— Она принадлежит к другому племени, — пояснил Джафар после того, как блондинка удалилась. — Зохра гостит у двоюродной сестры.

Алисон ухитрилась скрыть тоску и безрассудную ревность за вежливой улыбкой, но втайне облегченно вздохнула, узнав, что ей не придется постоянно видеть Зохру. Она не вынесет… не позволит Джафару откровенно выставлять напоказ свою любовницу. Особенно сейчас, когда смертельно боится обнаружить свои чувства и показать себя настоящей идиоткой, куда большей, чем уже была!

Какая наивность — считать, что она единственная женщина в жизни Джафара. Каким отвратительным было ее поведение!

Алисон краснела от стыда, вспоминая собственное распутство, и сгорала от унижения при одной мысли о том, как покорна она была малейшему его желанию. Внезапно Алисон вновь почувствовала себя пленницей, хотя Джафар был безукоризненно вежлив.

— Это твой дом, — сказал он ей, как только они вошли в крепость, и при этом не притворялся. Алисон скоро поняла, что гостеприимство берберов было таким же, как прославленное радушие всего исламского мира, — стоило гостю похвалить какую-нибудь вещь, и он немедленно получал ее в подарок.

А здесь было чем восхищаться. Снаружи здание казалось простым, суровым и даже мрачным, однако стоило переступить порог, и гость оказывался в совершенно ином, сказочном, восточном мире, мире мозаичных полов, изысканной алебастровой резьбы, широких мраморных лестниц. Джафар провел ее по всем комнатам, после того, как Оноре удобно устроили на мягкой постели.

Горная крепость Джафара, как обнаружила Алисон, была выстроена вокруг большого центрального внутреннего двора. Внизу находились хозяйственные постройки, наверху — жилые помещения, с широкими крышами, где обитатели обедали и развлекались в хорошую погоду. В переднем крыле было более десяти комнат для гостей, покои хозяина занимали правое крыло, а слугам и женщинам отвели остальные части дома. Сводчатый коридор, охраняемый стражниками, вел в другой двор, где находились конюшни.

— Их поставили здесь, чтобы помешать мне сбежать, — сухо осведомилась Алисон, — или не дать вору украсть коней?

Джафар спокойно пожал плечами.

— У тебя единственной, Эхереш, есть раздражающая привычка удирать на моих лошадях.

И, когда девушка резко вскинула голову, уголки его губ скривились в чисто мужской снисходительной усмешке.

— Говоря по правде, здесь у нас немного воров: слишком суровое наказание их ожидает. Однако человек моего положения должен опасаться убийц.

Потрясенная мыслью о том, что какой-нибудь предатель может лишить жизни этого сильного человека, Алисон замолчала.

— По этой же причине, — добавил Джафар, — я прошу тебя покидать дом только в сопровождении охранников. Махмуд обо всем распорядится.

— Я могу выходить из дома?

— Конечно. Ты здесь гостья.

Девушка недоверчиво уставилась на Джафара.

— Хочешь сказать, что я могу идти, куда хочу, и делать все, что пожелаю?

Джафар еле заметно улыбнулся.

— Да, Эхереш. Тебя будут сопровождать и охранять вооруженные воины, но в остальном ты совершенно свободна. Тебе достаточно лишь попросить.

— Благодарю.

Джафар слегка поклонился.

— Могу сожалеть только, что многочисленные дела помешают развлекать вас, мадемуазель, как подобает гостю. За время моего отсутствия возникло немало проблем, которые требуют моего решения.

Они проходили комнату за комнатой, и Алисон все явственнее ощущала аромат кедра, из которого были сделаны древние потолочные балки. Единственным неудобством оказалось отсутствие света. Здесь всегда царил полумрак, поскольку окна были очень узкими, чтобы не пропускать дневной жары и леденящего холода с гор, но повсюду в изобилии висели глиняные светильники и стояли жаровни на случай прохладных ночей. Чисто выбеленные стены были украшены яркими коврами и шелковыми занавесками. Мебели мало, и лишь самая необходимая — диваны и низкие столики. Зато пол тоже устлан коврами и завален подушками.

Наверху, в переднем крыле, она увидела большой зал, вымощенный узорчатыми изразцами, по всем четырем сторонам которого были комнаты для гостей.

— Это твоя спальня, — сказал Джафар, останавливаясь перед одной из дверей.

— Так ты не собирался запереть меня в женской половине? — удивилась Алисон. На этот раз улыбка была снисходительной и чувственной.

— Я уже сказал, что намерен считаться с твоим английским воспитанием, дорогая. И, кроме того, предполагал, что ты хочешь находиться поближе к дяде. Однако, если предпочитаешь жить в гареме…

Алисон не могла не распознать хрипловатые, безошибочно интимные интонации и, покраснев, поспешно объявила:

— Нет, меня вполне устраивает эта комната.

— Прекрасно. Теперь я оставлю тебя. Можешь умыться и переодеться. Кстати, не спустишься ли к ужину через час? И твой дядя тоже, конечно, если сможет.

После ухода Джафара Алисон оглядела комнату и заметила циновку, служившую тюфяком и покрытую несколькими коврами, на которых лежали искусно сотканные одеяла и покрывала из цветастого шелка. Пол устилали ковры с разложенными на них подушками, а в стены были вбиты колышки для одежды. Однако Алисон не могла отвести взгляд от циновки. Лежа здесь по ночам, она сможет слушать шепот фонтанов, доносящийся со двора. Но один тревожный вопрос неотступно терзал Алисон: останется ли ее постель одинокой?

Чанд решил за нее эту проблему, отказавшись покинуть хозяйку. По заведенному обычаю, он лег перед ее дверью, по-видимому, твердо намереваясь не спускать глаз с госпожи.

Мысль о том, что слуга защищает ее честь, согрела душу Алисон. Если Джафар захочет прийти к ней, ему придется перебудить весь дом. Алисон необходимо было время, чтобы разобраться в хаотической путанице чувств к Джафару, прежде чем продолжать интимные отношения с этим человеком. Она слишком уязвима во всем, что касается Джафара, и пока не способна принять достаточно разумное решение относительно своих будущих отношений с ним.

Однако Джафар не делал никаких намеков на то, что собирается прийти к ней ночью. Первые дни они вообще встречались лишь за обедом. Как и предупредил Джафар, у него накопилось слишком много дел за время долгого отсутствия.

К собственному смятению, Алисон поняла, что ей не хватает Джафара. Дядя Оноре почти все время спал, а Чанд, по-видимому, не был склонен к разговорам. Поэтому Алисон была благодарна Махмуду, составлявшему ей компанию все это время. Мальчик часто навещал ее и охотно отвечал на вопросы, касающиеся Джафара и его племени, а кроме того, продолжал обучать девушку берберскому языку.

Здесь, в горах, жизнь Алисон была совсем иной, чем в лагере. Она могла свободно гулять повсюду, хотя не очень любила бродить по узким, извилистым улочкам. В отсутствие Джафара ей все труднее было выдерживать любопытные, а иногда и злобные взгляды встречных.

Однако не все были настроены так враждебно. Тагар, молодая женщина, с которой Алисон подружилась в лагере, была по-прежнему общительна и всегда готова помочь. И Алисон, обрадованная, что нашла здесь приятельницу, привыкла каждый день проводить по нескольку часов на кухне, где хлопотала Тагар, — длинной комнате, разделенной низкими перегородками, со множеством ниш и полок для посуды. Алисон не стыдилась признаться, что поступает так из-за Джафара. Однажды тот назвал ее избалованной и капризной, и теперь девушка была полна решимости доказать ему, что не боится грязной работы.

К собственному удивлению, Алисон обнаружила, что ей нравится это занятие. Женщины ухитрялись объясняться на забавной смеси французского и берберского языков и вскоре стали настоящими подругами.

Однако Алисон отчетливо понимала, что каждый вечер с нетерпением ждет момента встречи с Джафаром. За ужином он неизменно разыгрывал роль гостеприимного хозяина, заботился об удобствах гостей, занимал их беседой. Как ни странно, Джафар, казалось, делал все возможное, чтобы очаровать Оноре. И все же, пристально наблюдая за ним, Алисон видела, каким усталым, а по временам и рассеянным выглядит Джафар. Вероятно, бесконечные дела утомили его.

От рассвета до заката зал, где он принимал просителей, был заполнен до отказа людьми, требовавшими его внимания. Комната была на первом этаже, и Алисон стоило лишь подойти к окну, чтобы увидеть толпившихся во дворе берберов.

Самым приятным местом в доме был двор с несколькими фонтанами и мраморными водоемами, обсаженными олеандрами и миндалем. Днем Алисон любила завернуться в бурнус, чтобы уберечься от холодного осеннего ветра, и бродить между деревьями или сидеть на мраморной скамейке и греться на солнышке.

Именно здесь, во дворе, она нашла еще одного друга. У Джафара было несколько нубийских борзых, и одна из этих собак, молодая сука, повсюду следовала за девушкой.

Кроме того, через несколько дней после приезда она встретила во дворе Зохру и осознала необходимость держаться начеку. Берберская красавица, светлокожая и золотоволосая, выглядела ангелом, но под этой обманчивой внешностью скрывалась натура скорпиона.

Зохра достаточно хорошо говорила по-французски. Как-то раз с деланной вежливостью та обратилась к Алисон и после обычного приветствия немедленно заговорила о Джафаре:

— Вижу, тебе оказана большая честь. Повелитель смотрит на тебя благосклонно.

Ошеломленная такой наглой откровенностью, Алисон, однако, невозмутимо подняла брови. Не дождавшись ответа, берберка попробовала зайти с другой стороны.

— Господин — великолепный любовник, правда? Как ты считаешь?

Сердце Алисон мгновенно пронзила жгучая боль. Да, Джафар был великолепным любовником. Получив подтверждение этого из уст Зохры, Алисон была вне себя от ревности — странная и совершенно непонятная реакция, если учесть ее собственное, весьма неопределенное положение в жизни Джафара. Она едва удержалась от резкого ответа.

— Там, откуда я приехала, — резко ответила Алисон, — порядочные женщины не обсуждают вслух своих любовников и не говорят на такие темы с людьми, которых едва знают.

Зохра пожала точеными плечами так, что зазвенели золотые цепи и браслеты, и хищно оскалилась.

— А женщины моей страны не такие стыдливые и чопорные. И не так холодны в любви. Мы с самого детства учимся искусству ублажать мужчин и завоевывать их сердца.

— Женщины моей страны слишком горды, чтобы делить любимого с другой.

— Слишком горды? Не тебе говорить о гордости! Ты всего-навсего пленница повелителя.

Алисон стиснула кулаки.

— Прошу простить, у меня много неотложных дел.

Встав, она отошла с гордо поднятой головой. Но, оставшись одна в тишине своей комнаты, девушка устало сгорбилась. В горле стоял комок непролитых слез, хотя одновременно она испытывала совершенно варварское желание выцарапать голубые глаза Зохры.

Осознав, до чего дошла, Алисон мысленно выругала себя. Никогда в жизни не испытывала она ревности к другой женщине! И не унизит себя препирательствами с этой белобрысой ведьмой, не станет бороться за милости Джафара!

Правда, это не помешало ей искренне согласиться с Махмудом, считавшим Зохру дьяволицей и отродьем упрямой верблюдицы. По-видимому, Зохра не пользовалась расположением мальчика, поскольку с жестокостью ведьмы не давала ему забыть об изуродованном лице и хромой ноге. Алисон немного утешилась тем, что Махмуд начал обращаться к ней «lallah», что на берберском языке означало «высокородная госпожа».

От мальчика Алисон узнала, что Зохра — уроженка соседнего племени Бени Аммер, и такая же куртизанка, как танцовщицы племени Аулед Нейл. Очевидно, блондинка заработала немало денег в постели Джафара! В этом, несомненно, кроется причина того, что он ни разу не пришел к Алисон ночью — ведь к его услугам ласки опытной шлюхи, так зачем Джафару она , жалкая пленница, да к тому же иностранка?

При этой мысли отчаяние охватило девушку с новой силой. Ей нет места в жизни Джафар, и нет с ним будущего. Нужно быть безумной, чтобы забыть это, позволить сердцу управлять разумом. За долгие недели плена она, по-видимому, потеряла способность здраво рассуждать, и не понимает, что хорошо и что плохо. Какая ужасная непростительная глупость — полюбить Джафара и отдаться ему! Ей следовало бы знать это заранее!

Вечером, перед ужином, Алисон нервно мерила шагами террасу, по-прежнему мучаясь тоскливыми воспоминаниями. Чанд помогал дяде одеваться, просители разошлись, и девушка осталась одна.

Терраса, шедевр зодчества, была образована уступом скалы и защищена от дождя и ветра нависающим гранитным карнизом. Чуть выше из скалы пробивался ручей, падая вниз крохотным прелестным водопадом. Им можно было любоваться, сидя на каменных скамейках, вырезанных в скале. Под террасой расстилалась великолепная долина Бени-Абесс, племени Джафара.

Заходящее солнце освещало живописный пейзаж, и Алисон с неохотой поднялась, чтобы войти в дом. Однако, повернувшись, она увидела Джафара, стоявшего в дверях. Он молча пристально смотрел на Алисон, и девушка задохнулась от неожиданности и восторга. Он надел сегодня легкое широкое белое одеяние из тонкого шелка, подчеркивающее суровую мужественность черт, но голова была непокрыта, и пронизанная солнцем грива словно загорелась красно-золотистым светом. Алисон показалось, что Джафар чем-то встревожен, но, когда он подошел и поднял ее пальцы к губам, приветствие прозвучало вежливо-прохладно, словно в светской гостиной.

— Боюсь что я пренебрегал твоим обществом эти несколько дней, cherie, ради утомительных и скучных обязанностей. Надеюсь, ты найдешь в своем сердце силы простить меня.

Алисон действительно чувствовала себя покинутой, однако отказывалась признаться в этом.

— Махмуд составлял мне компанию, — коротко объяснила она.

— Зохра будет танцевать сегодня для тебя и твоего дяди. Надеюсь, тебе понравится. Она превосходная танцовщица.

Алисон отнюдь не ожидала услышать похвалы куртизанке.

— Насколько я припоминаю, ты говорил, что не имеешь наложниц! — сорвалось у нее с языка прежде, чем она успела сдержаться.

— Совершенно верно, — улыбнулся Джафар, глядя ей в глаза. — Ты ревнуешь к Зохре, моя непокорная тигрица? Может, отослать ее из города?

Как весело, уверенно, даже самодовольно он спрашивает!

Алисон мгновенно вышла из себя, запоздало сообразив, что Джафар слишком легко читает ее мысли! Конечно, теперь он может дразнить ее и всячески издеваться!

— Ты спишь с ней?! — требовательно спросила Алисон, не в силах удержаться от вопроса, хотя с ужасом ожидала ответа.

— Нет, Эхереш, — быстро и твердо ответил Джафар.

— Но спал раньше!

И тут Алисон оцепенела — Джафар, подняв руку, осторожно провел пальцем по щеке. В его глазах молнией сверкнула страсть.

— Разве это важно? — еле слышно выдохнул он, и сердце Алисон неудержимо забилось. Разозлившись на себя за такую несдержанность, девушка резко отстранилась.

— Нет, конечно, нет, — поспешно бросила она и вновь повернулась лицом к долине. — Мне совершенно безразлично, что бы ты ни делал с ней! Простое любопытство, вот и все.

Она лгала, лгала. О любопытстве не могло быть и речи! Алисон жаждала очутиться в объятиях Джафара, почувствовать тяжесть этого мускулистого тела, безумие ласк. И это она, та, которая превыше всего ценила свободу и независимость! Временами Алисон пугалась страсти собственного желания.

Не успела она осознать это по-настоящему, как мощные руки обвили ее талию. И, когда он нежно прижал губы к ее виску, Алисон почувствовала, что не может дышать.

— Мне не хватает твоего тепла по ночам, красавица моя, твоего стройного тела в постели.

Алисон облизнула внезапно пересохшие губы. Она тоже больше не могла жить без него и скучала больше, чем могла представить.

— Приходи ко мне сегодня ночью, Эхереш.

— Ты…

Она осеклась.

— Ты хочешь, чтобы я пришла в твои покои?

— Подумай сама, дорогая, если мы хотим соблюсти приличия, значит, я не могу явиться к тебе. Комната твоего дяди почти рядом, а индиец охраняет тебя, как свирепый сторожевой пес.

Он приглашает ее в свою спальню, в свою постель? Хочет для собственного удовольствия, как одну из своих наложниц? Как Зохру?

Охваченная новыми и мучительными сомнениями, Алисон закрыла глаза. Неужели для Джафара она всего-навсего очередная игрушка? И ничего для него не значит… еще одно теплое тело в постели?

Неотвязные мысли терзали девушку. Как может она желать человека, который держит ее здесь против воли? Как может любить дикого необузданного воина, презирающего всех иностранцев? Варвара, едва не ставшего причиной смерти Эрве?

По спине Алисон прошел ледяной холод. Что она наделала? Отдалась объятиям Джафара в тот момент, когда судьба Эрве по-прежнему так неопределенна? Да, несомненно, Джафар — чувственный мужчина и находит восторг и наслаждение в том, что беспрестанно меняет женщин. Он снова возьмет Алисон и подарит ей неземное блаженство, а потом уйдет, не оглядываясь, оставив ее с разбитым сердцем.

Нет, нужно положить конец этой близости прежде, чем она окончательно потеряет голову и поверит пустым обещаниям страсти, лишится воли настолько, что не сможет противиться ему. Прежде чем душа, как раньше тело, окажется у него в плену.

— Ты забыл, что у меня есть жених? — прошептала она скорее себе, чем ему.

Джафар отшатнулся, словно от удара. Руки его медленно опустились. Он молча отступил.

Зловещее молчание тянулось целую вечность. Алисон видела, что Джафар пытается взять себя в руки. Когда она вновь взглянула на него, лицо бербера уже превратилось в неподвижную маску. Однако она понимала, что должна вонзить кинжал еще глубже, если питает хоть какую-то надежду сохранить волю и решимость.

— Сколько еще времени, — выдавила она, — я и мой дядя будут твоими гостями? Собираешься держать нас здесь до скончания века?

Алисон могло бы всего лишь показаться, что в глазах Джафара застыла невыразимая боль, если бы мускул на щеке не дернулся. Джафар резко повернулся к ней спиной и, подойдя к парапету, стал рассматривать долину.

— Пока я не могу освободить тебя, — выговорил он наконец так тихо, что его едва было слышно за шумом водопада.

— Почему… почему нет?

Джафар устало вздохнул.

— Потому что сейчас я занят переговорами с французским правительством относительно обмена военнопленными. Ваше пребывание здесь позволяет мне действовать с позиции силы. Если я освобожу вас, это может стоить жизни многим людям.

Настала очередь Алисон сжаться от боли. Джафар использует ее сейчас и использовал раньше, когда заманил в ловушку французскую армию. И вот теперь он торгуется с врагами, пытаясь договориться на самых выгодных условиях. Вот кто она для него — возможность воздействовать на французов, получить лишнее преимущество!

Алисон продолжала вонзать ногти в ладони, пока эта боль не затмила ту, что тисками сжимала сердце. Она приняла правильное решение, отказавшись бежать к Джафару по первому зову. Пусть она умирает от любви к нему, но не зайдет так далеко, чтобы позволить этому человеку использовать еще и ее тело.

— Эрве тоже обменяют? — спросила она наконец. Последовала долгая пауза, прежде чем Джафар кивнул.

— Тогда, — добавила Алисон, пытаясь улыбнуться, — думаю, придется потерпеть и побыть гостьей в твоем доме еще немного. Ну а теперь, может, пойдем ужинать?

Как и обещал Джафар, Зохра оказалась прекрасной танцовщицей — ее искусство было неоспоримо, а представление отличалось изысканным изяществом. Оноре Ларусс, типичный француз, высоко оценил сверкающие голубые глаза, развевающиеся золотистые волосы, полные груди и соблазнительно извивающуюся фигуру. Алисон, однако, остро ощущая окружавшую Зохру атмосферу чувственности и вызывающего сладострастия, хмурилась и почти не поднимала глаз. Перед мысленным взором то и дело возникали сплетенные тела Джафара и танцовщицы, и томительная тоска не давала покоя.

Почти против воли девушка взглянула на Джафара и обнаружила, что его внимание сосредоточено не на прекрасной куртизанке, а на ней. Джафар пристально, мрачно рассматривал Алисон.

Но, как только Зохра, поклонившись, удалилась, Джафар вновь превратился в гостеприимного хозяина, и следующую неделю делал все, чтобы угодить гостям.

Однако галантность и исполнение каждого ее желания только укрепляли решимость Алисон освободиться от любовных чар. Когда она призналась, что почти не видела поселения, Джафар сам показал ей городок. Со спокойной гордостью, которую не пытался скрыть, он поведал о племени и его культуре.

Алисон узнала, что мужчины и женщины племени Бени Абесс много и тяжело работали. Мужчины возделывали землю и выращивали лошадей, а женщины занимались гончарным делом и ткали материи. У них почти не было свободного времени, особенно у женщин. Если они не готовили и не убирали, значит, носили воду из колодца или отправлялись к реке стирать. Однако их участь была далеко не так тяжела, как у их сестер из других арабских народностей. От берберок не требовали молчания в присутствии мужчин. Они могли не держать глаза опущенными. Если верить небрежным репликам Джафара, то именно жены, а не мужья были главами берберовских семей и управляли хозяйством.

Именно Джафар первым привел Алисон в конюшню. Накануне вечером, за ужином, выслушав беседу Джафара и дяди Оноре о трудностях, которые на каждом шагу испытывали французы, пытающиеся завоевать Алжир, она бросила издевательскую реплику.

— Хотела бы я знать, что делают ты и твои дикари в свободное от сражений время? — сухо осведомилась она, желая в корне уничтожить непонятное влияние Джафара на дядю.

Джафар окинул ее ледяным взглядом:

— Кроме войны, Эхереш, мы наслаждаемся погоней, любовью и скачками. Завтра, если пожелаешь, я покажу тебе конюшни.

Алисон величественно наклонила голову, притворяясь равнодушной, но на следующее утро, оказавшись в конюшне, не смогла долго сохранять безразличный вид. Никогда еще она не видела таких чудесных коней. Алисон внимательно, с всевозрастающим восхищением слушала Джафара, объяснявшего, что его племя выращивает лучших лошадей в стране.

И когда Алисон восхитилась белоснежной кобылой, Джафар немедленно подарил ей лошадку, не слушая и не принимая возражений. Алисон пришлось сдаться. Искренне поблагодарив Джафара, она начала переходить от стойла к стойлу, пока не увидела гнедого скакуна, лохматого и казавшегося совершенно диким: он фыркал, рыл копытом землю до тех пор, пока не увидел Джафара. Тут конь, мгновенно став покорным, как ягненок, повернулся и порысил к хозяину. По какой-то непонятной причине Алисон показалось, что она уже видела жеребца, хотя была при этом уверена, что Джафар не брал его с собой в пустыню.

— Интересно, есть ли имя у этого неукротимого создания? — пробормотала она, видя, что конь ластится к Джафару, толкая его мордой в грудь.

— Эту, что означает «ветер».

Алисон заметила устремленный на нее странный взгляд Джафара, но решительно не поняла, в чем дело. Однако несколько минут спустя она пришла в такой восторг, что позабыла обо всем: Джафар приказал оседлать белую кобылку и пригласил Алисон покататься верхом. Целых два замечательных часа она мчалась по бескрайним просторам, наслаждаясь давно позабытой свободой, и вернулась домой с разгоревшимися от ветра щеками и сверкающими счастьем глазами.

Однако на следующее утро радость померкла. Махмуд, принесший ей завтрак, казался куда мрачнее обычного, и Алисон спросила, что тревожит мальчика.

— Совет старейшин собирается через двенадцать дней.

— И что?

Махмуд расстроено нахмурил пересеченный шрамом лоб.

— Совет может лишить повелителя звания амгара — вождя. Его обвиняют в пренебрежении долгом, предательстве своего племени и неуважении к закону. Господину придется доказывать свою невиновность.

Алисон ощутила в желудке тяжелый ледяной ком.

Расспросив Махмуда получше, она обнаружила, что титул «amghar el-barood» означает нечто вроде «главнокомандующего». На эту должность назначался во время войны один из вождей здешних племен. Теперь этого звания был удостоен Джафар, но, по-видимому, его собирались сместить за недостойное поведение на поле брани, когда он пощадил жизнь Эрве и позволил жить кровнику.

— Хочешь сказать, что Джафар будет опозорен лишь за то, что выказал милость врагу? — поразилась Алисон.

Махмуд печально кивнул.

— Не знаю, что случится. Все в руках Аллаха.

Алисон продолжала настойчиво расспрашивать слугу о берберских законах и начала понимать, почему у Джафара оказалось так мало свободного времени. Он был не только главнокомандующим и вождем племени, но и каидом, правителем, назначенным самим султаном. Только каиды имели право носить алые бурнусы. Но больше Алисон ничего не удалось уяснить. Система правления у берберов, крайне осложненная родовыми распрями и войнами между кланами, была выше понимания европейца. Положения отнюдь не улучшал независимый и воинственный дух берберов.

Алисон считала, что сама идея низложения Джафара поистине смехотворна. За время своего правления Джафар объединил и повел за собой разрозненных, потерявших надежду людей на битву против захватчиков. Какая горькая ирония заключается в том, что теперь ему приходится бороться и против своего народа!

Алисон была уверена, что именно угроза низложения тревожит Джафара. Она хотела расспросить его об этом, однако за целый день не смогла найти возможности очутиться с ним с глазу на глаз. А завтра ее ждала новая встреча с Зохрой.

Прекрасная блондинка уже ждала Алисон во дворе, похожая на притаившегося паука, выслеживавшего добычу. Совершенно не желая оказаться мишенью ее ядовитых стрел, Алисон попыталась было пройти мимо, но Зохра перегородила ей дорогу.

— Вам следовало бы покинуть этот дом, госпожа, пока не случилось чего недоброго.

Алисон, застыв на месте, суженными глазами взглянула на женщину.

— Что-то недоброе? Ты смеешь угрожать мне, Зохра? Посмотрим, что скажет повелитель, когда узнает об этом.

На мгновение в глазах Зохры промелькнуло нечто похожее на страх, но ненависть взяла верх.

— Ты околдовала его, но он никогда не возьмет тебя в жены, как бы ты ни пыталась заманить его своим богатством! Ты чужачка, неверная! Он женится на девушке из благородного берберского рода, такой, кто принесет честь его имени и благоденствие племени! Ты же запятнала его позором! Ты для него ничто, меньше, чем ничто!

Одним духом выпалив обличительную речь, Зохра удалилась, позвякивая бесчисленными цепочками, оставив испуганную Алисон смотреть ей вслед. Взять ее в жены? Сама мысль о замужестве с Джафаром никогда не приходила Алисон в голову. Она его пленница, только и всего. И, несмотря на предостережения Зохры, иного выбора, кроме как оставаться здесь, у Алисон не было.

Алисон рвала и метала. Будь проклята эта змея! Вне себя от ярости, девушка резко повернулась и зашагала через весь двор в огромный зал, где Джафар принимал просителей. Все мужчины в зале, включая и Джафара, с изумлением уставились на девушку, но Алисон была слишком раздражена, чтобы заботиться о мнении людей его племени.

— Я бы хотела попросить аудиенции, — сухо объявила она, остановившись в дверях. — Если можешь уделить мне несколько минут, конечно.

Встревоженно взглянув на девушку, Джафар взмахом руки удалил толпу. Зал почти мгновенно опустел, но этого времени оказалось достаточно, чтобы Алисон поняла свою ошибку. Румянец смущения окрасил ее щеки. Теперь она осталась с Джафаром с глазу на глаз, но, если сейчас пожалуется на Зохру, он лишь посчитает, что Алисон ревнует.

Джафар пригласил девушку сесть, и она грациозно опустилась на ковер рядом с ним, лихорадочно придумывая причину, которой могла бы объяснить свое появление.

— Махмуд сказал, что совет племени может низложить тебя за то, что ты пощадил Эрве, — выпалила она наконец. Джафар, казалось, не понял ее, потому что его лицо мгновенно приобрело замкнутое выражение.

— Не волнуйтесь, мадемуазель, мои разногласия с советом не повлияют на освобождение полковника. Я дал слово, что Бурмону не причинят зла, и этого уже не изменить, даже если я перестану быть вождем.

— Я не об этом беспокоюсь, — запротестовала Алисон. — Просто считаю ужасной несправедливостью, если ты должен понести такое тяжелое наказание всего лишь за милость, оказанную врагу.

Джафар пристально посмотрел на девушку, словно удивляясь, что она так негодует из-за него. Алисон действительно не могла вынести мысли о том, что великодушие так дорого обойдется Джафару. Но он, медленно покачав головой, отвернулся.

— Ты меришь справедливость европейскими мерками, Эхереш. Совет видит мой поступок в ином свете… в лучшем случае это, по их мнению, слабость, в худшем — предательство. Слабый вождь недостоин править. Предатель — недостоин жить.

— Ты не предатель! — яростно воскликнула Алисон, стиснув кулаки.

— Неужели? — угрюмо усмехнулся он. — Я клялся отомстить за гибель родителей и отступил в самый последний момент. Предал священный обет.

Он поднял на нее глаза, и Алисон потрясенно затаила дыхание при виде нескрываемой боли и отчаянной просьбы о понимании в его взгляде.

И она попыталась понять его. Конечно, Алисон не знала правил, обычаев, законов гор и с Джафаром была близка лишь так, как бывают близки женщина и мужчина. Но видела, какую тоску, печаль и сожаление он носит в душе, чувствовала их, словно собственные. Неудача потрясла Джафара не только из-за возможной потери положения и власти, но оттого, что, по его мнению, он обесчестил свои убеждения и опозорил принципы.

И все это из-за Эрве. Только из-за Эрве жизнь Джафара может быть разбита. От этой несправедливости ныла душа. Как ей хотелось сделать что-то, облегчить его боль, залечить раны!

— Но ты спас жизнь человека! — гневно пробормотала она. — Это не может быть плохим поступком!

Джафар устремил свой взгляд вдаль.

— Не может! — настаивала Алисон.

Джафар снова покачал головой. Попытка выступить в его защиту застала вождя врасплох, но одновременно тронула, как ничто и никогда в жизни. Однако он не мог принять утешения, которое пыталась предложить Алисон.

Молчание продолжалось, напряженное, недоброе.