Глава 10

Наутро, проснувшись, Татьяна позвала Ольгу и Тимофея и заявила им, что они с Зоей одни отправятся на отдых к друзьям. Тимофею уже доложили, что у ворот сада за кухней были замечены чужие конские следы.

— Я должна уехать на день-другой.

— Но вы же не можете уехать одна, — запричитала Ольга. — А кто вам расчешет волосы и поможет одеться? Кто будет ухаживать за младенцем?

— У моих друзей достаточно слуг.

— Но они могут не знать, что подать вам на завтрак и что Зое…

— Хватит, Ольга, все решено, — прервал ее причитания Тимофей. — Когда вы отправляетесь, моя госпожа? — поинтересовался он, понимая, что Татьяне требуется побыть одной. И хотя ему не полагалось расспрашивать хозяйку о ее планах, он уже провел приготовления среди вооруженной охраны. Ответственность за безопасность княгини лежала на его плечах.

— В десять часов.

Ему не надо было спрашивать, к кому или куда она едет. Он уже знал имя человека после вчерашней истории с егерями.

— Я прикажу оседлать Волю, — произнес он с легким поклоном.

— Спасибо, Тимофей.

— Мы будем присматривать за московской дорогой, — добавил он невозмутимо.

Татьяна перевела дыхание, однако когда заговорила, ее голос оставался столь же ровным, как и его:

— Спасибо, Тимофей. Это хорошая мысль.

В то утро она одевалась с гораздо большим тщанием, чем даже перед собственной свадьбой. Это было более важным. Она желала выглядеть красивой перед человеком, который мог заставить ярче сиять солнце и петь ее сердце, чье присутствие приносило ей радость.

Она надела бледно-желтое льняное платье, вырез ее рубашки тончайшего батиста был расшит бабочками, а края украшены длинными кружевами ручной работы. Ее короткие сапожки были из мягкой кожи малинового цвета. А шею украшал кроваво-красный рубин — подарок Ставра.

Ставр не спал всю ночь. Он руководил армией работников, которые срочно обустраивали лесной домик. Были завезены продукты и все необходимое, доставлены шесть нянек, его крепостные соорудили палатки для дружинников, предусмотрительно вне пределов видимости, но достаточно близко из соображений безопасности.

Когда все было закончено, он наскоро искупался в озере, оделся и отправился на встречу с Татьяной. Адреналин в крови придавал ему бодрость, он пребывал в чудесном расположении духа, перед глазами стоял завораживающий образ княгини. Он предложил двум конникам сопровождать его. Хотя в глубине души сегодня чувствовал себя непобедимым. Ничто не могло помешать ему.

Он прибыл к садовым воротам раньше срока и встретил там человека Татьяны, чей статус не вызывал сомнений. Он был хорошо одет, худощав, высок ростом, в годах, но отнюдь не немощен. Тимофей, стольник княгини, как он сам представился, говорил учтиво, но в нем не было и намека на смирение или услужливость.

— Нас беспокоит безопасность нашей госпожи, — заявил Тимофей после беглого обмена положенными любезностями. В его взгляде сквозила решительность и непреклонность.

Ставр сидел на коне, и весь его внушительный вид с головы до пят выдавал в нем властного военачальника.

— Я тоже обеспокоен безопасностью княгини.

— Насколько обеспокоен, вот в чем вопрос.

Ставр, не привыкший к тому, чтобы слуги задавали ему вопросы, несколько мгновений внимательно разглядывал старика.

— Я отвечаю за княгиню с самого ее рождения. Я готов отдать жизнь, умереть за нее, — произнес Тимофей мягко.

— Ах так.

— Я подумал, вам следовало бы знать это.

— Она будет защищена. — Ставр наклонился и протянул руку Тимофею. И когда после секундного колебания Тимофей пожал ее, граф улыбнулся. — Я тоже готов отдать жизнь за нее, старик. Мы оба на одной стороне.

Тимофей отступил на шаг и предостерег его:

— Ее муж убьет нас обоих без колебаний, если найдет вас.

— Я знаю. За мной идет отряд конников.

— Если он заявится, то не будет предупреждать заранее.

— Я поставил дозор на московской дороге. Дворовые княгини верны ей?

Тимофей взглянул на него с оскорбленным видом.

— Ладно. Поскольку я недавно в этих краях, с уверенностью могу говорить лишь за своих людей. Я принял меры предосторожности, и никто не может покинуть усадьбу до моего возвращения. Если тебе потребуется связаться с княгиней, пошли гонца. Один из моих дозоров будет здесь постоянно. — Глаза Ставра блеснули. — Мы еще поговорим с тобой. Она уже здесь.

Когда спустя мгновение Татьяна подъехала, она бросила на Тимофея сердитый взгляд.

— Ты шпионишь за мной?

— Нет, моя госпожа. Я выехал прогуляться и наткнулся на графа.

— Я сам ему представился, — сказал Ставр с улыбкой. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?

— Никому ни слова об этом, — приказала Татьяна, ее лицо залилось краской.

— Ну конечно, моя госпожа.

Крошка Зоя из своей люльки поймала взгляд Ставра и, протянув к нему ручонки, приветственно загугукала и заулыбалась.

Для ребенка, который не терпел никого, кроме матери и нянек, это было несвойственно и привлекло внимание Тимофея. Он с удивлением смотрел, как Ставр наклонился, вытащил Зою из люльки и усадил себе на руки.

Когда Тимофей, вернувшись домой, рассказал об этом челяди, происшествие повергло всех в глубокий шок.

— А вдруг гетман околдовал госпожу и ее дитятко? — прошептала Ольга.

— Разве что своим обаянием и привлекательностью, — сухо заметил Тимофей.

— Он действительно так красив, как говорят? — затаив дыхание, спросила одна из кухарок.

— Раз задело берется Тимофей, значит, княгине угрожает опасность, — фыркнул повар.

— С ним ей ничто не угрожает… кроме возможных сплетен и слухов. — Тимофей обвел взглядом собравшуюся вокруг челядь. — Но из этого дома сплетен не будет. Я ему дал слово.

— Чтобы мы подвергли нашу дорогую госпожу риску, когда ее муж просто дьявол во плоти! Да у меня скорее вырвут язык, чем я вымолвлю хоть слово во вред ей или ее новому другу, — заверил повар.

— Я бы сказала, что он больше чем друг, — хихикнула одна из служанок.

— Чтобы я здесь больше не слышал подобных разговоров, — оборвал ее Тимофей. Его голос прозвучал, словно удар кнута. — Я хочу, чтобы каждый из вас был настороже, пока княгиня отсутствует. И чтобы мне тут же сообщили, если поблизости появится чужак.

Несмотря на суровое предостережение Тимофея, в тот вечер только и было разговоров, что о новом увлечении княгини — и на женской половине среди служанок, и в жилище слуг-мужчин, и в небольших покоях, где жили повар и Тимофей. Когда вечером повар и Тимофей сидели на кухне за кувшинчиком вина, они не могли говорить ни о чем ином. Каждый желал самого лучшего для своей возлюбленной госпожи, которая столько натерпелась от своего мужа.

— Расскажи мне еще раз о нашей прелестной Зое, — попросил повар с умиленной улыбкой. — Она действительно сама прыгнула гетману на руки?

— Словно рыбка в речке перепрыгивает пороги. А он нисколечко не возражал.

— Значит, он хороший человек, если любит детей.

— Может, судьба решила наконец дать немного счастья нашей госпоже.

— Она заслужила это, бедная птичка.

— Да. И от нас зависит, чтобы с ней не приключилось ничего плохого.

Глава 11

В тот же вечер Ставр и Татьяна сидели рядышком на крыльце его домика. Перед ними раскинулась лужайка среди берез, посыпанная тончайшим песком, казавшимся бархатным на ощупь. Клочья белого тумана клубами поднимались с поверхности озера, светлячки искорками выскакивали из высокой травы, окружавшей лужайку, сверчки и лягушки хором распевали серенады, а в воздухе разносился аромат цветущей дикой вишни.

— Все так чудесно, — прошептала Татьяна. Ее голова покоилась на плече у Ставра, который крепко прижимал ее к себе. — Благодарю тебя за все, что ты сделал, чтобы этот земной рай стал действительностью.

— Спасибо, что ты приехала сюда, — прошептал он, склоняясь к ней, чтобы запечатлеть поцелуй на ее щеке.

— Я не могла не приехать, — просто сказала она.

Он знал, что она имела в виду, потому что готов был перевернуть землю и небо, лишь бы она оказалась здесь, рядом с ним. И он ухаживал и старался во всем угодить в этот день своей гостье. Ему очень хотелось, чтобы Татьяне понравилось здесь и они с дочерью в полной мере насладились его лесным убежищем. Они плавали на маленьком ялике по тихому озерцу; ловили рыбу под плакучими ивами в свежей весенней листве. Дремали в тени ольховника, сморенные изысканным и сытным обедом, поданным на турецком ковре, расстеленном прямо на траве. Они осмотрели стойла и амбары, полные сена, редкостный грот, сооруженный из . мерцающих ракушек моллюсков, изящный шелковый шатер, полный восточных украшений и диковинок; болтали и смеялись, играли с Зоей и все лучше узнавали друг друга.

Он хотел, чтобы она почувствовала себя как дома.

А когда наступит вечер и Зоя крепко уснет, он отведет ее в спальню и займется с ней любовью очень нежно, потому что она все еще боялась. Это проявлялось в мелочах — в испуганном взгляде, когда вдруг послышалось ржание лошади, в том, как быстро она старалась успокоить Зою, чтобы та не плакала, словно ее плач мог заставить их уехать, в постоянной напряженности ее фигуры.

— Как ты думаешь, слуги уже спят?

Да наплевать ему на то, спят они или нет, хотелось ему сказать.

— Я уверен, что спят, — произнес, однако, он. — Уже поздно.

— А я совсем не устала.

— Мы же чуть вздремнули после обеда.

— Хм… это было так приятно!

— Не пойти ли нам прогуляться? Звезды сегодня яркие, они осветят нам дорогу.

— Не знаю.

— Хочешь остаться здесь?

Она покачала головой.

— Так что же ты желала бы делать сейчас?

Она не ответила.

— Может, пойти куда-нибудь еще? — Она кивнула, и его сердце сильно забилось. Он встал на ноги и взял ее за руку. — Ты же еще не видела светильник вечером. Я велел его зажечь сегодня для тебя.

Ему не пришлось объяснять, что это за светильник. В шатре восточного султана горел самый изысканный светильник венецианского хрусталя. Но когда он поднял ее с земли, она вдруг нервно спросила:

— А няни, кормилицы?..

— Я приказал им послать за тобой, если Зоя проснется.

— Но ты не сказал… Я имею в виду…

— У меня для связи есть Дмитрий, дорогая. Им стоит только сообщить ему, если ты понадобишься. — Он притянул ее к себе и нежно поцеловал. — Никто из них не проболтается. Даю слово. Мы одни, и тебе ничто не угрожает. — Он почти физически ощутил ее облегчение, почувствовал, как расслабились плечи под его руками, а лицо просияло улыбкой.

— А если бы я вдруг не захотела посмотреть твой светильник? — спросила она с шаловливой ноткой в голосе.

— Тогда я предложил бы тебе другое приключение.

Ее глаза блеснули в лунном свете.

— И много их у тебя в запасе?

Он усмехнулся:

— Достаточно, чтобы тебе всегда было интересно.

— Меня все увлекает, пока ты со мной.

Он склонился над ней, а нежный взгляд из-под густых ресниц был способен вызвать сильное желание у женщины, которая до того даже не подозревала о существовании подобных чувств.

— Могу тебя уверить, что наши чувства взаимны.

— Ты слишком красивый. — Она говорила, задыхаясь от волнения, мучительно зардевшись.

— А ты слишком соблазнительна, я очарован, околдован и, — он невольно усмехнулся, — я безумно хочу тебя.

— Значит, ты должен меня получить, — заявила она возбужденно, увлекая его за собой.

Он громко рассмеялся:

— Как легко это у тебя прозвучало.

Спускаясь по ступенькам крыльца, она смотрела на него восхищенным взором.

— Я захотела быть с тобой с того самого момента, как увидела тебя, даже раньше, чем сама поняла, что я чувствую.

— Я знаю. Это рука судьбы или по крайней мере что-то вроде цыганской ворожбы.

— Очень хорошая ворожба, — подтвердила она радостно.

— Нуда, лучше не бывает, — буркнул он. Ему вдруг захотелось поскорее добраться до шатра на берегу озера. Он заключил ее в свои объятия. — Если тебе вдруг покажется, что я пугаю тебя, — произнес он дрогнувшим голосом, — сразу скажи мне.

— Ты меня совсем не пугаешь.

— Ну и хорошо, — мягко проговорил он и тут же впился в ее губы жадным поцелуем, как человек, которому слишком долго было отказано в этом.

Но она не обиделась. Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему всем телом, сдаваясь на его милость.

Он стоял перед трудным выбором — он сгорает от желания, а тут такая добровольная готовность. Хватит ли у него благородства, когда она так откровенно предлагала себя — без робости и недоверия, которых он ожидал от нее? Как долго это продлится?

Но когда они оказались у входа в шатер, прохладный ветерок с озера охладил его пыл, а может, ее огромные, широко раскрытые глаза остановили неудержимый зов плоти.

— Мне так нравится, когда ты целуешь меня, — промолвила она.

«Великий Боже, — подумал он, обезоруженный ее милой наивностью. — Куда я сам себя загнал!»

— Но еще больше мне понравилось то, что ты делал со мной вчера вечером.

Словно огромная тяжесть свалилась у него с души.

— И тебе хочется, чтобы я проделал это снова?

— Если не трудно.

Он кивнул, не в силах спокойно говорить, борясь с собой, преодолевая животное желание подхватить ее на руки, затащить в шатер, швырнуть на постель и немедленно овладеть ею.

— Как чудесно, — произнесла она, просияв.

И вот уже в который раз, с тех пор как они встретились, он был поражен ее волнующей, бесстыдной наивностью. Подняв полог шатра, он жестом предложил ей войти, опасаясь, что не сможет быть сдержанным: его чувства таили в себе взрывоопасность. Такая невинная, требовательная, незапятнанная добродетель была для него внове.

Стоя под ярким светом светильника, он решал, как уступить желаниям дамы, когда сам чувствовал, что готов взорваться, если его сексуальное напряжение немедленно не получит выхода.

— Тебе, наверное, очень трудно, — пролепетала она, чуть коснувшись его руки кончиками пальцев. — Быть столь любезным со мной.

Слово «трудно» не слишком подходило к его нынешнему состоянию духа, а легкое прикосновение ее пальцев вызывало совершенно непотребные импульсы. Тихо вздохнув, он мягко отвел ее руку.

— Все совсем не так.

Его отказ, хотя и мягкий, помог ей осознать меру его напряженности.

— Возможно, тебе следовало бы сначала… э-э-э… удовлетворить себя, ну а я пока могла бы подождать, — тихо предложила она, избегая его взгляда.

— Удовлетворить? — Он представить себе не мог, что сможет говорить так мягко.

— А я бы охотно. — Она залилась краской, отведя глаза в сторону.

Он едва заметно нахмурился, картинка, представшая перед глазами, вызвала раздражение.

— А что, если я не захочу, чтобы ты удовлетворяла меня? — Он с трудом удержался, чтобы не добавить — как твоего супруга.

Краска залила ее лицо.

— Я думала, что именно этого хотят мужчины.

— Чего?

— Сам знаешь, — ответила она, становясь пунцово-красной.

— Ты имеешь в виду любовные утехи?

Она не решалась взглянуть на него.

— Пожалуйста, разве можно об этом говорить?

Его желание моментально остыло после ее предложения удовлетворить его, как Шуйского, хотя и сделанного с самыми лучшими намерениями, но показавшегося ему непристойным, и он мягко поправил ее:

— Заниматься любовью — это не грех, дорогая. Это просто удовольствие, ведь ты же вчера открыла это для себя.

— Но ведь это не было… Я имею в виду…

— Нет, было именно это. Иди ко мне. — Он взял ее за руку. — Сядь рядом.

— Но я не хочу сидеть. Я хочу…

— И ты получишь то, чего тебе так хочется, дорогая. — Как только ему удастся заставить ее выбросить Шуйского из головы. — Мы немножко поговорим.

Он подвел ее к двум низким креслам, обитым красным шелком с золотым шитьем, усадил в одно из них и опустился сам во второе, небрежно развалившись, и некоторое время нервно наблюдал за ней. Готов ли он к столь безыскусной наивности? Действительно ли он хотел всего лишь исправить причиненное Шуйским эмоциональное зло? Ответ был не только скор, но и не допускал и тени сомнения. А это означало, что вопрос был не в том, как много она хотела предложить.

— Скажи мне, что доставляет тебе удовольствие?

— Моя дочь Зоя, марципан, чашка чая утром, ну и ты, конечно, — ответила она, стараясь, чтобы ее слова звучали дерзко и надменно, как и подобает молодой избалованной княгине.

— Не сердись. — Улыбка чуть тронула его губы, пока он устраивался напротив нее, скрестив ноги в сапогах.

— Ты слишком далеко от меня, а мне хочется поцелуев.

Его брови взлетели вверх в сардонической ухмылке.

— А ты ограничишься только поцелуями?

— Нет, мне нужно большего.

— Ну тогда скажи мне, чего тебе хочется, а я посмотрю — может, теперь я смогу удовлетворить тебя, — заявил он, бесконечно раздражая ее.

Ее полная нижняя губа выражала явное недовольство.

— Не скажу. А ты просто… — она сделала паузу, подыскивая подходящее слово, — недобрый, — завершила она, нахмурившись.

Он понял сравнение, которое она подразумевала, а «недобрый» было вежливой формой вместо того, что она действительно хотела сказать.

— Я не такой, как он, — неожиданно резко выпалил он. — Но если ты считаешь, что все одинаковы, то можешь спокойно уезжать. — Он тоже умел быть надменным.

Повисло неловкое молчание, сдерживаемые страсти и благородная обида высвечивались в отблесках светильника.

— А что, если я не захочу уезжать? — с вызовом заявила она, а в ее фиалковых глазах отразилось патрицианское высокомерие.

— И ты останешься, чтобы заняться любовью?

Она вскинула подбородок.

— Мне кажется, что — да.

— Очень мило. И какого рода любовь ты имеешь в виду?

— Ставр! Прекрати немедленно!

— Да, госпожа, конечно, госпожа, рады стараться, госпожа. — Что-то странное было в его тоне. — Но ты же не уедешь, не так ли? Человек ведь может получить наслаждение, даже если другой не коснется его, — предложил он тихо и ласково. — Ты знала это?

Она изумленно вскинула ресницы, но когда заговорила, в голосе звучало сдерживаемое раздражение.

— И зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты не думала, что все остальные похожи на твоего скота-мужа, — бросил он зло. — Существует бесконечное множество видов любви. Даже всего лишь с помощью слов.

— Я не верю тебе.

«Насчет любви или твоего мужа?» — хотел он спросить.

— Это уж как тебе нравится, — сказал он вместо этого. — Но я могу заставить тебя испытать высшее наслаждение, даже не прикасаясь к тебе.

Она долго молчала в смятении, нервно покусывая нижнюю губу.

— Как вчера? — спросила она наконец, испытующе взглянув на него. — Я почувствую то же самое?

— Много лучше, — заявил он с жаркой уверенностью. Изумление вытеснило искушение в ее глазах.

— Отлично, — вымолвила она, сложила руки на коленях, сделала глубокий вдох и, сжав губы, кивнула в знак согласия.

Он искренне расхохотался.

— Это не китайская пытка, дорогая. Вовсе нет, — добавил он, встал с кресла и начал стягивать сапоги.

— Похоже, тебя это очень развеселило. — Она расцепила руки и хмуро взглянула на него. — Мне безгранично лестно, что ты находишь меня забавной.

Он поднял глаза.

— Ну что ты, наоборот, ты для меня оказалась самым большим соблазном, который я когда-либо встречал в жизни. — Отбросив сапоги в сторону, он подвинул свое кресло ближе, склонился и взял ее руки в свои. — Я хочу тебя, и тут же не хочу, но спустя мгновение желаю тебя еще больше. И ты здесь, — он поморщился, — потому что я не устоял перед искушением… и не смог прожить и дня без тебя.

— Это правда? — прошептала она.

— Да, — ответил он, сознавая, что ведет себя как последний идиот, связываясь с такой женщиной — чистой и добродетельной, абсолютно не похожей на других. И теперь уже он глубоко вздохнул, ибо точно знал, что если бы у него достало разума, он немедленно отправил бы ее домой. Но он знал также, что ни за что не сделает этого в обозримом будущем. Отстранив ее руки, он откинулся в кресле и пустил в ход свою неоднократно проверенную обаятельную улыбку. Иногда слишком много думать вредно. — Садись и расслабься, дорогая. И уж позволь мне доставить тебе удовольствие.

Эти простые слова показались невообразимо привлекательными женщине, которая от своего мужа не видела ничего, кроме хамства и грубости.

— Тогда уж и я доставлю тебе радость. — Она солнечно улыбнулась.

Кроме неопытности, это был еще крик души, и он именно так это и воспринял.

— Ты и так уже сделала это. — Он усмехнулся. — Твоя часть работы уже выполнена.

— Ровно настолько, насколько еще не выполнена твоя, — возразила она, откинувшись на мягкую спинку кресла, опираясь обеими руками на подлокотники, глядя на него из-под длинных ресниц, как самая обольстительная куртизанка.

Некоторые женщины обладают врожденным талантом, довольный, подумал он.

— Я здесь надолго, милая моя. Ты только скажи, когда тебе надоест.

— Это звучит в высшей степени соблазнительно, — проронила она, чуть сползая с подушек. — Ты хочешь сказать, что будешь заниматься мной так долго, как я того пожелаю?

Как часто приходилось ему отвечать на эту хриплую нотку в голосе женщины!

— Ну конечно же. — Сейчас было не время напоминать о Зое, о том, что настанет утро, или даже думать о возвращении к реальной жизни. — Но прежде чем мы начнем наши игры, — произнес он, — скажи, у тебя уже влажно там? — Он взглянул на низ ее живота и кивнул, словно они беседовали о погоде. — Я хочу сказать, там, в том месте… где я ласкал тебя вчера? Смогут ли мои пальцы скользнуть в твою шелковистую щель?

Она испустила едва слышный звук и чуть повернулась, так что складки на ее юбке блеснули в свете свечей.

Он смотрел, как по розовой шее пробежала легкая дрожь, ресницы опустились, отметил очертания высокой груди, просвечивавшей сквозь бледный лен ее лифа.

— Ты начинаешь ощущать тепло? Хоть чуть-чуть? — шептал он, глядя, как краска приливает к ее щекам. — Если хочешь, я мог бы развязать тесемки на твоем платье и снять его через голову. Вечерний воздух освежит тебя. А если тебе все еще слишком жарко, я мог бы стянуть с тебя и рубашку, чтобы ты чувствовала себя удобней. Если бы ты осталась совсем голой, тебе стало бы легче, верно ведь? — При слове «голая» ее глаза открылись, и какое-то мгновение он выдерживал ее загоревшийся взгляд. — Если бы ты была обнажена, — продолжал он хриплым шепотом, — шелковый материал кресла легко скользил бы по твоей горячей щели. Ты могла бы тереться ею о подушку — ага, именно так. Твое сладкое жаркое лоно затрепетало? — Он не ждал ответа, поскольку глаза ее снова закрылись, хотя, возможно, легкая дрожь, пробежавшая по ее телу, была ему ответом. — Вижу твои соски сквозь просвечивающее платье. Твоя грудь туго натягивает материю. Тебе видно? Посмотри сама. Ты должна видеть это, — приказал он мягко, и она с неохотой открыла глаза. — Как ты думаешь, ткань не лопнет под давлением твоих набухших грудей? Да от одного взгляда на них я возбуждаюсь.

Она бросила быстрый взгляд из-под ресниц на бугор на его штанах.

— Ты только посмотри, что ты сделала с моим членом, каким он стал большим и твердым? Как он растет и разбухает прямо на глазах. — Он встретил брошенный ею украдкой взгляд. — Ты можешь смотреть, не стыдясь, дорогая. Мы тут одни, и мы оба, словно животные во время течки, я чую твой запах отсюда… Я едва удерживаюсь, чтобы не наброситься на тебя. Что ты сделаешь, если я прямо сейчас войду в тебя — весь до конца — и мой член пропитается твоим восхитительным ароматом? — Он улыбнулся, услышав ее сдавленный стон. — Разве это не волнует тебя? Отвечай, дорогая.

Она открыла рот, но тут же захлопнула его.

— Ты ведь хочешь дойти до оргазма и кончить сама? Только скажи, это все, что требуется от тебя.

Она кивнула.

— Произнеси это вслух, — потребовал он дразнящим шепотом.

— Да, — едва слышно ответила она.

— Ну вот и хорошо. Мне кажется, я начал бы с твоих грудей. Как только я коснусь их губами, ты тут же кончишь. Тебе ведь хочется этого? — пробормотал он, глядя, как на ткани, обтягивающей соски, растекается влажное пятно. — Ты уже потекла точно так же, как в первый вечер за чаем. Я возбуждался от одного твоего вида. Единственное, о чем я мечтал, — это как я буду сосать твои полные крепкие груди. Как и сейчас. Давай я расстегну твое платье и избавлю от лишнего молока, чтобы оно больше не просачивалось, как сейчас? Зоя не будет возражать. Похоже, молока в твоей пышной груди хватит на десяток младенцев.

Она чуть склонилась вперед, не в силах оторвать взгляда от явственного бугра на его брюках, ее дыхание стало затрудненным. Он не был уверен, что она слышит его.

Вдохновленный ее зачарованным взглядом, он коснулся брюк и легко пробежался пальцами по всей длине гигантского, рвущегося наружу члена.

— Стоит лишь попросить, и ты тут же получишь его, — пробормотал он.

Она нервно коротко покачала головой. Значит, она все же осознавала все, что он говорил.