Крей жестом позвал Тима наверх. Когда они вошли в кабинет, Крей заговорил, возбужденно поблескивая глазами за толстыми стеклами очков:
      – Вчера мне звонили по поводу манускрипта – полагаю, именно того, который похитили из Библиотеки Моргана. В точности как и было предсказано.
      Тим благодарно кивнул. Все и вправду произошло так, как предрекал Сис.
      – Цена высока – пятьсот тысяч долларов. Условия обычные: полиция ничего не должна знать и так далее.
      – И что же ответили вы?
      – Я согласился на эти условия. Мой долг – купить эту вещь, вырвать ее из лап похитителей. Деньги меня не заботят – уверен, все расходы покроет страховка или же я получу вознаграждение. Разумеется, манускрипт я верну прежним владельцам. Я готов пойти на компромисс. Тот человек должен был позвонить сегодня утром, чтобы узнать мое решение и договориться о встрече, но до сих пор не позвонил. Кому-то придется отдать ему деньги и забрать манускрипт – сам я не хочу ввязываться в это дело.
      – Вы хотите, чтобы это сделал я? – спросил Тим без малейшего сомнения. А почему бы и нет? В таком поступке нет ничего противозаконного или опасного. Зато есть материал для статьи. Конечно, придется предупредить Сиса.
      – Да.
      – Хорошо, – кивнул Тим. – Тогда сообщите мне, где будет назначена встреча, и объясните, как мне проверить подлинность манускрипта.
      – Вот, посмотрите. Интерпол прислал ксерокопию украденного манускрипта вместе с извещением о краже.
      Тим изучил ксерокопию и информацию, предоставленную американскими властями. Ксерокопию манускрипта, написанного от руки по-латыни, вероятно, сделали с микрофильма: это был негатив.
      – Конечно, существуют неплохие подделки. Возможно, вам попытаются всучить фальшивку.
      – Пожалуй, мне надо еще раз взглянуть на подлинные манускрипты того периода. – Составить представление о манускрипте по ксерокопии Тиму не удалось.
      Пожав плечами, Крей повернулся к шкафу.
      Вспоминая события прошлой недели, разумно было предположить, что кража, убийство на Блошином рынке и исчезновение американца каким-то образом взаимосвязаны, хотя не понятно каким, поскольку во время убийства американец был вместе с ничего не подозревающей Делией, а теперь находится в руках французской полиции и поэтому не может позвонить Крею.
 
      Кристал отнесла чек на четыре тысячи долларов для ветеринара Леди, подписанный Сержем Креем, в банк «Бен Франклин», положила три тысячи на свой счет, а тысячу сняла наличными. Глядя на пять пачек двадцатидолларовых купюр, которые пересчитывал кассир, Кристал думала о том, что такой суммы никогда еще не держала в руках. Аккуратно свернув квитанцию, она положила ее в сумочку, а наличные засунула на дно пакета с покупками, опасаясь, что ее ограбят. Ее дочь Сью-Энн всегда держала при себе наличные и расплачивалась ими со всеми, даже с врачом. Таких взглядов придерживался круг людей, в котором она вращалась, и возразить против них было нечего – принцип хорош, а мир далек от идеала. В идеальном мире краж не бывает. Сью-Энн участвовала в борьбе за создание совершенного мира.
      Кристал нервничала, возвращаясь к миссис Холли с целой тысячей долларов наличными, но по дороге с ней ничего не случилось. Миссис Холли смотрела телевизор в гостиной. Кристал вытащила пачки купюр и спрятала их в шкафу в спальне, под утку и непромокаемую простыню – вещи отталкивающего вида, к которым никому не захочется прикасаться.
      Если Клара спросит про Леди, надо ответить, что она умерла после операции, уже после того, как счет был оплачен. Да, решила Кристал, так она и скажет.
      Во время следующего телефонного разговора, когда Клара вновь принялась корить себя за то, что не смогла приехать и поддержать мать в трудную минуту, Кристал принялась отговаривать ее.
      – И все-таки я приеду, – пообещала Клара, терзаясь угрызениями совести.
      – Нет, пока в этом нет необходимости. А вот если вы приедете в декабре, на ее день рождения, она будет счастлива.
      – В декабре? Тогда мужу хватит времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью, – согласилась Клара.
      – Да, у вас в запасе целый месяц.

      На следующее утро, в субботу, Анна-Софи сложила в портфель гравюры, автобусом доехала до Клиньянкура и зашагала по еще полутемным улицам к Блошиному рынку. Там царила привычная суматоха. Многие торговцы уже открыли свои заведения, разгружали стулья, перевязанные бельевыми веревками, куда-то тащили громадное зеркало в позолоченной раме, под весом которого услужливые арабы в синих комбинезонах согнулись в три погибели. Гугетта Марсак махала им рукой. Но волнение исходило главным образом от толпы антикваров в желтых непромокаемых плащах с поднятыми воротниками. Потирая озябшие руки, они оживленно беседовали, перебивая друг друга.
      Новости Анна-Софи узнала от Гугетты.
      – Месье Савара из девяностого магазина по четвертой линии арестовали за убийство бедного месье Будерба! Невероятно, правда?
      Анна-Софи была ошеломлена. Еще вчера с рынка увели американца – очевидно, чтобы допросить по поводу убийства. А теперь в этом преступлении обвинили месье Савара, тихого, замкнутого человека, знатока поделок из бронзы.
      – Говорят, вчера вечером полиция явилась к нему домой и арестовала его!
      Весь день на рынке вспыхивали и распространялись слухи. Говорили, будто месье Будерб и месье Савар были партнерами в каком-то сомнительном деле, связанном с наркотиками, оружием для ирландцев или алжирцев, русскими проститутками, вывозом предметов искусства из новых восточноевропейских государств. А может, они были любовниками и ссора между ними разгорелась из-за ревности – впрочем, никто не мог представить коренастого, пропахшего табаком месье Будерба в качестве страстного сексуального партнера, а месье Савар еще меньше годился на такую роль. К концу дня стало достоверно известно, что в квартире у Савара нашли три миллиона франков, вероятно украденных у Будерба.
      Анна-Софи совсем растерялась.
      – Этого не может быть, – твердила она.
      В ее голове уже сложился образ красавца американца, застигнутого на складе, как жертвы несправедливости, несчастного узника, даже беглеца из жестокой, полной опасностей страны. Она не сомневалась в том, что он и есть убийца.
      Но сожаление вызывало у нее не только то, что американец оказался невиновен, а и то, как она ошибалась относительно месье Савара. Только теперь она поняла, что у человеческой интуиции есть свои пределы и отдаваться ей полностью рискованно. Анна-Софи исполнилась уважения к полицейским: они беспристрастно продолжали поиски истины и не побоялись арестовать француза, хотя проще было бы свалить всю вину на чужака-американца. Значит, американца уже отпустили? Анна-Софи поняла, что обо всем случившемся следует известить Делию. Но потом она вспомнила, что не знает номер телефона Клары Холли, – стало быть, придется дожидаться возвращения Тима.

      На следующей неделе жизнь вошла в новое, более спокойное русло. В первое утро в доме Креев Делия проснулась рано и с облегчением обнаружила, что все еще спят, но ощутила неловкость, боясь, как бы хозяева не подумали, что она нарочно встала пораньше, чтобы сунуть нос на кухню. Делия задумалась о хозяевах дома, Кларе и Серже Крей. Ей уже было ясно, что мистер Крей относится к жене по-свински. Только теперь Делия поняла, в чем преимущества и недостатки жизни с прославленным, но вспыльчивым мужем. Горничная или экономка, которая вчера прислуживала гостям, невысокая и полная, пришла в восемь и кивнула Делии, не пытаясь преодолеть языковой барьер.
      – Bonjour, – поздоровалась Делия, впервые произнеся французское слово – не считая обычного «merci».
      – Bom dia, – откликнулась женщина на незнакомом Делии языке, приготовила кофе и поставила перед гостьей тарелку с круассанами.
      Ночью Делия долго лежала без сна, прикидывая, чем она займется завтра. Теперь, когда она оказалась в безопасности, надо было позвонить в консульство, известить родителей о переезде и сообщить им новый телефонный номер, объяснить Тиму, что ее деньги еще не пришли, и позвонить в авиакомпанию, поскольку завтра истекал срок действия ее обратного билета. Положение казалось ей безвыходным: нет паспорта, нет надежды – оставалось лишь найти весомую причину, по которой ей согласились бы обменять билет, столь же весомую, как смерть, но возможно, распоряжение полиции приравнивается к смерти.
      Когда Клара спустилась вниз, закутанная в халат – по мнению Делии, он ее полнил, а грудь расплылась под ним, как бывает, если не надеть лифчик, – та рассказала о своих затруднениях.
      – И у Габриеля такой же билет, как у меня.
      – Мы сделаем несколько звонков, – туманно пообещала Клара, думая о том, что, хотя она опасалась пребывания Делии в доме, оказалось приятно встретиться с гостьей утром в кухне.
      – Но я не могу просто взять и улететь домой, не узнав, где он и что с ним.
      – Вы любите его? – спросила Клара. – Он ваш друг?
      – На самом деле не мой, – объяснила Делия. – Он живет с другой девушкой, полупомешанной, – думаю, из жалости – и не бросает ее, чтобы она не свихнулась совсем.
      – Пожалуй, мы можем довериться Тиму Нолинджеру, – заявила Клара. – Он показался мне компетентным, обязательным человеком. Думаю, он поможет выяснить, где сейчас Габриель.
      – Компетентность и обязательность – не одно и то же, – возразила Делия.
 
      Люди, наделенные красотой, делятся на два лагеря: тех, кто не обращает внимания на свою внешность, и тех, кто не обращает внимания ни на что, кроме своей внешности. Клара относилась к первым, но на следующее утро после визита охотников она долго простояла перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение. Она до сих пор гадала, почему француз, который был так любезен с ней после встречи в мэрии, Антуан де Персан, вчера не зашел в ее дом вместе с остальными. Она надеялась, что он зайдет, они смогут обменяться парой безобидных фраз, он увидит ее уютный дом.
      Неужели она и вправду махнула на себя рукой? Если бы она продолжала сниматься, то следила бы за переменами в своей внешности, отпечатком пролетающих десятилетий, но уединенная жизнь и заботы о маленьком Ларсе не способствовали этому. Клара встревожилась, обнаружив, что утратила прежнюю власть, и поклялась осуществить свой давний план – взять на вооружение сексуальные и косметические секреты француженок, а также написать о них книгу. Несколько лет назад, пораженная красотой и мудростью жительниц Франции, Клара собирала материал для такой книги, надеясь издать ее, а теперь в ее намерения входило не только выведывать секреты, но и пользоваться ими. Ей вдруг пришло в голову, что отличным источником подобной информации может стать Анна-Софи д’Аржель – такая жизнерадостная, свежая, миловидная. Не может быть, чтобы она не оказалась кладезем многовековой мудрости женщин Франции. Клара не могла вспомнить, куда засунула свой блокнот с записями, а потом задумалась о том, красива ли мадам Антуан де Персан.

* * *

      Знакомство с Креями и Делией создало для Тима и Анны-Софи некоторые неудобства. Узнав о краже, Тим собирался съездить в Испанию, посетить два монастыря и библиотеку в Севилье, откуда манускрипты похитил человек с немецким паспортом, прятавшийся под рясой монаха. Во всех трех рукописях его заинтересовало Откровение Иоанна Богослова о конце света. Все эти сведения Тим почерпнул из газетных статей, из Интернета и разговора с Сисом. Но теперь, когда он согласился помочь Крею приобрести последний из украденных манускриптов, поездку в Испанию пришлось отложить.
      Он не раз спрашивал себя, почему согласился, и удовлетворенно отвечал, что в его работе важно во всем доходить до самой сути и что будущие очерки и статьи об этом стоят пары потраченных недель.
      Знакомство с Креем тоже было ему на руку. Крей предложил оплатить Тиму потраченное время, включить его в ведомости студии «Манди Бразерс» в качестве консультанта по фильму, который собирался снимать. Крей заверил Тима, что это обычное явление и ему незачем терзаться угрызениями совести, и хотя Тим еще не понял, совестно ему или нет, он с легкостью принял обещанное вознаграждение.
      Каждый день он приезжал к Креям около полудня, чтобы не попасть в дорожную пробку, и проводил у них час-другой. Тим удивился легкости, с которой согласился на сделку с Креем, и это заставило его задуматься о дальнейшей работе. Он вовсе не хотел всю жизнь быть чьим-то консультантом или помощником, но на что еще он был способен? Может быть, взяться за какой-нибудь длительный проект? Написать роман? Но о чем? Или книгу о европейской политике? Он многое знал о Франции, об истории этой страны, ее винах, обычаях ее общества. Пожалуй, ему следовало бы систематизировать свои знания в области средневековых манускриптов. Но тогда придется учить латынь…
      Так или иначе, с поездкой надо повременить, дождаться, когда похититель вновь свяжется с Креем, а пока разузнать что-нибудь про исчезнувшего орегонца, который наверняка попал в полицию и потому не может быть ни немецким монахом-вором, ни продавцом манускрипта. Хотя Тим согласился взяться и за то, и за другое дело – встретиться с похитителем и найти Габриеля, – у него, к сожалению, не было знакомых полицейских. Зато у его приятельницы из «Нью-Йорк таймс» такие знакомые были, и вскоре она сообщила Тиму о нескольких американцах, задержанных полицией во Франции, но среди них Габриеля Биллера не оказалось. Тем временем Сис из Амстердама известил Тима о том, что больше никому из коллекционеров похищенный манускрипт не предлагали.
      Постепенно Клара Холли привыкла к нему, стала держаться приветливее, угощала его кофе, расспрашивала о жизни и предстоящей свадьбе – словом, развлекала Тима, как и подобало хозяйке дома, пока не появлялся Серж.
      – Серж дал мне прочесть несколько ваших статей, – сказала она. – Очень любопытно!
      Тим был польщен и удивлен тем, что Крей читает его писанину, – впрочем, Крей пользовался репутацией всестороннего человека.
      – Из «Участия»?
      – Нет, из журнала «Доверие». Мне показалось, вы с Сержем придерживаетесь одинаковых принципов и взглядов, – объяснила Клара.
      – Не знаю, есть ли у меня принципы. Я стараюсь быть объективным, даже когда пишу для «Доверия».
      – А по-моему, быть журналистом не значит не иметь принципов, – возразила она.
      В другой раз она завела разговор о свадьбе:
      – Я слышала, она состоится совсем рядом с нами, в Валь-Сен-Реми.
      – Да, через шесть недель, – подтвердил Тим.
      – Анна-Софи так прелестна. Истинная француженка! По сравнению с ними американки выглядят просто тупицами. Французы знают толк буквально во всем – ну хотя бы в том, что действительно имеет значение. В гастрономии. В эротике.
      При упоминании об эротике сердце Тима учащенно забилось.
      – Мне всегда казалось, что этот дом как нельзя лучше подходит для пышных свадеб, – добавила Клара. – Какая жалость, что мы не были знакомы раньше! Я была бы рада, если бы торжество состоялось в нашем доме.
      – Благодарю, – улыбнулся Тим. – Увы, все уже решено.
      – Как по-вашему, для вас жизнь только начинается или же она уже кончена? – Ее беспечный тон смягчил всю серьезность этого почти болезненного вопроса. Тим уже и сам задавал его себе и тщетно искал ответ.
      – Главным образом начинается.
      – Где-то я вычитала, что для большинства мужчин их свадьба становится самым важным событием в жизни, почти единственным, когда они одеваются во все новое и находятся в центре внимания.
      – Потрясающая мысль. Но разве для женщин это не так? – спросил он.
      – В жизни женщин еще случаются роды, – напомнила она.
 
      Сказать по правде, Тима слегка беспокоили некоторые подробности его будущей семейной жизни. Анна-Софи, еще недавно бывшая веселой и пылкой любовницей, вдруг забеспокоилась по поводу сексуальной стороны их отношений, хотя Тим надеялся, что проявляет к ней должное внимание и не устает уверять, что она красива и сексуальна. До сих пор они не сталкивались ни с одной из проблем, о которых были наслышаны, – фригидностью, сексуальной холодностью и прочим. Сначала, почувствовав беспокойство Анны-Софи, Тим относил это к своим недостаткам, но вместе с тем гадал, не стала ли безудержная чувственность книг Эстеллы причиной тому, что их собственные соития кажутся его невесте слишком пресными. Хотя стиль Эстеллы отличался благопристойностью, как литератор она была наследницей традиций Гюисманса и Пейтера, подробно рассуждала о том, чем аромат зелени отличается от запаха фруктов или какие ощущения вызывают прикосновения к внутренней части бедра. Ее томным персонажам были присущи неиссякаемые сексуальные аппетиты, они вращались в изысканном обществе, где оргазмы обсуждали на роскошных приемах наряду с курением гашиша. «О, алчная пульсация бусинки, крохотная мембрана в центре вселенной! Сокращения этого восхитительного отверстия…» Возможно, именно эти строки действовали на Анну-Софи.
      Однажды во вторник утром, когда они занимались любовью, Анна-Софи сказала по-английски (эта деталь врезалась ему в память потому, что обычно о любви они говорили по-французски): «Я хочу, чтобы ты взял меня так, будто мы еще никогда не были близки». Тим исполнил ее просьбу, но был ошарашен нетипичным для невесты поступком; эхо ее слов еще долго звучало у него в памяти. Может, это был перевод цитаты из какой-нибудь книги Эстеллы? Или же Анне-Софи надоело привычное чередование поз (как правило, кто-нибудь из них оказывался сверху) и она жаждала большего? К примеру, орального секса? Что предвещают ее слова для будущей долгой совместной жизни? На эти вопросы Тим не нашел ответа, но отметил новый этап в их отношениях.
      А еще Анна-Софи стала как-то странно дорожить своей машиной, все чаще разъезжала на ней сама, неохотно давала ее Тиму, поэтому он не мог так часто, как хотел бы, приезжать к Сержу Крею. Он понимал, что это какой-то симптом, но не знал, какой именно. А может, просто признак усталости в преддверии свадьбы?
 
      – По-моему, это совершенно нормальное явление: перед свадьбой почти все мужчины теряют покой и начинают засматриваться на других женщин, – уверяла мадам Экс Анну-Софи, которая поделилась с ней своим беспокойством по поводу того, что Тим проводит все свободное время у Креев и часто упоминает про миссис Крей. – С такими случаями я сталкиваюсь постоянно.
      – Вряд ли между ними что-нибудь было, но…
      – Мне известно немало жутких историй. Мужчины уходят к бывшим подругам, увлекаются танцовщицами и проститутками. Они просто паникуют.
      – Проститутками! Quelle horreur! Нет, нет, Тим не такой.
      – Конечно, но вы должны знать, что в таких случаях каждый мужчина ведет себя по-своему. Нет ничего удивительного в том, что ваш жених заглядывается на красивых женщин.
      Анна-Софи задумалась о том, как поддерживать сексуальный интерес мужа на протяжении всей жизни. В качестве панацеи обычно рекомендуется необузданность и даже распущенность в сексе. Может быть, почаще прибегать к позе «шестьдесят девять»? Иногда они обращались к ней, но Анна-Софи чувствовала, что при этом Тим предпочитает наслаждаться ласками, а не дарить их – качество, которое, если верить графине Рибемон, присуще всем мужчинам, но это еще не означает, что им следует бесконечно потакать.
 
      – Вы знаете, что Тим Нолинджер – наследник империи Нолинджер-Уэббов? – спросила Дороти Штернгольц у Вивиан Гиббс, встретившись с ней у парикмахера, англичанина Найджела. – А с виду и не скажешь! Такой скромный, милый юноша!
      – Об этом я не знала, но ваша новость меня не удивляет, – отозвалась Вивиан. – Только почему же «скромный и милый»? По-моему, он держится как подобает принцу – потому что считает своим домом весь мир и, как водится у принцев, в его карманах редко звенят монеты.

      У Клары и Делии вошло в привычку беседовать по утрам, за кофе. Клара рассказывала о своем сыне Ларсе, вспоминала о жизни в Лейк-Осуиго, о городских достопримечательностях вроде супермаркета, ратуши или банка «Бен Франклин», в которых Делия не находила ничего примечательного, однако усердно дополняла ее воспоминания новыми подробностями.
      Почти сразу выяснилось, что постоянная подруга Габриеля – не кто иная, как помешанная дочь Кристал, Сью-Энн, – неуравновешенная, напичканная лекарствами, склонная к странным поступкам и взглядам, и самое главное – двуличная особа. В результате между Делией и Кларой возникли новые, неожиданные отношения.
      Клара подозревала, что эмоции Делии каким-то образом передаются ей, недвусмысленно говорят о потребности в подруге, которой можно поверять все тайны и опасения. И это выглядело естественно. Клара понимала, что Делия ранима, оторвана от родного дома, нерешительна, как почти все младшие дети, и, кроме того, искалечена, что бы ни значил для нее самой ее изъян. Делия буквально ходила за Кларой по пятам, и Клара часто замедляла шаг, подстраиваясь к неуклюжей походке девушки.
      Клара отвезла Делию в американское консульство за паспортом: задерживать его выдачу уже не было причин, ведь кого-то арестовали за убийство на Блошином рынке. Служащие консульства не получали никаких распоряжений от французской полиции, но пообещали заново сделать запрос по поводу паспорта. Кларе и Делии показалось, что в консульстве только рады возможности бросить вызов французским властям, особенно если этот вызов ничем не грозит им самим.
      – Но я на самом деле хочу побывать в Лувре, за этим я и приехала сюда, – твердила Делия, и Клара пообещала свозить ее в Лувр.
      Со своей стороны, Делия многое узнала о Кларе – не из ее рассказов, поскольку Клара почти не говорила о себе, а путем умозаключений. Делия выяснила, что Кларе живется несладко, но и не слишком тяжко. Ее дом был просторным, но в нем приходилось соседствовать с резким, отчужденным мужем, а ее сын учился в другой стране и имел право получать от родителей всего одно письмо в неделю. И все-таки Клара оставалась доброй, трудолюбивой женой и придерживалась пуританских взглядов на брак. Она говорила, что никогда не изменит мужу, а однажды, когда они обсуждали известный обеим скандал в Лейк-Осуиго, заметила: «Зачем она пожертвовала всем ради минутного удовольствия? Это бессмысленно. Какой в этом толк? Она принесла горе не только себе, но и своему мужу. В конце концов, секс всегда остается сексом, с кем бы ты им ни занимался».
      Когда Делия рассказывала о своем бизнесе, старинных салфетках и керамике, о том, как она ищет свое место в мире, Клара призналась: «В этом я ничего не понимаю. Я вышла замуж в двадцать лет, мне не пришлось самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Наверное, у меня все равно ничего не вышло бы».
 
      В тот день Делия по привычке проснулась в пять утра, но спустилась вниз только к семи. Небо было еще темным, на нем светила луна. Она услышала, как к дому подкатила машина, резко взвизгнули тормоза. Для гостей еще слишком рано, подумала она, возмущенная тем, что кто-то осмелился позвонить в дверь, но все-таки открыла ее.
      На пороге стояли двое мужчин с рациями или телефонами и женщина-полицейский. В ночной рубашке и в халате Клары Делия задрожала от холода и страха. Она поняла, что полиция явилась за ней.
      Но один из мужчин произнес:
      – Madame Clara Cray, vous ?tes en ?tat d’arrestation.
      Делия вытаращила глаза.
      – Если не ошибаюсь, вам нужна Клара?
      – К сожалению, мы вынуждены взять вас под стражу, – продолжал незнакомец.
      Делия попятилась, впуская всех троих в дом. Как из-под земли, в холле за спиной Делии возникла заспанная Клара. Делия не понимала, что говорят незваные гости, но по выражению лица Клары догадалась, что они пришли к ней.
      Клара стояла неподвижно, на ее лице были написаны изумление и нерешительность. Она указала на свой халат и объяснила, что должна одеться. Клара повернулась к Делии и срывающимся голосом попросила:
      – Вы не могли бы разбудить Сержа и попросить его спуститься вниз? Я не знаю, должна ли я следовать за ними. – Она добавила что-то по-французски, обращаясь к мужчинам, пошла по боковой лестнице, преследуемая по пятам женщиной-полицейским.
      Растерявшись, Делия поспешно поднялась на второй этаж и постучала в дверь спальни Сержа Крея.
      Из-за двери донесся стон Крея и шорох одеяла. Наконец дверь открылась, в щель выглянул Крей. Он был в пижамных штанах и тенниске, натянувшейся на его объемистом животе. От него пахло нагретой постелью.
      – Пришли полицейские, кажется, они хотят арестовать Клару, – прошептала Делия. – То есть мне показалось, что они из полиции – они так выглядят.
      Крей приоткрыл дверь пошире и уставился на нее, моргая, словно в глаз ему попала соринка.
      – Вам лучше спуститься вниз. Может, все дело во мне? – добавила Делия. – Неужели она взяла на себя какие-то обязательства в отеле и в консульстве? Они там, в холле. А Клара ушла одеваться.
      – Чертова охота! – процедил Крей и направился в кухню с проворством пони. Ему вспомнились цепи в лесу, протянутые в нарушение какого-то дурацкого закона об ограждениях. Его адвокаты-американцы не были уверены, имеет ли он право перегораживать тропинки цепями.
      А другой закон, закон Вердейля! Тот самый, который приводил в возмущение и Клару, и самого Сержа. Согласно этому закону, посторонние имели право охотиться в чужих владениях – при условиях, которые, как понял Серж, могли быть истолкованы сколь угодно широко. А это значило, что охотникам предоставлена полная свобода стрелять под окнами его гостиной так, чтобы в шкафах звенел фарфор, и таскать туши некогда грациозных животных через кусты, ломая ветки и оставляя повсюду кровавые следы. К вторжению на чужую территорию он относился гораздо серьезнее, чем к охоте как таковой; он без колебаний был готов затеять судебное разбирательство, если местные охотники добиваются именно этого. В душе Сержа закипал гнев.
      Двое мужчин в штатском, ждущих в холле, были ему не знакомы. Клара еще не вернулась.
      – Месье, что все это значит? – осведомился Серж. – Чего вы хотите от моей жены? Я ясно изложил свои позиции месье мэру, но моя жена тут ни при чем. – Его смуглое лицо от гнева потемнело, он стал похож на жирного разъяренного цыгана.
      – К ответственности привлечена мадам Крей, – вежливо объяснил один из мужчин. Оба тревожно посматривали в сторону лестницы, точно опасаясь, что Клара сбежит.
      – Прошу вас, присядьте. – Крей провел их в гостиную. – Я позвоню своему адвокату. – На часах была половина восьмого; наверное, в свои конторы адвокаты являются не раньше десяти. – Делия, предложите гостям кофе.
      Мужчины продолжали стоять. Крей ушел.
      – Caf?? – спросила Делия.
      Мужчины отказались, покачав головами, и попытались придать лицам более дружелюбное выражение, чтобы смягчить возникшую неловкость. Наконец они улыбнулись Делии, демонстрируя хваленую галльскую тактичность.
      Клара спустилась вниз, одетая в костюм, чулки и туфли на каблуках, будто собралась в церковь. Но откуда ей знать, как положено одеваться арестованным?
      – Вы разбудили Сержа?
      – Он уже был здесь, – объяснила Делия. – И ушел наверх звонить юристу или еще кому-то.
      Клара знала, что скорее всего Серж решил созвониться со своими адвокатами из Лос-Анджелеса, которые потом свяжутся с парижскими юристами. Но поскольку он вряд ли сумеет связаться с американскими адвокатами в такой час, ему придется будить Уоли.
      – Не понимаю, в чем все-таки дело. А вы знаете, месье? – обратилась Клара к гостям. Наверное, это просто судебные приставы.
      – Речь идет о краже и осквернении собственности Франции, мадам. И об ущербе, нанесенном памятнику старины. Обвинение состоит из нескольких пунктов.
      Делия видела, что Клара понятия не имеет, о чем они говорят.
      – Мы можем подождать моего мужа?
      – Несколько минут, не более. Боюсь, вам придется надеть вот это. Насколько мне известно, так принято и в вашей стране.
      Крей вернулся как раз в тот момент, когда Клару уже уводили. Хотя на нее надели наручники, она держалась спокойно. Умоляюще обернувшись к мужу, она тем не менее попыталась ободряюще и иронически улыбнуться. Постояв несколько секунд в замешательстве, он бросился к своей машине, хмурясь и яростно бранясь.

      Закованная в наручники, Клара сидела на заднем сиденье маленького «рено»; служащие прокуратуры, устроившиеся впереди, то и дело оглядывались на нее, будто ожидая попытки выпрыгнуть из машины. Клара гадала, почему она не чувствует страха – наверное, потому, что она была убеждена в своей невиновности и понимала, что она всего лишь пешка в жестокой игре охотников, а также не сомневалась в том, что Серж, знаменитый, влиятельный Серж, знает, как быть, что адвокаты Уоли разрешат все вопросы и в конце концов выяснится, что случившееся было ошибкой. Только что она, одетая в халат, стояла в кухне, а теперь ее везли в Версальскую тюрьму в наручниках.