Но он еще не совсем дозрел.
      Собственно говоря, теперь, когда он порезвился так, что и содержательница борделя осталась бы им довольна, желания его поувяли заодно со стручком любви, но ум не желал угомониться.
      Он встал, скромно прикрывшись большой подушкой, и позвал:
      - Лев! - Так он сократил имя герцогской собаки, которую звали Левандра. - Лев! Иди сюда, мальчик. - Мейбор почему-то упорно отказывался признать, что Левандра на самом деле девочка.
      - Послушай, дружок, - подала голос девица с кровати, - я на такие дела не согласна ни за какие деньги.
      Мейбор, не обращая на нее внимания, умильно улыбнулся собаке.
      - Хороший мальчик. Хороший. - Сначала он побаивался этой страшной на вид твари, но теперь, глядя, как она машет хвостом и смотрит на него умными глазами, он, можно сказать, полюбил ее. Собака подошла и лизнула его в лицо. - Ах ты, ублюдок этакий, - нежно сказал Мейбор, открывая сундук у кровати. - Сейчас я дам кое-что моему мальчику, дам зубками покусать. Мейбор достал рубашку Баралиса и сунул ее собаке. - Убей, парень, убей.
      Собака зарычала, словно адское чудище, и мигом изодрала рубашку в клочья. С пеной у рта, вся дрожа, она продолжала истреблять лоскутья так, словно они угрожали ее жизни. Мейбор улыбнулся, довольный. Не зря он дал псу такое имя.
      Его внимание вновь обратилось к плутовке, лежащей в постели. Что она там не соглашалась делать?
      Мелли, задрав платье, втирала в ляжки ароматное масло. Дамы в замке Харвелл часто говорили ей, что такие меры необходимы перед любовной игрой. Ничто, мол, не ублажает так мужские руки и носы, стремящиеся вверх, к цветку с нектаром. Мелли терпеть не могла подобные глупости: цветок с нектаром, подумать только! Вещи надо называть своими именами!
      Мелли вздохнула с облегчением: масло уже делало свое дело, успокаивая, охлаждая, снимая боль. Тут не до любви: она здорово стерла себе ляжки во время скачки. Шесть часов в седле! Тут и самый закаленный ездок неделю будет ходить, раскорячив ноги.
      Дорога, конечно, была великолепная: пурпурные горы в тяжелых снеговых шапках, густые зеленые луга, только что пробужденные весной, - но все эти картины не умаляли трудностей пути. Мелли, как ни печально, совсем утратила навыки всадницы. Одно время верховая езда была ее страстью, но после первого кровотечения девице считалось неприличным ездить по-мужски вместе с мужчинами. Еще один глупый придворный обычай! А вот в Брене, как видно, его не существует. Герцог сам, подставив руку, подсадил ее на лошадь - в мужское седло, а не в дамское.
      К несчастью, это был единственный галантный поступок, который его светлость совершил за весь день. Все шесть часов он не обращал на нее внимания, и она ехала сзади, со слугами и припасами. С ней никто не заговаривал - все только пялили глаза да шептались между собой. Отряд был довольно большой, человек двадцать: герцог и с ним еще четверо вельмож, несколько конюших, двое псарей, слуги, кухари и одна горничная, назначенная, надо полагать, прислуживать Мелли. Вооруженную охрану Мелли не считала.
      Бэйлор с ними не поехал. Мелли так надеялась, что он будет их сопровождать, - в Брене только он один мог сойти за ее друга. Они прибыли в замок к середине дня, и герцог первым делом сменил коня и отправился на охоту - а Мелли весь день не с кем было словом перемолвиться.
      Вошла горничная, единственная женщина в замке, кроме Мелли, - как видно, такие поездки предназначались только для мужчин. Сделав небрежный реверанс, девушка сказала:
      - Мне велено прислуживать вам, госпожа. - Слово "госпожа" в ее устах прозвучало крайне издевательски.
      - Ты могла бы прийти и пораньше, - заметила Мелли, огорченная ее недружелюбием. - Я уже несколько часов сижу здесь одна.
      - Я не думала, что вам что-нибудь нужно. - Девушка понюхала склянку с ароматическим маслом. - Герцог сказал, что вы будете ужинать с ним в его покоях, вот я и пришла обиходить вас.
      Мелли почему-то захотелось плакать. Никто, даже тетушка Грил, не относился к ней с таким презрением, как эта служанка. И хуже всего то, что Мелли нечего на это возразить: здесь она чуть выше рабыни и много ниже уличной девки. Единственным ее прибежищем оставался гнев.
      - Оставь меня. От тебя мне ничего не нужно. А если случайно увидишь его светлость, не откажи в любезности сказать ему, что я тебя выгнала за наглость.
      Это подействовало. Служанка мигом смекнула, что имеет дело с благородной дамой, и присела снова, уже старательнее.
      - Виновата, госпожа. Я не хотела вас обидеть.
      "Именно этого ты и хотела", - подумала Мелли.
      - Хорошо, на этот раз пусть будет так. Принеси мне, пожалуйста, мерку красного вина и хлеба с сыром. Я с утра ничего не ела и не намерена ждать, пока герцог соизволит меня пригласить. А когда вернешься, поможешь мне переодеться. У меня нет желания сидеть в платье, которое пропахло лошадиным потом. Ну, беги, да поживее. - Как легко вспоминаются старые придворные привычки! Со слугами надо построже, тогда они будут тебя уважать.
      - Слушаюсь, госпожа. - Девушка присела еще раз и убежала, торопясь выполнить приказание.
      Час спустя Мелли доедала остатки сыра, между тем как горничная зашнуровывала ей платье.
      - Ох, госпожа, - воскликнула девушка, - если вы скушаете еще кусочек, платье наверняка лопнет!
      - Ну так не затягивай меня так туго, Несса. Мне ведь и у герцога придется что-то есть.
      - Да, Несса, - послышался чей-то саркастический голос, - я буду кормить твою госпожу дичью, которую сам настрелял. Зверь был большой, и ему понадобится много места.
      Это был герцог. Обе женщины испуганно оглянулись. Несса присела в низком, до пола, реверансе, а Мелли просто кивнула.
      - Право же, сударь, неужто все бренские мужчины воспитаны столь же дурно, как и вы? Если так, мне жаль ваших женщин. Встань, девушка, и закончи свое дело. Его светлость не будет возражать - ведь на это он и пришел поглядеть.
      Несса нерешительно поднялась и снова взялась за шнуровку. Мелли чувствовала, как дрожат у нее руки.
      Герцог, казалось, нисколько не обиделся, и это еще больше взбесило Мелли. Он расхаживал по комнате с видом собственника, то вороша огонь, то наливая себе немного вина. Краем глаза Мелли заметила, что, когда герцог поднес к губам на четверть налитый бокал, уровень напитка нисколько не уменьшился.
      - У нас с Нессой был любопытный разговор с полчаса назад, - сказал он. - Она говорит, что вы отдаете приказания и делаете выговоры, как знатная дама.
      Несса послала Мелли молящий о прощении взгляд. Но Мелли не собиралась никого прощать. Первым делом она напустилась на герцога:
      - В следующий раз вместо горничной извольте прислать мне писца. Быть может, он не слишком хорошо понимает в дамском туалете, зато сможет записать слово в слово все, что я говорю. - Нессе же она сказала: - А тебе, девушка, я посоветовала бы последить за своим язычком. То, что усиленно мелет, может однажды отвалиться. - Мелли прямо-таки кипела от злости.
      Герцог в отличие от нее сохранял невозмутимость.
      - Оставь нас, - сказал он Нессе. Та стремглав вылетела из комнаты, а герцог подал Мелли руку. - Пойдем, я провожу тебя к столу. Мясо стынет.
      - А если я откажусь?
      - Тогда мне придется отнести тебя туда.
      Мелли не сомневалась, что он способен на это. Она уже подыскивала уничтожающий ответ, но внезапно спохватилась: ну и дура же она! Разыгрывает тут знатную даму, не думая о последствиях. Выдает себя за незаконную дочь мелкого лорда, а сама не только распекает слуг, но и самому герцогу выговаривает. Он уже заподозрил что-то: человек его ранга не стал бы выспрашивать служанку без веской причины. Мелли прокляла собственную глупость. Он, можно сказать, обвинил ее в том, что она скрывает свое происхождение, а она, вместо того чтобы опровергнуть обвинение, по сути дела, подтвердила его своими словами и манерами.
      Это отец виноват. Высокомерие у Мейборов в крови, вот и ей оно передалось.
      Дав себе слово не совершать больше подобных ошибок, Мелли оперлась на руку герцога. Он чуть приподнял брови, явно удивленный ее покорностью, однако ничего не сказал и вышел с ней из комнаты.
      Замок, скромно называемый охотничьим, был огромен. Выстроенный из сосны и кедра, он казался более теплым, чем дворец. Они прошли по высокому сводчатому коридору, расписанному охотничьими фресками, спустились по небольшой лестнице и снова оказались в длинном коридоре. Герцог открыл красивую резную дверь и ввел Мелли в свои покои.
      Без дальнейших церемоний он занял место в конце большого соснового стола и знаком велел Мелли сесть на другом конце. Герцог не обманывал, говоря, что мясо стынет, - на блюде дымился огромный окорок какого-то зверя. Им прислуживал всего один слуга. Мелли для храбрости хлебнула вина. Это было ошибкой - оно оказалось крепче тех, к которым она привыкла. Герцог, заметив ее удивление, приказал слуге:
      - Принеси даме воды.
      Мелли, сама не зная почему, почувствовала раздражение.
      - Не утруждайте вашего человека. Я буду пить вино неразбавленным. Она знала, что снова допускает промах - и это сразу после того, как поклялась себе быть уступчивее, - но повелительные манеры герцога будили в ней беса.
      - Будь по-твоему. - Герцог махнул рукой, и слуга вышел. - Ну, попробуй же свое мясо. - Это опять-таки был скорее приказ, чем приглашение.
      Мелли отхватила порядочный кусок поджаристой мякоти. Мясо оказалось отменным: сочное, с кровью, прослоенное жиром. Давно уже Мелли не ела такого вкусного блюда.
      - Нравится? - Герцог откинулся на спинку стула, разглядывая Мелли, как муху в стакане. В руке он держал полный кубок вина - слуга ни разу не подливал ему.
      - Жестковато немного. Чье оно, вы сказали?
      - Я не говорил. Это молодой тонконогий олень.
      - А мне подумалось, что он был старый и грузный.
      Герцог откинул голову и расхохотался, грохнув кубком по столу.
      - Клянусь Борком, ну и злюка же ты! - Но это как будто ничуть не раздражало его, скорее доставляло удовольствие. - Скажи, в кого ты такая языкастая - в отца или в мать?
      У Мелли шевельнулось легкое подозрение. Что это, невинный вопрос? Или герцог ловит ее? Надо ей было держать язык за зубами.
      - В отца, я думаю.
      - Это ведь лорд Лафф, не так ли?
      - Да, - с растущей тревогой ответила Мелли.
      - Странно - я как-то встречался с ним, и он не показался мне столь уж остроумным.
      Быть может, он вовсе и не встречался с Лаффом, но лучше этого не оспаривать.
      - Ну, матушка моя тоже не из скромниц. Возможно, это у меня от нее.
      Поведение герцога внезапно изменилось.
      - Ты лжешь, - холодно заявил он.
      Мелли залилась краской помимо своей воли. Пришлось встать и спрятать пылающее лицо, обратив его к огню. Миг спустя на плечи ей легли руки герцога.
      - Посмотри на меня, - приказал он. Его пальцы так впились в нее, что ей осталось только подчиниться.
      Она обернулась к нему, увидев в его серых, как кремень, глазах свой виноватый облик. Он вскинул руку - ей показалось, что сейчас он ударит ее, но он только взял ее за подбородок. От него пахло, как от дичи, которую он убил. Он вдавил пальцы ей в щеку.
      - Говори - кто твой отец? - Голос, тихий и грозный, не допускал лжи и уверток.
      Мелли в панике, зная, что времени у нее нет, прикидывала, что бы такое соврать поубедительнее. Идти на попятный было поздно. Герцог, раздраженный ее колебаниями, еще глубже вонзил пальцы ей в щеку.
      - Говори, - прошипел он. В дверь постучали. Герцог, не сводя глаз с Мелли, бросил: - Я ведь приказал не беспокоить меня.
      - Ваша светлость, - произнес приглушенный голос, - важные новости. Гонец прибыл из Брена.
      Герцог с ругательством отпихнул Мелли к очагу.
      - Входите, - нетерпеливо распорядился он.
      Мелли, с трудом устояв на ногах, все же вздохнула с облегчением. Она налетела на раскаленную решетку очага и сжала губы, чтобы не крикнуть. Она ненавидела этого человека!
      Вошли двое. Одного Мелли помнила по путешествию в охотничий замок, другой все еще был в плаще и кожаных латах. Ни один даже не взглянул на нее.
      - Ваша светлость, Кайлок вторгся в Халькус.
      - Когда?
      - Неделю назад, - сказал человек в плаще. - Нынче голуби доставили в Брен эту весть.
      - Какова численность его войска?
      - Два батальона - третий идет следом.
      Герцог сжал кулаки.
      - Это не пограничное войско. Он хочет захватить не только реку Нестор. Он уже сразился с хальками?
      - Пока неизвестно, ваша светлость. Но за Кайлоком преимущество внезапности. Хальки полагали, что он выступит только поздней весной.
      У герцога вырвался сухой смешок.
      - Ну и дураки. - Расхаживая по комнате, он произнес - скорее для себя, чем для тех двоих: - Кайлок действует быстро - не прошло и месяца со смерти его отца. У него не было времени обучить армию, но у хальков мало солдат, и это сыграет ему на руку. Кто еще в Брене знает об этом? - спросил он гонца.
      - Только голубятники, лорд Кравин и я, ваша светлость.
      Герцог сказал другому:
      - Вечером отправишься обратно в Брен. Никто не должен узнать об этом до моего возвращения.
      - Слушаюсь, ваша светлость, - ответил тот и вышел с поклоном.
      - Тебя я попрошу, - сказал герцог гонцу, - проводить эту даму в ее комнату. Мне надо подумать над тем, что ты мне сообщил.
      Гонец поклонился и учтиво, несмотря на усталость, предложил Мелли руку. Герцог даже не взглянул, как они уходят.
      XIX
      Тавалиск разбирал утреннюю почту. Письмо от его святейшества едва ли стоило пергамента, на котором было написано. Святейшего отца, да сгноит Борк его трусливую душонку, беспокоят события на Севере. Он услыхал об ополчении четырех городов, призванном защищать южные торговые караваны, и расценивает это как... что он бишь там пишет? Архиепископ пробежал глазами страницу: "Как враждебные действия, которые определенно раздуют пожар, и без того уже готовый вспыхнуть".
      Тавалиск отшвырнул письмо. Нечего его святейшеству совать свой нос в светские дела. Пусть держится того, в чем понимает: молитв и поэзии. Будь у него мужество, он давно бы уж отлучил вальдисских рыцарей от Церкви. Это просто позор, что они поклоняются тому же Богу и тому же Спасителю. Пусть выдумают себе своего собственного бога. А Спасителя, так и быть, пусть оставят себе: легенда о Борке слишком уж отдает фальшью.
      Будь Тавалиск на месте его святейшества, он велел бы преследовать рыцарей, как еретиков, по всему континенту. Он отнял бы у них все земли, конфисковал бы все торговые предприятия, а их предводителя сжег на костре. Тирен такой жирный, что поджарился бы не хуже откормленного тельца.
      Тавалиск, развалясь на стуле, поковырялся в остатках завтрака. А ведь были времена, когда у святейших отцов была настоящая власть. Войска шли в бой по их приказу, и правители не смели предпринять ничего без их согласия. За последние четыреста лет Церковь сделалась немощной, словно дряхлый старец. Нынешний святейший отец замыкает ряд столь же слабодушных, философствующих, не способных ничего решить глупцов! У Тавалиска только потому есть власть, что у него достало духу ее взять. До него архиепископский престол в Рорне был всего лишь мягким креслом - а он превратил его в трон.
      Если в Книге Марода есть хоть толика правды, то даже и эта немощная Церковь находится под угрозой. Едва ли можно сомневаться в том, что строка "Храмы падут" возвещает падение Церкви. А зная эту змею Баралиса, следует полагать, что случится это довольно скоро.
      Несмотря на ранний час, Тавалиск налил себе немного браги. Нельзя позволить, чтобы Северная империя окрепла. Рыцари Вальдиса только того и ждут, чтобы свалить теперешнюю Церковь и объявить себя столпами веры. Что тогда будет с ним, Тавалиском? Он окажется на улице, лишенный всякой власти. Эта мысль так встревожила архиепископа, что он выпил свой бокал залпом. Ну, бедность-то ему не грозит. У него есть сокровищница на тихой улице - отсюда камнем можно добросить. Но богатство без власти - что еда без соли: пресно и невкусно. Нет, этого просто нельзя допустить. От его святейшества помощи ожидать не приходится. Он так озабочен тем, чтобы не стать ни на чью сторону, что все его действия можно предсказать наперед. Придется обходиться своими силами.
      И разве судьба не предначертала ему эту роль? Тавалиск провел рукой по переплету Книги Марода. Если он спасет Церковь, то прославится в веках как величайший защитник веры. Духовенство будет так благодарно ему и его имя будет так превозноситься, что он сумеет занять место его святейшества.
      Взволнованный Тавалиск поднес книгу к губам. Марод - провидец, вдохновленный свыше. Награда для тех, кто следует его указаниям, еще выше, чем полагал Тавалиск. Он, Тавалиск, может стать главой Церкви!
      Стук в дверь заставил архиепископа поспешно положить книгу на стол. Незачем кому-то видеть, как он целует книги. Люди могут подумать, что он вернулся к своему ученому прошлому.
      - Войдите, - сказал он. Вошел Гамил.
      - Важные новости, ваше преосвященство.
      Тавалиск, все еще купающийся в лучах грядущей славы, встретил секретаря благосклонно.
      - Тогда присядь и расскажи мне их.
      Ни разу за всю верную службу Гамила архиепископ не приглашал его сесть в своем присутствии, и секретарь заподозрил подвох.
      - Ваше преосвященство хорошо себя чувствует?
      - Как никогда. Ну же, Гамил, не стой, словно супруга, заставшая своего муженька в постели с другой женщиной. Выкладывай свои новости.
      Гамил так и не сел:
      - Мне только что сообщили, что наше ополчение попало в переделку с рыцарями.
      - Есть потери? - спросил Тавалиск, радостно потирая руки.
      - Да, ваше преосвященство. С обеих сторон. Убито двое наших и двадцать рыцарей. Наших было пятеро против одного.
      - Превосходно! Превосходно! - Тавалиск разлил брагу в два бокала, подав один секретарю. - Такую новость надо отпраздновать. Марльс, Камле и Тулей теперь так завязли в этом деле, что обратного пути для них нет. Попомни мои слова, Гамил, это положит начало открытым боевым действиям между Югом и Вальдисом. Тирен, должно быть, рвет и мечет.
      Гамил взирал на поданный ему архиепископом напиток так, словно это был яд.
      - Очень умно было собрать ополчение от четырех городов, ваше преосвященство.
      - Не просто умно, Гамил, - блестяще. - Тавалиск сделал ободряющий жест рукой, побуждая секретаря выпить. - Расскажи мне про эту стычку - как там было дело?
      - Наши разведчики заметили севернее Камле небольшой отряд рыцарей. Поспешив обратно в лагерь, они сообщили, что рыцари открыли по ним огонь. Всем в лагере так надоело строгать целый день деревяшки и сопровождать редкие караваны, что они ухватились за это известие как за хороший повод для драки. Там разыгралась настоящая бойня. Головы убитых рыцарей насадили на колья вдоль дороги. Их может видеть каждый, кто путешествует с севера на юг.
      Тавалиск широко улыбнулся. Его святейшество беспокоится не напрасно: ничто так не разжигает страсти, как головы на кольях. Все складывается великолепно. Армии уже вышли на боевые позиции, и недалеко то время, когда каждый, кто хоть что-то значит, должен будет выбрать, на чью сторону встать. События, разыгравшиеся к северу от Камле, прямо-таки вынудили Юг громко заявить о своей позиции. Нельзя выступать против рыцарей, не выступая против Брена, а косвенно и против Королевств.
      Или все-таки можно? Юг пока что может утверждать, что он в ссоре только с рыцарями и больше ни с кем. Тавалиск потер подбородок. Пожалуй, варево надо еще немного подогреть.
      - Гамил, рыцари сопровождали какой-то груз, когда на них напали?
      - Да, ваше преосвященство. Несколько повозок с тонкими тканями, направлявшихся в Брен.
      - Превосходно. Лучше и быть не может. - Архиепископ, перебрав множество возможностей, остановился на лучшей, словно сборщик вишен. - Пора нам пустить новую сплетню, Гамил.
      - Опять о чуме, ваше преосвященство?
      - Нет, о чем-то потоньше чумы. - Тавалиск встал и подошел к окну. - Мы знаем, что Катерина Бренская собирается замуж за короля Кайлока.
      - Да.
      - А что необходимо каждой невесте?
      - Жених.
      - Да нет же, болван! Подвенечное платье. А что, если в обозе, который мы отбили, была ткань, предназначенная на свадебное платье Катерины?
      - Но герцог Бренский знает, что это неправда, ваше преосвященство.
      - Не имеет значения, Гамил. Как ты не понимаешь? Если мы объявим, что захватили свадебный наряд их любимой Катерины, Брен будет унижен, все равно, правда это или нет. Это все равно что сжечь их флаг. Когда этот слух разойдется, все подумают, что Юг выступает как против рыцарей, так и против Брена. Захваченный свадебный наряд - все равно что перчатка, брошенная в лицо.
      - Я сегодня же пущу этот слух, ваше преосвященство.
      - Насколько я тебя знаю, Гамил, половина города узнает эту новость еще до заката. - Тавалиск махнул рукой, отпуская секретаря. Он был слишком доволен собой, чтобы подбирать какое-нибудь унизительное поручение или оскорбление для Гамила. Кроме того, секретарю надо поберечь силы - его языку предстоит немало потрудиться.
      - Насколько велик этот форт? - резко спросил Джек. В глубине души ему было страшно. Он только теперь начинал понимать трудность и опасность дела, которое поклялся исполнить.
      Они с Ровасом сидели лицом к лицу у кухонного стола. Женщины оставили их вдвоем, сказав, что пойдут собирать травы.
      - Там постоянно размещается четыре сотни солдат. Иногда их бывает и больше в зависимости от времени года и места боевых действий. Сейчас все взоры прикованы к западу - Кайлок застал всех врасплох.
      - Значит, они будут начеку?
      Ровас пристально глянул на Джека.
      - Только не здесь, не так далеко на востоке. Они будут заняты набором новобранцев, их обучением и заточкой оружия и даже второго пришествия Борка не заметят.
      Джек выпил немного эля, чтобы дать себе время подумать. Ровас преуменьшает опасность. Вряд ли следует его за это упрекать: кто бы согласился лезть в форт, зная, что его бдительно охраняют четыре сотни вооруженных солдат? Однако надо держать ухо востро: мало ли о чем еще Ровас умолчит и что преуменьшит.
      - Сколько часовых выставляют там на ночь?
      - Снаружи несут караул четыре пары. Двое на стене, четверо у главных ворот и еще двое у заднего входа. - Ровас говорил уверенно, и у Джека не было причины сомневаться в его словах.
      - Чем они вооружены?
      - У тех, что на стене, арбалеты, у прочих копья и короткие мечи.
      Джек кивнул.
      - А внутри?
      - А вот с этим уже хуже. - Ровас втянул щеки. Его красное лицо шелушилось, и жилки на носу полопались от эля, солнца и ветра. - Не стану врать тебе, Джек, - сказал он с теплой ноткой в голосе. - Может, у них там все десять пар. И я не знаю, где расположены посты. Они могут быть где угодно.
      Давно ли Джек стал таким подозрительным? В обезоруживающей правдивости Роваса ему виделся расчет, попытка завоевать доверие. Как странно, что всего несколько месяцев назад, когда он работал у пекаря в замке Харвелл, Джек верил каждому на слово. Его доверчивость осталась в прошлом.
      Стоит только вспомнить, чем Ровас зарабатывает на жизнь. Он контрабандист, мошенник и вор. Он наживается за счет голодных бедняков и бессовестно продает им недоброкачественные товары. Он любит выставлять себя этаким весельчаком, рубахой-парнем, а на деле он просто негодяй.
      Он заставлял Тариссу убить человека. Того самого, убийство которого они обсуждают за этим столом. Ровас нашел другого, кто согласился сделать за него грязную работу. Джек передвинулся на самый край сиденья, решив, что будет взвешивать каждое слово контрабандиста.
      - Как лучше всего проникнуть туда?
      - Через задний вход. Силой прорываться не придется. Я дам тебе бочонок эля с клеймом местной гостиницы. - Ровас подался вперед, излагая Джеку свой план. - Теперь у нас дни весеннего благословения, поэтому эль они хлещут почем зря. Завтра вечером через ту дверь будет идти самый разный народец: и шлюхи, и повара, и музыканты. Ты, главное, молчи - твой выговор мигом тебя выдаст. Просто иди прямо в дверь со своим элем, и они тебя пропустят. Никто не обратит внимания на туповатого безоружного парня из таверны.
      - Безоружного?
      - Ну да, они ведь тебя не знают, поэтому наверняка обыщут. Твое оружие будет внутри бочонка. Промокнет немного, но хуже от этого не станет. Ровас был, похоже, весьма доволен собой. - Только тебе надо будет найти какую-нибудь железяку, чтобы вскрыть бочонок, но это, думаю, нетрудно. В крайнем случае можешь просто разбить его о стену. А если кто-то подойдет, притворишься, что уронил его. Но я полагаю, они все там будут так хороши, что ничего не заметят.
      План был неплох, но Джек сомневался, что сумеет так запросто его осуществить. В замке Харвелл даже по праздникам часовым на посту строго-настрого запрещалось пить.
      - Но ведь не все же перепьются? - спросил он.
      Ровас откинулся назад, и свечка перестала освещать его лицо.
      - Те четыре пары, что несут наружный караул, возможно, будут трезвые. - Он смотрел на Джека из полумрака, словно побуждая его оспорить эти слова.
      Чему тут можно верить, а чему нет? Ровас - заядлый лжец: у того, кто способен продать вымазанную кровью рыбу как свежий улов, язык должен быть хорошо подвешен. Но Джек знал, что ему остается только верить: иного выбора нет. Все равно ему не вывести Роваса на чистую воду - и, если поразмыслить, контрабандист ведь на самом деле хочет, чтобы Ванли был убит. Зачем ему тогда врать Джеку?
      Джек боялся. Он только строил из себя крутого парня. Да, он научился владеть оружием, но ему больше по душе месить тесто, чем нападать на кого-то. Джек невольно улыбнулся: нет, это уже не совсем так. Ему нравится ощущать в руке меч. И он так быстро всему научился, точно это было его второй натурой. Он теперь умеет предугадывать следующий выпад противника еще до того, как тот его совершит. Ровас учил его, что для этого нужно следить за глазами того, с кем дерешься, но Джек убедился на опыте, что этого недостаточно. Надо следить и за мускулами, запоминать все предыдущие движения.
      Пекарское дело в какой-то мере помогло ему стать бойцом: долгие часы без сна закалили его выносливость, выволочки Фраллита научили дисциплине, а меся тесто по шесть часов в день и таская мешки с зерном из амбара, он наработал стальные мускулы.
      Но ничто не подготовило его к тому, чтобы пробраться в форт. Чтобы хладнокровно убить человека, а потом убежать. Если бы не Тарисса, он никогда бы на это не пошел. Мелли мертва. Всякое мщение отступает перед этой непреложной истиной. Если кто-то виноват в ее смерти, то это он, Джек, а не Ванли. Он солгал бы, делая вид, что идет на убийство ради Мелли. Он делает это ради Тариссы.
      - А вдруг часовые не пропустят меня с элем в форт? Отнимут бочонок, и все тут. - Джек знал, что может обезопасить себя, только выспросив у Роваса каждую мелочь.
      - Будь спокоен. Я дам тебе бочонок с исроанским краном. Никто, кроме трактирщиков, не умеет их открывать. Им придется впустить тебя, если они захотят отведать эля. - Ровас сладко улыбнулся. - А они захотят, ибо исроанский янтарный зажигает кровь как никакой другой.
      - Где мне искать Ванли?
      Ровас просветлел, услышав этот вопрос: он, как видно, давно уже ждал его.
      - Вот это я могу сказать тебе почти наверняка. Мне доподлинно известно, что из Хелча в форт следуют столичные танцовщицы. Эти танцовщицы все равно что шлюхи, и есть у них, говорят, такая красотка, что мужики падают при одном взгляде на нее. Насколько я знаю бравого капитана, он непременно постарается затащить ее в постель. - Ровас весело подмигнул. - А насколько я знаю хелчских танцовщиц, особенно стараться ему не придется.
      - Значит, он будет с этой девушкой?
      - Я в этом почти уверен. Он поужинает вместе со своими людьми где-то на закате, высосет несколько мехов эля и воспламенится, глядя на танцы плясуний из Хелча. А потом удалится к себе с самой красивой из девиц.
      - Как мне найти его жилье? - Они подходили к самой опасной части плана: войти в форт будет, возможно, и нетрудно, но, если Джека поймают у офицерских помещений, его тут же схватят.
      Ровас высыпал на стол пригоршню муки, разровнял ее и начал чертить на ней грубый план форта.
      - Вот, - сказал он, вычертив южную стену, - это задний вход. Повернешь налево и пойдешь вдоль восточной стены до крытой галереи. В конце галереи увидишь двойные двери, войдешь в них, поднимешься по лесенке справа - за первой дверью наверху и помещается Ванли.
      Джек смотрел не на план, а на лицо Роваса, пытаясь разгадать, не лжет ли он. Нет, тот как будто говорил правду - но умалчивал об одной существенной вещи: офицерские квартиры наверняка охраняются. Джеку не верилось, чтобы Ровас не подумал об этом.
      - А как насчет часовых?
      - Возможно, двое будут стоять у двойных дверей, - пожал плечами Ровас. - Если подождешь, то сумеешь проскользнуть туда во время смены караула. А может, они так напьются, что и не заметят тебя. Из-за твоих локонов они могут даже подумать, что ты дружок кого-то из офицеров, смекаешь, о чем я? Правда, ты несколько высоковат и мускулист для юнцов такого рода, - фыркнул Ровас. - Но не забывай, что это праздник весеннего благословения и у всех на уме только вино да женщины, а не это - так война на западе. Лучшего времени не выберешь.
      Настало время задать главный вопрос.
      - Как я уйду оттуда? - Джек следил за Ровасом, как коршун. Если тот и солжет о чем-то, то именно об этом.
      Джек понимал, что станет очень уязвим, когда выполнит свое дело. Ровас смотрел ему прямо в глаза.
      - В помещении Ванли есть подземный ход - он ведет в лес.
      - Почему я не могу войти по нему в форт? - Джек уже слышал ответ Роваса, но хотел удостовериться.
      - Ход заперт изнутри.
      - Откуда ты знаешь про этот ход?
      - Ты забываешь, Джек, что я вел с капитаном дела.