А потом они как-то сразу двинулись в путь.
      - На север, в Бладд! - тихо, но четко скомандовал Робби, и сорок человек с сорока четырьмя лошадьми отправились к дому Бладда. Звякала сбруя, топали копыта, посвистывали в воздухе пробные взмахи топоров. Брим ехал замыкающим. Тропа была узкая, и он пожалел, что запряг лошадей попарно надо было поставить их гуськом. Двигались они, однако, довольно ровно и повод почти не натягивали. Плохо было лишь то, что Брим быстро отставал от других: отряд уже опередил его на добрые четверть лиги.
      В темном лесу пахло старыми деревьями, под рыхлым снегом лежал вязкий чернозем. По шее Брима струился пот. От правления четверкой болели плечи, и он всматривался во мрак, надеясь увидеть впереди огни круглого дома.
      Легкое, чуть ярче звездного света, зарево над лесом он и впрямь увидел первым. Через несколько минут впереди кто-то крикнул: "Гвоздь поджег рощу!", и дхуниты, радостно загомонив, пришпорили коней.
      На севере низко и зловеще протрубил рог. Земля дрогнула под какой-то чудовищной тяжестью, а затем послышался топот множества лошадей, скачущих... на восток. Это бладдийцы. Хитрость Робби удалась как нельзя лучше.
      Брим не находил больше в себе прежнего страха - страх умер от руки Робби.
      Он уже чуял запах пожара, видел рыжее пламя высоко над деревьями. Вооруженные люди скакали туда, выкрикивая что-то с бладдийским выговором. Брим слышал их, но не видел. Лес начинал редеть, и древние дубы уступали место искусственно насаженным кленам, красным соснам, березам и дубкам-пламенникам, известным своей кроваво-красной листвой. Дорога, внезапно расширившись, сделала поворот, и перед Бримом выросла глыба круглого дома.
      Безобразный нарост на теле земли, струп, красно-бурый, как засохшая кровь, в четыре яруса вышиной и непомерно расползшийся в ширину. Видя этот дом, напрочь лишенный симметрии и изящества, видя его корявые службы, дымящие надвратные башни и стрелковые гнезда, выпирающие из стен, как волдыри, Брим понял, отчего Собачий Вождь предпочел дом Дхуна. Это место на королевский дворец уж никак не похоже.
      Конные бладдийцы в своих тусклых доспехах, грубых кожах и собольих плащах выезжали через передний двор на восток, где пылала священная роща. Острый глаз Брима пронизывал царящую там суматоху. Конюхи сталкивались с воинами, несущими факелы, и мальчишками, несущими воинам оружие. Женщины кричали, дети и молодые девушки бежали на пожар с ведрами и прочими сосудами для воды. Кто-то, вероятно ведун, называл высоким дрожащим голосом имена Каменных Богов.
      Недурную шутку сыграл с ними Робби, подумал Брим, чувствуя в горле какую-то непривычную горечь. Самое сердце их клана подпалил.
      Робби и остальные пригнулись в седлах, держа наготове топоры и мечи из водной стали. Тора Лам, прославленная метательница копья, холодным взглядом высматривала добычу. Из дхунских рядов поднялся грозный монотонный напев, где было всего две ноты: "Дан Дхун! Дан Дхун! ДАН ДХУН!"
      Сознание того, что они попались в ловушку, овеяло бладдийцев холодным ветром. На миг все замерли, ведра повисли в воздухе, и даже дым от факелов, казалось, застыл неподвижно. А вслед за этим поднялся крик:
      - Закрывай ворота!
      Робби Дхун и сорок его воинов врезались в орущую кашу из женщин, воинов, детей и подростков. Верный опережал других коней на тридцать шагов, и топор Робби пролил первую кровь, отрубив руку новику, нетвердо сидевшему на пожилом пони. Вид брызнувшей крови свел дхунитов с ума, и они принялись рубить и топтать всех кого ни попадя. Дуглас Огер крушил убегающих бладдийцев, как сошедший на землю бог. Страшный, смердящий луком, он сеял смерть своим трехфутовым топором. Не отставал и Робби Дан Дхун, особенно светлый и грациозный рядом с черномазым варваром Дугласом. С черных доспехов Рваного Короля стекала кровь, и косы вились вокруг его шлема, как золотые цепи. Вдвоем они теснили оставшихся у дома мужчин, а другие дхуниты тем временем преследовали женщин и детей, работая клинками и топорами в такт своему напеву:
      - Дан Дхун! Дан Дхун! ДАН ДХУН!
      Одна из лошадей поскользнулась в крови и упала, сломав себе хребет и раздавив седока. Дуглас отсек кому-то голову, и в лицо Бриму вместе с мелким кровяным туманом ударил смрад человеческих и конских нечистот. Брим испытал нечто сходное с облегчением, когда ворота дома, две громадные створки утыканного железом кровавого дерева, наконец-то закрылись. Железные засовы с грохотом вошли в гнезда, а женщины, дети и старики, не успевшие укрыться внутри, с криками бросились к воротам, стуча и царапая дерево ногтями.
      Дуглас Огер, задержав топор в воздухе, взглянул на своего предводителя. Робби снял шлем. Лицо у него раскраснелось, вокруг глаз подсыхали капли крови, косы потемнели от пота. Выждав, когда все, даже охваченные паникой бладдийцы, утихнут, он звучным голосом произнес:
      - Нет. Никто не обвинит Робби Дхуна в том, что он убивает женщин и детей, как Градский Волк. Пусть уходят в лес.
      Дуглас Огер, кивнув, выдрал клок из гривы своего коня и стал вытирать топор. Другие дхуниты тоже опускали оружие и снимали с себя шлемы, тяжело дыша.
      Бладдийцы, столпившиеся у ворот, понемногу приободрились. Одна беззубая старая карга присела перед Робби и назвала его истинным кланником. Робби нетерпеливо отмахнулся. Люди робко отступали от ворот, опустив глаза. Они обнимали детей за плечи, и ведра болтались у них в руках.
      - Постойте-ка, - сказал вдруг Робби, указав на рыжего мальчугана лет двенадцати. - У него меч - стало быть, он мужчина.
      Дуглас рубанул мальчика своим начисто вытертым топором, развалив его от лопатки до сердца. Одна из женщин упала в обморок, дети подняли рев. Стайка девушек с криком бросилась бежать через ряды дхунитов. Тора Лам развлекалась, подсекая им колени своим копьем. Когда внешний двор опустел, у ворот осталось лежать еще пять трупов: трое подростков и два старика.
      Какой-то лучник, засевший в гнезде, начал стрелять, и стрела отскочила от панциря Робби.
      - Закончим то, ради чего мы пришли сюда, - бросил Рваный Король, развернув коня. - Давай сюда лошадей, Брим.
      Брим повиновался, тронув с места всех пятерых своих подопечных. Отряд направился к западу от дома, где на берегах мелкого ручья стояли разные мелкие строения. Робби ехал впереди, отыскивая что-то. Бриму все постройки казались одинаковыми - приземистые, кое-как, без известки, сложенные из красного камня. Робби, однако, вскоре остановился перед одной из них.
      Как раз в это время из-за туч выглянула луна, и Брим понял, что ошибался: не все здешние постройки красные. У этой стены светлые, голубовато-серые.
      Только теперь Брим догадался, что задумал его брат.
      - Брим, - осипшим от полноты чувств голосом приказал Робби, - привяжи веревки к лошадям, и пусть снесут это строение.
      Конные дхуниты расступились, пропуская Брима с его упряжкой. Он трясущимися руками прикрепил к сбруе толстые, с запястье, канаты, сам удивляясь своему волнению. Его сокланники спешивались и тихо называли имена девяти богов. На темных глазах Дугласа Огера выступили слезы, и другой топорник опустил мощную дружескую руку ему на плечо. Брим при виде этого испытал приступ щемящей любви к своему клану. Возможно ли Робби не стать вождем после этого? Брим обматывал канатами каменную хибарку, и им постепенно овладевала печаль. Он больше не находил в себе прежней любви к брату.
      С болью в сердце Брим щелкнул кнутом, и четыре могучие ломовые лошади, рванув, снесли домишко, который тридцать пять лет назад сложил Собачий Вождь из обломков Дхунского Камня.
      9
      УМИРАЮЩИЙ ВОЖДЬ
      Рейна Черный Град, сидя на краю каменной лежанки, заплетала свою тяжелую, длинную медовую косу. Знакомые движения пальцев успокаивали ее. Дагро любил ее волосы. "Распусти их", - шепотом попросил он в ту их первую ночь на ячменном поле. Они соединились тогда как мужчина и женщина, а первая его жена тем временем умирала в этой самой комнате. Норала сама желала этого. Она знала, что ее муж нуждается в женской ласке, и хотела, чтобы он выбрал такую женщину, которая будет достойна стать его новой женой. Неделю спустя Норала умерла - раньше, чем ожидалось, и в страшных муках. Рейна поняла, что страдалицу убило знание об их с Дагро союзе. Подбирать новую жену своему мужу - дело одно, но жить с сознанием, что муж и другая женщина любят друг друга и подходят друг другу, - совсем другое. Такую муку вынести невозможно.
      Рейна вздохнула и встала. Все это происходило точно век назад, и она была совсем еще ребенком. Немудрено, что она верила, будто этот мир всем хорош и все живущие в нем желают ей добра.
      Рейна обмотала косу вокруг головы и заколола серебряными гребнями. Ей не годится теперь носить волосы распущенными или оставлять косу висеть вдоль спины. Она жена вождя, и многие только и ищут, к чему бы в ней придраться. И без того уже повсюду шепчутся: "Мейс больше не спит в ее комнате. Аила Перч говорит, что она его выгнала. Кто упрекнет мужчину, которому жена отказывает в ласке, если он будет искать этой ласки на стороне?"
      В зеркале отразилась жесткая, нелюбимая Рейной улыбка. Вечно он хитрит и петляет, лишь бы правду извратить. Она не прогоняла его - Мейс сам ушел с их супружеского ложа. Боги знают, как тяжко ей было терпеть его, но она открыла в себе бездонную пустоту, всегда способную вместить еще что-то. Теперь Мейс дал всем понять, что она, Рейна, охладела к нему и закрыла перед ним свою дверь. Ложь, сплошная ложь, но она очень похожа на правду.
      И эта ложь пошатнула ее положение в клане. Черноградские женщины всегда были ее поддержкой и опорой. Она принимала у них роды, воспитывала их дочерей, давала им советы в случаях супружеских разногласий и утешала их в горе. Она всегда слыла хорошей женщиной и верной женой, а теперь Мейс и это, последнее, у нее отнимает.
      Если ты отказываешься делить постель со своим мужем, ты не можешь больше считаться верной женой.
      Она слишком горда, чтобы оспаривать слова Мейса и говорить громко то, о чем другие шепчутся с таким упоением. Притом неизвестно, поверят ли ей. Она всегда обращалась с Мейсом холодно, и женщины, всегда все замечающие, заметили и это. Тем легче было пустить нужную Мейсу сплетню. "Как-никак, сказали, должно быть, любительницы пошептаться, - она и раньше его не слишком любила, а со временем и вовсе забросила".
      С досадой Рейна принялась взбивать соломенный тюфяк на кровати. Пора бы набить новый - этот весь в ямах, и живность в нем, уж конечно, завелась, и от камня он нисколько не защищает.
      Камень, камень. Ей тошно от черных градин этого клана, от его давящего круглого дома, от мертвых, которых оставляют гнить под открытым небом. Взять хоть эту комнату: каменная кровать, голые каменные стены, каменные плиты пола, истертые за две тысячи лет ногами вождей. Где тут легкость, где музыка? В Дрегге, где она выросла, всегда бывали танцы и лицедеи, в большом чертоге весело пылали свечи, мужчины плясали в раздувающихся юбках-килтах, женщины - с веточками розмарина в волосах. Там даже на стены смотреть было приятно. Гладко оштукатуренные, окрашенные умброй, увешанные домоткаными коврами, будто и не каменные вовсе. Черный Град раз в десять богаче Дрегга, отчего же в нем нет радости?
      Рейна выпустила тюфяк из рук. Она еще молода, ей всего тридцать три зимы, но этот круглый дом делает ее старухой.
      Нет времени раздумывать, почему это так. Инигар Сутулый звал ее к себе в молельню. И не хочется идти, да надо. Она и без того уже заставила его ждать.
      Ее комната располагалась высоко у западной стены, дальше всех от молельни и священного камня, поэтому дорога туда казалась Рейне особенно долгой и утомительной. Скарпийки устроили себе кухню в старой житнице, где стало слишком сыро, чтобы хранить зерно. От резких, незнакомых запахов их стряпни у Рейны желчь подступила к горлу. До каких пор они будут терпеть это ползучее нашествие Скарпа? Анвин Птаха шла через сени, направляясь в собственную родимую кухню. Рейна хотела окликнуть ее, но заметила непривычно сгорбленные плечи домоправительницы, заметила выбившиеся из пучка волосы - и удержалась. Анвин тоже страдает, это видно. Каково-то ей выносить чужеземцев в своем чистом, налаженном хозяйстве? И что проку бороться? Мейс все равно настоит на своем.
      У входа в узкий, ведущий в молельню коридор Рейна оправила платье и посмотрела, чисты ли у нее башмаки. Пусть это глупо, делать нечего. Она чувствовала, что ей предстоит битва, и хотела быть во всеоружии. Инигар должен видеть в ней жену вождя, а не робкую молодку, которую можно запугивать и улещивать, как ему угодно.
      Одевшись спокойствием, как броней, Рейна вошла в молельню Черного Града.
      Там ее прежде всего встретил холод, глубокий, смертельный холод. В чем тут дело? Заморозки прошли добрых десять дней назад. Вчера Рейна, когда поила Милашку у Протоки, ощутила первое дыхание весны. Но здесь, в молельне, по-прежнему стояла пора трескучих морозов. Рейна зябко потерла руки, жалея, что не накинула шаль.
      Ее глаза стали привыкать к полумраку, и оттуда, словно по волшебству, выступила громада Градского Камня. Он подавлял Рейну своей мощью, и она, несмотря на все усилия, испытала прежний благоговейный трепет.
      Она не сразу увидела, что камень дымится.
      Страх, внезапный и отдающий крепкой солью, сдавил ей горло. Градский Камень дымился, как парное мясо на морозе.
      - Да, Рейна Черный Град. Орлы знают, когда надо бояться.
      Голос ведуна застал Рейну врасплох, но она, не желая этого показывать, выпрямилась и спросила:
      - Давно ли это началось?
      Инигар вышел из мрака и дыма, и она подумала: а он постарел. Черные глаза, как всегда, непреклонны, но тело как-то ссохлось, точно кровь из него высосали. Рейна попыталась скрыть, как она поражена, но обмануть Инигара было не так-то просто.
      - Ты находишь, что я изменился, Рейна? - с прежней твердостью спросил он. - Тогда тебе, возможно, следовало прийти сюда пораньше.
      Рейна не собиралась оправдываться перед ним и потому промолчала.
      Она была уверена, что ему известны ее мысли, и какое-то время они смотрели прямо в глаза друг другу - жена вождя и клановый ведун. Затем Инигар внезапно стянул с рук свои перчатки из свиной кожи, протянул их Рейне и сказал:
      - Надень их и потрогай камень.
      Рейна медлила. Ей не хотелось идти у него на поводу, но мрачный тон его голоса действовал на нее помимо воли.
      - Без перчаток к нему прикасаться нельзя - кожа слезет, - настаивал ведун.
      Как это возможно? - рвалось у Рейны с языка. Но задавать такой вопрос было еще страннее, чем трогать камень, поэтому она надела перчатки и подошла к восточному боку глыбы. От камня веяло таким холодом, что Рейна, как маленькая, застучала зубами. Здесь, вблизи, она различала на его поверхности борозды, трещины и ямы. Валун, всегда влажный на ощупь, оделся теперь броней инея. Рейна осторожно приложила к нему защищенные перчатками руки.
      О боги. Она словно притронулась к умирающему. При всех прежних прикосновениях - в конце ее девичества, после обеих свадеб, после смерти Дагро - камень вливал в нее жар и силу. Теперь он остыл, и сила ушла куда-то в самую его глубину. Она чувствовала, как что-то шевелится там, внутри будто тянется к ней и не может дотянуться.
      Рейна оцепенела, терзаемая чувством утраты.
      Инигар, понаблюдав за ней некоторое время, наконец сказал:
      - Боги оледенили сердце камня, и он расколется еще до конца этого года.
      Рейна потрогала вышитую ладанку с порошком священного камня у себя на поясе. Она слышала истории о том, как раскалываются священные камни, но они больше походили на сказку, чем на правду.
      - Канун Пришествия? - тихо молвила она.
      - Ночь, когда Станнер Хок бросил собаку в огонь, - кивнул Инигар.
      Рейна склонила голову, не в силах смотреть на его всезнающее лицо, и медленно попятилась к стене. В молельне царил беспорядок: дымник почти догорел, на полу угли и пепел, долота раскиданы как попало. Даже одежда ведуна, сшитая из тончайшей свиной кожи, перепачкана и изорвана. Рейне вдруг стало жаль его, но она благоразумно не подала виду.
      - Ты сказал об этом Мейсу?
      - Ты же знаешь, что нет. Что хорошего вышло бы, если б я посеял страх в клане?
      - Но в разговоре со мной тебя это не останавливает.
      - Ты женщина, а не воин.
      Ей захотелось ударить его. Как он смеет? Боги знают, как сражается она за этот клан. Вся дрожа, Рейна сказала:
      - Не понимаю, зачем ты позвал меня сюда, будучи столь низкого мнения обо мне. - Она повернулась, чтобы уйти, но ведун с привычной властностью приказал ей:
      - Останься. Я сказал, что ты не воин, но не говорил, что у тебя нет власти.
      Устав от его игр, Рейна швырнула перчатки на пол.
      - Что тебе нужно от меня? Камень болен, и поправить этого я не могу. Я ведь не бог.
      Ведун, все так же не поддаваясь ее гневу, нагнулся и поднял перчатки.
      - Знаешь ли ты, что все камни живые? Спроси любого крестьянина. Камни могут усеять поле за одну ночь, выброшенные наверх спазмами земли. Горы порождают их, реки и ледники уносят прочь, а жар и лед в конце концов губят. Когда священный камень умирает, вместо него следует подыскать новый.
      Инигар умолк. Рейна тоже молчала, дожидаясь, когда он закончит говорить о камнях и начнет говорить о себе.
      - Мне нужна Эффи Севранс, Рейна. Скажи мне, где она.
      Вот, значит, чего он хочет. Эффи. Следовало бы догадаться.
      - Ты не сможешь уберечь ее, Инигар.
      - Я ведун и берегу весь этот клан, а значит, и ее тоже.
      "Что ж ты не устерег ее, когда Станнер Хок хотел спалить ее в печи? Где были в ту ночь мы все?" Рейна рассердилась на себя и потому ответила резко:
      - Ты один против тысяч, Инигар Сутулый. Эффи нельзя больше оставаться в этом клане.
      Ноздри ястребиного Инигарова носа побелели.
      - Она нужна здесь. Я выбрал ее своей преемницей.
      Рейна удержалась от нового резкого ответа. Глядя на закопченные стены молельни, на каменные корыта и скамьи, она понимала, что Инигар видит это место не так, как она. Жалость снова овладела ею. Он недужен и может умереть, а заменить его будет некем.
      - Выбери кого-нибудь другого, Инигар, - мягко предложила Рейна. - Эффи скоро уедет отсюда. Я отсылаю ее на юг к моей сестре, в Дрегг.
      Глаза ведуна вспыхнули холодным гневом.
      - Эта девчонка для тебя важнее, чем клан?
      Ведун задал нечестный вопрос. Рейна не могла на него ответить. Когда Битти Шенк прибежал к ней в Канун Пришествия и рассказал, что нашел Эффи у собачьих закутов, трясущуюся от холода и страха, сердце у нее чуть не разорвалось. Ни одному ребенку не довелось еще испытать столько горя, как Эффи Севранс, и Рейна решила избавить ее от дальнейших испытаний.
      Инигар нарушил ход ее мыслей:
      - Уже пять лет я ищу ученика, который мог бы меня заменить. Каждый раз, как рождался мальчик, моя надежда оживала. Каждый раз, когда кто-то из ребят проявлял особенный интерес к молельне, я следил за ним, надеялся и ждал... но новый ведун так и не явился. А потом сюда стала приходить Эффи и сидеть под этой вот скамьей. Никто из детей не вызывал во мне такого волнения. В ней есть сила, Рейна. Сила, которая может пригодиться этому клану. Она еще мала, но с возрастом многому научится. Я сам ее научу. Тебе молельня кажется мрачным местом. Нет, не отрицай: это написано у тебя на лице. Ты не видишь скрытой здесь жизни. Когда я с долотом в руке подхожу к священному камню, я имею дело с человеческими душами. У каждого мужчины и каждой женщины этого клана есть сталь, выкованная Брогом Видди, и порошок священного камня, смолотый мной. Скажи мне, Рейна, что сильнее? То, что убивает, или то, что дает благодать?
      Ведун умолк, давая ей время подумать. Позади него дымился Градский Камень, медленно замерзающий гигант.
      - Здесь ей не будет плохо. Жизнь ведуна, правда, скудна и одинока, зато исполнена порядка и смысла. Ты поступила бы честно, признав, что ей она как раз подойдет. Эффи ходила сюда по собственной воле, и ты знаешь, что ей лучше всего бывает в темных, уединенных местах. Позволь мне взять ее к себе и обучить. Она будет спать прямо здесь, на скамье, и есть вместе со мной.
      Правда и здравый смысл его слов почти убедили Рейну. Эффи боится простора - одним богам известно, как доставить ее в Дрегг. Тем не менее ей придется туда уехать. Инигар предлагает девочке какую-то полужизнь, которая будет проходить во мраке, в тиши и в дыму. Не может Рейна с этим смириться. Она растила Эффи как родное дитя, учила ее говорить и держать ложку. Для девочки она хочет самого обыкновенного счастья. Хочет, чтобы Эффи танцевала в Дрегге.
      Инигар прочел все это на ее лице, но вместо ожидаемого гнева Рейна встретила лишь покорность.
      - Хорошо, увози ее, - сказал он. - Где бы она ни оказалась, в Дрегге или в самой глубине Пустых Земель, судьбы ее изменить ты не сможешь. Она рождена для камня, Рейна Черный Град, она носит его у себя на шее. Ты, как орлица, наделена острым зрением и знаешь, что я говорю правду.
      Больше им нечего было сказать друг другу, и Рейна ушла, оставив Инигара в темноте - немощного человека рядом с немощным камнем.
      Ей не терпелось выбраться из круглого дома. По коридору и сеням она промчалась бегом. Ее окликали, но она ни на кого не обращала внимания. Чувствуя отчаянную потребность в свете, ветре и свежем воздухе, она добежала до конюшни и оседлала Милашку.
      - Я так и думал, что тебе захочется прокатиться, - сказал ей конюх, добродушный Джеб Оннакр. - Поосторожней только у Холодного озера - там лед подламывается. - Их глаза встретились, и он добавил: - Я скажу, что ты поехала на юг, в Клин, если кто спросит.
      Рейна поблагодарила его. Невелика вроде услуга, а как приятно. Джеб по жене родня Шенкам, а Шенки остались верными Эффи. Орвин Шенк знает, где спрятана девочка, и Джеб, конечно, догадывается, что Рейна едет туда. Что ж, она и правда собирается, но прежде запутает след. Мейс следит за ней, и приходится соблюдать осторожность.
      Мышки с ласкиными хвостами.
      Рейна стряхнула с себя тревогу и пустила Милашку вскачь.
      Как это чудесно - скакать верхом, когда под тобой играют лошадиные мускулы и ветер бьет тебе в грудь. Рейна радостно улыбалась, и Милашка, поощряемая ею, прыгала через изгороди без всякой на то нужды.
      Сначала на юг, напомнила себе Рейна, боясь, что радость сделает ее беззаботной. На запад свернешь, когда доберешься до леса.
      Они все, конечно, разыскивали Эффи - Мейс, и Станнер Хок, и Турби Флап. Они подозревали, что Рейна и Шенки где-то прячут ее, но Шенки сомкнули ряды с молотобойцами Черного Града. Эффи для них своя, и с помощью богов никто ее не найдет. Мейс постоянно приставал к Рейне с вопросами - почему, мол, она последние дни так часто выезжает верхом, особенно когда морозы ударили. Он знал, что она лжет, но давить на нее не мог. Он ведь прикидывается, что принимает в девочке участие, как и подобает вождю. Но Рейну не проведешь: она знает, кто управлял руками, отправившими в печь несчастное животное.
      Переведя лошадь на рысь, Рейна свернула к Холодному озеру. Недавние холода оставили заметные следы на каменных соснах и березах. Десять дней назад вдруг ударил такой мороз, что стволы деревьев начали трескаться. Перед этим уже наступила оттепель, и изголодавшиеся за зиму деревья стали тянуть из земли влагу. Мороз, по словам Длинноголового, не мог выбрать худшего времени: влага в стволах превращалась в лед и раскалывала древесину до самых недр. В одном только Клину погибло около пятисот старых деревьев - никто не помнил, чтобы подобное бедствие случалось прежде, да еще столь внезапно.
      Снова дурные знаки, угрюмо подумала Рейна, следуя по едва заметной тропинке к озеру. Милашка целых два часа пробиралась по мерзлому илу и камышам, и Рейна с тоской думала о торной тропе, ведущей к озеру прямо от круглого дома - по ней до места всего какой-нибудь час. Проклятые камыши обдирают ноги в кровь, и только богам ведомо, вода под ними или твердая земля. Углядев наконец уродливую лачужку на сваях, Рейна вздохнула с великим облегчением.
      Безумная Бинни преспокойно ожидала ее на мостках, точно заранее знала, что Рейна приедет. Вся в черном, с деревянным молотком в руках.
      - Рыбу глушить, - объяснила она, заметив взгляд Рейны. - Она всплывает наверх около свай и по весне еще неповоротлива.
      На мостках у ног Бинни уже подрагивало несколько довольно крупных форелей. Спешившись, Рейна оглядела причудливое жилище клановой отшельницы.
      Хижина стояла над водой на южном берегу озера. Построил ее Эван Черный Град во времена Речных Войн, когда каждый уважающий себя вождь клана был одержим манией обороны своих проточных вод. Рейна не могла понять, зачем хижину поставили именно здесь: ни по одному из ручьев, впадающих в озеро, даже маленькая лодка не прошла бы. Но мужчины есть мужчины, и если другие кланы строили укрепления на сваях, то и Черный Град непременно должен был построить.
      Беда в том, что строение вышло непрочное. Черноградцы не речные жители и в водных постройках ничего не смыслят, поэтому домик сорок лет спустя почти совсем развалился. Просевшая крыша кое-как залатана камышом и звериными шкурами, оконные рамы сгнили, двор со всеми службами ушел в озеро - чудо, что сама хижина еще стоит.
      - Хочешь девчурку повидать? - Бинни, присев, стукнула молотком одну из форелей. - Она в доме, учится уху варить.
      Общаясь с Бинни, Рейна все больше молчала. Трудно поверить, что эта плечистая тетка была когда-то красавицей, невестой Орвина Шенка. Звали ее тогда Бирна Лорн, и старики в круглом доме еще помнят, как Орвин и Вилл Хок дрались из-за нее на выгоне. А вскоре ее ославили ведьмой: она предсказала, что ребенок, которого носила Норала, родится мертвым, и оказалась права. "Если я когда-нибудь сделаюсь пророчицей, - подумала Рейна, - то дурные вести буду держать при себе".
      - А ты поучилась бы рыбу убивать, Рейна Черный Град, - сказала Бинни, оглоушив еще одну форель. - Авось и с людьми пригодится. - Зеленые глаза Бинни ярко горели, и Рейна не могла разгадать, что в них таится - безумие или ум.
      - Проводи меня к Эффи.
      - Сама ступай. Дверь, что от нее осталось, вон там. Я приду, как с рыбой управлюсь.
      Не желая смотреть, как Бинни "управляется" со своей добычей, Рейна взобралась по шаткой приставной лесенке. В хижине пахло речной гнилью, и освещала ее только железная печка. Эффи, стоя спиной к Рейне, помешивала в горшке и напевала что-то о собаках, нашедших ребенка в снегу. Никогда еще Рейна не слышала, чтобы Эффи Севранс пела. Под ногой у вошедшей скрипнула половица, и Эффи вздрогнула, плеснув своим варевом на плиту.
      Но испуг тут же сменился узнаванием, и девочка бросилась Рейне на шею.
      - Рейна, а я уху варю! Знаешь, туда сначала надо бросить лук и морковку и мешать, пока они совсем в кипятке не распустятся.
      Рейна кивнула. У нее еще не отошло сердце после страха, который испытала Эффи при ее появлении.
      - Бинни говорит, что потом туда надо рыбьи головы бросить. Дрей еще не вернулся?
      За девять дней Рейна навещала Эффи трижды, и каждый раз девочка встречала ее тем же вопросом. Что тебе ответить, малютка? Что Мейсу удобнее держать Дрея подальше от дома, пока он не расправится с тобой? Вот он и придумывает то одно, то другое.
      Вслух Рейна сказала:
      - Сын Пайла Тротера десять дней назад видел Дрея в Ганмиддише и думает, что твой брат скоро приедет домой.
      Эффи наигранная бодрость Рейны не обманула, и она удрученно вернулась к своему занятию.
      Рейне ужасно хотелось ее утешить, но она хорошо знала, что детям лгать нельзя.
      - Ну, чему еще ты научилась у Бинни?
      - Много чему. Стряпать и в травах разбираться. Ты знаешь, что черви выедают из раны гной, и она потом заживает быстрее? И что шишки в заднем проходе уменьшаются, если полить их уксусом?
      Рейна засмеялась, думая, что ведун во многом прав: Эффи надо учиться. Как-то сразу устав, она присела на старую куриную клетку и стала смотреть, как Эффи помешивает уху. Она должна верить, что приняла правильное решение. Молельня - не место для этой славной, живой девчушки.
      В этих потемках ее шрамов почти не видно. Длинные блестящие волосы Эффи закрывают почти все изъяны, а рану на щеке Лайда Лунная так искусно зашила, что след от нее походит на легкое перышко. Некоторым, например Рейне, это кажется даже красивым.
      - Ну, вот и форель. Кидай головы в горшок, Эффи. Ясное дело, они с глазами - плохо только смотрели эти глаза. - Безумная Бинни погнала Рейну к поленнице за дровами, а Эффи в кладовку за водкой. Хорошо, когда тобой для разнообразия распоряжается кто-то другой, даже если этот другой безумен. Рейна исполняла приказания Бинни с готовностью, удивлявшей ее самое.
      Они вдоволь наелись ухи с черным хлебом, и Бинни отправила Эффи на мостки - пусть учится глушить молотком всплывающую наверх рыбу.
      - Так ведь темнеет уже, - робко заметила Эффи.
      - Вот и хорошо - рыба сонная будет.
      На это Эффи нечего было возразить, и она вышла, прихватив молоток, а Рейна принялась за разварную рыбу.
      - Ну что, - Бинни подлила водки в ее чашку, - этот дохлятина Инигар надумал уже, что делать с девочкой?
      Глаза у Рейны округлились вопреки ее воле.
      - Нечего дурочкой прикидываться, Рейна Черный Град. За что, по-твоему, меня загнали на эту лужу? Ясно, ясно. Я то ли безумная, то ли ведьма, а может, и то и другое. - Бинни стукнула чашкой о стол, прихлопнув муху. - Вот что, Рейна: в Черном Граде девочке оставаться нельзя, и ты впрямь дура, коли этого не понимаешь.
      Рейна кивнула, еще не опомнившись от оборота, который принял их разговор.
      - Я хочу отправить ее в Дрегг.
      - Когда?
      - Когда ее брат вернется. Она не согласится уехать, не повидав его.
      Бинни приподняла чашку, разглядывая убитую муху.
      - Стало быть, скоро, потому что Дрей Севранс уже едет домой.
      Рейна обрадовалась, но тут же упрекнула себя за глупость.
      - Это все твои выдумки.
      - Вот как? Что ж, увидим. Но раньше я скажу тебе, как надо поступить с этим ребенком, а ты сиди и слушай. - Бинни явно не привыкла, чтобы ей противоречили - должно быть, оттого, что жила одна, сама по себе. - Эффи Севранс надо отвезти в монастырь на Совином Утесе. Это в горах, к востоку от Собачьей Трясины - местные покажут дорогу. Там обучают старым наукам: травничеству, врачеванию, умению видеть и говорить на расстоянии и прочей магии. У нее к этому способности, а про ее силу ты сама должна знать. Сестры примут ее, и она вырастет такой, какова она есть.