Рай - Повелитель желания

Охваченная смятением, Алисон уставилась в потолок шатра. Если раньше сон не приходил, то теперь глаза совсем не желали закрываться. Уже под утро она забылась тревожной дремотой и очнулась лишь от всполошенного крика Махмуда.

— Проснитесь, госпожа! Повелитель приказывает вам одеться поскорее! Мы должны приготовиться к приезду халифа Бен Хамади.

Слишком одурманенная тяжелым сном, чтобы встревожиться, Алисон села в постели. Слыша взволнованный голос Махмуда, она подумала сначала, что на лагерь напали, но тут же поняла, что суматоха вызвана ожидаемым прибытием одного из военачальников султана. Если верить мальчику, Бен Хамади был правой рукой самого Абдель Кадера.

— Скорее! — вопил Махмуд, вот уже в третий раз стараясь развязать ее путы. — Он уже едет!

Алисон еле сдерживала разочарование — ей так хотелось расспросить Махмуда о прошлом Джафара. Но теперь придется обождать. Она поспешила одеться и умыться, не желая, чтобы высокопоставленный араб застал ее врасплох. Надев голубую с красным тунику, Алисон накинула на голову и плечи хаик и уже через несколько минут встала рядом с Джафаром у входа в шатер.

Джафар молча оглядел девушку. Заметив холодный блеск его глаз, Алисон вспомнила ужасающий рассказ о мести и убийстве и с новым испугом ощутила нахлынувшую волну сочувствия и сострадания к одинокому мальчику, каким он был семнадцать лет назад.

Она гадала также, почему Джафар снова не связал ее. Наверное, за это следует благодарить гостя. Но времени на расспросы не осталось. Вдалеке поднялось облако пыли. Несколько десятков арабов мчались по направлению к лагерю. Уже через несколько минут всадники картинно осадили коней у входа в шатер. Предводитель, восседавший на могучем белом жеребце, оказался совсем коротышкой и определенно арабом, с черными, как обсидиан, глазами, оливковой кожей и ястребиным носом. Нижнюю часть лица скрывала густая черная борода. Он был одет как остальные богатые шейхи, виденные Алисон в Алжире, — в джеллабу из дорогой алой шерсти, поверх которой красовался снежно-белый бурнус, и куфью — арабский головной убор в виде квадратного куска ткани, который удерживался на голове плетеной золотой лентой.

Арабский вождь позволил лошади несколько минут рыть копытом землю и нервно перебирать ногами, пока сам он с видимым удовлетворением обозревал лагерь. Как только он спешился, Джафар шагнул навстречу и, прижав правую руку к груди, поклонился.

— Мир тебе, Хамади-бей. Да возвеличит тебя Аллах…

Внимательно прислушиваясь, Алисон сумела понять первую часть цветистого приветствия Джафара, но остальную речь пришлось переводить Махмуду.

— И тебе мир, Джафар эль-Салех. Пусть Аллах вознаградит тебя вечным процветанием и осыплет своими дарами…

Закончив сложный традиционный ритуал, Джафар отступил, позволяя соплеменникам приветствовать высокого гостя. Берберы приближались к халифу уважительно, с почтением, вставая на колени и целуя подол его джеллабы. Алисон не удивилась, поняв, что Бен Хамади говорил с каждым, как со старым знакомым, называя его своим братом и светом очей. Она уже слышала, что для араба каждый соотечественник — брат и друг. Однако Алисон немного испугалась, когда Джафар неожиданно сделал ей знак подойти. Девушка настороженно приблизилась, и Джафар, взяв ее за руку, представил халифу.

— Это мисс Алисон Викери, ваша светлость, — сказал он по-французски, чтобы Алисон поняла.

— Ах да, англичанка, — ответил Бен Хамади, с трудом выговаривая французские слова. — Счастлив познакомиться, мисс Викери. Надеюсь, с вами хорошо обращались?

Алисон смотрела в бездонные темные глаза полководца, не зная, как отвечать на такую непривычную вежливость. Он наверняка не желает слушать об обстоятельствах ее похищения, и, кроме того, нет смысла проклинать или жаловаться на Джафара этому могущественному человеку, особенно потому, что ее судьба, по-видимому, в руках Бен Хамади. Остро сознавая, что рука Джафара властно покоится на ее талии, Алисон выдавила учтивый ответ:

— Так хорошо, насколько можно было ожидать в подобных обстоятельствах, ваша светлость.

Коротышка галантно улыбнулся.

— Я с нетерпением жду момента, когда смогу поближе познакомиться с вами.

И, взмахнув рукой в знак окончания аудиенции, снова перешел на арабский и начал обсуждать с Джафаром, как лучше разместить прибывших гостей.

Алисон стиснула зубы, раздраженная высокомерным обращением. Махмуд, однако, был явно потрясен тем, что халиф вообще соизволил заговорить с женщиной. Он считался одним из могущественных предводителей в священной войне против неверных, и в короткой жизни Махмуда приезд халифа и возможность коснуться его одеяний были самыми счастливыми моментами. Мальчик все утро пел дифирамбы Бен Хамади, так, что под конец Алисон едва сдерживалась, чтобы не послать и его и высокого гостя ко всем чертям, вместе с его Королевским Великолепием, Джафаром эль-Салехом.

Говоря по правде, Алисон не только не обрадовалась приезду Бен Хамади, но появление арабского военачальника в лагере Джафара крайне ее встревожило. Она могла лишь предположить, что его присутствие каким-то образом было связано с планами Джафара заманить в ловушку французскую армию, иначе к чему бы халифу приводить с собой столь многочисленный вооруженный отряд? Но Махмуд либо ничего не знал, либо не хотел говорить.

Алисон хотелось бы расспросить Джафара, но он был занят с гостями. Весь лагерь готовился к пиршеству в честь халифа, которое должно было состояться вечером. Посланные охотники вернулись с тушами газелей, а на огромных вертелах жарились овцы целиком. Все это Алисон узнала от Махмуда, поскольку ей не позволили покинуть шатер и даже подходить к порогу. Сафул охранял ее так, словно от этого зависела вся его жизнь. Впрочем, вероятно, так оно и было, если учесть вчерашние события.

К удивлению девушки, Махмуд все утро находился рядом. Алисон заподозрила даже, что он жалеет ее, хотя мальчик ни разу не упомянул о гневе повелителя и о том, как Джафар связал ее после попытки бежать. Однако Махмуд был куда более общительным, чем обычно, и добровольно дал ей еще один урок берберского языка. Он также продолжал как-то странно поглядывать на нее, словно пытаясь найти ответ на загадку. Наконец мальчик, решившись, спросил о том, что, очевидно, давно его беспокоило:

— Почему вы не отворачиваетесь, когда видите мое лицо, мадемуазель? Благородные французские миссис смотрят на меня с испугом и отвращением.

Вопрос застал Алисон врасплох и глубоко задел. Махмуда, очевидно, сильно мучило собственное увечье.

Она серьезно посмотрела на слугу, сгорая от желания утешить его.

— Мой дядя, тот, что живет в Лондоне, — доктор, — ответила наконец девушка. — И я иногда приходила в больницу, где он работает. Там лежали бесчисленные жертвы оспы, чьи лица были обезображены куда хуже, чем твое.

— Хуже? И они тоже не пугали вас?

— Сначала, может быть, но я быстро привыкла.

— Не думаю, что к такому уродству можно привыкнуть.

Нотки спокойного отчаяния в голосе молодого бербера разрывали сердце девушки и, как ни странно, заставили подумать о Джафаре. В их судьбах было много схожего. Махмуду, как и Джафару, пришлось так много перенести в детстве, их души горели ненавистью. Просто шрамы Махмуда были куда более заметны.

Проглотив ком в горле, Алисон ответила, осторожно выбирая слова:

— Есть вещи гораздо важнее красивой внешности, Махмуд. Твои шрамы не делают тебя плохим или хорошим человеком. Главное, каков ты внутри. Мужество, доброта и сострадание — вот качества, достойные мужчины, и не имеет никакого значения, насколько он привлекателен.

Махмуд, широко раскрыв глаза, уставился было на Алисон, но тут же повесил голову.

— Но с таким лицом я никогда не найду себе невесту. Ни одна женщина не захочет стать женой человека, который выглядит так, как я.

— Я ничуть не согласна, — покачала головой Алисон, стараясь говорить как можно веселее. — Наоборот, твой шрам может даже помочь выбрать хорошую жену, по крайней мере ты будешь уверен, что она любит тебя ради тебя самого, а не по какой-то другой причине. Поверь, я знаю, о чем говорю. Всю жизнь я остерегалась поклонников, которые хотели жениться на мне только из-за денег. Тебе не придется бояться ничего подобного. — И, слегка коснувшись его руки, добавила: — Когда-нибудь ты найдешь достойную тебя женщину, Махмуд. Я уверена в этом.

Мальчик отвел взгляд, покраснев от внезапного смущения.

Алисон тактично сменила тему разговора и возобновила урок берберского языка, радуясь, что смогла хоть немного утешить ребенка. Жаль только, что не в ее силах сделать больше.

Беды Махмуда на несколько минут заставили ее забыть о собственных проблемах, и неприятные мысли нахлынули с прежней силой. Ее не пригласили на пиршество, зато попросили перед началом праздника прийти в шатер халифа. Очевидно, это было таким важным событием, что Тагар, несмотря на многочисленные обязанности, явилась, чтобы помочь Алисон одеться, и настояла, чтобы та выбрала лучший наряд — кафтан из богатой зеленой парчи и хаик из шелка цвета слоновой кости, чтобы покрыть волосы.

Войдя в большой, красиво украшенный шатер, девушка прежде всего увидела Джафара, но ничего не смогла прочесть на загадочно-бесстрастном лице. Взволнованная этим холодным взглядом гораздо больше, чем галантным приемом его высокопоставленного спутника, Алисон делала все, от нее зависящее, чтобы полностью игнорировать Джафара. Бен Хамади почтил гостью, предложив ей чашку сладкого мятного чая, которую Алисон приняла с вежливой улыбкой.

Она надеялась, что сможет узнать у халифа о причинах его приезда, но тот избегал настойчивых вопросов с искусством опытного дипломата и продолжал на далеко не безупречном французском языке рассказывать ей о султане арабов Абдель Кадере.

— Прошло пятнадцать лет, мисс Викери, с тех пор, как Абдель Кадер был провозглашен повелителем правоверных. Никто, кроме него, не подходит лучше на роль защитника ислама против неверных. Его предки — тарифы, потомки Магомета, а отец был марабутом — святым. Всего лишь за короткое время Абдель Кадер привлек под свои знамена все племена королевства.

Алисон отделывалась вежливыми репликами, вспоминая, как в первый раз услыхала об Абдель Кадере. В парижских салонах к храброму султану относились с благоговейным восхищением. Но это было до того, как французская армия едва не потерпела поражение. Целые полки были уничтожены свирепыми арабами и берберами. После этого светские дамы перестали бредить неотразимым, романтичным красавцем шейхом.

Но Алисон вовсе не желала слушать об Абдель Кадере. Она хотела разузнать, какую военную стратегию собираются арабы применить против войска Эрве.

Девушка против воли то и дело устремляла взгляд на сидевшего напротив Джафара, сознавая, однако, что он, должно быть, ясно видит ее тоску и страх. Джафар, в свою очередь, неловко поеживался при виде этих огромных, блестящих, встревоженных глаз, глядевших на него.

— Мы станем молиться, чтобы Аллах сделал гладким наш путь и помог в делах, — монотонно продолжал Бен Хамади. — Совсем как вы, христиане, молитесь вашему пророку Иисусу, которого называете Христом.

Алисон старалась не слушать и испуганно вскинулась, когда Бен Хамади вновь прервал поток невеселых мыслей.

— Надеюсь, я не утомил вас, мисс Викери, — торжественно объявил халиф. — Позор на мою голову, если я расстроил столь прелестную молодую даму.

Оторвав взгляд от Джафара, Алисон выдавила слабую улыбку.

— Прошу простить, ваша светлость. Вы оказали мне большую честь и доверие, удостоив дружеской беседы. Однако день клонится к вечеру, и я, как оказалось, чрезвычайно устала. Если ваша светлость извинит мое отсутствие, я немного отдохну.

Алисон подозревала, что, попросив отпустить ее, совершила серьезное нарушение этикета, но в висках стучало нестерпимой болью. Она просто не сможет больше вынести пространных дифирамбов султану!

К счастью, халиф, нисколько не обидевшись, кивнул, и Алисон, не глядя на Джафара, с облегчением вышла из шатра, жадно вдыхая прохладный ночной воздух.

Сафул, как обычно, проводил ее в шатер, а потом устроился у входа. Алисон бесцельно бродила по шатру, охваченная черной тоской и паническим отчаянием, давившими на плечи свинцовой тяжестью. Нужно действовать, причем как можно быстрее, но что она может сделать? Единственный способ спасти Эрве и дядю Оноре — вовремя сбежать, предупредить их о ловушке, которую готовит Джафар. Но до сих пор все попытки ускользнуть кончались неудачей. Алисон охраняли день и ночь, а после вчерашнего Джафар, вероятно, станет по-прежнему держать ее связанной. Если даже удастся выбраться из шатра и найти лошадь, все равно обнаружатся десятки глаз, неотрывно наблюдающих за ней…

Но не сейчас. Не сейчас, когда почти все обитатели лагеря собрались на пиршество и даже ее мстительный похититель занят приемом гостей…

Алисон с надеждой посмотрела на Сафула, сидевшего к ней спиной и что-то вырезавшего из куска дерева. Сейчас только он может помешать ей. Если ухитриться оглушить его…

Проскользнув в спальню, Алисон лихорадочно сорвала с себя одежду, натянула панталоны, блузу, болеро с длинными рукавами и свои ботинки для верховой езды. Внезапно девушка поняла, что дрожит от тревоги и надежды, и остановилась на несколько мгновений, усилием воли замедляя беспорядочное биение сердца. Сжав зубы, она схватила тяжелый глиняный кувшин для умывания, спрятала его за спиной и бесшумно приблизилась к Сафулу.

Девушке не хотелось причинять боль верному стражу — он всегда был добр к ней. Но придется сделать это. Лучшей возможности больше не представится. Она подняла кувшин высоко над головой.

Должно быть, в последний момент Сафул что-то почуял и попытался обернуться. Закрыв глаза и закусив губу, Алисон с силой опустила кувшин на голову Сафула, сжимаясь от омерзительного глухого стука. Юноша без единого вскрика повалился на землю.

Несколько ужасных мгновений Алисон смотрела на бербера, подавляя тошноту, и лишь потом заставила себя дотронуться до него. К счастью, Сафул дышал. Она не убила его! Какое счастье!

С трудом отступив, девушка взяла из спальни черный бурнус. Возможно, в темноте она сумеет сойти за берберку. Теперь оставалось лишь найти еду и воду. В соседнем шатре она наткнулась на полный мех живительной жидкости, в остальных отыскала фрукты и хлеб и завернула все в тряпку. Легче всего, как ни странно, оказалось украсть коня. Перед чьим-то шатром паслась небольшая, очень смирная кобылка, с шеи которой свисал недоуздок из пеньковой веревки.

Привязав мех и узелок с едой наподобие седельных сумок, Алисон отвязала лошадку и повела прочь от лагеря. Она пока не осмеливалась сесть верхом.

Позади раздавались музыка и шум веселья, однако стук сердца отдавался в ушах барабанным боем. В любой момент может послышаться крик тревоги и весь лагерь бросится за ней в погоню.

Но никто ничего не заподозрил. Алисон, затаив дыхание, продолжала идти, увязая в глубоком песке, повторяя словно короткую отчаянную молитву одно лишь слово:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Отойдя на несколько сотен ярдов, Алисон остановила кобылку и медленно, осторожно, бормоча бессмысленные успокаивающие слова, забралась ей на спину, взялась за недоуздок и погнала лошадь вперед, через пустыню, по пути, освещенному луной.

Глава 12

Алисон ехала всю ночь по пустынным равнинам, испуганно прислушиваясь к отдаленному жутковатому вою шакалов. Звезды сверкали россыпью хрустальных осколков в темном небе, а впереди расстилались пески, таинственные и бесконечные.

На свете не существует более уединенного места, чем пустыня. И перед лицом этого бескрайнего пространства Алисон ощущала собственное ничтожество, хотя, как ни странно, сознавала, что стала частью огромного мира. Молчание было столь всеобъемлющим, что Алисон слышала, как бьется сердце в такт тихому, ритмическому топоту копыт.

Воздух был чистым и свежим, темнота успокаивала. Временами Алисон почти забывала о тревогах, отчаянной необходимости бежать. Но страх тут же возвращался, и девушка снова оглядывалась, каждую минуту ожидая увидеть Джафара в развевающемся за плечами бурнусе, преследующего ее на могучем вороном жеребце.

Час шел за часом, окутывая девушку усталостью. Она то и дело ловила себя на том, что начинает клевать носом. Встряхнувшись, она садилась попрямее и принималась считать звезды, вспоминать пословицы, детские считалки, чтобы не заснуть. Иногда приходилось укрощать кобылку, которой явно хотелось стряхнуть всадницу и вернуться в лагерь.

Уже ближе к рассвету кобылка внезапно бросилась в сторону и встала на дыбы, испуганная неведомым призраком. В следующую минуту Алисон растянулась на песке, оглушенная, задыхающаяся, не в силах понять, что произошло.

Однако, придя наконец в себя, она с ужасом прислушалась к удаляющемуся стуку копыт. Кобылка, наконец освободившись от нежеланного бремени, галопом мчалась в сторону лагеря. Теперь у нее нет лошади. Одна в этом диком месте, где жизнь человека зависит от выносливости его коня и воды.

Воды! Вскочив, Алисон начала лихорадочно шарить по песку.

Невыразимое облегчение наполнило девушку, когда пальцы коснулись мягкой кожи. По крайней мере от жажды она пока не умрет.

Глаза девушки устремились к восточному горизонту, где небо начинало розоветь. Солнце уже заливало безбрежное море золотистого песка. У Алисон не осталось выбора, кроме как идти вперед. Она ни за что не вернется к безжалостному похитителю!

С трудом поднявшись, Алисон перекинула через плечо мех с водой и узелок с хлебом и сделала первый шаг. Песок здесь был не таким глубоким и сыпучим, зато оказался крупным и зернистым, обжигавшим ладони, когда девушка иногда спотыкалась и падала. Вскоре все небо запламенело, солнце повисло над землей огромным огненным шаром и немилосердная жара вновь принялась иссушать и без того бесплодную землю. Алисон вся промокла от пота, но была рада, что захватила бурнус, защищавший от палящих лучей, и надвинула на лицо капюшон.

Приходилось жестко экономить воду. Смерть от жажды страшна, и Алисон могла позволить себе лишь по глотку каждые полчаса. Если повезет наткнуться на колодец или ручей, она напьется вдоволь.

Однако колодец все не встречался. Кругом лишь голубое небо, пустынный песок и беспощадное солнце. Алисон не встретила никого, кроме юрких ящериц. Скоро песок уступил место глине, чахлая трава сменилась колючкой и низкорослыми кустиками. Жестокий белый свет слепил девушку, а жара отравляла воздух, так что кружилась голова и жажда лишала сил. Каждая минута превращалась в вечность, но Алисон упорно пыталась удержаться на ногах и продолжать путь.

Еще не кончилось утро, но глупость ее поступка уже стала очевидной. Она совсем одна в этом забытом Богом месте, вода почти кончилась, а солнце только набирает силу.

Губы Алисон спеклись, язык распух, горло горело. В глазах кружилась и плясала тьма. Подняв голову, она разглядела стервятников, уже начавших кружиться высоко над головой в поисках добычи. И этой добычей скоро станет она.

Бесконечный день все тянулся, и девушка потеряла ощущение расстояния и времени, забыла обо всем, кроме гнавшей ее вперед решимости. Временами ей казалось, что смерть была бы благословенным освобождением.

Видение, мерцающее вдалеке, было таким прекрасным, что девушка едва не всхлипнула. Вода! То самое озеро, которое она заметила, когда Джафар вез ее сюда, на конец земли.

Алисон пыталась побежать к драгоценному, дающему жизнь источнику, но споткнулась и упала. Однако надежда дала ей силы, и Алисон, оттолкнувшись от земли, встала и вынудила себя сделать первый шаг. Ее нельзя победить. Она обязательно выживет!

Именно такой увидел ее Джафар. Девушка, пошатываясь, брела между кустами верблюжьей колючки и проклинала озеро, которое с каждым шагом, казалось, становилось все дальше.

— Благословен Аллах! Алисон!

Алисон замерла, надеясь, что слышала резкий окрик только в своем воображении, что топот копыт вороного жеребца лишь почудился ей.

Но это оказалось не фантазией. Все было реальным: конь, Джафар и нескрываемое облегчение в его голосе.

Джафар осадил коня и несколько минут молча сидел в седле, глядя на истомленное, обожженное солнцем лицо, и благодарил Аллаха. Половина племени прочесывала пустыню в поисках Алисон, но людям пришлось подождать рассвета, чтобы выйти в путь. Днем отпечатки копыт кобылки были ясно видны, но, когда они внезапно оборвались, Джафар понял, что девушка потеряла лошадь, и едва сумел скрыть охвативший его страх. Шансы на то, что она выживет, были ничтожны, но и надежды на то, что он найдет девушку прежде, чем та погибнет от жары и жажды, почти не оставалось.

Вознося молитвы ее и своему Богу, Джафар поехал по следам, оставленным Алисон на песке, но вскоре исчезнувшим на твердой поверхности. Только чудо и воля Аллаха привели его к ней. Это и черные точки, парившие в небе, — хищные птицы, стерегущие одинокую путницу.

Теперь, когда он нашел Алисон, сердце перестало так безудержно колотиться, а тугая пружина страха, терзавшая внутренности, потихоньку ослабла. Подогнав скакуна ближе, Джафар попытался поднять Алисон в седло, но она отскочила.

— Нет! Не смей трогать меня! — прохрипела она, слишком слабая, чтобы стоять, но слишком гордая, чтобы рухнуть на землю, слишком упрямая, чтобы признать поражение.

Джафар разъяренно уставился на девушку. Она погибла бы, не наткнись он на нее! Недавняя бурная радость сменилась медленно нарастающим гневом на Алисон, отважившуюся подвергнуть себя такой опасности, и… угрызениями совести — ведь это он довел ее до такого, вынудил бежать!

Когда Алисон повернулась, чтобы продолжить свой тяжкий путь, Джафар не остановил ее. Он должен позволить ей сохранить остатки гордости. Она сама скоро сдастся. Долго ей не продержаться.

Джафар медленно поехал следом, стараясь держаться поближе, однако уже через несколько минут раздражение взяло верх.

— Глупо так упрямиться, Эхереш! Ты умрешь от жажды, если не примешь мою помощь.

Алисон, подняв подбородок, выдавила прерывающимся голосом:

— Не погибну… если доберусь… до озера.

Джафар посмотрел в сторону мерцающего марева на горизонте. Только сейчас он понял, что имела в виду девушка, на что надеялась. Солнечные лучи, отражаясь от голубовато-зеленых кустиков и огромной лужи высохшей грязи, припорошенной солью, придавали миражу вид огромного водоема.

— Мне жаль разочаровывать тебя, милая, но Чот аль Ходна не настоящее озеро. Это солончак и лишь кажется водоемом. В это время года воду можно найти только в самой середине, но для этого нужно пройти много миль.

Алисон остановилась как вкопанная. Тоска и разочарование охватили ее, а жара и усталость наконец одолели. Беспомощные слезы покатились из глаз. Она поймала соленую каплю языком, но жажда стала еще отчаяннее.

Алисон сделала еще шаг, но твердая глина внезапно поднялась перед глазами, вцепилась в нее и потянула вниз. Алисон тяжело рухнула на землю, едва не потеряв сознание, и осталась лежать без сил, беспомощная и оглушенная.

Джафар тихо выругался и уже хотел было спешиться, но в этот момент послышался пронзительный крик. Присмотревшись, Джафар успел увидеть маленькое, похожее на краба насекомое, суетливо убегавшее прочь.

Ужас с новой силой охватил Джафара. Скорпион не походил на куда более безвредную разновидность, населявшую прибрежные равнины. Этот был гораздо крупнее и темнее — такие смертельно ядовитые особи населяли пески Сахары.

— Алисон, — хрипло прошептал он, опрометью спрыгнув с седла и подбегая к девушке. — Он укусил тебя?

Алисон тихо стонала от боли, держась за правую ногу.

— Д-да… в бедро.

Она все-таки попыталась подняться, но Джафар заставил ее лечь и, перевернув, разорвал панталоны. Красное пятно на бедре быстро увеличивалось. Сердце Джафара замерло. Алисон умрет, если не помочь ей немедленно.

Выхватив кривой кинжал, Джафар, не обращая внимания на тревожный возглас, резко велел Алисон не шевелиться.

— Тебе будет еще больнее, но нужно высосать яд.

— Сначала… турникет… — выдохнула она. — Дядя Седрик — доктор… Он велел бы… перетянуть… ногу… над раной.

Молясь о том, чтобы девушка оказалась права, Джафар развязал ее кушак, туго перетянул бедро, и, не дав времени запротестовать, крест-накрест надрезал место укуса. Боль затмила даже сознание неприличия происходящего. Ни одна порядочная женщина не станет валяться на песке перед мужчиной, да еще и с разорванными панталонами! Алисон пыталась думать о чем-нибудь другом, когда Джафар наклонился и припал губами к ране, но усилие оказалось слишком велико.

Несколько долгих минут он снова и снова высасывал яд, а потом сплевывал на землю, пытаясь не слышать стоны боли, не обращать внимания на пальцы, судорожно впившиеся в его плечи. Он отдал бы свои глаза, если бы сумел уберечь ее от этого, но другого способа спасти жизнь Алисон не было.

Наконец Джафар сделал все, что мог, и отстранился, беспомощно глядя на девушку. Она лежала неподвижно, смертельно бледная, с закрытыми глазами.

Джафар осторожно поднял Алисон и прижал к себе. Девушка не сопротивлялась — очевидно, ее силы были окончательно истощены.

— Алисон, — низким, свирепым и одновременно дрожащим голосом сказал он, — нам придется вернуться в лагерь. Нужно найти лекарство от яда скорпиона.

К его изумлению и облегчению, девушка не протестовала и даже слабо кивнула. Джафар встал, держа девушку бережно, словно бесценный фарфор. Алисон сумела схватиться за складку его бурнуса и прошептала так тихо, что ему пришлось нагнуть голову, чтобы услышать ее.

— Джафар… Я должна была… попытаться… убежать…

— Да. Я знаю. А теперь спи, Темеллал. Тебе нужно беречь силы.

Алисон закрыла глаза и потеряла сознание. Джафар так и не понял, каким образом ему удалось добраться до лагеря. После он вспоминал лишь мучительно тянущиеся часы, топот копыт, невыносимо длинные мили и кровь, стучавшую в ушах, да еще леденящий сердце ужас, что он опоздает, не сможет спасти Алисон.

Однако холодная решимость, вот уже семнадцать лет правящая его жизнью, не позволяла опустить руки. Он неустанно погонял скакуна, заставляя могучее животное отдавать последние капли сил. Блестящая черная шкура блестела от пота и была покрыта хлопьями пены, сильные длинные ноги начали заплетаться к тому времени, когда они оказались в лагере. Алисон металась в жару. Отдавая направо и налево резкие приказы, Джафар отнес бесчувственную девушку в шатер и бережно положил на постель, а потом в который раз приказал послать за старухой, слывшей прекрасной лекаркой. Женщина, которую звали Гастар, вскоре появилась, однако Джафар не отошел от Алисон.

— Dhereth, — объявила Гастар, осмотрев пациентку и мрачно хмурясь. — Очень плоха.

— Спаси ее, — сказал Джафар почти умоляющим голосом.

— Если Аллах позволит.

Гастар засыпала рану порошком хны и влила в рот Алисон настойку опия, но Джафар не привык доверять ни туземным зельям, которыми много веков пользовалось племя, ни собственным горячим молитвам. Когда Гастар ушла, он достал жаропонижающее лекарство, купленное во время одного из путешествий в Алжир, — флакон сернистого эфира, и трясущимися руками влил в рот Алисон чайную ложку.

Джафар сам ухаживал за девушкой, хотя Гастар с охотой соглашалась принять на себя эту обязанность. Он поил Алисон водой и лекарствами, заставлял ее глотать, осторожно гладя горло, снова и снова обтирал обнаженное тело прохладной водой. Когда девушку трясло в ознобе, он прижимал ее к себе, пытаясь близостью передать ей собственные силы. Когда Алисон корчилась от боли, утешал, бормоча нежные слова по-английски, по-французски и даже на арабском и берберском.

Сердце Джафара сжималось каждый раз при виде ее белого лица и бескровных губ. Она сама едва дышала, а тело обдавало жаром. Лихорадка сжигала ее. И во всем виноват он. Не вздумай Джафар похитить девушку, гонимый жаждой мести, она не лежала бы здесь сейчас, больная, измученная, на грани жизни и смерти.

На третий день эфир кончился, но жизнь Алисон по-прежнему висела на волоске. Джафар, как всегда, сидел у ее постели, когда позабытый гость, халиф Бен Хамади, попросил разрешения войти. Джафар вскинул голову, вернувшись к печальной действительности. Он тщательно укрыл истаявшее тело Алисон, натянув одеяло до подбородка, и пригласил халифа войти.

Бен Хамади едва глянул в сторону больной девушки и тут же вежливо отвел глаза, пробормотав подобающие случаю цветистые приветствия хозяину. Джафар, в свою очередь, предложил ему гостеприимство своего убогого жилища, пожелал мира и благословения Аллаха. Хотя жар у Алисон немного спал, опасность все еще не миновала, и у Джафара не было времени на пустую болтовню.

Проницательный араб, должно быть, почувствовал, как напряжен Джафар, однако уселся на ковер, скрестив ноги и пристально глядя на хозяина.

— Я бы не стал так грубо нарушать твое уединение, брат мой, но необходимо обсудить дела. Все последние дни твое время и, подозреваю, мысли были заняты прекрасной пленницей.

Джафар отлично понял скрытый упрек. Эти четыре дня он полностью пренебрегал своими обязанностями, но так и не смог заставить себя выйти из шатра. И при слове «пленница» к нетерпению добавился гнев. Слово было таким холодным, равнодушным и, конечно, ни в малейшей степени не отражало сути его отношений с юной мятежницей… и того, что он к ней испытывал.

Но, сознавая необходимость сдерживаться, Джафар заставил себя спокойно ответить:

— Я не мог покинуть англичанку, ведь она едва жива, ваша светлость. Не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести и честь нашего племени оказалась запятнанной. Более того, она невинная жертва распрей и жажды мести. Я сделаю все, чтобы она выжила.

— Ее жизнь… и смерть в руках Аллаха.