Глава 1

Россия, 1570 год

Это было бурное и смутное время, время царствования Ивана Грозного. Крамола была повсюду, заговоры с целью узурпации власти возникали постоянно.

Знатные боярские семьи заявляли о своих притязаниях на трон, и всякий знал, что власть может смениться в любой момент. Стоит появиться зловещему альянсу, и яд или удар меча положит конец какой угодно человеческой жизни.

Никто не мог чувствовать себя в безопасности.

И вот среди этого хаоса и варварства нашу героиню, прекрасную юную дворянку, выдают замуж за одного из самых жестоких и безжалостных людей того времени. Причем — что было обычным делом — брак был устроен и одобрен лично царем. Иван IV предложил осиротевшую наследницу большого состояния в качестве награды своему приспешнику, князю Игорю Шуйскому, за его верность короне.

Хотя князю жена была не нужна, обширные земли и поместья, которые жена принесла ему в качестве приданого, оказались достаточным резоном, чтобы удовлетворить прихоть царя. Жених и невеста впервые встретились перед алтарем. Увидев Татьяну, Игорь с хамской прямотой заявил, что она слишком тощая и хилая, чтобы производить на свет потомство. Он предпочитал грудастых женщин.

Впрочем, несмотря на это, в брачную ночь жених исполнил свой супружеский долг с редкостной животной грубостью и затем повторял его с неумолимым усердием, пытаясь обрюхатить жену как можно скорее. Едва ли не месяц спустя после свадьбы он получил известие — его жена понесла.

Он немедленно вернул ее туда, откуда она прибыла, в ее родовое поместье, которое теперь принадлежало ему. Она могла ждать рождения ребенка вдали от Москвы, а перенесет ли она это событие, не имело особого значения. Ее состояние он уже заполучил.

В положенный срок на свет появилась дочь с черными как смоль волосами и блестящими голубыми глазами отца. Новость не обрадовала князя Шуйского, который ждал сына, и в знак своего недовольства он никак не реагировал на нее в течение нескольких месяцев. Наконец он отправил жене письмо, в котором приказал оставаться в изгнании, пока он не соизволит вернуть ей благосклонность.

Получив послание, юная Татьяна вздохнула с облегчением, хотя и постаралась не выказывать своих чувств перед гонцом, которого муж послал из Москвы.

Но едва ее дворецкий проводил молодого оруженосца, она вернулась в покои и вознесла благодарственную молитву перед бесценной иконой святого Гавриила, которую брала с собой на бракосочетание. А поскольку языческие верования еще были сильны, она также преклонила колени перед маленькой ракой с талисманами духов земли, коснулась каждого камня и пучка травы, погрузила палец в хрустальную чашу с водой, вдохнула аромат хвойных веток, обрамлявших талисманы, и поблагодарила других духов природы.

И только потом позволила себе улыбнуться.

Во время недолгого пребывания гонца она не покидала своих покоев. Как женщина, она не обязана была лично оказывать ему гостеприимство, хотя светские правила расходятся на этот счет. Но как недавно родившая женщина, она имела полное право хранить одиночество, если ей того хотелось.

Так она и поступила.

У нее не было ни малейшего желания знакомиться ближе с кем-либо из челяди мужа.

Глава 2

Спустя два дня, солнечным весенним утром, гонец отбыл, низко поклонившись княгине, которая стояла на крыльце с малышкой на руках. Его отряд ждал во дворе, оседлав коней, и оруженосец князя Шуйского вскочил на боевого скакуна, сверкая на солнце кольчугой и блестящим оружием. В лесах вокруг Пскова укрывались отступники и враги царя, и царские служивые обычно путешествовали лишь в сопровождении вооруженного до зубов эскорта.

Татьяна смотрела вслед отряду из сорока всадников, пока он не скрылся в конце березовой аллеи. Лишь тогда она прошептала:

— Скатертью дорога! — И улыбнулась своей маленькой дочери Зое.

— Я прикажу вымыть дом и службы, чтобы их духа здесь не оставалось, — скривил губы в презрительной усмешке ее дворецкий Тимофей.

Взглянув на старика, который служил ее семье, сколько она себя помнила, княгиня Татьяна кивнула в знак согласия.

— И выставь стражу на дорогах, чтобы нас заранее предупредили, когда князю в следующий раз вздумается нарушить мой покой.

С тех пор как она осиротела два года назад, когда ее родители погибли от рук разбойников, по всей вероятности, нанятых царским двором, слуги стали ее семьей. Тимофей улыбнулся княгине, которая выросла и превратилась в прекрасную женщину у него на глазах и под его бдительным присмотром.

— Если повезет, мы не скоро увидим их снова.

— Если посчастливится, не увидим никогда. Я слышала, что у моего мужа уже есть сын от одной из его грудастых любовниц.

Тимофей суеверно перекрестился, отгоняя черта:

— Я буду молиться за ваше избавление, ваше сиятельство.

Тимофей сопровождал Татьяну в Москву и хорошо знал злобный нрав князя.

— Ну а сейчас я уже избавилась. День сегодня просто великолепный. Когда Зою уложат спать после обеда, я, пожалуй, прогуляюсь верхом на моей лошадке.

Радостные нотки в голосе Татьяны напомнили старому слуге счастливые .дни и лучшие времена. До того как князь Шуйский вторгся в их жизнь, Татьяна каждую свободную минутку посвящала верховым прогулкам.

— Я прикажу оседлать Волю, грумы будут готовы сопровождать вас.

— Я хочу прокатиться одна. — Она чуть погладила черные шелковистые волосики дочери и тут же была вознаграждена веселым гуканьем малышки. В свои четыре месяца Зоя улыбалась радостно и непосредственно. — Они все уехали, Тимофей. Мне ничто не угрожает.

Даже если бы он и захотел возразить, он знал, что это было бесполезно. Столбовая дворянка, потомок боярского рода, обитавшего на псковских землях с незапамятных времен, она была такой же естественной частью этой земли, как зеленая трава и белые березы. И столь же любима и почитаема всеми.

Митрополит Псковский попытался было воспрепятствовать матримониальным планам Ивана IV в отношении Татьяны — он достаточно был наслышан о дурной репутации человека, предназначенного ей в мужья. Но даже служитель Господа не был настолько силен, чтобы противостоять воле царя. Зато он лично предпринял долгое путешествие из Пскова, чтобы крестить родившуюся Зою, и продолжал выступать в защиту Татьяны во всех имущественных делах.

— Тимофей, а далеко ли мы от Москвы? — спросила княгиня весело и беззаботно, нежно покачивая на руках дочурку.

— Шестьсот верст, моя госпожа.

— Скажи мне это снова, — потребовала она с озорной улыбкой.

— Да это просто на краю света, моя госпожа. Страшно далеко от нас, — отвечал он, довольный при виде радости, светившейся в ее глазах.

— Да, да, да!

Зоя принялась гукать и пускать пузыри, словно почувствовав ликование матери, и уставилась на нее блестящими голубыми глазками.

— Что за прекрасный, просто чудесный день! — Низко склонившись, княгиня поцеловала дочурку в прелестный носик.

Глава 3

Час спустя Татьяна уже скакала вдоль южного берега большого Псковского озера, которое простиралось вдоль границ ее владений на несколько верст. Она отпустила поводья, и ее кобылка понеслась легкой рысью навстречу свежему ветерку и солнцу. После долгой зимы земля пробуждалась от спячки. Огромные стаи птиц неслись на север, возвращаясь после зимовки, издалека был слышен шум их крыльев. Яркие полевые цветы выглядывали из молодой зелени травы. Голубое озеро сверкало алмазным блеском в лучах солнца.

Она теперь дома, думала Татьяна, глубоко вдыхая свежий весенний воздух. У нее была чудесная дочурка, которую она обожала. Она любила своих слуг, а те в ней души не чаяли. Но лучше всего то, что она далеко от гнусной, отвратительной жизни царского двора.

Она счастливо засмеялась, выплескивая наружу переполнявшую ее радость, легкий ветерок далеко разнес серебристый звук ее голоса.

Звук этот достиг ушей группы всадников, притаившихся в тени деревьев. Их руки автоматически потянулись к рукояткам мечей. Ведь женщину наверняка сопровождала охрана.

Это было смутное время.

Они ждали, укрывшись в березовой рощице. Взгляд каждого устремлен туда, откуда донесся женский смех. Их тренированные кони оставались неподвижными, повинуясь чуть заметному движению коленей всадников. Никто не проронил ни слова.

Маленький отряд не был в боевом снаряжении. Всадники — в кожаных колетах, без шлемов и легко вооружены. Однако и без знаков отличия ясно, кто из них командир. Он с небрежным изяществом сидел на поджаром скакуне, правая рука поднята, призывая спутников к вниманию. Он был красив. Под курткой красной кожи угадывались широкие мускулистые плечи, сильные руки загорели там, где рукава его рубашки из тончайшего белого льна были закатаны в этот теплый день. Его поднятую руку обтягивала перчатка из украшенной лиловой вышивкой кожи, достойной короля. На лице блуждала смутная улыбка, словно он уже ждал предстоящую встречу.

Татьяна выехала на вершину холма на расстоянии в полверсты, и его зеленые глаза едва заметно прищурились. Когда она приблизилась, стали видны ее рыжеватые волосы. Подвернутые на коленях юбки открывали стройные ноги и зеленые кожаные ботинки. Ее грудь под расшитой кожаной курткой мягко покачивалась на ходу. А черная кобыла под всадницей была едва ли не столь же красива, как она сама.

Но командир все ждал, дабы убедиться, что она безрассудно отправилась на верховую прогулку далеко от дома в одиночку. Через несколько мгновений, когда эскорт не появился, улыбка стала совсем широкой. Он опустил руку и, полуобернувшись в седле, что-то тихо сказал своим людям. Затем, пришпорив коня, выскочил из укрытия и направился навстречу отчаянной юной красавице, вторгшейся на его земли.

Всадник появился из березовой рощи, словно привидение, но, как ни странно, княгиня не испытала страха. Мужчина был хорош собой. Его гладкие золотистые волосы касались укрытых красной кожей плеч. Он был загорелый и сильный, как молодой дуб, вспомнилась ей вдруг фраза из детских сказок. Она внезапно поймала себя на том, что сравнивает его с фантастическими героями сказок, которые ей рассказывала няня перед сном.

И вот он перед ней. Улыбнулся, обнажив ряд превосходных белых зубов. Когда он заговорил, голос его оказался глубоким и чистым.

— Добрый день, сударыня. Вы случайно не заблудились?

Воля сама остановилась, услышав властные нотки в приветствии мужчины. Татьяна покачала головой.

— Я всю жизнь ездила по этим местам.

— Теперь они принадлежат мне. — Он произнес это добродушно, на чистом русском языке без всякого акцента. — Вы находитесь в Ливонии.

— Границы постоянно меняются, — сказала она, словно говорила с кем-то давно знакомым. — Это земли Глинских, мои земли.

Он произнес это так, словно ему все было известно. Но откуда ему знать о ней, если она никогда не видела его прежде?

— Вы ведь новый здесь, не так ли? — спросила она.

— Ну, это как сказать.

— Давно вы здесь?

На его лице вновь появилась добрая, прямо-таки ангельская улыбка, что совсем не вязалось с его мощной фигурой.

— Земли перешли ко мне на Рождество.

— Прелестный подарок.

— Хотя и заработанный тяжким трудом, — мягко добавил он. Ветерок слегка трепал его волосы.

Она знала, что это значило. Обычно земли давались в награду за храбрость в сражениях или в знак особой милости двора, а он отнюдь не выглядел придворным.

— Примите мои поздравления. — Женщина говорила совершенно естественно и открыто, не выказывая ни малейшего страха или опасения.

— И часто вы разъезжаете здесь одна?

— Вы говорите это так, словно я не должна этого делать.

Он испустил легкий вздох.

— Одинокую женщину подстерегают всяческие неприятности.

— Но я знаю здесь каждого, за исключением разве что вас. Я в полной безопасности.

— И верно, — заявил он, всем своим видом подтверждая согласие с ее утверждением.

— Я княгиня Глинская.

— Княгиня Шуйская, вы хотели сказать.

Он увидел, как ее взгляд стал печальным.

— Придворные сплетни дошли и до Ливонии?

— У каждого есть свои источники. Частенько это бывает вопросом жизни и смерти, верно ведь? — улыбнулся он.

У царя Ивана соглядатаи были повсюду. Так же поступали и знатные семьи. А может, он из людей Игоря? Следовало ли ей разговаривать с ним?

— Скажите мне, как вас зовут.

— Ставр Бирон.

Она изумленно вскинула брови. Он заметил удивление княгини, но не понял охватившего ее облегчения. Бироны были заклятыми врагами ее мужа.

— Одна из мелких ветвей этого рода, — уточнил он с усмешкой.

— А я не знала о мелких ветвях Биронов. Их род веками владел обширными землями в Ливонии и Курляндии.

— Как видите, — пробормотал он, разведя руками ленивым жестом, заставившим заиграть его рельефные мускулы.

Она ощутила внезапную струйку тепла, пронизавшую все ее тело. Будь она менее наивна в вопросах взаимоотношения полов, она бы сразу догадалась о причине этого.

— Значит, мы соседи, — просто сказала она.

У Ставра, по-мужски привлекательного, был значительный опыт в отношениях с женщинами, и он сразу заметил, как порозовели ее щеки. Но он по натуре не был хищником, а сама она не отдавала себе отчета в своих чувствах. Молодые женщины из знатных семейств зачастую хранили монашескую чистоту вплоть до самого замужества. Она встретила Шуйского; вряд ли князь оказался тем мужчиной, который смог пробудить в девственнице женщину.

— Может, вы посетите мою скромную усадьбу? — спросил он, хотя и сознавал, что ему не стоит рассчитывать даже на легкий флирт с этой добродетельной молодой женщиной.

— А это недалеко? Я должна скоро вернуться. — Она еще больше покраснела. — Моя дочка сейчас спит, но она скоро проснется… и тогда… ну, в общем…

— Ее надо будет покормить грудью. Вы не доверяете кормилицам?

— Нет. — Ее губы сжались в твердую линию.

— Похоже, у вас есть свое мнение по этому поводу?

— Я уверена, вам это неинтересно, — улыбнулась она.

— Мой дом рядом, прямо за тем бродом. А вы мне по пути расскажете об этом. Я верну вас домой через час.

— Через час, вы уверены в этом? — Она смотрела на него во все глаза.

— Даже меньше, если пожелаете.

— Что ж, хорошо, — согласилась она, просияв.

От ее улыбки у него засосало под ложечкой — или, может, чуть ниже. Но он провел достаточно времени при дворах Варшавы и Вены и знал толк в приличиях.

— Мне чрезвычайно приятно, — пробормотал он, слегка склонив голову. — Позвольте представить вам моих людей. Произнеся это, он вдруг свистнул по-птичьи, и из рощицы тут же выскочила дюжина конников.

У Татьяны широко открылись глаза, а губы изобразили удивленное «О».

— Это могли быть разбойники. А вы оставили свое сопровождение дома.

— Благодарю вас, — проронила она, еще не совсем оправившись от испуга, и повернулась к выскочившим всадникам. Это были молодые люди, как и ее сосед, но в то же время закаленные в битвах бойцы, судя по их оружию и кольчугам, а также по настороженности в глазах.

— Княгиня посетит нас, — сообщил Ставр, представляя их ей. И его голос прозвучал так, что его люди постарались предстать в ее глазах в лучшем виде.

Ни единая ухмылка не выдала их истинных мыслей.

Глава 4

То, что Ставр называл скромной усадьбой, оказалось большим барским домом. Это было просторное трехэтажное здание в итальянском стиле с окрашенными в бледно-желтый цвет оштукатуренными стенами, огромными окнами, больше подходящими для южного климата, и высокими двойными дверями резного дерева. Сад по обе стороны аллеи главного подъезда выдавал присутствие женской руки, и на какое-то мгновение Татьяна почувствовала разочарование.

— Моя мать обещала мне помочь с садом, — заметил хозяин, подъезжая к ней. — Я слышал, что летом аромат роз разносится далеко по округе.

— Ваша мать, — прошептала она, причем ее настроение загадочным образом сразу улучшилось.

— Она живет в Риге, — пояснил Ставр, очарованный ее простодушием. — Я вас как-нибудь познакомлю.

— С удовольствием. — Сколько уже времени прошло с тех пор, как ей составлял компанию кто-нибудь еще, кроме ее челяди?

— Она обещала приехать, когда розы будут цвести.

— Тогда вам обоим придется приехать ко мне на обед.

— Благодарю вас, непременно. — Он отметил про себя, что надо написать матери и напомнить ей о ее обещании. И хотя его намерения насчет юной княгини находились в начальной стадии или даже вообще отсутствовали, он уже начал ждать поры цветения роз.

У него в доме, как у холостяка, не было заведено подавать чай. Он с дружиной лишь недавно вернулся из турецкой кампании. Он был намерен провести в поместье лето, собрать урожай, дать отдохнуть людям и лошадям, перед тем как снова вернуться на театр военных действий.

Войдя в дом, он вызвал кухарку и приказал подать чаю. Пухлая крестьянка взглянула сначала на него, затем с понимающей улыбкой на Татьяну, пока он отдавал распоряжения, кивнула головой и поклонилась.

— Чай, ну конечно же, мой господин, — пробурчала она себе под нос, удаляясь на кухню.

Когда ее округлые формы скрылись внизу в холле, Ставр обернулся к Татьяне со смущенной улыбкой:

— Прошу меня простить. Слуги достались мне вместе с домом.

— Мои слуги столь же бесцеремонны. К этому привыкаешь.

Она говорила просто так или с намеком?

— Значит, вы стараетесь не обращать внимания?

— Ну, это частенько зависит от того, хочу ли я получить обед вовремя, — ответила она с усмешкой. — Хотя, конечно, я предпочитаю их простоту и бесцеремонность придворному лицемерию.

В этом был весь ответ. Она, прямая и бесхитростная, не поняла смысла поведения его поварихи. И он хорошо сделает, если будет помнить об этом.

— Как это верно. Да и сам я предпочту встретиться с целым полком турок, чем с одним интриганом — министром двора. Проходите, дождемся нашего чая. — Показав рукой в направлении маленькой гостиной, он начал расстегивать свою куртку.

Спустя несколько мгновений они уже сидели друг против друга на отделанных алым шелком пуфах.

— В салонах вроде этого я чувствую себя не в своей тарелке. — Он указал на стены в гобеленах и канделябры. — Мне гораздо удобнее в полевой палатке на природе.

— Звучит очень соблазнительно. — «И достаточно далеко от мужа», — подумала она.

Ей следовало сохранять невозмутимость. Пока еще он сомневался, не демонстрирует ли она свое волнение нарочно, но его реакция была бурной — в голову приходили совершенно непристойные мысли насчет невинной Татьяны в его палатке на лоне природы.

— Эта жизнь не для женщины, — пробормотал он, внезапно поднялся и подошел к ближайшему столу. — Не желаете ли вина? — Не дожидаясь ответа, он поднял графин с серебряного подноса, налил себе в стакан и быстро выпил.

Пьянство было обычным при дворе и за его пределами, так что Татьяна не удивилась. Но она воспитывалась в другой семье.

— Нет, спасибо. Я дождусь чая.

Она действительно была целомудренна. Обычно невинность его не интересовала, но сейчас он вдруг почувствовал себя заинтригованным. Ее редкостная красота и нежная чистота поколебали его стереотип свободного поведения. Возможно, тот факт, что она явно не любила мужа, делал ее привлекательной пешкой во враждебной игре, издавна существовавшей между родами Шуйских и Биронов? Но он сам был не чужд разврату, как и ее порочный муж, который просто так, без особых причин, завладел столь незапятнанной невинностью.

Мгновение спустя он отмел столь непривычные мысли, пообещав себе дождаться чая, а затем быстро отправить ее домой. Несомненно, он слишком долго был на войне. А она ничем не напоминала женщин, которых встречаешь в походе или при дворе. Она была наивна, как монашка.

Налив себе еще бокал вина, он вернулся к своему креслу, с трудом сдерживая фривольные мысли.

— Вы встречались с царем? — спросил он, полагая, что разговор о безумном правителе поможет ему отвлечься от других, совсем уж непозволительных мыслей.

— Однажды, очень недолго. На моей свадьбе.

— И как он вам?

— Мне бы не хотелось говорить об этом.

— Вы всегда столь сдержанны? — улыбнулся он.

— Лишь в отношении некоторых вещей, — сказала она, внезапно взглянув ему прямо в глаза, словно им обоим слово «сдержанна» показалось неточным. А может, она просто никогда еще не видела столь чудесной теплой улыбки? Или такого красавца, небрежно сидящего в кресле, изысканно мужественного, золотоволосого, притягательного, совсем не похожего на ее мужа, грубого и невоспитанного, порочного до мозга костей.

Он отвел взгляд, заметив печаль в ее глазах.

— Когда говоришь о царе, сдержанность всегда разумна и оправданна. У меня то преимущество, что в Ливонии я был вне его досягаемости, — сказал он спокойно.

— Вам повезло. — Она перевела дух и попыталась взять себя в руки. Если то, что она чувствовала, было влечением к обаятельному хозяину, то ей не следовало этому поддаваться.

Он не мог вспомнить, когда в последний раз ему приходилось сдерживать свои сексуальные порывы. В комнату вошел слуга.

— А вот наконец и чай, — сказал он с облегчением. Кухарка превзошла самое себя. Многочисленные слуги входили один за другим с подносами, полными сладостей и печенья. Внесли огромный серебряный самовар и несколько сортов чая (результат активной торговли с Китаем, процветавшей уже много лет). Княгиня выбрала свой любимый чай, слуга тут же заварил его для них и подал дымящийся напиток в фарфоровых чашках, столь хрупких и тонких, что они были почти прозрачными.

— У вас большие руки, — заметила Татьяна с улыбкой при виде чашки, казавшейся игрушечной в его пальцах.

«А у вас они совсем маленькие», — хотел он сказать, если бы мог себе позволить интимное замечание.

— В больших руках легче удержать меч, — произнес он вместо этого.

— Вы сражаетесь за Россию?

— Иногда. Чаще за Литву или Польшу. — Боярские семьи традиционно искали службу, на которой они предлагали свои мечи и конную дружину, сохраняя привилегии или укрепляя положение своего рода. Чтобы младшие ветви рода или отдельные отпрыски (гетманы, как их называли в Польше), вроде Ставра, могли преуспеть на этом поприще, им зачастую приходилось отправляться воевать в далекие края. — Я совсем недавно вернулся с Украины, где король Сигизмунд II пытается расширить свои владения. Поход оказался неудачным.

— Ах так, — промолвила она.

На какое-то, казалось, бесконечное мгновение повисла тишина.

— Вы останетесь надолго в этих краях? — Он не должен был задавать такой вопрос, однако почему-то ему захотелось выяснить это.

— Я не знаю. — Она слегка поморщилась и одернула свою юбку из лазурного льна. — Все зависит от прихоти моего мужа.

Хотя у него самого и не было шпионов в Москве, его дядюшка был в курсе всех придворных интриг и сплетен. Князь Шуйский был заметной фигурой во всех царских оргиях.

— Жизнь при дворе отнимает все время, я полагаю.

— Остается только надеяться. — Она взяла чашку и допила чай.

— Понятно.

— Не смотрите на меня с такой жалостью. Я ничем не отличаюсь от других жен.

— Ну разумеется, нет. — Но просто позор, что подобная красота досталась этому скоту Шуйскому.

Она внезапно залилась краской, а затем тяжело вздохнула, и на миг он пожалел, что высказал свои мысли вслух.

— Мне пора идти, — сказала она, заметно нервничая. Проследив за ее взглядом, он увидел, как на ее льняной кофте прямо над сосками начали расплываться два темных пятна.

— Может, вы накинете одну из моих рубашек или курток? — тут же предложил он.

Розовые щеки стали пунцовыми.

— Мне так неловко.

— Пожалуйста, не стесняйтесь. У моей сестры пятеро детей, и я привычен к виду кормящих матерей. Что вы предпочитаете — рубашку или куртку?

Она быстро взглянула на него и опустила глаза.

— Рубашку, если вам не жалко. Похоже, у меня молока больше, чем нужно моей дочери, — добавила она, заливаясь краской при виде расплывшихся на груди пятен.

Его тело слишком сильно отреагировало на ее простодушное целомудрие, и он лихорадочно думал, под каким предлогом позвать слугу, чтобы не вставать самому.

— Но ведь это же хорошо, не так ли? — произнес он с некоторой напряженностью. — Не всем женщинам так везет.

— А многие при дворе вообще предпочитают кормилиц, — с осуждением заявила княгиня.

— А ваш супруг не посылал вам кормилицу из Москвы? — Если он громко позовет слугу, это могло бы привлечь ее внимание к его неловкому состоянию, поэтому он решил чуть выждать.

— Она была такая грязная, что я не позволила ей тронуть Зою и отправила обратно.

Похоже, у княгини были аристократические замашки. Может, ее скромность касалась только сексуальных отношений.

— Сколько лет вашей дочери? — спросил он, затягивая минуты, чтобы прийти в себя, перед тем как подняться.

— Четыре месяца. Она у меня просто ангел.

— Почему бы вам не взять ее с собой к приезду моей матери? — Его замечание вырвалось спонтанно, он сказал бы это любой красивой женщине, но она опустила глаза и выглядела столь взволнованной, что он быстро добавил: — Моя сестра могла бы приехать вместе с матерью. Я уверен, ей захочется увидеть вашу дочь.

— Это было бы очень мило, но мне действительно пора ехать.

— Я отправлю несколько человек проводить вас до дому.

— Если вам… не трудно… э-э-э… рубашку…

— Конечно. — Поднявшись, он тут же повернулся к ней спиной и направился к дверям.

Она смотрела вслед удалявшейся высокой стройной фигуре, задаваясь вопросом, каково это — жить с мужчиной вроде Ставра Бирона, который мог поддерживать беседу с женщиной. Он даже со слугами разговаривал по-человечески, с добротой, в то время как ее муж со всеми обращался злобно и грубо. Да нет, конечно же, здесь не могло быть никакого сравнения.

— Слуги сейчас же принесут вам рубашку, — успокоил ее Ставр, вернувшись.

— Благодарю вас.

В нимбе солнечного света золотистые волосы обрамляли его лицо, доброжелательный взгляд и мягкая улыбка наводили на мысль о праведнике, в то время как его сильное тело очень напоминало ей святых воителей с икон. Она была глубоко тронута, а одно его присутствие действовало на нее опьяняюще. Она не знала, что ни одна женщина, у которой в жилах текла горячая кровь, не могла устоять перед мужским обаянием Ставра.

Татьяна лишь сознавала, что то, что она чувствовала, было искушением. И она должна была его преодолеть.

Глава 5

Когда рубашку принесли, Ставр помог Татьяне надеть ее, держа на весу, пока она просовывала руки в рукава. Он чувствовал аромат ее тела всего в нескольких вершках от своего носа и едва удерживался, чтобы не прижать ее к себе и не испытать на прочность ее целомудрие. Что, если он пробежится пальцами по ее волосам? Или поцелует ее в розовую щечку, повернутую к нему? Она тихо вздохнет и сдастся или испуганно вскрикнет?

Он знал ответ заранее, мастерски владея искусством соблазнять. Но захочет ли он обесчестить ее?

А пока он кончиками пальцев держал рубашку… а затем дал ей скользнуть на ее плечи.

В округе было полно женщин, всегда готовых испытать его мужскую силу, но не его честь и порядочность. Он отступил назад, не на шаг, а на два, ибо застенчивая княгиня Татьяна была настоящим искушением.

— Мои люди ждут во дворе, сударыня.

Секундная резкость в его голосе заставила ее обернуться и взглянуть на него через плечо, едва заметно вскинув брови.

— Вы очень добры, — проговорила она мягко.

— Всегда к вашим услугам.

Его поклон был вполне естественным, чуть заметное изящное движение. У нее даже промелькнула мысль: интересно, где он получил такое воспитание? Из своего небольшого опыта она сделала вывод, что российский двор не отличался изысканными манерами.

Ощущая некоторую неловкость под ее изучающим взглядом, с трудом пытаясь обуздать свое желание, он произнес чуть хрипло:

— Сюда, сударыня. — И повел ее к двери.

Может, он внезапно за что-то рассердился на нее? Или она сделала что-то, что пришлось ему не по вкусу? У нее явно недоставало опыта поддерживать разговор и сглаживать его шероховатости. Она прошла в гостиную вслед за слугами и вышла через распахнутые двери.

Их лошади стояли наготове у входа.

Еще один неловкий момент возник, когда Ставр заколебался, прежде чем подсадить ее в седло. Он не был уверен, что справится даже с такой простой задачей. Она стояла в сомнении, переминаясь с ноги на ногу.

Сделав глубокий вдох, чувствуя стеснение в груди, он обхватил ее тонкую талию, пытаясь не замечать большой полной груди, почти касавшейся его тела, и подсадил ее в седло, стараясь не встретиться с ней взглядом. Затем отдал команду всадникам трогаться.

— Моя охрана проводит вас до дома. — Их было восемь человек, на этот раз полностью вооруженных. — Спасибо за приятный визит. — Ставр не мог позволить себе вольностей в присутствии своих людей, слишком хорошо его знавших, и не хотел вновь оказаться в неловком положении из-за чисто физической реакции его тела в случае продолжительного разговора. — Я пошлю вам весточку, когда приедет моя мать.

— Мне будет очень приятно. — Даже если ей хотелось сказать больше, это казалось неприличным. Ведь, по сути, они совсем чужие друг другу.

Он-то мог бы сказать и больше. В отличие от княгини у него предостаточно опыта в ничего не значащих разговорах. Но именно этого он и пытался избежать.

— Итак, до поры цветения роз, — кивнул он на прощание.

Татьяна пришпорила лошадь, и дружинники Ставра последовали за ней.

Он стоял на песчаной дорожке и долго смотрел ей вслед, пока она не превратилась в маленькую точку на горизонте. Взволнованный, снедаемый печалью и желанием, он не был, однако, уверен, что его так привлекает ее невинность. Наверняка ведь она окажется неловкой и неуклюжей в постели, а может, даже просто испугается. Он не строил иллюзий насчет наставнических качеств Шуйского — тот был просто скотиной. Взъерошив волосы, он разочарованно вздохнул и напомнил себе, что вокруг было полно прекрасных дам, жаждущих развлечь его.

Так что забудь о нежной княгине с тяжелой от молока грудью. Он шепотом обругал эротическую картинку, возникшую в его голове, не желавшей изгонять капризное влечение к соблазнительной Татьяне.

Ему нужен глоток водки или десять, двадцать. Наверное, только так он сможет притупить свои необузданные желания. Вернувшись в дом, он потребовал еще вина.

— Отнесите бутылки в оружейную палату, — приказал он, спускаясь в нижнее помещение, где он со своими воинами чувствовал себя более комфортно. В оружейной всегда были его дружинники, предаваясь играм или чистя оружие, проводя дни в праздности. Его появление было встречено свистом и скабрезными шутками.

Сильный пол царил в поместье повсюду, а не только в оружейной. Хотя сейчас именно здесь мужские забавы оказались в центре внимания его отдыхающих дружинников.

— Мы не рассчитывали так скоро тебя здесь увидеть, Ставр. Ты что, пришелся ей не по вкусу?

Оказавшись под обстрелом насмешливых взглядов и иронических ухмылок, молодой гетман чуть нахмурился, ибо самое худшее было именно то, что он ей понравился, даже если сама она не отдавала себе в этом отчета.

— Она замужем, — проворчал он.

— Тем лучше, — возразил кто-то. — Тебе не надо будет жениться на ней.

— Она жена Шуйского.

— Ну и что? Он далеко.

Ставр тяжело опустился в кресло, поднес бутылку с вином ко рту, сделал большой глоток прямо из горлышка и буркнул:

— К сожалению, она очень добродетельна.

— Только не говори нам, что ты теряешь навыки, — заметил один из дружинников с ухмылкой.

Он протянул им бутылку.

— Галантность удерживает меня.

— Это с каких же пор?

— С того самого мгновения, как она посмотрела на меня с такой чистотой и наивностью, что напомнила мне невинное дитя.

В комнате сразу стало тихо; несмотря на всю необузданность воинов, кодекс чести у них соблюдался.

— Поехали вечером в кабак на перекрестке, — прервал молчание один из них. — Там полно проверенных баб, которые хорошо знают, чего хотят.

— Поехали, поехали! — Дюжина голосов хором подхватила призыв.

— Поезжайте без меня, — пробурчал Ставр. — А я напьюсь один, чтобы забыть обо всем.

Вновь последовало молчание. Их глава никогда не пил в одиночестве.

В наступившей тишине Ставр поднял голову.

— Я поеду с вами в другой раз.

— Ты не заболел? — В голосе дружинника слышались неподдельная озабоченность и тревога.

Он покачал головой:

— Я что-то не в настроении провести ночь в кабаке.

Дружинники удивленно переглянулись. Кабацкая жизнь для них была обычной и привычной.

— Не смотрите на меня так, со мной все в порядке. — Он вытащил кошелек из кармана и швырнул его на стол. — Возьмите и выпейте за мое здоровье.

Немного времени спустя, оставшись один в оружейной, Ставр уселся поглубже в кресло и с тяжелым вздохом погрузился в раздумья. Конечно же, молодую княгиню можно соблазнить. Подобная наивность не устоит перед его ухаживанием. А то, что она замужем за Шуйским, сделает ее еще более восприимчивой к доброму отношению мужчины. Так что дело было не в том, сумеет ли он затащить ее в постель. А вот сможет ли он со спокойной совестью совратить и погубить ее?

Он, не привыкший сдерживать свое вожделение, разочарованно вздохнул. Раз уж он такой совестливый, ему придется выбросить ее из головы и удовольствоваться многоопытными партнершами по постели, которые знали толк в любовных утехах. Он поднялся и выстроил бутылки в ряд на столе, чтобы они были под рукой. А затем принялся пить до бесчувствия в безуспешной попытке забыть княгиню Татьяну, которую — это было совершенно очевидно — ему не суждено заполучить.

Глава 6

Пока Ставр пытался найти забвение в вине, у Татьяны были свои причины для бессонной ночи. Перед глазами постоянно вставал образ высокого стройного мужчины с ласковой улыбкой, и как она ни ворочалась в постели, ей не удавалось выбросить из головы соблазнительные видения. Вспоминая произнесенные им слова, его движения, она мысленно возвращалась к проведенным вместе мгновениям — всепоглощающее волшебство пленительных образов с неотразимой силой увлекало юную целомудренную красавицу, жаждущую любви.

Но она хорошо понимала, сколь компрометирующими и скандальными были ее видения, и с облегчением встретила утро. Дневной свет выставит напоказ практическую, каждодневную сторону окружающего ее мира и напомнит ей о реальности.

Но даже когда она встала с первыми лучами солнца, сознавая, что поддалась смертному греху искушения и соблазна, все равно ее переполняло чувство надежды и ожидания. Оно было непреодолимо.

Ставр тоже не спал до рассвета, который встретил с затуманенным взором и одурманенным сознанием. И что было особенно странным для человека, считавшего себя сверхпрагматичным, он ощущал пикантное, настырное и беспричинное предвкушение чего-то.

Ему следовало поехать в кабак со всеми и утолить свое вожделение.

А может, просто найти себе утешение прямо здесь. Наверняка среди его челяди или нескольких сотен крепостных нашлась бы не одна женщина, готовая переспать с барином.

Но если раньше он не задумываясь воспользовался бы подобной случайной связью, то сейчас вдруг стал разборчивым. Фиалковые глаза и каштановые волосы, простодушная, естественная улыбка и очаровательная неопределенность целомудрия — вот чего ему отчаянно хотелось.

Он, конечно, вел себя чертовски глупо. Но возможно, почувствует себя таким же мерзким развратником, как и ее муж, если злоупотребит подобной невинностью.

— Я вижу, вы опустошили все бутылки. Можно подавать завтрак?

Он резко обернулся на звук скрипучего голоса и поморщился.

Его кухарка, которая, судя по ее тону, обладала некоторым главенством среди его челяди, стояла в дверях оружейной и глядела на него. Она явно неодобрительно относилась и к выпивке, и к бессонным ночам.

— Вам принести завтрак сюда или в трапезную? — спросила она, принюхиваясь к застоявшемуся винному духу.

Равнодушный к нелестному отношению, тем более когда это касалось прислуги, граф неторопливо осмотрел разбросанные в беспорядке пустые бутылки. Каждое резкое движение глаз отзывалось мучительной болью в голове.

— В трапезную, — буркнул он и с трудом поднялся с кресла.

Тихо постанывая, он медленно направился к двери.

Напиваться до бесчувствия было не в его привычках, это княгиня во всем виновата, раздраженно подумал он. Каждый шаг давался ему с трудом, отзываясь болью во всем теле.

Да, именно она виновата в его душевном расстройстве и неудовлетворенном желании.

Но это заключение не могло ни исправить его дурного настроения, ни утолить вожделения.

Он не был уверен, что даже многоопытная куртизанка могла бы сейчас ублажить его, а это означало, что он сделал что-то совсем не так, как следовало, решил он с кислой физиономией.

Сейчас он был абсолютно неспособен сравнивать достоинства невинных девушек и искушенных красоток и сосредоточился на ходьбе, делая минимальные движения, чтобы заглушить молоточки, стучавшие в висках. Добравшись до трапезной, он с великой осторожностью опустился в кресло. Ослепленный солнечными лучами, падавшими из окон, он поднял руку.

— Закрой занавеси, — приказал он.

Затем отвернулся, чтобы избежать яркого света, и тут заметил предмет, лежавший на столе.

Серебряная детская погремушка.

Взглянув искоса на кухарку, невозмутимо стоявшую рядом, он указал пальцем на предмет.

— Это ведь что-то значит, я полагаю.

— Вы еще не заходили в детскую горенку, мой господин. Там есть кое-что, что может представлять интерес для вас, — она ухмыльнулась, — или для княгини.

— Не думаю, — коротко бросил он. — Оставь мне ветчину, а колбасу можешь убрать. Кваса сегодня не надо, только чай.

— Слушаюсь, мой господин. Но раскрашенную колыбельку все же посмотрите. Она очень милая.

Под его хмурым взглядом она поспешно выскочила из комнаты и побежала делать свою ставку. Но она улыбалась, ибо вся дворня подсматривала вчера за хозяином и его гостьей — подглядывать было не только интересно, но и выгодно, ибо слуги уже держали пари на то, как скоро княгиня вернется.

«Чертовы слуги, повсюду сующие свой нос», — проворчал про себя Ставр. С какой стати должен он хотеть посмотреть колыбельку? Отшвырнув в сторону погремушку, он потянулся к чаю.

В нескольких верстах от его усадьбы служанка Татьяны суетилась вокруг госпожи, занятой завтраком. Служанка спала в соседней комнате и знала, что княгиня провела бессонную ночь. К тому же она была не столь наивна, как ее госпожа, и то, что Татьяна вернулась в сопровождении дружинников Бирона, не осталось незамеченным. Так что у нее были собственные соображения по поводу Татьяниной бессонницы. Разве не сказал ей Тимофей, что она встречалась с гетманом? И разве не был тот предметом мечтаний любой женщины на двадцать верст вокруг?

— Как вам показался новый владелец усадьбы Кеттлеров, моя госпожа? — Ольга низко наклонилась к лицу Татьяны, протягивая ей тарелку с засахаренными абрикосами.

— Очень приятный человек. — Татьяна взяла один абрикос, стараясь не показать смятения.

Служанка отметила легкую краску, появившуюся на щеках госпожи.

— Я слышала, он лишь недавно приехал.

— Он так сказал. Кажется, вернулся с войны на Украине. Простой наемник, я думаю. — Она старалась говорить небрежным тоном.

— Говорят, он состоит на службе у польского короля. Но знатные боярские семьи всегда действуют по собственному усмотрению.

Татьяна вскинула глаза с некоторым удивлением.

— Он не упоминал о своем знатном происхождении или титуле. — Гетманы обычно бывали простыми солдатами удачи и вовсе не обязательно происходили из знатных родов.

— Его отец, покойный граф, был на службе у литовской королевской семьи. Сестра замужем за богатым купцом из древнего рода в Риге. А его мать живет в родовом имении.

Татьяна положила ложку и отодвинула тарелку.

— Откуда ты все это знаешь?

— У моего кузена подружка работает в купеческом доме. Он очень большой. Со стеклянными окнами от пола до потолка и мягкими восточными коврами в каждой горнице. Она говорит, что они богаты, как монгольские ханы.

Почему Ставр не сказал ей о своем титуле? А если быть честной перед собой, отчего она не может выбросить его из головы? Нужно немедленно сделать это. Она замужняя женщина, и ей негоже лелеять воспоминания о красивых молодых людях вне лона семьи. Это не только постыдно, но и преступно.

А с мужем вроде ее супруга подобная вольность вообще может оказаться смертельно опасной.

— Ольга, посмотри, не проснулась ли Зоя? — Ей требовалось срочно отвлечься от своих мыслей, ей нужно было немедленно вспомнить обо всем, что она могла потерять. — Если она не спит, принеси ее вниз.

— Да, госпожа. Вы сегодня снова отправитесь на прогулку верхом?

Татьяна покачала головой.

— Сегодня мы с Зоей пойдем к волчатам, за которыми смотрит наш егерь. Она их обожает.

После того как Зою покормили и выкупали, Татьяна решила развлечь дочку, отбросив в сторону опасные фантазии. Они с Зоей отправились смотреть волчат. Сосредоточившись на каждодневных делах, она на время забыла о златовласом красавце, который оказался слишком большим искушением для ее душевного спокойствия, не говоря уж о морали.

И может быть, она бы и устояла перед искушением, если бы служанка не принесла свежевыстиранную рубашку графа и не спросила, не вернуть ли ее с посыльным.

Очевидным ответом было «да». Именно так бы и ответила разумная женщина. Тем более та, кто чувствует опасность, которой подвергнется в случае продолжения дружеских отношений с гетманом. Вместо этого Татьяна вдруг услышала собственный голос, произнесший:

— Мы с Зоей отвезем рубашку. Оседлайте мою лошадь, и пусть двое верховых будут готовы сопровождать нас.

Глава 7

После плотного завтрака шум в голове Ставра уменьшился настолько, что он мог уже твердо стоять на ногах. Хотя все же сначала тщательно проверил это свое предположение, осторожно поднимаясь с кресла. Сделав несколько неуверенных шагов, он пришел к выводу, что достаточно оправился, чтобы заняться домашними делами.

Стоя неподвижно в затемненной трапезной, он размышлял, какое дело требовало его внимания в первую очередь. На ум приходило несколько возможностей. В конце концов, он же землевладелец, а весенняя посевная в самом разгаре. Он в задумчивости, или скорее в унынии, прикусил нижнюю губу. Весенний сев вполне может проходить и без его непосредственного надзора, подумал он и решительно вышел из комнаты.

Как и предвидели кухарка и та дворня, что была в курсе последних сплетен, граф поднялся по лестнице на второй этаж. Распахнув одну за другой несколько дверей, выходивших в главный коридор, он в конце концов обнаружил детскую. Стоя в дверях, плотно сжав губы, он осматривал залитую солнцем комнату. Колыбелька действительно была хороша, резного дерева, украшенная позолотой, с нарисованными улыбающимися солнцем и луной в изголовье и в ногах. Она вызвала у него невольную улыбку.

Татьяне может понравиться такая затейливая штучка, хотя, конечно же, у нее есть колыбелька, раз ее дочери уже четыре месяца.

Если бы у него мозги работали даже лишь наполовину, он бы сообразил: понравится ей колыбелька или нет, не имело ни малейшего значения. Ему следовало захлопнуть дверь и продолжать жить своей жизнью.

Но он не сделал этого. Он вошел в комнату и принялся разглядывать разные предметы и мебель, обычные для детской: расписная люлька-качалка, столик и маленькие стульчики, полки, уставленные игрушками — деревянными, серебряными, золотыми, украшенными разноцветной эмалью. В углу была встроена низкая кроватка для ребенка, который уже мог спать один. Совсем маленькая лошадка-качалка с гривой и хвостом из настоящего конского волоса занимала почетное место в нише окна. Всевозможные куклы уютно устроились на подушечках детской кроватки в форме лебедя под балдахином.

Последние владельцы поместья ушли в мир иной, не оставив наследников. Их дети, как ему сказали, либо умерли в младенчестве от болезней, либо стали жертвами войны в зрелом возрасте. Оставшиеся после них прекрасные владения были дарованы ему, поскольку именно он организовал и возглавил кавалерийскую атаку, которая оказалась решающей в победе Сигизмунда II, возможно, даже спасла его трон. «Он проливал кровь на военной службе у короля или князя» — так они сказали.

И это поместье стало его наградой.

Это было гораздо большее поместье, чем то скромное, которое он унаследовал от родителей. Оно процветало. В собственность Ставра перешли три сотни крепостных крестьян и селение, которое было центром торговли в этих краях. Поблизости лежало озеро. Развивалось рыболовство. С каждого хозяйства и предприятия он получал свою долю доходов в виде оброка и податей. Столь благоденствующие владения любого могли заставить остепениться и осесть навсегда.

Если бы ему не было всего двадцать шесть лет от роду. И впереди ему еще не предстояло выигрывать сражения и завоевывать трофеи.

Он улыбнулся. Если бы ему не было всего двадцать шесть лет.

Он подобрал тонкую раскрашенную куклу, посмотрел на ее деревянное личико, проверил подвижные ручки и ножки, разгладил пальцами платьице, расшитое блестящими разноцветными шелковыми нитками. Его лицо озарила довольная улыбка. Малышке Татьяны было четыре месяца, может, куколка ей понравится. Он сунул игрушку в карман куртки и склонился над колыбелькой. Ведь может же княгиня иметь две колыбельки.

Глава 8

Помывшись в бане, граф быстро оделся и вскоре в сопровождении небольшой группы дружинников легким галопом выехал на дорогу.

В это время Татьяна с Зоей вместе со своими конниками были уже на полпути к цели своего путешествия. Зоя мирно спала в плетеной люльке, висевшей на шее у Татьяны. Мягкий бег лошади и биение материнского сердца у нее под ухом убаюкивали малышку. Выглаженная рубашка Ставра была уложена в сумке, притороченной к седлу Татьяны, а сама она репетировала первые слова, которые произнесет при встрече.

Лучше всего подойдет что-нибудь банальное, вроде этого: «Мы собрались прокатиться и подумали, что хорошо бы завезти вам рубашку. Зое нравятся прогулки на лошади, и я подумала, что мы могли бы доехать до вас и вернуть рубашку. Да и день такой прекрасный — надеюсь, вы не против, что мы навестили вас?»

О Господи, а вдруг он видит ее насквозь и прочтет ее мысли или, хуже того, обидится? А если его не окажется дома? А вдруг он предается развлечениям или, страшно подумать, у него женщина? До нее дошли сплетни с кухни насчет его мужской неотразимости и успеха у женщин. Татьяна находила чуточку утешения в этих слухах, ведь она не была единственной, на кого произвело впечатление его обаяние. Или, наоборот, это должно было укрепить ее в уверенности, что она не должна поддаваться его шарму?

Она покраснела при мысли о неуместности того, что собиралась совершить, и в какой-то момент решила было повернуть лошадь и вернуться домой. Но что-то неуловимое остановило ее — чувство, потребность, побуждение, столь сильное, что ему невозможно было противостоять.

И тут вдруг Зоя проснулась и загугукала, заулыбалась матери, словно хотела сказать, что все хорошо и правильно.

Это был добрый знак.

Ставр скакал впереди, предпочитая ничего не обсуждать со своими людьми. Причины его поездки на территорию России и без того были ясны. Похоже, что они сами все поняли и воздерживались от обычных шуток и поддразнивания. Они сообразили: что-то круто изменилось. Они могли понять, когда женщину обхаживают с подарками. Но не с колыбелькой же и детскими игрушками.

Колыбелька была связана ремнями и приторочена к седлу Ставра, деревянные игрушки висели там же. И хотя он никому не говорил об этом, он выкупался, надушился и надел рубашку самого тонкого льна.

Его дружинники были в полном вооружении, они знали, что Шуйский получал удовольствие, убивая людей. Он был царским сотоварищем по ночным посещениям пыточных камер и подвалов Кремля, хотя даже в то суровое время немногие люди находили развлечение в созерцании пыток.

Гораздо разумнее для Ставра было выбрать себе кого-нибудь другого в качестве предмета для ухаживаний. Но никто из них не был благоразумным. В противном случае они занимались бы земледелием.

Ставр увидел княгиню первым, острое зрение было жизненно важным для человека его профессии. Он узнал масть и аллюр ее кобылы, заметил отблеск солнца на ее волосах. Неужели она направлялась к нему? Или это было просто счастливой случайностью? А может, дама была не столь уж добродетельна, как он себе представлял? Последний вариант заинтриговал бы его больше, подумал он, слабо улыбаясь. Пришпорив скакуна, он рванулся навстречу женщине, вызвавшей такое волнение у него в крови.

Когда конники Татьяны обратили ее внимание на приближавшихся дружинников и мощную фигуру Ставра впереди, все ее опасения тут же улетучились. Может, она не одинока в ощущении, что сама судьба движет ее поступками? Не чувствует ли он того же самого? Но даже когда дрожь возбуждения пронизала все ее тело, внутренний голос напомнил ей о возможности ужасных последствий подобной дружбы.

В этот момент он приветственно вскинул руку, и даже издали она могла увидеть, как на его лице вспыхнула улыбка. Необъяснимое ликование охватило все ее существо, и, отбросив все сомнения, она замахала в ответ.

Неужели так страшно, если она просто поговорит с ним?

Ведь с ней были Зоя и слуги.

Она была в безопасности.

Они встретились на открытом лугу под голубым небом, столь же чистым и ясным, как охватившая обоих безоблачная радость. Их сопровождающие, более предусмотрительные, чем хозяева, остановились на некотором расстоянии, охраняя счастливый островок.

Легкий ветерок с озера ерошил им волосы, трепал тонкий лен их одежд, задирал на седла хвосты их коней.

— Как же я рад видеть вас снова! — воскликнул Ставр, протянув руку, чтобы убрать локон со щеки Татьяны.

— Я могла бы сказать то же самое. — Она покачала головой и улыбнулась. Он было подумал, что она имела в виду обычную пошлость, пока она не добавила мягко: — У вас прекрасная улыбка.

Он уже лет десять не слышал, чтобы женщина говорила с такой милой наивностью.

— Благодарю вас. У меня была причина улыбнуться, когда я увидел вас. Ведь вы везли Зою, — пробормотал он, обратив внимание на девочку, которая разглядывала его тем настороженным взглядом, которым дети смотрят на чужих.

Татьяна погладила ручонку дочери, крепко вцепившуюся в люльку.

— Она любит верховые прогулки.

Их внезапно накрыла тень. Взглянув вверх, они увидели взлетевшего над их головами орла, широкие крылья которого на мгновение закрыли солнце над ними.

— Это, наверное, какой-то знак, — произнес Ставр с улыбкой.

— У меня сегодня именины, — сказала Татьяна робко.

— Отлично.

На какой-то магнетический момент их языческие чувства встретились.

— Я бы поехал раньше, но удерживал себя, — признался граф без притворства.

— И я тоже, — ответила Татьяна. — Но говорила себе, что это грех.

— Нет, ни в коем случае.

Она тихонько вздохнула.

— Даже если это и так, мне все равно.

— Это не грех, поверьте мне. — Живя в жестоком варварском мире, он, как никто другой, знал, что такое настоящий грех.

Их охранники отошли назад, словно поняв, что они были здесь лишними. Ставр с княгиней поехали рядом. Так близко, что он ощущал тепло ее ноги.

— Отправьте свою дворню домой, — сказал он. — Я тоже отпущу своих, и мы сможем побыть наедине.

Она посмотрела сначала на дочь, затем перевела взгляд на него.

— Я не должна этого делать, — произнесла она едва слышным голосом.

— Я думал о вас каждую минуту, каждую секунду.

Она опустила глаза, заметив пылающий в нем огонь, а сердце ее тревожно забилось.

Зоя выгнула спинку и лениво потянулась, подняв к небу пухлые кулачки и издав невнятный звук. Она отвлекла на себя внимание, и возникшая было напряженность рассеялась.

— Простите меня, — вымолвил Ставр с извиняющейся улыбкой. — Я слишком тороплив.

— Вы в этом не одиноки, сударь. Я ведь прискакала сегодня под тем предлогом, что должна вернуть вам рубашку.

— Тогда, значит, мы оба поддаемся порывам, — улыбнулся он.

— Как правило, я не такая. Но не сейчас, — добавила она, дабы развеять возможные сомнения на этот счет.

Ее искренность совершенно покорила его. Он тоже мог бы заявить, что обычно не ухаживает за замужними женщинами, но это могло бы насторожить ее, а она и без того была нерешительна.

— Что ж, поскольку я был слишком самонадеян, постараюсь умерить свой пыл, — заявил он, чуть поклонившись. Он легко коснулся Зоиной щеки концом пальца в перчатке. — Она похожа на вас.

— Спасибо. — Никто еще не говорил ей этого, слишком уж различался цвет их волос. — Я тоже так думаю.

— Я тут захватил ей несколько игрушек. — Сняв с луки седла куклу, он потряс ею перед широко раскрытыми глазами Зои и довольно хмыкнул, когда та вцепилась в нее. — Я еще люльку привез, хотя у вас наверняка уже есть одна. — Он показал на притороченную сзади люльку. — Можно устроить Зою в люльке вон под теми деревьями, а я расскажу вам, — он не переставал улыбаться, — конечно же, в самых почтительных выражениях, как вы лишили меня сна этой ночью.

Она просияла, не в силах устоять перед его чарами и той галантностью, с которой он пытался помочь ей снова почувствовать себя непринужденно.

— Мы могли бы сравнить наши бессонные ночи.

Он сверкнул глазами и кивнул в сторону ее охранников.

— Прикажите им уехать.

— Не слишком далеко, — возразила она настороженно.

— Но достаточно, чтобы они не могли видеть нас.

Ее глаза широко распахнулись.

— Я не могу.

— Ну тогда хотя бы так далеко, чтобы они не могли нас слышать.

Она сделала глубокий вдох, взглянула на свою дочурку, которая с гуканьем пыталась вырвать из рук у Ставра деревянную куклу.

— Вы знаете о моем муже?

— Ваши слуги верны вам, не так ли?

— Конечно, но…

— Мы просто поболтаем. И ничего больше.

— Не может быть ничего больше.

И если в другой ситуации он сказал бы что-нибудь дразнящее и соблазнительное, сейчас он тихо произнес:

— Я никогда не причиню вам вреда.

Она еще мгновение поколебалась, а затем обернулась к своей свите и крикнула:

— Подождите меня на берегу озера.

Ставр же просто кивнул своим людям, и они его отлично поняли.

И люди Бирона и Глинской вместе направились к озеру.

Ставр выпустил из рук игрушку, и Зоя немедленно засунула ее в рот. Указав на кучку деревьев на краю луга, он промолвил:

— После вас, сударыня. Моя кухарка завернула тут кое-какую снедь, может, вам понравится.

— А если бы я не надумала навестить вас? — Татьяна пришпорила свою кобылу и направила ее в сторону деревьев.

— Мы могли бы отведать ее в тени ваших деревьев, — пробормотал он, направляя коня вслед за ней.

— А если бы у меня были гости, что тогда?

— Разве сосед не может нанести вам визит? — парировал он невозмутимо.

Она бросила на него удрученный взгляд.

— Вы всегда уверены в себе, а вот я, похоже, совсем нет.

— Вы ошибаетесь, княгиня. Многое неподвластно моей воле.

Она вдруг просветленно улыбнулась. А он склонился и едва не поцеловал ее. Ликование охватило его душу.

— Я несказанно рада, — проронила она еле слышно. — Этого не должно быть, но мне весело. И у меня нет разумного объяснения моей радости.

— И я тоже не могу понять, почему пренебрег своими домашними обязанностями. — Он вскинул брови. — Посевная сейчас в самом разгаре.

— Но в еще более критическом положении оказалась я.

Ее голос прозвучал игриво, и на какой-то момент он засомневался, действительно она столь поразительно наивна или же просто маленькая хитрая обольстительница.

— Простите меня, — сказала она, заметив его испытующий взгляд. — Я пошутила, а выходит, обидела вас. Моя мать всегда говорила, что я слишком откровенна.

Это было время, когда многие женщины благородного происхождения в России жили в закрытых и охраняемых частях дома — теремах.

— Нет, ни в коем случае, — возразил он, подумав, что очень скоро выяснит, насколько она лукава или простодушна.

— Ну хорошо. Другая причина, по которой я не знаю, следовало ли мне ехать к вам, — это сплетни о том, что вы пользуетесь слишком большим успехом у женщин. А я совершенно не разбираюсь в этих вещах.

Неприступная мадонна или лукавая обольстительница, она говорила с шокирующей прямотой и откровенностью.

— Эти сплетни сильно преувеличены, уверяю вас, сударыня.

— И все же я вижу, почему вы нравитесь женщинам. Наверняка вы сознаете собственную притягательность.

Он готов был поставить на то, что она действительно наивна и простодушна, ибо ни одна соблазнительница, которых он знал (а знал он многих), не льстила бы так откровенно.

— Красивая внешность не слишком-то помогает в бою, — возразил он сухо.

— Что ж, мне она кажется очень привлекательной. Вы похожи на славных героев из моих детских сказок.

— Едва ли, сударыня, а уж что касается красоты, то в этом вряд ли кто сравнится с вами. Вы, наверное, затмили всех при дворе царя Ивана. — Она вдруг заметно погрустнела, и он быстро добавил: — Простите меня. Я опять не то сказал.

— Пожалуйста, не говорите мне о… нем.

— Никогда больше. Скажите, Зоя уже переворачивается на животик?

Она тихо рассмеялась:

— Ой, да вы просто знаток в этих делах!

— Так переворачивается она? — повторил он, видимо, не желая обсуждать глубину своих познаний.

— Да… только очень смешно и неловко. И всегда забавно удивляется, когда ей это удается.

— Помнится, я смотрел, как трудились детишки моей сестры, чтобы освоить это действо.

— Вы часто видитесь с сестрой?

— Да, когда я дома.

«Дома здесь или под Ригой», — подумала она, вспомнив о россказнях своей служанки.

— Почему вы не сказали мне, что вы граф?

— А это важно для вас?

— Ни в коей мере.

Она действительно была так наивна. Во всем мире это имело большое значение.

— Нам с Зоей наплевать на титулы, правда ведь, малышка? — проворковала она, отворачиваясь от его испытующего взгляда.

— Очень разумно, — тактично заметил он. — Ага… вот мы и добрались до тени.

Остановив коня, он указал на небольшую березовую рощицу, не собираясь больше рассуждать о социальном неравенстве. Ему было гораздо интереснее, когда настанет момент, сократить расстояние между собой и этой добродетельной женщиной. Быстро спешившись, он подошел к ней и поднял руки, чтобы помочь ей вылезти из седла, старательно контролируя себя. Но когда она перекинула ногу через луку седла, вид ее розовой икры не только вызвал блеск в его глазах, но и оказался серьезным испытанием для его благородного воспитания. И хотя она, казалось, не замечала этого, он держал ее на вытянутых руках, пока она не соскользнула прямо в его раскрытые объятия.

Присутствие Зои было еще одним сдерживающим фактором. По правде сказать, его даже радовало, что она с ними. Без нее ему было бы гораздо труднее не давать себе воли.

— Ваши слуги все из дворни Глинских? — вежливо поинтересовался он, хотя и с некоторой настороженностью в голосе, ведя ее в укромное местечко под деревьями.

— Все они словно члены семьи. Я им доверяю полностью.

Он кивнул.

— А я — нет. Я имею в виду… Я не хотел бы, чтобы вы подумали, что…

— Конечно же, нет.

И хотя она должна была бы быть довольна его ответом, на какое-то мгновение она почувствовала себя огорченной категоричностью, прозвучавшей в его голосе. Разве она не была столь же мила и красива, как его многочисленные светские пассии? И так же соблазнительна? Но, осмыслив его ответ, она напомнила себе, что подобные мысли были абсолютно неуместными, чтобы не сказать непристойными.

— Я чрезвычайно тронута вашим пониманием, — произнесла она, как ей хотелось надеяться, небрежным, беспечным тоном.

Отнюдь не уверенный, что ее и его понимание происходящего хоть в какой-то степени совпадали, Ставр предпочел уклониться от дальнейшего обсуждения темы.

— Вот подходящее местечко, — буркнул он. — Я возьму одеяло, чтобы сидеть на нем.

Отходя, он не решился поразмышлять, чем еще можно было бы заняться на одеяле. Дама была уж слишком непредсказуема.

Он вернулся с колыбелькой, вытащил из нее яркое полосатое одеяло и расстелил на земле.

— Давайте мне Зою, — повернулся он к Татьяне.

— Боюсь, она не подпустит вас к себе.

— Я знаю одну штучку, которая никогда меня не подводит, — сказал он с улыбкой и принялся насвистывать, издавая соловьиные трели, которые Зоя слушала как зачарованная. Поглощенная новыми звуками, она даже не заметила, как он вытащил ее из люльки. Повернув Зою так, чтобы она могла видеть мать, он усмехнулся.

— Детишкам я нравлюсь.

Татьяна восхищенно вскинула брови. Соблазн был велик — продолжить в том же духе, но даже столь неискушенная в этих делах Татьяна сообразила, что лучше не говорить, что ей он тоже нравится.

Повисло неловкое молчание.

— Не посмотрите ли вон в той корзинке, может, вам чего-нибудь захочется, — предложил Ставр, стараясь поддерживать невозмутимый тон. — Там есть кое-какая еда и для Зои.

— Откуда вы знали, что я возьму с собой Зою?

— Я же собирался навестить вас дома.

Она зарделась.

— Но я очень рад, что вы сами выехали на прогулку, — добавил он, в то время как Зоя ухватила его за волосы и потянула их себе в ротик. — Здесь мы почти наедине.

— Не говорите так.

— Ну хорошо, мои люди с большим удовольствием устроят пикник на природе. Так звучит лучше? — Он поднял руку и показал Зое запонку, чтобы отвлечь ее. Она тут же отпустила его волосы и ухватилась за блестящую золотую пуговицу.

— Давайте я возьму ее на руки. Она испортит вам рубашку.

— Почему бы вам не найти ей другую игрушку? И не волнуйтесь. А то вы действуете мне на нервы.

Она рассмеялась.

— Действительно? Никогда бы не подумала, что вы этому подвержены.

— Садитесь, — произнес он с улыбкой. — Не заглядывайте через плечо, а пока у Зои есть игрушка, которой она займется, я вам кое-что расскажу.

И на протяжении всего последующего часа они болтали о том о сем, пока Зоя играла на одеяле в новые игрушки. Они съели кучу приготовленной кухаркой еды, пили вино и болтали так, словно всю жизнь знали друг друга. Возможно, Бироны и Глинские так давно обитали в этих местах, что у них накопилось много общего. Или они просто оказались родственными душами. Выяснилось, что оба предпочитали деревню городу. Никто из них не соскучился по дворцовым интригам. Оба обожали верховую езду. А когда речь зашла о детях, они сошлись на том, что это самое прекрасное в мире.

— А у вас еще нет детей, хотя вы так хорошо с ними обходитесь, — со смехом заметила Татьяна, пока он лежал на спине, ласково удерживая сильными руками Зою у себя на груди. Зою заинтересовала красная вышивка на воротнике рубашки Ставра. Она пробовала на вкус каждую вышитую звездочку, пока не обслюнявила весь воротник.

— Когда-нибудь появятся, — выдавил из себя он. — Когда я наконец кончу воевать.

— Некоторым это так никогда и не удается.

Он пристально взглянул на нее из-под длинных ресниц.

— Если все будет хорошо, возможно, я завяжу с этим делом после ближайшей кампании. Если только никто не нападет на мои земли.

— А вознаграждение будет достаточным, чтобы уйти на покой?

— Мы отправляемся в поход на Крым.

— И привезете в качестве трофеев сокровища Оттоманской империи.

— Если Господь того пожелает, а Сигизмунд поделится добычей.

Зоя захныкала — вышивка, похоже, ей надоела. Он взглянул на капризное личико малышки.

— Мне кажется, она проголодалась.

— Для солдата вы слишком проницательны.

Без видимого усилия он принял сидячее положение и передал Зою матери.

— Вспомните, что я целый год жил у сестры. — Он не упомянул, что он выздоравливал после серьезных ранений. — Поневоле научишься понимать детский плач.

— Отвернитесь, — приказала она, принимая Зою из его рук.

— Слушаюсь, сударыня.

— Я серьезно.

Перевернувшись на живот, он оказался спиной к ней и стал смотреть на озеро.

— Вы в полной безопасности.

На какую-то долю секунды она пожелала, чтобы ей было о чем беспокоиться. Ей захотелось сказать: «Я не хочу быть в безопасности. Я хочу обнимать, гладить и целовать вас». Хотя она не была уверена, сумеет ли сделать хоть что-нибудь из этого. Ее домашнее воспитание не подготовило ее к близости с мужчиной, а муж совсем затерроризировал ее. Но Ставр был другим, он заставлял ее чувствовать себя счастливой странным и восхитительным образом.

— Расскажите мне о вашей сестре, — попросила Татьяна, развязывая тесемочки на блузке. — Вы еще не говорили, как она выглядит. Она так же красива, как вы?

В течение следующего получаса, пока Зоя сосала грудь, Ставр старался беседовать с Татьяной самым что ни на есть небрежным тоном; для этого ему приходилось напрягать всю свою волю. Причмокивание малышки, сосущей грудь, вызывало в мозгу молодого гетмана столь возбуждающие образы, что ему с трудом удавалась следить за нитью разговора. Его восставший член с силой, до боли, упирался в землю, заставляя усомниться в собственном благоразумии. Он давно уже не был юнцом, чтобы поддаться чарам невинности и целомудрия.

И все же он не смог бежать от них и находил этому объяснения. Может, повлияло полнолуние, или весеннее безумие, или что-то носилось в воздухе, но он терзался из-за нее, словно охваченный наваждением.

Итак, они болтали о семье его сестры, о купеческой гильдии в Риге, в которой заправляли представители знатных родов, вроде его шурина. Они обсуждали торговлю в Балтийском и Черном морях и даже возможности ведения сельского хозяйства в их районе с учетом слишком короткого лета. Но за светской и тактичной беседой таились подводные, невысказанные мысли. Что будет, если он вдруг перевернется на спину и она обнаружит силу его желания? Испугается? Ужаснется? Оскорбится? Скорее всего все вместе. Хотя после того как она делила супружеское ложе с Шуйским, вполне возможно, ничто больше не могло ее оскорбить.

Но гетмана любили женщины вовсе не за животную грубость. Он, конечно же, был прагматиком до мозга костей — большое достоинство для командира. А потому напомнил себе — впереди целое лето. Не стоило спешить с совращением княгини. Она была заинтригована — это он знал точно.

Он мог подождать… или по меньшей мере попытаться это сделать.

К тому времени как они выяснили все о сестре Ставра и досконально обсудили торговые дома в Риге, Зоя насытилась и мирно дремала на руках у матери. И если Ставру с трудом удавалось сосредоточиться на беседе, мысли Татьяны тоже временами убегали совсем в другую сторону. Она незаметно рассматривала жилистое, атлетически сложенное тело Ставра. Он был крепко скроен, и когда опирался на локти, мощные мускулы выделялись на его плечах, подчеркивая плавные очертания спины, воплощение мужественности, а сильные бедра выдавали в нем кавалериста. Время от времени он менял позу, и рельефные мышцы волной сбегали по спине от шеи к ягодицам, вызывая в ней восхитительную дрожь.

Но эта живая, теплая дрожь не имела ничего общего со страхом. Она, скорее, была вызвана лихорадочным ожиданием. Ей мучительно хотелось прикоснуться к нему. Что он сделает, если она вдруг поддастся порыву и потрогает, ну, хотя бы легкую поросль золотистых волос на его предплечье? Не обидится ли он?

Он ни разу не обернулся.

А она так и не смогла решить, нравилась ей или нет эта галантность.

Хоть она и сама попросила его отвернуться, он мог бы возразить, мелькнула у нее глупая мысль. Дело не в том, что кормить ребенка грудью было неприлично. Деревенские женщины не стыдясь кормили детей на людях. А высшее общество стремилось к более утонченным манерам, хотя ее посещение двора вряд ли подтверждало такие обычаи, однако ее тело реагировало сегодня самым непристойным образом. Она ощущала странное тепло… расплавленный жар, растекающийся между ног, беспокоя и тревожа ее.

Поведение ее стало непредсказуемым, хотя она никогда не была капризной. То она решила, что ей пора возвращаться домой. Она и так задержалась дольше, чем была намерена. Но мгновение спустя нашла более разумным провести время в компании прекрасного графа, пока дочурка не проснется, а тогда уж и отправиться в путь. К тому же она еще не воспользовалась колыбелькой, которую привез Ставр. Он может счесть ее неблагодарной.

Чутко реагируя на каждое движение Татьяны, Ставр услышал, как малышка перестала сосать и ровно задышала во сне. По шуршанию ее льняного платья он понял, что княгиня поднялась, направилась к колыбельке и положила в нее Зою. Сердце его бешено забилось.

Когда она вернулась, все его чувства были настороже. Он ощутил движение воздуха, стоило ей сесть на расстеленное одеяло. Мгновение спустя он услышал, как она подняла руку, поскольку тихонько звякнули украшенные эмалью браслеты на ее запястье. А еще через секунду он неподвижно застыл, почувствовав едва заметное прикосновение ее руки на своем плече.

Она легко, словно пробуя, пробежалась рукой вниз по его спине. Его мозг едва зафиксировал это движение. Однако другая рука тут же блаженно заныла.

Затем она проделала обратный путь вверх, теперь уже более уверенно. Похоже, она начала сама получать удовольствие от этого.

Но он не шелохнулся, понимая ее неспособность сейчас к любовному приключению. Оставаясь неподвижным, он слышал, как она задержала дыхание, чуть поколебалась, а затем ее рука остановилась на его плече. Пение птиц, стрекот кузнечиков, шум ветра в ветвях деревьев, казалось, умолкли. Внезапно наступила тишина. Ожидание и искушение повисли в воздухе. Она вздохнула, ее рука поднялась с его плеча, и через мгновение ее пальцы скользнули по его волосам.

Он полуобернулся и, накрыв ее руку ладонью, провел ею по своей щеке, медленно — чтобы она, если захочет, могла сопротивляться.

— Вы колючий, — прошептала она, слабо улыбнувшись. Это было согласие, сознательное или нет, и все его существо расцвело.

— А вы гладкая, как шелк, — пробормотал он, притянул ее руку ко рту и нежно поцеловал в ладонь.

Она зябко поежилась.

— Вам холодно? — Его губы едва не касались ее кожи. Она покачала головой.

— Вам тепло?

Она кивнула, хотя и не должна была этого делать. Ей следовало вскочить с этого одеяла в тени деревьев и срочно уносить дочурку домой. Но большая рука гетмана лежала на ее руке, делая ее своей пленницей, а по всему ее телу разливалось тепло, наполняя ее небесным блаженством.

— Ну и хорошо, — прошептал он. Затем проложил влажную дорожку кончиком языка к нежной ложбинке у основания ее мизинца и чуть укусил запылавшую плоть.

У нее вырвался придушенный крик, выражающий и шок, и наслаждение, закончившийся мечтательным вздохом.

Он знал, чего жаждут женщины, когда у них вырывается подобный звук. Он слышал его бесчисленное множество раз и знал, как удовлетворить возникшие страстные желания. Он быстро перевернулся и принял сидячее положение, усевшись между ней и берегом, закрывая ее от обзора.

Она не заметила его галантности. Она сидела с полузакрытыми глазами, дыхание вырывалось толчками, ее полная грудь натягивала тонкую блузку с каждым судорожным вдохом.

Ему стоило невероятных усилий не опрокинуть и не взять ее немедленно, без лишних церемоний. Женщины, которые дышат так, целомудренные или нет, уже готовы на все.

Но он хотел большего, чем просто случайное обладание. И потому просто поцеловал ее. Это было как бы прелюдией к тому, чего он и сам не знал. Он еще ни разу не жаждал добродетельных и целомудренных женщин. Но чем крепче он ее целовал, тем с большим пылом она отвечала ему, тихонько постанывая, и он решил испытать, куда заведет их судьба. Он сильнее прижал ее, и ее сотрясла дрожь, она изогнулась, извиваясь бедрами, которые подстегивали его в его роковом предприятии. Впившись губами в ее рот, он принялся исследовать ее сладость, все глубже и глубже проникая в нее языком, словно проверяя ее готовность. Она чуть всхлипнула, жалобный, просящий звук еще больше распалил его. И когда его набухший член резко рванулся вверх, он краем глаза взглянул на малышку.

Та спала. Он молча вознес благодарственную молитву.

— Сделай это еще раз, — прошептала Татьяна. Ее глаза были плотно закрыты, грудь высоко вздымалась. — Поцелуй меня, ну пожалуйста…

Он выругался про себя, отнюдь не уверенный, что у него хватит самообладания. Едва ли он сможет быть настолько праведным, чтобы ограничиться лишь поцелуями.

— Прости меня, — прошептала она, неправильно интерпретируя отсутствие его реакции. Она открыла глаза. — Мне надо вернуться домой…

— Нет. — Тихое ворчание, может, даже приказ или на крайний случай вежливый отказ. Он провел кончиком пальца по ее нижней губе и улыбнулся. — Не уезжай пока, — произнес он мягко.

— Ты уверен? — На лице ее проскользнула вымученная улыбка.

— О да… абсолютно уверен. — Он склонился, их губы соприкоснулись, и дрожь пробежала по ее телу. — Обними меня, — прошептал он, взял ее руки и положил себе на плечи, сгорая от желания. — Поцелуй меня.

— Я не должна, — простонала она, однако тут же жадно потянулась к нему и легко, словно мотылек, коснулась его губ.

— У меня хорошо получилось? — спросила она с наивной надеждой порозовевшими влажными губами.

— Просто великолепно, — восхитился он и, взяв в свои ладони ее лицо, притянул ее к себе и приник к ней на этот раз жарким, неистовым поцелуем, в несколько мгновений доведя ее до полного исступления.

Он спрашивал себя, как далеко он мог позволить себе зайти практически на глазах у своих дружинников — не говоря уже о ее спящей дочери. Это было не совсем удобно даже для человека с его богатым опытом. Он поднял голову, чтобы осмотреться.

— Еще, еще, — бормотала она, задыхаясь и тесно прижимаясь к нему.

— Еще — что? — Он был готов продолжить, однако хотел заручиться ее согласием на случай, если она действительно столь целомудренна, как дала повод думать о себе.

— Я не знаю, не знаю… — всхлипнула она, дрожа всем телом, плотно зажмурившись, крепко обхватив его руками.

Боже, если она была столь непорочной, он не был готов заняться с ней любовью в столь сомнительных обстоятельствах. Взяв ее за подбородок кончиками пальцев, он прошептал:

— Посмотри на меня.

Она взглянула на него, хотя ее ресницы лишь чуть приоткрылись, а взор был устремлен куда-то далеко за его спиной.

— Я буду ласкать тебя, касаясь в очень интимных местах, — сказал он прямо, преднамеренно, чтобы она была готова. — Ты понимаешь?

Она кивнула, хотя ее взгляд еще избегал его.

— Скажи мне, что поняла меня. — Осознавала ли она действительно то, что он говорил?

— Ласкай меня… пожалуйста, я отдаю себе отчет во всем.

— Помни, тут недалеко наши люди. Ты должна вести себя тихо.

Она снова кивнула.

Странным образом он сам ощутил некоторую неуверенность. Женщина перед ним была крайне возбуждена, возможно, не сознавая последствий своих желаний. Это тревожило его, одновременно пробуждая любопытство, — он не имел представления, как она будет реагировать. И на какое-то мгновение он заколебался.

Но она вдруг взяла его лицо в свои ладони и впилась в его губы с неистовством, неловким и неумелым и в то же время в высшей степени возбуждающим.

Непорочное чувственное безумие оказалось для него полной новостью. Его охватил приступ неудержимого желания с головы до пят, член стал твердым, словно камень.

Если бы до него вдруг не донеслось издалека конское ржание, он мог бы отбросить в сторону всякую осторожность. Это было бы нечто новое даже для него. Но присутствие людей Татьяны остановило его.

Они были здесь, в пределах видимости, и уж, конечно, могли все слышать, а он вовсе не был уверен, что женщина будет вести себя тихо. И он с раздражением осознал, что сегодня ему придется принести в жертву свои желания. А вот пыл женщины мог быть утолен другими способами.

Осторожно сняв ее руки со своего лица, он положил их на одеяло и прошептал ей на ухо:

— Делай все, что хочешь, только не кричи.

— Да, да, да… все, что ты скажешь.

Это было не совсем то, что он хотел бы услышать, и ему пришлось проявить чудовищное самообладание, чтобы обуздать свои распаленные чувства. Скоро, убеждал он себя, обещая себе свидание с восхитительной княгиней Шуйской, когда время не будет иметь значения и не будет посторонних.

Ну а пока… он доставит ей хотя бы минимум наслаждения.

Он чуть приподнял юбку, и его руки скользнули и удобно устроились на ее коленях.

— Только не шевелись, — чуть слышно произнес он.

По коже у нее пробежала легкая дрожь, но она подчинилась.

Она сидела перед ним, раздвинув ноги, а его руки тихонько продвигались все выше.

Он не спешил, наблюдая, как жар страсти заливал ее лицо. Сквозь тонкий лен ее рубашки просвечивали соски. Полные груди туго натягивали материал. Будь у него больше времени и не опасайся он появления посторонних, он бы сорвал эту блузку и страстно целовал каждый затвердевший бутон.

Скоро, совсем скоро, пообещал он себе.

Его руки замедленными движениями скользили все выше, раздвигая ее бедра. Она намокла. Он увидел призывно сверкавшие жемчужные капельки на золотистых волосах ее лона, блестящий изгиб ее набухшей плоти, ожидающей утоления, жаждущей его. Или хотя бы его небольшой части, размышлял он, пока его пальцы проскальзывали внутрь влажной шелковистой щели.

Но в тот момент, когда они уже проникли в ее сочащуюся плоть, все ее тело напряглось, и он остановился в сомнении, не вызвано ли это протестом. Прошло мгновение, другое, он задержал дыхание, и тут она изогнулась под его пальцами, влажную плоть стали сотрясать нежные колебания, она непроизвольно непристойными движениями стремилась добиться, чтобы клитор терся о его пальцы. Она испустила тихий, полузадушенный крик и задвигалась еще сильнее — она жаждала большего. Он отлично знал, чего ей хотелось, и, убрав одну руку, двумя пальцами другой принялся массировать клитор. У нее вырвался глухой стон, она часто задышала и, сдаваясь, безвольно упала на его руки, открыто предлагая всю себя.

— Еще, — лихорадочно молила она, уже почти не узнавая его. — Еще, еще, еще…

Только настоящий мужчина мог выдержать такое. Это был физический зов плоти, особенно для молодого гетмана, который жил согласно солдатскому кодексу, по которому женщины были созданы только для того, чтобы ублажать мужчину. Высвободив одну руку, Ставр готов был уже расстегнуть первую пуговицу на штанах, когда неподалеку послышался вой волка. Знакомый, слишком знакомый звук.

Он выругался. Его люди проявляли нетерпение, а может, как он подозревал, появились слуги княгини, и дружинники подавали сигнал, предупреждали его. Но он все еще колебался, борясь собой, с недостатком времени и стремлением довершить начатое.

Благоразумный человек знал ответ заранее — вопрос был лишь в том, насколько здравомыслящим он себя ощущал.

Возможно, именно беглый взгляд на люльку, оказавшуюся у него в поле зрения, более чем что-либо другое удержал его мужские порывы.

Рука упала со штанов.

Вновь проникнув в сладкую нежность ее лона, он нашел утешение в ее блаженном вздохе и пылкой клятве самому себе, что очень скоро она будет принадлежать ему. Поцеловав ее в пылающую щеку, он еще глубже засунул пальцы и прошептал:

— Ты ведь этого хочешь?

— О да. — Она с трудом выговаривала слова, дрожа всем телом в экстазе.

— Значит, тебе хочется еще? — спросил он, пуская в ход еще один палец.

— О-о-о… да.

После этого она, казалось, больше не слышала его, и он с утонченным умением быстро довел ее до пика, исполнив свою миссию, сознавая, что их время было ограничено, ее короткие вздохи быстро превратились в лихорадочные всхлипывания, продолжавшиеся, пока она не кончила в потрясшем ее оргазме.

Высвободив пальцы, он быстро осмотрелся. Охрана по-прежнему оставалась на берегу.

Он на мгновение зажмурился, пытаясь противостоять силе собственного желания, которому придется подождать более подходящего времени, когда рядом не будет ни детей, ни надсмотрщиков.

Он всегда избегал женщин, имевших проблемы. Может, не стоило поддаваться чарам княгини, когда полно других, только позови.

Но в этот момент она склонилась к нему, обвила руками его талию и зашептала у него на груди:

— Спасибо, спасибо, спасибо.

От ее волос исходил аромат лилии. Его любимого цветка. Может, и недостаточный повод, чтобы делать глупости.

— Мне никогда не было так чудесно, — промолвила она с блаженным вздохом, еще крепче прижимаясь к нему.

Альтруистические порывы похвальны, разве не так?

— Сможешь сделать так еще раз когда-нибудь? — прошептала она, глядя на него снизу вверх глазами грустного ребенка. Пожалуй, все же не совсем ребенка, решил он, ощутив тяжесть ее полной груди. — Это возможно?

Не только возможно, но и в высшей степени желательно, мгновенно решил он, отметая в сторону любые щекотливые вопросы и сомнения.

— Как только сама захочешь.

— Правда?

Ее полный надежды взгляд чуть не погубил его. «Прямо сейчас, — едва не заявил он, — немедленно и так долго, сколько ты пожелаешь, или пока я не умру от избытка усердия, что наступит гораздо раньше». Но он не стал бросаться в омут очертя голову. Целое лето было впереди — подлинный рай со своей собственной целомудренной Евой, и он мог подождать.

— Правда, — подтвердил он. — Обещаю тебе.

— Я потребую выполнения обещаний.

«А я уложу тебя в постель и буду брать до тех пор, пока ни один из нас будет не в силах пошевелиться», — подумал он.

— К вашим услугам, сударыня, — сказал он вместо этого.

— Это было великолепно. Правда, — добавила она, широко распахнув глаза. — Ты был великолепен.

— Так-то лучше, дорогая, — рассмеялся он. Она притихла.

— Это не грех, — заметил он мягко, — когда я называю тебя «дорогая», «любимая» или «принцесса моего сердца». Это позволительно.

— Я не уверена.

— Зато я уверен за нас обоих, — заявил он, целуя ее сладким, длинным, бесконечно нежным поцелуем.

Мгновение спустя она обвила его шею руками.

— Я так счастлива… — Она откинулась, чтобы лучше видеть его лицо, и улыбнулась. — Как хорошо, что это позволительно.

Глава 9

Татьяна ехала домой словно в блаженном дурмане. Машинально она ласково отвечала на лепет дочери, но, казалось, не видела людей своего сопровождения, как рассказывали ее егеря по возвращении в поместье. В тот вечер это стало главной темой разговоров челяди за ужином.

Задумчивость Ставра на обратном пути, как и следовало ожидать, была замечена его людьми. Княгиня произвела на их командира ошеломляющее впечатление. И если он предпочел хранить свои мысли при себе, это было его право. Но когда они приблизились к конюшням, Ставр заявил:

— Я отъеду сегодня вечером. А вы, ребята, продолжайте развлекаться без меня.

Они воспротивились. Нельзя допустить, чтобы он подвергал себя опасности из-за какой-то юбки, как бы ею ни увлекся.

— Если ты поедешь в имение Шуйских, тебе потребуется эскорт, — заявил его лейтенант Дмитрий.

— И причем немалый, — грубовато добавил другой. — Ее егеря наверняка уже рассказывают небылицы о твоем свидании.

— Простите. Но я еду один, — заявил Ставр твердо.

— Если бы у нее не было целой армии челяди, а Шуйский не слыл дьявольским отродьем, может, и не страшно бы отправиться туда одному. Но поскольку…

— Ее дворня ей верна, — прервал его Ставр, нахмурив брови. — Шуйский в Москве, и вообще я не намерен ни с кем обсуждать эту тему.

— В Москве или нет, у него есть шпионы повсюду, — вступил другой дружинник, не обращая внимания на суровый вид Ставра.

— Наплевать.

Сказано это было таким тоном, что дальнейшие пререкания прекратились. Хотя в ударных кавалерийских дружинах и царило равенство и братство, последнее слово всегда оставалось за командиром. А потому они кивнули в знак согласия, пожелали ему удачи, сопроводив все это непристойными, а порой и просто похабными комментариями.

Краска, залившая лицо Ставра, проступила сквозь загар.

Дружинники были шокированы — их командир влюбился.

И хотя бравые молодцы и пожелали ему удачи с бабой, они были не настолько безрассудными, чтобы отдать его на милость госпоже фортуне, когда в деле замешан сам князь Шуйский. А потому когда в тот вечер Ставр отправился к Татьяне, небольшой отряд его дружинников последовал за ним — на предусмотрительно большом расстоянии.

Но за первым же поворотом Ставр обнаружил их, выскочил из тени деревьев и остановил отряд.

— Вас следовало бы отстегать кнутом, — пробормотал он, хотя в свете луны не видно было недовольства на его лице. — Вы не подчинились приказу.

— Ты нам нужен для крымской кампании, — возразил Дмитрий. — Кто лучше тебя знает дороги в днепровских болотах?

Ставр поначалу не отвечал, взвешивая их резоны и свои эгоистические мотивы.

— Ладно, поезжайте за мной, если вам так хочется, — сдался он наконец. — Но вам придется дожидаться меня у северной границы ее земель. Если я не вернусь на рассвете, с первым криком петуха, вы можете поехать мне на выручку. Но не раньше того.

— Если ее муж там, к рассвету ты уже будешь мертв.

— Его там нет. И не будет. Супружеские покои не для него.

Ответ Ставра был встречен недовольным ропотом, но он продолжил путь и распрощался со своими людьми у северной окраины владений княгини.

Подъехав к большому дому, граф оставил коня у задней калитки палисадника и осторожно двинулся по хорошо утоптанной дорожке к главному входу. Хотя он не думал, что княгиня нуждалась в охране, она вполне могла держать ночного сторожа. Стояла полная луна. Однако он без приключений добрался до подножия небольшого пригорка, на котором стоял дом, и принялся разглядывать широко раскинувшееся бревенчатое сооружение. Вдоль фасада первого этажа протянулась веранда с крыльцом, второй этаж украшали два декоративных балкона. За окнами одного из них мерцал слабый свет.

Может, она еще не спит?

Взбежав на горку, он остановился в тени крыльца, размышляя, как лучше добраться до освещенного окна. Стойки крыльца были украшены глубокой резьбой, представляя собой отличную опору для ног, и он не замедлил вскарабкаться на перила балкона, осторожно спустился на пол, подошел к стрельчатому окну и заглянул в него.

Лучина на стене слабо освещала детскую. Зоя спала в колыбельке, которую он подарил Татьяне. Ей, по-видимому, понравился его подарок, подумал он с улыбкой, ну а если повезет, то придется по душе и он сам. Няньки спали глубоким сном, каждая в своем углу у стенного шкафа. Это детская, значит, прелестная Татьяна должна быть где-то рядом, удовлетворенно подумал он.

Он тут же перепрыгнул на соседний балкон, чуть пошатнулся на перилах, однако тут же обрел равновесие и спустился на пол. В полной тишине приблизился к темному окну и заглянул в него. Серебристый свет луны растекался по полу, размывая тени, отражаясь от белого покрывала на постели, на которой спала княгиня. Одна. Ни служанки или бабушки, ни болонки, ни мужа.

Он улыбнулся.

Бросив взгляд на луну, он прикинул, сколько времени было в его распоряжении, открыл окно и тихо шагнул в комнату. Снял болтавшийся за спиной мушкет и прислонил его к стене, стянул с рук перчатки, швырнул их на расписной сундук и направился к постели.

Ей снился чудный сон, в котором главным героем был прекрасный гетман. Поэтому когда, открыв глаза, она его увидела, то не слишком удивилась.

Его светлые волосы блестели в таинственном свете луны, сверкнула белозубая улыбка.

— Вы переоделись. На вас рубашка… — В ее сне на нем была красная рубашка.

— Зато вы прежняя — прелестная, словно ангел.

Она было пискнула, но Ставр быстро прикрыл ей рот рукой. Прижав палец к губам, он медленно убрал свою руку.

Она села на постели с широко раскрытыми испуганными глазами, затем откинулась назад, как будто чуть большее расстояние между ними могло бы спасти ее.

— Вам нельзя быть здесь, — вся трепещущая, прошептала она.

— Меня не видели. Никто не знает, что я здесь.

— Они могут узнать! — возразила она, взглянув на дверь, на окно и осознав вдруг, что на ней только ночная рубашка, поспешно подтянула простыню до подбородка.

Ее стыдливость завораживала, учитывая близость, достигнутую ими днем. Неужели она все забыла?

— Я скучал по вас, — прошептал он. — Мне захотелось увидеть вас снова.

— А вы мне снились, я никак не думала, что вы окажетесь здесь наяву. — Шок еще не прошел, она слушала вполуха. — Но вам нельзя находиться здесь. Правда, нельзя.

— Я ненадолго. — Он присел на край постели. Он вовсе не собирался уходить.

Она отодвинулась еще немного, пока не уперлась в изголовье кровати.

— Нет… нет… Это невозможно! Слуги могут услышать!

— Они все спят. И малышка тоже. Вам ничто не угрожает. — Он говорил тихим, успокаивающим голосом, стараясь не делать неожиданных движений. — Я ненадолго, — повторил он, все его чувства были в смятении, заставившем его забыть обо всем, кроме жадного желания, которое и пригнало его сюда ночью. И продолжало удерживать здесь вопреки ее воле. — Я тут кое-что принес вам, — добавил он, словно вспомнив, что, чтобы соблазнить женщину, требовалась галантность, хотя прежде, в недавнем прошлом, подобные любезности считались просто вежливостью. Но сейчас то, что он чувствовал к этой очаровательной молодой женщине, было далеко от привычных чувств.

Он вытащил из кошелька на поясе золотую цепочку и протянул ей. На изделии филигранной работы висел кроваво-красный рубин в золотой оправе.

— Это из дальних краев за горными перевалами, из сказочной Индии.

— А вы там бывали?

Она вроде странной, редкой птички, подумал он. Обычно женщины принимают подарки с улыбками и рассыпаются в благодарностях.

— Не совсем. Однажды я почти добрался до Индии. Но горные перевалы были еще покрыты снегом, и нам пришлось повернуть обратно.

— Вы не должны делать мне подарки.

— Друзьям это дозволено.

— А вы друг?

— Ну конечно. У вас ведь есть рубины, я полагаю?

— Нет.

— Тогда позвольте мне, — пробормотал он, наклоняясь вперед, чтобы накинуть ей цепочку через голову. — Это в знак дружбы, — прошептал он, склонился и запечатлел нежный поцелуй. — В знак благодарности за ту радость, что вы дарите мне, — добавил он, и его слова обдали теплом ее губы.

Она попыталась оттолкнуть его, упершись горячими со сна руками в его грудь.

Он не пошевельнулся, ей было не справиться с ним. Еще мгновение он сопротивлялся, прежде чем отступить.

— Ну пожалуйста, Ставр. — В лунном свете ее глаза казались огромными. — Вы должны уйти.

— А если я скажу «нет»?

— Это больше не мой дом. Он принадлежит ему, и я смертельно боюсь. Вам нельзя находиться здесь.

В ее голосе он услышал затаенную тоску и желание, даже если она сама не сознавала этого.

— Если я уйду сейчас, вы должны обещать мне, что приедете ко мне завтра.

— Я не могу. Разве вы не видите, это невозможно — даже если бы мы не боялись скандала. Что, если слух дойдет до Москвы?

Он с облегчением заметил, что ее аргументы не имели ничего общего с ее чувствами, а лишь с несообразностью ситуации, с приличиями и страхом перед мужем. Что ж, опасения вполне резонны.

— А если бы я сумел сделать так, что никто не узнает, что мы были… друзьями, — сказал он, причем его мягкий нажим на слове «друзья» вызвал краску на ее щеках, — и смог бы гарантировать, что ваш муж никогда и ничего не узнает, вы бы согласились встретиться со мной снова?

Она опустила глаза, избегая его взгляда, а голос, когда она заговорила, был едва слышен.

— Вы не можете гарантировать это.

Он взял пальцами за кончик подбородка и поднял ее лицо.

— У меня есть летний домик, укрытый в лесу неподалеку отсюда. Вы с Зоей могли бы приехать туда, и мы будем там одни. Мои люди будут охранять нас. Я поставлю дозоры на границах вашего поместья и на московской дороге. При первом сигнале о появлении гонца из Москвы в пределах двадцати верст отсюда я доставлю вас домой. Вашей челяди можно доверять. — Он улыбнулся. — Что вы скажете на это? Я ничего не забыл?

Она прикусила губу и тяжко вздохнула.

— Вашими устами да мед пить. Но…

— Я оборудую там детскую комнатку для Зои, — добавил он, предупреждая ее возражения. — Игрушки, кроватку, подушки. Если захотите, приставлю своих нянек.

— Которым можно доверять?

Как может самый банальный вопрос прозвучать безошибочным сигналом триумфа?

— Это будут самые надежные няньки. Сколько нужно — две, три, больше?

— Я не знаю. — Ее раздирали сомнения, причем явно не по поводу требуемого количества нянек.

— Я обо всем позабочусь, — поспешил заверить он. Для человека, который годами воевал вдали от дома, няньки не были серьезной проблемой. — Я приеду за вами завтра утром. Ровно в десять я буду у садовых ворот. — Он бы предпочел сказать — с восходом солнца, но сдержался. Она была согласна. Все остальное бледнело и теряло всякое значение по сравнению с этой чудесной договоренностью.

— А что я скажу моей челяди?

«Я сам поговорю с ними, — хотелось ему сказать. — Я скажу им, что я смогу заставить вас улыбаться и смеяться и забыть о вашем муже в Москве».

— Расскажите им обо всем, — просто сказал он. — Они же любят вас.

— Я не смогу оставаться долго.

— Столько, сколько пожелаете.

— Ах, если бы вы смогли дать мне то, чего мне так хочется!

— Дайте мне попытаться, — произнес он очень нежно. Улыбка вдруг осветила ее лицо.

— Значит, завтра в десять?

Он усмехнулся.

— В десять. — Он встал с края кровати, поскольку стоило ему задержаться еще на миг и поддаться улыбающемуся ему искушению, это могло поставить под угрозу их лесные каникулы.

Он склонился в грациозном поклоне, легким движением сдвинув в сторону украшенные черненым серебром ножны с кинжалом. А когда выпрямился и движением головы откинул волосы назад, она увидела изумрудный кабошон, раскачивавшийся на левом ухе.

— К вашим услугам, сударыня.

— Вы верите в Бога?

Вопрос оказался неожиданным, но он честно ответил:

— Иногда. — Затем улыбнулся и добавил: — Особенно сейчас.

— Тогда иди с Богом, — сказала она мягко. Он склонил голову.

— Да пребудет также и с вами его благословение, моя госпожа.

Когда он вышел, она села на постели и задалась вопросом: а стоит ли рисковать жизнью ради того короткого, мимолетного счастья, которое он сможет дать ей?

И поразилась тому, с какой легкостью пришел ответ.

Глава 10

Наутро, проснувшись, Татьяна позвала Ольгу и Тимофея и заявила им, что они с Зоей одни отправятся на отдых к друзьям. Тимофею уже доложили, что у ворот сада за кухней были замечены чужие конские следы.

— Я должна уехать на день-другой.

— Но вы же не можете уехать одна, — запричитала Ольга. — А кто вам расчешет волосы и поможет одеться? Кто будет ухаживать за младенцем?

— У моих друзей достаточно слуг.

— Но они могут не знать, что подать вам на завтрак и что Зое…

— Хватит, Ольга, все решено, — прервал ее причитания Тимофей. — Когда вы отправляетесь, моя госпожа? — поинтересовался он, понимая, что Татьяне требуется побыть одной. И хотя ему не полагалось расспрашивать хозяйку о ее планах, он уже провел приготовления среди вооруженной охраны. Ответственность за безопасность княгини лежала на его плечах.

— В десять часов.

Ему не надо было спрашивать, к кому или куда она едет. Он уже знал имя человека после вчерашней истории с егерями.

— Я прикажу оседлать Волю, — произнес он с легким поклоном.

— Спасибо, Тимофей.

— Мы будем присматривать за московской дорогой, — добавил он невозмутимо.

Татьяна перевела дыхание, однако когда заговорила, ее голос оставался столь же ровным, как и его:

— Спасибо, Тимофей. Это хорошая мысль.

В то утро она одевалась с гораздо большим тщанием, чем даже перед собственной свадьбой. Это было более важным. Она желала выглядеть красивой перед человеком, который мог заставить ярче сиять солнце и петь ее сердце, чье присутствие приносило ей радость.

Она надела бледно-желтое льняное платье, вырез ее рубашки тончайшего батиста был расшит бабочками, а края украшены длинными кружевами ручной работы. Ее короткие сапожки были из мягкой кожи малинового цвета. А шею украшал кроваво-красный рубин — подарок Ставра.

Ставр не спал всю ночь. Он руководил армией работников, которые срочно обустраивали лесной домик. Были завезены продукты и все необходимое, доставлены шесть нянек, его крепостные соорудили палатки для дружинников, предусмотрительно вне пределов видимости, но достаточно близко из соображений безопасности.

Когда все было закончено, он наскоро искупался в озере, оделся и отправился на встречу с Татьяной. Адреналин в крови придавал ему бодрость, он пребывал в чудесном расположении духа, перед глазами стоял завораживающий образ княгини. Он предложил двум конникам сопровождать его. Хотя в глубине души сегодня чувствовал себя непобедимым. Ничто не могло помешать ему.

Он прибыл к садовым воротам раньше срока и встретил там человека Татьяны, чей статус не вызывал сомнений. Он был хорошо одет, худощав, высок ростом, в годах, но отнюдь не немощен. Тимофей, стольник княгини, как он сам представился, говорил учтиво, но в нем не было и намека на смирение или услужливость.

— Нас беспокоит безопасность нашей госпожи, — заявил Тимофей после беглого обмена положенными любезностями. В его взгляде сквозила решительность и непреклонность.

Ставр сидел на коне, и весь его внушительный вид с головы до пят выдавал в нем властного военачальника.

— Я тоже обеспокоен безопасностью княгини.

— Насколько обеспокоен, вот в чем вопрос.

Ставр, не привыкший к тому, чтобы слуги задавали ему вопросы, несколько мгновений внимательно разглядывал старика.

— Я отвечаю за княгиню с самого ее рождения. Я готов отдать жизнь, умереть за нее, — произнес Тимофей мягко.

— Ах так.

— Я подумал, вам следовало бы знать это.

— Она будет защищена. — Ставр наклонился и протянул руку Тимофею. И когда после секундного колебания Тимофей пожал ее, граф улыбнулся. — Я тоже готов отдать жизнь за нее, старик. Мы оба на одной стороне.

Тимофей отступил на шаг и предостерег его:

— Ее муж убьет нас обоих без колебаний, если найдет вас.

— Я знаю. За мной идет отряд конников.

— Если он заявится, то не будет предупреждать заранее.

— Я поставил дозор на московской дороге. Дворовые княгини верны ей?

Тимофей взглянул на него с оскорбленным видом.

— Ладно. Поскольку я недавно в этих краях, с уверенностью могу говорить лишь за своих людей. Я принял меры предосторожности, и никто не может покинуть усадьбу до моего возвращения. Если тебе потребуется связаться с княгиней, пошли гонца. Один из моих дозоров будет здесь постоянно. — Глаза Ставра блеснули. — Мы еще поговорим с тобой. Она уже здесь.

Когда спустя мгновение Татьяна подъехала, она бросила на Тимофея сердитый взгляд.

— Ты шпионишь за мной?

— Нет, моя госпожа. Я выехал прогуляться и наткнулся на графа.

— Я сам ему представился, — сказал Ставр с улыбкой. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?

— Никому ни слова об этом, — приказала Татьяна, ее лицо залилось краской.

— Ну конечно, моя госпожа.

Крошка Зоя из своей люльки поймала взгляд Ставра и, протянув к нему ручонки, приветственно загугукала и заулыбалась.

Для ребенка, который не терпел никого, кроме матери и нянек, это было несвойственно и привлекло внимание Тимофея. Он с удивлением смотрел, как Ставр наклонился, вытащил Зою из люльки и усадил себе на руки.

Когда Тимофей, вернувшись домой, рассказал об этом челяди, происшествие повергло всех в глубокий шок.

— А вдруг гетман околдовал госпожу и ее дитятко? — прошептала Ольга.

— Разве что своим обаянием и привлекательностью, — сухо заметил Тимофей.

— Он действительно так красив, как говорят? — затаив дыхание, спросила одна из кухарок.

— Раз задело берется Тимофей, значит, княгине угрожает опасность, — фыркнул повар.

— С ним ей ничто не угрожает… кроме возможных сплетен и слухов. — Тимофей обвел взглядом собравшуюся вокруг челядь. — Но из этого дома сплетен не будет. Я ему дал слово.

— Чтобы мы подвергли нашу дорогую госпожу риску, когда ее муж просто дьявол во плоти! Да у меня скорее вырвут язык, чем я вымолвлю хоть слово во вред ей или ее новому другу, — заверил повар.

— Я бы сказала, что он больше чем друг, — хихикнула одна из служанок.

— Чтобы я здесь больше не слышал подобных разговоров, — оборвал ее Тимофей. Его голос прозвучал, словно удар кнута. — Я хочу, чтобы каждый из вас был настороже, пока княгиня отсутствует. И чтобы мне тут же сообщили, если поблизости появится чужак.

Несмотря на суровое предостережение Тимофея, в тот вечер только и было разговоров, что о новом увлечении княгини — и на женской половине среди служанок, и в жилище слуг-мужчин, и в небольших покоях, где жили повар и Тимофей. Когда вечером повар и Тимофей сидели на кухне за кувшинчиком вина, они не могли говорить ни о чем ином. Каждый желал самого лучшего для своей возлюбленной госпожи, которая столько натерпелась от своего мужа.

— Расскажи мне еще раз о нашей прелестной Зое, — попросил повар с умиленной улыбкой. — Она действительно сама прыгнула гетману на руки?

— Словно рыбка в речке перепрыгивает пороги. А он нисколечко не возражал.

— Значит, он хороший человек, если любит детей.

— Может, судьба решила наконец дать немного счастья нашей госпоже.

— Она заслужила это, бедная птичка.

— Да. И от нас зависит, чтобы с ней не приключилось ничего плохого.

Глава 11

В тот же вечер Ставр и Татьяна сидели рядышком на крыльце его домика. Перед ними раскинулась лужайка среди берез, посыпанная тончайшим песком, казавшимся бархатным на ощупь. Клочья белого тумана клубами поднимались с поверхности озера, светлячки искорками выскакивали из высокой травы, окружавшей лужайку, сверчки и лягушки хором распевали серенады, а в воздухе разносился аромат цветущей дикой вишни.

— Все так чудесно, — прошептала Татьяна. Ее голова покоилась на плече у Ставра, который крепко прижимал ее к себе. — Благодарю тебя за все, что ты сделал, чтобы этот земной рай стал действительностью.

— Спасибо, что ты приехала сюда, — прошептал он, склоняясь к ней, чтобы запечатлеть поцелуй на ее щеке.

— Я не могла не приехать, — просто сказала она.

Он знал, что она имела в виду, потому что готов был перевернуть землю и небо, лишь бы она оказалась здесь, рядом с ним. И он ухаживал и старался во всем угодить в этот день своей гостье. Ему очень хотелось, чтобы Татьяне понравилось здесь и они с дочерью в полной мере насладились его лесным убежищем. Они плавали на маленьком ялике по тихому озерцу; ловили рыбу под плакучими ивами в свежей весенней листве. Дремали в тени ольховника, сморенные изысканным и сытным обедом, поданным на турецком ковре, расстеленном прямо на траве. Они осмотрели стойла и амбары, полные сена, редкостный грот, сооруженный из . мерцающих ракушек моллюсков, изящный шелковый шатер, полный восточных украшений и диковинок; болтали и смеялись, играли с Зоей и все лучше узнавали друг друга.

Он хотел, чтобы она почувствовала себя как дома.

А когда наступит вечер и Зоя крепко уснет, он отведет ее в спальню и займется с ней любовью очень нежно, потому что она все еще боялась. Это проявлялось в мелочах — в испуганном взгляде, когда вдруг послышалось ржание лошади, в том, как быстро она старалась успокоить Зою, чтобы та не плакала, словно ее плач мог заставить их уехать, в постоянной напряженности ее фигуры.

— Как ты думаешь, слуги уже спят?

Да наплевать ему на то, спят они или нет, хотелось ему сказать.

— Я уверен, что спят, — произнес, однако, он. — Уже поздно.

— А я совсем не устала.

— Мы же чуть вздремнули после обеда.

— Хм… это было так приятно!

— Не пойти ли нам прогуляться? Звезды сегодня яркие, они осветят нам дорогу.

— Не знаю.

— Хочешь остаться здесь?

Она покачала головой.

— Так что же ты желала бы делать сейчас?

Она не ответила.

— Может, пойти куда-нибудь еще? — Она кивнула, и его сердце сильно забилось. Он встал на ноги и взял ее за руку. — Ты же еще не видела светильник вечером. Я велел его зажечь сегодня для тебя.

Ему не пришлось объяснять, что это за светильник. В шатре восточного султана горел самый изысканный светильник венецианского хрусталя. Но когда он поднял ее с земли, она вдруг нервно спросила:

— А няни, кормилицы?..

— Я приказал им послать за тобой, если Зоя проснется.

— Но ты не сказал… Я имею в виду…

— У меня для связи есть Дмитрий, дорогая. Им стоит только сообщить ему, если ты понадобишься. — Он притянул ее к себе и нежно поцеловал. — Никто из них не проболтается. Даю слово. Мы одни, и тебе ничто не угрожает. — Он почти физически ощутил ее облегчение, почувствовал, как расслабились плечи под его руками, а лицо просияло улыбкой.

— А если бы я вдруг не захотела посмотреть твой светильник? — спросила она с шаловливой ноткой в голосе.

— Тогда я предложил бы тебе другое приключение.

Ее глаза блеснули в лунном свете.

— И много их у тебя в запасе?

Он усмехнулся:

— Достаточно, чтобы тебе всегда было интересно.

— Меня все увлекает, пока ты со мной.

Он склонился над ней, а нежный взгляд из-под густых ресниц был способен вызвать сильное желание у женщины, которая до того даже не подозревала о существовании подобных чувств.

— Могу тебя уверить, что наши чувства взаимны.

— Ты слишком красивый. — Она говорила, задыхаясь от волнения, мучительно зардевшись.

— А ты слишком соблазнительна, я очарован, околдован и, — он невольно усмехнулся, — я безумно хочу тебя.

— Значит, ты должен меня получить, — заявила она возбужденно, увлекая его за собой.

Он громко рассмеялся:

— Как легко это у тебя прозвучало.

Спускаясь по ступенькам крыльца, она смотрела на него восхищенным взором.

— Я захотела быть с тобой с того самого момента, как увидела тебя, даже раньше, чем сама поняла, что я чувствую.

— Я знаю. Это рука судьбы или по крайней мере что-то вроде цыганской ворожбы.

— Очень хорошая ворожба, — подтвердила она радостно.

— Нуда, лучше не бывает, — буркнул он. Ему вдруг захотелось поскорее добраться до шатра на берегу озера. Он заключил ее в свои объятия. — Если тебе вдруг покажется, что я пугаю тебя, — произнес он дрогнувшим голосом, — сразу скажи мне.

— Ты меня совсем не пугаешь.

— Ну и хорошо, — мягко проговорил он и тут же впился в ее губы жадным поцелуем, как человек, которому слишком долго было отказано в этом.

Но она не обиделась. Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему всем телом, сдаваясь на его милость.

Он стоял перед трудным выбором — он сгорает от желания, а тут такая добровольная готовность. Хватит ли у него благородства, когда она так откровенно предлагала себя — без робости и недоверия, которых он ожидал от нее? Как долго это продлится?

Но когда они оказались у входа в шатер, прохладный ветерок с озера охладил его пыл, а может, ее огромные, широко раскрытые глаза остановили неудержимый зов плоти.

— Мне так нравится, когда ты целуешь меня, — промолвила она.

«Великий Боже, — подумал он, обезоруженный ее милой наивностью. — Куда я сам себя загнал!»

— Но еще больше мне понравилось то, что ты делал со мной вчера вечером.

Словно огромная тяжесть свалилась у него с души.

— И тебе хочется, чтобы я проделал это снова?

— Если не трудно.

Он кивнул, не в силах спокойно говорить, борясь с собой, преодолевая животное желание подхватить ее на руки, затащить в шатер, швырнуть на постель и немедленно овладеть ею.

— Как чудесно, — произнесла она, просияв.

И вот уже в который раз, с тех пор как они встретились, он был поражен ее волнующей, бесстыдной наивностью. Подняв полог шатра, он жестом предложил ей войти, опасаясь, что не сможет быть сдержанным: его чувства таили в себе взрывоопасность. Такая невинная, требовательная, незапятнанная добродетель была для него внове.

Стоя под ярким светом светильника, он решал, как уступить желаниям дамы, когда сам чувствовал, что готов взорваться, если его сексуальное напряжение немедленно не получит выхода.

— Тебе, наверное, очень трудно, — пролепетала она, чуть коснувшись его руки кончиками пальцев. — Быть столь любезным со мной.

Слово «трудно» не слишком подходило к его нынешнему состоянию духа, а легкое прикосновение ее пальцев вызывало совершенно непотребные импульсы. Тихо вздохнув, он мягко отвел ее руку.

— Все совсем не так.

Его отказ, хотя и мягкий, помог ей осознать меру его напряженности.

— Возможно, тебе следовало бы сначала… э-э-э… удовлетворить себя, ну а я пока могла бы подождать, — тихо предложила она, избегая его взгляда.

— Удовлетворить? — Он представить себе не мог, что сможет говорить так мягко.

— А я бы охотно. — Она залилась краской, отведя глаза в сторону.

Он едва заметно нахмурился, картинка, представшая перед глазами, вызвала раздражение.

— А что, если я не захочу, чтобы ты удовлетворяла меня? — Он с трудом удержался, чтобы не добавить — как твоего супруга.

Краска залила ее лицо.

— Я думала, что именно этого хотят мужчины.

— Чего?

— Сам знаешь, — ответила она, становясь пунцово-красной.

— Ты имеешь в виду любовные утехи?

Она не решалась взглянуть на него.

— Пожалуйста, разве можно об этом говорить?

Его желание моментально остыло после ее предложения удовлетворить его, как Шуйского, хотя и сделанного с самыми лучшими намерениями, но показавшегося ему непристойным, и он мягко поправил ее:

— Заниматься любовью — это не грех, дорогая. Это просто удовольствие, ведь ты же вчера открыла это для себя.

— Но ведь это не было… Я имею в виду…

— Нет, было именно это. Иди ко мне. — Он взял ее за руку. — Сядь рядом.

— Но я не хочу сидеть. Я хочу…

— И ты получишь то, чего тебе так хочется, дорогая. — Как только ему удастся заставить ее выбросить Шуйского из головы. — Мы немножко поговорим.

Он подвел ее к двум низким креслам, обитым красным шелком с золотым шитьем, усадил в одно из них и опустился сам во второе, небрежно развалившись, и некоторое время нервно наблюдал за ней. Готов ли он к столь безыскусной наивности? Действительно ли он хотел всего лишь исправить причиненное Шуйским эмоциональное зло? Ответ был не только скор, но и не допускал и тени сомнения. А это означало, что вопрос был не в том, как много она хотела предложить.

— Скажи мне, что доставляет тебе удовольствие?

— Моя дочь Зоя, марципан, чашка чая утром, ну и ты, конечно, — ответила она, стараясь, чтобы ее слова звучали дерзко и надменно, как и подобает молодой избалованной княгине.

— Не сердись. — Улыбка чуть тронула его губы, пока он устраивался напротив нее, скрестив ноги в сапогах.

— Ты слишком далеко от меня, а мне хочется поцелуев.

Его брови взлетели вверх в сардонической ухмылке.

— А ты ограничишься только поцелуями?

— Нет, мне нужно большего.

— Ну тогда скажи мне, чего тебе хочется, а я посмотрю — может, теперь я смогу удовлетворить тебя, — заявил он, бесконечно раздражая ее.

Ее полная нижняя губа выражала явное недовольство.

— Не скажу. А ты просто… — она сделала паузу, подыскивая подходящее слово, — недобрый, — завершила она, нахмурившись.

Он понял сравнение, которое она подразумевала, а «недобрый» было вежливой формой вместо того, что она действительно хотела сказать.

— Я не такой, как он, — неожиданно резко выпалил он. — Но если ты считаешь, что все одинаковы, то можешь спокойно уезжать. — Он тоже умел быть надменным.

Повисло неловкое молчание, сдерживаемые страсти и благородная обида высвечивались в отблесках светильника.

— А что, если я не захочу уезжать? — с вызовом заявила она, а в ее фиалковых глазах отразилось патрицианское высокомерие.

— И ты останешься, чтобы заняться любовью?

Она вскинула подбородок.

— Мне кажется, что — да.

— Очень мило. И какого рода любовь ты имеешь в виду?

— Ставр! Прекрати немедленно!

— Да, госпожа, конечно, госпожа, рады стараться, госпожа. — Что-то странное было в его тоне. — Но ты же не уедешь, не так ли? Человек ведь может получить наслаждение, даже если другой не коснется его, — предложил он тихо и ласково. — Ты знала это?

Она изумленно вскинула ресницы, но когда заговорила, в голосе звучало сдерживаемое раздражение.

— И зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты не думала, что все остальные похожи на твоего скота-мужа, — бросил он зло. — Существует бесконечное множество видов любви. Даже всего лишь с помощью слов.

— Я не верю тебе.

«Насчет любви или твоего мужа?» — хотел он спросить.

— Это уж как тебе нравится, — сказал он вместо этого. — Но я могу заставить тебя испытать высшее наслаждение, даже не прикасаясь к тебе.

Она долго молчала в смятении, нервно покусывая нижнюю губу.

— Как вчера? — спросила она наконец, испытующе взглянув на него. — Я почувствую то же самое?

— Много лучше, — заявил он с жаркой уверенностью. Изумление вытеснило искушение в ее глазах.

— Отлично, — вымолвила она, сложила руки на коленях, сделала глубокий вдох и, сжав губы, кивнула в знак согласия.

Он искренне расхохотался.

— Это не китайская пытка, дорогая. Вовсе нет, — добавил он, встал с кресла и начал стягивать сапоги.

— Похоже, тебя это очень развеселило. — Она расцепила руки и хмуро взглянула на него. — Мне безгранично лестно, что ты находишь меня забавной.

Он поднял глаза.

— Ну что ты, наоборот, ты для меня оказалась самым большим соблазном, который я когда-либо встречал в жизни. — Отбросив сапоги в сторону, он подвинул свое кресло ближе, склонился и взял ее руки в свои. — Я хочу тебя, и тут же не хочу, но спустя мгновение желаю тебя еще больше. И ты здесь, — он поморщился, — потому что я не устоял перед искушением… и не смог прожить и дня без тебя.

— Это правда? — прошептала она.

— Да, — ответил он, сознавая, что ведет себя как последний идиот, связываясь с такой женщиной — чистой и добродетельной, абсолютно не похожей на других. И теперь уже он глубоко вздохнул, ибо точно знал, что если бы у него достало разума, он немедленно отправил бы ее домой. Но он знал также, что ни за что не сделает этого в обозримом будущем. Отстранив ее руки, он откинулся в кресле и пустил в ход свою неоднократно проверенную обаятельную улыбку. Иногда слишком много думать вредно. — Садись и расслабься, дорогая. И уж позволь мне доставить тебе удовольствие.

Эти простые слова показались невообразимо привлекательными женщине, которая от своего мужа не видела ничего, кроме хамства и грубости.

— Тогда уж и я доставлю тебе радость. — Она солнечно улыбнулась.

Кроме неопытности, это был еще крик души, и он именно так это и воспринял.

— Ты и так уже сделала это. — Он усмехнулся. — Твоя часть работы уже выполнена.

— Ровно настолько, насколько еще не выполнена твоя, — возразила она, откинувшись на мягкую спинку кресла, опираясь обеими руками на подлокотники, глядя на него из-под длинных ресниц, как самая обольстительная куртизанка.

Некоторые женщины обладают врожденным талантом, довольный, подумал он.

— Я здесь надолго, милая моя. Ты только скажи, когда тебе надоест.

— Это звучит в высшей степени соблазнительно, — проронила она, чуть сползая с подушек. — Ты хочешь сказать, что будешь заниматься мной так долго, как я того пожелаю?

Как часто приходилось ему отвечать на эту хриплую нотку в голосе женщины!

— Ну конечно же. — Сейчас было не время напоминать о Зое, о том, что настанет утро, или даже думать о возвращении к реальной жизни. — Но прежде чем мы начнем наши игры, — произнес он, — скажи, у тебя уже влажно там? — Он взглянул на низ ее живота и кивнул, словно они беседовали о погоде. — Я хочу сказать, там, в том месте… где я ласкал тебя вчера? Смогут ли мои пальцы скользнуть в твою шелковистую щель?

Она испустила едва слышный звук и чуть повернулась, так что складки на ее юбке блеснули в свете свечей.

Он смотрел, как по розовой шее пробежала легкая дрожь, ресницы опустились, отметил очертания высокой груди, просвечивавшей сквозь бледный лен ее лифа.

— Ты начинаешь ощущать тепло? Хоть чуть-чуть? — шептал он, глядя, как краска приливает к ее щекам. — Если хочешь, я мог бы развязать тесемки на твоем платье и снять его через голову. Вечерний воздух освежит тебя. А если тебе все еще слишком жарко, я мог бы стянуть с тебя и рубашку, чтобы ты чувствовала себя удобней. Если бы ты осталась совсем голой, тебе стало бы легче, верно ведь? — При слове «голая» ее глаза открылись, и какое-то мгновение он выдерживал ее загоревшийся взгляд. — Если бы ты была обнажена, — продолжал он хриплым шепотом, — шелковый материал кресла легко скользил бы по твоей горячей щели. Ты могла бы тереться ею о подушку — ага, именно так. Твое сладкое жаркое лоно затрепетало? — Он не ждал ответа, поскольку глаза ее снова закрылись, хотя, возможно, легкая дрожь, пробежавшая по ее телу, была ему ответом. — Вижу твои соски сквозь просвечивающее платье. Твоя грудь туго натягивает материю. Тебе видно? Посмотри сама. Ты должна видеть это, — приказал он мягко, и она с неохотой открыла глаза. — Как ты думаешь, ткань не лопнет под давлением твоих набухших грудей? Да от одного взгляда на них я возбуждаюсь.

Она бросила быстрый взгляд из-под ресниц на бугор на его штанах.

— Ты только посмотри, что ты сделала с моим членом, каким он стал большим и твердым? Как он растет и разбухает прямо на глазах. — Он встретил брошенный ею украдкой взгляд. — Ты можешь смотреть, не стыдясь, дорогая. Мы тут одни, и мы оба, словно животные во время течки, я чую твой запах отсюда… Я едва удерживаюсь, чтобы не наброситься на тебя. Что ты сделаешь, если я прямо сейчас войду в тебя — весь до конца — и мой член пропитается твоим восхитительным ароматом? — Он улыбнулся, услышав ее сдавленный стон. — Разве это не волнует тебя? Отвечай, дорогая.

Она открыла рот, но тут же захлопнула его.

— Ты ведь хочешь дойти до оргазма и кончить сама? Только скажи, это все, что требуется от тебя.

Она кивнула.

— Произнеси это вслух, — потребовал он дразнящим шепотом.

— Да, — едва слышно ответила она.

— Ну вот и хорошо. Мне кажется, я начал бы с твоих грудей. Как только я коснусь их губами, ты тут же кончишь. Тебе ведь хочется этого? — пробормотал он, глядя, как на ткани, обтягивающей соски, растекается влажное пятно. — Ты уже потекла точно так же, как в первый вечер за чаем. Я возбуждался от одного твоего вида. Единственное, о чем я мечтал, — это как я буду сосать твои полные крепкие груди. Как и сейчас. Давай я расстегну твое платье и избавлю от лишнего молока, чтобы оно больше не просачивалось, как сейчас? Зоя не будет возражать. Похоже, молока в твоей пышной груди хватит на десяток младенцев.

Она чуть склонилась вперед, не в силах оторвать взгляда от явственного бугра на его брюках, ее дыхание стало затрудненным. Он не был уверен, что она слышит его.

Вдохновленный ее зачарованным взглядом, он коснулся брюк и легко пробежался пальцами по всей длине гигантского, рвущегося наружу члена.

— Стоит лишь попросить, и ты тут же получишь его, — пробормотал он.

Она нервно коротко покачала головой. Значит, она все же осознавала все, что он говорил.

— Мне достаточно пустить в ход только пальцы, — мягко намекнул он, — ну, так же, как и вчера. — Не больше шага за раз, предостерег он себя. Несмотря на жар крови, она все еще колебалась. — Тебе ведь очень понравилось тогда, не правда ли? Тебе же было приятно, когда мои пальцы проскользнули в твою нежную трепещущую щель, ты задрожала всем телом и тут же захотела большего. Тебе очень нравилось, когда я кончиками пальцев ласкал твой нежный клитор. Ты тихо заскулила, начала просто таять, заливая соками мою руку. Помнишь то острое, почти болезненное наслаждение во время первого оргазма — когда жидкое пламя растекалось снизу по животу, накатывалось волнами, а все тело сотрясалось в судорогах? И тебе хотелось, чтобы оргазм длился бесконечно, верно ведь? Хочешь ощутить это снова? У тебя влажно внизу? Ты вся дрожишь. Ведь это значит, что ты готова кончить?

Она всхлипнула, ее полузакрытые глаза горели огнем желания.

— Я знаю, все знаю, — мягко успокаивал он. — Я же здесь… Я позабочусь о тебе, я заставлю тебя кончить. Не плачь, дорогая. Видишь, мои пальцы уже раздвигают твои пухлые губки, уже проскользнули в твою влажную щель, они уже движутся вверх — расслабься, я не причиню тебе боли. Сюда… здесь. Видишь, я уже весь в тебе, совсем весь. Ты чувствуешь, как мои пальцы заполняют тебя, щекочут тебя? Сожми ноги покрепче вокруг моей руки, чтобы лучше чувствовать мои пальцы на клиторе, а пока ты будешь кончать, я буду сосать твою грудь. — Он приподнял руку. — Покажи мне твои соски.

Охваченная неутоленным желанием, она тут же повиновалась, подхватила свои груди и поднесла к его губам.

— Ага, отлично. — Он говорил нежным шепотом. — Такие прелестные и твердые соски. Ты крепко сжала ноги? Иначе ты не сможешь кончить.

Она немедленно подчинилась, крепко сжала бедра, чуть прогнувшись, чтобы усилить восхитительные ощущения, пронизывающие ее распаленную плоть.

— Мои пальцы возвращаются, — шептал он, — еще, еще глубже, — а губы снова поймали сосок. — Не слишком крепко? Подними грудь чуть повыше, чтобы я мог лучше ухватить ее губами. Я не слишком сильно прикусил сосок?

Она вся подалась навстречу его воображаемой руке, бедрами, задом, пытаясь достать ее…

— Ты чувствуешь влажное трение — мои пальцы уже совсем вошли в твое лоно? Ты чувствуешь, как я сосу молоко из твоей спелой, тяжелой груди? Мои пальцы шевелятся в глубине лона, а ладонь зажата губами твоей пульсирующей щели? Приподнимись мне навстречу — вот так, сейчас, отлично… а теперь подайся вперед грудью… у-у-м, тебе ведь нравится, верно? А теперь я понемногу вынимаю пальцы… не кричи, дорогая… не надо, ты можешь вернуть их снова.

Тс-с-с, тише. Вот так… Так-то лучше… я хорошо сжимаю? Глубоко? Нет? Теперь лучше? Ага, тебе хорошо, когда у тебя внутри четыре пальца. Погоди, погоди, я еще не кончил. Подожди.

Но она больше не могла. Не могла ждать.

И ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы усидеть на месте, а не, поддавшись чувственному порыву, опрокинуть, оседлать ее и глубоко вонзить свой член в трепещущее лоно.

Всему свое время… а пока он с обиженным видом, до боли сжав кулаки, смотрел, как постепенно смолкают ее придушенные крики и дыхание становится ровнее…

Она тем временем чуть приоткрыла глаза и тихо, едва дыша выговорила:

— Это нечестно.

— Согласен. — Угрюмо прищурившись, он рассматривал свое растрепанное, взъерошенное, раскрасневшееся сокровище.

— Этого мало.

— И это верно, — буркнул он.

— Ты злишься.

— Я стараюсь не злиться. И пытаюсь отнестись к этому с пониманием.

Она не смогла сдержать улыбку.

— И похоже, безуспешно.

Он что-то проворчал, уселся поудобнее в кресле и беззвучно проклял добродетель вообще и целомудренных женщин в частности.

Он не поднял глаз, услышав, что она встает со своего кресла, он чувствовал себя обманутым и был зол на себя.

— Мне кажется, что настал мой черед доставить тебе удовольствие.

Он поднял взгляд и обнаружил, что она стоит на коленях совсем рядом с милой проказливой улыбкой на лице.

— Я сейчас не в том настроении, чтобы играть в игрушки, — проворчал он, не сразу поддаваясь на милые улыбки.

— Я все еще до боли голодна. Разве ты не сможешь помочь мне с этим?

Он взглянул на огромный бугор на брюках, а затем снова на нее.

— С этим нет проблем.

— Может, мне лучше раздеться?

— Не уверен, что это так уж нужно.

— Мне это понравится даже в одетом виде?

— У меня никогда не было претензий на этот счет.

— Не говори так.

Его брови на какое-то мгновение взметнулись вверх, но он так и не улыбнулся.

— Тебе все равно понравится, будь ты одета или раздета.

— А может, мне больше понравится, если ты улыбнешься?

Он пожал плечами, но улыбка чуть тронула его губы.

— Если честно, я сказал бы «нет», но что касается тебя, — он вновь пожал плечами, — я уверен, что тебе больше по вкусу совокупление с улыбкой.

— Ну вот, теперь ты груб.

— Ты себе представить не можешь, под каким я сейчас давлением.

Она взглянула на его восставший член, и у нее захватило дух.

— Ты готов взорваться?

— Чертовски верно сказано.

— Вопрос только где?

— Сейчас это уже не важно. Я знаю где.

— В постели?

— Очень смешно.

— Что ж, я предпочла бы в постели. — С этими словами она поднялась и направилась к горе подушек на устланном коврами полу, на ходу развязывая тесемки на платье.

Она не сделала и нескольких шагов, как почувствовала, как сильные руки подхватили ее и она оказалась в объятиях Ставра.

— В первый раз это будет слишком быстро, но, черт побери, я с ума схожу.

— Уверяю тебя, ты не один такой. Я сама на грани помешательства.

Он вдруг остановился.

— Правда?

— Если я не почувствую твой красивый и большущий… э-э-э…

— Член.

— Спасибо. Во мне через несколько секунд, я просто умру от расстройства.

— А сейчас ты твердо уверена? Ведь если я начну, то уже не смогу сдержаться.

— И не надо.

Опустив ее вновь на пол, он бросил коротко:

— Не шевелись, — и в мгновение ока сорвал с нее платье и рубашку.

Она была настолько изголодавшейся, что специального приглашения не потребовалось. Упав на шелковые подушки, она завороженно смотрела на него.

— Если ты не окажешься проворнее, я сама стащу с тебя одежду.

С трудом оторвав взгляд от ее роскошной наготы, он пробормотал:

— И то верно, — и тотчас же избавился от одежды. — Прошу прощения заранее, — пробормотал он, устраиваясь у нее между ног, рукой раздвигая ее бедра. — В следующий раз будет поудобнее.

Но ему не было нужды оправдываться.

— Мне нравится именно так, — застонала она в тот самый момент, когда он входил в нее. — Только скажи мне, что надо делать.

Но ему не пришлось слишком многому ее учить, все получилось само собой, у нее оказалось врожденное чувство ритма. Она, к счастью, заводилась так же быстро, как и он, и столь же быстро достигала экстаза. А может, просто обоим пришлось чересчур долго ждать? И оба они насладились несколькими оргазмами подряд.

Правда, когда он кончал, он никогда не чувствовал, будто умирает. Зато она ощущала, словно это случилось в последний раз. Но как она могла бы иначе узнать, что лучше не бывает?

И до самого рассвета он сосал ее сочные груди, разделяя с Зоей ее пропитание. Захватив сосок, он одними губами довел ее до оргазма. Затем проделал то же самое с другим. Потом вновь занялся первым. И чтобы не быть несправедливым ко второму, снова сменил грудь. И так четыре раза. Четыре невероятных, неслыханных, грандиозных оргазма, сопровождавшихся громкими криками и стонами.

Ее крики привлекали внимание дружинников Ставра, но поскольку за ними в ночи не раздавался волчий вой — условный сигнал, они переглядывались с понимающими улыбками и засовывали мечи обратно в ножны.

Первая ночь на лесной даче послужила началом летнего блаженства. Дни были посвящены Зое, которая поразительно быстро росла этим летом благодаря заботам двух взрослых. Но ночи принадлежали им.

Молодого гетмана и прекрасную княгиню соединила глубокая любовь, на сон времени оставалось мало, что, впрочем, было вовсе необязательным.

Тимофей время от времени посылал записки, Ставр руководил своим хозяйством через дворецкого. Под каким-то вежливым предлогом он даже отменил приезд матери, чтобы не терять драгоценное время, проведенное с Татьяной. Ничто не было так важно, как их пылающая любовь.

Ставр хотел, чтобы они поженились, но Татьяна всегда отвечала уклончиво, когда он заводил речь о замужестве. И не желая омрачать совершенства их маленького рая, он не торопил ее с ответом. Ее муж изредка фигурировал в их разговорах в эти летние месяцы, но любое упоминание о нем вызывало у Ставра желание покончить с ним, а потому этой темы они тоже избегали.

Будущее казалось им слишком жестоким, а мгновения, проведенные вместе, слишком быстротечными. Они предпочитали жить в волшебном настоящем.

И не было для них более чудесного места на земле, чем этот их райский уголок, затерянный в лесу.

Глава 12

Приближался сентябрь, и Ставр больше не мог откладывать отъезд. Его люди уже давно находились в полной готовности, и их нетерпение росло с каждым днем. Войско Сигизмунда должно было выступить на юг меньше чем через две недели, и им придется активно использовать кнут и шпоры, чтобы прибыть к месту назначения вовремя. Дмитрий подчеркнул это, недовольно поджав губы, однако достаточно тактично, не упоминая, что они понапрасну теряют время из-за женщины.

— Да знаю, знаю я, — пробурчал Ставр. Он не упоминал Татьяну и не говорил, что он впервые в жизни полюбил по-настоящему. Все равно его людям этого не понять. — Я буду готов к завтрашнему дню.

Наутро он приказал разобрать шатры и закрыть лесной домик. Хотя его дворня и дружина вполне могли сами управиться с приготовлениями к отъезду, у него еще оставалось множество дел, которые он должен был решить лично. Татьяна с Зоей приехали —с ним в его усадьбу. Влюбленные не могли расстаться ни на минуту. Но между ними незримо маячил призрак неотвратимой разлуки.

Впрочем, когда они вернулись в усадьбу Ставра, постоянные хлопоты и заботы отвлекали их от мрачных мыслей. Ставр созвал старших слуг и распределил их обязанности на время его отсутствия. Затем он сложил и упаковал свои военные карты и ценные бумаги. Он написал письма семье и торговым агентам, сообщив им в общих чертах свой маршрут. Он собрал в доме деревенских старост, объяснив каждому его задачи. На протяжении всего дня Татьяна была рядом, оказывая посильную помощь, отчаянно пытаясь не плакать и не расстраивать его. Ставр иногда поглядывал на нее и улыбался или делал безобидные замечания, не желая показывать, что, возможно, это был последний день, который они проведут вместе.

Однажды она заметила ему, когда он проводил очередного посетителя из кабинета:

— Раз я мешаю тебе, то лучше уж уеду.

Он резко обернулся в дверях и сердито бросил:

— Ни в коем случае! — Он тотчас же извинился за резкость. — Даже и не думай о своем отъезде, — попросил он. — Хотя я с радостью увез бы тебя с собой.

Она прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от слез.

— Временами кажется, что мир слишком несправедлив к нам.

— Все будет хорошо, клянусь тебе. — Он наклонился, взял ее лицо в свои руки и нежно поцеловал. — Ни один фанатик веры не может чувствовать себя более убежденным в этом, чем я, — заверил он ее. — Мы будем всегда вместе, ты и я.

— И Зоя.

Он выпрямился и улыбнулся:

— И наша любимая Зоя.

Уже было совсем поздно, когда все мелочи были улажены, последнее письмо отправлено. Остатки ужина еще были на столе, свечи догорали. Он вытер лоб рукой и откинулся в кресле.

— Ну, все, я думаю. — Взглянув на Татьяну, свернувшуюся калачиком в кресле, он улыбнулся. — Без тебя я не смог бы все это осилить. Ты никогда не думала о жизни служащего?

— Разве что с тобой. — Она улыбнулась. — Впрочем, обычно я целыми днями занималась усадьбой.

— А в это лето я помешал тебе.

Она покачала головой.

— Я сама выбрала то, чем занималась летом.

— Да, — прошептал он, ласково взглянув на нее. — Так , же, как и я.

— По-моему, мы сделали хороший выбор, — промолвила она.

— Ночь почти прошла, — хрипло произнес он, словно намекая на что-то.

— Не совсем.

Он усмехнулся.

— Ну, тогда…

Она встала и чуть кивнула в его сторону. Он тут же поднялся, взял ее за руку и повел вверх по лестнице.

Они занимались любовью, едва не плача, не в силах отогнать мысли о том, что, возможно, это их последняя ночь. Он был бесконечно нежен, а она едва сдерживала слезы. И оба старались сохранить на ждущее их тревожное будущее это жгучее ощущение, прикосновение и запах друг друга.

И когда пролетели последние часы, он крепко обнял ее, не желая оставлять одну.

— Поехали со мной, — зашептал он, впрочем, не в первый раз. — Я найду тебе квартиру в Кракове. Ты будешь в безопасности. Обещаю тебе.

— Я не могу. И ты знаешь это. — Сколько раз уже ей страстно хотелось сказать «да». —. Вот когда ты вернешься весной, я уеду с тобой.

— Митрополит не сможет помочь тебе, — возразил он. — Он не пойдет против воли царя.

— Я все же надеюсь. — Она все еще сохраняла оптимизм. Или, скорее, была не готова пренебречь обычаями окружающего мира. Православная церковь в отдельных, правда, очень редких, исключительных случаях признавала развод. Почему бы этому не произойти с нею?

— По мне так все равно, разведена ты или нет.

— Я знаю. — Но это имело значение для нее, поскольку она хотела сама избавиться от своего мерзкого мужа и выйти замуж за человека, которого любила. Возможно, это было слишком романтичной надеждой, но ведь она была молода и наивна.

— Мы могли бы пожениться в Кракове, прежде чем я отправлюсь в крымский поход. Кто из нас мудрее?

Православная церковь не имела власти в католической Польше.

Она тихо вздохнула.

— Я окажусь мудрее, дорогой. Пожалуйста, дай мне хотя бы попытаться получить развод. Митрополит Псковский имеет большое влияние при дворе.

— По-видимому, все-таки недостаточное, раз он не смог уберечь тебя от этого гнусного, развратного Шуйского.

— Давай не будем ссориться. — Отношение к ней ее мужа всегда было болезненной темой для Ставра. — Если митрополит не сможет помочь, я уйду с тобой по весне — просто… со спокойным сердцем. — Она коснулась его губ, стараясь выпить его горечь. — Ну пожалуйста, дорогой, будь ко мне снисходителен.

Как и всякий раз, когда они спорили о ее браке, Ставр уступил, потому что он любил ее и знал, как важно для нее, чтобы ее любовь не приходила в противоречие с ее принципами. Она так мало знала об этом бессовестном мире! И все еще верила в справедливость и правосудие.

Хотя не было никаких гарантий, что он сможет приехать в Краков во время военной кампании или вернуться вообще, в своем доме она будет чувствовать себя более свободно, чем в Польше.

— Прости меня. Конечно же, ты права. Пожелаю тебе удачи с митрополитом. — С сердцем, переполненным любовью, он нежно поцеловал ее. — Я вернусь, когда зацветут вишни, — прошептал он, стремясь надолго запомнить ощущение ее вкуса и запаха.

— Как бы мне хотелось, чтобы тебе не надо было уезжать! — На ее глазах появились слезы. Она знала, какие опасности ожидали его.

— Это же всего несколько месяцев, и я вернусь даже раньше, чем ты думаешь, — утешал он, утирая ее слезы. — Не плачь.

— Я не буду. — Но она не могла удержать слез.

— Рад слышать это, — поддразнил он, а ее слабая улыбка воодушевила его. — Скажи мне, что тебе привезти с оттоманских базаров: шелковые наряды, драгоценности, рабыню, которая будет причесывать и умывать тебя?

— Зачем мне рабыня, когда у меня есть ты? — Она попыталась поддержать его шутливый тон.

Его улыбка была такой теплой, близкой и милой, она запомнит ее навсегда.

— Именно так я и подумал. Тогда, значит, шелка и драгоценности?

Она вдруг устала быть сильной, слезы хлынули горьким потоком.

— Мне не надо… подарков, — всхлипнула она. — Мне нужен только ты. Обещай, что будешь беречь себя.

— Обещаю, — солгал он, человек, который всегда вел своих людей в атаку. — Не тревожься.

Он поднялся до рассвета и тихо оделся, чтобы не разбудить ее. Поцеловав спящую, он на мгновение остановился у постели, стараясь запомнить каждую черточку ее чистой, свежей красоты, ибо судьба была изменчивой, а турки давно уже дожидались его.

Наконец он повернулся и решительно направился к двери. Уже взявшись за ручку, он остановился и кинул последний взгляд. Будь он более жестоким и грубым, он бы просто похитил ее. Многие князья и атаманы возили женщин за собой в обозах. Турецкие паши вообще брали на войну гаремы. Это была эпоха, когда повсюду торжествовала власть и сила оружия. Но он не поддался искушению. Она оставалась здесь, поскольку этого желала. А он хотел сохранить ее расположение и любовь.

«Святый Боже, храни ее, — молился он безмолвно. — Пусть будет тверд и надежен мой меч.

Будь милосерден к нашей любви и ко всему, что нам дорого».

Круто повернувшись, он отворил дверь и мгновение спустя тихо прикрыл ее за собой.

Зловещее предчувствие беды вдруг охватило его. Не надо было молиться, размышлял он, пытаясь отогнать тревогу. Он никогда этого не делал. И Господь все равно не имел никакого отношения к их борьбе за выживание. Перепрыгивая через две ступеньки, он старался не поддаваться минутной слабости.

Быстроногий скакун, остро наточенный меч и верные дружинники за спиной — вот все, что нужно хорошему гетману, и тогда сам черт ему не брат.

В сенях он застегнул куртку, подпоясался ремнем с кинжалами, надел перевязь с мечом в ножнах, закинул за спину мушкет. Его шлем и кольчугу дружинники заранее погрузили на вьючную лошадь. Он бросил взгляд вверх на лестницу, борясь с желанием отдать последний поцелуй, глубоко вздохнул и решительно шагнул наружу в предрассветную прохладу.

Его люди уже ждали на выезде при полном вооружении и верхом на конях.

— Надеюсь, вам не пришлось долго ждать, — сказал он, подходя к своему скакуну.

— Всего лишь одно лето, — буркнул Дмитрий.

— Кроме этого, я имел в виду, — ухмыльнулся Ставр. Всеобщий хохот потряс тишину утра.

— В этот раз Сигизмунд обещает нам большие трофеи.

— Дай-то Боже, — привычно гаркнула в ответ дружина.

— А может, хилые турки добровольно помогут нам в этом. В любом случае это будет моей последней кампанией, с трофеями или без них.

Ставр вскочил на застоявшегося гнедого, пришпорил его и поскакал вниз по дороге. Дружинники последовали за ним, и каждый тайком осенил себя крестным знамением. Говорить об уходе от военных дел было плохой приметой. Это означало смерть. Как и любой его дружинник, Ставр знал об этих суевериях, однако безрассудно искушал судьбу. Так же, как он испытывал ее любовной связью, длившейся целое лето. Княгиня была замужем за одним из самых жестоких извергов во всей России; ему стоило быть более благоразумным.

Женщины всегда были самым опасным развлечением солдата.

Разве не сам Ставр всегда предостерегал своих людей об этом?

Что ж, любой из них был волен сам решать — отправляться в поход или оставаться в Ливонии.

Глава 13

По возвращении домой Татьяна тотчас же начала строить планы поездки в Псков. Она написала письмо митрополиту с просьбой об аудиенции. Не упоминая слова «развод», она, однако, сообщила, что хотела бы поговорить с ним о тяготах своей супружеской жизни. Хотя православная церковь и не одобряла развод, официально он не был запрещен. Более того, российские каноны расширили список оснований для расторжения брака, когда под угрозой оказывалось физическое или экономическое благосостояние женщины.

Митрополит знал, каков был ее муж, и если это в его силах, он поможет.

Тимофей и Ольга будут сопровождать ее, а также няньки, конюшие и отряд вооруженных всадников. Тимофей сейчас занимался хозяйством и снабжением продуктами. Дороги были очень плохими, но часть пути они могли проделать в карете. А за время неспешного путешествия у нее будет достаточно досуга, чтобы подготовить убедительные аргументы.

Но в тот самый день, когда они должны были отправиться в Псков, она проснулась с ощущением тошноты. Это просто нервы, сказала она себе, снова ложась в постель, чтобы предотвратить рвоту. Она не хотела замечать, что чувствовала себя точно так же, как в первые месяцы, когда была беременна Зоей. Женщины не могут зачать в период кормления грудью. Это считалось непреложной истиной. Или все-таки… Издав короткий придушенный крик, она вдруг вскочила с постели и как раз вовремя добежала до горшка. Спустя несколько секунд, мертвенно бледная и вся дрожа, она поняла: ехать к митрополиту слишком поздно.

Она не посмеет подойти к нему сейчас — в таком виде… виновная в прелюбодеянии. Не сможет притвориться, что ее отношения со Ставром были платоническими.

Да и митрополит едва ли сделает вид, что не заметил этого, даже сочувствуя ей. Церковный суд медлителен и осторожен. Развод требовал долгих слушаний, рассмотрения жалоб и свидетельств обеих сторон судом присяжных, который затем должен был взвесить все доводы и вынести решение по их браку.

А она не могла ждать.

И почти тут же ей в голову пришла пугающая мысль. А вдруг муж узнает о ее положении?.. Ее парализовал страх. Пытаясь успокоиться, она напомнила себе, что Игорь никогда не приезжал в ее усадьбу. Москва далеко, под рукой у него всегда были любовницы, и вероятность того, что ему вдруг захочется повидать ее, представлялась ничтожной.

Утихомирив на время свои опасения, она принялась размышлять о том, какое это будет чудо и радость, если она родит Ставру ребенка. Неужели это правда? Возможно ли это? Зажмурившись, она представила себе его улыбку, когда она скажет ему об этом, воображала, как загорятся его глаза. Она знала, что он обрадуется этой новости. Может, произошло маленькое чудо? Неужели духи даровали свое благословение их любви? Да сохранят эти добрые духи Ставра и благополучно вернут его домой!

Она принялась загибать пальцы. Он может своевременно вернуться. Будет дома к рождению ребенка. Татьяна засмеялась и ощутила, как слезы радости текут по ее щекам. Она пошлет ему письмо, он захочет все знать.

Господи, но как же его найти?

Тимофей узнает.

Она крикнула своего дворецкого.

Глава 14

Князь Шуйский проснулся от звука тихих шагов и потянулся за кинжалом под подушкой. В тусклом свете материализовалась фигура слуги, рука, сжимавшая рукоятку кинжала, разжалась.

— Что это значит? — прорычал он.

Никто не мог позволить себе вторгнуться в его личные покои без вызова.

Юноша почти распростерся в низком поклоне, а его голос слегка дрожал, пока он говорил.

— У меня важные новости, ваше сиятельство. — Никто не отважился передать князю это сообщение, даже шпион, который доставил его.

Игорь оттолкнул голую женщину, лежавшую в его постели, и щелчком пальцев отпустил ее. Когда она выскочила из спальни, он сел на постели и потянулся за бутылкой вина на ночном столике.

— Тебе повезет, если это действительно важно, — буркнул он, поднося бутылку ко рту. — А иначе ты получишь тридцать плетей за то, что разбудил меня.

— Виктор сказал, что вы должны это знать.

Игорь вернул бутылку на место, даже не сделав глотка. Виктор, его доверенный слуга, руководил службой сыска и доносов. В глубине души он был невероятно труслив, но очень хитер и был чрезвычайно полезен на своем месте.

— Это касается вашей супруги.

Князь Шуйский откинулся на изголовье постели и криво ухмыльнулся:

— Он побеспокоил меня из-за этой безобидной суки? Может, Виктор жаждет получить тридцать плетей?

— Она брюхата.

Улыбку словно сдуло с лица князя.

— Это невозможно, — пробормотал он, откидывая одеяло. — Меня что, окружают одни бездельники и невежды? — Поднявшись, он возвышался над слугой, голый, весь покрытый волосами, словно огромный бурый медведь. — И что же? — щелкнул он пальцами.

Князь был всегда очень грозен, вспыльчив и непредсказуем, и юноше пришлось собрать все свое мужество, чтобы не повернуться и не броситься бежать без оглядки.

— Это… правда… ваше сиятельство, — с трудом выговорил он. — Василий… прискакал… сюда сам. Он видел… ее.

Князь резко повернулся и шагнул к двери. Открыв ее, он с ревом, от которого задрожали стены, позвал Виктора и Василия. Так и не одевшись, он расхаживал по коридору, пока оба они не предстали пред его очами, а затем закрылся с ними в своих покоях. Даже за плотно закрытыми дверями были слышны громовые раскаты его голоса.

Через час он выскочил из спальни, одетый, в сапогах со шпорами и в полном вооружении. А спустя десять минут во главе грозного отряда всадников галопом пронесся через Никольские ворота, взяв курс на север.

Глава 15

Князь Шуйский установил новый рекорд жестокости, загнав до смерти десятки лошадей в своей безудержной гонке. Но что значили лошади для того, кто ни во что не ставил и человеческую жизнь? А его гнала вперед ярость.

Вскоре Татьяна получила известие о его приближении, ее охрана галопом пронеслась по лесам и долам, не разбирая дороги, чтобы сообщить ей, что ее супруг во главе многочисленной дружины спешит к ней.

Странным образом Татьяна не испытала страха, а лишь ощутила, что времени оставалось в обрез. Поскольку дружина была слишком сильна и оказать ей сопротивление не представлялось возможным, она распорядилась, чтобы вся дворня немедленно бежала в усадьбу Биронов. Поцеловав Зою на прощание, она передала ее нянькам.

— Я скоро приеду за вами, — заявила она перепуганным женщинам. — А до тех пор не возвращайтесь ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось. Записки от меня недостаточно. Я прибуду сама или не появлюсь вообще, — мягко, но не терпящим возражения тоном сказала она. Они со Ставром реально осознавали подстерегавшие их опасности и заранее обсудили планы на подобный случай.

— Нам тоже пора ехать, госпожа. — Тимофей стоял в дверях, протягивая ей ее отороченную мехом шапку. — Воля уже оседлана и ждет вас.

Княгиня и Тимофей должны были послужить приманкой, чтобы отвлечь людей Шуйского от убегавших слуг. Двум верховым было легче скрыться в дремучем ельнике, где Тимофей знал каждую звериную тропку и убежище. Они считали, что риск невелик. Несмотря на ноябрьские холода, снег еще не выпал, и их будет трудно выследить.

Так что пока дворовые увозили Зою в безопасное место, Татьяна и ее верный слуга ждали на въезде в усадьбу, высматривая дружину князя Шуйского. Когда показались первые конники, княгиня и Тимофей пришпорили лошадей и галопом понеслись к спасительной чаще деревьев.

Мгновение спустя прогремел мушкетный залп, вполне, впрочем, безвредный на таком расстоянии. Однако через несколько секунд жужжание стрел наполнило воздух. Дальнобойный лук был гораздо эффективнее, и Татьяна и Тимофей, спасаясь, низко склонились над головами коней.

Татьяну было легко узнать по развевающимся волосам, а ее мстительный муж не собирался дать сбежать своей заблудшей жене.

— Лошади! Цельтесь в лошадей!

Животные пали, пораженные тучей стрел, сбросив наездников на землю.

Рот князя чуть тронула кривая ухмылка.

Быстро вскочив на ноги, Татьяна кинулась к Тимофею. Тот лежал на земле в неловкой позе, его ноги были придавлены конем, одна рука торчала под неестественным углом.

— Бегите, моя госпожа, — прошептал он, изо рта его хлынула кровь. Бежать было некуда. Ее перехватят задолго до того, как она доберется до леса. — Сейчас еще есть время.

Она встала на колени перед Тимофеем и рукавом вытерла ему кровь.

— Все домашние убежали. Мы сделали это, ты и я, — шептала она, глядя, как под его головой растекается кровавое пятно.

Она мягко коснулась его щеки. Сколько раз он утешал ее в юности? Выслушивал ее детские беды? А сейчас его взгляд затуманился, жизнь уходила из него по вине безжалостного царя и ее гнусного супруга, возжелавшего завладеть ее состоянием. Она почувствовала всю горечь утраты, ее охватили гнев и ярость. И в момент, когда все рушилось, она взяла судьбу в свои руки.

Ледяное спокойствие наполнило ее душу, когда она опустилась на колени перед человеком, который верно служил ей. Татьяна бережно закрыла его безжизненные глаза и встала на ноги. В своем горе, не чувствуя страха, она отряхнула траву с юбки и плаща, привела в порядок одежду, словно собиралась встретить дорогих гостей, а не шайку вооруженных бандитов.

Небрежность и обыденность ее жеста насторожили Шуйского, когда он остановил коня и пристально взглянул на женщину, которая словно бы не замечала его присутствия. Она поправляла расшитые обшлага перчаток для верховой езды, и ее безучастное равнодушие наполнило его ужасом. Это был век суеверия и фанатичной набожности, страх перед Богом и варварские предрассудки сосуществовали в языческой душе человека. А вдруг милость Божия защитила его жену? Ни единый выстрел, ни одна стрела не тронули ее.

Она наконец подняла глаза, и он вздрогнул перед неумолимой злобой и презрением в ее глазах.

— Мой друг Тимофей погиб, — вымолвила она, а ее ледяной взгляд пронизал его холодом до самых костей. — Это была бесполезная смерть. Господь покарает тебя за это гибелью, — произнесла она, указывая на него перстом и взглядом, горящим фанатичной мстительностью.

Она была воплощением богини смерти, облаченная в верный плащ, с пронзительным, завораживающим взором и убийственным холодом в голосе.

Под темной бородой и смуглой кожей Шуйского проступила мертвенная бледность. Но в этот момент кто-то из его людей хихикнул, и это укрепило его решимость.

— А может, он покарает именно вас, сударыня. — Его взгляд скользнул по ее округлившемуся животу. — За ваши грехи. — Доказательство неверности жены подстегнуло его мстительную ярость и умерило страх, на лице появилось мрачное выражение. — Когда я вернусь с головой вашего любовника, вы сможете подарить ему последний поцелуй перед тем, как умрете сами.

Татьяна покачала головой.

— Я сейчас вижу Ставра. Он смеется над вашими хилыми потугами. — Взмахнув рукой жестом, охватившим всех присутствующих конников, она добавила тихо, словно понимая, что ей не требуется повышать голоса, чтобы быть услышанной. — Он насылает на всех вас проклятие Господне, называя бессильными ничтожествами.

Людей князя охватило смятение. В длинном, до лодыжек, черном плаще, с развевающимися на ветру темно-рыжими волосами, безжалостным взглядом, проникающим в самую душу, она казалась им черной колдуньей, насылающей на всех проклятие.

Даже княжеский конь непрестанно перебирал ногами, словно и его затронули ее бесовские чары. Крепче сжав коленями конские бока, Игорь проклял в душе царя, заставившего его жениться на этой злобной гарпии. Неуверенный, ощущая безотчетный страх перед столь яростным фанатизмом, князь прибегнул к угрозе:

— Вашему гетману будет не до улыбок, когда мы найдем его.

Татьяна вздернула подбородок и пронзила своего мужа испепеляющим взглядом, исполненным непреклонности.

— Ты не сможешь даже тронуть его!

Привстав в стременах, он пришпорил коня и понесся во весь опор, не желая продолжать спор, который мог лишь унизить его в глазах его дружины или хуже того — сделать жертвой дьявольского проклятия жены. Он кожей чувствовал, как ее взгляд прожигал дыру в его спине, а ежели она действительно обладает даром Божиим, то может быть опасной. Видимо, все же царь Иван, ослепленный соблазном завладеть ее состоянием, кое-чего не учел. Наверное, теперь разумнее избрать более безопасный способ, чтобы расправиться с княгиней Татьяной. Он мог бы отправить ее в монастырь, держать под стражей где-нибудь в удаленном имении и спокойно оформить развод. Использовать любую возможность, лишь бы не подвергаться риску мести ее злобных богов.

Но гетман все равно умрет. Тут не было места сомнениям. Раз он имел прелюбодейную связь с его женой, даже Небесный суд оправдывал мужа за убийство.

Пришпорив коня, князь в сопровождении дружины взял курс на юг.

Согласно донесениям, граф Бирон участвовал в военной кампании короля Сигизмунда на юге. Прозрачные и непостоянные границы между Россией и Польшей открывали свободный доступ к расположению армии Сигизмунда. Можно было легко сойти за одну из славянских дружин, выступавших на стороне польского короля.

Через неделю отряд князя Шуйского обнаружил кавалерию Сигизмунда, раскинувшую лагерь севернее Днепра. Они ждали подкреплений, прежде чем начать наступление на новые бастионы крымского хана. Задержка оказалась на руку Шуйскому, который предпочел бы не углубляться в Крым.

Поскольку граф Бирон был одним из известных молодых львов под командованием Сигизмунда, чтобы найти гетмана, достаточно было следовать за его славой.

Граф был явно раздражен неожиданной и длительной задержкой. Единственное, чего желал Ставр, это скорейшего начала боевых действий и быстрой победы, чтобы, как на крыльях, помчаться назад к Татьяне. Его приоритеты изменились, жизнь приобрела новый смысл, и превыше всего он желал теперь окончания военной кампании. Сгорая от нетерпения, он мысленно проклинал осторожность Сигизмунда.

Зато дружинники Ставра, несказанно довольные неожиданно свалившейся на них возможностью побездельничать, проводили дни и ночи напролет в пьяном угаре. Они знали, что крымский хан в пышной столице будет наслаждаться прелестями своего гарема, пока Сигизмунд не соизволит начать штурм. Склонность хана к разврату была хорошо известна. А они тем временем в полной мере наслаждались местными, хотя, может, и не столь прекрасными, представительницами женского пола.

В тот день, когда Шуйский добрался до этих мест, генералы приняли наконец решение — наступление начнется на рассвете следующего дня. Ставр почувствовал глубокое облегчение. Мысленно он уже наметил план операций. Через три-четыре месяца он сможет вернуться домой.

Он попытался отказаться от приглашений своих людей на последнюю перед началом военных действий пирушку. Однако поддавшись настойчивым уговорам дружинников, в конце концов сдался. Но в ту ночь он пил мало, не было настроения. Он отверг привычные для его людей любовные утехи, что было нелегко, ведь к нему проявляли повышенный интерес все посетительницы кабака. Вежливо, но настойчиво он объяснил местным женщинам, что влюблен. Впрочем, он стал казаться им еще более привлекательным. Красивые офицеры, которые признавали, что у них есть сердца, казались совершенно неотразимыми.

Лишь после полуночи Ставру удалось убедить своих людей оторваться от застолья. Потребовались тычки и толчки, прежде чем последний дружинник оказался на улице и верхом на коне. Предстоял пятидневный бросок в Крым, и его люди отлично знали, что у них будет предостаточно времени, чтобы прийти в себя от пьянки. Распевая пьяные песни, они кое-как построились за командиром, который повел их беспорядочным строем по узкой проселочной дороге. Нарождающаяся луна бросала тусклый свет, который с трудом пробивался сквозь кроны деревьев. Но дорога была знакомой, а тех, кто на ходу дремал в седле, кони сами везли в лагерь.

Совершенно трезвый, несмотря на поздний час, Ставр единственный был достаточно насторожен, чтобы заметить отблеск доспехов во тьме леса, окружавшего дорогу. Поначалу он не обратил на них особого внимания — по соседству было достаточно солдат. Это могла быть застава или ночной дозор. Однако услышав крик птицы, он медленно вытащил меч из ножен. Птицы не поют по ночам. Держа меч в поднятой руке — сигнал его людям, — он почувствовал, как у него волосы встают дыбом.

— Приготовиться к бою, — тихо подал он команду по цепочке.

Теперь движение было явно заметно за каждым деревом и кустом.

— К оружию! — вскричал Ставр, а его конь поднялся на дыбы, учуяв засаду.

И тут вдруг волна конников с саблями наголо вылетела на них из тьмы леса под боевой клич Шуйского.

— Держись! Держись! — кричал Ставр, преодолев шок от неожиданного появления Шуйского так далеко от Москвы, призывая своих дружинников устоять под натиском бесчисленной массы конников. И несмотря на одурманенные вином головы, его бойцы мгновенно ожили, инстинктивно отвечая на удары, защищаясь с отчаянным мужеством против превосходящего числом противника. В ожесточенной рубке они яростно прокладывали себе путь сквозь ряды нападавших. Но несмотря на их храбрость и отвагу, силы были слишком неравны. Один за другим падали мертвыми бойцы Ставра, пока вокруг него не осталась лишь горстка воинов.

А еще через несколько минут кровавой схватки он остался один.

Но и отряд князя был жестоко изрублен. Многие были убиты, а оставшиеся в живых предпочли скрыться во тьме, спасаясь в лесной чаще. Большинство не хотели жертвовать жизнью ради человека, которому они служили только из страха. Может, Шуйский не заметил их поспешного бегства или не мог воспрепятствовать ему, только, когда бой затих, он тоже оказался один.

Ну наконец-то, подумал Ставр, пытаясь перевести дух: человек, которого он так давно хотел убить, находился всего в нескольких шагах от него.

Каким юным он оказался при ближайшем рассмотрении, с удивлением обнаружил Шуйский, окидывая оценивающим взглядом любовника своей жены. И с удовлетворением заметил, что у того серьезно повреждена левая рука.

Впрочем, оба они были измучены, покрыты кровоточащими ранами и едва держались на ногах, тяжело дыша. Однако каждый был полон решимости прикончить соперника.

— Ну вот мы и встретились… наконец… казацкий пес, — хрипло прорычал Шуйский.

— Да, у меня есть кое-что твое.

— Теперь уж… ненадолго. — Шуйский поднял свой меч и кинжал, оценивая расстояние до раненой руки гетмана.

— С сегодняшней ночи — навсегда. — Ставр крепче сжал меч и кинжал, забыв о боли в левой руке, страстно желая, чтобы человек, помыкавший Татьяной, нашел смерть от его руки. Он бросился на князя.

В лунном свете зазвенела сталь. Шуйский отчаянно пытался парировать выпады гетмана. Оба сознавали, что сражались не на жизнь, а на смерть. Здесь не могло быть компромисса, ни один не попросит и не даст пощады, никто не призовет их остановить смертельную схватку.

Столь разные, как день и ночь, каждый оспаривал у другого свое право на жизнь. Их свирепая, безжалостная борьба, их сила были равными, и никто на свете не смог бы предсказать исход поединка.

Ведомые яростью и жаждой мести, они обменивались выпадами, наносили удары и раны, но ни один не был способен нанести последний, роковой удар. Силы убывали, они уже едва держались на ногах. И хотя гетман был вынужден по большей части сражаться лишь правой рукой, его юность и проворство брали свое. Он явно оказался не по зубам Шуйскому, терявшему последние силы. Почувствовав смертельную опасность, тот прибегнул к коварной уловке.

— Ты не доживешь до того… ты не увидишь, как родится твой ублюдок, — прохрипел он.

Ребенок! У Татьяны будет ребенок!

В этот момент Ставр на какую-то долю секунды ослабил бдительность.

И тут князь пронзил его мечом.

Сраженный смертельным ударом, гетман упал на землю, а Шуйский, весь дрожа, пошатнулся и едва не последовал за ним. Он был слишком слаб, чтобы насладиться своим триумфом, его мозг лишь фиксировал сам факт того, что он выжил. У князя едва достало сил, чтобы вскарабкаться на коня. Оказавшись в седле, он обхватил руками шею коня и потерял сознание.

Когда он чуть позже пришел в себя, ему стало ясно, что у него не было ни малейшей возможности выполнить обещание и привезти голову гетмана. Но он получит удовольствие, сообщив жене, что ее любовник мертв.

А затем придет черед ее самой и ее ублюдка.

Он повернул коня к дому.

Глава 16

Господь все же смилостивился над Татьяной, никогда не нарушавшей его заповедей и не грешившей, если не считать грехом слишком сильную любовь. Своей милостью, а может, в наказание за черные деяния князя Господь сделал так, что князь Шуйский на обратном пути скончался от ран.

Однако княгиня встретила известие о смерти мужа с безмолвным безразличием. Все пришло слишком поздно. Ее жизнь кончилась.

После получения сообщения Сигизмунда о происшедшей бойне многие дни дворня Татьяны опасалась за ее здоровье. Она не спала, почти не ела, не различала дня и ночи. Едва замечала свою дочь. Ее возлюбленный умер, и она обезумела от горя. Когда дни превратились в недели, душевные муки прорвались слезами, она часами плакала, пока не превратилась в бледный изможденный призрак. Выплакав все слезы, она беспрерывно смотрела в окно, словно в ожидании того, кто, как всем было известно, никогда уже не придет.

В день рождения Зоя впервые выговорила слово «мама». Вырываясь из материнских рук, малышка улыбалась Татьяне и с детским восторгом повторяла впервые получившееся слово.

Княгиня отвернулась от окна и в первый раз после отъезда гонца Сигизмунда заговорила нормальным тоном.

— Умненькая моя девочка, — произнесла она, беря дочку на руки и улыбаясь при виде розовощекого личика. — Моя сладкая умненькая крошка.

Это было чудесное возвращение к жизни, и все дворовые крестились и возносили хвалу Господу. Они почувствовали облегчение и стали наконец разговаривать в полный голос, а не шепотом.

— Какой сегодня день? — спросила Татьяна, и когда ей сообщили, задала следующий вопрос: — А месяц? — Ее глаза широко открылись, когда ей сказали.

Это стало поворотным пунктом, словно двери внезапно распахнулись, открыв доступ свету и теплу в ее помраченный рассудок. Она в тот же день сходила на могилу Тимофея, где, преклонив колени, долго разговаривала с ним, как с живым.

В языческом мире говорить с душами усопших было обычным делом, и дворовые лишь кивали головами в знак согласия, радуясь выздоровлению хозяйки. Жизнь вернулась в нормальное русло, хотя улыбка еще редко появлялась на лице княгини. Но она снова погрузилась в каждодневные заботы по имению и, как никогда прежде, лихорадочно заставляла всех работать. Однако никто не жаловался, все понимали, как необходимо ей быть постоянно занятой. Это средство, чтобы удерживать демонов на расстоянии.

И вот в один теплый апрельский день княгиня произвела на свет сына — прелестного светловолосого и зеленоглазого малыша, который по древнему русскому обычаю стал наследником умершего мужа Татьяны, князя Шуйского.

Она дала ему имя отца, пренебрегая тем, что могут подумать люди. И полностью посвятив себя детям, нашла утешение и радость в материнстве.

Но она никогда не переставала горевать по великой любви всей своей жизни. Правда, старалась оплакивать ее в одиночестве, сознавая, как трудно для ее челяди видеть ее горе. Она хотела также уберечь от этого своих детей. Однако по ночам, в тиши опочивальни, оплакивала все свои утраты — великую любовь, короткое счастье и ожидающую ее пустоту в будущем.

Был конец лета, когда птицы сбиваются в стаи для перелета в южные страны. Однажды вечером, на закате солнца, вдалеке появился одинокий всадник.

Татьяна с детьми были на крыльце, наслаждаясь теплом уходящего дня. Вздрогнув от крика няньки, Татьяна подняла голову, и у нее перехватило дыхание. Светлые волосы седока блестели в лучах заходящего солнца, очертания плеч всколыхнули воспоминания. Очевидно, это разум играет с ней такие шутки. Это, верно, видение, мираж. Но тут няня указала пальцем — ясно, что она тоже увидела наездника, и Татьяна поняла, что человек был реальным. Сердце у нее бешено забилось, она передала малыша няне, наклонилась, чтобы поцеловать его, обернулась и сломя голову бросилась вниз по дороге.

На бегу она выкрикивала его имя, слезы струились по ее лицу, а испуганные воробьи беспорядочно взлетали с деревьев.

Он ответил ей, правда, едва слышным голосом, остановил коня и осторожно спешился. Она почти физически ощутила, как ему было больно, когда он спускался с седла на землю.

Она бежала к нему, и ей было все равно, что он заметно хромал, главное — он был жив!

Ставр остановился, прежде чем она добралась до него, раскрыл свои объятия, и мгновение спустя она повисла у него на шее. Он едва не задохнулся от толчка, его лицо сразу посерело, но руки сомкнулись вокруг нее, и так они стояли в золотых лучах заходящего солнца, плача и смеясь одновременно, шепча слова любви, испытывая головокружение и восторг, ощущая себя снова как единое целое.

— Я дома, — вымолвил он наконец, оторвавшись от ее губ, и его слова бальзамом пролились на ее душу.

Она не спрашивала, где он был или как он оказался здесь, хотя борьба со смертью оставила след на его лице. Она промолвила только тихо и яростно:

— Обещай мне, что теперь ты дома… навсегда. Скажи мне это, Ставр! Скажи немедленно!

Его лицо осветила сияющая улыбка.

— Навсегда. Насовсем!

Она ликующе засмеялась, ее голос напомнил ему тот миг, когда он впервые услыхал ее смех, две весны назад.

И тогда она взяла его за руку и с гордостью произнесла:

— Иди посмотри на своего сына!

Встретились зеленые очи отца с такими же глазенками сына, и улыбки осветили их родственные лица. Когда Ставр нагнулся, чтобы поцеловать малыша — своего тезку, тот приветствовал его сладким гуканьем. Он взял сына на руки, и тут Зоя, которая редко обращала внимание на все, что не касалось ее лично, произнесла с проницательностью двухлетнего ребенка:

— Ты ему нлавишься.

— Как ты сказала? — спросил Ставр, присев на корточки поближе к Зое. — Ты что, понимаешь, что означает его гуканье?

Зоя просияла.

— Он говолит, что ты ему нлавишься. И мне тоже. Посмотли на меня, плавда, у меня класивые тапочки?

Ставр немедленно передал малыша на руки Татьяне.

— Я смотрю очень внимательно, крошка моя, — сказал он, широко улыбаясь. — У тебя прелестные розовые тапочки. Спорим, что ты очень быстро бегаешь в них.

— Быстлее тебя. — Она показала на его ноги. — Ты же не можешь быстло ходить.

Он рассмеялся:

— Я скоро смогу. Скажи мне, чем ты занималась, когда я был в отъезде?

Зоя тотчас же принялась подробно описывать все свои дела, продолжая перечисление, даже когда, по настоянию Татьяны, они перебрались в дом. Ставр чудовищно исхудал, и она приказала подать ему ужин.

Очень довольная столь внимательным слушателем, Зоя уселась рядом, и пока он ел, продолжала непрерывно болтать. А когда Ставр, несмотря на настояния Татьяны, больше не мог проглотить ни куска, Зоя потребовала, чтобы он пошел посмотреть ее игрушки. Она отвела Ставра в детскую, усадила его на пол и с эгоцентричной уверенностью детства, когда само собой разумеется, что любому должны быть интересны твои занятия, принялась раскладывать перед ним своих любимых кукол, объясняя, что может делать каждая из них, как их зовут, почему какая-то ей особенно нравится. Наконец Ставр познакомился со всей ее коллекцией игрушек. Тогда она побежала к Татьяне, сидевшей с младенцем на руках, погладила его по головке и произнесла, улыбаясь:

— А это мой малыш. — Повернувшись с радостной улыбкой к Ставру, она указала на него пальцем. — А ты… папа — тоже мой?

— Да, — не колеблясь ответил Ставр. — Я твой папа.

— Я и сама знаю, — заявила Зоя, её детская убежденность отмела в сторону остатки сдержанности, которая могла еще оставаться у Татьяны в этом отношении. — Оля сказала мне.

В очередной раз Татьяна удивленно вскинула брови. У Ольги, ее служанки, по-видимому, давно не оставалось сомнений на этот счет.

Ставр подмигнул Зое.

— Оля — очень догадливая девушка.

Зоя энергично закивала головой, а ее кудряшки запрыгали в знак согласия.

— Она знает, — девочка прикрыла губы ладошкой и прошептала, — эту тайну.

Ставр рассмеялся, и даже Татьяна не смогла сдержать улыбки, когда вспомнила, что в детстве ее самыми близкими друзьями были слуги.

— Иногда трудно хранить секреты, верно? — озорно спросил Ставр.

Зоя сжала губы и лишь кивнула в ответ.

— А вот я расскажу тебе то, что уже не секрет. Завтра мы поедем ко мне домой, и ты сможешь посмотреть моих пони. Тебе ведь хочется покататься на крошечной лошадке?

Зоя тут же забросала его вопросами о новом доме и о маленьких пони. Какого они цвета? Ее пони совсем малюсенький, потому что она сама еще невелика, а его? Есть ли у него кто-нибудь дома? Живут ли у него кошки, собачки и есть ли игрушки?

Ставр отвечал на все вопросы Зои с добрым юмором, терпеливо рассказывая, чем они будут заниматься и что увидят на следующий день. А потом он просто улегся рядом с ней на полу и составил ей компанию в играх, заставляя малышку смеяться до слез и поражая Татьяну своими фантазиями. Она была растрогана вниманием, которое Ставр уделял ее дочери. С какой чуткостью он относился к девочке, у которой фактически никогда не было отца! Как серьезно и терпеливо! Она была невероятно счастлива, что он вновь с ней рядом, дома.

Почувствовав ее взгляд, он поднял глаза. Повернувшись к ней над Зоиной головкой, он одними губами изобразил — я люблю тебя.

Она улыбнулась и в ответ беззвучно проговорила те же слова, охваченная буквально осязаемым ощущением счастья.

Тонкий голосок Зои разносился по освещенной свечами детской, тихое воркование младенца звучало в ответ на разглагольствования сестры. С улыбкой на губах Ставр снова склонился, чтобы выслушать, как Зоя разъясняет своей кукле, что красное платьице надевают только по праздникам.

Татьяну переполняли нежные чувства. Вся семья снова в сборе, любовь ее жизни вернулась, избежав смертельной опасности. Какое же это счастье!

Позже, когда в доме воцарилась тишина и дети уснули, Татьяна и Ставр, взявшись за руки, направились вниз по коридору в ее спальню. Он тяжело ступал, его хромота поздним вечером стала более заметной, но улыбка оставалась по-прежнему завораживающей.

— Я не говорил тебе, как я благодарен тебе за сына? — Он крепко сжал ее руку.

— Пожалуй, не больше тысячи раз.

Он хмыкнул.

— Я вижу, что был недостаточно уважителен.

Она рассмеялась и, остановившись перед дверью спальни, коснулась губами его щеки.

— Ты сможешь повторить это еще тысячу раз завтра. А сейчас я уложу тебя в постель. Ты выглядишь совершенно измученным.

Он взглянул вверх и вниз, словно ища опору в окружающей обстановке, а затем тихо вздохнул.

— Подумать только, мы отправляемся спать, как все нормальные люди.

— Чудеса действительно случаются, — прошептала она.

Он кивнул, притянул ее к себе и крепко обнял. И две родные души, еще совсем недавно пребывавшие в полной безнадежности, ощутили всю сладость самого обычного эпизода каждодневной жизни.

— Кстати, о чудесах, — пробормотал он, отступив на шаг, выражение его лица изменилось на ее глазах, став несколько смущенным. — Первым делом завтра утром я позову священника, который обвенчает нас.

Она удивленно вскинула брови — в его голосе появилась излишняя резкость.

— Если ты, конечно, согласна, — добавил он быстро, заметив настороженность в ее глазах.

— Почему ты заявил об этом таким образом? — Его резкий голос напомнил ей Игоря.

Он опустил глаза, а когда снова посмотрел на нее, то не смог встретить ее взгляда.

— Прости. Я не знаю почему.

Охваченный бурей чувств, причем отнюдь не добрых, он пытался разобраться в мотивах своего поведения. Может, страх. Или инстинкт собственника. Вероятно, он слишком долго был гетманом.

— Ты мог бы попросить или предложить, но не утверждать или сообщать мне о твоем решении. — После еще столь свежего в памяти несчастного первого замужества она с опаской относилась к диктаторским замашкам мужчин. — Как вдова, я обладаю определенной независимостью. И не желаю больше выслушивать приказы. Категорически не желаю.

— Я понимаю. Прости меня. Я, наверное, просто устал.

Она пристально взглянула на него и произнесла:

— Что ж, ладно.

Он вдруг с раздражением погрузился в неожиданные размышления.

Повисло неловкое молчание.

Хотя он и собирался сделать ее своей женой, на мгновение его охватило необъяснимое беспокойство, и ему вдруг захотелось отказаться от своего намерения. Женитьба всегда казалась ему далекой, возможно, даже маловероятной и весьма сомнительной перспективой, и после ее снисходительного «Что ж, ладно» все его прежние холостяцкие убеждения вспыхнули с новой силой.

«Не будь глупцом, — возразил голос разума. — Вспомни, что именно любовь к Татьяне дала тебе волю и силы, чтобы выжить, спасла от неминуемой гибели».

Несмотря на все убеждения прежней жизни, он любил ее всем сердцем — это он знал точно.

Он сделал серьезное лицо, пригладил пальцами волосы и выпалил одним словом:

— Выходизаменязамуж!

Она прищурилась. Его сомнения невозможно было не заметить.

— А ты уверен, что хочешь этого?

— Нет, то есть, Господи, конечно же, да. Я именно это имел в виду. — Он пожат плечами. — Я никогда…

— Не собирался жениться таким молодым? — мягко спросила она.

— Нет, то есть да, да, но это совсем другое, — выговорил он, заливаясь краской, словно неловкий подросток. — Господи, прости меня. Правда. Я совершенно уверен.

Она посмотрела на него долгим, изучающим взглядом. Она ни разу не видела, чтобы он терял самообладание, уверенность в себе, и, любя его всей душой, конечно же, ждала не меньшего чувства от него. Но еще в начале прошлого лета он говорил обо всем, что собирался сделать, о военных кампаниях и дальних странах, о радости, с которой скакал в атаку во главе дружины, о ликовании после одержанных побед. Может, именно поэтому он не был так уверен сейчас? Сомневается ли она в его любви к ней? Может ли она представить себе жизнь без него? Захочет ли даже рассматривать возможность подобного существования?

Она спросила быстро и уверенно:

— Твой священник или мой?

Он удивленно вскинул брови.

— Это имеет значение?

— Мой священник ближе.

— Тогда твой. Договорились. — На его лице читалось явное облегчение.

— Без обсуждений условий венчания или помолвки? — весело заявила она, входя за ним в спальню.

— Наш сын, возможно, будет против долгой помолвки, — шутливо продолжил он в том же духе, преодолев сомнения. Он закрыл дверь и оперся на нее спиной. — Что касается материальных условий брака, пусть все достанется тебе — мне все равно, пока у меня есть ты.

— Как мило. — Она прищурила глаза. — И неосмотрительно.

— Это не имеет значения в сердечных делах.

— Сердечное дело — в единственном числе, если не возражаешь.

— Конечно. Я мог бы потребовать того же от тебя. — Его улыбка при тусклом освещении показалась бледной. — И не обижайся. Вспомни, как мы встретились с тобой.

— Ты прав. Одно-единственное. Я согласна, — зарделась она.

— Итак, до утра. — Лукавая искорка промелькнула в его глазах. — Значит, у нас есть бездна времени…

— Абсолютно нет! — Она подняла руку в предостерегающем жесте. — Ты едва держишься на ногах. Тебе необходимо отдохнуть.

— А я так не думаю. — После того как он едва избежал могилы, сон не стоял в первых строках списка его приоритетов.

— Тебе нужно еще несколько дней, чтобы восстановить силы, милый, — мягко проговорила она, словно убеждая заупрямившегося ребенка. — Ты укладывайся, пока я распущу волосы, а потом мы обсудим этот вопрос.

Его охватило озорное веселье: надо было скакать две недели с самого Днепра, чтобы теперь спать одному.

— Мы, конечно, могли бы рассмотреть это сейчас, — пробормотал он, падая на постель. — У меня до сих пор не было случая обсуждать дела, занимаясь любовью. Ты всегда чересчур спешила.

— Очень смешно, — парировала она, усаживаясь за туалетный столик и стараясь не казаться не в меру самоуверенной. — Однако сейчас я никуда не тороплюсь, но ты слишком слаб, чтобы даже думать о подобных занятиях. Хотя бы один из нас должен быть практичным, здравомыслящим, наконец.

— Практичным… — повторил он, растягивая слово. — Интересное словечко. — Не то чтобы оно очень подходило для его первой ночи дома, но он хотел дождаться, когда она вытащит все свои заколки из волос. И пока свечи мерцали, а ночной ветер завывал среди деревьев, он чувствовал себя счастливейшим из людей, растянувшись на постели и наблюдая, как она вытаскивает янтарные шпильки и заколки из волос и снимает одну за другой драгоценности — жемчужные серьги и скифские кольца, золоченую цепочку для ключей с пояса, инкрустированный рубинами греческий крест с шеи. Она улыбнулась ему в зеркало, расчесывая волосы, и послала воздушный поцелуй.

Ловко подхватив его, он сделал вид, будто сунул его в карман.

— Ничего лучше быть не может в жизни, — прошептал он.

Повернувшись в кресле, она посмотрела на него, а глаза ее наполнились слезами.

— Я не знала, что можно быть такой счастливой. Я никогда не подозревала, что так может быть.

Его золотистые волосы, отросшие после болезни, были грубо острижены и торчали ежиком при свете свечи, худоба торса не слишком бросалась в глаза, скрадываемая тенью.

— Я чувствую себя просто в раю, когда ты рядом, милая Таня. — Он вернулся с самого края пропасти и знал это.

Слезы хлынули у нее из глаз.

— Я каждый день молилась об этом.

Он вдруг вскочил на ноги и в два шага оказался рядом, взял гребень у нее из рук, положил вниз и увлек ее в свои объятия.

— Я, наверное, услышал это, — прошептал он нежно, осушая поцелуями ее слезы.

— Ты не должен никогда, слышишь, никогда больше покидать меня.

Прозвучавший сквозь всхлипывания и сопение приказ вызвал слабую улыбку на его лице.

— Не волнуйся, любимая. Я ведь буквально выкарабкался из могилы, чтобы вернуться к тебе. И у меня нет ни малейшего желания вновь испытывать судьбу. — Вспоминая тот жуткий момент, он просыпался ночью в холодном поту.

— Из могилы? — Ужас отразился на ее лице.

— Я пришел в сознание от того, что комья грязи падали прямо на мое лицо.

Зловоние смерти вдруг снова ударило ему в нос. Отгоняя ужас, который всегда нападал на него при мысли об этом, он пытался говорить спокойно.

— Когда я понял, что меня закапывают заживо, я стал звать тебя, выкрикивая твое имя. — На щеке начался нервный тик при воспоминании о том, как он никак не мог привлечь внимание людей, закапывавших его живьем. Даже сейчас это вызывало у него невыразимую панику. — Мой крик был такой слабый, — продолжил он, взяв себя в руки, — что, как сказали потом закапывавшие меня люди, они меня не услышали бы, если бы не взглянули вверх на орла, кружившего у них над головами.

— Твой орел, — прошептала она.

— Наш орел.

— Он приносит нам счастье. Я помню каждую секунду того дня: улыбки, слова и прикосновения, любые желания. Он нашел тебя для меня и отправил домой. — Ее лицо было влажным от слез. — Хотела бы я знать это. Но никто не послал мне весточку. — Она бросила бы все свое хозяйство и отправилась за ним хоть на край света.

— Это было слишком опасно, — объяснил ей Ставр, кончиками пальцев утирая слезы с ее лица. — Люди, которые вытащили меня из могилы, никому не сказали из страха, что их обвинят в моей смерти. Да и когда я в конце концов пришел в себя, я не знал… — Он замолк, не желая упоминать ни имени ее мужа, ни рассказывать об их смертельной схватке. Она могла посчитать себя виновной.

— Ты не знал, не, ищет ли он все еще тебя.

Ставр кивнул.

— Я спросил о тебе лишь сегодня в последней деревне, через которую проходил, и узнал, что он уехал.

— Он умер от ран на обратном пути.

— Что ж, я рад.

По ее телу пробежала легкая дрожь, словно ее коснулись демоны из прошлого, но она тут же взяла себя в руки. Она вздернула подбородок.

— Я должна была сама найти способ, как избавиться от него.

— Понимаю. — Ставр не продолжил: «Но только если бы царь позволил тебе, а также двор, да и сам Шуйский». — Духи были добры к нам, — сказал он, оставив при себе эти мысли.

— Тебе нельзя больше искушать их и снова идти на войну.

— А я и не пойду. — В его голосе прозвучала твердая решимость.

— И ты будешь принадлежать только мне одной, весь без остатка, мой господин, — произнесла она шутливо в надежде прогнать мрачное выражение, появившееся на его лице.

Мгновение ушло у него на то, чтобы привести в порядок свои чувства, и еще одно, чтобы изобразить на лице ленивую улыбку.

— Считай меня в полнейшем твоем распоряжении, дорогая, — протянул он. — Годным для использования в любых целях и любым способом…

— Я не имела это в виду, — покраснела она. — Ты еще недостаточно оправился от ран, чтобы…

— Я уверен, что смогу собраться с силами, — прервал он ее тихим бархатным голосом.

— Это тебе так кажется, — дрогнула она. — Ты уверен? Нет! — Она перевела дыхание, пытаясь задавить мерцающий жар, свивший гнездышко под ложечкой в желудке, напоминая себе, что у них для этого впереди целая жизнь. — Нет, сейчас нам нельзя, — строго заявила она, отталкивая его.

Со снисходительной улыбкой он позволил ей отступить на шаг. Он тоже понял, что время теперь было не в цене.

— Я же не инвалид, дорогая. — Он подошел к кровати и начал расстегивать воротник своей мужицкой косоворотки. — И не хочу спорить с тобой в первую же ночь моего возвращения, но очень надеюсь, что ты передумаешь.

Он стоял у постели, собираясь раздеться, такой высокий и красивый, широкоплечий, очень похудевший, но так неотразимо соблазнительный, что она почти захотела отбросить все свое благоразумие и угрызения совести.

Пуговицы были расстегнуты, он поднял взгляд.

— Придется мне опередить тебя и раздеться первым. — Его улыбка была воплощением искушения. — Хотя мысль о том, как я буду раздевать тебя, подстегивала меня, пока я скакал домой. Я собирался начать с твоих чулок. — Он усмехнулся. — В мечтах я шел дальше в этом направлении. Так что я хочу помочь тебе раздеться. Подожди минутку… — Он отпихнул ногой расшитые шлепанцы, которые она дала ему, и взялся за застежку на брюках.

— Это нечестно. Теперь получается, что я сопротивляюсь, — она покрутила рукой, — когда ты…

— Готов заняться любовью?

— Ну… да… и это нечестно, потому что я с трудом пытаюсь не быть эгоисткой и пожалеть тебя, и вообще…

— Если ты действительно жалеешь меня, дорогая, — его пальцы трудились над застежкой на штанах, — то подойдешь чуть ближе. — Его глаза пылали жаром, улыбка призывала, явно видна была эрекция, оттопыривавшая мягкую шерсть штанов.

Нахлынувшее желание смело угрызения совести Татьяны, и как она ни пыталась сдержаться, трепет и волнение глубоко внутри ее только усиливались.

— Ты не будешь потом раскаиваться в этом?

Какое-то мгновение он с твердостью выдерживал ее взгляд, а когда затем заговорил, его голос стал хриплым от сдерживаемого вожделения.

— С тебя снимается любая вина, дорогая.

— Так уж и любая?

Он рассмеялся.

— Я что-то не припомню, чтобы ты была столь сдержанной.

— Слово «могила» иногда действует на меня так, — ответила она смущенно.

— Могила — это в далеком прошлом. — Он чуть подмигнул ей. — Подойди ближе.

— Насколько близко? — Вожделение слышалось в ее дрожащем голосе.

— Желательно прямо сюда, — мягко произнес он, едва заметным движением руки указывая на бугор на своих штанах.

— Это потому, что ты хочешь меня, — прошептала она, и мурашки пробежали по ее спине.

Он с трудом сдерживал себя.

— О да…

— Ты уверен, что тебе не будет больно, если я… — Его сердитый взгляд удержал ее от продолжения.

— Иди ко мне, — чуть слышно произнес он. И она пришла.

Шелк ее платья коснулся мягкой шерсти его панталон, его руки обвились вокруг ее талии, их жаркие тела слились воедино — его худое, жилистое и ее нежное, сладострастное, вызывающее желание, его твердая эрекция и ее расслабленный живот.

Он склонил голову и нежно поцеловал ее, и сладость момента заглушила на время неудержимую страсть. Любовь обрела материю и форму, запах и вкус, обволокла их своей неповторимостью и очарованием, заставила их вновь поверить в доброту мира.

И долго они просто сидели, крепко обнявшись, и ощущали блаженство.

Однако у человека, который отнюдь не был святым, нежное воркование Татьяны пробуждало плотские инстинкты, и когда она улыбнулась ему и тихо шепнула: «Добро пожаловать домой», его рот тронула улыбка.

— Это звучит, как будто ты скучала по мне.

Ее полузакрытые глаза пылали фиалковым огнем.

— Я тосковала по тебе во всех отношениях.

— И в этом тоже? — прошептал он, обвив руками ее спину, чувствуя изысканный шелк ее платья, тепло ее тела, его талисман и искушение, его радость и восторг. А когда его руки скользнули ниже и задержались на округлостях ее нежного зада, она растаяла с тихим вздохом.

— Именно в этом, — шепнула она, прильнув к нему.

— А так? — пробормотал он, теснее прижав ее к себе, и оба они ощутили опьяняющий трепет своих тел.

— О Господи… Господи…

Он знал этот восхитительный вздох облегчения со времени лета их любви и всегда вспоминал его с наслаждением. Он потащил ее к постели, упал на спину на мягкий матрас, увлекая ее за собой, и придушенно вскрикнул, когда она нечаянно потревожила его раненую руку.

Она испуганно отдернулась.

— О, прости, прости меня!

— Ничего, мне совсем не больно, — соврал он, притягивая ее обратно, не обращая внимания на резкую боль в руке, надеясь, что его раны не будут снова кровоточить. — Хотя если я совсем вырублюсь, разрешаю тебе посильнее стукнуть меня кулаком, чтобы привести в сознание.

— Ставр! — Оттолкнувшись и держась на руках, она с упреком смотрела на него. — Мы должны подождать.

Его хватка оказалась поразительно сильной, когда он, удерживая ее зад над собой, прогнулся бедрами так, что она почувствовала его эрекцию.

— Больше не ждем, — буркнул он и, весь дрожа от нетерпения, принялся стаскивать с себя штаны, зная, что не переживет, если заботливая рука остановит его. — Я устал от болтовни, — добавил он сердито. А когда его восставший член выскочил на свободу, он был вознагражден, услышав ее тихий лихорадочный стон. — Уж ты-то не причинишь мне боли, — прошептал он, задирая ее юбку и нижнюю рубашку, стягивая с нее шелковые и муслиновые одежды. — Вот теперь я знаю, что жив.

Она вдруг поняла то, что казалось ей спешкой и безумием.

— Мне не надо спорить с тобой.

— Да, не стоит. — Он деликатно поглаживал растопыренными пальцами изгибы ее бедер. — Ты все равно проиграешь.

— Или выиграю, — парировала она страстным шепотом, слегка двигая бедрами под его руками.

Он тихо рассмеялся:

— Мы оба окажемся в выигрыше.

— Начнем прямо сейчас? — поддразнила она, едва заметно шевелясь под его торчащим членом.

— Сейчас было бы в самый раз, — пробормотал он многозначительно.

Она встала на колени над ним.

— Я вижу, здесь ран нет… — Она пробежалась пальцами по всей длине толстого пениса.

— Все во вполне рабочем состоянии, — ответил он насмешливо.

— Нам придется убедиться в этом, — заметила она игриво.

Она смотрела, как его член под ее руками на глазах набухает и растет, блестящая головка трепещет в унисон с биением сердца, приобретает темно-алую окраску. Его глаза закрылись, спина выгнулась дугой, а она любовалась творением рук своих.

— Да ты чудо как здоров, — пробормотала она и покрепче сжала пальцы. Результат не замедлил сказаться — член восстал заметно сильнее. — Прелесть моя, ты просто рвешься в бой, — пробормотала она.

Его ресницы приподнялись, зеленые глаза пылали.

— Я рад, что ты согласна, ведь я готов месяц не выпускать тебя из постели. — Его палец скользнул по лобку, затем ниже, деликатно обследовал липкую, влажную щель. — Надеюсь, ты сможешь продолжать. — Чуть подтолкнув ее вверх, его палец проник в ее сладостное лоно, и она растаяла вокруг него, сочная и теплая, взмокшая от вожделения.

— Потому что мне хочется, чтобы это длилось бесконечно… — Он перевел дух и засунул еще один палец.

Озабоченная интенсивной пульсирующей болью между ног, она смотрела на него невидящим взглядом, пытаясь понять смысл его слов.

— Длилось? — В ней нарастало предчувствие оргазма, и она никак не могла понять слово «длилось», вполне разумное в других обстоятельствах. — Пожалуйста… не говори этого, — задохнулась она, неистово ерзая на его пальцах.

— Ну, может, в следующий раз, — пробормотал он, вынул пальцы, перевернулся и устроился у нее между ног, не чувствуя боли благодаря нарастающему вожделению.

— Ты не против, правда ведь? — проронила она, раздвинула ноги пошире, прогнулась дугой бедрами вверх и принялась лихорадочно тереться влажной плотью о его восставший член.

Не склонный отвечать, умирая от наслаждения, он прижал ее бедра, быстро пристроился к зовущему жару и вошел в нее, в ее сладостное убежище.

Уцепившись за его плечи, она заставила его войти глубже, поглотив своей шелковистой пульсирующей плотью, со страстью, от которой закипает кровь, о которой он мечтал в мучительные месяцы выздоровления.

— Ну как, ты чувствуешь, что ты живой? — задыхаясь, вопрошала она, охваченная радостью жизни.

Тихое урчание, вырвавшееся из его горла, было продолжением его ответа, выражая переполнявшие его чувства. Он поддал бедрами, проникая в нее все глубже, крепко обхватил ее, ритмично и умело работая тазом, автоматически настраиваясь в такт ее ответу. Она, как всегда, мчалась на всех парах к оргазму, хотя у них обоих были причины для безудержной страсти после столь долгой разлуки и воздержания… и он спешил сравняться с ней, утолить ее желание. Секунду спустя они одновременно взорвались в бурном экстазе, его необузданность на мгновение затмила все, окружающий мир перестал существовать, торжествующая сущность жизни властно утвердилась во всем своем великолепии.

Счастье и блаженство переполняли их.

Татьяна первая перевела дух.

— Прости меня. Ты ведь хотел, чтобы это было долго, — заметила она с грустью.

Его грудь тяжело вздымалась, он пожал плечами и наклонился, чтобы поцеловать ее в кончик носа.

— Это… не важно, — прохрипел он.

— Потому что у нас еще целая ночь.

— По меньшей мере.

— Или тысяча ночей, — воскликнула она с восторгом.

Он сделал глубокий вдох.

— Или десять тысяч ночей.

Она притянула его голову и радостно поцеловала его.

— Разве это не здорово?

Он кивнул, а в голову ему вдруг пришла мысль о том, что многие из его людей оказались не столь везучими. На его лице появилось серьезное выражение.

— Я не сделала тебе больно?

— За тридцать секунд? — Он стряхнул с себя грусть. — Вовсе нет.

Удача и судьба — таков удел солдата. И оба знали это.

— Я постараюсь быть лучше.

— Ты и так великолепна во всех отношениях. Лучше и быть невозможно.

— Правда? — У нее был слишком небольшой опыт в любовных делах, она еще многого не знала.

— Правда.

— Как ты мил.

— Я рад, что ты так думаешь.

— Ты не устал?

Он увидел ее выжидающий взгляд и дал требуемый ответ.

— В общем-то нет.

— Как хорошо, значит, я имею в виду… ты ведь не сказал… Ну, в следующий раз, — выговорила она с трудом, покраснев самым восхитительным образом.

— Скажи прямо, чего тебе хочется.

Она еще больше зарделась.

— Ну, я не знаю. Не спрашивай меня.

— Тебе надо научиться говорить мне, чего тебе хочется. Так тебе больше понравится.

— Мне и так уже все нравится.

Он рассмеялся:

— Тебе всегда нравится. Тогда я начну первым. Почему бы тебе не снять это платье?

— И это все? — Она бросила на него кокетливый, дразнящий взгляд.

Он покачал головой.

— Снимай с себя все.

— Тогда и ты должен раздеться тоже. Ты ведь не снял рубашку. Ничего, я не испугаюсь, — добавила она, бросив на него проницательный взгляд.

Скатившись с нее, он не сразу ответил. Он сел, откинувшись на изголовье постели.

— Это не так страшно, как выглядит, — произнес он нарочито безразличным голосом.

— Я понимаю.

— Раны заживают медленно.

— Дорогой, я же не дитя. Он чуть поморщился.

— С этим можно подождать, верно ведь?

— Я не испугаюсь вида ран, — заметила она мягко, повернувшись на бок, чтобы лучше видеть его.

— Не говори потом, что я не предупреждал тебя, — пробормотал он, слегка наклонился вперед и взялся за рубашку на спине.

— Ради Бога, Ставр. Ты что, считаешь меня слабонервной дамочкой?

Он все еще колебался.

— Ставр!

Он сдернул рубашку через голову. Ее едва слышный возглас был не так заметен, как ужас, отразившийся на ее лице.

— Я же говорил тебе, — сказал он спокойно и принялся натягивать рубашку обратно.

— Нет, не надо. — Она поднялась и удержала его руку. — Все в порядке. Ты жив, и это единственное, что имеет значение, — добавила она ласково, проведя пальцем по краям шрама на его руке. Ужасный воспаленный шрам был ярко— красного цвета, удар меча оставил глубокий рваный след. Опустившись на колени, она улыбнулась ему. — Теперь, когда ты дома, ты быстро выздоровеешь. — Она старалась не смотреть на множество пересекающихся шрамов на верхней части тела, следы ударов меча и кинжала, один, самый опасный для жизни, где меч пронзил его тело, находился прямо под сердцем. Он еще не зарубцевался до конца, и она подозревала, что самый жуткий шрам на спине — это тот, где меч вышел. — Сейчас я смажу твои раны бальзамом, и попробуй только отказаться, — добавила она, погрозив ему пальцем. Ольгина бабушка славится своими целебными мазями. И не шевелись, я сейчас вернусь.

Ставр вовсе не был уверен, что он сможет пошевельнуться, даже если бы захотел. Любовная эйфория прошла, все его ощущения сконцентрировались на сильнейших болях, и он изо всех сил старался не потерять сознание.

— Ну вот, хороший мальчик, — бормотала Татьяна, увидев, что он устроился на подушках. — Ты тихо лежи, а я смажу твои раны. Чувствуешь, как приятно пахнет бальзам? — Она пододвинула к нему баночку с мазью. — Твой любимый запах цветущей черешни.

Боль заметно утихла. То ли благодаря памятному аромату, то ли заботам Татьяны, или же просто из-за того, что он находился там, где ему больше всего хотелось быть, он ощутил, как расслабляется каждый мускул его тела. Бальзам действовал успокаивающе, а нежные прикосновения Татьяны и ее частые поцелуи оказались самым лучшим лекарством. Она смазала все его раны, принесла ему чистую рубашку, помогла натянуть ее через голову, а затем с гордостью спросила:

— Теперь тебе лучше, правда?

— Да, спасибо. — Он опустил глаза. — И вообще голая сиделка всегда оказывает на меня вполне предсказуемый эффект.

— Всегда? — В ее голосе зазвучал металл, когда она заметила его пробуждающуюся эрекцию.

— Позволь мне чуть изменить фразу.

— Это было бы мудро, — заметила она многозначительно.

— Именно твоя нагота всегда оказывает на меня предсказуемый эффект.

— Спасибо, конечно, но ты сейчас не в том состоянии, чтобы…

В мгновение ока он перевернулся, подхватил ее и усадил к себе на колени.

— Подумай, дорогая, если ты проделаешь все сама, Мне не придется даже шевельнуться.

Она взглянула на его восставший член.

— Это даже полезно с точки зрения медицины, я уверен.

— А если твои раны начнут кровоточить?

Он улыбнулся:

— Не начнут, я знаю.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Если ты будешь двигаться очень осторожно, они не станут кровоточить. Тебе ведь нравится, когда я вхожу в тебя и выхожу медленно, верно ведь?

Глубоко вздохнув, она взглянула на роскошный, гордо торчащий пенис. А слово «медленно» прозвучало особенно соблазнительно.

— Сам ты не сделаешь ни единого движения, — скомандовала она.

— Слушаюсь, моя госпожа.

— Надеюсь, мне не придется раскаиваться в этом.

Он мог гарантировать, что она не пожалеет, но предпочел не озвучивать свои мысли вслух.

— Итак, только один разок сейчас, а потом ты отправишься спать.

— Да, дорогая.

Но когда его торчащий член пронзил ее, она оказалась его пленницей, его руки сомкнулись на ее талии, и после третьего оргазма с ней стало гораздо проще иметь дело. Она стала невероятно послушной.

Они занимались любовью всю ночь напролет — как ему хотелось, как нравилось ей и на их общий вкус. Это было наилучшим лекарством.

И стало чудесным началом их новой жизни вместе.