Райф уже пожалел о своем вопросе. Одежда Аш, пропитанная туманом, к утру обледенеет. Она нуждается в чистом белье, горячей еде и теплых одеялах, но все это осталось в срезанных сумках. Ангус захватил с собой вяленое мясо и кое-какие лекарства, но у них нет бинтов, чтобы перевязать бедро Аш и круп гнедого, — только немного водки, чтобы промыть раны.

— Ладно, не важно, — сказал Райф.

Аш устремила на него свои большие серые глаза.

— Нет, важно, Райф. Ты должен знать, ради чего подвергаешь себя опасности. Ведь даже если Марафис Глазастый и Сарга Вейс погибли на озере, Пентеро Исс пошлет взамен новых, чтобы вернуть меня. Я его приемная дочь, Асария Марка.

Райф не сразу ее понял и повторил глупо:

— Дочь правителя?

— Названая. — Аш метнула быстрый взгляд на Ангуса. Райф перехватил его, тут же смекнул, в чем дело, и сказал Ангусу:

— Ты знал.

— Да, — признался тот, отложив нож.

— Потому-то ты и бросился спасать ее там, у ворот?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что всей правды ты мне все равно не скажешь.

— Зачем тогда спрашиваешь?

Райф вскочил на ноги.

— Я спрашиваю потому, что мне надоела ложь, потому что всякий раз, как я подбираюсь к правде, ты меня отталкиваешь. Мы с тобой родня, но ты мне не доверяешь. А вот я шел за тобой слепо и слепо тебе доверял, но правду в конце концов мне сказала Аш, а не ты.

— Я ни разу не солгал тебе, Райф Севранс, — можешь быть уверен, — а если и умалчивал о чем-то, то для твоей же пользы. Я многое держал про себя только потому, что некоторые вещи лучше не знать. Я несу тяжелое бремя, и правда, которую я утаиваю, достается дорогой ценой. Хорош я был бы родич, если бы взвалил на тебя все ужасы, которые видел, и страхи, с которыми живу. Ведь сказанного назад уже не воротишь.

Ангус говорил тихо и грозно, но Райф, распалившись, сделал шаг вперед.

— Не держи меня за дурака, Ангус. Ты совсем не прочь подвергнуть меня опасности, когда это тебе выгодно. Все последние три дня меня преследуют, травят собаками и пытаются убить — что еще должно случиться, чтобы ты заговорил?

— Чем меньше ты знаешь, тем для тебя лучше.

— Почему? От кого ты хочешь меня защитить? Семерка Пентеро Исса перерезала бы мне глотку независимо от того, знаю я что-то или нет. Никто из них мне вопросов не задавал.

— Не думай, что ты единственный, кого я оберегаю. Некоторые из этих тайн мне не принадлежат.

— Расскажи тогда то, что можешь. Почему тебе так нужно было заехать в Венис? Что будет, когда мы приедем в Иль-Глэйв? Откуда ты знаешь Саргу Вейса? И почему ты забрал у меня лук, как только его увидел? У меня был полный колчан стрел, и я мог бы перестрелять шесть остальных.

— И еще гнедой, — тихо вмешалась Аш. — Кто научил его танцевать на льду?

Райф с Ангусом, забывшие про нее в пылу спора, обернулись к ней, приемной дочери правителя, трясущейся от холода.

— Гнедого мне подарили, — сразу смягчившись, сказал Ангус. — Когда-то я спас жизнь одному человеку, сулльскому воину по имени Морс Буревестник, и он пообещал в благодарность вырастить для меня коня. Суллы к таким вещам подходят серьезно, и коня я получил далеко не сразу. Для Морса было делом чести подарить мне лучшее, что у него есть, и понадобилось одиннадцать лет и два поколения жеребят, прежде чем он решил, что может наконец уплатить свой долг. Еще три года он воспитывал коня на сулльский лад, уча его стойко держаться под прицелом, выживать в пургу, ходить по глубокому снегу, не сбрасывать седока даже под ударами стрел и камней, сражаться в строю с другими конями, вынюхивать след, читать отпечатки на снегу и танцевать на льду. Закончив обучение, Морс прислал коня мне.

— Четырнадцать лет — довольно долгий срок для уплаты долга, — заметила Аш.

— Морс был связан словом, но не временем. Годы, прошедшие между моей услугой и его благодарностью, ничего не значили для него. Он сулл и смотрит на вещи не так, как мы с вами.

— А как гнедого зовут?

Конь словно знал, что говорят о нем, тихо заржал и затопал копытами. Он уже успел обнюхать и пожевать кое-как устроенную повязку у себя на крупе.

— Это сулльское имя, и его не так-то просто перевести на общий язык, — улыбнулся Ангус. — Эль Райас Эрра-да Мото. Это значит: «Тот, кто рожден для уплаты долга, но с возрастом исполнит высшее предназначение».

— Да уж, проще звать его гнедым, — сонно улыбнулась Аш. Зевнув, она натянула на себя попону и улеглась прямо на снег. — Эль Райас Эррада Мото, — повторила она и добавила: — Ох как холодно.

Райф с Ангусом переглянулись, и Райф стал развязывать свой тулуп. Он уже больше не сердился на Ангуса. Они поговорят позже, когда Аш уснет, — Райф прочел это обещание во взгляде Ангуса. А пока надо позаботиться о девушке. Обойдя вокруг костра, он приготовил себя к испытанию холодом и снял тулуп. Замерзшие листья и прочий лесной мусор хрустели под ногами, как стекло. Став на колени, чтобы закутать Аш в тулуп, Райф задел ее щеку — холодную, как лед.

Он приподнял ее, прижал к себе и завернулся в тулуп вместе с ней. Так он держал Аш, тихую и дрожащую, пока она не уснула.

Ледяная тишина ночи вбирала в себя его мысли. Ангус караулил, прохаживаясь между лошадьми и крутым обрывом, сходящим к озеру. Волокна тумана с Лохани ползли по снегу, как змеи. Сквозь редкие облака светил месяц. Райфу вспомнился случай, когда Дрей провалился под лед на Холодном озере и он отогревал его, как теперь Аш. Тем тогда пришел в бешенство от того, что Дрей бегал по тонкому льду. Прошел всего месяц со смерти матери — в ту пору все Севрансы вытворяли что-то дикое и необузданное.

— Райф...

Он с удивлением увидел, что Ангус нагнулся к нему, и хотел встать.

— Нет-нет, сиди. Я и за тебя покараулю. Что наша девочка, спит?

— Да.

— И разум ее спокоен?

Райф кивнул. Он не мог припомнить, когда именно в эти четыре последних дня Ангус догадался о таинственной связи между ним, Райфом, и Аш — но Ангус догадался. На это указывал вопрос, который он задал. Райф помолчал, не зная, как отнестись к этому, и сказал:

— По поводу того, что я говорил раньше...

— Не надо, парень. Я это вполне заслужил. Ты и Аш верно сказали: вы имеете право знать, из-за чего подвергаете себя опасности. — Ангус достал из-за пазухи кроличью фляжку: ее он сохранил. — Пуста, проклятая, — сказал он, тряхнув ее. — А я и забыл. — Глядя на фляжку, как на верного старого пса, который вдруг взял и укусил хозяина, он продолжил: — Прежде всего есть вещи, которые я обязался не разглашать. Я не могу рассказать, где и как познакомился с Саргой Вейсом, — с этим тебе придется смириться. Возможно, со временем ты это узнаешь, а пока скажу тебе одно: Сарга Вейс — крепкий орешек. Он опасен и непредсказуем, и если бы ты сегодня взял на прицел кого-то из семерки, он мог бы убить тебя.

— Не понимаю как.

— Ясное дело, не понимаешь, — вздохнул Ангус. — Кланник скорее сам себя насадит на вертел и будет мокнуть неделю в уксусе, чем станет говорить о колдовских делах. Благодари за это Хогги Дхуна и весь длинный ряд клановых королей, почитавших Каменных Богов. Не хмурься так по-севрановски, парень, — дело обстоит именно так. Ты должен усвоить, что каждый раз, когда ты берешь лук и целишься в чье-то сердце, ты прибегаешь к древней науке. Я знаю, что ты не это хотел бы услышать, и мы могли бы долго ходить вокруг да около, но ты уж потерпи и послушай, что скажет твой старый дядька. — Медные глаза Ангуса блестели, как только что отчеканенные монеты, — как видно, он уже оправился от удара, нанесенного ему пустой фляжкой. — Вот главное, что ты должен знать насчет колдовства: нет для чародея дела опаснее, чем проникать в чье-то тело с целью причинить ему вред. Наше естество защищает нас на тысячу разных ладов. Дитя, коснувшись горячих углей, отдергивает руку; страх побуждает человека двигаться быстрее и драться ожесточеннее, а холод вызывает у него дрожь, разгоняющую кровь. Если мы заболеваем легочной горячкой, что-то внутри нас борется с ней; если мы съедаем отравленную пищу, наша печень старается вывести из нас яд. Для нас естественно бороться со всяким вмешательством, угрожающим нашей жизни. И колдовство, проникая в наши тела, встречает такой же отпор.

Ангус, нагнувшись к Аш, укутал ее потеплее.

— Колдовство — самое худшее из вторжений. Оно противоречит всякому естеству, и наша натура сопротивляется ему зубами и ногтями. Чародей не может знать, сколь сильна будет воля его жертвы. Эта воля способна разом разорвать колдовскую нить и отшвырнуть ее огненный бич назад. Я видел, как чародей, мнивший себя умнее многих, сжег себе лицо. Мы шли с ним по Шлюзу, старому кварталу Транс-Вора, и с глупым высокомерием полагали себя в безопасности, несмотря на все слухи, ходившие об этом месте, но тут один проворный малый стянул у меня кошелек. Я хотел броситься за ним в погоню, но Бренн опередил меня и стал колдовать. Не знаю уж, чего он хотел: убить того парня, замедлить его бег или просто заставить его бросить кошелек. Как бы там ни было, он действовал недостаточно быстро. Воля воришки пресекла колдовство и вернула его Бренну усиленным десятикратно. — Ангус прикрыл глаза. — Та ночь была долгой. Грудь и лицо Бренна обгорели дочерна. Я не давал ему выйти из беспамятства — только так я мог заглушить его боль. — Ангус с тихим вздохом открыл глаза и посмотрел на Райфа. — Это одна из причин, по которым я не позволил тебе стрелять в гвардейцев.

— Но я и раньше стрелял в людей, и ничего со мной не случалось.

— Это часть твоего дара. Ты делаешь свое дело за долю мгновения. Твой ум проникает в чужое тело, соединяется с сердцем и тут же выходит вон. Ты не наносишь сердцу вреда и не вмешиваешься в его работу — просто отмечаешь его. Это происходит так быстро, что жертва не успевает ответить, а если и успевает, твоя стрела пресекает ее жизнь миг спустя. Ты пользуешься магией как сообщницей, не как оружием. Это очень тонкое различие, но именно оно да еще твое проворство спасают тебя от последствий.

Райф, запрокинув голову, смотрел на звезды. Сказанное Ангусом встревожило его; дядя в точности описал то, что происходило, когда Райф целил кому-то в сердце.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил он.

— Я знаю человека, чей дар очень похож на твой...

— Морса Буревестника. Сулла.

Если Ангус и удивился догадке Райфа, то не подал виду и молча почесал щетину у себя на подбородке.

— Да, его. Он может убить любого зверя, в которого целится.

— То, что ты сказал, и к нему относится?

— В основном, — кивнул Ангус. — Животные наделены такой же волей к жизни, как и мы с тобой. И тоже не терпят вмешательства. Морс знает об этом и никогда не тратит на выстрел больше времени, чем это нужно.

— Но в людей он не стреляет?

— Нет, — ответил Ангус и быстро отвел глаза.

Райф ждал, но молчание становилось только глубже, и он понял, что затронул еще один предмет, который Ангус обсуждать не желает. Райф и сам к этому не стремился и потому не настаивал. Может, дядя и прав: есть вещи, которых лучше не знать.

Пристроив Аш поудобнее, Райф сказал:

— Я так и не понял, при чем тут Сарга Вейс. Если я могу попадать в людей так быстро, как ты говоришь, то в чем же опасность?

Ангус, казалось, обрадовался вопросу, отвлекшему его от горестных размышлений над пустой фляжкой.

— Очень просто. В чародеев целиться нельзя — никогда и ни в кого. Они чувствуют тебя в тот же миг, когда ты в них входишь. Если такой человек будет действовать достаточно быстро и умно, он отшвырнет твое колдовство обратно. Казалось бы, ты просто целишься, как это делает всякий лучник, но прерывание рождает силу само по себе. Разрывая нить между вами, чародей затрачивает очень мало собственной силы, но обратный удар получается мощным.

Это был еще не конец — Ангус, решившись заговорить, собрался, как видно, высказать все самое худшее и свалить это дело с плеч долой.

— Я знал, что нас преследует чародей, с той самой ночи, как мы покинули Венис, но не знал, кто он, пока не увидел Саргу Вейса. Будь это кто-то другой, я, может, и не стал бы отбирать у тебя лук. Возможно, ты мог бы без опаски стрелять в остальных из семерки. Но Сарга Вейс не такой, как большинство чародеев. Магия живет в нем, как будущее в пророке и ад в умалишенном. Он может делать то, что другие не могут, вещи умные и тонкие, которые люди считают неосуществимыми. Почувствовав, что ты взял на прицел чье-то сердце, он мог бы поставить между вами щит и отбросить назад твою силу, как адский огонь. И после такого малого усилия, — оскалил зубы Ангус, — ему даже призрачное питье не пришлось бы принимать.

Райф сидел тихо, твердо решив не показывать Ангусу своего страха. Внезапно сердце его сжалось от тоски по Дрею, по Эффи — по всему клану.

— Если Вейс так силен, почему бы ему не нанести удар первому, еще издали?

— Он знает свои пределы. Скорее всего он приберегает силу до того момента, когда догонит нас, на случай, если ты начнешь показывать свои фокусы с луком или Аш сделает что-нибудь, что обратит всех в бегство. Смертоубийство и взятие в плен он в любом случае оставляет своей семерке. Магия бывает полезна во многом — ты же слышал, как он разогнал туман на озере, чтобы Нож мог без помех преследовать Аш, — но если тебе надо кого-то убить, безопаснее прибегнуть к стреле или мечу.

Кое-что из сказанного Ангусом поразило Райфа, и он задумался. «Или Аш сделает что-нибудь, что обратит всех в бегство». Ангус произнес это как бы между прочим, но трудно было понять, что он имеет в виду. Чем таким может она обратить в бегство полную семерку, в которую входит чародей, и полдюжины собак в придачу? Райф покрепче прижал Аш к себе. Она дышала ровно и не дрожала больше, забывшись глубоким сном. Приемная дочь Пентеро Исса. Когда она это сказала, Райф подумал, что правитель Вениса хочет вернуть свою дочь назад и потому снарядил за ними погоню. Теперь ему казалось, что дело не только в этом.

Он взглянул на дядю. С Ангусом всегда надо ожидать чего-то большего.

И еще одно поразило Райфа. Ангус уже дважды сказал, что лучше не прибегать к колдовству, когда убиваешь. А вот он, Райф Севранс, прибегает. Ангус сказал бы, правда, что убивает стрела, а не колдовство, но это неверно. Бой у Тупиковых ворот это доказал. В какой-то миг, стреляя через решетку, Райф убедился, что всякий человек, чье сердце он берет на прицел, — все равно что уже мертв. Стрела всего лишь средство, как вино, в котором растворяют яд; убийство совершается раньше.

Так кто же он такой после этого? Райф потряс головой, отгоняя от себя ответ. Инигар Сутулый это знает, и Ангус, возможно, тоже — этим лучше и ограничиться.

— Ты отдохнул бы, — тронул его за плечо Ангус. — Я разбужу тебя на рассвете.

Райф кивнул. Ему вдруг очень захотелось спать.

— Я не могу сказать тебе, какое дело привело меня в Венис. — Ангус поплотнее закутал Аш с Райфом в тулуп. — Этот город напичкан тайнами, он стоит на них — так что не обессудь, если твой дядька оставит пару из них про себя.

— А Иль-Глэйв? — Райф с трудом разлепил отяжелевшие веки.

— Город Слез? Там живет человек, которого я должен повидать. Он ученый муж и здорово скуп, зато имеет талант докапываться до правды. Помню, охотился я на серых лис около Чедда...

Но Райф уже уплывал в сон. Мрак окутал его плотным покрывалом, защищая от мыслей и сновидений. По прошествии времени сквозь этот покров начали пробиваться какие-то звуки, которые он не желал слышать. Но голоса не уступали — они все громче молили о том, чего у него не было и чего он не мог им дать. Райф в раздражении отворачивался от них. Не видят они разве, что он спит? Наконец они ушли, оставив его в глубоком забытьи, продлившемся всю ночь.

На рассвете он проснулся не от голосов, а от боли. Он лежал на животе, прижимаясь к чему-то твердому и холодному. Думая, что это камень, Райф хотел убрать его и тут понял, что это амулет. Аш...

Он распахнул глаза и протянул руку, зная уже, что опоздал. Аш, холодная и неподвижная, ушла в мир голосов.

Райф позвал Ангуса, и они вместе стали будить Аш. Но ее глаза не открылись, а тело осталось тяжелым и безответным. Наконец Ангус взвалил ее на гнедого, и они в мрачном настроении двинулись к Иль-Глэйву.