– Рано или поздно ты уступишь мне, красавица, и я обещаю тебе, что мне не придется прибегать для этого к силе.

Самонадеянный болван! Его смех, равно как и его уверенность в себе лишь укрепили в ней решимость сопротивляться ему до конца.

– О, я так и знала. Я почувствовала в тебе высокомерие еще до того, как ты очнулся в моей хижине, – и оказалась права!

Смех его тут же замер. Он довольно долго присматривался к ней, скрывая свои подлинные чувства за бесстрастным выражением глаз.

– Ах, так значит, ты помнишь об этом? Что ж, у меня сложилось впечатление, что ты забыла о том, что еще произошло в той хижине. – Его многозначительный взгляд упал на ее губы.

Сердце подскочило в груди Джиллиан.

– О нет, милорд, я ничего не забываю, – возразила она надменным тоном, и это было правдой. Ей достаточно было посмотреть на Гарета, чтобы снова оживить в памяти жар его поцелуя на своих губах, тепло его вероломных рук на своем теле.

– А мне кажется, что это не так, – возразил он, впиваясь в нее взглядом. – Ты же знала, что рано или поздно до этого дойдет, Джиллиан.

– Ничего подобного!

– Ты лжешь. В глубине души ты изнывала от беспокойства… сгорала от желания прикоснуться ко мне и чувствовать мое прикосновение. Я видел это в твоих глазах. Я слышал это в каждом ударе твоего сердца. Как бы ты ни пыталась меня обмануть, ты испытывала тогда то же желание, что и я.

По ее телу пробежала легкая дрожь, ибо ей показалось, что он заглянул в самую глубину ее существа. Джиллиан гордо выпрямила спину.

– Животная похоть – вот все, что ты чувствовал тогда! На его лице промелькнуло насмешливое выражение.

– Что ж, наверное, и это тоже, но лишь отчасти, – пробормотал он. – Более того, если бы в тот день на берегу я проявил чуть больше настойчивости… если бы я сам того захотел, вопрос с твоей девственностью был бы решен раз и навсегда. Да, – повторил он, – ты знала, что рано или поздно до этого дойдет, и я твердо решил, что так оно и будет.

Джиллиан вспыхнула. Она и вправду не раз задавалась вопросом, каково ей будет снова ощутить на себе его руку, ласкающую ее соски, как в ту ночь, когда он спал и видел сон. Ее груди тут же показались ей отяжелевшими и раздавшимися, и она чуть было не накрыла их ладонями, ибо в них появилось уже знакомое ей покалывание и какое-то странное томление. Однако ее воображение или, вернее, ее невинность не позволили ей строить догадки, каково ей будет… на самом деле. Тем не менее его высокомерное заявление привело к тому, что багровая пелена ярости застлала ей глаза. Джиллиан отказывалась потакать его мужскому тщеславию, тем более что она и так уже была сыта им по горло.

– Если бы вы того захотели, милорд, то могли бы попробовать, однако никогда не добились бы успеха! Более того, если я и позволила тебе поцеловать меня тогда, то лишь потому, что не знала, какой ты на самом деле негодяй. И если я и вправду что-то чувствовала тогда, то лишь потому, что была так одинока! – Возможно, эти слова еще долго будут преследовать ее, однако она не собиралась брать назад ни одно из них! Взгляд Гарета сделался жестким.

– Одно предупреждение, Джиллиан. – Голос его был приторно-сладким, как лучшее заморское вино, привозимое из Франции. – Ты сама вступила в поединок, из которого не можешь выйти победительницей. Вероятно, тебе стоит иметь это в виду и отступить, пока еще не поздно.

– Только трусы способны отступить, – произнесла она с чувством. – И только трусы сдаются без борьбы.

Гарет почувствовал, как в нем закипает раздражение. Он разрывался между потребностью встряхнуть ее и укротить ее безрассудную гордость.

– Ты начинаешь испытывать мое терпение, Джиллиан.

– Терпение? – вскричала она, набросившись на него, словно маленькая фурия. – И ты еще смеешь говорить о терпении после того, как стоял перед королем и похвалялся, что… Что ты там ему говорил? Ах да. Ты сказал, что прикасался ко мне по своему желанию и что я охотно приходила каждую ночь в твои объятия. Тебе удалось меня заполучить – но я никогда не буду твоей! И я обещаю вам, милорд, что вы очень скоро убедитесь в том, насколько неохотно я прихожу в ваши объятия – и в вашу постель! У меня есть свой собственный ум, своя воля. И тебе действительно придется запереть меня на замок, если ты хочешь удержать меня здесь!

По правде говоря, с ее стороны это было отчаянной попыткой оттянуть неизбежное, но, Бог свидетель, решила про себя Джиллиан, она ни за что не станет раскаиваться в своей выходке – и уж тем более не превратится в смиренную рабу его похоти!

Его улыбку никак нельзя было назвать приятной.

– Я не остановлюсь и перед этим. Если потребуется, я сумею найти для тебя подходящее занятие, даю тебе слово. – Он беззастенчиво разглядывал ее, и его оценивающий взгляд уже сам по себе являлся неприкрытым оскорблением.

– Так вот почему ты на мне женился! Чтобы разделить со мной ложе? – Ногти Джиллиан впились в ладонь, и глаза так и пылали гневом. – Ответь мне, Гарет. Неужели ты выглядишь таким отталкивающим в постели, что ни одна женщина не захочет стать твоей по собственной воле? Ни одна из них не захочет быть с тобой рядом, и ты был вынужден прибегнуть к обману, чтобы вынудить меня выйти за тебя замуж и таким образом утолить свою похоть!

Едва это язвительное замечание сорвалось с ее губ, как Джиллиан поняла, что на сей раз зашла слишком далеко. С ее стороны это было глупостью, ибо она нанесла весьма ощутимый удар по его мужскому достоинству. Его выдвинутый подбородок застыл, и она всеми фибрами своего существа ощущала бурю, бушевавшую сейчас в его груди.

Гарет покачал головой.

– Ах, Джиллиан, – произнес он мягко, – с вашей стороны это было неразумно, леди, я бы даже сказал, крайне неразумно. – Губы его медленно расплылись в улыбке, от которой все ее тело до самых костей пробрала дрожь. – В любом другом случае я был бы только рад показать тебе, что отступление не обязательно означает поражение. Но поскольку ты усугубляешь свой отказ оскорблением, у меня не остается никакого другого выбора, как только доказать тебе на деле, что ты ошибаешься… тем более что я не совсем забыл, как добиться расположения дамы.

Он сделал один-единственный шаг вперед. Джиллиан в тревоге попятилась назад, пока не наткнулась на сундук у изножья кровати. Страх железным обручем сдавил ей грудь. Ум ее лихорадочно работал… и ее сердце тоже. Он был прав. Сейчас уже слишком поздно отступать. Те гневные слова, которыми они обменялись, уже невозможно было взять обратно. Однако она не могла обманывать себя. Он навсегда останется таким, какой есть, и ничто не могло изменить того, что произошло между ними.

Ничто не могло изгладить ее чувств к нему – даже если бы они могли вернуться в прошлое и начать все заново. Вместе с тем она не собиралась сдаваться без борьбы. Она не собиралась просто так ему уступать!

Едва эта последняя мысль всплыла в ее сознании, Джиллиан бросилась к двери. Страх придал ей решимости, однако ее мольбы не были услышаны. С достойной сожаления легкостью он обхватил ее одной рукой за талию и развернул лицом к себе. Затем сильные руки легли ей на плечи. Она ощущала их тепло даже сквозь тонкую ткань платья. Джиллиан оказалась прямо в плену его взгляда – и увы, в его объятиях!

Его блестящие глаза смотрели на нее сверху вниз, пылая огнем и сверкая в полумраке, словно изумруды.

– Смирись с этим, Джиллиан. Смирись со мной. Ее грудь тяжело вздымалась с каждым вздохом.

– Я не могу! Не могу!

– Нет, можете, леди! Вспомни, мы делили постель много ночей подряд. Сегодня мы разделим также и наши тела.

Внутри ее все готово было рыдать. Неужели он не мог понять? Речь шла не только о ее теле, но и о ее сердце. О ее душе. Она была не из тех женщин, которые способны легко отдаться мужчине. Всю жизнь она придерживалась убеждения, что супругов должны связывать узы любви и что подобная близость между мужчиной и женщиной тоже возможна только по любви…

Совсем не так она представляла себе в мечтах свою первую брачную ночь.

«Однако Гарет был первым мужчиной, который тебя поцеловал, – шепнул ей внутренний голос. – Он твой муж. Ты его жена. Стало быть, нет ничего зазорного в том, что он разделит с тобой ложе».

«Но только не по любви, – тут же возразил ему другой голос. – По любви – никогда!»

Ибо, увы, она оказалась права. Несмотря на то что Джиллиан вела замкнутую жизнь в замке Уэстербрук, ей не составляло труда распознать страсть, так ясно отражавшуюся в его глазах.

И потом у нее уже не осталось времени на раздумья, ибо его губы накрыли ее собственные. На один роковой миг она ощутила в нем пылкое, всепоглощающее желание, которое казалось почти непреодолимым. Он завладел ее губами с настойчивостью, которая не оставляла места для отказа. Его ласки не были жестокими… но до жестокости требовательными. Джиллиан судорожно вздохнула, ее губы слегка приоткрылись, и он тотчас поспешил этим воспользоваться. Где-то в самом отдаленном уголке сознания Джиллиан промелькнула мысль, что он и в самом деле не забыл, как добиться расположения дамы, ибо вопреки всякой вероятности, вопреки ее собственной воле она почувствовала, как ее тело начинает поддаваться слабости.

Гарет без колебаний предъявил свои права, пытаясь проникнуть в ее рот. Дерзкими движениями он ощупывал ее жаркое, сладкое, как мед, небо, и весь мир вокруг вдруг куда-то исчез. Она вдруг оказалась в самом центре бушующего урагана – вроде того, который привел его к ней.

Охваченная предательским приливом блаженства, она почти не заметила, как его руки на короткое время легли ей на плечи. Одним быстрым плавным движением он спустил платье и рубашку с ее плеч до самых бедер.

В горле у нее встал сдавленный крик, и она оторвала от него губы. Вот негодяй! Ее платье теперь лежало лужицей у ее ног. Она попыталась было нагнуться, чтобы поднять его, однако Гарет вовремя разгадал ее намерение и, схватив ее за запястья, прижал ее руки к бокам.

Его взгляд неторопливо скользил по ней, подмечая каждую мелочь – и да, он явно получал от этого удовольствие! Не осталось ни одной части ее тела, которая осталась бы незатронутой. Джиллиан чувствовала себя полностью обнаженной. У нее вырвался сдавленный возглас досады. Она прекрасно понимала, зачем ему это понадобилось. Он хотел таким образом наказать ее за открытое презрение, за то, что она позволила себе противостоять ему. Все ее тело запылало от смущения. Униженная до глубины души, она могла лишь проклинать собственную беспомощность, ибо он не оставил ей ни малейшей возможности прикрыться.

Однако и это было еще не все. Крепкая сильная рука обхватила ее за спину, прижимая к его торсу. Кончики его пальцев скользили по ее затылку – едва уловимая ласка, от которой по всему ее телу пробежала легкая дрожь. Затем он запустил пальцы в шелковистые локоны. Ему достаточно было лишь несколько раз потянуть за них, чтобы тяжелая масса волос упала ей на спину. Он наклонил голову и прикоснулся губами к ее шее, отчего все ее существо словно пронзила молния.

Ладони Гарета двигались вдоль ее боков, поднимаясь все выше и выше, пока не достигли ее груди. На один короткий миг, показавшийся ей вечностью, он задержался здесь…

Хотел ли он таким образом продлить пытку? Осмелится ли он прикоснуться к ней здесь… или нет? Мурашки забегали у нее по спине. Когда он обхватил рукой одну из ее пышных грудей, взгляд ее против воли обратился вниз. Ее кожа казалась особенно белой на фоне его загорелых пальцев, расставленных широко, чтобы вместить в себя ее выступавшую полноту.

Вид ее собственной кремового цвета груди потряс ее. Казалось, что эти два холмика наливались соками прямо у нее на глазах. Круглые соски заострились и выступили вперед, словно поощряя его к дальнейшим действиям. И ощущение в них было таким странным – они стали тугими и чувствительными. По правде говоря, она сама чувствовала себя как-то странно – словно кто-то посторонний проник в ее тело.

Гарет легко, словно перышком, обвел пальцем один из розовых сосков. Когда он повторил то же самое снова, его большой палец как бы ненароком задел самый кончик соска, который тут же стал тугим, и от этой точки множество самых разнообразных ощущений распространилось по всему ее телу. К ужасу Джиллиан, ее второй сосок тоже стал твердым, словно в предвкушении той же ласки.

– Ну же, Джиллиан, скажи мне, – прошептал он прямо ей в ухо, – приятно ли тебе или нет?

Говоря это, он повторил то же самое еще раз, затем еще и еще. Насмешка в его голосе ускользнула от ее внимания. Еще ни разу в жизни Джиллиан не доводилось испытывать столь невыразимого блаженства. Она опустила взор, боясь, что он слишком легко сможет прочесть ответ в глубине ее глаз.

Гарет поднял голову, глядя на нее сверху вниз, чтобы насладиться победой. Тихий смешок выдавал его торжество.

– Ох, Джиллиан, я не только вижу это, но даже могу это почувствовать.

И действительно, он успел заметить ее удовольствие, каким бы невольным оно ни было. Не важно, что она бранила его последними словами, желая ему поскорее оказаться на другом краю земли. Тело выдавало ее. Тело свидетельствовало совершенно об ином, чем поток обвинений, срывавшихся с ее губ, все еще влажных после его недавнего поцелуя.

Судорожно вздохнув, Джиллиан попыталась было приподнять руку, чтобы оттолкнуть его. Однако он ей помешал, снова прижав руку к ее боку. Ее собственные ощущения пугали ее. Ей вдруг показалось, что она больше не владела собой, что она перестала узнавать саму себя, а ее чувства разлетелись в разные стороны без малейшей надежды их поймать. И почему только она чувствовала себя так? Ведь она не собиралась давать ему то, что он от нее требовал, как будто имел на это право!

Джиллиан не пожелала прислушиваться к внутреннему голосу, нашептывавшему ей, что это действительно было его правом – более того, его долгом, – поскольку теперь он стал ее мужем.

– Перестань! – воскликнула она.

Если Гарет и слышал ее, то не обратил на нее никакого внимания. Его губы снова завладели ее губами, руки крепко прижали ее к его чреслам, так что Джиллиан ощущала каждый дюйм его твердой плоти. Что-то твердое, как камень, задело низ ее живота, приходя в возбуждение и раздаваясь в размерах чуть ли не у нее на глазах… Сердце ее забилось чаще. То была та самая часть его тела, которая так отличалась от ее собственной мягкой податливой плоти и которая скоро должна была стать частью ее самой. Однако сейчас ее ощущения были совершенно иными, чем в хижине на берегу моря.

Его поцелуй был откровенно чувственным и до беззастенчивости дерзким. Сначала он провел языком по линии ее губ, после чего погрузился между ними, словно требуя без слов впустить его. Джиллиан приоткрыла рот. Проникновение его языка казалось эротической имитацией акта, который вскоре должен был последовать. Ей следовало бы выглядеть испуганной и протестовать, однако ею неожиданно овладела сладкая истома. Пульс ее участился, внутри все растаяло. Когда Гарет высоко поднял ее на руки, она инстинктивно ухватилась за его плечи.

Покрывало на постели оказалось мягким и гладким на ощупь. Однако когда Гарет внезапно навис над нею, вся реальность того, что ей предстояло, разом обрушилась на нее. С намеренной неспешностью он поместил руки рядом с ее лицом, а колени – по обе стороны от ее бедер, оседлав ее. Губы его снова расползлись все в той же ненавистной ухмылке, словно он хотел тем самым лишний раз показать свою власть над ней. Джиллиан оставалось лишь горько сожалеть о том, что она являлась не более чем пешкой в руках короля… а теперь и в его руках тоже.

Это порождало в ней внутренний протест. Она не будет его покорной рабой. Ни за что не подчинится ему, словно у нее нет ни ума, ни воли. Все ее существо требовало сопротивления, каким бы тщетным оно ни казалось. Этот Гарет, которого она видела перед собой сейчас, не был тем человеком, который едва не завоевал ее сердце в домике на берегу. Нет, то был совсем другой Гарет, лорд Соммерфилд – властный и высокомерный. В полном отчаянии Джиллиан произнесла:

– Это и есть та самая постель, где ты лишил девственности свою первую жену?

Гарет так и замер на месте, плотно сжав зубы. Казалось, сам воздух вокруг потрескивал от напряжения. Его лицо помрачнело, черты его казались высеченными из гранита, глаза сделались холодными как лед.

– Да, – произнес он беспощадным тоном, скривив губы. – И именно на ней я намерен лишить девственности тебя.

Его губы жадно впились в ее рот с такой всепоглощающей страстью, что у нее не было никакой возможности уклониться от него или избежать его поцелуя. Пальцы обхватили ее голову, держа в плену, словно он хотел тем самым выместить на ней свою ярость. Грудь его давила на нее своей тяжестью так, что у нее перехватило дыхание. Затем он оторвался от ее губ и, не закрывая рта, провел губами по изгибу ее шеи вплоть до небольшой ложбинки между ее грудями. Джиллиан вобрала в грудь побольше воздуха, ибо едва была в состоянии дышать.

Он весь кипел гневом, и она чувствовала это. Его терпение иссякло, а вместе с ним и нежность. Нет, теперь в нем не осталось никакой нежности. Она уже хорошо знала его, чтобы уловить разницу. Это было видно по его напряженным мускулам, по стиснутым зубам, по суровости его черт.

Выпрямившись, Гарет сорвал с себя тунику и отшвырнул в сторону. Голый по пояс, он снова обернулся к ней.

Губы Джиллиан пересохли, она не могла заставить себя отвернуться. Разумеется, ей и раньше приходилось видеть его без одежды, но теперь все обстояло совершенно иначе. Внутри ее все оборвалось, ибо от него веяло скрытой силой и жизненной энергией, с которой нельзя было не считаться. У него были сильные мускулистые руки, курчавая поросль покрывала грудь.

По телу Джиллиан пробежала дрожь, и она стиснула зубы, чтобы ее унять. Сильные мужские руки легли на белую кожу ее бедер, широко раздвинув их. Она ненавидела свою уязвимость. Ей претило лежать перед ним вот так, когда все ее женские секреты были открыты его взору. Ей не приходилось ждать от него снисхождения, поскольку в нем не было места снисхождению! Однако она не станет просить его или умолять о чем бы то ни было, подумала про себя Джиллиан в отчаянии. Что бы ей ни предстояло, она не закричит. И уж конечно, она не позволит ему насладиться той победой, на которую он рассчитывал. Пусть он и подчинил ее своей воле, ему никогда не удастся ее сломить. Эта клятва придала ей решимости, и когда он снова наклонился к ней, отыскивая ее губы, она резко отдернула голову в сторону. То был страстный отпор, недвусмысленный отказ от его поцелуя… и от него самого.

Подобная жертва не могла обойтись без последствий. Нескрываемая ярость пронизала все его существо. Будь она неладна за то, что позволила себе им пренебречь! С приглушенным рычанием Гарет обхватил ее щеки твердыми, как сталь, пальцами. Бог свидетель, она будет смотреть ему в лицо, когда он ею овладеет! Но то, что он увидел, заставило ужасное проклятие сорваться с его губ. Он схватил со столика рядом с кроватью подсвечник и поднял его повыше.

– Не надо! – Джиллиан заслонила глаза локтем, пытаясь стереть молчаливое свидетельство, которое до сих пор поблескивало на ее пальцах. – Не смотри на меня!

Ее крик, не то гневный, не то вызывающий, сменился жалобным всхлипыванием… Ибо Гарет уже успел заметить слезы на ее щеках. Беззвучные слезы, которые до сих пор она пыталась держать в узде, чтобы он о них не узнал.

На один оглушительный момент даже ее слезы не способны были унять стук в его висках. Желание, бурлившее в его крови, застилало ему глаза красной пеленой и было почти мучительным. Влечение управляло его телом – влечение, которое затмевало собой все прочие мысли, все соображения здравого смысла. Он чувствовал… а все, что он чувствовал в тот миг, был огонь страсти в его душе, всепоглощающая потребность утолить голод в своих чреслах, сорвав с себя одежду и погрузившись до отказа в ее упругую девственную плоть, пока он не достигнет вершины блаженства.

Следует ли ему остановиться? Сам он этого не хотел. Господи Иисусе, он и не думал, что способен остановиться. Только не сейчас, когда она лежала под ним обнаженная во всей своей красе. Искушение было почти выше того, что мог выдержать на его месте любой мужчина… что он сам мог выдержать. Страсть успела пустить в нем корни, и вытравить ее было не так-то легко.

В глубине его существа бушевала битва – битва, которая шла уже не между ними двумя, но исключительно в его собственной душе. Битва, равной которой ему еще никогда прежде выдерживать не приходилось.

Теперь он почти ненавидел ее – за ее слезы, от которых у него защемило сердце. За угрызения совести, которые она пробудила в нем против воли. За то, что она отвергла его, – более того, осмелилась его обвинять. Он хотел укротить ее нрав, жарким поцелуем заставить ее прикусить свой дерзкий язычок. В следующее мгновение он уже был на ногах.

– Вытри слезы, – произнес он резко. – Я не стану делить ложе с женой, которая меня не хочет. – Гарет уставился на нее, едва сдерживая себя, глаза его сверкали. – Но имей в виду, Джиллиан, король умеет считать – iоn и, без сомнения, он будет с особым рвением считать каждый день до тех пор, пока ты не произведешь на свет ребенка. Если этого не случится, нам обоим придется несладко.

Схватив тунику, он удалился, оставив ее одну.

Губы Джиллиан все еще дрожали после его властного поцелуя. Внезапно почувствовав мертвящий холод, она заползла под одеяло, не обращая внимания на свою наготу. Отчаяние окутывало ее, подобно погребальному савану.

Возможно, все дело было в бурных событиях минувшего дня, в том внутреннем напряжении и неуверенности, которые она испытывала, однако нахлынувшие на нее чувства вырвались наружу потоком слез.

Довольно скоро за ставнями промелькнула серебристая вспышка молнии, отдаленные раскаты грома достигли ее слуха. Джиллиан повернулась спиной к окну и прижала к груди подушку, однако ей так и не удалось отгородиться от этого звука.

И тут ей неожиданно пришло в голову, что она всего лишь сменила одно место штормов на другое… и пациента на тюремщика. Да, подумала про себя Джиллиан с горечью, она только что добровольно отдалась… в руки своего палача.