Про башню вообще мало что было известно - даже молочане, живущие рядом с ней, почти ничего не знали. Их круглый дом, стоящий всего в лиге к западу, был построен большей частью из ее обломков. Первые поселенцы, придя к ее руинам, назвали эти бледные переливчатые глыбы "молочным камнем". А несколько веков спустя, когда в тени башни вырос первый круглый дом, вождь клана отказался от старого родового имени и тоже стал называться Молочным Камнем.
      Сама река Молочная становится белой каждую весну, когда полая вода заливает карьеры с залежами такого же самого камня, расположенные выше по течению. Брим слышал, что теперь эти карьеры заросли так, что найти их способны разве что овчары.
      Брим и теперь, прожив несколько месяцев в клане, где молочного камня полным-полно, не перестал любоваться им. Он блестел при свете огня, как жемчуг или белые зубы.
      Пятеро воинов прошли через зал к Робби, сидевшему во главе походного стола без плаща и доспехов, в рубашке из тонкой шерсти и полотняном кафтане. Штаны из чертовой кожи заправлены в высокие сапоги, пояс украшен дисками кованой меди. Недавно вымытые волосы заплетены, и к шее еще липнут мокрые прядки. Любой другой в таком наряде мог бы показаться невзрачным, но Робби Дан Дхун выглядел, как настоящий король.
      На пришельцев он смотрел со спокойной важностью, положив руки на кожаные подлокотники своего сиденья.
      - Могер. Берольд. Харрис. Джорди. Рой, - произнес он приветственно, явно удивив их своей отменной памятью. - Садитесь, прошу вас. Вам нелегко было добраться сюда из Гнаша, ведь речные берега сильно развезло. О ваших лошадях хорошо позаботились?
      Могер и его спутники, не ожидавшие столь учтивого приема, переглянулись.
      - Да, - проворчал через некоторое время Могер. - Все в порядке. Конюший занялся ими.
      - Это хорошо, - отозвался Робби. - Вот жаровня, грейтесь. Подай нам хлеба и пива, Брим, да скажи Бабушке, кто к нам приехал. Она не поблагодарит нас, если они уедут, не повидавшись с ней.
      - Так она здесь, Бабушка? - Могер завертел головой, отыскивая ее.
      - Сейчас она у реки. Бабушка почтила нас своим присутствием три месяца назад.
      - Мы думали, что ее уже нет в живых, - недоумевал Могер. - Она пропала неизвестно куда вместе со своим мулом, и Скиннер сказал, что она уехала умирать в Руины.
      Робби молча приподнял бровь - приезжие сами способны смекнуть, что Скиннер им лгал. Брим поставил на стол хлеб и кувшин черного эля. Там во всю длину была разостлана карта клановых земель, и Робби нетерпеливо кивнул, когда Брим замешкался, не решаясь поставить на нее свой поднос. Брим наполнил пивом рога, и пятеро воинов неохотно сели.
      - Стало быть, ты больше не квартируешь в Молочном Доме, - сказал Могер. - Жаль, ведь он у них настоящая крепость.
      - Нас стало слишком много, чтобы там помещаться. - Робби взял первый рог себе. - Враэна просила меня остаться, но злоупотреблять ее гостеприимством было бы глупо.
      Могер пробурчал что-то в знак согласия. Его широкие плечи свидетельствовали о недюжинной силе, белобрысые волосы щетинились на синем от наколок затылке. Брим заметил, что от него не укрылось, сколько людей у костров начищают доспехи, чинят сбрую и сушат отсыревшую одежду. Могер видел, сколько людей играло в кости у входа в башню, и видит, сколько стоит вдоль стен здесь, в этом чертоге. Брим гордился тем, что их так много. После набега на Бладд дня не проходит без того, чтобы к Робби не явился хотя бы один человек. Его слава растет, и кличка, которой наградил его Скиннер Дхун - Рваный Король, - известна теперь во всех кланах.
      - Можешь посчитать, если хозяин тебе так наказывал, Могер, - молвил Робби, вытянув ноги под столом. - Только смотри не ошибись, потому что здесь у нас меньше половины.
      Робби лгал, но делал это умело. Странно, что Брим не замечал до сих пор, как ловко его брат умеет обманывать.
      Могер побагровел, и человек по имени Берольд сказал, чтобы прикрыть его замешательство:
      - Мы привезли тебе послание от Скиннера. Хочешь выслушать его сейчас или предпочтешь остаться с нами наедине?
      Робби принял вызов, не дрогнув.
      - Мне нечего скрывать от моих соратников. Говори так, чтобы слышали все.
      - Мы условились, что говорить будет мой брат, - взглянув на Могера, сказал Берольд.
      Брим только теперь заметил, как они похожи, и слова "мой брат" непонятно почему кольнули его.
      Могер протянул свой рог, чтобы его наполнили заново, и лишь тогда заговорил:
      - Во-первых, Скиннер требует, чтобы ты больше не называл его дядей. Он изучил твою родословную и убедился, что ты не доводишься ему племянником ни по крови, ни по свойству. Стало быть, все твои притязания на родство с ним фальшивы.
      Люди в башне, услышав, как оскорбляют их вождя, заволновались. Топорщик Дуглас Огер стал позади Робби, ощерив свои поломанные зубы. По силе и могучему сложению ему не было равных даже среди других топорщиков, и приезжие, когда он подошел к столу, обменялись настороженными взглядами. Дуглас, видя это, потянулся к своему висящему за спиной топору.
      Робби успокоил его, тронув за руку, и сказал Могеру:
      - Я на тебя не в обиде - ведь слова, которые ты здесь произносишь, не твои. И то, что их произнес Скиннер, меня тоже не удивляет. Он звал меня своим племянником, пока ему было выгодно, а теперь это выгодным быть перестало. Ловко придумано - жаль, что он не проделал того же со своей женой.
      Вокруг засмеялись, а Дуглас Огер хрюкнул, будто его душили. Посланцы выслушали шутку касательно своего вождя с непроницаемыми лицами, и только молодой белобровый Джорди Сарсон не сдержал усмешки.
      Робби победил их, с уверенностью подумал Брим. Брат все делает правильно: он обезоружил посланцев своей учтивостью, дал понять, что он человек рассудительный, а теперь отказывается признать, что получил оскорбление. Гордость нарастала волной в душе Брима, и знакомое щемящее чувство сопутствовало ей. Как это возможно - гордиться братом и в то же время не желать ему успеха? Это неверность худшего разбора. Он должен стыдиться ее. Брим усилием воли заставил себя не думать об этом и стал еще усерднее подливать гостям эль.
      - Что-нибудь еще? - спросил Робби.
      - Да. - Могер беспокойно пошевелился и хлебнул эля, чтобы придать себе мужества. - Скиннер говорит, что твоя мать была шлюхой и что если бы каждый, кто имел ее, объявил себя королем, то короновать пришлось бы добрую половину клановых земель.
      Голубовато-серые глаза Робби заледенели.
      - Нет, - тихо сказал он схватившемуся за топор Дугласу Огеру. Яго Сэйк подкрадывался к посланцам сзади, почти незаметный из-за своей бледности и светлых мехов у молочно-белых стен. - Нет, - повторил Робби, обращаясь ко всем, кто был в башне. - Не нужно, чтобы наши братья вернулись в Гнаш, полагая, будто мы не способны отличить правду от лжи. Вы все здесь знали мою мать, Маргрет, и уважали ее. Не было на свете женщины более честной и доброй, и смерть свою она встретила с достоинством дхунских королев. Никакие слова обезумевшего от страха человека не смогут этого изменить. Скиннер Дхун в своем отчаянии опускается все ниже и ниже. Неужели он думает, что я, как пес, кинусь в драку по его команде? Что я буду грызться с пеной у рта, стоит ему оскорбить мою мать? Поймите меня правильно, дхуниты. Я не забуду ему этого оскорбления, но других людей в это дело втягивать не стану. Оно будет улажено между мной и Скиннером.
      Вокруг закивали, и Яго Сэйк опустил свой топор. Робби опять оказался прав. Только сын способен защитить честь своей матери, как бы близко к сердцу ни приняли оскорбление его соратники. Брим старался ни на кого не смотреть. Никто здесь его не замечал после прихода послов, и сейчас он тоже не хотел привлекать к себе внимания.
      Ему Маргрет Кормак, урожденная Дхун, не была матерью. Ее золотые волосы и голубые глаза вместе с королевской кровью достались ее первому и единственному сыну. Робби еще до гибели старого дхунского вождя отказался от родового имени их отца и начал называть себя Дхуном. Брим впервые услышал это новое имя, Робби Дхун, в шестилетнем возрасте, и оно показалось ему не в пример звучнее Рэба Кормака. "А можно и я буду зваться Дхуном, Рэб?" спросил он брата на оружейном дворе, пока тот вытирал пучком сена свиную кровь со своего меча. "Нет, Брим, - ответил Робби, с прищуром оглядывая лезвие. - Отец у нас с тобой один, но матери разные. Моя была знатной дамой, ведущей свой род от Мойры Плакальщицы, а твоя - крольчатница из Гнаша".
      Брим на мгновение ухватился рукой за стол. "Робби не хотел меня оскорбить, - говорил он себе. - Он просто брякнул, не подумав, ведь ему тогда было всего-то шестнадцать лет". Но теперь Бриму самому исполнилось пятнадцать, и он на месте Робби ничего подобного не сказал бы.
      Могер заговорил снова, но смысл его слов дошел до Брима не сразу.
      - Скиннеру надоело ждать. Он вызывает тебя на бой, и пусть мечи решат раз и навсегда, кому быть вождем.
      Услышав о бое, люди заволновались. Крупных дел после нападения на Бладд больше не предпринималось, и всем не терпелось сразиться. Ничего, что у Скиннера Дхуна бойцов намного больше: успех на земле Бладда придал сторонникам Робби смелости и сделал их веру в своего вождя несокрушимой. Брим видел это и видел, что брат ни на миг не утратил своего хладнокровия.
      - Братья мои и соратники, - сказал Робби все так же негромко, - я не стану встречаться со Скиннером Дхуном на поле, которое выберет он. Ему, может, и хочется столкнуть одних дхунитов с другими, а мне нет. Разве мы, глядя на наших гостей, не видим в них своих сокланников? Убить их было бы все равно что убить себя. Смерть каждого дхунита означает, что в войне с Бладдом у нас стало одним бойцом меньше. Скажите, чьей кровью хотели бы вы обагрить свои клинки - дхунской или бладдийской?
      В башне воцарилась мертвая тишина. Факелы шипели и мигали от вечернего тумана, проникавшего в трещины. Молочная протекала менее чем в тридцати футах от южной стены, и слышно было, как на реке потрескивает лед. Дуглас Огер поднес к губам медный рог с долей священного камня, другие последовали его примеру. Яго Сэйк, склонив голову, стал перечислять Каменных Богов. Робби присоединился к нему, и после имени третьего бога весь чертог уже повторял, как один человек:
      - Ион, Лосе, Утред, Обан, Ларранид, Мальвег, Бегатмус. - На глаза воинов наворачивались слезы: Робби сумел напомнить им, что Дхун был вторым и нежно любимым сыном богов.
      Посланцы произносили молитву наряду с остальными, и Брим спрашивал себя, многие ли из них вернутся к Скиннеру в Гнаш. Джорди Сарсон уж точно не вернется: вон как он впился глазами в Робби, и в глазах этих светится обожание. Большерукий копейщик Рой Кокс по прозвищу Столб тоже колеблется: он обводит взглядом башню, будто собрался здесь поселиться.
      Могер и Берольд тоже вели себя неспокойно, но Брим не думал, что они захотят перейти на другую сторону. Оба они люди чести, и учтивость Робби, равно как и его выспренние слова, вызывает у них подозрение.
      Могер первым нарушил молчание, спросив:
      - Не хочешь ли и ты передать что-нибудь моему вождю?
      Робби задумчиво взялся за свою косу. Он, наверно, прекрасно понимает, как он хорош в это мгновение со своей играющей мускулами рукой и длинными красивыми пальцами, не испорченными боевым топором.
      - Мне нечего передать Скиннеру. Человек, натравливающий одного кланника на другого, недостоин моего уважения. Но с его сторонниками я готов говорить и хочу сказать им вот что: мы встретим их здесь, как братьев, забыв все, что было сделано или сказано в прошлом. Присоединяйтесь ко мне, и мы отвоюем назад нашу дхунскую землю.
      Могер поспешно кивнул, словно боялся, как бы слова Робби не повлияли на четырех его спутников.
      - Красно говоришь, да только я за тебя, Рэб Кормак, сражаться не стану. Если тебе нечего сказать нашему вождю, то и нам тебя слушать незачем. Пошли, ребята. Надо переправиться через Молочную, пока луна еще не зашла. - Могер, склонив голову, простился с Робби и двинулся к выходу. Берольд и остальные последовали за ним, но Робби успел переглянуться с Джорди Сарсоном и Роем Коксом.
      Лишь когда все посланцы повернулись к Робби спиной, стало видно, как он разгневан. Брат не любит, когда его называют Рэбом Кормаком - Брим хорошо это знал. Однажды он в кровь избил Джезию Шембла за то, что простофиля-фонарщик позабыл его новое имя и назвал Робби старым. С тех пор никто не осмеливался называть Робби Кормаком, а Рэбом его звал один Дуглас Огер. Но в Гнаше, как следовало из слов Могера, его кличут по-старому.
      Брим выскользнул из башни незамеченным. Он не хотел слышать, как его брат будет негодовать из-за того, что его назвали именем, которое дал ему их отец.
      Туман уже поднялся выше человеческого роста, и его сырой холод пронизывал Брима насквозь. Съежившись, он направился к реке, где стояла на мшистом берегу палатка Бабушки и горел ее костер. Есть и ночевать в разрушенной башне старуха отказывалась и приходила туда только по зову Робби.
      Запах дыма вел Брима через туман. К востоку от Молочного Дома рос густой дикий лес - Гай Морлок говорил, что если поставить там охотничий домик и не навещать его с год, то нипочем свою хижину не найдешь. Пахотные земли и пастбища Молочного Камня простирались на север и запад, а лес, граничащий с кланом Фриз, присягнувшим Бладду, стоял непроходимой стеной на пути врага. Даже здесь, в какой-нибудь лиге от круглого дома, лес старался захватить все что мог. Голые ветви ив и болотных дубов торчали над рекой так грозно, будто деревья и ее хотели забрать себе.
      Бабушка, сидя на пне у дымящего костра, разогревала моченый овес в старом шлеме и жевала стебелек руты.
      - Робби звал меня? - спросила она вместо приветствия, увидев Брима.
      Брим не был уверен, знает ли она, как его зовут. Зубы у Бабушки пожелтели от руты, и пахло от нее противно, как от стоячей воды.
      - Робби велел сказать тебе, что из Гнаша приехал Могер и другие воины тоже. Он думал, ты захочешь повидать их, пока они не уехали. Они там, у лошадиного загона. Я провожу тебя к ним, если пожелаешь. - Брим сомневался, правильно ли он поступает - ведь Робби предложил это только из вежливости; но ведь брат, с другой стороны, своего поручения не отменял.
      - Могера в младенчестве все колики мучили, - с трудом поднявшись, сказала Бабушка. - До года он был совсем лысый и верещал каждую ночь.
      Брим не нашел, что на это ответить. Она странная, Бабушка, но знает много такого, чего другие не знают. Чаще всего это истории о том, что творили взрослые кланники в детстве, но иной раз она скажет такое, что призадумаешься. Когда Робби захотел перебраться из круглого дома в башню, она уперлась и наотрез отказалась там поселиться. "Сулльские камни, сулльские кости, - твердила она, качая своей большой головой. - Эти запахи притягивают их, словно мух".
      Брим не понял, кого это "их", и спрашивать не стал, но эти слова его обеспокоили. Каждый кланник знает, что земля между Горькими и Медными холмами когда-то принадлежала суллам, но говорить об этом не принято. Тут какая-то тайна. Если суллы в самом деле такие грозные воины, какими слывут, почему же они тогда уступили свою землю кланам. В Визи и Колодезе, где ведутся летописи, должны быть сведения об этом. Когда-нибудь Брим съездит в оба этих клана и все узнает.
      Он подал Бабушке руку и повел ее по берегу. Туман ни с того ни с сего стал редеть, и видно было гораздо лучше. Сулльская башня над рекой напоминала сломанный зуб.
      Пятеро приезжих собрались вокруг своих лошадей, готовясь к переправе через реку. Лошади волновались и не хотели стоять смирно, пока всадники натирали им бока жиром для защиты от холодной воды. Путникам следовало бы заночевать здесь и дать животным отдохнуть, но Брим понимал, как не терпится Могеру уехать. Он на собственном опыте убедился, какой притягательной силой обладает Робби, и опасается за своих людей.
      Могер, затягивавший подпругу, широко заулыбался при виде Бабушки, но по его глазам было видно, как он устал.
      - Стало быть, это правда. Ты бросила нас, Бабушка... оставила воевать в одиночку. - Нагнувшись, он поцеловал ее в лоб и добавил с вымученной беззаботностью: - Однако я рад, что ты и твой проклятый мул еще живы.
      Бабушка приняла его поцелуй, сложив руки на своей необъятной груди и плотно сжав губы. "Зачем же она пришла, если все равно никаких чувств не проявляет?" - подумал Брим.
      - Он использует Скиннера, как ему надо, - промолвила тут она. - Ничего не поделаешь, таков уж он есть.
      Могер покосился на своих спутников, проверяя, не слышат ли они этого разговора.
      - Как использует?
      То, что ни один из них не назвал Робби по имени, говорило о многом.
      - Сядет на него да поедет, вот как. Он с детства был хитрый, умел заставить других делать то, что ему надо. В засушливый год он послал Дугласа с его дружиной запрудить Быструю. Сам он весь день упражнялся с топором, а потом пришел и присвоил всю заслугу себе.
      - Если не можешь говорить яснее, Бабушка, то уж лучше молчи, нахмурился Могер. Он поставил ногу в стремя и сел верхом. Остальные сделали то же самое и подъехали к Бабушке.
      - Смотри, как бы вам со Скиннером не пришлось за него сражаться, Могер Лой, иначе я вскорости положу вереск на твою могилу.
      Брим пожалел, что привел Бабушку сюда. Нашла тоже время каркать - при брате Могера и трех других воинах.
      Могер вздохнул так глубоко, что помятый бронзовый панцирь всколыхнулся вместе с его грудью.
      - Брат, друзья - на запад, в Гнаш! - Он пришпорил коня, и все пятеро галопом помчались вдоль Молочной.
      Брим смотрел на них, пока они не скрылись в тумане. Брат... Второй раз за вечер слышал Брим это слово, и теперь оно снова ранило его в самое сердце. Уже год, как Робби не обращался к нему так.
      Брим видел, что Бабушка, по-прежнему стоящая со скрещенными руками, наблюдает за ним. С гневом, удивившим его самого, он сказал:
      - Не надо было тебе говорить это Могеру. Он хороший человек.
      - Ты хотел бы, чтобы он уехал без предупреждения? - спокойно спросила Бабушка.
      Она не поддалась его гневу, но Брим не желал успокаиваться - он сам не знал почему.
      - Зачем ты вообще к нам явилась? Почему не осталась со Скиннером в Гнаше?
      - Ты знаешь почему, парень. - Ее глаза на морщинистом лице светились чистейшей дхунской голубизной, и лиловые кольца вокруг радужки указывали на густоту чертополохового сока в ее крови. Только у прямых потомков королей бывают такие глаза. - Я еще не знала такого случая, когда Робби не одерживал бы победу.
      19
      ГОРОД НА КРАЮ БЕЗДНЫ
      Райф проснулся с ощущением, что на лицо ему падают холодные капли. Он приоткрыл глаза. Человек, стоящий над ним, медленно выкручивал мокрую тряпку. Он улыбался, и на его толстом коричневом лице белели мелкие зубы. Юстафа.
      - Доброе утро, юный лучник, - сказал он, продолжая ронять капли на Райфа. - Одно испытание ты уже провалил. Будь ты принцем, ты вскочил бы после первой же капли. - Вздохнув, он выжал тряпку что было силы, и на лицо Райфу хлынула ледяная струя. - Будем надеяться, что другое испытание ты выдержишь лучше.
      Райф сел, тряся головой. В пещере стоял холод, и за ее входом было черным-черно.
      - Рассвет еще не настал. Уйди прочь.
      - Мастер-лучник приказывает мне уйти! - Юстафа содрогнулся всем телом. - Я весь трепещу от страха!
      - Никакой я не мастер, - раздраженно бросил Райф. Рубашка на нем промокла, он замерз, устал, и перевязанный палец сильно разболелся. Райф до сих пор чувствовал его недостающую половину, и пустота на том месте, где полагалось быть верхнему суставу, вызывала у него чувство, сходное с тошнотой. Он заставил себя не думать об этом и стал разминать затекшие руки и ноги.
      - Ну что ж, не мастер - может, расскажешь мне что-нибудь о себе, пока мы одни? - Не найдя вокруг ничего, кроме голого камня, Юстафа снял с себя бобровый воротник, положил его на пол и сел. Страдальческий вздох дал понять, что толстяк не любит терпеть подобного неудобства.
      Райф, вспомнив свои сделки с Мертворожденным, сказал:
      - Может, и расскажу, только не даром.
      - Для кланника ты быстро все схватываешь, - подняв бровь, признал Юстафа. - Я предусмотрел это и принес тебе поесть. - Он достал из-за пазухи узелок и с преувеличенной осторожностью развязал его на полу. Внутри лежали свежие лепешки, ломтики ветчины, кусок белого сыра, три головки дикого лука и закупоренный пузырек. Райф уже видел такие и знал, что в нем содержится ровно столько водки, чтобы человек взбодрился и не сделался пьян.
      - Клановая пища - грубая, но все-таки соблазнительная. - Юстафа надкусил одну луковицу. - О чем это мы? Ах да. Почему бы нам не начать с твоего имени и названия твоего клана?
      Райф старался не смотреть на еду. Незачем показывать Юстафе, как он голоден.
      - Мой клан тебе известен, а из имени своего я секрета не делаю. Меня зовут Райф.
      Юстафа кивнул и налил водки в полую пробку.
      - Все верно, вот только на орлийца ты не похож. - Толстяк опрокинул стопку и взглянул Райфу прямо в глаза. - Но если ты в самом деле стреляешь, как орлиец, то это, думаю, не столь уж важно.
      Райф стойко выдержал его взгляд.
      - В самом деле стреляю.
      Юстафа с довольным видом кивнул, вылил в стопку остаток водки и поднял ее вверх.
      - За Райфа и за его приключения. Пусть они будут волнующими, но не опасными. - Он снова осушил свою чарку единым духом. - А знаешь ли ты, что в моей стране "райф" означает "странник"?
      Капля холодной воды стекла Райфу за шиворот. Он сдержал себя и не дернулся, но Юстафа, видимо, заметил что-то и улыбнулся так, что его глаза почти совсем скрылись в жировых складках.
      - Ты, наверно, не слышал легенды об Аззии риин Райфе, Страннике с Юга, который всю жизнь искал дорогу в рай, но вместо этого пришел к вратам ада? Печальная история, но у нас только такие в основном и рассказывают. Мы, мангали, странный народ и плакать любим больше, чем смеяться.
      Райф опустил глаза и понял, что может смотреть на еду спокойно, без всякой алчности. Семнадцать лет он носил свое имя и всегда в глубине души знал, что оно не клановое: ведь никого, кроме него, больше так не звали. Но "Странник с Юга" ни о чем ему не говорило, и он напомнил себе, что не всему, что говорит толстяк, можно верить. Из Увечных хорошие друзья не получаются.
      - За тобой должок, Юстафа, - заметил он резко. - Теперь твой черед отвечать.
      В глазах толстяка зажегся хитрый огонек.
      - Правила хорошего тона у нас в стране требуют, чтобы ты говорил не о том, что приятно тебе, а о том, что приятно гостю. Я тебя слушаю.
      - С какой стати ты пришел с самого Дальнего Юга сюда, к Увечным? Ведь ты не калека.
      - Это я-то не калека? - Юстафа залился тонким смехом. - Ты мне льстишь, дорогой. - Проворно вскочив на ноги, он задрал свою шубу и приспустил штаны. Член был на месте, но мошонка отсутствовала.
      Райф, постаравшись не содрогнуться, отвел глаза.
      - Мой учитель пения обработал меня еще мальчишкой, - сказал Юстафа, оправив одежду. - Голос у меня, на мое несчастье, был как у соловья, и я имел непростительную слабость гордиться этим. Если б у меня достало скромности петь чуть пониже, я остался бы цел. Но я, дурак этакий, думал только о похвалах и наградах, а не о том, какой ценой они даются. Меня, само собой, усыпили, и четыре дня спустя я очнулся с сильной болью в паху и легким воздухом на месте яиц. - Лицо Юстафы на миг напряглось, но тут же снова обмякло. - С тех пор я уж больше не пел. Мелкая месть, возможно, но ничего лучшего я тогда не сумел придумать, ведь мне было всего одиннадцать лет. Придумал позже, когда подрос.
      Юстафа опустил глаза к поясу, где висели в ножнах мечелом и кривая сабля.
      - Меня прозвали Танцором - знаешь, почему? Когда учителя пения и его лекаря нашли мертвыми, вокруг было полно кровавых следов. Дело выглядело так, будто убийца танцевал в их крови. Так оно и было, и я сожалею только о том, что мой танец закончился слишком быстро.
      Юстафа рассказал эту историю, конечно, не просто так. Райф хорошо это понял. Толстяк предупреждает, что с ним лучше не связываться.
      - У всех нас здесь чего-то недостает. - Юстафа сел и стал уминать оставшуюся еду. - Этого может быть и не видно, но это так. Траггис Крот лишился носа от удара трансворийской пики, но не это делает его Увечным. Его шрамы гораздо глубже. Запомни это для своей же пользы, Аззия риин Райф. Может быть, тогда ты перестанешь взимать свои долги, задавая дурацкие вопросы.
      Райф принял его упрек молча. Он не считал свой вопрос дурацким, но и спорить с Юстафой не хотел - тот был слишком умен для этого.
      Небо у входа в пещеру стало чуть менее черным, и звезды гасли на нем. Уловив в воздухе рассветную свежесть, Райф встал и подошел к устью. Тот самый Увечный, который привел его сюда, охранял вход. При виде Райфа он показал на небо.
      - Готовься. Траггис будет ждать тебя в условленный час.
      Райф едва сдержал улыбку. Как он должен готовиться, если у него нет ни оружия, ни доспехов? Только и дел, что надеть плащ да отлить.
      - Желаю тебе удачи, - сказал, поднявшись, Юстафа. - Мы с тобой так славно побеседовали, что я, пожалуй, дам тебе совет. Танджо Десять Стрел любит биться об заклад. Поспорь с ним на что-нибудь, и, если боги захотят, ты выиграешь.
      - А если не захотят?
      Юстафа досадливо цокнул языком.
      - Ну вот. Хотел уйти на высокой ноте, да не вышло. В случае проигрыша ты умрешь, мой мальчик. Ведь не думаешь же ты, что Траггис оставит в живых чужака, который солгал ему при людях? Траггис во Рву все равно что король, а королевская гордость - страшная штука. Ты сказал, что ты белозимний охотник, вот и покажи себя. Я буду следить за поединком прямо со стрелковой черты, и знай, что я на твоей стороне - теперь тебе легче, правда? - У самого выхода Юстафа низко поклонился Райфу. - До скорого свидания.
      Райф, не ответив ему, провел рукой по лицу. О боги. И дернуло же его соврать Траггису. Ночью все казалось так просто: набить себе цену или умереть. Теперь-то ему ясно, как он ошибся. Траггис заманил его в ловушку. После сегодняшнего представления атаман объединит всех Увечных, натравив их на пришельца, и наглядно покажет Мертворожденному, кто здесь главный.
      Райф тяжело дышал, прислонившись к стене пещеры. Мысль о том, что самый приход сюда был ошибкой, мучила его неотступно.
      "Почему ты бросила меня, Аш? Почему?"
      Когда обмороженный через несколько минут зашел за ним, Райф был готов. Он завязал у шеи орлийский плащ и заплел волосы. Воды, оставленной ему в поилке для скота, хватило, чтобы напиться вдоволь и умыться. Снаружи уже чирикали птицы. Небо приобрело цвет глубокой воды, и ледяные кристаллы в воздухе сверкали на восходящем солнце, как маленькие рыбки.
      Выйдя из пещеры и разогнувшись, Райф первым делом сверился с направлением ветра. Главный дул на юг, ровно и с такой силой, что приподнимал его косу со спины. С ним все было ясно. Беспокойство вызывали восходящие потоки из Рва. У Райфа недоставало опыта, чтобы судить о них. Они колыхали его плащ, пока обмороженный вел его по каменному карнизу. Райф пропустил воздух сквозь растопыренные пальцы неповрежденной правой руки. Потоки, чуть теплее окружающей воздушной среды, резко шли вверх и тут же опадали. Ястреб взмыл у Райфа над головой и отчаянно захлопал крыльями, когда поднявшая его струя сникла.
      Райф скорчил гримасу. У Баллика Красного было много ругательных слов для обозначения таких потоков. Место, где холодный воздух смешивается с теплым, не годится для стрельбы из лука.
      - Сюда. - Обмороженный привел его к спущенной сверху лестнице, связанной из веревок и тростника. Райфа он предусмотрительно пропустил вперед. Райф смутно помнил, как ночью они спускались здесь по дороге в пещеру, но тогда ему не было видно, как близко от Рва висит эта лестница.
      Сейчас пропасть чернела под ним во всю свою глубину. Он не смотрел туда, но собственные глаза проделывали с ним странные вещи. Он видел Ров до того самого места, где земля смыкается со своим расплавленным ядром. На щербатых утесах, как воздушные пруды, лежали островки тумана. Где-то на глубине из наиболее старых трещин бесшумно выходил пар. Он поднимался вверх, этот пар, пахнущий серой и пеплом, и проникал сквозь кровь и перепонки прямо в мозг Райфа. Райф едва не упустил тростниковую перекладину. Аззия риин Райф... всю жизнь он искал дорогу в рай, но пришел вместо этого к вратам ада.
      Он поморгал, словно пробуждаясь от сна, и крепко ухватился за перекладину. Он уже преодолел две трети подъема, но не помнил, как это произошло. Шов на урезанном пальце лопнул, и сквозь заскорузлый бинт просочилась сукровица. Райф, не обращая внимания на боль, быстро вскарабкался наверх.
      На карнизе перед собой он увидел дымящееся вчерашнее кострище. Камень вокруг почернел, среди горячих еще угольев резвились ребятишки. Кареглазая девчушка с копной жестких вьющихся волос, найдя в углях какой-то обгорелый хрящик, стрельнула глазенками по сторонам, сунула находку себе за пазуху и убежала.
      Поджидая своего провожатого, Райф рассматривал похожий на соты город. Эффи бы здесь понравилось. Весь утес был изрыт пещерами. Некоторые из них были завешены шкурами или тростниковыми циновками, но большинство ничем не заслонялись от ветра. У нижних пещер, самых обжитых, валялись отбросы и чернели следы бессчетных костров. Многие из верхних были завалены большими камнями, а еще больше обвалились совсем. Сколько же времени понадобилось, чтобы создать все это? Только вдохновенный безумец мог додуматься до того, чтобы построить город на краю бездны.
      - Там, наверху, никто не живет с тех пор, как восточное крыло обвалилось, - сказал обмороженный, проследив за взглядом Райфа. - В тот день мы потеряли двести человек.
      Райфу хотелось спросить, сколько Увечных живет здесь теперь - на глаз он этого определить не мог, - но он не надеялся, что обмороженный ему ответит. Мертворожденный предупреждал его, что даром от Увечного ничего не получишь.