Однако Англия рассматривала конституционные идеи шотландских парламентариев и их очевидное стремление укрепить свою власть, отобрав ее у британской монархии, как опасную и крайне заразную болезнь. 28 августа — перед тем как в парламенте должно было начаться обсуждение вопроса о вооружении Шотландии, Твидейл, повинуясь полученным из Лондона указаниям, объявил очередной перерыв в работе законодательного собрания. Депутатам было сказано, что он продлится до 7 октября.

Однако Лондон не собирался разрешать шотландским парламентариям вновь приступить к своей работе вплоть до того момента, пока двор королевы Анны снова не укрепит свои властные позиции. 13 августа Марльборо одержал важную победу над французами при Бленхайме, о чем в Лондоне, правда, узнали лишь двадцать первого числа. Теперь можно было разобраться со строптивой Шотландией.

Пока Джонни отдавал все время нелегкой борьбе за независимость Шотландии, Элизабет тоже не сидела сложа руки, занималась важными, по ее мнению, делами, хотя они носили исключительно личный характер.

Впервые в жизни у нее задерживались месячные.

Поначалу ей и в голову не приходило, что она могла понести — слишком часто она обманывалась на этот счет в предыдущие годы. И теперь с ее стороны было бы слишком самоуверенно ожидать от судьбы такого королевского подарка, как рождение ребенка от Джонни Кэрра. Поэтому Элизабет изо всех сил старалась отбросить пустые надежды и гнала эти мысли прочь. Однако они упорно продолжали снова и снова тревожить Элизабет! Вскоре Элизабет уже не могла думать ни о чем другом. Незнакомое доселе счастливое возбуждение целиком и полностью овладело ее сердцем, разумом и душой. Сотни раз она подсчитывала дни, выясняя, на сколько задерживаются месячные — сначала на пальцах, а затем — на бумаге, словно выведенные чернилами цифры выглядели убедительнее, нежели высчитанные в уме.

Прошло пять дней. Затем неделя… Неужели случилось то, о чем она мечтала так страстно и так… безнадежно?

Прошло десять дней, и закончился август. Затем минуло еще две недели.

Элизабет была ослеплена своей возродившейся надеждой, она кружила ей голову. Она уже и думать забыла о начатом ею строительстве, а ведь до того оно составляло всю се жизнь! И хотя она появлялась на строительной площадке ежедневно, контролируя и давая указания, выслушивая предложения и отвечая на вопросы, ею овладело странное безразличие. Теперь она была равнодушна ко всему, кроме волшебного таинства, вершившегося в ее теле.

Значит, она не бесплодна?

Неужели у нее наконец родится собственный ребенок, которому можно будет отдать всю себя?

Неужели все ее слезные молитвы были услышаны, и благодаря причудливому зигзагу судьбы с похищением Робби Кэрра жизнь ее теперь в корне переменится?

Однако, предаваясь мечтам о будущем младенце, Элизабет не тешила себя напрасными иллюзиями в отношении Джонни Кэрра. В ночь накануне отъезда он достаточно откровенно выразил свое мнение по поводу детей. С тех пор Уже минул месяц, а от него не пришло ни единой весточки. Правда, из Равенсби прибыли обещанные шелка — роскошные и в огромном количестве, но Элизабет не без основания полагала, что прислал их все же не Джонни, а Монро. Она даже не была уверена в том, что приложенная записка была написана рукой Джонни Кэрра. В коротких сдержанных фразах не было ни малейшего намека на то, что между ними произошло. Там лишь выражалась надежда на то, что ей понравятся шелка, и содержались наилучшие пожелания в отношении строительства нового дома. Да и подписано это послание было странно: просто — «Равенсби», словно Джонни адресовал его одному из своих адвокатов.

В памяти Элизабет жило мучительное воспоминание о последних минутах прощания, до сих пор перед ее глазами стоял его отсутствующий взгляд. Слишком долго ее жизнь представляла собой цепь компромиссов и полумер, чтобы теперь ожидать от нее неожиданного и безоблачного счастья. В первый день сентября Элизабет отметила маленький, но очень важный для нее «юбилей»: ее месячные опаздывали уже на две недели. Радости ее в тот день способствовало и появление Джорджа Болдуина. Он заехал, чтобы передать ей новую книгу, полученную из Лондона, а заодно и посмотреть, как продвигается строительство.

Когда они сидели за чаем, Болдуин шутливо заметил:

— Вы просто сияете, Элизабет. Вы, вероятно, провели слишком много времени на солнце? Или этому есть иная причина? — Он обладал достаточным тактом, чтобы не делать прозрачных намеков.

Элизабет улыбнулась, подумав, насколько этот человек отличается от Джонни Кэрра, которому было наплевать буквально на все. Кэрр просто брал то, что ему хотелось, и не задумывался ни о чем на свете.

— Возможно, в этом виновато и солнце, — с улыбкой согласилась она, — а может, и горячий чай. Но не стану с вами лукавить, Джордж, у меня действительно хорошее настроение. Вы же сами видели, как продвигается стройка. — Она не хотела, да и не могла раскрывать кому бы то ни было истинную причину своей радости.

— Я поражаюсь вашей разносторонности, Элизабет. Ведь большинство женщин довольствуются выполнением обычных домашних обязанностей.

Ей хотелось поправить его, сказав, что у большинства женщин нет в отцах Гарольда Годфри и им не «посчастливилось» побывать замужем за Хотчейном Грэмом. Женщина быстро набирается мудрости и опыта, когда ей приходится противостоять таким беспринципным и одиозным особам противоположного пола. Однако, оставив эти мысли при себе, она вежливо возразила:

— Это всего лишь еще одна из сторон выполнения, как вы говорите, домашних обязанностей. Ведь я вдова, и мне приходится учиться делать все самой, — добавила она, словно поясняя соседу свою мысль.

— Вам нет нужды и дальше оставаться вдовой, Элизабет. Стоит вам сказать мне «да», и я с радостью приму на свои плечи все трудности, которые вас тяготят.

Болдуин отставил в сторону бокал и смотрел на Элизабет с выражением беспредельной преданности, которое было ей так хорошо знакомо. Оно появлялось на его лице каждый раз, когда он делал ей предложение руки и сердца, что случалось уже не в первый раз.

— Благодарю вас, Джордж. Вы знаете, как я ценю вашу дружбу, но вам также известно, что еще выше я ценю свою свободу. Хотчейн был очень тяжелым человеком…

И тут Элизабет без зазрения совести разыграла целую пантомиму. Она потупила взор и всем своим видом изобразила неописуемую горечь, которую причиняют ей тягостные воспоминания о первом браке.

— Да, — горячо воскликнул Джордж, — он был ужасным человеком! Вы заслуживаете счастья и покоя. Но ведь все мужчины разные, — добавил он, всем сердцем понимая, какое отвращение к браку должна испытывать Элизабет после первого опыта семейной жизни с Хотчейном. — И хотя я никогда не осмеливался равнять себя с вашей кристальной душой, я был бы счастлив и польщен предложить вам свое сердце.

Для Элизабет Джордж Болдуин являлся человеком-загадкой. Его доброта казалась настолько всеобъемлющей, что в нее было невозможно поверить. Точно такой же неправдоподобной казалась и чистота его помыслов, особенно в этом обществе, где веками культивировалась беспринципность. Болдуин не вызывал в ее душе никаких чувств, Элизабет относилась к нему с обычной доброжелательностью и некоторой настороженностью и поэтому никогда не знала в точности, как вести себя с этим человеком.

— Вы очень добры, Джордж, но прошу вас, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Мысль о замужестве не привлекает меня, поверьте. Хотчейн хотя бы после смерти проявил ко мне определенную щедрость, а больше я ни в чем не нуждаюсь.

— Но вам может стать одиноко, Элизабет.

Ей и сейчас было одиноко без того буйного и необузданного молодого повесы, который, должно быть, уже забыл ее. Однако, приученная за многие годы к осторожности в словах, Элизабет подавила боль в своем сердце и дипломатично возразила:

— У меня не остается времени на одиночество. Вы же видите, как я занята.

— И все же я буду упорствовать, — с улыбкой предупредил Джордж.

— В таком случае мы будем упорствовать оба, — так же непринужденно парировала она. — И тем не менее я неизменно рада видеть вас своим гостем, Джордж. И еще раз благодарю вас за книгу.

— Ну что ж, на худой конец я пополню вашу библиотеку. Но мне кажется, что господин Фолси слишком снисходителен в своих оценках Восточного мятежа. Лично я предпочел бы видеть всех мятежников закованными в кандалы и в подземельях Тауэра.

— Это зависит от политических убеждений каждого из читателей. Некоторые из них не в пример вам предпочли бы видеть их на свободе, а то и на троне.

— Романтическое, чисто женское видение проблемы!

— Скорее — реалистическое, если бы вы были на стороне Монмаута.

Неделей позже в доме Элизабет объявились двое из сыновей Хотчейна. Их внезапное появление никоим образом не являлось визитом вежливости, и Элизабет горько кляла себя за то, что велела охранникам, подозрительно буравившим глазами каждого незнакомца, пропустить этих мерзавцев в поместье.

Мэттью и Лоусона Грэмов, правда, при входе заставили сдать оружие, но все равно, оказавшись с ними лицом к лицу, Элизабет ощутила, как по ее телу пробежал холодок страха. Огромные и неуклюжие, они являли собой две копии ее покойного мужа, хотя в более молодом варианте и были старше самой Элизабет. Старшему из сыновей Хотчейна, Мэттью, уже исполнилось пятьдесят, его брату — сорок шесть. И сейчас они смотрели на Элизабет с такой же холодностью, как некогда их отец.

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли прохладительные напитки, — проговорила она, стараясь оставаться спокойной. — Вас, видимо, привели сюда какие-то неотложные дела?

Бросив взгляд в окно, Элизабет увидела, что вся дорожка перед ее домом запружена вооруженными до зубов всадниками, в сопровождении которых Грэмы прибыли в «Три короля».

— Мы решили, что ты снова должна выйти замуж, — бесцеремонно заявил Мэттью с порога залитой солнечным светом гостиной. — Скоро истечет год, как ты носишь траур. — Все это он проговорил таким тоном, будто рассказывал, какая погода стоит на дворе.

— Благодарю за вашу заботу, — с нескрываемым сарказмом и обжигающим холодом в голосе ответила Элизабет. В этой ее фразе также отчетливо прозвучало едва сдерживаемое бешенство и восхитительное высокомерие. — Однако я не собираюсь больше выходить замуж, — отчеканила она, сжимая кулачки, чтобы не дать выхода клокотавшей ярости. Перед тем как нагрянули эти незваные гости, она как раз возилась в саду и, конечно же, измазалась в земле. Теперь ее перепачканный подол и девичье лицо являли разительный контраст непререкаемо властному тону, с которым она говорила. — Тем более что ваш отец оставил мне денег достаточно, чтобы я могла позволить себе такую роскошь.

— Отец оставил тебе эти деньги только потому, что ты его околдовала, — со спокойной насмешкой возразил Мэттью.

— Ваш отец был слишком бессердечным, чтобы его можно было околдовать, — парировала Элизабет с твердостью, которую выработала в себе за годы супружеской жизни. Тогда ей слишком часто приходилось сталкиваться с вероломством.

— Я же говорил тебе, что она не послушается, — пробормотал Лоусон, беспрестанно пританцовывая на месте, словно фехтовальщик во время поединка, однако предостерегающий жест старшего брата заставил его прикусить язык.

— Это не имеет значения, — бросил Мэттью брату, не отрывая взгляда от лица Элизабет. — Мы решили, что ты вполне могла бы выйти за Люка. В прошлом году у него как раз померла жена.

Старший из братьев говорил голосом, лишенным каких-либо интонаций и поэтому еще больше походил на покойного отца. Именно это его сходство с ненавистным Хотчейном заставило Элизабет потерять голову и дать волю своему негодованию. Люк, самый младший из сыновей Хотчейна, уже похоронил двух своих жен, и ей совершенно не хотелось стать третьей, которую он с такой же легкостью загонит в гроб.

— А теперь послушай меня, Мэттью, и постарайся все хорошенько уяснить, — звенящим от ярости голосом заговорила Элизабет. — Мне не нравишься ни ты, ни все твои остальные братья. Что касается Редмонда, то ему вы нравитесь еще меньше. Поэтому я предлагаю вам убраться подобру-поздорову, пока у вас еще на месте ноги и руки. Чуть позже вы их уже можете недосчитаться. — Она сделала глубокий вдох. — И передайте всем остальным членам вашей семейки, — с леденящим спокойствием закончила Элизабет, — что деньги, оставленные мне вашим отцом, — мои. Вы их не получите.

— Ты весьма самоуверенна и дерзка, Элизабет, — равнодушно проговорил старший из братьев. — Без сомнения, именно этим ты и понравилась папаше. Но, как ты, наверное, уже успела заметить, мы приехали не вдвоем. Наши сопровождающие хорошо вооружены и дожидаются снаружи.

И поза, и тон, которым говорил Мэттью, дышали уверенностью. Он, видимо, ничуть не испугался угрозы Элизабет.

— Давай, Мэттью, попробуй проложить путь мечами. Редмонд готов к встрече с вами, а мне, хоть лопните, на ваши приказы наплевать!

— Мы можем устроить так, что суд объявит тебя ведьмой. — Мэттью, казалось, даже не слышал ее слов.

Элизабет вспомнила, что Хотчейн Грэм всегда действовал вот так же холодно и отстранение, и на секунду ей стало не по себе. Однако в следующее мгновение она приказала себе не распускаться, вспомнив, что тираны обожают легкую добычу.

— Ты не за ту меня принял, Мэттью. Я — не твоя запуганная жена и не одна из твоих дочерей. — Элизабет выпрямила спину под ледяным взглядом соперника. — Если хочешь, обращайся в суд или куда угодно еще, но денег моих тебе все равно не видать как собственных ушей. Я восемь лет прожила с вашим отцом, рядом с которым задрожал бы сам Люцифер, а уж вы, мальчики, по сравнению с ним вообще котята.

Она умолкла, чтобы сделать глубокий вдох, поскольку почувствовала, что ее уже бьет дрожь, а Элизабет не хотела проявить ни малейшего признака слабости. Немного успокоившись, она продолжала:

— Так что считайте, что вы съездили впустую. Скажите еще спасибо, что ваш отец не оставил мне вообще все свои деньги. А если бы я и впрямь околдовала его, то вряд ли удовольствовалась бы всего лишь шестьюдесятью тысячами.

Ее гневная тирада, однако, ничуть не тронула Мэттью. Он являлся главой Грэмов не только потому, что был самым старшим из них, но и потому, что его голова соображала гораздо лучше, чем у его родственников. Выслушав Элизабет, он невозмутимо заявил:

— Ты говоришь вызывающе, словно мужчина, Элизабет, но на самом деле ты всего лишь женщина. Одинокая, незамужняя женщина. Некоторые суды вполне могут прийти к выводу, что сама ты просто не способна распоряжаться своим состоянием. Некоторые судьи вполне могут решить, что тебе просто необходим муж. — Все это он проговорил, неподвижно стоя на одном месте и глядя ей прямо в глаза.

— А некоторые могут также решить, что вашему Люку нужна не жена, а надзиратель и камера с крепкими решетками. Поэтому, Мэттью, будь добр оставить меня с моими деньгами в покое. Вычеркните нас из ваших семейных планов и отправляйтесь грабить кого-нибудь другого. А теперь убирайтесь вон, иначе я спущу на вас Редмонда, — закончила Элизабет таким же невыразительным голосом, как и Мэттью.

— Мы еще встретимся, Элизабет. Мы вернемся с нашими юристами.

— Напрасно потратите время!

— Ничего, за шестьдесят тысяч я могу позволить себе потратить немного времени, — ответил старший Грэм. Улыбка, которой он сопроводил эти слова, была настолько ледяной, что в комнате, как показалось Элизабет, даже похолодало. — Пошли, Лоусон, — обратился он к брату так, будто подзывал комнатную собачонку. И двое грузных сыновей Хотчейна вышли, оставив после себя витавшую в воздухе угрозу.

Сразу же, как только за ними захлопнулась дверь, у Элизабет подломились ноги, и она рухнула на стоявшее рядом кресло. Все это время она сумела продержаться на ногах только благодаря своей выдержке. За окнами ярко светило солнце, а ее била неудержимая дрожь. Не то чтобы визит сынков Хотчейна явился для нее неожиданностью — она всегда знала, что когда-нибудь под тем или иным предлогом эти молодцы обязательно пожалуют к ней, чтобы выудить деньги. Кстати, именно на этот случай при ней неотлучно находились телохранители. Однако Элизабет никогда не думала, что может испытать такое беспросветное одиночество, как сейчас. И — такой страх.

В отличие от ее отца, которого можно было запугать или подкупить, клан Хотчейнов до сих пор жил по древнему — варварскому и безжалостному — кодексу, ничуть не изменившемуся за прошедшие века. Согласно ему все их противники беспощадно уничтожались огнем и мечом, а Ридсдейлский лес служил для них надежным убежищем — и от закона, и от цивилизации.

Еще две недели назад Элизабет была бы куда мужественнее. Еще две недели назад ее не удалось бы запугать никому. Но если… Она все еще не до конца приняла мысль о том, что готовится стать матерью. Но если внутри ее действительно растет ребенок Джонни, она обязана его защитить. Конечно, сама она не сможет взять в руки меч, но обязана продумать все до мелочей и принять необходимые меры безопасности. Обдумать, подготовиться и ждать.

А это означает, пришла к неожиданному выводу Элизабет, что она должна еще раз подумать над предложением руки и сердца, сделанным Джорджем Болдуином.

Вызвав Редмонда, Элизабет пересказала ему содержание своего разговора с Мэттью Грэмом.

— Сколько людей он может выставить против нас? — спросила она, первым делом желая выяснить степень опасности, которая ей грозит.

Совсем недавно богатая наследница по имени Марго Тэлмадж была похищена семейством Мэчмонтов, которые затем насильно выдали ее за своего сынка. Когда же со временем суд вынес решение в пользу Тэлмаджей, Мэчмонты еще в течение семи месяцев удерживали несчастную девушку, подвергая ее при этом зверским издевательствам.

Происшествия вроде того, что приключилось с Марго Тэлмадж, были здесь не в диковинку, особенно в тех случаях, когда на кон были поставлены большие деньги. Для этих целей либо нанимались наемники, либо сами обедневшие семейства седлали коней и похищали «невесту», после чего насильственный брак можно было считать делом решенным. И каким бы ни было решение суда в каждом из таких случаев — в пользу насильников или против них, — в судьбе несчастной жертвы оно ничего не меняло.

Ненадолго задумавшись над вопросом хозяйки, Ред-монд почесал в затылке и произнес:

— Две сотни человек. Может, чуть больше, если им удастся втянуть в эту затею Грэмов из Данстейбла.

— Такая война, должно быть, вылетит Мэттью в кругленькую сумму?

— Да, но, учитывая, сколько он сможет загрести в случае успеха, Мэттью Грэм будет считать, что деньги эти потрачены не зря.

— В таком случае нам нужно еще больше людей. Уж лучше я израсходую деньги на собственную защиту, чем отдам их в жадные лапы Грэмов. Сколько времени тебе потребуется, чтобы собрать нужное количество людей?

— Неделя. Самое большее — десять дней. Но существует еще один вариант, — проронил Редмонд, барабаня пальцами по костяной рукояти своего кинжала. Голос его звучал тихо и зловеще. — Мы можем сами пожаловать к ним в Ридсдейлский лес.

Много лет назад женщина, которую любил Редмонд, пала жертвой похоти и жестокости Мэттью Грэма, и только преданность Элизабет удерживала его от того, чтобы ценой собственной жизни отплатить этому безжалостному подонку.

— Твоя бессмысленная гибель не доставит удовольствия ни Кэтрин Блэйр, ни… мне.

Было видно, как, несмотря на загар, зарделся Редмонд, услышав имя своей новой невесты.

— Тем не менее очевидно, — бесстрастно возразил он, — что без сыновей Хотчейна мир стал бы гораздо более приятным местом. Они должны быть убиты.

— Несмотря на то что я согласна с тобой всем сердцем, — ответила Элизабет, — я не хочу чувствовать себя ответственной за их смерть. Если только они не оставят нам иного выхода. А вообще-то больше всего на свете мне хотелось бы никогда не слышать и не видеть их, — со вздохом добавила она. — Боюсь только, это вряд ли возможно, особенно при той жадности, которая постоянно гложет Мэттью Грэма. — Элизабет откинулась на спинку кресла и одарила Редмонда слабой улыбкой. — Поэтому вместо того, чтобы предаваться бесплодным мечтам, давай-ка лучше займемся подбором стоящих солдат.

— Вы же знали, что они не позволят вам слишком долго пользоваться деньгами Хотчейна, — напомнил Редмонд, и тихий голос, которым он это сказал, никак не сочетался с его могучей фигурой.

Несколько секунд Элизабет молча смотрела на этого человека, выполнявшего роль ее телохранителя с того самого дня, как ее выдали за Хотчейна. Поначалу, как подозревала Элизабет, в обязанности Редмонда входило следить за тем, чтобы птичка не упорхнула из клетки, а потом он стал защищать ее от других членов семьи покойного супруга.

Сейчас он расположился в резном кресле напротив нее. Рука его надежно покоилась на эфесе меча, к блестевшему в лучах солнца поясу были прицеплены пистолеты, волосы — ради удобства в бою — были острижены коротко. Этим Редмонд отличался от всех знакомых Элизабет мужчин, старавшихся подчеркнуть свой аристократизм длинными локонами.

И вновь она подумала о том, как внезапно и непредсказуемо может меняться течение жизни. Всего две недели назад она существовала в своем восторженном раю, а теперь опасность грозила самой ее жизни.

— Конечно, я знала это, — с горькой ноткой проговорила Элизабет, — но в то же время надеялась, что они удовольствуются доставшейся им долей. Ведь те шестьдесят тысяч, что получила я, составляют меньшую часть наследства, оставленного Хотчейном.

— И тем не менее это так просто — отобрать их у вас. Разве могли они устоять перед подобным соблазном!

— Ах, каким бы это было удовольствием — увидеть, как они отправятся в преисподнюю! — мечтательно вздохнула Элизабет. — Однако сейчас меня занимает совсем иное. — В глазах ее появилось какое-то новое выражение, она словно встрепенулась. — Нечто в тысячу раз более важное, нежели ненасытная алчность Мэттью и все эти проклятые деньги.

— Ребенок, — спокойно констатировал Редмонд.

У Элизабет перехватило горло. Она поперхнулась какой-то фразой, которую собиралась произнести, и уставилась на Редмонда широко открытыми глазами.

— Откуда ты знаешь? — едва слышно пискнула она.

— Мне рассказала Кэтрин… — Редмонд замешкался. Вообще-то это было не мужским делом — обсуждать всякие женские проблемы: пришли у кого-то месячные в срок или задержались… — Она сказала, что вы, возможно, ожидаете ребенка, — быстро закончил он, отчаянно краснея.

— А ей, должно быть, проболталась Молли. — Молли, служанка Элизабет, брала уроки чтения у невесты Редмонда, которая учительствовала в сельской школе. — Значит, все и каждый в доме подсчитывают дни вместе со мной? — Неожиданно она рассмеялась, и Редмонд ответил ей легкой улыбкой, заверив:

— Мы рады, что вы выглядите такой счастливой. Помните: все в доме очень вас любят и желают, чтобы у вас все было хорошо.

— Пока я еще ни в чем окончательно не уверена, но в одном вы правы, Редмонд: я действительно ощущаю себя на седьмом небе. По крайней мере, ощущала — до тех пор, Пока тут не объявился Мэттью Грэм. Мне стало не по себе после его угрозы — он собирается обвинить меня в ведьмовстве. Это странное обвинение, ты помнишь, как прошлой весной по такому же обвинению в Лейнхеде сожгли женщину. Тем более не секрет, что все судьи в Ридсдейле на корню куплены Грэмами. И когда Мэттью заговорил о том, что я должна снова выйти замуж, поскольку молодая и одинокая женщина не в состоянии управляться с собственным имуществом, что-то в его голосе подсказало мне: он более чем уверен в своем успехе. Он вполне мог уже договориться с кем-нибудь из судей. Вот я и думаю, не была бы я в большей безопасности, если бы снова вышла замуж.

— Равенсби, конечно же, куда влиятельнее, нежели Грэмы. Он, несомненно, был бы в состоянии защитить вас.

— И несомненно, не станет этого делать.

— Не станет вас защищать?

— Не станет на мне жениться.

— А вы сообщили ему о ребенке?

— Еще рано. К тому же если даже я на самом деле беременна, то все равно не стану ему ничего сообщать.

— Но он, возможно, хотел бы узнать о ребенке.

— Уверяю тебя, что нет, Редмонд. Я абсолютно в этом уверена. Вот почему я всерьез подумываю о том, чтобы принять предложение, сделанное Джорджем Болдуином, — продолжила Элизабет таким тоном, словно они обсуждали не важнейшие вопросы, связанные с ее будущим, а оклады для слуг. — Семья Болдуинов довольно влиятельна в наших краях: его дядя заседает в суде присяжных в Хекшеме, на протяжении нескольких веков Болдуины были шерифами графства Тинедейл. Джордж вполне сможет предоставить мне то, в чем я сейчас так нуждаюсь, — защиту от адвокатов и судей, купленных Грэмами. А ты со своей стороны занялся бы их головорезами. По-моему, это было бы разумное решение.

— Вы уверены, что предпочли бы выйти замуж за него, а не за Равенсби? — Вопрос был сформулирован достаточно деликатно.

— Ах, Редмонд, пожалуйста, не надо…

Элизабет закрыла глаза, и лицо ее исказилось внутренней болью. Однако, когда через несколько секунд она снова взглянула на капитана своей охраны, на ней уже была ничего не выражающая маска безразличия.

— Существует множество причин, по которым Джонни Кэрра не интересуют мои затруднения, — тихим голосом заговорила она. — Первая и самая главная из них — его категорическое нежелание жениться вообще на ком бы то ни было. У него уже есть и другие дети, Редмонд, но тем не менее он до сих пор не женат. Одно это говорит о многом. Вот почему я предпочитаю более практичный подход — тот, который укладывается в рамки реально возможного.

Голос Элизабет немного смягчился.

— Джордж Болдуин — помимо того, что он очень милый человек, — сделанным мне предложением предоставляет именно такую возможность. Ведь так или иначе, Редмонд, большинство женщин выходит замуж не по любви. Тебе это известно не хуже, чем мне. Так что мой брак с Джорджем Болдуином будет мало чем отличаться от большинства других брачных союзов. И не подумай, будто я прошу у тебя одобрения. — Элизабет поймала себя на том, что ее пальцы нервно мнут и перебирают оборки на подоле платья. — Я хочу всего лишь услышать твое мнение относительно того, поможет ли нам этот шаг остановить Грэмов и защитить от них моего будущего ребенка, если ему суждено появиться на свет.

— Не сомневайтесь, остановим, — ответил Редмонд, готовый сделать все, что в его силах, чтобы эта женщина наконец обрела счастье. — Мои солдаты, с одной стороны, и влияние Болдуина в Нортумберленде — с другой, надежно защитят вашего малыша.

— Спасибо, — поблагодарила его Элизабет. — Я очень многим обязана тебе.

— А я жалею, что не могу подарить вам Равенсби.

— Иногда, — с обворожительной улыбкой проговорила Элизабет, — я тоже об этом жалею. Но сейчас я довольна. Я в самом деле довольна, Редмонд. И если у меня родится ребенок, — Элизабет расцвела и засияла, словно беззаботная девчонка, — я не могла бы желать большего.

— Джордж Болдуин может пожелать, — предостерег Редмонд. — Большинство мужчин предпочло бы безраздельно владеть вами — так, как это делал старый хозяин.

Элизабет решительно покачала головой.

— Этого больше не повторится никогда. Я клянусь! Даже если бы я вышла замуж по любви. И если Джордж согласится взять меня в жены, то только на моих условиях. Я не пожертвую своей свободой даже ради той защиты, которую он в состоянии мне предоставить. В противном случае я стану искать какие-то другие средства, чтобы уберечься от Мэттью Грэма.

— Уж кто-кто, а Болдуин согласится на любые ваши условия, — успокоил хозяйку Редмонд. — Этот человек просто грезит вами. Вот только станет ли он впоследствии выполнять условия договора?

— Уверяю тебя, эти условия будут нерушимы. — Губы Элизабет сжались в тонкую линию. — В них будет предусмотрено все, вплоть до мелочей.

— А как же ребенок? Если родится мальчик, вряд ли Джордж захочет, чтобы сын другого мужчины наследовал его состояние и титул.

— Ничего подобного я от него и не ожидаю.

— Я вижу, леди Грэм, — с улыбкой констатировал начальник охраны, — вы уже все продумали. Значит, мне остается только найти людей, которые ненавидели бы Грэмов достаточно, чтобы отправить их к праотцам.

— Это будет сложно? — лукаво спросила Элизабет, чрезвычайно довольная своим планом и не хуже Редмонда зная, какую ненависть питали жители Нортумберленда К Грэмам за их регулярные набеги на стада.

— Наоборот, — рассмеялся Редмонд. — От желающих отбою не будет!

Элизабет откладывала решающий разговор с Джорджем Болдуином еще в течение двух недель. Она желала окончательно убедиться в том, что беременна, прежде чем обменять часть своей свободы на покровительство человека, который вызывал у нее столь мало эмоций. Однако все это время она жила в постоянном напряжении: то и дело оглядывала дорогу в поисках незнакомых всадников, прислушивалась к ночным перекличкам часовых, усердно постигала с помощью Редмонда искусство меткой стрельбы. И… постоянно размышляла о том, что же задумал Мэттью Грэм.

За этот же срок Редмонду удалось пополнить свой полк сотней искусных солдат, и теперь «Три короля» больше походили на военный лагерь, чем на мирное загородное поместье.

Именно это первым делом бросилось в глаза Джорджу Болдуину, когда теплым осенним днем в середине сентября он пожаловал к Элизабет Грэм. Подтянутый и аккуратный, Болдуин, несмотря на свое значительное состояние, предпочитал простую одежду, вот и сейчас на нем был коричневый шерстяной камзол и обычная полотняная рубашка.

— Судя по всему, — пошутил он, снимая перчатки для верховой езды, — в случае войны с Шотландией вы собрались обойтись без помощи Англии и защищаться самостоятельно. Поздравляю, ваша армия выглядит довольно внушительно.

— Это всего лишь разумная предосторожность, — уклончиво ответила Элизабет. Она была еще не готова к серьезному разговору.

— Предосторожность на случай войны? — недоуменно вздернул бровь Болдуин.

— Предосторожность на случай возможных неожиданностей в будущем, — снова уклонилась от ответа Элизабет и, прежде чем гость успел задать еще какой-нибудь вопрос, быстро спросила: — Что будете пить — чай или бренди?

Болдуин предпочел бренди, и Элизабет с радостью налила ему дозу, которая могла бы свалить с ног даже медведя. «Учитывая то, какое предложение ему предстоит сейчас выслушать, — размышляла она, — Болдуину это сейчас очень понадобится».