Добродетель и соблазн

Мгновение ушло у него на то, чтобы привести в порядок свои чувства, и еще одно, чтобы изобразить на лице ленивую улыбку.

— Считай меня в полнейшем твоем распоряжении, дорогая, — протянул он. — Годным для использования в любых целях и любым способом…

— Я не имела это в виду, — покраснела она. — Ты еще недостаточно оправился от ран, чтобы…

— Я уверен, что смогу собраться с силами, — прервал он ее тихим бархатным голосом.

— Это тебе так кажется, — дрогнула она. — Ты уверен? Нет! — Она перевела дыхание, пытаясь задавить мерцающий жар, свивший гнездышко под ложечкой в желудке, напоминая себе, что у них для этого впереди целая жизнь. — Нет, сейчас нам нельзя, — строго заявила она, отталкивая его.

Со снисходительной улыбкой он позволил ей отступить на шаг. Он тоже понял, что время теперь было не в цене.

— Я же не инвалид, дорогая. — Он подошел к кровати и начал расстегивать воротник своей мужицкой косоворотки. — И не хочу спорить с тобой в первую же ночь моего возвращения, но очень надеюсь, что ты передумаешь.

Он стоял у постели, собираясь раздеться, такой высокий и красивый, широкоплечий, очень похудевший, но так неотразимо соблазнительный, что она почти захотела отбросить все свое благоразумие и угрызения совести.

Пуговицы были расстегнуты, он поднял взгляд.

— Придется мне опередить тебя и раздеться первым. — Его улыбка была воплощением искушения. — Хотя мысль о том, как я буду раздевать тебя, подстегивала меня, пока я скакал домой. Я собирался начать с твоих чулок. — Он усмехнулся. — В мечтах я шел дальше в этом направлении. Так что я хочу помочь тебе раздеться. Подожди минутку… — Он отпихнул ногой расшитые шлепанцы, которые она дала ему, и взялся за застежку на брюках.

— Это нечестно. Теперь получается, что я сопротивляюсь, — она покрутила рукой, — когда ты…

— Готов заняться любовью?

— Ну… да… и это нечестно, потому что я с трудом пытаюсь не быть эгоисткой и пожалеть тебя, и вообще…

— Если ты действительно жалеешь меня, дорогая, — его пальцы трудились над застежкой на штанах, — то подойдешь чуть ближе. — Его глаза пылали жаром, улыбка призывала, явно видна была эрекция, оттопыривавшая мягкую шерсть штанов.

Нахлынувшее желание смело угрызения совести Татьяны, и как она ни пыталась сдержаться, трепет и волнение глубоко внутри ее только усиливались.

— Ты не будешь потом раскаиваться в этом?

Какое-то мгновение он с твердостью выдерживал ее взгляд, а когда затем заговорил, его голос стал хриплым от сдерживаемого вожделения.

— С тебя снимается любая вина, дорогая.

— Так уж и любая?

Он рассмеялся.

— Я что-то не припомню, чтобы ты была столь сдержанной.

— Слово «могила» иногда действует на меня так, — ответила она смущенно.

— Могила — это в далеком прошлом. — Он чуть подмигнул ей. — Подойди ближе.

— Насколько близко? — Вожделение слышалось в ее дрожащем голосе.

— Желательно прямо сюда, — мягко произнес он, едва заметным движением руки указывая на бугор на своих штанах.

— Это потому, что ты хочешь меня, — прошептала она, и мурашки пробежали по ее спине.

Он с трудом сдерживал себя.

— О да…

— Ты уверен, что тебе не будет больно, если я… — Его сердитый взгляд удержал ее от продолжения.

— Иди ко мне, — чуть слышно произнес он. И она пришла.

Шелк ее платья коснулся мягкой шерсти его панталон, его руки обвились вокруг ее талии, их жаркие тела слились воедино — его худое, жилистое и ее нежное, сладострастное, вызывающее желание, его твердая эрекция и ее расслабленный живот.

Он склонил голову и нежно поцеловал ее, и сладость момента заглушила на время неудержимую страсть. Любовь обрела материю и форму, запах и вкус, обволокла их своей неповторимостью и очарованием, заставила их вновь поверить в доброту мира.

И долго они просто сидели, крепко обнявшись, и ощущали блаженство.

Однако у человека, который отнюдь не был святым, нежное воркование Татьяны пробуждало плотские инстинкты, и когда она улыбнулась ему и тихо шепнула: «Добро пожаловать домой», его рот тронула улыбка.

— Это звучит, как будто ты скучала по мне.

Ее полузакрытые глаза пылали фиалковым огнем.

— Я тосковала по тебе во всех отношениях.

— И в этом тоже? — прошептал он, обвив руками ее спину, чувствуя изысканный шелк ее платья, тепло ее тела, его талисман и искушение, его радость и восторг. А когда его руки скользнули ниже и задержались на округлостях ее нежного зада, она растаяла с тихим вздохом.

— Именно в этом, — шепнула она, прильнув к нему.

— А так? — пробормотал он, теснее прижав ее к себе, и оба они ощутили опьяняющий трепет своих тел.

— О Господи… Господи…

Он знал этот восхитительный вздох облегчения со времени лета их любви и всегда вспоминал его с наслаждением. Он потащил ее к постели, упал на спину на мягкий матрас, увлекая ее за собой, и придушенно вскрикнул, когда она нечаянно потревожила его раненую руку.

Она испуганно отдернулась.

— О, прости, прости меня!

— Ничего, мне совсем не больно, — соврал он, притягивая ее обратно, не обращая внимания на резкую боль в руке, надеясь, что его раны не будут снова кровоточить. — Хотя если я совсем вырублюсь, разрешаю тебе посильнее стукнуть меня кулаком, чтобы привести в сознание.

— Ставр! — Оттолкнувшись и держась на руках, она с упреком смотрела на него. — Мы должны подождать.

Его хватка оказалась поразительно сильной, когда он, удерживая ее зад над собой, прогнулся бедрами так, что она почувствовала его эрекцию.

— Больше не ждем, — буркнул он и, весь дрожа от нетерпения, принялся стаскивать с себя штаны, зная, что не переживет, если заботливая рука остановит его. — Я устал от болтовни, — добавил он сердито. А когда его восставший член выскочил на свободу, он был вознагражден, услышав ее тихий лихорадочный стон. — Уж ты-то не причинишь мне боли, — прошептал он, задирая ее юбку и нижнюю рубашку, стягивая с нее шелковые и муслиновые одежды. — Вот теперь я знаю, что жив.

Она вдруг поняла то, что казалось ей спешкой и безумием.

— Мне не надо спорить с тобой.

— Да, не стоит. — Он деликатно поглаживал растопыренными пальцами изгибы ее бедер. — Ты все равно проиграешь.

— Или выиграю, — парировала она страстным шепотом, слегка двигая бедрами под его руками.

Он тихо рассмеялся:

— Мы оба окажемся в выигрыше.

— Начнем прямо сейчас? — поддразнила она, едва заметно шевелясь под его торчащим членом.

— Сейчас было бы в самый раз, — пробормотал он многозначительно.

Она встала на колени над ним.

— Я вижу, здесь ран нет… — Она пробежалась пальцами по всей длине толстого пениса.

— Все во вполне рабочем состоянии, — ответил он насмешливо.

— Нам придется убедиться в этом, — заметила она игриво.

Она смотрела, как его член под ее руками на глазах набухает и растет, блестящая головка трепещет в унисон с биением сердца, приобретает темно-алую окраску. Его глаза закрылись, спина выгнулась дугой, а она любовалась творением рук своих.

— Да ты чудо как здоров, — пробормотала она и покрепче сжала пальцы. Результат не замедлил сказаться — член восстал заметно сильнее. — Прелесть моя, ты просто рвешься в бой, — пробормотала она.

Его ресницы приподнялись, зеленые глаза пылали.

— Я рад, что ты согласна, ведь я готов месяц не выпускать тебя из постели. — Его палец скользнул по лобку, затем ниже, деликатно обследовал липкую, влажную щель. — Надеюсь, ты сможешь продолжать. — Чуть подтолкнув ее вверх, его палец проник в ее сладостное лоно, и она растаяла вокруг него, сочная и теплая, взмокшая от вожделения.

— Потому что мне хочется, чтобы это длилось бесконечно… — Он перевел дух и засунул еще один палец.

Озабоченная интенсивной пульсирующей болью между ног, она смотрела на него невидящим взглядом, пытаясь понять смысл его слов.

— Длилось? — В ней нарастало предчувствие оргазма, и она никак не могла понять слово «длилось», вполне разумное в других обстоятельствах. — Пожалуйста… не говори этого, — задохнулась она, неистово ерзая на его пальцах.

— Ну, может, в следующий раз, — пробормотал он, вынул пальцы, перевернулся и устроился у нее между ног, не чувствуя боли благодаря нарастающему вожделению.

— Ты не против, правда ведь? — проронила она, раздвинула ноги пошире, прогнулась дугой бедрами вверх и принялась лихорадочно тереться влажной плотью о его восставший член.

Не склонный отвечать, умирая от наслаждения, он прижал ее бедра, быстро пристроился к зовущему жару и вошел в нее, в ее сладостное убежище.

Уцепившись за его плечи, она заставила его войти глубже, поглотив своей шелковистой пульсирующей плотью, со страстью, от которой закипает кровь, о которой он мечтал в мучительные месяцы выздоровления.

— Ну как, ты чувствуешь, что ты живой? — задыхаясь, вопрошала она, охваченная радостью жизни.

Тихое урчание, вырвавшееся из его горла, было продолжением его ответа, выражая переполнявшие его чувства. Он поддал бедрами, проникая в нее все глубже, крепко обхватил ее, ритмично и умело работая тазом, автоматически настраиваясь в такт ее ответу. Она, как всегда, мчалась на всех парах к оргазму, хотя у них обоих были причины для безудержной страсти после столь долгой разлуки и воздержания… и он спешил сравняться с ней, утолить ее желание. Секунду спустя они одновременно взорвались в бурном экстазе, его необузданность на мгновение затмила все, окружающий мир перестал существовать, торжествующая сущность жизни властно утвердилась во всем своем великолепии.

Счастье и блаженство переполняли их.

Татьяна первая перевела дух.

— Прости меня. Ты ведь хотел, чтобы это было долго, — заметила она с грустью.

Его грудь тяжело вздымалась, он пожал плечами и наклонился, чтобы поцеловать ее в кончик носа.

— Это… не важно, — прохрипел он.

— Потому что у нас еще целая ночь.

— По меньшей мере.

— Или тысяча ночей, — воскликнула она с восторгом.

Он сделал глубокий вдох.

— Или десять тысяч ночей.

Она притянула его голову и радостно поцеловала его.

— Разве это не здорово?

Он кивнул, а в голову ему вдруг пришла мысль о том, что многие из его людей оказались не столь везучими. На его лице появилось серьезное выражение.

— Я не сделала тебе больно?

— За тридцать секунд? — Он стряхнул с себя грусть. — Вовсе нет.

Удача и судьба — таков удел солдата. И оба знали это.

— Я постараюсь быть лучше.

— Ты и так великолепна во всех отношениях. Лучше и быть невозможно.

— Правда? — У нее был слишком небольшой опыт в любовных делах, она еще многого не знала.

— Правда.

— Как ты мил.

— Я рад, что ты так думаешь.

— Ты не устал?

Он увидел ее выжидающий взгляд и дал требуемый ответ.

— В общем-то нет.

— Как хорошо, значит, я имею в виду… ты ведь не сказал… Ну, в следующий раз, — выговорила она с трудом, покраснев самым восхитительным образом.

— Скажи прямо, чего тебе хочется.

Она еще больше зарделась.

— Ну, я не знаю. Не спрашивай меня.

— Тебе надо научиться говорить мне, чего тебе хочется. Так тебе больше понравится.

— Мне и так уже все нравится.

Он рассмеялся:

— Тебе всегда нравится. Тогда я начну первым. Почему бы тебе не снять это платье?

— И это все? — Она бросила на него кокетливый, дразнящий взгляд.

Он покачал головой.

— Снимай с себя все.

— Тогда и ты должен раздеться тоже. Ты ведь не снял рубашку. Ничего, я не испугаюсь, — добавила она, бросив на него проницательный взгляд.

Скатившись с нее, он не сразу ответил. Он сел, откинувшись на изголовье постели.

— Это не так страшно, как выглядит, — произнес он нарочито безразличным голосом.

— Я понимаю.

— Раны заживают медленно.

— Дорогой, я же не дитя. Он чуть поморщился.

— С этим можно подождать, верно ведь?

— Я не испугаюсь вида ран, — заметила она мягко, повернувшись на бок, чтобы лучше видеть его.

— Не говори потом, что я не предупреждал тебя, — пробормотал он, слегка наклонился вперед и взялся за рубашку на спине.

— Ради Бога, Ставр. Ты что, считаешь меня слабонервной дамочкой?

Он все еще колебался.

— Ставр!

Он сдернул рубашку через голову. Ее едва слышный возглас был не так заметен, как ужас, отразившийся на ее лице.

— Я же говорил тебе, — сказал он спокойно и принялся натягивать рубашку обратно.

— Нет, не надо. — Она поднялась и удержала его руку. — Все в порядке. Ты жив, и это единственное, что имеет значение, — добавила она ласково, проведя пальцем по краям шрама на его руке. Ужасный воспаленный шрам был ярко— красного цвета, удар меча оставил глубокий рваный след. Опустившись на колени, она улыбнулась ему. — Теперь, когда ты дома, ты быстро выздоровеешь. — Она старалась не смотреть на множество пересекающихся шрамов на верхней части тела, следы ударов меча и кинжала, один, самый опасный для жизни, где меч пронзил его тело, находился прямо под сердцем. Он еще не зарубцевался до конца, и она подозревала, что самый жуткий шрам на спине — это тот, где меч вышел. — Сейчас я смажу твои раны бальзамом, и попробуй только отказаться, — добавила она, погрозив ему пальцем. Ольгина бабушка славится своими целебными мазями. И не шевелись, я сейчас вернусь.

Ставр вовсе не был уверен, что он сможет пошевельнуться, даже если бы захотел. Любовная эйфория прошла, все его ощущения сконцентрировались на сильнейших болях, и он изо всех сил старался не потерять сознание.

— Ну вот, хороший мальчик, — бормотала Татьяна, увидев, что он устроился на подушках. — Ты тихо лежи, а я смажу твои раны. Чувствуешь, как приятно пахнет бальзам? — Она пододвинула к нему баночку с мазью. — Твой любимый запах цветущей черешни.

Боль заметно утихла. То ли благодаря памятному аромату, то ли заботам Татьяны, или же просто из-за того, что он находился там, где ему больше всего хотелось быть, он ощутил, как расслабляется каждый мускул его тела. Бальзам действовал успокаивающе, а нежные прикосновения Татьяны и ее частые поцелуи оказались самым лучшим лекарством. Она смазала все его раны, принесла ему чистую рубашку, помогла натянуть ее через голову, а затем с гордостью спросила:

— Теперь тебе лучше, правда?

— Да, спасибо. — Он опустил глаза. — И вообще голая сиделка всегда оказывает на меня вполне предсказуемый эффект.

— Всегда? — В ее голосе зазвучал металл, когда она заметила его пробуждающуюся эрекцию.

— Позволь мне чуть изменить фразу.

— Это было бы мудро, — заметила она многозначительно.

— Именно твоя нагота всегда оказывает на меня предсказуемый эффект.

— Спасибо, конечно, но ты сейчас не в том состоянии, чтобы…

В мгновение ока он перевернулся, подхватил ее и усадил к себе на колени.

— Подумай, дорогая, если ты проделаешь все сама, Мне не придется даже шевельнуться.

Она взглянула на его восставший член.

— Это даже полезно с точки зрения медицины, я уверен.

— А если твои раны начнут кровоточить?

Он улыбнулся:

— Не начнут, я знаю.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Если ты будешь двигаться очень осторожно, они не станут кровоточить. Тебе ведь нравится, когда я вхожу в тебя и выхожу медленно, верно ведь?

Глубоко вздохнув, она взглянула на роскошный, гордо торчащий пенис. А слово «медленно» прозвучало особенно соблазнительно.

— Сам ты не сделаешь ни единого движения, — скомандовала она.

— Слушаюсь, моя госпожа.

— Надеюсь, мне не придется раскаиваться в этом.

Он мог гарантировать, что она не пожалеет, но предпочел не озвучивать свои мысли вслух.

— Итак, только один разок сейчас, а потом ты отправишься спать.

— Да, дорогая.

Но когда его торчащий член пронзил ее, она оказалась его пленницей, его руки сомкнулись на ее талии, и после третьего оргазма с ней стало гораздо проще иметь дело. Она стала невероятно послушной.

Они занимались любовью всю ночь напролет — как ему хотелось, как нравилось ей и на их общий вкус. Это было наилучшим лекарством.

И стало чудесным началом их новой жизни вместе.