Глава 26

Абдель Кадер сдался! Предводитель берберских мятежников наконец-то побежден!

Из слухов и военных сводок, распространившихся за последние несколько дней, Алисон сумела составить полную картину событий, предшествующих капитуляции Абдель Кадера. После нескольких молниеносных сражений с марокканской армией он отступил в Алжир, где его уже поджидали французы. Алжирскую армию окружили со всех сторон, и султану пришлось принимать решение: либо отступать в горы и вести партизанскую войну, либо сдаться на милость победителя.

21 декабря Абдель Кадер склонил голову перед генералом Ламорисье, а два дня спустя при официальной капитуляции отдал саблю генерал-губернатору Алжира, его королевскому высочеству герцогу Д'Омалю. Поражение Абдель Кадера объясняли еще и тем, что многие независимые и гордые берберские племена отказались присоединиться к султану в борьбе против французов. Однако, каковы бы ни были причины, Абдель Кадер и его армия не будут больше служить угрозой французским войскам или гражданским поселенцам.

Радости и волнению французов не было границ. Лишь одна Алисон не разделяла всеобщего ликования. В душе ее жили лишь безграничные печаль и сочувствие к мужественному воину, пятнадцать лет сражавшемуся против захватчиков. Каковы бы ни были его преступления против Франции, Абдель Кадер оставался замечательным человеком и поистине героической натурой.

Всех особенно интересовало, что случится с ним сейчас. Говорили даже, что султана скорее всего казнят как предателя или заключат в тюрьму как злостного преступника. Разговоры не унимались, хотя по условиям капитуляции французское правительство обещало султану и его семье убежище в Палестине или Египте.

Все эти угрозы только подогревали гнев Алисон к французам и симпатию к побежденному султану. Надеясь помочь ему, она убедила дядю Оноре отправиться вместе с ней в канцелярию Эрве. Европейский квартал города состоял в основном из нескольких десятков армейских бараков и административных зданий, выстроенных у самой гавани. Алисон наконец удалось отыскать Эрве в одном из этих унылых строений, но он был так занят, что смог уделить Алисон лишь несколько минут. Девушка умоляла его помочь, чем возможно, Абдель Кадеру, и Эрве обещал попытаться, хотя не слишком надеялся на снисходительность властей. В лучшем случае султана ожидала ссылка.

Алисон, окончательно расстроившись, вышла во двор, чтобы обождать дядю, остановившегося поговорить с кем-то из знакомых. Чанд следовал за госпожой на почтительном расстоянии.

Слева на фоне высоких холмов расстилался ослепительно белый город с блестевшими на солнце стенами, резко контрастировавшими с темным кипарисами и миртами. Справа под обнесенными стенами укреплениями искрилась синяя гладь моря, усеянного торговыми судами и рыболовными лодками. Обычно красота пейзажа захватывала Алисон, но в эту минуту она была слишком расстроена, чтобы обращать внимание на окружающее.

Она еще раз глубоко вздохнула, но в этот момент заметила вдалеке мужчину, решительными шагами направлявшегося в один из домов. Сердце девушки учащенно забилось при виде блеснувших на солнце золотистых волос.

«Джафар!» — ошеломленно подумала она, но тут же выругала себя за глупость. Наверное, она окончательно теряет разум! Алисон уже отчаялась услышать хотя бы одно слово от него, получить хотя бы весточку. Но увидеть его здесь, в бастионе власти французских захватчиков! Просто смехотворно представить, будто Джафар настолько глуп, что добровольно отправится в логово врага!

Она подождала, когда за мужчиной закроется дверь, и отвернулась только, чтобы увидеть столпившихся у коновязи лошадей. Чуть в стороне стоял гнедой жеребец.

Алисон уже видела этого коня раньше! Как, впрочем, и мальчика, державшего жеребца под уздцы.

Алисон, не задумываясь, подобрала юбки и почти побежала через двор.

— Махмуд! Это ты! — закричала она, испугав ребенка и лошадь. — Что ты делаешь здесь? — начала она допрашивать слугу, как только тому удалось усмирить коня. — Никогда не ожидала снова увидеть тебя!

— Госпожа! — Изуродованное лицо Махмуда на миг осветилось радостью, но тут же снова приняло настороженное выражение. — Я не знаю вас, госпожа! Вы приняли меня за другого.

— Не знаешь… Конечно, ты меня знаешь! О чем ты, спрашивается, толкуешь?

Голос Махмуда упал до едва слышного шепота:

— Не стоит, чтобы нас видели вместе, госпожа.

Сбитая с толку, Алисон огляделась и увидела, что редкие прохожие бросают в их сторону любопытствующие взгляды. Стоявший в нескольких шагах Чанд укоризненно взирал на госпожу.

— Я притворюсь, что восхищаюсь жеребцом и хочу его купить.

— Но он не продается, госпожа!

— Знаю, но ведь могу же я спросить?! Какой от этого вред? Ну, а теперь расскажи, что привело тебя сюда.

Махмуд неловко помялся. Лицо его снова помрачнело.

— Разве вы не слышали о поражении нашей армии?

— Да… и мне очень жаль, Махмуд. Я хотела бы, чтобы исход был другим.

— Ему следовало быть другим! Аллах не мог покинуть правоверных, чтобы принять сторону французских собак, этого глупого отродья змей и скорпионов!

Алисон пробормотала подходящие случаю утешения.

— Но что твой хозяин делает здесь… ведь это Джафара я видела сейчас?

Махмуд долго молчал, и Алисон прикусила губу, пытаясь справиться с нетерпением.

— Махмуд, пожалуйста, ты должен сказать мне.

— Повелитель здесь по поручению султана арабов Абдель Кадера.

— И зачем именно?

— Я всего лишь слуга и не могу говорить за господина.

Махмуд, очевидно, не намеревался ничего ей рассказывать, но Алисон не думала сдаваться. В конце концов ей удалось вытянуть из мальчика, что Джафар приехал обсудить условия ссылки низвергнутого вождя. Он представился французским властям как Николас Стерлинг, внук герцога Морлендского.

Алисон в ужасе и смятении уставилась на Махмуда, не зная, что предпринять. В надежде помочь султану Джафар скрыл свое берберское происхождение, очевидно, считая, что громкое имя и связи в самых высоких английских кругах будут способствовать облегчению участи Абдель Кадера. Но даже в европейской одежде Эрве сможет легко узнать берберского воина, похитившего Алисон и едва не убившего его самого. И тогда полковник отдаст в руки французских властей одного из их злейших врагов.

Алисон задрожала от страха. Необходимо немедленно найти Эрве и помешать ему увидеть Джафара.

Бросив несколько слов Махмуду и приказав ему ждать, Алисон повернулась и решительно вошла в дом, где дядя Оноре как раз прощался со знакомым. Проскользнув мимо удивленного дяди, Алисон вновь вошла в кабинет Эрве, но его там уже не было. Адъютант вежливо объяснил, что полковник проводит совещание с важными правительственными чиновниками и его нельзя беспокоить.

Вместе с дядей Оноре она вышла на улицу и обнаружила, что в довершение всего Махмуд и лошади исчезли. Она хотела поискать его, но Оноре решительно воспротивился, и девушка не осмелилась возражать дяде. До сих пор он не возражал и не выдавал Джафара, но вряд ли и дальше будет молчать, узнав, что появилась возможность отдать похитителя в руки правосудия.

И, вместо того, чтобы протестовать, Алисон нехотя отправилась домой. Она не могла ни есть, ни спать, не находила себе места и каждую минуту боялась услышать новость о поимке свирепого вождя берберов, ее бесстрашного возлюбленного.

Те же самые мысли не давали покоя Джафару. Он рисковал быть узнанным, но должен был участвовать в переговорах, поскольку не мог иначе. Если существовала хотя бы малейшая возможность повлиять на судьбу султана, необходимо ею воспользоваться. Поэтому Джафар участвовал в совещании, созванном его высочеством, герцогом Д'Омалем, полный решимости использовать влияние своей семьи и собственное положение, чтобы воздействовать на общественное мнение.

Однако Джафар в любую минуту ожидал ареста и даже успел свыкнуться с этой мыслью. Он почти не сомневался, что полковник Бурмон его узнает, и был готов к последствиям — потом, когда переговоры завершатся. По мнению Джафара, обвинения против него не будут столь ужасными. В конце концов, свидетелей обвинения, кроме полковника, нет. Однако сейчас всякие случайности весьма нежелательны, иначе дело крайне усложнится и он не сможет ничего сделать в защиту султана.

Джафар точно определил мгновение, когда полковник узнал в англичанине Николасе Стерлинге берберского вождя, похитившего невинную молодую женщину и использовавшего ее, чтобы заманить французскую армию в глубь пустыни, где была устроена настоящая бойня.

Они сидели на противоположных концах длинного стола, но Джафар чувствовал пристальный, неотрывный взгляд полковника во время вступительного слова генерал-губернатора и позже, когда Николас Стерлинг встал, чтобы обратиться к собранию.

Произнеся несколько слов, он заметил, как лицо полковника застыло, а потом медленно потемнело от гнева. Однако он не вскочил и не указал на Джафара обличающим перстом. По правде говоря, Бурмон не шелохнулся, возможно, потому, что предпочитал не вмешиваться в происходящее. Благодарный за отсрочку, Джафар заставил себя успокоиться и сконцентрировать все внимание на обсуждаемой теме, хотя знал, что конфликт с полковником еще далеко не разрешен.

Джафар был немало потрясен, обнаружив, что смертельный враг встал на его сторону в вопросе о судьбе Абдель Кадера. Он тоже требовал снисходительности и милосердия к низложенному властителю, и, подобно Джафару, предпочитал всякому, более суровому наказанию ссылку. Герцог внимательно выслушал мнение каждого, прежде чем принять решение. Когда переговоры были завершены, Джафар почувствовал, что добился самых лучших условий, на которые мог рассчитывать. Абдель Кадера привезут во Францию, где сам король решит его судьбу.

Военные и правительственные чиновники начали расходиться, и Джафар тоже поднялся, но тут за спиной раздался резкий голос:

— Могу я поговорить с вами наедине, месье?

Обернувшись, Джафар встретился взглядом с темными суженными глазами полковника. Оставалось лишь последовать за де Бурмоном в его канцелярию. Однако Джафар заметил полдюжины вооруженных младших офицеров, следовавших за ним на почтительном расстоянии. По-видимому, полковник не хотел рисковать побегом мятежного бербера.

Однако на этот раз, по всей вероятности, не предстояло ни стрельбы, ни поединка. Полковник предложил Джафару стул и стакан кларета, прежде чем нерешительно спросить:

— Или предпочитаете более крепкие напитки?

— Иногда, — ответил Джафар, поднося стакан к губам. Странный на первый взгляд вопрос полковника лишь подтверждал его подозрения: Бурмон знал, кто перед ним, иначе не стал бы интересоваться, позволяет ли ему религия употреблять спиртное.

Оба молчали. Джафар наблюдал за полковником, пытаясь скрыть удивление. Он привык к презрению и высокомерию французских чиновников, считавших себя гораздо выше мусульман и силой принуждавших покоренный народ выполнять чуждые ему законы и правила.

Однако полковник, казалось, был далек от всего этого. Джафар настороженно выжидал, пока Бурмон устроится рядом, в большом мягком кресле.

— Если беспокоитесь относительно того, что я могу разоблачить вас, — сказал наконец Бурмон, — то не стоит. Я действительно узнал вас, но намереваюсь придержать язык… по двум причинам. В тот день вы пощадили меня, а такое не забывается. Не могу я отплатить предательством за ваше великодушие и отдать вас в руки военного трибунала, почти на верную смерть.

Джафар долго молчал, обдумывая слова полковника, прежде чем ответить:

— Никто не осудил бы вас за подобный поступок.

— Я сам осудил бы себя строже любого суда. Ни один настоящий мужчина не способен на подобное. Поверьте, месье, я у вас в вечном долгу.

— Понятия «вечно» на земле не существует.

— Возможно.

Вновь последовало долгое молчание, в продолжение которого полковник и Джафар рассматривали друг друга.

— Но вы, кажется, говорили о двух причинах? — спросил наконец Джафар.

— Да, но прежде я хотел бы задать вам вопрос. Почему вы не убили меня, когда представилась возможность? Вам, кажется, немалых трудов стоило заманить меня в пустыню, чтобы наконец отомстить сыну генерала, приказавшего убить ваших родителей. И добровольно лишиться возможности сделать то… Признаюсь, что сгораю от любопытства.

Но Джафар, не желая отвечать, рассеянно рассматривал стакан.

— На это у меня свои причины, полковник. Достаточно сказать, что я отрекся от клятвы мести семейству Бурмонов.

— Наоборот, — грустно ответил полковник. — Вы уже отомстили тем, что похитили любовь Алисон.

Джафар резко вскинул голову, словно волк, почуявший незнакомый запах, и с внезапно заколотившимся сердцем уставился на Бурмона.

— Алисон любит вас, — тихо подтвердил Бурмон. — Разве вы не знали?

Джафар судорожно сглотнул, внезапно лишившись дара речи. Лишь через несколько минут ему удалось выдавить:

— Простите, но в это трудно поверить. Никто не запрещал ей свободно выражать свои чувства. Мадемуазель Викери сама приняла решение уехать. Она не захотела остаться со мной.

— Но, боюсь, это правда. Она сама так сказала. Именно поэтому и не приняла предложение стать моей женой.

— Она отказала вам?! — надтреснутым шепотом выдохнул Джафар. — Но до меня не дошли слухи о разорванной помолвке!

— Возможно, потому, что помолвки не было, — горько усмехнулся Эрве. — Перед тем, как Алисон отправилась в экспедицию, я сделал ей предложение. Она обещала подумать и дать ответ по возвращении. Ну а потом… мы решили, что лучше всего, чтобы общество пока ничего не узнало. Если бы мы расстались сразу после ее появления в Алжире, репутация Алисон навеки погибла бы. Моим единственным желанием было защитить ее.

— Вы… должно быть, очень любите Алисон, — выдавил наконец Джафар.

И снова горькая улыбка мелькнула на лице полковника.

— Хотелось бы верить, что я не настолько эгоистичен, чтобы ставить ее счастье выше моего собственного.

— В таком случае между нами больше сходства, чем я предполагал, — тихо, вымученно пробормотал Джафар. — Самым тяжелым в моей жизни был тот момент, когда пришлось отпустить ее.

— Вот как, — вздохнул Эрве. — Значит, я был прав. Именно из-за нее вы пощадили меня.

— Да… именно она.

— Потому что вы сами ее любите.

Джафар отвел глаза.

— Да.

— А теперь? Что вы собираетесь делать теперь?

Джафар закрыл глаза, вспоминая те мучительные дни, когда медленно умирала надежда, что Алисон будет принадлежать ему. А теперь… лишь со стороны казалось, что он живет и ведет себя, как обычно, но на деле он был скорее трупом, призраком былого Джафара, мужчины, чей дух навеки сломлен. Возможно, поэтому Джафар, не задумываясь, отправился в логово врага и почти не опасался того, что произойдет, когда полковник его узнает. По сравнению с той болью, которую причиняла необходимость жить, мысль о смерти не вызывала ужаса.

— Я еще не думал об этом… считал, что она навеки потеряна.

— Сомневаюсь. Она ведь не уехала из Алжира, вы знаете это?

— Знаю. Но не смел и предположить, что она осталась из-за меня.

Эрве резко наклонился вперед, внимательно изучая Джафара.

— Вы позаботитесь о ней?

Джафар, не мигая, спокойно встретил взгляд полковника и торжественно кивнул.

— Я отдам за нее жизнь, если понадобится.

Полковник, очевидно, поверил ему, потому что лицо его едва заметно смягчилось.

— Тогда я спокоен.

Он поднес к губам стакан и после непродолжительного молчания вновь заговорил:

— Алисон не единственная причина, по которой я хотел поговорить с вами. Мне хотелось бы обсудить будущее этой страны.

Джафар сверхъестественным усилием попытался сосредоточиться, отрешиться от неотвязных мыслей об Алисон и уделить внимание словам полковника.

— Надеюсь, вы слышали, какие обязанности возложены на «Арабское Бюро»? — осведомился Бурмон.

Джафар нахмурился, вспоминая все, что слышал об этом Бюро. Французское правительство установило эту систему, чтобы управлять коренным населением Алжира. Это учреждение военного министерства, укомплектованное офицерами, руководило покоренными территориями и надзирало за племенными вождями. Турецкая иерархия «халифов», «ага» и «каидов» сохранялась, но всем им были приданы французские советники, а фактически — истинные правители, собиравшие налоги и вершившие правосудие руками покорных мусульманских марионеток.

— Кое-что знаю, — отозвался Джафар. — Это учреждение, посредством которого французская армия осуществляет право власти над мусульманским населением и получает возможность неусыпно следить за вождями и племенными советами.

Полковник слегка поморщился, прекрасно распознав плохо скрытое презрение в голосе гостя.

— Цель деятельности Бюро — отнюдь не господство, а ассимиляция французов с арабами. Туземным племенам позволено править самим, с помощью вождей, выбранных и одобренных администрацией Бюро. Это справедливая и честная система.

— Думаю, это зависит от разных точек зрения.

— Вероятно, — согласился Эрве. — Но так или иначе это единственная система, с которой мы вынуждены работать. Мой первейший долг как главы Бюро, — защищать интересы наших поселенцев. Их уже около ста тысяч, и половина — французы, а приедет еще больше. Теперь, когда война окончена…

— Ну да, вы будете прибывать целыми толпами, — мрачно перебил Джафар, — горя жаждой захватить всю страну.

На этот раз Бурмон резко выпрямился.

— Присутствие французов не такое уж плохое обстоятельство для вашей страны. Вспомните о преимуществах, которые это вам дало. Семнадцать лет назад население Алжира страдало от голода и эпидемии и находилось на грани вымирания.

— Вы искренне верите этому или повторяете слова вышестоящих лиц?

Бурмон поколебался, прежде чем ответить. Краска гнева залила его лицо.

— Ваш отец, без сомнения, использовал достаточно подобных доводов, чтобы разграбить и разрушить Алжирское королевство, — холодно бросил Джафар. — Но я был здесь семнадцать лет назад, полковник, и смею заверить, что Алжир вовсе не страдал от тех бед, которые вы так красочно описываете.

— Я подумал, — таким же ледяным тоном отпарировал Бурмон, — что мы тактично согласились не вспоминать о прошлом. Мой отец вот уже почти десять лет, как мертв, и я был бы крайне доволен, если бы вы предпочли никогда не вспоминать о нем.

— Совершенно верно. Прошу простить меня, полковник.

— Прекрасно. Как я уже говорил, защитить колонистов теперь, когда война окончена, будет гораздо легче, но есть и другие проблемы, которые меня весьма тревожат. Я намереваюсь, если смогу, обеспечить правосудие и справедливое отношение к арабскому населению. Мои предшественники… не обладали тем, что может быть названо милосердием победителя. Уважением к правам слабых. Надеюсь, что сумею исправить это.

Джафар вопросительно поднял брови, но промолчал.

— Если мы хотим быть справедливыми и мудрыми правителями, значит должны знать как можно больше о покоренном нами народе — его обычаях, обществе, культуре и языке. Я хочу, чтобы офицеры, работающие в Бюро, были прекрасно ознакомлены с образом жизни туземного населения. Поэтому я и нуждаюсь в вашей помощи.

— Моей?!

— Я готов предложить вам в Бюро должность советника по делам арабов.

И, увидев, что Джафар яростно стиснул зубы, Эрве поднял руку.

— Вижу по вашему лицу, что вы намереваетесь отказаться. Но прежде прошу хорошенько все обдумать. Разве такая должность не лучший способ продолжать отстаивать интересы своего народа? Вы сможете править большей частью провинции, поддерживая арабов, осуществляя действие французских законов и одновременно играя роль переводчика, судьи, сборщика налогов. Более того, вы сумеете сообщать мне, насколько действенна наша политика, и помогать вносить соответствующие изменения для ее улучшения.

Подавив естественное желание объяснить де Бурмону, что тот может сделать со своим предложением, Джафар продолжал молчать. Откровенно говоря, он восхищался полковником, мужеством и прямотой, с какой тот изложил свой план, да и сам план был безупречен. Заручиться помощью врага — достаточно неглупый ход. Кроме того, вполне возможно, что мотивы полковника достаточно искренни и он действительно желает мира между арабами и французами.

Джафар попытался сохранить спокойствие. Глядя на закрытое гардинами окно, он снова вспомнил об Алисон.

Стояло лучшее время дня, когда день медленно перетекал в вечер и заходящее солнце окрашивало горизонт в нежно-фиолетовый цвет. Время дня, когда он больше всего тосковал о ней… Если не считать моментов, когда каждым утром просыпался с неутихающей болью в сердце или лежал по ночам, думая о любимой. Когда посещал те места, где был с Алисон, когда шел по опустевшему дому, смотрел на одинокий двор и уже не видел там мятежной молодой англичанки, сидевшей среди миндальных деревьев с поднятым к солнышку лицом…

Чувство глубокой скорби, безвозвратной потери отныне не покидало его.

Но теперь у Джафара появилась возможность повлиять на будущее страны. Более того, ему дали шанс на спасение. Шанс всегда быть рядом с Алисон, не предавая при этом свой народ. Если он примет предложение Бурмона, значит станет союзником французов. В глазах его народа женитьба Джафара на европейской женщине послужит той же цели, что и брак с дочерью вождя соседнего племени, — приобретению сильных покровителей и защитников. Он сможет сделать Алисон первой женой… единственной женой. При условии, что она согласится на брак с ним.

Но даже если безумная мечта недостижима, Джафар не может отказаться от предложения, если Бурмон действительно заинтересован в правосудии и справедливости для народа Алжира. И не важно, как претит ему играть роль отвергнутого…

Бурмону тоже не очень-то хотелось искать помощи у человека, который похитил его любовь, уничтожил отряд и едва не отправил его самого на тот свет. Каждый из них оказался в положении, требовавшем компромисса, хотя позиция Джафара, безусловно, слабее. Французы вышли победителями из этой войны, и теперь на переговорах решается судьба султана, а Джафару приходится выторговывать наилучшие условия и продолжать борьбу.

Смирившись с судьбой, Джафар обернулся к спокойно ожидавшему Бурмону.

— Я должен посоветоваться с остальными племенными вождями своей провинции, полковник.

Бурмон вопросительно взглянул на него.

— Я предполагал, что подобное решение вы сможете принять самостоятельно.

Джафар позволил себе едва заметно улыбнуться.

— К сожалению, нет. Я правлю от имени своего народа и должен считаться с его волей. Таковы наши обычаи. Если вы действительно говорили правду и намереваетесь позволить нам сохранить образ жизни, к которому мы привыкли, значит попытаетесь понять.

— Да… конечно… мне следовало бы самому сообразить.