12

Упоительная истома разливалась по всему телу Флоры. Казалось, ласковые руки нежно гладят ее кожу — везде, везде, везде. Она ощущала приятное замирание сердца и купалась в сознании того, что это блаженство будет длиться долго-долго — вечно. Девушка лениво раскинулась под жарким солнцем в высокой степной траве. Широко раскрытыми глазами она смотрела вверх и видела листья клевера на фоне голубого неба. Ощущение покоя и счастья было восхитительно, бесподобно.

В следующий момент она медленно разлепила веки. Голова еще кружилась от упоительного сна. Но, странное дело, в глубине сознания таилась уверенность, что она просыпается к действительности, которая еще лучше сна. И тут она в ярком утреннем свете увидела его. Ее счастье и блаженство обрели имя. Как только она посмотрела на Адама, он вдруг открыл глаза, словно почувствовав на себе взгляд. И сразу улыбнулся ей с откровенной нежностью, какой она прежде не видела в его лице.

— Как ты себя чувствуешь?

— На седьмом небе.

— Ты прекрасна. Мое седьмое небо — в твоих глазах.

Он придвинулся ближе к ней и ласково поцеловал в лоб.

— Я никогда не испытывала такого умиротворенного счастья, — прошептала Флора. — Быть может, это и есть то, что называют нирваной?

— Наверное, — нежно улыбнулся Адам. — Забыть весь мир… Да, это нирвана. Наша маленькая прекрасная нирвана.

— С тобой случалось такое прежде?

— Нет.

— И со мной — никогда.

Слова были просты, хотя и несколько загадочны. Но им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Оба чувствовали одно и то же: неописуемое ощущение легкости и свободы от обыденности, отрешенного блаженства.

Однако Адам, всегда практичный, силой заставил себя выйти из состояния эйфории. Он помнил, что времени у них не слишком много и надо использовать его, что называется, на полную катушку. Поэтому молодой человек улыбнулся и спросил почти что деловито:

— Это наше первое утро, когда мы с тобой одни, без детишек и папочек поблизости. Я предлагаю устроить в номере торжественный завтрак. У меня есть гостиничное меню.

Он вскочил и принес ресторанную карту.

— Ну-ка, ну-ка, — сделав серьезное лицо, произнес Адам и начал перечислять блюда, подаваемые на завтрак.

Пересмеиваясь, они решили, что закажут все подряд, ни от чего отказываться не станут. Яйца, бекон, ветчину, кашу, тосты, сладкие булочки, пирожные и так далее. Ночь безумной любви пробудила в обоих адский аппетит.

— Да ты, оказывается, обжора! — шутливо воскликнул Адам.

— Нет, это ты обжора! — в ответ рассмеялась Флора. — Скажи мне, пожалуйста, каким образом ты умудряешься оставаться таким стройным — при том, что ни в чем не отказываешь себе за столом! Я видела, как ты ешь на ранчо. Уплетаешь за обе щеки, а живот в итоге остается плоским. Чудеса, да и только!

— Это потому, что я постоянно растрачиваю энергию в постели.

Флора вмиг насупилась. Оказалось, что ее ревность всегда поблизости, сторожит за углом даже в такие блаженно-умиротворенные моменты.

Не замечая внезапной перемены в настроении любовницы, Адам продолжал шутливо:

— Ну, зовем слугу? Надо хорошенько закусить после замечательной ночи.

— Да, — мрачно заметила Флора, — как бывалый развратник, ты знаешь, что вовремя подкрепиться — самое важное в любви.

— Что такое с нашей королевой? — спросил Адам, проказливо потрепав ее за подбородок. — Ваше величество желает заняться любовью до завтрака, ибо голод тела превыше вульгарного желудочного голода?

— Нет уж, спасибо! — сердито воскликнула Флора. — Ты ко мне и не прикоснёшься.

— Дорогая, я же знаю, как ты любишь, когда я к тебе прикасаюсь, — насмешливо возразил Адам.

— О Боже, Адам, прекрати это безобразие!

— Какое безобразие?

— Вот это! У тебя опять эрекция!

— Мне стоит посмотреть на тебя, послушать, как сердито ты рассуждаешь о том, что не дашь к себе прикоснуться — и вот, «печальный» результат!

— Я должна быть польщена?

— Не знаю. Просто это природный сигнал к тому, что хватит философствовать и пора трахаться.

— Грубиян!

— Синий чулок!

— Хам!

Флора свирепо схватила его возбужденную плоть, словно хотела вырвать с корнем. Но, как только член оказался в руке, глаза ее затуманились, голова закружилась… Она и сама не поняла, как он попал ей в рот.

Секундой позже она обо всем забыла, кроме наслаждения.

Потом они долго приходили в себя, лениво целовались и ласкались. Молча, не думая о будущем, пребывали в сладостной гармонии.

Адаму ни с одной женщиной не было так хорошо. Обычно по утрам ему хотелось побыстрее встать и уйти. Теперь же в душе царило желание, чтобы это утро никогда не кончалось.

И тут в дверь решительно постучали.

— Кто? — выкрикнул Адам.

— Горничная с вашим утренним кофе, сэр, — донесся из-за двери девичий голосок. Адам удивленно хмыкнул.

— Странно, я вроде бы ничего не заказывал… Очевидно, штучки Джеймса. Брат любит шутить подобным образом. Минутку! — крикнул он горничной, после чего сказал Флоре: — Можешь не выходить из спальни.

— Мне стыдиться нечего, — решительно заявила девушка. — Дай, пожалуйста, пеньюар.

Адам накинул халат, принес Флоре пеньюар и пошел открывать дверь.

К его удивлению, никакой горничной в коридоре не оказалось. Там стояла богато одетая девушка в маленькой шляпке. Адам был настолько ошарашен в первую секунду, что не сразу узнал Генриетту.

Она быстро проскочила мимо него в открытую дверь и защебетала:

— Надеюсь, вы простите мне столь ранний визит, Адам. Мне хотелось…

Чего ей хотелось, он так и не узнал, потому что в эту секунду Генриетта заметила Флору, сидевшую на диване в неглиже. По гостиной была разбросана мужская и женская одежда. Словом, ситуация была понятна.

У Генриетты дыхание сперло от злости. А она мчалась к нему спозаранку! А она несла ему в дар свою девственность! И вдруг попасть в такой вертеп!..

— Как вы могли! — вскричала Генриетта, в ярости поворачиваясь к Адаму. — Как вы смели! Я думала, что вы мой! И тетушка сказала…

Если бы не присутствие Флоры, Адам рассмеялся бы, слыша столь наивный лепет. Но сейчас ему было не до шуток. Флора могла вообразить черт знает что.

— Послушайте, Генриетта, — строго сказал он, — вам не следовало приходить сюда. Ваша тетушка будет гневаться. Ваши родители весьма опечалятся, если узнают о подобном вашем поступке. И самое главное, вы ложно поняли моё отношение к вам. Я не претендую ни на какую роль в вашей жизни.

При этом молодой человек медленно оттеснял ее к двери, потому что сгоряча, в первый момент, она прошла до середины гостиной. Со стороны это выглядело довольно забавно: Адам наступает на девушку, та пятится, не спуская разъяренного взгляда с соперницы, а Флора, полуголая, восседает на диване и взирает на всю эту сцену с олимпийским спокойствием.

— Возвращайтесь домой, Генриетта, — прошипел Адам. — И побыстрее, пока никто не заметил вашего отсутствия в столь ранний час.

Он буквально вытолкал Генриетту из номера, закрыл за ней дверь и повернул ключ в замочной скважине.

Затем повернулся и привалился спиной к двери, как будто ожидал, что Генриетта будет ломиться и в закрытую дверь.

Флора расхохоталась.

— Что ты смеешься? — несколько угрюмо спросил Ддам. — Эта девчонка разнесет по всему городу, что ты у меня в номере. Ты будешь скомпрометирована.

— Фи! Было бы чего бояться. Во-первых, она не разболтает — иначе ей придется объяснять всем, зачем она приходила к тебе в номер до завтрака. А во-вторых, ты женатый человек…

Флора осеклась и перестала смеяться. Повисла тишина. Обоим стало неловко. Девушка имела в виду, что, даже будучи публично скомпрометированной, она не смогла бы заставить его жениться на себе — он уже женат. И это упоминание непреодолимой стены между ними смутило обоих, напомнило о временности их отношений. Трудно было затем вернуться к веселой возне беспечных любовников.

Первым прервал затянувшееся молчание Адам.

— Но ты бы смутилась, если бы тебя ославили? — спросил он лишь для того, чтобы хоть что-то сказать и не усугублять неловкость.

— Нет, — ответила Флора. — С какой стати мне волноваться? От Хелены до лондонского высшего света — половина земного шара. Да и никто из хеленцев в лондонский высший свет не вхож. А впрочем, в Англии к моим любовным эскападам уже как-то притерпелись. Сенсации не получилось бы. — Она цинично усмехнулась. Сейчас ей хотелось быть циничной. — Ладно, хватит. Иди сюда и развлеки меня как следует. Заставь меня забыть глупенькую сердитую мордашку этой девицы.

Когда он сел рядом и принялся целовать ей руки, Флора прибавила с ядовитой усмешкой:

— Наверно, в душе жалеешь, что упустил такой розан. Такая молоденькая… хотя и не слишком невинная.

— Мне плевать на нее. Пусть и молоденькая. Но ума — наперсток. Зачем она мне?

Они еще немного попикировались… и снова занялись любовью — опять позабыв о завтраке. И опять это вышло без умысла, как-то само собой. Губы Адама случайно нашли ее соски, ее рука случайно нашла его эрекцию. Ну а потом… потом, употребляя любимое словцо из лексикона вытолканной из номера бедняжки Генриетты, — потом было «божественно».

В то время когда Адам и Флора наконец сели завтракать, Генриетта в ярости вышагивала по ковру в комнате тетушки Молли.

Тетушка еще до конца не проснулась — она не привыкла вставать так рано. Однако сегодня племянница подняла ее ни свет ни заря.

Женщина сидела на постели, опираясь спиной на подушки, и водила глазами вслед за племянницей, которая в расстроенных чувствах металась по комнате.

— Деточка, остановись, у меня от тебя в глазах рябит, — наконец сказала она. — Да и в ковре дорожку протопчешь — дорогой ковер, персидский!

— Негодяй! — восклицала Генриетта. — А эта старуха — как ей не совестно! Развратница, шлюха!

Молли Фиск знала, что «старухе» двадцать шесть лет, но племяннице не перечила: пусть выпустит пар.

Как только Генриетта немного выдохлась и замолкла, тетушка сказала:

— Деточка, ты в своем уме была, когда шла к нему в номер? Если тебя кто-то заметил — ты опозорена навек! Ну-ка отвечай: кто-нибудь из наших знакомых видел тебя в гостинице в столь ранний час?

— Нет. К тому же я надвинула шляпку и шла с опущенной головой.

Теперь, когда ее план не сработал, Генриетте было не по себе от страха. Быть скомпрометированной, не согрешив — что может быть глупее и досаднее!

— То, что Флора находилась в номере Адама, вполне естественно, — рассудительно сказала тетушка Молли. — Они любовники. Женщина она красивая, независимая и неординарная. Неудивительно, что Адам увлекся ею.

— Старая дева! Если девушка до двадцати трех лет не вышла замуж — она старая дева! — истерично воскликнула Генриетта.

— Ты реши, кем ее считать — шлюхой или старой девой, — спокойно осадила тетушка Молли. — Это немного разные понятия.

— Она развратная старая дева!

— Ладно, деточка, успокойся. Все равно Адам будет твой. Только наберись терпения. Ведь леди Флора здесь долго не пробудет. Если я не ошибаюсь, осенью она отбывает на полуостров Юкатан. Это очень далеко отсюда. Край малообжитой и дикий. Край лихорадки, заразных болезней и злых дикарей. Кто знает, когда она оттуда вернется… и вернется ли вообще.

— О, тетушка, вы это верно! Может, она там сдохнет! То-то было бы хорошо!

— Побойся Бога, деточка! Это я просто так сказала, без задней мысли. Еще одно могу добавить, чтобы ты совсем успокоилась. Адам любит наши места и намерен жить в Монтане и дальше. Пожелает ли леди Флора засесть до конца жизни в нашей глуши? Вряд ли. А тебе эти места привычны — стало быть, тебе и карты в руки. Поверь мне, деточка, как только Адам окончательно развяжется со своей женой, он будет твой.

— Ну, я в Монтане всю жизнь прозябать тоже не намерена. Хотя рядом с Адамом… Так вы это всерьез говорите? Мне надо только ждать?

— Да, Генриетта, успокойся и жди. Возможно, уже осенью у тебя с Адамом все уладится. Ты красивая и такая соблазнительно молоденькая. Чтоб он устоял — не может такого быть!

— Не извиниться ли перед ним, что я без приглашения ворвалась к нему в номер?

— А-а, деточка, разум постепенно возвращается к тебе! Это хорошо. Но извиняться не надо, только еще большую неловкость сделаешь. Я переговорю с графом и попрошу прощения за тебя — у меня это получится как бы между делом: дескать, молодое, глупое и так далее.

Генриетта довольно захлопала в ладоши.

— Тетушка, вы ангел! — воскликнула она.

— Ну и самое главное, — строго сказала тетушка Молли. — Если кто-то тебя все-таки видел в гостинице в столь неурочный час, ты от всего отпирайся. Не ты, не была, ничего не знаешь. Запомни, деточка, не пойман — не вор. А теперь хватит про это. Вели подавать завтрак, я буду готова через четверть часа.

13

Июль начался нестерпимо жарким днем, и все окна в многокомнатном номере Адама были распахнуты. Ветерок трепал тонкие занавески, с улицы доносился невнятный гомон: хотя дело шло к полуночи — заканчивался понедельник, — однако зной никак не спадал, а на центральной улице Хелены было еще шумновато. В комнате же единственным звуком было тиканье высоких напольных часов.

Адам сидел в кресле, придвинутом к самому окну, и в задумчивости глядел на серое небо. Голая Флора покоилась у него на коленях — положив голову ему на плечо, она безмятежно спала. Ее тихое дыхание и мерное движение груди вносили особую умиротворенность в его душу.

Но самому ему не спалось. Должно быть, из-за духоты. И все-таки в глубине души молодой человек смутно ощущал, что у его бессонницы более сложная причина: он чувствует настоятельную потребность поразмыслить о своих отношениях с Флорой Бонхэм.

Сорок восемь часов их совместного пребывания вот-вот истекут. Поглядывая на мирно спящую у него на руках обнаженную красавицу, Адам не мог не думать о том, что все сложилось бы иначе, встреть он ее несколько лет назад, до брака с Изольдой, который внес в его жизнь столько мерзкой сумятицы и так дурно повлиял на его характер и на его отношение к женщинам…

Адам тут же приструнил себя, понуждая рассудок к более холодному анализу. То, что они так долго, так упоенно и так замечательно занимались любовью с Флорой Бонхэм, могло быть причиной его странной нежности по отношению к ней. Об этом ни в коем случае нельзя забывать!

Сейчас, когда каждая клеточка тела помнит о веренице чудесных пароксизмов страсти, ему слишком трудно разделить, что в его теперешнем чувстве влюбленности идет от заурядной благодарности за высококлассные постельные утехи, а что имеет более благородные источники. В жизни молодого графа бывали женщины, которым удавалось вызвать в нем на некоторое время снисходительную нежность насытившегося самца. И где эти женщины, на миг умилявшие его? Судя по опыту, к зиме он забудет даже имя своей весенне-летней возлюбленной! Конечно, эта связь ничем особенным от других не отличается…

Однако что-то в глубине души противилось холодной логике и подсказывало, что на этот раз все обстоит как-то иначе… Запутался он в своих чувствах — вот и не спится.

Флора пошевелилась на его руках, теснее пристраиваясь к нему, — как спящий котенок. Адам улыбнулся. Она вернула ему способность быть счастливым. Он ощущал тихую радость: одно то, что она рядом, вызывало счастливую улыбку на его губах.

В приливе чувств Адам наклонил голову и нежно поцеловал завитки волос на лбу девушки. И как раз в эту секунду на улице кто-то истошно закричал чуть ли не под окнами гостиницы:

— Мигер умер! Мигер утонул!

Прибывший откуда-то курьер осадил лошадь у входа в «Приют плантатора». Не прошло и минуты, как раздались выстрелы. Это толпа мужчин высыпала из салунов: кто-то призывал к вниманию, кто-то выражал радость или просто бьющие через край пьяные эмоции.

Флора спала так крепко, что ее разбудила лишь вторая волна пальбы.

Она обвила его шею руками, сонными глазами с любовью посмотрела вверх на лицо Адама и спросила:

— Опять перестрелка?

— Не волнуйся, душа моя, — ласково произнес Адам. — Это курьер с известием о смерти Мигера.

Но в следующее мгновение он нежно покрепче обхватил ее и встал с кресла. Отнеся девушку на постель, он сказал, по-прежнему ласково, однако твердым тоном:

— Спущусь ненадолго вниз. Выясню детали.

— Как замечательно! — тихонько пробормотала еще толком не проснувшаяся Флора. — Теперь этот дурак не будет преследовать ваше племя.

— Спи, биа, я мигом вернусь.

Адам поцеловал ее и хотел было идти, но она вдруг вцепилась в него и зашептала:

— Не уходи, не уходи… Останься, с тобой так сладко.

Адам продлил поцелуи. Её сонная мольба звучала так приятно, так возбуждающе для его ушей.

— Чудесная моя, — прошептал он, осторожно высвобождаясь из ее объятий, — дай мне только пять минут. И я буду опять весь твой.

— Теперь ты меня не забудешь, — капризно надувая губки, сказала девушка и томно прогнулась всем телом.

— Тебя разве забудешь… такую! — с улыбкой вздохнул Адам. — Не вздумай убежать. Жди меня.

Он оделся с мужским проворством и выбежал из номера, бросив Флоре на прощание воздушный поцелуй.

А Флора вдруг окончательно проснулась — под действием холодной волны страха.

Вот так оно и будет — когда он уйдет по-настоящему, окончательно. И это произойдет уже через несколько часов. Он уйдет — и оставит ее похожей на спущенный шар, ибо всю ее энергию, все ее жизненную силу он унесет с собой…

Флору пробрала зябкая дрожь — невзирая на жаркую ночную духоту. Девушка поспешила стряхнуть с себя эту гнусную меланхолию. Надо быть взрослой и разумной. Нельзя рассыпаться на части из-за того, что тебя бросил мужчина — каким бы красивым и желанным он ни был. В ее наполненной жизни достаточно устремлений и занятий — попросту некогда скулить и жалеть себя в связи с окончанием любовной связи. Это недостойно независимой умной женщины.

Она рывком встала с постели и решительным шагом направилась в гостиную, словно хотела побыстрее удалиться из спальни, где каждая вещь напоминала о любовных играх, где сам воздух, казалось, еще дышал страстью. Лучше не дразнить попусту свои чувства напоминаниями о прошедших упоительных часах, твердила она себе.

Но и гостиная наводила на все те же мрачные мысли — ибо здесь они занимались любовью чуть ли не в каждом углу. Тут, там, и там, и там…

Обведя комнату взглядом. Флора горестно вздохнула. Схватив со стула небрежно брошенную на спинку Адамову сорочку, она порывистым жестом прижала ее к своей голой груди — как будто этим куском шелка могла закрыться от горестных размышлений. Куда там! Сорочка пахла Адамом.

Наплыв эмоций был так велик, что Флора проворно отшвырнула сорочку прочь, словно змею. После этого нервы разыгрались до того, что она, по-прежнему голая, стала вышагивать по периметру комнаты. Черт побери этого Адама! Никогда раньше мужчины не приводили ее в состояние внутреннего смятения и душевного разброда. Никогда! Чтобы вот так переживать, маяться и голышом метаться по комнате — нет, такое впервые! Обычно мужчины были милым развлечением, способом развеяться между учеными трудами — забава в ряду других забав. Душа ее почти не участвовала в любовных приключениях. Было занятно лишиться девственности, было занятно опробовать разных мужчин в постели. Но чтобы трепетно любить, трагически страдать, охать, ахать и суетиться и вообще переживать весь тот вздор, что описан в романах, — такого не бывало. И вот — пожалуйста! Это отвратительно, глупо и недопустимо!

Натыкаясь на какие-то предметы мебели, Флора раз десять обежала всю гостиную, постепенно доводя себя до состояния, близкого к исступлению.

И к своему величайшему ужасу, когда Адам вошел в номер, она сделала то, что достойно лишь самой последней дуры: кинулась к нему, обхватила его, как испуганный темнотой и одиночеством ребенок, и разрыдалась у Адама на груди.

— Извини… извини, пожалуйста, — лепетала она между всхлипами, но взять себя в руки никак не могла, и потоки слез продолжали литься из ее глаз.

Молодой человек был несколько ошарашен.

— Что случилось? — снова и снова спрашивал он, ласково поглаживая ее по волосам.

— Ничего… все замечательно, — выдавила из себя Флора и заплакала пуще прежнего.

Он обнял ее и нежно зашептал:

— Прости, золотце, я не должен был уходить. Скажи же, что случилось?

Его сочувствие, его ласковые слова вызвали новую серию особенно отчаянных всхлипов.

Адам отодвинул девушку от себя и вопросительно заглянул ей в глаза.

— Ничего не случилось, — еще раз между всхлипами подтвердила она.

Но было яснее ясного, что нечто произошло. Что именно?.. Очевидно, сейчас было не время это выяснять. Поэтому он зашептал какие-то полубессмысленные слова и повел ее к дивану, сел и усадил себе на колени.

Когда она перестала плакать, Адам решился спросить:

— Ну а теперь ты скажешь, что стряслось? Быть может, я как-то помогу.

— Я… я… это просто дурость, — сказала Флора, тяжко хлюпая носом. — Наверное, я просто устала.

Взяв платок и ласково осушая ее мокрые щеки, Адам не оставил попытки докопаться до правды.

— Без меня кто-то заходил? — спросил он, безмерно удивленный ее истерикой. Он еще никогда не видел ее в таком состоянии.

Флора мотнула головой — никто не заходил.

— Может, ты ударилась случайно? — спросил он, обегая ее тело быстрым взглядом.

Девушка опять отрицательно мотнула головой.

— Ну ладно, — сказал Адам. — Пожалуй, тебе лучше поспать, если ты так устала… Я, очевидно, сам виноват — не давал тебе толком отдохнуть…

— Ты ни в чем не виноват, — тихо прошептала Флора, вытирая с лица последние слезы. — И спать мне совсем не хочется.

— А чего ты хочешь, золотце? Только скажи — и мы это сделаем.

— Я хочу в Париж, — вдруг брякнула Флора, и в ее глазах вспыхнул проказливый огонек.

— Хорошо, уже пакуюсь, — кивнул Адам с мягкой улыбкой. Нежно пощекотав чувствительный уголок ее все еще немного перекошенного рта, он добавил: — Поужинаем с императором.

— И ты сводишь меня на бега.

— Мы с тобой обязательно побываем на ипподроме, — спокойно согласился Адам. — Все мужчины будут наставлять на тебя бинокли и люто завидовать мне.

— А остановлюсь я в твоем доме, да?

— Конечно. Такую вертихвостку разве можно отпустить от себя хотя бы на минуту! — с серьезным видом сказал Адам, крепко обнимая ее.

— Мы будем танцевать в Тюильрийском дворце!

— А также в Сен-Клу!

— И все женщины так будут завидовать мне! — страстным шепотом произнесла Флора.

— Нашему празднику не будет конца!

— Да, вместе навсегда, — тихонько молвила Флора, горестно вздохнула и добавила: — Быстрей поцелуи меня, а не то я опять разревусь.

Адам покорился — и был с ней дивно нежен, как будто она вдруг стала ужасно хрупкой и ее надо было касаться с предельной осторожностью. После того, как он мелкими поцелуями осушил остатки слез на ее розовых щечках. Флора ощутила легкие горячие прикосновения его губ на своих закрытых веках, на надбровных дугах, на лбу…

Его деликатные поцелуи вливали в нее душевную силу, и черные тучи отчаяния постепенно рассеивались.

— Ты потрясающий, удивительный мужчина, — пробормотала она, открывая глаза и ласково ероша волосы возлюбленного. Теперь ей даже захотелось улыбнуться — и она улыбнулась. — Раскрой мне секрет, почему ты такой замечательный.

— Ну, хитрости тут никакой, — отшутился Адам, воспринимая ее слова только в одном смысле — как комплимент его неутомимости в любви. — Начнем с того, что я всегда по утрам плотно завтракаю, много сплю и…

— Ты никогда не спишь.

— Ну уж прямо! Изредка случается и поспать. Хотя в нашей ситуации спать было бы непрости-тельным грехом с моей стороны.

— Да, потому что у нас так мало времени…

Он осторожно покосился на девушку, пытаясь оценить стабильность ее эмоционального состояния.

— Да, именно потому, что у нас так мало времени, — сказал Адам наконец, играя с ее золотисто-каштановыми локонами. — Мигер убит, мне надо отправляться к себе на север.

— Когда ты уезжаешь? — спросила Флора ровным тоном. Гордость не позволила вскрикнуть.

— Сразу после тебя. Надо полагать, новость уже известна в лагере ополченцев, но за их действиями необходимо еще какое-то время последить — эти ребята способны наломать дров, даже оставшись без предводителя. Даст Бог, они сразу подожмут хвост и разбегутся. Однако с пьяных глаз могут и бед наделать. Ну а если все сойдет гладко, то в августе я планирую выставить своих лошадей на бегах в Саратоге.

— Люси говорила, что на этот раз ты возьмешь ее с собой.

Если набраться мужества, то вежливыми фразами не так уж трудно прикрывать истинные чувства.

— О да, ей хочется поглядеть, как будет бежать наш Магнус!

— Полагаю, такой прекрасный конь не может не выиграть главный приз, — сказала Флора со светской улыбкой, хотя на душе у нее кошки скребли.

— Очень рассчитываю на его победу.

— Если ты спешишь в горы к Воронам, то я не смею тебя задерживать…

— Нет, нет, — поспешно сказал он.

— Ты уверен? Я не хочу, чтобы ты считал себя связанным этим глупым условием о сорока восьми часах.

— На самом деле я остался бы намного дольше — если бы мог, — запальчиво возразил Адам.

Флора уже настолько взяла себя в руки, что сумела вызвать на лице свою обычную надменно-царственную улыбку.

— Что ж, в нашем распоряжении еще четыре часа.

— Четыре с половиной часа, — с улыбкой уточнил Адам. — Не кради у нас целых полчаса! Ну-с, какой сорт шоколада заказать на этот раз? С серой амброй?

— Да ты никак пытаешься меня соблазнить? — серебристо рассмеялась Флора.

— Что ты, что ты! И в мыслях такого не было, — шутливо замахал руками Адам. — Хочу лишь взбодрить тебя. Просто Брийа-Саварен в своей знаменитой «Физиологии вкуса» пишет, что шоколад с серой амброй нужно пить тем, кто несчастен, ибо он смягчает всякого рода душевные горести. Или предпочтешь шоколад по русскому рецепту, который я вычитал у того же Брийа-Саварена?

— Желаю оба! — весело заявила Флора. — Только чтобы ты потчевал меня ими в постели!

Он остановил на ней свои темные глаза, в которых сразу же заиграл огонь желания. Столько в них было неуемной, прямо-таки юношеской страсти — любо видеть!

— Покорный слуга. Все сделаю, чтобы ублажить тебя как можно лучше!

При этом в его воображении встало все, что они творили в последние сорок четыре часа, и голова сразу пошла кругом. Милое упоительное баловство с едой, когда и шоколадный мусс, и торт, и пирожные — все превращается в предмет эротических забав, потому что все это можно слизать с тела, потому что за каждый лакомый кусочек можно требовать особых ласк…

— Ты прелесть и ты так заботлив со мной, — прошептала она с кокетливой ужимкой.

— А как же иначе? Ты истинная королева красоты, и мне только удовольствие доставляет вертеться вокруг тебя.

Девушка улыбнулась немножко грустно.

— Да, отчего бы и не повертеться, если только четыре с половиной часа. Терпеть недолго!

— О нет! — искренне возразил Адам, отзываясь на грусть в ее голосе. — В моем сердце ты остаешься навсегда…

Разумеется, они пробыли вместе больше четырех с половиной часов. И Флора не хотела отпускать возлюбленного, да и он не рвался покинуть ее. Но час расставания все же наступил — через полдня — и был для обоих очень тяжел.

— Прости меня, — произнес Адам, обнимая девушку в последний раз и бессознательно заслоняя ей путь к двери, словно хотел задержать еще на какое-то время.

— Да, прошло так мало времени, — сказала она, каким-то шестым чувством угадывая, что он говорит о своем неудачном браке.

— После жизни с Изольдой нужно не знаю сколько времени, чтобы прийти в себя, — мрачно подтвердил молодой человек.

Действительно, ему хотелось просить прощения у этой прекрасной женщины за то, что он такой изломанный, такой смятенный и не готов к серьезным отношениям. Изольда нанесла такие раны, которые едва ли быстро заживут.

Все эти свары, эти унижения, эта борьба — все еще свежи в памяти, еще клубятся где-то вокруг.

Сказать по правде, Изольда до сих пор рядом с ним, она еще не окончательно покинула его.

Он по-прежнему ощущает ее мрачную тень над собой.

— Я понимаю, — сказала Флора. Изольда была причиной того, что стабильных отношений у них не получалось. И это успокаивало, ибо сама Флора привыкла следовать велениям разума, ставить перед собой ясные цели и покоряться логике, а не темным порывам души. Сейчас перед Адамом ясная цель — выдавить из себя по капле мрачное прошлое, восстановить в себе доверие к Женщине. Флора пыталась помочь возлюбленному, но дальше по этой дороге ему идти в одиночку.

— Спасибо за все, — просто сказала она. И так же убрала его руки со своих плеч и отступила назад, чтобы он мог выпустить ее из номера.

— Не за что, — ласково усмехнулся Адам. — Спасибо и тебе за все радости. Нам с Люси будет недоставать тебя.

Он открыл щеколду и толкнул дверь.

Улыбка Флоры была несколько натужной: как девушка ни бодрилась, она понимала, что скучать по ним будет мучительно — и по нему, и по его дочери. Но уж так сложилось, и сложилось правильно и по воле Флоры, что ее жизнь никогда не вращалась вокруг мужчины. И нет таких сокровищ, на которые она могла бы променять свою с трудом добытую независимость. Самые головокружительные соблазны не стоят этой выстраданной и бесценной свободы.