Через мгновение, Барасин вынула кусочек золота из своей поясной сумочки, пробормотав, – «я просто решила, сохранить его в качестве сувенира от мятежницы, поставленной на колени. Теперь-то с ними покончат наверняка». – Сувенир? Сказала бы, что просто его украла!
Эгвейн протянула за кольцом руку, но Сильвиана оказалась быстрее, и оно тут же очутилось в ее сумочке. – «Оно побудет у меня, пока ты снова не обретешь право его носить, дитя. А теперь отведите ее к послушницам, и присмотрите за ней. Комната уже должна быть подготовлена».
Кэтрин перехватила щит, а Барасин снова взяла Эгвейн за руку, но Эгвейн сделала жест к Сильвиане. – «Постойте. Я должна вам кое-что сказать». – Это знание вызывало у нее мучительную боль. Вместе с тем, слишком легко было выдать больше, чем следовало. Но она должна была это сделать. – «У меня есть Талант Сновидицы. Меня обучали видеть истинные сны, и объяснять некоторые из них. Мне приснилась стеклянная лампа, горевшая белым пламенем. Из тумана появились два ворона и налетели на нее. Лампа закачалась, разбрасывая капли горящего масла. Какие-то из них сгорели в полете, другие упали на землю, а лампа продолжала качаться на грани падения. Это означает, что на Белую Башню нападут Шончан и причинят великий вред».
Барасин фыркнула. Кэтрин иронично прыснула.
«Сновидица», – скучным голосом сказала Сильвиана. – «А есть кто-нибудь, кто смог бы это подтвердить? И если есть, то как ты можешь утверждать, что твой сон про Шончан? Я бы сказала, что вороны означают Тень».
«Я – Сновидица, а когда Сновидица знает, то она просто знает. Это не Тень, а Шончан. Что до того, кто может подтвердить…» – Эгвейн пожала плечами. – «Единственная, кого вы можете расспросить – Лиане Шариф, которую держат в камере внизу». – Не было смысла здесь упоминать про Хранительниц Мудрости, чтобы не раскрывать слишком много деталей.
«Та женщина – просто дичок, а не Го…» – сердито начала говорить Кэтрин, но захлопнула рот, едва Сильвиана решительно подняла руку.
Наставница Послушниц внимательно всмотрелась в лицо Эгвейн. На ее лице, по-прежнему, сохранялась невозмутимая маска спокойствия. – «Ты на самом деле веришь в то, о чем говоришь», – произнесла она наконец. – «Я надеюсь, что твои сны не причинят нам столько же проблем, как Предсказания юной Николь. Если только ты на самом деле умеешь Ходить по Снам. Хорошо, я передам твое предупреждение. Не знаю, как Шончан смогут добраться до Тар Валона, но осторожность никогда не помешает. И я расспрошу ту женщину, которую держат внизу. Очень тщательно. И если она не сможет подтвердить твой рассказ, то твое утреннее посещение выйдет незабываемым». – Она махнула рукой Кэтрин. – «Уведите ее, пока она не выдала что-нибудь еще эдакого, что не даст мне сегодня поспать».
На сей раз, Кэтрин бурчала не меньше Барасин. Но они обе дождались, пока они не выйдут за пределы слышимости Сильвианы. Женщина будет серьезным противником. Эгвейн понадеялась, что принятие боли сработает так, как обещали Хранительницы Мудрости. В противном случае... Об этом лучше не думать.
Седая худосочная служанка показала им, какую из комнат в третьей галерее покоев послушниц она только что приготовила, и после краткого реверанса умчалась по делам. Она даже ни разу не взглянула в сторону Эгвейн. Какое ей дело до еще одной послушницы? Эгвейн сжала зубы. Она решила заставить людей заговорить о ней, не как об обычной послушнице.
«Взгляни на ее лицо», – отметила Барасин. – «Наконец-то до нее дошло».
«Я – та, кто я есть», – спокойно ответила Эгвейн. Барасин подтолкнула ее к залитой ярким светом убывающей луны лестнице, которая вела сквозь колоннаду галереи. Завыв в колоннах, пронесся ветерок. Все казалось чрезвычайно мирным. Нигде не было ни намека на свет под дверью. Все Послушницы к настоящему времени уже спали, за исключением тех, кто заканчивал последние работы по хозяйству или выполнял поручения. Обстановка была мирной для них, но не для Эгвейн.
Крошечная, лишенная окон комнатушка была как две капли воды похожа на ту, которая была у нее, когда она только прибыла в Башню, с такой же узкой кроватью у стены, и крошечным камином, в котором едва теплился огонь. На крохотном столе горела лампа, но ее света хватало только на то, чтобы осветить столешницу, и масло, похоже, испортилось, судя по слабому, но неприятному запаху. Завершали обстановку умывальник и трехногий табурет, который мгновенно заняла Кэтрин, расправив на нем свои юбки, как на троне. Поняв, что больше сидячих мест не осталось, Барасин скрестила руки на груди и хмуро посмотрела на Эгвейн.
Втроем в комнате было тесно, но Эгвейн представила, что больше никого в ней нет, и занялась приготовлением ко сну. Повесила плащ, пояс и платье на грубую вешалку, приделанную к одной из покрытых побелкой стен. Она не стала просить женщин помочь ей с пуговицами. Когда она аккуратно сложила скатанные чулки на ботинки, Барасин, скрестив ноги, устроилась прямо на полу, погрузившись в чтение маленькой книги в кожаной обложке, которую, должно быть, носила на поясе в своей сумочке. Кэтрин внимательно следила за Эгвейн, словно ждала, что та в любой момент рванет к двери.
Забравшись в одной сорочке под легкое шерстяное одеяло, Эгвейн постаралась поудобнее устроить голову на крохотной подушке. Это вам точно не гусиный пух! И проделала ряд упражнений, расслабляя свою телесную часть, что поможет ей уснуть. Она делала это так часто, что показалось, будто едва начала, как уже заснула…
И поплыла, бестелесная, в темноте, которая находится между бодрствующим миром и Тел'аран'риодом, в узком промежутке между сном и реальностью. В бескрайней пустоте, заполненной несметным числом мерцающих точек света, которые представляли собой сны всех спящих в мире. Они проплывали мимо нее, в этом месте, где отсутствовали понятие верха и низа, бескрайнем насколько хватало глаз. Когда сон заканчивался, точка гасла, и на ее месте появлялась яркая новая, когда кто-то засыпал. Некоторые из них она смогла узнать, и назвать имя спящего, но пока не видела ту, которую искала.
Она должна поговорить с Суан, которая уже вероятно знает, что произошло несчастье, и которая, вероятно, не сможет уснуть, пока не свалится с ног от усталости. Она приготовилась ждать. Здесь не существовало понятие времени. Поэтому она не заскучает от ожидания. Но ей нужно подумать, что она скажет. Так много всего произошло, с тех пор как она проснулась. Она столько всего узнала. Еще недавно она была уверена, что скоро умрет. Уверена, что Сестры в Башне непоколебимой армией стоят за спиной Элайды. А теперь... Элайда решила, что держит ее в надежной тюрьме. Чтобы она там себе не напридумывала про новый срок послушничества. Даже если Элайда на самом деле в это верит, то Эгвейн ал’Вир – нет. Она не считает себя заключенной. Сейчас она перенесла битву в самое сердце Белой Башни. Если бы в пустоте у нее были губы, то она бы улыбнулась.
Глава 1
Когда прозвучит последний колокол
Вращается Колесо Времени, приходят и уходят эпохи, оставляя после себя воспоминания, которые постепенно превращаются в легенды. Легенды тускнеют, и становятся мифами, и даже миф оказывается давно забыт, когда породившая его эпоха, приходит вновь. В Эпоху, называемую Третьей, Эпоху, которая еще будет, Эпоху, которая давно миновала, на сломанной вершине горы, которую люди прозвали Горой Дракона родился ветер. Ветер не был началом. Потому что оборотам Колеса Времени нет начала и конца. Но это было начало.
Родившись под светом полной заходящей луны, на высоте, где не может дышать человек, родившись среди извивающихся потоков огня, подогреваемых огнем внутри сломанной вершины, поначалу ветер был всего лишь легким ветерком, но спустившись вниз по крутому, неровному склону, он набрал силу. Принеся с собой с вершины золу и зловоние горящей серы, ветер проревел мимо редких заснеженных холмов, возвышавшихся на равнине вокруг высоченной горы, проревел и бросился в ночные деревья.
К востоку от холмов ветер провыл через большой лагерь, больше походивший на крупную деревню из палаток с деревянными улицами вдоль замерзшей колеи. Скоро, скоро уже колея оттает, исчезнет последний снег, сменившись весенними ливнями и грязью. Если только лагерь пробудет тут достаточно долго. Несмотря на поздний час, многие Айз Седай не спали, собравшись небольшими группами и, поставив стражи от подслушивания, обсуждали ночное происшествие. Немалое число тех обсуждений проходило весьма оживленно, при полной нехватке аргументов, а некоторые споры достигли очень высокого накала. И если бы они не были Айз Седай, то в ход пошли бы кулаки или, возможно, что-то потяжелее. Вторым основным вопросом было – что делать дальше. Уже каждой сестре была известна основная новость с реки, но не всем были известны детали. Амерлин собственной персоной в тайне отправилась на реку, чтобы запереть Южную гавань. Ее лодку нашли перевернутой на отмели, запутавшейся в тростнике. Выжить в быстрой, ледяной воде Эринин было маловероятно, и час за часом это становилось все очевиднее, пока не переросло в полную уверенность. Престол Амерлин была мертва. Каждая сестра в лагере знала, что с ней было связано их будущее, и возможно жизни, не говоря уже о будущем самой Белой Башни. Что же теперь им делать? Но голоса стихли, и головы поднялись вверх, когда ужасный вихрь пронесся через лагерь, взбивая холст палаток как флаги, закидывая его хлопьями снега. Внезапная серная вонь, тяжело повисшая в воздухе, сообщила всем откуда появился этот ветер, и далеко не одна Айз Седай тихо произнесла молитву против зла. Тем не менее, уже через мгновение ветер стих, и сестры вернулись назад к своему спору о будущем, которое, в соответствии с острым исчезающим зловонием, казалось достаточно безрадостным.
Затем ветер повернул к Тар Валону, с каждой секундой набирая силу, и обрушился на военный городок у реки, где спали воины и их спутники. Он внезапно сорвал со спящих на земле одеяла, а спавшие в палатках проснулись, обнаружив, что их палатки улетели прочь в темноту вместе с колышками, если парень не успел ухватиться за веревку. Груженные фургоны качались и валились на бок, знамена упорно сопротивлялись, но и их вырвало из земли, их стремительные древка превратились в копья, которые пронзали все живое, попавшееся на пути. Пригибаясь под ветром, люди изо всех сил бросились к коновязям, успокаивать животных, которые от страха вставали на дыбы и ржали. Никто из солдат не знал то, что знали Айз Седай, но резкий серный запах, заполнивший холодный ночной воздух, всем показался плохим предзнаменованием, и суровые, закаленные в боях мужчины громко молились так же пылко как безусые юнцы. К их молитвам прибавились громкие молитвы их спутников – оружейников и кузнецов, стрельников, жен, швей и прачек. Внезапно все ощутили страх, словно этой ночью появилось что-то темное, темнее, чем сама темнота.
Ужасные хлопки холста крыши палатки, готовой вот-вот разорваться, громкие крики людей и лошадиное ржание, перекрывающие шум ветра, с трудом помогли Суан Санчей проснуться второй раз.
От резкого запаха серы, из глаз тут же потекли слезы, и она за это была ему едва ли не благодарна. Эгвейн могла управляться со сновидениями с той же легкостью, с какой снимала и одевала пару чулок, но про нее этого сказать было нельзя. Заснуть было очень трудно, даже когда она наконец заставила себя лечь. Едва она узнала про новости с речного берега, то была уверена, что заснет только, когда свалится с ног от усталости. Она помолилась за Лиане, они возложили свои общие надежды на плечи Эгвейн, а теперь, похоже, их выпотрошили и повесили сушиться. Ладно, она сама вымотала себя беспокойством, нервотрепкой и беготней. Теперь в ней снова проснулась надежда, и она не могла позволить своим тяжелым векам снова сомкнуться из опасения, что тогда точно проспит до полудня. Вихрь утих, но крики людей и животных не стихали. Устало, она отбросила одеяло и неуверенно поднялась на ноги. Постель была очень не удобной. Она была разложена на сложенном куске холста прямо на земле в углу не слишком большой квадратной палатки. Однако она оказалась здесь, хотя для нее это означало скакать верхом. Конечно, к тому моменту она уже валилась с ног и по всей видимости была не в себе от случившегося горя. Она коснулась тер'ангриала – перекрученного кольца, свисавшего с кожаного ремешка на ее шее.
Первое пробуждение, почти столь же трудное, как и нынешнее, привело к тому, что пришлось извлечь кольцо из кошеля. Хорошо, теперь горе уже почти прошло, и настал момент приступить к действиям. От внезапного зевка челюсть заскрипела словно ржавая уключина. Только этого не хватало. Она думала, что сообщения Эгвейн, и того факта, что она жива и отправила это сообщение, будет достаточно, чтобы снять усталость как рукой. Как оказалось, все было иначе.
Вызвав небольшой светящийся шарик, чтобы разглядеть висевший на столбе палатки стеклянный фонарь, она зажгла его тонким потоком Огня. Крохотный язычок пламени давал очень тусклый, мерцающий свет. В палатке были еще несколько ламп и фонарей, но Гарет все время повторял, как мало осталось масла на складе. Она не стала разжигать жаровню. Гарет не так скупился на уголь, как на масло, потому что его было проще добыть, но ей было наплевать на холод. Она хмуро смотрела на его постель в противоположном углу палатки, которая так и осталась не разобрана. Ему, конечно, уже известно о лодке и кто в ней был. Сестры старались держать его в неведении, но каким-то образом им это не часто удавалось. Он не раз поражал ее своими познаниями. Где его носит ночью? Муштрует своих солдат, не думая о том, что решит Совет Башни? Или уже уехал, бросив проигранное дело? Не такое уж и проигранное, но он-то об этом еще не знает.
«Нет», – сказала она самой себе, чувствуя при этом странное чувство... предательства что ли... за то, что просто мысленно сомневалась в этом мужчине. С восходом солнца он, конечно, будет здесь, и так день за днем, пока Совет Башни не прикажет ему убраться восвояси. Возможно даже тогда он не уедет. Она не верила, что он бросит Эгвейн, даже по приказу Совета. Он слишком упрямый и гордый. Нет. Не так. Гарет Брин – человек чести. Однажды дав слово, он никогда не заберет его назад, чего бы ему это не стоило. А еще, возможно, но только возможно, у него была и иная причина остаться. Она постаралась не думать об этом.
Но, если отбросить мысли о Гарете, то почему же она оказалась в его палатке? Было проще лечь в своей собственной в лагере Айз Седай, точно такой же тесной, или даже разделить компанию с ревущей Чезой. Хотя вообще-то, если задуматься, это было бы уже слишком. Она не смогла бы долго стерпеть ее завываний, горничная Эгвейн ревет не прекращая. Поэтому, твердой рукой выкинув Гарета из головы, она поспешно пробежала жесткой щеткой по волосам, и переоделась в свежую рубашку так быстро, как смогла при тусклом свете. Ее простое синее дорожное платье из шерсти, оказалось в полном беспорядке, и весь подол заляпан грязью, потому что она спускалась, чтобы осмотреть лодку лично, но она не стала тратить время на его чистку и глажку с помощью Силы. Нужно было спешить.
Палатке было далеко до просторного шатра, более присущего генералу такого ранга, поэтому если спешишь, то обязательно ударишься бедром об угол письменного стола, да так сильно, что одна из его ножек чуть не сложится, но она смогла его поймать, чуть не грохнувшись на походный табурет, единственный из находившихся тут использовавшихся как стул, и больно ударив голень об обитый медью сундук, стоявший тут же на полу. Это родило замысловатое выражение, от которого у случайного слушателя запылали бы уши. Здесь все вещи выполняли две роли, на сидении одного табурета были сложены вещи, другой с более ровным сидением выполнял роль умывальника, с чашей на нем и привязанным сверху белым кувшином. Честно говоря, все тут было достаточно ровно расставлено, но в порядке, удобном и понятном только для него. Он мог пройти сквозь этот лабиринт ночью с завязанными глазами и ни разу не споткнуться. Другой бы по пути к его кровати точно сломал ногу. Она решила, что он должно быть опасается убийц, хотя никогда не говорил вслух ничего подобного.
Подхватив свой темный плащ с одного из сундуков, и повесив его на руку, она еще на мгновение задержалась, чтобы потушить фонарь небольшим потоком Воздуха, но тут заметила запасную пару сапог Гарета, стоявших в ногах его постели. Создав еще один шарик света, она переместила его к сапогам. Так она и думала. Свеже начищенные. Проклятый мужчина настаивал на том, чтобы она отработала свой долг, а потом в тайне от нее – или даже хуже, у нее под носом, пока она спала! – чистил свои проклятые сапоги! Гарет проклятый Брин использовал ее как последнюю служанку, даже ни разу не попытавшись поцеловать!..
Она выпрямилась, скривив рот как швартовочный конец. Что это с ней? Откуда подобные мысли? Чтобы там не болтала Эгвейн, она не была влюблена в Гарета проклятого Брина! Не была! У нее слишком много дел, чтобы заниматься подобными глупостями.
«Именно поэтому, я полагаю, ты перестала носить платья с вышивкой», – прошептал внутри головы тоненький голосок. – «И все те симпатичные вещи, которыми набит сундук. Потому что ты боишься!» «Боюсь? Чтоб я сгорела, если боюсь его или какого-нибудь мужчину!»
Тщательно сплетя потоки Земли, Огня и Воздуха она наложила плетение на сапоги. Вся вакса и почти вся краска с сапог слезли, сформировавшись в блестящую каплю, которая повисла в воздухе, оставив после себя только серую кожу. На мгновение она задумалась, куда деть эту каплю, и решила вылить ее прямо ему на одеяло. Это станет для него подходящим сюрпризом, когда он наконец-то ляжет спать!
Вздохнув, она подняла полог и отправила каплю в окружающую темноту, выплеснув на землю. Он вел себя несносно и чрезвычайно непочтительно, когда она позволяла своему характеру заносить ее слишком далеко. Впервые она это обнаружила, когда кинула в него сапогами, которые только что начистила. В другой раз он ее сильно рассердил, и она насыпала соль ему в чай. Много соли, но она же не виновата, что он выпил все залпом. Всегда стоит сперва попробовать, что пьешь. О, когда она кричала, он все пропускал мимо ушей, или иногда кричал на нее в ответ, а иногда просто улыбался, чем приводил ее в бешенство! Но все же и у него был предел. Она, конечно, могла остановить его простым переплетением Воздуха, но у нее тоже было понятие о чести, чтоб он сгорел! Все равно, ей нужно держать к нему поближе. Так сказала Мин, а девочка, похоже, никогда не ошибалась. Это была единственная причина, по которой она еще не набила золотом глотку Гарету Брину, и не сказала ему, что счет оплачен, и пусть сгорит. Единственная причина! Кроме собственной чести.
Зевнув, она посмотрела на оставшуюся темную лужу, блестевшую в холодном лунном свете. Если он вляпается в нее до того, как она высохнет и увидит беспорядок внутри, то сам будет виноват. По крайней мере, сернистая вонь немного пропала. Она огляделась, и то, что она увидела, было удручающе.
В огромном, ночном лагере никогда не было порядка. Улицы с разбитыми колеями были довольно прямые, это правда, и широкие чтобы смогли пройти солдаты, но все остальное было случайным нагромождением палаток и шалашей, и обложенных камнем кострищ. Теперь он выглядел словно после вражеского налета. Повсюду валялись обрушенные палатки, некоторые были навалены одна на другую, какие-то еще стояли, хотя и скособочившись, и много перевернутых телег и фургонов. Со всех сторон раздавались призывы раненых о помощи, и раненых, казалось, было очень много. По улице мимо палатки Гарета одни мужчины, прихрамывая, вели других. Несколько спешащих групп несли импровизированные носилки из одеял. Чуть дальше она разглядела на земле четыре накрытых одеялами тела. У трех из них на коленях бились в истерике женщины, раскачиваясь взад и вперед, и вопя как резанные.
Она ничего не могла сделать для мертвых, но могла предложить Исцеление живым. Теперь она была не столь сильна, и едва ли Исцеление можно было бы назвать ее лучшим навыком, хотя он вернулся почти полностью после исцеления Найнив. И все же вряд ли в лагере нашлась бы другая Сестра. Большинство из них по настоящему избегали общества солдат. Поэтому ее Исцеление окажется лучше, чем ничего. Все это так, но у нее была новость, которую нужно было доставить.
Было нужно доставить эту новость нужным людям как можно скорее. Поэтому она постаралась не слышать стонов и плача, и не замечать сломанных рук и неряшливых повязок, на кровоточащих головах, а вместо этого поспешила к границе лагеря к коновязям, где странный сладковатый запах конского навоза начисто вытеснил вонь серы. Мимо проковылял кособокий небритый мужик с диким взглядом на смуглом лице, но она поймала его за рукав грубого кафтана.
«Оседлай мне самую смирную лошадь, которую сможешь найти», – сказала она ему, – «и прямо сейчас». – Бела отлично бы подошла, но она не имела понятия, где ее сейчас искать, а у нее не было времени.
«Ты хочешь покататься?» – спросил он с недоверием в голосе, выдергивая рукав. – «Если у тебя есть лошадь, то седлай ее сама, если совсем свихнулась. Что до меня, то мне придется оставшееся до утра время провести на холоде, пытаясь успокоить животных, чтобы они не поубивали друг друга, и если повезет, то ни одно из них не сдохнет».
Суан стиснула зубы. Болван принял ее за одну из белошвеек.
Или за одну из солдатских жен! Почему-то это показалось ей еще хуже. Она сунула свой правый кулак ему под нос так быстро, что он чертыхаясь отпрыгнул, но она снова быстро поднесла руку к его носу, чтобы он видел только ее Кольцо Великого Змея. Вытаращив глаза, он уставился на него. – «Самую смирную лошадь», – спокойно повторила она.
«И быстро».
Кольцо достигло цели. Он сглотнул, затем почесал затылок и посмотрел на коновязь, где, казалось, все до одной твари лягались или дрожали. – «Смирную», – пробормотал он. – «Посмотрим, что я смогу сделать, Айз Седай. Смирную», – Все еще бормоча что-то про себя, он поспешил вдоль рядов лошадей.
Суан принялась считая про себя, нетерпеливо шагать: три шага вперед, три назад. Смерзшаяся снежная жижа ломалась под ее крепкими ботинками. Судя по тому, что она увидела, на поиски животного, которое ее не сбросит при малейшем шорохе, могли потребоваться многие часы. Обернув плащ вокруг плеч, она нетерпеливо приколола на место маленькую круглую серебряную заколку, чуть не проткнув собственный большой палец. Значит, она боится? Она еще покажет этому Гарету проклятому распроклятому Брину! Взад и вперед, взад и вперед. Наверное, нужно постоянно идти в одну сторону. Это плохо, но куда лучше, чем быть скинутым со спины и валяться потом с переломами в овраге. Она ни разу не садилась на лошадь, включая Белу, не вспоминая о переломах. Тут вернулся мужик, ведя в поводу оседланную темную кобылу, с седлом с высокой лукой.
«Она смирная?» – скептически поинтересовалась Суан. Походка животного была похожа на танец, и оно само выглядело гибким. Что, как предполагалось, указывало на скорость.
«Ночная Лилия смирная как река в тихую погоду, Айз Седай. Она принадлежит моей жене, а Немарис в деликатном положении. Она не выносит излишне резвых лошадей».
«Ну, если ты так говоришь» – парировала она и фыркнула. Судя по ее опыту, лошади редко бывают кроткими. Но ничего другого не оставалось.
Взяв поводья, она неловко вскарабкалась в седло, но потом ей пришлось поерзать, чтобы не сидеть на собственном плаще, иначе она бы сама себя удавила во время скачки. Кобыла продолжала пританцовывать, несмотря на то, что она подобрала поводья. Она так и знала. Она уже пытается переломать ей кости. Лодка, не важно – с одним веслом или двумя, плывет туда, куда ее направишь, и останавливается там, где хочешь, если только ей правит не полный идиот, который не в состоянии справиться с волнами, течением и ветром. А у лошадей есть собственный мозг, пусть и крохотный, а это подразумевает, что они могут делать то, что взбредет им в голову, невзирая на уздечку, поводья и желание всадника. Все это нужно принять во внимание, садясь на проклятое животное.
«Один совет, Айз Седай», – сказал мужчина, когда она попыталась усесться поудобнее. Почему седла всегда тверже дерева? – «После всего случившегося, я бы, будь я на вашем месте, поехал шагом. Этот ураган, знаете ли, и отвратительная вонь, ну, в общем, она может быть немного нервной».
«У меня нет на это времени», – ответила Суан, ударив пятками в бока лошади. «Смирная, как река в тихую погоду» Ночная Лилия сиганула вперед с такой скоростью, что Суан чуть не перелетела через круп животного. Ее спасла быстрая реакция, с которой она ухватилась за седло. Ей показалось, что мужик еще кричал ей что-то вслед, но она не была в этом уверена. Что же, во имя Света, эта Немарис подразумевала под резвыми лошадьми? Кобыла помчалась из лагеря словно пыталась выиграть скачки, устремившись навстречу заходящей луне к одинокому шипу Горы Дракона, чернеющему на фоне звездного неба.
Плащ метался где-то за спиной, но Суан не пыталась его прижать, а только все снова и снова ударяла пятками бока животного, и хлопала по шее кобылы поводьями. Она видела, как это делали другие, чтобы ехать быстрее. Ей нужно было добраться до сестер прежде, чем кто-то из них сделал что-то непоправимое. На ум приходило слишком много вариантов. Кобыла проносилась галопом мимо рощиц и крошечных деревень, мимо раскинувшихся ферм с пастбищами и полями. Все дома выглядели аккуратными под заснеженными черепичными крышами. За их прочными стенами из камня и кирпича, спали жители, которых не разбудил тот ужасный вихрь. Все дома оставались темными. Даже проклятые коровы с овцами, вероятно, наслаждались сном и покоем. У фермеров всегда есть коровы и овцы. И свиньи. Подпрыгивая на твердом седле, она постаралась наклониться к шее кобылы. Она видела, как это делали. Почти тут же она потеряла левое стремя и едва не свалилась с того бока, чудом удержавшись, цепляясь ногтями, чтобы вернуть ногу на место.
Все что оставалось, это сидеть ровно, вытянувшись в струнку, одной рукой мертвой хваткой вцепившись в седло, а другой еще сильнее в поводья. Плащ перекрутился и обернулся вокруг шеи. Ее подбрасывало вверх и вниз так сильно, что зубы выбивали барабанную дробь, если она не вовремя открывала рот, но она держалась, и даже еще раз подбодрила лошадь.
О, Свет, к рассвету на ее теле не останется ни дюйма живого места! Если на протяжении всей ночи биться о седло, подскакивая от каждого шага кобылы. По крайней мере, сведенные челюсти не позволяют зевать.
Наконец из темноты сквозь тонкую полоску деревьев проступили ряды коновязей и фургонов, окружавших лагерь Айз Седай. Со вздохом облегчения она натянула изо всех сил поводья. Если лошадь так сильно скачет, то, безусловно, и останавливать ее нужно сильно. Ночная Лилия остановилась как вкопанная. Это произошло так резко, что она точно перемахнула бы через ее голову, если бы кобыла тотчас не поднялась на дыбы. Ошалев, она цеплялась за гриву животного, пока оно наконец снова не опустилось на все четыре ноги.
И держалась еще какое-то время после того как все закончилось.
Ночная Лилия напряженно дышала. Слишком напряженно, как она поняла. Почти задыхаясь. Но она не почувствовала никакой жалости. Глупое животное чуть ее не убило, так, как могут только лошади! Требовалось время, чтобы придти в себя. Она поправила плащ, подхватила поводья и поехала медленным шагом вдоль фургонов и длинных рядов коновязей. В темноте сновали темные силуэты мужчин, это без сомнения были конюхи и кузнецы, осматривавшие животных. Теперь кобыла казалась куда как более послушной. На самом деле она была не так уж и плоха.
Въехав в лагерь она колебалась только секунду, а потом обняла саидар. Странно думать, что лагерь полный Айз Седай может быть опасен, но тут были убиты уже две Сестры. Если подумать, то обстоятельства их смерти говорят о том, что присутствия Силы недостаточно для того, чтобы гарантировать ей безопасность, если ее выберут следующей мишенью. Но саидар создавал иллюзию безопасности. Нужно только помнить, что это всего лишь иллюзия. Через миг она соткала потоки Духа, чтобы скрыть свою способность и сияние Силы. В конце концов, не нужно афишировать свое появление.
Даже в столь ранний час, когда луна только готовилась скрыться за горизонтом, на деревянных мостовых находилось несколько человек слуг, женщин и мужчин, отправившихся по своим припозднившимся делам. Или лучше сказать ранним. Большая часть палаток всех видов и размеров оставалась темной, но несколько больших светились изнутри. Неудивительно, в подобных обстоятельствах. Вокруг каждой освещенной палатки находились мужчины, или стояли перед ней. Стражи. Никто иной не смог бы так неподвижно стоять такой холодной ночью, словно растворившись в темноте.
С помощью наполнявшей ее Силы, она смогла разглядеть скрывавшихся в тенях других Стражей, в их особенных плащах. Если учесть убийство Сестер, и подумать, что говорят им их узы с Айз Седай, то в этом нет ничего удивительного. Как она подозревала, не одной Сестре хотелось рвать на себе волосы от отчаяния или чьи-то еще. Они ее заметили, провожая взглядом, пока она медленно проезжала мимо по замерзшей колее, выискивая свою цель.
Совет Башни должен быть поставлен в известность, но сперва новость должны услышать остальные. Если она не ошибается, то очень вероятно они сделают что-то... опрометчивое. И весьма вероятно губительное. Их сдерживает клятва, но это клятва, данная под принуждением, той женщине, которую они считают погибшей. Что касается Совета Башни, то большинство готово выкинуть белый флаги сдаться. Никто из них не шевельнет и пальцем, пока не будут твердо-претвердо уверены, где они причалят.
Палатка Шириам была слишком маленькой, поэтому она боялась ее пропустить. Кроме того она оказалась темной, как она отметила проезжая мимо. Но было сомнительно, чтобы женщина сейчас спала внутри. В палатке Морврин было достаточно место для четверых, если бы вы нашли свободное место среди залежей книг, которые Коричневая приобретала где только могла на всем протяжении их похода, но в ней тоже было темно. Третья попытка принесла удачу, и она подбодрила Ночную Лилию чтобы подъехать поскорее.
Мирелле в лагере принадлежали две островерхие палатки. Одна предназначалась для нее, а вторая для троих ее Стражей. Тех троих, которых она могла открыто признать. В ее палатке ярко горел свет, отбрасывавший на холщовые стены двигающиеся тени женщин. Трое непохожих друг на друга мужчин застыли на входе в палатку. Их неподвижность раскрывала в них Стражей. Однако она на мгновение задержалась. О чем, интересно, говорили внутри?
