Через час я вернулась в машину. Те же люди, которые собрались вокруг нас, когда мы въезжали в лагерь, сейчас смотрели, как мы уезжаем. Там так много больных детей. Я вижу маленького мальчика около пяти лет с нарывами на лице, четыре из которых размером в мяч для гольфа. Доктор, который собирался ехать с нами в следующий район, остался здесь, чтобы немедленно его прооперировать.
Правительство Пакистана не разрешает строительство никаких капитальных сооружений. Они говорят, что уже сыты по горло всеми этими трудностями. Я посетила школу. Дети выкрикивают алфавит. Все ученики — мальчики. Девочки занимаются на других циновках. Они выкрикивают числа.
Многие дети кашляют, у многих детей потница. Я встретила маленькую девочку в старом розовом потрепанном платьице. Мне перевели, что она сказала. Она говорила с мудростью сорокалетней женщины.
«Они обстреляли мой дом. Они напали на мой дом с пистолетами и гранатами. Они отрезали ноги моему дяде и убили двух моих кузенов».
Думаю, что это Талибан, но не спрашиваю об этом.
Вместо этого я спрашиваю, чего она хочет. Какие у нее нужды?
«Я хочу мира. Я хочу вернуться в Афганистан. Я хочу домой».
Я спросила, сколько она уже здесь.
«Девять месяцев. Живу под пластиковой крышей».
Меня отвезли в отборочный центр регистрации. Здесь много детей, лежащих на земле и пытающихся найти тень. Мужчины в беретах с винтовками в руках охраняют местность. Мы находимся в пограничной области прямо на афгано-пакистанской границе. Я встретила очень милую ирландскую женщину, она работает с УВКБ ООН адвокатом беженцев.
Какую-то женщину привели в комнату во время нашего совещания. Она потеряла идентификационные документы. Единственным документом, подтверждавшим ее личность, была карточка на еду. У нее нет семьи. Мне сказали, что УВКБ ООН попытается получить дополнительную информацию, чтобы восстановить идентификационную карточку. Регистрация идет уже третью неделю. Это очень организованная программа. Они уже проверили 7000 семей из общего числа 42 000. Всех беженцев спрашивают, хотели бы они быть репатриированы. Если да, та им окажут помощь в возвращении в Афганистан, дадут мешок с 150 килограммами пшеницы, а также деньги в сумме 90 долларов.
Хотя я до сих пар не понимаю, как можно предлагать репатриацию, когда существует Талибан, идет война на севере, а земля усеяна противопехотными минами. Афганистан — одна из двух самых опасных стран мира па количеству противопехотных мин.
Сейчас я нахожусь в комнате, где консультируют одну из женщин. Она очень хочет вернуться в Афганистан, куда уже вернулись ее родственники. Она знает, что там идет война, но все же она говорит: «Что я буду здесь делать одна?»
Ее паранджа поднята, но я думаю, эта не страшно, ведь она находится среди женщин.
Из зарегистрированных 7000 за последние три недели толька шесть семей решили вернуться в Афганистан.
Новоприбывших проверяют ежедневно. Если их признают беженцами, то отправят в следующий лагерь. Этот лагерь, Шэмшату, был основан в 1998 году, и тогда в нем была около 300 семей. Сейчас в нем живет около 3000 семей.
Когда мы возвращались, к нам подошел ребенок без сопровождения. Ему около десяти лет; ан сказал, что у него еще есть младшие сестра и брат. В новом Джалозае очень много вдов и сирот.
Здесь очень жарко. Я хочу снять все свае снаряжение. Мне предложили маленький бумажный стаканчик воды.
Я не прошу еще. Мы выезжаем через небольшую толпу людей, человек восемьдесят, которые собрались посмотреть, как мы уезжаем. Их лица красные от жары.
Организация «Международное убежище» (МУ)
Это та организация, 24 сотрудника которой были взяты в плен па обвинению в распространении христианства: шестнадцать местных афганцев и восемь международных гуманитарных работников.
МУ обеспечивает беженцев питанием.
Я видела медцентр, центр отдыха и центр раздачи пищи. У них также есть детская группа, в которой дети учат детей.
Я встретила Питера, сотрудника МТ в этом лагере. Он австралиец. Он представил меня своим подопечным, мальчикам и девочкам.
Также я встретилась с Шайфулахом — эта десятилетний мальчик с красивым лицам, чистым и добрым. Я задала ему несколько вопросов.
«Ты учишь своих братьев и сестер?»
«Да, семья на первом месте».
«У тебя есть что, сказать миру?»
Он застеснялся и, прежде чем ответить, хихикнул, пряча улыбку. Затем он поднял глаза и сказал: «Мир а Афганистане».
Мировая продовольственная программа (МПП) раздает сегодня в лагере муку, чечевицу и масло. Беженцы получают это раз в месяц. Я нахожусь в офисе медцентра, это основной пункт медицинской помощи в лагере.
Дни вакцинации от полиомиелита с 21 по 23 для всех детей младше пяти лет. В полевых условиях сегодня работают три команды. Здесь функционируют пять основных центров охраны здоровья, основанных УВКБ ООН. Вакцины поставляет ЮНИСЕФ.
Центр профессионального обучения
Профессиональное обучение предлагается в основном для покалеченных. На каждой палатке надписи: каменная кладка, плотницкое дело, сапожное ремесло и лудильное дело.
Двое детей изучают сапожное ремесло. Их отец потерял руку, подорвавшись на мине, поэтому дети должны получить профессию, чтобы помогать семье.
Я хотела купить пару обуви, но они настояли на том, чтобы подарить ее мне. Потом я спросила: «А сколько стоит пара для моего мужа?»
Они ответили: «Мы здесь ничего не продаем за деньги. Мы делаем это все для гуманитарных дел. Это и есть плата».
Эти программы спонсируются УВКБ ООН через Джамалуддин Афган (известная афганская неправительственная организация). Срок обучения на этих курсах составляет шесть месяцев.
Затем мы направляемся на встречу с женщинами и детьми в центр проведения общественных мероприятий. Мужчинам, путешествующим с нами, не разрешили войти в комнату.
Клуб молодежи и Женский комитет социального обеспечения
«Ассаламу алейкум». Я никогда не видела такие счастливые лица. Все улыбаются. Женщины звали меня «Анджелина Биби». (Слово «Биби» означает уважение к женщине).
Они обсуждают проблемы насилия в семье и говорят о том, как можно решить эти проблемы. Они изучают свои человеческие права, права женщин и детей.
Год назад они жили в пластиковых палатках и у них было гораздо больше проблем, чем сейчас. Их положение улучшилось. Они построили маленькие глиняные хижины. Они шутят. Но они беспокоятся: поставки пищи подчас задерживаются. «Мы доходим до отчаяния: ведь у нас большие семьи».
Я встретилась с двумя молодыми матерьми и их детьми. Один ребенок умственно отсталый. Другой болен. Как и большинство матерей во всем мире, они очень любят и заботятся о своих детях. Из-за того, что здесь происходит, они очень беспокоятся за свои семьи. Они напуганы.
У больной девочки зудящая сыпь. У нее большие карие глаза, которыми она смотрит на меня не отрываясь. Мать ребенка поставила ее на ноги и показала мне нарывы на ее спине — это от жары.
Они рассказали мне о шестилетней девочке, которую изнасиловали, задушили и спрятали в туалете. Ее мать не хотела рассказывать полиции — боялась неприятностей. Я спросила у женщины, есть ли что-то, что она хочет сказать Америке.
«Мы хотим мира в Афганистане».
Другая женщина сказала мне, что ее муж умер от теплового удара. Она говорила со мной очень решительно, глядя мне в лицо. Мне перевели ее слова. «Что бы вы сделали, если бы это случилось с вами? Что бы вы сделали? Наша жизнь кончена. Она ушла. У наших детей нет будущего, но у них должно быть будущее».
Услышав это, я не смогла удержать слез. Затем она попросила меня: «Пожалуйста, помните нас и наши семьи».
Я иду в группу молодых девушек. Четыре девушки вручают мне украшенный бисером значок, ленточку для волос и вышитое изделие. Это традиционный обычай приветствовать гостей. Это культура Афганистана.
Как и во всех других лагерях, здесь очень жарко. Здесь нет электричества и охрана лагеря не очень хорошая.
Девушки не получают какого-то профессионального обучения — только основные навыки, которым они потом обучают друг друга.
Но они хотят учиться. Они очень хотят больше учиться, но в основном они просто сидят и вышивают, шьют и изготавливают ювелирные украшения (бесплатно). Они хотят получить работу, чтобы купить больше еды для своих семей. Они хотят работать, чтобы чувствовать, что они делают что-то полезное, чтобы изменить жизнь к лучшему.
Но прежде программ по обеспечению жилья, раздачи еды, профессионального обучения и заботы о детях необходимо обеспечить личную безопасность беженцев. УВКБ ООН предоставляет ту защиту, в которой они нуждаются. Необходимо увеличить финансирование и уровень осведомленности мирового сообщества.
3 часа дня
Мы зарегистрировались в местной гостинице. Мистер Ахмад, мой охранник, настоял на том, чтобы войти в комнату первым и проверить ее. Он осмотрел все вокруг и выглянул из окна. «Все в порядке».
Мистер Ахмад сопровождает меня с момента моего приезда. Он сохраняет почтительную дистанцию, за исключением тех случаев, когда необходима защита. Я не вижу или не понимаю, что он замечает, когда осматривает местность, в которой мы находимся. Вчера в самом центре рынка он внезапно оттолкнул меня назад к машине. Я никогда не спрашиваю, почему. Я не задаю ему вопросов. Я знаю, что здесь есть много того, чего я не понимаю. И как человек со стороны, я многого не вижу.
«Если кто-нибудь постучит в вашу дверь, не отвечайте. Позвоните мне. Я в комнате напротив».
У нас был обед с местными сотрудниками УВКБ ООН. Человек в форме и с пистолетом открыл дверь. Прежде чем войти в комнату, все сняли обувь. Мы сидели на подушках.
Несмотря на маленький кондиционер и дополнительный вентилятор, было очень жарко. Мне сказали, что это не самый жаркий день. Подчас мне казалось, что я умру от жары. Теперь я могу понять, когда говорят, что люди умирают от жары.
Зимой в пластиковых палатках многие, особенно дети, ночью замерзают до смерти. А в жаркие дни эти палатки превращаются в духовки. Это так ужасно, не могу думать об этом.
Среда, 22 августа
Сегодня утром я проснулась в 6.30 утра.
Первая остановка в офисе УВКБ ООН в городе Пешавар для краткой пресс-конференции, в ходе которой я узнала, что две трети беженцев живут здесь уже двадцать лет, для одного из наиболее больших лагерей в этом районе срок 30 июня был установлен крайней датой для выселения.
После переговоров между УВКБ ООН и правительством Пакистана дата выселения была перенесена на 30 сентября. Они предоставляли приют миллионам беженцем в течение двадцати лет, а теперь хотят выгнать их за пределы своих границ, на мины Талибана.
Дается время для отбора, чтобы попытаться спасти как можно больше беженцев от депортации и найти для них места.
УВКБ ООН просил отсрочку для того, чтобы спасти как можно больше беженцев от депортации и найти альтернативные варианты размещения.
На столе я заметила пачки бланков с черно-белыми фотографиями, как для паспорта.
Рой Херманн провел меня в другие комнаты. Еще очень рано, но все кажутся очень занятыми, и я не хочу отнимать у них время.
Мы должны были лететь в Кветту в 4 часа дня, но нам сказали, что все зависит от погоды. Если будет дождь, то мы вряд ли полетим.
Офис достаточно скромный, комнаты наполнены папками и книгами. Есть вентиляторы, но все равно очень жарко. В день поступает около ста заявлений, но только четыре или пять из них могут быть рассмотрены. Необходима помощь. Объемы финансирования УВКБ ООН были сокращены.
Центр для беспризорников и нищих женщин
УВКБ ООН может позаботиться только о беженцах, находящихся в лагерях. В городских районах нет никакой правительственной помощи. Благодаря помощи НПО и местных организаций субсидируются городские зоны. УВКБ ООН поддерживает несколько НПО.
Я вижу двадцать детей, сидящих на полу: мальчики и девочки вперемешку. Это неформальная школа.
В другой комнате занимаются дети в языковом классе, они учат дари. Мой переводчик сказал мне: «Они хотят спеть песню, чтобы поприветствовать вас». Эти дети так бедны, но все же они улыбаются и поют. Их лица очень серьезные, сосредоточенные.
У некоторых детей очень серьезные шрамы. Они все скучают по Афганистану и хотят вернуться.
Когда эти дети пришли сюда, они все были истощены, у всех был авитаминоз. Четырнадцатилетние мальчики выглядят намного младше. Они изучают плотницкое дело и электросварку. Но они хотят быть граверами и докторами.
Учитель сказал: «У них большие надежды».
Лагерь Насир Баг
Скоро этих людей заставят покинуть лагерь. УВКБ ООН договорилось о том, что ему предоставят время для того, чтобы выбрать наиболее беззащитных беженцев и взять их под свою опеку.
Беженцы в центре отбора, около ста человек, ждут снаружи. Они знают о ситуации и беспокоятся.
Входя внутрь, я опустила глаза не потому, что я чувствую себя под угрозой или неудобно из-за того, что я женщина, но потому, что я чувствую себя беспомощной, и мне стыдно. Многие женщины хотят, чтобы в консультационной комнате присутствовали только женщины. Они отчаянно хотят быть зарегистрированными вместе со своей группой. Они хотят быть все вместе, если им придется все начать заново в других местах.
Никто не хочет быть в одиночестве.
Школа в лагере
Сегодня здесь нет детей. Я встретилась с четырьмя учителями (одним мужчиной и тремя женщинами). Одна из женщин держала ребенка. Она преподает здесь уже восемь лет. Так много труда было вложено в этот лагерь в течение многих лет.
Для детей на стенах висят карты. В целом в этой школе двадцать учителей. Здесь учится 3000 студентов (1000 мальчиков и 2000 девочек). Это одна из самых больших школ для афганских беженок.
Я спросила их, что они думают по поводу сентября (месяц, когда большая часть их лагеря будет снесена). До последнего дня, говорят они, лучше продолжать ходить в школу. Они будут оставаться здесь так долго, как смогут. Они надеются, что в скором времени будут созданы такие школы, которые в случае эвакуации можно было бы переместить вместе с беженцами. Комната, в которой мы сейчас сидим, находится в районе, который подлежит расформированию. Потом я посетила маленький домик в лагере.
Эти женщины не хотят быть репатриированы обратно с Афганистан. Там им не позволят учиться. Трудоустройство женщин также запрещено. Но больше всего они боятся Талибана, боятся за свои семьи.
Я стою в стороне и смотрю. Как я могу говорить с этими людьми? Я не знаю ничего о голоде и войне. В углу я вижу двух маленьких детишек, которые делают ковер. Мать объясняет, что если бы они были дома, они ходили бы в детский сад. Вы можете себе представить, каково это родителю заставлять своих маленьких детей работать? Они смотрят на то, как заболевают их дети в лагерях от огромного количества пыли. Практически у всех детей аллергии и серьезный кашель.
Они хотят, чтобы мы знали, что они очень благодарны правительству Пакистана за гостеприимство. Я встретилась с другой женщиной и с четырьмя ее маленькими детьми. Она работает в медицинском центре за 40 долларов в месяц. Она не хочет возвращаться в Афганистан. Там ей не разрешат работать.
Женщины пригласили остаться нас на ланч. Но если бы мы остались, мы бы отняли у них часть их еды. Мы сказали: «Спасибо, но у нас строгое расписание и, к сожалению, у нас нет времени на ланч». Пока мы медленно уезжали, несколько маленьких детей собрались вокруг машины.
Они махали нам и говорили: «Пока!»
Одна маленькая девочка вытерла грязь с окна, чтобы заглянуть внутрь. Она мне улыбается. Я прислонила руку к стеклу, а она прислонила свою руку с другой стороны — палец к пальцу моей руки.
Я чувствую, что должна дать им что-то, но у меня нет ничего, чтобы дать им всем. У меня есть три браслета и шарф, но, думая об этом, я понимаю, что они не ждут и не просят, чтобы я им что-то дала. Они просто кажутся счастливыми. Они рады, что к ним приехал новый гость, кто-то, кто улыбается им и кто хочет немного поиграть.
Пока мы уезжали, дети бежали за машиной, босые, по грязи и камням. Одна девочка упала. Я оглянулась. С ней все в порядке. Маленький мальчик помогает ей подняться, и она улыбается.
Мы едем в район, который уже находится в процессе сноса. Все окна, двери и доски убраны. Из этого лагеря уже было репатриировано 1042 семьи.
Здесь на людей оказывали сильное давление. Некоторых силой заставляли возвращаться. Из этого района бедные пакистанцы извлекут небольшую выгоду, когда им вернут землю, которую они делили с беженцами. Более двадцати лет они делили эту землю с беженцами. Международное сообщество не должно ожидать от них, что они будут нести такое большое бремя вечно. Это очень сложная ситуация, но обе стороны — и беженцы, и принимающие — задеты войной. Беженцы очень благодарны за предоставленное убежище. Я чувствую, что мы должны не только помогать принимающим странам вести программы, а также сказать им спасибо, всем обитателям этой страны, и благодарить их и их правительство.
Но это сложно в отношении Пакистана. Многие пакистанцы чувствуют ответственность, потому что движение Талибан возникло именно здесь. Один мужчина сказал мне: «Это все равно, что растить крокодила, который вырастет для того, чтобы съесть тебя».
Мы остановились около кладбища лагеря. Кажется, что оно тянется на многие мили. Здесь есть свежие могилы. Мне сказали, что в основном они детские.
Многие семьи бежали в Пакистан, неся мертвые тела, чтобы похоронить их здесь. Разговаривая с семьями, я спросила у них, насколько тяжело получать новости о принудительной репатриации. Эти люди построили новую жизнь, а сейчас они должны срываться с места, уходить и начинать все заново. У них нет слов. Одна женщина начала плакать.
Мне сказали, что для сотрудников УВКБ ООН это тоже тяжело. Их часто заставляют сменять друг друга и не задерживаться слишком долго на одном месте. Эмоционально трудно оставаться объективным.
Сайед Джамалуддин
Это Афганский центр организации социального обеспечения, финансируемый УВКБ ООН для профессионального обучения. Они обучают и сопровождают около 400 беженцев в год. Как только мы въехали сюда, мимо нас прошел мужчина на четырех протезах. На его руки надеты ботинки. У него тяжелая форма полиомиелита. Все покалеченные люди здесь нетрудоспособны.
Я не представляю себе, как они работают на такой ужасной жаре. Большинство мужчин и женщин здесь либо с ампутациями, либо парализованы.
Люди здесь работают усердно, и то, что они делают удивительно. Рядом с передвижной библиотекой они изготавливают обувь, оконные рамы и даже мини-печки.
После недолгого осмотра нам предложили сесть в тень и выпить содовой — пепси в стеклянных бутылках из пыльного ящика. Это было очень щедро с их стороны. Мы пьем, стараясь не уронить ни капли. Мы посетили класс двенадцатилетних мальчиков, которые сейчас учатся читать. За тем мы видим комнату с девочками, которые практикуют свои первоначальные навыки чтения. Это так приятно — видеть детей, которые получают образование.
Одна женщина сказала: «Благослови вас Господь за всю вашу помощь. Без нее у нас были бы связаны руки». Эти женщины такие сильные. Их глаза улыбаются через паранджу.
Хаджи, мужчина, который показывал нам окрестности, сказал: «Спасибо вам, и благослови вас Господь за то, что вы оставили свою удобную жизнь, чтобы приехать к нам и провести с нами время».
Мы уезжаем. Я заметила группу женщин, полностью скрытых под одеждами. Все тело и голову закрывает одежда с несколькими очень маленькими дырочками около глаз, это называется бурква.
В Иране она черная. В Пакистане обычно она белая. В Афганистане голубая. Никто не может встретиться друг с другом взглядом. Дети не могут видеть выражения лиц своих матерей.
Никакой индивидуальности, никакого «я», И к тому же очень жарко. Я купила одно из таких одеяний и примерила его. Такое впечатление, что я в клетке. Они просто ужасны.
Четверг, 23 августа
Сегодня я проснулась в 6.30 утра.
За кофе у меня был разговор с Юсуфом о недостатке финансирования и сокращениях программ.
Мы говорили, что очень жаль, что у людей сложилось неправильное представление о беженцах, и как неохотно они принимают их в свое общество.
Мы должны изменить отношение к беженцам. Они заслуживают уважения. Мы должны открыть глаза на удивительное многообразие в нашем мире.
Брифинг в Кветте
Здесь работает пятнадцать сотрудников, из них четверо иностранцы. Вероника Нигерии.
Мы обошли комнаты, представляясь друг другу и объясняя, кто чем занимается.
Шесть месяцев назад я начала путешествовать с УВКБ ООН, начала узнавать о беженцах, о людях, живущих в нищете, созданной другими людьми.
Я рассказала им о странах, которые посетила: об Афганистане, Сьерра-Леоне, Камбодже.
Я оглядела эту комнату, их усталые лица. Женщина сказала: «Мы все делаем все, что можем». Она сама из Африки и работает здесь уже почти год.
Серена работает в этом офисе с 1983 года. Для меня большая честь работать с людьми из УВКБ ООН. Это хорошие люди. Они страстно хотят помочь всем беженцам, но они очень ограничены в средствах. С каждым, уменьшением финансирования страдает так много людей. Действительность такова, что жизни зависят от каждого доллара, перечисленного в фонд УВКБ ООН.
В течение часа мы едем в лагерь беженцев под названием Нью Саранан.
Пока мы едем, я вижу верблюдов, разукрашенные автобусы, заборы из колючей проволоки и пыльных людей, которые ютятся в тени. Я узнала, что народ Афганистана занимается в основном земледелием. Они очень активные и трудолюбивые люди. Они живут непонятно где, не имея практически ничего, но им как-то удается быть творческими и артистичными людьми. На небольшой рынок они привозят свои изделия, а иногда и фрукты в телегах, запряженных ослами.
Внутри машины сотрудники УВКБ проверили, что моя дверь закрыта.
Я поняла, что я едва ли смогу увидеть здесь женщин. Мы проехали рынок. Я вижу новые районы беженцев без крова. Здесь также нет ни воды, ни тени. Я заметила мальчика с палкой и двумя маленькими козами.
Как выживают эти люди? Я вижу, что они довольствуются таким малым, но они используют все, что у них есть. Каждая вещь ценна. Я продолжаю думать о том, как много всего я трачу у себя дома и как много у меня есть из того, что мне нужно (вода, еда, одежда и так далее).
Лагерь беженцев Нью Саранан
Все лагеря в Пакистане кажутся одинаковыми. Все они состоят из:
• мира, построенного из пыли;
• грязных дорог;
• палаток и глиняных домов.
Площадь лагеря семь на восемь километров. Единственное место, где можно набрать воды, находится в семнадцати километрах отсюда. Когда я вышла из машины, везде была пыль. Я чувствовала ее у себя в горле, в глазах.
Мы остановились около медицинского центра. Он состоит из очень маленьких комнатушек со старыми столами и пыльными коврами. Здесь они занимаются физиотерапией. Основные болезни: полиомиелит, костный туберкулез, ожоги, травмы от противопехотных мин, пулевые ранения. Более 50 процентов пациентов здесь — это дети старше пяти лет.
Есть комната для женщин. Три женщины лежат на старых матах лицом вниз. У них не двигаются ноги. Они делают упражнения, пытаясь поднимать и растягивать спины.
Снаружи я встретилась с афганским мужчиной с белой бородой. Его жену ослепили, а двоих детей убили. Здесь в лагере Саранан нет средств на обучение физически неполноценных людей.
Другой мужчина рассказал мне свою историю. Он потерял руку и один глаз.
Некоторые люди жалуются и говорят, что УВКБ ООН должны больше помогать беженцам. Слышать такое сотрудникам очень тяжело. Эти люди просто не знают, что средства очень ограничены и что финансирование постоянно урезается.
Как сказал один сотрудник, «люди во всем мире могут жаловаться на нас, а правительство может критиковать наши программы, но изо дня в день мы продолжаем сталкиваться лицом к лицу с голодом, больными людьми, которые чувствуют, что от нас зависит, помогут им или нет».
Как я могу объяснить это? Может быть, это, например, как группа людей, сидящая в машине, и группа умирающих с голоду, раненных на войне людей, стоящих снаружи, у машины. И несколько людей (сотрудники УВКБ ООН, гуманитарные работники и т. д.) вылезают из машины и отдают все, что у них есть, но этого недостаточно, чтобы помочь каждому. А дальше — хуже, с голодным людьми становится трудно иметь дело. А некоторые люди никогда даже не выйдут из этой машины. Не предпримут никаких попыток к решению проблем, они не смогут решить проблем. Они не хотят, чтобы на них напали. Когда проблемы кажутся огромными, многие люди попросту ничего не делают.
Мы продолжаем идти по лагерю.
Две женщины дают детям вакцину от полиомиелита. Один ребенок плачет. Большинство детей понимают и сами проходят вперед. Это такая простая процедура — всего несколько капель в рот. Но от этого зависит, смогут они пользоваться своими руками и ногами в будущем или нет. Без этой помощи эти люди будут еще больше страдать а будущем от болезней, которые можно было бы предотвратить.
Десять миллионов детей беженцев младше пяти лет умирают каждый год, большинство от предотвратимых болезней и от истощения. Мы вошли в комнату, где учатся молодые девушки.
Мужчины, с которыми мы путешествуем, остаются за дверью, когда мы входим.
Девушки встают. Они хотят прочесть нам «Стихотворение об образовании». Хочется плакать, видя, как эти молодые женщины хотят иметь лучшую жизнь, шанс учиться.
На доске написано несколько математических уравнений, которые я не могу решить.
Они принесли нам содовую, каждому разную, все, что у них есть. В углу я заметила маленький жестяной книжный шкаф на колесах.
Я спросила, кем они хотят стать, когда вырастут. У многих девушек один ответ: они хотят стать врачами. Одна девушка сказала: «Если мы будем очень стараться, то у нас получится».
Я спросила, что самое тяжелое в жизни в этом лагере. «Здесь не хватает работы». Довольно странно слышать это от таких молодых девушек.
«Нам нужна вода. Несмотря на то, что ее привозят грузовиками, нам все равно ее не хватает».
Через переводчика я спросила: «Вы хотите вернуться в Афганистан?» Они ответили все одновременно: «Да!»
Я спросила: «А почему вы не можете вернуться сейчас?»
«В нашей стране сейчас идет война». «Мы не можем получить там образование».
В комнату вошла пожилая женщина. Она сказала: «До появления Талибана женщины в больших городах могли получать образование». Она очень счастлива видеть классные комнаты вроде этой, несмотря на то, что это лагерь беженцев.
Некоторые из этих девушек сами также являются учителями и обучают младших детей. Пока мы прощаемся, девушки стоят и мило улыбаются. Мы снова выходим на пыльную улицу. Жара просто невыносимая. Мы идем в переполненную маленькую комнату, где обучаются женщины постарше.
Комната примерно пятнадцать на восемь футов. Стены сделаны из глины, а потолок из прутьев. В стенах сделаны маленькие квадратные отверстия для окон. Эти женщины учатся правописанию. Одна женщина показала мне, что умеет писать свое имя. Она так счастлива. «Теперь, могу написать письмо своей семье».
Маленький мальчик заглянул в окно. У него запоминающееся лицо. Он смотрит на нас. Я думаю, может быть, его мать находится в комнате. Женщины говорят, что самая большая польза образования заключается в том, что они могут делиться своими знаниями с другими. Когда затрагиваются вопросы планирования семьи и безопасного секса, они смущаются и смеются. Им неловко говорить об этом. Одна женщин, которая недавно вышла замуж, шутливо закрывает лицо, когда ее спрашивают, что она об этом знает.
Они хотят, чтобы мы их сфотографировали. «Вы можете послать нам копию? Мы хотим, чтобы наши семьи увидели нас в школе». Разговаривать с ними было очень здорово.
Несколько минут мы стояли, прислонившись к теневой стороне стены. Молодые ребята и несколько офицеров с винтовками стояли рядом.
Где- то в течение часа у меня не было возможности делать заметки в дневнике. Я ужасно себя чувствую. Мне надо выпить воды, может быть, тогда я почувствую себя лучше.
Мы едем в следующий район. Проезжаем мимо старых маленьких брезентовых палаток, но так пыльно, что увидеть их очень трудно. Это место выглядит как край света, забытое место. Как люди живут здесь?
Прошел еще час. Мы едем в горах по извилистым дорогам, нас окружает только пыль и скалы. Проезжаем мимо автобуса, переполненного людьми.
Кондиционер в нашем грузовике, кажется, дует теплым воздухом. Я поймала себя на мысли о том, что мечтаю о моем холодильнике и о холодном воздухе, который дует на меня, когда я распахиваю скользящие двери у себя на кухне. Должно быть, это звучит глупо, но искренне. Мозг начинает таять от всей этой жары. Надо думать о чем-то другом. Это помогает мне не чувствовать тошноту.
Я думаю о том, что происходит со всеми этими людьми здесь, где так много глубокой печали. Я чувствую беспомощность. Такая ситуация — ад на земле, но люди здесь очаровательные и вдохновляющие. Они работают в поте лица, чтобы выжить.
Мы проехали район с несколькими глиняными хижинами и фруктовыми деревьями, которые, вероятно, их единственный источник дохода. Повсюду видны признаки того, что земля была затронута засухой.
Мы проехали грузовик, нагруженный срубленными деревьями. Продажа дров — это источник необходимого дохода. Один из рабочих сказал мне: «Чтобы снова вырасти, этим деревьям потребуется семь лет, и они вырастут только тогда, когда кончится засуха». Если бы эти люди не получали финансовой помощи, это был бы очередной район с людьми, у которых нет будущего. Мы проехали мимо лагеря беженцев, который был закрыт из-за нехватки средств, и его обитателей перевели в другое место. Мы остановились на месте снесенного лагеря. Я вижу несколько семей, которые остались и живут среди руин. Я вижу только женщин и детей.
