14

По пути в Стоун-хаус он без устали разговаривал с ней о малютке Мэй, о том как та умна, как мила и жива — вся в маму. Он рассказывал, как мчался к ней из Лондона, о людях, с которыми встречался после отъезда из замка Мортон. Его голос убаюкивал, сдержанные жесты навевали покой. Он говорил, не нуждаясь в ее ответах. Его монолог преследовал единственную цель — отвлечь ее от грустных мыслей.

Позже, когда он нес Анджелу по саду, раскинувшемуся позади Стоун-хауса, и расхваливал ее за то, что ей так хорошо удалось восстановить старинный особняк, графиня не удержалась и, подняв голову, в порыве чувств нежно поцеловала его в щеку.

— Спасибо, — искренне поблагодарила она его. — Ты всегда умеешь сделать так, чтобы жизнь начала казаться лучше.

— Не забывай же об этом, дорогая, — улыбнулся он в ответ и нагнул голову, чтобы пройти под низко свесившейся ветвью. — Я все могу наладить.

— Даже мою жизнь? — Ее голос снова тронула тоска.

— Твою жизнь — в первую очередь, mon ange. — Остановившись под яблоней, усеянной плодами, Кит жадно поцеловал Анджелу. — Разве тебе не известно, что именно за этим я и приехал сюда? — проговорил он, оторвавшись от ее рта. — Да-да, именно, чтобы сделать тебя счастливой.

— И пока тебе это неплохо удается, — прошептала графиня.

— Пытаюсь, — скромно признал он свои заслуги, хотя улыбку его никак нельзя было назвать смиренной.

Через несколько секунд высокий силач с миниатюрной красавицей на руках толкнул дверь на кухню. Дом встретил их молчаливой прохладой.

— Ну вот, — спокойно констатировал Кит. — Это все же лучше, чем сборище гостей. Никого не надо развлекать. Разве что меня, — оговорился он с легкой улыбкой. — Но ты сама знаешь, как мало мне требуется для радости… А для начала позволь-ка заварить тебе чашку чаю, — предложил заботливый поклонник, осторожно сажая Анджелу на грубый стул возле стола. Ему хотелось сделать все, чтобы хоть как-то подбодрить ее.

— Ты сумеешь? — Ее глаза, мерцающие в полумраке, казались неправдоподобно большими.

— А разве ты сама не умеешь этого?

— Меня никто не учил. — Кухня для наследницы знатного рода была неведомым миром.

— Тогда учись, родная. — Она и глазом не успела моргнуть, как на столе стояли две чашки с дымящимся чаем. Кит сел напротив нее с хозяйским видом, будто всю

жизнь провел на кухне у плиты.

— Ты не устаешь поражать меня, — призналась Анджела, которой доставляло удовольствие просто наблюдать за ним. Пока он хлопотал с чайником, все ее тревоги ушли куда-то сами собой.

— Не правда ли, здесь лучше, чем в гостиной?

— Несомненно. Ведь здесь есть ты. — Ее душу наполнила безмерная нежность. — Не могу представить себе, что буду делать, когда ты уедешь.

— Поедем со мной! Какие могут быть сомнения?

— Ты слишком большой идеалист.

— А ты, mа petite[14], слишком долго жила в этом ограничейном мирке, как в скорлупе. Как только выпьешь чай я преподнесу тебе один подарок. Так что пей побыстрее, не задерживай саму себя.

У нее загорелись глаза.

— Обожаю подарки!

— Ты бы хоть сначала отказалась, поупиралась для приличия… Или уж по крайней мере просто сказала бы спасибо, — шутливо осудил он ее.

— Сперва — подарок!

— Вообще-то он не из тех, которые рекомендуются учебником правил хорошего тона, — ухмыльнулся Кит, подумав про себя, что непосредственность Анджелы ему гораздо приятнее, чем ужимки Присциллы и ей подобных, кто с притворными словами отказа на устах буквально вырывает из рук драгоценности, которые им даришь.

— Вот видишь? Я все выпила до капельки! — Она поставила свою чашку на стол.

— О Боже! Я и не знал, какая ты жадная…

— В самом деле не знал? — недоверчиво переспросила графиня, вложив в свои слова максимум теплоты.

— Ну… в том, что касается подарков. — Он протянул руку через стол. — А ну-ка закрой глаза.

Она с готовностью зажмурилась, как ребенок, и выставила ладонь. Кит снова улыбнулся, очарованный ее открытостью.

Взяв графиню за руку, американец повел ее за собой. Так они прошли несколько комнат первого этажа, пока Кит наконец не разрешил:

— А теперь можешь смотреть.

Они стояли в комнате, которая обычно служила Анджеле конторой, где приходилось решать разнообразные дела, связанные с имением.

— Вот! — показал он на небольшой конверт, лежавший на столе у окна.

Она ожидала увидеть какую-нибудь драгоценность или иную безделушку из тех, что обычно дарят женщинам. Тем более таинственным показался ей этот кремовый конверт на старом письменном столе. На нем было написано единственное слово: «Анджеле». Без всяких нежных эпитетов и красивых завитушек. Графиня сразу же узнала его почерк — точно так же торопливо была нацарапана записка, полученная ею ранее. Вопросительно поглядев на Кита, словно допытываясь, не заключается ли в этой простоте ключ к разгадке, она несмело взяла конверт.

Кит явно не торопился выдавать тайну. Загадочно улыбнувшись, он только сказал:

— Открой.

На письме не было сургучной печати. Оно даже не было заклеено. Впрочем, вряд ли это можно было назвать письмом. Внутри оказалась карточка, на которой простым шрифтом было напечатано полное имя Кита.

«Томас Китридж Брэддок… — прочитала она, проведя пальцем по глубоко оттиснутым буквам. — Что ж, звучит мужественно. Это имя ему к лицу».

На обратной стороне карточки было торопливо, как и прежде, написано:

«Маленький подарок за счастье быть с тобой. Проект перестройки „Акулы“. Исполнитель — Генри Ватсон. С любовью, Кит».

Подарок был поистине царским. На такой мог решиться только американский миллионер. Все слышанные ею истории об экстравагантной щедрости заокеанских богачей внезапно стали явью.

— Подарок чудесный, — сдержанно произнесла она, еще раз проведя пальцем по тисненой карточке, — но я не могу принять его. — Анджела слегка встряхнула головой. — Он слишком дорогой.

Стоимость переделки ее яхты, за которую готов был взяться молодой корабел из Плимута, наверняка превзошла бы все мыслимые пределы. А это пахло светским скандалом.

— Считай это подарком по случаю помолвки, — сказал Кит обыденно, как если бы речь шла об уже решенном деле. — Кстати, я и свою «Дезире» перестраиваю. Я его предупредил, что через пару недель мы наведаемся к нему, чтобы обсудить все детали.

— Когда ты сообщил ему об этом?

— Можно сказать, сегодня утром. Сперва я послал ему телеграмму, и он мне ответил, потом я еще раз ему телеграфировал, и он снова ответил… Так мы и обменивались телеграммами, пока не договорились. Вообще-то я виделся с ним после отъезда из замка Мортон. А окончательно все утряслось сегодня утром на железнодорожной станции в Истон-Вейле.

— Ты слишком экстравагантен…

— Подумай, мы могли бы вместе участвовать в гонках, пуститься в путешествие, когда наши яхты будут готовы. Ты когда-нибудь плавала вблизи Брисбейна?[15]

Анджела положила карточку на стол.

— Послушай, Кит, будем же благоразумны. — Она говорила с ним мягким, убеждающим тоном, каким разговаривают с детьми, которые просят невозможного. — Я не могу принять столь дорогой подарок, хотя и очень тронута твоей заботой. И я не могу путешествовать с тобой где-то на краю света. Просто не могу… К тому же никакая это не помолвка, как бы ты ни подшучивал надо мной.

— «Акула», если ее усовершенствовать, прибавит скорости на пять узлов, а то и на все семь, — продолжал увлеченно расписывать прелести будущих путешествий Кит, будто не слыша всех ее доводов. Он не видел ничего, что могло бы нарушить его радужные планы. Для человека, которому удалось открыть двадцать две торговые конторы по всему миру, развод не казался крупным препятствием. Не говоря уже о муже возлюбленной.

— Ты совсем не слушаешь меня.

— Слушаю, милая, слушаю. И ни на чем не настаиваю. Ты просто подумай о возможности воспользоваться услугами Генри Ватсона. И ничего не надо сейчас решать. Побеседуешь с ним сама, когда мы поедем к нему, чтобы поговорить насчет «Дезире».

— Ты требуешь от меня слишком многого, — негромко сказала Анджела. — Все, чего я желаю, — это заниматься с тобой любовью. Но не могу же я в самом деле полностью изменить свою жизнь.

— Прекрасно, — еле повел он плечом, как всегда делал в минуты раздражения. — И где же тебе хотелось бы заняться любовью?

— Ты разозлился?

— Нет-нет, что ты! Я прекрасно понимаю, что требую слишком многого. Как я мог забыть? Ведь тут имеют место традиции аристократического семейства, условности высшего света…

— …И тот факт, что я замужем.

— Послушай, дорогая, мне, право же, не хотелось бы расстраивать тебя, но в твоем случае нет даже намека ни на какое замужество.

— Кит! — взмолилась она чуть не плача.

Кит Брэддок воздел руки, показывая, что сдается.

— Все, все… Ни слова больше об этом. Подойди-ка лучше ко мне, — ласково поманил он ее глубоким, хрипловатым голосом. — Ведь я не держал тебя в объятиях целых десять минут, а воздержание вредно для меня.

— Но теперь-то ты образумился? — спросила графиня, прищурившись.

— Не вполне, — светским тоном ответил американец, на которого ее увещевания не произвели никакого впечатления. — Я все-таки надеялся, что ты покажешь мне, как работают игрушки, которые ты хранишь наверху.

— А что, если мне не хочется?

— Сколько времени в нашем распоряжении? — поинтересовался он, не обращая внимания на ее реплику.

Взглянув на бронзовые часы, стоявшие на столе, Анджела сдавленно охнула:

— Мне нужно вернуться к чаю!..

— Так сколько же у нас времени?

— Может быть, час, не больше. О Господи! — горестно воскликнула она. — Ну почему в мире все так сложно устроено?

— Не унывай, милая, — подбодрил ее Кит. — Ты слишком серьезно все воспринимаешь.

— А ты прибыл сюда с намерением убедить меня, что не так уж все серьезно?

— Это всего лишь игра, дорогая. — Ему очень хотелось победить в этой игре, и он хорошо знал стратегические преимущества отступления.

Она улыбнулась:

— Амурная игра.

— Верно, — подтвердил он и с улыбкой протянул ей руку.

Кит не переставая целовал ее. Это началось с поцелуя в конторе. Потом, медленно бредя по коридору, они продолжили страстно целоваться, не прервав этого занятия, даже когда поднимались по лестнице. Ловить губы друг друга, взбираясь по ступенькам, оказалось не так уж легко, но Кит был неутомим. В конце концов, обессилев от жарких поцелуев, смеха и яростного желания, они остановились перед дверью спальни. Анджела потянулась к пуговкам лифа своего платья, но Кит остановил ее.

— Не расстегивай, — мягко сказал он, накрыв пальцы обеих ее рук своей ладонью. — Оставь все как есть. У нас почти не осталось времени.

— Ты обещал, — прошептала она, сама не своя от страсти.

— И сдержу свое слово.

— Но ты не можешь сделать его внутри меня.

— Этого не случится.

— Я не надеялась, что встречусь с тобой днем — и поэтому не подготовилась соответствующим образом. Может быть, ты смог бы съездить сегодня в деревню за кондомами? — В перерыве между поцелуями на лестнице она успела объяснить сложность возникшей проблемы, вставшей между ними.

— Первым делом, как только закончим.

— Наверное, я ужасно болтлива?

— Ничего, — успокоил он ее с усмешкой. — Меня нелегко отвлечь от главного.

Ее взгляд упал на бугорок на его белых брюках, который с каждой секундой рос, наливаясь неудержимой силой. Знакомая картина.

— Можно? — спросила Анджела, прикасаясь к нему.

— Чуть позже, — сдержал ее Кит. — Взглянем сперва, что тут есть. — Он подвел ее к шкафу, в котором были разложены необычные предметы, завернутые в белый шелк. — Выбери что-нибудь сама.

— Не хочу.

— Тогда я, — спокойно произнес Кит, будто ее отказ был просто неуместным капризом. Выбрав закругленный на конце цилиндрик, сделанный из черепахового панциря, он сунул его в карман брюк.

— Все это вещи из прошлого, очень далекого, — попыталась оправдаться она, не вполне уверенная в его миролюбии.

— Знаю. Но, пожалуйста, сделай мне одолжение. Заодно развлечем горничных — им будет, о чем посудачить с утра.

— Они не судачат.

— Судачат, и еще как. Уверяю тебя.

— Откуда такая уверенность?

— Вряд ли тебе это будет интересно.

— Вероятно, что-нибудь постыдное?

— Я бы скорее назвал это демократичным. А теперь, Анджела, встань вот тут, — указал Кит на большое зеркало в подвижной раме, явно не расположенный к разговору о собственном опыте общения со служанками и их хозяйками.

— Не знаю, как другие, а Берджи определенно оценила твои достоинства, — раздражительно проворчала графиня, которую выводило из себя любое напоминание о его прежнем обыкновении пользоваться услугами всех женщин без разбора.

— Я не намерен говорить с тобой об этом, — спокойно прервал он ее и легонько подтолкнул к зеркалу. — Лучше подними юбки.

То, как Кит попросил ее сделать это, заставило Анджелу содрогнуться от сладкого предчувствия. И все же она колебалась. Его голос был мягок, но в то же время отрывист. Он скорее даже не просил ее, а командовал — властно, самоуверенно, не повышая тона. Глаза его были лениво прикрыты, как если бы он оказался рядом по чистой случайности.

— У тебя не так уж много времени, — напомнил ей Кит, — если ты, конечно, хочешь остаться удовлетворенной. — Он слегка повернул запястье, чтобы взглянуть на часы.

— Интересно, наступит ли моя очередь приказывать? — спросила она, вызывающе вздернув подбородок.

— Нет, — спокойно ответил Кит, равнодушный к ее эмоциональному всплеску, — во всяком случае мне. — На деле равнодушие было чисто внешним. Внутренне он негодовал. Коллекция, с которой Кит успел неплохо ознакомиться, вряд ли лежала в комоде без дела, и мысль об этом вызвала у него кратковременный приступ бешенства. — Подними юбки, — чуть ли не прорычал он, — или тебе придется ждать нашей встречи ночью.

— А что, если я к этому абсолютно равнодушна?

— Скорее, наоборот, слишком неравнодушна. Ну же, дорогая, — призвал он мягким голосом, велев ей жестом поднять юбки.

И она подчинилась, потому что хотела его. Хотела с самого утра, с той самой минуты, когда рассталась с ним. Она хотела его даже во сне, хотела, когда принимала ванну, когда слушала пустую болтовню гостей за обедом, и позже — на берегу озера — хотела с неослабевающей силой. Тем более хотела сейчас. Желание было столь сильным, что ради этого человека она была готова на все. Поднять юбки? Какой пустяк…

— Сейчас я спущу с тебя панталоны, стой смирно, — монотонно проговорил Кит, словно не замечая, как участилось ее дыхание. Анджела стояла, задрав подол, беспомощная перед собственным вожделением. Разум был бессилен объяснить разрушительную мощь этого чувства. Не менее иррациональным было то, что возбуждение лишь возрастало от беспокоившей ее неприятной мысли: интересно, все ли женщины, стоявшие перед ним, как она сейчас, чувствовали то же самое? Этот вопрос лишь подстегивал ее воспаленное воображение.

Графиня почувствовала у себя на талии его прохладные пальцы, которые умело развязали ленту. Казалось, Кит оставался полностью бесстрастным, в то время как ее кожа пылала от желания.

И если бы не эта иссушающая жажда, она наверняка не оставила бы подобную холодную отстраненность без последствий.

Панталоны скользнули вниз, и он опустился на одно колено, чтобы помочь ей окончательно освободиться от них. Ноги Анджелы обтягивали белые шелковые чулки на кружевных подвязках персикового цвета. Оголяясь выше чулок, ноги сходились, увенчанные шелковистым островком светлых волос. Изгибы ее бедер и живота были бесподобны.

— Посмотри на себя, — приказал Кит все тем же тихим голосом, ласково проведя ладонью по пушистым волосам. — Посмотри, как ты красива. — Нагнувшись, он поцеловал ее в белокурый треугольник.

Эротический образ, возникший в зеркале, был в первую очередь мужским. В нем отражались целеустремленность, сила, воля к победе. Золотисто-каштановые волосы Кита словно огнем горели на фоне ее бледной плоти, широкие плечи и мускулистое тело придавали его облику нечто первобытное, варварское. Графиня более не в силах была противиться желанию, которое окончательно победило рассудок. Казалось, огонь, исходящий от губ этого волшебника, растекается по всему ее телу. И когда его язык проник в заветную ложбинку, ее колени подкосились сами собой. Две сильные руки тут же подхватили ослабевшее тело Анджелы, в то время как язык продолжил свою работу с таким умением, что ей показалось, что он знает дорогу в самые потайные глубины ее души.

— Ну вот, — удовлетворенно проговорил Кит, отстранившись от нее и поднявшись с колен после того, как она, едва не потеряв сознание, излила в его уста свой первый заряд страсти. — Так лучше?

— Да, — обессиленно выдохнула Анджела, — лучше всего на свете.

Этот ответ, трогательный в своей искренности, рассмешил его.

— До чего же легко тебя удовлетворить, — хмыкнул он весело.

— И до чего же хорошо ты это делаешь, — проворковала она, смакуя остатки сладкой истомы, все еще сковывающей ее.

— А теперь и ты можешь сделать нечто приятное для меня. — Графиня увидела в зеркале, как Кит осторожно склоняется над ней, чтобы нежно поцеловать в щеку.

— Я сделаю все, что ты пожелаешь, — прошептала она.

— Мне нужно совсем мало, — откликнулся ловкий любовник, вытаскивая из кармана цилиндрик-стимулятор. — Ты, пожалуй, и не почувствуешь ничего, — пробормотал он, частично введя в нее отполированную полусферу. — Или все-таки чувствуешь?

Ее внутренние мышцы внезапно сократились, и в мозгу огненными буквами вспыхнуло слово «проникновение», которое почему-то в эту минуту приобрело особый, возбуждающий смысл. Сознание, совсем недавно предостерегавшее ее от опрометчивых шагов, вдруг, словно пустившись во все тяжкие, стало подыгрывать страстям, выполняя роль сводни.

— Ответь же, дорогая, — вполголоса настаивал Кит, медленно продвигая вглубь инструмент, приятно отдававший холодом.

Сейчас, когда ее мозг всецело сосредоточился на ощущении, которое с трудом поддавалось описанию, Анджеле было трудно говорить. Потребовалось несколько долгих секунд, чтобы она, наконец собравшись с мыслями, голосом, севшим от наслаждения, запинаясь вымолвила:

— Великолепно.

Это слово не могло вместить всего, что думала женщина, тающая от безмерного наслаждения. Ей думалось о том, как хорошо пахнет этот человек — как лес после летнего дождя. Удивительно, но какая-то крохотная часть ее сознания оставалась свободной и любила его, причем любила вовсе не за плотское удовольствие, которое он сейчас доставлял. Графиня притянула его за шею, чтобы покрыть это мужественное, бесконечно дорогое лицо пылкими поцелуями. Он дарил ей блаженные мгновения радости, и ей не было никакого дела ни до чего, кроме этой безбрежной благодати.

— Я хочу почувствовать тебя, милый. Ты обещал… -

Еще один тающий поцелуй, чувственный вздох, его рука, блуждающая по ее груди. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — униженно молила она.

— Скоро, — снова пообещал он, лаская пышную грудь Анджелы. Нужно было подождать еще чуть-чуть, чтобы завладеть ее чувствами без остатка. — Пойдем сначала прогуляемся по саду. Вот увидишь, тебе понравится.

Ему хотелось видеть ее среди цветов, под теплым солнцем, быть может, на глазах у других, знать, что под роскошным платьем от Ворта и тонким бельем из кружев ручной работы томится в неге и желании ее плоть, насытить и успокоить которую может лишь он. И только он знает об этом. Больше никто.