Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Кэрры (№1) - Леди и лорд

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Джонсон Сьюзен / Леди и лорд - Чтение (стр. 23)
Автор: Джонсон Сьюзен
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Кэрры

 

 


Утром выспавшиеся супруги вывели лошадей из дома. Утреннее солнце пригревало, и из-под тающего снега уже появлялись первые кустики зеленой травы. При виде этой красоты хотелось забыть обо всем на свете. Однако запас дров в доме требовал пополнения. Элизабет помогала мужу. Яркое солнце теперь настраивало ее на более оптимистичный лад. «Интересно, сколько времени нам потребуется, чтобы проехать двадцать миль?» — задавала она себе вопрос, но уже без прежнего беспокойства. Двум всадникам предстояло под покровом ночи проскользнуть мимо нескольких разъездов. Почему бы и нет? Вряд ли солдаты намерены не смыкать глаз всю ночь напролет. К тому же Джонни говорил, что они поедут по землям, находящимся в частном владении.

Элизабет понемногу начала забывать, где находится. Задумавшись, она поскользнулась на полоске льда и, пронзительно вскрикнув, упала навзничь. Охапка дров, которую она хотела отнести в дом, навалилась на нее сверху.

В тот же момент Джонни был рядом с ней. Расшвыряв дрова, он тут же принялся ощупывать ее. И, удостоверившись, что все обошлось, осторожно отнес ее в хижину. Так она снова оказалась на охапке сухого папоротника, завернутая в плед.

— Больше мне твоя помощь не нужна, — строго проговорил муж. — Считай это приказом.

— Слушаюсь, сэр, — слабым голосом откликнулась она, все еще не придя в себя после падения. Глядя в обезумевшие от тревоги глаза мужа, Элизабет не решалась сказать ему, что почувствовала схватки. Она сама успокаивала себя мыслью о том, что ничего серьезного не случилось — просто кишечник, должно быть, расстроился.

Однако спазмы не прекращались, и через час Элизабет уже не могла скрыть этого. За каждым сокращением мышц следовал острый приступ боли. Ее лицо исказилось от неведомых прежде страданий, брови трагически надломились. Через некоторое время появился Джонни, бегавший к соседнему ручью, чтобы принести ей попить. И тогда она решилась на признание:

— Кажется, началось.

Даже густой загар не смог скрыть смертельную бледность, разлившуюся по его лицу.

— Так рано… — только и смог пробормотать он, с ужасом подумав, что семимесячный ребенок сейчас неминуемо обречен.

— Ничего, может, обойдется, — слабо улыбнулась Элизабет. «Господи, хоть бы в самом деле пронесло, — молилась она в душе. — Если нет, то наш ребеночек погибнет».

Джонни только кивнул. Его язык присох к гортани. Несмотря на огромную силу воли, сейчас он был беспомощен. Судьба Элизабет в этот момент не зависела от него. Он даже не мог отправиться за помощью. В таком состоянии ее нельзя было оставлять одну.

— Посмотри, есть ли кровь… Я ничего не чувствую.

ему тотчас захотелось крикнуть: «Нет!» Кровь сейчас могла означать только одно: никакой надежды на то, что ребенок будет жить. И все же, как бы ему ни хотелось убежать от реальности, Джонни не мог не подчиниться. С замирающим сердцем он приподнял зеленый плед, затем темно-оранжевую юбку из тонкой шерсти. В сумраке, наполнявшем хижину, он почти ничего не видел.

— Кажется, ничего нет, — с сомнением произнес Джонни, особенно остро ощущая в эту секунду собственную беспомощность.

— Возьми мой платок, — сказала Элизабет, стягивая с шеи льняную косынку. — Господи, хоть бы не было…

Он прижал тонкую ткань ей между ног и для верности подержал несколько секунд. Затем быстро вытащил на свет и впился в нее нетерпеливым взглядом, словно решив про себя, что дурная весть все же лучше гнетущей неопределенности.

Джонни придирчиво осмотрел тряпицу несколько раз, а затем с улыбкой протянул ее Элизабет. Белый квадрат голландского полотна остался чистым.

— Вот видишь, ничего, — немного дрожащим, но все же торжествующим голосом объявил он.

— Во всяком случае, пока, — вздохнула она тоже с облегчением, хотя боль не проходила.

— Ты, главное, лежи тихо, а я сделаю все, что ты пожелаешь, — взбодрился муж, который только что был перепуган до смерти. — Только приказывай, — добавил он. — Если, конечно, это принесет тебе облегчение в нынешнем положении, вина за которое целиком лежит на мне. — Ему хотелось хоть как-то отвлечь ее от черных мыслей, а потому приходилось шутить, пусть и неуклюже. Пытаясь развеселить жену, он забывал о собственных терзаниях, связанных с невозможностью отвести опасность от любимой в этой гибельной ситуации.

— Верно, ты виноват… в том, что явился в ту ночь в мою комнату в Голдихаусе, — ответила Элизабет, болезненно скривив губы в жалком подобии улыбки.

— И не дал тебе сказать «нет».

— Разве могла я хоть раз устоять перед тобой?

В улыбке Джонни тоже не было прежней самоуверенности. Уголки губ, дернувшись вверх, тут же опустились. Ослепленный страстью, до сих пор он почему-то был внутренне уверен, что их счастье будет вечным. Ему никогда не приходило в голову, что жизнь его любимой может наполниться болью или вообще прерваться. И он стоял рядом с ней на коленях, с поникшими широкими плечами, понурый, несчастный и исполненный раскаяния.

— Даю тебе обет воздержания, — тихо проговорил Джонни, — с этой самой минуты… Чтобы тебе никогда не было больно.

— Не заставляй меня плакать, Джонни, — прошептала она, проведя пальцами по его щеке. — Я ни разу, ни на секунду не пожалела, что полюбила тебя.

Взяв Элизабет за руку, он поднес ее пальцы к своим губам. Его ладонь была необычно мягкой, а дыхание казалось особенно теплым в зябкой хижине. Поцелуи любимого были легкими, но они согревали сердце Элизабет.

— Это моя вина, все из-за моего эгоизма, — продолжал удрученно твердить Джонни, страдая не меньше ее. Несколько месяцев назад он и представить себе не мог, что, всего-навсего соблазнив женщину, способен причинить ей столь чудовищные муки.

— Я хотела этого ребенка, Джонни. Очень хотела. И ты дал мне его. Ты сделал меня счастливой, Джонни.

От этих слов его затрясло в нервном ознобе — это его-то, человека, который, обычно не ведая сомнений, распоряжался десятками чужих жизней. Однако затем, немного успокоившись, муж заботливо укутал Элизабет в плед, подоткнув края шерстяной ткани ей под плечи. Не в силах совладать с нахлынувшими на него чувствами, он отрывисто бросил:

— Я выйду на минутку. Мне надо принести побольше дров, чтобы ты не замерзла ночью.

Нырнув под низкой притолокой двери, Джонни оказался под открытым небом и сделал несколько шагов, чтобы выйти из тени, которую отбрасывала каменная лачуга. Будучи человеком, который всегда с безразличием относился к чужим верованиям и никогда не испытывал тяги к общению с Всевышним, он чувствовал себя в этот момент жалким лицемером. И все же, сжав руки в кулаки и расправив мускулистые плечи, он поднял голову к бескрайней голубизне.

— Я незнаком Тебе, — горячо прошептал Джонни, — но молю, выслушай меня!

Несколько секунд он стоял без движения, словно прежняя жизнь нечестивца лишила его языка и теперь трудно было найти средство общения с небесами. Потом медленно опустился на колени, прямо в снег, склонил голову под солнцем, яростно сиявшим в вышине, и, сцепив перед собой крепкие ладони, начал молиться за жизнь жены и еще не родившегося ребенка.

Молитва его была страстной и сбивчивой. Ему надо было спешить, ведь в хижине ждала Элизабет. Джонни обращался к Богу, как к человеку, с присущей ему прямотой и искренностью, обещая искупить грехи, умерить страсти и отдать все, что у него есть, за спасение своего маленького семейства. Затем он встал с колен, отряхнув с них снег. И смахнул с глаз слезы.

Вернувшись в домик, он развел в очаге такой огонь, что стужа сразу же отступила, и только тогда присел рядом с Элизабет, принявшись забавлять ее рассказами о том, какие проказы учинял в детстве вместе с двоюродными братьями в Равенсби, а также историями о своей юности, в которых, впрочем, не было ни слова о непростых проблемах превращения отрока в мужчину.

Элизабет сказала, что хочет есть. Ободренный этим, Джонни не мешкая налил им обоим кларета и достал из дорожного мешка кекс с корицей и изюмом, испеченный госпожой Рейд. Элизабет съела кусок, второй, потом еще кусочек… Джонни поймал себя на том, что считает куски, исчезающие в этом очаровательном ротике. И после каждого куска настроение у него поднималось. Налив ей немного вина и аккуратно стряхнув крошки с одеяла у нее под подбородком, он продолжил свои незамысловатые рассказы. Казалось, его глубокий голос не нарушает, а лишь дополняет спокойное безмолвие одинокой хижины, затерявшейся в горах. Не переставая говорить, Джонни тем самым почти бессознательно пытался отогнать нависшую над ними катастрофу. Его рассказы были похожи скорее на безыскусные заклинание от возможных бед.

Даже когда Элизабет задремала, он все говорил и говорил, и эхо его голоса аккомпанировало ему в сумраке пастушьей лачуги. Продолжая свой монолог, Джонни не шевелился, подобно какому-нибудь древнему язычнику, опасающемуся, что любое движение может разрушить силу чар. Однако на деле ему просто не хотелось ничем потревожить сон жены. Элизабет пошевелилась и легко вздохнула во сне. Страдальческая морщинка между ее светлыми бровями вдруг разгладилась, и на губах появилась смутная улыбка. Джонни очень осторожно положил ладонь на ее круглый живот, накрытый зеленым клетчатым пледом, боясь причинить жене боль или неудобства.

Каждая его мышца была напряжена. Обладая не только проницательностью язычника, но и железной логикой прагматика, он хотел во всем убедиться сам. Будучи человеком, доверявшим только очевидным свидетельствам, он медленно досчитал до пятидесяти. Потом еще раз. И все же у него не хватало духу предаться ликованию. Пришлось снова досчитать до ста. Жена и будущий ребенок имели для него слишком большое значение, поэтому он не имел права обмануться, слишком рано впустив в свою душу надежду.

Но, сколько бы Джонни ни считал, едва дыша от страха, его ладонь не ощутила ни малейшего содрогания. Значит, все обошлось и опасность миновала?! Оторвав ладонь от теплого пледа, он повалился навзничь на земляной пол в припадке истерической, но тем не менее молчаливой радости.

В этот момент Джонни чувствовал поистине ребяческий восторг и выглядел как мальчишка. Ни спартанская обстановка убогой хижины, ни мощь его мускулистого тела, ни прошлая репутация отважного воина и неутомимого ловеласа, ни титулы, ни слава — ничто не имело сейчас значения, ничто не способно было помешать ему радоваться, как ребенку, от всей души. Ведь ему было всего двадцать пять лет, а главное, как он надеялся, — опасность больше не грозила его жене… Женщине, которую он, несмотря на все свое непостоянство, беззаветно любил, той, что подарила ему чудо любви, в которое он раньше не верил, его несравненной, драгоценной, единственной…

От избытка чувств Джонни послал ей воздушный поцелуй и поднялся быстро, бесшумно и грациозно, как молодой мускулистый зверь.

— Спасибо, — прошептал он небесам, чувствуя себя вечным должником загадочной верховной силы. Сейчас на своем жестком ложе Элизабет выглядела такой умиротворенной, что ему даже подумалось, не было ли то, что им только что пришлось пережить, каким-то наваждением, дурным сном. Однако тут взгляд Джонни упал на скомканный белый платок, и внутри у него все похолодело от мгновенно вернувшегося страха. Он был обязан довезти ее до побережья! Его мысли лихорадочно заметались в поисках ответа на вопрос, как преодолеть этот тяжелый путь. Ведь на этом пути их могут поджидать еще более суровые невзгоды. А Элизабет нуждается в душевном покое. Ее нельзя ни погонять, ни заставлять ехать слишком медленно. Где делать привалы, какие тропки выбирать, насколько близко можно подъезжать к деревням и не потребуется ли им в дороге повитуха?

Элизабет была сейчас слишком хрупким созданием для того, чтобы перенести такое еще раз. И он окажется совершенно бессилен, если ребенку вздумается появиться на свет до срока… Он не сможет спасти ни Элизабет, ни дитя. А потому не должен допустить, чтобы они снова подверглись опасности.


Они остались в хижине еще на одну ночь, хотя Элизабет, проснувшись, сразу же начала настаивать на том, чтобы пуститься в путь, как и было запланировано ранее. Она горячо уверяла мужа, что от былого недомогания не осталось и следа.

— Подождем еще денек, — увещевал ее Джонни. — Еды нам хватит. Тебе надо как следует оправиться от падения. А Робби абсолютно все равно, выедем мы сегодня или завтра. Он в любом случае будет нас ждать.

— Раз уж мы отправились в это путешествие, — твердо произнесла Элизабет, глядя прямо ему в глаза, — нам нельзя останавливаться. Как бы я ни чувствовала себя, часов пять я в любом случае продержусь. Госпожа Рейд говорила мне, что первый ребенок никогда не рождается быстро. Иногда это длится целый день, а то и два.

Джонни побледнел, что в последнее время с ним случалось довольно часто. Даже в дрожащих отсветах огня можно было заметить, как он переменился в лице.

— Два дня? — переспросил пораженный этой новостью муж сдавленным голосом. — Боже праведный…

— Обещай же мне, Джонни, что используешь все возможности. Я не хочу, чтобы тебя схватили из-за меня. Я и так достаточно испортила тебе жизнь.

— Не ты мне портишь жизнь, Элизабет. Для этого мне было достаточно всего лишь открыто выступить против Тайного совета Англии. Любому известно, чем это чревато. Таким, как я, пощады не бывает.

— Но ведь обвинение в изнасиловании связано именно со мной. И именно мой отец заключил альянс с Куинсберри. Как же мне не чувствовать свою ответственность за происходящее?

— Если уж говорить об ответственности, дорогая, — возразил Джонни, — то позволь напомнить тебе, что все началось тогда, когда я соблазнил тебя. Ты была просто не в силах изменить что-либо.

Элизабет вздохнула:

— Подумать только, какое благородство!

Он усмехнулся:

— Надеюсь, под этим ты не имеешь в виду мое искусство искусителя… Впрочем, завтра ночью от меня благородства не жди. Ровно через сутки мы, невзирая ни на что, отправляемся в путь, раз уж тебе того так хочется. Больше задерживаться здесь не будем, — добавил Джонни, не желая больше спорить. — Твоя взяла.

Правда, Элизабет не сразу поверила его обещанию. Уж слишком сладок был его голос. Настолько сладок, что она на секунду пожалела о своей беременности, которая мешала ей ответить на ласковые слова мужа должным образом. В последнее время подобные сожаления нет-нет да и закрадывались ей в душу.

21

Они покинули хижину в Шевиотских горах, когда тонкий серпик луны завис точно посередине зимнего ночного неба. Спуск с заснеженных склонов был полон опасностей — после солнечного дня снег покрылся настом. У берберского жеребца, на котором ехал Джонни, подломились ноги, и он рухнул на колени посреди камней и льда. Коню удалось подняться лишь благодаря проворству всадника, который в мгновение ока соскочил с седла. После этого Джонни повел лошадей по горной тропе с чрезвычайной осторожностью, не желая, чтобы подобная неприятность приключилась с конем Элизабет.

Когда же они в конце концов спустились в долину, Джонни, несмотря на все нетерпение Элизабет, пустил коней шагом. Вскоре перед ними показался Экклз. Эту деревню путники обошли стороной. Лишь две дотошные деревенские собаки обратили внимание на появление чужаков, однако Джонни тут же свернул в сторону, на нераспаханную равнину, взяв курс на Блэкэддер, принадлежавший его кузенам.

Они уже целый час ехали краем леса, когда перед ними на вершине холма словно из-под земли выросла темная громада дома пастора. При виде знакомого силуэта сердце Джонни сжалось от нахлынувших воспоминаний о беззаботной юности. Теперь, когда его преследовали враги, грозя пытками и смертью, этот старый дом казался ему воплощением мира и спокойствия.

В том, что он превратился в изгнанника, был виноват прежде всего Годфри. Да еще марионетка Годольфина — алчный мерзавец Куинсберри, которому, сколько ни дай, все будет мало. Жажда мести горела в сердце Джонни, едва не сводя его с ума. Дайте только доставить Элизабет в Голландию, думал он, подальше от опасности, и уж тогда можете быть уверены: он немедленно обнажит свой меч, чтобы как следует проучить врагов. До этого Джонни еще ни разу не уклонялся от боя, и если бы не Элизабет и ребенок, то сейчас наверняка он мчался бы на коне в поисках Годфри, чтобы расквитаться с ним за все раз и навсегда.

Джонни поглядел на луну, прикидывая, сколько времени прошло с тех пор, как они отправились в путь. Полный опасностей спуск с гор оказался более долгим, чем он предполагал. При такой задержке нельзя было наверняка сказать, доберутся ли они до моря, прежде чем рассветет.

— Сколько сейчас времени, как ты думаешь? — спросила Элизабет, догадываясь о причинах его тревоги.

— Уж скоро полночь. Хочешь передохнуть?

Элизабет покачала головой.

Наклонившись к жене с седла, он дотронулся до ее руки.

— Холодная ночь выдалась. Вряд ли кто-нибудь высунет нос на улицу.

— Надеюсь, и дозорные сидят сейчас в тепле, — добавила она.

— Скорее всего, так оно и есть. Вопреки всем приказам твоего батюшки или Куинсберри. Уж кто-кто, а простой солдат точно знает, что оба эти господина сейчас храпят в теплых постелях.

— Теплая постель… Одно воспоминание о ней согревает, — улыбнулась Элизабет.


Медленно продвигаясь к морю, они даже не догадывались, сколь драматические события происходят в это время в стране. Между тем эти события вполне могли нарушить планы бегства.

Вестминстер в конце концов принял Акт об иностранцах, и в соответствии с этим законом быстроходные корабли Британии бороздили сейчас прибрежные воды, чтобы «перехватывать все шотландские суда, торгующие с врагами Ее Величества». Масла в огонь подлил инцидент с зашедшим в Темзу шотландским судном, которое Британская Ист-Индская компания арестовала и конфисковала под тем предлогом, что никому не дозволено нарушать ее исконную привилегию нанимать английских моряков в английских портах. Взбешенная таким произволом, Шотландия в отместку в порту Лейт захватила корабль «Вустер», который, по утверждениям, принадлежал Ист-Индской компании. Капитану, а вместе с ним и всему экипажу были предъявлены обвинения в пиратстве, грабежах и убийствах. Каждое из этих преступлений в отдельности предусматривало жестокое наказание — казнь через повешение. Британские моряки предстали перед судом в Эдинбурге. Разгоряченные толпы, требующие крови, заполнили улицы городов по обе стороны границы.

Англия и Шотландия содрогались от бешеной ненависти друг к другу. Зрела буря мщения… Буря, которая грозила помешать планам двух беглецов.

Они все-таки добрались до бухты Маргарт. Травянистый луг сменился каменной полоской берега, когда восток окрасился в розовый цвет, а луна начала бледнеть. Однако, обозревая небольшой укромный залив, где их должен был поджидать корабль Робби, Джонни и Элизабет не увидели ничего, кроме свинцовых вод зимнего моря.

Кораблей не было. Только белые барашки волн да несколько чаек, презирающих ветер. И безмолвие.

Джонни разразился длинным проклятием. А Элизабет расплакалась, ненавидя себя за слабость. Минувшая ночь стала для нее самой кошмарной в жизни. Каждую милю приходилось преодолевать чуть ли не ползком, обмирая от страха и вздрагивая при малейшем звуке. А теперь, когда они пришли к цели, где их должно было ждать спасение, призрак свободы испарился на глазах.

Приблизившись к жене, Джонни отер слезы с ее глаз тыльной стороной ладони, затянутой в перчатку. Сквозь замшу Элизабет почувствовала тепло его тела.

— Британские дозоры, должно быть, рыскают сейчас по всем дорогам. Нам лучше оставаться здесь. Не плачь, милая, вот увидишь, Робби приплывет.

— А что, если они захватили его?

Уставившись на мгновение невидящим взором в морскую даль, Джонни отрицательно тряхнул головой:

— Они придут за ним позже… После того как вынесут мне обвинительный приговор. Конечно, он им тоже нужен, поскольку является сейчас моим наследником, но… — Джонни на секунду замолк, вспомнив, как часто деспоты попирают все законы, — но даже если бы меня приговорили заочно, Монро все равно успел бы заранее предупредить Робби о грозящей ему опасности.

— О Господи! — тихо охнула Элизабет, услышав слово «приговор», у которого было только одно значение — смерть. Слезы снова ручьями потекли по ее щекам. — Прости, — прорыдала она, зная, что Джонни нуждается сейчас в силе и решимости, а вовсе не в женских слезах. — Я только и делаю, что плачу… А ведь никогда не плакала, честное слово, — вымолвила она, сдерживая рыдания.

— Господи, милая, да стоит ли так убиваться? — попытался успокоить Джонни жену, положив ей на плечо руку. — Я и сам готов был разрыдаться, не увидев этого чертова корабля. Кстати, — оживился он, не выдавая владевшего им беспокойства, — тут неподалеку, к югу от Сент-Аббса, есть небольшой постоялый двор. Стоит он далеко от дороги, людей там мало. До него всего-то несколько миль. — Теперь его голос звучал заметно мягче. — Ты уже, наверное, устала ехать верхом. Может, мне лучше нести тебя на руках?

Она покачала головой и улыбнулась, слизнув с губы слезинку, сбежавшую по щеке в уголок рта.

— Как ты думаешь там хорошо кормят?

Джонни рассмеялся: даже в такой ситуации его жена продолжала думать о еде.

— Думаю, их стряпня все же чуть получше, чем наша с тобой.

— Одно это заставляет меня всерьез рассмотреть твое предложение, — попыталась улыбнуться Элизабет, еще не уверенная до конца, не скривится ли ее рот в плаксивую гримасу. У нее хватило духа казаться несгибаемой. Выпрямившись в седле и взяв крепче поводья, она решительно сказала: — Поехали!

Через час, когда утренние сумерки не успели еще полностью рассеяться, Элизабет лежала на пуховой перине, раздумывая, стоит ли есть третье вареное яйцо со сдобной лепешкой, и удивляясь собственному аппетиту, который, казалось, не могли умерить никакие опасности. Джонни, не раздеваясь, сидел у окна, устремив задумчивый взор на море, раскинувшееся за невысокими холмами. В его руке была кружка эля, рядом на столе остывали остатки завтрака. Отсюда ему было хорошо видно, как вдалеке один за другим проплыли два британских корабля. Патрулируют побережье… Значит, скоро будет установлена настоящая блокада. Едва они прибыли на постоялый двор, его хозяин, обрадовавшись новым людям, сразу же выложил им все свежие новости, касающиеся принятия Акта об иностранцах, захвата судна «Аннандейл» и последствий, которые могут иметь оба этих события.

— Красные мундиры все заполонили, чтоб им пусто было. Понаехали на прошлой неделе из Харботтла. И вот ведь что интересно, пьют, сучьи дети, а платить не желают. Будто не всю еще кровушку из нас высосали, проклятые англичане!

— Спрашивали ли они о чем-нибудь? — осведомился Джонни, вышедший вместе с Элизабет из комнаты, пока горничная наводила там порядок.

— Похоже, ищут какого-то лорда. Вроде вас — такого же чернявого, — ответил кряжистый трактирщик, с хитрецой посмотрев на собеседника. — А у леди его, говорят, волосы светлые. — Он перевел взгляд на Элизабет, сидевшую на скамейке у стены, и глаза его сузились. — Но даже если эти господа и попадутся кому-то на глаза, — продолжил хозяин харчевни, все так же хитро улыбаясь, — сомневаюсь, чтобы хоть один честный шотландец побежал доносить на них этим чертовым красным мундирам.

Джонни тоже улыбнулся. Впервые за последние дни у него отлегло от сердца.

— А нельзя ли поставить наших лошадей где-нибудь подальше от гостиницы? — вкрадчиво поинтересовался он. С головы до ног одетый в черное, лэйрд Равенсби выглядел мрачно и загадочно. — Им, знаешь ли, покой нравится…

— Не извольте беспокоиться, у старика Джорджа Фа-улиса и для лошадок место найдется. — Трактирщик мотнул головой в сторону скотного двора через дорогу. — Местечко тихое, укромное…

— Да тут у тебя все удобства, — произнес Джонни, кладя на край стола тугой кошелек.

Теперь, когда Элизабет могла наконец как следует отдохнуть, а лошади находились в стойле, подальше от чужих глаз, он раздумывал над тем, как передать Робби весточку, разыскать его или… на худой конец самому нанять судно, которое доставило бы их в Голландию. Постоялый двор «Аббс-Инн» был безопасным местом, здесь можно было задержаться, но только ненадолго. Чем дольше они находились бы здесь, тем больше был бы риск оказаться замеченными. Хотя хозяин деревенской гостиницы, несомненно, был добрым шотландцем, его работники богатством не отличались, а потому кое-кто из них вполне мог польститься на звонкие гинеи англичан. Ведь если даже в шотландском парламенте многие уважаемые государственные мужи готовы были продать свой голос за весьма умеренную сумму, то чего уж ожидать от какой-нибудь горничной или конюха?

Однако все свои сомнения Джонни держал при себе. После всего, что им пришлось пережить, уходя от погони, Элизабет нуждалась в отдыхе, и сейчас ничто не должно было нарушить ее покой. В любом случае нечего было и думать о том, чтобы снова отправиться в путь до того, как стемнеет. Тихо вздохнув, он поудобнее расположился в деревянном кресле, поставил пивную кружку на живот и закрыл глаза.

— Ты не хочешь прилечь? — спросила Элизабет. Ее зеленые глаза озабоченно ощупывали длинную фигуру мужа. Джонни выглядел смертельно усталым, и ей очень хотелось, чтобы он хоть немного отдохнул.

— Через минуту прилягу. — Он повернул голову, чтобы улыбнуться ей. — Но ведь тогда тебе будет не до сна.

— Я готова спать неделю напролет, — тяжело вздохнула она, не обращая внимание на насмешку в его голосе. Каждая мышца ее тела ныла от усталости.

Допив остатки эля и поставив кружку на стол, Джонни с трудом встал на ноги и потянулся всем телом, подняв руки высоко над головой. А потом, снова расслабившись, обошел всю комнату, проверяя, хорошо ли заперта дверь и надежны ли запоры на окнах. Пододвинув к кровати стул, он положил на него пистолеты, отстегнул от ремня ножны с кинжалом и повесил их на столб в изголовье кровати.

— Когда вокруг такие украшения, нам вряд ли удастся заснуть безмятежным сном, — усмехнулась Элизабет, в то время как Джонни, сидя на краешке кровати, пытался стянуть с ноги сапог.

Он взглянул на нее через плечо, многозначительно приподняв бровь.

— Не знаю, как тебе, а мне с двумя заряженными пистолетами под рукой будет спаться гораздо спокойнее. — Сапог наконец грохнулся на пол, за ним — второй, а через секунду их хозяин уже лежал на подушке в блаженной расслабленности.

— Ты даже кожаный жилет не хочешь снять?

Джонни усмехнулся.

— Во всяком случае, не сегодня. В Голландии — может быть. Кстати, не забудь мне напомнить об этом, когда мы туда доберемся.

— Куда же, интересно, запропастился Робби?

В голубых глазах Джонни отразилась тревога.

— Должно быть, прячется где-нибудь от проклятых англичан. Я еще никогда не видел, чтобы их флот так плотно патрулировал побережье. За один час — два корабля, подумать только… Один уставился в корму другому. Робби должен объявиться сегодня вечером. В противном случае увидимся с ним где-нибудь подальше от побережья. Остается только определить время и место встречи.

— Каким образом? — Идея о том, чтобы искать Робби на безбрежных просторах океана, казалась ей бредом.

Джонни зажмурился, наслаждаясь расслабляющим удобством мягкой постели.

— Мне нужно передать ему весточку. Сегодня вечером я еду в Бервик. — Он уже засыпал. Его веки смежились, дыхание стало ровным, а голос — еле слышным. — Разбуди меня… в случае чего…

Как это часто случалось, Джонни заснул, будто провалившись в черный колодец. И, глядя на него, Элизабет вспоминала о других днях, других постелях, о счастливых временах, когда он засыпал точно так же, словно ни одна злая сила в мире не могла побеспокоить его. Хотя корабль не встретил их, одно то, что они все-таки добрались до побережья, как ни странно, вселяло в нее покой. Море, искрившееся за стенами деревенской гостиницы, обещало свободу; самая трудная часть пути была позади. В этой наполненной солнцем комнате ей было удивительно хорошо. Один лишь солнечный лучик дарил столько тепла, сколько, казалось, не мог дать камин, полный пылающего угля. Она не отрываясь смотрела на человека, которого любила с какой-то загадочной, темной, почти болезненной горячностью, и во сне он казался ей еще прекраснее. Черты его лица обрели античное спокойствие и царственность, какую можно увидеть лишь у облаченных в доспехи каменных статуй, венчающих мраморные гробницы рыцарей в храмах.

Его шелковистые волосы рассыпались по подушке темными волнами, обтекая лицо и плечи. Один непокорный завиток упал на лоб. Густые брови оттеняли глубоко посаженные глаза с ресницами, длинными и изогнутыми, как у ребенка. Нос с изящно вырезанными ноздрями был тонок и прям. Достаточно было только взглянуть на его чувственный рот, чтобы сразу понять, почему перед этим человеком не могла устоять ни одна женщина. С размытыми, нежными очертаниями верхней губы контрастировал резкий, волевой изгиб полной нижней, свидетельствующий о широте и страстности натуры. Рот необыкновенной красоты был обрамлен темными усами и бородкой, отросшими за дни тревожных странствий.

Он и спящий сохранял какое-то удивительное достоинство. Его руки были вытянуты вдоль тела, длинные ноги плотно сдвинуты и прикрыты одеялом. И лишь выглядывавшие из-под него ступни в вязаных носках в желтую и черную клетку портили общее впечатление, абсолютно не гармонируя с этой величественной позой. Но все же иначе как величественным это длинное мускулистое тело назвать было нельзя. Одетый в кожаную безрукавку и черные бриджи, Джонни Кэрр был воплощением великолепной и суровой силы.

Не удержавшись, Элизабет осторожно поцеловала его в щеку, и он, заворочавшись во сне, притянул ее к себе и положил голову ей на плечо. «Должно быть, привычное движение от постоянного общения с женщинами», — подумала она с внезапно нахлынувшей неприязнью.

— Это я, — произнесла Элизабет спокойно, но вместе с тем с какой-то почти неуловимой заносчивостью.

— Знаю… — сонно протянул он, положив ей на плечо еще и ладонь. — С тобой хорошо…

Через несколько часов их разбудил тяжелый стук в дверь. В мгновение ока Джонни был на ногах, держа наготове оба пистолета с взведенными курками.

— Кто там?! — выкрикнул он, выглянув одновременно в окно и оценивая ситуацию.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31