* * *
      - Тихо, парень. Тихо, - шептал Мейбор, оглаживая оскаленную морду собаки. Из горла Льва шло глухое рычание, от которого кровь стыла в жилах. Собака учуяла врага, и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Выучка оправдала себя. Собака, как настоящий убийца, рвалась к сидящему в отдалении человеку, туго натягивая поводок. - Ты у меня молодец. Молодец.
      Мейбор недавно обнаружил, что это великолепное животное служит хорошим дополнением к его пышным нарядам. Все оборачивались им вслед, особенно женщины. Поэтому он наладился гулять со Львом каждый день, водя его на кожаном поводке. Он наслаждался восхищенными взорами дам и завистливыми взглядами лордов. Однако нынче он увидел нечто поинтереснее зарумянившегося девичьего личика: Баралис тайно сговаривался с каким-то конником - с гонцом, судя по худобе его лошади.
      Эта беседа происходила около конюшен, и Мейбор даже подумал, не спустить ли Льва. Но там толкалось слишком много челяди, и любой мог заметить его - и, хуже того, прийти Баралису на выручку с топором. Мейбор привязался ко Льву и не хотел, чтобы собаке причинили вред. Поэтому он остался на месте, наблюдая из укромного уголка за разговором тех двоих. Он нисколько не удивился, когда посыльному был вручен увесистый кошелек: Баралису только за деньги и оказывают услуги. Потом двое расстались, и Баралис пошел обратно ко дворцу.
      Как и всегда, он не шел там, где все люди, а крался по каким-то закоулкам и проходил под мостами, выбирая самые пустынные места. Мейбор, весьма довольный собой, не терял его из вида. Лев превосходно вел по следу. Наконец они оказались в довольно большом дворе. Пустой в эту пору года, летом он, должно быть, служил приютом влюбленным. Деревья и кусты только-только зазеленели, а взрыхленные клумбы ждали посадки.
      Мейбор уже собирался последовать за Баралисом через двор, когда тот вдруг скрючился, схватился за грудь и густо побагровел. Мейбор возблагодарил Борка, наславшего на его врага припадок, но Баралис, к несчастью, оправился, дотащился до скамьи и сел, тяжело переводя дух.
      Лев дергал головой из стороны в сторону - перетирал поводок. Он грыз его с ужасающей решимостью. Время от времени Мейбор давал собаке терзать мешки с остатками Баралисовой сорочки, и запах этого человека въелся ей в душу. Пришла пора убить добычу.
      - Тихо, мальчик. Тихо.
      Мейбор из-за кустов глянул на Баралиса. Тот сидел глубоко задумавшись и как будто не собирался трогаться с места. Тогда Мейбор посмотрел назад. Ага! Как раз то, что надо. Сзади высилась стена. Изваянные в ней херувимы целили из луков в демонов, а нимфы резвились со львами. Локоть одного из херувимов выступал из стены под углом. Мейбор продел в эту каменную петлю поводок Льва и завязал крепким солдатским узлом.
      Лев сердито зарычал и стал рваться, дергаться всем телом из стороны в сторону, но узел держал крепко.
      Мейбор, отойдя от собаки на длину поводка, опустился на колени. У нее глаза лезли из орбит и на морде выступала пена.
      - Ш-ш-ш. Ну-ка тихо! - Собака немного успокоилась. - Вот молодец. Мейбор чуть подался вперед, набрал в грудь воздуха и прошипел: - Убей, Лев, убей!
      При этих словах собака насторожила уши, шерсть у нее стала дыбом, и она с новой силой принялась грызть поводок. Ее зубы рвали кожу, точно шелк.
      Мейбор понял, что ему пора убираться. Минуты через две Лев вырвется на волю - нельзя присутствовать при том, как пес вцепится Баралису в горло. Он полюбовался напоследок смертоносным скосом собачьих зубов, представил их окровавленными и поспешно зашагал обратно к конюшням.
      Герцог отослал сокольничего прочь вместе с птицей. Мелли едва заметила, как тот снял соколиху с ее руки. Голова у нее шла кругом. Женой?! Она ушам своим не верила. Что, герцог ума решился? Она отважилась бросить на него быстрый взгляд. Серые глаза смотрели на нее не мигая.
      - Вы полагаете, что я шучу, Меллиандра? - серьезно, под стать выражению своего лица, спросил он.
      Хлопнула дверь - это ушел сокольничий.
      Мелли встала и подошла к окну. Ей нужно было подумать. Но герцог судил иначе - она услышала позади его шаги, и его рука легла ей на плечо. Крепко стиснув пальцы, герцог развернул ее к себе.
      - Меллиандра, я своих слов на ветер не бросаю. Я уже говорил о своих чувствах к вам. Разве вы тогда не догадались, что я хочу жениться на вас? Его ладонь скользнула вниз по ее руке, сжав ее пальцы, - сухая ладонь.
      - Вы купили меня, точно мешок зерна, а теперь на мне жениться? - Это не имело смысла. Герцог, такой гордый человек, предлагает руку девушке, которую считает незаконнорожденной. Ведь такой союз не принесет ему ничего, кроме позора. Разве что он слишком влюблен, чтобы думать об этом. Гордость поднялась в Мелли, словно крышка над вскипевшим горшком. Что ж, разве в нее нельзя влюбиться? Это и до герцога случалось со многими. Мужчины замка Харвелл так и падали к ее ногам - но у нее хватало рассудка понять, что их бросают туда, помимо ее чар, также и деньги ее отца.
      Герцог же в отличие от тщеславных прыщавых королевских дворянчиков ничего не знает о ее родстве и богатстве и все же хочет жениться на ней. Это чего-нибудь да стоит!
      Мелли ответила на пожатие герцога, и он счет это благоприятным знаком.
      - Мелли, если ты согласишься выйти за меня, клянусь, ты будешь для меня не просто наложницей. Мы будем вместе охотиться, развлекаться и заниматься политикой. Ты всегда будешь рядом - не как любовница или жена, но как равная мне. - Он завладел другой ее рукой. - Вообрази только, Меллиандра: мы, герцог и герцогиня Бренские, гуляем рука об руку по дворцу и беседуем: сначала о государственных делах, потом о любви и о жизни.
      Странно, подумала Мелли: слова сами по себе заманчивы, но произносит он их почти без чувства, словно актер, в первый раз читающий роль. Ну что ж, герцог суховат по натуре и сам признался, что уже много лет не испытывал сильных чувств ни к одной женщине, кроме своей жены. Быть может, это природная сдержанность в сочетании со старомодной робостью и влияет на его речь.
      - А мое прошлое? - сказала она, отчаянно стараясь выкроить себе время для раздумий. - Меня будут презирать из-за него.
      - Если кто-то осмелится выказать вам презрение, Меллиандра, клянусь, я убью этого человека. - На этот раз в его голосе слышались чувства: хрипотца угрозы и гневная дрожь. - Я не потерплю ни единого насмешливого или презрительного слова. Сердце Мелли затрепетало от сознания громадности его власти. Он и правда способен убить любого - она нисколько не сомневалась в этом. Приятно думать, что такой человек готов защитить ее честь. Однако Мелли, не выдавая своих мыслей, отстранилась и спросила, чтобы его испытать:
      - Откуда мне знать, вправду ли вы собираетесь посвящать меня в государственные дела? Вдруг это только уловка, чтобы выманить у меня согласие?
      Герцог подошел к поставцу, желая налить себе вина. Найдя кувшин пустым, он повернулся к Мелли, и его меч сверкнул, бросив блик на ее лицо.
      - Вы не из тех женщин, кто может просидеть весь день за пяльцами, сказал он, приподняв в сухой улыбке уголок рта. - Садоводство, сплетни и домашнее хозяйство также вряд ли смогут вас занять. Это я и люблю в вас ваш независимый характер и то, что вы не боитесь высказывать свое мнение. Его улыбка теперь светилась восхищением. - Бренским дамам есть чему у вас поучиться.
      - Только не тому, как красить свое лицо.
      Герцог рассмеялся.
      - А я-то думал, что это за пятна у вас на щеках.
      - Красный сок ваших виноградников. - Втайне Мелли надеялась, что у нее не слишком смущенный вид.
      - Лучше бы я его выпил.
      Мелли, фыркнув, схватила с кровати подушку и кинула в него. Герцог, мгновенно выхватив меч, рассек подушку надвое, и гусиный пух поплыл по воздуху, точно снег. Герцог был великолепен в этой белой метели - смуглый, со вскинутым мечом и напрягшимися мускулами. Он окинул Мелли медленным взглядом и улыбнулся.
      - В следующий раз будь проворнее.
      - Нет, пожалуй. Я лучше затуплю ваш меч, когда вы отвернетесь.
      - Люблю женщин, которые думают быстро.
      - А я - мужчин, которые хороши даже в гусином пуху. - Оба рассмеялись, и атмосфера в комнате сделалась как-то легче, веселее - а солнце, брызнув в этот миг из-за далеких туч, подбавило веселья.
      Герцог отложил меч, подошел к Мелли, сидящей на краю кровати, и стал перед ней на колени.
      - Скажите же, что вы согласны, Меллиандра. Иначе, Борк мне свидетель, а запру вас тут, покуда вы не дадите согласия.
      - И заставите меня собрать весь этот пух и перья?
      - Притом щипцами.
      Мелли смотрела на него. Он был красив: складки на его лице говорили об опыте, а крючковатый нос - о неограниченной власти. Ей нравилось, что он одевается просто, как солдат, и что в каждом его движении сквозит гордость. В отличие от Кайлока он умеет смеяться и обладает чувством юмора, и Мелли, зная, что он может быть холодным и расчетливым, была все же уверена, что он никогда не бывает жесток. В этом он далек от Кайлока, как небо от земли.
      - Что скажете, Меллиандра? - мягко спросил он.
      Она стряхнула пух с его плеч, ощутив пальцами твердые как камень мускулы.
      - Я согласна выйти за вас замуж, Гарон, герцог Бренский. Согласна стать вашей женой.
      Пора было уходить. Сердце уже оправилось от страшного предчувствия, а ветер во дворе пробирал до костей. Руки жались одна к другой под одеждой словно птицы в гнезде; придется принять снадобье, иначе они не распрямятся.
      Уже собравшись встать со скамейки, Баралис ощутил острую боль в груди. Сердце остановилось. Левая рука налилась тупой тяжестью. Но даже в охватившей душу панике Баралис понял, что виной тому второе откровение. Куда более могучее, чем первое, оно пресекло зрение и мысли, и видение заняло место переставшего биться сердца.
      Не только в голове, но и в чреве возник образ девушки с темными волосами. Ее губы шевелились, произнося слова, которых он не слышал, и мужчина, к которому она обращалась, был тенью, не имеющей формы. Он знал эту женщину! Он видел ее обнаженной - она выходила из ванны, и огонь свечи играл на ее покрытой рубцами спине. Дочь Мейбора, Меллиандра.
      Как только он произнес про себя ее имя, видение ушло обратно в сердце, и этот толчок пронзил хребет как молния. Сердце забилось снова, неровно и гулко, подчиняя тело своему такту. Легкие вытолкнули воздух, и Баралис ощутил на языке вкус духов и дорогого вина.
      Выбившись из времени, из сил и из способности мыслить здраво, Баралис открыл глаза. Что-то темное неслось к нему, едва касаясь лапами камня и обнажив целый частокол зубов. Из горла твари шло глухое рычание, из пасти выступила пена. Она стремилась убить его.
      Инстинкт и доли мгновения - вот все, что было в его распоряжении. Ум его представлял собой спицы вертящегося колеса, и он мог только действовать - не думать. Зверь был всего в нескольких футах. Из-за пазухи вылетела рука - Баралису не верилось, что она принадлежит ему. Ворожить не позволяло ни время, ни сознание - но помог один полузабытый прием, известный на Равнинах. Обряд посвящения мальчиков в охотники. Без оружия и без предупреждения, но с большой долей спиртного в крови мальчик должен остановить бегущего на него вепря.
      Вытянуть руку навстречу зверю, сосредоточить взгляд на точке между его глаз. Нутряная сила, идущая из чрева, в сочетании с волей остановит животное.
      Воздух ударил Баралису в лицо. Мелькнула черная с розовым пасть. Одичалые глаза встретились с его глазами. Слова и мысли были бесполезны только желание решало все. Воли схлестнулись на долю мгновения раньше тел. Уперев глаза в глаза, Баралис крушил животное своей волей.
      Во всей Вселенной не существовало сейчас более страшной силы. Собаку словно побили - мощь покинула ее тело, а жажда убийства - душу. Но сила разбега несла ее к горлу Баралиса. Сомкнув челюсти, она ударилась об него, как колода, и повалила его на землю, сама упав сверху.
      Баралис лишился чувств.
      Что-то теплое и мокрое сновало по его лицу. Сердце стучало, как у жеребца на полном скаку, тело дрожало, как у загнанной лисицы. Он лежал на спине, глядя в предвечернее небо. Собака лизала ему лицо. На морде у нее была кровь, и она поджимала переднюю лапу.
      Увидев, что он шевельнулся, собака завиляла хвостом и принялась лизать с удвоенным усердием. Как ни странно, Баралис почувствовал симпатию к этой зверюге. Подняв руку, слишком безобразную, чтобы показывать ее дамам, он потрепал собаку за ушами.
      - Ничего страшного, красавица моя.
      В передней ожидали двое. Одного герцог знал двадцать лет, другого двадцать дней, но доверял обоим одинаково. Сначала он поговорил с Бэйлором, отведя его в сторону.
      - Твоя речь возымела успех, мой друг. Дама дала согласие. Бэйлор торжествующе улыбнулся, но ответил с необычайной для него скромностью:
      - Не столько моя речь, сколько то, как вы ее произнесли, ваша светлость.
      Герцог взглянул на Таула, который, отвернувшись, старательно точил меч, и издал короткий смешок.
      - Я отбарабанил все как деревянный, но дама как будто ничего не имела против.
      - А подарок?
      Главный управитель напрашивался на похвалы, и герцог пока что не скупился на них.
      - Превосходная мысль, Бэйлор. Она пришла в восторг. Глаза ее засверкали как сапфиры, когда сокольничий вручил ей птицу. - Герцог помолчал, вспоминая лицо Меллиандры. - Она будет отменной соколятницей, я знаю. В ней больше характера, чем в десятке заядлых охотников. Замечательная женщина.
      - Точно так, ваша светлость.
      Герцог заметил, что Бэйлор смотрит на его плечи.
      - Подушкой в меня запустила. - Герцог стряхнул остатки пуха. - С ума от такой можно сойти. - Из памяти не шли ее легкие, уклончивые поцелуи. Давно ни одна женщина так не волновала его. Еще сильнее, чем ее красота, будоражила кровь свойственная только ей смесь задора и невинности. Он женится на ней как можно скорее - не станет месяцами дожидаться брачного ложа: он слишком стар и чересчур спешит осуществить свои планы, чтобы затягивать помолвку. Он мог бы взять ее хоть сейчас - и она бы не противилась, - но нельзя, чтобы ребенок был зачат до брака. Когда Меллиандра забеременеет, начнутся подсчеты, и при малейшем предлоге поднимется крик "незаконный"! Герцог покачал головой. Он не даст своим придворным ни единой стрелы, которую они могли бы пустить из лука своих подозрений.
      Кроме того, ему нравилось ждать. Это было ново для него - и ожидание, безусловно, придаст еще больше сладости их первому сближению, когда оно настанет. И никто до той поры не будет спать в его постели. Все прочие женщины - бледная немочь по сравнению с ней.
      - Бэйлор, - сказал герцог, - ступай теперь к Меллиандре. Ты с ней почти что дружен. Если у нее есть какие-то сомнения, успокой ее. Позаботься, чтобы она получала все, что захочет. Скажи, что я приду вскоре, чтобы прогуляться с ней немного в саду. Она, наверное, истомилась в этой спальне не хуже сокола во время выдержки. Пусть Шивраль во время нашей прогулки поиграет на арфе, да приготовь в беседке какое-нибудь угощение. Фруктовый пунш, сахарные сладости - ну, ты знаешь.
      - Да, ваша светлость. - Бэйлор немного помедлил. - Но могу ли я высказать свое мнение?
      - Валяй.
      - Не лучше ли будет подать мясо и крепкое вино? У этой дамы совсем иные вкусы, чем у оранжерейных цветков нашего двора.
      Герцог потер подбородок.
      - Хорошо.
      Бэйлор откланялся и хотел выйти, но герцог задержал его, впервые заговорив в полный голос:
      - Да узнай у лекарей, когда даме можно будет ехать в Брен.
      Бэйлор кивнул и удалился.
      - Таул, - сказал герцог второму, - могу я доверить тебе одну тайну? Вопрос был задан скорее для проформы, и он не стал дожидаться ответа. Дама, которую я поручил твоей опеке, только что дала согласие стать моей женой.
      Таул ответил поклоном.
      - Желаю вам счастья, ваша светлость.
      Герцог перевидал в жизни многие тысячи людей - и плохих, и хороших, и серединка на половинку. Это развило в нем умение судить о человеке с первого взгляда, определяя его сильные и слабые стороны. Умение видеть, что человеком движет. Но Таул, несмотря на богатый опыт герцога, как-то не поддавался определению. Видно было, разумеется, что рыцарь достоин доверия, предан и, вероятно, благороден до смешного, но его мотивы ускользали от герцога. В отличие от Блейза он был равнодушен к соблазнам славы, к нарядам и к золоту.
      Не манила его, как видно, и возможность приблизиться к великим мира сего. Бренский двор кишел мужчинами и женщинами, которые стремились обрести власть и влияние, подольщаясь либо к Ястребу, либо к его дочери. Бэйлор был один из немногих, кому это удалось. Чутье подсказывало герцогу, что Таулу это не нужно. Это хотя и прибавляло рыцарю загадочности, в то же время убеждало герцога в решимости доверить ему самое ценное свое сокровище Меллиандру.
      Герцог бросил быстрый взгляд на Таула. Сложен как воин, но манерами и осанкой не уступит придворному. Лучшего хранителя для герцогской невесты не найти: честен, предан и превосходно владеет оружием.
      - Итак, Таул, - веско молвил герцог, - теперь ты понимаешь, почему этой даме грозит большая опасность.
      - Да, - кивнул Таул, - но еще большая опасность ждет ее при дворе.
      - Знаю. Но это неизбежно.
      - Я предлагаю вам и даме отправиться в Брен порознь. С Меллиандрой поеду я, и батальон охраны мне не нужен. Хочу сохранить свободу действий на случай опасности.
      Герцог кивнул, признавая его правоту.
      - Ты за нее в ответе.
      - Кто еще знает о вашей помолвке?
      - Бэйлор. И еще сокольничий, - вспомнил герцог, - я при нем просил ее руки.
      - Вы совершили ошибку.
      - Знаю, Таул, - улыбнулся герцог, - но уж слишком удобный момент представился...
      - И здравый смысл уступил случаю. - Таул поднял бровь, и оба рассмеялись. - Пусть Бэйлор поговорит с сокольничим как можно скорее. И выяснит, с кем тот общался, выйдя от госпожи. Всех этих людей держите здесь, в замке, под неусыпным надзором, пока о помолвке не будет объявлено публично.
      Герцог кивнул.
      - Что-нибудь еще?
      - Когда дама прибудет в Брен, я хочу лично осмотреть ее покои перед тем, как она в них поселится. Вся ее стража и все слуги должны отчитываться передо мной, а готовить ей должен ваш личный повар. Есть у вас человек, пробующий блюда?
      - Есть.
      - Хорошо. Для переезда дайте ей самого смирного коня. Ей будет страшно сесть на лошадь после падения.
      - Но ехать-то желательно поскорее.
      - Я посажу ее к себе в случае нужды.
      Рыцарь знает свое дело как нельзя лучше. Пусть Меллиандра едет с ним на одном коне - так надежнее. Герцог, довольный тем, что поручил девушку Таулу, немного успокоился.
      - Что еще тебе нужно для путешествия?
      - Мальчишеский нагрудный панцирь для дамы, а мне лук и колчан зазубренных стрел. Мечей и ножей у меня своих довольно.
      - Я заметил. - Герцог взглянул на зеленый коврик, расстеленный на полу. На нем красовалось столько начищенной до блеска стали, что хватило бы на целый гарнизон.
      Таул улыбнулся гордой, немного глупой улыбкой. Герцогу он нравился все больше и больше.
      - И вот еще что. Я хочу, чтобы вы с Меллиандрой подружились. В Брене она не знает никого, кроме Бэйлора и меня, - этого все-таки маловато.
      - А ваша дочь, Катерина?
      У герцога перехватило дыхание: да, что же Катерина? Дочь придет в ярость, узнав, что он намерен жениться. Этим отец отбирает у нее не только первенство при дворе, но и престол тоже - если Меллиандра родит мальчика. Лучше, если она пока ни о чем не будет знать. У него и так довольно хлопот и нет ни времени, ни желания возиться с капризами дочери.
      - Я не хочу, чтобы моя дочь знала о моем браке вплоть до публичного объявления.
      - Как угодно.
      - Ну вот как будто и все. Бэйлор полностью в твоем распоряжении, как и все мои люди. Узнай у него, когда дама сможет без опаски пуститься в путь. - Герцог пошел к двери, но задержался на пороге. - Таул, мне стало спокойнее, когда я поручил тебе Меллиандру.
      Рыцарь склонил голову:
      - Я готов жизнь за нее отдать.
      XXVIII
      Джек позавтракал свининой и подмокшими сухарями, перебирая в уме свои ошибки. Войдя в лес, он через час выбросил добрую половину того, что надавали ему Вадвеллы. Первую ошибку он совершил, оставив в лесу громоздкий промасленный плащ. Небо было безоблачным, и он рассудил, что, раз на дворе весна, таким оно и останется. Не тут-то было - среди ночи пошел проливной дождь, и его разбудили капли, тяжелые, как булыжники. Шлепая во тьме по мигом размокшей земле, он промок до костей, пока нашел укрытие.
      Ошибка вторая заключалась в том, что он переложил оставшуюся провизию из тяжелого кожаного мешка в легкий тряпичный, и его припасы промокли так же, как и он сам. Так что пришлось ему жевать мокрые сухари - и вопреки общепринятому мнению от влаги они лучше не стали.
      Ошибку третью он совершил, оставив лишнее на открытом месте, где любой мог увидеть. Вчера это не казалось важным: Джек спешил избавиться от тяжести, давившей на него мертвым грузом. Сегодня он сообразил, что по куче выброшенного добра всякий поймет, кто он, куда идет и, всего хуже, кто ему помог. У Вадвеллов все большое и всего помногу - если уж он заметил это, и дня у них не пробыв, в округе наверняка об этом тоже знают. Стоит взглянуть на банку с мазью, на толстенные свитки бинтов и на громадный круг сыра - и участь Вадвеллов решена.
      Как мог он быть так глуп? Джек швырнул сухарь на землю, и тот бесшумно плюхнулся на мокрые листья. Надо научиться сначала думать, а потом уж действовать. Встав, он подкинул ногой листья - зеленые и клейкие, сбитые с дерева ливнем.
      Как ни странно, жар у него почти прошел и голова стала . яснее, чем в течение многих недель. Природа действовала на него как бальзам. Капли, повисшие на ветках, сверкали алмазами. Зелень радовала глаз и ласкала ноги. Повсюду капала и журчала вода, соперничая с голосами зверюшек и птиц. А милее всего были запахи - старые и новые, свежих листьев и древней земли, свивающиеся в туманном воздухе. Они наполняли легкие, впитывались в кровь и разглаживали изнутри кожу.
      Мышцы, вчера будто одеревеневшие и причинявшие боль, стали мягче. Собачьи укусы подсохли, и раны не жгли огнем. Даже дыра в груди болела меньше, и страшный зуд срастающейся плоти не так уж докучал.
      Трудно сказать, чья была в этом заслуга - природы или тетушки Вадвелл. К концу дня Джек заключил, шагая по лесу, что равно обязан и той, и другой.
      Пора было пускаться в путь. Мешок, перекинутый Джеком через левое плечо, так промок, что с него капало. Внутри лежали свинина, сухари, орехи, смена одежды, пара ножей и одеяло - все мокрое насквозь и весившее в два раза больше, чем прежде. Джек угрюмо усмехнулся: да, не создан он для приключений. Любой уважающий себя герой знал бы, что приближается дождь, и загодя построил бы шалаш, а лишние припасы сложил в яму и присыпал землей. А у него башмаки хлюпают на каждом шагу, волосы прилипли к черепу, а на плечи давит мешок, где воды больше, чем поклажи.
      Он взглянул сквозь ветви на небо - сплошь серое, и не разберешь, откуда идет свет. "Держи на восток, а потом на северо-восток, - говорила тетушка Вадвелл. - Иди вверх по ручью". Ручей он нашел в зарослях орешника и боярышника - но тот из журчащей струйки преобразился в ревущий поток, и идти вдоль него можно было только вниз.
      Джек не готов был еще покинуть Халькус и ближний городок. У него имелись счеты с людьми, живущими в некоем доме, который, по его прикидке, стоял в нескольких лигах к западу.
      Несколько часов спустя Джек пришел к форту. Где-то здесь должен был выходить на поверхность подземный ход, пока его не завалили землей и камнями. Здесь Тарисса, по ее словам, собиралась его ждать. Здесь он пал жертвой измены.
      Джек, наученный опытом, не стал углубляться в эти мысли. Слишком это опасно, особенно здесь, где торчат в отдалении почернелые стены форта. Не время и не место устраивать вторую катастрофу. И Джек загнал свою обиду вглубь, подальше от света - ведь даже воспоминание об изгибе Тариссиной щеки или о блеске ее каштановых волос могло зажечь роковую искру.
      Здесь постоянно проходил дозор. Ровас говорил об этом, и собственные наблюдения Джека это подтвердили. В грязи отпечатались следы ног, и по обеим сторонам тропы виднелись плевки жевательного табака - значит солдаты прошли здесь не так давно. После пожара минуло меньше двух суток, и они должны быть настороже. Джек нырнул в кусты. Колючие ветки рвали штаны и цеплялись за мешок. Грудь опять разболелась: долгий переход и тяжелая ноша взяли свое. Глоточек водки мог бы помочь. Если Джек помнил правильно, в мешке имелась оловянная фляжка, которую тетушка Вадвелл наверняка наполнила живительной бледно-золотистой влагой.
      Спрятавшись как можно лучше, он стал рыться в своих пожитках.
      Как только он плюхнулся задом в грязь, послышались шаги. Ветки трещали под чьими-то ногами. Из-за мелкого дождя видимость была плохая. Приглушенные голоса едва доносились сквозь туман.
      Джек сделал глубокий вдох и пригнулся еще ниже. "Ошибка четвертая", сказал он себе, осторожно роясь в мешке: надо было заткнуть один нож за пояс. Теперь пришлось нашаривать нож в мешке. Наконец под свининой и фляжкой, в кашице размокших сухарей, рука наткнулась на деревянную рукоятку. Джек вытягивал нож потихоньку, чтобы не потревожить прочие припасы.
      Голоса стали слышнее - разговор был самый обычный: жаловались на дождь и на офицера. Джек не осмеливался выглянуть наружу. Он почистил нож об ветку, сняв с лезвия налипшие сухари. Рукоять можно было оставить как есть.
      Когда голоса утихли, он сразу понял, что его следы обнаружены. Солдаты действовали тихо, не поднимая тревоги, - иначе он мог бы убежать. Предвидя, что они вот-вот доберутся до него, Джек присел на корточки и приготовился к прыжку.
      Кусты справа зашуршали, и послышался громкий шепот. Сталь свистнула, выходя из кожаных ножен. Джек напружинился. - Кто там, выходи, - сказали ближе, чем он ожидал.
      Джек выскочил из кустов и оказался перед двумя солдатами с мечами наголо. В первый миг они испугались, но тут же бросились на него. Первый атаковал спереди, второй зашел сбоку.
      Джек вскинул нож - скорее защищаясь, чем нападая. В ушах звучал голос Роваса: "Никогда не паникуй. Помни, что твой противник боится не меньше тебя". Жаль, что он ничего не говорил о двух противниках. Или говорил? Похоже, путь тут один - разделяй и бей.
      Ступив вперед, Джек задел ногой о мешок - и, не успев толком обдумать свое намерение, пнул его изо всей силы. Мешок, пролетев по воздуху, врезался в грудь первому солдату. Джек в тот же миг обернулся лицом ко второму. Нафабренные усы солдата были покрыты мелкими капельками дождя.
      Ровас повторял: "Делай все, чтобы отвлечь противника: пляши, смейся, ори - все что угодно". Раздался сотрясающий землю вопль, и Джек не сразу понял, что издал его сам.
      Он кинулся на солдата и повалил его наземь. Тот и мигнуть не успел, как нож Джека вонзился ему в правую руку. Кровь, ударив из раны, хлынула в грязь. Солдат взмахнул мечом и попытался двинуть Джека коленом в пах. Джек вскочил и тут же снова рухнул на противника, со всего размаху всадив нож ему в сердце.
      В тот же миг Джек оказался на ногах. Содержимое его мешка было раскидано по кустам. Солдат кружил вокруг Джека, держась на расстоянии. "Прояви слабость, чтобы вынудить осторожного противника напасть". Кровь убитого солдата залила Джеку бок. Он пошатнулся, притворяясь, что ранен, выпрямился и сделал неверный шаг вперед. У солдата заблестели глаза.
      Преодолевая боль в груди, Джек следил за движениями солдата. Тот явно собирался напасть слева. Джек приготовился. Меч солдата метил прямо в кровавое пятно. Джек, крутанувшись, ударил левым кулаком по руке, сжимавшей рукоять. Он сам не понимал, как это у него вышло, - точный расчет времени и места сыграл свою роль. Он ударил по руке с такой силой, что солдат выпустил меч.
      "Никогда не останавливайся, чтобы полюбоваться делом своих рук, каким бы блестящим ни был твой ход". Джек бросился вперед. Часовой пригнулся, нашаривая в грязи меч. Джек, на миг потеряв равновесие, увидел летящую на него полоску света. Солдат метнул свой клинок. Джек взвился в воздух и отскочил в сторону. Металл оцарапал его голень, и в груди рвануло, когда он упал плечом в грязь.
      Солдат мигом оказался над ним. Лишившись меча, он занес над головой большой мокрый камень. "Если враг свалит тебя наземь, бей по коленям". Джек выбросил ногу, но попал не в колено, а в голень. Солдат откачнулся назад, силясь устоять на ногах. Джек встал, выставив нож перед собой, - тут он поскользнулся, его швырнуло на солдата, и нож оказался на одном уровне с пахом противника.
      Джек сморщился, когда нож вошел в тело, - он собирался ударить в грудь. Солдат завопил как безумный. Кровь промочила ему штаны. Камень выпал из его руки, никому не причинив вреда. На этот раз Джек хорошо прицелился и направил нож прямо в сердце - славный, чистый удар. Когда он выдернул нож, солдат повалился.
      С разрывающейся от боли грудью, дрожа с головы до ног, на грани паники, Джек пустился бежать. Надо было убраться отсюда. Он убил двух человек - его крики звучали у него в ушах, их кровь обагрила его одежду. Ровас потрудился на славу.
      Даже не подобрав свои припасы, Джек бежал с места боя. Он мчался по грязи и колючим кустам, перескакивая через стволы и ветки, пока боль не одолела его вконец. Липкое тепло под камзолом сказало ему, что рана от стрелы открылась. Сунув нож за веревку, служившую ему поясом, Джек крепко нажал рукой на рану и сосчитал десять раз по сто. Кровь унялась, и камзол прилип к телу. Морщась, Джек оставил все как есть.
      Он шел теперь медленно, на каждом шагу напрягая мускулы и волю. Сам того не сознавая, он подошел ближе к форту и сквозь поредевшие деревья увидел его серые каменные стены. Впереди виднелась дорога и главные ворота. Крыши над караульной не стало, и верхние ряды кладки рухнули со стен. На земле валялись кучи покрытого копотью камня. Что-то яркое привлекло взгляд Джека. Сначала он подумал, что это флаг, но, подойдя ближе, разглядел очертания свежеотесанной виселицы. На ней болтался человек в красном. Веревка медленно повернулась на ветру, и Джек даже на расстоянии узнал своего недолгого соседа по камере, болтуна Бринжа. Доврался до виселицы, голубчик.