Глава 15

Несколько дней спустя они вернулись в Фарли.

Решение переехать туда Габриэль принял на следующее же утро после нападения на Кесси. Потому что так и не смог избавиться от подозрения, что это не обычная попытка ограбления, как утверждала полиция. У него кровь начинала закипать, стоило подумать, что по улицам Лондона бродит убийца, которому, вероятно, заплатили за убийство Кесси. С каким наслаждением он собственноручно придушил мерзавца или разорвал бы его на куски!

Но Габриэль уже давно не мальчик, бросающийся во всякие авантюры. Это позволительно лишь безрассудной юности. Так что он не станет никого обвинять и делать поспешные выводы, пока нет доказательств. Возможно, все его подозрения беспочвенны — тем лучше. Но он дал объявление в газете о награде — на тот случай, если подонка поймают. А еще нанял сыщика, которого отправил в Чарлстон. Он не сомневался, Кесси рассказала все, что знала: ее матери наверняка не было известно, кто отец ее дочери, и почему эта подлая тварь бросила ребенка. Но если в ее прошлом есть хоть какая-то зацепка, которая объяснит нападение, он хотел бы докопаться до истины. Возможно, существует какая-то связь между выстрелом в Кесси и похищением, а значит, надо выявить ее. В любом случае в Фарли легче заботиться о безопасности Кесси, чем в многолюдном Лондоне. Он, правда, ничего не сказал жене о своих тревогах. К чему лишний раз волновать ее, тем более что доказательств у него никаких.

Хотя любой нормальный человек охарактеризовал бы его поведение по отношению к жене как очевидную влюбленность, Габриэль не признавался в этом даже себе… особенно себе.

Шли дни, недели. Он пытался держаться подальше от красотки, своей собственной супруги, сохраняя прохладцу в отношениях с ней, но чувства его были весьма далеки от холодности… Какое там! Она слишком сильно действовала на него, чтобы можно было забыть о ней. Он никак не предполагал, что придется держать в узде желание, которое она постоянно возбуждала в нем. Жить рядом с ней стало такой пыткой, что не приведи Бог: вот она, под рукой, а трогать не смей!

Всякий раз, когда она входила в комнату, все мужское в нем остро реагировало на нее. Кровь начинала бешено пульсировать, отчего он не мог не раздражаться, более того — приходил в ярость. Во всем, что касалось Кесси, его эмоции вышли из-под контроля. Случайное прикосновение, аромат ее духов, шелест ее платья тут же разжигали огонь в его чреслах.

Но хуже всего было то, что спали они разделенные лишь тонюсенькой стенкой. Даже во сне ему не было покоя. Его память услужливо подсовывала восхитительные видения ее тела, и он тосковал по ее губам, нежным и сладким, как первые ягоды земляники. У него оказалось такое богатое воображение, что он почти ощущал ее под собой, губы его заново переживали вкус ее кожи, а руки словно вновь сжимали ее грудь . Сводило с ума то, что он мог во всех деталях вспомнить, как ее плоть туго обнимала его возбужденный пенис… Сотни раз он просыпался с плотью твердой, как мрамор, и готовой излиться в ее лоно… Нет, Габриэль не забыл потрясающую ночь, которую они провели.

Она тоже ничего не забыла.

Кесси с облегчением вздохнула, когда они покинули Лондон. Суматошная жизнь столицы совсем не импонировала ей. Столько пришлось посетить балов и раутов, что на всю жизнь хватило бы, — и все как один скучнейшие. Люди, с которыми ей довелось беседовать, поражали своей пустотой, за исключением нескольких действительно интересных собеседников. Но после ужасного нападения она стала бояться любой тени, любого незнакомца. Так что отъезд в Фарли заслужил ее полное одобрение.

Ей нравилась тишина и умиротворенность поместья, свежий деревенский воздух и пышная зелень. У нее появилось новое хобби — прогулки верхом, которые внесли замечательное разнообразие в ее провинциальную жизнь. Она часто скакала на пару с Эвелин, которая вместе с отцом тоже вернулась в Уоррентон. Если же Эвелин не могла составить ей компанию, то Кесси сопровождал грум. Так приказал Габриэль.

Но жилось ей в Шарли теперь совсем не так, как раньше. Все изменилось. Конечно, напряженность в отношениях с Габриэлем существовала и раньше. Но ощущалась и разница: теперь у нее чуть сердце не выскакивало из груди, если он оказывался поблизости. И он постоянно занимал ее мысли, как она ни пыталась выкинуть его из головы.

Поведение Габриэля было совершенно непредсказуемым. Сегодня он был вежлив и любезен, завтра же вел себя так отчужденно, что хотелось плакать. Кесси гадала, появится ли он снова у нее в спальне. Сама мысль об этом заставляла ее трепетать, но от возбуждения или от страха — она и сама не понимала.

Прошлым вечером он, например, проводил ее до самой спальни. У двери она робко пожелала ем спокойной ночи. Кесси предполагала, что он тут же уйдет к себе, однако Габриэль продолжал стоять с опасными огоньками в глазах.

Сердце ее опалил страх. Что это за огонь? Пламя желания? А может быть, злости? Она и в лучшие моменты не страдала от самомнения. А с ним вообще перестаешь быть в чем-то уверенной. Возможно, он по-прежнему считает ее вульгарной? Эх, если бы она хоть чуточку была похожа на Эвелин — светловолосую, милую и утонченную! Ей казалось, что Габриэль предпочитает именно такой тип женщин…

Леди… Ее пронзила боль разочарования. Одному Богу известно, сколько она потратила сил, но ей никогда не стать настоящей леди — такой, как Эвелин. Не важно, что о ней думает общество, — Габриэль никогда не увидит в ней истинную леди…

— Вы хотите что-то сказать мне?

Она не сумела скрыть свою нервозность, как не смогла и отвести глаза. В голове у нее царила неразбериха. От него по-домашнему пахло мылом и накрахмаленной рубашкой. Она с трудом поборола желание коснуться его худой щеки, потрогать шершавый подбородок.

Он уставился на ее губы. Она отнюдь была не против того, чтобы он поцеловал ее, — и он ее понял. Поцеловал так, чтоб забыть обо всем на свете. Но стоило только подумать об этом, как перед глазами замелькали такие кошмарные видения, что ей стало не по себе. Уж лучше этих воспоминаний не касаться!

Позже, у себя в спальне, она обругала себя: Радуйся, идиотка, что он просто пожелал тебе спокойной ночи и ушел к себе! Но Кесси не лукавила перед собой и знала, что сникла именно от разочарования. Боже, вразуми несчастную! Она, видите ли, хочет, чтобы ее поцеловали… чтобы он поцеловал ее…

А сегодня вечером он вообще не сводил с нее глаз весь ужин, так что ее бросало то в жар, то в холод и она не знала, куда девать глаза. После ужина она и Эдмунд сели за карточный столик из розового дерева, чтобы сыграть в вист. К ее полному восторгу, она сумела сосредоточиться и обыграть герцога. Габриэль сидел в углу, вытянув перед собой ноги и поигрывая рюмкой с бренди.

Еще не было и десяти, когда Кесси начала зевать. Она в последнее время стала быстро уставать и постоянно хотела спать. И жутко смущалась, что все в доме успевали переделать тысячу дел, когда она наконец просыпалась.

Кесси виновато улыбнулась Эдмунду:

— Вы, сэр, терпеть не можете проигрывать. Но если надеетесь отыграться, то вынуждена просить вас о снисхождении. Я что-то сегодня не в форме.

Эдмунд нахмурился:

— Но еще совсем рано! Кесси взглянула на мужа:

— Возможно, Габриэль составит вам компанию? Уголки рта герцога уныло опустились.

— Как же, не буду даже просить его об этом! Габриэль — это вам не Стюарт. Господи, Стюарт мог играть всю ночь напролет! А Габриэлю и в голову не придет играть во что-то ради спортивного интереса. Я знаю из достоверных источников, что он терпеть не может карточные игры и сядет за стол лишь в том случае, если заключил пари или точно знает: ставки так высоки, что можно выиграть состояние!

Тот, о ком шла речь, поднялся и подошел к карточному столику. Его по-мужски жестко очерченные губы улыбались, но, как обычно, на отца он посмотрел довольно холодно:

— Я давным-давно не бывал в игорных домах, отец. Должен заметить, что в играх, где все зависит от удачи, мы с тобой на равных. Там же, где требуются мозги и сноровка, мы оба не любим проигрывать. Ты, наверное, уже успела это заметить, любовь моя.

Любовь моя. Лицо Кесси запылало. Она покосилась на Эдмунда. Хотя лицо его и не выразило откровенного неудовольствия, она почувствовала, что герцог бурлит от негодования. Тон Габриэля был подчеркнуто вежлив. На самом деле фраза была сказана с единственной целью — поддразнить отца, в этом Кесси была уверена.

Разгладив юбки, она встала, с усилием изобразив улыбку.

— Увы, я должна откланяться, иначе усну прямо за столом. Желаю всем спокойной ночи.

— Я провожу тебя.

Габриэль поставил свою рюмку на столик и взял Кесси под руку. Ни один из них не заметил внимательного взгляда, каким герцог проводил их.

Дойдя до своей спальни, Кесси подняла глаза на мужа.

— Если не возражаете, — ровным тоном произнесла она, — то я вас задержу на пару слов.

Насмешливая бровь картинно поползла вверх.

— Боже, янки, — дразнящим тоном протянул Габриэль, — уж не приглашаешь ли ты меня к себе в спальню? Приятный сюрприз, что и говорить.

Кесси покраснела, но сумела сохранить невозмутимый вид и прошла в спальню. Габриэль вошел вслед за ней.

Воцарилось молчание. Кесси прошла к камину, чувствуя, что лучше сохранить какую-то дистанцию между ними. Как всегда в присутствии Габриэля, она робела и терялась. Он и не думал касаться ее, но у нее возникло ощущение, что она у него в объятиях.

Стиснув ладони перед собой, она собралась с духом к заговорила:

— За все то время, что мы женаты, я ни разу вас ни о чем не просила.

Он с улыбкой кивнул:

— Верно, янки. Хотя ты и стоила мне уйму денег, сама ты ничего не требовала. И, надо сказать, не осталась внакладе.

Кесси стиснула зубы. Вечно он выставляет ее алчной особой с расчетливой душонкой!

— Речь пойдет не о деньгах или о чем-то таком, что можно купить.

Он сунул руки в карманы.

— Интересно! Ты меня заинтриговала, янки. Но это легко поправимо, не правда ли? Так что не тяни, выкладывай, что тебе от меня понадобилось?

— Отлично, тогда слушайте. Иногда вы смотрите на отца так, словно ненавидите его. — Она произнесла это не как вопрос, а как утверждение. — И подозреваю, у вас на то гораздо больше причин, чем вы когда-то рассказали мне… Мне хотелось бы узнать их.

На красивом лице Габриэля промелькнуло изумление. Было ясно, что он ожидал чего угодно, только не того, что услышал. Губы его искривились в гримасе, лишь отдаленно напоминавшей улыбку.

— Поверь мне, янки, наши с отцом чувства взаимны.

— Неужели? А вот я так не думаю! Наступила его очередь сжать зубы.

— Я знаю отца значительно дольше тебя, янки. И лучше.

— А мне кажется, что вы вообще не знаете его. Потому что не позволяете ему даже приблизиться к вам. — Так же, как и мне, хотелось закричать ей. — О, я знаю, что в этом вы схожи, как фасолины в стручке, потому что достаточно насмотрелась на ваши маневры! Он старается скрывать свои чувства от окружающих. Но когда смотрит на вас, то в глазах у него боль и грусть…

— Тебе показалось, янки… Но Кесси настаивала:

— Я много раз наблюдала за ним. Независимо от того, что вы оба пережили в прошлом, могу поклясться, что ему ваши отношения причиняют огромные страдания… Ему больно…

— Это всего лишь гнев. Ведь наследником состояния стал не его драгоценный Стюарт, а — увы! — я.

— А вам не кажется, что он мог измениться за это время?

— Исключено. Горбатого могила исправит. Кесси решительно замотала головой:

— Как вы можете утверждать это с такой уверенностью? Ведь это же человек, а не кукла! Я знаю, с ним зачастую нелегко общаться, он нетерпим и высокомерен… Никто не знает этого лучше, чем я… Но ведь вы — точная его копия, даже в этом.

— Хм, а ему удалось одурачить тебя! Ловка-ач! Со мной такой фокус не пройдет. Видишь ли, мой отец тот еще фрукт. И Стюарта воспитал таким же. Два высокомерных джентльмена, из тех, что никому не позволят даже догадаться об их истинных чувствах. Мой дорогой папаша приложил немало сил, чтобы скрыть свою суть, но исчезни я прямо на его глазах из его жизни, он только поблагодарит небеса за щедрый дар

В словах Габриэля сквозила горечь, но какая-то привычная, обреченная. Кесси во все глаза смотрела на окаменевшую спину мужа, который уставился в окно, словно темень за окном помогала ему отвлечься. Оба молчали, и вскоре эта тишина стала такой невыносимой, что нервы Кесси не выдержали.

— Я вижу, вы все время пытаетесь наказать его за что-то, даже на мне женились с той же целью. Я бы хотела понять, за что?

Он резко повернулся, и в глазах его полыхнуло такое жаркое пламя, что Кесси инстинктивно отшатнулась.

— Думаешь, у меня нет причин для этого? Ошибаешься, янки. Если уж тебе так приспичило узнать это, то слушай. Я не сомневаюсь, что ты уже не раз позавидовала моему детству. Еще бы! Ведь ты росла в условиях такой нищеты, а я купался в роскоши! Тут ничего не скажешь, я действительно ни в чем не нуждался, как и моя мать. Мы всегда были сыты, обуты и одеты. Но никогда не забывали… Стюарт был сыном Маргарет — женщины, которую мой отец боготворил. А я был лишь сыном той, на ком он женился по необходимости.

В голосе Габриэля прозвучала грусть.

Кесси сочувствующе вздохнула. Она вспомнила, что ей удалось подслушать в ту жуткую ночь, когда Габриэль привез ее в Фарли…

— Он женился на ней, — прошептала она, — чтобы Стюарт не испытывал тоски по материнской ласке?

— Совершенно верно. Не думай, что мать или я не любили Стюарта. Но моему детскому умишку не сразу удалось понять такую простую вещь: отца интересовал лишь он. А на меня ему было глубоко наплевать.

У Кесси упало сердце. Наверняка это преувеличение! Ни один отец не станет пренебрегать собственным сыном Хотя… если вспомнить ее собственную мать, то, очевидно, случаются и такие казусы в жизни… Наверное, это вообще в природе человека…

Габриэль горько рассмеялся:

— Я был глупым малышом, жаждавшим отцовской любви. Ведь любил же он Стюарта и никогда не скрывал этого. Но Стюарт был послушным и покладистым. И что бы он ни сделал, все было правильным. Лучше и не придумаешь. Со мной же все обстояло иначе. Что бы я ни сделал, меня либо ругали, либо просто не замечали. Не видели в упор. Малышом я старался встать поближе к Стюарту и молился, чтобы отец заметил меня и улыбнулся так, как всегда улыбался брату. Но мне так и не посчастливилось заслужить его улыбки, не говоря уже об одобрении. Я помню, как однажды он приехал из Лондона и привез в подарок Стюарту пони. Я тогда чуть не разревелся от обиды, потому что мне он ничего не привез… как всегда.

Всегда. В одном-единственном слове — целая история отношений двух людей со всем богатством оттенков. У Кесси болезненно сжалось сердце, потому что она вдруг совершенно ясно представила себе, что пришлось пережить бедняжке Габриэлю.

— Возможно, ты скажешь, что все это ерунда. Но я был малышом и… ревновал, злился на них обоих. Если мне не суждено иметь пони, то и Стюарту он не достанется, — решил я. В ту ночь я прокрался на конюшню и выпустил пони на волю. Он, конечно, убежал. На следующий день один из грумов отыскал его. Он хромал, потому что сломал переднюю ногу. И его пришлось пристрелить. Я никогда еще не видел отца в такой ярости. Как сейчас помню, как он бесновался, — кричал, что я жестокий, жадный и эгоистичный.

Кесси инстинктивно прижала руку к груди. Она и не думала осуждать Габриэля. Боже милостивый, разве его есть за что осуждать? Ей не составило труда вообразить его мальчишкой, молившим о том, чтобы его заметили, услышали, полюбили… Ему пришлось немало пережить, поскольку им открыто пренебрегали, а брату дарили ласку и нежность.

— Но ведь вы были всего лишь ребенком! — воскликнула Кесси. — Если кто и был жесток, так это ваш отец! Иначе его поведение и не назовешь!

— Мой отец не согласился бы с тобой, янки. И все же, несмотря на все эти жизненные уроки, я ни о чем так не мечтал в детстве, как о его одобрении! Но он так никогда и не нашел в себе силы сказать мне доброе, ласковое слово. Я был неприятной обузой, неслухом, шалуном. Мать пыталась смягчить ситуацию, но я же не дурак. Он не любил меня. И никогда не любил ее. Нас терпели по необходимости. Мать тоже была обузой, но она хотя бы ухаживала за Стюартом…

Кесси поежилась. Боже, да ведь это прямо про нее!

— Она вышла за него замуж в надежде, что когда-нибудь он оценит ее и полюбит. Знаешь, как это бывает… И так старалась… Но он был слеп ко всему, кроме Стюарта и памяти о своей несравненной Маргарет…

Он произнес это имя как проклятие.

— Значит, ваша мать любила его?

— Да, но тайно, ведь он не нуждался в ее любви. Мать считала, что я ни о чем не догадываюсь, но только дурак не понял бы, отчего у нее вечная тоска в глазах! Такую боль не скроешь. Отец и ее не баловал знаками внимания. Мне так и не довелось увидеть, чтобы он хоть раз нежно коснулся ее, пошутил с ней, сделал комплимент или проявил какую-то ласку. Он терпел ее лишь ради Стюарта, не больше. Он не из тех, кто попусту растрачивает свои драгоценные ласки.

Сердце Кесси ныло от жалости и сочувствия. Сколько же он пережил, чему стал свидетелем, а ведь был еще совсем ребенком, когда осознал равнодушие отца и к себе, и к матери. Видел, как молча мучается мать. Она вспомнила о портрете, висящем в галерее. Теперь она понимала, откуда такая печаль в глазах Каролины Синклер.

— Но она никогда и слова не сказала против него и мне не позволяла осуждать его. Она была мягкой и сердечной женщиной, очень доброй. И пошла бы ради него на все. По ночам я иногда слышал ее рыдания, но утром она здоровалась со мной, словно в ее жизни все радужно и безоблачно. День за днем, год за годом она продолжала любить его. В конце концов эта безнадежная любовь и сгубила ее…

Кесси нахмурилась. Была в этой фразе какая-то странная недосказанность, но она не решилась переспросить, к тому же он снова заговорил.

— Мой отец разбил ее сердце! — резко бросил Габриэль, — Он своим равнодушием сделал жизнь матери невыносимой… и сломал ее. Если бы дело касалось только меня, то я смог бы выкинуть все это из головы, забыть про его безразличие, про свое безрадостное детство — Бог ему судья. Но я никогда не прощу ему то, что он сотворил с моей матерью. Я уже не наивный мальчик, полный благих порывов, так что и не проси меня о милосердии. Для моей матери у него не нашлось даже жалости, так что и от меня пусть не ждет ничего подобного. Я научился жить без отцовской любви, вырос в такой атмосфере. Мы терпим друг друга — и ладно, большего и не требуй. Он не может расстаться со своими драгоценными воспоминаниями? Ну так и мне есть что вспомнить.

С гордо выпрямленной спиной он вышел в дверь, ведущую в его спальню.

А Кесси так и застыла, не сводя глаз с двери, через которую он вышел. Каким же одиноким и горьким было его детство! Ей стало безумно жаль его, ведь именно поэтому он вырос таким жестким и циничным человеком. Теперь ей не надо гадать, какие демоны искушают его. И все же было невыносимо грустно думать, что отец и сын навсегда останутся врагами, так и не сумеют простить друг друга. Она помолилась, чтобы они нашли в себе силы для прощения. Иначе так никогда и не узнают настоящего счастья. Но особенно не обольщалась на этот счет.

Возможно, уже слишком поздно что-либо менять.

Сон не приходил. Хотя тело и ныло от усталости, мозг Кесси отказывался отрешиться от тревог и дать ей уснуть. Она ворочалась и металась около двух часов, когда вдруг ночную тишь нарушил звон битого стекла. Кесси испуганно дернулась и села в кровати.

Звон донесся из спальни Габриэля.

Соскочив с кровати и быстро набросив на себя халат, Кесси подбежала к двери между их спальнями. Не раздумывая, распахнула ее и вбежала в комнату. Спальня освещалась лампой в углу. Огромное зеркало у стены покрылось паутиной трещин, а толстый обюссонский ковер возле него был усеян мелкими сверкающими осколками. Кесси двинулась к ним словно в трансе.

— Соскучилась? — ядовито поинтересовался Габриэль.

Кесси застыла на месте. Краешком глаза она заметила, что Габриэль приподнялся в кровати и оперся на локоть. Вид его внушал опасения. Кесси так перепугалась, что чуть не убежала к себе. Но сдержалась.

Она облизнула губы. Вся ее поза выражала крайнюю неуверенность, маленькие руки вцепились в полы халата.

— Мне послышался звон стекла. И… я подумала… вы могли пораниться.

— Как видишь, со мной все в порядке. Так что отправляйся спать.

Он свесил ноги с кровати. Рубашка у него была расстегнута и обнажала волосатую грудь. У Кесси мгновенно пересохло во рту, но она не отвела взгляда.

Он, не обращая на нее никакого внимания; прошел к столику, где стоял наполовину опустошенный графин с бренди.

Кесси и сама не помнила, как оказалась рядом с ним. Габриэль продолжал игнорировать ее, но стоило ему наклонить графин, чтобы наполнить свой бокал, как она решительно вцепилась в него.

— Пожалуйста, Габриэль! — взмолилась она. — Вы уже достаточно выпили сегодня.

Он рывком повернулся к ней. Глаза его зажглись гневом:

— Больше чем достаточно, янки. Тут ты права. Есть и другие способы заставить мужчину забыть про свои проблемы. Может, возьмешь на себя роль утешительницы?

Он обхватил ладонью ее грудь. Кесси едва не завопила от страха.

— Не хочешь? Я так и думал. — Он презрительно оттопырил губу.

Убрав руки, он снова повернулся к графину. Кесси изрядно трусила, но решила не отступать. Она стиснула его пальцы.

— Пожалуйста!.. Вы ничего не добьетесь, если будете пьяны.

— Боже, янки, да ты и понятия не имеешь, какое чудодейственное средство — бренди! Поразительно, ведь ты столько времени проработала в баре.

Кесси сдержалась, запретив себе реагировать на его язвительные выпады, хотя его насмешки всегда били в цель без промаха, о чем он, конечно, знал.

— Поскольку ты не желаешь присоединиться ко мне в постели, то, может, хотя бы выпьешь за компанию?

— Нет!

Он прищурился, мрачнея прямо на глазах.

— Тогда советую тебе немедленно вернуться в свою постель.

Она упрямо замотала головой. Чертыхнувшись, Габриэль попытался отцепить ее пальцы. Но Кесси отреагировала раньше. Она обеими руками обхватила его у локтя, чуть не повиснув на нем. Он сразу же напрягся так, что мышцы под ее пальцами стали твердыми, как камень.

— Ты зачем пришла сюда? Захотелось понаблюдать, как я накачиваюсь спиртным?

— Конечно, нет!

Он уставился на нее так, словно решил выяснить всю ее подноготную. Ей следовало бы немедленно удалиться к себе, как он того и требовал. Потому что глаза его засияли, словно расплавленное серебро. В них было все: злость, отчаяние и что-то еще, что пугало больше всего. Она прекрасно понимала: Габриэль вот-вот сорвется, потеряет контроль над собой… И все же непонятная сила удерживала ее рядом с ним, ибо она не могла избавиться от ощущения, что если отвернется сейчас, то уже никогда не достучится до него.

— Я рад, что мы уехали из Лондона, — вдруг заявил он. — Я ненавидел всех этих юнцов, распускавших сопли, когда они глядели на тебя. А сами в это время гадали, такие ли у тебя сладкие и мягкие губы.

От неожиданности она удивленно округлила глаза.

— Да ладно тебе, янки! — Он неприятно рассмеялся. — Не так уж ты наивна, чтобы тебя это шокировало. При этом они пыжатся и изображают из себя обаятельных весельчаков, джентльменов до мозга костей. А сами в это время умирают от желания попробовать тебя, раздевают тебя глазами, воображая все то, что скрыто платьем… А самый наглый из них — виконт Рейберн.

— Но… я же… замужняя женщина… — растерялась Кесси.

— Рейберну это даже на руку. Ты успела неплохо узнать высшее общество. Какой у них там писк моды? Правильно, игра в карты и скандальные любовные связи. Стоило тебе лишь мигнуть в знак согласия, и он тут же залез бы к тебе под юбки.

Глаза Габриэля недобро мерцали. Неожиданно он стиснул ее руки и притянул к себе.

— Благодари Бога, что он так ничего и не добился от тебя, иначе его смерть оказалась бы на твоей совести. А твое нежное сердечко этого просто не выдержало бы.

Его собственнические замашки вдруг стали ей приятны, но вместе с тем ей стало крайне неуютно, а по спине пробежали мурашки.

— Габриэль, — потрясенно произнесла она, — вы не должны говорить такие вещи!

Ледяная маска снова стянула его лицо.

— Почему? Это ведь правда. Так что заруби себе на носу: я убью любого, кто посягнет на то, что принадлежит мне! Она охнула:

— Габриэль, умоляю вас! Вы не понимаете, что говорите. Это проклятый бренди говорит за вас…

— Ну выпил, и что? Пью-то я как раз из-за тебя, дорогая. Однажды ты просто сведешь меня с ума. Да-да, именно ты вынуждаешь меня напиваться!..

Глава 16

Его губы впились в нее так, словно он ставил свое клеймо: моя! В его объятиях не было нежности. Это была чистая демонстрация власти — так он притиснул ее к себе, безжалостно обследуя языком ее теплый рот. Она задергалась, пытаясь выскользнуть, но Габриэль не собирался выпускать из рук драгоценную добычу. Его поцелуй выражал всю гамму испытываемых им чувств, вырвавшихся благодаря хмелю из-под контроля. Что сильнее владело им — алкоголь или желание, Кесси не ведала. Она лишь понимала, что он сорвался и не отпустит ее.

Для Кесси все это стало повторением однажды пережитого кошмара. Ей снова отказывали хотя бы в крупице нежности. Словно она недостойна ее. Она, правда, и не догадывалась, что он даже не замечает ее протестов, словно ослеп и оглох. Ибо слышал он в эти мгновения лишь шум крови в ушах. Только когда она застонала, он слегка ослабил свои объятия. Багровый ореол страсти, ослепивший его, начал рассеиваться. Постепенно до него дошло, что страстно целуемое им тело странно безучастно.