4

ВОРОН

Ангус Лок принимал поцелуи. Четырнадцать, если быть точным — по одному за каждую полушку, которую он потратит на Бет и Крошку My. Это, конечно, Бет придумала: ей понадобились новые ленты для волос, и она готова была на все — в том числе и поцелуи, — чтобы их получить. Крошка My была еще слишком мала и ленты ценила в основном за то, что их можно жевать, но тоже вносила свою долю, заливаясь смехом и наделяя отца липкими, пахнущими овсяным печеньем лобзаниями.

— Ну пожалуйста, папа, — пищала Бет. — Пожалуйста. Ты обещал.

— Позаюста, — вторила Крошка My.

Ангус застонал, признавая свое поражение, ударил себя в грудь и крикнул:

— Хорошо! Хорошо! Вы разрываете отцу сердце заодно с кошельком! Ленты так ленты! Следует, вероятно, спросить, какой цвет вы предпочитаете?

— Розовые, — сказала Бет.

— Любые, — сказала Крошка My.

Ангус снял Крошку My с колен и посадил на лисий коврик.

— Розовые и любые, значит. Хорошо.

Бет, хихикнув, запечатлела на отцовской щеке последний поцелуй.

— Крошка My хочет голубые, папа.

— Любые, — радостно подтвердила Крошка My.

— Ангус.

Он обернулся на звук жениного голоса. Всего два слога, но он сразу почуял неладное.

— Что случилось, милая?

Дарра Лок задержалась на пороге, словно не решаясь войти, потом вздохнула, смирившись с чем-то, и прошла в кухню. По дороге к сидящему у огня Ангусу она отвела прядку соломенных волос с лица Бет и отняла у Крошки My облепленный шерстью кусок лепешки, который девчушка выкопала из лисьей шкуры.

Сев на дубовую скамью, которую управитель ее отца смастерил ей к свадьбе восемнадцать лет назад, Дарра взяла мужа за руку. Убедившись, что двух ее младших дочек не заботит ничего, кроме лент и лепешек, она подалась к Ангусу и сказала:

— Ворон прилетел.

Ангус Лок затаил дыхание. Закрыв глаза, он вознес безмолвную молитву любому богу, который мог его услышать. Только не ворон. Только бы Дарра ошиблась и это оказался грач, галка или хохлатая ворона. Но он понимал, что молитва его напрасна. Дарра Лок способна отличить ворона от всех прочих птиц.

Ангус поднес руку жены к губам и поцеловал. Боги не любят, когда человек просит о нескольких вещах сразу, поэтому он не стал молиться о том, чтобы Дарра не заметила, как ему страшно. Просто он спрятал свой страх как умел.

Дарра смотрела ему в глаза своими, синими. Ее красивое лицо побледнело, и морщинки, которых Ангус раньше не замечал, прорезались на лбу.

— Касси утром увидела, как он кружит над домом. И только сейчас он сел. Отведи меня к нему.

Дарра медленно и неохотно поднялась, стряхнув с передника несуществующую пыль.

— Бет, присмотри за сестрой. Не подпускай ее слишком близко к огню. Я вернусь через минуту.

Кивок Бет, так похожий на материнский, заставил сердце Ангуса налиться свинцом. В его дом прилетел ворон. Эти большие черные птицы с острыми крыльями, мощными клювами и человеческим голосом для разных людей означают разное, но для Ангуса ворон значил только одно: необходимо покинуть дом.

Дарра вышла из кухни впереди него. Ангус задержался и погладил Бет по щеке.

— Розовые и голубые, — произнес он одними губами, дав ей знать, что он не забыл.

На дворе моросил дождь, начавшийся еще до рассвета, и земля вокруг усадьбы раскисла. Дарра почти все утро убирала последние травы в своем садике, спеша успеть до заморозков, и очистила весь клочок земли под кухонным окном. В сарайчике, пристроенном к кухонной трубе, кудахтали всполошенные куры — они хорошо знали, что такое ворон.

— Отец!

Лицо старшей дочери Ангуса Касси было замызгано грязью, мокрые волосы слиплись. Ее старый клеенчатый плащ когда-то перешел к ним вместе с усадьбой, маслобойкой и двумя ржавыми плугами. Но в глазах Ангуса Касси была красавицей. На щеках у нее горел румянец, ореховые глаза сверкали, как дождевые капли на янтаре. Ей шестнадцать — впору выходить замуж и заводить своих детей. Ангус нахмурился. Как она найдет себе жениха здесь, в лесу, в двух днях к северо-востоку от Иль-Глэйва? Вот что не давало ему спать по ночам.

— Ты пришел посмотреть на ворона? — взволнованно выпалила Касси, подбегая к отцу. — Это гонец, как и те грачи, что иногда к нам прилетают. Только он больше. И к ноге у него что-то привязано.

Дарра и Ангус переглянулись.

Касси, ступай в дом и погрейся. Мы с отцом займемся птицей.

— Но ведь...

— Ступай, Касилин.

Касси, поджав губы, фыркнула, повернулась и пошла к дому. Мать редко называла ее полным именем.

Ангус провел рукой по лицу, стряхивая капли дождя с бровей и бороды. За Касси закрылась кухонная дверь. Она хорошая девочка. Он поговорит с ней после, объяснит то, что можно объяснить.

— Сюда. Он не залетел в грачевник, как другие птицы. Уселся вон там, на старом вязе. — Дарра направилась через двор, в обход дома. Ангус слишком долго прожил с женой, чтобы не понимать, что скрывается за ее поспешностью. Она волновалась и старалась этого не показывать.

За домом в изобилии росли большие старые дубы, вязы и липы. Промежутки между ними заполняли палые листья, лишайник и папоротник, густо покрывающий суглинистую почву. Весной Касси и Бет собирали здесь голубые утиные яйца, древесных лягушек и дикую мяту, летом — морошку, ежевику, крыжовник и черные сливы, приходя домой с перепачканными щеками и полными корзинками. Ягоды потом заливали водой, чтобы удалить червячков. Осенью они ходили по грибы, а зимой, когда Ангус уезжал по своим делам, Дарра ставила ловушки на разную мелкую дичь.

Карр! Карр!

Ворон заявил о себе двумя короткими сердитыми нотами, и взгляд Ангуса устремился к небу сквозь ветви большого белого вяза, затенявшего летом весь дом. Даже среди сучьев в руку толщиной сразу было видно, что это именно ворон. Он расположился на дереве вальяжно, словно отдыхающая после удачной охоты пантера. Черный и неподвижный, он смотрел на Ангуса Лока своими золотыми глазами.

Ангус перевел взгляд на его ноги. Над когтями левой ясно виднелось вздутие: пакетик из щучьей кожи, перевязанный сухожилием и запечатанный смолой.

Карр, карр! Смотри — вот он я!

В голосе птицы Ангусу слышался вызов. Только два человека на Северных Территориях пользовались воронами как почтовыми птицами, и все нутро Ангуса заявляло о том, что он не желает получать никаких известий ни от кого из них. В этом пакетике было запечатано прошлое, он это знал, и ворон — тоже.

— Позови его, — тихо сказала Дарра, комкая передник. Кивнув, Ангус свистнул так, как научили его почти двадцать лет назад: две короткие ноты и одна длинная.

Ворон наклонил голову набок и расправил крылья. Смерив взглядом Ангуса Лока, он издал звук, похожий на человеческий смех, и слетел со своей ветки.

Огромная птица опустилась наземь, и Дарра попятилась. Ангус с трудом удержался, чтобы не сделать то же самое. Клюв у ворона был величиной с наконечник копья, острый и загнутый, как лемех плуга. Явно довольный испугом Дарры, ворон скакнул к ней, мотая головой и тихо покрякивая.

— Нет уж, стой, паршивец. — Ангус одной рукой взял ворона под грудь, другой за клюв и поднял на руки. Ворон затрепыхался, растопырив крылья и когти, но Ангус держал крепко. — Дарра, возьми у меня нож с пояса и срежь письмо.

Дарра сделала как он сказал, хотя ее рука с ножом дрожала так, что она чуть не поранила птицу. Пакетик не больше детского мизинца, освобожденный от смолы и обвязки, упал в ладонь Дарры.

Ангус, отвернувшись в сторону, подбросил ворона ввысь. Тот расправил крылья и растаял в свинцовом небе.

— Вот, держи. — Обертка, вся в смоле и птичьем помете, промокла от дождя, но сквозь грязь еще кое-где просвечивала серебристо-зеленая кожа. Щучья кожа прочная, хоть и тонкая, не пропускает воду и легко повинуется пальцам, будучи мокрой. Полезная штука — но Ангус уже не помнил, когда в последний раз получал письмо в такой обертке. Когда его пальцы сомкнулись вокруг мягкого сырого пакета, Дарра отошла, и Ангус послал ей взгляд, говорящий: останься.

— Нет, муженек, — покачала головой Дарра. — Я уже восемнадцать лет как замужем за тобой, но еще ни разу не заглядывала в письма, которые тебе присылали. Не думаю, что стоит начинать теперь. — Дарра потрепала мужа по щеке и пошла прочь.

Ангус приложил руку к щеке там, где коснулась ее рука жены, глядя, как Дарра поворачивает за угол дома. Он не заслужил такой жены. Она из Россов с Лесистого Холма, отец ее был помещиком, и девятнадцать лет назад, когда они впервые встретились, она могла бы выбрать в мужья кого хотела. Ангус Лок никогда не забывал об этом. Вспомнил и теперь, когда развернул кожу и достал смоченный слюной для мягкости кусочек бересты.

Кора, такая тонкая, что Ангус видел сквозь нее свой большой палец, была обведена каймой из выжженных полумесяцев. Само письмо тоже выжгли, кропотливо выводя слова раскаленной иглой.

Ангус тяжело привалился к стволу старого вяза. Дождь дрожал перед ним бисерной завесой. Ангус ко многому был готов — ко многим вещам, одна другой страшнее. Но это... Горькая улыбка прошла по его лицу. Это он полагал давно прошедшим. Они все так думали.

«Это твой выбор, Ангус Лок. Поступай теперь как хочешь». Прошлое ныло, как надорванный мускул, у него в груди, затрудняя дыхание. Придется выехать сегодня же. В Иль-Глэйв, к тем, кому следует знать об этом. Он ни на минуту не усомнился в правдивости письма. Садалак из племени Ледовых Ловцов никогда не написал бы такое просто так. Ангус получил от него послание впервые за двадцать лет.

Земля под деревом раскисла, среди немногих оставшихся листьев перекатывался эхом смех ворона. Ангус посмотрел на свой дом. Касси, должно быть, разводит огонь, чтобы приготовить ужин, Бет раскатывает тесто для сладкого печенья, которое они с Крошкой My так любят. А Крошка My, наверно, спит, прикорнув на коврике. Этот ребенок может спать где угодно.

Боль, никогда не покидавшая Ангуса окончательно, окрепла в груди. Не грозит ли что-то в этот самый час его детям?

Засунув письмо за пазуху, Ангус оторвался от ствола и пошел домой. Нет, не станет он уезжать на ночь глядя. Пусть все отправители писем отправятся в преисподнюю. Он обещал Бет и Крошке My купить ленты, и видят боги, девочки их получат. Так говорил себе Ангус Лок, но страх не утихал в нем, когда он бросал свой вызов. Ворон прилетел, письмо получено, и прошлое стучится кулаком в его дверь.

Тихо, как оседающая пыль, сказала себе Аш Марка, выскальзывая из своей комнаты. Ей было холодно, и пришлось закусить губы, чтобы сдержать дрожь. Почему в коридоре такой холод? Она оглянулась на свою дверь. Может, все-таки одеться потеплее? Мысль о прогулке по Крепости Масок в одной ночной рубашке и шерстяном камзольчике показалась ей менее разумной, чем раньше. Но если ее поймают в таком виде, можно будет отговориться тем, что она бродила во сне, и ей, может быть, даже поверят. А вот в плаще вывернуться будет труднее. Одеваются ли лунатики, когда встают по ночам? Аш этого не знала.

Оглядывая видный ей отрезок коридора, Аш прислушалась. Нет ли поблизости Марафиса Глазастого? Нож ушел со своего поста у ее двери несколько минут назад, убедившись, наверное, что его подопечная крепко спит. Аш не знала, куда он ушел и вернется ли — а если вернется, то когда. Знала только, что ему опостылело проводить все ночи у ее двери. Аш его за это не винила. Здесь так холодно, что пар идет изо рта, а смотреть не на что, кроме оседающей пыли да сырых, догорающих один за другим факелов.

Смех. Аш застыла на месте. Вот опять — справа по коридору, из комнаты Каты. Но это не Ката смеялась — если только она по ночам не хлебает горячую смолу и не жует гравий.

— Я сказал, погаси свет.

Аш сразу узнала холодный властный голос Марафиса Глазастого. Значит, он в комнате Каты... с Катой. Аш передернулась: ей не хотелось даже думать об этом. Черненькая Ката — маленькая, словно куколка, а Марафис здоровенный; из его ручищ можно выкроить четыре обыкновенные руки, а запястья у него как железные брусья. Прячась во мраке у противоположной стены, Аш быстро прошмыгнула вперед.

Известняковые стены обжигали холодом, и Аш старалась не прикасаться к ним. Ее с Катой комнаты помещались в самой низкой и широкой из четырех башен крепости, Бочонке. Бочонок — первое укрепление, которое было выстроено в городе Венисе, и стены у него двадцать футов толщиной. Извилистые коридоры и винтовые лестницы идут вверх от его основания, словно тропинки, огибающие холм, прерываемые оборонительными бастионами, площадками для лучников, комнатами и нишами с каменными скамейками, известными как серые беседки.

Комната Аш — это самое сердце Бочонка. Прямо под ней башня окружена кольцом фортификаций, которые издали кажутся громадным птичьим гнездом вокруг дерева. Бочонок не радует глаз — из трех обитаемых башен крепости он самый неприглядный: нет на нем чугунного литья и свинцовой облицовки, как у Рога, нет фигурных фронтонов и облицованных черным мрамором окошек, как у Фитиля.

Что до Кости, самой высокой башни, увенчанной Железным Шпилем, на который — на шестисотфутовой высоте — некогда насаживали государственных изменников, чтобы все в городе видели их и страшились... Аш потрясла головой. В Кость уже много лет никто не ходит. Необитаемая башня, где царят холод и сырость, разрушается — просто чудо, что она до сих пор не рухнула. Говорят, она уходит так глубоко в стылые недра Смертельной, что башня содрогается вместе с горой. А вершина ее достает до облаков, поэтому по стенам всегда струится вода — и в дождь, и в жару. Зимой Кость всегда покрыта тонким слоем льда. Белая, тонкая и кривая, она имеет много имен: Зимний Шпиль, Белая Заноза, Бескровный Хрен Пентеро Исса. Аш нахмурилась. Ката всегда расскажет какую-нибудь глупость.

Дойдя до первого лестничного пролета, Аш отважилась оглянуться. Ката, должно быть, погасила свет, как велел ей Марафис: полоска света у нее под дверью исчезла. Вот и хорошо, сказала себе Аш, стараясь не думать о сопутствующих этому вещах. Она не желала знать, что происходит там, внутри.

Прочные известняковые ступени глушили ее шаги, пока она спускалась. Из стен, как птичьи когти, торчали железные крючья, рыжие от ржавчины, — они заставляли Аш держаться посередине. Когда-то на них крепились толстые, черные от копоти цепи, соединявшие все бойницы Бочонка с нижним бастионом. Теперь крючьев тоже следовало остерегаться, как слуг, часовых и сырого горного воздуха.

Аш потерла руки. Ох как ей холодно. Хорошо еще, что она надела самую теплую ночную рубашку и туфли из кротовой кожи. Зима еще не настала по-настоящему — почему же она никак не может согреться?

«Ты недомогаешь, названая дочка. Я беспокоюсь за тебя».

Аш попыталась убрать из головы голос приемного отца. Да, она недомогает, но не в том смысле. Ката рассказывала ей, что происходит с девушками в пору созревания — кошмары и холодный пот в перечень не входили. «У тебя сводит живот, — с сознанием собственной важности повествовала Ката, — и ты начинаешь думать о мужчинах». Аш фыркнула. Мужчины! Нет, она ничего подобного не испытывает.

С ней творится что-то другое. Десять ночей подряд ей снится лед, и она каждый раз просыпается в мокрых от пота, скрученных простынях, опутывающих руки, как веревки. Эти сны так реальны, и таких голосов, которые обращаются к ней там, она еще никогда не слыхала. Госпожа, шепчут они, приторно-сладкие, как плюшки с вареньем, приди, протяни нам руку...

Аш сделала глубокий вдох, чтобы остановить дрожь. Мысль о том, чтобы вернуться в спальню, вдруг поманила ее, и ей стоило труда двинуться вперед. Приемный отец знает, что с ней такое — она уверена. И не менее уверена в том, что он ничего ей не скажет.

Он постоянно следит за ней, прокрадывается в ее комнату, когда она спит, осматривает ее груди, волосы, зубы, допрашивает Кату о мельчайших подробностях ее жизни. Ему все важно: содержимое ее ночного горшка, количество гусиного жира, оставленного ею на тарелке, размеры ее корсета и нижнего белья. Что ему нужно от нее? Разве мало того, что она его названая дочка?

Аш не позволила обиде завладеть ей. Он не родной ее отец — не следует забывать об этом. Он ни разу не назвал ее дочкой, не добавив слова «названая».

Лестница прервалась площадкой, выходящей на укрепления, и снова нырнула вниз. Аш прибавила шагу. Становилось светлее, и были слышны голоса и лязг стали из Красной Кузницы внизу.

Пентеро Исс знает что-то — о ней, о ее родителях, о том, как она появилась на свет. Поэтому он и следит за ней так пристально, поэтому поставил своего Ножа у ее двери, поэтому входит к ней без предупреждения днем и ночью, надеясь поймать ее... на чем? Аш тряхнула головой. Быть может, этой ночью она найдет ответ.

Каждый раз перед полуночью Исс выходит из своих покоев в нижней части Бочонка и направляется куда-то. Аш часто видела, как он уходит или возвращается, но не знала, куда он ходит. Если верить Кате, он почти никогда не запирает за собой дверь. Час поздний, чужих в Бочонке не бывает — только Аш, Ката и еще горстка доверенных слуг находится там ночью. В пристройке помещаются Рубаки и Красная Кузница, где они куют свои кроваво-красные мечи. Никто не войдет в башню незамеченным. Исс может не опасаться посторонних. Постоянные обитатели башни — дело иное.

Все свои бумаги приемный отец держит у себя. Если имеется какая-то запись о том дне, когда он нашел Аш и взял ее себе, то она где-то там, в его книгах и свитках.

Аш стала спускаться по второму пролету, ведя рукой по стене между крючьями. Голос Исса преследовал ее, как дым сырых факелов: «Так-то ты платишь мне, названая дочка? Я кормлю тебя и одеваю, а ты предаешь меня, стоит мне только повернуться спиной. Ты огорчаешь меня, Асария. Я думал, ты больше любишь своего отца».

Асария! Аш вознегодовала. Она Аш, просто Аш, но никто в Крепости Масок не хочет этого признавать. Все зовут ее Асарией или госпожой. Этим она тоже обязана Пентеро Иссу. Это он назвал ее Асарией, потому что такое имя достойно знатной дамы, и Маркой, потому что ее нашли на самой границе городских владений. «Еще пять шагов к югу от Тупиковых ворот, названая дочка, и я не имел бы права тебя забрать. Собственность протектора ограничена тенью, падающей от ворот».

Аш поглубже вдохнула холодный воздух, остановившись на последней площадке и прислушиваясь к часовым.

Тупиковые ворота. Почему они? В Венисе четверо ворот, и каждые расположены в каком-нибудь важном месте, кроме Тупиковых, которые выходят на юг, где никаких дорог нет. Эти ворота не охраняет стража, и повозки, груженные товарами, не въезжают в них. Тупиковые ворота открываются на северный склон Смертельной горы. Они построены только для порядка, во исполнение какого-то старинного правила каменщиков, требующего, чтобы город имел четверо ворот. Кто мог оставить ребенка за воротами, которыми никогда не пользуются?

Ответ отозвался в Аш привычной болью: тот, кто хотел, чтобы этот ребенок умер.

Где-то близко послышались голоса.

Аш замерла. Каждый день она часами наблюдала, как крепостные кошки охотятся за мышами и птицами во дворе, и знала наверняка: кошка бросается только на то, что движется. Главное — не терять присутствия духа. Мыши и птицы не выдерживают, но некоторые старые зайцы знают, как себя вести. Аш видела, как они торчат на помосте для лучников: не шелохнутся, хоть убей. Она укрылась в глубокой косой тени, пересекающей лестницу, и вжалась в стену. Голоса стали громче, и по плитам застучали шаги.

— Не держи миску на вытянутой руке, точно ночной горшок несешь, орясина. Так она мигом остынет. Прижми ее к груди. Мало того, что мы припозднились, так еще его ледовитость начнет выговаривать за то, что бобы еле теплые.

— Подумаешь! Все равно ведь они не для него. Бобы — пища простая, а Собачник, известное дело, высоко себя ставит. В рот не возьмет свиной колбасы даже заради спасения собственной жизни.

— Чего не знаю, того не знаю. Он просил бобы с маслом, их мы ему и несем. Давай-ка шевелись — время и так вышло. Да смотри скажи, что кухари тут не виноваты. Все из-за истопников. Вот узнаю, кто из этих поганцев мне плиту запорол, я ему...

Голоса затихли, две фигуры исчезли в коридоре, и Аш отклеилась от стены. Это всего лишь тетушка Вене с кем-то из слуг. Они даже не посмотрели вверх, проходя мимо лестницы. Судя по их разговору, они несут какую-то еду Иссу — значит, он все еще у себя. Аш в раздражении стряхнула с плеч известковую пыль. Ну и что же ей теперь делать?

Дело решили чьи-то ноги в сапогах, идущие вниз по лестнице. Гвардеец, судя по звяканью металла на каждом шагу, — значит назад пути нет. Покинув свое укрытие, Аш спустилась с лестницы до конца и свернула в нижний коридор. Вход в Красную Кузницу находился на южной стороне башни, поэтому Аш пошла на северную, следуя за тетушкой Вене и слугой к покоям Исса.

На нижнем этаже Бочонка коридор шел почти по прямой, и легко было забыть, что он огибает подножие башни. Покои Исса занимали только четверть ротонды. Остальное пространство было отведено под присутственные места, Судебную Палату и Черный Склеп. Здесь же находились парадные двери во двор крепости и в Красную Кузницу. Вдоль всего коридора стояли статуи из дымчатого мрамора в человеческий рост: лорды-основатели и насаженные на шпиль чудища. Аш вздрогнула, услышав, как гвардеец открывает дверь ротонды позади нее. Холод ожег ноги под коленками. Она начинала жалеть, что затеяла это. Но надо же ей чем-то занять себя — чем угодно, лишь бы только не спать.

Сны будили ее каждую ночь, и она потом долго не могла прийти в себя, продолжая видеть ледяную пещеру и чувствовать страшное холодное дыхание, исходящее от ее блестящих стен.

Хлопнула другая дверь, вернув ее к настоящему. Снова раздались голоса. Тетушка Вене и слуга шли обратно от Исса. Еще немного — и они будут здесь.

Аш в панике огляделась. Гладкие стены, всегда запертая железная дверь в заброшенную восточную галерею, чадящий факел и ниша со статуей Торни Файфа, лорда-бастарда, вояки и обжоры, менее всех почитаемого из лордов-основателей, — вот и все.

Каблуки тетушки Вене дробно стучали по каменному полу, и слышался ее недовольный, тонкий и гнусавый голос.

Аш метнулась к факелу, выдернула его из оловянной втулки и загасила о стену. Густой дым повалил к потолку. Аш вернула факел на место. От запаха горящей смолы в голове у нее прояснилось. Она протиснулась за толстые мраморные ляжки Торни Файфа, благодаря Создателя за те обеды из восьми блюд, которые лорд в свое время поглощал. В тени от его пуза могла укрыться целая свора собак.

— Не знаю уж, кто тупее — печники или ты. Ты должен был сказать Иссу, что кухня не виновата, а не стоять и не бубнить какую-то дурь о дровах.

Выйдя из-за поворота, тетушка Вене и слуга остановились в нескольких шагах от статуи Торни Файфа. В коридоре теперь стало темнее, но все-таки не совсем темно, и Аш ясно видела, как дергается кончик острого носа тетушки Вене.

— Факел погас. Высеки огонь, Грис. Незачем давать его ледовитости лишний повод для придирок.

Грис стал ощупывать свой камзол в поисках огнива, и Аш ощутила у себя за ухом струйку холодного пота. Сны снами, но как только эта парочка уйдет, она вернется в свою комнату. Не надо было вовсе приходить сюда. Эта мысль была неправильна с самого начала. Уж лучше лежать в постели и видеть во сне лед, чем прятаться от крепостной челяди за мраморным изваянием.

Убедившись, что кремня у Гриса нет, тетушка Вене прошипела:

— Что ж ты за мужчина, коли даже огня при себе не носишь?

— Я могу зажечь этот факел от другого, сударыня.

К великому облегчению Аш, тетушка Вене замотала головой так, что даже грудь заколыхалась.

— Ну уж нет, олух ты этакий. Что подумает Исс, если выйдет из своих комнат и увидит тебя с дымящим факелом в такую-то пору? Он подумает, что ты злодей, пришедший его убить, и тебе как пить дать придется солоно. Ты пойдешь со мной на кухню и возьмешь огниво. Шевели ногами! — И они вдвоем снова двинулись по коридору.

Аш, прислонившись к плечу Торни Файфа, тихо перевела дух. Мраморная пыль проникла ей за ворот, холодная и зернистая, как сухой снег. Аш стряхнула ее. Рубашка, смоченная холодным потом, прилипла к спине, и Аш закоченела. Втянув грудь и живот, она выбралась из-за массивной фигуры Торни Файфа. Что-то дернуло голову назад — ее волосы зацепились за резные ножны лорда. Кляня всех на свете толстяков с мечами, Аш принялась их распутывать.

Снабдив Торни Файфа мечом, который мог свободно проткнуть лошадь, скульптор к тому же изваял плащ лорда так, будто тот развевается на ветру, и твердые мраморные складки оцарапали Аш. Издав нечто среднее между воплем и рыданием, она поклялась себе, что вернется к себе в комнату и никогда больше не высунет оттуда носа в ночную пору.

В этот миг на некотором расстоянии от нее тихо отворилась дверь — там, где располагались покои Пентеро Исса. Не успев сообразить, что ей делать дальше, Аш услышала тихие шаги. Исс шел в ее сторону.

Рывком освободив волосы, Аш забилась в самую глубину ниши. Исс будет в бешенстве, если увидит ее здесь. Засов, который она самовольно приделала к двери, покажется сущим пустяком по сравнению с этим.

Не успела она устроиться более или менее удобно, ее приемный отец вышел из-за угла. Тощий, бледный, безволосый, с бритой головой, Исс походил на утопленника недельной давности, выловленного из озера. Все у него было гладким, тусклым, бескровным. Глаза отсвечивали бледной зеленью, губы и щеки видом и цветом напоминали вареную телятину, ушные мочки пропускали свет.

Держа под мышкой какой-то сверток, Исс шел быстрее, чем обычно. Голубой шелк, обильно расшитый цепочками и агатами, шуршал вокруг его ног.

Аш затаила дыхание, съежилась и закрыла глаза.

Исс прошел бы мимо нее, но остановился. Настала тишина. Поняв, что ее обнаружили, Аш открыла глаза. О хождении во сне можно было теперь даже не заикаться.

Ожидая встретить бледно-зеленый взгляд приемного отца, Аш с удивлением увидела, что Исс даже не смотрит на нее. Повернувшись к ней спиной, он стоял перед железной дверью. Рука его шевельнулась, и послышался тихий скрежет поворачиваемого в замке ключа.