайлин аж зашипела от ярости, но Илэйн не обратила на нее внимания. — Салдэйцы вернулись в лагерь Легиона Дракона, и, как я слышал, последние из Айил скоро тоже покинут город. Что он скажет, когда обо всем узнает? — Не было никакого сомнения в том, кого он имел в виду. — Кстати, он послал вам подарок. С юга. Я доставлю его позднее.

— Когда это потребуется, я заключу союз с Возрожденным Драконом, — холодно произнесла Илэйн. — Андор — не завоеванная провинция, ни для него, ни для кого другого. — Не без труда Илэйн заставила свои руки неподвижно лежать на подлокотниках. Свет, то, что она убедила и айильцев, и салдэйцев уйти из города, стало самым большим ее достижением, это было необходимо, даже несмотря на последовавшую за их уходом вспышку беспорядков. — В любом случае, мастер Таим, не вам указывать, что мне делать. Если Ранд выскажет свои возражения, с ним я и буду иметь дело! — Таим поднял бровь, и подобие улыбки вновь скривило его губы; на этот раз, похоже, более чем на мгновение.

Чтоб мне сгореть, подумала Илэйн, негодуя на саму себя, я не должна называть Ранда по имени! Таим, ясное дело, отчетливо представляет, как она будет иметь дело с проклятущим Возрожденным Драконом. Худшее же из всего этого то, что если ей представится возможность затащить Ранда в постель, то она это сделает. Не чтобы иметь с ним дело, а потому что ей этого хочется. Интересно, что за подарок он ей послал?

Гнев ожесточил ее голос. Гнев на Таима, разговаривавшего с ней в таком тоне, на Ранда, столь долго остававшегося вдали, на себя, вновь покрасневшую, — что за глупые мысли о подарках!

— Вы отгородили стеной четыре мили андорской земли. — Свет, это же более чем наполовину превосходит Внутренний Город! — А с чьего позволения, мастер Таим? Только не говорите, что Возрожденного Дракона. У него нет никакого права давать здесь разрешения на что бы то ни было. — Стоящая сбоку Дайлин пошевелилась. Права-то нет, но достаточно силы, чтобы это компенсировать. Илэйн сосредоточилась на Таиме. — Вы не позволили гвардейцам Королевы проникнуть за стену. — Впрочем, до ее возвращения они и не пытались. — Закон Андора распространяется на весь Андор, мастер Таим, правосудие едино и для лорда, и для фермера — и для Аша'мана. Я не буду утверждать, что могу силой проложить дорогу внутрь. — Его рот начал было вновь кривится в подобии улыбки. — Не буду ронять собственное достоинство. Но я обещаю, что покуда гвардейцам запрещено входить в ваши ворота, сквозь них не пройдет и ни единой картофелины. Как мне известно, вы способны Перемещаться. Что ж, предоставьте своим Аша'манам такое времяпровождение: Перемещаться для того, чтобы купить продукты. — Подобие улыбки увяло в бледную гримасу, сапоги пару раз шаркнули по полу.

Впрочем, замешательство длилось лишь мгновение. Разведя руками, он невозмутимо ответил:

— Еда — не слишком большая проблема. И, как вы заметили, мои люди могут Перемещаться. Куда угодно — туда, куда я прикажу. Сомневаюсь, что вы смогли бы воспрепятствовать мне покупать что бы то ни было уже в десяти милях от Кэймлина, но если даже и так, это не доставило бы мне больших хлопот. Тем не менее, я готов дозволить вам визиты в Черную Башню в любой момент, когда вы только попросите. Конечно, контролируемые визиты, с обязательным сопровождением. Обучение у нас суровое, люди гибнут почти каждый день. Я не хочу допустить несчастных случаев.

Он был весьма точен в том, насколько далеко от Кэймлина простиралась ее власть. Это раздражало, но не более того. Стоило ли расценивать его заявления о «Перемещении, куда он прикажет» и «несчастных случаях» как скрытую угрозу? Конечно, нет. Волна ярости нахлынула на нее, когда она осознала, благодаря кому она уверена в том, что Таим не стал бы ей угрожать. Она не станет прятаться за спиной Ранда ал'Тора! Контролируемые визиты? Когда она попросит? Да его надо испепелить на месте!

Внезапно она осмыслила, что приходит к ней сквозь узы от Бергитте: гнев, отголосок ее собственного, сливающийся с гневом Бергитте, отражающийся затем обратно к ней и вновь откатывающийся к Бергитте, — гнев, питающий сам себя, растущий и полнящийся. Илэйн чувствовала, как подрагивает рука лучницы, — та, в которой притаился нож, готовая к броску. В себе же она ощущала такую ярость, что еще немного, и она бы упустила саидар. Или оказалась бы сметенной ею.

Могучим усилием воли она подавила гнев, обернув его в некоторое подобие спокойствия. Весьма грубое подобие. Глотнув вина, она постаралась придать своему голосу прежнюю невозмутимость.

— Гвардейцы будут посещать Черную Башню каждый день, мастер Таим. — Правда, она не представляла, как это можно организовать в такую погоду. — Возможно, я буду наносить визиты и сама, с несколькими другими сестрами. — Если перспектива обнаружить в своей Черной Башне Айз Седай и обеспокоила Таима, то вида он не подал. Свет, она же восстанавливает авторитет Андора, а не пытается вывести мужчину из себя! Поспешно Илэйн проделала упражнение послушниц — «реку, сдерживаемую берегами» — в поисках успокоения. Это помогло. Немного. Теперь ей лишь хотелось запустить в него каждым бокалом, что попадет под руку. — Я принимаю ваше предложение эскорта, но имейте в виду, что скрыть вам ничего не удастся. Я не могу допустить, чтобы под видом своих секретов вы маскировали преступную деятельность. Поняли ли мы друг друга?

Поклон Таима был насмешлив — насмешлив! — но в голосе его сквозила напряженность:

— Я понял вас превосходно. Поймите же и вы меня! Мои люди — не фермеры, что бьются лбами оземь при вашем приближении. Надавите на Аша'манов чрезмерно — и, возможно, вам доведется проверить, насколько могущественен ваш закон.

Илэйн открыла рот, чтобы обстоятельно разъяснить ему, какова в точности сила закона в Андоре.

— Пришло время, Илэйн Траканд, — раздался женский голос. От дверей.

— Кровь и пепел! — пробормотала Дайлин. — Неужто весь мир решил собраться здесь?

Но Илэйн поняла, в чем дело, узнав призыв, которого не переставала ждать. Не зная, когда он придет, она понимала, что должна будет повиноваться без раздумий, не медля ни минуты. Застыв на месте, она отчаянно желала, чтобы у нее было хоть немного больше времени: еще чуть-чуть — и она разобралась бы с Таимом. Тот нахмурился, переводя взгляд с вошедшей женщины на Илэйн и обратно; несомненно, он ничего не понимал. Хорошо. Пускай поволнуется, пока у нее не найдется время растолковать ему, какими такими особыми правами обладают в Андоре его Аша'маны.

Надере, полная женщина, выглядела такой же крепкой, как и любая встречавшаяся Илэйн Айил. Так же высока, как и двое мужчин у дверей. Взгляд ее зеленых глаз испытующе обратился к ним, но уже через мгновение скользнул прочь. Аша'маны Хранительниц Мудрости интересовали мало. Браслеты на запястьях зазвенели, когда она поправила на плечах темную шаль. Пройдя вперед, она остановилась перед Илэйн, не обращая на Таима ни малейшего внимания. Несмотря на холод, под шалью на ней была лишь тонкая белая блуза, тяжелый шерстяной плащ переброшен через руку. — Ты должна явиться сейчас, — молвила она, — без промедления. — Брови Таима изумленно поползли вверх. Без сомнения, он не привык к тому, чтобы его так подчеркнуто игнорировали.

— Свет Небес! — выдохнула Дайлин, схватившись руками за голову. — Не знаю уж, в чем там дело, Надере, но тебе придется подождать, пока…

Илэйн положила ладонь ей на руку:

— Ты не знаешь, Дайлин, и это не может ждать. Я отошлю кое-кого, Надере, и пойду с тобой.

Хранительница Мудрости неодобрительно покачала головой:

— Дитя, спешащее появиться на свет, не имеет времени на то, чтобы отсылать людей прочь. — Она встряхнула в воздухе плащом, развернув его. — Это должно защитить твою кожу от холода. Или мне следует оставить эту затею и сообщить Авиенде, что твоя скромность сильнее желания иметь сестру? — Дайлин задохнулась, внезапно поняв, что происходит. Илэйн почувствовала возмущение Бергитте.

Но разве был у нее выбор? Позволив связи между собой и двумя женщинами растаять, она отпустила саидар. Однако вокруг Ренейле и Мерилилль сияние не исчезло. — Не поможешь ли мне с пуговицами, Дайлин? — Илэйн была горда тому, как твердо прозвучал ее голос. Она ведь ждала этого. Но не стольких же зрителей!, мелькнула слабая мысль. Повернувшись к Таиму спиной, — по крайней мере, не придется смотреть, как он на нее пялится! — она начала с маленьких пуговок на рукавах. — Дайлин, прошу тебя? Дайлин? — Помедлив мгновение, та шагнула вперед и, словно во сне, потянулась к пуговицам на платье Илэйн. По невнятному бормотанию можно было судить о том, насколько она потрясена. Один из Аша'манов заржал.

— Отвернуться! — рявкнул Таим. Стук каблуков у двери: Аша'маны выполнили приказ.

Отвернулся ли сам Таим, Илэйн не знала. Она, казалось, могла чувствовать на себе его взгляд, но внезапно Бергитте оказалась рядом и Мерилилль тоже, и Рин с Зайдой, и даже Ренейле. Образовав круг, они словно стеной отгородили ее от мужчин. Но стена эта была не достроена: все женщины уступали ей ростом. Даже Зайда и Мерилилль едва доставали Илэйн до плеч.

Сосредоточься, говорила она себе. Я собрана. Я абсолютно спокойна. Я… я раздеваюсь догола в комнате, полной людей, — вот, что я делаю! Она скинула с себя одежду так быстро, как только могла, позволив платью и сорочке упасть на пол. Сверху полетели туфли с чулками. На холодном воздухе кожа покрылась мурашками. То, что она не давала холоду касаться себя, означало лишь, что ее не била дрожь. Хотя почти всерьез она полагала, что могла бы обойтись одними жарко пылающими щеками.

— Это безумие! — глухо произнесла Дайлин, подхватывая одежду. — Полное безумие!

— Что происходит? — прошептала Бергитте. — Мне пойти с тобой?

— Я должна идти одна, — так же тихо ответила Илэйн. — Не спорь! — Внешне Бергитте никак не показывала своего недовольства, но связь выдавала ее. Сняв золотые серьги, Илэйн протянула их своему Стражу, однако с кольцом Великого Змея расстаться оказалось труднее. Хранительницы Мудрости говорили, что она должна явиться к ним так же, как рождается на свет ребенок. Многое они сказали, но первым среди их указаний был запрет говорить кому-либо о том, что готовилось. Что до этого, то ей бы хотелось знать это самой. Но, подходя к моменту рождения, ты не знаешь будущего. Бергитте начинала ворчать совсем, как Дайлин.

Надере подошла к ней с плащом, но просто держала его в вытянутой руке. Илэйн пришлось самой взять его и торопливо закутаться. Она все еще была убеждена — Таим смотрит на нее. Плотно прижала она к себе тяжелую шерсть. Природное чутье кричало о необходимости бежать, но она овладела собой и неспешно обернулась. Они не увидят, как она, сгорая от стыда, стремглав несется прочь.

Мужчины, пришедшие с Таимом, замерли неподвижно, обернувшись к дверям, а сам он наблюдал за пылающим в камине пламенем, сложив на груди руки. Ощущение его взгляда было иллюзией. За исключением Надере, все женщины взирали на нее с разными долями потрясения, ужаса и любопытства. Надере же казалась просто нетерпеливой.

Илэйн постаралась говорить так, как подобает королеве:

— Госпожа Харфор, предложи мастеру Таиму и его людям вина, прежде чем они покинут нас. — Что ж, по крайней мере, ее голос не дрожал. — Дайлин, пожалуйста, займи Госпожу Волн и Ищущую Ветер и постарайся унять их опасения. Бергитте, вечером я хочу услышать твой план касательно наемников.

— Женщины безмолвно кивнули, хотя выглядели при этом неуверенно.

Сопровождаемая Надере, Илэйн вышла из комнаты, жалея, что не смогла добиться большего успеха. Последним, что она услышала, прежде чем за ней закрылась дверь, были слова Зайды: «Странные обычаи у вас, сухопутных».

Оказавшись в коридоре, Илэйн попыталась двигаться немного быстрее, хотя это и было не просто, потому что плащ на каждом шагу грозил распахнуться. Красно-белый кафель пола оказался гораздо холоднее ковров в гостиной. Немногочисленные слуги, тепло закутанные в шерстяные ливреи, бросали на нее недоуменные взгляды, прежде чем поспешить дальше по своим делам. Пламя факелов плясало; коридоры были полны теней. Изредка особенно сильный порыв ветра заставлял стены покрываться лениво плывущей рябью.

— Это было сделано намеренно, не так ли? — спросила она Надере, хотя и не сомневалась в ответе. — Когда бы вы ни пришли, вам требовалась уверенность в том, что на меня будет смотреть как можно больше людей. Чтобы не сомневаться: Авиенда для меня важнее, чем это. — Как они говорили, Авиенда для нее должна быть важнее, чем все остальное. — Что же вы придумали для нее? — В некоторых вещах та, казалось, вовсе не испытывает стеснения. Часто она расхаживала по своим апартаментам не одетая, совершенно не заботясь о том, что могут войти слуги. Заставь ее раздеться посреди целой толпы — и не докажешь ровным счетом ничего.

— Она сама расскажет тебе, если захочет, — довольно произнесла Надере. — Ты наблюдательна, многие бы пропустили это. — Ее высокая грудь приподнялась в звуке, отдаленно напоминающем смех. — Эти мужчины, повернувшиеся к тебе спиной, и охраняющие тебя женщины. Я уже подумывала положить этому конец, но мужчина в разукрашенном плаще не переставал смотреть исподтишка, восхищаясь твоими бедрами, а румянец твой сказал мне, что ты знаешь об этом.

Илэйн сбилась с шага и споткнулась. Плащ распахнулся, лишив ее и той малости тепла, какую сумел набрать. Илэйн запахнула его снова. — Этот грязный любовник свиней! — прорычала она. — Да я !.. Я !.. — Сожги ее свет, но что она могла сделать? Сказать Ранду? Предоставить ему разобраться с Таимом? Да никогда в жизни!

Надере насмешливо взглянула на нее:

— Большинству мужчин нравиться смотреть на то, что у женщин внизу. А сейчас довольно думать о мужчинах, подумай лучше о женщине, для которой ты хочешь стать сестрой.

Вновь залившись краской, Илэйн попыталась думать об Авиенде, но это не принесло ей успокоения. Перед церемонией следовало задуматься об определенных вещах, и многие из них заставляли ее чувствовать себя неловко.

Повсюду сновали слуги, и Илэйн приходилось внимательно следить за плащом, который не прекращал попыток распахнуться и выставить напоказ ее ноги, а Надере следовала за ней, поэтому прошло некоторое время, прежде чем они добрались до комнаты, где собрались Хранительницы Мудрости. Более дюжины в пышных юбках, белых блузах и темных шалях, с ожерельями и браслетами из серебра, золота, драгоценных камней и слоновой кости, длинные волосы собраны сзади и перехвачены застежками. Вся мебель в комнате убрана, а на полу ни единого ковра — лишь голый белый кафель. Камин был холоден. Здесь, в глубине дворца, не было окон, и раскаты грома едва слышались.

Взгляд Илэйн метнулся к Авиенде, стоявшей в дальнем конце комнаты. Обнаженной. Она нервно улыбнулась Илэйн. Нервно! Авиенда! Торопливо сбросив плащ, Илэйн улыбнулась в ответ. Нервно, как она поняла. Авиенда издала тихий смешок, через мгновение рассмеялась и Илэйн. Свет, воздух был холодным! А пол еще холоднее!

Большинство собравшихся Хранительниц Мудрости были ей не знакомы, но одно лицо бросилось в глаза сразу. Белоснежные волосы Эмис обрамляли черты лица, в которых было нечто, напоминающее безвременные черты Айз Седай. Должно быть, она Переместилась сюда из Кайриэна. Эгвейн учила этому Ходящих По Снам, чтобы отплатить им за знания о Тел'аран'риоде. И вернуть долг, как она заявляла, хотя и никогда не объясняла какой.

— Я надеялась, Мелэйн будет здесь, — сказала Илэйн. Ей нравилась жена Бэила, вспыльчивая, но великодушная женщина. Совсем не такая, как две другие в этой комнате: худая Тамела с резкими чертами лица и прекрасная Виендре, обладающая пронзительным взором. Обе они превосходили ее во владении Силой, превосходили любую другую встречавшуюся ей сестру, за исключением разве что Найнив. Айильцы как будто не придавали этому значения, но она не видела другой причины тому, как, каждый раз встречая ее, эта парочка фыркала и задирала носы.

Она ожидала, что главную роль возьмет на себя Эмис, — так, казалось, было всегда, — но вперед выступила невысокая женщина по имени Монаэлле, в ее светлых волосах проглядывали огненно-рыжие пряди. По правде говоря, рост ее вовсе не был маленьким, однако так казалось из-за того, что в этой комнате она одна была ниже Илэйн. И к тому же самой слабой во владении Силой, едва ли достаточно сильной для того, чтобы добиться шали в Тар Валоне. Может быть, среди Айил это действительно ничего не значит.

Будь Мелэйн здесь, — в голосе Монаэлле слышалась резкость, однако говорила она достаточно дружелюбно, — малыши, которых она носит, стали бы частью вашей с Авиендой связи, задень их плетения. Если бы они вообще остались в живых; нерожденные недостаточно сильны для этого. Вопрос в том, насколько сильны вы. — Взмахами рук она велела им подойти ближе:

— Идите сюда, обе. Встаньте в центре комнаты.

Впервые Илэйн осознала, что саидар должен быть частью того, о чем она привыкла думать лишь как о церемонии, пусть даже с взаимными обещаниями и принесением клятв. Так что же должно случиться? Это не так важно, но… Ноги ее подгибались, когда она двинулась к Монаэлле:

— Мой Страж… наши узы… Что если она будет… затронута… этим? — Авиенда, обернувшись к Илэйн, нахмурилась при виде ее замешательства, однако, услышав вопрос, испуганно перевела взгляд на Монаэлле. Без сомнения, об этом она не думала.

Хранительница Мудрости покачала головой:

— Плетения не смогут коснуться никого за пределами этой комнаты. Благодаря вашей связи, она, возможно, и почувствует что-то из происходящего, но лишь малую часть. — Авиенда испустила вздох облегчения, который как эхо повторила Илэйн.

— Теперь, — продолжила Монаэлле, — будем следовать определенным канонам. Подойдите. Мы не вожди кланов, собирающиеся за чашкой оосквай поговорить о водных обязательствах. — Смеясь и обмениваясь шутками о клановых вождях и крепком айильском напитке, остальные женщины образовали кольцо вокруг Авиенды и Илэйн. Монаэлле грациозно опустилась на пол в двух шагах от них и села, скрестив ноги. Смех смолк, когда она заговорила, и голос ее теперь звучал церемонно:

— Мы собрались здесь из-за двух женщин, желающих стать друг другу первыми сестрами. Посмотрим, хватит ли у них на это сил, и если так — поможем им. Тут ли их матери?

Илэйн вздрогнула, но в следующий миг позади нее оказалась Виендре:

— Я буду вместо матери Илэйн Траканд, которая не может прийти сюда. — Положив руки на плечи Илэйн, Виендре подтолкнула ее вперед и заставила опуститься на колени на холодные плиты пола. Перед Авиендой. Сама Виендре встала на колени сзади. — Я позволяю своей дочери пройти испытание.

И позади Авиенды появилась Тамела, толкнув ту на колени перед Илэйн. Теперь они едва не касались друг друга. Тамела тоже опустилась на колени, позади Авиенды. — Я буду вместо матери Авиенды, которая не может прийти сюда. Я позволяю своей дочери пройти испытание.

В любое другое время Илэйн не сдержала бы смех. Эти женщины могли быть старше ее или Авиенды лишь на пол дюжины лет, не больше. В другое время. Не сейчас. Стоящие вокруг Хранительницы Мудрости, все как одна, хранили торжественное выражение лиц. Словно неуверенные в том, будут ли оправданы их ожидания, они будто взвешивали ее на невидимых весах, ее вместе с Авиендой.

— Кто согласен принять на себя родовые муки? — вопросила Монаэлле, и Эмис шагнула вперед.

Следом из круга вышли еще две: огненно рыжая Шианда, которую Илэйн видела вместе с Мелэйн, и незнакомая ей седая женщина. Они помогли Эмис раздеться. Гордая в своей наготе, та встретила взгляд Монаэлле и похлопала себя по упругому животу:

— Я рожала детей. Я кормила грудью. — По тому, как она выглядела, трудно было в это поверить. — Я готова.

Дождавшись величественного кивка Монаэлле, Эмис встала на колени, а затем опустилась на пятки — с другой стороны от Илэйн и Авиенды. По обе стороны от нее опустились на колени Шианда и седая Хранительница Мудрости — и внезапно сияние Силы окружило всех женщин в комнате, всех, кроме Эмис и Илэйн с Авиендой.

Илэйн глубоко вздохнула и заметила, что Авиенда сделала то же самое. Случайное звяканье браслетов на руке одной из Хранительниц Мудрости — вот и все звуки в комнате, да еще тихое дыхание и раскаты отдаленного грома. Илэйн вздрогнула, когда Монаэлле заговорила:

— Следуйте полученным наказам. Замешкаетесь, спросите о чем-то — пойму, сколь ваша преданность слаба. И тогда вы уйдете отсюда, уйдете, чтобы никогда не вернуться. Запомните, я буду спрашивать, а вы — отвечать со всей честностью. Откажетесь ответить — будете изгнаны, и так же случится, возникни хоть у одной из нас подозрение, что вы лжете. Конечно, по воле собственной, сможете прервать нас в любое мгновение — однако продолжить уже не заставите. Второго шанса тут быть не может. Начнем же. Что лучшее вы знаете о женщине, первой сестрой которой хотите стать?

Илэйн почти ожидала этого вопроса, одного из тех, на которые следовало найти ответ. Непросто ей было решить, о чем сказать, однако время колебаний прошло. Она заговорила, но потоки саидар вдруг сплелись перед ней и оградили от Авиенды — ни единого звука не слетело с их губ. Неосознанно, какая-то часть ее существа пыталась постичь плетения; даже сейчас жажда знаний не покинула ее, и изменить это она могла не больше, чем цвет своих глаз. Плетения исчезли, едва она замолчала.

Внезапно Илэйн услышала свои слова: «Авиенда так уверена в себе, так горда. Ее не волнует, какой она должна быть по мнению других. Она та, кем ей хочется быть». И в тот же миг голос Авиенды: «Даже когда Илэйн напугана до полусмерти, дух ей несгибаем. Она храбрее всех, кого я знаю».

Илэйн уставилась на подругу. Авиенда что, считает ее храброй? Свет, она не трусиха, но чтобы храбрая? Странно, но Авиенда тоже смотрела на нее так, словно сомневалась в услышанном.

— Храбрость — это колодец, — проговорила Виендре за спиной Илэйн. — В чем-то он глубок, а в чем-то мелок. Глубок ли, мелок ли, в конце концов, любой колодец пересохнет, пусть даже после он и наполнится вновь. Ты встретишь то, против чего бессильна. И гордость твоя будет сломлена, а хваленая отвага оставит тебя рыдающей среди праха. Этот день настанет. — Судя по голосу, она желала быть рядом, когда это случится. Илэйн ответила кратким кивком. Она знала все о своем малодушии: с ним она боролась изо дня в день.

И голосом столь же убежденным говорила Авиенде Тамела:

— Джи'и'тох сковывает тебя подобно оковам из стали. Из-за джи ты заставишь себя быть такой, какой тебя хотят видеть, не отклонишься ни на волосок. Чтобы исполнить тох, при необходимости ты пойдешь на любое унижение и будешь ползать на брюхе. До мозга костей ты волнуешься о том, что подумает о тебе каждый встречный.

От изумления Илэйн едва не разинула рот. Это же несправедливо, это вовсе не так. Ей было известно кое-что о джи'и'тох, но Авиенда совсем не такая. Однако та кивала так же, как и она до того, нетерпеливо признавая то, что уже знала.

— Такие черты у первой сестры достойны любви, — сказала Монаэлле, откидывая шаль назад, — но скажите мне, что худшее вы видите в ней.

Поерзав на озябших коленях, Илэйн облизнула губы. Это было то, чего она боялась. И дело не в предостережении Монаэлле. Авиенда говорила, что им придется сказать правду. Придется, иначе чего будет стоить их сестринство? И вновь возникли плетения, скрывая их слова, пока те не были произнесены до конца.

«Авиенда…», неожиданно послышался неохотный голос Илэйн, «она… она полагает, что все можно решить насилием. Иной раз она не думает дальше ножа, который висит у нее на поясе. Ведет себя как мальчишка, который никогда не повзрослеет!»

«Илэйн знает…», голос Авиенды прервался, затем сбивчиво продолжил: «Она знает, что красива, знает, что это дает ей власть над мужчинами. Иногда она чуть ли не на половину выставляет грудь и улыбается мужчинам, желая добиться от них того, что ей нужно».

Илэйн задохнулась. Авиенда думает об этом так? Как будто она какая-нибудь вертихвостка! Авиенда тоже нахмурилась и открыла было рот, но Тамела сжала ей плечи:

— Ты думаешь, мужчинам не доставляет удовольствия смотреть на тебя? — Голос Хранительницы Мудрости был подобен обнаженному лезвию, лицо преисполнено силы — тут не подошло бы никакое другое слово. — Разве они не разглядывают твою грудь в парильне? Не любуются красотой твоих бедер? Ты красива и знаешь об этом. Вздумаешь отрицать это — станешь отрицать саму себя! Тебе нравились взгляды мужчин, нравилось улыбаться им. Неужели же ты никогда не улыбалась мужчине, желая придать убедительности своим речам? Ни разу не брала мужчину за руку, отвлекая его от слабости своих доводов? Ты будешь поступать так, но этим нисколько не умалишь себя.

Щеки Авиенды залила краска, но Илэйн была вынуждена слушать то, что говорила ей Виендре. И стараться не покраснеть от стыда самой. — Насилие есть в тебе. Отрицая это, ты отрицаешь саму себя. Ты никогда не приходила в ярость? Не дралась? Ты не проливала кровь? Даже ни разу не желала этого? Не думая о других возможностях, вообще не думая? Пока ты дышишь, насилие останется твоей частью. — Илэйн подумала о Таиме, вспомнила другие подобные моменты — и лицо ее заполыхало как печка. Теперь к этому добавилась новая причина.

— Руки твои ослабеют, — говорила Тамела Авиенде, — ноги утратят прежнюю быстроту. Любой юнец сможет отнять у тебя твой нож, и не помогут тебе ни мастерство, ни жестокость. Лишь сердце и разум — истинные орудия. Училась ли ты сражаться копьем в те дни, когда была Девой? Если же теперь не отточишь сердце и ум, то состаришься, но даже ребенок сумеет тебя одурачить. Вожди кланов станут сажать тебя в углу играть в куклы, а когда ты станешь говорить, все будут слышать лишь завывание ветра. Учись использовать ум, пока время для этого еще есть.

— Красота уходит, — продолжала Виендре, обращаясь к Илэйн. — Годы заставят обвиснуть твою грудь, плоть твоя станет дряблой, а кожа — жесткой. Мужчины, которые улыбались тебе, станут говорить с тобой так, будто ты всего лишь еще один мужчина. Муж может всегда видеть тебя такой, какой впервые запечатлел его взор, но более никто не станет о тебе мечтать. И что — разве ты перестанешь быть собой? Тело твое — это только одежда. Тело иссохнет, но ты — это твои разум и сердце, а они останутся прежними, разве что станут сильнее.

Илэйн покачала головой. Но вовсе не с протестом. Совсем нет. Она никогда по-настоящему не задумывалась о старении, особенно с тех пор, как пришла в Башню. Годы накладывали слабый отпечаток даже на очень древнюю Айз Седай. Но что, если она проживет столько же, сколько и женщины из Родни? Конечно, это означало бы не быть более Айз Седай, но вдруг так все же случится? Чтобы у женщин Родни появились морщины, требовалось крайне большое время, однако морщины эти все-таки появлялись. О чем думает Авиенда? Стоя на коленях, та выглядела… угрюмо.

— В чем наиболее по-детски ведет себя женщина, первой сестрой которой вы хотите стать? — спросила Монаэлле.

Это было уже проще, не так страшно. Илэйн даже улыбнулась, отвечая. Авиенда усмехнулась в ответ, мрачное выражение пропало с ее лица. Снова плетения спрятали ото всех их слова, а затем освободили разом, голоса со звучащим в них смехом.

«Авиенда не позволяет мне научить ее плавать. Я пыталась. Она не боится ничего на свете, но не решается зайти в воду, если там глубже, чем в ванне».

«Илэйн уплетает сладости обеими руками как ребенок, который скрылся с материнских глаз. Если она продолжит в том же духе, то вскоре растолстеет как свинья».

Илэйн подскочила. Уплетает? Уплетает? Она лишь пробовала их на вкус, и сейчас, и раньше. Всегда только пробовала. Растолстеет? И почему это Авиенда на нее уставилась? Отказываться войти в воду глубже, чем по колено, было ребячеством.

Монаэлле закашлялась, прикрыв рот ладонью, но Илэйн показалось, что та скрывает улыбку. Некоторые Хранительницы Мудрости рассмеялись, не таясь. Над глупостью Авиенды? Или над ее… уплетанием?

Монаэлле сумела восстановить самообладание, поправив ниспадающие на пол юбки, но в голосе ее еще слышалось скрываемое веселье:

— В чем более всего вы завидуете женщине, первой сестрой которой хотите стать?

Несмотря на требование говорить правду, Илэйн могла бы уклониться от прямого ответа. Правда выплывала наружу, стоило ей подумать об этом хладнокровно, но ко времени испытания она сумела отыскать нечто меньшее, не такое неприятное для них обеих и вполне подходящее в качестве ответа. Возможно. Но то, что она кокетничает с мужчинами и выставляет напоказ грудь! Ну, может она и кокетничала, но Авиенда-то разгуливала перед не знающими, куда глаза девать, слугами в чем мать родила и, похоже, их вовсе не замечала! А она еще и уплетает сладости, так? Растолстеет как свинья? Она открыла рот, и слова ее канули в ничто, плетения поглотили их, спрятали горькую правду, что в них звучала. В зловещей тишине Илэйн видела, как двигаются губы Авиенды, и когда они обе замолчали, слова их обрели свободу вместе.

«Авиенда побывала в объятиях мужчины, которого я люблю. Я не была никогда, может, никогда и не буду, и от этого мне хочется рыдать!»

«Илэйн принадлежит любовь Ранда ал'Т… Ранда. Сердце мое разрывается от желания, чтобы он полюбил меня, но не знаю, произойдет ли это когда-нибудь».

Илэйн вглядывалась в непроницаемое лицо Авиенды. Так та завидует, что Ранд ее любит? Притом, что этот мужчина избегает ее словно чесоточную? Больше ни о чем подумать она не успела.

— Изо всех сил ударь ее по лицу, — бросила Авиенде Тамела, убирая руки с ее плеч.

Виендре легонько сжала плечи Илэйн:

— Не пытайся защищаться. — Ну, уж этого можно было и не говорить! Конечно. Авиенда не станет…

Моргая, Илэйн попробовала подняться с ледяных плит пола. Осторожно пощупав щеку, она поморщилась от боли. Наверняка след от ладони останется на весь день. Эта женщина не обязана была бить ее с такой силой.

Все ждали, пока она снова встанет на колени, а затем Виендре придвинулась к ней:

— Изо всех сил ударь ее по лицу.

Что ж, она не собирается бить Авиенду по уху. Она не собиралась — ее рука нанесла удар со всей силы, сбив Авиенду с ног; та проехалась на животе по полу почти до Монаэлле. Ладонь у Илэйн болела теперь ничуть не меньше щеки.

Авиенда привстала с пола, помотала головой и, пошатываясь, вернулась на свое место. И Тамела сказала:

— Ударь ее другой рукой.

На этот раз Илэйн проделала путь по полу почти до самых коленей Эмис, голова у нее звенела, обе щеки пылали. И когда она вновь встала на колени напротив Авиенды, когда Виендре велела ей ударить, она вложила в пощечину вес всего тела, так что едва не упала на пол вместе с Авиендой.

— Можете идти теперь, — произнесла Монаэлле. — Мужчины обычно уходят, на этом месте, если не раньше. Многие женщины тоже. Но если любовь ваша еще сильна, и вы готовы продолжить, — тогда обнимитесь.

Илэйн рванулась к Авиенде, и в тот же миг та бросилась к ней; обе чуть не упали вновь. Они уцепились друг за дружку. Илэйн чувствовала, как их глаз ее льются слезы, и понимала: Авиенда тоже плачет.

— Прости меня. Прости, Авиенда, — горячо шептала Илэйн, и в ответ слышала такие же слова.

Фигура Монаэлле над ними, слышится голос: «Не раз еще вы будете испытывать гнев друг на друга, дадите волю жестоким словам, но всегда помните, что ударами вы уже обменялись. И у каждой причина была не лучше, чем у другой. Пусть же пощечины эти станут всеми, что вы захотите дать. У вас тох друг к другу, тох, который не может быть выплачен, и вы не станете пытаться это сделать. Каждая женщина имеет такой долг к своей первой сестре. Ныне вы возродитесь вновь».

Ощущение саидар в комнате менялось, но Илэйн не могла понять как, даже если бы и хотела. Свет меркнул, как будто лампы уносились прочь. Чувство того, что она обнимает Авиенду, уменьшилось. Звуки замирали. Последним, что она услышала, были слова Монаэлле: «Вы возродитесь вновь». Все исчезло. Сама она исчезла. Она перестала существовать.

Какое-то ощущение. Она не осознавала себя, не было мыслей, но она чувствовала. Звук. Плавный звук пронизывал все вокруг. Приглушенное журчание и далекий грохот. И над всем остальным — размеренный стук. Тук-тук. Тук-тук. Она не знала удовольствия, но она была довольна. Тук-тук.

Время. Она не знала о времени, и все же прошли века. Звук был внутри нее, звук был ей самой. Тук-тук. Такой же звук, такой же ритм, как и другой. Тук-тук. И из другого места, ближе. Тук-тук. И снова другой. Тук-тук. Тот же звук, то же биение, что и ее. Вовсе не другой, тот же самый; звуки были одним. Тук-тук.

Минула вечность в этой пульсации, все время, что когда-либо было. Она ощущала другую, которая была ей. Она могла чувствовать ее. Тук-тук. Она пошевелилась, она и та, другая, что была ей. Они скорчились друг против друга, переплелись вместе. Тук-тук. Иногда во тьме был свет, тусклый и недоступный зрению, однако яркий для той, что знала лишь темноту. Тук-тук. Она открыла глаза, чтобы посмотреть в глаза другой, которая была ей, и вновь закрыла их, довольная. Тук-тук.

Изменение, внезапное, потрясающее ту, которая никогда не знала перемен. Сжатие. Тук-тук. Тук-тук. То приятное биение стало быстрее. Конвульсивное сжатие. Снова. И снова. Все сильнее. Тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук!

Внезапно, другая, которая была ей, ушла. Она осталась одна. Она не знала страха, но она была напугана и одна. Тук-тук-тук-тук! Сжатие! Сильнее прежнего! Сдавливающее, сокрушающее ее. Она бы закричала, если бы знала, как это делается, если бы знала, что такое крик.

А после был ослепляющий свет, полный кружащих сполохов. Она обрела вес; до этого она никогда не ощущала веса. Режущая боль внутри. Что-то щекотало ногу. Что-то щекотало спину. Сперва она не понимала, что надрывный крик исходил от нее самой. Она слабо дернулась, пошевелила руками, ногами, которые не знали, как им двигаться. Она лежала на чем-то мягком, однако более жестком, чем все, что ощущала прежде, если не считать воспоминаний о другой, которая была ей и которая ушла. Тук-тук. Тук-тук. Звук. Тот же самый звук, то же биение. Неосознанное царило одиночество, но была также и удовлетворенность.

Память возвращалась медленно. Она подняла голову с женской груди и взглянула в глаза Эмис. Да, Эмис. Покрытая испариной и с усталостью в глазах, но улыбающаяся. И она — Илэйн; верно, Илэйн Траканд. Но было теперь и еще что-то. Не похожее на узы Стража и все же чем-то напоминающее их. Менее отчетливое, однако более величественное. Голова закружилась, когда она медленно повернулась, чтобы взглянуть на другую, которая была ей. Взглянуть на Авиенду, голова которой покоилась на другой груди Эмис, Авиенду со слипшимися волосами и блестящим от пота телом. Радостно улыбающуюся. Смеясь и плача одновременно, они сжали друг друга в объятии столь крепком, словно желали не расставаться никогда более.

— Это моя дочь Авиенда, — сказала Эмис, — а это моя дочь Илэйн, родившаяся в тот же день и час. Пусть всегда они защищают друг друга, поддерживают друг друга, любят друг друга. — Она засмеялась мягко, устало, нежно. — Ну а теперь, может кто-нибудь принесет нам одежду, пока мои новые дочери и я не замерзли насмерть?

Но перспектива замерзнуть насмерть Илэйн в тот момент не волновала. Смеясь сквозь слезы, она прижимала к себе Авиенду. Она нашла свою сестру. Свет, она нашла свою сестру!

Тувин Газал пробудилась от звуков тихого спора: что-то негромко говорили ходящие взад-вперед женщины. Лежа на своей жесткой койке, она не без сожаления вздохнула. Ее руки, сжимающиеся на горле Элайды, оказались всего лишь приятным сном. Реальностью же была маленькая комнатка со стенами из грубого полотна. Чувствовала она себя словно истончившейся, опустошенной от постоянного недосыпания. Но сейчас она явно заспалась — на завтрак времени не будет. Неохотно, она откинула одеяла. Это здание раньше было небольшим складом, с толстыми стенами и тяжелыми стропилами, нависающими над головой, но тепла оно не сохраняло. Дыхание ее превращалось в пар, морозный утренний воздух проник сквозь сорочку прежде, чем она спустила ноги на жесткий дощатый пол. Даже если она и подумывала о том, чтобы остаться в постели, имеющихся распоряжений никто не отменял. Грязные узы Логайна делали неповиновение невозможным, не важно как часто не хотела она повиноваться.

Все время она старалась думать о нем просто как об Абларе, или на худой конец как о мастере Абларе, но всегда это был Логайн, который вторгся в ее разум. Печально известное имя. Логайн, Лжедракон, вдребезги разгромивший армии родного Гэалдана. Логайн, проложивший себе дорогу сквозь те немногие силы Алтары и Муранди, которые имели достаточно мужества, чтобы попытаться остановить его, пока он не начал представлять угрозу для самого Лугарда. Логайн, усмиренный, но каким-то образом снова обретший способность направлять и посмевший установить свое омерзительное плетение саидин на Тувин Газал. Какая жалость, что он не приказал ей прекратить думать! Она могла чувствовать его, в дальнем уголке сознания. Он был там всегда.

На секунду она с силой зажмурилась. Свет! Все эти годы изгнания и опалы ферма госпожи Довиль казалась самой Бездной Рока, когда к избавлению вел лишь один немыслимый путь — стать преследуемой всеми отступницей. Но не прошло и недели после поимки, как она поняла, что ошибалась. Бездной Рока было это. И отсюда не спастись. Сердито, она тряхнула головой и пальцами оттерла блеснувшую на щеках влагу. Нет! Как-нибудь, но она сбежит, сбежит хотя бы настолько, чтоб достало времени сомкнуть руки на горле Элайды. Как-нибудь.

Помимо кровати в комнате почти не было мебели, но даже так места для движения оставалось немного. Поясным ножом сколов лед с желтого кувшина на умывальнике, она набрала в таз воды и направила Силу, чтобы согреть ее. Источник она не отпускала до тех пор, пока над водой не начали виться усики пара. Направлять для этой цели было позволено. Для этой — и никакой больше. Действуя механически, она почистила зубы с солью и содой, затем из стоящего около койки деревянного сундучка вынула свежую сорочку и чулки. Доставать свое кольцо, спрятанное в самом низу маленького бархатного мешочка, она не стала. Еще один приказ. Все остальные ее вещи лежали здесь, все кроме бумаг. Какая удача, что они пропали, когда ее схватили. Последней деталью интерьера была вешалка, на которой висели ее платья. Не утруждая себя особенным выбором, она взяла одно, бездумно надела и, вооружившись гребнем и щеткой, занялась прической.

Но когда она разглядела свое отражение в дешевом, искривленном зеркале умывальника, отделанная слоновой костью щетка замерла. Тяжело задышав, она опустила руку — щетка упала рядом с гребнем. Платье, которое она выбрала, было толстым, из прекрасно сотканной шерсти, но темно-красного цвета и без единого украшения, так что казалось почти черным. Черным, как мундиры Аша'манов. Искаженное отражение уставилось на нее, презрительно кривя губы. Она уже сдалась — вот, что означал сделанный ею выбор. Не колеблясь, она схватила серый плащ, отороченный мехом куницы.

Когда она откинула полотнище, загораживающее выход, там уже были сестры — около двадцати в длинном коридоре, тянувшемся вдоль разделенных холщовыми перегородками комнат. Тут и там немногие женщины вели приглушенные разговоры, но большинство избегало смотреть друг на друга, даже если они были из одной Айя. Да, страх имел место, но гораздо сильнее стыд покрывал краской лица. Акоура, крепко сбитая Серая, уставилась на руку, где обычно носила кольцо. Десандре, стройная Желтая, прятала кисть правой руки подмышкой.

При появлении Тувин негромкие разговоры замерли. Кое-кто откровенно уставился на нее. Включая Дженаре и Лемай из ее собственной Айя! Десандре пришла в себя настолько, чтобы холодно повернуться к ней спиной. За два дня одетые в черное монстры схватили пятьдесят одну Айз Седай, и пятьдесят из них винили в этом Тувин Газал, будто Элайда а'Ройхан никакого отношения к постигшей их катастрофе не имела. Если бы не вмешательство Логайна, они бы утолили свою жажду мести в первую же проведенную здесь ночь. Она не испытывала благодарности к нему за то, что он остановил их и заставил Карниель Исцелить рубцы от ремней и синяки, оставленные ударами кулаков и ног. Будь ее воля, она бы скорее позволила им забить себя до смерти, чем быть ему обязанной.

Накинув на плечи плащ, она гордо прошествовала по коридору и вышла навстречу бледному рассвету, подстать ее неясному настроению. Руки дрожали, когда она натягивала шерстяной капюшон, погрузивший лицо в темноту. Ни один человек, посмевший тронуть Тувин Газал, не отделался просто так. Даже госпожа Довиль, которая сломала ее гордость, за несколько лет добившись видимой покорности, узнала об этом, когда подошло к концу время ее ссылки. Она им еще покажет. Покажет им всем!

Дом, который она делила с остальными, находился на самом краю большой деревни, но деревня эта не была обычной. Поселок Аша'манов. Как говорили, в других местах земля была отведена для возведения зданий, которые посрамят своим размером Белую Башню, но большинство жило именно здесь. На таких же широких, как в Тар Валоне, улицах стояли пять каменных казарм, каждая для сотни солдат Аша'манов. Благодарение Свету, они еще не были заполнены до конца, но рядом строились такие же, многие были уже готовы для настила соломенных крыш. Почти дюжина небольших зданий предназначались для Посвященных — в каждом из них могло жить до десяти человек. Продолжали строить и такие дома. А вокруг было беспорядочно разбросано чуть ли не две сотни домиков, подобные которым можно увидеть в любой деревне. Там жили некоторые из женатых мужчин и семьи остальных.

Мужчины, которые могли направлять Силу, не пугали ее. Один раз, когда она позволила себе удариться в панику, не в счет. Однако пять сотен мужчин, способных направлять, были как застрявший между зубами осколок кости. Пять сотен! И они умели Перемещаться, по крайней мере, некоторые из них. Крайне острый осколок. Но не это пугало ее, — пробираясь через лес милю-другую, она вышла к стене.

Нигде не была закончена стена, ни в одном месте не была она выше двенадцати — пятнадцати футов, ни одна башня или бастион не были достроены до конца. В некоторых местах она даже могла бы перелезть через черные каменные блоки, если бы не полученный приказ не пытаться бежать. Хотя стена тянулась на восемь миль, она верила Логайну, сказавшему как-то, что ее начали строить меньше трех месяцев назад. Логайну незачем было бы утаивать правду — отпускать ее он не собирался. Он называл стену пустой тратой времени и сил и, возможно, так оно и было, но один ее вид заставлял Тувин стучать зубами. Всего три месяца. Создана с помощью Силы. Мужской половины Силы. Когда она думала об этой черной стене, то словно видела неумолимую силу, которую не остановить, лавину черного камня, обрушивающуюся вниз, чтобы погрести под собой Белую Башню. Что, конечно, невозможно. Тем не менее, когда она не грезила о смерти Элайды, она думала об этом.

Ночью был сильный снегопад, и снег покрывал тяжелым белым одеялом каждую крышу, но выбирать дорогу на широких улицах не было нужды — они были расчищены учениками еще до восхода солнца. Те использовали Силу во всем — от уборки мусора до чистки одежды! Одетые в черное мужчины спешили по улицам, еще больше выстраивалось в линию перед казармами на перекличку. Мимо проходили тепло одетые против жестоких холодов женщины, спокойно идя с корзинами в кладовые или с ведрами к ближайшему колодцу, хотя как могли они по своей воле оставаться тут, зная, кем являются их мужья, было выше понимания Тувин. Еще невероятнее казалось то, что по улицам тут и там бегали дети, прямо вокруг способных направлять мужчин, крича и смеясь, с гиканьем бросаясь снежками, играя с куклами или собаками. Одним своим видом они еще больше подчеркивали окружающее их зло.

Навстречу ей, вверх по улице двигался конный отряд. За то короткое время, что она провела здесь — неужели действительно короткое? — она не заметила ни одного верхового: повозки и фургоны рабочих не в счет. Никого, подобного тем, кого она видела перед собой сейчас! Пятеро в черной одежде сопровождали дюжину всадников в красных куртках и плащах Гвардейцев Королевы, впереди них ехали две светловолосые женщины. Одна в красно-белом плаще, подбитым черным мехом, но другая… Брови Тувин изумленно взметнулись вверх. Другая была одета в зеленые шаровары, подобные тем, которые носили в Кандоре, и куртку со знаками отличия Капитана-Генерала Гвардии. На красном плаще красовались даже золотые банты! Может быть, она ошиблась? У этой женщины были бы большие неприятности, повстречайся она с настоящими гвардейцами.

Каждый раз, когда всадники равнялись с группой людей в черном, едущий впереди отряда мужчина, кричал: «Аша'маны, шаг вперед!» — и каблуки дружно чеканили по замерзшей земле, тогда как остальные застывали подобно каменным изваяниям.

Глубже натянув капюшон, чтобы скрыть лицо, Тувин отошла к краю улицы, притаившись за углом одного из небольших каменных зданий. Бородатый мужчина средних лет вышел наружу, но, бросив на нее недоуменный взгляд, прошел мимо, не замедлив шага. На его высоком воротнике блеснул значок — серебряный меч.

Осознание того, что она сделала, словно окатило ее ледяной водой, она едва не всхлипнула. Теперь ни один из приезжих ее лица не увидит, даже если среди них и найдется знающий, что оно означает. А если, вопреки всему, одна из этих женщин может направлять, то она пройдет слишком далеко, чтобы почувствовать подобную способность в Тувин. Изо всех сил стараться не подчиниться Логайну, а затем, даже не задумываясь, делать все зависящее, чтобы выполнить его приказания!

С вызовом она остановилась и повернулась к всадникам. Руки бессознательно рванулись к капюшону, будто желая проверить, закрывает ли он лицо, но она заставила их опуститься. Просто смехотворно. Она знала Аша'мана, возглавляющего отряд, по крайней мере, видела его раньше, грузного мужчину средних лет с блестящими черными волосами, вкрадчивой улыбкой и пронзительным взглядом. Однако другие были ей не знакомы. Что же тогда она надеется этим выиграть? Переговорить с кем-нибудь из приезжих ни за что не удастся. Пусть даже эскорт исчезнет, все равно она не сможет подойти достаточно близко для того, чтобы передать сообщение: ведь ей запрещено позволять кому-нибудь из внешнего мира узнать о присутствии здесь Айз Седай!

Предводитель отряда выглядел так, будто то, чем ему приходилось заниматься, вызывало у него непреодолимую скуку. Он едва утруждал себя тем, чтобы рукой в перчатке прикрывать зевки. -… Когда мы закончим здесь, — говорил он, проезжая мимо Тувин, — я покажу вам Мастеровую Башню. Она будет гораздо больше этой. У нас тут есть мастера на все руки — каменщики, плотники, кузнецы и даже менестрели. Так что мы можем сделать все, что нам нужно, Леди Илэйн.

— Кроме репы, — послышался высокий голос одной из женщин, а другая рассмеялась.

Тувин вздрогнула. Она смотрела, как всадники удаляются прочь, сопровождаемые выкриками приказов и стуком каблуков. Леди Илэйн? Илэйн Траканд? Младшая из той пары, насчет которой у нее имелись строгие указания. Элайда не объясняла, почему так страстно жаждет заполучить в свои руки сбежавшую Принятую, пусть даже ту, которая может стать королевой, но каждая сестра, покидавшая Башню, знала, что ей делать при встрече с девчонкой. Будь крайне осторожна, Илэйн Траканд, думала Тувин, Я — не Элайда, которая удовольствуется твоей поимкой.

Размышляя, как бы использовать присутствие здесь этой девушки, она внезапно была захвачена ощущениями, пришедшими из дальнего уголка сознания. Слабое удовлетворение и нарастающая готовность к действию. Логайн закончил свой завтрак. Вскоре он выйдет наружу, и она должна быть там.

Ее ноги пустились в бег, прежде чем она успела это осознать. В результате платье закрутилось вокруг ног, и она тяжело рухнула на землю — дыхание вышибло из груди. Ярость охватила ее, но она вскочила на ноги и, не задерживаясь даже для того, чтобы отряхнуть пыль, облепившую платье выше колен, помчалась дальше, сзади хлопал от ветра плащ. Хриплые оклики мужчин преследовали ее, смеющиеся дети показывали пальцами, когда она пробегала мимо.

Вдруг ее окружила рычащая свора собак, каждая норовила ухватить ее зубами за пятки. Тувин подпрыгнула и завертелась на месте, стараясь ударами ног отогнать их, но те не отставали. Она едва не завопила от переполнявшего ее яростного отчаяния. Собаки всегда были источником беспокойства, а она не может направить ни искорки, чтобы прогнать их. Внезапно серая псина схватила зубами развевающийся край платья и с силой потянула на себя. Паника захлестнула все остальные чувства. Если она упадет снова, стая разорвет ее на куски.

Тяжелая корзина с силой ударила тащившую ее собаку, заставив ту отскочить в сторону и выпустить свою жертву. Корзину держала в руках женщина в коричневом шерстяном платье. С криком она крутанула свое оружие и врезала по ребрам пестрой дворняге — та с визгом умчалась прочь. Тувин в изумлении застыла на месте и тут же была вынуждена отпрыгнуть в сторону, спасаясь от собаки, которая вцепилась ей в левую ногу, разодрав чулок и оторвав лоскут кожи. Со всех сторон ее окружали женщины, молотящие животных тем, что подвернулось под руку.

— Ступай своей дорогой, Айз Седай, — бросила ей худая женщина с проседью в волосах. Она замахнулась прутом на пятнистого пса и добавила:

— Больше они тебя не тронут. Сама я предпочитаю кошек, но они теперь мужа не выносят. Иди же.

Тувин не стала задерживаться, чтобы поблагодарить нежданных спасительниц. Она бросилась бежать дальше, а в голове ее бешено крутились мысли. Та женщина знала. А значит, знали все. Но передавать сообщений они не стали бы, так же как и помогать побегу, — нет, коли они решили остаться здесь сами. Нет, если поймут, чему именно они помогают. А так и случится.

Лишь около самого дома Логайна, одного из немногих в самом низу узкой улочки, она замедлила бег и пошла шагом, на ходу поспешно поправляя платье. Восемь или девять мужчин в черных мундирах ожидали снаружи, некоторые совсем молодые, почти мальчишки, другие — люди в летах, но самого Логайна пока не было видно. Она по-прежнему могла чувствовать его, ощущать его сосредоточенность. Может быть, он читает. Она двинулась вперед неторопливым шагом, с чувством собственного достоинства. Айз Седай — до корней волос, невозмутимая независимо от обстоятельств. Она почти заставила себя забыть о том, как удирала от собак.

Дом, в котором поселился Логайн, не переставал изумлять ее. Меньше его не нашлось бы на всей улице. Обычный деревянный домик в два этажа, дверь, выкрашенная в красный цвет, и даже ставни на окнах выглядят покосившимися. Простые занавески не дают увидеть то, что внутри, но само стекло настолько мутное, что отодвинь их — и все равно ничего не разглядишь. Пожалуй, здесь мог бы жить не слишком преуспевающий хозяин лавки, но уж никак не один из самых известных людей во всем мире.

Мимолетно, она удивилась, почему нет Габрелле — другой сестры, связанной узами с Логайном; та получила такие же инструкции, как и она, и до сих пор всегда оказывалась здесь первой. Габрелле, похоже, с радостью ухватилась за выпавшую возможность изучать Аша'манов, — по-видимому, собиралась написать об этом в какой-нибудь книге. Будь их воля, Коричневые, без сомнения, писали бы обо всем, что видели. Тувин выбросила Габрелле из головы. Хотя, если та все-таки умудрится опоздать, надо будет узнать, как ей это удалось. А ей сейчас и самой есть, что изучать.

Люди, собравшиеся перед красной дверью, взглянули на нее, но никто не произнес ни слова. И никакой враждебности. Они просто ждали. Плащей никто из них не носил, хотя от дыхания перед лицами клубились облачка пара. Все собравшиеся здесь были Посвященными — с серебряными мечами на воротниках.

Так было каждое утро, когда она являлась сюда для доклада, хотя мужчины часто менялись. Некоторых она знала, но редко что-то, кроме имен. Эвин Винчова, смазливый тип, который участвовал в ее поимке, прислонился спиной к стене, вертя в руках обрывок тетивы. Донэло Сандомер — уж не выдуманное ли имя? — с грубым фермерским лицом, но аккуратно подстриженной бородкой, пытался принять скучающий вид, который, как он видно думал, подобает настоящему лорду. Андрол Генхалд, мощного сложения тарабонец, хмурящий в раздумье тяжелые брови, сложил руки за спиной. Хотя он и сбрил усы, но на пальце носил сверкающую золотом печатку, что выдавало в нем неопытного новичка. Мезар Курин, доманиец с сединой в висках, теребил пальцами серьгу в левом ухе — а вот этот как раз может оказаться каким-нибудь мелким лордом. Она составляла в уме четкий список имен и лиц. Рано или поздно, но на этих людей пойдет охота, и тогда пригодится каждая мелочь, которая поможет их найти.

Внезапно, красная дверь распахнулась, и мужчины выпрямились, но наружу вышел отнюдь не Логайн.

В изумлении Тувин заморгала, затем, даже не попытавшись скрыть отвращения, встретила взгляд зеленых глаз Габрелле. Проклятая связь с Логайном не оставляла сомнений в том, чем он занимался этой ночью, — она боялась, что вообще не сможет заснуть! — но даже в самом страшном сне она бы не заподозрила Габрелле. Кое-кто из мужчин выглядел таким же пораженным, как и она. Некоторые пытались скрыть улыбки. Курин открыто ухмыльнулся и большим пальцем пригладил свои тонкие усы.

Смуглокожая женщина даже не сочла приличным принять смущенный вид. Слегка вздернув подбородок, она вызывающе принялась поправлять темно-синее платье, словно специально извещая всех о том, что только что его надела. Накинув на плечи плащ, она завязала тесемки и направилась к Тувин, двигаясь так безмятежно, как будто вернулась в Башню.

Тувин схватила ее за руку и, оттащив подальше от мужчин, яростно прошептала:

— Пусть мы и попали в плен, Габрелле, это еще не причина, чтобы вот так сдаваться. Особенно грязной похоти Аблара! — Никакого впечатления ее слова не произвели — эта женщина и не подумала смутиться! И тут новая мысль пришла Тувин на ум. Ну конечно. — Он что… приказал тебе?

На лице Габрелле промелькнула усмешка, она высвободила руку:

— Тувин, уже через два дня я поняла, почему должна буду «сдаться его грязной похоти», как ты это называешь. И я считаю везением, что всего четыре дня мне потребовалось на то, чтобы соблазнить его. Вы, Красные, можете не знать об этом, но мужчины любят поговорить. Все, что нужно делать, — это просто слушать, хотя бы сделать вид, что слушаешь, — и не успеешь оглянуться, как он расскажет тебе обо всей своей жизни. — Она задумчиво сдвинула брови, лоб пробороздили тонкие морщинки, и усмешка, кривившая губы, пропала:

— Хотела бы я знать, похоже ли это на то, что чувствует обычная женщина?

— Что похоже и на что? — потребовала Тувин. Габрелле что шпионила за ним? Или просто пыталась собрать побольше материала для своей книги? Нет уж, в такое она ни за что не поверит: даже для Коричневых это представлялось немыслимым! — О чем ты?

Казалось, это задумчивое выражение никогда не покидало лица Габрелле:

— Я ощущала себя… беспомощной. О, он был нежен, но раньше я никогда не задумывалась, какие у мужчины сильные руки, а направить я ведь не могла ни на волосок. Он… не принуждал меня, нет. Просто… был сильнее, и я это знала. Странно, но я почувствовала себя… более живой.

При этих словах Тувин вздрогнула. Да Габрелле просто не в своем уме! Она открыла рот, собираясь сообщить ей об этом, но так ничего и не сказала, потому что из дома, наконец, вышел Логайн, захлопнув за собой дверь.

Он был очень высок, выше любого из собравшихся здесь мужчин, с темными волосами, падающими на широкие плечи и обрамляющими лицо, казавшееся Тувин образцом высокомерия. На высоком воротнике был прицеплен серебряный меч и этот нелепый змей с лапами. Пока остальные собирались вокруг него, он поймал взгляд Габрелле и улыбнулся ей. Эта бесстыдница улыбнулась в ответ, и Тувин вновь передернуло. Надо же, более живой. Нет, та и вправду свихнулась!

Как и всякое утро, мужчины начали доклады. Тувин не понимала всего, что они говорили, но запоминала каждое слово.

— Я нашел еще двоих, кто, похоже, заинтересовался тем новым методом, которым Исцелила тебя эта Найнив, — хмуро говорил Генхалд, — но один из них может Исцелять только тем способом, о котором мы знали всегда, а другой хотел знать больше, чем я мог ему рассказать.

— Ты и не мог рассказать больше того, что знаю я сам, — ответил Логайн. — Госпожа Найнив немного мне объясняла из того, что делала, оставалось лишь пытаться связать воедино то, что я слышал из разговоров других сестер. Сделаем, что сможем. Посеем семена и будем ожидать всходов. — Вслед за Генхалдом согласно кивнули несколько мужчин.

Что-то из сказанного привлекло внимание Тувин. Имя, которое назвал Логайн. Найнив ал'Мира. После возвращения в Башню она часто слышала его. Найнив была другой сбежавшей Принятой, и в приказе Элайды во что бы то ни стало схватить ее крылось явно нечто большее, чем просто желание вернуть беглянку. Из той же деревни, что и ал'Тор. И каким-то образом она связана с Логайном. В конце концов, это может привести к чему-то по настоящему важному. Но новый вид Целительства? Да еще и открытый Принятой? Это выглядело невероятным, хотя Тувин случалось видеть, как сбывается многое, до того казавшееся невозможным. И тут она заметила, что Габрелле тоже ловит каждое слово. И при этом искоса поглядывает на нее саму.

— С парнями из этого Двуречья просто беда, Логайн, — говорил между тем Винчова. На его гладком лице разгорался гневный румянец. — Да эти двое вообще мальчишки, сомневаюсь, чтобы им хоть четырнадцать было! Они, конечно, ни за что не признаются. — Сам он не мог быть старше их больше, чем на пару лет: бриться ему еще точно не приходилось. — Преступлением было вообще забирать их сюда.

Логайн покачал головой, не понять с гневом или с сожалением:

— Белая Башня, как я слышал, забирает девочек, которым едва исполнилось двенадцать. Приглядывай за этими Двереченцами, хоть одним глазом. Не привлекай к ним внимания, но постарайся не дать им натворить глупостей. Лорду Дракону может не понравиться, если из его родных краев погибнет слишком много людей.

— Не замечал, чтоб его это сильно волновало, — пробормотал один из мужчин. В голосе его слышался сильный мурандийский акцент, но закрученные усы выдавали, откуда он родом. Вертя в пальцах серебряную монетку, он, казалось, был всецело поглощен этим занятием. — Слышал я, Лорд Дракон сам велел М'Хаэлю забирать из Двуречья всех, кто способен направлять силу, если только это не женщина и не петух. Да судя по числу набранных там, странно, что он не прихватил баранов с цыплятами. — Острота была встречена всеобщим смехом, но Логайн оборвал его резким как бритва тоном:

— Когда приказывает Лорд Дракон, я повинуюсь и лишь надеюсь в точности исполнить его волю. — При этих словах люди, окружавшие его, склонили головы. Со всех сторон слышалось тихое: «Да, Логайн» и «Как скажешь, Логайн».

Тувин поспешно согнала с губ глумливую усмешку. Невежественное дурачье. Башня принимала девочек до пятнадцати лет, только если к тому времени те уже направляли Силу. Хотя не упускали из виду и остальных. Что ж, снова это Двуречье. Складывается впечатление, что родной дом ал'Тору стал безразличен, но она не из тех, кто делает поспешные выводы. И почему Габрелле так на нее смотрит?

— Прошлой ночью я смог наконец убедиться, — нарушил молчание Сандомер, — М'Хаэль дает персональные уроки Мишраэлю. — Тут он самодовольно пригладил заостренную бородку и выглядел так, будто только что снес золотое яйцо.

Крылось ли в этих словах нечто действительно важное, Тувин понять не могла. Логайн медленно кивнул. Остальные не произнесли ни слова, лишь молча обменялись взглядами, но лица их были словно высечены из камня. В очередной раз она проглотила разочарование. Так случалось слишком часто, когда они не считали нужным пояснять очевидные для них вещи, — может, просто боялись? — и она не могла проникнуть в суть сказанного. Не могла, хотя чувствовала, что к драгоценным самородкам достаточно лишь протянуть руку.

Широкоплечий кайриэнец, ростом едва Логайну по грудь, открыл рот, но что он собирался сказать, Тувин так никогда и не узнала.

— Логайн! — по улице из последних сил бежал Велин Каджима, колокольчики, вплетенные в его черные косички, звенели. Выглядел он так, будто мчался наперегонки со смертью. Тоже Посвященный, человек средних лет, на взгляд Тувин, он улыбался слишком часто. Один из тех, кто участвовал в захвате ее отряда, тот, кто связал узами Дженаре. Тяжело дыша, он протолкался сквозь окружающих Логайна мужчин. И улыбки на его лице не было.

— Логайн, — задыхаясь, проговорил он, — М'Хаэль только что вернулся из Кайриэна — объявлены имена новых изменников. Ты никогда не поверишь, кто! — Он выпалил их на одном дыхании среди изумленных восклицаний собравшихся, и поднявшийся шум не дал Тувин ясно расслышать то, что он говорил.

— Посвященные среди дезертиров уже были, — пробормотал кайриэнец, когда Каджима замолчал, — но полные Аша'маны — никогда. А теперь вдруг семь разом?

— Если вы не верите мне… — вскинувшись, воскликнул Каджима. В Арафеле он служил клерком.

— В твоих словах мы не сомневаемся, — успокаивающе произнес Генхалд, — но и Гедвин, и Торвал — они же люди М'Хаэля. Как и Рочайд с Кисманом. Тогда почему они бежали? Даже король не мог бы желать большего, чем давал им М'Хаэль.

Каджима раздраженно мотнул головой, от чего колокольчики в его косичках зазвенели вновь:

— Ты же знаешь, они никогда не пишут причину — одни имена.

— Ну и скатертью дорожка, — проворчал Курин. — Только как бы не пришлось нам теперь на них охотиться.

— Я другого не пойму, — вмешался Сандомер, — У Колодцев Дюмай я был. И видел, кого выбрал Лорд Дракон. Дашива, как всегда, витал в облаках. Но Флинн, Хопвил, Наришма? Да они были довольны как ягнята, которых забыли в сарае с ячменем!

Крепко сбитый мужчина с сединой в висках смачно сплюнул:

— Ну, меня у Колодцев не было, зато на юг против Шончан я ходил. — Его акцент был андорским. — Может, твоим ягнятам не пришлось по вкусу, когда сарай с ячменем превратился в скотобойню?

Логайн до этого не вмешивался в разговор: руки сложены на груди, лицо подобно застывшей маске. Теперь он заговорил:

— Что, Канлер, тебя так пугает скотобойня? — Андорец поморщился, затем пожал плечами:

— Рано или поздно, мы все там окажемся, Логайн. Я так считаю. Не вижу, чтобы у нас был какой-нибудь выбор, а радости это не доставляет.

— Выбор безрадостен, но покуда жив, другого не будет, — тихо ответил Логайн. Он говорил, обращаясь к Канлеру, но многие согласно склонили головы.

Отвернувшись от них, Логайн оглядел Тувин с Габрелле. Тувин попыталась сделать вид, будто то, о чем они говорят, ей совершенно безразлично. Только бы он не понял, что она подслушивала, стараясь запомнить как можно больше имен. — Ступайте в дом, укройтесь от холода, — наконец сказал он. — Выпейте чаю, чтобы согреться. Я вернусь так скоро, как смогу. И не прикасайтесь к моим бумагам. — Жестом приказав остальным следовать за собой, он повел их в направлении, откуда появился Каджима.

От досады Тувин заскрежетала зубами. Хорошо хоть не придется идти с ним на место тренировок, мимо так называемого Древа Изменников, на голых ветвях которого подобно засохшим фруктам висят отрубленные головы. Не придется смотреть на мужчин, учащихся убивать с помощью Единой Силы. Однако она все же надеялась провести день иначе. Много раз она слышала о «дворце» Таима и надеялась, наконец, взглянуть на него, а заодно и на тех, чьи имена так же черны, как и Логайна. Вместо этого она покорно вошла в дом, следуя за другой женщиной.

Оказавшись внутри, она огляделась по сторонам. Габрелле вешала на гвоздь свой плащ. Несмотря на внешний вид дома, Тувин все-таки ожидала чего-то большего. В грубо сложенном каменном камине слабо горел огонь. На простом дощатом полу стояли длинный узкий стол и стулья. На рабочем столе, сделанном с чуть большим изяществом, чем остальная мебель, она задержала взгляд. Сверху валялись кожаные папки, топорщащиеся от бумаг, и закрытые ящики для писем. Она чувствовала зуд в пальцах, хотя знала, что даже сядь она за стол, не сможет прикоснуться ни к чему, кроме пера и стеклянной бутылочки с чернилами.

Вздохнув, она последовала за Габрелле на кухню, где от железной плиты исходили волны жара. На столике у окна стояла оставшаяся после завтрака грязная посуда. Габрелле наполнила водой чайник и поставила его греться, затем достала заварочный чайник и маленькую деревянную коробочку. Тувин бросила свой плащ на спинку кресла и уселась за прямоугольный стол. Чаю она не хотела, разве что вместе с пропущенным завтраком, но понимала, что выпьет его.

Коричневая, между тем, ворчала на необходимость выполнять работу, подходящую разве что для довольной жизнью фермерской жены. — Что ж, я уже немало освоила. Логайн — единственный полноправный Аша'ман, поселившийся в этой деревне. Все остальные живут во «дворце» Таима. У них там слуги, а Логайн нанял жену одного солдата, чтобы та готовила ему и убирала в доме. Кстати, она скоро будет здесь. Он для нее чуть ли не сам Создатель, так что поговорим лучше, пока мы одни. Он нашел твои бумаги.

Тувин почувствовала, как горло сжала ледяная рука. Она попыталась не показать этого, но Габрелле прямо взглянула ей в глаза:

— Он сжег их, Тувин. После того, как прочел. Выглядел при этом так, будто делает нам одолжение.

Ледяная хватка на горле ослабла, и Тувин смогла дышать снова. — Там был приказ Элайды. — Она прокашлялась, пытаясь избавиться от хриплости в голосе. Приказ Элайды усмирить каждого найденного здесь мужчину, а затем повесить их прямо на месте, не дожидаясь суда в Тар Валоне, которого требовал закон Башни. — Она поставила жестокие условия, и если бы эти мужчины узнали о них, то могли бы поступить не менее жестоко. — Несмотря на жару, ее била дрожь. Они могли бы быть казнены из-за одной этой бумаги. — С чего бы ему делать нам одолжение?

— Не думай, что я знаю ответ, Тувин. Он ведь не злодей, как, кстати, и большинство мужчин. Может все дело в этом. — Габрелле поставила на стол тарелку с поджаренными кусками хлеба и еще одну — с белым сыром. — Может быть, эти узы похожи на связь со Стражем больше, чем мы думали. Возможно, он просто не хочет рисковать, проверяя, что произойдет, если мы с тобой будем убиты. — Желудок Тувин словно скрутило узлом, но она протянула руку за хлебом, как будто ничего важнее для нее сейчас не было.

— Думаю, они поступили бы не просто «жестоко», — продолжала Габрелле, помешивая в чайнике ложкой. — Вижу, тебя это беспокоит. Конечно, взяв нас в плен, они создали себе множество проблем. Ты только подумай, пятьдесят одна сестра в самом центре их Черной Башни. Наверняка они бояться, что, несмотря на узы, мы сумеем отыскать лазейку в их приказах, ту, которую они проглядели. Однако если все мы умрем, Башня придет в неистовство. А пока мы являемся пленницами, даже Элайда будет вынуждена соблюдать осторожность. — Тут она рассмеялась, словно нечто забавляло ее:

— Твое лицо, Тувин. Уж не думала ли ты, что Логайн занял все мои мысли?

Тувин, наконец, захлопнула рот и положила хлеб обратно на тарелку. Все равно он уже успел остыть, да и слишком жесткий. Каждый, кто считал Коричневых не от мира сего, погруженными лишь в свои книги и слепыми ко всему остальному, совершал серьезную ошибку. — Что еще ты заметила?

Все еще держа в руке ложку, Габрелле села за стол напротив. Она заговорила с напором в голосе:

— Стена их, когда будет закончена, может и станет нерушимой, но само это место трещит по швам. Одна фракция поддерживает Мазрима Таима, во главе другой — Логайн, хотя не уверена, что каждый это понимает. Возможно, есть и другие объединения и, конечно, мужчины, которые вовсе не подозревают об их существовании. Мне кажется, пятьдесят одна сестра сможет что-нибудь с этим поделать. Второй вопрос в том, что именно нам следует сделать?

— Второй вопрос? — требовательно спросила Тувин, но ответом ей было молчание. — Расширив эти трещины, мы сумеем расколоть все здание, — в конце концов, произнесла Тувин, — но этим рассеем по миру десять, пятьдесят, а то и сто банд, каждая из которых будет опаснее любой армии, какую когда-либо видел свет. Чтобы схватить их всех, может не хватить целой жизни, а мир будет разорван на части, как при Разломе. И это, когда близится Тармон Гай'дон. Конечно, если этот парень, ал'Тор — действительно Дракон Возрожденный. — Габрелле открыла было рот, но Тувин отмахнулась от нее, что бы та ни собиралась сказать. Он был им, почти наверняка. Но здесь и сейчас это не имело большого значения. — Однако, если мы не сделаем этого… даже если забыть про мятеж, вернуть бунтовщиц обратно в Башню и собрать всех сестер, удалившихся от дел, — даже тогда я не уверена, что все мы вместе взятые сумеем уничтожить это место. Так или иначе, но я чувствую, что в этой попытке может погибнуть половина Башни. Теперь назови первый вопрос. — Габрелле откинулась в кресле, и лицо ее внезапно показалось страшно усталым:

— Да, тяжелое решение. А они ведь каждый день приводят новых людей. По крайней мере, пятнадцать или двадцать за то время, что мы здесь.

— Я не шучу, Габрелле! Какой первый вопрос? — Коричневая сестра остро взглянула на нее и некоторое время не отводила изучающего взора.

— Потрясение скоро схлынет, — наконец промолвила она, — но что придет взамен? Власть, которую дала тебе Элайда, кончилась, как закончилась и наша миссия. Первый вопрос таков: будем ли мы — все пятьдесят одна сестра — держаться вместе или останемся всего лишь Коричневыми и Красными, Желтыми и Зелеными, и Серыми? И бедная Айако, которая должно быть горько сожалеет о том, что Белые настояли на включение в отряд своей представительницы. Среди нас выше всех стоят Лемай и Десандре. — Она взмахнула ложкой:

— Если мы с тобой передадим Десандре все полномочия, то сможем вновь стать едиными, — в этом наш последний шанс. Мы должны! Обязаны попытаться. Сумеем убедить хотя бы нескольких — сделаем первый шаг к победе.

Тувин глубоко вздохнула и постаралась сделать вид, будто обдумывает сказанное. Покориться сестре, стоящей выше нее, само по себе было не трудно. Да, Айя всегда имели свои секреты и нередко плели друг против друга интриги, но открытые разногласия в Башне пугали ее. Кроме того, госпожа Довиль научила ее показному смирению. Ее всегда удивляло, как эта женщина верила в благотворное влияние нищеты и трудилась на ферме даже тяжелее остальных.

— Думаю, что смогу пойти на это, — наконец, сказала она. — Нам придется решить, как представить дело, чтобы убедить Десандре с Лемай. — По правде говоря, у нее уже и раньше были кое-какие мысли, хотя и не совсем для этой цели. — Между прочим, у тебя кипит вода.

Внезапно улыбнувшись, эта идиотка поднялась и поспешила к плите. Постепенно приходишь к мысли, что Коричневые и вправду разбираются в книгах лучше, чем в людях. Прежде чем Логайн с Таимом и остальными умрут, они помогут Тувин уничтожить Элайду.

Величественный город Кайриэн представлял собой огромное множество зданий внутри толстых стен, окруженных рекой Алгуэньей. Несмотря на холодный ветер, небо было чистым и безоблачным, и на покрытых снегом крышах сияло солнце, отражаясь в сосульках, которые вовсе не собирались таять. Алгуэнья не замерзла, но небольшие плавучие льдины с зазубренными краями, которые принесло течением с устья реки, то и дело ударялись о борта кораблей, ждущих своей очереди, чтобы отплыть из порта. Из-за зимы, войн и Дракона Возрожденного торговля существенно сократилась, но пока живы люди, она никогда не остановится до конца. Несмотря на холод, нескончаемый поток людей, телег и повозок заполнял улицы, прорезавшие ступенчатые холмы города. Здесь его называли просто Город.

Перед прямоугольными башнями Солнечного Дворца, у длинного покатого входа, глядя вверх, толпились люди. Рядом с купцами в одеждах из тонкой шерсти и разодетой в бархат знатью плечом к плечу стояли угрюмые рабочие и еще более грязные беженцы. Никого не беспокоило, кто находится рядом, и даже карманные воришки позабыли о своем ремесле. Мужчины и женщины уходили, часто качая головами, и тут же другие занимали их место, иногда поднимая детей, чтобы те могли получше разглядеть разрушенное крыло дворца, там, где рабочие расчищали от щебня четвертый этаж. Во всем Кайриэне был слышен нестройный стук топоров и молотков рабочих, крики продавцов, жалобы покупателей, ворчание купцов. Толпа перед Солнечным Дворцом хранила молчание В миле от дворца Ранд стоял у окна в здании, пышно именуемом Академией Кайриэна, глядя вниз сквозь замерзшее стекло на замощенный камнем двор конюшни. Во времена Артура Ястребиного Крыла и даже еще до него здесь были школы, называемые Академиями, научные центры, куда приходили школяры со всего света. Тщеславие значения не имело — пока это место служит его целям, пусть называют его хоть Сараем. Проблемы более важные занимали его мысли. Не ошибся ли он, так скоро вернувшись в Кайриэн? Но ему пришлось спасаться бегством слишком быстро, и те, кому это нужно, вскоре узнают, что он действительно бежал. Слишком быстро, чтобы все подготовить. Оставались вопросы, которые нужно задать, и задачи, требующие незамедлительного решения. А Мин хотела больше книг, принадлежавших мастеру Филу. Он слышал, как она бормочет под нос, шаря по книжным полкам, на которых после смерти Фила хранились его книги. Когда библиотека Академии получила их, она так разрослась, что уже не помещалась в отведенных ей комнатах во дворце лорда Бартанеса. Где-то на краю сознания он чувствовал Аланну; похоже на то, что она обижена. Она должна была понять, что он в городе, и, находясь так близко, могла бы прийти прямо к нему, но он узнал бы, сделай она такую попытку. Хорошо хоть, Льюс Тэрин замолчал на минуту. Последнее время он казался еще более сумасшедшим, чем обычно.

Он сильнее потер рукавом замерзшее стекло. Толстая ткань из серой шерсти как раз подходит для незаметного человека скромного достатка; в таком одеянии вряд ли кто-то заподозрит Возрожденного Дракона. Головы Драконов с золотыми гривами на тыльной стороне его ладоней металлически поблескивали, но здесь это не представляло опасности. Когда он наклонился, чтобы посмотреть вниз, его ботинок коснулся лежавшей у окна кожаной сумки.

Во дворе конюшни, с каменной мостовой которой был чисто выметен снег, стояла большая повозка, окруженная напоминающими грибы ведрами. Вокруг нее суетилось с полдюжины мужчин в теплой одежде, шарфах и шапках. Непонятные приспособления окружали толстый металлический цилиндр, занимающий добрую половину всего места. С первого взгляда было видно, что в повозке нет оглоблей. Один из мужчин приносил наколотые дрова из большой телеги и клал их в металлический короб, укрепленный внизу одного из концов цилиндра. Красные отблески огня, горевшего внутри короба, отражались на его открытой дверце, из высокой узкой трубы поднимался дым. Бородатый тип, лысый и без шапки, бегал вокруг повозки, крича и маша руками на остальных, должно быть, распекая их за нерадивость; впрочем, быстрее они от этого не двигались. От дыхания перед лицами клубился белый пар. Внутри-то было почти тепло: в погребах Академии стояли большие отопительные котлы, и имелась мощная система вентиляции. Наполовину затянувшиеся, но никогда не заживающие до конца, раны в его боку казались горячими.

Он не мог разобрать проклятий Мин, но в том, что это именно проклятия, не сомневался, а по тону ее было ясно, что они не прекратятся до тех пор, пока он ее отсюда не увезет. Однако оставалась еще пара вопросов, которые ему хотелось задать.

— Что говорят люди? О дворце?

— То, что вы могли ожидать, — терпеливо ответил лорд Добрэйн из-за его спины. Голос его звучал так же бесстрастно, как и всегда. Даже когда он признавался, что не знает чего-то, тон его не менялся. — Кто-то говорит, что на вас напали Отрекшиеся, другие считают, что это сделали Айз Седай. Те, кто верят в то, что вы присягнули на верность Престолу Амерлин, склоняются к Отрекшимся. В любом случае, вы или убиты, или похищены, или же бежали. Большинство верит в то, что вы, где бы ни скрывались, все-таки живы, по крайней мере, так они говорят. Многие, боюсь, думают, что… — Тут он запнулся и замолчал.

— Что я сошел с ума — закончил за него Ранд голосом столь же ровным, без гнева и интереса. — Они считают, что я сам разрушил часть дворца? — Ему не хотелось говорить о мертвых. Уже не так сильно как раньше, но все же достаточно, а некоторые имена представали перед его внутренним взором всякий раз, стоило ему закрыть глаза. Один из мужчин внизу вылез было из повозки, но лысый схватил его за руку и потащил обратно, показывая, что тот натворил. Мужчина с другой стороны беспечно спрыгнул на мостовую — тогда бородач отпустил первого и, обогнув повозку, пустился в погоню за вторым. Догнал и заставил вскарабкаться вместе с ним обратно. Что же они все-таки делают? Ранд бросил взгляд через плечо:

— Что ж, они не слишком заблуждаются.

Добрэйн Таборвин, невысокий седой мужчина, половина головы которого была выбрита ото лба и напудрена, невозмутимо встретил его взгляд. Красивым его не назовешь, но в нем чувствовалась сила. Белые и голубые полосы спускались по бархатному одеянию от шеи почти до колен, на пальце сверкало рубиновое кольцо-печатка, еще один рубин на воротнике был ненамного больше, хотя и чересчур роскошен для жителя Кайриэна. Добрэйн был Верховной Опорой своего Дома, и на его счету было больше сражений, чем можно было себе представить. Не многое могло испугать его. Он доказал это у Колодцев Дюмай.

Стоящая рядом с ним крепкая женщина с проседью в волосах сделала шаг вперед. В отличие от элегантных одеяний Добрэйна, простая шерстяная одежда Идриен Тарсин больше подходила для хозяйки какой-нибудь лавочки, однако в ней ощущались и властность, и достоинство. Идриен была Верховной Главой Академии, титул, который она присвоила себе сама, когда большинство школяров и механиков Академии стали называть себя главой того или этого. Академией она управляла твердой рукой и верила в такие практичные вещи, как новые методы мощения дорог и строительства дамб, улучшение работы кузниц и мельниц. Верила она и в Возрожденного Дракона. Отвечало это ее понятиям о практичности или нет, но это было прагматично, из этого можно извлечь пользу.

Он вновь повернулся к окну и опять расчистил пятно на стекле. Может быть, это приспособление для нагрева воды — в некоторых ведрах, кажется, была вода, а в Шайнаре обычно использовались большие котлы для бассейнов, но почему на повозке? — Кто-нибудь внезапно уехал или, может быть, неожиданно появился?

Во всяком случае, он не думал, что это был кто-то, представляющий интерес. Голуби торговца, глаза и уши Белой Башни, да еще и Мазрим Таим, — нельзя забывать и о нем, а Льюс Тэрин всегда бессвязно рычал при упоминании этого имени, — со всеми этими голубями, шпионами и болтливыми языками уже через несколько дней весь мир узнает, что он исчез из Кайриэна. Все, кого это касается, повсюду. Кайриэн уже не то место, где могла бы произойти битва. Но ответ Добрэйна удивил его.

— Никто, разве что… Айлил Райатин и кое-кто из Морского Народа, те, кто занимает у них высокие посты, — все они отсутствуют с момента… нападения.

— Едва заметная пауза, но все же пауза. Возможно, он также не был уверен в том, что случилось. Но слово свое он сдержит. У Колодцев Дюмай он доказал и это. — Тела найдены не были, но, может быть, они все же погибли. Хотя Госпожа Волн отказывается это признать. Она подняла целую бурю, требуя вернуть ее женщин. По правде говоря, Айлил могла бежать за пределы города. Или, может, она сбежала к своему брату, несмотря на все клятвы, которые вам давала. Трое ваших Аша'манов все еще в Солнечном Дворце — Флинн, Наришма и Хопвил. Они нервируют людей. И сейчас намного больше, чем прежде. — Идриен поперхнулась и переступила с ноги на ногу. Ее они точно нервировали.

Ранд не позволил себе отвлечься на Аша'манов. На территории, прилегавшей к дворцу, не было никого достаточно сильного, чтобы почувствовать, как он открывает здесь ворота. Те трое в нападении на него не участвовали, но хитроумный заговор мог предусмотреть и возможность провала. Чтобы иметь подле него своих людей, если он останется в живых. Ты не останешься в живых, прошептал Льюс Терин. В живых не останется никто из нас.

Отправляйся спать, с раздражением подумал Ранд. Он знал, что ему не выжить. Однако выжить хотелось. Ответом ему был насмешливый смех внутри головы, но звук его стал тоньше и исчез. Лысый разрешил остальным вылезти из повозки и довольно потирал руки. Надо же, парень собирался произнести речь!

— Айлил и Шалон живы, и они не бежали, — произнес Ранд вслух. Он оставил их связанными с кляпами во рту под кроватью, где их должны были вскоре найти слуги, хотя щит, которым он отсек от Источника Ищущую Ветер Морского Народа, должен был к этому времени уже рассеяться. И тогда обе женщины могли бы освободиться сами. — Проследи за Кадсуане. Она держит их во дворце леди Арилин.

— Кадсуане Седай постоянно бывает в Солнечном Дворце, как будто он принадлежит ей, — задумчиво произнес Добрэйн, — но как смогла бы она вывести их оттуда незамеченными? Да и зачем? Айлил — сестра Торама, но его притязания на Солнечный Трон теперь обратились в пыль, даже если раньше они и имели под собой основание. Сейчас она ничего не значит даже как противник. А что касается задержания людей Ата'ан Миэйр такого высокого ранга… С какой целью?

Ранд постарался, чтобы в голосе его не ощущалось тревоги:

— Зачем она удерживает Леди Кэролайн и Благородного Лорда Дарлина в качестве «гостей», Добрэйн? А зачем Айз Седай вообще делают что-то? Ты найдешь их там, где я сказал. При условии, что она разрешит вам войти и поискать. — Зачем — не глупый вопрос. Просто у него нет на него ответа. Действительно, Кэролайн Дамодред и Айлил Райатин являются представительницами двух последних Домов, претендующих на Солнечный Трон. А Дарлин Сиснера был в Тире во главе тех, кто хотел, чтобы он убрался прочь из их драгоценной Твердыни.

Ранд нахмурился. Он был уверен, что Кадсуане сосредоточена на нем, несмотря на все ее притворство, но что, если это не притворство? Какое облегчение так думать. Еще бы. Меньше всего ему нужна Айз Седай, полагающая, что может вмешиваться в его дела. Совсем не нужна. Возможно, Кадсуане решила, что пора заняться чем-нибудь еще. Мин видела Сиснеру, носящего странную корону, и Ранд много думал об этом. Думать о других видениях Мин, касающихся Зеленой сестры и его самого, ему не хотелось. Неужели все объясняется так просто: Кадсуане решила, что знает, кто будет править и Тиром, и Кайриэном?

Просто? Он чуть не рассмеялся. Однако это похоже на Айз Седай. А Шалон, Ищущая Ветер? Захватив ее, Кадсуане могла бы подобраться к Харине, Госпоже Волн, но он подозревал, что главная цель для нее — все же Айлил. Придется указать Кадсуане на ее ошибку. Кто будет править в Тире и Кайриэне, он уже решил. И скажет ей об этом. Позже. Это дело вовсе не было в списке первоочередных.

— Прежде чем я уйду, Добрэйн, мне нужно дать тебе… — слова застыли у него на языке.

Внизу мужчина без шапки потянул на себя рычаг в повозке, и один конец длинной горизонтальной балки неожиданно поднялся, а затем опустился, направляя более короткую балку вниз сквозь дыру, вырезанную в днище. Повозка начала дрожать, все сильнее с каждым мигом, пока не начало казаться, что она вот-вот развалится на части. Дым валил из трубы, балка поднималась и опускалась, и повозка начала двигаться вперед, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Она поехала, без лошадей!

Он не понял, что произнес это вслух, но Идриен воскликнула:

— Ах, это! Да это же паровая повозка Мервина Поэла, как он называет ее, Лорд Дракон. — В ее высоком, удивительно юном голосе послышалось неодобрение. — Заявляет, что с помощью своего хитроумного изобретения сможет тащить сотню повозок. Но даже одна эта повозка и пятидесяти шагов не проедет — все время ломается. Насколько мне известно, пятьдесят шагов для нее — непобиваемый рекорд.

Действительно, паровая повозка, задрожав, остановилась, проехав шагов двадцать от того места, где стояла. Она и вправду дрожала, как будто внутри билось огромное сердце. Ее окружили люди, мужчина с куском намотанной на руку ткани отчаянно крутил что-то в повозке. Из трубы вдруг вырвался клуб пара, тряска стала стихать и, наконец, прекратилась совсем.

Ранд покачал головой. Он вспомнил, что видел раньше этого Мервина и его изобретение, вибрирующее на столе и не делающее ничего больше. И это чудо произошло от того? Он подумал, что это должно быть похоже на создание музыки. Так значит, тот, кто суетился и грозил остальным кулаками, и был Мервин? Какие еще необычные вещи, какие чудеса творились здесь, в Академии?

Когда он задал этот вопрос, по-прежнему не отрывая глаз от повозки, вокруг которой продолжали суетиться люди, Идриен громко фыркнула. Лишь уважение к Возрожденному Дракону заставляло ее говорить ровно, но вскоре в голосе ее послышалось отвращение:

— Плохо уже то, что я должна дать место философам, историкам, математикам и им подобным, а вы хотите еще, чтобы я принимала тех, кто кочет сделать что-то новое, и позволяла им остаться, прояви они в своем деле какие-то достижения. Полагаю, вы надеетесь на новое оружие, но пока у меня на руках не один десяток мечтателей, тратящих средства понапрасну, каждый со старинной книгой или манускриптом, а то и с несколькими сразу. И каждая такая книга относится ко временам Договора Десяти Стран, если не к самой Эпохе Легенд, по крайней мере, так утверждают изобретатели, пытающиеся найти смысл во всех этих рисунках, набросках и описаниях вещей, никогда ими не виденных. Да и видел ли их вообще кто-то? В некоторых манускриптах говорится о людях с глазами на животе и о животных высотой в десять футов с клыками, длиннее человеческого роста, и еще о городах, где…

— Но над чем они работают, госпожа Тарсин? — прервал ее Ранд. Люди внизу продолжали двигаться с целеустремленностью, словно неудача не испугала их. Повозка-то двигалась.

На сей раз Глава Академии фыркнула еще громче:

— Просто глупость, Лорд Дракон, вот и все, чем они, на самом деле, занимаются. Кин Товир сделал большое зеркало. В нем можно увидеть луну так же ясно, как собственную руку. Он утверждает, что в ней можно также видеть другие миры, но какой в этом толк? Сейчас он хочет создать зеркало еще больших размеров. Мэрил Харке делает огромных бумажных змеев, которых называет планерами, наступит весна, и она снова будет прыгать с холмов. Сердце бьется где-то в горле, когда видишь, как она плывет вниз с холма на этой штуке, и я уверена, что в следующий раз она сломает не только руку, когда змей опять сложится. Джандер Парентакис верит, что может двигать лодки по реке с помощью чего-то вроде мельничных колес, но когда он посадит в лодку достаточно людей, чтобы вращать рукояти, там уже не останется места для груза, и это притом, что любой парусник его лодку запросто обгонит. Рин Ахара ловит в кувшины молнии — сомневаюсь, что он знает, зачем ему это надо, — а Ники Токамо возится со своими глупыми…

Ранд обернулся так быстро, что она отступила на шаг, и даже Добрэйн отпрянул. Нет, они совсем не были в нем уверены. — Он ловит молнии? — негромко спросил он.

На простоватом лице Идриен отразилось понимание, она всплеснула руками:

— Нет, нет! Не так… совсем не так! — «Не так, как вы», хотела сказать она. — Эта штука состоит из проводов, колес, больших глиняных кувшинов и, Свет знает, чего еще. Он говорит, что там молнии, и я видела, как крыса однажды прыгнула на один из этих кувшинов, задев торчащий из него металлический стержень. Она, действительно, выглядела так, будто в нее угодила молния. — В голосе ее зазвучала надежда. — Если пожелаете, я могу запретить ему этим заниматься.

Ранд попытался вообразить кого-то верхом на змее, но образ этот был смехотворным. Как можно ловить молнии в кувшины, было за пределами его понимания. И все же… — Пускай продолжают, госпожа Тарсин. Кто знает? Быть может, что-то да окажется важным. И награждайте тех, кто достиг результатов.

На темном от солнца лице Добрэйна было написано сомнение, хотя он и пытался его скрыть. Идриен, нахмурясь, кивнула головой и даже присела в реверансе, хотя, по-видимому, считала, что он просит разрешить летать свиньям, если те сумеют.

Ранд и сам не был уверен, что не согласен с ней. И все же, возможно, одна из свиней вправду способна отрастить крылья. Ведь повозка передвигалась. Ему страшно хотелось оставить после себя хоть что-то, что поможет миру пережить новый Разлом, который, согласно Пророчествам, он учинит. Вся беда в том, что у него не было ни малейшей идеи, что бы это могло быть, если не считать самих школ. Кто знает, каким путем приходит чудо? Свет, он хотел создать нечто, что могло бы существовать долгие годы.

Я думал, что могу созидать, услышал он слова Льюса Тэрина. Я ошибался. Мы не созидатели: ни ты, ни я, ни тот, другой. Мы разрушители. Разрушители.

Ранд вздрогнул и взъерошил рукой волосы. Другой? Временами казалось, что голос этот звучит тем разумнее, чем большую чепуху несет. Они наблюдали за ним, Добрэйн почти спрятав свою неуверенность, Идриен, не делая для этого никаких усилий. Выпрямившись, как будто ничего не случилось, он вытащил из внутреннего кармана два тонких пакета. На наружной стороне обоих на продолговатом куске красного воска был вытиснен Дракон. Печаткой служила пряжка от ремня, которого он сейчас не носил.

— Верхний делает тебя моим наместником в Кайриэне, — сказал он, вручая пакеты Добрэйну. Третий пакет все еще лежал у него за пазухой, в нем Грегорин де Лашенос назначался его наместником в Иллиане. — С этим никто не посмеет усомниться в твоих полномочиях, когда меня самого здесь не будет. — Добрэйн справится с любыми серьезными затруднениями с помощью своих солдат, но лучше предусмотреть все, чтобы не оставалось никаких сомнений. А может, никаких трудностей и не будет: вряд ли кто-то захочет испытать на себе его гнев. — Здесь приказы, которые должны быть выполнены, в остальном же полагайся на себя самого. Когда леди Илэйн заявит о своих правах на Солнечный Трон, окажешь ей всемерную поддержку. — Илэйн. О Свет, Илэйн и Авиенда. Во всяком случае, они в безопасности. Голос Мин звучал теперь не так мрачно, должно быть книги мастера Фила она нашла. Он собирался позволить ей следовать за собой к гибели, потому что недостаточно силен, чтобы остановить ее. Илиена, простонал Льюс Терин. Прости меня, Илиена! Когда Ранд заговорил, в голосе его был холод зимней стужи:

— Узнаешь, когда надо будет доставить другой. И нужно ли его вообще доставлять. Если нужно, расспроси его, решение твое зависит от его слов. Если решишь не делать этого, или же он откажется, я найду кого-нибудь другого. Не тебя.

Возможно, это было грубо, но выражение лица Добрэйна почти не изменилось. Он слегка поднял брови, прочтя имя на втором пакете, но не произнес ни слова. Поклон его был невозмутимым. Кайриэнцы всегда казались невозмутимыми.

— Все будет так, как вы сказали. Прошу простить меня, но, судя по вашим словам, вы собираетесь уехать надолго.

Ранд пожал плечами. Добрэйну он доверял не больше, чем другим. Не многим больше. — Кто может сказать? Времена сейчас смутные. Проследи, чтобы у Госпожи Академии было достаточно денег и людей для того, чтобы открыть школу в Кэймлине. И школу в Тире, до тех пор, пока там все по-прежнему.

— Как скажите, — повторил Добрэйн, засовывая пакеты во внутренний карман. Лицо его оставалось бесстрастным. Он не был новичком в Игре Домов.

Идриен сумела каким-то образом выглядеть обрадованной и недовольной одновременно, принявшись разглаживать несуществующие складки на платье в манере, обычной для женщин, когда те не желают говорить того, что думают на самом деле. Жалуясь на мечтателей и философов, она, тем не менее, ревностно относилась к процветанию Академии. Вряд ли она станет проливать слезы, если те, другие школы исчезнут, а ученики их вынуждены будут прийти в Академию. Даже философы. Что бы она сказала, узнай об одном особом приказе для Добрэйна?

— Я нашла все, что мне было нужно, — объявила Мин, выходя из-за полок. Она с трудом тащила три здоровенных мешка. На ней была простая коричневая куртка и штаны, как две капли воды похожие на те, которые она носила в Байрлоне, когда он увидел ее впервые. По непонятной причине она всегда ворчала по поводу своей одежды до тех пор, пока все вокруг не начинали думать, что он просит ее носить платье. Однако сейчас она радостно улыбалась, хотя и слегка насмешливо. — Надеюсь, вьючные лошади все еще там, где мы их оставили, а то, как бы нам ни пришлось запрячь Лорда Дракона.

Идриен задохнулась, потрясенная таким обращением, но Добрэйн лишь слегка улыбнулся. Он видел Мин вместе с Рандом и прежде.

Так быстро, как только возможно, Ранд отослал их, поскольку уже сказал им все, что хотел, в конце напомнив, что здесь его никогда не было. Добрэйн кивнул с таким видом, будто ничего другого и не ожидал. Идриен вышла в глубокой задумчивости. Если она по рассеянности скажет лишнее там, где ее могут услышать слуги или школяры, то через два дня об этом будет знать весь город. В любом случае, времени в обрез. Возможно, по близости и не было никого из тех, кто мог бы ощутить, как он открывал здесь ворота, но ищущие определенные знаки вскоре поймут, что в городе та'верен. А в его планы не входило быть обнаруженным столь быстро.

Когда дверь за ними закрылась, он изучающе взглянул на Мин, затем взял один мешок и бросил его через плечо.

— И все? — спросила она. Положив остальные на пол, она уперла руки в бедра. — Иногда ты действительно ведешь себя как овечий пастух. Можно подумать, каждый мешок весит добрую сотню фунтов. — Но голос ее звучал удивленно.

— Могла бы выбрать книги поменьше, — сказал он, натягивая перчатки для верховой езды, чтобы спрятать Драконов. — Или, по крайней мере, полегче. — Он повернулся к окну, намереваясь взять кожаную сумку, и комната вдруг закружилась перед его глазами. Колени подогнулись. Неясный мерцающий лик пронесся в его сознании. С усилием он заставил себя выпрямиться. И головокружение исчезло. В тени тяжело дышал Льюс Тэрин. Его ли лицо это было?

— Если считаешь, что так можешь заставить меня нести их самой, подумай еще разок, — проворчала Мин, — даже конюхи притворяются лучше. Мог бы еще и упасть.

— В другой раз. — Он был готов к тому, что случалось, когда он направлял, и более-менее мог это контролировать. По большей части. Однако без саидин такого никогда прежде не случалось. Может быть, он повернулся слишком резко? А может, свиньи и вправду летают. Он перекинул сумку через плечо. Внизу, во дворе, по-прежнему работали люди. Они созидали. — Мин…

Она сразу же нахмурилась. Чуть-чуть подождала, натягивая красные перчатки, и принялась постукивать ногой об пол. Опасный признак у любой женщины, особенно если у нее ножи под рукой. — Мы уйдем вместе, Ранд, проклятый Возрожденный Дракон ал'Тор! Ты не оставишь меня здесь!

— Такое мне и в голову не приходило, — солгал он. Он слишком слаб и не может произнести тех слов, которые заставили бы ее остаться. Слишком слаб, подумал он с горечью, и поэтому она может погибнуть, сожги меня навечно Свет!

Так и будет, мягко пообещал Льюс Тэрин.

— Просто подумал, тебе следует знать, что мы собираемся сделать, — продолжал Ранд. — Кажется, я оказался не слишком скрытным. — Взяв себя в руки, он схватился за саидин. Казалось, комната закружилась, и на него обрушилась лавина льда и пламени. Нечистота переполнила его, вызывая тошноту. Все же он мог стоять, выпрямившись и не качаясь. С трудом он сплел потоки, открывающие Проход на заснеженную поляну, где привязанные к нижней ветке дуба стояли две верховые лошади.

Он рад был видеть, что животные никуда не делись. Это место было достаточно далеко от ближайшей дороги, но кто-то мог случайно забрести сюда, кто-нибудь из тех, кто покинул свои семьи и фермы, ремесло и торговлю, потому что Возрожденный Дракон разорвал все узы. Так гласили Пророчества. С другой стороны, эти замерзшие мужчины и женщины с натертыми ногами устали искать неизвестно что. Лошади, несомненно, исчезли бы, наткнись на них кто-нибудь. Конечно, золота у него достаточно, чтобы купить других, но вряд ли Мин понравится идти целый час до деревни, где они оставили вьючных лошадей.

Он торопливо шагнул на поляну, делая вид, что стал спотыкаться из-за снега, и, подождав, пока она, подхватив мешки с книгами, последовала за ним, отпустил Силу. Они были на расстоянии пяти миль от Кайриэна и ближе к Тар Валону, чем раньше. Едва ворота закрылись, образ Аланны в его сознании потускнел.

— Скрытным? — с подозрением переспросила Мин. Он надеялся, она не докопается до правды, что бы не подозревала. Головокружение и тошнота постепенно проходили. — Ты такой же открытый, как моллюск, но ведь я-то не слепая. Сначала мы были в Руидине, и ты столько спрашивал о Шаре, что каждый решил бы, что ты собираешься туда. — Слегка нахмурившись, она покачала головой, прикрепляя к седлу один из мешков.

Хотя она и засопела от натуги, но бросать другой мешок с книгами не собиралась. — Никогда не думала, что Айильская Пустыня такая. Даже наполовину разрушенный этот город больше Тар Валона. А все эти фонтаны и озеро. Я даже не увидела дальнего берега. Мне казалось, что в пустыне совсем нет воды. К тому же там так же холодно, как здесь, а я-то думала, там жара!

— Летом за день там можно поджариться заживо, ночью же там страшный холод. Ему становилось лучше, во всяком случае, сил хватило, чтобы закинуть свою сумку на седло. Едва хватило. — Если ты и так все знаешь, зачем тогда спрашиваешь?

— Также было и в Тире прошлой ночью. Ты сделал так, что каждый кот и дрозд в городе узнали, что ты там. В Тире ты спрашивал о Кайриэне. Все ясно. Ты стараешься запутать следы. Укрепив мешки с книгами по обе стороны позади седла, она развязала поводья и вскочила на лошадь. — Ну что, я слепая?

— У тебя глаза как у орла. — Он надеялся, что преследователи его видят также ясно. Или чтобы так видел тот, кто их направляет. Не хватало только, чтобы они наткнулись на них, Свет знает где. — Мне нужно сделать как можно больше ложных следов.

— Зачет тратить время? Я знаю, что у тебя есть план, и знаю, что он связан с чем-то, что лежит в этой кожаной сумке, — са'ангриал? — и знаю, что это важно. Не притворяйся, что удивлен. Ты ведь не спускаешь с нее глаз. Так почему же медлишь и пытаешься сбить всех с толку? Ты говорил, что собираешься застать их врасплох. Но как ты сумеешь это сделаешь, если не отправишься туда, куда тебе действительно нужно?

— Мне бы хотелось, чтобы ты никогда не читала книг Герида Фила, — произнес он угрюмо, садясь в седло. Голова почти не кружилась. — Ты задаешь слишком много вопросов. Могу я, в конце-то концов, иметь свои собственные секреты?

— Это тебе никогда не удастся, набитая шерстью башка, — засмеялась она. Однако потом, противореча самой себе, спросила:

— В чем же все-таки заключается твой план? Я имею в виду, кроме убийства Дашивы и остальных. У меня есть право это знать, если уж я путешествую вместе с тобой. — Как будто не она сама настояла на этом.

— Я собираюсь очистить мужскую половину Истинного Источника, — ответил он бесстрастно. Ошеломляющее заявление. Великий замысел, более чем великий. Грандиозный, сказали бы многие. Но реакция Мин была такова, как будто он признался, что собирается совершить послеобеденную прогулку. Она просто глядела на него, положив руки на луку седла, пока он не продолжил.

— Не знаю, сколько времени это займет, но уверен, что как только начну, это почувствует каждый, способный направлять, на тысячи миль вокруг. Сомневаюсь, что смогу так просто остановиться, если Дашива с компанией или Отрекшиеся явятся посмотреть, что происходит. С Отрекшимися я ничего не могу поделать, но, если удача меня не покинет, сумею покончить с остальными. — Может быть, то, что он та'верен, даст ему преимущество, в котором он нуждался столь отчаянно.

— Надейся лишь на удачу, и Корлан Дашива, Отрекшиеся или кто-нибудь еще съедят тебя на завтрак, — сказала она, направляя свою лошадь прочь от поляны. — Возможно, мне удастся придумать кое-что получше. Ладно уж, поехали. На том постоялом дворе такой теплый камин. Надеюсь, перед отъездом ты хоть позволишь нам съесть чего-нибудь горячего.

Ранд пораженно уставился на нее. Можно подумать, пятеро предателей Аша'манов с Отрекшимися в придачу волновали ее меньше, чем больной зуб. Он пришпорил коня, и тот, разбрызгивая снег, понесся вперед. Догнав Мин, Ранд молча поскакал рядом. У него все еще было от нее несколько секретов, к примеру, дурнота, которая накатывала на него всякий раз, когда он направлял Силу. Вот почему первым делом он хотел расправиться с Дашивой и другими Аша'манами. Это давало ему время, чтобы справиться со слабостью. Если это вообще возможно. В противном случае, он совсем не был уверен, что от двух тер'ангриалов позади его седла будет хоть какая-то польза.

ГЛАВА 1. ПОКИНУВ ПРОРОКА

Вращается Колесо Времени, Эпохи приходят и уходят, оставляя за собой лишь воспоминания. Из воспоминаний рождаются легенды, легенды тускнеют, превращаясь в мифы, но даже мифы оказываются давным-давно забытыми, когда Эпоха, давшая им жизнь, приходит вновь. В Эпоху, кем-то называемую Третьей, Эпоху, которая еще только грядет, Эпоху, давно минувшую, над Океаном Арит разгулялся ветер. Этот ветер не был началом, ибо нет начала оборотам Колеса Времени, как нет им и конца. Но все же вместе с ним родилось что-то новое.

Мчался ветер над серо-зелеными океанскими волнами, мчался на восток, в Тарабон, где в огромной гавани Танчико теснилось множество кораблей. Их было столько, что места в доках на всех не хватало, и людей и грузы приходилось возить на берег баржами. Те суда, что только ожидали своей очереди войти в гавань, равно как и уже разгрузившиеся, стояли на якоре, растянувшись вдоль пологого побережья на несколько миль.

Первое потрясение жители Танчико испытали тогда, когда их город внезапно оказался в руках новых хозяев с их странными обычаями, диковинными животными и, вдобавок ко всему, женщинами в ошейниках — женщинами, способными направлять. Вторым же стал этот флот, в размеры которого разум отказывался верить. Вдобавок ко всему, высаживаться с кораблей начали не только солдаты, но и остроглазые купцы, и ремесленники со своим скарбом, и даже целые семьи с повозками, полными разной фермерской утвари и саженцев невиданных растений. Но, несмотря на то, что во главе закона теперь стояли новые Король и Панарх, поклявшиеся в верности далекой Императрице, а шончанская знать заняла большинство дворцов и требовала куда большей почтительности, чем любой тарабонский лорд или леди, жизнь большинства людей почти не изменилась, а если перемены и были, то только к лучшему. Шончанские Высокородные мало общались с простым людом, и с незнакомыми обычаями можно было ужиться. Голод и раздиравшая страну в клочья анархия остались в прошлом. Мятежники, разбойники и Принявшие Дракона, поразившие Тарабон, словно чума, были или мертвы, или схвачены, или вытеснены на север, на Равнину Алмот; торговые пути постепенно оживали. Орда голодных беженцев, заполонившая столичные улицы, схлынула; люди возвращались на свои фермы. Из вновь прибывающих в Танчико оставалось лишь столько, сколько город мог легко прокормить. И, не обращая внимания на снегопады, чужеземных солдат, торговцев, ремесленников и фермеров, растекавшихся по стране тысячами и десятками тысяч, город Танчико, переживший все суровые испытания, выпавшие на его долю, в целом был вполне доволен своею судьбой. Ледяной ветер пронесся мимо, оставив его пребывать в мире и покое.

Еще многие-многие лиги мчался ветер, крепчая и слабея, но не затихая; мчался над зимними лесами, равнинами, над голыми ветвями и виднеющейся кое-где бурой травой; мчался на восток, слегка отклоняясь к югу, и пересек то, что некогда являлось рубежом между Тарабоном и Амадицией. Таможенных постов больше не было, охрана ушла; от прежней границы осталось одно лишь название. Дальше на юго-восток понесся ветер, огибая отроги Гор Тумана, и закружился вихрями среди улиц могучего, обнесенного высокой стеной Амадора. Завоеванного Амадора. Над внушительной Цитаделью Света развевалось знамя, и казалось, что изображенный на нем золотой ястреб вот-вот сорвется в полет, сжимая в когтях стрелы молний. Немногие из местных жителей решались выглянуть из своих домов, лишь изредка кто-нибудь торопливо перебегал улицу, плотно закутавшись в плащ и не поднимая глаз. Не просто смотря под ноги, дабы не поскользнуться на обледенелом камне, а боясь натолкнуться взглядом на Шончан, разъезжающих верхом на покрытых бронзовой чешуей кошках размером с лошадь, или облаченных в сталь тарабонцев, надзирающих за жалкими кучками скованных цепями людей. Тех самых людей, которые совсем недавно именовались Детьми Света, теперь же, впряженные в телеги вместо скота, вывозили из города отбросы. Почти полтора месяца столица Амадиции жила под властью Шончан; колючий ветер ее жители воспринимали как часть обрушившейся на них кары, и те из них, кто еще не проклял свою судьбу, пытались понять, за какие же прегрешения им была уготована такая доля.

С воем мчался ветер над разоренными землями, половина встреченных им по пути поселений лежала в руинах. Заброшенные фермы, пепелища на месте деревень… Повсюду царствовали меч, копье и топор. Снег, покрывавший заброшенные амбары и обугленные балки пушистым одеялом, отчасти смягчал безрадостную картину, хотя, по сути, представлял собой лишь еще одно олицетворение голода и смерти.

Дальше, еще дальше на восток, и завывания ветра смешались с погребальной песнью, что доносилась из небольшого, не обнесенного крепостной стеной города. Города под названием Абила. Никаких знамен не развевалось над сторожевыми башнями: в Абиле находился Пророк Лорда Дракона, а Пророку знамена не требовались. Люди здесь дрожали от одного его имени, причем дрожали сильнее, чем от пронизывающего ветра. Да и не только здесь.

Выйдя из высокого купеческого дома, где жил Масима, Перрин на мгновение замешкался, натягивая перчатки, и ветер обрушился на него, нещадно истязая подбитый мехом плащ. Полуденное солнце совсем не грело, зимний воздух был морозен и колюч, но Перрин даже не поморщился: он был слишком зол для того, чтобы обращать внимание на холод. Настолько зол, что с трудом удерживал руки вдали от висящего на поясе топора. Масима… Да не будет он называть его Пророком! Масима был, судя по всему, полным идиотом, и уж точно безумцем. Могущественным идиотом, обладавшим такой властью, какой не было у большинства королей, и при этом совершеннейшим безумцем!

Охрана Пророка заполняла всю улицу, от угла до угла, — костлявые типы в краденых шелках, безбородые подмастерья в рваных куртках, некогда пухлые купцы в останках дорогих одежд… Их дыхание обращалось облачками пара, многие дрожали без теплых плащей, но каждый неизменно сжимал в руках копье или заряженный арбалет. Впрочем, по-прежнему никто из них не проявлял враждебности: после того, как Перрин объявил о своем знакомстве с Пророком, они глядели на него с любопытством, будто ожидая, что он сейчас подпрыгнет и полетит по воздуху. Или, на худой конец, сделает сальто. Сквозь запах дыма, доносившийся из печных труб, Перрин ощущал тяжелый дух немытых тел и застарелого пота, перемешанный со страхом и нетерпением. И со странным лихорадочным возбуждением, которого он не заметил раньше, — отражением безумия самого Масимы. Враждебно они выглядели или нет, но убили бы любого, не раздумывая, по одному лишь слову своего Пророка. По одному лишь его слову они готовы были залить кровью весь мир. И пахло от них таким холодом, которому позавидовал бы любой зимний ветер. Перрин был как никогда рад, что не разрешил Фэйли пойти с ним.

Его спутники, оставшиеся с лошадьми, играли в кости рядом с животными на почти очищенном от снежного месива участке мостовой, или же делали вид, что играют. Он не настолько доверял Масиме, чтобы оставить без присмотра своего гнедого, а доверие остальных было всяко не большим. Едва ли они уделяли игре столько же внимания, сколько дому и охранникам. Три Стража вскочили на ноги, стоило только им завидеть Перрина, взгляды их сразу обратились к тем, кто вышел вслед за ним. Они знали, что чувствовали их Айз Седай, находясь в доме. Неалд отстал лишь на мгновение, собирая кости и монеты. Аша'ман был щеголем, ходившим, важно выпятив грудь, постоянно поглаживавшим свои вьющиеся усы и расточавшим ухмылки женщинам, однако сейчас он стоял на цыпочках, насторожившись, словно кот.

— Я уж думал, нам скоро придется прорубать себе путь наружу, — прошептал Илайас, наклонившись к плечу Перрина. Впрочем, в золотых глазах было лишь спокойствие. Долговязый немолодой мужчина в широкополой шляпе, его седые волосы сзади свисали до пояса, а длинная борода ниспадала на грудь. На бедре — не меч, а лишь большой нож. Однако когда-то этот человек был Стражем. В какой-то мере он им и остался.

— Похоже, это единственное, что прошло удачно, — отозвался Перрин, забирая у Неалда поводья Трудяги. Аша'ман вопросительно вскинул бровь, но Перрин покачал головой, не пытаясь его понять, и Неалд, скривившись, отошел; передав Илайасу поводья его мышастого мерина, он вскарабкался в седло своего скакуна, гнедого в яблоках.

У Перрина не было времени разбираться с капризами мурандийца. Ранд послал его привезти Масиму, и Масима собирался в путь. Как всегда в последнее время, цвета закружились у Перрина в голове, стоило только ему подумать о Ранде, и, как всегда, он не уделил им внимания. Масима был слишком большой проблемой, чтобы еще волноваться из-за каких-то цветов. Проклятый Пророк считал кощунством касаться Единой Силы кому бы то ни было, кроме самого Ранда. Ранд, видите ли, не простой смертный, его плоть рождена самим Светом! Так что не будет Перемещения, не будет простого и быстрого скачка в Кайриэн через переходные врата, созданные одним из Аша'манов. Не будет, как бы он ни пытался Масиму переубедить. Им придется ехать верхом все четыре сотни лиг, а то и больше, и один Свет ведает, что они встретят на своем пути. К тому же, по указаниям Ранда, необходимо держать в тайне, кто они такие.

— Я вижу только один способ сделать это, парень, — произнес Илайас, как будто Перрин говорил вслух. — Хотя шансы и невелики. Мы могли бы стукнуть этого типа по голове и с боем вырваться из города.

— Да знаю, — прорычал Перрин. Он обдумывал этот вариант уже не раз, и не один час они его обсуждали. Если бы и Аша'маны, и Айз Седай, и Хранительницы Мудрости — все стали направлять, возможно, успех и был бы достигнут. Но он уже видел битву, которая велась Единой Силой, людей, в мгновение ока превращавшихся в кровавые ошметки, землю, расцветавшую огнем. Абила превратилась бы во двор мясника. По своей воле он больше такого не увидит.

— И как, по-твоему, Пророк ко всему этому отнесется? — спросил Илайас.

Перрину пришлось очистить разум от видений Колодцев Дюмай и Абилы, выглядевшей как поле боя у Колодцев Дюмай, лишь тогда он смог осознать, о чем говорил Илайас. Ах да. Как он собирается совершить невозможное. — Меня не волнует, как он ко всему отнесется. — И так было ясно, что с ним не оберешься бед.

В раздражении он поскреб бороду. Надо бы ее подстричь. Точнее, чтобы ее подстригли. Ведь возьмись он за ножницы, Фэйли тут же отберет их и отдаст Ламгвину. До сих пор не верилось, что этот неуклюжий громила с устрашающей физиономией и сбитыми костяшками пальцев должен стать его личным слугой. Свет! Личным слугой. Он старался противостоять Фэйли в ее странных салдэйских обычаях, но, чем больше старался, тем больше она умудрялась делать по-своему. Конечно, женщины всегда так поступают, но иногда ему казалось, что из огня он угодил в полымя. Может, попробовать те властные окрики, которые, кажется, так ей нравятся? Мужчина должен быть способным сбрить бороду, если хочет. Впрочем, он сомневался, что будет кричать. Когда она начинала первой, это было нелегко. Но, так или иначе, глупо думать об этом сейчас.

Наблюдая, как его спутники идут к лошадям, он изучал их так, словно они были инструментами, необходимыми для выполнения тяжелой работы. Масима, он боялся, сделает их путешествие самой худшей работой из всех, что когда-либо выпадали на его долю, а инструменты его далеки от совершенства.

Сеонид и Масури приостановились, капюшоны их плащей были низко опущены, скрывая лица среди теней. Бритвенно-острая дрожь придавала особую окраску их запаху, смешиваясь с приторным ароматом духов, то был контролируемый страх. Масима, дай ему волю, убил бы обеих на месте. А охранники могли сделать это и сейчас, сумей кто-нибудь из них распознать лицо Айз Седай. В толпе наверняка нашлись бы способные на это.

Масури была выше второй женщины почти на ладонь, однако Перрин все равно смотрел сверху на обе макушки. Не обращая внимания на Илайаса, сестры обменялись быстрыми взглядами из-под капюшонов, затем Масури негромко произнесла:

— Видишь теперь, почему его необходимо убить? Он просто… бешеный. — Что ж, Коричневая нередко говорила без обиняков. К счастью, никто из стражников не был столь близко, чтобы ее услышать.

— Ты могла бы найти место и получше, чтобы говорить такое вслух, — ответил Перрин. Ему совсем не хотелось вновь выслушивать их доводы, ни сейчас, ни когда-либо еще. В особенности сейчас. И, как оказалось, не пришлось.

Эдарра и Карелле, головы которых были обмотаны темными шалями, выросли позади Айз Седай. То немногое, что спадало на грудь и спину едва ли могло послужить хоть какой-то защитой от холода, но Хранительниц Мудрости куда сильнее холода беспокоил снег, просто фактом своего существования. Темные от солнца лица могли скрывать все что угодно, но в их запахе ощущалась отточенность стали. Во взгляде голубых глаз Эдарры, обычно спокойных настолько, что это казалось странным для ее юных черт, сквозила та же острота. Сталь прятало под собой ее спокойствие.

— Не место для разговоров, — мягко произнесла Карелле, поправляя выбившуюся из под шали прядь огненно рыжих волос. Эта женщина, не уступавшая ростом многим мужчинам, всегда была мягкой. Для Хранительницы Мудрости. Что означало лишь, что перед тем, как оттяпать тебе нос, она тебя предупредит. — Ступайте к своим лошадям.

Коротко поклонившись, те поспешили вскочить в седла, словно и не были Айз Седай. Они и не были ими, для Хранительниц Мудрости. Перрин подумал, что никогда к этому не привыкнет. Даже если к этому привыкли сами Масури и Сеонид.

Со вздохом он вскочил в седло Трудяги, когда Хранительницы Мудрости последовали за своими ученицами. Жеребец загарцевал, застоявшись, но быстро успокоился, почувствовав колени всадника и твердую руку на поводьях. Айильские женщины ездили верхом по-прежнему неловко, несмотря на весь опыт, полученный за последние несколько недель. Их тяжелые юбки задрались, обнажив ноги в шерстяных чулках выше коленей. Эдарра и Карелле разделяли мнение сестер по поводу Масимы, так же как и Хранительницы Мудрости, оставшиеся в лагере. Да, слишком горячее варево, чтобы донести его до Кайриэна, не ошпарившись!

Грейди и Айрам были уже в седлах, и он не смог выделить их запахи среди других. Впрочем, особой нужды в этом не было. О Грейди он раньше всегда думал как о фермере, несмотря на черный мундир и серебряный меч на вороте. Сейчас же, неподвижный в своем седле, точно статуя, коренастый Аша'ман рассматривал стражников со зловещим видом человека, решающего, где сделать первый разрез. И второй, и третий — столько, сколько потребуется. У Айрама над плечом возвышалась рукоять меча, яркий желто-зеленый плащ Лудильщика развевался на ветру. На лице же его было написано такое волнение, что сердце Перрина упало. В Масиме Айрам нашел человека, который отдал жизнь, сердце и душу Возрожденному Дракону. А в его глазах Возрожденный Дракон стоял сразу после Перрина и Фэйли.

Ты не сделал парню ничего полезного, — сказал однажды Илайас. — Ты помог ему отбросить то, во что он верил, и все, во что он верит теперь — это ты и тот меч. А этого недостаточно. Ни для кого. — Илайас знал Айрама еще до того, как он коснулся меча, знал тогда, когда он еще был Лудильщиком.

Кое для кого варево могло обернуться отравой.

С каким бы любопытством стражники ни взирали на Перрина, с места никто не двигался, и только когда кто-то крикнул им из окна, раздались в стороны, освобождая узкий проход. Нелегко было прийти к Пророку без его позволения. Покинуть же его без позволения было невозможно.

Оставив позади Масиму с его стражей, Перрин повел коня шагом столь быстрым, сколь возможно это было на запруженных людьми улицах. Не так давно Абила была большим, процветающим городом, с каменными зданиями рынков и четырехэтажными домами с крытыми шифером крышами. Город и сейчас был большим, но кучи камней и щебня красовались на месте разрушенных домов и трактиров. Не осталось в Абиле ни одного трактира или же такого дома, в котором не поторопились прославить величие Возрожденного Дракона. Неодобрение Масимы никогда не было неуловимым.

Немногие в толпе походили на местных, неопрятный люд в неопрятной одежде, по большей части, пугливо спешащий по улицам, прижимаясь к стенам домов. Детей видно не было. И собак тоже: голод, похоже, был здесь большой проблемой. Повсюду группы вооруженных людей пробирались через покрывающую улицы грязь, которая еще прошлой ночью была снегом, двадцать здесь, пятьдесят там, расталкивающих тех, кто не был достаточно быстр, чтобы убраться с их дороги; даже повозки объезжали их стороной. В пределах видимости их было сотни. В городе их должно было быть тысячи. Армия Масимы была сбродом, но количество их с лихвой искупало этот недостаток. Благодарение Свету, что тот согласится взять с собой только одну сотню. Это потребовало часа уговоров, но он согласился. В конце концов, желание Масимы быстрее добраться до Ранда, пусть и без Перемещения, взяло вверх. Немногие его последователи имели лошадей, и, чем больше пойдет пешком, тем медленнее они будут двигаться. Так что до лагеря Перрина Масима доберется уже до темноты.

За исключением его собственного отряда Перрин не видел ни единого всадника, и со всех сторон на них бросали взгляды. Каменные взгляды, лихорадочные взгляды. Богато одетые люди приходили к Масиме достаточно часто, знать и купцы, понадеявшиеся, что смирением добьются больших благ и меньших взысканий, но они обычно уходили без лошадей. Однако преградить Перрину путь никто не пытался, и им не приходилось уступать дорогу последователям Масимы. Они верхом — значит, такова воля Пророка. И все же Перрину не было нужды напоминать своим людям держаться ближе. Ожидание полнило Абилу, и никто в здравом уме не хотел бы оказаться поблизости, когда это ожидание закончится.

Он почувствовал облегчение, когда Балвер на своем мерине показался из боковой улочки у низкого деревянного моста, что вел прочь из города, почти такое же, как то, которое испытал, когда они пересекли мост и проехали мимо последних стражников. Узколицый человечек, весь, казалось, состоящий из узловатых сухожилий, в неловко висящем на нем простом коричневом плаще, несмотря на внешность, мог о себе позаботиться. Но Фэйли набрала подобающую высокородной особе свиту, и она будет более чем недовольна, позволь Перрин, чтобы что-нибудь приключилось с ее секретарем. Ее и Перрина. Сам он не был так уж уверен, что ему и вправду нужен секретарь, хотя тот обладал способностями, куда большими, чем изящное письмо. Что он и продемонстрировал, когда они отъехали от города, и со всех сторон их окружили низкие лесистые всхолмья. Почти все ветви были замерзшими и голыми, редкие листья и иголки расцвечивали белое яркими зелеными пятнами. Кроме них на дороге никого не было, но замерзший между корнями снег не позволял скакать быстро.

— Простите меня, милорд Перрин, — пробормотал Балвер, наклонившись в седле и вглядываясь куда-то мимо Илайаса, — но мне довелось тут кое-что подслушать, и вас это может заинтересовать. — Он деликатно прокашлялся в перчатку, затем, поспешно перехватив распахнувшиеся полы, вновь закутался в плащ.

Илайас и Айрам по знаку Перрина отступили назад, к остальным. Впрочем, знак этот был едва ли нужен: с тягой маленького сухопарого человечка к секретности все уже свыклись. Как бы то ни было, по части подслушивания и разнюхивания он проявлял недюжинные способности.

Балвер склонил голову набок, глядя на Перрина, едущего рядом с ним:

— У меня два известия, милорд; одно, я полагаю, важное, а другое — срочное. — Срочное или нет, голос Балвера звучал сухо, как шелест опавших листьев.

— Насколько срочное? — Перрин заключил с собой пари, о ком будет первое сообщение.

— Возможно, безотлагательное, милорд. Король Айлрон встретил Шончан в битве у города Джерамел, приблизительно в ста милях к западу отсюда. Это случилось около десяти дней назад. — Балвер сердито поджал губы: он не любил неточность, не любил незнание. — Надежной информации мало, но, без сомнения, армия Амадиции разбита — частично мертва, частично захвачена или рассеяна. Я бы очень удивился, если среди сохранившихся формирований найдутся такие, которые насчитывают более сотни солдат; все они скоро обратятся к разбою. Сам Айлрон взят в плен, так же как и весь его двор. В Амадиции больше нет родовой знати, и она потеряла всякое значение.

Перрин решил, что проиграл пари. Обычно Балвер начинал с новостей о Белоплащниках. — Что ж, жаль Амадицию. По крайней мере, жаль взятых в плен.

— По сообщениям Балвера, тем, кто с оружием в руках противостоял Шончан и был захвачен ими, приходилось несладко. Итак, Амадиция потеряла свою армию, и некому собрать и возглавить новую. Никто не остановит Шончан, продвигающихся так быстро, как только вздумается им самим; впрочем, казалось, не менее стремительно они наступали и тогда, когда встречали сопротивление. Лучше всего, как только Масима прибудет в лагерь, сразу отправиться на восток, и скакать настолько быстро и настолько долго, насколько смогут выдержать лошади и всадники.

Он высказал свои мысли вслух, и Балвер кивнул, с тонкой одобрительной улыбкой. Ему нравилось, когда Перрин видел значимость его донесений.

— Еще один момент, милорд, — продолжил он. — Белоплащники в битве участвовали, но, по-видимому, к ее концу Валда сумел увести большинство с поля боя. Похоже, ему сопутствовала удача самого Темного. Никто не видел, куда они направились. Вернее, каждый, кто об этом говорит, дает совершенно новое направление. Если мне дозволительно высказать свое мнение, я бы предпочел восток. Прочь от Шончан. — И, конечно же, получается в сторону Абилы.

Что ж, пари проиграно не было. Хотя Балвер начал не с этой новости. Наверное, ничья. В вышине, в безоблачном небе парил ястреб, держа путь на север. Он достигнет лагеря намного раньше них. Перрину вспомнились времена, когда заботами он был обременен не больше, чем этот ястреб. По крайней мере, по сравнению с тем, что стало теперь. Да, времена эти миновали давным-давно.

— Я полагаю, Белоплащники больше заинтересованы в том, чтобы избежать встречи с Шончан, чем досаждать нам. В любом случае, двигаться из-за них еще быстрее мы все равно не сможем. Было ли это вторым известием?

— Нет, милорд. Просто интересный момент. — Казалось, Балвер ненавидел Детей Света, в особенности самого Валду. Перрин подозревал, что когда-то в прошлом они плохо с ним обошлись. Но, как и все остальное в этом человеке, его ненависть была сухой, холодной, бесстрастной. — Второе известие заключается в том, что Шончан сражались в еще одной битве, на этот раз в южной Алтаре. Возможно, против Айз Седай, хотя некоторые упоминают направлявших Силу мужчин. — Полуобернувшись в седле, Балвер бросил взгляд на Грейди и Неалда в их черных мундирах. Грейди беседовал с Илайасом, а Неалд — с Айрамом, но при этом оба Аша'мана, так же как и замыкавшие отряд Стражи, не спускали глаз с окружавшего дорогу леса. Айз Седай и Хранительницы Мудрости вполголоса переговаривались между собой. — Против кого бы Шончан не сражались, милорд, совершенно ясно, что они потерпели поражение и отступили назад, в Эбу Дар.

— Хорошие новости, — невыразительно отозвался Перрин. Видение Колодцев Дюмай вспыхнуло в его сознании с новой силой. На мгновение он вновь ощутил себя спина к спине с Лойалом в гуще того сражения, того отчаянного боя, когда каждый вздох казался последним. Первый раз за день он задрожал. По крайней мере, Ранду известно о Шончан. По крайней мере, об этом не нужно беспокоиться.

Внезапно он осознал, что Балвер не сводит с него глаз, словно птица, рассматривающая необычное насекомое. Тот заметил его дрожь. Но как бы маленькому человечку ни нравилось все знать, существовали такие секреты, выведать которые не дано никому.

Взгляд Перрина вновь обратился к ястребу, уже едва различимому вдали даже для его зорких глаз, а мысли — к Фэйли, его неистовой жене-соколице. Его прекрасной жене-соколице. Он выбросил из головы сражения, Шончан, Белоплащников и даже Масиму. По крайней мере, до поры до времени.

— Давайте немного ускорим шаг, — обратился он к остальным. Пусть ястреб и увидит Фэйли раньше него, он-то, в отличие от птицы, сможет вновь лицезреть ту, что принесла любовь в его сердце. И сегодня он не закричит на нее, ни за что ни закричит, что бы она ни сделала.

ГЛАВА 2. ПЛЕННИЦА

Ястреб давно скрылся из виду, а на дороге не было других людей. Из-за снега отряд не мог двигаться быстро, в ином случае лошади и седоки могли сломать себе шеи. Ветер нашептывал обещания снегопада назавтра. Было уже далеко за полдень, когда отряд свернул с дороги в лес, где лошади по брюхо проваливались в снег. Так они преодолели последнюю милю до лесного лагеря, где Перрин оставил двуреченцев, айильцев, майенцев и гаэлданцев. И Фэйли. Однако он не ожидал увидеть то, что открылось его взору, когда расступились деревья.

Как всегда, лагерь был разбит на четыре части. Но костры Крылатой Гвардии, разожженные рядом с полосатой палаткой Берелейн, были давно позабыты, повсюду валялись перевернутые котлы и прочая утварь. Такие же следы поспешного бегства были заметны в лагере солдат Аллиандре. Возницы, грумы и прочие слуги, сопровождавшие армию, замерли неподвижно, не отрывая глаз от того, что сразу же заметил Перрин.

В пяти сотнях шагов от каменистого холма, где поставили свои палатки Хранительницы Мудрости, столпились майенцы в серых куртках. Их лошади нервно переступали с ноги на ногу, а красные плащи и вымпела на пиках слегка шевелились под морозным ветерком. Чуть в стороне, на ближнем берегу замерзшего ручья выстроились гаэлданские конники с зелеными вымпелами на пиках. Оливково-зеленая форма гаэлданцев казалась какой-то грязной рядом с алыми куртками, плащами и серебряными кирасами майенских офицеров. Впечатляющее зрелище, чем-то похоже на парад. Но это не было парадом. Крылатая Гвардия была повернута к гаэлданцам, гаэлданцы стояли лицом к холму, а холм был взят в кольцо двуреченскими лучниками с длинными луками. Никто пока не двигался, но войска были готовы. Как будто каждый солдат вдруг сошел с ума.

Перрин ударил каблуками Трудягу и галопом проскакал до первой линии гаэлданцев, рискуя свернуть шею себе и коню. Здесь была Берелейн в подбитом мехом плаще, Галленне, одноглазый Капитан ее Крылатой Гвардии и Анноура, Айз Седай советница. Они спорили с Герадом Арганда, Первым Капитаном Гвардии Аллиадндре, невысоким и покрытым шрамами человеком, который так отчаянно тряс головой, что белый плюмаж на его шлеме болтался из стороны в сторону. Первая Майена, судя по ее виду, готова была грызть сталь, через извечную маску спокойствия Анноуры пробивался гнев, а Галленне задумчиво постукивал пальцами по шлему с алым плюмажем, надетому на луку седла, как будто раздумывал, не стоит ли его надеть. Заметив Перрина, они замолчали и повернули лошадей к нему. Берелейн держалась в седле прямо, но ее черные волосы были растрепаны, а бока белой кобылы раздувались, как меха, словно она только что проскакала галопом немалое расстояние.

Из разнообразия запахов сложно было выделить какой-то один, но Перрин и без этого чувствовал жуткое напряжение в воздухе. Прежде чем он успел спросить, что же, Света ради, здесь происходит, Берелейн заговорила на удивление официальным тоном.

— Лорд Перрин, мы с вашей леди женой и Королевой Аллиандре охотились, когда нас атаковали айильцы. Мне удалось бежать. Никто больше пока не вернулся, но айильцы, скорее всего, захватили их в плен. Я послала на поиски отряд конников. Мы охотились примерно в десяти милях к северо-востоку, значит, они вернутся только к ночи.

— Фэйли в плену? — тихо переспросил Перрин. На всем пути от Гаэлдана до Амадиции они слышали об отрядах айильцев, которые жгли и убивали, но это всегда происходило где-то в соседней деревне, а то и еще дальше. Никогда они не были настолько близки, чтобы доставлять неприятности. Никто из отряда даже не видел их за все время путешествия. Он так старался выполнить дурацкие приказы Ранда ал'Тора, чтоб его перекосило! И вот, чего это стоило!

— Почему вы до сих пор здесь? — зарычал он. — Почему не ищите ее? — Он вдруг понял, что кричит. Ужасно хотелось взвыть и поубивать их всех. — Чтоб вам всем сгореть, чего вы здесь высиживаете? — Надо же, каким тоном она докладывала! Как будто говорила, сколько овса ушло на прокорм лошадей! Перрину казалось, что раскаленные спицы пронзают его голову. Но хуже всего было понимание того, что Берелейн права.

— Нас атаковал отряд из сотни айильцев, милорд, а вы сами знаете из того, что мы слышали, что таких отрядов там может быть с дюжину. Если бы мы попытались силой отбить пленников, битва была бы очень тяжелой, и стоила бы нам очень дорого, а мы ведь даже не знаем, у них ли в плену находится ваша жена. Более того, мы не знаем, жива ли она. Мы сначала должны все разведать, лорд Перрин, иначе наша атака будет чистым самоубийством.

Жива ли она. Перрин задрожал. Внезапно он почувствовал холод во всем теле. В костях. В сердце. Она должна быть жива. О Свет, надо было взять ее с собой в Абилу. Широкое лицо Анноуры было маской сочувствия, обрамленной тонкими тарабонскими косичками. Его руки до боли сжали поводья. Перрин, приложив чудовищное усилие, разжал стиснутые пальцы.

— Она права, — негромко сказал Илайас, подъезжая ближе. — Держись. Ты погибнешь, если поскачешь туда, да и еще многих с собой на тот свет прихватишь. В этом не будет никакой пользы, ведь жена твоя так и останется пленницей. — Он попытался добавить непринужденности в голос, но Перрин все равно чувствовал его напряжение. — Не беспокойся, мы найдем ее, парень. Такая женщина, как она, скорее всего, смогла бежать. Дай ей время дойти, вдруг она потеряла лошадь? Тем более, она в платье. Разведчики найдут следы.

— Илайас запустил пальцы в густую бороду и коротко усмехнулся. — Если не найду, никого, кроме майенцев, я кору грызть буду, парень. Обещаю, я найду эту женщину для тебя.

Перрин понимал, что его пытаются утешить, и не поверил заверениям Илайаса.

— Да, — хрипло произнес он. Никто не может убежать от айильцев, даже всадник. — Иди. Быстрее. — Нет, не так просто его обмануть. Илайас собирался искать тело Фэйли. Она должна быть жива, а если жива, значит, в плену. Но уж лучше пленница, чем….

Они не могли обмениваться мыслями друг с другом, как с волками, но Илайас, казалось, понял Перрина. Он замешкался, но не попытался снова успокоить юношу. Он развернул коня и поскакал, поднимая фонтаны снега, к лесу. Бросив на Перрина короткий взгляд, Айрам с потемневшим лицом последовал за Илайасом. Бывший Лудильщик не любил Илайаса, но едва ли не поклонялся Фэйли. Хотелось бы верить, что только потому, что она была женой Перрина.

Добра не будет, если лошади поломают ноги в снегу, сказал себе Перрин, глядя на удаляющихся всадников. Он хотел, чтобы они скакали галопом. Он хотел скакать с ними. Ему казалось, что по телу пробежало множество мелких трещинок. Если они вернутся с дурными новостями, эти трещинки расколют его на мелкие кусочки. К его удивлению, трое Стражей пришпорили своих лошадей и поскакали за Илайасом и Айрамом. На них были простые коричневые плащи. Догнав двоих всадников, Стражи поехали медленней.

Перрин с трудом повернул голов, изобразив благодарный кивок для Сеонид и Масури, а заодно и для Корелле с Эдаррой. Только благодаря влиянию Хранительниц Мудрости ни одна из сестер не попыталась взять на себя контроль над ситуацией. Они, несомненно, хотели это сделать, и теперь сидели с непроницаемыми лицами, только руки, сжавшие луки седла, выдавали их.

Никто не смотрел на удаляющихся всадников. Анноура разрывалась между желанием успокоить Перрина и понаблюдать за Хранительницами краешком глаза. В отличие от двух других сестер, она не приносила никаких клятв, но к айилкам относилась настороженно. Берелейн молча изучала Перрина, а Галленне вопросительно смотрел на нее, дожидаясь, кажется, приказа выхватить меч, рукоять которого он крепко сжимал в руке. Балвер скорчился в седле, став очень похожим на нахохлившегося воробья, и изо всех сил старался стать незаметным, внимательно прислушиваясь.

Арганда проехал мимо Галленне, игнорируя горящий взгляд единственного глаза майенца. Перрин видел, как двигались губы Первого Капитана за сияющим забралом, но не слышал ни слова. Его мысли занимала Фэйли. О Свет, Фэйли! Грудь как будто сдавливали стальные обручи. Он был на грани истерики, цепляясь за край пропасти ногтями.

Без всякой надежды он потянулся мыслями к волкам. Илайас, наверное, уже попробовал этот способ, он-то не впадал в панику, но Перрин чувствовал, что должен попытаться.

Он скоро нашел их, стаи Трехпалого и Холодной Воды, Сумеречного и Весеннего Ручья, и других. Боль выплеснулась в его просьбе о помощи, но не уменьшилась в его душе, только стала сильнее. Они слышали о Юном Быке и сожалели о потери его волчицы, но старались держаться подальше от двуногих, сеющих смерть. Вокруг было так много двуногих стай, пеших и тех, кто ездил на твердолапых четырехлапых. Волки не могли отличить одних двуногих от других и не знали, какую именно стаю ищет Юный Бык. Все двуногие были одинаковы, кроме тех, которые могли направлять, и тех, которые говорили с ними. Оплачь ее, сказали ему волки, и иди дальше, а потом встречай ее в Волчьих Снах.

Один за другим исчезали образы, наполнявшие его сознание, пока не остался только один образ, превращенный в слова. Оплачь ее и иди дальше, а потом встречай ее в Волчьих Снах. Потом исчез и он.

— Вы слушаете? — прорычал Арганда. Несмотря на все свои шелка и золотые узоры на кирасе, он оставался тем, кем был — простым солдатом, который начал служить в гвардии еще мальчишкой, и носил, как ордена, около двух дюжин шрамов. Его темные глаза горели тем же жутким огнем, что и глаза солдат Масимы. От него пахло яростью и страхом. — Эти дикари еще и Королеву Аллиандре захватили в плен!

— Мы найдем твою королеву вместе с моей женой, — ответил Перрин голосом таким же холодным и острым, как лезвие его топора. Она жива, иначе и быть не может! — Ты мне лучше скажи, что ты тут устроил, и что делаешь с моими людьми? — Все, конечно, могло быть по-другому. Но одна только мысль об этом жалила сердце. Важна только Фэйли, остальное не считается. Ничего больше! Но двуреченцы действительно его люди.

— Да послушай же ты меня! — заорал Арганда, хватая Перрина за рукав. — Леди Берелейн сказала, что айильцы забрали Королеву Аллиандре, и именно айильцы прячутся за спинами твоих лучников! У меня тут достаточно людей, чтобы призвать дикарей к ответу. — Его горящий взгляд метнулся за спину Перрина к Эдарре и Корелле. Возможно, он считал, что эти две айилки, которых не прикрывают никакие лучники, — замечательные кандидатки для допроса.

— Первый Капитан… переволновался, — пробормотала Берелейн, кладя руку на предплечье Перрина. — Я уже объясняла ему, что в похищении не замешан ни один айилец из тех, что находятся в лагере. Я уверена, что смогу убедить его…

Перрин стряхнул ее руку и вырвал рукав у гаэлданца.

— Аллиандре принесла мне присягу, Арганда. А вы поклялись в верности ей, что делает вас моим вассалом. Я сказал, что найду Аллиандре, как только найду Фэйли. — Лезвие топора. Она жива! — Вы никого не станете допрашивать, никого и пальцем не тронете, пока я не прикажу! Что вы сейчас сделаете, так это прикажете своим людям возвращаться в лагерь, причем немедленно, и готовиться выступить в поход, как только я скажу. Если не будете готовы, когда я скажу сниматься со стоянки, останетесь здесь, ворон считать.

Арганда тяжело дышал. Его взгляд снова метнулся за спину Перрина, на этот раз к Неалду и Грейди, потом вернулся на лицо юноши.

— Как прикажете, милорд, — прохрипел он. Повернув коня, он прокричал приказ своим офицерам и ускакал прочь, прежде чем они успели хотя бы рот раскрыть, чтобы передать приказ солдатам. Колонны гаэлданцев развернулись и двинулись к своему лагерю, скрыв ускакавшего вперед командира. Арганда наверняка уже успел расписать им во всех красках, что он собирается оставить от лагеря айильцев.

— Ты прекрасно справился, Перрин, — сказала Берелейн. — Сложная ситуация, а времена для тебя настали нелегкие. — Из ее тона исчез малейший намек на официальность. Просто женщина, которую переполняют жалость и сочувствие. Многоликая Берелейн!

Она протянула руку в красной перчатке, но Перрин отпрянул, прежде чем ее рука коснулась его.

— Прекрати наконец! — зарычал он. — Моя жена в плену! Сейчас не время для твоих детских игр!

Она отшатнулась, как будто он ударил ее, потом покраснела. А потом снова изменилась, став грациозной, как ива.

— Не детских, Перрин, — произнесла она глубоким голосом. — Две женщины сражаются за тебя. Это должно польстить тебе. За мной, Галленне. Мы будем готовы выступить по вашему приказу.

Галленне со всей возможной скоростью последовал за ней к колонне Крылатых Гвардейцев. Он наклонился вперед, как будто выслушивал указания. Анноура задержалась, подбирая поводья своей лошади. Ее рот казался щелью под похожим на клюв носом.

— Иногда ты оказываешься круглым дураком, Перрин Айбара. В большинстве случаев, если честно.

Перрин не знал, к чему она это говорит, да и дела ему не было до этого. Иногда ее смущало то, что Берелейн гоняется за женатым мужчиной, иногда она становилась на сторону госпожи, и даже помогла ей подкараулить Перрина, когда он был один. В данный момент Первая Майена и Айз Седай осуждали его. Ударив каблуками Трудягу, он без единого слова поехал прочь.

Двуреченцы у холма расступились, чтобы пропустить Перрина и его спутников. Лучники смотрели вслед удаляющимся гаэлданцам и негромко переговаривались. Они не кинулись к нему, разрушив строй, хотя он этого ожидал, но был благодарен им за то, что остались на месте. На холме пахло настороженностью. Правда, были и другие запахи.

Вершина холма, где возможно, была расчищена. Рядом со входом в низкую айильскую палатку стояли четыре Хранительницы Мудрости в темных шалях. Эти женщины не поехали с ним в Абилу, и теперь наблюдали за тем, как спешиваются Айз Седай, не придавая, казалось, ни малейшего значения тому, что происходит под холмом. Гай'шайн спешили по своим делам, пряча лица в тени глубоких капюшонов. Один из них даже выбивал ковер, подвешенный на палку между ветвей дерева! Единственными в лагере, кто, похоже, заметил происходящее, были Гаул и Девы. Они припали к земле, сжимая в руках короткие копья и щиты, обтянутые бычьей кожей, их лица до глаз закрывали черные вуали. Когда Перрин спешился, они выпрямились.

Подошел Даннил Левин, с беспокойством подергивая густые усы, из-за которых его нос казался еще больше. Держа в одной руке длинный лук, другой рукой он убрал в колчан стрелу.

— Я не знал, что еще делать, Перрин, — сказал он немного визгливым голосом. Он был у колодец Дюмай и сражался с троллоками в Двуречье, но от своих нападения не ожидал. — Пока мы сообразили, что происходит, эти гаэлданские ребята уже ринулись сюда, и тогда я отослал Джондина Байррана и еще некоторых, в том числе Хью Марвина и Гета Айлиаха, чтобы сказали кайриэцам и вашим слугам выстроить кольцо из повозок, а самим спрятаться внутри. Пришлось связать тех прохвостов, которые вечно околачиваются рядом с леди Фэйли, потому что они хотели идти за ней, а сами дуб от следа не отличат. Потом я выстроил всех вокруг холма. Я думал, придется отбиваться, но потом прискакала леди Берелейн со своими людьми. Они, наверное, с ума сошли, раз решили, что кто-то из здешних айильцев мог обидеть леди Фэйли. — Двуреченцы очень уважали Фэйли, им и в голову не могло придти, что кто-то может обидеть ее.

— Ты поступил правильно, Даннил, — похвалил Перрин, отдавая ему поводья Трудяги. Хью и Гет были хорошими следопытами, а Джондин Байрран мог отыскать вчерашний ветер. Похоже, Гаул и девы собирались уходить. Вуали они не опустили. — Один из трех должен остаться здесь. Распорядись, — быстро сказал Перрин. Он заставил Арганду уйти, но это еще не значит, что старый солдат изменил свое мнение. — Остальные пусть собирают вещи. Я хочу выступить, как только вернутся разведчики с новостями.

Не дожидаясь ответа, Перрин догнал Гаула и упер ладонь в грудь айильцу. Зеленые глаза Гаула сузились. Сулин и другие Девы, идущие вслед за ним, остановились, покачиваясь на носочках.

— Найди ее для меня, Гаул, — попросил Перрин. — Все вы, найдите ее, пожалуйста. Если кто и способен выследить айильцев, то только вы.

Гаул и Девы сразу же расслабились. Настолько, насколько это возможно для айильцев. Это было очень странно. Не думали же они, что он их обвинять станет!

— Все мы в один прекрасный день очнемся ото сна, — сказал Гаул на удивление мягким голосом, — но если она еще спит, мы найдем ее. Если айильцы захватили ее, мы должны идти. Они будут двигаться быстро. Даже в… этом. — Он с опасением покосился на снег.

Перрин кивнул и отступил в сторону, чтобы пропустить айильцев. Он сомневался, что они смогут бежать на такой скорости все время, но знал, что продержатся дольше, чем кто-либо еще. Пробегая мимо, каждая из Дев прижала пальцы к губам под вуалью, а потом прикоснулась к его плечу. Сулин, бегущая сразу за Гаулом, кивнула Перрину, но никто не вымолвил ни слова. Фэйли бы поняла, что означает этот жест, когда прижимают пальцы к губам.

Когда мимо пробежала последняя Дева, Перрин сообразил, что что-то было не так. Они же позволили Гаулу вести их! Насколько ему было известно, любая из Дев скорее воткнет копье под ребра Каменному Псу, чем позволит вести разведчиков. Почему?.. Может быть… Ведь Байн и Чиад были вместе с Фэйли. В какой-то мере Гаулу безразлична судьба Байн, но Чиад — совсем другое дело. Конечно, Девы не думали, что Чиад расстанется с копьем ради того, чтобы выйти замуж, но все же…

Перрин зарычал, разозлившись на себя. Чиад и Байн, а кто еще? Совсем ослеп от страха, нужно было хотя бы об этом спросить. Если он хочет вернуть ее, надо не поддаваться панике и заново научиться видеть. Легко сказать — не поддавайся панике! Это все равно что свалить столетний дуб голыми руками!

А холм тем временем снова ожил. Двуреченцы разбили строй и бежали к своему лагерю, на бегу обсуждая недавние события. Кто-то громко спросил, где леди Фэйли, жива ли она, и когда они собираются идти ее спасать. Остальные зашипели на него, бросая на Перрина осторожные взгляды. Гай'шайн спокойно шли по своим дела, не обращая внимания на суматоху. Даже если бы вокруг кипела битва, они не бросили бы своих занятий, и даже руки бы не подняли, чтобы защититься. Хранительницы Мудрости, прихватив Сеонид и Масури, скрылись в одной из палаток и даже зашнуровали вход. Значит, не хотели, чтобы их потревожили. Несомненно, они там обсуждали Масиму. Точнее, решали, как бы отправить его на тот свет, но так, чтобы ни Ранд, ни Перрин об этом не узнали.

Перрин в сердцах ударил кулаком в ладонь. Надо же было забыть про Масиму! Этот ненормальный должен был прибыть в лагерь к ночи с почетным эскортом — сотней человек. Если повезет, разведчики вернутся примерно одновременно с ним.

— Милорд Перрин? — Он обернулся и посмотрел на Грейди. Они с Неалдом стояли неподалеку, неуверенно комкая в руках поводья. Грейди перевел дух и продолжил, а Неалд согласно закивал. — Мы вдвоем можем за секунду перенестись на приличное расстояние, если создадим Переходные Врата. А вдруг мы найдем ее похитителей? Что-то я сомневаюсь, что даже несколько сотен айильцев смогут остановить двух Аша'ман.

Перрин открыл рот, собираясь сказать, чтобы начинали немедленно, но передумал. Грейди вырос на ферме, но никогда не был ни охотником, ни следопытом. Неалд считал любое поселение, у которого не было каменной стены, деревней. Они, конечно, отличат дуб от следа, но, если и найдет след, не смогут сказать, куда направлялись те, кто оставил его. Конечно, он может отправиться с ними. Он не Джондин, но…. Да, он может уйти и бросить Даннила на растерзание Арганде. И Масиме. Не говоря уж о Хранительницах Мудрости.

— Отправляйтесь складывать вещи, — негромко посоветовал он. Где же Балвер? Что-то его давно не видно. Маловероятно, чтобы он тоже кинулся выручать Фэйли. — Вы можете понадобиться здесь.

Грейди заморгал, а у Неалда отвалилась челюсть.

Перрин не дал им возможности возразить. Он направился к зашнурованной палатке. Расшнуровать ее снаружи было невозможно. Когда Хранительницы хотели, чтобы их никто не потревожил, даже клановым вождям оставалось только мириться с этим. Что уж говорить о мокроземце, пусть все и называют его Лордом Двуречья. Перрин вынул поясной нож и уже собрался разрезать шнуровку, когда она вдруг ослабла, как будто кто-то распускал ее изнутри. Он расслабился и стал ждать.

Клапан палатки откинулся, и наружу выскользнула Неварин. Шаль была завязана на талии, но женщина, похоже, совсем не замечала холода, который превращал ее дыхание в дымок. Ее взгляд упал на нож в руке Перрина, и она уперла кулаки в бедра, звякнув браслетами. Она была хрупкой, с песочно-желтыми волосами и примерно на ладонь выше Найнив, но именно ее Неварин всегда напоминала Перрину. Сейчас она стояла в проходе, загораживая его.

— Гляди, какой деловой, — произнесла она равнодушным голосом, но Перрину показалось, что она хочет съездить ему по уху. Очень похоже на Найнив. — Хотя в данных обстоятельствах тебя можно понять. Что ты хочешь, Перрин Айбара?

— Что?.. — Он сглотнул. — Что они с ней сделают?

— Не знаю, Перрин Айбара. — На ее лице не было симпатии, вообще не было никакого выражения. Айз Седай могли бы брать у айильцев уроки. — Нельзя брать в плен мокроземцев, кроме древоубийц. Это все равно что убивать без надобности. Кое-кого сломило Откровение, и они бросили свои копья. Другие просто ушли, чтобы жить так, как, по их мнению, должны жить все мы. Мне неизвестно, о каких еще традиция и законах забыли люди, предавшие свои кланы и септы.

— Свет, женщина, ты должна хотя бы догадываться! У тебя же есть какие-то предположения…

— Не срывайся! — прикрикнула она. — Мужчины часто не выдерживают чего-то, но ты нужен нам. Думаю, ничего хорошего не выйдет, если придется тебя связать и держать, пока ты не успокоишься. Возвращайся в свою палатку. Если не можешь себя контролировать, напейся до беспамятства. И не мешай нам, у нас совещание. — Она ушла в палатку, и, кажется, ее снова стали зашнуровывать.

Перрин некоторое время изучал палатку, задумчиво проводя большим пальцем по клинку, потом убрал нож. Если он туда ввалится, они, скорее всего, будут разговаривать с ним так же, как Неварин. И ничего они ему не скажут. Перрин сомневался, что Неварин стала бы скрытничать в такое время. Только не в том, что касается Фэйли.

Постепенно гомон на холме затихал, так как большинство двуреченцев уже вернулось в лагерь. Некоторые из них наблюдали за гаэлданским лагерем, приплясывая от мороза, но все молчали. Деревья частично скрывали лагеря, но Перрин видел, что там укладывают вещи. Он решил оставить часовых. Арганда мог просто пытаться усыпить его бдительность. Человек с таким запахом мог в любой момент… сорваться, мрачно закончил Перрин.

На холме для него дел больше не было, и он направился к своей палатке, до которой было полмили. Эту палатку он делил с Фэйли. Он брел по колено в снегу, прилагая усилия для очередного шага. Он завернулся в плащ, но только для того, чтобы тот не хлопал на ветру, а не для тепла. Холод был внутри, и никакой плащ не мог его прогнать.

Двуреченский лагерь напоминал муравейник. Телеги по-прежнему были выстроены кольцом, и люди из поместий Добрэйна загружали в них поклажу. Грумы седлали лошадей. Поехать на фургонах по такому снегу, — все равно что в грязи, поэтому колеса сняли, заменив их полозьями. Кайриэнцы, закутанные так, что казались в два раза шире, чем на самом деле, едва взглянули на Перрина, не отрываясь от работы. Один из двуреченцев остановился, вытаращившись на него, пока кто-то не потянул его за рукав. Перрин был рад, что в этих взглядах не было сочувствия. Он боялся, что не выдержит и разрыдается.

Здесь для него тоже не было работы. Их с Фэйли палатка была уже убрана и погружена. Вдоль фургонов шел Базел Гилл с длинным списком в руках. Фэйли назвала его своим шамбайан, — так в Пограничье называли домоправителей, — и бывший хозяин гостиницы просто светился от счастья. Однако мастер Гилл привык к городской жизни, и теперь очень страдал от холода, поэтому носил не только плащ, но еще и теплый шарф, в несколько раз обмотанный вокруг шеи, толстые рукавицы и шляпу. Увидев Перрина, мастер Гилл почему-то вздрогнул, забормотал что-то о том, что нужно проверить поклажу, и засеменил прочь. Странно.

Перрин нашел Даннила и поручил тому каждый час сменять часовых на холме и позаботиться о том, чтобы у них была горячая еда.

— Первым делом нужно заботиться о людях и лошадях, — произнес за спиной тонкий, но сильный голос. — Но после этого нужно позаботиться и о себе. Здесь горячий суп, хлеб и немного моей копченой ветчины. Если у тебя будет полный желудок, ты, возможно, не будешь так похож на ходячую смерть.

— Спасибо, Лини, — поблагодарил он. Ходячая смерть? Свет, он чувствовал себя мертвецом, а не убийцей. — Я обязательно поем.

Главная горничная Фэйли была уже немолодой женщиной с кожей, как пергамент, и седыми волосами, собранными в узел на затылке, но ее спина была прямой, а темные глаза — чистыми и зоркими. Но сейчас тревожные морщинки прорезали ее лоб, а руки мяли полы плаща. Она, наверное, беспокоилась о Фэйли. Хотя….

— Майгдин была с ней. — Это был не вопрос, Перрин даже не ожидал кивка в ответ. Майгдин всегда была с Фэйли. Фэйли звала ее сокровищем. А Лини относилась к Майгдин, как к дочери, хотя последней это не всегда доставляло удовольствие. — Я их верну, — пообещал Перрин. — Всех. — Его голос чуть не задрожал, и он поспешно сказал:

— Возвращайся к своим делам. Я поем, но немного позже. Я должен увидеть… увидеть… — Он развернулся и быстро ушел, не договорив.

Он никого не искал, это была ложь. Он не мог думать ни о ком, кроме Фэйли. Перрин не знал, куда идет, пока не заметил, что оказался за пределами круга фургонов.

В ста шагах за коновязями возвышался скальный гребень. Оттуда можно было увидеть следы Илайаса. И его возвращение.

Нюх подсказал ему, что он не один. Прежде чем он поднялся на вершину, он понял, кто находится там. Тот человек не прислушивался, потому что вскочил на ноги, когда Перрин уже взобрался наверх. Рука Талланвора стиснула рукоять меча, он неуверенно посмотрел на Перрина. Высокий мужчина, которому многое пришлось пережить за свою жизнь. Он всегда был уверен в себе. Возможно, он ожидал выговора за то, что болтается здесь без дела, в то время как Фэйли находится в плену: он был кем-то вроде телохранителя. Не таким, как Байн и Чиад, конечно. Может быть, он ожидал, что Перрин отошлет его назад, к фургонам, чтобы побыть одному. Перрин постарался сделать так, чтобы его лицо не очень напоминало, — как там сказала Лини? — ходячую смерть. Если подозрения Фэйли насчет Талланвора и Майгдин подтвердятся, этих двоих скоро поженят. У этого человека тоже есть право дожидаться возвращения разведчиков здесь.

Они стояли на вершине, глядя на заснеженный лес. Постепенно опускались сумерки. Им на смену пришла тьма, но Масима так и не появился. Правда, о Масиме Перрин вообще забыл. Горбатый месяц бросал на снег болезненно-бледный, восковой свет, освещая лес, как полная луна. Потом наползли набухшие тучи и закрыли месяц, небрежно раскидав по снежному полю странные тени. Упала снежинка, за ней другая. Крупные хлопья снега падали с тихим шелестом, как будто шептались звезды. Снег засыплет следы в лесу. Двое мужчин в абсолютной тишине неподвижно стояли на скалистом отроге, с надеждой и страхом глядя на снегопад.

ГЛАВА 3. ОБЫЧАИ

Вот уже час пленников гнали по бесконечным снегам, и Фэйли начала бояться, что замерзнет насмерть. Ветер поднимался и стихал, снова поднимался, и снова стихал. На некоторых деревьях еще сохранились листья, но сухие и мертвые. Кусачие зимние ветры свободно гуляли по лесу, завывая в кронах, и даже самый слабый из них был холодным, как дыхание самой зимы. Она только молилась, чтобы Перрин как-то узнал о тайных делишках Масимы. И о Шайдо, конечно. Пусть даже эта шлюха Берелейн — единственная, кто может рассказать ему. А потом пусть эта дрянь свалится в яму и свернет свою белую шейку! Но сейчас Фэйли было не до мыслей о Перрине.

Зимы в родной Салдэйе были гораздо холоднее, эта зима была такой же, как осень у нее дома. Но случалось, что осенью люди замерзали насмерть, а Фэйли оставили только ее шерстяные чулки. Один сейчас связывал ее руки за спиной, а другой был завязан на шее в качестве поводка. Смелые слова и мысли не греют кожу. Она слишком замерзла, чтобы вспотеть, а ноги уже горели, как в огне: нелегко было поспевать за своими пленителями. Мужчины и Девы в черных вуалях замедляли бег, когда по колено проваливались в снег, но когда снег доставал до лодыжек, они бежали легкой рысью. При этом ничуть не уставали. Такого не выдержали бы и лошади. Фэйли ничего не оставалось, кроме как бежать, куда тянула ее веревка, и изо всех сил стискивать зубы, чтобы не стучали.

Шайдо было вовсе не так много, как она думала раньше, не больше ста пятидесяти, наверное, и каждый нес в руках луки с наложенными стрелами или копья. Очень маловероятно, что кому-то удастся застать их врасплох. Всегда настороже, они бесшумно, как тени, скользили сквозь лес, и только снег тихо поскрипывал под легкими шнурованными сапожками до колена. Только одежда в серых, коричневых и зеленых пятнах резко выделялась на снежно-белом полотне. Байн и Чиад говорили ей, что зеленый цвет был добавлен в расцветку кадин'сор после пересечения Драконовой Стены, чтобы удобнее было прятаться среди зелени. Почему, интересно, они не добавили белый, для зимы? В такой одежде их видно с приличного расстояния. Фэйли пыталась замечать все, что могло оказаться полезным, когда придет время бежать. Надо будет как-то ухитриться пройти мимо стражи. Перрин, несомненно, искал ее, но на то, что кто-то спасет ее, она не рассчитывала. Жди своих спасителей, раньше старости дождешься. Чем быстрее они сбегут, тем лучше, иначе потом эти айильцы соединятся с остальными Шайдо. Если повезет, до их лагеря еще несколько дней пути. В Амадиции, конечно, творился бардак, но если бы тысяча Шайдо находилась так близко, Фэйли услышала бы об этом.

Однажды она попыталась оглянуться на женщин, которых пленили вместе с ней, но результатом стало падение в снег. Фэйли охнула, рухнув в сугроб всем телом, потом еще раз, — когда огромный Шайдо, который вел ее на привязи, рывком поднял ее на ноги. Широкоплечий, как Перрин, только выше на целую голову, Ролан сгреб ее волосы в кулак и дернул вверх, добавив для скорости увесистый шлепок пониже спины. Фэйли пришлось бежать быстрее, так как и он прибавил шагу, чтобы догнать остальных. Такими шлепками лошадей подгоняют. Именно так Ролан и смотрел на нее — как на лошадь. Фэйли была рада этому. Правда, какая-то часть ее громко возмущалась, но быстро была загнана вглубь. Она, конечно, не хотела, чтобы в его взгляде проскальзывал хотя бы интерес, но эти равнодушные глаза очень пугали ее. После этого Фэйли старалась не падать. Она гадала, сколько времени они уже бегут по лесу, но с каждым шагом держаться на ногах становилось все труднее.

Кроме этого ее волновало, какая часть тела отмерзнет первой. Утро плавно перекатилось в день, никакого привала не предвиделось, и Фэйли забеспокоилась о своих ногах. Ролан и остальные, бегущие впереди, расчищали дорожку для нее, но в снегу встречались острые кусочки льда, и вскоре в ее следах появились капельки мгновенно замерзающей крови. Но хуже всего был сам холод. Морозный воздух щипал кожу. Как скоро почернеют ступни? Она стала трясти ногой, когда поднимала ее в воздух, чтобы разогнать кровь. В наибольшей опасности находились ступни и пальцы, но ничего не поделаешь. Вообще-то, в опасности был любой открытый участок кожи. С лицом ничего поделать было нельзя, и оставалось только надеяться, что все обойдется. В ступнях появилось жжение, но любое ощущение лучше, чем ничего. Когда пропадет это ощущение, ей останется только молиться. Потрясти ногой и сделать шаг, потрясти и сделать шаг. Только это и владело ее мыслями. Она шевелила за спиной связанными запястьями и все так же бежала вперед на дрожащих ногах. Нужно двигаться, чтобы не замерзнуть.

Внезапно она врезалась в широкую грудь Ролана. Фэйли отшатнулась, удивленная, и не сразу сообразила, что он остановился. Айильцы были впереди них, некоторые обернулись назад. Все по-прежнему были настороже, как будто ожидали нападения. Ролан снова сгреб в горсть ее волосы и поднял одну ногу, обхватив ее ступню. Свет, он и впрямь решил, что она лошадь!

Айилец отпустил ее ногу и волосы, чуть присел и захватил под колени одной рукой. В следующий миг все закружилось и перевернулось перед глазами, и Фэйли поняла, что он взвалил ее на плечо. Рядом с собой она заметила изогнутый рог, который висел на перевязи у него за спиной. В ней вспыхнуло возмущение, когда Ролан начал поудобнее пристраивать ее на плече, но Фэйли тут же подавила в себе это чувство. Сейчас не время и не место. Важно то, что ее ноги оказались над снегом. И появилась возможность перевести дыхание. Но он мог бы и предупредить ее!

Ролан побежал догонять остальных, а Фэйли, приложив героическое усилие, изогнула шею и посмотрела на других пленников. Она почувствовала облегчение, убедившись, что они еще здесь. Раздетые и связанные, но живые. У многих руки были тоже связаны за спиной остатками одежды или чулками. Аллиандре больше не пыталась высвободиться, видно, поняла, что только сильнее запутывается. Вообще-то пробежка немного поумерила пыл Королевы Гаэлдана. Она тряслась и пошатывалась, и, конечно, упала бы, если бы невысокий Шайдо, проверяющий состояние ее ступней, не поддерживал ее за костлявый локоть. Невысокий для айильца, конечно, но плечи у него были такие же широкие, как у Ролана. У Аллиандре было измученное лицо, а волосы растрепались и свалялись. Позади нее Майгдин пошатывалась от усталости, она тяжело дышала, ее голубые глаза смотрели из-под наполовину прикрытых век, золотисто-рыжие волосы были в таком же состоянии, что и волосы Аллиандре. Однако Майгдин стояла без посторонней помощи, пока костлявая Дева ощупывала ее ступни. Каким-то образом служанка Фэйли сейчас больше походила на королеву, чем Аллиандре. Только очень потрепанную королеву.

Байн и Чиад, казалось, находились в ненамного худшем состоянии, чем Шайдо, хотя на щеке Чиад наливался багровый синяк, а в огненно-рыжих волосах Байн была заметна кровь. Кровь была также и на щеке, но она, кажется, замерзла, не успев свернуться. Скверная рана, может остаться шрам. Обе Девы, однако, дышали ровно и даже сами подняли ноги. В отличие от остальных пленников, они не были связаны, если не считать традиций, которые держали их крепче стальных цепей. Они спокойно приняли свою судьбу: год и один день пробыть гай'шайн. Байн и Чиад могли бы помочь остальным бежать — Фэйли не знала, как сильно ограничивают их традиции, — но сами даже не пытались бы спастись.

Две последние пленницы, Арелла и Ласиль, пытались подражать Девам с переменным успехом. Высокий айилец просто засунул подмышку хрупкую и маленькую Ласиль, чтобы проверить ее ступни, и девушка сильно покраснела. Арелла была высокой, но две Девы, каждая из которых была даже выше Фэйли, с обидной легкостью подняли ее над землей. Смуглое лицо тайренки помрачнело; неудивительно, что ей не понравилась та легкость, с которой Девы справились с ней. Как с ребенком. А может, ее раздосадовал их короткий обмен жестами, значения которых она не поняла. Все в Ча Фэйли хотели жить, как айильцы, точнее, так, как, по их мнению, живут айильцы, но Арелла хотела быть Девой, и ее очень огорчало, что Сулин и прочие Девы отказывались учить ее языку жестов. Она вполне могла придти в ярость, если бы узнала, что Байн и Чиад научили Фэйли немного понимать этот язык. Она не поняла всего, что сказали Девы, но общий смысл был ясен. Хорошо, что Арелла не понимала. Они считали, что мокроземка слишком разнежена, у нее слишком мягкие ступни, и когда-нибудь они подведут ее.

Услышав это, Фэйли почувствовала, что больше не нужно беспокоиться об Арелле. Одна из Дев подхватила тайренку и взвалила на плечо. Свободной рукой она что-то показала своей подруге, и та усмехнулась за вуалью. Арелла, похоже, решила сопротивляться, но бросила короткий взгляд на Байн и Чиад, и повисла, как мешок, на плече Девы. Лицо тайренки сохранило мрачное выражение. Ласиль взвизгнула, когда айилец одной рукой закинул ее на плечо, но затихла. Были все-таки и хорошие стороны в попытках подражать айильцам.

Проблемы начали создавать не они, как ожидала Фэйли, а Майгдин и Аллиандре. Едва осознав, что их собираются нести, обе принялись отчаянно сражаться с Айил. Они замерзли, руки были связаны за спиной, но женщины тем не менее подняли крик, пиная всех, кто оказывался в пределах досягаемости. Майгдин даже вцепилась зубами в руку какого-то беспечного айильца.

— Прекратите, ненормальные! — закричала Фэйли. — Майгдин! Аллиандре! Позвольте им нести вас! Подчиняйтесь, я вам приказываю! — Ни горничная, ни подданная не обратили на нее внимания. Майгдин рычала, как лев, не отпуская руку айильца. Аллиандре свалили на землю, но она продолжала лягаться и изрыгать проклятия. Фэйли уже открыла рот, чтобы повторить приказ.

— Гай'шайн будет молчать, — проворчал Ролан, награждая Фэйли еще одним шлепком.

Она сжала зубы и пробурчала что-то невнятное себе под нос, чем заработала еще один шлепок. Ножи Фэйли висели на поясе у Ролана. Если бы дотянуться хотя бы до одного… Нет! То, что нужно вытерпеть, она вытерпит. Ей нужно бежать, и рукомашество тут не поможет.

Майгдин продержалась лишь немногим дольше Аллиандре. Двум айильцам удалось оторвать ее от Шайдо. Фэйли ожидала, что он сейчас ударит Майгдин, но айилец только стер кровь с руки и… засмеялся! Но Майгдин это не помогло. Мгновение спустя горничная Фэйли уже лежала в снегу рядом с королевой. Им дали только секунду, чтобы сделать вдох. Из леса появились двое Шайдо — мужчина и Дева, — обрубая ветки длинными поясными ножами. Подошедшие айильцы почти одновременно поставили ногу между лопаток пленных женщин и принялись стегать женщин по спине кожаными ремнями.

Поначалу обе сопротивлялись. Эти попытки сопротивляться были еще более жалкими. Они мотали головами, дергали руками и били ногами по земле. Аллиандре верещала, что все они — дураки, раз осмеливаются силой удерживать ее, что вполне понятно для королевы, но глупо в данных обстоятельствах. Странно, но Майгдин кричала то же самое. Любой бы принял ее за королеву, уж никак не за горничную. А Фэйли была уверена, что Лини вытрясла из нее эти замашки. Но как бы то ни было, сопротивление оказалось совершенно бесполезным, чего и следовало ожидать. За каждый крик они получали удар ремнем. Вскоре женщины, обливаясь слезами, прекратили брыкаться и позволили айильцам нести себя.

Фэйли не чувствовала жалости к ним. Эти две упрямицы заслужили каждый удар, так она считала. Все пленницы замерзли, ступни, скорее всего, были отморожены, и чем дольше все они остаются на холоде, тем меньше шансов убежать. Шайдо должны были принести их в свое убежище, а Майгдин и Аллиандре только задержали продвижение. Возможно, прошло всего лишь минут двадцать, но когда речь идет о жизни и смерти, минуты играют очень важную роль. Даже айильцы должны ослабить наблюдение когда-нибудь, чтобы развести костер и разбить лагерь. А пока их несут, можно отдохнуть. Надо быть готовыми, когда появится шанс.

Разобравшись с пленниками, айильцы вновь перешли на легкую рысь. Фэйли даже показалось, что они побежали быстрее. Жесткая перевязь натирала кожу на ребрах, кроме того, начинала кружиться голова. Когда Ролан делал шаг, в голове раздавался звон. Фэйли поерзала, пытаясь устроиться поудобнее, но чуть не свалилась.

— Лежи спокойно, а то упадешь, — сказал Ролан, хлопнув ее по ноге, как лошадь.

Подняв голову, Фэйли бросила суровый взгляд на Аллиандре. Верхнюю часть тела не было видно, но нижняя была от бедер до колен исчерчена багряными полосами. Небольшая задержка и порка — малая цена за прокушенную руку этого грубияна. Нет, надо было Майгдин не за руку его кусать, а в горло вцепиться.

Смелые мысли, но бесполезные. Фэйли знала, что должна сражаться с холодом, пусть ее и несут. В каком-то смысле это даже хуже, болтаться на чьем-то плече. Когда бежала по снегу, она двигалась, разгоняя кровь, и уж точно не смогла бы заснуть. Но наползли сумерки, и Фэйли почувствовала, что ровный бег Ролана убаюкивает ее. Нет. Это холод сковывал холодом разум и кровь. Она должна была сражаться с этим, иначе зима заберет ее с собой, утопит в море теплого молока.

Она начала вращать и трясти запястьями, напрягать и расслаблять все мышцы, пытаясь заставить кровь быстрее бежать по венам. Она думала о Перрине, о том, как он должен вести себя с Масимой и как убедить его, если заупрямится. Придумывала, что скажет в свое оправдание, когда Перрин узнает, что она использовала Ча Фэйли в качестве шпионов, и как справится с его гневом. Это настоящее искусство — направить гнев мужа в нужное русло, а у Фэйли был хороший учитель — ее мать. О да, вот есть прекрасное оправдание! А эффект должен быть потрясающим!

Но размышления заставили Фэйли забыть о том, что нужно работать еще и мускулами, и холод снова подкрался к ее мыслям. Она начала терять нить размышлений, приходилось встряхивать головой и начинать сначала. Помогало рычание Ролана, его приказы не дергаться. На голосе можно было сосредоточиться. Как ни противно было это признавать, помогали даже шлепки. Каждый мгновенно приводил ее в чувство. Фэйли двигалась все активней, рискуя свалиться, и терпела участившиеся шлепки. Главное не заснуть. Она не знала, сколько прошло времени, но почувствовала, что ее движения становились все более вялыми, Ролан больше не бурчал, и шлепки прекратились. Свет, лучше бы он встряхнул ее, как мешок с овсом!

Что еще за мысли, Света ради, неужели я действительно хочу этого? — шевельнулась мысль. Где-то на задворках разума Фэйли поняла, что битва проиграна. Ночь казалась темнее, чем обычно, перед глазами все плыло так, что невозможно было различить блеск луны на снегу. Фэйли вдруг поняла, что скользит к бесконечной тьме, все быстрее и быстрее…. Тьма обернула ее теплым сонным одеялом.

Прилетели сны, шурша легкими крыльями. Она сидела у Перрина на коленях; он так крепко прижал ее к себе, что Фэйли не могла пошевелиться. На дровах в камине плясало пламя. Борода Перрина щекотала ей скулу. Вдруг он укусил ее за ухо, было почти больно. Дверь распахнулась, с треском ударившись о стену, и в комнату ворвался зимний ветер. Он задул пламя в камине, как свечу. И Перрин растаял, превратившись в серую дымку, которую унес ветер. Фэйли осталась одна в темноте, отчаянно сражаясь с ветром. Но он подхватил ее и закружил, и она уже не могла отличить верх от низа. Она была одна, кружилась, как снежинка, в ледяной тьме и знала, что никогда больше не найдет Перрина.

Она в панике бежала сквозь замерзший лес, завязая в сугробах, падала и снова поднималась, натыкалась на деревья, но бежала дальше. Зимний воздух царапал горло, как будто осколками стекла. С голых ветвей свисали сосульки, а в вершинах леса выл и смеялся ветер. Перрин очень рассердился, она должна бежать. Она не помнила, как она это сделала, но знала, что действительно привела в ярость своего прекрасного волка. В таком состоянии люди обычно начинают бросаться вещами. Но Перрин никогда не делал этого. Он просто разложит ее на коленях и отлупит, как уже сделал однажды, давным-давно. Но зачем она бежит? Она должна направить его гнев в нужное русло. И, конечно, заставить заплатить за унижение. Ну да, она иногда, можно сказать, пила из него кровь, да ведь не больше маленького тазика! И не в прямом смысле. А Перрин никогда не причинит ей вреда, она это знала. Но еще она знала, что должна бежать, не должна останавливаться, иначе погибнет.

Если он меня поймает, мелькнула горькая мысль, по крайней мере, одна часть моего тела согреется. Фэйли рассмеялась, а земля вокруг нее скорчилась и осыпалась пеплом, как бумага, сгоревшая на свечке, и она знала, что скоро тоже исчезнет, рассыплется в пыль.

Чудовищный костер взметнулся вверх, слизывая тьму алыми языками. Его рев оглушал. Зачем она разделась, интересно знать? Холодно, до чего же холодно! Она лежала рядом с этим костром, но в костях был лед, и казалось, что стоит подуть ветру, как плоть сорвет с костей. Она придвинулась поближе к костру. Но холод остался, где-то под кожей. Ближе, еще ближе. О Свет, горячо, очень горячо! Но почему не уходит холод? Ближе. Фэйли закричала от жгучей боли, но внутри не таял лед. Ближе. Ближе. Скоро она умрет. Она кричала, но вокруг была только тишина и холод.

Был день, но небо затянули серые тучи. Среди ветвей кружился снег. Дул легкий ветер, он проводил по коже ледяным языком. Вокруг был снег, он укрывал ветки белыми рукавицами. Голод терзал желудок тупыми зубами. Высокий костлявый мужчина с шерстяным шарфом, закрывающим лицо, влил ей что-то в рот из глинной кружки. У него были острые зеленые глаза, как два изумруда, окруженные сетью тонких шрамов. Он стоял на коленях на коричневом шерстяном одеяле. На этом же одеяле лежала она, а во второе, белое, была завернута. Мужчина отодвинул кружку, чтобы Фэйли успела проглотить, потом пододвинул снова. Она почувствовала на языке вкус чая с медом. Зубы стучали об кружку.

— Не торопись, ты не должна пролить ни капли, — мягко сказал мужчина с зелеными глазами. Это было странно: мягкий тон не сочетался с резким голосом и суровым лицом. — Они нанесли урон твоей чести. Но ты мокроземка, может, ты этого не понимаешь.

Медленно она сообразила, что это не сон. Сквозь серый покров теней стали пробиваться мысли, но таяли, когда она тянулась к ним. Белое одеяло оказалось покрывалом для гай'шайн. Ее путы исчезли. Он забрал у нее кружку, но только для того, чтобы вновь наполнить ее из кожаного бурдюка на поясе. Над кружкой заклубился пар, в воздухе разнесся аромат чая.

Фэйли била крупная дрожь. Она завернулась поплотнее в одеяло. В ступнях, как цветок, распустилась боль. Она не могла выпрямиться. Не то, чтобы она хотела, конечно. Если выпрямиться, ноги откроются. Она думала о тепле, не о приличиях. Чего стоило сохранить хотя бы тепло! Зубы голода стали острее, а остановить дрожь было невозможно. Лед из-под кожи никуда не делся, а от теплого чая остались одни воспоминания. Мускулы превратились в пудинг недельной давности. Ей хотелось смотреть на кружку, которая наполнялась мучительно медленно, но Фэйли заставила себя поискать взглядом спутников.

Все они были здесь же — стояли на коленях, кутаясь в одеяла. Снег падал им на плечи и на волосы. Перед каждой из женщин сидел гай'шайн c бурдюком и кружкой. Байн и Чиад жадно глотали чай, как и все остальные, хотя Фэйли думала, что их жажда так не мучает. Кто-то смыл кровь с лица Байн и обработал рану. Фэйли удивило то, что теперь две Девы выглядели такими же измотанными, как другие пленницы. У остальных от Майгдин до Ласиль вид был такой, как будто — как там Перрин выразился однажды? — им пришлось толкать подвод с дровами. Но все были живы, а это сейчас главное. Мертвые не могут бежать.

Ролан и другие алгай'д'сисвай стояли недалеко от пленников по колено в снегу. Пятеро мужчин и трое женщин; они равнодушно смотрели на гай'шайн. Черные вуали висели на груди. С полминуты Фэйли оглядываясь, пытаясь ухватить ускользающую мысль. Ах, да! Почему больше никого нет? Конечно, чем меньше охраны, тем легче бежать. Нет, еще что-то было. Поймать бы разбегающиеся мысли!

Внезапно она поняла, что находится за спинами айильцев. В голове мгновенно возник и вопрос, который не удавалось поймать, и ответ на него. Откуда взялись гай'шайн? В сотне шагов, скрытая деревьями и снегопадом, проходила колонна айильцев. С колонной двигались фургоны и вьючные лошади. Нет, не колонна. Река. Вместо сотни Шайдо Перрину предстояло встретиться с целым кланом! Как они могли пройти в двух днях пути от Абилы, чтобы в городе не подняли тревогу, пусть страна и охвачена анархией? Фэйли бы не поверила, если б не видела доказательств собственными глазами. Внезапно она почувствовала себя совершенно обессиленной. Может, бежать им удастся, но Фэйли сильно в этом сомневалась.

— Ты сказал, что они нанесли урон моей чести. Как? — С трудом спросила она, но тут же захлопнула рот, чтобы зубы не стучали. Потом снова открыла, когда гай'шайн поднес кружку к ее губам. Она машинально сделала несколько глотков горячего, как жизнь, чая, и заставила себя глотать медленнее. В чае было слишком много меда, но он немного помог утолить голод.

— Вы, мокроземцы, ничего не знаете, — все так же мягко объяснил мужчина.

— Гай'шайн не дают одежду, кроме белой. Но они боялись, что ты замерзнешь до смерти, и все, во что они тебя смогли завернуть, это в свои куртки. Ты была опозорена, мягко говоря, если у мокроземцев, конечно, есть хоть капля чести. Ролан и некоторое другие — из Мера'дин, но Эфалин-то — Дева Копья. Эфалин не должна была этого допустить.

Опозорена? Нет, скорее взбешена. Не в силах оторваться от кружки, Фэйли скосила глаза на неотесанного громилу, который нес ее, как мешок с пшеном, и шлепал периодически, как лошадь. Она попыталась вспомнить, как радовалась каждому шлепку, который не позволял ей заснуть, но не смогла. Это же невозможно! Ролан совершенно не похож на человека, который пронес бы кого-то на руках часть дня и всю ночь. Он дышал легко, как будто никуда и не ходил, не говоря уж о том, чтобы нести на плече человека. Мера'дин? С Древнего Наречия это переводилось как Безродный, но это ничего не сказало Фэйли. Хотя она заметила нотку презрения в голосе гай'шайн. Надо спросить при случае Байн и Чиад, лишь бы эта тема не была одной из тех, на которые айильцы не говорят с мокроземцами, даже с близкими друзьями. Любой клочок информации может оказаться полезным и помочь бежать.

Так, значит, они заворачивают пленников, чтобы не замерзли. Ролан рисковал замерзнуть сам. Ладно, это дало ему преимущество перед остальными в глазах Фэйли. Очень маленькое преимущество, учитывая все остальное. Быть может, она просто нарежет его уши ломтиками. Если, конечно, подвернется шанс, когда вокруг тысячи Шайдо. Тысячи? Их тут были сотни тысяч, и десятки тысяч из них были алгай'д'сисвай. Фэйли мысленно ругала себя и боролась с отчаянием. Им удастся бежать, всем им, а на память она прихватит уши Ролана.

— Ролан за все заплатит, и все остальные тоже, — прохрипела она, когда гай'шайн снова отодвинул кружку, чтобы наполнить. Он с подозрением покосился на нее, и Фэйли быстро добавила:

— Ты это верно заметил, я мокроземка. Большинство моих друзей — тоже. Мы не следуем джи'и'тох. По вашим обычаям, нас вообще нельзя превратить в гай'шайн, так? — Лицо мужчины не изменилось, только дернулось веко. Закралась мысль, что зря она открывает свои планы этому человеку, но язык не слушался. — А что, если Шайдо нарушат и другие обычаи? Что, если они не позволят тебя уйти, когда кончится твой срок?

— Шайдо нарушили многие обычаи, — спокойно сказал он, — но я не стану. Мне носить белое еще чуть больше полугода. До того времени я буду служить смиренно, как предписывают традиции. Если ты уже так хорошо говоришь, тебе, наверное, уже достаточно чаю.

Фэйли выхватила кружку у него из рук. Брови гай'шайн поползли вверх, и она быстро подхватила одеяло свободной рукой. Вот он, похоже, знал, что перед ним женщина, а не лошадь. Щеки Фэйли запылали. Свет, размахалась тут руками, как крыльями! Нужно подумать, сконцентрироваться. Ее разум — единственное оружие, которым она владеет. Фэйли готова была поклясться, что сейчас это самое оружие напоминает горку обледеневшего паштета. Она сделала большой глоток чая и задумалась. Ее окружает целый клан, и надо превратить это в преимущество. Но в голову не приходило ничего путного. Вообще ничего.

ГЛАВА 4. ПРЕДЛОЖЕНИЯ

— Что у нас здесь? — твердо произнес женский голос. Фэйли подняла взгляд и замерла, мысли о горячем чае вылетели у нее из головы.

Две женщины Айил появились из-за завесы кружащегося снега, утопая в покрывавшем землю белом ковре, который, однако, не в силах был замедлить их шага. А между ними шла женщина, облаченная в белые одежды гай'шайн. Спотыкаясь на каждом шагу, она изо всех сил старалась не отставать, и одна из Айил сжимала рукой ей плечо, заставляя идти быстрее. Не менее остальных заслуживала та внимания. Покорно шагала она, голову склонив как можно ниже, и, как положено, широкие рукава не открывали рук, но, судя по блеску, одежда ее была шелковой. Гай'шайн не дозволено носить драгоценностей, однако широкий искусно сработанный пояс из золота и самоцветов охватывал ее талию, а едва видимое из-за капюшона ожерелье закрывало шею. Немногие могли позволить себе такое, разве что в королевских семьях. Но, как бы странно ни выглядела гай'шайн, взгляд Фэйли обратился к тем, что шли рядом с ней. Что-то говорило ей: они — Хранительницы Мудрости. Никем другим не могли оказаться женщины, выглядевшие столь властно: такие отдают приказы и ждут их немедленного исполнения. Кроме того, они приковывали взор одним своим видом. Женщина с острым взглядом голубых глаз, подталкивающая вперед гай'шайн, не уступала ростом большинству мужчин Айил, тогда как другая была, по меньшей мере, на пол-ладони выше Перрина! Она была не грузной, нет. Только вот… Желтые, как песок, волосы, ниспадающие до талии, удерживались сзади широкой лентой, и коричневая шаль, накинутая на плечи, была распахнута, выставляя напоказ невероятно большую грудь, почти не скрываемую блузой. Как она умудряется не замерзать, открывая столько кожи в такую погоду? Да все эти браслеты из кости и золота должны казаться ледяными оковами!

Они остановились перед стоящими на коленях пленницами, женщина с пронзительным взглядом неодобрительно нахмурилась при виде захвативших их Шайдо и резко взмахнула рукой, отсылая их. Свободной рукой. По непонятной причине руки с плеча гай'шайн она не убирала. Три Девы немедленно повернулись и бросились прочь, поспешив слиться с идущей мимо толпой. Один из мужчин последовал за ними столь же быстро, но Ролан с остальными, прежде чем уйти, обменялись выразительными взглядами. Возможно, это значило что-то, возможно нет. Внезапно Фэйли поняла, что чувствует человек, тонущий в водовороте и отчаянно цепляющийся за соломинку.

— Здесь у нас еще гай'шайн для Севанны. — Невероятно высокая женщина говорила так, словно нечто забавляло ее. Она имела волевое лицо, которое некоторые могли бы счесть красивым, но, по сравнению со своей спутницей, она казалась просто кроткой. — Севанна не уймется, пока не сделает гай'шайн весь мир, Терава. И не могу сказать, что я против, — закончила она со смешком.

Другая Хранительница Мудрости не смеялась. Ее лицо было каменным. И каменным был голос:

— Довольно ей уже гай'шайн, Сомерин. Их слишком много. Из-за этого мы ползем, в то время как должны мчаться. — Ее стальной взгляд прошелся вдоль ряда коленопреклоненных женщин.

Фэйли вздрогнула, когда этот взгляд коснулся ее, и поспешила уткнуться лицом в кружку. Никогда до этого она не видела Теравы, но, едва встретившись с ней глазами, осознала, какого эта женщина сорта. Стремящаяся сокрушить всякое сопротивление без остатка и способная усмотреть вызов в случайно брошенном взгляде. Достаточно худо повстречаться с такой и при королевском дворе, и на дороге, но побег может обернуться вовсе неосуществимой затеей, прояви эта женщина к ней личный интерес. И все же она продолжала наблюдать за ней краем глаза, так следишь за гадюкой, что, блестя на солнце чешуей, свернулась кольцами в футе от твоего лица.

Покорно, думала она. Я покорно стою на коленях, и все мои мысли — лишь о чае, который пью. Незачем смотреть на меня дважды, ты, ведьма с ледяными глазами. Остальные, она надеялась, заметят, что она делает.

Не Аллиандре. Эта попыталась подняться на распухшие ноги, едва не упала и вновь опустилась на колени, поморщившись от боли. Но даже так она выпрямилась под падающим снегом и гордо вскинула голову, а в полосатое одеяло куталась так, словно это была роскошная мантия. Обнаженные ноги и растрепанные ветром волосы слегка портили картину, но все равно она казалась воплощенным высокомерием.

— Я Аллиандре Марита Кигарин, Королева Гэалдана, — надменно провозгласила она, как королева, обращающаяся к разбойному сброду. — Вы проявите благоразумие, отнесясь ко мне и моим спутницам с должным почтением, а также наказав тех, кто обошелся с нами так грубо. Вы сможете получить за нас большой выкуп, больший, чем способны представить, и прощение за свои злодеяния. Моя госпожа и я требуем должного жилища на время, покуда не будут улажены формальности, да, и для ее служанки тоже. Нет необходимости совершать столь многое для остальных — до тех пор, пока им не будет причинено вреда. Никакого выкупа, если будете худо обращаться со слугами моей госпожи.

Фэйли застонала бы — неужели эта идиотка считает, что они попали к простым бандитам? — если бы только у нее было на это время.

— Это правда, Галина? Она действительно королева мокроземцев? — Из-за линии пленниц выехала еще одна женщина, ее высокий черный мерин легко ступал по снегу. Она должна была быть Айил, но Фэйли не чувствовала уверенности. Нелегко сказать точно, когда та сидит верхом, но она, по крайней мере, не ниже ее самой, а такое не редкость лишь среди Айил. И уж конечно, только Айил могли принадлежать эти зеленые глаза на потемневшем от солнца лице. И все же… Широкая темная юбка, на первый взгляд, выглядела так же, как и те, что носили женщины этого народа, но имела разрез для верховой езды и казалась шелковой, так же как и кремового цвета блуза. В стременах красные сапожки. Широкий платок, удерживающий сзади длинные светлые волосы, был отделан красным шелком, сверху — кольцо из золота и самоцветов. В отличие от Хранительниц Мудрости, носивших украшения лишь из золота и кости, на ней были нити крупного жемчуга и ожерелья из изумрудов, сапфиров и рубинов, которые наполовину закрывали такую же большую, как у Сомерин, грудь. Тем же отличались и браслеты, унизывающие ее руки чуть ли не до локтей, к тому же Айил не носят колец, а драгоценные камни сверкали на каждом пальце всадницы. И на ней не было темной шали — яркий малиновый плащ с золотой каймой, подбитый белым мехом, вспыхивал вокруг нее, колыхаясь под порывами жестокого ветра. Тем не менее, в седле она сидела с присущей Айил неловкостью. — И королевская, — она запнулась, произнося непривычное слово, — госпожа? Это значит, Королева принесла ей клятву верности? Поистине сильная женщина, если так. Ответь мне, Галина!

И гай'шайн в шелках втянула голову в плечи, на губах ее появилась заискивающая улыбка. — И правда сильная женщина, коли ей королевы в верности клянутся, Севанна, — поспешно сказала она. — Я о таком никогда не слышала. Но думаю, она — та, за кого себя выдает. Видела я однажды Аллиандре, давно правда, но девчонка эта вполне могла в такую женщину превратиться. А коронована она была, Королевой Гэалдана. Как ее в Амадицию занесло, даже и не знаю. Белоплащники или Роедран там схватили бы ее в миг, если бы только…

— Довольно, Лина, — жестко проговорила Терава, рука ее с силой сжала плечо Галины. — Ты же знаешь, я терпеть не могу твое нытье.

Гай'шайн вздрогнула, как от удара и захлопнула рот. Чуть ли не скорчившись, она улыбнулась Тераве с еще большим раболепием, чем прежде. Защищающе вскинула руки, и на пальце сверкнуло золото. А в глазах — страх. Темных глазах. Она не Айил, нет сомнений. Терава обратила на пресмыкающуюся перед ней женщину не больше внимания, чем на собаку, примчавшуюся на зов к ноге. На Севанну смотрела она. Искоса на гай'шайн бросила взгляд Сомерин, губы ее скривились в презрении. Запахнув шаль на груди, она тоже посмотрела на Севанну. Немногому Айил позволяли отражаться на своих лицах, но ясно было, что Севанна ей не нравится и в то же время внушает опасение.

Фэйли тоже взглянула на всадницу, поверх своей кружки. В некотором смысле это было подобно созерцанию Логайна или Мазрима Таима. Равно как и они, Севанна вписала свое имя в историю огнем и кровью. Кайриэну понадобятся годы, чтобы оправиться от того, что натворила там эта женщина, а ведь затронутыми тем бедствием оказались также и Андор, и Тир, и многие другие земли. Перрин возлагал вину на человека по имени Куладин, но Фэйли слышала достаточно, чтобы увидеть за случившимся иную руку. И ни у кого не вызывало сомнений, кто устроил бойню у Колодцев Дюмай. Перрин едва не погиб тогда. А за это к Севанне у нее, Фэйли, личный счет. Заставить ее заплатить — и можно будет даже оставить Ролану его уши.

Женщина в яркой одежде медленно направила своего коня вдоль линии пленниц, взгляд ее зеленых глаз был непоколебимо тверд и так же холоден, как у Теравы. Внезапно звук скрипящего под черными копытами снега показался ужасающе громким. — Которая из вас служанка? — Странный вопрос. Майгдин помедлила, губы ее были плотно сжаты, затем вытянула из-под одеяла руку. Севанна задумчиво кивнула:

— А… госпожа?

Фэйли размышляла, стоит ли ей вообще двигаться, но, так или иначе, то, что хочет, Севанна узнает. Неохотно она подняла руку. И задрожала сильнее, чем от холода. В глазах Теравы была лишь жестокость, и смотрела она пристально на Севанну, на нее и на выбранных ею.

Как мог кто-то не почувствовать, сколь злобен этот взгляд, Фэйли не могла понять, но Севанна выглядела именно так, когда отъезжала прочь от пленниц. — Они не сумеют работать с такими ногами, — сказала она мгновение спустя. — Не вижу, почему они должны ехать с детьми. Исцели их, Галина.

Фэйли вздрогнула и едва не выпустила кружку из рук. С таким видом, будто намеревалась сделать это с самого начала, она протянула ее гай'шайн. Все равно, она уже пустая. Не сказав ни слова, покрытый шрамами парень принялся вновь наполнять ее из бурдюка с чаем. Исцелить? Не могла же она иметь в виду…

— Очень хорошо, — произнесла Терава, встряхнув гай'шайн так, что та содрогнулась. — Не медли с этим, маленькая Лина. Я знаю, ты не хочешь разочаровать меня.

С трудом устояв на ногах, Галина тотчас же ринулась вперед. Она падала на колени, и снег облеплял ее одежды, но существовала для нее одна лишь цель. В широко распахнутых глазах плескался ужас, смешанный с отвращением и… могло это быть лихорадочным желанием? Смесь этих чувств на ее лице была страшной.

Совершив полный круг, Севанна вновь оказалась там, где Фэйли могла видеть ее отчетливо, и, натянув поводья, остановилась перед Хранительницами Мудрости. Ее полные губы были плотно сжаты. Плащ трепетал под порывами ледяного ветра, но, казалось, она не сознавала этого, как не чувствовала и сыплющегося на голову снега.

— Только что я получила слово, Терава, — тон ее голоса был ровен, но в глазах будто полыхал огонь. — Этой ночью мы разобьем лагерь вместе с Джонин.

— Пятый септ, — голос Теравы прозвучал невыразительно. Словно не существовало для нее ветра и снега — так же, как и для Севанны. — Пятый, а семьдесят восемь по-прежнему рассеяны по ветру. Хорошо, что ты не забываешь о своем обещании объединить Шайдо, Севанна. Мы не будем ждать вечно.

Нет, не огонь. Перед взглядом Севанны теперь померкла бы и ярость извержения вулкана. — Я всегда выполняю свои обещания, Терава. Хорошо бы ты это запомнила. И не забывала о том, что ты советуешь мне. Ведь я говорю за вождя клана. — Развернув гнедого, она ударила его пятками по ребрам, пытаясь заставить скакать галопом к текущей мимо реке людей и повозок, хотя по столь глубокому снегу этого не смог бы сделать ни один скакун. Ее конь как-то сумел двигаться чуть быстрее, чем шагом, — но и только. С лицами, такими же невыразительными, как маски, Терава и Сомерин продолжали смотреть вслед всаднице, покуда валящий снег не укрыл ее за своей белой вуалью.

Эти несколько фраз сказали Фэйли о многом. Она умела узнавать опасное натяжение струн и знала, как звучит обоюдная ненависть. То была слабость, которую можно усугубить, если найти способ. И, похоже, здесь все же не целый клан. Хотя, судя по текущему мимо бесконечному потоку людей, их здесь больше чем достаточно. Тут Галина достигла ее, и мысли о чем-либо еще ускользнули прочь.

С лицом, отражающим грубое подобие спокойствия, Галина, не произнеся ни слова, сжала обеими руками ей голову. Фэйли не поняла, успела ли почувствовать удивление. Мир накренился, и она начала падать. Часы проносились мимо с огромной скоростью, или же то было время между ударами ее сердца. Отступила прочь женщина в белом, и Фэйли рухнула на коричневое одеяло. Тяжело дыша, она лежала лицом вниз на грубой шерсти. Боль в ступнях пропала, но особый голод, который приносит с собой Исцеление, терзал ее со страшной силой. Со вчерашнего утра у нее во рту не было маковой росинки, и теперь она, казалось, готова была тарелками пожирать все, что выглядело похожим на еду. Усталости она не ощущала, но, если раньше ее мускулы были, как слякоть, то теперь они превратились в воду. Поднявшись на руках, которые подгибались под ее тяжестью, она нетвердыми движениями вновь подтянула к себе одеяло. И она чувствовала себя оглушенной тем, что увидела на руке Галины за миг до того, как та схватила ее. С благодарностью она позволила мужчине со шрамами поднести дымящуюся кружку к своему рту. Она не была уверенна, что сейчас смогла бы удержать ее.

Галина между тем не теряла времени даром. Аллиандре с оглушенным видом пыталась приподняться с земли, забытое одеяло валялось рядом. Ее рубцы, конечно, пропали. Майгдин, подобно смятому мешку, лежала среди одеял, слабо поводя разметанными в разные стороны руками и ногами. А Галина уже сжимала голову Чиад, которая безвольно клонилась вперед, раскинув в стороны руки. Дыхание с присвистом вырывалось у нее изо рта; налившийся желтизной синяк на лице исчезал прямо на глазах. Дева рухнула как подрубленная, когда Галина двинулась к Байн, хотя почти сразу же начала шевелиться.

Не забывая о чае, Фэйли старалась думать изо всех сил. Золото, блестевшее на пальце Галины, было кольцом Великого Змея. Оно могло бы оказаться просто странным подарком того, кто дал ей остальные украшения, — если бы не Исцеление. Галина была Айз Седай. Должна была быть. Но что Айз Седай делает здесь, в одежде гай'шайн? Не говоря уже о том, что она, по всей видимости, готова лизать Севанне руки и целовать ноги Тераве! Айз Седай!

Стоя над безвольно лежащей на земле Аррелой, последней в ряду, Галина слегка задыхалась от тех усилий, которых потребовало Исцеление столь многих так быстро. Она кинула взгляд на Тераву, будто в надежде услышать от той слово похвалы. Не потрудившись даже посмотреть на нее, Хранительницы Мудрости направились к идущим мимо Шайдо, о чем-то переговариваясь между собой. Спустя мгновение Айз Седай нахмурилась и, подобрав одежды, бросилась вдогонку так быстро, как могла. Впрочем, назад она оглянулась, и не один раз. Фэйли казалось, что она чувствовала на себе этот взгляд даже после того, как падающий снег опустился между ними белым занавесом.

С другой стороны появились новые гай'шайн, дюжина мужчин и женщин, и лишь один из них был Айил, долговязый и рыжеволосый, с тонким белым шрамом, тянувшимся из под волос к подбородку. Среди подошедших Фэйли узнала невысокого бледного кайриэнца, остальные, как она решила, могли быть из Алтары или Амадиции, высокие и темноволосые, а гай'шайн с бронзовой кожей должна была быть доманийкой. Она и еще одна женщина носили широкие пояса из золотых цепей, туго стягивающих талию, и ожерелья на шее. Так же, как и один из мужчин! Но, в любом случае, если не считать их странности, драгоценности не казались чем-то, заслуживающим внимания, особенно по сравнению с одеждой и едой, которую несли гай'шайн.

Некоторые тащили корзины с краюхами хлеба, желтым сыром и вяленой говядиной, а чай, чтобы запить все это, тут уже был. Фэйли не оказалась единственной, кто с невиданной спешкой принялся набивать себе рот едой. Даже когда они одевались, быстро и неловко, без особой скромности, они не прекращали есть. Белая роба с капюшоном и две толстых сорочки показались восхитительно теплыми, не пропускающими ледяного воздуха, и носки из тяжелой шерсти были не хуже, и мягкие айильские сапожки со шнуровкой, доходящие ей до колен, — даже они оказались белыми — но все это не могло заполнить пустоту у нее внутри. Мясо было жестким, как кожа, сыр по твердости не уступал камню, а хлеб был не многим мягче, но по вкусу они казались непревзойденными! Каждый кусок был подобен пиру.

Дожевывая сыр, она затянула шнуровку на сапожках и выпрямилась, поправляя одежду. Когда она снова потянулась за хлебом, одна из носящих драгоценности женщин, полная и некрасивая, с печатью усталости на лице, вытянула еще одну золотую цепь из висящего на плече мешка с одеждой. Торопливо сглотнув, Фэйли отступила назад. — Я, пожалуй, обойдусь без этого, спасибо. — У нее возникло неприятное чувство, что, не придав значения украшениям, она совершила серьезную ошибку.

— Твои желания значения не имеют, — устало ответила полная женщина. Судя по акценту, она была родом из Амадиции. Говорила она, как образованная. — Теперь ты служишь леди Севанне. Будешь носить то, что дадут, и делать, что скажут. А иначе тебя будут наказывать — до тех пор, пока не исправишься.

В нескольких шагах от нее Майгдин отмахивалась от доманийки, сопротивляясь попыткам той надеть на нее ожерелье. Аллиандре с оборонительно вскинутыми руками пятилась прочь от мужчины, носящего золото, на лице ее застыла болезненная гримаса. Тот протягивал ей один из поясов. К счастью, и Майгдин, и Аллиандре нерешительно посматривали на нее. Возможно, та порка в лесу и не пропала даром.

Тяжело вздохнув, Фэйли кивнула им и позволила гай'шайн опоясать себя золотой цепью. Видя это, Майгдин с Аллиандре опустили руки. Казалось, вместе с этим движением Аллиандре разом покинула всякая воля к сопротивлению, и, пока на нее надевали пояс и ожерелье, она стояла, уставясь в никуда невидящим взором. Взгляд Майгдин, напротив, казалось, был способен прожечь доманийку насквозь. Фэйли постаралась ободряюще улыбнуться, но это далось не легко. Щелчок защелкнувшегося на шее ожерелья показался ей звуком, с которым в двери тюремной камеры поворачивается ключ. И пояс, и ожерелье можно снять так же легко, как и надеть, но за гай'шайн, прислуживающими «леди Севанне», несомненно, будут следить гораздо строже, чем за остальными. Катастрофа за катастрофой. Не может быть, чтобы и дальше все оставалось так же плохо. Не может быть.

Вскоре Фэйли обнаружила себя бредущей по снегу на подгибающихся ногах вместе со спотыкающейся, тупо смотрящей в пространство Аллиандре, хмурящейся Майгдин и другими гай'шайн, ведущими под уздцы вьючных животных, тащившими на спине большие закрытые корзины или тянувшими телеги, колеса которых были прикреплены к деревянным салазкам. Повозки и фургоны также имели полозья, колеса их были привязаны сверху к засыпанному снегом грузу. Может, Шайдо и не привыкли к снегу, но кое-что о передвижении зимой они усвоили. Фэйли и две ее спутницы шагали с пустыми руками, хотя женщина из Амадиции дала понять, что назавтра им уже придется работать наравне с остальными. Сколько бы ни было Шайдо в колонне, казалось, что вперед движется население какого-то огромного города, если не целый народ. Дети до двенадцати-тринадцати лет ехали на повозках и в фургонах, но все остальные шли пешком. Все до одного мужчины носили кадин'сор, но большинство женщин было одето, как Хранительницы Мудрости — в юбки, блузы и шали, а большинство мужчин несли с собой лишь одно копье или же не имели оружия вовсе. При этом они выглядели мягче остальных. То есть казались сделанными из камня, не настолько прочного как гранит.

К тому времени, как женщина из Амадиции оставила их в покое, так и не назвавшись и не сказав многим больше, чем «повинуйтесь или будете наказаны», Фэйли осознала, что за валящим снегом не видит ни Байн, ни остальных своих спутниц. Никто как будто не пытался заставить ее идти в определенном месте, поэтому она устало бродила взад-вперед по колонне, сопровождаемая Майгдин с Аллиандре. То, что она держала руки сцепленными внутри рукавов, затрудняло ходьбу, в особенности, когда приходилось пробираться сквозь снежные заносы, но так они хотя бы оставались теплыми. Ну, теплее, чем если бы она их разняла. Ветер заставил всех глубже надвинуть капюшоны. Несмотря на отличающие их золотые пояса, ни один гай'шайн или Шайдо не взглянул на них дважды. Однако они пересекли колонну поперек не менее дюжины раз и так и не заметили никого из друзей. Люди в белом встречались повсюду, их было больше, чем остальных, и каждый из этих глубоких капюшонов мог прятать за собой знакомые черты.

— Нужно отыскать их ночью, — в конце концов, сказала Майгдин. Она гордо ступала по снегу, пусть и в несколько нескладной манере. Глаза ее свирепо сверкнули из-под капюшона, а золотое ожерелье на шее она стиснула с такой силой, будто намерилась разорвать его на части. — Так мы делаем десять шагов вместо одного. А то и все двадцать. Мало хорошего будет, если, добравшись до лагеря, не сумеем ходить от усталости.

Бредущая по другую руку Аллиандре стряхнула оцепенение в достаточной мере, чтобы с холодным удивлением приподнять в ответ бровь: в голосе Майгдин звучали категоричные нотки. Фэйли едва взглянула на служанку, но этого оказалось довольно, чтобы та покраснела и запнулась на полуслове. Что на нее нашло? По-прежнему, она вела себя недопустимым для прислуги образом, однако для побега трудно было пожелать лучшей спутницы. Какая жалость, что та не способна направить хоть чуточку больше. Как-то Фэйли возлагала на это немалые надежды — до тех пор, пока не поняла, что дар Майгдин проявлен настолько слабо, что бесполезен вовсе.

— Должно быть, ночью, Майгдин, — вслух согласилась она. Сколько бы ночей это не заняло. Впрочем, этого она говорить не стала, а поспешно огляделась по сторонам — убедиться, что никто из идущих рядом не был слишком близко и не мог услышать их разговора. Шайдо, как в кадин'сор, так и без него, целеустремленно шагали вперед под падающим снегом — пусть цель, к которой они стремились, и была покуда невидима. Гай'шайн — других гай'шайн — гнала вперед иная сила — страх. Повинуйтесь или будете наказаны. — Они не обращают на нас внимания, — продолжила Фэйли, — возможно, нам удастся затеряться на обочине, если не пытаться провернуть это прямо у них под носом. Увидите шанс

— воспользуйтесь им. От снега вас скроет белая одежда, а когда доберетесь до какой-нибудь деревни, золото, которое они так любезно нам вручили, проложит вам путь к моему мужу. Он будет двигаться следом. — Она надеялась, что он не станет слишком спешить. По крайней мере, не станет подходить чересчур близко. У Шайдо здесь целая армия. Может, не такая уж огромная, в сравнении с некоторыми другими, но уж всяко больше, чем у Перрина.

Лицо Аллиандре словно окаменело. — Без тебя я никуда не пойду, — произнесла она мягко. Мягко, но решительно. — Я не беру своих слов обратно и не нарушу клятву верности, которую принесла тебе, моя леди. Мы скроемся вместе — или же не уйдем вовсе.

— Она сказала за нас обеих, — промолвила Майгдин. — Может, я и простая служанка, — она выплюнула это слово с презрением, — но не оставлю никого на волю этих… бандитов! — Голос ее был не просто тверд — он не допускал никаких возражений. Да уж, придется Лини хорошенько с ней потолковать, чтобы знала та свое место и не забывалась.

Фэйли открыла рот, собираясь заспорить, — нет, отдать приказание: Аллиандре присягала ей на верность, а Майгдин, как бы ни потрясло ту пленение, оставалась ее служанкой! Они будут подчиняться! — но слова застыли у нее на языке.

Черные тени, что тянулись к ним из-за потока Шайдо и были доселе сокрыты снегом, обернулись группой женщин Айил, а лица их обрамляли шали. Терава вела их. Одно негромкое слово — и остальные замедлили шаг, чуть поотстав, Терава же присоединилась к Фэйли и ее спутницам. То есть зашагала рядом с ними. Пламя, полыхающее в ее глазах, заледенило, казалось, даже горячность Майгдин, хотя Терава едва удостоила их взглядом. Не были они тем, на что стоило смотреть, — так она считала.

— Думаете о том, чтобы сбежать, — это было первое, что она сказала. И добавила с презрением, прежде чем кто-либо успел раскрыть рот:

— Не вздумайте это отрицать!

— Мы постараемся служить, как должны, Хранительница Мудрости, — осторожно проговорила Фэйли. Голову в капюшоне она склонила как можно ниже — только бы не встречаться с той взглядом.

— Вам известно кое-что о наших путях. — В голосе Теравы на миг послышалось удивление. Только на миг. — Хорошо. Но вы меня за дуру держите, если считаете, что я поверю в вашу покорность. В каждой из вас я вижу силу духа, для мокроземцев. Бежать не все пробуют, но преуспевшие в этом — мертвы. Живых мы всегда возвращаем назад.

— Я запомню ваши слова, Хранительница Мудрости, — смиренно произнесла Фэйли. Всегда? Что ж, когда-то же должен быть первый раз. — Мы все их запомним.

— О, великолепно, — пробормотала Терава. — Ты можешь даже убедить кого-нибудь настолько же слепого, как Севанна. Однако тебе следует знать одно, гай'шайн. Мокроземцы — не такие, как остальные, носящие белое. Вместо того, чтобы быть освобожденными через год и день, вы станете служить, покуда вас не покинут силы. Я — ваша единственная надежда избегнуть этой судьбы.

Фэйли споткнулась и упала бы, не подхвати Майгдин с Аллиандре ее под руки. Терава нетерпеливо махнула рукой, приказывая двигаться дальше. Фэйли почувствовала себя больной. Терава поможет им сбежать? И Байн, и Чиад утверждали, что Игра Домов Айил не знакома и, по их мнению, заслуживает лишь презрения, но она узнала ходы, что кружились вокруг нее в снежном вихре. Ходы, что погребут под собой их всех, допусти она малейшую оплошность.

— Я не понимаю, Хранительница Мудрости. — Она желала, чтобы ее голос не звучал бы так хрипло.

Однако именно эта хриплость, возможно, и убедила Тераву. Такие как она верят в силу страха превыше всего прочего. Как бы то ни было, она улыбнулась. В улыбке этой не было тепла, изгиб тонких губ выражал лишь удовлетворение. — Вы трое, будете держать глаза и уши нараспашку, когда станете прислуживать Севанне. Каждый день Хранительница Мудрости будет спрашивать вас, а вы — повторять слово в слово, что говорила Севанна и кому. Если она во сне разговаривает, расскажете, что она бормочет. Угодите мне, и я позабочусь, чтобы однажды вас оставили позади.

Фэйли страсть как не хотелось становиться частью этой игры, но она понимала, что отказ невозможен. Откажись она, никто из них не переживет эту ночь. В этом она не сомневалась. Терава не оставила им выбора. Они и до ночи-то могли не дожить: снег быстро скроет закутанные в белое тела, и крайне сомнительно, чтобы кто-нибудь из идущих рядом выказал хоть малейший протест, реши Терава перерезать пару глоток здесь и сейчас. К тому же каждый был целиком сосредоточен на том, чтобы двигаться вперед сквозь снег. Они могли просто не заметить.

— Но если она узнает… — Фэйли сглотнула. Эта женщина просит их пройтись по осыпающемуся краю отвесного утеса. Нет, она приказывает, не просит. Убивают ли Айил шпионов? Ей никогда не приходило в голову спросить у Байн с Чиад об этом. — Вы защитите нас, Хранительница Мудрости?

Стальными пальцами Терава сжала Фэйли подбородок, заставив остановиться, и подтянула ее к себе, вынудив подняться на носках. Так же крепко она удерживала ее взглядом. Рот Фэйли пересох. Лицо Теравы было каменным, а взгляд сулил боль. — Если она узнает, гай'шайн, я самостоятельно приготовлю из тебя обед. Поэтому ты уж постарайся, чтобы она не узнала. Этой ночью вы станете прислуживать Севанне в ее шатрах, вы и еще сотня других. Так что тяжкий труд не будет отвлекать вас от главного.

Мгновение Терава пристально изучала их троих, затем довольно кивнула. Перед ней были всего лишь три мокроземки, слишком слабые для чего-то иного, кроме послушания. Не прибавив ни слова, она отпустила Фэйли и отступила прочь. Через мгновение ни ее, ни остальных Хранительниц Мудрости уже нельзя было разглядеть за кружащимся снегом.

Какое-то время три женщины пробирались вперед в молчании. Фэйли так и не заговорила о побеге в одиночку, а о том, чтобы отдавать приказы, она и думать забыла. Не сомневаясь, что, если попробует, остальные снова упрутся. Кроме того, уступить теперь означало бы показать, что изменить мнение их заставила Терава. А Фэйли достаточно хорошо знала своих спутниц, чтобы понимать — те скорее умрут, чем согласятся признать, что эта женщина испугала их. Ее саму Терава точно пугала. И я скорее язык проглочу, чем скажу об этом вслух. Эта мысль заставила ее поморщиться.

— Интересно, что она имела в виду под… готовкой, — сказала, наконец, Аллиандре. — Я слышала, Вопрошающие Белоплащников иногда подвешивают пленников над огнем на вертеле. — Майгдин вздрогнула и обхватила себя руками. Тогда Аллиандре освободила из рукава одну руку и успокаивающе похлопала ту по плечу:

— Не волнуйся ты так. Если у Севанны сотня слуг, мы можем так никогда и не услышать ничего важного. И к тому же мы всегда можем выбирать, о чем рассказывать, — чтобы это никак не могло указать на нас.

Майгдин горько рассмеялась:

— Ты полагаешь, у нас все еще есть шансы. Нет у нас никаких шансов. Тебе следует узнать, каково это — оказаться в безвыходном положении. Эта женщина нас не потому выбрала, что мы сильны духом. — Она почти выплюнула эти слова.

— Держу пари, каждый из остальных слуг Севанны выслушал от Теравы то же, что и мы. Если умолчим хотя бы об одном слове, которое должны были слышать, можешь быть уверена, она об этом узнает.

— Возможно, ты и права, — после секундного размышления признала Аллиандре. — Но ты больше не заговоришь со мной в таком тоне, Майгдин. Мы в нелегком положении, если не сказать большего, но ты будешь помнить, кто я такая.

— Покуда мы не сбежим, — ответила Майгдин, — ты служишь Севанне. Если ты каждый миг не думаешь о себе как о прислуге, то с таким же успехом можешь сразу влезать на этот свой вертел. Да, и договорись о местах для нас, потому что мы угодим туда следом.

Капюшон скрывал лицо Аллиандре, но спина ее гневно распрямлялась с каждым словом Майгдин. Она была умна, и знала, что такое долг, но нрав у нее был воистину королевский, и она не всегда могла держать его в узде.

Фэйли поспешила вмешаться, пока та не взорвалась от гнева. — До тех пор, пока нам не удастся сбежать, мы все слуги, — твердо проговорила она. Свет, меньше всего она нуждалась в перебранке, которую готовы были устроить эти двое. — Но ты попросишь о прощении, Майгдин. Немедленно! — Не глядя на Аллиандре, та пробурчала что-то, могущее быть принятым за извинение. Во всяком случае, Фэйли решила считать это таковым. — А что касается тебя, Аллиандре, надеюсь, ты станешь хорошо служить. — Та что-то протестующе пробормотала, но Фэйли проигнорировала это. — Если мы хотим иметь хоть какой-то шанс на побег, то должны поступать, как нам говорят, трудиться в поте лица и привлекать к себе как можно меньше внимания. — Как будто они уже не обратили на себя всеобщее внимание! — И мы станем докладывать Тераве каждый раз, когда Севанна чихнет. Не уверена, что сделает с нами Севанна, если узнает, но, полагаю, вы способны догадаться, что будет делать Терава, не сумей мы ей угодить.

Этого оказалось достаточно, чтобы те замолчали. Да уж, идей о том, что может сделать Терава, у них было в достатке. И вряд ли убийство представлялось самым худшим.

К полудню снег почти прекратился — лишь несколько снежинок кружилось в воздухе. Хмурые облака по-прежнему скрывали солнце, но Фэйли решила, что дело близится к полудню оттого, что они были накормлены. Никто не стал останавливаться, но сотни гай'шайн с корзинами и мешками с хлебом и вяленым мясом засновали взад-вперед по движущейся колонне. С собой они несли и бурдюки, в которых, на сей раз, оказалась вода, такая холодная, что у Фэйли заныли зубы. Странно, но она чувствовала не больший голод, чем просто от долгой ходьбы по снегу. Перрин, она знала, был Исцелен однажды и сохранял поистине волчий аппетит целых два дня. Правда, и ранен он был тяжело, куда там ей с отмороженными ступнями. Аллиандре и Майгдин, как она заметила, съели не больше ее.

С Исцеления ее мысли перекинулись на Галину, все в этой женщине ставило ее в тупик. Почему? Почему Айз Седай — она должна быть Айз Седай — раболепствует перед Севанной и Теравой? Перед кем-либо вообще? Айз Седай могла бы помочь им бежать. А могла и не помочь. Она могла предать их, послужи это ее целям. Айз Седай делают то, что хотят, а тебе остается лишь принимать это, — если только ты не Ранд ал'Тор. Но он-то та'верен, да вдобавок еще и Возрожденный Дракон, а она — всего лишь женщина, у которой осталось не так много сил. И с нависшей над головой страшной опасностью. Не говоря уже о других головах, за которые она в ответе. Нет, она примет любую помощь, кто бы ни предложил ее. Пока она размышляла о Галине, стараясь взглянуть на проблему с разных сторон, пронизывающий ветер стих, и снег повалил опять, все сильнее и сильнее, пока уже в десяти шагах перестало быть что-либо видно. Она по-прежнему не могла решить, стоит ли довериться этой женщине.

И внезапно она почувствовала на себе взгляд — из-за завесы снега на нее смотрела женщина в белом. Снега, впрочем, оказалось недостаточно для того, чтобы скрыть ее пояс — тот самый, из золота и самоцветов. Фэйли тронула Майгдин за руку, толкнула Аллиандре и кивком указала им на Галину.