Он чуть не поддался ее порыву, но устоял, отвернулся и сказал:
      - Не подходи ко мне, Тарисса.
      Но она подошла - и та же рука, что только что трогала лоб Роваса, протянулась к нему.
      - Да ты ранен и весь промок!
      Мама, вскипяти воды.
      - Не беспокойся, Магра, - сказал Джек. - Я ненадолго.
      Тарисса положила руку ему на плечо. Он отстранился.
      - Тарисса, выйди и возьми с собой Магру.
      - Но, Джек...
      - Выйди, я сказал!
      Он произнес это с такой силой, что Тарисса дрогнула и посмотрела на мать. Та слабо кивнула. Обе женщины вышли в выломанную дверь, и Магра, проходя мимо, шепнула тихо, чтобы никто больше не слышал:
      - Все не так, как ты думаешь, Джек.
      Он не ответил ей ни взглядом, ни жестом. Он смотрел на Роваса. Тот стоял свободно, даже вальяжно - одной рукой опирался на очаг, в другой держал нож. Но Джек заметил вопреки этой кажущейся беззаботности, как побелели костяшки руки, сжимающей рукоятку.
      Джек дал женщинам время отойти немного от дома и сказал:
      - Ну, Ровас, дорого ли ты ценишь свою жизнь?
      Тот улыбнулся знакомой обворожительной улыбкой.
      - Тебе, парень, я ее все равно не отдам.
      - Да ну? - Джек сам удивился, как холодно звучит его голос. Он ступил вперед, прижав руки к бокам.
      - И что ж ты намерен делать? - насмешливо осведомился Ровас. Заставишь меня вспыхнуть ярким пламенем?
      Джек одним прыжком перелетел через комнату и, не вынимая ножа из-за пояса, вцепился Ровасу в горло. Тот оторвал руку от очага и кулаком двинул Джека прямо по ране.
      В груди вспыхнула боль, и на глаза навернулись слезы. Он отлетел назад, ища, за что бы зацепиться, чтобы не упасть. Угол стола врезался ему прямо в почки. Новая боль обострила его чувства, но он удержался рукой за стол.
      И тут в нем пробудилась колдовская сила. Череп словно сжался, плотно стиснув мозг. Нет, приказал себе Джек. С Ровасом он управится сам, без колдовства. Он схватил со стола первое, что попалось под руку - тяжелую миску с не остывшим еще куриным бульоном, - и метнул ее в лицо Ровасу.
      Запахло курицей и луком. Бульон выплеснулся Ровасу на грудь и подбородок, но миску он отбил рукой, и она упала в очаг, разлетевшись там на куски.
      Джек ощутил во рту соленый металлический вкус крови. Колдовство душило его, и Джек, стремясь загнать его вглубь, сильно прикусил язык. Он плотно сжал губы, чтобы не выпустить наружу даже дуновения магии.
      Ровас утерся рукавом и, держа нож перед собой, шагнул в сторону и вбок, захватив большой кусок пространства перед очагом. Джек понял, что тот стремится завоевать себе побольше места, - при такой тактике противник чувствует себя загнанным в угол. Ровас покачался на ногах, слегка согнув их в коленях.
      - Ну, давай, Джек! Посмотрим, сумеешь ли ты побить своего учителя.
      Разговоры отвлекают. Джек не слушал и сам ничего не говорил - он даже не дышал.
      Он прыгнул вперед и вниз, примериваясь к ляжкам Роваса ножом, который вынул, сам того не заметив. Контрабандисту пришлось нагнуться, неловко сгорбив спину, и его нож оцарапал Джеку плечо. Джек был рад этому. Пусть все что угодно, пусть даже боль - лишь бы побороть колдовство. Он вскочил и, вскинув локоть высоко над головой, угодил Ровасу в подбородок. Тот в ответ двинул его коленом в пах - но Джек был настороже и вовремя отскочил, успев полоснуть ножом Роваса по ноге.
      Во рту было полно крови, легкие лопались от спертого воздуха, а в животе вздувалось колдовство. Джек по-прежнему не дышал. Он мог подавить колдовство, только удерживая его внутри.
      Давление в голове сводило его с ума. Отчаяние снова бросило его вперед. На сей раз Ровас приготовился. Он отвел руку назад, и в ней что-то блеснуло.
      В эту долю мгновения Джек сосредоточил свои мысли - не на Ровасе, а на том, что тот держал в руке. Он приоткрыл рот и выпустил немного колдовства наружу.
      - А-ай! - завопил Ровас. Тяжелый медный горшок выпал из его руки и плюхнулся шипя в лужу куриного бульона. Джек мельком заметил, что ладонь Роваса превратилась в кусок горелого мяса.
      Джек трясся, и струйка крови текла у него по подбородку. Сила утратила свой напор, и он снова мог дышать. Какая-то часть его души торжествовала: ведь он поборол колдовство, взяв от него ровно столько, сколько было надо.
      Левая рука Роваса бессильно повисла, но нож он держал в правой.
      - Ты не человек, - прошипел он, чертя лезвием круги в воздухе. - Ты ошибка природы.
      Заново наполнив легкие воздухом, Джек вложил весь свой вес в свободную руку и ударил Роваса в лицо. Тот задел его ножом, но Джек даже не почувствовал этого. Он был сейчас силен и всемогущ - а для Роваса пришла пора расплачиваться.
      Бой теперь вел Джек, наперед предвидя все движения Роваса - и защитные, и наступательные. Подметив слабость, он тут же использовал ее, а при малейшем намеке на перевес душил его в зародыше. Он был моложе, быстрее, ловчее и успешно изматывал врага.
      Как-то вдруг Ровас оказался на полу, а руки Джека сжимали ему горло. Ножей оба давно лишились. Джек давил красную мясистую шею, нажимая на дыхательное горло. Ровас выкатил слезящиеся глаза, из ноздрей и висков проступила кровь. Между губ показался язык, в горле клокотало. Джек поднажал. Он уже чувствовал выгиб гортани, и самым главным на свете делом было перекрыть ее. Контрабандист начал синеть. Клокотание затихало, сменяясь слабым шипением. Большие пальцы Джека вошли в горло до самых костяшек. Перед глазами вставали картины горящего форта, забитого землей туннеля и Тариссы, щупающей Ровасу лоб. В ушах стоял смех, жестокий и дразнящий. Пальцы погружались все глубже.
      - Стой! Стой!
      Кто-то тянул Джека за руку. Он наугад отмахнулся. Загремели горшки и сковородки, потом что-то глухо брякнулось об стену, и Джек, подняв глаза, увидел Тариссу, лежащую на полу. В тот же миг что-то твердое двинуло его в челюсть, и он пошатнулся. В следующее мгновение он свалился набок, выпустив шею Роваса. Встав и обернувшись назад, он увидел Магру с тем же горшком, который уже послужил оружием в этом бою. Женщина отвела его назад для второго удара.
      - Отойди от него, - крикнула она, - или я убью тебя, Борк свидетель.
      Джек отошел от Роваса. В глазах все плыло, а по челюсти точно кувалдой шарахнули. Позади закопошилась Тарисса.
      Магра поставила горшок на стол и опустилась на колени рядом с Ровасом. Приложив ухо к его рту, она прислушивалась, дышит ли он. Тревога исказила ее красивые черты. Она выглядела на десять лет старше, чем помнилось Джеку. Миг спустя она выпрямилась и сказала:
      - Он жив. - Голос ее звучал на удивление бесстрастно. С тяжелым вздохом она поднялась. - Принеси мне воды, Тарисса, и кислого вина.
      - Нет уж, мать, - выступила вперед Тарисса. - Ты как хочешь, а я займусь Джеком.
      Обе женщины посмотрели друг на друга, и Магра пожала плечами.
      - Делай как знаешь, - сказала она и пошла в кладовую.
      - Джек, - сказала мягко Тарисса, - ты весь в крови. - Она нервно вскинула руку, желая и не смея коснуться его.
      - Все хорошо. - Джек отошел от нее, смущенный и усталый - все силы и чувства разом покинули его.
      - Мы так о тебе беспокоились! - быстро проговорила Тарисса с блестящими от слез глазами. - Ровас все время ходил вокруг форта. А я, когда ты в ту ночь не появился, не знала, что и думать. Ни спать, ни есть не могла.
      - Тебе бы на театре играть, Тарисса.
      - Почему ты так говоришь?
      Джек сказал спокойно - он слишком обессилел, чтобы впадать в гнев:
      - Ты прекрасно знаешь почему. Ход был завален. По вашей с Ровасом милости я наткнулся на глухую стену.
      Тарисса изумленно открыла рот.
      - Джек...
      - Нет, - вскинул руку он, - я не хочу больше слушать твою ложь.
      - Я не лгу. - Тарисса покраснела пятнами - ее буйный нрав начинал брать свое. - Мы разыскивали тебя каждый день, с тех пор как ты пропал. А когда я узнала, что тебя взяли в плен, я стала умолять Роваса, чтобы он вызволил тебя.
      - Однако не умолила? - резко бросил Джек.
      - Нет. Это было слишком опасно. Мы решили дождаться дня, когда тебя поведут на допрос.
      - Можешь говорить что угодно, все равно я не поверю. Ровас хотел моей смерти. Он послал меня в форт, зная, что туннель завален. - Джек отводил глаза, чтобы не видеть Тариссу и не впадать в еще большее смятение. Он не знал, чему верить.
      - Я не знала, что ход завален, - с металлом в голосе заявила Тарисса. - Я ждала тебя всю ночь и ушла только утром.
      Магра между тем хлопотала над Ровасом. Контрабандист приходил в себя он уже начал кашлять и отплевываться, и Джек понял, что пора уносить ноги. Он ничего не добился, придя сюда. Это была ошибка. Не нужно было возвращаться.
      Он оглядел комнату, ища свой нож. Тот валялся под столом. Нагнувшись за ним, Джек тихо сказал:
      - Ты и про Мелли солгала. Мне нужно знать, что случилось с ней на самом деле. - Тарисса резко втянула в себя воздух, и Джек приготовился к новой лжи.
      - Прости меня, Джек, - сказала она, и ее розовые губы задрожали. - Все было задумано еще до того, как мы узнали тебя. А потом было уже поздно.
      - Задумано? - повторил Джек, вспыхнув от гнева. - Значит, вы с Ровасом заранее договорились, как сделать из меня наемного убийцу?
      - Нет, все не так. - Крупные слезы катились у Тариссы по щекам.
      Джек, сжав в руке нож, встал.
      - Мне теперь все равно. Скажи только, что случилось с Мелли.
      Тарисса вытерла глаза.
      - Ее продали работорговцу по имени Фискель. Он увез ее на восток, в сторону Брена.
      - Там он и намеревался ее продать?
      - Не знаю. Он мог повернуть на юг, перевалив через горы.
      - Больше тебе ничего не известно?
      - Нет.
      Джек посмотрел в ее ореховые глаза. Он был уверен, что она сказала правду.
      - Собери мне мешок на дорогу: еду, питье, одежду - ну, ты знаешь.
      - Куда ты? - ужаснулась Тарисса. - Ты насквозь промок и весь в крови. Нельзя тебе идти.
      - Можно, - рявкнул Джек, боясь уступить ей, и вышел за порог. Тарисса последовала за ним.
      - Возьми меня с собой.
      - Нет.
      Она схватила его за руку.
      - Ну пожалуйста, Джек! Пожалуйста! Я сожалею, что лгала тебе. Я не хотела причинять тебе боль. И хотела сказать тебе всю правду о Мелли в тот день у пруда.
      - Поздно, Тарисса. - Он отнял у нее руку. - Иди в дом. И собирать мне ничего не надо.
      Она упала на колени и вцепилась ему в штаны.
      - Джек, не покидай меня. Умоляю, - тонким срывающимся голосом вскричала она. - Возьми меня с собой. Не могу я здесь оставаться. Я ненавижу Роваса.
      - Хватит лгать, Тарисса. - Он отцепил ее руки. Искушение схватить ее в объятия было так велико, что ему пришлось повернуться к ней спиной.
      - Пожалуйста, Джек, - она стояла коленями на мокрой земле, - прости меня, прости.
      - Я больше никогда не смогу доверять тебе, Тарисса. Никогда. - Он проклял свой голос за то, что тот дрожит. Он не мог оглянуться - если бы он сделал это, Тарисса увидела бы слезы на его глазах. Не оборачиваясь, он зашагал прочь.
      - Куда ты идешь? - испуганно спросила она.
      - На восток, - ответил он тихо.
      Ветер донес до него Тариссины рыдания. Он шагал не останавливаясь, уходя все дальше от женщины, которую любил.
      XXX
      В Брене стояло прекрасное утро. Дождь, донимавший город семь полных дней, наконец перестал, отмыв дочиста небо, улицы, дома и даже людей. Солнце сияло золотом, стало по-настоящему тепло, и ветер приносил аромат горных цветов. Женщины оделись смелее после долгой зимы и на ходу призывно покачивали бедрами. Мужчины глазели на них из окон, выпячивая грудь и насвистывая наподобие певчих птиц. В город у озера пришла весна - поздняя, как всегда, но оттого не менее желанная.
      Госпожа Тугосумка велела служанке открыть ставни. Обычно она избегала свежего воздуха - от него крысиное масло испарялось быстрее, - однако весну надлежало встретить, как подобает женщине деловой и светской. Весной желания мужчин становятся неистовыми, и ничто так не притягивает их, как дом, полный девок.
      На этой неделе она как раз взяла трех новых девушек - все пухленькие как на подбор, с животами, как круглые сыры, и бедрами, широкими, как маслобойка. Не красотки, конечно, ну да ничего: кривые зубы, несколько рябинок и желтый цвет лица можно спрятать, да никто на это и не смотрит. Плоская задница куда хуже: мужчинам надо за что-то подержаться.
      - Дорогая сестрица, - сказал кто-то сзади, - могу я внести одно скромное предложение?
      Это была сестра госпожи Тугосумки - тетушка Грил. Две недели назад, как раз когда пропала Корселла, тетушка Грил приехала сюда из Королевств. Вид у нее был плачевный. Двух передних зубов недоставало, и левое запястье срослось криво. Казалось, будто она носит причудливый браслет из сломанных костей. Госпоже Тугосумке хотелось расспросить Грил о причине этих увечий и внезапного отъезда из Дувитта, но она побаивалась старшей сестры и тактично держала язык за зубами.
      - Ну разумеется, сестрица, - ваши советы для меня ценнее тироанского золота.
      - Пусть твои ленивые девки поднимут свои седалища и станут у окон. Сейчас они могут подцепить разве что простуду.
      Госпожа Тугосумка кивнула - предложение сестры, как это ее ни раздражало, представлялось разумным. Она хлопнула в ладоши.
      - Девушки, девушки! Ступайте к окнам и зазывайте всех мужчин, которые пойдут мимо.
      - Да спустите платья пониже, чтобы видно было ваши сокровища, - резко добавила Грил.
      Недовольные девицы, ворча, устроились у окон, бросая недобрые взгляды на тетушку Грил. Тугосумка уже заметила, что девушки недолюбливают ее сестру, но подчиняются ей беспрекословно.
      - Могу ли я предложить тебе еще кое-что, сестра?
      - Разумеется, дражайшая сестрица.
      Грил тронула ее за локоть здоровой рукой.
      - Нашему заведению нужна красавица.
      - Неужели? - Тугосумка не уставала восхищаться сестрой, но чувствовала при этом некоторое недовольство: та, похоже, собиралась забрать все дело в свои руки. Всего за две недели она стала распоряжаться едой и напитками и верховодить прислугой - а теперь и девушек сама хочет подбирать?
      - Да, милая сестра. Все последние девушки, принятые тобой, они, как бы это сказать... - Грил сморщила свой тонкий нос, словно молочник, вынюхивающий плесень. - Словом, уродки.
      - Уродки? - вскипела Тугосумка. Грил сжала ей руку, как клещами.
      - Тише, сестрица, я не хотела тебя обидеть. Да, они пухлы, как колбасы, и наверняка достались тебе задешево - но нам нужна красавица, только одна, но такая, чтобы слухи о ней пошли по всему городу. Мужчины, прослышав о ней, валом сюда повалят.
      - Но одна девушка может обслужить только четверых за ночь.
      - Вот то-то и оно! - Кривой палец Грил впился в мякоть сестриной руки. - Большинству гостей придется довольствоваться другими девушками.
      - А если они просто уйдут?
      - Никуда они не уйдут после пары стаканчиков моего дувиттского особого. - Грил улыбнулась, не разжимая губ, чтобы скрыть выбитые зубы. Выпьют малость - и все женщины для них станут одинаковы. Задуем побольше свечей, заткнем трубу, чтобы дым шел в комнату, а напитки будем подавать покрепче. Они и руки-то свои не разглядят, не то что разницу между молодой кобылкой и старой клячей, - торжествовала Грил. - Весь секрет в том, сестрица, чтобы заманить их сюда.
      Тугосумке хотелось найти какие-то изъяны в предложении сестры, но их не находилось.
      - Что ж, дело как будто выгодное.
      - Так испокон веку заведено в Обитаемых Землях, сестра: лишь бы завлечь покупателя, а там уж он твой. На свой скромный лад вы так и поступали, пока Корселла не пропала. Племянница была достаточно хороша, чтобы привлекать мужчин со всего города.
      Тугосумка разрывалась между возмущением, вызванным словами "на свой скромный лад", и гордостью за то, что похвалили ее дочь. Гордость возобладала.
      - Она пошла в меня - все так говорят.
      - Красота у нас в роду, сестрица. - Грил прижала руку к костлявой груди. - У меня прямо сердце разрывается, так я соскучилась по любимой племяннице. Городская стража так до сих пор и не знает, что с ней сталось?
      - Нет, - тяжело вздохнула Тугосумка, - они говорят, что она сама вернется рано или поздно. Каждую ночь я молю Борка, чтобы он сохранил ее.
      - Ты бы прилегла, сестрица, - я вижу, как ты извелась. Я пришлю тебе глоточек браги.
      - Ты ведь любишь Корселлу, правда, сестрица? Столько подарков всегда ей посылала - и браслеты, и ожерелья...
      - Она мне как дочь, сестрица. Когда ты болела оспой, я за ней как за родной смотрела. - Грил выпрямилась во весь рост. - Если какой-то мужчина тронул хоть волосок на ее голове, клянусь - я отправлю его в ад.
      От этих слов у Тугосумки потеплело на сердце. Пусть сестра у нее чересчур властная и въедливая - зато она всегда делает то, что обещает.
      Девицы у окон вдруг подняли крик, прервав разговор сестер. Одна из них, красотка с заячьей губой, обернулась.
      - Одного поймали, хозяйка. Идет прямо к нам.
      Тугосумка потерла руки.
      - Да еще с утра пораньше. - Она благодарно кивнула сестре. - Вы мудры, как всегда, госпожа Грил.
      Та склонила голову, как королева.
      - Ты меня знаешь, Тугосумка: я всякий раз стараюсь оживить дело.
      Обе женщины устремились к двери, и Грил из-за того, что сестра прихрамывала, оказалась там первой. Она распахнула дверь и увидела за порогом тощего, усталого с дороги человека.
      - Доброе утро, господин. Желаете утешиться?
      - Кроме утех, мне понадобится еда и ночлег, если у вас все это имеется. - Мужчина выплюнул жвачку и втер ее в землю сапогом.
      - Входите, входите, - защебетала Тугосумка, отпихивая сестру. Горячая еда, теплая постель и самые красивые в Брене девушки ждут вас.
      - Но сначала небольшой задаток, - ввернула Грил. Мужчина достал кошелек и сунул ей в руку золотой. - А теперь, женщина, принеси-ка мне эля.
      Тетушке Грил ничего не оставалось, как отправиться выполнять приказание. Она удалилась, возмущенно шурша юбками.
      Тугосумка продела руку гостю под локоть и кокетливо улыбнулась - у нее-то передние зубы были на месте.
      - Позвольте узнать ваше имя, прекрасный путник?
      - Траффом меня зовут, - ответил тот, разглядывая девиц.
      - А заниматься чем изволите? - Хозяйка поманила к себе двух лучших Долли и Мокси. Те подошли, хихикая и жеманясь, в точности как их учили. Гость тут же сгреб Мокси за грудь.
      - Я наемник.
      Тугосумка обрадовалась - у таких всегда есть деньги или средства добыть оные.
      - Что же привело вас в наш славный город? - Она отпустила его руку, освободив место для Долли. Если повезет, он заплатит за обеих. Трафф скривил рот в улыбке.
      - Я пришел, чтобы найти мою невесту.
      Таул постучал тихонько и вошел. Мелли стояла посреди комнаты, расставив ноги, вытянув руки, целя своим посеребренным кинжалом в воображаемого врага. Увидев Таула, она вспыхнула и опустила руки.
      - Нужно стучать, когда входите.
      - Я стучал. Это у вас ушки не в порядке.
      Таул видел, что она решает, нахмуриться ей или улыбнуться. За последние дни он узнал, что у Мелли всегда все на лице написано. Страх, радость, боль, гнев, а чаще всего негодование - все это лилось из ее глаз, кривило ее губы и морщило лоб. Даже цвет лица сразу менялся - она ничего не умела скрыть.
      - В другой раз стучите погромче, - сказала она, лишь слегка нахмурив брови. Таул поклонился, принимая выговор, подошел и положил руки ей на плечи.
      - Когда будете иметь дело с настоящим противником, не стойте так прямо - согните немного колени. - Он нажал на плечи, побуждая ее принять правильную позицию, отклонил ее немного назад и приподнял ей руки. - Так вам легче будет сохранить равновесие. - Охватив ее пальцы, он показал, как нужно держать нож. - А вот запястье никогда сгибать не надо. Иначе вся сила, идущая от плеча и бока, пропадет впустую. - В подкрепление своих слов он провел пальцами вдоль мышц, о которых шла речь. - Сгибая запястье, вы ломаете линию, и вам остается полагаться только на мышцы предплечья. Попробуйте в таком положении пырнуть ножом человека - в лучшем случае вы растянете себя связки, а в худшем - запястье у вас переломится.
      Все это время Таул остро чувствовал близость Мелли. От нее шел свежий, чистый запах, темные волосы блестели, а гладкая кожа была как нагретый солнцем мрамор. Она уже четыре дня жила в герцогском дворце и день ото дня становилась все краше. Она окрепла, пополнела, темные круги под глазами пропали, и на щеках появился румянец. Это была уже не та худая бледная девушка, какой Таул впервые увидел ее. Перед ним предстала сильная, полная жизни женщина, думающая и поступающая по-своему.
      Таул начинал понимать, что нашел в ней герцог.
      Предосторожности, принятые им для переезда в Брен, оказались напрасны. Таул был почти уверен, что сокольничего посадили под замок прежде, чем тот успел с кем-либо поговорить, поэтому слухи о сделанном герцогом предложении не имели случая разойтись. Самой большой опасностью, которой они подверглись в дороге, был неутихающий дождь. Земля раскисла, и приходилось следить за каждым шагом лошадей. Опасаясь за здоровье Мелли, Таул закутал ее в свой верхний плащ. Он то и дело оглядывался на нее. Вид у нее был больной: серая кожа блестела от пота, губы стянуло от боли. Таул пересадил ее к себе позади седла. Дорога заняла у них девять часов вместо обычных шести, и почти весь путь Мелли проделала, привалившись к его спине и обняв его руками за пояс. Все это время она молчала.
      Герцог пришел на конюшню встретить их. Они уже спешились, и Мелли ни слова не сказала о том, что ехала на одном коне с Таулом. Умолчал об этом и Таул. Он видел, как смотрит герцог на свою невесту, - и, хотя тот сам поощрял Таула подружиться с Мелли, вряд ли герцогу было бы приятно узнать, что полпути они проделали, так тесно прижавшись друг к другу, что даже дождь не проникал между ними.
      В дороге у Таула было время подумать. Он вырос на болотах и любил дождь. Шум дождя сопровождал его с колыбели. Запах, вкус и прикосновение падающих капель пробуждали в нем воспоминания старше, чем женщина, с которой он ехал. Вот он лежит в раннем детстве и слушает капель, проникающую сквозь камышовую крышу. Мать никогда ее не чинила - она говорила, что ей нечем заплатить кровельщику, но Таул подозревал, что ей так же нравится слушать стук капель, как и ему. А лучше всего бывало, когда дождь кончался. Мать сливала всю воду из подставленной посуды в свой лучший медный горшок, добавляла туда разных трав и специй и подогревала на медленном огне. Никогда потом он не пробовал ничего вкуснее, чем материнский сбитень на дождевой воде.
      Мысли переходили от детства к годам его рыцарства, от странствий к недавней присяге, от прошлого к настоящему. Многое Таул обходил. Некоторые вещи были еще слишком болезненны, чтобы думать о них, а иные останутся такими навсегда.
      Он немного примирился с собой, пока ехал вот так под дождем. Он ехал в Брен, связанный своей присягой. Верность была у него в крови - ему всегда требовалось что-то или кто-то, чему он мог посвятить свою жизнь. С тех самых пор как мать заставила его поклясться, что он не оставит сестер, он жил, чтобы служить другим. Для этого он родился.
      Теперь, порвав с орденом, он посвятил свою жизнь герцогу. Странствия ни к чему не привели, и он смирился с этим. Куда лучше оставить свою неудачу позади, чем переживать ее заново каждой ночью в ямах.
      Единственным, что тянуло его назад, было письмо. Оно отравляло сны и омрачало его дни. Никогда он теперь не узнает, что хотел сказать ему Бевлин. Слова мудреца пропали навеки, они гниют где-то у обочины вместе с отбросами и грязью. Таул всем сердцем жалел о том, что не мог взять тогда письмо у Мотылька и Заморыша. Если бы они нашли его раньше, до того как он принес присягу герцогу, все было бы по-другому.
      За преданность надо платить, она всегда закрывает больше дверей, чем открывает. Дело, на которое послал его мудрец, - одна из таких закрытых дверей. Таул слишком хорошо себя знал: если бы он взял тогда письмо у Мотылька и Заморыша и прочел его там, в темном переулке, где пахло бойней и шмыгали крысы, он никогда не вернулся бы во дворец. О чем бы ни говорилось в письме, что бы оно ни сулило и ни объясняло, каких бы услуг от него ни требовало - оно связало бы его по рукам и ногам. Если бы он узнал содержание письма, весь город Брен не удержал бы его.
      И это значило бы, что он нарушил две клятвы вместо одной.
      Между тем здесь он нужен. Обитаемые Земли на глазах превращаются в бурлящий водоворот. Силы, соперничающие друг с другом, образуют сильное течение и увлекают за собой более слабых. В лучшем случае этот поток сулит перераспределение власти на Севере, в худшем - разрушительную войну. Ясно одно: Брен находится в самом центре водоворота.
      И Мелли, гордой, прекрасной, скрывающей какую-то тайну, грозит невыдуманная опасность - особенно когда о помолвке будет объявлено публично. Найдутся такие, кто будет желать ее смерти. Катерина, герцогская дочь, - одна из них; Баралис, советник Кайлока, - другой. Не говоря уж обо всех вельможах двора: связанные вместе веками мелкого соперничества, они не потерпят, что герцог женится на чужестранке, а не на одной из бренских дам.
      С самой Мелли тоже не все просто. Она не та, за кого себя выдает. Судя по выговору, она родом из Королевств, а ее манеры обличают благородное происхождение. Таулу не верилось, что она - незаконная дочь какого-то мелкого лорда. Слишком просто она относится к тому, что живет во дворце, слишком привыкла к роскоши и повиновению слуг, чтобы быть наивной сельской дворяночкой.
      Впрочем, если она и лжет, его это не касается. Он обязан ее защищать, вот и все. Он отвечает за нее, и ее безопасность для него теперь самое главное в жизни. Больше недели он сторожит ее днем и ночью, боясь даже на миг отойти от ее двери, - вдруг за это время с ней что-либо случится. Нет, она не умрет без него, как умерли его сестры. Он не повторит своей ошибки сейчас ему представился единственный случай это доказать. Забота о Мелли не искупит смерти сестер, но, быть может - о, если бы так! - сделает эту смерть ненапрасной. Прошлое изменить нельзя, но у него можно учиться. И это, как давно уже понял Таул, лучшее, на что он может надеяться.
      Дверь открылась, и вошел герцог - Таул в это время держал Мелли за руку, другой рукой обнимая ее за талию. Она отстранилась.
      - Довольно науки на сегодня, Таул, - капризно-скучающе произнесла она. И добавила, обращаясь к герцогу: - Женщина может упражняться в нанесении и отражении ударов лишь до тех пор, пока не проголодается.
      Таул не мог не восхититься ее находчивостью. Двусмысленную ситуацию она обратила в совершенно невинную. Урок фехтования доставлял удовольствие им обоим, и оба, сами того не сознавая, старались оказаться поближе друг к другу, так что между ними оставался промежуток не больше пальца. Таул выругал себя за глупость. Нельзя было ставить Мелли в положение, которое могло бы бросить тень на ее честь. Его как рыцаря учили защищать репутацию дамы любой ценой.
      Но ее слова и тон, видимо, удовлетворили герцога. Успокоенный, он подошел к Мелли и поцеловал ее в щеку.
      - Итак, Меллиандра, вы учитесь защищать себя?
      - Таул настоял на этом. Он говорит - что толку от ножа, если я не умею владеть им.
      Герцог кивнул:
      - Ты прав, мой друг. Я рад, что тебе пришло в голову обучить ее этому. - Он говорил с искренней благодарностью. - Если Меллиандра вдруг окажется одна, без нас с тобой, мне будет легче от сознания, что она по крайней мере не сдастся без боя.
      Таул хотел сказать, что он всегда будет рядом с Мелли, но счел за благо придержать язык. Он только поклонился и сказал:
      - Из вашей будущей жены выйдет отменная фехтовальщица. А теперь, если позволите, я покину вас.
      - Останься еще ненадолго, Таул, - остановил его герцог. - Я только что получил письмо, которое, возможно, и тебе будет интересно. - Он достал из камзола отсыревший, сильно измятый свиток. Чернила на пергаменте расплылись. - Прочти и скажи мне, что ты об этом думаешь.
      Таул взял письмо. Еще мокрое по краям, оно грозило расползтись у него в руках. Адресовано оно было Тирену, и в нем пункт за пунктом излагался предполагаемый договор между Вальдисом и Четырьмя Королевствами. В обмен на согласие сражаться против Халькуса ордену предоставлялись исключительные права на пользование торговыми путями северо-запада и доля в военной добыче. Таул вернул письмо герцогу.
      - Вы уверены, что оно подлинное?
      - Этого я не знаю. - Герцог отдал письмо Мелли. - Нынче утром его принес орел. Догадываюсь, что прислал его архиепископ Рорнский. Повсюду в Обитаемых Землях у него есть люди - в основном духовного звания, - которые служат ему шпионами и осведомителями. Он долгом своим почитает узнавать обо всем раньше других.
      Таул, не питавший любви к архиепископу Рорнскому, сменил тему разговора:
      - У вас выставлена охрана на перевалах?
      - Да. Потому-то я и беспокоюсь. Вот уже десять дней я получаю донесения о передвижениях рыцарей.
      - Они направляются на запад?
      Герцог кивнул.
      - В полном вооружении, на закованных в доспехи конях.
      - Тогда письмо, возможно, и вправду подлинное. - Таулу захотелось выпить. Каждый раз, стоит ему навести маломальский порядок в своей жизни, непременно случается что-то и разрушает все построенное им. Он немало наслушался сплетен о гнусностях, творимых Тиреном, но никогда не мог поверить этому до конца. Вплоть до этого часа. Письмо доказывает, что Тирен использует Вальдис в своих личных целях. Он превратил рыцарей в наемников.
      Таул испытал чувство глубокой потери. Орден много лет заменял ему все: он был его семьей, его религией, его жизнью. Таулу было горько слышать о его упадке. Он всегда верил в орден - верил и сейчас. Если бы он мог, он бы вернулся туда - но поздно. Вальдис - это еще одна закрытая дверь.
      - Что тебе известно о Тирене? - Герцог прошел к столику у стены и разлил вино в три бокала, но не поровну. Самый полный он протянул Меллиандре, а тот, где вина было меньше всего, оставил себе. Таул пригубил вино, хотя предпочел бы эль.