ПРОЛОГ

Стемнело, и его закружил вихрь воспоминаний. Его нечеловеческие глаза различали каскады цветов далеко за пределами обычного зрения. Один. Опять. Как оно и было.

Как и должно быть. Но вслед за воспоминаниями нахлынули чувства — мучительные, причиняющие боль. Он мог бы вспомнить тысячелетия, но память все время возвращала его к нескольким мгновениям, нанизанным на одну нить, как драгоценные жемчужины.

Сначала он намеревался убить этого ребенка, уничтожить без промедления этого маленького чумазого человеческого детеныша, — пока не увидел кольцо, а в кольце Колдовской Камень, который и заставил его внимательней приглядеться к мальчику. И он почувствовал незримые нити, протянувшиеся от малыша к Камню. Тут действовали земные и неземные энергии, это, несомненно, была магия необычайной силы.

Миск говорила об этом, но он не поверил ей. Бедная безумная Миск, для которой время существовало случайными всплесками, теряя свою непрерывность. Она сказала, что появится человек, который сможет найти то, что было утрачено: меч и драгоценный камень цвета ночи, который дает силу мечу. А потом появился этот ребенок: у него был Камень, и старик осмелился надеяться. Трижды глупец.

И вот он оставил ребенка у себя, чтобы обучать его по «Книге Камней». Никакой жалости, решил он. Разве что жалость к себе — игра, чтобы убить время. Просто игра, как и та, что завершилась этим ужасным изгнанием, как и предыдущая, которая закончилась столь же плохо. Он слишком торопил мальчика и в конце концов едва не погубил. И только тогда он осознал, что затеял, что попытался воссоздать.

Это было слишком страшно, жестоко и эгоистично — и он прогнал мальчика, отправил его назад, к существам, подобным ему, с их любовью, детским смехом и чисто человеческими слезами.

Воспоминания еще раз отозвались болью и горечью. Он знал цену своему прегрешению: быть одиноким, даже еще более одиноким, чем он был раньше.

1

Кончилось теплое лето, и тут же на смену ему явились предвестники зимы — прохладные ветреные дни. Смена времен года происходила в Виннамире незаметно: ни одно яркое пятно не нарушало тусклую, серо-зеленую гамму лесов. Обманчивое начало зимы для краев, где скоро начнутся проливные дожди и обильные снегопады. Чаще всего зима приходила рано и стояла долго, но в этом году природа все не давала холоду вступить в свои права.

Дэрин из Госни тихонько тронул поводья, заставив свою гнедую чистокровку приостановиться на гребне горы. Сильный ветер трепал темную гриву кобылы и темные волосы всадника. Лошадь была уставшая, взмыленная, на ее боках выступила соль. Ее теплый животный запах внушал Дэрину спокойствие. Некоторое время он пристально глядел на запад, наслаждаясь ароматами, которые приносил ветер, его серо-голубые глаза осматривали все складки местности.

Впереди виднелись прибрежные горы, невысокие и густо заросшие лесом. Обитавшие там пони были маленьким подобием гор — такие же невысокие и косматые. Кроме диких пони, встречались лоси, олени, медведи, пумы, а далеко внизу, в лесистых долинах, протекала Великая река, где водились лосось и форель. Дэрин привстал в стременах, расслабляя затекшие мускулы, потом снова повернул на юг, чтобы, перебравшись через горные хребты, выехать к северному рукаву реки.

Молодой человек был одет в платье тяжелого черного сукна, темный кожаный камзол и бриджи для верховой езды. Мельком брошенный взгляд мало что мог сказать о нем. Он был среднего роста, стройный, в его движениях проскальзывало невольное изящество фехтовальщика, которым он и был, и не был, в зависимости от обстоятельств. Лютня, притороченная к седлу, выдавала менестреля, которым он и был, и не был, в зависимости от настроения и нужды в деньгах.

Более внимательный взгляд мог обнаружить, что лютня сделана настоящим мастером из ценной южной древесины, а простой меч без украшений выкован из превосходнейшей закаленной стали. У юноши были выступающие скулы, большие широко расставленные глаза и изящные руки с длинными пальцами — признак благородного происхождения.

Много чего можно было сказать о Дэрине, но, помимо прочего, он был третьим, самым младшим сыном Эмила Джефсона и, значит, вряд ли мог рассчитывать унаследовать что-либо из отцовских богатств. С ним повсюду было единственное наследство, которое имело для него значение, — тонкое золотое кольцо, завещанное ему матерью. Эту единственную свою драгоценность он носил на указательном пальце левой руки. В кольцо был вставлен обычный темный камень, неограненный, неприметный — Колдовской Камень.

Мало кто в таком возрасте обладал Колдовским Камнем, но даже среди тех, у кого он был, немногие могли повелевать его волшебной силой. Дэрин не считал, что обладает таким умением, и, хотя Камень подчинялся ему, редко пользовался им.Точнее, ему так казалось. Но даже сейчас едва возникшая мысль вызвала к жизни искуснейшую магию, которая вывела лошадь на неприметную тропинку, ведущую в Каслкип.

Дэрин вспоминал, как началось его путешествие.

Когда пришло письмо, он был далеко на юге, в Кэйтсе. Кратко и в общих чертах в нем сообщалось о смерти его отца, а ему, Дэрину, предписывалось прибыть ко двору. Разозлившись, он решил было не ехать. Чего ему спешить в Каслкип? Письмо отправлено несколько недель назад, его отец давно похоронен. А все остальное могло исходить только от его предприимчивых единокровных братьев. Дэрин не питал к ним злобы — его никогда не заботили ни титул, ни богатство. Он и так ощущал себя богатым, ценя превыше всего свою свободу. Если не считать матери, Идонны, молодой Госни никогда не был близок ни с кем из родных.

Непохожий на своих воинственных братьев, он не имел ничего общего с отцом. Эмил Джефсон был деспотичен и сверхкритичен во всем, что касалось Дэрина. В младшем сыне он видел одни недостатки. И когда письмо пришло, Дэрин, не раздумывая, бросил его в очаг. Он не собирался возвращаться в Каслкип.

Той ночью он увидел во сне красавицу с блестящими черными волосами — смерть не изменила Идонну. Мать прикоснулась к его лицу — будто бабочка мягко задела крылом.

— Ты должен ехать домой, — сказала она.

Дэрин хотел было возразить, но женщина нежно улыбнулась, и в ее глазах засияла любовь, которой ему так не хватало, даже теперь, после стольких лет.

— Ты бы принес мне цветы на могилу, Дэрин. — Она исчезла вдали, и ее голос едва можно было расслышать:

— Ярко-красные розы? мне на могилу?

Дэрин не мог пошевелиться, чтобы удержать ее, но тепло ее взгляда оставалось с ним и после пробуждения. Так что Дэрин расплатился за постой и выехал верхом в восточном направлении, к границе пустынных земель, потом повернул на север и поехал вдоль предгорий — холодных, сухих и бесплодных. Добравшись до Серых гор, он направился на запад через узкое Когтистое ущелье, наконец опять повернул на юг и вот добрался до этой вершины.

Высоко в безоблачном небе одинокий ястреб криком приманивал добычу. Заслонив глаза от солнца, Дэрин смотрел, как птица кружит в вышине. Камень на его пальце пробудился, внутри него запульсировал мягкий голубой свет. Что-то поднялось в душе Дэрина: ему вспомнилось, какую безграничную радость и пьянящее чувство свободы может дать ветер тому, кто владеет волшебством. Но те же воспоминания болью отдались в затылке, и по телу пробежала дрожь. Дэрин пожелал, чтоб Камень опять погас.

Вокруг него, куда ни глянь, простирались предгорья, где он охотился ребенком. В горах на берегу все по-другому: там — густые леса, а здесь — сухие пустоши, где только изредка встречаются листопадные и вечнозеленые дубы. Лишь на северных склонах, где еще журчат летние ручьи, местами попадается зелень.

Дэрин ласково подбодрил Эмбер , и лошадь, преодолев последний подъем, остановилась на другом гребне. Далеко внизу виднелся северный рукав, мелкий и узкий. Но крутые берега и плавающие на поверхности ветви раскрывали истинный характер реки: в зимнее и весеннее время, вздувшаяся от дождей и талых снегов, она представляла собой грозную силу.

Прямо напротив, за рекой, на вершине соседнего холма возвышался Каслкип — королевская резиденция. С той высокой точки, где находился Дэрин, казалось, что до него совсем близко, но это было обманчивое впечатление. Чтобы добраться до цели своего путешествия, молодому человеку нужно было еще проехать не меньше лиги по пересеченной местности. Солнце уже клонилось к закату, и, хотя Госни проехал сегодня немало, ему следовало пришпорить лошадь, если он хотел добраться до замка засветло. Уже сейчас склоны холмов были освещены золотым вечерним солнцем. Где-то рядом запел жаворонок, и Дэрин, подняв голову, заслушался, очарованный.

Юноша смотрел на старые стены Каслкипа. Крепость была такая же древняя, как и сам Виннамир. Каслкип, одиноко возвышавшийся недалеко от слияния северного и южного рукавов Великой реки, был, как и само королевство, грубоват и красив одновременно. Стратегическое положение замка-крепости было столь удачно, что его ни разу не удалось взять штурмом, хотя между Виннамиром и его южным соседом Ксенарой, большим и богатым государством, часто велись долгие кровавые войны. У подножия крепостного холма, на небольшом плато, расположился город Киптаун. В его домах уже разожгли огонь: из труб поднимался дым.

Даже на таком расстоянии Дэрин видел, как сверкают многочисленные фонтаны величественных площадей резиденции. Он залюбовался розовыми садами, цветущими последний раз в это лето, и внезапно ощутил приступ ностальгии. Молодой человек нетерпеливо направил лошадь по извилистой тропинке вниз по склону. Спустившись к берегу реки, он напоил кобылу.

— Ну, хватит, — пробормотал он, поторапливая гнедую. — Скоро и ты, и я славно поужинаем и отдохнем.

Эмбер послушно зашлепала по доходившей ей до колен воде к невысоким зарослям на противоположном берегу. Когда всадник и лошадь достигли деревьев, Дэрин наклонился, чтобы ласково похлопать кобылу по шее. Это движение спасло ему жизнь. Что-то всколыхнуло волосы на затылке, и Дэрин услышал, как просвистела стрела. Она глубоко вонзилась в ствол дуба рядом с его головой.

Одним быстрым движением он выскользнул из стремян и, выхватив меч, спрыгнул на землю. Дэрин ударил кобылу, и она испуганно скрылась в зарослях, а сам бросился за дуб? и замер, широко раскрыв от изумления глаза: послышался радостный возглас, и на поляне появился красивый, серый в яблоках конь. Смеющийся взахлеб всадник с луком через плечо остановил коня прикосновением руки.

Дэрин шагнул навстречу всаднику, криво усмехаясь и держа в руке обнаженный меч.

— Вы промахнулись, Люсьен.

— Тысяча извинений, лорд Госни. Я думал, это кролик. — Сказано это было вызывающе наглым тоном.

Неожиданно появившийся юноша был одет в платье из прекрасной серой кожи, хорошо гармонировавшей с мастью коня, на котором он сидел с небрежным изяществом. Несмотря на хрупкую внешность, Люсьен Д'Салэнг был прекрасным наездником и с легкостью справлялся с горячим конем. Белокурый красавец ослепительно улыбнулся Дэрину, но его бледно-голубые глаза злобно блеснули.

— Печальные обстоятельства привели вас к нам, Дэрин Эмилсон.

Пряча раздражение, Дэрин повернулся спиной к Люсьену, собираясь отыскать лошадь. Эмилом звали его отца, и только сын, получивший титул, имел после отцовской смерти право на это имя. Эмилсоном должен быть теперь Джеф, старший брат Дэрина, но Люсьен никогда не упускал случая уколоть или унизить? Кролик, как же!

Дэрин вложил меч в ножны и выругался про себя, продолжая искать среди деревьев хоть какой-то след гнедой. Не похоже на нее убегать так далеко, но и то, как он ее ударил, не похоже на него. Позади серый конь нервно перебирал ногами, бренчал сбруей. Дэрин чувствовал на себе взгляд Д'Салэнга.

— Отвезти вас в крепость? — спросил наконец Люсьен. — Похоже, вы остались без лошади.

«Похоже», — уныло подумал Дэрин. Он обернулся и, ухватившись за предложенную руку, взобрался на коня позади Люсьена.

— А вы сегодня не раз промахивались по кроликам, — заметил он, заглянув в пустую охотничью сумку.

— По правде говоря, — приветливо ответил Люсьен, — я охотился на дичь покрупнее. Держитесь крепче!

Дэрин нехотя обхватил его за талию, и Люсьен с явным удовольствием пришпорил коня. Животное так рванулось вперед, что едва не сбросило их обоих, потом понеслось к замку напролом через заросли. Пока Люсьен забавлялся смертоносной игрой «в ручеек» с деревьями, Дэрин думал только о том, как бы удержаться в седле да увернуться вовремя от веток. Куда несется конь, волновало Люсьена мало, если волновало вообще.

К тому времени, как они добрались до замковых конюшен, конь тяжело дышал, на его боках выступила пена. Прекрасное животное задыхалось, его легкие были фактически загублены. Дэрин подавил внутреннее негодование. Они с Люсьеном были непримиримыми соперниками с тех самых пор, как узнали друг друга, но погубить такое красивое животное только ради того, чтоб досадить злополучному седоку! Это по-новому и еще отчетливее показало жестокость молодого лорда.

Бешеная скачка закончилась тем, что конь, получив внезапный жестокий удар шпорами, взвился на дыбы. Два конюха в ливреях бросились к Люсьену, чтобы помочь справиться с животным. Сидевший сзади Дэрин просто соскользнул с коня и отошел для безопасности. Люсьен быстро и безжалостно усмирил коня. Спешиваясь, он улыбался; его забавляло явное неодобрение Дэрина. Потом он повернулся и заговорил с конюхом.

Со стороны внутреннего двора появился какой-то человек и направился к конюшням. Он был маленького роста, худой, с густой копной белоснежных волос. На нем была голубая ливрея домашнего слуги. Дэрин узнал бы его и без приметной шевелюры — по одной только своеобразной прихрамывающей походке — памяти о южных войнах, когда тот сражался бок о бок со старым королем. Вот уже тридцать лет Тило был мажордомом, бессменным главой королевской челяди. Он направился прямо к Люсьену и отвел его в сторону, чтобы Дэрин не мог их расслышать.

Слушая старого слугу, Люсьен не отрывал глаз от Дэрина.

— Ну, раз уж так? — улыбнулся молодой лорд. — Я должен оставить вас на попечение Тило. Король хочет меня видеть. — Люсьен рассмеялся. — А жаль. Я бы охотно поболтал с вами подольше. В ваше отсутствие столько всего произошло.

Тило явно терял терпение, но Люсьен и не собирался уходить. Напротив, он продолжил:

— Ваша лошадь появилась здесь раньше нас, и весь двор встревожился.

Естественно, поползли слухи: похоже, им пришло в голову, что мы потеряли нашего?

— Лорд Д'Салэнг, — поспешно прервал его Тило.

— Ах, да, — с явным сожалением сказал Люсьен. — Я должен идти. — Изящно поклонившись, он удалился.

Тило отступил на шаг и осмотрел Дэрина с головы до пят. Его морщинистое лицо, как всегда, ничего не выражало. Наконец этот неприятный осмотр закончился, и старик кивнул, очевидно, довольный увиденным.

— Добро пожаловать домой, молодой сир, — произнес он и улыбнулся.

Улыбка чуть тронула его губы и тут же пропала.

— Спасибо, Тило.

Дэрин огляделся по сторонам: он ожидал, что братья будут его встречать.

Между ними никогда не было любви, но расстались они друзьями.

— Ваши комнаты готовы, и ваши вещи уже сняли с лошади и отнесли туда. — Тило учтиво поклонился:

— Королю не терпится увидеть вас, но вы, конечно, сначала примете ванну.

— Конечно, — согласился Дэрин. Ему хотелось бы, пока не стемнело, погулять в садах, но это удовольствие придется отложить на завтра. Рядом с этим маленьким седовласым человеком в безупречной униформе Дэрин особенно остро ощущал, что его собственная одежда вся в пыли, а от него самого пахнет лошадиным потом.

Они прошли через затененный двор, мимо людей, занятых бесконечной работой по поддержанию дворца в порядке. Вечерний ветер принес из кухонь запах очага и жарящегося мяса. В животе у Дэрина громко заурчало, и он неожиданно вспомнил, что ему сегодня не удалось пообедать. Даже если Тило и услышал голодное урчание, то он был слишком вежлив, чтобы показать это. Он продолжал идти дальше, переваливаясь на каждом шагу, что было удобней всего для его больной ноги.

На пороге своих апартаментов Дэрин остановился поблагодарить Тило, полагая, что у того есть более неотложные дела, но слуга вошел вслед за ним и сразу направился в спальню. Юноша слышал, как он там хлопочет. В большой гостиной, где сейчас находился Дэрин, в камине уже был разведен огонь, светильники зажжены. Молодой лорд с нежностью оглядел знакомые стены.

Казалось, комната не изменилась. Все, что он оставил, было на месте, и еще прибавились кое-какие личные вещи его отца: большей частью оружие и военные трофеи. Это странное для миролюбивого сына наследство занимало широкую полку на дальней стене. У камина стояло его любимое кресло, на другой стене висел гобелен из приданого матери. На столе Дэрин заметил свою лютню, Кэндилэсс. В дороге ее защищал надежный бархатный чехол, но Дэрин все равно внимательно осмотрел ее, отполировал краешком одежды, чтобы дерево заблестело еще сильнее. Потом, положив инструмент на стол, прошел в соседнюю комнату.

Тило вылил в большую медную ванну горячую воду из котелка. В теплом влажном воздухе запахло розами. Мажордом вынул из шкафа чистую одежду и аккуратно сложил на кровать: белую шелковую рубашку, бархатный камзол цвета ореха и такие же бриджи, прекрасные вязаные чулки, мягкие сапоги до колен, сшитые из дубленой лосиной кожи и украшенные серебряными пряжками. Дэрин узнал свою прежнюю одежду, но сапоги были новые.

— Милорд? — Тило помог Дэрину снять пыльные сапоги, одежду и быстро унес грязные вещи из комнаты. Дэрин забрался в ванну и погрузился в воду, застонав от удовольствия. Немного погодя вновь появился Тило, неся мыло, ножницы и бритву.

— Тило, если я тебя отрываю от других дел, так и скажи.

— Нет, милорд. Я теперь только прислуживаю королю, а он разрешил мне помочь вам, пока для вас не подберут подходящих слуг. — Тило закатал рукава и поставил в ванну скамеечку.

— Как король? — спросил Дэрин, когда старик принялся тереть его плечи.

— Совершенно здоров, милорд, но ужасно занят: год кончается — много хлопот с урожаем и налогами.

— А как принц Гэйлон?

Дэрин затронул чувствительную струнку — невозмутимый слуга широко улыбнулся:

— Эти мальчишки так быстро растут: вы его, пожалуй, не узнаете. Ему ведь только что исполнилось десять.

Дэрин кивнул:

— Помню. Как у него дела с учебой? Он не забросил стрельбу, фехтование?

— Вы меня извините, сир, но это такой озорник! Конечно же он не забыл то, чему вы его учили. А вопросов задает столько, что у учителей голова идет кругом. Очень смышленый мальчик. И сильно скучает по вам, милорд.

Дэрин загрустил. Чтобы прогнать это чувство, он спросил:

— А принцесса Джессмин?

— Лучшая из всех драгоценностей, когда-либо привезенных из Ксенары! — объявил Тило. — Она тоже не забыла вас, сир.

— Это невозможно, она была совсем крошкой, когда я уехал.

— Да, но сейчас-то ей уже шесть лет. Она родилась в тот же день, что и принц, если вы помните, милорд.

— Помню, — пробормотал Дэрин и погрузился в воспоминания.

Это было очень счастливое время — раннее детство Гэйлона. Дэрин сразу взялся опекать его: он почувствовал любовь к малышу, как только увидел его в первый раз на руках у няни.

Из-за военных действий король почти не бывал в Каслкипе, и Дэрин, сам еще совсем мальчик, заменил принцу отца, обучая малыша ездить верхом, охотиться, играть на мандолине, обращаться с оружием.

Когда наконец-то закончилась последняя война, король Рейс возвратился и привез с собой маленькую девочку, Джессмин. Малолетнюю принцессу обручили с Гэйлоном, дабы обеспечить прочный мир, а со временем скрепить королевским браком союз между Виннамиром и Ксенарой. Вскоре всем уже казалось, что принцесса всегда жила в Каслкипе. И теперь никто не осмеливался насмехаться над странностями младшего герцогского сына, который в восемнадцать лет общался с малышами охотнее, чем со сверстниками: пел им песни, рассказывал сказки, учил с ними стихи. Никто, кроме Люсьена, — но это и следовало ожидать.

А потом было последнее столкновение Дэрина с отцом, когда вся горечь, раздражение и взаимное разочарование выплеснулись наружу. Не сказав ни слова, он ушел из замка, исчез, так же как после смерти матери, но только на этот раз он не собирался когда-либо возвращаться. Нынче все изменилось, но он все равно собирался уехать, как только все дела с наследством будут улажены, но теперь он должен увидеться с детьми и проститься с ними как следует, — если, конечно, Гэйлон и Джессмин захотят.

Усилием воли Дэрин вернулся к реальности. Отправляясь в путь, он запретил себе обо всем этом думать, так зачем же позволять сейчас. Он стал размышлять о другом.

— Тило, ты не знаешь, где Джеф? Или Гэрик? Я ждал, что они встретят меня.

Тило почему-то промолчал и продолжал намыливать Дэрину голову. Потом его руки остановились.

— Милорд, король просил меня проследить, чтобы вы узнали все от него. — Последовала неловкая пауза. — Я должен сообщить вам, что вы теперь Дэрин Эмилсон, герцог Госнийский.

Сначала Дэрин ничего не понял, но Тило поспешил объяснить:

— Король знает, как мало значит для вас придворная жизнь. Он опасался, что вы не приедете, если будете знать, почему именно вас вызывают. Ваши братья погибли на восточной границе в перестрелке с Энлинскими племенами, спустя всего лишь год после вашего отъезда.

Дэрин был ошеломлен. Неожиданнее всего была внезапно нахлынувшая жалость к отцу. Как одинок, должно быть, он был в последние два года своей жизни. Герцог, конечно, никогда бы в этом не признался: ведь у него всегда был его король. Эмил был ближайшим другом и советником старого короля, а после его смерти был так же предан его сыну Рейсу.

Дэрин переживал потерю братьев, но не так глубоко, как можно было бы ожидать: Джеф и Гэрик были его братьями только по отцу, и когда он родился, были уже взрослыми. Он общался с ними еще меньше, чем с отцом. Как горько, должно быть, было старому герцогу потерять сыновей не в суровых войнах с Югом, а в бессмысленной перестрелке с варварскими племенами северо-восточной пустыни, как тяжело осознавать, что погибли они от рук диких каннибалов. Дэрин содрогнулся.

— Они были?..

Дэрин не смог продолжить, но Тило понял и ответил на его мысли:

— Их тела спасли. Они покоятся с миром рядом с вашим отцом в склепе замка Госни.

И лорд, и слуга замолчали. Дэрин покусывал большой палец, стараясь постичь неожиданный поворот событий. Домывшись, Дэрин поднялся из воды и спросил:

— Тило, а мой отец? Как он умер?

И вновь старый слуга задержался с ответом. Большим полотенцем он обернул плечи Дэрина.

— Несчастный случай. Его сбросила лошадь во время охоты. При падении он сломал шею. Он умер мгновенно? не мучаясь.

— Один? Он охотился один?

Тило принес с кровати рубашку.

— Нет, милорд, — тихо сказал он. — С ним был младший лорд Д'Салэнг.

— Люсьен? — скрипнул зубами Дэрин.

— Это был несчастный случай, — поспешил повторить Тило.

— Разумеется, — согласился Дэрин, но отвел глаза в сторону.

Юноша надел бриджи, поправил воротник рубашки: после мытья и стрижки волосы на затылке стали виться. Тило помог ему облачиться в камзол.

«Ну, — подумал новоиспеченный лорд, — я снова могу некоторое время изображать придворного».

Настала очередь сапог: мягкие, искусно сшитые, они совершенно не подходили для путешествий, но ступать в них можно было по-кошачьи бесшумно. Дэрин тут же полюбил их. Он надел шляпу с пером, поданную Тило, и, лихо заломив ее, подошел к большому зеркалу, чтобы полюбоваться собой.

— Вы великолепно выглядите, сир! — гордо сказал Тило.

Дэрин Эмилсон, герцог Госнийский, повернулся к старому слуге довольный, как мальчишка:

— Тило, ты совершенно прав!

2

Люсьен Д'Салэнг вышел от короля, тщательно контролируя выражение своего красивого лица. Но едва двери тронного зала закрылись, его тут же перекосило от злости. Он замахнулся на юного пажа, который неосмотрительно оказался на его пути. Привычно увернувшись от удара, мальчик тихонько постучал в двери и до того, как они распахнулись, успел пригладить волосы и одернуть ливрею. В отношении Люсьена Д'Салэнга и его дяди, Фейдира, применяли ту же тактику, что и в отношении других препятствий: просто обходили и шли дальше по своим делам. Посол и его племянник были южане, и их грубость никого не удивляла.

Люсьен прохаживался по коридору, поджидая Дэрина, чтобы не упустить случая поддеть его. Пока что ему это не удавалось — три года скитаний сделали Дэрина более терпимым. Но Люсьен был уверен, что, немного попрактиковавшись, найдет уязвимое место. До сих пор так оно всегда и бывало.

— Боже мой! — радостно воскликнул он, завидев Дэрина. — Неужели это новый герцог Госнийский? Я чуть было не обознался — от вас почему-то не пахнет лошадью.

Казалось, Дэрин смолчит, но он не выдержал и отпарировал:

— Зато вас, лорд Д'Салэнг, всегда безошибочно узнаешь по вашему собственному неповторимому аромату.

В глазах Люсьена на мгновение вспыхнула ненависть, но тут же засветилось торжество. Он довольно засмеялся:

— Ах, сударь, вы просто ослепительны в этих оборках.

Дэрин не прореагировал.

— А чем вы займетесь на сегодняшнем ужине? Споете нам песню или позабавите вашей могучей волшебной силой?

Дэрин натянуто улыбнулся:

— Прошу прощения, милорд. Король ждет.

— Да-да, конечно же, король ждет своего нового герцога. — Елейный голос преследовал Дэрина до самых дверей:

— Я вот все гадаю, удастся ли сыну занять место отца?

Рука Дэрина замерла на дверной ручке. Он обернулся к золотоволосому юноше:

— Сын не будет даже пытаться. — И скрылся за дверями.

Люсьен снова остался один, и только высоко поднятые брови выдавали его чувства.

Тронный зал был ярко освещен, но почти пуст: долгий хлопотливый день наконец-то подошел к концу. Рыжеволосый король и его секретарь что-то тихо обсуждали. Когда Дэрин пересек огромный зал, король повернулся к нему. Приветливая улыбка появилась на его губах, но тут же пропала.

Дэрину некогда было размышлять над странной реакцией короля — он опустился на одно колено у подножия трона. Откуда-то из-за спины короля вынырнул маленький вихрь белых кружев и зеленого шелка и кубарем скатился по ступенькам прямо к Дэрину. Его шею обхватили детские руки, он получил липкий поцелуй в губы, и теплое личико уткнулось ему в воротник.

— Ваше высочество, — прошептал Дэрин в маленькое ушко, — у вас видны панталончики.

— О, Дэрин! — воскликнула малышка, но скромность победила, и она старательно поправила свои юбочки, после чего опять взобралась герцогу на колено и стиснула его еще крепче. У Дэрина сладко защемило сердце, когда он снова почувствовал на шее ее ручки.

Принцесса Джессмин, обрученная с принцем Гэйлоном и находящаяся под опекой Виннамира, пристально взглянула на юношу.

— Почему у тебя глаза мокрые? — спросила она.

— Почему у вас лицо такое липкое? — отпарировал Дэрин.

— Мед. — Кратко объяснив самую суть, девочка выпалила:

— А Гэйлон не придет. Он злится на тебя. Тебя не было так долго! Он говорит, мол, что толку, ведь ты все равно опять уедешь. А я сказала, что нет. Ты ведь не уедешь, правда?

Дэрин открыл рот, но закрыл опять, так как девочка не умолкала:

— Ты споешь мне песню? Где твоя лютня? А Эмбер по-прежнему у тебя? Можно мне на ней покататься? О Дэрин! — Его опять крепко и липко обняли. — Ты никогда-никогда-никогда не должен больше уезжать. Обещай мне, что не уедешь.

Не в силах ответить, герцог погладил девочку по голове. Но молчание рассердило ее.

— Я приказываю тебе остаться, — повелительно сказала она истинно королевским тоном.

Сверху донеслось покашливание:

— Гхм.

— Ваше величество, простите меня, — Дэрин склонил голову.

Джессмин спрыгнула с его колена и вихрем взлетела по ступенькам.

— Дядя, прикажи ему остаться, ну пожалуйста!

— Радость моя, — сказал король, — пойди к леди Герра и попроси ее — только вежливо, имей в виду, — вымыть тебе лицо и руки.

Девочка не спешила, и его голос посуровел:

— Немедленно!

С удивительным для шестилетней девочки достоинством она сделала реверанс и вышла.

— Пожалуйста, Дэрин, подойдите ко мне. Станьте сюда, справа. — Король сопроводил свои слова жестом. — Вы должны простить мне мою недавнюю оплошность: я и забыл, как вы похожи на вашего отца. Вы очень напоминаете его лицом, особенно глазами. Честное слово, так приятно снова иметь рядом Госни.

— Вы хорошо выглядите, ваше величество.

— Я и чувствую себя хорошо.

Король положил крупную правую руку на подлокотник, а левой принялся приглаживать свои рыжие волосы — жест, хорошо знакомый Дэрину.

Рейс продолжил:

— Но отложим любезности до ужина. Первым делом нам многое нужно серьезно обсудить.

— Да, сир.

— Ваш отец очень разумно вел дела, и, благодаря ему, вы — весьма состоятельный молодой человек. Теперь, вернувшись домой, вы обнаруживаете, что многое нуждается в ваших заботах. А еще у нас при дворе есть прелестная молодая особа, чей отец очень заинтересован в знакомстве с вами. Поскольку она единственная дочь, у нее будет прекрасное приданое, девушка красивая и хорошего происхождения.

Дэрин стоял с каменным лицом. Неожиданные слова короля были не многим лучше тирады Джессмин, хотя все было сказано мягко и убедительно. Новый герцог Госнийский совершенно не собирался связывать себя браком без любви, ради чистоты крови.

— Вы чем-то недовольны, лорд Госни? — голос короля стал суше.

— Сир, — осторожно начал Дэрин, — я не собирался оставаться.

Король потеребил свою короткую бороду.

— В чем-то вы вылитый отец. — Ярко-голубые глаза короля смотрели прямо в серые глаза Дэрина. — А если бы я попросил вас остаться?

— Ваше величество, умоляю?

Король пропустил его мольбу мимо ушей и продолжал, похлопывая по ручке кресла:

— А если бы я приказал вам остаться, как бы вы тогда поступили, Дэрин из Госни?

— Я должен был бы повиноваться моему королю, — без энтузиазма ответил Дэрин.

— Вы считаете, что я ни на чем не основываюсь и что я несправедлив к вам. Но никто из нас не властен над событиями, даже король. Поэтому не расстраивайтесь, не надо. — Король сжал руку Дэрина. — Вы даже не представляете, как вы мне нужны здесь. Люсьен делает все, чтобы принц вышел из-под моего контроля, а его дядя Фейдир пытается диктовать и указывать мне.

Король поднялся. Стоя, он был на голову выше герцога.

— Дэрин, — сказал он, — я не прошу вас занять место вашего отца. Я знаю, что вы очень разные. Я только прошу вас вернуться к нам. Вы нужны Гэйлону. Вы нужны Джессмин.

Король стал спускаться вниз, увлекая герцога за собой.

— Позвольте мне устроить вам этот брак. Девушка сообразительная и остроумная, к тому же богата. Если уж вы не можете не чувствовать себя здесь пленником, то дайте мне возможность, по крайней мере, сделать вашу темницу приятной.

Дэрин продолжал смотреть в одну точку. Король покачал головой:

— Хорошо, хорошо, но, по крайней мере, присмотритесь к ней хорошенько. У вас должен быть наследник. А может быть, у вас уже есть на примете какая-нибудь особа? — Он жестом отослал секретаря в свой кабинет. — Нет? Хорошо. Ну, увидимся за ужином, сир.

— Да, ваше величество, — Дэрин поклонился, а король и слуга скрылись за высокими драпировками.

Оставшись в одиночестве в тронном зале, молодой герцог постарался справиться со своей досадой. Он чувствовал себя беспомощным, пойманным, захваченным врасплох; обстоятельства были вне его контроля и выше его понимания. Но должен же быть какой-то выход из этой королевской ловушки. Однако пока ему ничего не приходило в голову.

В дверь поскреблись. Фейдир Д'Салэнг, ксенарский посланник, закрыл лежащий перед ним массивный фолиант и бережно спрятал его в полый пьедестал массивной статуи черного мрамора, стоящей у шкафа. Потом снова сел за стол и аккуратно расправил складки темного одеяния на своей длинной нескладной фигуре.

— Войдите, — сказал он, когда звук повторился.

Вошел его племянник Люсьен и, закрыв дверь, небрежно прислонился к ней.

— Я помешал, дядя?

— Уж тебе бы этого очень хотелось, — проворчал Фейдир.

— Вы, конечно, опять балуетесь с вашим дурацким Камнем.

Люсьен насмешливо улыбнулся. Он никогда не упускал случая поддразнить.

— Я велел тебе не упоминать о Камне.

Фейдир недовольно посмотрел на юношу и увидел, что тот лениво поглаживает уродливую статую толстого Эмиса — ксенарского бога-покровителя посланников.

— Так чего ты хочешь, Люсьен?

— Чтобы Дэрин уехал. — Руки замерли на мраморе.

— Это я слышал. Все это мы слышали.

— Что вы предлагаете делать?

— Ничего. Я очень сомневаюсь, что он останется. Придворная жизнь мало привлекает его.

— Но король приказал ему остаться. — Люсьен получал удовольствие, сообщая плохие новости.

Фейдир упрямо не реагировал. Вместо этого он перебирал бумаги на своем столе.

— Возможно, ему прикажут уехать, — задумчиво ответил посланник. Его темные глаза на мгновение затуманились.

— Каким образом? Могу ли я что-нибудь сделать? Я хочу что-нибудь сделать!

— Нет, — решительно сказал Фейдир. — А теперь уходи.

Люсьен раздраженно рванул дверь.

— Ну и скучный же вы, дядя, человек! — Дверь с треском захлопнулась.

Посол наклонился, чтобы достать книгу из тайника.

— А ты, дорогой племянник, — пробормотал он, — в один прекрасный день сам себя перехитришь.

— Джесс, как ты могла! — недовольно воскликнул Гэйлон.

— Но ты же злишься на него, ты сам говорил, — повторила все еще чумазая принцесса. Вместо того чтобы вернуться к нянюшке, она прямиком направилась к Гэйлону. Сейчас она восседала на тумбочке, колотя пятками по дверце.

— Но ты не должна была говорить ему.

— Да ладно, больше тебе не надо будет на него сердиться. Он остается.

— Кто сказал?

— Король.

Гэйлон откинул со лба рыжеватую челку, падающую на светло-карие глаза, и сморщил веснушчатый нос: он внимательно разглядывал в зеркале свое отражение.

— Ты пропустил ужин, — заявила Джессмин.

— Я сегодня ужинаю со взрослыми.

— Ого! — беззлобно сказала девочка. — Вот почему ты так вырядился.

Она слезла с тумбочки и, подойдя к зеркалу, встала позади Гэйлона:

— Ты становишься ужасно высоким, — заметила она и была вознаграждена довольным взглядом мальчика.

В десять лет Гэйлон начал волноваться, вырастет ли он когда-нибудь. Правда, для Джессмин высоким был почти каждый. Гэйлон поцеловал ее куда-то в макушку, избегая липких щек.

Удовлетворенный своим отражением, принц взял губку и намочил ее в тазу с водой. Джесс подчинилась мытью с покорностью, которой в жизни не могла добиться ни одна из ее фрейлин. Принцесса была неординарным ребенком: своенравным и избалованным, но способным на огромную любовь, большая часть которой была направлена на Гэйлона.

Пожалуй, именно он и баловал ее больше всех. Сам Гэйлон никогда не был избалован. О мальчике можно было сказать, что он довольно гордый и немного заносчивый, но это было неудивительно для ребенка королевской крови.

Элегантный, в камзоле и бриджах синего бархата Гэйлон вышел из комнаты, ведя за собой свою принцессу. В коридоре, поджидая, стоял Люсьен. Племянник посла быстро схватил Джессмин и начал ее подбрасывать в воздух.

— Люсьен! — закричала она. — Пусти сейчас же!

— Малышка, вы меня больше не любите?

На этот раз светлые глаза смотрели простодушно, и улыбка была искренней. Опустив девочку на пол, белокурый лорд взял ее маленькие ручки в свои. Гэйлон наблюдал за этим, снисходительно улыбаясь.

— Не глупи, — ответила раздосадованная принцесса, — я уже слишком большая для таких вещей.

— А слишком ли вы большая для этого? — И Люсьен принялся ее щекотать, пока она не завизжала от восторга.

Услышав ее смех, в коридоре появилась толстая леди Герра.

— Я могла бы и догадаться, что вы здесь, принцесса. Вам уже давно пора вымыться и в постель, — сердито проворчала она.

— Я чистая, я мылась, — Джессмин увернулась от протянутых рук толстухи.

— Когда это?

— Меня вымыл Гэйлон.

— Что?

— Я только умыл ее, — объяснил принц.

— Я достаточно чистая! — вопила девочка всю дорогу, пока ее вели в детскую.

Гэйлон смотрел им вслед. Они скрылись за поворотом, и мальчик взглянул на Люсьена. Лорд был на десять лет старше его и гораздо выше.

— Мы идем?

— Если вы поведете, мой принц, — изящно поклонился молодой аристократ.

Они молча шли по коридору. Люсьен, одетый на этот раз в великолепный шелк цвета ржавчины, старательно держался левее и на шаг позади. Они редко придерживались таких формальностей, и в конце концов Гэйлон остановился.

— Что случилось, Люсьен? — спросил он.

— Ваше высочество? — начал было молодой человек, но замолчал.

— Если вы боитесь, что возвращение лорда Госни помешает нашей дружбе, то не волнуйтесь.

Люсьен казался смущенным:

— Ваше высочество, новый герцог получил королевский приказ остаться при дворе.

— Джессмин мне так и сказала. Но это ничего не изменит между нами. Я не так легкомысленно отношусь к дружбе, чтобы бросать друзей.

И как бы желая подчеркнуть свои слова, Гэйлон отбросил назад полу своего короткого, как полагалось по этикету, плаща. Ярко-синий атлас блеснул в свете свечей.

Люсьен благодарно улыбнулся, и они пошли дальше, теперь уже рядом, как и положено друзьям.

Сидя за длинным столом, Дэрин украдкой разглядывал трапезную.

За время его отсутствия многое изменилось: что-то слегка, а что-то больше. Двор почти удвоился. Блюда и приборы были теперь серебряные, и сервировка больше соответствовала этикету. Обедающие были одеты более модно и красиво, но по-прежнему выплевывали кости на камышовый пол, и немало шелковых рукавов использовалось в качестве салфеток. Было много прежних, легко узнаваемых лиц, но гораздо больше новых.

Дэрин с любопытством разглядывал все, что его окружало, и заметил, что многие с не меньшим интересом разглядывают его самого. Что ж, нынче вечером всем демонстрируют молодого герцога Госнийского, он должен это вытерпеть. Дэрин взглянул на сидящую слева леди Марсел. Описывая молодую леди, король не погрешил против истины. Девушка, которую он, по-видимому, так стремился выдать за Дэрина, держалась очень скромно. Леди Марсел была хороша собой, не старше пятнадцати лет. И хотя это был ее первый сезон при дворе, похоже, она воспринимала все со сдержанным спокойствием.

Дэрин обнаружил, что время от времени украдкой поглядывает на нее. Девушка была настолько же белокура, насколько он темноволос. В ее глазах, голубых, как незабудки, искрилась загадка, без которой не бывает истинной красоты. Дэрин, обычно сдержанный, как мог старался быть предупредительным, и она, со своей стороны, любезно поддерживала вежливый разговор в течение всего ужина.

Рейс, сидящий во главе стола, довольно посматривал на них, но старался не радоваться раньше времени. Да, да, между ними определенно что-то происходило. Король был не до конца откровенен с молодым герцогом: он чувствовал, что имея дело с Дэрином, не надо форсировать события.

Благодаря своим музыкальным талантам, Дэрин не был обделен женским вниманием, но Рейсу казалось, что он достаточно хорошо понимает вкусы юноши. Леди Марсел была именно тем, что нужно для осуществления замыслов короля.

Рейс предложил молча выпить за старого герцога. «Эмил, мой старый суровый друг, было время, я думал, что все пропало, но теперь я вновь осмеливаюсь надеяться. Я обещаю, что он будет мне родным сыном». И король отпил вина, снова почувствовав на языке все ароматы лета.

За ужином Гэйлон не обращал на Дэрина внимания. Делал он это не демонстративно: существовали установленные правила поведения, которым принц и наследник должен был подчиняться, кроме того, он слишком любил отца и не хотел его расстраивать. Но он мало разговаривал, мало ел, стараясь, чтоб это не было заметно, и был очень благодарен Дэрину за то, что тот не пытался вовлечь его в бессодержательный разговор.

Все свое внимание принц сосредоточил на Люсьене, который был, как всегда, оживлен, от души веселился и наслаждался деликатесами. Гэйлон невольно смеялся его шуткам, все сидящие поблизости дамы тоже хихикали. Фейдир, занимавший место по левую руку от леди Марсел, неодобрительно хмурился. Но, подумал Гэйлон, разве посланник хоть когда-нибудь одобрял своего племянника?

Дэрин не обращал внимания на выходки Люсьена, предпочтя сосредоточиться на еде, которая ощутимо отличалась от простой и нередко скудной пищи путешественника, к которой он привык. А здесь были некоторые из его любимых южных блюд, горячих и пряных, традиционные северные мясные пироги с вкусной хрустящей корочкой, розмариновый шербет, свежие фрукты, ломти жареного мяса, лососина.

У Дэрина был сегодня утомительный день, и теперь вино, пища, тепло, духота переполненного зала начали оказывать свое действие. Он украдкой зевнул и, чтобы прогнать сон, стал вслушиваться в музыку, доносившуюся из дальнего конца зала. Струнный квартет почти безупречно исполнял «Отдых королевы». Лютнист играл прекрасно, просто прекрасно.

— Вы не ушиблись сегодня? — робко спросила леди Марсел, повернувшись к герцогу.

— Ушибся? — повторил Дэрин, весь поглощенный музыкой.

— Когда упали с лошади. — Видя, что Дэрин ничего не может понять, она добавила:

— Лорд Д'Салэнг сказал, что сегодня вас сбросила лошадь.

— Он так сказал?

Как ни был Люсьен поглощен своими разговорами, он ни на минуту не упускал Дэрина из внимания, и теперь он с надеждой посмотрел через стол.

Но похоже было, что герцог оставит эту тему. Люсьен вмешался:

— Да-да, скажите нам. Вы не ушиблись? — С выражением беспокойства на лице он подлил Дэрину вина.

С преувеличенной осторожностью Дэрин положил нож на тарелку и наклонился вперед.

— Поскольку я далеко не такой хороший наездник, как мой отец, то, видимо, могу считать, что мне повезло: шею я не сломал.

Дэрин говорил негромко, но отчетливо. Люсьен перестал улыбаться. Все замолчали.

— Это был несчастный случай.

— Никаких сомнений, — сказал Дэрин, прищурив глаза, но в его тоне ясно прозвучало, что сомнения есть.

Гэйлон, как зачарованный, смотрел на молодых людей.

Сцена была не самая красивая, но многие из присутствующих не любили Люсьена и были рады, что он попал в собственные сети. Нужно было немедленно что-то предпринять, иначе дело грозило закончиться поединком:

Люсьен уже почти схватился за кинжал.

— Люсьен, не передадите ли вы мне цукаты, — громко произнес Гэйлон.

Люсьен нехотя отвел глаза от Дэрина и протянул блюдо принцу. Король одобрительно взглянул на сына и слегка кивнул, что означало: «Быстро сообразил».

Все снова принялись за еду, и разговоры возобновились, а Дэрин все еще сжимал в руке свой бокал. Он злился на себя за то, что так быстро и так легко потерял самообладание. Но вот он почувствовал какое-то прикосновение к ноге, и чья-то рука легла ему на колено. Дэрин быстро взглянул налево: леди Марсел была занята едой, обе ее руки лежали на столе. Дэрин устыдился своей мысли.

Но если не она, то кто? Справа от герцога сидел отец Марсел, барон Грэйстоун. Дэрин осторожно уронил салфетку и нагнулся за ней, попутно приподняв край скатерти.

— Принцесса! — изумленно прошептал он. — Что вы здесь делаете?

Джессмин не успела ответить.

— Лорд Госни, — позвал король, — что случилось? Одна из гончих забралась под стол? Собак больше не допускают к столу. — Он жестом подозвал ближайшего слугу:

— Сиспар, выведите ее, пожалуйста.

— Сир, — сказал Дэрин, — это не собака.

— Что же в таком случае? — король заглянул под стол, посмотреть что там есть кроме юбок и сапог. — Ага, немедленно вылезайте, юная леди!

Дэрин отодвинул свой стул, и Джессмин выбралась из-под стола. Ее ночная рубашка испачкалась, волосы растрепались, грязными кулачками она терла глаза.

— Так что все это значит?

Голос короля звучал так сурово, что личико Джессмин сморщилось и глаза наполнились слезами.

— Ну! — потребовал король.

— Я? я? — запинаясь, выговорила Джессмин, — я не могла уснуть. Я хотела, чтобы Дэрин пришел и спел мне колыбельную.

Тут она не выдержала и залилась слезами, ее тельце затряслось от рыданий. Король ошеломленно смотрел на нее.

— Ну что ты, что ты, — взмолился он, — иди сюда, маленькая.

Принцесса, не раздумывая, бросилась к нему, и он крепко обнял ее, потом посадил к себе на колени.

— Ты получишь свою песню. Ну все, все. — Он вытер ее заплаканное личико и позвал слугу:

— Принесите лорду Госни лютню.

Инструмент принесли. Дэрин взял лютню, сел поудобнее и улыбнулся Джессмин, которая робко улыбнулась в ответ, прижимаясь растрепанной головкой к груди короля.

— Я с радостью спою для вас, миледи, — церемонно произнес Дэрин. — Этой колыбельной меня научили на севере, в ней поется о маленьком толстом пони, который как-то замечательно покатал одну принцессу. — Дэрин провел рукой по струнам. У лютни был приятный тембр, но все-таки не такой, как у его Кэндилэсс. — Это старая, старая песня, а того пони звали Пушинка.

Большой шумный зал затих, и, хотя Дэрин пел негромко, только для принцессы, никто не пропустил ни слова. Джессмин, намотав волосы себе на пальцы, заснула задолго до того, как песня закончилась.

Когда затих последний звук, Гэйлон стряхнул с себя чары и огляделся. Похоже, на остальных песня подействовала так же, как на него: все вдруг устали и захотели спать. Принц удивленно взглянул на герцога. Неужели, пока он играл, его Камень неприметно светился? Но, возможно, оказалось достаточно одной только магии музыки.

Король встал, бережно держа ребенка на руках.

— Я полагаю, добрые люди, вечер закончен. Спокойной ночи и приятных сновидений.

Шепотом поблагодарив короля, нарядно одетые придворные начали расходиться. Дэрин пожелал спокойной ночи леди Марсел и ее отцу. Сказав пару слов Гэйлону, король повернулся к герцогу:

— Лорд Госни, вы не проводите нас в детскую? Я хотел бы после поговорить с вами.

— Конечно, сир.

И, аккуратно положив лютню, Дэрин вышел из зала вслед за королем.

Вечер оказался плохим для Люсьена. Ужин встал ему поперек горла от злости, когда он увидел, что король и Госни беседуют, а потом уходят вместе. Он повернулся к стоящему рядом принцу. Тот ему что-то говорил, но молодой лорд был не в состоянии слушать.

— Люсьен, вы меня слышите?

— Прошу прощения, мой принц.

— Я сказал, что забыл, как хорошо Дэрин поет. Вы видели, как он подчинил себе слушателей? Я думаю, мне стоит уделять побольше внимания урокам музыки.

— Замечательная мысль, — коротко ответил Люсьен.

Он видел горящие глаза мальчика и знал, что тот все еще находится под воздействием чар песни Дэрина. В нем нарастало раздражение, грозя захлестнуть целиком. Люсьен пожелал принцу доброй ночи, рассчитывая вернуться к себе, чтобы в одиночестве дать выход своей ярости. Но вечер еще не кончился. Рядом с ним возник Фейдир, мрачный и похожий на призрака в своих черных одеяниях. Его костлявое лицо ничего не выражало, но было заметно, что он недоволен.

— Пошли со мной, — коротко сказал он Люсьену.

«Что ж, неплохо», — подумал Люсьен. Он и сам хотел кое-что сказать старику.

В комнате Фейдира они застали слугу, разбирающего постель.

— Вон! — резко сказал посланник, и слуга выскочил за порог, не глядя по сторонам. Дверь тихо закрылась за ним.

Фейдир сел за свой стол. «Дядин трон», — презрительно подумал Люсьен. Стульев в этой аскетической комнате больше не было, а сесть на постель молодой лорд счел ниже своего достоинства. Старик не замечал его, лениво поигрывая пером, по-видимому, глубоко задумавшись. Опять спектакль. Как его дядя любит спектакли. Что ж, на сей раз Люсьен не доставит ему такого удовольствия. Юноша принял беззаботную позу и стал ждать, скучая. Он уже давно устал стоять, когда Фейдир отложил перо и обратил на него внимание.

— Ну что, племянник, понравился тебе ужин? — заметил он мимоходом, а так как ответа не последовало, добавил:

— Что за игру ты затеял, мальчик?

Люсьен упрямо молчал.

— Ты что-то замышляешь. Я тебя слишком хорошо знаю. Ты уже давно набиваешься принцу в друзья, а нынче вечером ты бы охотно вынудил Госни вызвать тебя на поединок. — Фейдир задумчиво улыбнулся. — Я вот гадаю, почему. Ты ведь считаешь себя неплохим фехтовальщиком?

Люсьен высокомерно взглянул на дядю. Старик покачал головой, его это явно позабавило.

— Ты ведь знаешь, — спокойно сказал он, — пока Госни был на юге, я регулярно получал о нем сведения от своих людей в Кэйтсе. Наш новый герцог блестяще владеет мечом. — Фейдир оценивающе взглянул на племянника. — Ты, конечно, повыше, и руки у тебя длиннее. Но все же нет. Он бы трижды убил тебя.

Люсьен рассердился:

— Я смог бы убить его.

— Но зачем, Люсьен? Почему ты так этого хочешь? Обычно твоя злоба довольствуется меньшим. Он что, мешает каким-то твоим планам?

— У меня нет никаких планов, дядя, — слишком поспешно сказал Люсьен и ощутил на себе тяжелый пристальный взгляд.

— Не может ли быть так, что ты каким-то образом виновен в смерти его отца? — Фейдир внимательно посмотрел на юношу. — Ты считаешь, что пять лет ждать королевство — это слишком долго? Так вот, скажу я тебе, возможно, ты будешь ждать еще пять лет. Или больше, если я сочту это необходимым.

Все это время посланник говорил обманчиво мягким тоном, но тут его голос сорвался:

— Ты немедленно прекратишь свои личные мелкие интрижки и оставишь герцога Госнийского в покое! Я займусь им сам и поступлю так, как сочту нужным. Ясно тебе?!

Это было слишком для Люсьена. Его красивое лицо исказилось:

— Хватит с меня ваших приказаний! Я поступлю так, как мне захочется. А мне хочется убить Госни и любого другого, кто станет мне поперек дороги.

Фейдир откинулся в кресле и рассмеялся:

— Щенок зарычал.

— Дядя, я вас предупреждаю.

Смех внезапно оборвался.

— Ты предупреждаешь меня? Придержи язык, мальчишка!

Фейдир вытянул из-под воротника золотую цепочку. На ней висел Колдовской Камень, от которого исходил слабый пульсирующий свет.

Теперь рассмеялся Люсьен.

— Вы могли пугать меня этой штукой, пока я был ребенком. Но не теперь. Что-то я не видел, чтобы эта хваленая волшебная сила как-то проявлялась ни у вас, ни у Госни с его драгоценным кольцом. Но Дэрин хоть признает, что в его Камне мало силы, а вы продолжаете себя обманывать, вы — старый смешной козел.

Люсьен сказал больше, чем собирался, но эти слова как-то сами вырвались у него. Он ждал, что дядя придет в ярость, но вместо этого на губах старика появилась улыбка — такая же холодная, как голубой свет Камня на его груди. Люсьен отступил на шаг к двери.

— Остановись, — приказал Фейдир, положив руку на Камень.

И Люсьен почувствовал, что не может не повиноваться.

— Когда ты был ребенком, я тебя бил за дерзость. С тех пор прошло много времени. Может быть, слишком много. — Фейдир встал и подошел к Люсьену вплотную. — Что нам сейчас необходимо, так это наглядная демонстрация власти

— моей власти над тобой. Что-нибудь такое, чтоб долго помнилось, ты согласен?

Фейдир слегка коснулся пальцем щеки юноши.

— Может, шрам? Скажем, отсюда и досюда.

Он прочертил ногтем на лице Люсьена линию от виска до уголка рта. Там, где он коснулся, возникла жгучая нестерпимая боль. Что-то горячее потекло по щеке. Люсьен молча терпел, сделать что-либо большее он был не в состоянии.

— А может, глаз, а, племянник? Что скажут прелестные леди, когда увидят пустую глазницу на месте правого глаза? Я вырву его пальцами и вручу тебе. Видишь, как это просто для волшебника, который владеет Камнем. Протяни руку.

Люсьена затошнило от ужаса, на верхней губе выступил холодный пот. Его рука сама протянулась, чтобы принять ужасный дар. Тут же его пронзила такая страшная боль, что он закричал и рухнул на колени, внезапно ослепнув на правый глаз.

Потом, так же неожиданно, зрение вернулось, и боль прошла. Память о мучениях еще жила где-то в глубине, она крепко въелась в его душу. Он был свободен от чар! Ему удалось трясущимися руками ощупать лицо. Цел и невредим.

— В следующий раз это будет уже по-настоящему. Ты еще сомневаешься во мне?

Люсьен откуда-то нашел в себе силы заговорить и даже подняться.

— Нет, дядя.

Фейдир пристально посмотрел на племянника. В этих прекрасных голубых глазах он увидел особое уважение, а глубже что-то еще, тщательно скрываемое. Может быть, ненависть?

Для Люсьена расстояние до двери оказалось больше чем когда-либо. Собрав остатки достоинства, умоляя ноги не подвести, он вышел почти с прежним изяществом. Очутившись в тускло освещенном коридоре, он медленно пошел к себе. В комнате он добрался до раковины, и жестокий приступ рвоты почти вывернул его наизнанку.

Фейдир долго смотрел на закрывшуюся дверь. Он отвратительно поступил с мальчиком, но тот заслужил. Действительно, он уже давно напрашивался на наказание. Однако не исключено, что его расчеты ошибочны. Это вполне в духе Люсьена: расценивать все как вызов. Жаль. Люсьен — его ключ к трону, и он должен быть жив во что бы то ни стало. К тому же Фейдир предпочел бы не вредить ему слишком часто. В конце концов, мальчик — сын его дорогой сестры.

Огонь почти погас. Посланник аккуратно спрятал Камень обратно в складки одежды, пересек комнату и наклонился поворошить угли. Что ж, решил он, по крайней мере, впредь мальчик будет следить за своим поведением.

3

Дети размещались в самом конце северо-восточного крыла замка, довольно далеко от большого зала, где взрослые, бывало, собирались и по ночам. Дэрин старался не отставать от длинноногого короля. Резкий ночной холод проник в замок, и коридоры были сырые и промозглые. Круглые настенные светильники из дымчатого стекла с толстыми свечами внутри давали тусклый мерцающий свет.

Дубовая дверь детской отворилась бесшумно. Дэрин отступил, пропуская Рейса, и тот вошел первым, неся на руках уютно свернувшуюся Джессмин. В большой комнате спало около двадцати детей, и часто по ночам они устраивали настоящий бедлам. Но сейчас все было тихо. Мерцающая свеча в высоком подсвечнике тускло освещала кроватки, колыбельки, разбросанные игрушки. Тишину нарушал только храп леди Герры, мирно спавшей на раскладной койке рядом с пустой кроваткой Джессмин. В Ксенаре у девочки была бы отдельная комната, но при дворе небольшого Виннамира все королевские малыши воспитывались вместе.

Король уложил девочку в постель, укрыл и довольно долго смотрел на маленькое овальное личико, обрамленное локонами цвета меди. Когда Рейс наконец поднял глаза, его лицо было столь же безмятежно, как и ее. Он слегка улыбнулся.

— Пойдемте, — тихо сказал он Дэрину, — нам есть о чем поговорить и на что посмотреть.

Это была скорее спальня солдата, а не короля, разве что на холодном каменном полу лежали ковры, а на стенах были богатые драпировки. Мебель была очень простая: пара деревянных стульев, шкаф, сундук, большая кровать, покрытая мягким мехом. По тому, как изумился при виде Дэрина обычно невозмутимый Тило, можно было понять, что здесь не бывает посторонних. Молодой герцог неожиданно почувствовал себя навязчивым.

Тило захлопотал, раскладывая на кровати одежду. Король положил руку ему на плечо.

— Сир?

— Можешь идти, Тило. Спокойной ночи, мой друг.

— Спасибо, сир, — поклонился старый слуга. Проходя мимо Дэрина, он озабоченно нахмурился, прошептал:

— Огонь гаснет, сир, — и закрыл за собой дверь.

Рейс подошел к шкафу у кровати и начал там рыться.

— Дэрин, садитесь у огня. Устраивайтесь поудобнее.

Один из стульев был очень уж изношен, и Дэрин выбрал другой. Король продолжал:

— Чертовски холодная сегодня ночь, но у меня есть кое-что, чтобы нам согреться.

Он достал два массивных хрустальных кубка, такой же графин, наполненный янтарного цвета жидкостью, и порядочно налил в каждый кубок. Дэрин взял один и осторожно понюхал. В ноздри ударил густой аромат, и он ощутил сладковатый ореховый запах.

— Это кое-что новенькое, по крайней мере у нас, — вино двойной перегонки,

— сказал Рейс. — Не то, чем поят в тавернах.

Он сел на второй стул. Кожаное сиденье жалобно заскрипело, когда король, откинувшись, протянул длинные ноги к очагу. Он поднес кубок к губам, сделал три глубоких глотка и взглянул на Дэрина:

— Давайте, попробуйте.

У напитка был привкус дерева, дыма и еще чего-то неуловимого. Жидкость мягко скользнула по языку и вдруг обожгла горло. Дэрин чуть не задохнулся.

Король внимательно наблюдал за ним.

— Ну как?

— Очень хорошо, — едва смог сказать герцог.

— Хорошо? Это превосходно! Но пить надо осторожно, иначе утром голова будет тяжелой. — Рейс снова наполнил оба кубка и опустил графин на каменный пол. Хрусталь зазвенел. Не отводя взгляд от пламени, король потягивал вино. Дэрин последовал его примеру, жар в горле становился все приятнее, тепло разлилось по всему телу, проникло в мозг.

— Смерть твоего отца я перенес тяжелее, чем смерть своего, — неожиданно произнес Рейс. — Странно, правда? Я никогда не осознавал, что значит для меня Эмил, до тех пор? пока его не стало. Жаль, что вы никогда не пытались понять своего отца.

Взглянув на Дэрина, он заметил, что герцог переменился в лице.

— Нет-нет, простите меня. Я несправедлив. Он был столь же виноват, как и вы. Но и вы должны признать свою вину, Дэрин.

Герцог отпил вина и промолчал.

— Оставим это. Мне кажется, я теперь понял, что часто отцы ждут, а порой и требуют от сыновей слишком многого. Мы с Гэйлоном не ссоримся, но в последнее время нам нечего сказать друг другу, — голос короля дрогнул. — Это влияние Люсьена. Гэйлон был так одинок, но из всех он выбрал себе в друзья? Знаете, чему, кроме дерзости и скрытности, Люсьен учит моего сына? Я как-то застал их в оружейном зале, когда они полагали, что их никто не видит. Он учит Гэйлона убивать самыми изощренными способами — так готовят наемных убийц. Можете вы в это поверить? Мой единственный сын! Будущий король! — Он с отвращением отвернулся. — Чего еще ждать от Люсьена, который вырос в Ксенаре, где малышам, когда у них прорежутся зубки, дают грызть рукоятки кинжалов, а читать учат по книжкам о ядах.

Вино наконец перестало сковывать Дэрину язык, его глаза сверкнули:

— Дайте мне свободу действий, сир, и я с радостью избавлю вас от этой проблемы. Позвольте мне под каким-нибудь предлогом вызвать Д'Салэнга на поединок. Позвольте мне убить его.

Лицо Рейса побагровело, став почти такого же цвета, как его волосы. Он закричал:

— Никогда! Я запрещаю!

Король вскочил на ноги.

— Сир?

— Выслушайте меня, Дэрин, — Рейс понизил голос:

— Люсьен Д'Салэнг — мой брат.

Лишившись дара речи, герцог уставился на короля. Рейс подошел к Дэрину поближе и присел на каменный край очага.

— То, что я вам расскажу, знают лишь несколько человек. И это к лучшему. Во время последней военной кампании на южной границе одна из ксенарских аристократок родила ребенка от моего отца. Это была сестра Фейдира. Каким образом она и отец сблизились, я не знаю, да это меня и не интересует. Я не упрекаю своего отца — моей матери не было в живых уже много лет. Но сам он очень винил себя. Вы знаете, как двор короля Роффо не похож на наш. Мы не такие крепкие люди, нам достаточно одной жены. Внебрачные сыновья Роффо гордятся своим незаконным происхождением. По-видимому, на юге в каждой семье есть немного королевской крови, и они начинают претендовать на трон — вот почему в этом королевстве столько жестоких раздоров. — Рейс замолчал, медленно допил вино и вновь наполнил свой кубок. — Во главе моего совета сейчас стоит Дассер, и он посвящен во все это. А больше я никому, кроме вас, не говорил.

— Люсьен, наверное, знает.

— Я не уверен. Знает Фейдир. Он мне никогда ничего не говорил, но позволяет себе много вольностей, даже предъявляет требования. — Рейс наполнил кубок Дэрина. — Мой отец потребовал ребенка себе. Он умолял мать приехать сюда, чтобы он мог на ней жениться, но все еще шла война. Я не могу удержаться от мысли, что если бы она жила с нами, Люсьен вырос бы совсем другим человеком. Теперь вы понимаете, почему я не могу позволить насилие по отношению к нему. Уже были желающие вызвать его на поединок, мой запрет их весьма расстроил. Этот юноша причиняет мне сплошные огорчения, а теперь он вдобавок лишает меня сына! Нет, Дэрин, вы должны отнять Гэйлона, не убивая Люсьена. В этом я рассчитываю на вас.

— Довольно об этом, — король осушил свой кубок и поднялся. Дэрин собрался было встать, но Рейс жестом усадил его обратно. — Нет, ждите здесь. Мне нужно вам кое-что показать.

Король скрылся в смежной комнате. От вина у Дэрина кружилась голова, все виделось ему в какой-то неясной дымке. Усталый герцог размышлял над словами короля. За ужином Гэйлон был холодно вежлив с ним, но Дэрин почувствовал, что за этим кроется обида. Люсьен, когда ему этого хотелось, мог быть на редкость обаятелен — придворные дамы охотно это подтвердят. Не так-то легко будет сделать то, чего хочет Рейс.

Дэрин слышал, как король ходит в соседней комнате. Послышался скрежет камня о камень, потом опять все стихло. В следующее мгновение появился Рейс, в руках он держал какой-то длинный предмет, завернутый в кусок ткани. Он протянул его Дэрину.

— Что это? — спросил герцог.

Странный предмет оказался тяжелым, герцог положил его себе на колени и, развернув ткань, обнаружил старинный грозный обоюдоострый меч. Кожа его ножен была вся сморщенная и потрескавшаяся, витая рукоятка покрыта потемневшим от времени лаком в паутине мелких трещинок. Правой рукой Дэрин чуть вытащил лезвие из ножен: металл был весь изъеден ржавчиной. Рейс наблюдал за ним.

— Он входит в наследство моего сына, — сказал он с улыбкой. — Необычный это меч. Вы знаете о Наследии Орима?

— Но это же не Кингслэйер?! — прошептал Дэрин и, будто обжегшись, отдернул руку от меча.

— Именно он. Смотрите, вот он во всей своей зловещей красе. — Рейс тихо рассмеялся. — Не скажешь, что это похоже на легендарный меч, но Рыжие Короли владеют им почти тысячу лет. Эмил вручил мне его, когда умер мой отец, а ты передашь его Гэйлону после моей смерти.

Дэрин неловко пошевелился.

— Милорд, но если это настоящий Кингслэйер, почему его не уничтожили?

Ведь он восстал на Орима и убил его.

— Ну, если когда-нибудь кого-то и стоило убить, так это Орима. Ваша мать никогда не рассказывала вам о Черных Королях?

— Никогда. Никто не упоминает имени Орима, разве что как ругательство.

— Ваша мать — потомок Орима. Его кровь течет и в ваших жилах, хотя я понимаю, что тяжело узнать о себе такое. За все время вы — первый Госни, владеющий Камнем. Вы никогда не задумывались, почему? Мне кажется, ваш отец опасался этого унаследованного вами дара — волшебной силы.

— Моя сила, сир, совсем невелика.

— Вы недооцениваете себя. Вы всегда недооцениваете себя как волшебника, музыканта и фехтовальщика. Это одна из самых ваших привлекательных и в то же время вызывающих раздражение черт. — Рейс снова опустился на стул. — А теперь внимательно слушайте, и я расскажу вам историю Наследия Орима, как ваш отец рассказал ее мне и как вы должны будете однажды рассказать Гэйлону. Что-то вы уже знаете, но будьте снисходительны.

Король сел поудобнее, стул под ним жалобно заскрипел.

— Сначала Виннамиром правили Черные Короли. Они как могли цеплялись за свою власть, ревностно оберегая ее. Чтобы сохранить трон и не испортить чистоту своей колдовской крови, они вступали в браки между собой: брат женился на сестре, отец на дочери. Ко времени Орима в семье распространилось сумасшествие. Когда умер его отец, Орим отравил двух своих старших братьев, задушил младшего, а потом женился на собственной сестре. Сначала он не был таким уж плохим правителем, но и хорошим тоже. В общем, это был тщеславный, алчный человек, любивший получать удовольствие за счет других.

В предании говорится, что однажды, в восемнадцатый год правления Орима, странный маленький человек пришел к королю и предложил сделку.

— Это был волшебник, — вмешался Дэрин.

— Нет. Это обычное заблуждение. Его имя не дошло до нас, но известно, что это был чужеземец, с трудом объяснявшийся на нашем языке, и он не обладал волшебной силой. Но у него был невиданный ни до, ни после драгоценный камень, в котором было заключено звездное пламя. Он предложил выковать меч и вставить камень в его рукоятку, и это будет оружие такой поразительной силы, что Орим сможет покорить своих богатых соседей или любой другой восставший против него народ. Взамен этот человечек просил Колдовской Камень Черных Королей, и еще он хотел, чтобы Орим обучил его черной магии.

Рейс поднял графин, взболтнув содержимое.

— Еще?

Дэрин отрицательно покачал головой, и король наполнил свой кубок.

— Разумеется, Орим согласился. Я думаю, он ничего не терял, соглашаясь на просьбу странного чужеземца. Меч был изготовлен и имел все обещанные качества. Орим пошел на соседей кровавой войной, опустошал целые города, убивая тысячи и тысячи. Но когда его попросили выполнить свою часть сделки, он отказался. Может быть, он боялся этого непонятного человека. Кто знает? Орим приказал бросить его в подземелье. Когда его волокли в темницу, чужеземец проклял свое творение и предсказал, что меч убьет любого, кто возьмет его в руки.

И когда позднее Орим попытался воспользоваться мечом, тот убил его, и конец Орима был ужасен. Говорят, мясо стекло с его костей, как воск. Но к тому времени Орим стал таким злым и жестоким, что уже его собственный народ поднялся против него. После его смерти начался погром — все близкие родственники Черных Королей, кого смогли найти, были преданы мечу. Затем в землях, прилегающих к Западному морю, выследили и убили всех колдунов и чародеев. У людей был такой страх перед волшебством, что и сотни лет спустя обладателю Колдовского Камня грозила немедленная смерть. С тех пор не было ни одного короля-волшебника. Моя семья хоть и была королевской крови, но принадлежала к отдаленной ветви, нас выбрали в правители, потому что мы были простыми бесхитростными людьми, такими же тугодумными и медлительными, как скот, который мы выращивали, ни в ком из нас не было ни капли таинственной крови. — Рейс криво усмехнулся. — Никто не знает, что стало с создателем меча. А сам меч теперь у вас. Насколько всему этому можно верить?

Дэрин подался вперед, тяжелый меч все еще лежал на его коленях.

— А драгоценный камень, который давал силу Кингслэйеру? Что стало с ним?

Рейс, замолчав, смотрел куда-то вдаль. Дэрин отложил меч и опустился на колени у очага. В золе еще тлело несколько углей, и он кочергой сгреб их в одну кучу.

— Ну, — сказал король, — уже поздно, я вас задержал. Вам пора идти.

Возьмите меч и найдите для него надежное место. Я поручаю вам хранить его.

— Он улыбнулся. — Но подождите, посидите со мной еще минуту. Прежде чем вы уйдете, я должен сказать вам еще одну вещь. Возможно, вы предпочли бы, чтоб я этого не говорил, но тем не менее выслушайте. — Его улыбка погасла.

— Между вашим отцом и мной не было секретов. И то, что я вам сейчас скажу, — чистая правда. У Эмила Джефсона из Госни было три сына, и больше всех он любил младшего.

Дэрин почувствовал, как защемило сердце.

— Вы мне не верите, — упрекнул король, — я вижу по вашему лицу. Ваша мать была самым большим счастьем в жизни Эмила, а вы так на нее походили и очень отличались от ваших братьев. Любовь к вам заставила вашего отца почувствовать свою уязвимость, вот он и старался относиться к вам равнодушно. Он многого ожидал от вас, потому и был так требователен, так критичен. Когда он вернулся с войны и обнаружил, что ваша мать умерла, а вы исчезли, он словно с ума сошел. В поисках вас он неделями один бродил по горам. Но вы будто испарились. Никто вас не видел, никто о вас ничего не знал. В конце концов мы поверили, что вас уже нет в живых, и Эмил стал угасать: он думал, что потерял вас обоих.

— И поэтому избил меня чуть не до смерти, когда я вернулся, — горько сказал Дэрин.

— Вы отказались сказать ему, где были и даже почему вы ушли.

— Я занимался делами своей матери, — холодно ответил Дэрин, вспомнив, в какое неистовство привели Эмила именно эти слова, дерзко произнесенные двенадцатилетним мальчиком.

— Вы никогда не сказали ему, не так ли? И никому другому. Кое о чем мы догадывались: у вас был Камень, и вы умели с ним обращаться — вы провели где-то целый год, и кто-то обучал вас волшебству.

Дэрин отвернулся, чтобы скрыть свою печаль. Его пальцы вертели кольцо на левой руке. Он не хотел вспоминать этот год. Он так старался научиться управлять силой Камня, так старался понравиться старому волшебнику, и ничего не вышло. Он полюбил Сезрана так, как мог бы полюбить отца, если бы тот принял его любовь. Но этого оказалось недостаточно. Сезран отослал его, запретив когда-либо возвращаться.

— Вы рассердились на меня, — пробормотал Рейс.

— Нет, сир, — поспешно возразил Дэрин. — Что вы! — Он протянул руку за мечом.

— Я не должен был столько взваливать на вас сегодня. — Глаза короля затуманились. — Но, так или иначе? так или иначе, похоже, времени остается мало? А значит? — К нему вернулась прежняя сердечная улыбка.

— Идите спать, мой юный герцог. Поспите хорошо и подольше. Через три дня я возьму сына на охоту. Я пообещал ему в день его рождения, что мы поедем в охотничий домик, но все никак не было времени. И хорошо, что так получилось, потому что теперь с нами поедете вы. Это будет целая неделя без милого Люсьена! — Король сжал плечо Дэрина. — Достаточно времени, чтобы возобновить прежнюю дружбу.

Где-то вдалеке пропел петух. Свечи догорели одна за другой, и спальня погрузилась во мрак, а Дэрин все так же неподвижно сидел на краю кровати. Из всего того, что обрушилось на него сегодня ночью, тяжелее всего было узнать о любви отца.

Наконец он заставил себя подняться и с трудом стянул сапоги. С глухим стуком они упали на ковер, и Дэрин так и оставил их там. Рядом с ним, на покрывале, лежал Кингслэйер, холодный и грозный, герцог попытался придумать, куда бы его спрятать. Он ненавидел этот меч за то, что тот удерживал его здесь, за то, что эта легенда обязывала его исполнить долг Госни.

Дэрин потянулся за мечом, но на этот раз левой рукой, и Камень на его пальце вдруг замерцал. У герцога уже слипались глаза, и он решил, что это ему мерещится от усталости, но свет становился все ярче. Дэрину стало любопытно, и он взялся за рукоятку меча.

Дрожь пробежала по его руке, и Кингслэйер как будто дернулся.

Послышался низкий, постепенно нарастающий гул, и он неожиданно почувствовал такую ясность мысли и такой прилив энергии, как никогда раньше.

Вытащив клинок, он изумился. Лезвие было чистое, новое, на его золоте влажно поблескивало что-то красное. Дэрин осторожно коснулся этой влаги, и палец тут же окрасился кровью. Это была не его кровь, а Орима — он сразу понял это. В то же мгновение на него обрушилось и другое понимание.

Меч пел ему песнь славы, и голубой голос Камня присоединился к реву Кингслэйера. «Черный Король!» — взывали они. Герцог почувствовал на лбу тяжесть — тяжесть короны. Она была, и в то же время ее не было, перед его глазами бесконечной чередой проносились какие-то видения: знакомые и незнакомые, возможные и невозможные. Время захлестнуло его, и эти потоки относили Дэрина в далекое прошлое и отдаленное будущее, к возможному и вероятному.

Он видел звездное пламя, заключенное внутрь драгоценного камня цвета самой темной ночи, и он знал, что эта сила принадлежит ему. Меч предлагал всемогущество! Страстное желание нахлынуло на него, грозя заглушить все остальное, и это желание было частью его, а частью — другого человека — Орима. К Дэрину пришло воспоминание о сумасшествии и смерти, а следом — необъяснимая радость и жгучая ненависть. Страсть! Он почувствовал волнение во всем теле. Все его низменные инстинкты откликались на этот призыв.

Кингслэйер пел ему о власти. О его власти! Пользоваться ею, как хочешь, когда хочешь. Он увидел мертвого Люсьена, покоренные королевства и последний одинокий лист, слетающий с осеннего дуба.

В комнате раздался слабый стон, и герцог понял, что это его собственный голос.

— Нет! — простонал Дэрин.

— Власть! — взревел меч.

— Нет!

— Бессмертие! — сулил Кингслэйер.

— Нет! — ответил Дэрин и обнаружил, что у него есть силы разжать пальцы и выпустить рукоятку меча.

Бледный рассвет проник через высокие окна. В тусклом сером свете проступили очертания комнаты. Рядом лежал Кингслэйер — безжизненный, смутно различимый предмет. Камень на пальце был по-прежнему темный. Дэрин готов был поверить, что все ему пригрезилось, но он все еще непроизвольно вздрагивал. Во рту был отвратительный вкус, в воздухе пахло пеплом. Это могло случиться! Это чуть было не случилось! Он едва не поддался на уговоры Кингслэйера.

Герцог с отвращением взял меч правой рукой, держа его подальше от Камня. Он скорее на ощупь добрался до дальней стены и положил меч среди военных трофеев отца. Ужасный Кингслэйер ничем не выделялся среди других окровавленных мечей. Шатаясь, Дэрин добрел до постели, рухнул, не раздеваясь, поперек и погрузился в глубокий сон, лишенный сновидений.

4

Дэрин осторожно откинулся головой на подушку, нагретую солнцем. Сквозь его сомкнутые веки оранжевым пожаром пылало яркое светило, изгоняя из памяти тревожные воспоминания о прошедшей ночи. Вино помогло ему. Проснувшись утром, он почувствовал сухость в горле и мерзкий привкус во рту, к тому же у него сильно болела голова, так что даже на поднос с фруктами и сыром, оставленный в его комнате, Дэрин смотрел не иначе как с отвращением. Вино, однако, он проглотил с удовольствием, и от него голове сразу полегчало, хотя в желудке все еще ощущалось какое-то брожение.

Прежде чем выйти на залитую солнечным светом открытую террасу, расположенную перед входом в его комнаты, Дэрин облачился в довольно скромный костюм, а выйдя обнаружил, что день почти прошел. Солнце клонилось к закату, путаясь в зарослях жимолости, которая взбиралась по столбам опор и увивала перила террасы. Теплый день еще звенел детскими голосами, доносящимися с лужайки перед дворцом, и эти звуки напомнили Дэрину о его собственном детстве, прошедшем здесь и далеко на севере, в замке Госни.

Открыв глаза, Дэрин увидел под балконом, на котором он стоял, незнакомого юношу, который ухаживал за цветочными клумбами, протянувшимися вдоль всей террасы. С головой уйдя в свое занятие, он даже не поднял головы, когда Дэрин вышел на ступеньки. Оглядевшись, Дэрин увидел ребенка, одиноко игравшего под раскидистым серебристым кленом, листья которого стали темно-пурпурными из-за ночных заморозков. Некоторое время герцог просто смотрел на крошечную фигурку, прежде чем понял, что девочка в длинных домотканых юбках — Джессмин.

Стоя к нему спиной, Джессмин одевала тряпичную куклу в голубое кукольное платье и, завернув ее в простыню, усаживала на каменной скамье. Затем девочка принялась подносить кукле воображаемые чай и сладости, вполголоса что-то приговаривая. Дэрин улыбнулся.

С другой стороны зеленого газона появилась группа мальчишек-сорванцов, направляющаяся в сторону принцессы с громкими воплями. На мгновение они остановились, вступив друг с дружкой в нешуточную битву, — стук и треск их деревянных мечей разносился далеко в воздухе, — а затем бегом промчались мимо Джессмин. Девочка не обращала на них никакого внимания до тех пор, пока один дерзкий паренек не отделился от ватаги и, издав дикий боевой клич, не схватил куклу за болтающуюся руку.

Когда Джессмин обернулась, на лице ее была явственно написана ярость. Ловко схватив мальчишку за его развевающуюся тунику, она, используя его собственную инерцию движения, закрутила агрессора вокруг себя и, подставив ему ножку, опрокинула на землю. Мальчишка ударился о землю с такой силой, что воздух с шумом вырвался из его груди, а Джессмин уже вырвала у него из рук куклу и его деревянный меч. Нежно прижимая куклу к груди, свободной рукой принцесса перехватила меч за деревянную рукоятку и приставила его острие к горлу поверженного врага.

Остальные мальчишки, описав широкую дугу, вернулись к дереву с громким смехом и подначками. Юный вояка униженно взял меч из рук своей принцессы и умчался со всей ватагой в поисках более легкой добычи. Джессмин принялась утешать куклу с поистине материнской заботой, но это продолжалось лишь до тех пор, пока она не заметила Дэрина. Кукла была немедленно забыта, оставшись валяться на траве кучкой тряпья.

— Дэрин!

Он подхватил ее на лету, покорно подставляя щеки для поцелуев и в свою очередь крепко обнимая и целуя девочку.

Принцесса вдруг нахмурилась:

— Ты спал весь день!

Дэрин смог только улыбнуться как можно более виновато, и Джессмин по гладила его по лицу, потрогала свежевыбритые щеки и вцепилась ручкой в густые черные волосы, спускающиеся ему на шею. Дэрин улыбнулся ей.

— Поставь меня на место, — потребовала она, немедленно смутившись.

Затем она спросила:

— А чем бы ты хотел заняться?

— Как насчет того, чтобы прогуляться?

— Тогда пойдем, — Джессмин схватила герцога за руку и потащила за собой.

— Гэйлон на площадке для фехтования с Люсьеном. Пойдем скорей, я не хочу, чтобы леди Герра нашла меня.

Принцесса оглянулась через плечо на замок и продолжила:

— Сейчас должны начаться мои занятия, и она опять заставит меня заниматься какими-нибудь глупостями вроде вышивания или вязания. А я хочу выучиться фехтованию, как Гэйлон. Ты научишь меня? — Ответа от него не требовалось.

Дэрин позволил девочке вести себя туда, куда она захочет. Головная боль совсем прошла, и страшные открытия ночи отступили на второй план. Вместе они петляли по дорожкам сада, и Джессмин показывала ему местные достопримечательности.

— Вот на этом камне я оступилась на прошлой неделе и ободрала локоть, — поясняла она, закатывая рукав платья и демонстрируя Дэрину заживший шрам, чтобы и он мог восхититься, — а вот здесь Тоши, сын лесника, поймал гофера. Тоши — очень умный!

Сами того не заметив, они забрели в ту часть сада, где были высажены розы и Джессмин, выпустив руку Дэрина, бесстрашно бросилась в самую середину посадок.

— А куда мы идем теперь? — поинтересовался герцог, осторожно пробираясь следом.

— Вот куда, — девочка остановилась возле куста белых роз, который весь был покрыт плотными, только начинающими распускаться бутонами. — Дай мне твой нож! — потребовала она и вытащила кинжал из ножен у него на поясе прежде, чем он успел возразить.

— Будь осторожна, принцесса, он острый, — предупредил Дэрин.

Девочка с отвращением наморщила носик.

— Я не ребенок, — сообщила она, размахивая клинком с таким решительным видом, что герцог с осторожностью вынул кинжал из ее пальчиков и стал срезать толстые стебли сам, избегая изогнутых шипов.

— Для чего мы это делаем? — спросил он, передавая ей цветы по одному.

— Разумеется, для того, чтобы подарить леди Марсел, — объяснила девочка, и герцог задумчиво промолчал. — Еще один, и будет достаточно, как ты полагаешь? Этот букет ей непременно понравится, я знаю. А теперь — идем. По дороге можем пройти мимо фехтовальной площадки? — Уловив колебания Дэрина, девочка подняла на него взгляд. — Не беспокойся, Гэйлон не будет возражать, мы не надолго. К тому же, — заключила она неожиданно мудро, — цветы для леди могут завянуть.

Дэрин с любопытством последовал за принцессой, которая вприпрыжку помчалась по каменным плитам дорожки. Букет, завернутый в носовой платок, она сжимала в руке, время от времени энергично им взмахивая и призывая Дэрина идти быстрее. Довольно скоро они услышали лязг металла о металл.

— Ш-ш-ш! — Джессмин приложила палец к губам. — Я знаю, откуда мы сможем посмотреть на них, а они нас не увидят.

С этими словами она провела Дэрина на небольшую галерею, выстроенную у северного края арены. Там они отыскали укромный, тенистый уголок, откуда могли незамеченными наблюдать за всем, что делалось на арене.

Скинув камзолы и рубахи, Люсьен и Гэйлон кружили по арене, и их загорелые тела блестели от пота. Его капли стекали по их лицам и капали с носов и подбородков, но ни один из бойцов не обращал на это внимания.

Герцог сразу догадался, что это развлечение вошло у обоих в привычку: сосредоточенно и уверенно оба наносили друг другу удары и отражали выпады, топча ногами и без того твердую, как камень, глиняную почву. Оба бились не тупыми и тяжелыми учебными мечами, а клинками из заостренной стали — легкими и слегка изогнутыми, которые в последнее время стали столь популярны на юге. Принц и Люсьен берегли друг друга, и все же схватка была не шуточной, и несмотря на то, что Люсьен был старше, сильнее и имел более длинные руки, Гэйлон успешно сдерживал его натиск. Обмен ударами происходил тоже довольно медленно, но, судя по их виду, так было не всегда.

Гэйлон внезапно сделал обманное движение влево и поднырнул под встречный удар Люсьена, как это мог сделать только мальчик десяти лет от роду. Покатившись по земле, он сбил молодого южанина с ног, и оба оказались лежащими на твердой глине площадки, беспомощно барахтаясь и хохоча.

— Нечестно! — воскликнул Люсьен, кашляя от пыли и задыхаясь от смеха.

Дэрин оглянулся и увидел, как Джессмин спускается на площадку по невысоким ступеням. Было слишком поздно удерживать ее, и он покорно последовал за ней.

— Привет! — радостно приветствовал ее Гэйлон и нахмурился, увидев Дэрина. Попытавшись стереть с лица пыль, он только сильнее ее размазал.

— А королю известно, что вы тут сражаетесь настоящими мечами? — строго спросила Джессмин, важно прохаживаясь вокруг Люсьена и Гэйлона, все еще сидящих на земле.

— Мы знаем что делаем, Джесс, — неожиданно раздраженным тоном ответил принц, но Джессмин была непоколебима.

— Король знает?

— Какая прекрасная работа! — заметил Дэрин, поднимая небольшой клинок Гэйлона и пытаясь отвлечь девочку.

Принц вскочил на ноги и выхватил свое оружие из рук герцога, быстро поглядев на своего светловолосого партнера, который продолжал сидеть на земле скрестив ноги.

— Люсьен сделал его для меня на мой день рождения! — с вызовом сказал он, поворачиваясь к принцессе. — Ты ведь никому не скажешь, правда?

Губы девочки превратились в тонкую, прямую линию.

— Может быть.

— Конечно нет, — твердо сказал ей Дэрин.

Джессмин недовольно нахмурилась, но кивнула.

— Все равно больше не делайте этого, — потребовала она.

Дэрин перехватил взгляд, которым обменялись Гэйлон и Люсьен.

— Ну? — спросила Джесс.

— Конечно, Джессмин, конечно, — неискренне уверил ее Гэйлон.

— Это оружие совсем нового типа, — заметил Дэрин, лишь с легким интересом покосившись на меч, который Люсьен сжимал в руке. — Как оно сбалансировано?

Голубые глаза Люсьена блеснули.

— Несколько по-другому, чем прямые мечи. Не хочешь ли попробовать?

Южанин легко вскочил, и Дэрин нахмурился.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз.

— Пожалуйста, — настаивал Люсьен. — У меня тут есть еще один такой меч, я никак не могу выбрать, какой из них мне больше нравится. Ты можешь помочь мне выбрать.

— Ты, должно быть, утомлен?

— Вовсе нет, — возразил Люсьен, заметив неуверенность в глазах герцога.

— Вот, возьми, — он протянул оружие, с удовольствием наблюдая за тем, как герцог, поборов раздражение, взвешивает клинок в руке.

— Всего один раунд, ты и я, — улыбка Люсьена была что-то уж очень мягкой и дружелюбной. — Это не займет много времени.

— Люсьен? — насторожилась Джессмин, уловив что-то еще под его внезапным дружелюбием.

— Лучше отойди в сторонку, Джесс, — коротко сказал принц, и в его ореховых глазах загорелся огонек дурного предчувствия. — На твоем месте я бы дважды подумал, Дэрин. Люсьен — лучший фехтовальщик королевства.

— Ну, ну, принц, — заметил Люсьен с нарочитым смирением, — не говорите так. Вы испугаете моего противника, и он убежит.

Джессмин переводила взгляд с Гэйлона на Люсьена, подозревая, что за игру они затеяли. Потянув Дэрина за рукав, она шепнула:

— Пожалуйста, не делай этого.

Однако было поздно, ловушка сработала. В очередной раз сжав в руке рукоять меча, Дэрин возвратил его Люсьену и стащил через голову камзол.

— Один короткий раунд, — согласился он, снова взяв в руку меч.

— Превосходно! — Люсьен бросился к ограде площадки, где в беспорядке была свалена его одежда. Там он опустился на колени и бережно развернул промасленную ткань, в которую был завернут второй клинок.

— Пошли на галерею, — строго сказал Гэйлон, пытаясь поймать Джессмин за руку.

— Нет, — капризно отозвалась девочка, вырываясь от него.

— Но тебе нельзя оставаться здесь, ты будешь мешать. Послушай, там мы сможем сесть, и нам будет все хорошо видно. Это должно быть интересно.

— Но, Гэйлон, — возразила Джессмин, — они же ненавидят друг друга.

— Я знаю, — отозвался принц с такой радостью в голосе, что Джессмин вздрогнула.

— Ты ужасен.

— Ну что ты понимаешь?! — выкрикнул принц. — Ты просто еще маленькая девчонка!

Это бессердечное замечание заставило Джессмин замолчать. Она даже отвернулась, чтобы скрыть обиду. С тех самых пор, как Люсьен и Гэйлон стали такими неразлучными друзьями, ее постоянно отталкивали, не принимали в компанию. Не то чтобы Джессмин не любила Люсьена — он всегда был добр к ней,

— просто Гэйлона она любила самозабвенно и безоговорочно. По отдельности и тот и другой нравились ей, но стоило им сойтись вместе, и она начинала ощущать перемену к худшему: один становился старше своих лет, а другой превращался в мальчишку.

После того как Дэрин отправился в чужие края, Джессмин и Гэйлон некоторое время были особенно близки, находя утешение в обществе друг друга и заполняя тесной дружбой ту пустоту, которая внезапно образовалась в их жизнях. Люсьен начал искать общества Гэйлона лишь в последнее время, и Джессмин надеялась, что с возвращением Дэрина все снова встанет на свои места, снова станет как было, однако Гэйлон все это разрушил, а Дэрин? Дэрин тоже изменился. Она чувствовала, что он по-прежнему любит ее, но любовь эта стала какой-то иной.

Джессмин наблюдала, как двое молодых людей на фехтовальной площадке движутся навстречу друг другу, один раздетый до пояса, другой — в рубашке, один с волосами как пакля, другой — темноволосый. Оба в салюте прикоснулись губами к эфесам мечей, и Джессмин вдруг испугалась чего-то, но юноши уже начали осторожно кружиться вокруг друг друга по залитому теплыми лучами солнца пространству арены. Оба что-то говорили, и девочка прислушалась.

— Между прочим, — заметил Люсьен, — этот меч — лучше!

С этими словами он сделал движение запястьем руки, так что солнечный свет блеснул серебром на полированной стали клинка. Он все еще был вне пределов досягаемости оружия герцога, чего нельзя было сказать о Дэрине.

— В самом деле? — равнодушно осведомился Дэрин.

Светлые глаза Люсьена подсказали ему, каким будет следующее движение, и он удачно парировал первый пробный выпад.

Светловолосый южанин вернулся в стойку.

— Да.

— Давно этим занимаешься?

Бойцы продолжали кружить, не делая попыток выйти на дистанцию боя.

— Вот уже несколько месяцев. Гэйлон, кстати, прав: я в очень неплохой форме.

— Не сомневаюсь, — Дэрин улыбнулся, слегка приоткрываясь.

Несмотря на то что для неискушенного глаза движение его было едва заметным, для Люсьена оно означало очевидное приглашение к немедленной атаке.

— Я тебе не сказал еще кое-что, — заметил Люсьен, не обратив на вызов никакого внимания.

— И что же?

— Я думаю, что убью тебя этим мечом.

Сердце Дэрина забилось быстрее, хотя он был уверен, что Люсьен просто шутит. Все же угроза вызвала прилив крови к голове и легкое головокружение. Герцог коротко рассмеялся, мимоходом задумавшись, отчего он чувствует себя живым человеком только в минуты подобные этой.

— Что ж, попробуй.

Они снова сошлись, и снова Люсьен напал, нанеся удар сверху вниз в левое плечо. Дэрин отбил. Последовал выпад в правое колено. И снова он отбил. Легкий клинок нацелился в левое колено и в правое плечо. Дэрин дважды изящно парировал. Пока оба просто испытывали силу и быстроту реакции друг друга, никто из них не вспотел и не сбился с дыхания. Люсьен снова отступил, улыбаясь.

— Устроим детишкам представление? — спросил он у Дэрина.

— Почему бы и нет?

На этот раз они сошлись всерьез, выискивая слабости и уязвимые места в обороне соперника. Дэрин оказался не простым орешком для Люсьена, несмотря на то что у него почти не было опыта в обращении с таким легким клинком. Его более мирные занятия, такие, как игра на лютне, удивительно хорошо его подготовили, и теперь он был предельно сосредоточен и не терял самообладания. И все же Люсьен понемногу теснил его и остановился лишь тогда, когда Дэрин снова оказался вне пределов его досягаемости.

— Это приятно, но выглядит не слишком убедительно. Я же собираюсь убить тебя, Госни, так сопротивляйся же хоть немного!

Дэрин рассмеялся:

— Ты слишком легкий соперник, я мог бы убить тебя уже несколько раз.

— В самом деле? Тогда докажи! — с вызовом бросил Люсьен.

— В другой раз. Мы и так зашли слишком далеко. Пора заканчивать.

— Не думаю, — Люсьен сделал шаг вперед, и лицо его стало холодным. — Ты погибнешь в результате несчастного случая — такие вещи случаются достаточно часто во время тренировочных боев. Случайный выпад и? Никто не осмелится обвинить меня. — Он улыбнулся, и улыбка у него вышла самая смертоносная, ледяным холодом веяло от нее. — Род Госни закончится на тебе. К бою!

— Мне кажется, этого не будет.

— Будет! — воскликнул Люсьен и двинулся на Дэрина столь быстро и решительно, что герцог непроизвольно приподнял меч и использовал единственную слабость, которую он обнаружил в защите южанина.

Люсьен привык к легким мечам, в то время как Дэрин с самого детства учился владеть более тяжелым клинком и потому обладал более сильным запястьем. Когда Люсьен сделал прямой выпад, герцог, вместо того чтобы парировать его, сильно ударил по его мечу сбоку. Мечи столкнулись плашмя, раздался звенящий гул, и клинок Люсьена отклонился далеко вбок, а сам он, потрясенный силой удара, непроизвольно отступил назад, едва удержав рукоять меча.

Несмотря на то что рука его онемела, а удар отдался в запястье тупой болью, Дэрин остановил острие своего узкого меча у самой груди Люсьена, прямо напротив сердца. Несмотря на то что кровь отхлынула от лица молодого человека, он не отвел глаз от лица Дэрина.

— Видишь, как просто? — Герцог убрал меч и отступил. Теперь его меч смотрел острием в землю.

Джессмин, сидящая на галерее, решила, что теперь бой должен прекратиться и что ее худшие опасения так и остались опасениями, однако это было не так. Люсьен снова поднял меч и, поигрывая запястьем, приблизился к Дэрину. Герцог снова отступил, не желая снова начинать схватку. Один шаг, потом еще один. Герцог и Люсьен что-то говорили друг другу, но Джессмин не могла разобрать ни словечка.

— Гэйлон! Люсьен хочет убить Дэрина.

— Ерунда, — отозвался принц с сомнением в голосе. Джессмин заметила, что он вцепился в перила балкона с такой силой, что побелели суставы пальцев.

Дэрин тем временем сказал противнику еще несколько слов и повернулся, чтобы уйти. Подняв голову и посмотрев на детей на галерее, он улыбнулся.

— Дэрин! — воскликнула Джессмин, увидев, что Люсьен бросился вперед и хочет напасть на герцога сзади.

Гэйлон лишь в немом ужасе смотрел вниз, не в силах пошевелиться, не в силах даже думать. К счастью, Дэрин услышал стук башмаков по утоптанной глине, увидел догоняющую его быструю тень и отскочил, развернувшись лицом к нападавшему и неохотно поднимая оружие.

Битва снова возобновилась, и битва настоящая — на пустую болтовню не было ни времени, ни сил. Противник позволял Дэрину остаться в живых, но и только. Слепая ярость часто бывает губительна для бойца, но гнев Люсьена был холодным и расчетливым. Противники теперь были равны по силам, а Дэрин уже использовал свою единственную возможность: Люсьен был настороже и старался не открываться. Его натиск был таким мощным и стремительным, что герцог едва успевал думать и реагировать на удары, не в силах даже перевести дух. Он только отступал, двигаясь неровными зигзагами, стараясь встать таким образом, чтобы косые лучи предзакатного солнца не попадали в глаза.

— Он ранен! — выдохнула в ужасе Джессмин, разглядев то, чего не успел разглядеть пока никто — крошечный клочок белой материи, который затрепетал на рукаве Дэрина.

— Кто? — требовательно спросил Гэйлон. — Кто ранен?

Однако очень скоро стало очевидно — кто. На манжете рукава рубашки Дэрина появилось красное пятно. Ткань очень быстро промокла, и струйка крови побежала по внутренней стороне руки на гарду меча и на эфес. Неуловимо быстрым движением Дэрин перекинул меч в другую руку и продолжил отбивать удары, в то время как кровь рубиновыми каплями стекала на арену.

— Он же левша! — воскликнул Гэйлон, так крепко сжимая ладошку Джессмин, что ей стало больно. — Я совсем забыл, что он левша!

— Но он дерется и другой рукой, — едко заметила принцесса.

— С ним все будет в порядке, — попытался успокоить ее Гэйлон, но принцесса не сдавалась.

— Не будет, не будет! Он ранен, Люсьен обязательно убьет его, и в этом будешь виноват ты! — девочка собиралась заплакать.

Эта мрачная мысль до сих пор не приходила Гэйлону в голову. В самом деле, Дэрин, похоже, совсем выдохся. Дважды уже он оступился и чуть не упал, с трудом избежав гибельного удара.

— Что же делать, Джесс? — растерянно спросил принц, чувствуя, как паника охватывает его.

— Быстро позови сюда стражников!

— Нет времени?

Гэйлон посмотрел вниз. Сражающиеся находились почти под самым балконом, и до его ушей доносились из облаков пыли не только удары стали о сталь, но и хриплое дыхание обоих. Дэрин, прижатый противником к стене, сумел собраться с силами настолько, что оттеснил Люсьена на два маленьких шага назад.

На третьем его шаге сверху, как по волшебству, пролился дождь из белых роз. Один цветок царапнул Люсьена шипами по щеке, остальные запутались у него в ногах. Раздавленные бутоны пахли пронзительно и резко, но Дэрин не обратил на это внимания, так как в этот момент Люсьен поскользнулся. Клинок Дэрина совершил вращательное движение и, поддев меч соперника, выбил его из рук Люсьена. Отлетевшее оружие со звоном ударилось в стену, переломившись на расстоянии ширины ладони от острия.

Гэйлон, стоя на балконе, втащил Джессмин обратно, так как девочка слишком сильно перегнулась через перила, чтобы точнее бросить букет.

Люсьен с глупым видом посмотрел на сломанный меч, в глазах его мелькали недоумение и вопрос. Ленивая муха басовито прогудела у него над ухом, привлеченная запахом пота и свежей крови.

— Итак? — спросил молодой лорд, наконец осознав, что Дэрин по-прежнему стоит над ним с поднятым мечом. Судорожно вздохнув, он развел руками в знак смирения.

Дэрин постепенно успокаивался. Ему тоже нелегко было осознать такой неожиданный поворот судьбы, ибо совсем недавно он глядел в глаза собственной смерти. Как бы плохо он ни относился к противнику, он не мог не признать, что этот рослый южанин превосходит его в умении обращаться с мечом. С легким вздохом он отбросил свое оружие в дальний конец площадки. Клинок ударился о твердую землю и подскочил. В глазах Люсьена, однако, не промелькнуло и тени благодарности. Вместо этого Дэрин увидел на его лице ненависть, мгновенно сменившуюся глубоким отвращением.

Дети медленно спускались вниз по ступеням, ведущим с галереи, и Люсьен приподнял подбородок. Тонкие струйки крови черными нитями запеклись у него на скуле, а от уголка глаза к уголку губ протянулась свежая царапина, оставленная колючим стеблем розы. Глянув на Гэйлона, он отвернулся и пошел в дальний конец площадки. Принц смотрел ему вслед со смешанным чувством жалости и сочувствия.

Джессмин открыла было рот, чтобы заговорить, но Гэйлон перебил ее.

— Ты тоже мог бы убить его, — холодно сказал он Дэрину.

Джессмин, потрясенная, повернулась к нему.

— Ты просто обязан был это сделать, — с холодной жестокостью добавил принц. — Ты унизил его, а унижения он не вынесет.

Гэйлон подобрал сломанный меч, молча оплакивая прекрасный клинок. Затем он снова повернулся к Дэрину:

— Зачем тебе понадобилось возвращаться? Ты никому здесь не нужен. Ты и мне не нужен!

Герцог выслушал эту мальчишескую тираду, не выказывая ни малейших признаков гнева, лишь в дымчатых его глазах промелькнула какая-то тень. Гэйлон уже замолчал, но герцог продолжал так пристально всматриваться в его лицо, что принцу пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не отвести взгляд. Дэрин молчал, и Гэйлон предпринял еще одну попытку вывести его из себя:

— Что-нибудь хотите сказать, лорд Госни? — холодно и враждебно произнес он.

— Нет, мой принц.

— В этом случае вы свободны.

Герцог неловко поклонился.

— Милорд? Миледи?

Джессмин подобрала с земли одну из роз и вложила ее в руку герцога — в знак мира, — однако Дэрин не заметил этого. Повернувшись, он быстрым шагом пошел через арену, удаляясь от замка. Джессмин посмотрела на принца и увидела на его лице самодовольную улыбку. Тогда будущая невеста Гэйлона тщательно прицелилась и лягнула своего суженого носком туфли, попав ему точно по голени, между коленом и верхним краем ботинка. Гэйлон взвыл и схватился за ушибленную ногу.

— Ой-ой-ой! — причитал он, прыгая на одной ноге. — Зачем ты это сделала?

Джессмин как раз собиралась сказать ему зачем и почему, но она была слишком рассержена и обижена одновременно. С громким плачем она сорвалась с места и побежала в замок, оставив Гэйлона в ярости кусать губы.

Утренняя головная боль вернулась к нему с утроенной силой, так что Дэрин не мог ни о чем думать. Он даже не понимал, куда и зачем идет, пока не оказался возле прохода в высокой изгороди из колючего боярышника, которая окружала похожие на парк окрестности замка. Это был секретный, потайной проход, самый короткий путь на лесную тропинку, ведущую вниз по склону холма к королевским гробницам — древним и полуразрушенным, а также к новым каменным мавзолеям и усыпальницам последних королей и королев этой страны.

Идонна тоже была здесь. Таково было ее желание. Она не хотела, чтобы ее хоронили в замке Госни вдали от ее родни. Дэрин так ни разу и не посетил могилу матери, хотя это и приводило в ярость отца. В смерти он не видел ничего привлекательного и величественного и даже сейчас шел к ее склепу неохотно.

Сделав над собой усилие, Дэрин заставил себя идти быстрее, а затем и вовсе побежал, отчего кровь зашумела у него в голове. Он наслаждался своей болью, купался в ней, направив вовнутрь свой гнев, вызванный разочарованием.

В лесу царил нежный голубоватый полумрак, а с ветвей дубов и елей свисали гирлянды серо-зеленого мха. Это были древние деревья, и они уже умирали, однако умирали они, как положено деревьям, умирали стоя, и пройдет еще немало времени, прежде чем эти седые гиганты опрокинутся навзничь под ударами бури. Среди их могучих стволов и пробирался герцог, следуя прихотливым извивам заросшей тропы, которая в конце концов вывела его к невысокой стене, сложенной из обломков камня, которая окружала место захоронения.

Довольно скоро он отыскал гробницу Орима. За все прошедшие годы он ни разу не задался вопросом, почему его мать захотела лежать именно здесь, в фамильном склепе Черных Королей. На откосе перед входом он задержался. Гробницы разрушались, тоннели, которые глубже других врезались в холм, обрушились, и никто никогда не пытался их восстановить. Где-то в глубине этих засыпанных штолен до сих пор тлели кости самого Орима.

Весь дрожа и чувствуя в коленях противную слабость, Дэрин прислонился спиной к покрытой лишайниками опорной стене, которая только и осталась от часовни перед входом в склеп. Ни один звук не нарушал безмятежную тишину гробницы, кроме хриплого дыхания герцога, но и оно тоже постепенно становилось все более редким и бесшумным, словно здесь был неуместен любой живой звук. Дэрин опустил большой палец левой руки в стоящий у входа сосуд, наполненный древесной золой, и провел поперек лба широкую черную полосу — знак уважения к мертвым. Затем он снял со стены факел и, закрыв глаза, попытался воспламенить пропитанный смолой расплющенный конец его при помощи своей волшебной силы. В результате голова разболелась еще сильнее, но факел не желал загораться. Открыв глаза, Дэрин посмотрел на свой Камень. Камень, вставленный в кольцо на пальце, слегка светился, но Дэрин не смог направить его энергию.

— Послужи мне хоть в этом, — наполовину с мольбой, наполовину требовательно обратился он к Камню и сделал еще одну попытку, но все так же безрезультатно. Разочаровавшись, он нашарил на полке над сосудом кремень и огниво и зажег факел обычным способом.

Тени прыгали и дрожали на стенах, пока Дэрин спускался в главную комнату склепа по узким ступеням. Смола, сгорая, трещала и шипела, наполняя помещение удушливым дымом, который слоями повисал в неподвижном сыром воздухе. Вытирая слезящиеся глаза, Дэрин несколько раз обошел комнату, прежде чем отыскал вход, который ему был нужен: небольшую дверцу, над которой был вырезан на каменной панели герб Госни — косматый бурый медведь с золотой короной в зубах, загороженный двумя скрещенными копьями. Это означало «Защитник королей», и род этот был действительно древним, таким же старинным, как род короля Рейса, который на протяжении восьмисот лет существовал одновременно с династией Рыжих Королей. И Госни действительно были советниками и защитниками королевского дома, пока весь некогда славный род не воплотился в одного-единственного молодого человека, который задумывался только лишь о том, как ему отказаться от своего наследия.

Дэрин нырнул в дверь и оказался в коридоре с таким низким потолком, что пламя факела почти касалось его, оставляя на камне длинные языки копоти. Коридор вывел его в крошечную усыпальницу, в которой был установлен единственный каменный саркофаг.

Дэрин нашарил на стене металлическое кольцо для факела и медленно, чуть ли не со страхом приблизился к каменному гробу. Теперь ему стало понятно, почему он так не хотел приходить сюда. Причина была та же самая, по какой он не сидел у смертного ложа матери, — не видя ее мертвой, он мог вспоминать ее как живую. Даже сейчас какой-то тихий голос внутри него продолжал твердить: «Ее нет здесь, ее нет здесь!» Однако он больше не мог верить в эту сладкую ложь. Протянув руку, он нащупал на крышке саркофага тонкие буквы, высеченные в камне:

«Идонна. Любимая жена и мать».

Там были еще слова, и Дэрин в панике отдернул руку, лишь только разобрал текст. Это были строки из стихотворения, которое он сочинил несколько лет назад.

Темная женщина, где ты теперь?

Один я стою в темноте.

Вокруг тишина, но все чудятся мне Ладони на мокром лице.

Каким-то образом его отец, Эмил Джефсон, отыскал эти неуклюжие строки среди всех стихотворений, которые Дэрин дарил матери. Эти стихи нравились Идонне больше других, хотя она с радостью принимала все его стихотворные опыты. А теперь сын принес своей матери последний подарок. Дэрин осторожно разжал ладонь и положил на крышку саркофага белую розу.

Лепестки ее были измяты и испачканы его кровью. Многозначительность этого внезапно дошла до сознания Дэрина, и он некоторое время стоял как громом пораженный. Затем он внезапно рассмеялся, снова ощутив в висках и затылке тупую боль. Вопреки его воле этот хриплый смех превратился в рыдания, глухие и с трудом сдерживаемые. Дэрин не плакал уже очень давно, с того самого дня, как он уехал прочь от умирающей матери. Он не плакал ни тогда, когда старый маг выгнал его, ни когда отец избил его чуть не до полусмерти. Теперь же мысль о том, что он оставил мать наедине со смертью, причиняла ему острую боль.

Упав на колени возле гроба, Дэрин прислонился лбом к его каменной стенке. Холодная поверхность странным образом успокоила его. Дэрин опустился на пол, повернувшись таким образом, что теперь он сидел, опираясь о саркофаг спиной. Страшная усталость навалилась на него, веки стали тяжелыми. Огонь факела на стене внезапно заколебался, несмотря на то что воздух в комнатке оставался все так же неподвижен. Дэрину показалось вдруг, что к запаху горящей смолы примешивается аромат лесных фиалок. Раздувая ноздри, он поднял голову и принюхался, стараясь уловить этот слабый запах. Пламя факела снова заплясало.

— Мама?! — глухо воскликнул Дэрин. — Идонна?

— Я здесь, — ответ прозвучал у него в мозгу.

— Не могу увидеть тебя, — пожаловался Дэрин. — Посмотри, я принес тебе розу.

— Да, мой милый, — прошелестел ответ. — Я хочу попросить тебя еще об одной вещи.

— Все, что захочешь, мама! — Дэрин лихорадочно оглядывался по сторонам, но видел лишь тени на стенах. — Где ты?

— Принеси мне меч, Дэрин, Наследие Орима должно покоиться рядом со мной.

— Хорошо. Я принесу его сегодня ночью, пока все спят! — Дэрин говорил с мальчишеским восторгом, словно ожидая похвалы за правильное решение. Запах фиалок становился все сильнее, наполняя холодную комнатку живым теплом, и Дэрин почувствовал, что Идонна совсем рядом.

— Я больше не стану смущать твоих снов, мой мальчик, ибо ты поступил как надо и будешь делать что нужно и впредь. Я ничего больше не могу тебе подарить — знай только, что я люблю тебя. И запомни еще одно: тебе нужно быть очень осторожным, сын. Все, что тебе дорого, будет разрушено и отнято у тебя. Чтобы избрать жизнь, потребуется огромное мужество, но если ты выберешь смерть, это не принесет бесчестья. Когда все будет исполнено, я приду за тобой? — Голос Идонны становился все слабее, и Дэрин едва разобрал последние слова:

— Не страшись темноты, мой любимый сын, во тьме ты найдешь меня.

Дэрин, герцог Госнийский, очнулся лежа на полу. Голова его покоилась на вытянутой руке. Он мало что мог припомнить, но головная боль прошла, а на ее место пришли такие покой и умиротворение, каких он не испытывал уже очень давно. Он чувствовал себя удивительно отдохнувшим и посвежевшим, а осмотрев рану, нанесенную мечом Люсьена, он обнаружил, что это был всего лишь неглубокий порез чуть повыше запястья. Немного целебного бальзама, бинт — и рана заживет, не оставив даже шрама. Рубашка пострадала гораздо сильнее: один рукав ее был весь изорван и почернел от запекшейся крови.

Факел почти догорел. Дэрин вынул его из кольца держателя и вышел из склепа. Снаружи уже стемнело, и на выходе из подземелья его встретила почти полная темнота. Только полная луна, окруженная жемчужной короной, освещала землю своим призрачным сиянием. Опуская в урну остатки факела, Дэрин подумал о том, что погода скоро переменится. Несмотря на то что парок его дыхания был ясно виден в холодном воздухе, он чувствовал внутри себя необычное тепло. Даже пробираясь между неподвижными темными деревьями, он обратил внимание на то, что все, казавшееся ему зловещим или угрожающим при дневном свете, теперь выглядело уютным и безопасным. Вот крикнула над головой ночная птица, и другая откликнулась с другого конца леса, ничуть не испугав Дэрина.

Мимоходом он подумал о том, что, если кто-нибудь спросит о том, где он был, можно будет сказать, будто ходил в город. Следующая мысль его была о мече: конечно же, Кингслэйер должен храниться в усыпальнице, и он перенесет его сегодня же ночью. Там, рядом с прахом Орима, самое место страшному мечу.

Через два дня он поедет с королем и Гэйлоном на охоту. Это путешествие отнюдь не занимало всех его мыслей, он не ждал его с нетерпением, но, может быть, в отсутствие Люсьена ему удастся найти способ снова завоевать доверие принца.

Забраться внутрь оказалось легче легкого. Дверь на террасу стояла распахнутой настежь; жители замка — да и всего Виннамира — были легковерными глупцами. Их доверчивость доходила до того, что во всем замке запирались лишь несколько дверей. Подогреваемый гневом и жаждой мщения, Люсьен планировал встать в тени за портьерой в комнате герцога и угостить его ударом кинжала, однако кончился вечер и настала ночь, а Дэрина все не было. В голове Люсьена начал созревать иной план, обещающий гораздо больше удовольствия, нежели обыкновенное убийство.

Осторожно, стараясь ничего не потревожить, Люсьен обыскал покои герцога и наконец нашел то, что пригодилось бы ему для осуществления его нового плана,

— небольшой кинжал с рукоятью, украшенной бриллиантами и фамильным гербом герцога. В одном из выдвижных ящиков он обнаружил еще один предмет. Это был скрученный клочок бумаги, очень похожий на обрывок страницы из толстой книги, которую постоянно прятал его дядя Фейдир. Засунув бумагу в карман, Люсьен выскользнул из комнат. Как раз вовремя. Шаги Дэрина прозвучали на ступеньках, и Люсьен на мгновение ясно увидел его лицо в падающем из окна свете. Дэрин являл собой жалкое зрелище: весь в грязи и засохшей крови, с черной полосой сажи на лице. Должно быть, голубчик побывал в одной из таверн Киптауна и несколько раз пьяным падал в грязь, пытаясь вернуться обратно в замок. Довольно улыбаясь своей догадке, Люсьен тотчас задумался о вещах более важных.

Молодой южанин вернулся к себе, лихорадочно обдумывая детали своего блестящего плана. Если он пошлет письмо с утренней почтой, то получит необходимую помощь вовремя. Придворный лекарь Гиркан очень любит вино, а выпив, бывает болтлив до самозабвения, если только отыщется внимательный слушатель. Кетти, толстая повариха из замковой кухни, просто без ума от светловолосых и голубоглазых юношей.

Да. Если точно рассчитать время и при минимуме везения, план вполне можно осуществить, и у него появится отличный шанс добиться всего того, чего он хочет. И всего за ночь работы. У него еще остается целых два дня, чтобы тщательно продумать все подробности и неожиданные повороты. Конечно, если Фейдир не догадается?

При мысли о дяде сердце в груди Люсьена сбилось с ритма и куда-то провалилось. Страх его, однако, разбудил гнев, а гнев наполнил его решимостью во что бы то ни стало добиться своего. Дядины планы на будущее нисколько его не интересовали. Когда все получится, старый дурак только скажет ему спасибо. Ему просто придется сказать ему спасибо. В конце концов, не кто иной, как Люсьен станет его королем.

После первоначального возбуждения молодой лорд почувствовал необычайное спокойствие. Он легко уснул, и снились ему только приятные сны.

5

Королевский поезд отправился в путь ранним утром, когда только-только начинало светать. Его отбытие сопровождалось лишь звяканьем уздечек и шпор. Утро наступило серое, туманное и холодное, да и грядущий день не сулил лучшей погоды. Облака повисли низко над землей, задевая верхушки деревьев, и от этого казалось, что весь мир съежился и стал маленьким, унылым и серым.

Выстроившись парами, всадники спустились по узкой тропе к Киптауну и неторопливым шагом проехали по его улицам, держась так, чтобы лошади шли ноздря в ноздрю. Их было всего шестеро: король, Гэйлон, Дэрин и трое вооруженных гвардейцев. Тило вместе со всем багажом выехал во главе каравана слуг днем раньше.

Эмбер была настроена довольно игриво, словно радуясь тому, что на спине ее снова сидит Дэрин. Она пританцовывала, звякая подковами по булыжной мостовой, выгибала шею и ворочала по сторонам крупными глазами, неожиданно шарахнувшись от кудлатой рыжей дворняги, выскочившей из переулка с заливистым лаем. Дэрин выбранил кобылу, но проклятия его не были искренними

— Эмбер уже не раз доказывала, что в случае опасности на нее можно положиться.

Лязг сразу стольких подкованных копыт по булыжным улицам городка привлек внимание жителей — ремесленников и торговцев, — которые с одинаковым любопытством прильнули к окнам. Некоторые махали руками и выкрикивали приветствия, некоторые лишь натянуто улыбались и спешили вернуться к прерванному завтраку. По улицам стелился дым из многочисленных печных труб и дымоходов, который не торопясь скатывался по крутым черепичным и соломенным крышам, заполняя пространство между домами. Из-за окон и неплотно прикрытых ставней доносился невнятный гул множества голосов — признак жизни и довольства. Перед кузницей возились рябые куры, ковыряя носами землю.

Гэйлону очень понравился короткий марш через город. Перед выездом он плотно позавтракал ячменной кашей с медом и сливками, и теперь сырая и холодная погода была ему нипочем. Путешествие обещало быть приятным, но он постарался отогнать от себя радостное возбуждение и снова ощутить вину, которую он почувствовал, когда узнал, что Люсьен не поедет с ними. Его взрослый приятель был очень любезен, заверив принца, что у него накопилось достаточно неотложных дел, которыми он как раз и будет заниматься до тех пор, пока Гэйлон не вернется обратно. Когда же Гэйлон стал расспрашивать его об этих таинственных делах, Люсьен смутился и ответил ему сдержанно. Впрочем, Люсьен вел себя с ним подобным образом на протяжении всего того времени, что прошло со дня инцидента на фехтовальной площадке.

Что касалось Джессмин, то она очень рассердилась, узнав о том, что Гэйлон уезжает. Принцесса упорно обходила молчанием стычку между Люсьеном и Дэрином, и Гэйлон уверил себя в том, что она просто расстроена тем обстоятельством, что ее не взяли на охоту. В последнюю ночь, однако, принц долго и горячо спорил с отцом относительно участия в поездке Дэрина. Одна мысль о том, что ему придется провести в обществе герцога несколько дней, приводила принца в бешенство. Эта охотничья экспедиция была просто несколько отложенным во времени подарком ко дню его рождения, и ему ничуть не хотелось делить отца с кем бы то ни было, в особенности с Дэрином.

Гэйлон плотнее завернулся в свой непромокаемый плащ. Сегодня все путешественники были одеты в бесцветные накидки из грубой шерсти и широкополые шляпы, пропитанные овечьим жиром. Благодаря этому капли воды скатывались по промасленной поверхности, прекрасно предохраняя от сырости. Очень хорошо, что все путники предусмотрительно облачились в непромокаемые костюмы, так как, по мере того как становилось все светлее, промозглый туман превратился в мелкий, но частый дождь, который каплями сбегал по блестящим плащам, превращаясь в ручейки, стекающие по спинам коней.

Выехав из города, отряд пересек южный приток Великой реки, выбивая копытами коней барабанную дробь на толстых бревнах моста. На протяжении недолгой жизни Гэйлона этот мост перестраивали уже дважды. Это была тяжелая, массивная конструкция, которая — во всяком случае, так казалось — крепко и уверенно стояла над бурными водами, однако и река славилась своим капризным нравом, и потому тот же самый мост, в целости и сохранности простоявший лет двадцать, мог быть снесен половодьем и два, и три раза подряд. Тем не менее потребовался бы гораздо более сильный дождь, чтобы река вспенилась и затопила свои крутые берега. Во всяком случае, пока она смиренно катила свои воды по извилистому руслу, чтобы встретиться со своей северной сестрой и вместе влиться в Великую реку.

Как ни мелок и слаб был сегодняшний дождь, его, однако, хватило для того, чтобы главная дорога, ведущая на запад, превратилась в зловонную черную жижу, так что король и его спутники вынуждены были ехать шагом. Гэйлон отправился в это путешествие верхом на Кэти, крошечной гнедой кобылке с черными пятнами, тонкокостной и изящной от головы до самых копыт. Среди ее предков наверняка были горные пони, ибо за исключением размеров она была точной копией Эмбер. Принц сам обучал ее и весьма гордился своими успехами, однако в последний раз он ездил на ней верхом больше недели назад, и теперь маленькая лошадь снова демонстрировала свой норов: и там, где остальные лошади двигались длинными и плавными шагами, Кэти норовила пройтись тряской рысью или встать на дыбы. Закусывая удила, она с размаху опускала на землю передние копыта и забрызгивала своего седока и всех остальных жидкой грязью.

Гэйлон выбрал Кэти вскоре после отъезда Дэрина именно благодаря тому, Что она очень напоминала ему Эмбер. Каждый день, выводя кобылу на прогулку И занимаясь с ней, используя приемы, которые показывал ему Дэрин, принц Думал о том, как будет доволен его успехами герцог, когда вернется. Дни, Однако, складывались в недели, недели — в месяцы, а месяцы в конце концов Превратились в годы, однако от Дэрина не было никаких известий.

Впоследствии, когда дружба принца с Люсьеном окрепла, Гэйлон стал Чувствовать по отношению к Дэрину нечто вроде обиды, а невинные на первый взгляд замечания Люсьена лишь бередили рану и подливали масла в тлеющее пламя его гнева.

Напряженно выпрямившись и сжав губы в мрачной гримасе, Гэйлон правил своей кобылой, пробиравшейся через настоящее болото. Кэти то и дело выдергивала из грязи копыта и с громким всплеском опускала их, расплескивая по сторонам раскисшую почву. Ненароком оглянувшись, принц заметил, что Дэрин не отрывает от него внимательного взгляда, хотя все это время герцог ехал по правую руку от короля, с почтительным вниманием прислушиваясь к монологу монарха.

Некоторое время спустя герцог придержал Эмбер и, подъехав к Кэти сбоку, внезапно схватил ее под уздцы, пригибая ее голову к земле. Кэти попятилась, упираясь в землю напряженными передними ногами и дрожа всем телом с такой силой, что зубы Гэйлона громко застучали друг о друга. Принц с трудом удерживался от того, чтобы не натянуть повод или не дать кобыле отведать шпор — это только ухудшило бы ситуацию.

— Побольше отпускай поводья, — посоветовал Дэрин Гэйлону.

Принц не мог разглядеть его лица под низко надвинутым капюшоном и мог только догадываться, какие чувства написаны на нем сейчас, однако голос герцога звучал тихо и вполне дружелюбно.

— Когда она рвется вперед, сначала слегка натяни повод, а потом отпусти совсем. Скоро она поймет, чего ты от нее хочешь. Твоя кобыла отлично держится, но, задирая ей голову, ты только сильнее ее нервируешь. Не думаю, чтобы вам обоим это доставляло удовольствие? — с этими словами Дэрин догнал короля и снова поехал рядом с ним.

Гэйлон почувствовал, как краснеет. Он был благодарен дождю и широкому капюшону за то, что никто этого не видел. Неловкость, однако, довольно быстро сменилась гневом. Дэрин не обратил внимания на его успехи, не похвалил его — только отметил случайную оплошность. В этот момент Кэти сильно тряхнула головой и рванулась вперед, словно провоцируя Гэйлона прибегнуть к вожжам. Принц непроизвольно последовал совету герцога и тут же забыл о своем гневе. Присоветованный герцогом прием свершил настоящее чудо, так как кобыла с радостью подчинилась.

Отъехав на расстояние нескольких лиг к югу от Киптауна, кавалькада свернула с главной дороги и двинулась по узкой лесной тропе, петлявшей по склонам поросшего деревьями холма. Эта тропа и вела к охотничьему домику короля. Здесь они вынуждены были ехать гуськом, зато под копытами коней вместо размокшей глины оказалась плотная, переплетенная корнями лесная дорожка. Кэти совершенно успокоилась и важно шагала вслед за Реми, рослым жеребцом короля, и хотя она все так же грызла мундштук, однако вперед не рвалась и не нарушала строя.

Лесная тропа была усыпана свежеопавшими дубовыми и кленовыми листьями, а с простирающихся над головами путешественников ветвей продолжала капать вода, хотя дождь уже перестал. Воздух потеплел, и влажные запахи позднего лета слились в один сладкий, головокружительный аромат. Один за другим всадники скидывали с плеч тяжелые плащи. То, что первый дождь пролился так поздно, было неудивительно — такое случалось и раньше. Отрадно было другое: сегодняшний дождь закончил долгий и сухой период времени, когда одна-единственная искра могла привести к катастрофе для всей страны, ибо большая часть ее территории была покрыта лесистыми холмами. Жители Виннамира наверняка были рады дождю, и всадники поднимались по склонам холмов в самом добром расположении духа. Даже Гэйлон неожиданно поймал себя на том, что улыбается непристойным шуткам, которыми перебрасывались гвардейцы, хотя соль некоторых из них была выше его понимания. И принц мысленно завязал узелок на память, чтобы не позабыть спросить у отца о том, что осталось непонятым, если только ему удастся застать короля одного.

В ожидании обеда король, Дэрин и Гэйлон собрались в гостиной охотничьего домика. Освободившись от забрызганных грязью дорожных одеяний, снова чистые и опрятные, они расположились возле огромного камина, в котором жарко пылали поленья, коротая время за бокалом горячего вина со специями. Гэйлон праздно бродил из угла в угол, чувствуя себя позабытым старшими. Отец, растопырив локти, устроился в грубом кресле из дерева и кожи с любимой книгой в руках, укрыв нижнюю часть тела клетчатым пледом. Дэрин уселся в самом дальнем углу комнаты, куда его загнал жар от камина, и сидел там неподвижно, прикрыв глаза. Отсветы пламени плясали на отшлифованных и оглаженных лаком деревянных панелях стен.

Охотничий домик был выстроен из толстых сосновых бревен, слегка обтесанных и уложенных в сруб. Изнутри помещения были отделаны гладко оструганными панелями из кедра, красного дерева и тиса. Повсюду на стенах были развешаны охотничьи трофеи — начиная от рогов молодого лося и заканчивая облезлым чучелом барса, которое, изогнувшись в причудливой атакующей позиции, скалило желтые клыки прямо перед входом. Барс был очень стар. Гэйлон был уверен, что его добыл на охоте один из его прапращуров. Чучело было изготовлено не очень умело, да и время брало свое. Барс совершенно облысел, однако ни один из королей Виннамира не решался выкинуть его и тем оскорбить славную память предка, передавая редкостный трофей по наследству своему преемнику. Очевидно, в свое время и Гэйлону предстояло решать эту же проблему, и в ожидании этого момента некогда грозный хищник продолжал беспомощно, бесконечно и безнадежно скалиться на входные двери.

Гэйлон в очередной раз пересек комнату, со скучающим видом трогая пальцем то один, то другой трофей и наслаждаясь ощущением, которое вызывал в пальцах пыльный, жесткий мех. Краешком глаза он заметил, как Дэрин подошел к круглому дубовому столику, установленному в самом центре комнаты. Висящая над столом масляная лампа заливала его поверхность дрожащим оранжевым светом, и Гэйлон удивленно смотрел, как герцог устанавливает на этой поверхности доску для игры в ферье — игры, напоминающей нарды. Король, лишь слегка заинтересованный, на мгновение приподнял голову и снова углубился в книгу.

Кто-то из владык Джинлара — страны, расположенной далеко на юге, края гораздо более богатого и благополучного, чем Виннамир, — прислал эту забаву в подарок прадеду короля Рейса. Игральная доска была обтянута изнутри тончайшим войлоком, а фишки из слоновой кости окаймлены золотом. Сам ящичек был вырезан из твердого черного дерева, выложенного другими породами дерева самых разных цветов и оттенков — от белого до темно-красного, — так что искусная инкрустация образовывала на поверхности сложные спиральные узоры. При взгляде на нее очень скоро начинало казаться, что спираль закручивается в обратном направлении. Была ли это магия или простой обман зрения — этого он не знал. Если это была магия, то, конечно, — очень древняя магия.

Тем временем Дэрин разложил на столе игральную доску, с легкими щелчками расставил по местам фишки и поставил рядом деревянный стаканчик с костями. Гэйлон поймал себя на том, что как зачарованный следит за уверенными движениями тонких пальцев герцога. Дэрин поднял голову.

— Не хочешь сыграть партию?

Принц подошел к столу, стараясь придать лицу равнодушное выражение. Король тоже поднял голову на звук голоса герцога и внимательно посмотрел на сына. От его проницательного взгляда не укрылось мечтательное выражение, промелькнувшее в ореховых глазах Гэйлона, когда он нежно провел пальцем вдоль кромки драгоценной доски. Его легкая сутулость, рассеянный взгляд и вкрадчивые манеры — все вместе очень напомнило королю Люсьена, но то, что в молодом южанине всего лишь раздражало, было совершенно невыносимо в десятилетнем ребенке.

— Пожалуй, нет, — наконец ответил Гэйлон.

Дэрин запустил руку в кожаный кошелек, висевший у него на поясе, и, зажав в кулаке какой-то предмет, со стуком опустил его на стол.

— Тогда — ставка! — воскликнул Дэрин, убирая руку.

Даже в слабом свете масляной лампы на столе сверкнул, рассыпая тысячи зеленых, алых, голубых и золотистых искр, небольшой драгоценный камень овальной формы. Гэйлон невольно потянулся к нему рукой и осторожно покатал камень в ладони. Маленький камень плеснул ему в лицо целой радугой цвета, заключенной в самой сердцевине кристалла.

— Что это?

Дэрин понимающе усмехнулся.

— Это огненный опал из великой пустыни Нороу, расположенной к западу от Ксенары. Рассказывают, будто они растут там прямо из песка, словно цветы, которые ожидают, что их вот-вот сорвут. Я купил этот камень в Занкосе. Огненные опалы действительно очень красивы, хотя ценятся не слишком дорого. Это мягкий камень, и его нетрудно обрабатывать? Итак?

Гэйлон все еще не в силах был отвести свой взгляд от камня.

— Боюсь, что мне нечего поставить, — пробормотал он с искренним сожалением.

— У наследного принца ничего нет? — Дэрин подмигнул Рейсу.

— Подожди!

Гэйлон принялся высыпать на стол содержимое карманов. Среди откровенного хлама попадались и настоящие сокровища: коренной зуб оленя, выковырянный из найденной по дороге старой челюсти, половинка сладкого печенья с изюмом, кусок бечевки и длинное белое птичье перо с пятнышками, чудесным образом не переломившееся в кармане.

Дэрин выбрал перо.

— Это подойдет. Стало быть, ты ставишь?

Принц было снова уперся, прекрасно понимая, что тут затевается какая-то другая игра, но ему очень хотелось иметь этот камень. Желание было таким сильным, что он кивнул головой и уселся за стол напротив герцога.

— Решено.

Оба бросили кости, чтобы выяснить, кто начинает. Гэйлон набрал большую сумму.

— Мне обычно везет, — предупредил он Дэрина, выбирая черные фишки. — Можно быть превосходным игроком и все-таки проиграть, если твой противник слишком часто выбрасывает по две шестерки.

— Это верно, — согласился Дэрин.

— А ты никогда не пользуешься своим волшебством? — как бы между прочим поинтересовался принц, делая свой первый ход.

Дэрин поднял голову:

— Для чего?

— Чтобы жульничать. Заставлять кости падать так, как тебе нужно.

— Ну? — осторожно заметил герцог, тряся стаканчик с костями, — считается, что честный человек носит свой Камень таким образом, чтобы все его видели. Можешь смотреть на мой. Если он начнет светиться, тогда?

Он метнул кости, и переменчивое счастье игрока подарило ему две шестерки. Герцог состроил Гэйлону гримасу, и принц расхохотался.

Это оказалась единственная пара, которую Дэрин выбросил за всю игру. Гэйлон выиграл. С жадностью покосившись на свой приз, он великодушно предложил:

— Мы могли бы разыграть камень в двух или в трех играх.

— Боюсь, уже нет времени, — донесся от дверей голос Тило. — Сейчас подадут обед.

— Превосходно, — заметил Рейс, высвобождая из кресла свою долговязую фигуру, — я умираю от голода.

Дэрин вложил камень в руку Гэйлона.

— Возьми, ты выиграл его честно.

Обрадованный своей новой игрушкой, принц взял опал с собой в обеденную залу. Дэрин задержался в дверях, чтобы пропустить короля вперед, и Рейс, выходя, незаметным движением пожал ему плечо.

На обед подали жаркое из кролика — вполне подходящая пища для охотников, хотя и подавали его в серебряной посуде. Почти моментально Тило снова появился в комнате с дымящейся тарелкой в руках.

— Это приготовила Кетти, — объявил он, ставя тарелку на стол рядом с герцогом. — Она знает, как сильно герцог любит острые южные блюда.

Это было мясо молодого барашка, приправленное соусом кэрри, и когда Тило стал накладывать его в тарелку герцога, по комнате поплыл дразнящий, острый аромат. Дэрин откусил кусочек, наслаждаясь экзотическим вкусом, и спустя несколько мгновений в горле его запылал пожар. Герцог моргнул, стряхивая с ресниц выступившие слезы, и улыбнулся.

— Превосходно! — заметил он. — Вы непременно должны попробовать.

Рейс покачал головой.

— Спасибо, но мне как-то не нравится прикладывать к языку раскаленное железо. Никогда не понимал людей, которые добровольно сжигают себе рот, да и желудок тоже.

— Я хочу попробовать, — отважно кивнул Гэйлон. Ему, однако, достаточно было просто взять в рот немного острой пищи, чтобы понять, что больше он не хочет. Из глаз брызнули слезы, и из носа немедленно потекло, и принц торопливо сделал несколько глотков воды, чтобы потушить обжигающее пламя, опалившее гортань. Вода, однако, не помогла.

— Съешь немного хлеба, — подсказал герцог. — Не могу понять, почему эта пища кажется вам столь острой. В Катае готовят цыпленка с мякотью ореха чил

— это такое кушанье, что язык чернеет и сворачивается в трубочку. Вот это действительно острое блюдо.

Но и сам он дважды опустошил свой кубок с вином, и Тило снова его наполнил, понимающе улыбаясь.

Разговор за столом свернул на тему предстоящей охоты, и господа принялись строить планы на завтра. Для начала они собирались поохотиться на оленя, передвигаясь по лесу пешком и не отходя далеко от охотничьего домика. Прошедший утром дождь намочил опавшую листву, что позволяло неслышно подкрадываться к добыче и обещало превосходные результаты. В их распоряжении была целая неделя, и можно было не торопиться, распорядившись этим временем как будет угодно. Некоторое время компания посвятила приятному спору о том, какое оружие выбрать, какие луки лучше всего подходят для какой дичи, а также обсудила достоинства и недостатки новых мечей.

В середине обеда герцог внезапно притих. Голова у него начинала кружиться, но он приписал это действию вина. Между тем окружающий мир перед глазами завертелся сильнее, и к горлу подступила тошнота.

— Простите, сир, — сказал он, вставая из-за стола, — я думаю, что мне нужно прилечь. С вашего позволения?

— Разумеется, — с беспокойством согласился Рейс. — С тобой все в порядке, Дэрин? Ты выглядишь немного бледным.

— Наверное, я съел что-то не то, — криво улыбаясь, пробормотал Дэрин.

Рейс улыбнулся.

— Прислать Тило, чтобы он помог тебе? Я думаю, он сумеет подыскать порошки для желудка.

— Нет, благодарю. Немного свежего воздуха — это все, в чем я нуждаюсь.

— Тогда ступай и отдохни как следует. Скоро и мы отправимся спать, — король потрепал сына по руке. — Завтра снова придется вставать рано.

Дэрин поднялся, и ему даже удалось изобразить вежливый поклон, прежде чем он покинул обеденную залу.

— Спокойной ночи, — запоздало крикнул ему вслед Гэйлон.

Снаружи стемнело, и легкий морозец сковал землю. Небо прояснилось, и сверкающие звезды протянулись через небосвод широкою полосой. Но Дэрин не замечал всей этой красоты. Он дважды споткнулся и чуть не упал, прежде чем отыскал во дворе помойную яму и шест, схватившись за который, он согнулся пополам, и его вырвало. Никогда еще его желудок не протестовал столь бурно. Его скручивало с такой невероятной силой, что Дэрин даже испугался.

Наконец все кончилось. Некоторое время он стоял неподвижно, ожидая пока слабость вернется к нему, но она не возвращалась, хотя, несмотря на холод, лоб его покрылся обильной испариной. Во рту герцог ощущал кислый привкус вина.

Вскоре ему показалось, что тошнота прошла, сменившись необычайной ясностью мысли и ощущением полного выздоровления. Выпрямившись, герцог некоторое время любовался, как клубится в морозном воздухе его дыхание, пока ночная прохлада остужала его пылающие щеки. Возвращаясь в домик, он чувствовал запах пихтовых шишек и слушал, как хрустит под башмаками замерзшая трава.

Оказавшись в темном коридоре, он сразу увидел дверь своей комнаты, которая стояла открытой. Устало привалившись к косяку, Дэрин вздохнул. В очаге весело пылали дрова, и Дэрин попытался усесться перед ним в кресло, однако ему показалось, что он пока не способен на это героическое усилие. Оттолкнувшись от косяка, он попытался сделать несколько шагов, лишь слегка удивившись тому, что ноги его сгибаются сразу в нескольких местах, словно они вдруг обрели добавочные суставы. Толстые доски пола — казалось ему — прогибались под его шагами, плавно раскачиваясь, и герцог снова чуть не упал, в последний момент нашарив рукой спинку кресла. Слабость вновь накатила на него, и герцог отстранение подумал о том, что сейчас его, наверное, снова стошнит. На сей раз ему нечего было терять, однако мощные сокращения пустого желудка и пищевода заставили его согнуться чуть не пополам, а спазмы сотрясали его тело с такой силой, что мышцы живота заболели от напряжения. Ему потребовалось довольно много времени — он не знал сколько, — чтобы собраться с силами и все-таки сесть в кресло. Очень хотелось закрыть глаза и уснуть, однако пламя пылающих в очаге дров загипнотизировало его, и герцог продолжал неотрывно глядеть на пляшущие, оранжевые языки.

В комнату ворвался холодный ветер с улицы, пламя свечей заколебалось, а огонь в очаге ярко вспыхнул, с ревом устремляясь в дымоход. Дэрин мимолетно задумался о том, кто мог оставить окно незапертым, и довольно самонадеянно подумал о том, что, может быть, ему удастся встать, закрыть окно и добраться до постели.

Перед очагом возникла какая-то расплывающаяся темная тень, и Дэрин оставил эту глупую идею. Бестелесный, демонический лик дрожал в воздухе прямо перед его лицом в обрамлении языков пламени, свет которых запутался в светлых волосах призрака. Канделябр на столе помог Дэрину рассмотреть и опознать тонкие черты лица позднего гостя, обнажившего в злобной гримасе мелкие, ровные зубы. Тонкие губы шевельнулись и стали произносить слова, и Дэрин напрягся, стараясь уловить смысл этих слов.

— Дэрин, — искаженный звук собственного имени эхом отдался в пустом мозгу, — постарайся понять то, что я скажу тебе, Дэрин?

Люсьен пристально посмотрел в светлые глаза герцога, в его расширенные зрачки. В глазах этих промелькнула тень сосредоточенности, а губы Дэрина беззвучно зашевелились. Наконец ему удалось произнести одно слово, прозвучавшее странно и глухо, однако в нем были и понимание происходящего, и обвинение:

— Ты?

— Не трать сил понапрасну, Госни!

Люсьен взял в свои руки безвольно повисшее запястье герцога, положил его ему на колени, а сам присел на подлокотник кресла.

— Ты был отравлен. — Он немного помолчал, выжидая, пока смысл этой фразы достигнет затуманенного сознания Дэрина. — В твоем кэрри сегодня была одна приправа, которую обычно не употребляют в пищу. Ты не умрешь от нее, нет, во всяком случае, погибнешь ты не от отравления. Тебе, наверное, интересно узнать, для чего я решил отравить тебя?

Люсьен облизнул языком губы, наслаждаясь ощущением своей власти и бессилием противника.

— У меня никогда больше не будет такого меча как тот, что ты погубил. Я называл его Галимар. Клинок, который так подходит к твоей руке, который становится твоим продолжением, встречается в жизни человека только один раз. Знакомо ли тебе это слово? Оно значит «собственное сердце». Ах да, — спохватился он, — я и забыл, что ты неплохо владеешь наречием Ксенары, не правда ли?

Молодой лорд слез с кресла и исчез из поля зрения Дэрина.

— Тем не менее, — продолжал доноситься его голос откуда-то из угла комнаты, — на свете существует немало вещей, которые не имеют цены. Ты тоже неравнодушен к изящным предметам?

Он вернулся, держа в руках Кэндилэсс — лютню Дэрина. Ласково погладив полированную деку из золотистого дерева, Люсьен аккуратно поместил инструмент в пламя очага.

Лак мгновенно почернел и загорелся. Струны, сделанные из бычьих сухожилий, натянулись, и лютня печально застонала, словно умирающий человек. Люсьен снова уселся на поручень кресла.

— Как ни нравится мне наша с тобой оживленная и мудрая беседа, Госни, я вынужден покинуть тебя. Луна скоро взойдет, а меня еще ожидает долгое и тяжелое путешествие. — Он принялся застегивать плащ, по-прежнему обращаясь к неподвижному Дэрину:

— Мне просто хотелось бы, чтобы ты знал, кто все это устроил. Тебе не придется беспокоиться, я все организовал. Король и принц скоро будут мертвы, а эта избушка загорится?

Люсьен слегка пошевелил пальцами, словно уже поджигал охотничий домик. При этом на него вдруг напало ощущение непонятной сонливости, сладкой лени, в которой пряталось лишь слабое предчувствие опасности.

— Тебя обвинят в убийстве и поджоге. Это я тоже предусмотрел. Умно придумано, не? правда? ли?..

Он почувствовал вдруг, как язык его, словно распухнув, с трудом ворочается во рту, и слова у него выходили тихо и непонятно. Все члены вдруг налились страшной тяжестью. Слишком поздно Люсьен заметил, как засветился на пальце герцога Колдовской Камень. Он с трудом поднял руку, словно ему приходилось преодолевать стремительное течение, и наотмашь ударил герцога по лицу, стараясь вывести его из состояния сосредоточенности, необходимой для того, чтобы управлять энергией Камня. Голова Дэрина качнулась на плечах, и ощущение тяжести в конечностях пропало.

— Как не стыдно! — воскликнул Люсьен и оскорбительно расхохотался. — Чуть было не было!

На скуле герцога расползалось ярко-красное пятно.

— Мне никогда не приходилось видеть, как умело ты пользуешься своей волшебной силой. Я потрясен! — продолжил он все тем же развязным тоном.

Завернувшись в плащ, он снова исчез из поля зрения Дэрина, а тот все еще не мог ни повернуть голову, ни пошевелиться.

— Помни обо мне! — донесся голос Люсьена откуда-то от окна, и в комнату снова ворвался поток холодного воздуха. — Помни обо мне, когда пламя будет подбираться к твоим ногам!

Лютня превратилась в горсть серого пепла. Дэрин закрыл глаза, и голова его упала на грудь. Из-под черных ресниц выкатилась на щеку соленая слеза.

Кинжал был невелик. Его прямое лезвие оканчивалось слегка загнутым острием, а рукоять удобно подогнана к руке. Изящная гарда была украшена россыпью мелких бриллиантов. Когда-то он принадлежал старому герцогу, а теперь перешел к Дэрину. Сейчас ему полагалось бы храниться в покоях герцога в Каслкипе, но он оказался вдруг в спальне принца, и рукоять его сжимал грубой рукой нанятый Люсьеном убийца. И без того острое лезвие было отточено еще сильнее и могло рассекать человеческую плоть, словно тающее масло, быстро и легко.

Король Рейс почувствовал, как что-то ужалило его в спину под лопаткой. Он подумал, что это, должно быть, оса или забравшийся под камзол муравей, однако эта мысль задержалась в его голове не дольше чем на секунду, а потом он понял, что что-то не так и что случилась какая-то беда. В следующее мгновение он догадался, что умирает; никаких сомнений на этот счет у него даже не возникло. Рейс открыл рот, но не смог даже вздохнуть. Его сын лежал перед ним на кровати, устремив взгляд на страницы небольшой книги, и громко читал вслух понравившееся ему стихотворение. В это последнее мгновение жизни Рейса стихотворные строфы из детской книги приобрели какое-то новое, страшное значение:

И скажут наконец, Что кончен светлый день, И шелковая ночь Тебе подарит тень?

На страницу упала крошечная рубиновая капля.

«?И ты за мной иди», — дочитал Гэйлон последнюю строку поэмы и в Растерянности поднял глаза от книги.

Прямо перед ним лежала на покрывале кровати огромная рука отца. Он посмотрел в лицо короля и похолодел. Тоненькая струйка крови сбегала из угла рта по подбородку, любимое лицо исказилось последней судорогой, которая выразила поочередно удивление, гнев, страх и печаль. Эмоции эти смешивались между собой и текли, словно расплавленный воск. Рука короля в последний раз вздрогнула, а лицо побледнело.

— Дэрин? — еле слышным шепотом проговорил король, падая на принца и прижимая его к кровати своим тяжелым, неуправляемым телом.

Гэйлон остался один на один с незнакомцем в изорванной, грязной одежде, с лицом изъеденным оспой и с гнилыми зубами. В руке он сжимал окровавленный кинжал. В этот миг юный принц подумал только о том, какой мерзкий запах доносится до него изо рта этого типа.

Из темного угла за шкафом послышалась возня, которая привлекла внимание убийцы и его предполагаемой жертвы. Это Тило прыгнул на второго наемника-убийцу, которому не удалось выбраться из-за портьеры столь же бесшумно, как первому. Все произошло очень быстро, никто не кричал и не задавал ненужных вопросов. Раздался сдавленный крик, и с сообщником негодяя было покончено. Однако Тило промедлил и повернулся к первому убийце слишком поздно. Тот сделал громадный шаг через всю спальню и вонзил кинжал в горло верного слуги с такой силой, что Тило отлетел назад, ударившись спиной о стену.

Лежа на полу, Тило еще видел, как убийца поворачивается к принцу. Гэйлону удалось тем временем выбраться из-под одеяла и из-под тела отца и вытащить его тяжелый меч. Отшвырнув кинжал, наемный убийца схватился за рукоятку собственного меча. Тогда, напрягая все силы так, что кровь из рассеченного горла забурлила в легких, Тило пополз по полу и мертвой хваткой вцепился в бандита.

Все это происходило в тени, куда не достигал неяркий свет масляной лампы, и Гэйлон видел только убийцу с мечом, приближающегося к нему. У него было слишком мало времени, чтобы пугаться, и он только быстро прикинул в уме свои шансы. Поднимая отцовский меч, он мимолетно удивился тому, что слишком тяжелый для него клинок казался теперь легким как перышко. Между тем ухмыляющийся убийца приближался, не сомневаясь в том, каким будет исход. Внезапно он споткнулся и упал прямо вперед, всем телом навалившись на меч Гэйлона. Клинок легко проник между ребрами и пронзил сердце. Убийца умер мгновенно, не успев даже замычать. Его губы удивленно круглились, а беззвучный крик боли еще долго звучал в ушах принца.

Горячая кровь потекла по широкому лезвию меча, заливая руку Гэйлона. Мертвое тело завалилось набок, выдернув скользкую рукоять из ослабевших пальцев мальчика. Гэйлон, чувствуя, как подгибаются ноги, внезапно сел на пол. От слабости и ужаса его тошнило. Он крупно задрожал и заплакал; потом ему пришло в голову, что нужно немедленно позвать стражу.

С трудом поднявшись, Гэйлон заметил на полу окровавленный кинжал с украшенной бриллиантами гардой. Оружие валялось там, где его бросил убийца,

— рядом с телом Рейса, и мальчик внезапно вспомнил, где он видел его, и узнал на рукоятке залитый кровью герб Госни. Как он оказался в руках этого чужого человека? Внезапный гнев изгнал страх из его сердца, принц утратил способность рассуждать здраво. Он вспомнил теперь, что герцог долгое время жил на юге, где политические убийства были в порядке вещей. Может быть, он и вернулся только по одной причине? И если Дэрин каким-то образом замешан в этом?

Действуя почти автоматически, Гэйлон нашарил свою одежду и оделся, разорвав и отшвырнув в сторону испачканную в крови ночную рубашку. Зашнуровав ботинки, он привязал к поясу свой собственный небольшой меч, бездумно перешагивая через тела и лужи крови на полу. Он не хотел смотреть на труп отца. Все происшедшее пока не обрело для него реальности, и он воспринимал это подлое нападение просто как страшный сон. Этого просто не могло быть на самом деле.

Дверь в спальню отворилась легко, но из коридора повалили в комнату густые облака удушливого горького дыма. Гэйлон с грохотом ее захлопнул и отпрянул назад, запнувшись о неподвижное тело слуги. Почувствовав приближение паники, принц бросился к окну. Окно было не заперто, и тихая, безмятежная ночь коснулась его лица своей прохладной лаской. Никто не кричал, никто не носился с ведрами воды, чтобы тушить пламя, которого, кстати, тоже не было видно.

Полная луна стояла высоко в небе, освещая поляну перед домиком, словно мощный фонарь, и затмевая своим сиянием слабые пятна звезд. В ее мертвенном свете Гэйлон разглядел в траве тела стражников, оба они были мертвы. Мертвы были и их товарищи в небольшом флигеле рядом с конюшней. Кто-то перерезал им глотки во сне. Рассматривая залитые кровью тела, Гэйлон начал подозревать, что тревогу поднимать было просто некому. В живых оставался только он один.

В конюшне беспокойно всхрапнула лошадь, и Гэйлон сообразил, что пожар в скором времени доберется и сюда. Одно за другим он отпер стойла и выгнал лошадей наружу. У стойла Эмбер он задержался, задумался, а потом выпустил ее вместе с остальными. Он собирался оседлать Кэти и отправиться за помощью, однако когда он попытался накинуть ей на голову уздечку, капризная кобыла шарахнулась от него и, взмахивая хвостом, потрусила за остальными лошадями. Гэйлон погнался за ней; сначала он сердито кричал, потом попробовал приманить к себе лестью и уговорами, однако Кэти не шла на зов.

Гэйлону ничего не оставалось, кроме как продолжать преследовать ее по склонам заросших лесом холмов, пересеченных полосами теней и лунного света.

После ухода Люсьена Дэрин не то уснул, не то потерял сознание. Очнулся он от звука собственного кашля, вызванного удушливым дымом. Открыв глаза, он обнаружил, что дымом полна вся комната, что свечи погасли и что в кромешном мраке он не может определить, в какой стороне находится дверь. Собрав все свои силы, герцог попытался рассуждать холодно и здраво, но результаты его усилий были неутешительны.

Наконец ему удалось нащупать дверь чуть левее того места, куда он, шатаясь и кашляя на каждом шагу, прибрел в поисках стены. Дэрин помнил, что выход наружу находится в десяти шагах направо по коридору от выхода из спальни, но дышать в коридоре было уже совершенно невозможно, и он опустился на четвереньки. У самой земли дышать было легче, но ненамного, и Дэрин, ползком пробираясь по коридору, несколько раз останавливался, чтобы справиться с приступом душившего его кашля.

Наконец сбоку от него появилась в стене широкая, светящаяся оранжевым щель, и он догадался, что это была дверь соседней комнаты. Он пополз дальше, но весь охотничий домик постепенно наполнялся сухим потрескиванием и ревом бушующего за стенами огня, который путал мысли и мешал ему сосредоточиться. Дэрину начинало казаться, что он каким-то образом развернулся в дыму и теперь ползет не от огня, а прямо ему навстречу. Но всякий раз, смиряя бешено бьющееся сердце, герцог находил новые силы и решимость.

В плотном дыму он на ощупь отыскал еще какую-то дверь и попытался ее отпереть. Он быстро справился с засовом, но дверь лишь чуть-чуть поддалась его усилиям. Дым тем временем становился все гуще и все горячее. Испугавшись, Дэрин удвоил усилия, и дверь сначала слегка приоткрылась, а затем распахнулась с таким звуком, с каким пробка вылетает из бутылки. Охотничий домик как будто глубоко вдохнул ледяной воздух своими пылающими легкими.

За вдохом последовал выдох, такой мощный, что напоминал больше взрыв газа на руднике. Дэрин врезался в дверь, закрывшуюся перед самым его носом благодаря движению воздуха, и, сорвав ее с петель, вывалился наружу.

Поздно ночью Джессмин приснился страшный сон, который разбудил ее. Она не помнила сна, помнила только, как леди Герра утешала и успокаивала ее, укачивая на руках и приговаривая:

— Тише, тише, моя крошка, ляг, поспи еще немножко?

И Джессмин снова уснула.

Проснувшись утром на следующий день, она с удивлением обнаружила, что Лежит в другой комнате, посреди обширной кровати с балдахином. Протерев глаза и зевнув, девочка припомнила, что ей уже приходилось ночевать в этой комнате когда-то давно, когда Тадди, троюродный брат Гэйлона, рыжий, непоседливый и очень шумный четырехлетний проказник, заболел корью. Когда болезнь прошла, Джессмин очень завидовала прекрасным розовым болячкам, подсыхающим у него на лице, и вскоре получила возможность насладиться своими собственными.

Слегка заинтригованная вопросом, кто и чем заболел на этот раз, Джессмин подумала о том, как здорово было бы и ей заболеть тем же самым. Иногда болезнь могла доставить немало удовольствия: все за тобой ухаживают, все тебя жалеют и исполняют любое желание. Но только иногда. Увы.

Отпихнув от себя ногами одеяло, Джессмин подползла к краю кровати и осторожно спустилась на пол, благо высота была небольшая. Холодно! Пошевелив десятью розовыми пальчиками на ногах, девочка сунула ноги в мягкие красные туфельки, оставленные кем-то возле кровати. В комнате никого не было, из коридора тоже не доносилось никаких звуков. Из окна комнаты, в которой находилась принцесса, открывался чудесный вид на конюшни, а ей всегда нравилось смотреть на лошадей. И она вскарабкалась на широкий подоконник.

Этим утром возле конюшен наблюдалось небывалое оживление и суета. Очень Много лошадей уже были выведены наружу, и конюхи взнуздывали их, готовя к Путешествию. В распахнутые ворота въехал небольшой отряд солдат. В Совершенном восторге Джессмин наблюдала за бестолковой беготней Подростков, которая напомнила ей суету муравьев в потревоженном Муравейнике. Отец юного Гэнди, старший конюх двора, подсадил своего младшего сына на рослого мерина. Несколько братьев мальчугана, высокие и сильные парни, уже сидели верхом на более быстрых почтовых лошадях, и у каждого из них была приторочена к седлу кожаная сумка гонца.

Прижимаясь лицом к толстому стеклу, Джессмин могла видеть непрерывный поток людей, которые пересекали двор замка и входили в двери. Несомненно, произошло что-то любопытное, а она ничего не видит и все пропустит! Где же леди Герра и где ее одежда?! Не дождавшись своей няньки, принцесса вышла в коридор в одной фланелевой рубашке и в туфлях на босу ногу, преисполненная решимости отыскать самую главную причину царившей в замке суматохи и непременно принять участие в происходящем.

Спустившись в холл, освещенный только высокими и узкими окнами, прорезанными под самым потолком, она споткнулась и подобрала подол рубашки, волочившийся по каменному полу. Коридоры замка были пусты, но откуда-то издалека доносился возбужденный гул многих голосов. Она пошла на звук и внезапно оказалась на галерее тронного зала. Дальше Джессмин пошла крадущимся шагом, прижимаясь к стене и радуясь своей предусмотрительности. Ей не разрешалось подниматься на галереи, ибо там было слишком много балконов, с которых она могла упасть.

Первая же галерея оказалась довольно протяженной, тянущейся по всей длине тронного зала слева от трона. Она была почти пуста. Принцесса мгновенно узнала красивый, но слишком слащавый профиль и светлые волосы молодого лорда-южанина. Стоя на коленях за перилами балкона, Люсьен прятался за резным столбом перил, облокотившись на него плечом. Он почти не смотрел на то, что происходило в зале внизу, зато очень внимательно прислушивался к голосам, вытягивая шею и наклоняя голову набок. Джессмин приблизилась к нему, вглядываясь в его лицо. Волосы Люсьена были слегка взлохмачены, а глаза припухли и покраснели, словно после бессонной ночи. Одежда его тем не менее была, как всегда, безукоризненно свежей и чистой.

Он заметил Джессмин, и в глубине его светлых глаз промелькнуло что-то; слишком быстро, чтобы Джессмин успела понять, что это такое. Приложив палец к губам, Люсьен сделал ей знак подойти ближе. Джессмин неуверенно приблизилась к нему, но он обнял ее за плечи теплой и мягкой рукой и прижал к себе, усаживаясь на корточки таким образом, чтобы принцесса смогла устроиться у него на коленях. Вместе они осторожно выглянули из-за каменного столба перил и посмотрели в тронный зал.

Тронный зал был битком набит мужчинами, фермерами и горожанами, и все равно в открытые двери зала продолжали протискиваться все новые группы их. Джессмин заметила внизу Фейдира — высокую фигуру в темно-синих одеждах, — который стоял на ступенях тронного возвышения. Рослый посланник возвышался над всеми присутствующими чуть не на целую голову. Только король Рейс превосходил Фейдира ростом, но девочка нигде не видела его. Зато среди мужчин, сгрудившихся возле непривычно пустого трона, она узнала барона Грэйстоуна и еще нескольких придворных. Лица их были угрюмы.

Занавеска за троном шевельнулась, и из комнаты советников вышел человек в черном. Это был не король, а его председатель королевского Совета — Дассер. Он был бледен, словно какое-то известие потрясло его. Взмахнув рукой, он призвал собрание к тишине, однако зал затаил дыхание, лишь только Дассер показался из комнаты Совета. Переводя взгляд с одного застывшего в ожидании лица на другое, Дассер откашлялся.

— Дассер, это правда? — не выдержал кто-то в толпе.

— Да, — дрогнувшим голосом сообщил Дассер, наклонив голову.

Мужчины глухо застонали.

— Тела были обнаружены в руинах сгоревшего дома, они сильно обожжены, но мы уверены в том, что это король и его свита.

— А Госни? Правда ли то, что о нем говорят?

— Это похоже на правду. В его комнатах нашли письма, в которых ему предлагается щедрое вознаграждение за выполненную работу, а также немного ксенарских золотых монет.

— Убийца! — выкрикнул кто-то. — Он слишком долго прожил на юге.

— Что нам теперь делать? — раздался другой голос.

— Поисковые отряды прочесывают холмы вокруг охотничьего домика. Где бы ни объявился Госни, его тут же схватят, однако мы убеждены, что в этом замешан не только он один. В любом случае виновным от наказания не уйти?

— Дассер собрался с силами и выговорил следующие слова:

— Что касается преемника короля на троне, то мы послали за двоюродным братом короля, Чейсом Гринвудским. Он прибудет сюда через три дня.

Ропот прошелестел по толпе.

— Он же полоумный! — воскликнул кто-то совсем громко.

— У меня есть для тебя кое-что любопытное, Дассер, — это заговорил Фейдир, и его уверенный, ровный голос разом перекрыл взволнованный шум толпы.

Советник вздрогнул, словно от удара, но справился с собой, так что мало кто заметил его мгновенную слабость. Толпа напряженно прислушивалась к тому, что еще скажет посол.

— Тебя это не касается, Фейдир! — воскликнул барон Грэйстоун.

Толпа отозвалась одобрительным гулом.

— Хочешь хороший совет, посланник? — закричал кто-то еще. — Собирай-ка свои пожитки и уезжай из Виннамира, да захвати с собой это дьявольское отродье — своего племянника!

Фейдир не обратил на выкрики никакого внимания. Вынув из складок плаща пачку документов, перевязанных ленточкой, он вручил их Дассеру. На этот раз Дассер не смог справиться с собой и затрясся так сильно, что все это заметили.

— Что тут происходит? — прошептала Джессмин непослушными губами.

Предчувствие дурного в ней нарастало.

— Тише, — отозвался Люсьен. — Слушай!

— Мне необходимо созвать заседание Совета, — объявил Дассер, крепко сжимая в руках документы.

— Тогда вызови его членов немедленно, — потребовал Фейдир.

Его слова сопровождались недовольным ворчанием толпы. Дассер раздраженно прикрикнул на простолюдинов:

— Здесь больше ничего не будет объявлено, отправляйтесь по домам, все!

— громко обратился он к собравшимся.

Никто не сдвинулся с места, и он снова крикнул:

— Убирайтесь!

Несколько человек попятились к дверям, за ними неохотно последовали остальные.

Прошло удивительно мало времени, и тронный зал опустел. Остались только Фейдир и шесть членов Совета. Посол пошел было за ними к занавескам, отделяющим зал заседаний Совета от тронного зала, но Дассер остановил его, дерзко упершись ему в грудь рукой.

— Ты не член Совета, — сказал он строго.

— Пока? — отозвался Фейдир, остановившись на ступеньках тронного возвышения. — Оригиналы документов надежно спрятаны, Дассер! — крикнул он им вслед.

Ответом ему был стук закрывшейся двери.

Фейдир пошел к выходу, но остановился в середине зала и посмотрел вверх На галерею. Его взгляд остановился как раз в том месте, где укрылись за перилами наблюдатели.

— Люсьен! — звонко крикнул Фейдир.

Молодой лорд отпрянул назад, увлекая за собой Джессмин. Девочке почудилось, что в его глазах промелькнул страх.

— Люсьен!!! — еще громче позвал Фейдир своего племянника, и его голос разнесся по всему пустому пространству зала. — Что ты наделал!

Люсьен и не думал откликаться, и шаги Фейдира вскоре затихли в отдалении.

Когда Джессмин убедилась, что посол ушел, она немедленно повернулась к Люсьену:

— Что произошло?

Молодой человек глянул на нее. Лицо его, невыразительное и пресное сначала, слегка дрогнуло, и девочка увидела на нем то же самое выражение, которое не смогла распознать в момент, когда только увидела его на галерее. Теперь она поняла, что это было. Жалость. И еще боль.

— Как я могу рассказать тебе, малышка?

— Расскажи немедленно!

— Король и? Гэйлон — оба убиты.

Джессмин моргнула. Потом еще раз.

— Это Дэрин, — торопливо добавил Люсьен. — Это он убил обоих.

— Нет! — закричала Джессмин и изо всей силы ударила его в грудь маленьким кулачком, когда он потянулся, чтобы утешить ее.

— Это правда, маленькое верное сердечко. Мне так жаль? — начал Люсьен, но принцессы уже не было.

Джессмин мчалась по коридору, ничего не видя от слез и выбивая туфлями частую дробь по каменным плитам пола. В отчаянии она вбежала в ту самую комнату, где стояла обширная кровать под балдахином, надеясь, что на этой мягкой перине ей удастся вернуть сегодняшнее утро, вернуть первый момент пробуждения, и тогда, быть может, она сумеет начать этот день сначала, чтобы все пошло по-другому. Однако уже в коридоре она расслышала громкие рыдания. Остановившись в дверном проеме, она смотрела на леди Герру, которая бесформенной тушей скорчилась на измятых простынях. От ее плача сотрясалась вся массивная кровать.

— Перестань! — завизжала Джессмин, закрыв уши руками и топая ногой. От отчаяния она дрожала, как пойманный заяц. — Немедленно перестань, слышишь!!!

6

Солнце встало над горизонтом. Редкие слоистые облака на востоке превратились из лилово-синих в розовые, затем они стали золотистыми и наконец приобрели естественный белый цвет. В глубоких низинах по-прежнему лежал густой и холодный туман, так что вершины холмов напоминали темные островки в безбрежном призрачном океане. Где-то высоко в ветвях пихты завозилась и сипло чирикнула спросонок первая пташка.

Казалось не правильным и чудовищно несправедливым, что солнце осмеливается как ни в чем не бывало вставать над лесами в такой день, что олень пробирается сквозь чащу, осторожно ставя во влажную листву кожаные копыта, и только слегка раздувает ноздри, принюхиваясь к горькому запаху пожарища, словно ничего страшного не произошло. Горе Гэйлона было для него столь же вещественно, как и засохшая на руках кровь, и ему казалось только справедливым, если вся природа станет оплакивать его потерю вместе с ним.

Кэти в конце концов наскучило общество остальных лошадей, и она отправилась путешествовать в гордом одиночестве. Всю ночь она вела Гэйлона за собой то на восток, то на юг, и не раз уже ему казалось, что он потерял ее в ночном лесу, однако каждый раз она снова возникала между деревьями, словно призрак, маня его за собой.

Гэйлон довольно хорошо помнил, как взрыв потряс холм и как обрушился охотничий домик. Языки пламени, разбрасывая злые желтые искры, взметнулись чуть не до самого неба, а вокруг полетели горящие головешки и другой мусор. Некоторое время Гэйлон с трепетом наблюдал за тем, как беснуется пламя, сжигая ближайшие деревья, однако прошедший дождь не дал огню распространиться. Затем Кэти подошла совсем близко, зацокав копытами по каким-то невидимым в темноте камням, и он отправился в погоню за ней, ничего не видя в темноте из-за горьких слез, которые незаметно для него самого стекали по его лицу.

И вот настало утро, и Гэйлон молча смотрел, как под рассветными лучами солнца блестит и тает иней на прихваченной ночными заморозками траве. Он заблудился. Лежавший ниже по холму туман скрывал от него все, вокруг стеной толпились деревья, и нигде не было видно никакой знакомой приметы. Кэти тоже куда-то пропала, и он опасался, что на этот раз она покинула его насовсем. Совершенно изможденный и отчаявшийся, Гэйлон уселся на камень, надеясь дождаться, пока солнце разгонит туман и он сможет оглядеться. Незаметно для самого себя он задремал, уронив голову на колени.

Выше него по склону холма треснула под чьей-то ногой ветка, и Гэйлон, вздрогнув, очнулся от дремы. Это не робкий олень осторожно пробирался сквозь валежник; судя по звуку, кто-то двуногий целеустремленно спускался вниз по холму, направляясь прямо к поляне, на которой расположился Гэйлон. Мальчик в испуге вскочил и, поддавшись панике, заметался по поляне, на которой он был виден как на ладони и легко уязвим. Наконец он совладал со своим страхом и, поминутно оскальзываясь на поросших мхом камнях, укрылся за толстым стволом пихты, бесшумно вытащив из ножен свой маленький меч.

Шаги приближались, еще одна ветка захрустела под ногой пришельца буквально в нескольких шагах от того места, где прятался Гэйлон. Затаив дыхание, Гэйлон осторожно выглянул из своего укрытия и разглядел за деревьями темную фигуру мужчины. Это был Дэрин. Он сильно прихрамывал, пользуясь вместо посоха толстой искривленной веткой.

При виде его принц снова почувствовал сильный гнев, который заслонил все его несчастья и победил жалость, которую он испытывал. Отец и все остальные убиты, а этот человек живет! Какое подлое коварство помогло ему остаться в живых?

Гэйлон выступил из-за дерева. Дэрин, заслышав позади себя шорох, едва успел обернуться и отразить своей палкой удар меча принца. Несмотря на то что выпад принца не достиг цели, Дэрин пошатнулся. Больная нога подвела его, не выдержав тяжести его тела: Дэрин упал, широко взмахнув обеими руками. Воспользовавшись своим выгодным положением, Гэйлон немедленно прижал Дэрина ногой к земле и, держа рукоять меча обеими руками, приставил острие к сердцу герцога. Его руки дрожали от напряжения, но что-то в лице Дэрина заставило его промедлить.

— Я думал, что ты погиб, — заговорил Дэрин. Голос его звучал спокойно и в нем не было страха.

— Меня не так легко прикончить, — заметил Гэйлон. — Убийца!

Дэрин лежал неподвижно; услышав обвинение, он не вздрогнул, не предпринял ничего такого, что помогло бы ему избежать сверкающего меча.

Грустным голосом он сказал:

— Что ж, убей меня, если ты и в самом деле веришь в это.

Минуты, когда Гэйлон еще мог действовать под влиянием своего импульсивного гнева, прошли. Теперь он чувствовал внутри только горькое разочарование и боль. С легким вздохом он воткнул меч в землю рядом с Дэрином. Ярость улеглась, и он весь съежился под грузом навалившейся на него усталости. Дэрин сел и обнял опустившегося рядом с ним мальчика, нежно утешая его, пока принц, рыдая, рассказывал ему о том ужасе, который он пережил прошедшей ночью.

Это испытание было едва по силам Дэрину — снова пережить страшную ночь, увидев ее глазами десятилетнего мальчика, который стал свидетелем смерти отца. Прижимая к себе вздрагивающее тельце мальчика, герцог пытался представить себе всю картину происшедшего. Яд Люсьена все еще действовал на него, и герцог с трудом соображал, стараясь отделить реальность от грез, навеянных опьяняющим наркотиком.

Его собственные воспоминания и переживания, как подлинные, так и воображаемые, накладывались на историю, рассказанную мальчиком. Дэрин с трудом припомнил, как после взрыва он стоял на поляне перед пылающими развалинами, дрожа как лист на ветру, и это продолжалось до тех пор, пока из самой середины его существа не брызнули яркие голубые лучи. Эти лучи обернулись вокруг деревьев и скал, подобно паутине, и удерживали его от падения. Может быть, это было действие Колдовского Камня, так как герцог смутно припоминал, что он светился в темноте слабым голубым светом, однако он не был уверен, что это ему не показалось.

— Дэрин?

Герцог посмотрел на мальчика, пытаясь сосредоточиться на его лице, мокром от слез.

— Как тебе удалось выжить? Я видел остальных, их всех зарезали.

Распухшие губы Дэрина изогнулись в улыбке.

— Я думаю, Люсьен планировал для меня более приятную смерть.

— Люсьен?

— Да.

Дэрин попытался как можно подробнее объяснить, что произошло с ним.

Гэйлон слушал, сурово сжимая губы, и смятение исчезало с его лица.

Неосознанно он высвободился из объятий герцога и уселся напротив него, скрестив ноги, на твердой, холодной земле. Он внимательно рассматривал герцога, слушая его рассказ. Какой бы странной ни выглядела эта история, какой бы отрывочной и бессвязной она ни была, однако она сильно походила на правду. Герцог был в весьма плачевном состоянии. Голова его была разбита, и широкая полоса черной крови запеклась на его лице. Правым глазом Дэрин почти ничего не видел, так как его почти целиком закрывала лиловая опухоль. Волосы были взлохмачены и опалены, а одежда превратилась в лохмотья. Все вместе заставило принца подумать, что подобное мщение было бы вполне в духе Люсьена Д'Салэнга.

— Но почему мы, Дэрин? Почему ему понадобилось убивать отца и меня только для того, чтобы отомстить тебе?

Здоровый глаз Дэрина смущенно метнулся в сторону.

— В случае твоей смерти Люсьен становится законным наследником трона.

— Южанин? Это невероятно!

— Он полукровка, сводный брат твоего отца. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом побольше, однако сейчас нам необходимо первым делом добраться до Каслкипа.

— Не мог бы ты приманить наших лошадей при помощи этого своего кольца? — осведомился Гэйлон полушутя. — Пешком нам придется добираться довольно долго.

— Эмбер где-то поблизости. Я всю ночь шел по ее следам.

— А я преследовал Кэти! — сообщил Гэйлон, широко раскрыв от изумления глаза.

Словно в ответ ему из туманных зарослей ниже по склону донеслось звонкое ржание. Обернувшись в том направлении, они увидели обоих животных. Дэрин потянулся за своей палкой и неловко встал на ноги.

— Теперь, когда нас двое, мы можем попытаться окружить их, — сказал герцог, сморщившись от боли при первой же попытке сделать шаг вперед. Гэйлон подобрал свой меч и последовал за ним.

Хорошенько запасшись наглостью и высокомерием, Люсьен вошел в апартаменты своего дядюшки-посла. Прежде чем пойти сюда, Люсьен хорошенько выспался, прекрасно понимая, что ему потребуется вся его сообразительность, чтобы выйти из предстоящей стычки с минимальным ущербом. Люсьен был и исполнен тревоги, и одновременно очень доволен собой — на любой взгляд это была довольно любопытная смесь страха и самонадеянности. Дело было сделано, как ни крути. Какой бы ни оказалась цена, которую ему придется заплатить, он готов был сделать это с радостью, хотя могло оказаться и так, что срок расплаты будет отложен на довольно длительное время.

Фейдир еще не вернулся в свои покои, и дверь была заперта. Люсьену потребовалось некоторое время, чтобы среди всей суматохи, которая все еще царила в замке, разыскать ключника. Когда ему наконец повезло, парень оказался настолько подавлен и не способен понимать обращенную к нему речь, что только прямые угрозы, которые Люсьен твердо намерен был привести в исполнение, могли заставить его отпереть дверь.

Послеполуденное солнце, уже неяркое, но все еще золотисто-теплое, проникало в комнату сквозь единственное крошечное оконце. Помещение было отнюдь не роскошным, ни в малейшей степени не соответствуя высокому положению, которое занимал при дворе вельможа-южанин. Это, однако, легко было изменить.

Молодой лорд в волнении вышагивал из угла в угол. Он страстно ненавидел эту комнату и все, что было в ней. Ему казалось, что самый воздух здесь пропитан запахами его прошлых неудач, поражений и унижений. И Люсьен поклялся себе, что и это он тоже изменит.

В конце концов, устав от бесполезной ходьбы, он выволок из-за стола высокое неудобное кресло с прямой спинкой. Вид у кресла был такой же, как и у Фейдира, — непривлекательный и чопорный. Люсьен мимоходом подумал, что и сидеть на нем тоже не слишком удобно.

Склонившись у стола, он попытался выдвинуть ящики. Заперто. Он попробовал отжать замки при помощи кинжала, но безрезультатно. Люсьен махнул рукой: пусть старик хранит в тайне свои глупые маленькие секреты? До поры до времени. Придвинув кресло к столу, он уселся на него, забросив ноги на край стола.

Усталый и утомленный, Фейдир проносился по темным коридорам северо-западного крыла здания, словно ночная хищная птица. Совет все еще заседал за закрытыми дверями. Дурачье! Фейдир знал, о чем думает Дассер, но был уверен, что председатель Совета только зря потратит время. Документы были подлинными, и его — и Люсьена — право на трон было неоспоримым.

Вонзив стальной ключ в скважину замка, он несколько раз попытался повернуть его, прежде чем сообразил, что дверь уже отперта. Со злобным восклицанием Фейдир широко распахнул ее, так что дверь с силой ударилась о стену. За столом сидел в его кресле Люсьен, нахально положив ноги в башмаках на край столешницы. Люсьен послал дяде просительную улыбку, словно умоляя о снисхождении, а старик был слишком сердит, чтобы обратить внимание на то, что выражение глаз племянника нисколько не соответствовало дрожащей на губах улыбке.

— Так-так, — сквозь стиснутые зубы проговорил Фейдир, — дорогой мой племянничек. А я уже думал, что придется тащить тебя сюда за волосы, подгоняя пинками для скорости. Как это любезно с твоей стороны — придти самому и сберечь мне усилия.

Произнося эти слова, Фейдир наслаждался страхом в глазах Люсьена.

— Встать! — внезапно скомандовал он.

Люсьен и ухом не повел.

— Я сказал — встать! — Фейдир столкнул ноги Люсьена со стола, и он выпрямился в кресле, что-то невнятно бормоча.

— Что-что? — переспросил Фейдир.

— Я сказал — нет.

Вне себя от ярости Фейдир непослушными пальцами нащупал под камзолом Колдовской Камень и вытащил его наружу. Камень светился пульсирующим голубым светом в такт приступам ярости старика и ударам его сердца, и Люсьен весь напрягся, тем не менее не двигаясь с места. Фейдир погладил кончиками пальцев округлую поверхность Камня. Это прикосновение мгновенно его успокоило, и он отечески улыбнулся светлоголовому лорду. Нельзя руководствоваться гневом, когда это касается Камня. Последствия могут оказаться непредсказуемыми и гибельными для обоих.

— Я буду добр, — пообещал он, — и позволю тебе высказаться, прежде чем наказать тебя.

Люсьен откашлялся.

— Мне нечего сказать. Я не сделал ничего дурного, — проговорил он, вытягивая вперед руки ладонями вверх. Как ни удивительно, руки не дрожали.

— На моих руках нет крови.

— Глупый мальчишка. Ты никогда не умел обманывать, — проворчал Фейдир, хотя и знал, что это не так. Люсьен всегда был изрядным лицемером.

— Клянусь, я не имею к этому никакого отношения. Это дело рук Дэрина. Я же весь день и всю ночь провел в городе у красотки Кари. Если хочешь, спроси у нее.

Фейдир пристально посмотрел на юношу. Его собственные тщательно разработанные планы, годы кропотливого труда — все пошло прахом в один миг. Если повезет, может быть, ему и удастся восстановить свой первоначальный план, снова собрать из обломков работоспособную схему, однако на карту теперь поставлено гораздо больше, чем корона такого незначительного королевства, как Виннамир. Люсьен мог и не знать о масштабах заговора, который Фейдир искусно сплетал здесь и в Ксенаре.

Или все-таки догадывался? Его племянник был далеко не простак, и использовать его в качестве простой пешки было бы слишком расточительно.

— Я в это не верю, — заявил наконец Фейдир.

— Придется поверить, — дерзко ответил Люсьен.

— С чего бы это наш добродетельный герцог пошел на это?

— Откуда мне знать. Если не из-за золота, тогда затем, чтобы прославиться? или из страха. Кто может сказать, что творится в голове у этого мрачного мага? Он всегда был довольно эксцентричным субъектом.

Колдовской Камень Фейдира потух; перестав испускать пугающий синий свет, он превратился в обыкновенный булыжник. Люсьен воспользовался моментом и вытащил из кармана камзола свернутый обрывок пожелтевшей бумаги. Расправив его в ладони, он протянул бумагу Фейдиру.

— Что это? — спросил старик.

— Понятия не имею, — схитрил Люсьен. На самом деле он заставил замкового лекаря Гиркана перевести ему загадочный текст, когда пытался выманить у тщеславного человечка необходимый яд. — Написано старинными буквами и похоже на обрывок из твоей «Книги Камней». Я подумал, что тебе будет любопытно на него взглянуть.

Глубоко запавшие темные глаза Фейдира быстро пробежали старинные руны. Едва заметно вздрогнув от восхищения, он засунул Камень за воротник камзола, чтобы он не выдал его чувств своим свечением. Камень нагрелся, и Фейдир чувствовал его тепло на груди даже сквозь плотную рубашку. Прикрыв глаза тяжелыми веками, он искоса взглянул на племянника.

— Где ты взял это?

— В комнате Госни.

Фейдир не спросил Люсьена, что он делал в покоях герцога. Вместо этого он небрежно бросил бумагу на стол.

— Тебе это пригодится, дядя?

— Возможно, — Фейдир отвернулся. — Давай лучше поговорим о тебе. Как ты провел это время?

— Достаточно хорошо.

— Хорошо. Совет все еще заседает, однако они должны будут принять решение как можно быстрее, иначе чернь взбунтуется. Довольно скоро они пошлют за мной.

Фейдир наклонился и отпер один из ящиков стола маленьким ключом, привязанным к рукояти заткнутого за пояс хлыста. Из ящика он достал несколько листов бумаги, плотно исписанных его собственным, убористым и аккуратным почерком.

— Я хочу, чтобы ты немедленно отправился в свои комнаты и прочел вот это. Запомни все хорошенько. К полуночи тебя объявят наследником трона Виннамира, и от того, что ты скажешь своему народу, будет зависеть, легко ли тебе будет им править. На протяжении последних пяти лет тебя считали избалованным и неприятным, незаконнорожденным ублюдком, однако на этих страницах ты найдешь обещания, которые необходимо будет сделать народу. Если ты произнесешь свою речь правильно, если используешь все свое обаяние, которое — я знаю — у тебя есть, то у тебя есть шанс завоевать одобрение и поддержку народа. Она тебе совершенно необходима.

— Народ очень решительно настроен против южан, — заметил Люсьен.

— Ты не южанин. В твоих жилах течет кровь Рыжих Королей. И ты будешь королем, очень скоро будешь. С теми, кто будет тебе противиться, предоставь разобраться мне.

Произнеся свой монолог, Фейдир решительно сунул бумаги в руки Люсьена.

— А теперь оставь меня. Мне нужно еще многое успеть сделать, прежде чем меня призовут на заседание Совета. Да и тебе тоже.

Фейдир буквально вытолкал племянника в коридор.

— Надень свое лучшее платье, достойное короля. Я зайду за тобой позднее,

— напутствовал он его и захлопнул дверь, не дожидаясь ответа молодого лорда.

Оставшись один, Фейдир позволил себе не сдерживать волнение и трепет, которые охватили его с новой силой, лишь только он взглянул на лежащий на столе обрывок бумаги. Осторожно взяв его в руки, он развернул пожелтевший пергамент. Мелкие черные буквы прыгали у него перед глазами: «Проклятье королей есть жребий колдунов». Загадка Наследия Орима! Это был ключ к Кингслэйеру — ключ к могуществу совершенно невообразимому. Он-то ломал себе голову, пытаясь отыскать хоть намек на легендарный меч в «Книге Камней», однако это никак ему не удавалось, и вот теперь? Фейдир потянулся было к постаменту статуи, в котором была спрятана его Книга, но вдруг отдернул руку. Нет. Поиск на страницах толстого тома займет немало времени, а ему необходимо было безотлагательно заняться другими делами. Запирая обрывок старинной рукописи в стол, он все еще дрожал от возбуждения. «Скоро, — пообещал он себе, — очень скоро».

Он был близко к ней, совсем близко. Кэти стояла опустив голову, жадно хватая зубами жесткую, едва оттаявшую траву. Тревожно поводя по сторонам настороженными изящными ушами. Потом Гэйлон оступился, и каменистая почва с шумом посыпалась вниз. Кэти немедленно подняла голову. Гэйлон застыл на месте.

— Хоу, Кэти, — тихонько позвал он. — Спокойно. Иди-ка сюда, девочка.

Кэти взвилась на дыбы, грациозно изогнув шею, и, вызывающе помахивая шелковистым хвостом, бросилась в чащу. Закатное солнце последний раз блеснуло на ее медно-рыжих боках, и кобыла исчезла. С губ принца сорвалось бессильное детское ругательство, когда он отшвырнул ногой некстати подвернувшуюся ветку.

Гэйлон и Дэрин следовали за своими лошадями целый день. Целый день! И впервые ему удалось подобраться к одной из них так близко. Все остальное время чуткие животные не подпускали своих незадачливых хозяев на расстояние меньше, чем бросок камня. И Гэйлон не раз с трудом побарывал в себе желание кинуть этот камень в проклятых лошадей, хотя и понимал, что никакой пользы это не принесет.

Принц озабоченно посмотрел на небо. На юге собирались темные тучи, а ветер доносил до него запах дождя. Если все так пойдет и дальше, то непогода настигнет их к вечеру, а у них не было никакого укрытия от холода и дождя. Скверно.

Принц беспокоился и за Дэрина. Он оставил герцога лежащим под высокой елью, в которую когда-то ударила молния. Эту ель без труда можно было разглядеть даже издалека, и он не боялся заблудиться, петляя по холмам в поисках Эмбер или Кэти. Дэрин со своей распухшей голенью, конечно, не годился для того, чтобы гоняться за лошадьми. Но не это беспокоило мальчика. По пути они несколько раз останавливались, чтобы утолить жажду из родников и ручьев, и всякий раз, напившись, герцог начинал чувствовать себя отвратительно. Вода не задерживалась в его организме, и он слабел буквально на глазах. Гэйлон начинал бояться, что Дэрин скоро не сможет продолжать путь, но знал, что никогда его не оставит. В животе у него глухо заворчало, и он почувствовал болезненный приступ голода. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь так сильно хотелось есть. Махнув рукой на лошадей, он определил направление на расщепленную ель и медленно пошел вверх по склону горы, следуя руслом высохшего ручья. Карабкаясь по камням, он задумался, можно ли охотиться на кроликов с мечом.

С тех пор как Гэйлон оставил герцога под деревом, больной даже не пошевелился. Он по-прежнему лежал, скрючившись на побуревшей хвое. Глаза его были закрыты, а лицо перекосилось от боли и страданий. Гэйлон осторожно потряс его за плечо.

— Дэрин!

Герцог медленно раскрыл глаза, еще через некоторое время они приобрели осмысленное выражение.

— Чувствуешь? — пробормотал он.

— Что?

— Дым. Он все еще горит. Охотничий домик?

— Ты бредишь, — сказал Гэйлон, начиная беспокоиться.

— Нет, — настаивал Дэрин, с трудом приподнимая голову, как ни трудно ему это было.

Гэйлон медленно встал и понюхал воздух. Стоп! В воздухе действительно чуть-чуть попахивало дымом. И не только им? Пахло едой!

— Действительно. Ты прав, — в восторге согласился мальчик.

Дэрин с трудом поднялся на ноги, опираясь на свой импровизированный костыль.

— Не повезло тебе с лошадью?

Гэйлон отрицательно покачал головой.

— Ну, не расстраивайся, — ласково подбодрил Дэрин. — Похоже, нам повезло куда больше. Куда идти?

— Ветер дует с юга.

— Значит, на юг мы и пойдем, — он качнулся вперед.

— Гроза почти рядом, — заметил Гэйлон, когда они спускались с холма.

Тяжелые тучи приближались, и они ускорили шаг, насколько это позволяла больная нога Дэрина. В лесу начинало темнеть, а они лишь сменили аллюр улитки на черепашью рысь. Запах дыма между тем становился все явственней, а острые глаза Гэйлона еще издалека заметили крышу небольшого домика, выстроенного в самом низу, на дне небольшой, тенистой долины. Из трубы клубами поднимался дым, и яростный ветер рвал его в клочья, унося в густые леса на вершине холма.

— Вот он! — воскликнул Гэйлон.

Дэрин кивнул, собираясь с силами. Там, где уклон под ногами становился слишком большим и он не мог спускаться, даже опираясь на клюку, герцог просто садился и съезжал вниз по склону на собственном заду. Гэйлон ломился сквозь кусты следом за ним. Где-то по дороге герцог потерял костыль, запутавшись в подлеске, но это было уже не важно. Когда они достигли наконец дна лощины, с неба упали первые, тяжелые капли дождя, но им оставалось сделать всего несколько шагов.

Домик был невелик, но очень красив и ухожен. Стены были недавно побелены, а трава уложена на крыше аккуратными, толстыми слоями. За маленькими оконцами уютно подмигивал свет очага. Сзади к домику вплотную примыкал невысокий каменный коровник, а крепкий частокол окружал сад, который все еще щеголял прямыми и длинными грядами с капустой и морковью. Иными словами, хуторок выглядел очень опрятно.

Гэйлон подставил Дэрину плечо, чтобы тот мог опереться, и вместе они подошли к дверям. Над крыльцом был сооружен широкий навес, который укрыл их от дождя. Гэйлон протянул руку и громко постучал. Прошло несколько долгих минут, но изнутри не доносилось ни звука. Гэйлон снова поднял руку, но дверь распахнулась совершенно неожиданно, и мальчик так и застыл с поднятой рукой. На пороге возник мужчина совершенно чудовищных размеров. Казалось, он занимает собой весь дверной проем. На мужчине была простая, домотканая одежда, чистая, без единого пятнышка. В огромной ручище он сжимал топор на длинной рукоятке. Даже на первый взгляд было заметно, что он обладает недюжинной силой. Румяные щеки и пышущее здоровьем лицо только подтверждали это.

— Сир, — начал Гэйлон, но его голос прервался. Он с трудом сглотнул, быстро оглянувшись на Дэрина в поисках поддержки, но герцог стоял неподвижно, тупо глядя на гиганта широко раскрытыми глазами.

— Сир, — снова заговорил мальчик. — Мое имя — Гэйлон Рейссон, а этот человек — Дэрин, герцог Госнийский. Мы? Прошлой ночью нас постигло несчастье. Мой отец, король Виннамира, был убит, а наш охотничий домик — сожжен. Никто, кроме нас, не смог спастись. Дэрин ранен. Мы ищем у вас помощи и укрытия от непогоды на ближайшую ночь.

Гигант не шевельнулся. Чувствуя, как сердце его куда-то проваливается, Гэйлон неуверенно повторил:

— Сир?..

— Гэрри, кто там? — донесся изнутри высокий и чистый голос.

— Это нищие, Миск. Попрошайки, — проворчал Гэрри.

Гэйлон немедленно ощетинился. Вытянувшись во весь рост, хотя он едва доставал до пояса гиганта, принц гордо и отрывисто проговорил:

— То, что я вам только что сказал, сир, это чистая правда, и если вы не будете учтивы, мы можем пойти в другое место.

— Гэрри, чурбан ты неотесанный, отойди-ка в сторону! — снова донесся из домика тот же голос, и Гэрри, на лице которого появилась удивительно добродушная улыбка, отступил в сторону, давая пройти миниатюрной женщине в длинных лоскутных юбках. Фермерша была столь же маленькой, сколь огромен был Гэрри. Она критически оглядела путников, и лицо ее внезапно смягчилось.

— Входите, входите, бедняжки, — проворковала она. — Меня зовут Миск, а это мой муж — Гэрри.

Протиснувшись в узкую щель, которую оставил для нее Гэрри, она схватила Гэйлона за руки, и лицо ее излучало тепло и заботу. Она была ненамного выше мальчика, хотя ее волосы уже начинали седеть. Гэйлон, несколько смешавшись, позволил ей втащить себя в дом. Дэрин вошел следом, споткнувшись о единственную ступеньку.

Внутри домик представлял собой одну огромную комнату, такую же аккуратную, как и все снаружи. Оранжевый огонь очага отражался от гладких стен и выскобленного, безупречно чистого пола. Со стропил свешивались связки сушеных трав, от чего в доме пахло как на лугу в жаркий летний полдень. Огромный очаг занимал чуть ли не всю дальнюю стену комнаты, и оттуда на мальчика пахнуло таким аппетитным запахом, что у него закружилась голова.

Миск в последний раз выглянула во двор.

— А где второй ребенок? — спросила она внезапно.

— Простите, как? — переспросил Гэйлон, с трудом отводя взгляд от стоявшей на огне кастрюли.

— Маленькая девочка. Где она?

— Там больше никого нет, — в замешательстве ответил принц, покосившись на Дэрина.

— Странно, — заметила Миск, закрывая дверь. — Ну да ладно, проходите и садитесь к огню. Дожди теперь пойдут холодные. Я поставлю на огонь воды, чтобы вы могли помыться? — Ее глаза весело сверкнули. — Но сначала вам нужно что-нибудь поесть.

Гэйлон сел там, где ему было указано: на скамью за длинным столом возле очага. Тушеное мясо с луком и толстые ломти темного хлеба, намазанного сладким маслом, привели его в неподдельный восторг. При помощи хлеба он быстро подбирал с тарелки мясо и овощи. На некоторое время все в мире перестало для него существовать, кроме еды, выставленной перед ним на столе. Ни разу в жизни Гэйлон не пробовал ничего вкуснее.

— А ты разве не голоден? — спросила Миск.

Сначала Гэйлон подумал, что она подшучивает над ним, и только Оглянувшись понял, что Миск обращается к Дэрину. Герцог даже не Притронулся к еде. Он сидел молча и совершенно неподвижно, и только лицо его пылало от муки. Гэйлон почувствовал себя виноватым. Он думал только о своем желудке, в то время как его друг продолжал страдать.

— Дэрин?

Миск положила руку на лоб герцога.

— Лихорадка, — уверенно определила она. Лишь только она отняла руку, Дэрин начал бессильно сползать со скамьи на пол, и Миск едва успела подхватить его.

— Джек, не стой столбом. Помоги уложить его в постель! — воскликнула Миск.

— Я думал, что его зовут Гэрри, — заметил Гэйлон, когда огромный супруг Миск без усилий поднял герцога и отнес его на широкую кровать, установленную возле окна у северной стены дома.

— Так оно и есть, — ответила ему Миск, помогая мужу устраивать Дэрина на подушках. — Бедняжка, — то и дело приговаривала она, как будто Дэрин был чем-то вроде заболевшего щенка.

Откинув с его побледневшего лица спутанные черные волосы, она бережно ощупала опухоль на глазу и обнаружила рану прямо на виске.

— Опасная рана, — заметила она.

Гарри-Джек немедленно подал ей небольшой тазик горячей воды. Миск намочила в ней кусок ткани и стала легкими движениями промывать рассеченный висок. Дэрин застонал.

— Левая голень — вот что его мучит больше всего, — подсказал Гэйлон, заглядывая ей через плечо. — Я не смог снять ботинок, а резать боялся.

Лишь только он это сказал, как Гэрри достал откуда-то огромный тесак, длиной чуть не с руку Гэйлона, и принялся необыкновенно нежными и удивительно точными движениями своего сильного запястья срезать с ноги Дэрина мягкую кожу башмака.

Миск внимательно посмотрела на распухшую лодыжку.

— Это не то, — пробормотала она себе под нос, ни к кому особенно не обращаясь. — Нет, нет, должно быть что-то еще.

Принц как зачарованный смотрел, как она оттягивает веко здорового глаза Дэрина и заглядывает в зрачок.

— Ага, вот в чем дело!

— В чем дело? — требовательно спросил мальчик, но Миск молча прошмыгнула мимо него к очагу. Он с любопытством последовал за ней, а потом стоял рядом и заглядывал ей через плечо, глядя, как Миск растирает в ладонях сушеные травы и цветы, странные листья и плоды, ссыпая все это в чистую тряпицу для сыра, укладывая узелок в деревянную плошку и заливая его кипящей водой.

— В чем дело? — снова спросил Гэйлон с беспокойством.

Всю его короткую жизнь его лечил от всех болезней придворный врач Гиркан, и мальчик навсегда запомнил мерзкий вкус его целебных снадобий, однако ему никогда не приходилось видеть, как готовят эти лекарства. Гиркан был странным человеком, невысоким, полным и самовлюбленным до крайности, но он, по крайней мере, был хорошо известен, понятен и потому внушал некоторое доверие. Миск же, с ее невнятным бормотанием и быстрыми как ртуть движениями, вызывала в Гэйлоне только растерянность и сомнения.

Она расслышала его вопрос, но с ответом не спешила.

— Ах, — сказала она, когда снадобье наконец приобрело требуемые запах и цвет, — это обычный чай с перечной мятой, чабрецом и корой красной ивы. Немного того, немного сего? — Она вытащила из чашки узелок. — Он умерит боль и ослабит лихорадку, а тогда уж тело само себя вылечит.

— Вряд ли он сможет удержать его внутри, — засомневался Гэйлон, — он даже воду пить не может.

— Да? Хорошо, что ты сказал мне. Тогда мы добавим еще кое-что? — Миск уставилась на него своими блестящими, как у птиц, глазами. — Тебе, кстати, тоже не повредит немного настоя, а потом можешь помыться. Вот, возьми.

Миск протянула ему полотенце и повернулась к огню, потянувшись за одним из многочисленных чайничков, которые висели над угольями на длинной перекладине. На мгновение Гэйлону померещилось, что он глядит прямо сквозь нее: он увидел языки пламени там, где их не могло быть видно. Он моргнул, так как глаза его зачесались, и иллюзия пропала.

— Мадам, — он дотронулся до рукава женщины, желая привлечь ее внимание и заодно убедиться в ее реальности.

— Зови меня просто Миск, дитя.

Она сняла с полки большую лохань и наполнила ее водой.

— Миск, — покорно сказал Гэйлон, — Дэрин поправится?

— В свое время, конечно! — Миск положила возле лохани толстый брусок щелока. — Уверена, что теперь он не будет так любить кэрри?

Гэйлон резко вскинул голову.

— Что-что? Вы что-то сказали?

— Сказала? — Миск наморщила лоб. — Мне кажется, я сказала, что Гэрри должен помочь мне. Чай остывает. Да-да, именно так я и сказала.

Стремительным движением схватив чашку и ложку, Миск, клича на ходу Гэрри, который как раз куда-то пропал, побежала к кровати. Гэйлон только покачал головой, намочив в воде тряпку и начиная тереть об нее кусок мыла. Как ей удается так быстро и аккуратно двигаться? Даже когда Миск стояла неподвижно, ему казалось, что она продолжает куда-то стремительно двигаться. Это, однако, ничуть его не раздражало — просто от всей этой кутерьмы у него захватывало дух, да где-то глубоко внутри оживало беспокойство. Ну так что же? Стащив через голову изорванную рубаху, Гэйлон решительно приступил к мытью, прислушиваясь к бормотанию Миск, которая, ласково приговаривая, поила Дэрина своим странным чаем.

Покончив с купанием, Гэйлон потянулся за рубашкой и обнаружил вместо нее чистую пижаму. Напрасно он разыскивал остальное платье под скамейкой и под столом — оно исчезло. Озадаченный, он облачился в чистое белье и босиком пересек комнату, приблизившись к кровати Дэрина. Миск накладывала последнюю повязку на лодыжку Дэрина. Он тоже был вымыт и одет в ночную рубашку, такую просторную, что хозяином ее мог быть только Гэрри-Джек.

— Ну вот, — Миск отступила на шаг назад, с удовлетворением рассматривая повязку. Гигантский Гэрри молчаливо возвышался над ней. Когда он наклонился, Миск обняла его за шею и поцеловала прямо в лоб.

— Ты молодец, Джими. Сходи, принеси дров. И пригляди за животными, любимый, — сказала она.

Гигант с обожанием улыбнулся ей и, сняв со стены лампу и взяв в руку свой страшный топор, направился к двери. Снаружи хлестал дождь, сильный ветер, добравшийся наконец до уединенной долины, швырял его пригоршнями в проем открытой двери, но Гэрри только слегка пожал плечами и вышел.

— Я думал, что его зовут Гэрри, — небрежно заметил Гэйлон.

— Так и есть.

— Но вы называли его и Джими, и Джеком.

— Ах, — засмеялась Миск, — его полное имя Гэрайлд Джексон Джимиссон.

Обычно я зову его Гэрри. Когда он раздражает меня, я зову его Джеком, зато когда я довольна им — он у меня Джими.

— Ага, — проговорил Гэйлон с облегчением. Это объяснение было ему понятно.

Миск тем временем укрыла заснувшего Дэрина одеялами.

— Ему теперь лучше, не переживай за него. Присядь-ка на минуту, — Миск махнула рукой в направлении стола.

Принц с готовностью уселся на скамью. Усталость наконец-то начинала сказываться. Гэйлон чувствовал себя странным образом в безопасности, даже в этом домике, в обществе таких непохожих ни друг на друга и ни на кого другого людей. Протерев кулаками свои усталые, припухшие глаза, он посмотрел на Миск. Та уселась за стол напротив него и глядела на него странно и пристально.

— Я долго ждала вас, — вдруг сказала она.

— Как это может быть? И почему? — удивился Гэйлон.

Выражение лица Миск неуловимым образом изменилось.

— Что — почему?

— Почему вы нас ждали? — растерянно переспросил Гэйлон.

— Но я не ждала. С чего ты так решил?

Сумасшедшая! Миск была не в своем уме. Вот она протянула руку, и в ее ладони появилась какая-то черная брошь. Гэйлон вгляделся. У нее не было застежки. Тогда принц попытался дотронуться до нее пальцем, гадая, что тогда сделает Миск, но она лишь подбодрила его взглядом.

Непонятный предмет оказался прохладным на ощупь и гладким как стекло. Его поверхность была щедро и беспорядочно украшена сверкающими драгоценными камнями. Всерьез заинтригованный, Гэйлон положил брошь себе на ладонь. Миск не пыталась помешать ему. Гэйлон снова погладил поверхность предмета кончиком пальца, надеясь прикоснуться к граням желтоватых, алых, голубых и белых камней, но они оказались каким-то образом скрыты под поверхностью броши, включены в материал, из которого она была сделана, мерцая глубоко-глубоко внутри загадочной вещицы, подобно звездам во мраке вечной ночи. Гэйлон повертел брошку перед глазами и обнаружил, что сверкающие камни видны со всех сторон предмета, но всякий раз они располагались по-другому, едва заметно меняясь или оставаясь неизменными. Он решил было, что это стекло, но предмет продолжал оставаться черным, как он ни вертел его. Как же проникает в него свет, который заставляет светиться эти крошечные огоньки?

— Что это за магия? — спросил он напрямик.

— Это не магия, — сказала Миск. — Однако здесь заключена могучая сила.

— Что же это такое?

Ее ответ был таинственным и непонятным:

— Одна вещь.

— Какого рода эта вещь? — медленно спросил принц, стараясь выговаривать каждое слово.

— Чертеж, карта.

Некоторое время Гэйлон сидел неподвижно, боясь задать следующий вопрос.

— Ты мог бы отнести его в одно место, для меня? — мягко спросила Миск, вкладывая предмет в ладонь принца.

После всего того, что Миск для них сделала, после всей ее доброты, принц готов был сделать для нее гораздо больше.

— Куда я должен его доставить?

— Туда, куда вы идете.

— В Каслкип?

Миск отшатнулась.

— Нет! Вам не надо туда ходить!

Гэйлон почувствовал, как его руку закололи тысячи невидимых иголок.

Когда он раскрыл ладонь, она была пуста, а непонятный предмет исчез.

— Куда он девался?

Лицо Миск снова стало спокойным и безмятежным.

— Кто?

— Этот предмет, карта! Чертеж! — разочарованно воскликнул Гэйлон.

— Тс-с! — остерегла его Миск, быстро оглянувшись в сторону кровати. — Глупое дитя! Он потерялся, и его необходимо найти!

Затем ее взгляд стал рассеянным, и она невнятно пробормотала:

— Сначала ты должен найти одно, а потом — другое?

Гэйлон слишком устал, чтобы и дальше прислушиваться к ее безумным речам, пытаясь выискать в них хоть крупицу здравого смысла. Голова его бессильно опустилась на стол. Миск еще что-то говорила, однако смысла в этом было еще меньше, чем в том, что Гэйлон уже слышал. Огромная рука, толщиной с дубовый сук и вся мокрая от дождя, обхватила его, и Гэйлон почувствовал, как его поднимают и несут куда-то. После этого он провалился в забытье.

На протяжении целой недели шел непрерывный дождь — то слабая морось, то яростный ливень, но солнце так ни разу и не проглянуло. Дэрин понемногу поправлялся, чего нельзя было сказать о Гэйлоне. Его раны были гораздо более глубокими, хотя их нельзя было разглядеть снаружи. Он прятал их даже от самого себя. Хуже всего было ночами. Первую ночь Гэйлон проспал, провалившись в черную пучину своей усталости, однако на следующую ночь ему приснился сон, как будто он снова вернулся домой в Каслкип. В замке ничего не изменилось, и по-прежнему с ним были Дэрин, Люсьен, Джессмин и Тило. Гэйлон попытался найти отца, но его нигде не было. Всю ночь он бродил во сне по напоминающим лабиринт коридорам замка, переходя из комнаты в комнату, разыскивая рослую фигуру рыжеволосого короля, но не нашел, а наутро проснулся опустошенным и разбитым.

Весь день он провел, сидя возле окна на сундуке, глядя сквозь неровное, покрытое сеткой мелких трещин стекло, на капли дождя, которые подобно слезам собирались на мокрых голых ветвях фруктовых деревьев в саду. Унылое запустение осеннего сада оживлял только юркий поползень, который проворно перемещался вверх-вниз по корявым стволам яблонь в поисках червяков, но Гэйлон не видел его. Он думал только о мести, по-детски жестокой и скорой, и эти мысли занимали его до тех пор, пока не заболели мышцы лица и не заныли от постоянного стискивания все зубы. Он мало обращал внимание на то, что происходило внутри коттеджа. Только раз он снялся со своего места, чтобы проведать герцога, и, удовлетворенный тем, что Дэрин мирно и спокойно спал, вернулся на сундук, чтобы снова предаваться своим невеселым размышлениям.

В третью ночь его сны стали тревожными и угрожающими, наполнившись пламенем пожаров, запахом крови и смертью. Несколько раз Гэйлон просыпался от собственного крика. В конце концов проснулся и Дэрин. Заворочавшись под одеялом, он нашарил плечи Гэйлона и прижал мальчика к себе.

— Гэйлон? — прошептал он хрипло.

— Я потерял его, — заплакал мальчик. — Я потерял камень.

— Камень?

— Огненный опал. Он пропал.

— Ты найдешь другой, — пробормотал Дэрин, снова засыпая.

Гэйлон тоже вернулся к своим беспокойным сновидениям.

Утро застало принца снова сидящим на сундуке возле окна. Он как будто сторожил момент, когда погода прояснится, когда Дэрин оправится настолько, что можно будет отправиться в далекое путешествие к Каслкипу. Почувствовав на своем плече осторожное прикосновение чудовищной руки Гэрри, он раздраженно повернулся.

— Идем, — сказал гигант.

Если бы это прозвучало как приказание, принц непременно бы заартачился, однако гигант говорил мягким, почти нежным голосом, и Гэйлон неохотно слез с сундука и последовал за ним к дверям на улицу. Сегодня принц был одет в свое собственное платье: рубашка и лосины оказались возле его кровати, когда он проснулся, аккуратно зашитые и выстиранные. Несмотря на это, они больше напоминали лохмотья мальчишки-поденщика, нежели одежду принца.

Снаружи влажный воздух был насыщен сырым туманом, а низкие облака грозили скорым сильным дождем. Гэрри быстро провел мальчика в коровник за домом и втолкнул внутрь, прежде чем он успел основательно промокнуть. Гэйлон решил, что Гэрри довольно простодушный малый; его лицо было простым и бесхитростным, а темно-карие глаза безмятежно-спокойны. Когда он хотел что-то сказать, он предпочитал выражать свои мысли односложными словами или ворчанием. Однако теперь Гэрри полностью разрушил представление Гэйлона о себе.

— Я устроил их тут, в глубине, — сообщил он. — Мне кажется, они должны неплохо себя чувствовать. Они не выдохлись, просто им немного не по себе.

Он провел Гэйлона мимо шеренги, состоявшей из полудюжины коровьих задов. Коровы стояли головами к стене, задумчиво погрузив в кормушки равнодушные морды. У правой стены стоял сырный пресс и несколько закупоренных бочонков. Несколько огромных сыров величиной с тележное колесо стояли под гнетом больших камней, и сыворотка медленно стекала в кувшины, установленные на посыпанном свежей соломой полу. В коровнике так сильно пахло молоком, что его вкусный запах перекрывал даже запах навоза.

В самом дальнем конце длинной и низкой постройки стояли обе гнедые. Кэти приподняла свою изящную голову и приветственно всхрапнула. Гэйлон приблизился к ней и дал кобыле обнюхать себя и потереться мордой о свое плечо. Кэти разыскивала засахаренную морковь, которой Гэйлон частенько ее баловал, и, не найдя ничего вкусненького, негодующе фыркнула, снова уткнувшись в ароматное сено в кормушке. Эмбер лишь с подозрением покосилась на принца, не отрываясь от еды.

Гэйлон с радостью погладил шелковистую гриву своей пони. Шерсть ее уже стала более плотной и густой, как всегда в преддверии зимы. Гэйлон повернулся к Гэрри:

— Где ты поймал их?

— Я не ловил, — ответил гигант своим глубоким басом. — Они пришли еще перед вами. Она позвала их. У нее есть свой подход ко всем зверям, да. Она велела им привести сюда вас с герцогом, вот они и пришли. И вы тоже?

— Миск позвала лошадей?! Но как?

— Она говорит у них в головах, так же как и в моей. Я не знаю — как, она просто делает это, и все. Порой в том, что она говорит, нет никакого смысла, но она добрая женщина, парень. Ты слушай, что она говорит.

Дэрин проснулся с ясной головой. Впервые он не чувствовал изнуряющей боли. Миск сидела на стуле рядом с постелью, держа в руках миску с кашей. От каши поднимался аппетитный парок. В комнате пахло яблоками, добавленными в кашу для вкуса. Не сказав ни слова, Миск сунула ему в руки кашу и наклонилась, чтобы взбить подушку и подложить ему под спину. Она улыбалась, и Дэрин посмотрел на нее с нескрываемым любопытством.

У Миск было правильное, но слишком худое лицо, узкий прямой нос и высокие, выдающиеся скулы. Под широким ртом с тонкими губами Дэрин увидел остренький подбородок с ямочкой. Седые волосы, стянутые в тугой пучок на затылке, кое-где растрепались, и свободно свисающие пряди кудрявились, как драгоценное руно. Кожа на руках и на лице Миск была гладкой и упругой, но, несмотря на это, Дэрина не покидало ощущение, что она очень стара.

— Поешь, — предложила она, — поешь, пока не остыло. Твой бедный истерзанный желудок не примет ничего более существенного. Почему ты так глядишь на меня?

Дэрин опустил глаза.

— Прошу прощения. Просто ты кое-кого мне напоминаешь.

— И кого же? — поддразнила она его.

— Моего учителя, мага, которого я знал много лет назад. Ты могла бы быть его близнецом.

— Я и есть его близняшка, — просто сказала Миск, беря ложку и засовывая порцию каши в рот Дэрина. — И давай больше не будем говорить об этом сварливом старом дураке. Довольно скоро ты снова встретишь его.

— Он запретил мне даже близко подходить к его Сьюардскому замку, — сумел вставить Дэрин в промежутке между двумя ложками каши.

— Времена меняются, не так ли? Кстати, как твоя лодыжка?

Дэрин попробовал пошевелить ногой.

— Спасибо, много лучше.

Во рту у него снова оказалась каша, и он, защищаясь, вынул ложку из рук Миск.

— Ты тоже владеешь Колдовским Камнем, как Сезран?

— Конечно, нет. Пусть мужчины забавляются со своими игрушками, я же занимаюсь гораздо более важными вещами. Ешь!

Герцог послушно зачерпнул ложку каши и отправил ее в рот, механически пережевывая.

— В тебе есть сила? я ее чувствую.

— Моя сила — это моя сила, — ответила Миск и больше на эту тему не разговаривала.

После долгого молчания Дэрин снова заговорил:

— Если моя нога позволит мне идти, мы должны будем вернуться с Гэйлоном в Каслкип.

— Ни в коем случае, — резко возразила Миск. — Только смерть ожидает вас там.

— Надеюсь, что ты ошибаешься, — мягко возразил Дэрин. — Но даже если так, то мой долг очевиден. Гэйлон — законный король страны, и я должен защитить его от тех, кто пытается завладеть троном.

— Ты и защитишь его, но позаботься и о своей жизни, Дэрин Госни. От нее зависит еще множество жизней, — Миск снова улыбнулась. — Еще неделя — и ты сможешь путешествовать. А вот куда ты отправишься — это решится, когда придет время.

Входная дверь с шумом распахнулась, и на пороге возник Гэйлон, стоящий в густой тени Гэрайлда Джексона Джимиссона. Оглядев комнату и увидев, что Дэрин проснулся, мальчик подбежал к кровати. Его волосы были мокры от дождя и покрыты паутиной крошечных, сверкающих серебром капель, а взволнованное лицо разрумянилось.

— Кэти и Эмбер здесь!

— В самом деле? — удивился Дэрин.

— Они пришли сюда еще до нас. Гэрри говорит, что Миск? — Гэйлон обернулся, чтобы взглянуть на лицо гиганта. — Во всяком случае, они здесь, и мы можем отправляться в путь, если, конечно, твоя нога позволит.

— Еще неделя, не меньше, — строго предупредила Миск.

— Но, может быть, на лошади? — начал было Гэйлон.

— Нет. Лихорадка может вернуться к твоему герцогу, и он еще слишком слаб, что бы он там не говорил. — Миск забрала посуду и повернулась к ним спиной.

Разочарование так явно было написано на лице мальчика, что Дэрин взял его руку и крепко сжал.

— Неделя — это не так уж долго, — утешил он принца.

7

Дэрин и Гэйлон никуда не уехали даже тогда, когда прошла неделя, а за ней и следующая. Сначала Эмбер стала отказываться от пищи, так что герцог испугался, что она захворала, потом разразилась настоящая буря, еще более сильная, чем все предыдущие. Гэйлон тем временем не скучал. Миск стала учить его, как пользоваться теми или иными травами, и хотя сначала он слушал ее объяснения вполуха, однако ее уроки вскоре увлекли его, и он погрузился в изучение свойств растений с головой. Больше всего ему нравилось заниматься с Миск по утрам, потому что именно в это время ее речь оставалась по большей части понятной. К вечеру она загадочно менялась, становясь таинственной и немного пугающей, говоря загадками и полунамеками; время от времени она как будто бредила, и ее речь теряла всякий смысл. Гэйлону иногда чудилось, что он видит несколько Миск сразу, а может быть, ее маленькая фигура просто мерещилась ему в темных углах комнаты. В другой раз ему послышалось, что ее голос зовет его с противоположного конца комнаты, в то время как она стояла рядом с ним. Прошло не так уж много времени, а Гэйлон уже начал задумываться, не спятил ли он сам.

Дэрина, похоже, подобные явления ничуть не беспокоили. Большую часть своего времени он лежал на кровати и коротал время за шитьем, пользуясь материалами, которые достала для него из сундука Миск. Иногда Гэйлон с восторгом наблюдал за его работой, любуясь аккуратными ровными стежками или прислушиваясь к тому, как сверкающая игла с легким щелчком прокалывает плотную ткань. Герцог зашивал свой плащ и пытался привести в порядок рубашку. Однажды он протянул иглу Гэйлону.

— Королю не нужно уметь шить, — надменно возразил мальчик, и Дэрин усмехнулся.

— Однако придется, если его царственная задница начнет виднеться сквозь прорехи в штанах, — возразил он.

Услышав это, Гэйлон невольно протянул руку, чтобы ощупать себя сзади. Материя протерлась и стала слишком тонкой. Вздохнув, он взял иглу и нитки, и, хотя его стежки не отличались аккуратностью, а все пальцы были исколоты, он остался весьма горд результатами своего труда.

Утром двадцать седьмого дня с даты смерти отца Гэйлон проснулся от очередного кошмара. Некоторое время он продолжал лежать на кровати, щурясь от неяркого и холодного света, который проникал в комнату сквозь маленькое окно. На этот раз не страшный сон беспокоил его. Что-то было не так, и он не мог понять — что. Наконец он сел. За окном весь мир стал белым-белым, а сверху продолжали сыпаться холодные снежинки, медленно кружась в неподвижном морозном воздухе. Наконец Гэйлон сообразил, что ему не хватает шума дождя, к которому он успел привыкнуть за прошедший месяц, не хватает постоянного шипения и стука бесчисленных капель воды, которые сбегали по крыше и срывались с карнизов.

— Что такое? — спросил Дэрин, проснувшись.

— Идет снег, — ответил Гэйлон.

Он почувствовал, как вздрогнула кровать, когда Дэрин пошевелился, и они вдвоем, стоя на коленях на соломенном матрасе, смотрели в окно до тех пор, пока их теплое дыхание не замерзло на холодном стекле ледяным узором. Затем Дэрин молча спустился с кровати, непроизвольно вздохнув, когда его босые ноги коснулись холодного пола, и стал одеваться. Гэйлон следил за ним взглядом.

— Быстрее, — сказал ему Дэрин, — одевайся, да потеплее.

С этими словами он бросил на кровать всю ту одежду, которую он приготовил и починил для обоих: две запасные рубашки, бриджи, камзолы из мягкой кожи и плащи из толстой шерстяной материи. Все, кроме плащей, они затолкали в кожаный мешок. Гэйлон проворно надел штаны и попытался нащупать завязки рубахи. От холода его пальцы застыли и не слушались. Сверху послышался шорох, и Гэйлону на голову посыпалась солома: это Миск проснулась и свесилась с полатей, где Гэрри оборудовал для них временное спальное место.

— Что это вы делаете? — требовательно спросила она.

— Собираем вещи, мадам, — церемонно ответил Дэрин, не прекращая работы и не потрудившись взглянуть наверх.

— Зачем? — Миск легко, словно лесная пичужка, спустилась по лестнице, перескакивая со ступеньки на ступеньку.

— Нам пора отправляться в путь, — спокойно объяснил ей герцог.

Миск прищурилась.

— Вы не должны?

— Должны.

Гэйлон ощутил легкий приступ непонятного страха. Миск стояла неподвижно, еле сдерживая гнев. Затем она круто развернулась и ткнула пальцем в направлении очага. Изрядное бревно, которое оставалось в очаге еще со вчерашнего вечера, перевернулось и вспыхнуло. Когда Миск снова повернулась к ним, выражение ее лица было холодным.

— Не говорите глупостей, — несколько хрипло проговорила она.

Дэрин протянул вперед руки и взял ее узкие ладони в свои.

— Дорогая Миск, мы бесконечно благодарны за все, что ты для нас сделала, но какая бы судьба не ждала нас, ты должна позволить нам отправиться ей навстречу, — его голос был тверд, но в глазах герцога была мольба, и Миск отвернулась.

— Вот проклятье? — пробормотала она, высвобождая руки. — Надеюсь, вы не так уж спешите, чтобы я не успела собрать вам в дорогу немного еды.

Герцог улыбнулся, и Миск, продолжая ворчать, стала шарить по полкам у очага. Она все еще была в ночной рубашке, но холод почему-то щадил ее. Знаком она подозвала к себе Гэйлона и велела ему наполнять травами маленькие кожаные мешочки. Эти мешочки она укладывала вместе с сыром и хлебом, которые паковала сама. Под тяжелыми шагами Гэрри заскрипела и застонала лестница. Гигант спустился вниз, и они с Дэрином пошли седлать лошадей.

— Вы отправляетесь даже без горячего завтрака, который согрел бы вас в пути, — продолжала качать головой Миск, стремительно двигаясь по комнате вокруг Гэйлона, и подол ее рубашки хлестал ее по голым лодыжкам.

Когда мужчины вернулись, Миск уже держала в руках довольно объемистый мешок с провизией. Она протянула его Дэрину, на мгновение задержав его руку в своей. Герцог опустил глаза и посмотрел на нее.

— Если, — сказала Миск, — если я хоть немного помогла вам и если вы мне действительно благодарны, я попрошу вас исполнить одну мою просьбу. Обещайте мне, что сделаете то, о чем я попрошу.

— Если это возможно, — ответил ей герцог ласково.

— К востоку от этой долины течет Южный приток. Если вы пойдете вдоль реки по направлению к Каслкипу, вы попадете в маленький городок, который называется Ривербенд. Можете заночевать в нем, только никому не открывайтесь, кто вы такие. На краю этого города живет кузнец. Его зовут Сеп. С ним и только с ним можете говорить, ничего не утаивая. Он — добрый человек и должен знать все новости королевства. Сделаете ли вы это?

Слегка поколебавшись, герцог кивнул.

— Мы сделаем, как ты просишь.

— Вот и хорошо, — сказала Миск, вы пустив руку Дэрина. — А я сделаю все, что в моих силах, чтобы спрятать вас от тех, кто может разыскивать вас при помощи магии. Кроме этого, я не в силах сделать ничего, чтобы защитить вас.

В огромном зале празднично играла музыка, кружились пары, гости переговаривались и угощались. Разодетые мужчины, увешанные безделушками, в яркости нарядов соперничали с женщинами, которые по случаю приема надели шелковые и атласные туалеты с длинными, пышными юбками. Всего за неполный месяц двор правителя Виннамира удивительно преобразился, и Джессмин, сидя в высоком бархатном кресле, с любопытством взирала на расфранченных взрослых, которые кружили вокруг.

Несмотря на свое великолепие, кресло было на редкость неудобным. Иными словами, оно было слишком велико, и принцесса была вынуждена либо сидеть на самом краю, так что ноги ее болтались в воздухе, не достигая пола, либо отодвигаться к спинке, но в этом случае ноги просто торчали вперед. Как бы она ни садилась, все равно получался глупый вид.

Платье Джессмин тоже было креслу под стать: шикарное, но душное и стесняющее движения. На рубашку из тонкого атласа было напялено с полдюжины нижних юбок, а сверху ее обрядили в платье из нежно-зеленого камелота, которое — как подразумевалось — должно было подчеркивать нефритовый цвет глаз принцессы. Во всяком случае, так говорила леди Герра, пытаясь уговорить Джессмин надеть его.

Волосы принцессы были уложены волнами в высокую прическу, форму которой поддерживал тонкий обруч светлого золота — символическая корона, приличествующая несовершеннолетней принцессе. Это уже были слова Люсьена. Именно он настоял на том, чтобы Джессмин начала появляться при дворе в своем официальном качестве. Более того, большую часть дня принцессы занимали теперь уроки танцев, музыки и письма. Снова возобновились уроки ксенарского наречия. Это оказалось для нее легче всего, так как леди Герра всегда старалась научить девочку своему родному языку, и, оставаясь наедине, они частенько болтали между собой на этом наречии, однако теперь ксенарскую гортанную речь все чаще и чаще можно было услышать в коридорах замка, ибо все больше и больше дворян с юга приезжали ко двору с визитами и оставались жить в замке. Даже в дождь и снежный буран пышные поезда и караваны из Катая шли и шли на север. Расстояние в сто лиг и больше не было помехой, если речь шла о том, чтобы появиться при дворе короля Люсьена.

Джессмин подогнула под себя одну ногу и, нарушая предписанные принцессам правила поведения, облокотилась локтем на поручень кресла. Она нашла себе новое развлечение: вытянув губы трубочкой, она принялась дуть на прядку волос, которая выбилась из прически и свесилась на ее правый глаз. Ей было абсолютно и непереносимо скучно, а усталости она по-прежнему не чувствовала. Быстро утратив интерес к своей новой забаве, Джессмин принялась обшаривать глазами зал в поисках Люсьена. Наконец она заметила его фигуру среди танцующих. Молодой король двигался мелкими шагами, ведя леди Марсел за руку, исполняя какое-то па новомодного южного танца. В последние несколько недель он уделял молодой красавице особое внимание. В голубых королевских цветах Люсьен был особенно привлекателен и выглядел весьма благородно. Своими прелестными вечерами и приемами он очаровал всех вокруг, и даже торговцы Киптауна хором хвалили короля, извлекая для себя немалую выгоду из расширяющейся торговли с южными краями.

Как и все остальные, Джессмин не раз слышала разговоры о том, что с весной торговля начнется всерьез. Говорили о том, что гигантские хвойные деревья вдоль берегов Великой реки будут вырублены и что бревна будут сплавлять вниз по течению к устью, где уже строится новая лесопилка, что бревна и балки через Внутреннее море будут доставляться на судостроительные верфи Занкоса и Катая, что будут выстроены водоводы, которые доставят воду реки на ту сторону Серых гор, и что воду по этим водоводам станут гнать гигантские ветряные насосы, выстроенные теми же ксенарскими рабами, которые уже прорубают в горах тоннели для воды. Все эти чудеса непременно должны были привести к тому, что Виннамир станет крепнуть и богатеть, и люди радовались обещанной счастливой жизни, очень скоро забыв и короля Рейса, и его сына.

Произошли и другие, менее приятные изменения. Фейдир начал собирать войско из наемников-южан, и они тоже ежедневно прибывали в королевство шумными ватагами и большими отрядами. Это были грубые и жестокие люди, бывшие рабы, и на щеках многих из них сохранились татуированные знаки их прежних владельцев. На лицах других видны были уродливые шрамы, оставшиеся в тех местах, откуда варварским способом было срезано клеймо бывшего владельца. Большинство из них были солдатами всю свою жизнь, и вот они-то, наскоро разбившись на дюжины, встали гарнизоном в замке. Наемники так свободно расхаживали по коридорам, словно весь замок принадлежит исключительно им.Больше всех пугал Джессмин рослый военный, у которого на том месте, где должен быть нос, зияла не правильной формы дыра. Впервые встретив его в одном из коридоров замка, Джессмин с плачем побежала искать спасения в объятьях леди Герры.

Принцесса снова заерзала в кресле, не отрывая глаз от танцующей пары. Леди Марсел краснела и опускала глаза, а когда она улыбалась или хохотала, возле глаз и губ ее собирались тонкие лучики морщинок, которых не могло быть у такой молодой особы, какой ее все считали. Так сказала Джессмин леди Герра. Отец леди Марсел, барон Грэйстоун, сидел на одном из кресел возле стены. В последнее время он был особенно бледен и худ, и ему было трудно ходить.

Глядя на него, Джессмин пожалела старого барона. В коридорах замка быстрым шепотом рассказывали страшные истории о том, как барон и несколько его единомышленников, которые составили довольно сильную оппозицию Фейдиру и открыто высказывали свое недовольство тем, что Люсьен взошел на трон, были арестованы и брошены в каменные подвалы под замком. Из них из всех только он один вернулся ко двору, и то только после того, как его дочь стала более восприимчива к ухаживаниям Люсьена.

Среди некогда простого двора появилась и расцвела пышным цветом тонкая придворная интрига, и вскоре всем стало понятно, что это зверь с довольно мрачными повадками. Джессмин, например, это одновременно и пугало, и сбивало с толку. Хорошо хоть Люсьен оставался с ней все так же добр и ласков, даже тогда, когда он настаивал, чтобы она вела себя как подобает особам королевской крови. Кроме этого он часто просил, чтобы она называла Фейдира «дядюшкой», и, хотя чопорный посланник тоже страшил ее, он тоже старался быть добрым с ней.

Музыка тем временем приобрела более динамичный ритмический рисунок, и Джессмин вдруг показалось, что в комнате слишком светло и слишком много народа, который слишком громко хохочет. Люсьен был целиком захвачен своей беседой с двумя сановными южанами, и принцесса решила, что настал довольно удобный момент, чтобы улизнуть. Соскользнув с кресла, Джессмин протиснулась между гостями в направлении двери, ведущей в юго-восточное крыло замка, и прошмыгнула между двух стражников, не обращая внимания на их нахмуренные брови и неодобрительные взгляды.

Шагая по коридору, она сдернула с головы золотой обруч, так что завитые кудри свободно рассыпались по ее плечам. Джессмин была голодна и подумывала о том, чтобы отправиться прямиком на кухню и выклянчить там кусок сладкого пирога или торта, однако с тех пор, как не стало толстой поварихи Кетти, кухня перестала быть тем местом, где можно было безопасно укрыться от всех неприятностей. Бедняжка Кетти! Она повесилась в своей маленькой комнатке вскоре после того, как пришла страшная весть о смерти короля Рейса. Подумав об этом, принцесса поежилась и решила вернуться в свою спальню, где наверняка ждала ее леди Герра. Джессмин больше не спала в детской — у нее были две просторные комнаты рядом с королевскими покоями. И это тоже было желание Люсьена.

— Джессмин?

Он приблизился к ней совершенно неслышно, и девочка замерла на нижней ступени каменной лестницы, ведущей на верхний этаж.

— Куда это ты направляешься? — спросил Люсьен своим тихим и мягким голосом.

— В свои комнаты, ваше величество, — Джессмин повернулась и вежливо присела в реверансе, хотя терпеть не могла придворных условностей. Люсьен же требовал от всякого полного соблюдения протокола.

— Тебя ждут в зале, — возразил молодой король.

— Я устала, — с вызовом заявила ему Джессмин, разом теряя терпение и придворную учтивость.

Люсьен галантно протянул ей руку.

— Идем. Я король, и ты должна мне повиноваться.

Галантность Люсьена только разозлила девочку еще больше.

— Я не стану тебе повиноваться! — сердито ответила она. — И ты недолго пробудешь королем.

Это замечание заставило Люсьена озадаченно помолчать.

— Что это значит? — спросил он наконец.

— Гэйлон скоро вернется. Тогда он станет королем, а ты опять будешь никем!

Сказав такое, Джессмин немедленно пожалела о том, что высказала то, что было у нее на душе. Против ее ожиданий Люсьен вовсе не рассердился, а присел рядом с ней на ступеньку.

— Почему ты так думаешь?

— Лошади. Они нашли всех лошадей, кроме Эмбер и Кэти. Это значит, что Дэрин и Гэйлон ускакали и снова вернутся.

— Если это так, то почему они до сих пор не вернулись? Ведь с тех пор прошел почти месяц.

На это у Джессмин не нашлось немедленного ответа.

— Гэйлон мертв, малышка.

Опять эта набившая оскомину снисходительная доброта!

— Нет! — вскричала Джессмин. — Я бы знала, если бы он умер! Я бы почувствовала это. Вот тут? — Она приложила ладонь к груди, с той стороны, где, по ее мнению, находилось сердце.

Люсьен лишь печально улыбнулся ей, и Джессмин в совершенной ярости промчалась мимо него вверх по ступеням, подхватив подол и многочисленные нижние юбки так, чтобы не запутаться и не упасть. Люсьен молча смотрел ей вслед.

Легкий снег продолжал падать весь день, однако ветра не было до самого вечера. Очевидно, он выжидал наступления сумерек, чтобы заострить клинок холода словно лезвие бритвы. По-зимнему бледный день быстро померк, и Дэрин привстал на стременах, пытаясь восстановить кровообращение в ступнях ног. Прошло несколько минут, прежде чем он снова начал чувствовать свои ноги, а пальцы рук болели, несмотря на то что герцог по очереди отогревал руки подмышками.

— Как твои дела? — спросил он Гэйлона, который ехал верхом на Кэти в двух шагах позади него.

— Н-нормально, — стуча зубами, ответил принц.

— Мы, должно быть, уже близко. На последнем столбе было написано, что до Ривербенда всего пять лиг.

Вскоре они наткнулись на старую почтовую дорогу, и хотя она была в плачевном состоянии после дождей, все же двигаться по ней было легче, чем по лесу. Здесь, в низинах, земля еще кое-где проглядывала из-под снега, а на дороге встречались следы других лошадей, хотя они так никого и не встретили. Река медленно текла по правую руку от них, ее воды были темными и грязными.

Дэрин плотнее завернулся в плащ и подумал о том, что они будут делать в Ривербенде. Он слышал об этом городке еще в то время, когда он путешествовал по южным краям. На самом деле это был вовсе не город, а небольшой поселок, выросший вокруг придорожной гостиницы, и пользовался он очень скверной репутацией. Жители поселка добывали большинство средств к существованию, засеивая плодородный пойменный луг, на котором были выстроены их убогие домишки. Время от времени река широко разливалась, принося на их поля новые слои плодородного ила, а заодно смывала все их постройки, однако после каждого такого сезона жители упрямо возвращались на прежние места и заново отстраивали свои хижины.

В прежние времена богатые путешественники частенько останавливали свои кареты возле единственного постоялого двора и с радостью платили невероятную цену за крошечные комнатки и скверную еду.

Непроизвольно Дэрин нащупал у пояса кожаный кошелек, в котором было четыре серебряных монеты, которые дала им с собой Миск. Это были все ее деньги, и она надеялась, что их будет достаточно. В ботинке, который Дэрин тщательно зашил, был спрятан кинжал, который дал ему на всякий случай Гэрри. Гэйлон не расстался со своим небольшим мечом, но Дэрину все равно было неспокойно, оттого что они так плохо вооружены, направляясь в поселок, пользующийся такой дурной славой. Перед отъездом он пообещал Миск, что отыщет кузнеца Сепа и только потом тронется дальше. Так или иначе, но остановиться в Ривербенде им было необходимо, так как надвигающаяся ночь обещала быть настолько холодной, что ночевать на открытой местности было бы рискованно.

В разговоре с Миск герцог заговорил о судьбе, и теперь он чувствовал ее непреодолимое влечение. Похоже было на то, что все планы, которые он строил относительно Гэйлона и относительно своей дальнейшей жизни, не имеют никакого значения. Судьба не оставила ему почти никакого выхода, и у него — из всего множества путей — остался один-единственный путь, по которому ему и надлежало теперь идти. Миск едва намекнула ему о том, каким должен быть этот путь, но этого оказалось достаточно, чтобы все его существо воспротивилось этому. И Дэрин снова вздрогнул, на этот раз не от холода.

Он по-прежнему часто задумывался об одинокой смерти матери, о невысказанной любви отца и о том, как отверг его старый волшебник. Ему казалось, что он не оправдал их надежд на него, и ему было страшно снова потерпеть неудачу. Однако воспоминание о том, как король уверенно положил руку на его плечо, все еще жило в нем. Да, он вел мальчика вперед, пока мог, и потом, когда юноша будет готов к этому, сам пойдет следом за ним, и это будет только справедливо и правильно.

— Огни!

Дэрин услышал восклицание Гэйлона, и в следующее мгновение принц галопом промчался мимо него, растворившись в зимних сумерках так же легко, как легко исчезает белое на белом. Герцог послал Эмбер в галоп, наподдав пятками по ее заиндевелым бокам, и кобыла, то и дело встряхивая гривой, помчалась следом.

Единственная улочка в поселке состояла из дюжины лавочек, которые по причине позднего часа были закрыты. Постоялый двор был самым большим зданием, похожим на двухэтажный разваливающийся коровник, не заметить которое было невозможно. Изо всех окон гостиницы лился на двор яркий свет, а изнутри доносился хриплый, пьяный смех множества мужчин. Облупленная вывеска гласила, что заведение называется «Гостиница Веселая Речка».

Дэрин и Гэйлон остановили лошадей во дворе, и Дэрин спешился. В это время двери гостиницы с треском распахнулись и наружу буквально вывалился мужчина с обвислыми щеками и ярко-красным носом. Округлое брюхо свисало над ремнем, который съехал с талии куда-то гораздо ниже. Ухмыльнувшись, мужчина покачиваясь проследовал мимо них и, вежливо отвернувшись, стал мочиться в сугроб.

— Ежели вы ищете место где переночевать, то вам не повезло, — мужчина икнул, — гостиница переполнена.

— Действительно? — переспросил Дэрин.

— Да, битком набита, — подтвердил толстяк. — Здесь стало полно народа с тех самых пор, как солдаты стали ехать на север. Ты ведь тоже наемник?

— Я, видишь ли?

— Послушай, я не хочу, чтобы вы остались на улице в такую холодрыгу.

Заходи и согрейся, а я попробую что-нибудь сделать. Хозяин таверны — мой хороший знакомый, — обернувшись через плечо, их новый знакомый подмигнул и стал застегивать штаны.

Гэйлон все еще сидел верхом на Кэти, и мужчина повернулся к нему.

— Эй, парень, что сидишь как истукан? Слезай с лошади и позаботься о коне господина. Там, сзади, найдешь навес. Мне кажется, там пока есть где приткнуться.

Гэйлон не пошевелился, но сверкнул глазами, и ноздри его гневно затрепетали.

— Эй, парень, ты что, оглох? — заревел толстяк. — Слезай оттуда, пока я тебя не сбросил!

Дэрин успел перехватить запястье принца, который потянулся уже к рукояти меча, спрятанного под плащом.

— Спокойно! — шепнул он Гэйлону. — Лучше нам поступить, как он говорит.

Гэйлон сердито выдернул ноги из стремян и соскочил на землю. Острая боль пронзила замерзшие, онемевшие от долгой неподвижности конечности, однако он не проронил ни слова, принимая из рук Дэрина поводья Эмбер. Ведя обеих лошадей к стойлу, он увидел, что пьянчуга дружески обнимает Дэрина за плечи и показывает свободной рукой на двери гостиницы.

— Где ты выкопал этого хмурого звереныша? — донеслись до него слова толстяка. — Конечно, доброго помощника нелегко отыскать, но этого парня, по-моему, и кормить-то не стоит?

Разозлившись еще сильней, мальчик протопал вокруг гостиницы к черному крыльцу. Там висела на столбе масляная лампа, и он снял ее с крюка, чтобы освещать путь. Под навесом не было перегородок между стойлами, и кони были привязаны к железным кольцам в стене. Свободного места там действительно не было, но Эмбер быстро нашла выход. Прижав уши, она наклонила голову и укусила зубами за заднюю ногу какого-то сивого жеребца. Жеребец взвизгнул о боли и прянул в сторону, давая место обеим кобылам.

Сняв седла со спин лошадей, Гэйлон отложил в сторону сумки с едой и запасной одеждой. Все полки были заняты, и он сложил седла в углу, прикрыв их старой рогожей. Это были старинные седла с высокой деревянной лукой, их кожаные сиденья и ремни потрескались от времени. Гэрри отыскал их где-то под потолком коровника, и Гэйлон помогал ему чистить их и смазывать маслом. Седла еще годились в дело и оказались очень удобными, однако, причесывая кобыл, Гэйлон на всякий случай проверил, нет ли на их спинах намятин и потертостей. Покончив с чисткой, Гэйлон отыскал ларь с зерном и мешки, обрезанные в форме примитивной торбы. В каждый такой мешок он засыпал двойную порцию овса и привязал их к мордам кобыл, затянув ремни за ушами. Лошади принялись громко хрустеть, а Гэйлон сидел и смотрел на них, пока они не закончили.

Наконец лошади были накормлены, и Гэйлон, подобрав сумки, пошел к заднему крыльцу, однако когда он выходил из-под навеса, его меч тоненько звякнул о каменную ступень. Гэйлон остановился, задумался, а потом неохотно отстегнул меч от пояса. Десятилетний мальчишка, щеголяющий прекрасным мечом, мог вызвать недоуменные расспросы, на которые ни Дэрин, ни он сам не могли бы ответить. Спрятав меч под соломой в том же углу, в котором лежали седла, он наконец пересек то небольшое расстояние, которое отделяло его от дверей.

Главный зал таверны был переполнен, в нем было, пожалуй, еще теснее, чем под навесом, где стояли кони, хотя пахло получше. Воздух показался ему нестерпимо жарким, к тому же под потолком плавал синий чад от множества масляных ламп. Мужчины сидели за столами или стояли у стойки, ели, пили и переговаривались. Разыскивая Дэрина среди всего этого сборища, Гэйлон откинул на спину капюшон плаща и сразу же обнаружил герцога сидящим на скамье возле самого очага. Дэрин как раз подносил к губам кубок с вином. Ботинки герцог снял и поставил сушиться возле огня. Высокая женщина в пышной юбке и туго зашнурованном корсете наклонилась к нему, чтобы подлить в кубок вина.

Гэйлон грубо протолкался сквозь толпу, не обращая внимания на окрики и угрозы.

— Привет, парень, — улыбнулся ему Дэрин.

Язык у него уже слегка заплетался, и пахло от него гвоздикой и пряностями. Гэйлон почувствовал внезапное раздражение.

Женщина оказалась очень хорошенькой, с длинными черными волосами, заколотыми черепаховым гребнем, и с чуть раскосыми зелеными глазами. Потом она улыбнулась, и Гэйлон увидел, что у нее недостает передних зубов.

— Не хочешь ли согреться чашкой горячего вина? — спросила она, чуть заметно шепелявя.

Гэйлон молча кивнул, и женщина повернулась, чтобы наполнить еще один кубок, но прежде она легко погладила Дэрина по щеке. Вручив принцу его питье, она ушла, чтобы поднести вино еще какой-то компании на противоположной стороне зала.

— Кто она? — требовательно спросил Гэйлон.

Дэрин не без труда сосредоточился. Допив вино, он сообщил:

— Это Хэбби, содерж? содержит эту гостиницу. Она предложила нам место для ночлега за такую цену, которую мы не можем обойти своим вниманием.

— Вот как? — едко заметил принц, но Дэрин предпочел не обращать внимания на его саркастический тон. Его серые глаза следили за тем, как Хэбби движется по залу.

— Что же это за цена? — спросил наконец Гэйлон, отпивая вино.

— Песня.

— Да, песня, — эхом отозвалась Хэбби, незаметно вернувшись к их столу, и ее губы нежно прикоснулись к черным волосам Дэрина.

— Ты будешь петь мне сладкие песни ночью, в моей комнате.

Герцог, улыбаясь, протянул ей опустевший кубок.

— Хватит, — резко сказал принц, и Хэбби неуверенно остановилась. — Мы ничего не ели. Ему нужна еда, а вовсе не вино.

Хэбби перевела взгляд на Дэрина, и тот со вздохом кивнул:

— Парень прав.

— Хорошо, милый, — сказала Хэбби, снова поглаживая его по щеке. — Ужин, правда, давно закончился, но я уверена, что на кухне что-нибудь найдется. Пересядьте-ка сюда? — кивнула она в сторону большого стола.

Дэрин подобрал свои ботинки и натянул их на ноги, незаметно засунув кинжал на прежнее место. Плащ его обнаружился на том же самом месте, куда он свалился — под скамьей. Скомкав его и держа подмышкой, Дэрин последовал за Гэйлоном к одному из больших обеденных столов. Мужчины, уже сидевшие там, с ворчанием подвинулись и дали им место.

Скоро подоспела и еда: холодная баранина, несколько жирноватая, и крошечный кусок хлеба. Гэйлон тем не менее отчего-то был уверен, что Хэбби принесла им лучшее из того, что смогла найти. Герцог ел и трезвел на глазах, однако все его внимание было сосредоточено по-прежнему на женщине, и Гэйлон почувствовал, как его раздражение нарастает. Он зависел от Дэрина, который мог помочь ему благополучно добраться домой, и теперь было не время отступать. Ему хотелось только одного — чтобы ночь поскорее закончилась и он снова оказался на дороге, ведущей в Каслкип.

— Ну вот, приятель. Теперь я вижу тебя при свете и понимаю, что ты не наемник?

Это был тот же самый толстяк с отвислыми щеками и красным носом, который первым встретился им во дворе. Он наклонился к Дэрину с противоположной стороны стола, и Гэйлон видел даже крошечные лопнувшие сосуды на нездоровой бледной коже его мясистого лица.

— Говорил я тебе, что Хэбби хорошо с тобой обойдется!

Отчего-то это высказывание показалось ему смешным, и он громко расхохотался. Гэйлон только нахмурился.

— Меня зовут Тоби, а ты кто будешь?

— Мое имя Дэвлин, а это — Гэр, — герцог показал на Гэйлона.

— Твой маленький приятель! Ну как, парень, устроил лошадей на ночлег?

— Да? сир, — ответил Гэйлон, однако одно из этих слов чуть не застряло у него в горле.

— Вот и молодчина, — Тоби осклабился, снова поворачиваясь к герцогу. — Итак, ты не солдат, потому что у тебя нет оружия, во всяком случае, я его не вижу. Чем же ты живешь и куда направляешься?

— Я менестрель, странствующий музыкант. Мы идем на север.

— Это не удивительно, сейчас все потянулись в те места. Стало быть, вы хотите попасть в Каслкип?

— Мы? разыскиваем одного человека. Его зовут Сеп. Знаешь такого?

— Сеп? Как не знать! Он же мой свояк. И вам незачем его искать — он заходит сюда пропустить стаканчик-другой каждый вечер. Ты его друг?

— Приятель его приятеля.

— Все равно я теперь буду считать тебя своим другом, — напыщенно произнес Тоби. — Сегодня он что-то запаздывает, — толстяк покосился в сторону входной двери в дальнем конце зала.

— А? вот и он!

Сеп пришел в таверну не один. Сам кузнец был невысоким и некрупным мужчиной. Плаща на нем не было, и закатанные до локтей рукава рубахи обнажали мощные руки, переплетенные тугими мышцами, так что на первый взгляд могло показаться, что такие сильные руки слишком для него велики. Он был совершенно лыс, но огромная черная борода, чуть тронутая сединой, курчавилась у него на груди.

Второй человек, вошедший вслед за кузнецом, выглядел довольно необычно. Он был одет во все черное, а поверх туники носил кожаную кирасу, усиленную стальными чешуями. Подмышкой он держал шлем, а с бедра его свисал внушительных размеров меч, но не это первым делом бросалось в глаза. Самой заметной его отличительной чертой было полное отсутствие носа. Воин и кузнец о чем-то тихо перемолвились в дверях и расстались.

— Эй, Сеп, мы тут! — заорал Тоби, перекрывая шум.

— Ну, как дела, братец? — спросил кузнец, оседлав скамью. — Хэбби! Эля сюда! — взмахнул он могучей ручищей. — Заказать и тебе, Тоби?

— Я не против выпить еще капельку, — милостиво согласился Тоби. — А у тебя здесь объявился дружок.

— В самом деле?

— Его зовут Дэвлин, и он едет по северной дороге.

— Что-то я не припоминаю ни имени, ни лица, сир. Мы встречались? — Сеп оценивающе покосился на Дэрина.

— Нет, — ответил герцог, тщательно выбирая слова. — Один мой приятель посоветовал мне обратиться к тебе. Это женщина, которая живет в лесу в нескольких лигах к юго-западу отсюда.

Темные глаза Сена сузились. Повернувшись к Тоби, он сказал:

— Что-то Хэбби не торопится. Будь любезен, дружище, сходи за элем сам.

— Да торопиться-то вроде некуда, — возразил Тоби.

— Я еще ничего не пил, приятель, — напомнил Сеп.

Тоби обиженно сжал губы и, с трудом поднявшись, отправился на кухню.

— И захвати кувшинчик для нашего друга Дэвлина! — крикнул ему вслед кузнец.

Повернувшись к Дэрину, он спросил:

— Значит, это Миск прислала тебя. Ей что-нибудь нужно? Я очень обязан этой милой женщине.

— Нет, — уверил его герцог, — но она сказала, что ты владеешь сведениями, которые могут быть очень важны для нас.

— Сведения? Но о чем? И кто это «мы»?

Дэрин положил руку на плечо Гэйлона.

— Миск также сказала, что с тобой можно говорить откровенно. — Он помолчал. — Мое имя не Дэвлин. Я Дэрин Эмилсон, герцог Госнийский. А это мой молодой друг, Гэйлон, наследник трона Рыжих Королей, законный принц королевства.

— О боги! — Сеп задохнулся и быстро огляделся по сторонам. — Говорите тише, милорд! — предупредил он, хотя слова Дэрина и так были едва слышны из-за шума.

— Довольно странно все это? — Он покачал головой. — Как раз сегодняшней ночью один человек по имени Нанкус — тот самый, что вошел вместе со мной, — приехал в наш городок, чтобы выведывать информацию о вашем, милорд, местонахождении. Я ничего не смог сказать ему.

Тем временем появился Тоби, роняя густую пену с двух больших кувшинов с элем. Кувшины он поставил на стол и вознамерился сесть сам, но Сеп опередил его:

— Я передумал, дружище, теперь я хочу бутылочку лучшего вина, которое только найдется у Хэбби. Вина, а не этой разбавленной дряни, которую тут подают обычным посетителям.

— Однако?

— Давай-давай и не жалуйся. Я плачу.

Пожав толстыми плечами, Тоби снова ушел.

— Он неплохой парень, только распускает язык, когда выпьет, — объяснил Сеп. — А выпивает он постоянно.

Сеп усмехнулся, затем вновь стал серьезным, лишь только его взгляд упал на Гэйлона.

— Ваше высочество, ведь мы думали, что вы умерли. Ваш отец, король Рейс?

— Мертв, — закончил очень тихо Гэйлон.

Сеп с сожалением покачал лысой головой:

— И Люсьен Д'Салэнг похитил вашу корону.

— И я обещаю, что он не будет носить ее слишком долго, — сквозь стиснутые зубы прошипел Гэйлон. — Мы возвращаемся в Каслкип.

Сеп даже вздрогнул.

— Вы никогда туда не доберетесь, во всяком случае, как свободные люди.

Дэрин и Гэйлон переглянулись.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Дэрин.

— Этот человек, Нанкус, — капитан королевской стражи, хотя до меня и дошли слухи, что командует стражниками дядя Люсьена, Фейдир Д'Салэнг. Похоже, что Фейдир прилагает немалые усилия, чтобы разыскать герцога под предлогом того, что он совершил убийство. Мне, однако, кажется, что у него какие-то другие, гораздо более мрачные мотивы желать встречи с вашей светлостью. Что это может быть за цель — я не знаю. Знаю только, что для вас обоих нет теперь места, где вы были бы в безопасности.

— Но я — законный король, — попытался возразить Гэйлон.

— Разве это имеет значение? Если все уверены в том, что вы мертвы, Фейдиру будет гораздо проще сделать так, чтобы это оказалось правдой.

— Нет, мы должны?

— Послушайте меня, молодой принц. За тот месяц, что прошел со смерти вашего батюшки, королевство очень сильно изменилось. Оглянитесь вокруг себя. Все эти солдаты движутся на север, чтобы присоединиться к армии Фейдира, но это только малая их часть. С торговыми владыками Ксенары были подписаны выгодные договора, и все эти глупцы, мои соотечественники и ваши подданные, все они теперь бредят богатством. Я не знаю, станут ли они поддерживать вас, если у вас вообще будет возможность просить кого-то о помощи. Алчность ослепила слишком многих. Они не видят — как вижу я, — что армия создается для того, чтобы предупредить беспорядки, когда люди наконец-то поймут, что обещанное им богатство уже разделено, а им едва ли достанутся даже жалкие крохи. Все попадет в руки Фейдира и его послушного племянника. Виннамир будет выдоен досуха, а его жители попадут в рабство, — взгляд Сепа стал озабоченным. — Лихие времена настали, лихие и недобрые, и мне подчас кажется, что никто из нас не сможет этого изменить.

— Что изменить? — вмешался Тоби, ставя на стол бутылку вина и винные бокалы.

— Ничего, — проворчал Сеп, не поднимая головы.

— Слушайте меня, добрые жители Ривербенда, и слушайте меня, солдаты, которые гостят нынче в этом славном городке! — раздался внезапно чей-то зычный бас.

Посетители притихли и разом повернулись к дверям, чтобы посмотреть на говорящего. Это был Нанкус, который в своем шлеме выглядел еще более представительно и устрашающе.

— Слушайте меня!

Услышав это последнее обращение, которое прозвучало больше как приказ, посетители окончательно угомонились, и капитан продолжил свою речь. При этом он с напряжением шевелил губами, но все равно из-за отсутствия носа слова его звучали странно:

— Мое имя Нанкус, и я капитан королевской стражи. Сегодня я прибыл в ваш город по делам королевской службы. Мы разыскиваем одного человека. Я уверен, что все вы наверняка о нем слышали: это убийца Дэрин Эмилсон. Король приказал оповестить своих подданных, что за информацию о местонахождении преступника будет выплачена награда — сто золотых деций!..

В толпе раздался гул одобрения. Капитан обещал немалые деньги, а чтобы получить их, требовалось лишь немного везения.

— ?И еще пятьсот деций тому, кто доставит нам его живым!

В перешептывании толпы послышались благоговейные нотки, и кто-то закричал:

— Как он выглядит, этот парень?

— Темноволосый, среднего роста и обычного телосложения, — ответил Нанкус.

— Под это описание подходит половина мужчин в городе! — проворчал тот же голос.

— На указательном пальце левой руки он носит перстень.

— А если он его снимет? — спросил еще кто-то.

— Дайте же мне закончить! — рявкнул капитан. — В этот перстень вставлен Колдовской Камень, и он никогда не снимет этот перстень по своей воле, хотя, как нам известно, он почти не может им управлять.

Это сообщение вызвало среди слушателей смешанную реакцию. Большинству мысль о том, что придется иметь дело с магом, пусть и не очень могущественным, пришлась не слишком по душе.

Пока Нанкус говорил, Дэрин продолжал подталкивать Гэйлона, в конце концов заставив принца забраться под стол. Сам он сидел неподвижно, прикрывая левую руку правой ладонью, так как сидевшие за столом мужчины стали подозрительно оглядываться на соседей. Тоби, который ясно видел все маневры герцога, заметил и легкую тень страха на лице Сепа. Ему сразу стало все понятно, и пальцы толстяка медленно поползли к рукояти заткнутого за пояс кинжала.

Гэйлон, сидя под столом, отлично видел, как толстые пальцы сомкнулись на рукояти и медленно потащили кинжал из-за пояса. Недолго думая, он выдернул нож, спрятанный в башмаке Дэрина, и изо всех сил воткнул его в жирную ляжку Тоби. Толстяк завопил нечеловеческим голосом и вскочил, опрокидывая стол. В зале началось настоящее столпотворение.

Лишь только раздался крик, все сразу повскакали с мест, разыскивая свое оружие. Опрокинутый Тоби стол еще не успел упасть, как все мужчины уже вооружились обнаженными мечами и кинжалами, а самые пьяные из наемников принялись наносить друг другу неуклюжие удары.

— Прекратить! — громко закричал Нанкус, стараясь перекричать звон мечей и грохот разбиваемой посуды. — Остановитесь, вы, идиоты!

С этими словами он решительно зашагал через зал, отводя руками сверкающие клинки, направленные на него. Остановился он перед Тоби, который теперь лишь жалобно причитал.

— Что случилось?

— Он был здесь, — прохныкал Тоби, размазывая сопли по жирной физиономии. Другой рукой он зажимал рану, и кровь, просачиваясь между его пальцами, стекала на оброненный им кинжал. — Он, Дэрин Эмилсон. Этот человек сидел рядом со мной, и я мог бы его схватить, но его мальчишка ткнул меня кинжалом?

Нанкус вопросительно посмотрел на Сена, и кузнец хмуро сказал:

— Он здорово напился, капитан. Это с ним уже не в первый раз.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он напился и уселся на собственный кинжал. С ним этакое и раньше бывало.

Кто-то фыркнул.

— Ложь! — воскликнул Тоби.

— Я советовал ему вести себя осторожнее, — со скорбной миной продолжал Сеп, — и я предупреждал его, что рано или поздно он поранится.

Эти слова кузнеца вызвали среди собравшихся одобрительный смех, который становился все громче.

— Но с вами был еще один человек, — с подозрением заметил Нанкус.

— Ну да, — согласился Сеп, — менестрель из Занкоса. Он едет в Каслкип, что бы петь свои песни при дворе короля. Хэбби позвала его к себе в комнату несколько минут назад. Они договорились, что он будет петь ей всю ночь, и я боюсь, нашей Хэбби не терпится его услышать.

Слова Сепа сопровождал новый взрыв смеха.

— Это так? — спросил Нанкус у Тоби.

Тоби покосился на Сепа и увидел в глазах родственника настоящую ненависть.

— Я соврал, — тихо признался он, — я думал, что может быть?

— Что сотня золотых может достаться тебе, — закончил за него Нанкус. — Считай, что тебе повезло. Мог бы получить и сотню палок.

Развернувшись на каблуках, капитан вышел из таверны. Сеп продолжал смотреть, как Тоби пытается остановить кровь.

— Если бы не моя сестра, я бы убил тебя на месте, — сказал он наконец спокойно и холодно. Затем он отвернулся и тоже ушел.

В комнате Хэбби было темно, и Дэрин с Гэйлоном без опаски наблюдали из окна за тем, как капитан Нанкус садится на коня и выезжает со двора гостиницы. Куда направился капитан в столь поздний час, Дэрин мог только гадать, однако он не сомневался в том, что Нанкус прибыл из Каслкипа не один. Его конь медленно шагал в северном направлении, и капитан никак не понукал его. Должно быть, где-то неподалеку расположился небольшой отряд солдат.

В дверь негромко постучали, затем раздался голос Сепа:

— Хэбби?

Хозяйка гостиницы, неподвижно стоявшая за спинами Гэйлона и Дэрина, сделала шаг к двери и открыла ее. Кузнец вошел в комнату, а Хэбби, пропустив его внутрь, ушла.

— Пока что вы в безопасности, — заявил Сеп, — но завтра утром вам лучше уехать отсюда. Куда вы отправитесь?

Дэрин не мог ничего ответить, но у Гэйлона уже был готов ответ.

— В Каслкип.

— Все дороги перекрыты, парень, и лучше всего вам было бы вернуться к Миск.

— Никогда? — начал было Гэйлон, но герцог положил ему руку на плечо.

— Мы обдумаем это предложение, — ответил он.

В это время вернулась Хэбби, держа в руках зажженную лампу. Желтый, неяркий свет упал на ее лицо, и в комнате наступила тишина. Ставя лампу на сундучок в ногах своей кровати, она вопросительно посмотрела на мужчин.

— Не могу сказать, чтобы мне было понятно все, что тут происходит, но если бы я могла чем-то помочь?

— Ты уже помогла? — ласково ответил ей герцог.

Хэбби улыбнулась, демонстрируя широкую щель там, где должны были быть ее передние зубы.

— Довольно поздно, и я должна спуститься вниз и сказать посетителям, что таверна закрывается. Если мальчик пойдет со мной, — добавила она, указывая на Гэйлона, — я замечательно устрою его на ночь у очага.

Гэйлон бросил взгляд на Дэрина.

— Не беспокойся за своего господина, я уверена, что и ему будет удобно, — сказала Хэбби Гэйлону.

Гэйлон приподнял голову.

— Я и не беспокоюсь, — лукаво проговорил он и, не приняв ее руки, вышел.

Сеп, ухмыляясь, закрыл за ним дверь.

— Довольно дерзкий парень, да к тому же чертовски проворен в обращении с кинжалом, — заметил он. — Он спас нам жизнь.

— Я знаю, — кивнул Дэрин. — А что с Тоби?

Когда кузнец ответил, его голос прозвучал холодно и жестоко:

— Он больше не причинит вам вреда. К тому же, — добавил он с улыбкой, — этот принц готов защитить вас и от Хэбби.

— А что, я нуждаюсь в защите? — рассеянно переспросил Дэрин.

Улыбка исчезла с лица Сепа.

— Что я могу сказать? Она — сильная женщина, и гораздо честнее, чем большинство людей вокруг, но на вашем месте я держал бы свои мысли при себе. Доверие иногда становится роскошью, которую мало кто может себе позволить. Да и сотня золотых монет — не шутка!

Дэрин кивнул.

— Я был вовремя предупрежден. Спасибо.

Довольно долгое время двое мужчин смотрели друг на друга в молчании.

— Клянусь богами! — не выдержал Сеп. — Вот уже много лет, как я не держал в руках меча, но когда-то я был знатным рубакой! На самом деле меня здесь ничто не удерживает, и если бы я мог быть вам чем-то полезен?

Дэрин поднял руку.

— Ты и так слишком рисковал из-за нас.

— Но я мог бы?

— Нет, Сеп. Если нам придется еще раз ехать этой дорогой, нам обязательно потребуется твой совет. Оставайся в городе и собирай все сведения, которые могут нам понадобиться.

— Вы правы, милорд. Я могу неплохо собирать информацию. У меня полно знакомых от Занкоса до Дальнего побережья. А еще Кельсин! Он — оружейник в Киптауне. Мы вместе сражались на юге, — он машинально почесал лысую голову.

— Готов поклясться, у него есть для меня пара любопытных баек?

Сеп помолчал и продолжил:

— Простите меня, милорд, вы устали, да и мне тоже пора. Мы не должны встречаться до вашего отъезда. Я не слишком уж добродетелен, чтобы пользоваться особой милостью богов, однако чего бы ни стоили мои молитвы, я стану молиться за вас и за принца.

Кузнец протянул руку ладонью вверх, и, пожимая его запястье, герцог почувствовал ответное крепкое пожатие. Выходя, Сеп аккуратно прикрыл за собой дверь.

Оставшись один в комнате Хэбби, Дэрин огляделся по сторонам, обратив пристальное внимание на грубую мебель и немногочисленные личные вещи на полках и на столе. Разглядывая их, он пытался понять, каков может быть характер хозяина подобной комнаты, однако это ему никак не удавалось. В задумчивости он снял со стены лютню и присел с нею на табурет возле кровати. Инструмент не был столь дорогим, какой была его Кэндилэсс, однако сработан он был хорошим мастером и довольно давно. Было заметно, что лютня немало потрудилась и попутешествовала: темный лак деки, прямо под струнами, весь облез, однако теперь она была совершенно расстроена. Обхватив пальцами изогнутый гриф, Дэрин попытался настроить инструмент и обнаружил изрядную вмятину в том месте, где корпус лютни прилегал к его телу. Задумчиво поглаживая темное дерево, Дэрин задумался о том, что могло оставить такой след на нежном инструменте.

Несмотря на потрепанный внешний вид, инструмент звучал прекрасно, хотя и несколько меланхолически. Очевидно, когда-то ее очень берегли и лелеяли. Откуда вдруг возникло в нем осознание этого, Дэрин сказать не мог; он просто почувствовал это, стоило лютне ожить под его руками.

Дверь тихо отворилась, и Хэбби вернулась в спальню. В одной руке у нее была бутылка вина, вторую бутылку она прижимала к боку. Когда она улыбнулась ему, герцог заметил только ямочки на щеках да блеск раскосых зеленых глаз.

— Мальчику я не понравилась, — заговорила она, ставя вино на маленький столик возле одного из окон. На полке умывальника она отыскала две чашки сдула с них пыль, прежде чем наполнить их вином. — Может быть, он боится, что я украду тебя у него.

Дэрин с благодарностью принял вино из рук Хэбби.

— В последнее время ему пришлось нелегко.

— Почему?

Дэрин выпил вино и спросил вместо ответа:

— Хочешь, я спою тебе сейчас?

— Да, мне бы этого хотелось, — Хэбби снова наполнила чашку вином, и Дэрин осушил ее долгим глотком, надеясь, что вино поможет ему справиться со странной робостью, которая никак не отпускала его.

Для начала он выбрал песню попроще — лирическую балладу о другом веке, о других мужчине и женщине, которые жили в другой стране. Когда он закончил, Хэбби поставила свое вино на пол и уселась у его ног, положив голову ему на колено и обвивая рукой голень. Ее длинные темные волосы были распущены, и Дэрин ласково погладил их, прежде чем запеть следующую песню.

Должно быть, необычная тональность инструмента придала этой песне сверхъестественные силу и глубину. Лишь только отзвучала последняя нота, Хэбби встала и осторожно приняла лютню из рук Дэрина, заставив его тоже встать рядом с собой. Лютня была отставлена в сторону. Женщина была почти одного роста с Дэрином, и когда он обнял ее, она без труда нашла его губы и прильнула к ним долгим поцелуем. Этот поцелуй был необыкновенно нежным, а губы прохладными, липкими и хмельными от выпитого вина. Дэрин со страстью ответил ей, но Хэбби оттолкнула его и стала расшнуровывать лиф платья.

Они лежали в объятьях друг друга на ее узенькой кровати. У Хэбби оказалось неожиданно много ласки и нежности, но и Дэрин тоже мог многое ей дать. Свои дары он расточал щедро, но постепенно и не торопясь, так что в конце она с благодарностью прильнула к нему, шепотом рассказывая Дэрину о своей жизни. Герцог ласкал ее плечо и внимательно слушал.

Ее муж зверски избил ее через несколько дней после свадьбы, выбив ей передние зубы. Он был уже в летах, а ей едва минуло четырнадцать. Они прожили вместе всего десять лет, а потом муж умер, оставив ей гостиницу. В первое время многочисленные женихи, уверенные в том, что ей необходим мужчина, который мог бы ее защитить, буквально не давали ей прохода, и Хэбби доставляло огромное удовольствие указывать им на их заблуждение. Потом у нее появился любовник — молодой человек, на лютне которого Дэрин только что играл. Однажды ночью, когда он пел в зале таверны, какой-то пьяный посетитель, которому не понравилась мелодия, заколол его. Юноша пытался защититься от удара лютней, и клинок поцарапал и вмял дерево. Он умер на руках Хэбби. После этого она никого не любила, несмотря на все слухи, которые о ней ходили. Хэбби позволяла мужчинам думать так, как им больше нравилось, и они считали ее общедоступной, хотя она не принадлежала никому. Да и с Дэрином намеревалась только пофлиртовать, как и со многими другими посетителями, — как правило, это сильно увеличивало доход, который приносила гостиница, — однако на протяжении вечера она отчего-то передумала.

Она рассказывала, а Дэрин тихо целовал ее в голову и легко касался пальцами груди. Ее мягкая кожа казалась удивительно гладкой и нежной на ощупь, герцог возжелал ее снова и снова встретил взаимность.

Дэрин не помнил, как заснул. Разбудил его какой-то глухой, монотонный звук, донесшийся снаружи. Он был похож на звон надтреснутого колокольчика, и герцог с сожалением приоткрыл глаза. Рядом с ним дремала теплая со сна Хэбби, и вылезать из постели не хотелось. Снаружи только-только рассвело.

Раздался новый тупой удар, и Дэрин заметил, как ком снега ударил снаружи в переплет рамы. Выскользнув из-под одеяла, он подошел к окну и встал за толстым стеклом.

Во дворе гостиницы стояли оседланные кони, а возле них приплясывал от нетерпения Гэйлон, закутанный в плащ. Он махнул герцогу рукой, но лица его было совершенно не видно под низко надвинутым капюшоном. Лошади переступали с ноги на ногу, выдувая из ноздрей огромные облака пара.

Дэрин отвернулся от окна и увидел, что Хэбби проснулась и стоит возле кровати. Темные волосы рассыпались по плечам, и от этого казалось, будто ее кожа светится в полумраке комнаты. Дэрину захотелось прикоснуться к ней, обнять ее в последний раз, но он справился с собой и, схватив одежду, стал быстро одеваться. От холода его башмаки задеревенели, и он сражался с ними, чувствуя, как Хэбби наблюдает за каждым его неловким движением. То, что она не произносила ни слова, отчего-то больно уязвляло его, но он не мог найти слов, чтобы обратиться к ней. Когда он наконец справился с обувью, Хэбби шевельнулась. Взяв лютню обеими руками, она протянула ее Дэрину.

— Не забывай меня, — тихо попросила она и отвернулась, когда он принял подарок.

Дэрин почувствовал, что между ними уже пролегло огромное расстояние.

Дэрин со всеми предосторожностями спустился по ступенькам, стараясь не разбудить никого из постояльцев. Отперев входную дверь, он вышел во двор.

Гэйлон уже сидел верхом на Кэти, держа Эмбер в поводу у самых дверей. Дэрин снял с седла свой плащ и набросил на плечи, тщательно прикрыв капюшоном лицо. В его голове все еще не было ни одной мысли, когда он привязывал лютню к седлу сзади.

— Дэрин? — Гэйлон протянул герцогу какой-то длинный предмет, тщательно завернутый в мешковину. — Ночью в гостиницу приходил Сеп. Он сказал, что если он не может поехать с нами, то пусть эта вещь напоминает нам о нем.

Вот и еще одно воспоминание? Дэрин развернул ткань и обнаружил внутри старый тяжелый меч. Меч был настолько увесист, что сильный человек мог бы рассечь им воина вместе с доспехами. Серебряная рукоять была украшена изображениями морских драконов. Это были длинные и изящные существа с рубиновыми глазами и переливающейся серо-зеленой чешуей. Ножны из толстой промасленной кожи не были ничем украшены, и Дэрин прицепил их к поясу. Когда он садился в седло, он чувствовал у бедра необычный вес оружия.

— Он сказал, что меч этот зовется Сквал и что он будет молиться о том, чтобы меч этот служил тебе так же верно, как когда-то он служил ему во время Южной кампании.

Все это принц сообщил таким ровным и бесстрастным голосом, что Дэрин с любопытством покосился на своего спутника, однако лицо Гэйлона было скрыто в тени капюшона.

— Куда мы направляемся? — осведомился Гэйлон все тем же нарочито спокойным тоном.

«В самом деле — куда?» — подумал Дэрин, пытаясь предугадать будущее и не видя впереди ничего, кроме непроницаемого тумана и черноты, бесформенной и тревожной. Потом он вспомнил замок Госни. Может быть, там они смогут на время укрыться от Люсьена и обрести союзников среди тех, кто когда-то служил верой и правдой его отцу и был предан династии Рыжих Королей. Оттуда было недалеко до Ласонии, и Дэрин надеялся, что северные соседи поддержат их, хотя их заснеженные королевства были еще беднее, чем Виннамир.

— Мы направляемся на север, — ответил он принцу. — Постараемся избегать главных дорог, насколько это будет возможно.

Гэйлон лишь кивнул ему. Это было короткое, еле заметное движение головы под грубым капюшоном плаща, после чего принц погнал Кэти прочь от гостиницы. Дэрин поскакал следом, но не выдержал и оглянулся через плечо на окно на втором этаже. Он надеялся увидеть Хэбби в последний раз, но — нет. Темное окно слепо таращилось на дорогу.

8

«Книга Камней»? Она даже выглядела устрашающе. В ней было бесчисленное множество страниц из очень тонкой бумаги, переплетенных в дерево и кожу. Как и всякая колдовская книга, она была написана от руки мелкими руническими письменами. Руны были черного цвета, однако легенда гласила, что для изготовления чернил использовалась и человеческая кровь.

Страницы в книге были не нумерованы, а главы не имели названий. Тот, кто пытался читать эту книгу, не обнаружил бы в ней ни знаков препинания, ни промежутков между отдельными словами. Для того чтобы понять что-то из написанного, необходима была предельная концентрация внимания, сосредоточенность и решимость, а также серьезная предварительная подготовка. Однако же тех, кто смог что-то понять в ней, ожидало щедрое вознаграждение за труды. Книга казалась одновременно и учебником, причем во множестве областей знания, и волшебной сказкой, рассказанной мудрым магом. Страницы ее хранили сокровенные тайны природы, секреты металлургии, химии, физики и философии, и даже хроники прошедших веков. Ключом к «Книге» был Колдовской Камень, а «Книга» в свою очередь была ключом к Камню.

«Книга Камней» содержала в себе еще один ключ, и именно его разыскивал Фейдир. Где-то среди этих неисчислимых страниц было сокрыто упоминание о Кингслэйере, и Фейдир надеялся отыскать этот абзац. Вот уже на протяжении нескольких недель он посвящал поискам каждую свободную минуту, которая выпадала в дневное время, а также большую часть ночей. Он искал эту страницу методично и тщательно, до тех пор пока глаза его не начинало щипать так, словно в них насыпали песку, а строки не начинали прыгать и наезжать друг на друга.

Посланник работал в личной библиотеке короля. Ему не было больше нужды скрывать свое могущество, и он стал носить свой Камень открыто, на цепочке вокруг шеи, так что Камень свисал ему на грудь, вселяя страх в души невежественных и заставляя мудрых вести себя осторожно. Барон Грэйстоун уже испытал на себе силу его неудовольствия, а его пример стал для прочих предостережением. Фейдиру очень нравилось вызывать ужас в окружающих. Люсьен же, играя на этом, завоевывал все большую популярность, делая вид, будто защищает подданных от своего жутковатого родственника. Оба начали эту игру неосознанно, но она принесла им немалую пользу. Молодой король вел себя очень хитро — чем Фейдир был крайне доволен, — однако он по-прежнему относился к племяннику с предельной осторожностью: полностью ему доверять было бы в высшей степени глупо.

Перевернув следующую страницу, маг впился глазами в черные строки. Существовал еще один путь к Кингслэйеру: Дэрин из Госни. Люсьен нашел в его комнате обрывок бумаги, на котором иносказательно упоминалось о легендарном мече, и теперь Фейдир напрягал все свои силы и знания, пытаясь понять, что мог знать о Наследии герцог Госнийский. Для этого, однако, ему необходимо было как минимум разыскать самого Дэрина. Он не верил в то, что герцог мертв. Люсьен так и не признался дяде в том, что именно он задумал и осуществил убийство короля, принца и Дэрина, но Фейдир слишком хорошо знал своего племянника и не сомневался в его причастности к этому мрачному событию. Скорее всего, Дэрин тоже погиб под развалинами охотничьего домика вместе со всеми остальными.

Вот только странное чувство того, что Дэрин жив, никак не покидало Фейдира, хотя он и применил волшебный кристалл, дабы разыскать герцога при помощи магии. Всегда оставалась возможность того, что Дэрин противодействовал ему, использовав свой Колдовской Камень. Именно поэтому, когда все поисковые отряды потерпели неудачу, Фейдир отправил капитана стражи Нанкуса с отрядом его лучших людей продолжать прочесывать леса и деревни. И если Госни отыщется и будет доставлен к нему, тогда?

Камень Фейдира начал пульсировать в предвкушении того, что будет тогда, и маг сжал его в ладони, наслаждаясь ощущением сменявших друг друга холода и огня.

Вчерашняя буря закончилась еще ночью, и утро вставало на востоке свежее и румяное. Отражаясь от выпавшего за ночь снега, ослепительное утреннее солнце заставляло путников щуриться. Вскоре стало настолько тепло, что и Дэрин, и Гэйлон сбросили плащи. Теперь они двигались не по дороге, а к западу от нее, скрываясь в лесу на склоне холма, однако талая вода, наполнив русла питавших Южный приток пересохших ручьев, превратила их в бурные потоки, которые с ревом прокладывали себе путь между сугробами, и путники вынуждены были то и дело возвращаться на главную дорогу, чтобы воспользоваться хлипкими деревянными мостиками. Довольно долгое время им везло, и они никого не встретили во время этих переправ.

Гэйлон молчал всю дорогу от гостиницы, неизменно скача впереди и задавая изнурительно быстрый темп. Стоило Кэти споткнуться об упавшее дерево, прикрытое снегом, или провалиться в неглубокую лужу, принц давал ей шпоры и, раздирая мундштуком губы лошади, понуждал ее двигаться еще скорее. Около полудня они в очередной раз вышли на почтовый тракт, чтобы переправиться через реку. Дэрин, решив, что с него, пожалуй, довольно мрачного молчания принца, догнал Кэти прежде, чем они успели достичь моста.

— Гэйлон!

Мальчик не обратил на него внимания, и Дэрин, перегнувшись с седла, схватил его кобылу под уздцы.

— Едем дальше, — прошипел Гэйлон, стискивая зубы.

В его голосе прозвучала такая с трудом сдерживаемая ярость, что герцог некоторое время даже не решался заговорить.

— Я хочу знать, чем ты расстроен, — сказал он наконец.

То, что произошло потом, потрясло обоих. Солнечный блик, стремительный, как капля ртути, ринулся вниз, и герцог едва успел отдернуть руку, чтобы избежать увечья. Гэйлон попытался еще раз взмахнуть кинжалом, который он спрятал в своем башмаке после того, как он так удачно воспользовался им в случае с Тоби, но сумел удержать свою руку на полпути, так что кинжал остановился в воздухе. Постепенно его гнев превратился в ужас.

— Почему ты так поступил? — спросил Дэрин, как можно спокойнее. — Отчего ты так сердит?

Гэйлон отвернулся, опуская кинжал обратно за голенище. Дэрин тем временем попытался сам найти причины случившегося.

— Это из-за Хэбби?

— Нет, — ответил Гэйлон подозрительно быстро. — Да, — сказал он несколько мгновений спустя.

Дэрин не знал что сказать.

— Видишь ли? Может быть, ты еще слишком юн, чтобы понять? мужчина и женщина иногда?

— Я все отлично понимаю, — раздраженно отозвался Гэйлон. Он по-прежнему глядел в сторону, но плечи его слегка вздрагивали.

Дэрин неловко спешился, спрыгнув с лошади прямо в раскисшую колею.

Обхватив мальчика за пояс, он стащил его с коня.

— В чем же дело? — спросил он озадаченно.

Гэйлон ответил так тихо, что герцог едва расслышал его слова:

— Я испугался.

— Чего?

— Я боялся, что ты снова оставишь меня одного?

Мальчик больше не скрывал слез, и Дэрин сказал ему:

— Нет, Гэйлон. Я не оставлю тебя, каковы бы ни были причины, и уж конечно я не променяю тебя на Хэбби.

Гэйлон наконец-то повернул к нему заплаканное лицо.

— Ты даже не знал ее. Это было? Она просто околдовала тебя. Я не мог заснуть всю ночь, боялся, что она причинит тебе вред или позовет солдат, чтобы захватить тебя и получить это золото. А я не смогу защитить тебя, потому что меня не будет рядом с тобой!

В смущении герцог крепко прижал Гэйлона к себе. Как могло случиться, что они незаметно поменялись ролями? Он-то воображал себя защитником и покровителем, а оказалось, что мальчик больше думает о его безопасности, чем о своей собственной.

И конечно, Хэбби действительно околдовала его, хотя это была вполне земная магия, которой владеет каждая женщина с самого своего рождения. Дэрину стало стыдно; он так небрежно отнесся к чувствам Гэйлона и даже не подумал о том, что принц может бояться снова остаться один.

Слезы высохли на глазах Гэйлона, и он протянул Дэрину кинжал рукоятью вперед.

Дэрин покачал головой:

— Оставь его у себя. Засунь его в ботинок — однажды он снова может тебе понадобиться. Я не успел поблагодарить тебя за то, что ты сделал вчера в таверне. Так вот, я благодарю тебя сейчас, благодарю от всего сердца.

Принц просиял, вытирая рукавом нос. Его ореховые глаза заблестели.

— Я бы убил его, будь у меня такая возможность.

В его словах прозвучали такие бессердечность и жестокость, что Дэрин невольно вздрогнул.

— Я рад, что ты этого не сделал, — тихо проговорил он, подбирая поводья Эмбер.

Перекрывая гул потока, словно гром среди ясного неба, прозвучал грохот копыт по деревянному настилу моста. Слишком поздно они подняли головы, чтобы заметить отряд всадников, приближающийся к ним с севера. Дэрин подхватил Гэйлона и забросил его на спину Кэти.

— Гони! — крикнул он, птицей взлетая в седло.

Принц словно окоченел, неподвижно глядя на отряд, предводительствуемый капитаном Нанкусом. По его команде всадники перешли в галоп.

— Беги! — снова крикнул Дэрин, хватаясь за рукоять меча. — Я задержу их как можно дольше. Возвращайся к Миск!

— Нет, — возразил Гэйлон, потянувшись к своему небольшому мечу. — Бежать или сражаться мы будем вместе.

— Тогда бежим!

Разозлившись, герцог развернул Эмбер и послал ее вверх по склону холма, прямо через сугробы, уводя преследователей от реки. Гэйлон не отставал. Когда они достигли леса, Нанкус и его люди были довольно близко от них. Слишком близко. Дэрин, оглянувшись на преследователей через плечо, поймал себя на том, что сдерживает Эмбер, чтобы Кэти с ее более коротким шагом не отставала.

Обе кобылы одновременно перепрыгнули через огромное бревно, лежавшее поперек дороги, но за ним обнаружилась глубокая лощина, образованная талыми водами. Эмбер под герцогом подобралась, а он наклонился вперед и отпустил поводья. Эмбер без труда перемахнула через препятствие, удачно приземлившись на противоположном краю овражка. Гэйлон же слишком рано натянул повод, и Кэти не допрыгнула. Оскользнувшись задними ногами, она упала и бешено забарахталась, пытаясь нащупать опору. Влажная почва расступилась, и кобыла опрокинулась на спину, прижав Гэйлона к земле.

Дэрин с силой потянул повод, заставив Эмбер развернуться. Солдаты, рассыпавшиеся между деревьями, были совсем рядом, а самые дерзкие из них уже переправились через овраг. Герцог быстрым взглядом окинул окрестности и увидел пытающуюся подняться кобылу, Гэйлона, который ухитрился выбраться из-под нее и теперь карабкался вверх, вытирая с подбородка кровь. В это время враги атаковали герцога, и он поразил первого из солдат, ударив тяжелым мечом наискось в незащищенное плечо, почти отделив его голову от тела. Эмбер под ним задвигалась и заплясала, приноравливаясь к изменениям центра тяжести седока.

Бросив Кэти внизу, Гэйлон продолжал карабкаться вверх по скользкому и крутому откосу, помогая себе одной рукой. В другой руке он сжимал обнаженный меч. Лишь только он поднялся, второй солдат, перебравшийся через овражек с намерением обойти герцога с фланга, напал на него, сильно размахнувшись мечом. Гэйлон уклонился от удара лишь в самый последний момент: хладнокровно рассчитав движение, он поднырнул прямо под шею мчащейся лошади и оказался с левой стороны от всадника. Конь пронес солдата вперед, и Гэйлон поразил его в незащищенное место на спине, пронзив почку. Солдат вскрикнул и упал на шею коня.

Когда руки его ослабли и он вывалился из седла, конь его, чтобы не покалечить всадника, завертелся волчком, и это неожиданное движение застало Гэйлона врасплох, сбив его с ног. Гэйлон упал и выронил меч.

Дэрин тем временем расправился еще с парой солдат, однако на их место тотчас явились еще шестеро. Перекрывая крики ярости и боли, заглушая яростный звон мечей, раздался могучий голос капитана, отдававшего приказания:

— Не повредите герцогу! Клянусь Владыкой Преисподней, я сам убью всякого, кто коснется его мечом!

Но солдаты и без того пользовались своим оружием только для самозащиты, и Дэрин упорно теснил их, поражая их с методичной аккуратностью, ибо его не сдерживал никакой приказ. Под его ударами упал еще один солдат.

Глядя на то, как гибнут его лучшие люди, капитан Нанкус рассвирепел до того, что и сам был готов полезть в драку. Краем глаза он заметил мальчишку, пытавшегося дотянуться до своего меча. Направив своего коня так, чтобы отрезать его от оружия, он перегнулся с седла и, схватив Гэйлона за волосы, втащил к себе наверх. Прижав лезвие меча к горлу мальчика, Нанкус закричал:

— Сдавайся, Госни! Сдавайся, или мальчишка умрет!

Дэрин замер, судорожно вздохнул и опустил свой меч. У ног его лошади мертвыми или умирающими лежало пятеро солдат. Чья-то грубая рука сдернула его с седла и вырвала Сквал из его ладони.

— Не трогайте мальчишку! — крикнул он, пока двое солдат, заломив ему руки за спину спутывали их веревкой. Грубая пенька пребольно врезалась в запястья.

Нанкус спешился и приблизился к нему, волоча за собой Гэйлона. Несмотря на то, что капитан крепко держал его за волосы, принц царапался и лягался ногами до тех пор, пока Нанкус не утихомирил его ударом бронированного кулака. Гэйлон потерял сознание и упал вниз лицом на истоптанный грязный снег.

— Что это за мальчишка с тобой? — спросил Нанкус, поворачиваясь к Дэрину.

— Нищий, сирота, — быстро солгал герцог. — Отпустите его, он вам ни к чему.

— Для сироты у него слишком хороший меч, — заметил один из солдат, подбирая меч Гэйлона и поднимая его так, чтобы все видели.

— Он убил этим мечом Никсона, — проворчал другой.

— Это я дал ему меч, — заявил Дэрин.

Это объяснение, казалось, удовлетворило всех, но только не Нанкуса. Наподдав мальчику носком сапога, он перевернул его на спину. Гэйлон открыл глаза и посмотрел на капитана.

— Это правда? — спросил Нанкус. — Ты и в самом деле несчастный сирота, который так хорошо владеет мечом, что может с первой попытки прикончить взрослого мужчину?

Гэйлон медленно сел.

— Мое имя — Гэйлон Рейссон, и я король этой страны.

— Нет! — закричал Дэрин и рванулся, за что был немедленно вознагражден оглушительным ударом по голове.

Нанкус не обратил на него никакого внимания. Все его внимание по-прежнему было приковано к распростертому на земле мальчику.

— Ваше величество всегда путешествует в лохмотьях? — осведомился он с издевкой.

— Если хотите, чтобы с вами обошлись милостиво, разговаривайте повежливее, — отозвался Гэйлон, собираясь в комок.

Нанкус добродушно расхохотался в ответ. Его смех странно бухал в отверстой пазухе носа.

— К несчастью для тебя, дитя, на троне теперь другой король. Мне было приказано доставить герцога Госнийского в Каслкип целым и невредимым. О тебе, по-видимому, просто забыли упомянуть, однако мне кажется, что нет вещи более бесполезной, чем лишний король. Я догадываюсь, каким мог бы быть приказ относительно вашей царственной особы? — Нанкус спрятал меч в ножны и вынул из-за пояса кинжал, нежно погладив острое лезвие.

Дэрин снова задергался, пытаясь освободиться, однако во взгляде Гэйлона не было страха. Капитан снова схватил его за волосы и рывком поставил на ноги, запрокинув голову принца назад таким образом, чтобы обнажить беззащитное горло.

Но прежде чем он успел нанести удар, бок его пронзила острая боль. Он покачнулся и невольно попятился, на миг ослабив хватку. Гэйлону только того было и надо. Убегая, он полоснул кинжалом по руке еще одного солдата, а Дэрин успел броситься под ноги еще двоим, помешав им схватить Гэйлона.

Поднялась суматоха. Воспользовавшись растерянностью солдат, Гэйлон прыгнул с обрыва прямо на спину Кэти и погнал ее по узкому извилистому оврагу, чтобы отыскать удобное для подъема место и скрыться в лесу.

— Не дайте ему уйти! — закричал Нанкус. — Догнать и убить паршивца!

Четверо из шести остававшихся в живых солдат вскочили в седла и помчались в погоню. Роми, лейтенант отряда, подбежал к Нанкусу и попытался разжать его пальцы, чтобы осмотреть ножевую рану, нанесенную Гэйлоном.

— Я в порядке, — проворчал Нанкус, отталкивая его. После этого он повернулся к Дэрину. Стэггер, один из солдат Нанкуса, старый наемник, раненный в ногу, крепко схватил герцога и поставил на ноги.

— Куда он направится? — требовательно спросил Нанкус.

— Туда, где вы никогда его не найдете, — холодно ответил Дэрин.

Нанкус уже размахнулся, чтобы ударить его, но тело его пронзила такая острая боль, что он отказался от своего намерения. Некоторое время он старался устоять на ногах, чтобы не согнуться и не упасть. Теплая кровь растекалась по его животу. Проклятый мальчишка! Только по чистой случайности клинок не задел никаких жизненно важных органов, проникнув с левой стороны под нижний край кирасы. С большим трудом Нанкусу удалось сохранить контроль над мышцами лица и найти в себе силы, чтобы отойти в сторону. Роми пошел за ним следом.

Когда лейтенант стал отстегивать нагрудную пластину, Нанкус не стал мешать ему. Вместо этого он опустился на торчащий из-под снега валун и принялся размышлять. Роми тем временем обработал рану и перевязал ее чистой тканью.

Нанкус думал о том, что наконец-то герцог Госнийский у него в руках, но почему-то радости он не испытывал. Шестеро из двенадцати его солдат были убиты! Фейдир говорил им, что герцог не обладает сколько-нибудь значимыми магическими возможностями, однако он даже не упомянул о том, что герцог превосходно владеет мечом. К тому же еще этот мальчишка — принц королевства! Нанкус чувствовал, что это известие станет для Фейдира неприятным откровением. Ситуация оказалась не настолько простой, какой она выглядела вначале.

Огромные руки Роми казались уродливыми и неуклюжими из-за огромных суставов, однако он удивительно осторожно накладывал на рану последние слои бинта. Если бы Нанкус мог считать кого-то своим другом, то это мог быть только Роми. Четырнадцать долгих лет они работали и сражались бок о бок.

— Наверное, следовало бы разбить лагерь здесь, — предложил лейтенант.

Из-за давнишней раны в горло он постоянно хрипел.

— Нет, — возразил Нанкус. — До темноты мы успели бы проехать около пяти лиг.

— Боюсь, тогда мне придется готовить для тебя носилки.

Капитан мрачно посмотрел на старого ветерана, и Роми криво улыбнулся в ответ.

— По крайней мере отдохни, пока остальные не вернулись, — предложил он, протягивая капитану флягу с вином и укрывая его грубым шерстяным одеялом.

— Я думаю, они скоро вернутся. Мальчишка не мог далеко уйти. Кем бы он ни был, он всего лишь мальчишка.

— Всего лишь? — проворчал Нанкус, ощущая в боку острую боль. Сделав из фляги большой глоток вина, он поплотнее завернулся в одеяло и устроился прямо на снегу, привалившись спиной к холодному, мокрому камню.

Стэггер тем временем взвалил герцога на Эмбер и, прикрутив пленника к стременам, привязал кобылу к крепкому молодому деревцу. Затем они с Роми принялись грузить тела своих мертвых товарищей — каждого на свою лошадь. Нанкус наблюдал за ними без особого интереса, потягивая вино. Вскоре он опустошил флягу и улегся на спину, сосредоточившись на том, чтобы изгнать боль из своего мозга. Должно быть, он задремал. Ему снилось, что Роми тяжело вздохнул где-то неподалеку, но это было все, что он слышал.

Капитан проснулся с наступлением сумерек, все еще чувствуя легкий хмель. Боль не отпустила его. Коуз — молоденький солдат с Внутренних островов — с озабоченным видом присел возле него.

— Я думал, тебя тоже убили, — сказал он, с трудом сглотнув.

Нанкус оттолкнул его и вскочил. Герцог исчез. Роми и Стэггер лежали в нескольких шагах от него, заколотые умелым ударом ножа в спину.

— Как?! — выкрикнул Нанкус.

Коуз с беспокойством переступил с ноги на ногу.

— Парень, должно быть, сделал крюк и вернулся. Мы думали, что отыскали его следы, ведущие на юг, и прошли по ним довольно далеко, прежде чем сообразили, что это старый след, который они с герцогом оставили еще до встречи с нами. После этого мы вернулись как можно скорее?

Нанкус вполголоса выругался. Интересно, сработало ли это волшебство герцога или мальчишка старался один? Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Беглецы наверняка успели уйти далеко, а Роми мертв. И Нанкус поклялся себе самой страшной клятвой, что кому-то придется очень дорого заплатить за это!

Дэрин и Гэйлон двигались на запад, стараясь держаться ближе к морскому побережью. Это было кошмарное путешествие, и они пробирались вперед так медленно, что можно было сойти с ума. В лесистых холмах снег лежал глубоко, и лошади очень скоро выбивались из сил и отказывались идти дальше. Тогда приходилось спешиваться и вести усталых животных за собой, спотыкаясь о невидимые под снегом камни и упавшие деревья, прокладывая себе путь через сугробы, доходившие порой до пояса герцогу.

Когда стемнело, Дэрин объявил привал. Оба усталых путешественника прижались друг к другу с подветренной стороны старого кедрового пня, выжженного внутри, дожидаясь рассвета. Гэйлон задремал, но Дэрин никак не мог заснуть. Ночной ветер слегка раскачивал могучие хвойные деревья, и когда какая-нибудь ветка освобождалась от груза снега, с шумом сбрасывая его на землю, герцог всякий раз вздрагивал. Это было глупо; он понимал, что Нанкус и остатки его отряда не смогут преследовать их в темноте, однако расшалившиеся нервы не давали ему покоя, а обостренные органы чувств напряженно ловили каждый звук, каждый подозрительный шорох.

Когда Дэрин все-таки смыкал тяжелые веки, перед глазами начинали плавать яркие световые пятна и оживали отдельные картины минувшего дня. Он снова видел себя беспомощным пленником, видел, как Гэйлон подкрадывается сзади к двум стражникам, беспечно играющим в кости в двух шагах от спящего Нанкуса. Герцог все еще слышал тяжелый вздох, вырвавшийся из груди лейтенанта, когда острие кинжала принца пронзило его сердце. Стэггер удивленно глядел на то, как его товарищ с мукой на лице валится вперед, на промасленный коврик, но тут смерть настигла и его, так и не стерев с его губ недоуменного выражения. Принц прикончил обоих быстрее, чем Дэрин успел бы вздохнуть.

Покончив с солдатами, Гэйлон вытер нож о рукав Роми и приблизился к Нанкусу, который продолжал спать тяжелым пьяным сном. Гэйлон не стал убивать капитана. В его позе и движениях герцог заметил нерешительность, но не мог понять, чем она вызвана. Когда Гэйлон подошел к Дэрину, герцог обратил внимание на то, что лицо его пылает, а глаза горят, как у больного лихорадкой. Первым делом принц отвязал Эмбер и лишь потом разрезал веревки на руках и ногах своего спутника.

Двигаясь бесшумно, они схватили каждый свой меч, и герцог, двигаясь за Гэйлоном к тому месту, где была спрятана Кэти, отвязал двух лошадей с телами убитых, ведя их за собой. Принц вопросительно посмотрел на него, и Дэрин пробормотал:

— Мы выпустим их, когда отъедем подальше. Тогда у капитана появится лишняя пара следов, и он не будет знать, по которым же ему последовать за нами.

Гэйлон только хмуро кивнул, садясь в седло.

Когда они уже отъехали довольно далеко, Дэрин внимательно посмотрел на принца и задумался о том, сможет ли он когда-нибудь подумать о десятилетнем мальчике как о ребенке. Еще позднее, когда стемнело и они продолжили свой путь пешком, Гэйлон вдруг упал на снег, не в силах сделать больше ни шагу, и Дэрин, преодолевая собственную неимоверную усталость, поднял Гэйлона на руки и пронес его последние несколько десятков шагов. Именно тогда, когда он почувствовал его тонкие кости даже сквозь грубый плащ, Дэрин осознал, что Гэйлон все еще по-детски раним и легко уязвим.

Устроившись внутри пня, он набросил сверху одеяло наподобие палатки, стараясь удержать при помощи него даже малейшую частицу тепла, которое покидало их тела вместе с дыханием. Гэйлон открыл глаза и слабо позвал его:

— Дэрин?

Горькие воспоминания немедленно рассеялись, и Дэрин повернулся на звук этого слабого голоса, хотя в темноте он не мог разглядеть даже своих собственных рук. Гэйлон, дрожа, прижался к нему еще теснее.

— Что случилось? — спросил Дэрин.

— Мне стало страшно, что я никогда больше ее не увижу.

— Кого? — Дэрин знал ответ на этот вопрос.

— Джессмин. Как там она? Не грозит ли ей опасность? Скажи, что ты об этом думаешь?

— Она никогда не представляла для Люсьена угрозы, и мне кажется, у него нет оснований желать ей зла.

Гэйлон внезапно заговорил о другом:

— Это он так хорошо меня подготовил. Люсьен научил меня убивать тихо и быстро — показал мне место, откуда легче всего достать до сердца ножом. Он говорил, что человек не чувствует никакой боли, если лезвие движется вдоль позвоночника, рассекая нервы. А в конце нужно провернуть рукоятку, чтобы в сердце получилась большая рана?

Дэрин внезапно почувствовал озноб, холод гораздо более сильный, чем холод зимней ночи, пронзил все его тело.

— Тише, — прошептал он, — ты устал, и тебе нужно поспать.

— Нет, когда я сплю, мне начинают сниться сны.

Дэрин почувствовал, что мальчик затрясся сильнее.

— Тебя все еще тревожат плохие сны?

— Не так, как в начале. Просто сегодня мне снова снится огонь и кровь.

Мне приснилась и Джессмин тоже, и во сне она плакала, словно у нее сердце разбито, и было еще кое-что похуже? — Гэйлон замолчал, потом продолжил:

— Я думал, что сегодня я тоже умру, и мне было себя ни капли не жалко. Мне только казалось, что будет гораздо лучше, если я присоединюсь к отцу и со всеми страданиями будет покончено, вот только кое-что осталось недоделанным?

— Молчи, — предостерег его Дэрин, — нельзя слишком задумываться о смерти.

— Но я не могу не задумываться. Сегодня я убил троих, и это доставило мне удовольствие.

— Гэйлон! — резко окликнул его Дэрин.

— Подожди! Выслушай меня. Я испытал удовольствие не от убийства. Я испытал это удовольствие после, когда осознал, что сам остался жить? Ты понимаешь, что я хочу сказать? Есть ли в этом какой-нибудь смысл?

— Да, — с беспокойством и смущением признал герцог.

— Теперь он не станет преследовать нас, — заметил принц.

— Гм-м-м?

— Я имею в виду Нанкуса. Он ранен, и у него осталось всего четверо солдат. Первым делом он поспешит в замок, чтобы доложить своему господину, что произошло.

— Скорее всего.

— Это дает нам дней восемь, даже больше, если рана загноится. Он даже может умереть.

— Мы можем только надеяться.

— Но не раньше, чем он расскажет Люсьену о том, что я жив.

— Так вот почему ты не прикончил его, когда у тебя была возможность.

— А теперь я хочу отдохнуть, — внезапно заявил Гэйлон, ясно давая понять, что разговор окончен.

Дэрин напряженно прислушивался до тех пор, пока дыхание мальчика наконец не успокоилось, став глубоким и ровным. Сосредоточившись на этом монотонном звуке, Дэрин и сам незаметно для себя уснул, но сон его был беспокойным и тревожным.

9

Мальчик и мужчина перевалили через горный хребет к полудню следующего дня. Лошади выдохлись, а Кэти к тому же припадала на правую переднюю ногу. Колено маленькой гнедой распухло и было горячим на ощупь. Дэрин обмотал ногу широкой полосой материи, оторванной им от подола плаща, затолкав под повязку снег. Дальше они двигались еще медленнее, вдвоем оседлав Эмбер. После падения в злосчастном овражке Гэйлон тоже выглядел не слишком здоровым: его нижняя губа была рассечена и распухла, увеличившись чуть ли не вдвое, а на щеке красовался черный кровоподтек после удара Нанкуса. Несмотря на эти раны, юношеская жизнерадостность скоро взяла свое, и он снова преисполнился привычного энтузиазма.

Вскоре они обнаружили в лесу большую поляну. Она располагалась глубоко внизу на западном склоне хребта, где снега почти не было. На поляне сохранилось немного травы для лошадей — грубой и жесткой, — зато не было недостатка в валежнике для костра. По краю поляны протекал шумливый, чистый ручей, и Дэрин решил остановиться здесь на отдых. Под голыми ветвями огромного дуба они сложили из камней грубый очаг, а герцог еще и выкопал для костра неглубокую ямку, действуя преимущественно руками и острым обломком древесного сука, подобранным неподалеку. Однако собранное ими холодное и сырое дерево никак не желало воспламеняться, и вскоре герцог вспотел от усилий и стал сыпать проклятьями.

Тем временем Гэйлон, прислушиваясь к злобному бормотанию Дэрина, вытащил из седельных сумок промасленные коврики и одеяла, которые должны были служить им постелями. Костер у герцога никак не желал разгораться, и принц занялся тем, что распаковал сыр и хлеб, который дала им в дорогу Миск. Несколько минут он задумчиво вертел в руках почерневший котелок, в котором можно было бы приготовить горячий чай, если, конечно, Дэрину удастся добыть огонь. Не выдержав, он подошел поближе и стал смотреть. Герцог скорчился над ямой, глядя на свой перстень с Колдовским Камнем и прижимая ко лбу пальцы правой руки. Камень лениво вспыхивал голубым. Дрова только дымились без малейших признаков огня, и герцог вполголоса бормотал черные ругательства.

— Можно я помогу? — спросил Гэйлон.

— Как?

— Я мог бы отыскать дрова получше.

— Я в состоянии обойтись тем, что есть. Просто мне нужно сосредоточиться. Пожалуйста, не отвлекай меня.

Гэйлон не обиделся, только пожал плечами и отошел, предоставив Дэрину продолжать свое бестолковое, как ему казалось, занятие. Принц помнил, что выше по ручью они видели поваленную пихту. Король-отец однажды научил Гэйлона одному трюку, и мальчик надеялся, что сумеет сильно облегчить Дэрину его задачу. Отыскав подгнившее бревно, мальчик стал разбивать его ударами ноги. Внутри он и отыскал то, что было ему необходимо: несколько пригоршней сухого как трут трухлявого дерева, а также целую колонию термитов. Соблазн оказался слишком велик, и мальчик некоторое время забавлялся тем, что прорывал в теплом зимнем домике насекомых новые ходы, причиняя этим немалый урон постройке, прежде чем вспомнил, зачем он пришел. Чувствуя себя несколько виноватым за задержку, принц быстро набил карманы сухими гнилушками, подбирая и пеньки сучков, которые попадались ему среди трухи. Их древесина была плотнее, и Гэйлон рассчитывал, что они станут гореть дольше и жарче.

Закончив, Гэйлон выпрямился и посмотрел на небо. Небо у него над головой было светло-голубым, без единого облака, и принц подумал, что после захода солнца наверняка будет мороз. Первое дыхание ночного холода уже ощущалось в воздухе, и он повернулся, чтобы спешить на поляну.

Краем глаза Гэйлон заметил, как что-то странно блеснуло в распадке на берегу ручья, блеснуло и пропало. Он сделал шаг назад и медленно повернул голову. Вспышка света повторилась, и на этот раз принц успел разглядеть, что свет был голубым, словно глубокое летнее небо на мгновение проглянуло между серыми валунами. Выронив сухой древесный мусор, который он держал в руках, принц с мальчишеским энтузиазмом принялся исследовать участок берега, откуда, как ему казалось, на него падал отраженный блик предзакатного солнца. В результате он обнаружил только довольно тусклый обломок пирита в палец длиной. Разочарованный, он небрежно засунул находку в карман и хотел было уходить, но голубое сияние снова ударило ему в глаза, и принц неуверенно остановился.

Наконец он сдвинулся с места, держась так, чтобы видеть голубое свечение краешком глаза. Совсем рядом с его ногами пенился и бурлил ручей. Гэйлон бочком, с опаской приблизился к яркой голубой искорке, чувствуя себя совершенным дураком, который выслеживает неизвестно что — чем бы оно там ни оказалось. Медленно, с осторожностью он протянул руку, наклонился, нащупал между валунами? и схватил это! Пальцы сомкнулись вокруг чего-то небольшого, округлого, шершавого, слегка нагретого солнцем. Предмет этот, однако, продолжал мерцать голубым светом даже в его ладони, до тех пор пока Гэйлон не посмотрел на него прямо. Тогда он превратился в довольно заурядный, ничем не примечательный, слегка скатанный водой речной камень.

Гэйлон долго рассматривал свою находку. Ему в голову пришла одна догадка, но он отбросил ее как невероятную? и снова вернулся к ней, ощутив какие-то смутные движения своей души, происходящие помимо его воли. Камень оживал только в его руках, начиная слегка светиться бледно-голубым светом. Во всем теле Гэйлон почувствовал легкое покалывание, словно какая-то посторонняя энергия питала его. Мир вокруг стал кристально-прозрачным и ясным, а тусклые зимние цвета ландшафта заиграли новыми красками. В ушах звенела песня ручья. Тем временем камень в его ладони стал таким холодным, что Гэйлон вздрогнул, как от ожога, и поспешно стиснул его в кулаке, словно боясь, что он может выпасть и снова затеряться среди своих серых собратьев, которыми было выложено ложе ручья. Колдовской Камень! Это был его Колдовской Камень!

Ощущение холода исчезло так же быстро, как и возникло, а острота восприятия окружающего притупилась и стала почти нормальной. Гэйлон понятия не имел, каким образом нужно пробуждать Камень и как им пользоваться, но был уверен: Дэрин все покажет, Дэрин научит его обращаться с чудесной находкой. Почти бегом он поспешил к лагерю, но на половине пути передумал и пошел медленнее, по дороге ощупав карманы и подобрав оброненные щепки.

Он размышлял. Дэрин редко пользовался своим Камнем и никогда не говорил ни о какой магии. Почему-то Гэйлону казалось, что герцог не обрадуется его сокровищу.

Когда он вернулся на поляну, вокруг наступили сумерки. Солнце опускалось за горизонт в ореоле света, который отражался от поверхности далекого Западного моря. Дэрин все так же сидел возле костра, который отказывался гореть. Повернув к Гэйлону покрывшееся испариной лицо, он ничего не сказал, однако мрачное выражение его глаз еще больше ослабило решимость принца поделиться своим радостным открытием. Гэйлон высыпал свои деревяшки в очаг. Ему показалось, что теперь — не самый лучший момент для разговора о волшебных Камнях.

«Может быть, после ужина», — подумал он нерешительно, пряча Камень в карман камзола.

Опустившись на колени рядом с герцогом, Гэйлон отодвинул в сторону сырой хворост. Дэрин молча смотрел, как Гэйлон укладывает сухие гнилушки небольшой пирамидой; крупные куски наверх, а всю мелочь — вниз.

— Попробуй еще раз, — предложил Гэйлон, вставая с колен и отряхивая руки.

Дэрин тяжело вздохнул и снова приложил ко лбу пальцы. Гэйлон отвернулся и пошел через поляну туда, где были сложены их вещи. В животе начинало урчать. То, что он замыслил, было, конечно, глупостью, но он не мог справиться с искушением. Нащупав в кармане Камень, он вынул его и, держа перед собой, попробовал вернуть внутренние движения души, которые немного испугали его на берегу ручья. Поток энергии хлынул в него почти сразу, гораздо сильнее, чем в первый раз, покалывание поднялось по руке и разлилось по груди. Уставившись в свой камень так, как делал это Дэрин, Гэйлон вообразил себе пылающий костер.

Пламя с ревом рванулось вверх за его спиной, и герцог едва успел отпрянуть, повалившись на спину возле очага. Кружащийся огненный шар, словно кипя, унесся в темнеющее небо, а в яме заплясали веселые язычки костра.

— Клянусь черной бородой Черного Короля! — вскричал Дэрин. — Что это?!

Гэйлон помог ему подняться, участливо глядя на герцога широко раскрытыми глазами.

— С тобой ничего не случилось?

— Ничего, если не считать спаленных бровей и поджаренного носа. Ты видел это? — спросил он, не замечая, как дрожат руки мальчика.

— Это, наверное, сухое дерево, — пробормотал Гэйлон. — Мне очень жаль, Дэрин? Я хотел только помочь.

Герцог поскреб заросший щетиной подбородок.

— Ну, ничего страшного ведь не произошло? — рассеянно сказал он.

Гэйлон кивнул, думая о своем. Радостное возбуждение пришло на смену тревоге за безопасность Дэрина. Он может! Он только что сам сделал это! Разумеется, если судить беспристрастно, то с огненным шаром он немного перестарался. Совсем немного. Почему все-таки Дэрин так неохотно пользуется своей магической силой? Самому Гэйлону новое ощущение пришлось весьма по душе, словно нашлась и с силой расправилась какая-то мышца, о существовании которой он раньше не подозревал.

Сумерки сгущались над поляной, и путники, завернувшись в плащи, подсели поближе к огню. В закопченном медном котелке булькала вода для чая, а скудная трапеза состояла из сыра и затвердевшего хлеба.

— Если бы я сумел раньше разжечь костер, осталось бы время поставить силки, — посетовал Дэрин, откусывая хлеб. — Кроличьи норы меньше чем в десятке шагов от нашей стоянки. Вон там, — он ткнул пальцем куда-то в промежуток между освещенными пламенем костра стволами деревьев. — Конечно, грех жаловаться на то, что у нас уже есть, но я не перестаю мечтать о нежной крольчатине, которая могла бы сейчас жариться над огнем.

На самом деле, кроме крольчатины, герцог мечтал и о том, чтобы вместо брусничного чая в его кружке оказалось вино, однако об этом он не стал распространяться. Посмотрев сквозь пламя костра на Гэйлона, сидевшего напротив него, он подумал, что мальчик что-то слишком задумчив и тих сегодня. В отблесках пламени его песочного цвета волосы отсвечивали красным, а взгляд был устремлен вдаль. Сейчас он, как никогда раньше, напоминал своего отца, однако по-детски узкие плечи мальчика были сведены напряжением, а в позе чувствовалась какая-то странная сила, происхождение которой Дэрин определить не мог. Когда Дэрин заговорил о кроликах, Гэйлон лишь на миг поднял на него глаза и слегка улыбнулся, продолжая думать о чем-то своем.

Герцог маленькими глотками пил свой остывающий чай. На поляне раздавалось громкое ржание двух кобыл, да где-то далеко угрюмо кричал филин. Искры от костра плавной спиралью взмывали к небу вместе с горьким дымом, одна за другой растворяясь между подмигивающими звездами. В нескольких шагах от костра было уже очень холодно, однако возле него были и тепло, и молчаливое чувство товарищества, которые навевали сладкие надежды на благополучное будущее. В голове Дэрина сам собой возник образ Хэбби, причинив ему боль, но даже эта боль была сладка. Несмотря на это, он попытался отогнать от себя воспоминания; когда-нибудь он, может быть, вернется в старую гостиницу у реки. Когда-нибудь? За какое-то неуловимое мгновение герцог перешел от состояния комфорта к меланхолии, и ему захотелось взять в руки лютню, чтобы выразить свои чувства песней и музыкой.

Инструмент его оказался там же, куда Гэйлон сложил их нехитрые пожитки. Лютня была прислонена к стволу могучего дуба, но когда Дэрин наклонился за ней, внимание его привлек странный шорох, раздавшийся в траве сразу за кругом света, отбрасываемого костром. Дэрин прислушался. Шорох повторился — громче и ближе, затем зашуршало в другой стороне, и Дэрин потянулся к рукояти меча, который лежал вместе с остальным багажом. Не успел он, однако, вытащить меч из ножен, как на поляну выскочил из темноты боязливый кролик. Крошечное существо замерло в траве совсем недалеко от Дэрина, сгорбившись и уложив на спину длинные уши. Гэйлон у огня начал медленно подниматься на ноги, но Дэрин осторожно поднес палец к губам, сделав мальчику знак сесть на место. Затем он аккуратно снял плащ и стал медленно наклоняться, чтобы накинуть его на зверька. Кролик заметил его только тогда, когда герцог поднял вверх руки, и сделал неожиданный скачок в сторону. Дэрин повернулся за ним и бросился. Испуганный зверек высоко подпрыгнул, разворачиваясь в воздухе назад, и Дэрин, в последний момент тщетно попытавшись скорректировать свой бросок, запутался в собственных ногах и упал, покатившись по траве. А потом ему показалось, что кролик прыгнул прямо к нему в руки?

Герцог поднялся с холодной земли, крепко держа свой охотничий трофей. Мягкое, серебристо-серое тельце кролика трепетало в его руках, однако зверек не делал никаких попыток освободиться. Гэйлон, все еще сидя у костра, захихикал. Дэрин, почувствовав, как что-то прикасается к его ногам, посмотрел вниз и обмер: это был еще один кролик. Сидя на задних лапах, он барабанил передними по ноге герцога чуть выше ботинка. Третий кролик прошмыгнул между ногами Дэрина. Потом появились еще и еще зверьки. Внезапно вся поляна оказалась запружена сотнями кроликов, взявшихся неведомо откуда.

Это было уже чересчур даже для Дэрина. Еле слышно застонав, он выронил кролика, которого держал в руках, и ринулся к костру, топая ногами и громко выкрикивая:

— Кыш! Кыш! Пошли прочь!

До смерти перепуганные зверьки метались по поляне во всех направлениях, а Гэйлон скорчился от хохота и никак не мог остановиться.

Наконец поляна опустела. Дэрин, изогнув бровь, подмигнул Гэйлону, который все еще вздрагивал и утирал слезы с лица:

— Похоже, я пропустил занятное представление!

— Милорд, — с напускной серьезностью отвечал ему Гэйлон, — впредь вам придется быть крайне осторожным, если вы чего-то хотите. Это наглядный урок, который вы мне преподнесли.

Только через некоторое время до Дэрина дошла вся необычайность и нелепость происшедшего. Он закашлялся, пытаясь справиться со смехом, но Гэйлон не выдержал и снова расхохотался. Они хохотали до тех пор, пока у них не заболели все внутренности. Кроме того, теперь у них был кролик — не тот, первый, а другой, на которого Дэрин случайно наступил в суматохе, сломя голову мчась к огню.

Наконец усталый принц отправился спать. Не раздеваясь, он завернулся в одеяло возле костра. Несмотря на усталость, сон долго не шел к нему. Приподнятое настроение последних дней покинуло его, и он лежал неподвижно, прислушиваясь к тому, как Дэрин поет. Ему было странно, что такая старая и побитая лютня способна издавать столь чарующие звуки. Склоны отдаленных холмов эхом откликались на переливы голоса Дэрина, который пел старинную балладу о призраке прекрасной девушки, вернувшемся с того света, чтобы навещать бывшего возлюбленного. Возлюбленный оказался коварным и лживым человеком, недостойным ее великой любви, который долго раскаивался и в конце концов покончил с собой. Финал песни был счастливым, если можно считать счастьем воссоединение с любимым человеком после смерти.

Зажав в кулаке Колдовской Камень и прислушиваясь к песням герцога, Гэйлон все же заснул, и ему снились кролики, призрачные девы и колдовство. Затем начался совсем другой сон?

Прозрачный звездный свет лился на укутанный толстым снежным покрывалом дивный сад. Подобно духам зимы, неподвижно замерли статуи и замерзшие водопады фонтанов. При помощи своих вновь обострившихся чувств Гэйлон очень быстро понял, что сад ему снится, и статуи и деревья послушно исчезли. Твердый наст на снегу продолжал похрустывать под башмаками Гэйлона, и он, вдыхая полной грудью морозный воздух, протянул руку и потрогал снег под ногами. Снег был холодным и? не очень холодным.

Чувствуя, как сердце его бешено забилось, Гэйлон осознал, что каким-то образом его сон перешел в явь, и что он на самом деле находится в каком-то ином месте, не в лагере и не спит, а бодрствует. Паника охватила его, и Гэйлон проснулся, судорожно ловя ртом воздух. Некоторое время он лежал неподвижно, наслаждаясь реальностью жесткой, промерзшей земли поляны. Дэрин все еще пел, и Гэйлон, крепче сжав Камень в кулаке, снова смежил глаза.

Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить себя расслабиться и уснуть. Ему опять начал сниться тот же заснеженный сад, но теперь он оказался там не один. Среди статуй стояла крошечная фигура в плаще с капюшоном, настолько неподвижная, что казалась высеченной из мрамора. Оглядевшись по сторонам, принц узнал это место: это были сады Каслкипа. Теперь он догадался, кто стоит здесь в плаще, утопая в глубоком снегу.

— Джессмин, — тихо позвал он, боясь громким звуком нарушить безмолвие неподвижного сада.

Принцесса повернулась в его сторону, откидывая на спину капюшон плаща. Свет звезд замерцал на ее бледных щеках, и Гэйлон догадался, что она беззвучно плачет. В растерянности принц сделал несколько шагов ей навстречу, но чем ближе он подходил, тем шире открывала она рот в гримасе изумления и тревоги. Он был уже довольно близко, чтобы рассмотреть написанный на ее лице ужас, и потому не слишком удивился, когда девочка бросилась назад в замок.

— Джессмин! — крикнул он ей вслед, не желая гнаться за ней и пугать ее еще больше. Принцесса исчезла среди деревьев, и Гэйлон почувствовал себя одиноким и потерянным. С силой зажмурившись, он попытался проснуться. Вместо этого он испытал странное головокружение; потом ему почудился тихий шепот, словно голос Дэрина раздавался откуда-то издалека, напевая:

И до щеки упругой Касается перстом, И льнет к устам желанным В лобзанье ледяном?

Последняя нота долго дрожала в ушах, пока не затихла. Последовала минута мертвой тишины. Затем раздалось шарканье и шуршание, словно порыв осеннего ветра гнал опавшие листья по дорожкам парка, и принц открыл глаза. Он оказался не в парке, а в отцовской библиотеке в замке. Огромная комната была погружена в темноту, и только на столе горела оплывшая, толстая свеча, стоя в лужице грязного света. За столом кто-то сидел, сильно сутулясь и с присвистом дыша, склонившись над толстой книгой в кожаном переплете, медленно и осторожно переворачивая шелестящие страницы. Гэйлон замер без движения, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие.

Мужчина за столом вдруг замер и быстро обернулся, уставившись в пространство комнаты. Его взгляд скользнул по фигуре принца, не видя его.

— Кто здесь? — спросил Фейдир.

Гэйлон остался стоять неподвижно, и посланник привстал, чтобы загасить свечу. Луч света в последний раз мигнул и погас, и в библиотеке воцарился непроницаемый чернильный мрак. Снова послышались шорох ткани о кожу и шаркающие шаги. В самой середине комнаты запульсировал крошечный голубой огонек, слабая искорка голубого цвета, и Гэйлоном овладело сильнейшее беспокойство, сразу превратившееся в страх. Фейдир тоже владел Колдовским Камнем! Старик тем временем забормотал что-то глухо и непонятно, а его подсвеченные голубым тонкие пальцы принялись двигаться в пустоте, проводя в воздухе светящуюся линию. Прозвучала еще одна странная фраза, и во мраке засветилась вторая линия, сошедшаяся с первой под прямым углом.

Страх Гэйлона продолжал нарастать. Какой-то глубокий инстинкт подсказывал ему, что он должен немедленно бежать, спасаться, что стоит Фейдиру закончить плести свою волшебную сеть, и он безнадежно увязнет в ее магических переплетениях. Закрыв глаза, Гэйлон снова пожелал оказаться где-нибудь подальше отсюда, но голос Фейдира продолжал грозно звучать у него в ушах, уверенный и таивший в себе смертельную опасность. Мальчик в отчаянье протянул вбок руку, нащупал в темноте книжную полку и на ощупь побрел вдоль нее, пробираясь к дверям. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал, как непреодолимая сила не пускает его, тянет назад, и каждый последующий шаг требовал от него гораздо больших усилий, чем предыдущий.

С горечью Гэйлон подумал о том, каким же он был глупцом. Он-то думал, что это так просто — костер, кролики, голубое свечение волшебного Камня, однако в этом своем сне, который был так не похож на сон, он не мог управлять Камнем. Ноги его подгибались, и, сделав еще шаг, он почувствовал что падает.

В ужасе Гэйлон запрокинул голову, зажмурился и закричал:

— Помоги мне!

Тотчас же его скрючило, согнуло и скрутило, словно кто-то пытался разорвать его пополам. Гэйлон даже подумал, что Фейдир успел закончить свое заклинание, но — нет. Библиотека куда-то исчезла, и его окружали теперь холодные, голые каменные стены. Стены сочились сыростью. В этой комнате горело множество свечей, но им не под силу было справиться с темнотой, которая клубилась в дальних углах. Темные стены как будто поглощали свет, вместо того чтобы отражать его.

Вся комната была уставлена грубо оструганными столами, а на столах теснились многочисленные кувшины, колбы, чашки, ступки, загадочные приспособления и медикаменты всех видов. Возле одного из столов стоял спиной к Гэйлону высохший старик в пыльной темно-синей мантии. Тонкие руки так и ходили над заваленным всяким хламом столом, поминутно хватая пригоршню того, щепотку этого, наудачу опуская загадочные компоненты в стеклянную кастрюлю, стоявшую перед магом. В конце концов маг схватил чайничек, который висел на треножнике над пламенем свечи, и перелил его содержимое в кастрюлю.

— Ну вот, — довольно проскрипел старик. — Теперь смесь должна настояться, прежде чем затвердеет. Что ты хочешь? — спросил он внезапно, даже не повернувшись к Гэйлону.

Принц промолчал.

— Ну вот что, — желчно заявил старик, — скажи-ка по-человечески, чего ты хочешь?

На этот раз он повернулся лицом к мальчику и посмотрел на него в упор.

Колдовской Камень свисал с его шеи на толстой золотой цепи.

— Вы знали что я здесь? — удивился Гэйлон, не сводя глаз с Камня.

— Разумеется, — резко сказал волшебник. — Я в состоянии почувствовать Спящего. Зачем ты явился сюда? Надеешься выведать мои секреты? Кто подослал тебя?

— Никто? — под градом вопросов Гэйлон растерялся. — Просто я заблудился.

— Как ты мог заблудиться, если попал сюда?

— Но я даже не знаю, куда это — сюда и где оно расположено!

— Тем хуже для тебя. А теперь — проваливай!

— Я не?

— Хватит! Я сказал — проваливай! — маг угрожающе помахал в воздухе тонким пальцем. — А не то я отправлю тебя в такое место, где тебе понравится гораздо меньше.

В подтверждение своих слов маг схватился за свой Камень, и он засветился интенсивным синим огнем.

Гэйлон повернулся и отправился поскорее прочь, не заботясь о выборе направления. Он долго шел каким-то извилистым коридором, потом свернул в узкий тоннель и ни разу не остановился до тех пор, пока подземный ход не вывел его на открытое пространство. Снаружи по-прежнему была ночь, только свет здешних звезд свободно лился на бескрайнюю степь, совершенно безлесную. Только кое-где виднелись темные, голые скалы. Воздух пах солью и влагой.

Порыв ветра налетел ниоткуда, сильно толкнув принца в бок и выгнав его из-под прикрытия высокой скалы, спиной к которой он стоял. Казалось, что ветер ведет, направляет его в дальний конец пустоши. Было ли это исполнением угрозы старого мага? Гэйлон не успел сосредоточиться на этой мысли: луговина под ногами внезапно окончилась, и принц обнаружил, что стоит на самой кромке утеса. Глубоко внизу неспокойное море штурмовало мокрые острые скалы, и клочья седой пены взлетали высоко в воздух, превращаясь под хлесткими ударами ветра в соленый и сырой туман.

Гэйлон стоял неподвижно у самого края обрыва, зачарованный грохочущей внизу стихией. Особенно сильный и коварный удар шквалистого ветра толкнул его в спину, поднимая его над землей и переворачивая в воздухе. Он уже начал опускаться на скалу, но следующий налетевший шквал снова подбросил его, закружив, как сорванный с ветки сухой лист. Гэйлон непроизвольно растопырил во все стороны руки и ноги, стараясь упорядочить свое быстрое вращение, и вдруг осознал, что поднимается все выше над поверхностью воды и летит. Испуг его мгновенно превратился в буйную радость, и Гэйлон смеялся и громко кричал от восторга, ибо теперь он сравнялся с птицами, рожденными для полетов, и с невесомым пухом, который мчится по воле ветра, обгоняя бури и ураганы. Выше! Он должен подняться выше!

И ветер подчинился ему. Земля стремительно удалялась. Вокруг Гэйлона царила черная, бесконечная ночь, холодная и слепая, но он, опьянев от ощущения невероятной свободы и собственного могущества, больше не беспокоился об этом.

Потом снова появились звезды. Их было гораздо больше, и светили они гораздо ярче, чем те, которые Гэйлон когда-либо видел. Они сияли белым, неугасимым светом, и Гэйлон, любуясь открывшейся ему красотой, не заметил, как быстро приближается он к земле. Падение его тоже было не таким, каким бывает оно наяву или в страшном сне: столкнувшись с пружинящей мягкой поверхностью, принц снова взлетел высоко в воздух.

Внезапный прыжок, словно на огромных качелях, заставил его растеряться, а растерявшись, Гэйлон принялся хвататься за полосы странного света, которые обвились вокруг него. Его пальцы коснулись чего-то гладкого и тонкого, что он по ошибке принял за ствол дерева. Ствол этот согнулся под его весом, слегка уступил инерции его стремительного полета, а потом пальцы Гэйлона погрузились в мягкую поверхность, и он плавно соскользнул по ней вниз, на землю.

«Земля» оказалась ярко-лимонного цвета, и Гэйлон быстро забыл свое огорчение, вызванное закончившимся полетом, совершенно поглощенный происходившими вокруг него чудесами. Каждая греза, навеянная ему Камнем, выглядела еще более волшебной и невероятной, чем предыдущая. В этой местности весь ландшафт состоял только из лимонно-желтой поверхности, которая ярким ковром протянулась до самого горизонта — тонкой, чуть круглящейся линии, которая разделила равнину и ночное небо. Редкие «деревья» были похожи на гибкие, зеленовато-синие колосья, разбросанные там и сям небольшими рощицами. Гэйлон хорошо рассмотрел ближайшую такую рощу — колоски разнились по толщине и высоте; самые маленькие едва доставали ему до пояса, самые большие возносились высоко над его головой. Кроме звезд, здесь не было никакого другого источника света, однако сама равнина как будто отражала звездный свет, усиливая его в несколько раз. В цветах, линиях и очертаниях этой волшебной страны, дремлющей под бархатным черным небом, было что-то удивительно умиротворяющее и безмятежное.

Гэйлон начал прохаживаться по равнине, любуясь следами, которые оставлял он на земле. Вмятины от башмаков медленно исчезали, словно наполняясь тягучей, полупрозрачной субстанцией, которая начинала выделяться из крошечных пор, стоило только убрать ногу. Внимание его, однако, быстро переключилось на возникшее у самого горизонта движение. Ему не потребовалось даже напрягать зрение: расплывчатое пятнышко приблизилось с фантастической быстротой, и он разглядел отдельные предметы или тела, движущиеся к нему. Их были дюжины, и они катились по желтой поверхности, высоко подпрыгивая в воздух, обрушивая или вырывая с корнем деревья-колосья, поминутно сталкиваясь друг с другом. Невозможно было определить какой они формы, потому что форма эта постоянно менялась. То они казались круглыми, то бочкообразными, то похожими на игрушки-неваляшки, но все они отличались друг от друга, и единственной их общей чертой было постоянное, стремительное движение.

Вскоре до слуха мальчика донеслись и звуки музыки. Он услышал ее не ушами, просто почувствовал ритмические колебания почвы, которые передались ему через подошвы ног. В музыке этой были тона и полутона, которые можно было почувствовать — не услышать, и биение мелодии сразу подчинило его себе, нарастая по мере того, как веселые бочонки и шары-акробаты приближались. Прошла какая-то доля секунды, и вот они уже запрыгали, закружились вокруг него, меняя форму и цвета.

Плененный их изменчивой красой, Гэйлон стоял и смотрел, как их прыжки замедляются, а потом они и вовсе замерли неподвижно. Несколько мгновений акробаты и танцоры оставались без движения, а потом одновременно затанцевали по кругу, выделывая немыслимые па странного танца. Когда они набрали скорость, один из них ворвался в круг, врезавшись в Гэйлона и отбросив его. В тот самый миг, когда тела мальчика и странного существа соприкоснулись, Гэйлон почувствовал внутри настоящий взрыв эмоций: сумасшедшую беззаботную радость и безграничное, непреодолимое ощущение свободы и счастья. Существо же превратилось из шара в бочонок и, закувыркавшись, заняло свое место в хороводе.

Глядя на стремительно несущийся круг, принц заметил в нем разрыв, и тотчас же неслышная музыка властно толкнула его вперед, повелевая влиться в волшебный и радостный танец. Гэйлон шагнул на свое место — теперь он знал, что оно должно принадлежать ему, и странным образом каждый его шаг зазвучал как мелодия, как песня, в которой не было звуков, но которую слышали все и слышал он сам. Эта мелодия принадлежала ему одному, но, вплетаясь в слаженный хор чужих песен, она становилась неотъемлемой частью общей симфонии чувств и движения. И принц заплясал вместе со всеми, выписывая ногами невероятные движения, кренясь и раскачиваясь вместе с веселыми акробатами, кружась и кружась по желтой равнине?

Где-то вдали застонал филин, но его крик прозвучал сонно и уютно. Прохладный ветер прикоснулся к лицу Гэйлона. Совсем рядом зашуршали в траве шаги, донеслись хруст и тяжелое шарканье копыт лошадей. Принц вдохнул горький дымок костра, от которого сразу защипало в носу и запершило в горле; затем все прекратилось. Гэйлон открыл глаза.

По поляне, возле огня, расхаживал Дэрин. В его движениях чувствовались сильная усталость и нервное напряжение. Он часто останавливался и подолгу стоял, закрыв лицо руками, что выглядело со стороны почти как жест отчаяния. Гэйлон хотел спросить у него, что случилось, но язык отчего-то не повиновался ему. Он попытался поднять руку, но она оказалась слишком тяжелой, и он не смог сделать даже этого. С огромным трудом мальчик приоткрыл губы и, собрав всю свою волю, шепнул:

— Дэрин?

Это слово вышло у него скверно, больше похожее на сиплое карканье, к тому же едва слышимое. Но Дэрин уловил этот слабый звук. Резко повернувшись к мальчику, он замер на месте, и все тело его как-то сразу обмякло, избавившись от невероятного напряжения. Герцог поднял с земли у костра чашку с напитком и приблизился к тому месту, где лежал Гэйлон.

— Я был болен? — прошептал мальчик.

— Нет. — На лице Дэрина по-прежнему не было написано никакого выражения.

— Ты был? далеко отсюда. Выпей вот это, оно не горячее.

Чашка повисла в воздухе возле губ мальчика, а рука Дэрина поддерживала его голову. Обостренное обоняние Гэйлона уловило такой сильный запах мясного бульона, что в желудке у него все перевернулось.

— Я? не голоден, не надо? — он попытался отвернуться.

То, как отреагировал на его отказ Дэрин, потрясло его.

— Выпей, ты, маленький дуралей! — выкрикнул герцог.

Гэйлон покорно проглотил бульон и почувствовал, насколько сильно он замерз и ослабел.

— Сколько времени прошло? — удалось ему спросить.

— Это продолжалось шесть дней, Гэйлон. Целых шесть дней!

— Я видел сон.

— Я знаю, — ответил Дэрин, и голос его прозвучал устало и глухо.

— Ты знаешь?

— Конечно. Там было так хорошо, — пробормотал герцог с сожалением. — В тех краях вечно царит ночь, и на небе сверкает столько волшебных звезд?

— Он поднял голову и посмотрел вверх. Его глаза чернели на лице, словно колодцы. А танцоры? Ты любил их, а они любили тебя. Я знаю, что ты хотел остаться там навсегда, потому что когда-то мое желание было таким же. Когда-то? — он улыбнулся с тоской.

В голосе герцога Гэйлону послышалось безумие, и он начал уже опасаться за рассудок своего друга. Однако Дэрин просто слишком устал, слишком погрузился в воспоминания.

— У тебя теперь есть Камень, да?

— Да, — тихо признался принц.

— Костер. Это ты зажег его. А кролики?

Гэйлон с трудом кивнул головой.

— Клянусь богами! Как мог я не заметить этого? Как я мог быть таким слепым?!

— Я хотел рассказать тебе, но испугался.

Разочарование Дэрина было очевидно:

— Конечно, ты можешь и должен бояться, но только не меня. А теперь тебе нужно отдохнуть. Поговорим утром. Спи.

— Но?

— Положи Камень в кошелек. Нет, не в карман. Камень не должен касаться тебя.

Гэйлон так долго сжимал Камень в кулаке, что пальцы никак не разжимались. Наконец он аккуратно опустил Камень в кожаный кошелек на поясе. Какая-то часть его отчаянно сопротивлялась этому, не желая расставаться с волшебной вещицей, но принц понимал, что должен поступить так, как велел Дэрин. И он действительно очень сильно устал.

На протяжении ночи Дэрин несколько раз будил мальчика и заставлял его выпить еще бульона. Теперь его вкус не казался Гэйлону таким странным и неприятным. Это, однако, были единственные его связные мысли, после чего он снова проваливался в глубокий сон без сновидений.

Теплые лучи солнца, согревшие его щеку, разбудили Гэйлона поздним утром. Огонь в очаге погас, и Дэрин наконец-то уснул там, где сидел, привалившись спиной к стволу дуба и завернувшись в плащ. Его щеки ввалились так сильно, что это было заметно даже сквозь отросшую на лице бороду. Он сильно исхудал, а у него даже в лучшие времена никогда не было лишнего веса. Гэйлон пристально вглядывался в заострившиеся черты лица герцога. Даже во сне озабоченные морщины не сходили с его лба, и Гэйлон осторожно вытянул руку и взял пальцы Дэрина в свою ладонь.

— Все хорошо, Дэрин, — прошептал он. — Я буду стеречь твой покой. Спи.

Морщины на лице Дэрина постепенно разглаживались, а дыхание стало ровнее. Удовлетворенный, Гэйлон задумался о вещах более насущных. Он был голоден и хотел пить. Не без труда выбрался мальчик из-под одеял, которые Дэрин навалил на него огромной кучей, включая сюда и конские попоны.

Не раздумывая, принц приблизился к очагу, где остывала зола. Он сумел сделать всего один шаг, а потом его ноги подогнулись от слабости, и он мешком свалился на землю. Выждав, пока окружающий мир перестанет вращаться у него перед глазами, Гэйлон снова попробовал встать. Дэрин продолжал мирно спать.

В конце концов мышцы его тела вспомнили, как надо действовать, точно так же, как некоторое время назад проснулся и потребовал пищи желудок. У очага Гэйлон обнаружил вареного кролика и съел немного мяса, зато выпил много воды. Потом ему захотелось согреться у огня, и он некоторое время рассуждал, можно ли ему воспользоваться Камнем. Когда вопрос был решен, мальчик принялся собирать и аккуратно складывать в яме очага тонкие сухие веточки.

Когда он вынул из кошелька на поясе Камень и сжал его в кулаке, ему показалось, что на поляне что-то неуловимо изменилось. Несколько раз он был совершенно уверен в том, что видел какое-то неясное движение сбоку от себя, на самом краю поляны, однако всякий раз, когда он резко поворачивался в том направлении, там ничего не было. И он занялся тем, что задумал.

Ему удалось довольно быстро разжечь огонь, однако управление энергией Камня далось ему недешево. Гэйлон устало потянулся за котелком для чая и вдруг увидел на краю поляны высокого и худого мужчину, который небрежно опирался о молодое деревце. Яркий солнечный свет бил Гэйлону в глаза, и от этого облик незнакомца, стоящего в лоскутной тени голых древесных сучьев, казался мальчику смазанным и неопределенным. Все же он рассмотрел, что мужчина одет в красноватый камзол и чулки из мягкой кожи. Никакого оружия у него ни в руках, ни на поясе Гэйлон не заметил, а черты лица незнакомца показались ему привлекательными.

— Привет тебе, — голос у мужчины был мелодичный и звучал дружелюбно.

— И тебе привет, — отозвался Гэйлон, почувствовав легкую тревогу, и покосился на Дэрина.

Незнакомец молчал, и пауза затягивалась.

— Не хочешь ли ты чего-нибудь? — Не выдержал Гэйлон. — Я могу угостить тебя горячим чаем и мясом вареного кролика, если ты проголодался.

— Ты очень великодушен, благодарю. Я пришел не за этим. Это ты чего-то хочешь. Ты позвал меня, и я пришел.

Гэйлон смущенно покачал головой.

— Я никого не звал, ни одного человека.

— Ты не звал человека, ты звал меня. Ты хочешь знать мои секреты.

Незнакомец шагнул вперед и приблизился к Гэйлону неуловимо быстрым движением. Его лицо вышло из тени, и их взгляды встретились. Глаза незнакомца были удивительно голубыми, светлыми, даже красивыми, но в глубине их таилось что-то загадочное и слегка пугающее, но вместе с тем смутно знакомое. Чем дольше Гэйлон глядел в эти глаза, тем больше они становились.

И внезапно отовсюду зазвучал странный певучий голос пришельца:

— Ты пойдешь со мной? Я могу ответить на все твои вопросы.

Гэйлон бездумно поднялся с земли и сделал шаг.

Где-то далеко-далеко раздался чей-то крик. Этот голос, не громче комариного писка, беспокоил Гэйлона, раздражал, мешал сосредоточиться. Какая-то темная тень возникла перед ним, заслоняя его от пронзительного взгляда огромных голубых глаз. Принц рванулся вперед, пытаясь преодолеть неожиданное препятствие, рассердившись так сильно, что его всего затрясло. Но нет, это его кто-то тряс безжалостно и сильно.

— Гэйлон! — Дэрин обхватил мальчика за плечи и с силой потряс. — Посмотри на меня! На меня!!!

Испытывая странное головокружение, Гэйлон попытался сфокусировать взгляд на лице герцога. По сравнению со светло-голубыми, кристально-чистыми озерами глаз незнакомца синевато-серые глаза Дэрина и черты его лица выглядели простыми, ничем не примечательными. Как смеет он мешать ему? Но, выглянув из-за плеча герцога, мальчик увидел, что голубоглазый чужак исчез.

— Где он? — требовательно и гневно спросил принц.

— Здесь никого не было, — ответил ему Дэрин.

— Нет, был! Мужчина. Он стоял прямо передо мной.

— Это был не человек, Гэйлон, это был Дух.

— Что-что?

— Дух, наставник, поводырь. Я могу описать его только этими словами.

И вдруг Дэрин закричал громко и настойчиво:

— Гэйлон! Обещай мне, что ты никогда больше не будешь пользоваться своим Колдовским Камнем!

— Нет! — не раздумывая, с вызовом отозвался мальчик.

— Сядь и выслушай меня, — приказал Дэрин.

Гэйлон сел, и герцог зашагал вокруг него так быстро, что тяжелый плащ летел за ним по воздуху, как газовый шлейф за кометой.

— В первый раз твое невежество спасло тебя. Ты и теперь ничего не знаешь, но ты уже достаточно много пользовался своим Камнем и не можешь считать себя в безопасности. Нет, молчи. Я знаю, что ты теперь чувствуешь. Могущество твое тут, но ты не готов, не умеешь им пользоваться. Если бы ты пошел за этим «мужчиной» в лес, ты бы погиб.

— Этот дух — он злой?

— Он не злой и не добрый. Просто могущественный, как одна из стихий, сил природы, которая повинуется обладателю Камня. Это? — Дэрин огляделся по сторонам в поисках сравнения. — Это как огонь. Огонь не добрый и не злой, он может помочь тебе и принести вред. С огнем надо обращаться с осторожностью, нужно учиться контролировать пламя, чтобы оно не превратилось из искры в лесной пожар. То же самое относится и к Камню.

— Так научи меня! Покажи мне, как обращаться с Камнем, — умоляюще проговорил Гэйлон.

— Не могу, — просто сказал ему Дэрин.

— Но почему?

Дэрин отвернулся.

— Потому что я боюсь.

— Нет! — воскликнул Гэйлон. — Ты ничего не боишься.

Дэрин покачал головой.

— Только глупец ничего не боится, Гэйлон.

Но принц не хотел слышать его. Он знал Дэрина слишком хорошо. Герцог повергал врагов во прах мечом и завоевывал души своей лютней.

Предвидя следующие слова принца, Дэрин поспешно сказал:

— Как ты думаешь, почему я так мало и так неуверенно пользуюсь своим Камнем?

— Не знаю, — обиженно проворчал принц.

— Потому что боюсь. Я тоже когда-то посетил волшебную страну сна, и искушение остаться там, как и у тебя, было необыкновенно сильным, я едва-едва сумел победить его. Но ты и представить себе не можешь, как это тяжело — беспомощно стоять рядом и смотреть, как кто-то, кого ты любишь, тает и чахнет. Я был уверен, что у тебя есть Камень, но я не смог разжать твоих пальцев, но даже если бы я смог, я не должен был бы забирать его у тебя. Если бы я сделал это, ты никогда бы не вернулся.

Гэйлон снова представил себе угольно-черное небо над желтой равниной и вспомнил беззаботную радость, которую довелось ему испытать там.

— Что бы ты сделал, если бы я решил остаться там?

— Похоронил бы тебя. Со временем тело умирает. Многие погибли именно так. Ты выбрал себе тяжелый и опасный путь, Гэйлон Рейссон. Вот уже тысячу лет никто из королей этой страны не осмеливался пойти этим путем.

— Я могу сделать это, Дэрин, могу! Позволь мне попробовать, — Гэйлон смотрел на герцога, и тот снова отвернулся.

— Я не могу учить тебя, но могу отвести к тому, кто в силах сделать это гораздо лучше, — сказал он, не глядя на мальчика. — Но я сделаю это, только если ты поклянешься мне не пользоваться Камнем ни при каких обстоятельствах, пока мы не попадем туда.

— Я клянусь, — быстро и с жадностью сказал Гэйлон.

Дэрин повернулся к мальчику, и Гэйлон увидел, что лицо герцога стало жестким и суровым:

— Если ты не сдержишь своего слова, нашей дружбе конец. Я немедленно оставлю тебя и уеду не оглядываясь. В этом я клянусь тебе.

Заметив промелькнувший в глазах Гэйлона страх, Дэрин остался доволен. Гэйлон обладал сильной волей, но был дерзок и горд, а путешествие к замку Сезрана, стоявшему на берегу моря, заняло бы немало времени, и на протяжении всего этого пути мальчику придется держать в узде свое любопытство. Но это было необходимо.

А Сезран? Что скажет Сезран? Дэрин почувствовал, как страх коснулся сердца холодной рукой, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с этим чувством.

10

Нанкус возвратился в Каслкип с четырьмя оставшимися в живых солдатами и с телом Роми. Не обращая внимания на вопросительные взгляды солдат в казармах стражи, он отдал распоряжения относительно подробностей похоронного обряда и отправился в свою комнатку, чтобы переодеться и сменить повязку. Он сам перевязал рану гораздо менее удачно, однако отказался от предложения своего молоденького слуги пригласить врача. К Гиркану можно было уже не обращаться.

Рана его загноилась — спасибо грязному кинжалу мальчишки! — и Нанкус, лишенный внимательной заботы Роми, девять дней провалялся в бреду в Ривербенде, страдая от приступов лихорадки. Его люди настаивали на том, чтобы похоронить всех убитых в этом маленьком городке, но ни в забытьи, ни в бреду Нанкус не соглашался оставить Роми в этом захолустном местечке, не желая, чтобы его друг лежал возле дороги в общей и безымянной солдатской могиле.

Позаботившись о ране, Нанкус прямо из казармы направился в апартаменты Фейдира. Эту встречу он не стал бы откладывать ни при каких обстоятельствах, хотя ему никогда не доставляло особой радости докладывать о неудаче. В коридоре ему повстречался один из слуг посланника. Часовые у дверей церемонно салютовали капитану, подняв предплечья правых рук на уровень глаз в знак того, что они слепы и уязвимы. Нанкус не ответил на приветствие; он никогда и никому не позволял распоряжаться своей жизнью.

Молодой слуга низко поклонился капитану, придержав его за локоть, отворил тяжелую дверь и юркнул внутрь. Капитан слышал из-за двери его звонкий голосок:

— Господин посол Д'Салэнг! К вам капитан вашей стражи Нанкус.

Словечко «вашей» больно укололо Нанкуса, хотя это была правда. Войдя в комнату вслед за слугой, он быстро огляделся по сторонам, замечая, как расставлена мебель, где находятся драпировки и окна, а затем остановился, повернувшись спиной к единственной голой стене.

— Ваше превосходительство, — Нанкус коротко кивнул высокому человеку, встававшему из-за стола.

Это был высший знак уважения для капитана, и он редко к кому проявлял столь высокую почтительность. Несмотря на то что Фейдир Д'Салэнг не принадлежал к военному сословию, Нанкус разглядел в нем проницательного политика, холодного и расчетливого человека, который заслуживал уважения капитана. Сам капитан когда-то служил посланнику в Занкосе, исполняя для него одну работу, связанную с убийством какого-то высокопоставленного чиновника, и обнаружил, что шпионская сеть Фейдира была такой же хорошо законспирированной и разветвленной, как и у короля южан Роффо, если не лучше. Фейдиру он был согласен служить, но только ему, а вовсе не этому его недоношенному щенку-племяннику, который мнит себя королем.

Ни быстрый взгляд вокруг, ни кивок, ни позиция, которую занял Нанкус, не укрылись от внимательного взгляда Фейдира. Заметил он также и то, что капитан нисколько его не боится. Открытая демонстрация Фейдиром своего колдовского могущества не смутила капитана. Нанкус знал себе цену, так же как и сам Фейдир.

— Кайли, ты свободен, — напыщенно приказал Фейдир слуге.

Мальчик низко поклонился и пятясь выбрался из комнаты. Капитан почувствовал легкий приступ раздражения, которое всегда вызывали в нем все эти униженно кланяющиеся, раболепствующие существа. По его мнению, самый незначительный из слуг должен был обладать сильным характером и чувством собственного достоинства.

— Итак, капитан, — заговорил Фейдир, наливая в бокалы вино, — я уже знаю, что вы вернулись с пустыми руками. Есть ли, по крайней мере, какие-ни будь новости?

Нанкус принял бокал, но пить не стал.

— У меня полно новостей, но ни одной приятной, — сказал он осторожно.

— Продолжай, — потребовал Фейдир задумчиво глядя на капитана.

— Мы схватили Дэрина Эмилсона на почтовой дороге, на расстоянии дня пути от Ривербенда, однако впоследствии ему удалось бежать. Из двенадцати человек моего отряда в живых осталось только четверо? — Капитан помолчал. — Герцогу помог бежать мальчишка, который путешествовал вместе с ним.

— Мальчишка?

— Да, милорд. Он назвал себя Гэйлоном Рейссоном и заявил нам, что он — законный король страны.

Лицо Фейдира оставалось бесстрастным, однако Нанкус заметил, что тонкие пальцы мага крепче ухватились за ножку бокала.

— Ты предупредил своих людей, чтобы они не болтали об этом?

— Разумеется, милорд, под угрозой смерти.

— Тогда расскажи мне подробнее.

Фейдир отвернулся. Даже ему не доставляло удовольствия вглядываться в изуродованное безносое лицо, столь похожее на череп.

Нанкус подробно и обстоятельно рассказал Фейдиру обо всем, начиная со странного происшествия в гостинице накануне сражения и заканчивая допросом кузнеца из Ривербенда, не умолчав о катастрофе, которая привела к гибели большей половины отряда. При этом капитан не жаловался и не старался переложить вину ни на чьи плечи. Фейдир слушал его со все возрастающим гневом, к тому же нехорошие предчувствия не оставляли его. Люсьен! Это его тупоголовый племянник был виноват во всем. Он оказался неспособным прикончить даже десятилетнего мальчишку!

— Кузнец, конечно, ничего не сказал, прежде чем умереть?

— Нет, милорд, хотя мы приложили все наше умение и были настойчивы. Я уверен, что он на самом деле ничего не знал о планах герцога.

— И куда теперь Госни повез принца? — Фейдир подошел к окну и обернулся на капитана.

— Не могу сказать.

— Но ты, должно быть, много думал об этом, — сказал посланник напряженным голосом. Камень на его груди замерцал, выдавая его раздражение.

— Господин, ваши соображения будут, безусловно, лучше моих, но я могу вам сказать, как бы я поступил, будь я герцогом Госни.

— И?..

— Я бы отвез мальчишку на север, в Ласонию, и попросил бы там убежища.

Потом я стал бы распространять слухи о том, что принц жив? надеясь найти поддержку у королевств к югу от Ксенары. Может быть, мне даже удалось бы убедить короля Роффо объявить войну незаконному владыке Виннамира.

— Торговые династии никогда не допустят этого, — резко возразил Фейдир.

— Пока Люсьен на троне, их доходы превысят все мыслимые пределы.

Нанкус хитро улыбнулся.

— Но они могут согласиться, если Госни пообещает уважать и исполнять все торговые соглашения, которые были с ними заключены.

Фейдир устремил взгляд на свой собственный нетронутый бокал. На скулах у него заиграли желваки.

— Когда ты видел герцога и мальчишку в последний раз?

— Больше двух недель назад. Однако мне кажется, милорд, что, в каком бы направлении они ни пошли, они вынуждены будут двигаться очень медленно. Они больше не осмелятся пользоваться дорогами. Во всех городах и деревнях объявлено о награде.

— Как твоя рана, капитан?

— Все зажило, милорд, — солгал Нанкус.

— Тогда на рассвете ты покинешь замок и отправишься к северной границе.

Поспеши, возьми с собой любых людей, которые тебе необходимы. Ты отвезешь королю Ласонии послание, которое я напишу ночью. Вручишь его Сореку лично.

— Да, милорд. Каков будет ваш приказ относительно принца, если его поймают?

— Ты сразу все понял и решил правильно, Нанкус. Мальчишку прикончить, Госни доставить мне.

Нанкус кивнул, и Фейдир заметил в его холодных глазах мрачную радость.

— Кроме того, капитан?

— Да, милорд?

— Я хочу, чтобы новость о твоем открытии ни в коем случае не стала известна королю. Те четверо солдат, что вернулись с тобой, должны умереть.

Если Нанкус и колебался, то он превосходно это скрыл. Коротким кивком он подтвердил, что понял.

— Как прикажете, милорд.

— А теперь оставь меня, — распорядился Фейдир, — мне нужно работать.

Нанкус вышел.

Некоторое время Фейдир в негодовании расхаживал по комнате. Его ярость, направленная на Люсьена, оказавшегося таким самонадеянным простофилей, умерялась лишь сознанием того, что Госни был жив. В конце концов Фейдир уселся за стол и достал из ящика бумагу и письменные принадлежности. За сегодняшнюю ночь ему было нужно написать не одно, а несколько посланий, чтобы разослать их завтра же утром. Одно из них Нанкус отвезет на север, но Фейдир не хотел испытывать судьбу. Преданные ему люди на юге тоже должны быть наготове, по крайней мере до тех пор, пока гавань в заливе Полной Луны, поблизости от которой располагался замок Госни, закрыта из-за зимних штормов. Госни вместе с мальчишкой мог отправиться на побережье Внутреннего моря и оттуда добраться морским путем до берегов какого-нибудь королевства, в котором с симпатией отнеслись бы к наследнику престола Виннамира. Именно на юге у него было больше всего шансов снарядить армию, чтобы попытаться вернуть принцу его корону.

Размышляя таким образом, Фейдир снова пришел к заключению, что принц должен умереть, а Госни — изловлен любой ценой. Всего несколько дней назад он нашел наконец ссылку на Наследие Орима в «Книге Камней». Перевод этого фрагмента крепко засел у него в голове:

«В этом столетии Рыжие Короли получили два ужасных дара. Первым был Меч, загадку которого надлежало хранить в тайне. Вторым был Знак, с помощью которого Рыжий Король должен был помнить о том, что и он смертен. Знак этот нужен был и для того, чтобы Король знал, когда переложить оружие из левой руки в правую. И добрая правая рука должна владеть Наследием в надежде, что попадет оно в руки следующего Рыжего Короля, когда взойдет он на трон. Так должно это быть до тех пор, пока не коснется Кингслэйера рука короля, и тогда Меч узнает своего Хозяина по Камню, которым он владеет».

Госни и были «доброй правой рукой» царствующей династии Рейссонов, и Рейс, чувствуя приближение смерти, должен был передать Наследие Орима Дэрину. Герцог довольно хитро спрятал Меч, ибо Фейдир разобрал покои герцога буквально по камешку, но так ничего и не нашел. Столь же тщательный, хотя и скрытный обыск всего замка также ничего не дал Фейдиру. Гораздо проще было принудить самого Госни раскрыть, куда он спрятал Кингслэйер. Посланник не сомневался, что сумеет заставить Госни заговорить. И тогда Кингслэйер будет принадлежать ему вместе со всем остальным, что может дать обладание столь могущественным предметом.

Итак, депеши. Необходимо сосредоточиться на сегодняшнем, чтобы выиграть все в будущем. Однако странная мысль не давала покоя Фейдиру. Кое-что случилось с ним в ту самую ночь, когда он отыскал в «Книге Камней» упоминание о легендарном оружии. Он, как всегда, работал в библиотеке и вдруг почувствовал, что кто-то стоит за спиной. Когда он задул свечу и пробудил свой Камень, ему почудился в углу комнаты неясный силуэт, слабо очерченный в воздухе голубоватым сиянием обладателя Камня. Фейдир знал наверняка, что это Спящий отправился в путешествие, чтобы, может быть, никогда не проснуться, однако силуэт был очень маленьким, больше подходя ребенку лет десяти или одиннадцати. Он попытался изловить призрак, но неудачно, и вот — до сих пор ломал голову над тем, какое значение это могло иметь. Кто явился к нему таким странным способом и зачем?

Депеши! Фейдир заставил себя сосредоточиться на бумаге, взял в руку стило и быстро забегал им из стороны в сторону, заполняя страницу аккуратными по форме и лаконичными по содержанию строчками. Ему необходимо было убедить короля Ласонии Сорека помочь Нанкусу, а заодно намекнуть, что всякая помощь бежавшим от правосудия короля Люсьена повлечет за собой немедленные и грозные последствия.

— Старый колдун-то? Да, он все еще живет здесь. А почему вы спрашиваете?

— Родди, старый рыбак, хитрым узлом завязал нитку, при помощи которой он чинил рваную сеть, и перекусил ее острыми зубами — теми немногими, что еще оставались у него во рту. Отвлекшись от работы, он покосился на мужчину и мальчика, замерших возле своих лошадей. Рыбак постоянно щурился, отчасти из-за плохого зрения, отчасти по привычке, целыми днями находясь в море и глядя на солнечные блики в неспокойной воде.

— Есть кто-нибудь в деревне, кто позаботился бы о наших лошадях? — спросил Дэрин. — Мы, правда, не можем много заплатить, но все-таки.

С этими словами герцог погладил Эмбер по бархатной морде, и кобыла, громко пришлепнув губами, лизнула огромным языком его соленую от пота руку.

— Я думаю, мальчонка вдовы Мэтсон будет очень рад поухаживать за ними.

Он пасет в нашей деревне коз и хорошо знает, чего надо всякой животине. А зачем?

Гэйлон ясно видел написанное на лице старого рыбака любопытство и подумал, что не будет большого вреда, если он ответит.

— Мы некоторое время пробудем в Сьюардском замке, — сказал он, слишком поздно заметив, как Дэрин предостерегающе качнул головой.

Родди снова смерил их взглядом. «Знатные господа, — понял он, — но, судя по поношенной одежде и исхудалым лицам, переживают не лучшие времена». Обычно он старался не разговаривать с чужими, но сейчас ему показалось, что предупредить пришельцев необходимо.

— Вы что, сбрендили? Туда даже близко нельзя подходить.

— Спасибо, — быстро сказал Дэрин.

— Почему? — удивился Гэйлон.

— Он не любит простых смертных, таких как ты и я, парень, — объяснил Родди, заметно оживившись. — А может, наоборот, любит. Он жрет их. Убивает насмерть и сжирает. Только кости белеются на солнышке вокруг всего замка. Вот какая судьба ждет всех, кто идет в Сьюардский замок.

И Родди довольно кивнул, заметив, как глаза мальчика расширились в тревоге.

— Где нам найти вдову? — перебил Дэрин.

— Ступайте за мной, — Родди отложил сеть. — Гораздо проще отвести самому, чем объяснять. Вот сюда?

Рыбак повел их по грязной улочке рыбачьего поселка, затем свернул в проулок между покосившимися хижинами.

— Вы ведь не собираетесь туда на самом деле, верно? Говорю вам, он повысосет мозги из ваших косточек и выкинет на лужайку.

Дэрин сурово взглянул на старика.

— Он не ест мяса, ни человечьего и никакого другого.

— А ты-то откуда знаешь, незнакомец? Я-то видел эти косточки, да!

Родди остановился, указывая на хибару сложенную из плавника и кое-где обмазанную глиной, располагавшуюся в самом конце хорошо утоптанной тропки. Затем он развернулся и побрел прочь, качая головой и продолжая бормотать себе под нос.

Гэйлон долго смотрел ему вслед, наблюдая за тем, как Родди ковыляет по улочке, тщательно обходя лужи. Над поселком кружили чайки, оглашая окрестности скрипучим, жалобным криком.

— Гэйлон? — позвал его Дэрин от дверей убогой хижины, и мальчик побежал за ним.

— Это и есть Сьюардский замок? — с трепетом спросил Гэйлон.

Дэрин, стоя рядом с мальчиком на широкой травянистой лужайке, долго молчал. Поздний бриз приносил с океанских просторов сырую прохладу и играл полами его плаща.

— Он снова надстраивал его, — задумчиво проговорил он наконец, и в тоне его прозвучал холодок дурного предчувствия.

Выстроенный из известняка и серого гранита, расположенный на высоком, круглящемся холме, одинокий и массивный, он напоминал какую-то мрачную тварь, свернувшуюся клубком и задремавшую на неярком зимнем солнце. Гэйлон вовсе не был уверен, что ему хочется будить эту тварь. Замок не походил ни на одну из построек, созданную человеческими руками, которые принц когда-либо видел, а по мере того как они поднимались к нему по петляющей тропинке, замок столь же произвольно менял свои очертания, сколь легко менялось направление их движения.

Наконец они оказались перед его западным фасадом. Отсюда замок был похож на дракона с покатыми плечами и длинным хвостом с шипами, плотно прижатым к туловищу. Гэйлон припомнил, что с другой стороны он представлялся ему огромным каменным львом, собравшимся перед прыжком. С каждым шагом, который приближал их к воротам, внутри путешественников нарастали беспокойство и томление духа.

Дэрин еще раньше посмеялся над страшными рыбацкими сказками, продолжая настаивать, что никакой опасности нет, однако все его поведение говорило об обратном. Стоя рядом со своими узелками, которые они опустили в невысокую траву, герцог, казалось, собирал все свои силы, обертывая их вокруг себя, словно накидку. Расстегнув плащ, он аккуратно положил его на лужайку рядом с лютней, а затем опустился на одно колено, так что его глаза очутились на одном уровне с глазами Гэйлона.

— Гэйлон, тебе придется подождать здесь.

Гэйлон едва заметно вздрогнул от облегчения. Последнее, что ему хотелось, так это войти в мрачную утробу Сьюардского замка. Тем не менее он расправил хрупкие плечи и приподнял подбородок.

— Я иду с тобой.

Дэрин крепко схватил его за руки.

— Я не оставляю тебе выбора. Кроме того, мне необходимо, чтобы ты пообещал мне еще одно.

— Что?

— Что ты останешься здесь, снаружи, и не станешь вмешиваться, что бы ни случилось. Обещай мне!

Дэрин так крепко сжимал плечи мальчика, что его хватка стала причинять боль, и Гэйлон попытался вырваться.

— Что такое? Мы же шли сюда за помощью. Почему мы должны бояться его, если он был твоим учителем?

Дэрин не ответил, и принц почти закричал:

— Если здесь таится опасность, мы должны встретить ее вместе, как и все остальное. Я могу защищать твою спину!

— Ты сделаешь так, как я сказал, — резко ответил Дэрин, вытягивая вперед ладонь. — Отдай мне твои меч и кинжал.

Принц почувствовал жгучую обиду, которая выплеснулась наружу в открытом неповиновении.

— Ни за что!

Дэрин внезапно отвесил мальчику хлесткую пощечину, выдернув из его ботинка кинжал. Меч был отнят у Гэйлона точно таким же способом. Потрясенный таким коварством и взбешенный, принц молча стоял, приложив ладонь к пылающей щеке. Глаза его метали молнии.

— Оставайся здесь, — рявкнул Дэрин. — Не сходи с этого места. Не приближайся к Тени замка ни под каким видом и помни о своем обещании относительно Камня.

Повернувшись к мальчику спиной, он торопливо спрятал свое сожаление и раскаяние. Меньше всего ему хотелось, чтобы в критический момент Гэйлон ринулся к нему на выручку, размахивая своим маленьким и в высшей степени бесполезным в данной ситуации мечом. Несмотря на это, Дэрин чувствовал себя очень одиноко. Двери чудовищного замка находились в дюжине шагов впереди него. С решительным видом герцог пересек узкую полоску травы, положил руку на заржавленное кольцо и несколькими короткими ударами, эхом отдавшимися во дворе за стеной, возвестил о своем присутствии. Кинжал Гэйлона он заткнул за пояс.

Двери оставались закрытыми, и никто не шел. Тогда Дэрин сделал в воздухе знак своим перстнем, и тяжелые створки, жалобно скрипнув, слегка приоткрылись. Судя по звуку, их не открывали очень давно.

Дэрин на мгновение задержался в красных лучах закатного солнца, прежде чем вступил в мрачную тень. Это был не его мир, и он чувствовал себя в нем неловко и неуютно. И безусловно, вряд ли это помогло бы ему.

Оставив меч Гэйлона сразу у входа, герцог огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться, прежде чем он покинет удобную и надежную площадку у раскрытых дверей. Перед ним лежал огромный зал, и все здесь, насколько он помнил и видел, осталось точно таким же, каким было когда-то. Пол в зале был вымощен серыми каменными плитами, а воздух, хотя и казался холоднее чем снаружи, пах затхлостью и плесенью. Вокруг него сгущалась тьма, и он не знал, был ли это обман зрения или ума. Затем что-то изменилось, и Дэрин заметил краешком глаза, как какое-то черное пятно съежилось и откатилось в дальний угол, продолжая ворочаться и попискивать там. Дэрин знал это заклинание, рассчитанное на то, чтобы отвлечь его внимание, и попытался сосредоточиться на главном, хотя это было не легко. Теперь он смотрел на неподвижное черное пятно, которое постепенно приобретало очертания человека в кресле с высокой прямой спинкой.

Сезран сидел у дальней стены, неподвижный, как сама смерть, неосязаемый, как его ожившая тьма. Дэрин мог бы подумать, что он мертв, если бы не пульсирующий голубой отблеск его Камня. Колдовской Камень в левой руке герцога тоже засветился в ответ.

— Учитель, — тихо сказал Дэрин, но слово это прогремело под сводами огромного зала подобно грому.

Фигура в кресле не шевельнулась.

— Учитель, — повторил Дэрин, стараясь изгнать дрожь из своего голоса.

Он всегда помнил этого человека, этого древнего человека, и воспоминания эти всегда были окрашены любовью к нему. Только любовь эта происходила от уважения, преклонения и? от страха.

Колдун никогда не тратил зря ни слов, ни чувств. В этом он не изменился.

— Вон отсюда, — донесся до него тонкий писклявый голосок.

— Сперва выслушай меня, учитель, — Дэрин набрался храбрости и подошел ближе.

— Нет.

В этом слове прозвучали неоспоримое решение и окончательный приговор.

Дэрин чуть было не повернулся, чтобы уйти, но идти ему было некуда.

Гэйлону больше не к кому обратиться за помощью. Какова бы ни оказалась цена, он должен заставить Сезрана понять? И герцог беспомощно барахтался в океане слов, стараясь выбрать самые подходящие и убедительные.

— Ты не должен говорить «нет», пока не выслушаешь меня, — собственный умоляющий тон рассердил Дэрина.

— Нет.

— Выслушай же меня! — в отчаянье закричал Дэрин так громко, что стены зала завибрировали.

Герцог осмелился сделать к креслу еще несколько шагов. Камень волшебника принялся сверкать грозно и ярко, однако гораздо сильнее испугала Дэрина угроза, промелькнувшая в тусклых глазах мага.

Но пути назад не было. Болезненные воспоминания с силой нахлынули на Дэрина, и он словно прозрел.

— Ты так и не простил меня, не так ли? Не простил мне мою неудачу, не простил мне, что я не оказался достаточно силен, так?

В ужасе герцог почувствовал, что глаза его защипало, что они налились неподконтрольными ему слезами, словно он снова стал маленьким мальчиком.

Он чуть не задохнулся от жалости к самому себе, произнося следующие слова:

— Я чуть не умер тогда, а ты так и не простил?

Дэрин поочередно испытывал тоску, стыд, гнев. В конце концов, он пришел сюда из-за Гэйлона, а не для того, чтобы бередить старые раны.

— Я привел тебе мальчугана, из которого может получиться все то, что не получилось из меня. Это принц, о котором говорится в «Книге Камней», и его нужно наставить и обучить.

— Убирайся вон! — резко приказал Сезран, произнеся эти слова с такой силой, что они прозвучали словно удар хлыста.

Дэрин вздрогнул.

— Не уйду до тех пор, пока ты не выслушаешь меня, будь ты проклят!..

Герцог замолчал, почувствовав, как задрожал сам фундамент замка.

Высохшее существо в темно-синих одеждах еще сильнее выпрямилось в кресле.

— Ты переходишь все границы, Дэрин из Госни. — Сезран выпростал из складок плаща тонкую руку, похожую на птичью лапу, и дотронулся ею до своего Камня. — Ты не должен был никогда возвращаться сюда.

Ощущая новый приступ страха, Дэрин подумал, что с самого начала все пошло очень скверно. Ему нужно было тщательно обдумать, что сказать теперь, но он не мог. Вместо этого герцог свирепо прорычал:

— Ну и что ты теперь со мной сделаешь, старик? Превратишь в жабу?

Прикончишь?

Незаметно герцог отошел на середину зала. Это было не отступлением — об отступлении теперь не могло быть и речи. Каждый мускул его тела напрягся в кошачьей готовности немедленно вступить в схватку. Дэрин не стал хвататься за меч — меч был бесполезен. Вместо этого он поднял руку с кольцом на уровень глаз и попытался вызвать в себе ощущение той внутренней энергии и силы, которой он так долго и настойчиво пренебрегал. Камень в его перстне прекратил пульсировать и засветился.

Сезран подался вперед, не веря своим глазам.

— Ты бросаешь вызов мне? Ты, с твоими ничтожными силенками?! Ты сошел с ума!

— Выслушаешь ты меня наконец?

— Тебе не справиться со мной, глупец. Предупреждаю тебя в последний раз — уходи, пока цел.

— Я уйду, но мальчик должен остаться.

— Если ты оставишь его здесь, я уничтожу его. Убирайся!

— Нет.

Сезран поднялся, сжимая в руке Камень, сияющий уже не голубым, а белым жарким огнем.

— Так умри же!

И Сезран неожиданно выстрелил в Дэрина быстрой голубой молнией.

Дэрин отпрыгнул в сторону, прикрывая глаза. Земля на том месте где он стоял взметнулась вверх, и минуту спустя на него сверху посыпались обломки расколотых каменных плит. Ответный удар Дэрин нанес почти мгновенно, хотя для него время тянулось невыносимо медленно. Сначала он ощутил внутри мощную пульсацию хлынувшей в него энергии, которая тяжело зашевелилась где-то в глубине и только потом поднялась на поверхность. Она росла, подпитываемая его напряжением, страхом, горьким разочарованием. Когда же она внезапно вырвалась из его Камня, Дэрин не меньше Сезрана был удивлен ее мощью. Сила его энергетического выпада во много раз превосходила самые нескромные представления герцога о своих возможностях.

Фиолетово-голубая молния Дэрина, жуткая и яростная, ударила в пустое кресло. Сухое дерево мгновенно загорелось, и пространство вокруг ярко осветилось. Густой дым поднялся в воздух. А Сезран, оказавшись за спиной герцога, снова напал на Дэрина, и он едва успел повернуться, чтобы взмахнуть руками и хоть как-то защитить себя от волны кобальтово-синего пламени, которое ударило его в грудь и отшвырнуло в сторону.

Сезран, сам слегка ослепленный нестерпимо-ярким сиянием энергетического потока, больше почувствовал, чем увидел движение в том месте, куда упал Дэрин, и тогда он ударил в последний раз, нанося герцогу смертельный, неотразимый удар. Слишком поздно маг заметил, что рядом с неподвижным Дэрином низко пригнулась к полу фигура мальчика, но огонь уже окружил их обоих.

Когда зрение снова вернулось к Сезрану, он обнаружил мальчика целым и невредимым, стоящим на коленях возле упавшего Дэрина. Мальчик что-то сжимал в ладонях, и когда он раскрыл их, зал снова осветился ослепительным, холодным, словно ледяным сиянием, которое постепенно меркло. В руках мальчугана лежал неоправленный Колдовской Камень. Именно он отвратил от обоих неминуемую смерть.

Не веря своим глазам, маг приблизился к тому месту, где стоял на коленях и тихонько всхлипывал этот юный волшебник.

— Отойди-ка? — проворчал Сезран.

— Нет! — крикнул мальчик. — Я не дам тебе принести ему еще больший вред!

— Я знаю, — маг коснулся хрупкого плеча ребенка, и его прикосновение не было злым или недобрым. — Я просто хочу, чтобы ты дал мне осмотреть его.

Мальчик неохотно отодвинулся, с беспокойством наблюдая за тем, как Сезран осторожно поворачивает обуглившееся тело, бывшее когда-то герцогом Госнийским, и похлопывает ладонями по одежде в тех местах, где она еще дымилась. Дэрин был без сознания, однако сначала Сезрану показалось, что увечья не слишком сильны. Левая рука была обожжена сильнее всего, а густая прядь волос над левым глазом поседела. Осторожно, чуть ли не ласково, учитель из Сьюардского замка подсунул одну руку под шею своего бывшего ученика, другую — под колени, а потом без видимых усилий поднял его в воздух.

— Вот что, — едко сказал он, — прекрати рыдать и открой мне дверь.

Старый маг вынес тело Дэрина из зала и, миновав длинный холодный коридор, принес его в собственную захламленную спальню. За последние несколько десятилетий он пользовался всего несколькими комнатами в замке, этой в том числе. На кровати лежал узкий соломенный тюфяк, и маг уложил герцога на него. Одного взгляда волшебника хватило, чтобы в очаге загорелся жаркий огонь. После этого маг принялся более внимательно осматривать раненого, то и дело снимая с многочисленных полок и со столов многочисленные склянки с медикаментами и колдовскими снадобьями. Обожженная рука — вернее, то, что от нее осталось, — была как следует промыта, смазана мазью и забинтована.

Маленький мальчик с неоправленным Колдовским Камнем спас Дэрина Госни. Маг был так потрясен, что не мог решиться заговорить с ним. Он по-прежнему не хотел иметь никаких дел со внешним миром, однако глубоко внутри он — как оказалось — все еще помнил и питал нежные чувства к тому, прошлому Дэрину: совсем еще мальчику, полному юношеского задора и надежд. При мысли об этом Сезран нахмурился. Может быть, ему еще придется пожалеть о своем сегодняшнем милосердии.

Когда Сезран наконец сделал все, чем можно было помочь раненому, он поглубже уселся в кресле и некоторое время разглядывал безразличное лицо больного. Дэрин умирал, на этот счет у него не было никаких сомнений. Когда-то давно он мог бы и пожалеть о случившемся, но не теперь. Сейчас же ему нужно решить, как лучше всего обойтись с мальчуганом, ожидающим за дверью. И маг встал, уперевшись руками в колени, и сбросил на пол измятый плащ.

Мальчик сидел на холодном полу, привалившись спиной к голой сырой стене. Когда дверь отворилась, он поднял голову и посмотрел на мага. Глаза его были сухи, а щеки испачканы размазанной грязью. Он владел невероятно могущественным Камнем, и все равно сейчас он был не больше чем обыкновенным, испуганным и заплаканным ребенком — очень похожим на Дэрина, когда тот только что пришел в Сьюардский замок. Малыш все еще сжимал Камень в ободранном кулачке, когда вскарабкался на ноги и пристально посмотрел в лицо мага.

— Я должен поговорить с Дэрином, — тихо сказал он.

— Он не услышит тебя, — ответил Сезран, едва заметно качнув головой.

— Ты не понимаешь, — мальчик заговорил громче, — я нарушил клятву.

— Как так?

— Я использовал Камень. Я поклялся не делать этого. Я поклялся ему!

— Дэрин простит тебя.

— Он сказал, что бросит меня, если я им воспользуюсь? — Гэйлон обшаривал взглядом бесстрастное лицо мага. — Мог бы? Камень?..

— Нет, — просто сказал Сезран. — Камень здесь бессилен.

Он помолчал и, заметив, как на лице мальчика появляется выражение страха, добавил:

— Ты любишь его?

— Да!

— Тогда одна-единственная сила, которая может помочь Дэрину, находится внутри тебя. Ступай к нему.

И Сезран пошел по коридору, не оглядываясь назад.

Гэйлон очень боялся того, что он может увидеть, и поэтому долгое время не решался пересечь порог спальни. Внутри было тепло, а в воздухе пахло удивительной смесью трав и медикаментов. Гэйлон миновал заставленные склянками столы, полки со старинными книгами, которые громоздились друг на друга до самого потолка. На одном из столов он разглядел массивную каменную ступку, затерявшуюся среди множества глиняных горшочков. Слабое чувство того, что все это он видел когда-то, шевельнулось в груди принца, но ощущение это сразу исчезло, когда он подбросил в очаг дров. Больше ему нечего было сделать, чтобы оттянуть неизбежное, и он понуро приблизился к кровати.

Лицо Дэрина казалось мертвенно-бледным по сравнению с его темными волосами. Черты лица показались Гэйлону странно расслабленными, и на мгновение мальчик испугался, что его друг мертв. Приложив ухо к груди Дэрина, он, однако, уловил слабые удары сердца. Раны герцога тоже казались на первый взгляд поверхностными, если не считать изуродованной левой руки, скрытой толстым слоем бинтов. Однако то, что всегда присутствовало в Дэрине Госни — в спящем или бодрствующем, его душа — исчезло.

— Дэрин? — прошептал мальчик, стараясь справиться с нарастающей паникой. Он чувствовал, что бессилен помочь другу.

Дэрин не пошевелился, и Гэйлон начал говорить, сначала робко, запинаясь, припоминая все события, которые им довелось пережить вместе, как будто память могла удержать Дэрина в этом мире. Мальчик пел песни, которым научил его Дэрин, жалея, что у него нет с собой лютни, на которой он мог бы сыграть. Довольно скоро он охрип, горло его распухло, и подступившие слезы то и дело заставляли мальчика замолчать, но он, справившись с душившими его спазмами, снова начинал все сначала. Время перестало существовать для него, и он даже не замечал Сезрана, который несколько раз появлялся в комнате, чтобы сменить повязку на раненой руке. Оставленные для него магом еда и питье стояли нетронутыми, а спал он урывками, однако Дэрин продолжал молчать, и сердце его билось все слабее.

Наконец настал тот момент, когда принц полностью выговорился. Слова потеряли смысл и вкус, прилипая к распухшему, медлительному языку словно шелуха. И Гэйлон не выдержал и разрыдался, уткнувшись лицом в грубое шерстяное одеяло, которым было укрыто неподвижное тело его друга.

И Дэрин услышал. Безнадежный, жалобный плач мальчика отыскал его в каком-то далеком краю, и сначала он не желал прислушиваться к нему. Когда Сезран поразил его. Колдовской Камень Дэрина взорвался, и эта последняя вспышка энергии помогла ему скрыться от полного уничтожения. Он случайно оказался в легком прозрачном мире, где чувства были равны звукам, и уже присоединился к беспечным танцорам, чтобы путешествовать вместе с ними по бескрайним желтым равнинам. Он уже наслаждался небывалой свободой, танцуя под черным звездным небом волшебной страны, и совсем не хотел возвращаться в тот мир, где ждали его только боль и отчаяние. И Дэрин танцевал, кружился в хороводе, наслаждаясь радостью и свободой, хотя понимал, что тонкая нить, которая еще привязывает его к жизни, скоро навсегда оборвется. И тогда он уйдет.

Но все равно он продолжал слышать мягкий, настойчивый голос, и чем больше он пытался не обращать на него внимания, тем настойчивей он становился и тем большие страдания причинял он ему. Затем откуда-то издалека донесся до него плач, жалобный и бесконечный плач ребенка, который причинил ему еще большую боль, затмив радость. Танец Дэрина сам собой замедлился, и герцог остановился. Неужели он что-то позабыл? Может быть, он еще должен сделать что-то важное? Нет, он сделал все, что мог, его работа была закончена.

— Нет! — беззвучно закричал он, и это слово громом прокатилось над равнодушной желтой равниной.

Танцоры, спасаясь от этого громыхающего слова, разбежались, оставив Дэрина одного. Музыка смолкла, и Дэрин слушал теперь только свое собственное имя, которое повторялось снова и снова.

— Дэрин, пожалуйста, не покидай меня! Не умирай, Дэрин! Прости меня, что я нарушил свою клятву, только не уходи? — Колдовской Камень в руках мальчика замерцал, и он посмотрел на него с отвращением. — Я никогда больше не буду пользоваться своим Камнем, никогда! Я выброшу его!

— Нет. — Несмотря на то что движение причинило ему острую, мучительную боль, Дэрин приподнял свою забинтованную руку и коснулся мальчика.

Гэйлон почувствовал прикосновение и расслышал голос, но сначала не понял, кто это сказал. Потом, совершенно изможденный и усталый, он склонил голову на грудь Дэрина и мгновенно заснул.

Сезран вошел в спальню через несколько минут. Мальчуган крепко спал, но его дыхание все еще оставалось неровным. Дэрин Госни невидящими глазами смотрел прямо в потолок, положив искалеченную руку на спину мальчика. Маг видел, как волны сокрушительной боли одна за другой окатывали неподвижное тело герцога, и тогда он отошел к очагу и налил в чашку лечебный отвар. Когда чашка оказалась у самых губ Дэрина, он отвернулся.

— Пей!

— Что? — Дэрин говорил с огромным трудом, губы не слушались, а слова не давались ему и звучали тихо и смазанно.

— Это болеутоляющее. Выпей, иначе боль убьет тебя. Не будь глупцом и не упивайся своим несчастьем.

Сезран влил снадобье в своего беспомощного пациента и выпрямился.

Дэрин следил за ним страдальческим взглядом.

— Моя рука? — пробормотал он едва слышно. — Нога? движется?

Сезран мрачно кивнул, заметив, как изогнулись почерневшие губы герцога.

За ними пошевелились скулы, дрогнуло веко.

— Я так и думал, — сказал маг, отворачиваясь. — Худо тебе, должно быть.

Я не надеялся, что ты выживешь, и ты сам можешь еще не раз об этом пожалеть. Тем не менее ты жив. Это само по себе не так уж мало, особенно для тебя?

Собрав несколько одеял, Сезран устроил из них настоящее гнездо в просторном кресле у очага. Поднимая спящего мальчика на руки и перенося его в кресло, он продолжил:

— Твоя левая рука сильно обгорела, однако она выздоровеет, вернее, не она, а то, что от нее осталось. Шрамы на ней сделают ее почти бесполезной. Однако самая страшная рана у тебя здесь? — Он осторожно постучал Дэрина по лбу над левым глазом. — Вот почему ты не можешь двигать правой рукой или ногой. Я не знаю, отчего это происходит, но вся правая половина тела у тебя парализована. Может ухудшиться зрение, речь, кроме того, ты не сможешь думать и правильно реагировать.

Обезболивающее тем временем начинало действовать. Дэрин закрыл глаза. Боль стала слабеть, превратившись во что-то отдаленное, непонятное, медленно уплывающее прочь. Вместе с болью уходили и мысли о том, что Сезран только что сказал. Может быть, старик намеренно так рассчитал время?..

— Ты никогда не сможешь играть на лютне, Дэрин. Не сможешь пользоваться мечом. Хуже всего то, что ты утратил и свой Колдовской Камень, а с ним — всю свою волшебную силу. Все это ты отдал ради одного маленького мальчика, и мне остается только надеяться, что он окажется достойным этой цены?

Прошло три дня. Утром четвертого дня, перед самым рассветом, Сезран вошел в спальню. Он приходил сюда по несколько раз на дню. Огонь в очаге едва тлел, и он остановился, чтобы подбросить дров. Мальчик спал в кресле, вытянувшись во весь рост. Голова его запрокинулась назад, а на коленях покоилась раскрытая книга. Проходя мимо кресла, Сезран мельком взглянул, что это за книга. Это оказались «Предположения о природе безумия и других мозговых расстройств». Книге было несколько сот лет, и в ней причудливым образом сочетались предрассудки и верные медицинские сведения. Обернувшись к полкам, маг с раздражением обнаружил, что некоторые другие тома на них стояли не как обычно.

Сезран приготовил еще одно непрозрачное, темное снадобье и взболтал его в чашке, прежде чем дать больному. Дэрин почти проснулся, его лицо корчилось в мучительных гримасах, однако он с готовностью приподнялся и жадно выпил микстуру, лишь только край чашки коснулся его губ. Через несколько мгновений он снова потерял сознание.

Сезран выпрямился и обнаружил, что принц наблюдает за ним из кресла.

— Я тебя разбудил, мальчик?

— Мое имя Гэйлон Рейссон, — сердито ответил тот.

— Я разбудил тебя, Гэйлон Рейссон?

— Нет, я только отдыхал, — Гэйлон прищурился и сурово посмотрел на мага.

— Я узнал тебя. Это ты наслал на меня ветер в первую ночь, когда я воспользовался своим Камнем.

— Да, ветры мне подчиняются. Значит, ты помнишь нашу первую встречу.

Мне было интересно, сколько времени у тебя это займет.

— Ты пытался убить меня.

— Нет, хотя мог бы и попытаться. Спящий подвержен многим опасностям. Со Сном не всегда легко справиться. Это опасное мероприятие даже для тех, кто вполне овладел своим Камнем. Так сколько же ты спал?

— Дэрин сказал мне, что я спал шесть дней.

— Всего шесть? Тогда ты действительно силен. Дэрин отсутствовал больше сорока дней, и я чуть было не потерял его. Он был слишком недисциплинирован и беспечен.

— Ученик — всегда только отражение учителя, — холодно обронил Гэйлон.

Сезран нервно вздохнул.

— Ты остер на язык, но ты ничего не знаешь об опасностях, которые таит в себе Камень.

— Я просил Дэрина научить меня, но он отказался.

— Это он хорошо сделал.

Гэйлон покатал свой Камень в ладонях.

— Теперь это не важно. Я стану учиться сам.

— Вот как? — Сезран коротко расхохотался, но в его смехе не было и тени веселости.

— Да.

— Тогда внимательно выслушай меня. Ты силен и способен — в этом я убедился, и однажды ты можешь стать очень могущественным. Если бы я был обычным человеком, мне не стыдно было бы трепетать от ужаса перед тобой. Но поверь мне: пройдет очень немного времени, и Камень погубит тебя. Ты должен остаться здесь, и я должен учить тебя. Я стану твоим учителем.

— И ты можешь говорить это, — с жаром возразил мальчик, — после того как ты чуть не прикончил Дэрина, который пришел к тебе просить помощи? Почему же ты передумал?!

— Эти причины касаются только меня, а не тебя, — Сезран покосился на ярко вспыхнувший Камень в руках Гэйлона. — Прикрой свой Камень или успокой его. Этот свет выдает твои мысли гораздо больше, чем тебе хотелось бы.

Гэйлон накрыл Камень ладонью, и голубой свет начал пробиваться сквозь его пальцы. Тогда он пожелал, чтобы Камень стал темным, и сияние постепенно погасло.

— Очень хорошо, — кивнул Сезран. — Он уже слушается тебя. Это уже кое-какой контроль. Ты станешь способным учеником? если проживешь достаточно долго.

Зажав в руках книгу, Гэйлон пошевелился в кресле и спустил ноги на пол.

— И еще одно, — заметил маг, — мне не нравится, что ты берешь мои книги. У детей бывают грязные руки и неосторожные пальцы.

Гэйлон покраснел.

— Я не причинил им никакого вреда! — воскликнул он, и его Камень снова ярко вспыхнул.

— Следи за Камнем, малыш. Как быстро ты потерял даже тот контроль над ним, который у тебя был, — старый волшебник покачал головой и внезапно спросил потеплевшим голосом:

— Ты хоть что-нибудь понял из того, что прочел?

— Кое-что, — тихо ответил Гэйлон. — Довольно трудно бывает отыскать среди всей этой чепухи действительно ценные сведения. Вот, взгляни сюда?

— Он указал на один из разделов страницы:

— Здесь говорится, что паралич можно вылечить, выбрив голову пациента и трижды плюнув на темечко. Все это должно происходить ночью, когда луна во второй фазе. Перед лечением нужно съесть две пригоршни чесноку. Каково?

— Видишь ли, мальчик?

— Гэйлон.

— Видишь ли, Гэйлон, это один из самых научных методов, описанных в этой книжке.

Принц захлопнул том и отнес его на место.

— Я хочу, чтобы ты перестал поить Дэрина млечным соком мака, — сказал Гэйлон, внезапно обернувшись к волшебнику.

Сезран некоторое время молча смотрел на него.

— Ты хочешь, чтобы он страдал?

— Нет, но нельзя всю жизнь прожить на наркотиках.

— Оставь ему его сны, мальчик. Это все, что у него осталось.

— В одной из книг говорится, что со временем конечности могут снова обрести чувствительность и начать двигаться. Но для этого надо стараться ими шевелить, надо заново их учить и тренировать. Если мышцы не заставлять работать, они? атрофируются. Как я смогу помочь ему, если он постоянно спит?

Сезран увидел на лице Гэйлона непреклонную решимость и вздохнул.

— Хорошо, но только не теперь. Пусть рука заживет еще немного, хотя бы несколько дней. После этого можно постепенно уменьшать количество лекарства.

Он немного помолчал, и черты его лица разгладились.

— Ты должен понять, Гэйлон Рейссон, что Дэрин стал калекой во всех отношениях. Он может даже не поблагодарить тебя за твою помощь. А теперь оставь мои книги в покое и ничего не трогай в этой комнате без разрешения!

Его лицо снова стало суровым и жестким, и он опять превратился в могущественного и очень сердитого мага.

Гэйлон молча кивнул в знак согласия.

11

Дверь распахнулась, и Гэйлон выбежал в коридор. Сезран успел заметить пепельно-серый цвет лица принца, прежде чем мальчик отвернулся от него и побежал дальше, по направлению к главному залу. Качая головой, маг вошел в спальню, и Дэрин устремил на него взгляд своих серых глаз. Рядом с ним на полу растекалась лужа и валялась перевернутая суповая миска.

— Что ты сказал парнишке? — строго спросил маг.

Дэрин отвернулся.

— Н-ничего.

— А что случилось с супом?

— Й-я н-не? г-голоден, — говорил Дэрин с трудом, с усилием шевеля губами, однако в каждом слове слышался горький сарказм.

— Гхм-м?

Сезран уселся в кресло, стараясь не попасть туфлями в лужу на полу. Приподняв двумя пальцами причудливую конечность, которая некогда была человеческой рукой, он положил ее к себе на колени и долго, пристально ее рассматривал. Ожоги на руке Дэрина быстро проходили, короткие пеньки пальцев покрылись толстыми рубцами свежих шрамов. Маг как раз принес с собой новый бальзам, который должен был ускорить заживление.

— В последнее время ты ведешь себя совершенно бессовестно, — проворчал он, втирая в изуродованную руку пахучую мазь. — Почему ты так жесток с мальчиком? Он ведь хочет тебе помочь.

— Он? з-з-нает? — проговорил Дэрин, с усилием ворочая языком, — каккой п-помощи я хочу.

— И все-таки?

Герцог молчал, его глаза бессмысленно блуждали по сторонам; глядя на предметы, он не видел их. На лице его не было никакого определенного выражения. Сезран закончил втирать лекарство и опустил руку герцога на простыню. Рука упала безжизненно и безвольно, как и парализованная правая.

— Ты что-нибудь хочешь?

И снова маг не дождался ответа. Тогда он встал и некоторое время молча смотрел на Дэрина, затем вышел из спальни, прикрыв за собой дверь, и отправился на поиски Гэйлона.

Принц вышел из замка через западные ворота, ярко освещенные солнцем.

Пройдя по лугу, он остановился у самого края утеса. Здесь и нашел его маг.

Гэйлон стоял у самого обрыва, неподвижно глядя на острые скалы внизу. Заслышав шаги старого волшебника, Гэйлон поднял голову. На фоне холодных океанских волн его глаза казались зелеными, а на носу и на щеках высыпали задорные веснушки, однако под внешностью мальчика Сезран угадывал характер мужчины, да и в том, как он стоял, появились первые признаки возмужания. Юность Гэйлона оказалась слишком хрупкой, и с каждым мгновением она уходила от него.

— Отойди от края, дружок, — ласково сказал маг.

Он еще говорил, как вдруг земля под правой ногой Гэйлона подалась, и мальчик, быстро обретя равновесие, перешагнул на твердое, безопасное место. Глаза его, однако, долго следили за тем, как ком земли летел в пропасть, в зеленовато-синие неспокойные волны.

— Я мог бы свалиться туда, — пробормотал мальчик и внезапно стиснул зубы.

— Знаешь, что он сказал мне?

— Нет.

— Он просил? нет, умолял меня отпустить его? — Слова душили Гэйлона, застревали у него в горле, а в глазах заблестели слезы. Гэйлон протянул к Сезрану руку, показывая что-то, что он сжимал в кулаке. Это был кинжал. — Он хотел, чтобы я воспользовался этим! Он сказал, что если я вправду люблю его? то я сделаю для него одну вещь. Он хочет умереть, но не может сделать этого сам.

— Он вовсе не хочет умирать.

— Хочет!

— Если бы он хотел умереть, он попросил бы об этом меня. Он-то знает, что я без колебаний исполню его просьбу. Он говорит это тебе потому, что страдает и хочет, чтобы ты страдал вместе с ним.

— Я поступил не правильно, когда настаивал, чтобы он жил в сознании?

— В этом нет ни хорошего, ни плохого.

— А ты действительно? возьмешь его жизнь, если он попросит?

— Безусловно.

Гэйлон судорожно вздохнул:

— Ты не должен.

— Он не просил.

— А если попросит?

— Гляди? Шторм надвигается. — Взгляд мага устремился на далекий западный горизонт. Легкая улыбка тронула его губы. — Он идет сюда. Скоро здесь будет изрядный ветерок!

Ничем не прикрытые волосы Сезрана зашевелились и затрепетали, словно их уже трепал штормовой ветер. Камень, свисавший ему на грудь на золотой цепи, ожил и засверкал, а в глазах, когда он снова повернулся к мальчику, плясали зарницы.

— Чувствуешь? Приближается буря! Энергия!

Теперь, когда спутанные, вьющиеся волосы не падали на лицо мага, Гэйлон впервые подробно рассмотрел его лицо. Он увидел высокие скулы, прямой узкий нос, острый подбородок и нежный разрез глаз.

— Миск! — ахнул Гэйлон, от удивления раскрыв рот.

Лицо мага стало суровым.

— Миск! — прорычал он. — Что ты знаешь о Миск?!

Гэйлон затрепетал. Ему показалось, что буря уже здесь, что она стоит перед ним, обернув вокруг себя развевающиеся полотнища цвета полуночного неба.

— Скажи мне! — прогремел Сезран.

Гэйлон попятился назад, к краю утеса, кинжал в его руке был направлен острием вперед. Свой Камень он сжал в кулаке другой руки. Сезран, поняв грозящую обоим опасность, взял себя в руки и погасил волшебный ветер. Волосы его опустились, а развевающиеся складки синего плаща свободно повисли за спиной.

— Успокойся, Гэйлон Рейссон, я не стану причинять тебе вред. Но ты просто обязан рассказать мне, что тебе известно о Миск.

— Она? дала нам убежище, после того как убили моего отца. Дэрин был болен, и она вылечила его! — В этой фразе было прямое обвинение, словно Сезран потерпел неудачу там, где Миск добилась успеха.

Маг раздраженно взмахнул руками.

— Да, да, конечно. Что еще?

— Она очень странная.

На губах мага появилась вымученная улыбка.

— Ты слишком добр. Миск сумасшедшая.

— Но она предсказывает будущее, — попытался возразить Гэйлон.

— Это слишком простое название для того, что ты имеешь в виду. Но скажи, что моя сестрица говорит о будущем?

— Она сказала, что я найду одну могущественную вещь? Черный камень, внутри которого звезды. И еще она сказала, что сначала я должен найти одно, потом другое. И я нашел это? — Гэйлон разжал пальцы, и его Камень дважды мигнул в лучах заходящего солнца.

Лицо Сезрана снова стало непроницаемым, однако в голове его мысли обгоняли одна другую. Шторм приближался. Темные, тяжелые тучи стремительно неслись на восток, подгоняемые свирепым ветром. Маг почувствовал, как необузданная мощь стихии наполняет его тело, и испытал страстное желание поднять вверх руки и направить ураган тропой разрушений, обрушить на этот мир неслыханную катастрофу, повергнуть в пучину забвения все живые существа, до которых он только сможет дотянуться. Мысль об этом доставила ему огромное удовольствие, хотя с него было достаточно одного лишь сознания, что он все это может, если захочет.

Опустив взгляд, он увидел Гэйлона, который стоял рядом с ним и, ничего не подозревая, смотрел на приближающуюся бурю. Используя свой Камень, маг потянулся к принцу и прикоснулся к энергии, которая бурлила внутри его небольшого тела, прикоснулся и в ужасе отпрянул. Почувствовав его прикосновение, Гэйлон поднял голову.

Чтобы скрыть свою тревогу, маг проворчал:

— Ступай, Гэйлон Рейссон. Возвращайся в замок и оставь меня с моим штормом.

Миск не помнила, чтобы брат появлялся вот так — верхом на буре, в развевающихся одеждах. В глазах его бурлила ненависть. Дело было уже под вечер, и Миск с трудом справлялась с собой, так что память о будущем и прошедшем вполне могла ее подвести. Между тем ее теплый, уютный домик наполнился холодным, сырым, пахнущим солью морским воздухом, а посреди комнаты стоял он — темная фигура в свободном плаще.

Миск попыталась улыбнуться, но это была слабая защита от его гнева.

— Миск! — прогремел Сезран.

— Брат, — ответила Миск столь же мягким голосом, сколь грозен был голос мага.

Краешком сознания Миск отметила, что Джими нет в доме, и решила, что это к лучшему. Он отправился в Ривербенд, чтобы продать несколько головок сыра. Джими должен взять за него хорошую цену — шестнадцать серебряных монет, восемь медных и еще четыре черных курицы. Одной из них никогда не придется нестись. На эти деньги гигант должен был купить кое-что из необходимого и, может быть, немного шелковой материи из Занкоса, которая ей так понравилась в прошлый раз. Он давно хотел сделать ей этот подарок. Роскошный красный шелк с зелеными?

— Миск!

Миск моргнула и сразу вспомнила, где она и кто стоит перед ней.

— Добро пожаловать, братик?

Миск увидела, что ярость Сезрана гаснет, как это не раз бывало. Она была островком спокойствия в центре бури, но он продолжал цепляться за свой гнев, ворча и вспыхивая по малейшему пустяку.

— Как ты посмела? — требовательно спросил он. — Как ты посмела послать их ко мне?

— Мальчик должен учиться.

— Учиться! Ты думаешь, я глупец? Я должен учить его, чтобы он отнял у меня Кингслэйер?

— Ему не нужно отнимать то, что и так ему принадлежит.

— Меч не принадлежит ему, — запальчиво возразил Сезран. — Он мой, мой!

— Ты выменял меч за безделушку, которая висит у тебя на шее, за этот никчемный камешек, братец. К тому же ты забываешь, что драгоценность, которая делает Кингслэйер столь могущественным, никогда тебе не принадлежала.

Сезран попытался возразить, но Миск перебила его:

— Что с Дэрином?

Губы Сезрана растянулись в злобной улыбке, обнажив зубы.

— Ты же знала, что я готов его убить. Знала и послала его ко мне.

Миск почувствовала, как в груди у нее все перевернулось. Она использовала все свои волшебные силы, чтобы спрятать Дэрина и принца от волшебства Фейдира, волшебника с юга, а сама послала их в Сьюардский замок, навстречу опасности еще более грозной.

— Значит, Дэрин мертв, — прошептала она с жалостью.

— Нет, но он хочет умереть, и я могу помочь ему в осуществлении этого желания.

— Братик, пожалуйста, не убивай его для того, чтобы наказать меня.

— Скажи, где я могу отыскать свой меч?

Миск опустила глаза.

— Ты же знаешь, я не могу.

— Будь ты проклята! — взорвался Сезран. — Будь проклята навеки! Я уничтожу обоих!

Мозг Миск ринулся в тоннели времени, и она увидела мертвого Дэрина и неподвижное тело Гэйлона. Однако был и другой путь, иное будущее, которое могло куда-то привести.

— Нет, — тихо попросила Миск. — Теперь тебе нужно только ждать и наблюдать.

— Ты это видишь, дорогая сестричка? — проворчал Сезран. — В таком случае ты слепа.

— Я вижу? — пробормотала Миск, — я вижу? ты получишь то, что желаешь. Я вижу, как однажды Гэйлон сам отдаст его тебе.

Сезран затих, успокоился. Он лишь внимательно вглядывался в лицо сестры, словно надеясь понять, не обманывает ли она, хотя и знал, что понять этого он не сможет. Миск неожиданно улыбнулась.

— Я вижу еще одну вещь, — она поймала его взгляд. — Я вижу искру тепла в твоем холодном, черством сердце, брат. Всего лишь крошечный уголек, но он есть, хотя мне всегда казалось, что это невозможно.

Ее слова возымели на Сезрана странное действие. Он вдруг отшатнулся.

— Это Дэрин, — продолжила Миск. — Ты любишь его.

Маг реагировал так бурно, словно Миск ударила его кинжалом.

— Глупая дура! — заорал он, снова рассвирепев. — Не лезь не в свое дело! Загляни лучше в будущее еще раз. Я сам создам свое будущее, и ты ничем не сможешь помешать мне!

Он снова оседлал штормовой ветер, превратившись в кипящую, иссиня-черную грозовую тучу. Взвыл ветер, загрохотал гром, и волшебник исчез.

Гэйлон все не возвращался, и Дэрин впервые почувствовал, как медленно тянется время. Некоторое время он рассматривал потолок, хотя уже давно выучил наизусть каждую трещинку, каждую паутинку. Он знал этот потолок как свои пять пальцев. Именно пять?

С усилием герцог поднял дрожащую левую руку на уровень лица. Его правый глаз плохо слушался и смотрел куда-то в другую сторону, так что рука некоторое время двоилась. Дэрин терпеливо дождался, пока все встанет на свои места и он сможет рассмотреть свою чудовищную конечность.

Сколько времени прошло с тех пор, как он стал пленником собственного тела? Наверное, немало, так как рука почти зажила и между обрубками пальцев наросла настоящая перепонка из причудливых шрамов. Его рука была теперь больше похожа на лягушачью лапу, а не на конечность человека. От ее вида герцога затошнило, и он уронил руку на одеяло, чтобы не видеть этой мерзкой картины. Зажившие ожоги болели теперь сильнее, чем когда-либо; и также сильнее, чем когда-либо, он ощущал, что не чувствует своей парализованной правой половины тела. Закрыв глаза, он позвал смерть, хотя отлично понимал, что ничего не дождется. Его дух упорно цеплялся за жизнь, хотя мозг жаждал освобождения.

Дэрин испытал внезапный приступ бессильной ярости, словно вся желчь в нем вдруг вскипела, выплеснувшись мучительной болью в груди. Он хотел кричать, выть от душившей его злобы, но боялся, что если он начнет кричать, то не сможет остановиться, боялся, что на крик прибежит Гэйлон и начнет излучать сострадание и любовь. Сострадание принца Дэрину было тяжелее всего переносить.

Герцог ощутил на лице дуновение прохладного воздуха и открыл глаза. Пламя свечи, установленной у его кровати, подпрыгнуло, и Дэрин скосил глаза в направлении двери. В спальню вошел Сезран. Он был один. Согнувшись у очага, маг принялся подбрасывать поленья в огонь.

— Гэй? лон? — спросил Дэрин.

— Гэйлон изучает «Книгу Камней».

Маг выпрямился и подошел к кровати. Он держал что-то в руках, и Дэрин наконец рассмотрел, что это была широкая чаша из кованого золота, украшенная кроваво-красными рубинами. В свете свечи чаша играла и искрилась.

— Хочешь узнать, что у меня есть? — спросил Сезран, поворачивая в руках чашу, словно любуясь ею. — Я принес тебе подарок, Дэрин Госни. В этой чаше твоя смерть. Ты доволен?

Дэрин дважды моргнул, но не смог найти слов.

— Мальчишка рассказал мне о твоей просьбе, но нож слишком груб и жесток, а смерть от него может быть мучительной. Все зависит от того, насколько тверда рука и верен удар, — он поднес чашу ближе. — В этой чаше — сладкие, счастливые сны, и один из этих снов — самый последний — вечный сон без тревог и сновидений. Таково ведь было твое желание?

Губы Дэрина слегка раздвинулись, и он облизнул их языком. Некоторое время он глядел на чашу, потом перевел взгляд на Сезрана. Глаза мага были похожи на бездонные колодцы, наполненные мраком, и Дэрин увидел в них собственное отражение. Наконец герцог кивнул.

Сезран улыбнулся.

— Тогда это твое. Но сначала? — он поставил чашу на столик рядом со свечой, — сначала расскажи мне, каковы твои планы относительно мальчишки. С твоей смертью вся ответственность ложится на меня. Ты, кажется, называл его принцем? Если это так, то ты должен знать вот что: я научу его колдовать, но не смогу научить его тому, что должен знать король, — это не моя специальность.

— Он? б-будет? королем.

— Боюсь, он будет не готов к этой сложной работе даже после того, как я закончу его учить.

— Он? д-д-должен править.

— Я не сомневаюсь, что он будет это делать. Его сила, его могущество уже сейчас выше моего понимания. Если он захочет править, никто и ничто не сможет его остановить. Но попомни мои слова: королевства, которые он подчинит своей власти, горько проклянут тот день, когда он станет их владыкой. Он заставит их забыть, кто такие были Черные Короли. По сравнению с ним сам Орим показался бы добряком.

— Н-нет! — тихо воскликнул Дэрин.

— Да. Ты уже видел силу его ненависти. Именно ненависть движет им.Он едва сдерживает свою ярость и гнев. Он вспыхивает по самому ничтожному поводу, а его инстинкты бойца уже сейчас отточены, и требуется совсем немного, чтобы довести их до совершенства. Он убийца по своей природе, а его правление будет жестоким и кровавым.

Искалеченная рука Дэрина рефлексивно дернулась, а мускулы лица уже давно ходили ходуном.

Сезран наклонился к нему и продолжил, глядя на него в упор:

— Все, о чем я тебе говорил, обязательно произойдет, если Гэйлон получит Кингслэйер. С этим мечом в руках он станет всемогущим.

— Его нас? наследие?

До сих пор маг говорил рассудительно и спокойно, но теперь его голос зазвучал громче:

— Это не его наследие. Меч принадлежит мне, Дэрин. Это я выковал и закалил клинок, и мне он принадлежит по праву. Я был глуп, когда отдал его в человеческие руки, и теперь меч должен вернуться ко мне. — Сезран понизил голос и почти шептал, низко склонившись над Дэрином:

— Ты знаешь, что я прав. Если ты касался Кингслэйера, держал его в руках, то ты знаешь, что я не обманываю тебя. Человек, который владеет Камнем, никогда не должен касаться его.

Воспоминания пронеслись в памяти Дэрина яркой чередой, и он почувствовал, как сердце отчаянно застучало в груди. Он помнил вкус этого могущества! Он жаждал его даже теперь, хотя понимал, что меч не может принадлежать ему.

— Мой д-долг?

— Твой долг заканчивается вместе со смертью, а ты выбрал смерть. — Сезран взял чашу и поднес ее к губам Дэрина. — Скажи мне, где спрятан Кингслэйер, и питье — твое.

Глаза мага коварно заблестели. — А мальчик знает? Ты говорил ему?

Дэрин покачал головой, не отрывая взгляда от чаши.

— Хорошо. Скажи мне, где он, и обретешь свободу.

Чаша наклонилась, и герцог увидел в ней темную тягучую жидкость. Золотистые блики играли на ее маслянистой поверхности. Дэрин жаждал сна, покоя, забвения, но что станет с Гэйлоном? Мальчик — почти юноша теперь — был взращен ненавистью, а Сезран никогда не сумеет научить его состраданию, не сумеет сдержать силы, которые управляют Гэйлоном. Чем может он, калека, помочь мальчику? Подумав об этом, Дэрин мысленно проклял свое немощное тело.

— Скажи мне, — вкрадчиво шепнул волшебник, но Дэрин сжал губы и отвернулся к стене.

Последовала тишина. Затем чаша ударилась о решетку очага и со звоном покатилась по полу. До слуха Дэрина донесся звук удаляющихся шагов мага.

Молодая девушка была так красива, что дух захватывало. Ее губы были горячи, и она тесно прижималась к нему. Так почему же он чувствует одно только раздражение?

Люсьен осторожно высвободился и снял руки Марсел со своей шеи. Затем он шагнул к кровати и взял оттуда ее алый бархатный плащ. Накинув плащ ей на плечи, он застегнул на горле золотую пряжку и надвинул ей на лицо капюшон. Волосы Марсел свободно падали на высокую грудь и мерцали в свете очага красным и золотым.

— Ваше величество? — тихо, но с обидой сказала Марсел.

— Тише, — промурлыкал Люсьен, прикасаясь к ее губам кончиками пальцев.

— Ты самая желанная, Марсел, но? сегодня ночью мне предстоит кое-что обдумать. Мне нужно побыть одному.

Взяв ее за руку, Люсьен подвел девушку к дверце, скрытой за занавесками. Это был потайной ход, при помощи которого леди ночами пробиралась в его покои. Некоторое время он молча смотрел, как Марсел неслышно спускалась по ступенькам, потом закрыл дверь и запер на задвижку.

Некоторое время молодой король беспокойно прохаживался перед камином. Он был раздражен, но не мог понять — почему. Королевская опочивальня была погружена в мягкий полумрак — ни свечи, ни лампы не горели, и только пламя очага освещало небольшое пространство на полу прямо перед камином. Некогда Люсьен страстно желал леди Марсел, но теперь, когда она принадлежала ему, он внезапно остыл. Дело было в том, что она предназначалась Дэрину, и это обстоятельство делало ее крайне привлекательной в глазах Люсьена. Теперь она только раздражала его. Его раздражало буквально все, и все успело ему наскучить. Он побыл королем всего три месяца, а ему уже все приелось.

Задержавшись возле окна, Люсьен выглянул наружу. За окном был заснеженный сад Каслкипа, и на расчищенной дорожке стояла в окружении сугробов миниатюрная фигурка в теплом плаще, смутно виднеющаяся в свете звезд. На мгновение ему показалось, что это Марсел, однако стоявший внизу человек был слишком мал ростом. Это могла быть только Джессмин. Люсьен сразу почувствовал гнев. Почему принцесса стоит на морозе, ночью, одна? Он даже пошел к двери, чтобы спуститься вниз и выбранить ее хорошенько, но передумал. Люсьен достаточно хорошо знал, почему она бродит в саду в одиночестве.

Каждый день Люсьен посылал маленькой принцессе прекрасные ожерелья и шелковые платья. Он приносил сладости и кормил ее своими собственными руками, но с каждым днем девочка худела и становилась все бледнее. Люсьен чувствовал, что она оплакивает свои потери, но ничем не мог ей помочь, ничем не мог облегчить ее страданий. Вот и сейчас при мысли об этом Люсьен почувствовал в груди щемящую боль. Это удивило его. Забота и сострадание были для него совершенно новым ощущением.

Люсьен даже поделился своими тревогами по поводу Джессмин с дядей, что случалось крайне редко. Фейдир посоветовал ему обратиться к Гиркану. Гиркан! Жирный, самодовольный глупец! Люсьен не доверил бы ему любимую лошадь, не говоря уже о здоровье принцессы.

Почему же Джессмин продолжает тосковать и не верит в смерть Гэйлона? Король знал, что его дядя все еще разыскивает Дэрина Госни, знал, что он назначил огромное вознаграждение за любую информацию о герцоге. «Старик ищет его от отчаяния, надеясь выудить из герцога хоть какие-то сведения о Кингслэйере», — решил Люсьен. Однако он был уверен, что легендарный меч никогда не попадет в руки Фейдира. Рейс, Дэрин и Гэйлон давно мертвы. И все же пусть старый дурак продолжает свою охоту. Это займет его, и он не станет лезть в дела молодого короля.

Люсьен задернул тяжелые шторы, не в силах больше смотреть на Джессмин, одиноко бредущую по тропе наедине со своей печалью. Потом он зажег лампы и встал перед высоким зеркалом трельяжа. Прекрасный юноша, отразившийся в зеркале, за последние три месяца набрал лишний вес. Люсьен увидел у себя наметившийся второй подбородок, располневшую талию. Критически рассматривая руки, Люсьен обнаружил, что мозоли от каждодневных упражнений с мечом сошли и мягкие ладони и длинные пальцы, начисто отмытые, буквально светились. Он не брал меча в руки с того самого дня, когда Дэрин сломал его Галимар.

В приступе раздражения Люсьен выдернул из-за пояса кинжал и безжалостно обкорнал свои длинные, ухоженные ногти. Выхватив из шкатулки надушенный носовой платок, он принялся яростно тереть лицо, удаляя румяна со щек и тени с век. Хватит! Слишком долго он разыгрывал из себя красавца-щеголя. Целых пять лет он вращался в изысканной компании придворных аристократов-южан, но теперь они не были его придворными. Король должен сам насаждать моду, а не следовать ей.

Люсьен сбросил с ног мягкие бальные туфли, скинул парадный голубой камзол с золотым шитьем. Дорогая одежда небрежной кучей упала на пол, а Люсьен оделся в другое платье и снова вернулся к зеркалу. Теперь он был одет в короткие бриджи для верховой езды, высокие черные башмаки, простую полотняную рубашку белого цвета и с просторными рукавами, поверх которой он набросил легкий кожаный камзол. Королю показалось, что его соломенного цвета волосы чересчур отросли, но он решил заняться этим завтра. Пока же он завязал их сзади кожаным ремешком и достал меч, присланный ему в подарок королем Роффо.

Милый кузен Роффо! Он только назывался королем, а правили в Ксенаре могучие торговые династии. Они сосредоточили в своих руках всю власть, которую только может дать богатство. Люсьен ни за что бы не прислушался к тому, что говорил этот старый человек. Роффо прислал ему меч и свои благословения. Ему очень нравилось, что теперь его дочь Джессмин выйдет замуж за Люсьена, как того хотел Фейдир. Но ветер носит, а собака лает? не так ли, старина Роффо? Люсьен даже фыркнул от негодования. Прежде чем они смогут пожениться, должно пройти лет десять. Мысль о свадьбе с Джессмин никак не укладывалась у него в голове. Девочка все еще казалась ему хорошенькой фарфоровой куколкой.

С восхищением взвесив в руке превосходный клинок, Люсьен встал перед зеркалом в стойку, любуясь собой. Наконец он пристегнул к поясу ножны и убрал в них меч. Когда он вышел из дверей своих покоев, двое стражников у дверей неуклюже вытянулись перед ним по стойке «смирно». Очевидно, король застал их врасплох. Их легкие кирасы и шлемы тихонько звякнули, когда солдаты салютовали Люсьену. Король посмотрел на солдата помоложе, и парень улыбнулся ему. Его манера поведения, отличающаяся недостатком почтительности, была хорошо знакома Люсьену.

— Ты, — резко сказал Люсьен. — Ступай за мной в оружейную комнату. Я хочу немного попрактиковаться в фехтовании сегодня ночью.

Молодой солдат ухмыльнулся, покосившись на своего товарища, и Люсьен зашагал прочь по коридору. «Пусть себе ухмыляется», — подумал Люсьен, слыша, как солдат лениво тащится следом. Сегодня ночью он намеревался пронзить наемника своим новым мечом и окрестить меч его кровью.

Сезран пропадал целых три дня. Он вернулся с еще более таинственным и сдержанным видом, чем обычно. Его спутанные волосы были подпалены, нос испачкан сажей, а настроение у него было премерзкое. Завидев такое, Гэйлон почел за благо вести себя потише и отложить на потом вопросы, которые у него накопились за время чтения «Книги Камней». Прошло еще два дня, и маг то загадочно исчезал, то снова появлялся в самые неподходящие моменты. По ночам Гэйлон часто слышал лязг и грохот, доносившейся из глубины замка.

С разрешения Сезрана Гэйлон принес «Книгу Камней» в комнату Дэрина и читал ее за столом у очага. Впервые за сравнительно долгий промежуток времени мальчик чувствовал себя почти счастливым. Да и Дэрин перестал постоянно жаловаться и ворчать по пустякам. Он даже позволял Гэйлону разминать и разрабатывать неподвижные конечности, а его речь с каждым днем становилась все яснее и разборчивей, хотя он по-прежнему немного заикался, когда уставал или удивлялся чему-то. Герцог все так же был подвержен приступам черной меланхолии, но Гэйлон уже научился распознавать признаки надвигающейся депрессии. В эти моменты он хватал лютню и принимался распевать веселые песенки и куплеты, которым его когда-то научил герцог. Это никогда не подводило его, и всякий раз мальчику удавалось вызвать на губах герцога дурацкую улыбку.

В тот день Гэйлон, как всегда, сидел за столом и корпел над книгой, расшифровывая рунические письмена и занося перевод острым стилом на глиняную табличку. Сезран не позволял ему вести записи на бумаге или на пергаменте. Когда Гэйлон заучивал текст, он смачивал глину водой и стирал все написанное. Дэрин откинулся на подушку и уснул.

Его внимание привлекла какая-то возня. Он оторвался от чтения и приподнял голову. Тихий звук, напоминающий отдаленный раскат грома, повторился, затем еще раз, но ближе и громче. Дэрин вздрогнул и проснулся.

— Что? — спросил он в тревоге.

Гэйлон встал из-за стола. Гром грохотал все громче, и к нему добавился какой-то визг, столь тонкий и пронзительный, что у принца заныли зубы. Стены, пол, вся мебель задрожали, и Гэйлон успел подумать, что больше он не выдержит, но адская какофония внезапно прекратилась. Настала полная тишина. Гэйлон и Дэрин переглянулись и уставились на медленно открывающуюся дверь. На пороге возник Сезран. Он толкал перед собой кресло на колесах. Металлические колеса жалобно скрипели во время движения.

— Чт-то это? — спросил Дэрин, когда вновь стало тихо.

— Средство передвижения для калек, — нелюбезно объяснил Сезран. Его глаза налились кровью, а волосы в диком беспорядке торчали во все стороны.

— Довольно шумное приспособление, — констатировал очевидное Гэйлон.

Сезран ощерился на него.

— Обода необходимо обтянуть кожей, а втулки набить свиным салом. Ты этим и займешься. Пойди-ка сюда, мальчик.

Гэйлон шагнул вперед, и маг протянул к нему руку. На ладони его лежал расправленный шелковый платок.

— Дай сюда свой Камень! — приказал он.

Гэйлон долго и непонимающе глядел на Сезрана, так что маг нетерпеливо помахал платком прямо перед его носом.

— Клади его сюда.

Гэйлон испуганно повернулся к Дэрину, но герцог молча и без всякого выражения смотрел на них.

— Зачем? — слабо спросил принц.

Сезран фыркнул.

— И ты что думаешь, я собираюсь похитить у тебя твой булыжник? Он должен быть оправлен, и время для этого пришло, Гэйлон Рейссон. Нельзя вечно носить Камень в кулаке. А теперь клади Камень в платок.

Гэйлон неохотно подчинился и теперь смотрел, как маг тщательно заворачивает его драгоценность в платок и опускает в мешочек на поясе. Не проронив больше ни слова, маг вышел. Гэйлон долго стоял молча возле стола и смотрел на закрывшуюся дверь.

— Гэйлон?

Мальчик повернулся к кровати, и Дэрин увидел на его щеках мокрые дорожки слез.

— Иди ко мне, — ласково сказал герцог. Гэйлон подошел к кровати герцога и тот добавил:

— Ты? н-не должен? беспокоиться.

— Я и не беспокоюсь, — шепнул мальчик. — Это что-то другое.

И тут Дэрин понял, что на лице Гэйлона была не тревога, а самые настоящие горе и сострадание.

— Ох, Дэрин, я чувствую себя так, словно у меня отняли зрение, словно я потерял осязание и слух. Мне кажется, что у меня вырвали сердце или отняли легкие! — Он продолжал плакать, крепко сжав покалеченную руку герцога. — Так вот что ты пережил, Дэрин! Я даже не думал? Я не понимал, как это — потерять свой Камень, как ты потерял свой!

Дэрин почувствовал в желудке тугой комок и закрыл глаза. Да. Именно так себя и чувствуешь. Без Камня ты выпотрошен, жив только наполовину, но Гэйлон никогда не должен был этого узнать. И Дэрин сказал:

— Нет, Гэйлон, со мной было не так, как с тобой. Я? никогда не был настроен в унисон со своим Камнем, как ты? Н-не д-думай, что я страдаю? — И герцог, насколько смог, заставил самого себя поверить в это.

В самой глубокой из келий Сьюардского замка Сезран с нетерпением ждал, пока плавильная печь наберет необходимую температуру. Местный уголь был слишком рыхлым и горел довольно слабо и плохо, и с ним было трудно работать. Когда наконец печь раскалилась, маг при помощи щипцов вытащил из тиглей небольшой ковшик с расплавленным золотом. Высыпав в жидкий металл необходимые добавки, он некоторое время наблюдал за тем, как окисляются и сгорают примеси. Даже в этом примитивном мире, где никто пока не слыхал о развитых технологиях, бывших привычными в родной земле Сезрана, он научился обходиться тем, что было под руками.

Пока золото остывало, Сезран вынул Камень из кожаного кошелька на поясе и положил его на рабочий стол. Колдовские Камни были редким, но вполне естественным явлением в этом мире, представляя собой кристаллическую структуру с зачаточным самосознанием. Человеческие существа, способные связать себя с этими обладающими проблеском разума Камнями, тоже встречались не часто, однако если такая связь была установлена, то психическая энергия, вырабатываемая симбиотической парой человек-Камень, могла творить настоящие чудеса.

Несмотря на свой заурядный внешний вид. Колдовской Камень был очень сложной и тонко организованной кристаллической структурой. Сезран попробовал прикоснуться к неоправленному Камню мальчика при посредстве своего Колдовского Камня, но был немедленно отвергнут. Изменение внутренних структур уже началось и зашло слишком далеко: мальчик и Камень уже оставили друг на друге свой отпечаток. Как жаль, что разумные существа в этом мире обречены на такую короткую жизнь. Со смертью Гэйлона все, что успеет развиться в Камне, в том числе и его способность к сотрудничеству, станет бесполезным. Однако как же ярко должна светиться эта драгоценность на протяжении его недолгой жизни!

Камень Дэрина был несколько иного рода. Он принадлежал одному из далеких предков Госни и передавался по наследству из поколения в поколение, ожидая появления на свет ребенка, способного снова вступить с ним в связь. Неуправляемый Камень мог представлять собой серьезную угрозу для любого, однако при тщательном и аккуратном обращении его можно было сохранить. Что касается Камня Гэйлона, то Сезран сомневался в том, что с ним можно будет поступить так, как с Камнем Госни. Этот Камень выглядел столь же могущественным и непокорным, как и его обладатель.

Ощупав Камень, все еще завернутый в шелк, Сезран принялся обрабатывать золото, работая небольшим молоточком и вальцами, расплющивая, прокатывая и сгибая. Ему всегда нравилось работать с золотом. Движения рук старика стали уверенными, плавными. Конечно, для такого выдающегося Камня нужно было сделать подходящий перстень. Маг прекрасно понимал, как мучается и страдает Гэйлон без своего сокровища. Как бы там ни было, но торопиться он не станет. Пусть мальчишка поймет, что потерял Дэрин.

— Гм-м? Очень красиво? — донесся откуда-то сверху свистящий шепот.

Сезран поднял глаза. На выступе стены под самым потолком съежилось в тени странное существо. Две красноватые искорки блестели в его глазах, а в полумраке угадывались заостренный нос и встопорщенные усы.

— Диггер, — приветствовал крысу маг, возвращаясь к работе.

Существо протопало лапами по выступу, отважно перепрыгнуло на другой выступ, пониже, а затем перелезло на плечо волшебника. Несколько мгновений Диггер балансировал на плече мага, нервно взмахивая голым, гибким хвостом. Наконец он уселся, крепко обвив хвостом шею Сезрана.

— В замке завелись люди, — пропищал Диггер. — Я очень проголодался.

— Ну так что же? Разве ты позабыл дорогу в кладовую?

— Да. То есть нет. Просто этот мальчишка попытался насадить меня на свой кинжал. Он очень проворен и жесток. Не люблю людей.

— А они недолюбливают крыс, — парировал волшебник.

— Гм-м? Что это ты мастеришь? Очень красивое, очень блестящее? — Диггер спустился по руке Сезрана и уселся на рабочем столе.

— Эй, приятель, смотри, куда наступаешь, и ничего не трогай. Я мастерю для мальчишки перстень с Колдовским Камнем. Твое счастье, что в тот раз у него не было при себе Камня. Он поджарил бы тебя на расстоянии.

— Гм-м? Совсем плохой люди. Он умрет?

— Нет.

— Ахх-м, — зевнул Диггер с легким разочарованием. — Кстати, я только что вернулся с юга, где навещал своих дальних родственников. Это долгое и опасное путешествие. — Крыса наклонила голову и уставилась на мага бусинным глазом. — Но только не для меня, потому что я — Диггер Отважный, Диггер Бесстрашный!

— Ты — Диггер Хвастливый, — заметил Сезран.

— Да, хвост у меня тоже выдающийся. И все же я вернулся, чтобы как близкий друг служить тебе.

— Никакой ты мне не близкий друг, а просто приживала и паразит.

Приходишь и уходишь, когда тебе вздумается. Ты всегда все решал сам.

— Если это так, то я решил быть твоим близким другом, какими были мой отец и дед, и так далее. Мы верно служим тебе за то, что ты дал нам речь.

Сезран раздраженно фыркнул.

— Вы верно служите мне до тех пор, пока вам это нравится или пока у вас пустой желудок. Я успел неоднократно пожалеть о том, что наградил тебя и твоих предков способностью разговаривать на человечьем языке.

— Гм-м? — Диггер подобрался к шелковому платку. — Какой мягкий, какой гладенький, — прошептал он, прикасаясь к ткани крошечными лапками. Неосторожным движением он случайно приоткрыл Камень.

Сезран прекратил работу.

— Говорил я тебе — ничего не трогать! Камень обладает способностью защищать себя. Стоит прикоснуться к нему голыми руками, и ты — покойник.

Диггер неуклюже подпрыгнул и врезался головой в молоток.

— Гм-м-м?

Сезран взял в руки Камень и, не разворачивая его, примерил к оправе.

Камень подошел, и маг, загнув заусеницы держателя, вытащил ткань.

— А теперь отойди подальше и закрой глаза.

Диггер спрыгнул на скамейку и, торопливо семеня, отбежал на ее дальний конец. Там он уселся, закрыв лапами глаза. Сезран протянул руку и дотронулся до Камня кончиком пальца.

Камень вспыхнул ослепительно и ярко, и странный голубой свет высветил самые дальние уголки комнаты. Когда сияние померкло, Сезран осторожно взял кольцо. Теперь Камень на вечные времена был вплавлен в золото.

Диггер осторожненько приблизился, высунул морду из-под руки Сезрана и продекламировал:

Золото, золото, колдовское золото, Жарко греет, сильно студит, Колдовское золото?

— Проваливай, пока цел.

— Я не боюсь, я — Диггер Смелый?

— Тихо!

— Гм-м?

— Если хочешь служить мне, Диггер, я тебе дам задание.

— Да, да, очень хочешь служить!

— Мне нужно знать, о чем больной человек говорит с мальчишкой наедине, особенно если они заговорят о мече под названием Кингслэйер. Сделаешь?

— Да, да, очень?

— Прекрати!

Крыса поскучнела.

— Конечно, я сделаю, что ты хочешь, но все-таки я очень-очень голоден.

12

Гэйлон исследовал секреты Сьюардского замка, как охотник бы выслеживал льва или медведя, — с осторожностью. Огромное здание было непредсказуемо, как и его владелец, и столь же опасно. Сезран выстраивал свой замок камень за камнем, на протяжении столетий, и теперь титаническая постройка возвышалась на холме над вересковой пустошью словно творение сумасшедшего великана. Внешние стены выглядели основательными и крепкими, однако стоило моргнуть, как все углы и пропорции сильно изменялись, и поэтому Тень, отбрасываемая замком, тоже все время менялась, словно тень дерева на ветру. Высокие стены были совершенно гладкими, и в них не было прорезано ни одного окна, зато входов было целых два — в западной стене и в восточной. Войти в них можно было соответственно вечером и утром, в зависимости от того, откуда падал солнечный свет. Отважиться войти в Тень замка — означало кликать смерть, и не самую приятную. Об этом, по всей видимости, должны были предупреждать белеющие кости — человеческие и кости животных, — разбросанные по лужайке вокруг замка.

Для того чтобы пуститься в путешествие по лабиринту комнат и коридоров внутри замка, требовались внимание и сосредоточенность. Гэйлон понял это очень быстро. Стоило сбиться с пути, и ты оказывался в том же самом месте, откуда вышел, даже если все время двигался по прямой. Были в замке лестницы, которые никуда не вели, коридоры, которые упирались в глухие стены, и были в нем тысячи комнат, некоторые из которых были заперты, некоторые — нет, некоторые из которых были пусты, а некоторые — нет. В некоторых помещениях Гэйлон не обнаруживал никаких предметов, но зато они были наполнены странными звуками и тревожащими запахами, и Гэйлон ни за что не согласился бы вернуться туда из боязни лишиться рассудка или погибнуть.

Но были у принца и две любимые комнаты, в которые он готов был приходить снова и снова. Одна из этих комнат располагалась в подземелье и была битком набита оборудованием, имеющим какое-то отношение к времени. Эти странные машины обязательно чем-то удивляли Гэйлона или развлекали его.

Самым большим предметом в этой комнате были огромные водяные часы. Они отмеряли время. Капля за каплей сочилась вода, и огромные колеса едва заметно для глаза поворачивались. Стены были увешаны всевозможными приспособлениями для измерения времени, которые тикали, такали, стучали и показывали время при помощи странных символов, каких Гэйлону никогда и нигде не приходилось видеть. На некоторых часах были резные фигурки, которые плясали под музыку колокольчиков или сами били в гонг. Вся комната постоянно находилась в движении, и Гэйлон, глядя по сторонам, начинал испытывать легкое, но приятное головокружение. В результате мальчик каждый раз задерживался в этой комнате дольше, чем намеревался.

Вторая комната располагалась на первом этаже, в самой середине постройки. В этой комнате было не четыре, а восемь стен, которые сходились под невероятными углами. В каждой стене было окно, загороженное толстыми металлическими решетками. За каждым окном виднелся чудесный, пасторальный пейзаж. Все картинки отличались друг от друга, в том числе временем года и временем суток. Было, пожалуй, хорошо, что эти окна зарешечены, ибо в противном случае Гэйлону было бы нелегко избежать соблазна перелезть через высокий каменный подоконник и отправиться по какой-нибудь осенней тропе или летней дорожке, чтобы посмотреть — что там скрывается за холмом или за лесом. За стенами замка была зима, и мальчик часто и подолгу простаивал, прижимаясь лицом к стальным прутьям, перед окном, за которым расцветали деревья и пересмешники с песнями перелетали с ветки на ветку. Это зрелище наполняло его противоречивыми чувствами — он одновременно испытывал странный покой и еще более странное томление.

Для Дэрина время летело почти незаметно. Кончилась зима, настала весна, за весной пришло лето. Прошел почти год, и он в конце концов встал с кровати и пересел в свое инвалидное кресло. Прошло еще немного времени, и он перестал пользоваться и им, чтобы самому — медленно, с трудом, с одышкой — бродить по коридорам замка. Его правая рука плохо удерживала посох, который сделал для него Гэйлон из сухого тиса, и он несколько раз падал, пока принц не приспособил к посоху кожаную петлю, в которую Дэрин продевал запястье. Герцог предпочитал теперь темные одежды и отрастил длинную бороду.

Дэрин не чувствовал себя довольным или счастливым, его настроение постоянно находилось где-то в промежутке между истерикой и меланхолией, однако он отыскал себе достойную цель, и уж к ней — к тому, чтобы дать Гэйлону хорошее образование, — он стремился со всей настойчивостью, на какую был способен. Это заняло несколько лет, и герцог оказался куда более строгим учителем, чем Сезран. Используя книги и свитки из собрания мага, он обучал Гэйлона более мирским, но не менее сложным наукам: математике, письму, истории. Усаживаясь в кресло, он продолжал учить принца обращению с оружием, натаскивая его на старом манекене, то подбадривая, то высмеивая его неловкие выпады.

Сезран продолжал жить своей таинственной жизнью. Он мало интересовался Гэйлоном и еще меньше — Дэрином, особенно после того, как герцог перестал нуждаться во врачебной помощи. Уроки, которые он давал Гэйлону, были по большей части загадочными импровизациями, в результате которых принц чаще бывал разочарован или разгневан. В другое время, однако, в зависимости от своего переменчивого настроения, маг мог повести себя совершенно иначе. Преисполнившись энтузиазма, он делился с Гэйлоном сокровенными знаниями из своей сокровищницы, рассказывал ему о своих гениальных догадках, и именно эти уроки были принцу понятнее и яснее, чем раздраженное бурчание под нос или мрачное молчание старика.

Как-то летней ночью, на втором году пребывания Гэйлона в стенах замка он внезапно проснулся. Его комната была темна, однако он почувствовал в ней присутствие энергии, которая могла принадлежать только Сезрану.

— Идем, — приказал маг, и Гэйлон, не говоря ни слова, натянул свои штаны и сандалии. Затем он вытянул вперед руку, и крошечная спальня озарилась ярким голубым светом его Камня — Камня, вставленного Сезраном в чудесное золотое кольцо. От двери донеслось сердитое ворчание волшебника:

— Какая все-таки бесполезная штука — эти ваши человеческие глаза.

С этими словами Сезран стал удаляться, и Гэйлон поспешил за ним.

Они вышли из замка. Снаружи теплый летний воздух сладко пах вереском и Ночными фиалками. На востоке карабкался на небо тонкий серпик луны, а многочисленные яркие звезды светили так, что можно было разглядеть, где кончаются холмы и начинается пустошь. Гэйлон шел за Сезраном по тропе, которая вела от замка к поросшим кустарниками берегам широкого пруда. У самой воды Сезран остановился. Жестом призвав Гэйлона к молчанию, он поднял голову и застыл, вглядываясь в темноту.

— Слушай! — приказал он.

Коротко остриженные волосы кольнули Гэйлона в шею, когда он поднял лицо и стал всматриваться и вслушиваться в ночное небо.

— Я ничего не слышу, — прошептал он сипло.

— Сядь, — Сезран уселся сам и наклонился к принцу. — Не двигайся.

Воспользуйся своим Камнем и слушай.

В голове Гэйлона немедленно возникла тысяча вопросов, но он справился с ними и промолчал. Эта внутренняя борьба, однако, взбудоражила его, и ему с трудом удалось снова успокоиться. Его Камень начал едва заметно светиться. Склонив голову, Гэйлон очистил свой разум от мыслей и прислушался.

Его сознание наполнилось множеством ночных звуков. Он услышал шорох травы, голос сверчка, скрип стеблей тростника, трущихся друг о дружку, песню лягушек и жаб. Поначалу этот шум раздражал его, тревожа неподвижный покой его существа, но очень скоро все переменилось.

Гэйлон стал различать узоры на поверхности этого потока звуков. Мелодия и ритм разделились, обрели свою цель и звучали, словно оркестр. Даже ветер, капризный и непостоянный, казалось, знал свою партию и исполнял ее строго и уверенно. Ни одно живое существо, ни один из элементов окружающей природы не вступал в общий хор вне порядка, определенного гармонией целого. Голоса насекомых и древесных квакш звучали а'капелла, а волна накатывалась на берег только в точно определенный момент. Как во время концерта, величественная музыка то звучала громче, то затихала, и Гэйлон без труда улавливал чутким ухом совершенные музыкальные фразы, фрагменты и части симфонии звуков. Он словно погружался в музыку, и она текла вокруг него могучим потоком, легко касаясь его тела.

Мелодия зазвучала быстрее, поднялась до волнующего крещендо и вдруг умолкла. Отсутствие звука было настолько абсолютным, что причиняло почти физическую боль. Гэйлон ощущал себя измученным и выжатым досуха, но на удивление спокойным и умиротворенным. Долгий вздох вырвался из его груди, и он поглядел на мага.

— Ты слышал это? — спросил принц и был неприятно поражен тем, как громко и хрипло прозвучал в тишине его голос.

Сезран не ответил. Где-то в траве неуверенно прозвенел голос одинокой цикады, который как бы приглашал остальных начать все сначала. Однако Сезран уже вставал, скрывая звезды складками своего плаща, и Гэйлон неохотно последовал за ним.

Рано утром в день своего тринадцатого дня рождения, без малого через три года после того, как они с Дэрином пришли в замок, Гэйлон стоял у западных дверей и наблюдал, как Тень Сьюардского замка движется по лужайке между стеной и берегом моря. Игра холодного осеннего солнца на зеленой траве пробудила в Гэйлоне горько-сладкие воспоминания о Каслкипе, расположенном далеко на севере. Там, наверное, трава уже пожелтела и жесткие стебли склоняются к земле, рассыпая созревшие семена, а воздух стал сухим и прохладным, без этого тяжелого запаха соли и гниющих на берегу водорослей. В том далеком замке одна девочка будет праздновать свой девятый день рождения?

Прислонившись спиной к потрескавшейся от непогоды деревянной двери, Гэйлон попытался справиться со своим унынием и тоской. Интересно, помнит ли о нем Джессмин?

Пронзительный писк боли заставил его обернуться в направлении той части газона, которая примыкала к стене замка. Какая-то злосчастная мышь случайно забрела в Тень стены и теперь носилась кругами по траве, спасаясь от какого-то невидимого врага. С каким-то болезненным интересом Гэйлон смотрел, как зверек подпрыгнул высоко в воздух и перевернулся через голову буквально в нескольких шагах от него. Он пожелал, чтобы мышь сумела подобраться поближе, надеясь на счастливую случайность, которая бы помогла ему спасти маленького грызуна. Его Камень замерцал в ответ, однако мышь была слишком напугана, чтобы расслышать зов Гэйлона.

Ему нужно было сделать один-единственный шаг, чтобы спасти зверька, всего один шаг за границу страшной Тени. Мышь издала последний жалобный писк и упала в траву, окровавленная и неподвижная. Луг снова стал спокойным и безмятежным, только слабый ветер слегка пригибал траву и раскачивал цветы. Гэйлон даже зажмурился от сознания собственной трусости. Один шаг в Тень наверняка не причинил бы ему никакого вреда, что бы там ни говорили Дэрин и Сезран.

Наконец юноша запер тяжелую дверь с помощью своего Камня и отправился по темным каменным коридорам разыскивать старого мага. В последнее время Сезран по большей части работал в верхних комнатах своего замка, точнее, в одной из них — темной и круглой, которая могла вращаться по его команде. Здесь он учил Гэйлона именам звезд, которые были видны сквозь дыру на крыше даже в дневное время. Сезран изобрел для своих наблюдений особое устройство — длинный металлический цилиндр, в торцах которого были укреплены куски толстого стекла. Сезран называл их выпуклыми и вогнутыми линзами, глядя через которые можно было увидеть отдаленные предметы совсем близко.

Гэйлон и раньше видел телескоп. Придворный лекарь отца Гиркан обладал таким прибором, который за большие деньги был куплен у какого-то народа, живущего по ту сторону Восточной пустыни. Однако эта труба лишь чуть-чуть увеличивала рябой лик луны. В телескоп же Сезрана можно было увидеть целые миры, которые вращались по орбитам вокруг солнца.

Именно в этой комнате для наблюдения за звездами Гэйлон научился искусству Сна. Под пристальным и внимательным контролем Сезрана Гэйлон исследовал бескрайние просторы Вселенной. Ему приходилось стоять в руинах, оставленных чужими цивилизациями, и мчаться на огненных гейзерах, выброшенных из недр пылающих звезд. Между всем прочим он еще раз посетил желтый мир странных танцоров, однако на то, чтобы увидеть все. Спящему не хватило бы и тысячи человеческих жизней. Кроме того, Спящий все равно оставался привязан к своему непрочному человеческому телу, и поэтому самой большой опасностью для него была потеря чувства реального времени, которая происходила с человеком сразу после того, как он погружался в Сон. Тем не менее Сезран при помощи своих грубых и подчас болезненных методов сумел приучить Гэйлона не терять контроль над собой.

Вот и сейчас Гэйлон вошел в круглую комнату, вытянув перед собой руку с перстнем, так чтобы свет его Камня осветил все пространство внутри.

— Убирайся! — резко прокаркал маг, стоя у телескопа в самом центре комнаты.

— Я хочу задать тебе вопрос.

— Потом. Я позову тебя, когда мне будет угодно ответить на него.

— Нет, — возразил принц, рискуя навлечь на себя гнев мага. — Я хочу больше узнать о Тени замка.

— Ты знаешь о ней все, что тебе нужно о ней знать.

— Все, что мне известно, это то, что мне не разрешается вступать в Тень.

— Так и есть. А теперь убирайся! Ты мешаешь мне работать! — Камень на груди Сезрана начал светиться.

— Тогда я сам открою секрет Тени!

Сезран в сердцах ударил кулаком по поворотному механизму телескопа.

Механизм глухо загудел.

— Если ты сделаешь это, ты, скорее всего, погибнешь. А если нет, то я заставлю тебя пожалеть о том, что ты выжил. Может быть, стоит сразу наказать тебя, дерзкий мальчишка!

Теперь уже Камень Сезрана светился ослепительно-ярким синим огнем. Гэйлон на всякий случай отступил назад к двери, но дверь перед ним захлопнулась, отрезая путь к отступлению. Он не слишком мудро поступил, пытаясь загнать старикашку в угол. Гэйлон по опыту знал это, однако раз за разом снова проверял, насколько хватит терпения у мага. И раз за разом ему приходилось жалеть о своей дерзости. Предвидя острую боль в какой-нибудь части тела, Гэйлон заранее напрягся. Тут он услышал, как дверь снова открылась, и в проем полился желтый свет масляной лампы.

— Гэйлон? — это был голос Дэрина. Принц обернулся и увидел герцога с клюкой в одной руке и с лампой в другой.

— А-а-а, вот ты где. Я уж думал, что не найду тебя. Этот проклятый замок с каждым днем становится все больше, а может быть, я старею? — Дэрин кивнул Сезрану в знак приветствия. — Вы занимались, и я, наверное, помешал. Прости меня. Я просто хотел поздравить тебя с днем рождения.

Гэйлон заставил себя улыбнуться.

— Спасибо, Дэрин.

— Жаль, что у меня нет для тебя подарка.

— Твое поздравление — это уже подарок, — пробормотал Гэйлон, косясь на мага.

Камень Сезрана перестал зловеще светиться. По всей видимости, Дэрин спас принца от хорошей трепки, и это был подарок хоть куда.

— Ладно, не стану вас отвлекать?

Герцог медленно развернулся и зашаркал прочь. Дверь за ним закрылась.

— День рождения? — удивился Сезран. — Сколько тебе?

Что-то в голос волшебника заставило Гэйлона снова насторожиться.

— Тринадцать.

— Тринадцать. Едва ли достаточно времени, чтобы научиться жить, не говоря уже о том, чтобы постичь магическое искусство, — голос Сезрана немного потеплел. — Если хочешь дожить до следующего дня рождения, Гэйлон Рейссон, забудь о Тенях Сьюарда. Они не настолько важны, чтобы потерять из-за них жизнь. Подойди-ка сюда, — поманил он принца. — Я хочу показать тебе одну вещь, которую нельзя увидеть. Твой Камень поможет тебе.

Он показал рукой на небо.

— В вашей галактике есть старые звезды, которые в процессе своего умирания становятся настолько плотными, что ничто не может избежать силы их притяжения. Даже свет. Мы с тобой посмотрим на одну из них.

Забыв, по крайней мере на время, о Тенях замка, Гэйлон дал магу погрузить себя в Сон.

— Повтори наизусть родословную Черных Королей, — сказал Дэрин, постучав кончиком посоха по плечу пятнадцатилетнего Гэйлона.

Герцог подошел сзади, и испуганный юноша чуть не выскочил из кресла. В этом возрасте он состоял в основном из локтей, коленок и прочих углов, поэтому столкновение с тяжелым столом оказалось для него довольно болезненным. Кроме того, он опрокинул свечу. Растопленный воск быстро потек по доскам столешницы, и принц попытался спасти одну из драгоценных книг Сезрана. Для утренних занятий они пользовались старой, захламленной спальней волшебника, но это не значило, что теперь можно портить книги учителя.

— Ты невнимателен, — укоризненно проворчал Дэрин, когда книга была спасена, свеча снова выпрямлена и восстановлен относительный порядок.

— Ты не рассказываешь мне ничего интересного, — возмутился принц.

Герцог не обратил на дерзкое замечание никакого внимания. Терпеливо и твердо он сказал:

— Ты обязан знать эти вещи. А теперь все-таки расскажи мне родословную Черных Королей.

Юноша закатил глаза и застонал, но начал перечисление:

— В году пятьсот восемьдесят третьем второго тысячелетия Теспер?

Теспер объединил под своим началом горные племена Виндланда, который теперь называется Виннамиром. Потом он взял? взял в жены?

— Глиру.

— Да-да, Глиру, и они вместе породили Семеллу, первого из королей, владевшего магическим искусством. Это было в пятьсот восемьдесят седьмом году. Семелла женился на племяннице Глиры, Вельнар?

— Ее звали Лирра, — перебил Гэйлона Дэрин. — А Вельнар, между прочим, родился через триста лет и не был ничьей племянницей. Он был королем-магом.

— Лирра, Вельнар! Какая разница? — Принц оперся локтями на стол и положил подбородок на выставленные кулаки. — Это же только имена, Дэрин, бесконечный перечень скучных-скучных имен.

— Ты прав. Их имена действительно не имеют значения, но имеет значение то, как они правили. Это особенно важно для тебя, чтобы ты мог учиться на их победах и на их поражениях. Так что когда ты выучишь все о Черных и Рыжих Королях, мы перейдем к династиям королей Ласонии и Ксенары.

— Может быть, не надо? — умоляюще протянул Гэйлон.

— Надо. Давай сначала.

Недовольно бормоча, Гэйлон закрыл глаза, и на сей раз дело пошло быстрее. Его Камень слегка засветился, и Дэрин невольно улыбнулся. Камень не мог подсказывать принцу имена и даты, но подстегнуть его память было вполне по силам волшебной вещице. Но даже для этой малости от принца требовалась нешуточная концентрация внимания. Слушая его, герцог опустился на свободный стул, время от времени поправляя мальчика. Почти за тысячу лет на троне Виндланда сменилось восемьдесят семь правителей, и царствование некоторых из них продолжалось меньше недели.

— ?а Голир женился на его матери, Кисне, и в году девятьсот двадцать первом они породили Орима, последнего короля-мага, — тихо закончил Гэйлон и добавил:

— До настоящего времени.

Дэрин поднял голову, и блеск ореховых глаз принца заставил его вздрогнуть.

— Я хочу вернуться домой, — твердо сказал Гэйлон. — Я хочу вернуться в Каслкип, убить Люсьена и получить то, что по праву принадлежит мне.

— Нет, — герцог отвернулся, чтобы скрыть свой страх. — Ты еще не готов.

Открой книгу на странице двухсот двадцатой. Мы начнем наш следующий урок.

— Но, Дэрин?

— Я сказал — нет. Когда ты научишься ставить свое королевство и своих подданных превыше всего остального, превыше своей ненависти и жажды мщения, тогда ты будешь готов. Но не сейчас.

Камень Гэйлона ярко вспыхнул, выдавая какое-то сильное чувство, но Дэрин попытался не обращать на это внимания.

— Открой свою книгу и найди места, посвященные Ориму. Его правление — лучший пример того, как не надо управлять королевством, хотя в тексте говорится, что сначала он был не таким уж плохим королем. Читай вслух. Начни с середины страницы.

— Милая, выпей чай, пока он не остыл.

Заслышав слова леди Герры, Джессмин, превратившаяся в очаровательную девочку-подростка, пошевелилась в кресле и взяла с мраморного столика чашку. Теплый воздух, напоенный ароматом роз и звенящий криками детей, резвящихся на лужайках, проникал в комнату сквозь раскрытое окно. Звуки и запахи, однако, казались Джессмин приглушенными, ибо стена печали отгораживала ее от мира. Принцессе было четырнадцать лет, а Гэйлону, если бы он был жив, было бы сейчас восемнадцать и он выглядел бы уже совсем взрослым.

— Выпей чаю, сердечко, — тихо уговаривала леди Герра.

— Не хочу. Я очень устала.

— Гиркан говорит, что этот напиток вернет тебе аппетит. Ну выпей, хоть несколько глоточков?

Озабоченные морщины на рыхлом лице пожилой дамы стали глубже, и принцесса послушно выпила остывающий настой маленькими глотками. Его вкус оказался мерзким, а запах и того хуже; к тому же силы, истраченные на то, чтобы удерживать чашку, усугубили ее усталость.

Каждое утро Джессмин просыпалась вялой и изможденной, и эти ощущения не покидали ее до самого вечера. Окружающий мир нисколько ее не интересовал: пища казалась пресной, светские приемы при дворе — отчаянно скучными, а общество других девушек причиняло ей настоящие страдания. Она хотела только одного — чтобы ее оставили одну, наедине с ее горем, дабы она могла дождаться наступления темноты.

Только ночью, во сне, находила она утешение. Во сне приходил к ней Гэйлон, во сне являлся ей Дэрин, и только во сне Джессмин снова ощущала покой и радость, которых не испытывала вот уже многие годы.

— Джессмин?

Ее печаль стала глубже, и принцесса часто заморгала. Каким-то образом она очутилась на низком и широком подоконнике и теперь глядела на расположенный внизу сад. Чашка с лекарством стояла позабытая на поручне кресла. Джессмин почувствовала легкий приступ гнева. Где же та беззаботная девочка, которая подглядывала за взрослыми на фехтовальной площадке и мечтала научиться владеть мечом? Где та девочка, которая бегала быстрее и скакала верхом лучше всех своих сверстников? Где она теперь? Нет ее?

Люсьен пытался припомнить тот день, когда он впервые осознал, что любит Джессмин, но все его усилия были напрасны. Точно так же он не смог припомнить, было ли когда-то такое время, когда он не любил ее. Когда Джессмин исполнилось восемь, он подарил ей чудесного маленького пони:

Кругленького, ладного, серого в яблоках. Но девочка назвала животное Тистльдон, взяв имя из песенки Дэрина, слышанной ею давным-давно, и король почувствовал себя уязвленным. Ему начинало казаться, что он ничего не сможет сделать, чтобы принцесса перестала вспоминать Гэйлона и Дэрина. Вскоре после этого пони сбросил ее, она упала и сломала руку, а Люсьен в приступе злобы приказал прикончить проклятое животное. Об этом ему пришлось не раз пожалеть впоследствии, так как Джессмин и слышать не хотела о других лошадях, заявив, что больше никогда не станет ездить верхом. И вот уже на протяжении шести лет она оставалась верной своему слову.

В одиннадцать Джессмин все еще была болезненным и бледным ребенком, и Люсьен пригласил из Ксенары лучших врачей. Однако они вполне согласились с диагнозом Гиркана. В физическом плане с Джессмин все было в порядке. Болезнь называлась меланхолия — нервное расстройство, заболевание психики.

Вежливо извиняясь и кланяясь, они почти что назвали Джессмин сумасшедшей.

Люсьен слушал их ученую болтовню, стиснув зубы и сжимая рукоять меча.

Только присутствие Фейдира спасло лекарей от немедленной расправы.

В прошлом году, на тринадцатый день рождения девочки, Люсьен задумал грандиозный бал и послал ей в подарок отрез красного бархата и несколько шкурок ласонских горностаев на отделку. Он до сих пор помнил, какая тишина установилась в огромной зале, когда принцесса наконец появилась. Все гости глядели только на нее и следили за ней глазами, пока она шла к трону, чтобы поблагодарить короля за подарок. Джессмин присела в реверансе, а Люсьен, заметив вдруг нежный изгиб шеи и округлость плеча, чуть не свалился с кресла. И хотя платье было скроено и пошито довольно целомудренно, оно не могло скрыть того факта, что принцесса перестала быть ребенком. Тогда от нее дивно пахло теплой летней ночью, благоухающим жасмином и цветущей жимолостью, и Люсьен долго держал ее руку в своей, не в силах отпустить ее, забыв о музыке и о гостях. В эту бальную ночь все в Джессмин волновало его, и, танцуя с ней, он чувствовал себя неуклюжим и неловким. Всякий раз, когда фигуры танца заставляли их касаться друг друга, Люсьен ощущал нечто очень похожее на боль, только эта боль была сладкой. Джессмин, однако, протанцевала всего один танец и, едва притронувшись к угощениям, умолила короля отпустить ее, ссылаясь на нездоровье. Она и в самом деле выглядела более усталой и бледной, чем обыкновенно, и Люсьен, скрепя сердце, вынужден был позволить ей удалиться.

И сегодня после полудня Люсьен снова пришел в покои принцессы и принес ей новый подарок. По случаю четырнадцатилетия девочки не планировалось никаких торжеств, так как Гиркан заранее уведомил короля, что принцесса слишком слаба и может не выдержать такого сильного волнения. Постучав, Люсьен прислушался к шорохам за дверью, однако прошло некоторое время, прежде чем дверь отворилась. Из покоев принцессы вышла леди Герра, плотно прикрыв за собой дверь.

— Я хочу видеть Джессмин, — заявил ей Люсьен довольно-таки недружелюбно.

— Ваше величество, миледи больна и никого не принимает.

Люсьен словно не слышал ее. Смерив полную фигуру леди Герры ледяным взглядом, король отметил и ее измятое платье, и озабоченное выражение лица. Глаза его сузились, и леди Герра покраснела.

— Передай своей госпоже, что я здесь и хочу ее видеть. Она примет меня.

— Сир?

— Живее! — резко приказал Люсьен, и леди Герра, присев в торопливом реверансе, скрылась за дверьми. В следующую минуту его уже ввели в покои и провели через прихожую в гостевую комнату.

Джессмин сидела на подоконнике и глядела сквозь свинцовые рамы в сад. Солнечный свет играл на ее волосах, которые, словно шелковая пряжа, отсвечивали медом и желтым янтарем. Лицо принцессы, однако, было бледным и измученным. Джессмин почему-то надела светло-голубое платье, и этот цвет только подчеркивал нездоровую бледность ее щек. Тонкие руки лежали у нее на коленях и были неподвижны.

Все его раздражение и гнев мигом улетучились, и Люсьен опустился на колени подле нее, любуясь красотой принцессы. Маленькую коробочку со своим подарком он положил рядом с ней на подоконник.

— Миледи?

Джессмин заметила его, заметила коробочку, но открывать не стала. Люсьен сам приоткрыл крышку. Внутри, на подушке из алого бархата, лежал цветок розы, целиком вырезанный из холодного нефрита. Роза была изящна и совершенна, и ее зеленые лепестки прекрасно сочетались бы с цветом глаз Джессмин. Принцесса пустым взглядом скользнула по чудесному цветку и снова отвернулась к окну. Прошло несколько мгновений, прежде чем она снова посмотрела на Люсьена. Молодой король надеялся хотя бы на слабую улыбку или на какое-нибудь иное проявление радости, однако было очевидно, что Джессмин не испытывает никакого удовольствия от подарка. Тогда король уселся на пятки и, все еще держа свое подношение в руке, низко наклонил голову. В горле он ощущал какой-то комок, и говорить дальше ему было трудно.

— Сколько же еще? — горько спросил он наконец. — Сколько еще времени ты будешь оплакивать его? Неужели ты до сих пор веришь, что Гэйлон не умер?

Страдание, отразившееся на ее лице, причинило королю острую боль, словно по сердцу полоснули ножом.

— Нет, — тихо промолвила Джессмин. — Я больше ни во что не верю. Я уже не дитя.

— Неужели в твоей жизни не будет места для меня? — умоляющим голосом спросил Люсьен.

— Я и так обещана тебе в жены. Чего же еще можешь ты хотеть?

— Любви! Твоей любви!

Джессмин печально улыбнулась:

— Как могу я дать тебе то, чего у меня нет?

Она протянула руку и легко коснулась его светлых волос. Потом ее рука снова безжизненно упала на колени, а глаза снова вернулись к окну и уставились в пространство.

Дрожащими руками Люсьен уложил нефритовую розу в коробочку и поднялся, собираясь уходить. Слезы жгли ему глаза, и он остро ненавидел себя за это проявление слабости, но гораздо больше ненавидел он призраки Гэйлона и Дэрина, которых он убил много лет назад. Видимо, эти призраки до сих пор смущали душу Джессмин.

Люсьен взглянул на леди Герру, и она торопливо распахнула перед ним двери. Король вышел быстрым шагом и почти бегом отправился в тронный зал.

Когда занавески, отделявшие тронный зал от комнаты Совета, раздвинулись и король взошел на возвышение, сотня лиц сразу повернулась к нему. Справа от Люсьена тотчас же возник Фейдир, который сунул ему в руки плотный рулон пергамента и какие-то бумаги.

— Ты опоздал, — шепнул Фейдир племяннику.

Люсьен немедленно вскипел. Давая выход своему гневу, а заодно — в пику дяде, он швырнул документы прямо в море ожидающих его лиц. Петиции и прошения разлетелись по залу.

— Вон!!! — завизжал Люсьен. — Пошли все вон!

Стража быстро очистила зал. Никто не посмел возразить, и Люсьен слышал только шарканье башмаков и приглушенные команды стражников. Когда двери за последним из просителей закрылись, молодой король уселся на трон и был вознагражден раздраженным взглядом Фейдира.

— Многие из этих людей дожидались аудиенции несколько месяцев, — укоризненно проговорил Фейдир.

Люсьен холодно посмотрел на него.

— Тогда пусть подождут еще немного. Мне нужно поговорить с тобой.

— Хорошо. О чем же мы будем говорить?

— Мне нужно любовное зелье.

По всей видимости, это заявление Люсьена застало Фейдира врасплох.

— Любовное зелье?! — он чуть было не рассмеялся, но поймал взгляд Люсьена и осекся. Слегка откашлявшись, он сказал:

— Если это все, что тебе надо, ступай в Киптаун. Какая-нибудь старая карга с радостью возьмет твое серебро в уплату за сомнительное снадобье.

— Нет. Мне нужно настоящее приворотное зелье, действие которого ты подкрепил бы могуществом своего Камня.

— Для кого тебе нужно это зелье? — подозрительно спросил Фейдир.

Пальцы Люсьена с силой погрузились в мягкое бархатное сиденье трона.

— Тебя это не касается.

— Тогда позволь мне догадаться самому, — Фейдир приблизил свое острое птичье лицо к лицу короля и заглянул ему прямо в глаза; одновременно он легко прикоснулся к светлым волосам Люсьена, почти так же легко, как это сделала Джессмин несколько минут назад. — Кто же для тебя столь важен, что ты готов отдать в чужие руки прядь волос, горсть отстриженных ногтей и несколько капель крови?

Люсьен смотрел прямо перед собой, но уголки его губ слегка опустились.

— Ты рискуешь испытать на себе силу моего гнева, дядя.

Фейдир усмехнулся.

— Я ничем не рискую, а вот ты? ты рискуешь очень многим. Неужели ты не понимаешь, что может сделать человек с дурными намерениями, если ему в руки попадут твои волосы, ногти или кровь? И, конечно же, я, твой покорный слуга, который любит своего короля и ограждает его от неверных шагов, не могу позволить?

Если в его словах и была насмешка, то Фейдир очень ловко ее скрыл.

— Подобный поступок с твоей стороны был бы безумием, — резюмировал Фейдир. — Даже если бы это зелье и можно было изготовить, чего ты хочешь достичь с его помощью? Если дать его женщине, которая любит другого — пусть даже призрак другого, — зелье погубит вас обоих. Я не слепой, племянник, и отлично вижу, кого это ты так хочешь приворожить. Однако меньше чем через год вы с Джессмин поженитесь, и тогда она не сможет ни в чем тебе отказать. Ты так долго ждал, что можешь подождать еще немного. Тем временем же утоли свои желания при посредстве женщин, которые сами приходят в твою постель.

Люсьен капризно изогнул губы.

— Ты оскорбляешь меня, если считаешь, что мое чувство к принцессе столь примитивно. Я люблю Джессмин и хочу, чтобы она тоже любила меня.

— Любовь! — проворчал Фейдир. — Что ты можешь знать о любви? С чего бы это ты так полюбил ее? Может быть, это происходит только потому, что ты понимаешь — она никогда не будет принадлежать тебе целиком?

— Нет!

— Я знаю тебя очень хорошо, племянник. Во многих отношениях ты руководствуешься страстью, но любовь тебе недоступна. Ты попросту не способен на это.

Люсьен начал приподниматься с трона, сжимая рукоять кинжала, но тут перед самым его носом возник мерцающий Колдовской Камень мага, и король тяжело опустился обратно.

— Хорошо, — сказал он. — Думай обо мне, как тебе угодно, однако я действительно опасаюсь за жизнь Джессмин.

Фейдир выпрямился.

— За ее жизнь? Это еще что за новости?

— Ты же видел ее, дядя. Ты знаешь, что сказали врачи. Это правда, что она любит призрак, и эта любовь убивает ее. С каждым днем она бледнеет и сохнет. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы хоть немного сделать ее счастливой, однако, на мой взгляд, пройдет очень мало времени, и ее заболевание станет необратимым. У нее нет ни сил, ни желания бороться с этим недугом. Было время, когда я опасался, что она убьет себя. Сколько же еще это может продолжаться?

Фейдир погладил себя по подбородку и нахмурил брови.

— Да, кое в чем ты прав.

— Ну конечно! Наш договор с Роффо основывается на том, что я женюсь на его дочери, и тогда наш перворожденный сын сможет претендовать на корону обоих королевств.

— Да-да, я помню.

— Если бы она смогла полюбить меня, я уверен, что здоровье бы к ней вернулось.

— Приворотное зелье — это не выход.

— В чем же выход? — требовательно спросил Люсьен.

Фейдир задумчиво погладил свой Камень.

— Ответить на твой вопрос нелегко, однако кое-что можно сделать.

— Что? — затаив дыхание Люсьен вглядывался в лицо мага.

— Заклятье забвения. Если удастся заставить ее забыть Гэйлона и любовь к нему, тогда она будет свободна и может полюбить даже тебя. Тем не менее тебе придется заслужить это чувство.

— Дай мне только шанс, дядя! — с жаром воскликнул молодой король.

Темные глаза Фейдира заглянули прямо в душу Люсьена.

— Если ты думаешь, что это так просто — то, что мы хотим сделать, — тогда лучше откажись. Всякое заклятье, которое столь решительно переворачивает естество человека, чревато опасностью, для нее и для нас?

Произнеся эти слова, посланник спустился по ступенькам с тронного возвышения и стал собирать с пола раскиданные бумаги.

— Сначала закончи прием. Я прикажу Гиркану приготовить снотворное для принцессы и для ее бонны. Что-нибудь легкое, но действенное. Я начну заклинание сегодня ночью, но, чтобы закончить его, мне потребуется несколько ночей. На протяжении всего этого времени ты должен быть рядом со мной. Будешь мне помогать.

Люсьен молча смотрел, как дядя мелкими шажками пересекает тронный зал и распахивает высокие двери. Огромное помещение снова стало наполняться просителями, и король изобразил на лице милостивую улыбку. Фейдир отказался поверить в то, что он любит Джессмин, и кое в чем старик был безусловно прав. Люсьену никогда не было никакого дела до других, однако он никогда в жизни не ощущал ничего подобного тому, что творилось с ним сейчас. Какое еще чувство, кроме любви, могло так глубоко ранить его и заставить испытывать боль, которая не оставляла его ни днем, ни ночью?

Для любого человека расчесать свои волосы — самое простое и обычное дело, однако Дэрин Госни никак не мог с ним справиться. Расческа не слушалась его. Правая рука едва шевелилась, а искалеченная левая не в силах была удержать столь небольшой предмет. Несмотря на то что в комнате было холодно, Дэрин взмок от усилий. В последние дни герцог пребывал не в лучшем настроении, и деревянный гребень в конце концов полетел на пол.

— Давай-ка лучше я, — проворчал Гэйлон, неожиданно входя в комнату.

Расческа появилась у него в руках словно сама собой, хотя он даже не наклонялся. Одного взгляда юноши оказалось достаточно, чтобы дрова в очаге сначала ярко вспыхнули, а потом загорелись спокойным, оранжево-красным огнем. Это не было ни бравадой, ни демонстрацией могущества; просто Гэйлон, действуя почти бессознательно, позаботился о мелких деталях, которые отнимают у обычного человека уйму времени и усилий. Тем не менее Дэрина это всегда раздражало, и он с мрачной покорностью подставил нечесаную голову.

За восемь лет, которые он прожил в замке, мальчик сильно переменился. Теперь ему было восемнадцать, и его вряд ли можно было назвать мальчиком, хотя Дэрину было порой нелегко думать о нем по-другому. Гэйлон унаследовал отцовскую сухую конституцию, высокую фигуру, правильное телосложение и привлекательные черты лица. В его облике явно просматривалось грубоватое благородство его предков, пастухов-горцев. Рост его все же был чуть ниже, чем у короля Рейса, но Гэйлон уже обогнал герцога, все тело которого как будто усохло и съежилось за последние годы, и изрядно возвышался над Сезраном, хотя из-за чрезвычайной худобы маг казался довольно высоким.

— Мы дали твоим волосам слишком отрасти, — пожаловался принц.

Мягкими, осторожными движениями он пытался расчесать свалявшуюся, спутанную гриву вьющихся волос Дэрина, но ему это не слишком удавалось.

— Я могу даже немного подстричь тебя, если хочешь. Я не очень умею обращаться с ножницами, но если ты позволишь надеть тебе на голову вон ту миску, я как-нибудь сумею отстричь то, что будет из-под нее торчать, — предложил он, вымученно рассмеявшись.

— Отпусти меня, Гэйлон, — тихо попросил его Дэрин.

Принц никак не отозвался, как будто не слышал.

— Вот что, мы вымоем тебе голову, а волосы подстрижем завтра.

— Теперь ты можешь обойтись и без меня. Сезрану предстоит еще многому тебя научить, а я уже все тебе рассказал. Отпусти меня.

Гребень застрял у него в волосах и не двигался.

— Что это на тебя нашло? — спросил Гэйлон. — Если ты считаешь, что я уже достаточно поучился, тогда давай отправимся на север. Пора отвоевать мой трон и заставить наконец этого мерзавца Люсьена заплатить за все его преступления. Я уже хорошо овладел Колдовским Камнем и обойдусь без помощи Сезрана, но ты должен стать моим мудрым советником. Рыжие Короли ничто, если рядом с ними не стоят Госни; тебе это так же хорошо известно, как и мне, Дэрин. Не желаю больше слышать этих разговоров; ты — это все, что у меня есть.

— Если я — это действительно все, что у тебя есть, то тогда ты — нищий,

— с горечью заметил герцог.

— Выслушай меня, Дэрин! — Принц обошел друга и встал перед ним так, чтобы видеть его лицо. — В «Книге Камней» я отыскал одно заклинание. Это-то я могу для тебя сделать?

Странное волнение овладело принцем, и он ненадолго замолчал.

— У тебя может быть другое тело, Дэрин! Тебе нет необходимости оставаться пленником этой развалины. Я сделаю это для тебя. Все очень просто. Ты можешь получить любое тело, можешь стать кем угодно! Ты снова можешь стать молодым и сильным. Нужно только найти?

— Ты сошел с ума! — закричал герцог, вскакивая на ноги. Без своего посоха он слегка покачивался. — Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Ты и вправду считаешь, что жизнь мне настолько дорога, что ради нее я готов украсть чужое тело?

— Я только подумал?

— Подумал!.. Если ты и думаешь о чем-то, то только о могуществе и о мести!

Как всегда в минуты волнения голос начал подводить Дэрина, слова зазвучали неразборчиво, а на губах появились брызги слюны.

Гребень выпал из пальцев Гэйлона, а на щеках выступила краска. На мгновение Дэрину показалось, что Гэйлон скажет ему что-нибудь сердитое и резкое, однако принц лишь молча повернулся и вышел.

Герцог опустился в кресло и низко наклонился, чтобы подобрать расческу. Некоторое время он яростно тянул и рвал свои спутанные волосы. Теперь его гнев был направлен только на самого себя. Зачем-то ему понадобилось сначала спровоцировать юношу, а потом унизить его. Гэйлон был единственным, кого Дэрин любил в этой жизни, — и вот он не смог найти для него ни слова одобрения или утешения.

На протяжении всех этих восьми лет принц часто заговаривал о возвращении в Каслкип, и Дэрин уже устал выдумывать причины, по которым этого нельзя было сделать немедленно. Он стал бояться Гэйлона так же сильно, как и любил. Постепенно ему становилось ясно, что юноша наделен такими мощными разрушительными силами, что гораздо лучше было бы оставить его внутри надежных, волшебных стен Сьюардского замка.

Как-то раз, уже довольно давно, Дэрин попытался объяснить Гэйлону необъяснимое, попытался растолковать принцу, какая тяжкая ответственность ложится на плечи того, кто делает магию и колдовство своим призванием. Он пробовал втолковать юноше, что выставлять напоказ свое могущество не годится, что умение действовать обычными методами ценится гораздо выше и что власть — настоящая власть — заключается в умении управлять самим собой, а не в способности помыкать остальными. Однако убеждать мальчишку в том, что магия вовсе не разновидность сценического искусства, можно было с таким же успехом, как уговаривать бабочку сложить свои расписные крылья и перестать порхать с цветка на цветок.

Сначала Гэйлон пытался разобраться в этом вопросе, но шли месяцы, его могущество возрастало, и герцог все больше убеждался в тщетности своих усилий. Каждый его шаг, каждый жест, каждое слово были насыщены такой сумасшедшей энергией, что по прошествии некоторого времени герцог начинал чувствовать себя неуютно в его обществе. Тогда ему было шестнадцать, и его голос становился глубже, а тело изменялось буквально на глазах, и эти перемены заставляли принца то радоваться и важничать, то становиться беспричинно-холодным и враждебным. Как ни странно, но Сезрану удалось найти частичное решение проблемы.

Однажды Дэрин в поисках мага и его ученика забрел на лужайку у южной стены замка. Здесь Сезран устроил обширный огород, и Гэйлон часто помогал ему, вскапывая землю или пропалывая грядки. На сей раз между магом и принцем происходил какой-то неприятный разговор, причем говорил в основном Гэйлон, размахивая в воздухе руками, а волшебник отвечал ему тихо и сдержанно. Дэрин так и не узнал, с чего начался этот жаркий спор; в тот момент его волновало только то, что спор этот вплотную подвел принца к той грани, перейдя которую, он, как правило, терял над собой всякий контроль. Это было ясно видно по его синевато-багровому лицу и стиснутым кулакам. Юноша потрясал своим перстнем прямо под носом старого мага, и Камень на его пальце недобро сверкал.

Дэрин испытал тогда внезапный приступ сильнейшего страха. Стычка, свидетелем которой он стал, напомнила ему его собственную ссору с Сезраном, происшедшую много лет тому назад. Герцог был слишком далеко от споривших, а искалеченное тело не позволяло ему быстро добежать до них и встать между ними. В совершенном отчаянии он беспомощно наблюдал за тем, как будут разворачиваться события. Сезран сначала отпрянул и схватился за свой Камень, и Дэрин подумал, что вот сейчас сбудутся его наихудшие опасения. Гэйлон сердито прокричал какую-то угрозу и весь собрался, готовясь сделать выпад. Сезран опередил его.

Юноша еще только поднимал руку с перстнем, как небеса над ним разверзлись и оттуда на него выплеснулся ушат — может быть, и не один — ледяной воды. Потрясенный, Гэйлон судорожно хватал ртом воздух, мокрые волосы колечками прилипли к его лбу, и уж конечно он и думать забыл о своем мщении и о гневе. Сезран же, аккуратно подобрав полы своего плаща, с достоинством удалился, стараясь покинуть затопленный огород. Мальчишка, сбитый с толку и дрожащий от холода, остался стоять один посреди большой лужи.

Когда старый волшебник поравнялся с ним, Дэрин дотронулся до его рукава.

— Спасибо.

— За что? — испытующе поглядел на него маг.

— За то, что ты не причинил ему вреда.

— Я даже и не думал об этом, — возразил Сезран. — Мне хотелось только уйти отсюда живым, — он нахмурился. — Посмотри, что стало с моим огородом!

И, внезапно хихикнув, Сезран пошел к замку. Дэрину никогда не приходилось слышать, чтобы Сезран смеялся. Видимо с непривычки, звук у него вышел жутковатый.

Джессмин уснула крепким сном, и Фейдир, забрав с ее постели свои амулеты и колдовские приспособления, оглянулся по сторонам, чтобы удостовериться: все в комнате осталось как было. Леди Герра мирно храпела в своей смежной со спальней принцессы комнате. Кивнув Люсьену, Фейдир направился к дверям.

В коридоре заговорщики расстались. Король выглядел бледным, а глаза его покраснели и опухли. Эти последние ночи дались ему нелегко, однако главная тяжесть легла на плечи Фейдира. Наложение заклятья было нелегким и довольно скучным делом. Воспоминания на самом деле нельзя было удалить — можно было только загнать их в подсознание настолько глубоко, чтобы субъект сам интуитивно отвергал все, что могло напомнить ему о запретных вещах.

Само заклятье было довольно сложным, и Фейдир сильно уставал, хотя часть своей энергии он черпал из другого источника, в данном случае — из Люсьена. Старому магу только однажды приходилось накладывать похожее заклятье, причем в тот раз он достиг весьма сомнительного успеха. Насчет случая с Джессмин Фейдир тоже имел определенные сомнения. У Джессмин успела сформироваться стойкая эмоциональная привязанность к Гэйлону, и эта связь была все еще сильна, несмотря на то что с той последней осени прошло уже несколько лет. Кроме того, мешало еще одно, совершенно непредвиденное обстоятельство. Джессмин обладала собственными магическими способностями, скрытыми, неразвитыми ввиду отсутствия Камня, но эти способности у нее, несомненно, были. Их тоже пришлось блокировать в подсознании, так как они могли однажды разрушить заклятье забвения, как могло разрушить его и сильное потрясение. Фейдир, однако, надеялся, что всего этого удастся счастливо избежать.

Расставшись со своим племянником, Фейдир в одиночестве шел по едва освещенным коридорам. Он направлялся в библиотеку, чтобы привести в порядок свои бумаги. В библиотеке никого не было, только на столе подмигивал короткий огарок забытой свечи. Посланник уселся в высокое кресло и наугад открыл «Книгу Камней». Он не искал в ней ничего конкретного, ему просто хотелось взглянуть на ровные буквы и насладиться приносящим успокоение певучим ритмом не имеющих возраста строк.

«Пусть вовеки пребудут эти слова в памяти тех, кто ищет истинного могущества?»

Фейдир вчитывался в сложную вязь рунических символов, и его Камень мирно светился, помогая магу понять то, что он читает. Вскоре, однако, он потерял к Книге всякий интерес. Его праздная мысль снова вернулась к загадке Наследия Орима и к его слабеющей надежде когда-нибудь заполучить Кингслэйер. Прошло восемь лет, а он так и не узнал ничего нового о Дэрине Госни и его юном приятеле. Они исчезли бесследно, словно земля разверзлась и поглотила обоих. Фейдиру не удалось выследить их ни при помощи магии, ни при посредстве своих многочисленных осведомителей и шпионов. Разумеется, никто, кроме него самого и капитана Нанкуса, не догадывался о том, что Гэйлон остался в живых. Остальные люди Фейдира разыскивали Дэрина. Даже если бы герцог вдруг возник из небытия где-нибудь вблизи берегов Внутреннего моря, на торговом судне или на украденном баркасе, Фейдир был бы немедленно извещен об этом. Нанкус неустанно рыскал по всему Виннамиру, проверяя все, даже самые невероятные предположения, которые неизменно оказывались ложными, но это не разочаровывало капитана. Однако по прошествии восьми лет последние следы стерлись с земли и из памяти людей, и его поиски почти что прекратились.

Люсьен по-прежнему ничего не знал, и хотя Фейдир однажды испытал соблазн поведать племяннику о том, как провалился его глупый план, он сдержался и промолчал. Ему казалось, что будет гораздо лучше, если молодой король останется в неведении относительно своего промаха. Он решил так много лет назад, ибо Люсьен был слишком фанатичен в своих антипатиях, и только богам было известно, каких бед он мог бы натворить, узнай он о том, что его соперник, которому принадлежали любовь Джессмин и законное право на престол Виннамира, остался в живых.

Фейдир устало потер глаза и закрыл Книгу, рассматривая кожаный Переплет. Он не оставил надежды отыскать герцога Госнийского или Кингслэйер, однако мысль об этом приходилось пока отложить. Между тем его первоначальный план медленно, но неуклонно осуществлялся. Облик Виннамира менялся с каждым днем, и королевская казна продолжала пополняться, а политическое влияние Фейдира росло как здесь, так и на юге. Как и раньше, молодой король разыгрывал доброго и справедливого правителя, заботящегося о своих подданных; он раздавал щедрые обещания, одновременно запуская руку в их карманы. Мелкие торговцы и фермеры роптали, но были слишком бедны и ограничивались недовольным ворчанием. Любое открытое выступление или бунт были бы жестоко подавлены мощной армией Фейдира. Иными словами, все развивалось именно так, как Фейдир и задумывал, а после того как Люсьен женится на принцессе, в его ковер власти будет вплетена еще одна золотая нить. Нет, он отнюдь не был недоволен тем, чего ему удалось достичь за последние несколько лет.

Длинным желтым ногтем большого пальца Фейдир провел по обрезу страниц «Книги Камней», пока палец не остановился где-то посередине. Маг раскрыл Книгу на этом месте и прочел: «Транспозиция: Как сделать своего врага беспомощным при посредстве его собственных снов?»

Это заклятье всегда очень нравилось Фейдиру, хотя ему ни разу не подвернулось случая применить его. И маг отметил это место закладкой, хотя очень редко позволял себе проделывать подобные вещи с «Книгой Камней». Потушив свечу, он отправился спать.

На протяжении всех восьми долгих лет Гэйлон выслеживал огромную серую крысу, которая частенько попадалась ему в безумном лабиринте закоулков и тупиков замка. Это была своего рода игра. Гэйлон все время встречал одного и того же грызуна и удивлялся, отчего Сезран все еще терпит его присутствие. Со дня их первой встречи и до сегодняшнего дня Гэйлону ни разу не удавалось подойти к осторожному зверьку так близко.

Сегодня ему наконец удалось подловить тварь и прижать ее в углу кладовки. Юноше было стыдно убивать крысу при помощи Камня. Гораздо интереснее было бы воспользоваться кинжалом, к тому же ему не хотелось объяснять старому магу, откуда вдруг взялась в стене кладовой эта обугленная дыра. Его контроль над Камнем значительно улучшился, однако волшебство иногда не удавалось.

Итак, Гэйлон вытащил из башмака кинжал и решил положиться на быстроту своей реакции. Наклонившись над грызуном, он сделал выпад левой рукой. Крыса метнулась под правую руку, в которой был зажат клинок. Гэйлон ударил и промахнулся лишь на волосок. Крыса перевернулась в воздухе и забилась в угол. Зверек тяжело дышал и скалил мелкие острые зубы.

— Ну, давай, человек-мальчик, — пропищала крыса, — убей меня и узнаешь, каков бывает на вкус гнев Сезрана!

Гэйлон так удивился, что сначала не поверил своим ушам.

— Ну-с?

Принц снова обрел дар речи:

— Ты умеешь говорить?

— А как же! — Зверек отважился сделать маленький шаг вперед. — Я — Диггер Удалой, Диггер Отважный!

— Но ты разговариваешь?

— Если тебе что-то не нравится, обратись к Сезрану. Я его близкий друг.

— Что-то он никогда не упоминал, что у него есть такой друг, — скептически заметил юноша, начиная приходить в себя.

Диггер с негодованием встопорщил усы.

— Ты мне не веришь? Спроси у него. Вот спроси, человек-мальчик!

— Хорошо, — Гэйлон спрятал кинжал. — Я спрошу. Убить тебя я могу и потом.

В глазках-бусинках крысы промелькнула тень страха. Потом Диггер хихикнул.

— Попробуй. Ты быстр, но я еще быстрей. Я могу пройти даже через Тень.

— Через Тень? — с интересом переспросил Гэйлон.

— Гм-м?

— Расскажи мне, что такое Тень, какая она внутри?

— Гм-м, — заметил Диггер, оглядываясь по сторонам. — Что-то я проголодался.

— Может быть, хочешь поесть? Что ты любишь?

— Есть ли у вас яйца? Яйца очень вкусны и питательны.

Диггер проскользнул между ног Гэйлона, направляясь прямиком к кухонному столу.

— Несколько штук было, — пробормотал Гэйлон, волей-неволей следуя за говорящим зверьком. — Я только не знаю?

— Будь любезен, пару, — заявил Диггер. — Пара яиц на завтрак — очень вкусно! — И он запрыгнул на ящик с углем, а оттуда перебрался на стол.

Гэйлон нашел яйца и разбил два в миску. Миску он поставил на стол перед крысой.

— Так какие они, Тени?

— Гм-м-м? — отозвался Диггер, пытаясь поймать скользкий желток. — Тени вовсе не такие опасные. Да-с.

— Кое-кто мог бы с тобой поспорить, если бы остался жив.

— Они просто не поняли, с чем столкнулись. Они были очень глупыми. Они вторглись? А я — Диггер Удалой, Диггер?

— И все-таки? — перебил Дэрин.

— Для меня Тени выглядят, как огромные коты и хищные птицы. Для тебя? только ты знаешь, какие кошмары преследуют тебя во сне.

Гэйлон молчал, а Диггер со счастливым причмокиванием прихлебывал из миски. Наконец он закончил трапезу и тщательно вытер усы крошечными лапками.

— Лично я использую Тень для того, чтобы проверить свою ловкость.

Однако эта забава не для робких, отнюдь? И, конечно, не для тебя.

— Почему же нет?

— Тебе Сезран не разрешает.

— Все равно я попробую.

— Гм-м-м, — отозвался Диггер, снова обнажив зубы, но на сей раз его оскал мог сойти за улыбку. — В Тени твой Камень потеряет всю свою силу. Станешь ли ты теперь пробовать?

Юноша, чуть поколебавшись, кивнул.

— Тогда тебе понадобится оружие.

— Я возьму свой меч. Подожди меня здесь!

Гэйлон буквально слетел по ступенькам, ведшим к его спальне. Меч лежал в сундуке, в изножье его кровати, и он откинул крышку. Камень на руке пульсировал в такт ударам сердца, и Гэйлон задержался, чтобы успокоить его, так как боялся, что он выдаст его намерения, если сейчас он случайно столкнется с Сезраном или Дэрином.

Тяжелые ножны он привесил к поясу. Принц давно уже не пользовался своим маленьким детским мечом, который подарил ему Люсьен. Он практиковался со Сквалом, хотя ему не нравилось ни как сбалансирован клинок, ни длинная рукоять для двуручного захвата. Стальной меч с шелестом вошел в ножны. Интересно, какие формы примут его ночные кошмары? С годами они менялись, но никуда не исчезали. Юноша подумал, что знает ответа на этот вопрос и поежился. Пора было возвращаться на кухню.

Диггер тем временем присоседился к большой краюхе хлеба и вздрогнул, когда Гэйлон снова появился на пороге. Ухмыльнувшись при виде оттопыренных щек грызуна, юноша почувствовал к нему что-то вроде дружеского расположения.

— Пойдем, Диггер Удалой! — позвал он зверька.

Диггер затолкал в рот еще кусок хлеба и невнятно пробормотал:

— Совершенно некуда так спешить. Тень никуда не денется.

— Тогда я пойду один, — Гэйлон повернулся.

— Погоди! — Диггер спрыгнул на пол.

Они вышли через восточные ворота. Солнце только что перевалило зенит, и впереди еще был долгий и жаркий летний день. Тени лежали на траве, отчетливо очерченные, несмотря на то что их форма все время менялась. Гэйлон вытащил меч.

— Как нужно начинать?

— Просто войти внутрь, и все.

— А ты?

— Гм-м? — задумался Диггер. — Я-то ничего не хочу доказать. Пожалуй, я лучше подожду тебя здесь. — Его красные глаза блеснули на солнце. — Ты, конечно, ловок и силен, но поглядим?

Гэйлон ничего не ответил. Он уже сделал первый шаг через границу Тени.

Когда он сделал второй шаг, его наполнило мрачное предчувствие.

Камень в его перстне потемнел, как и предупреждал Диггер. Замок исчез, исчезли холмы и лужайка. Тень больше не была плоской. Она превратилась в черный туман, который со всех сторон окружал, обволакивал юношу. Принц внезапно осознал, что заблудился, потерялся в этом тумане и не помнит направления, откуда он пришел, и невольно остановился.

— Чего ты боишься? — прошептал ему на ухо чей-то голос, и принц круто повернулся, держа меч наготове. Позади него был все тот же бесформенный туман.

— Кто это? — спросил он и снова повернулся, на этот раз медленнее.

Кусочек тумана отделился от основной массы и поплыл к Гэйлону, превращаясь в изящного молодого человека.

— Это я, Гэйлон, твоя главная надежда и твой главный страх.

Принц хорошо помнил этот голос, эту сладкую улыбку и светлые волосы.

Изменился лишь угол зрения, под каким Гэйлон смотрел на своего противника.

Теперь принц был выше своего врага.

— Люсьен?

Люсьен взмахнул своим мечом, со свистом рассекая воздух. За клинком лениво потянулись языки темного тумана.

— Но Галимар был сломан! — удивился Гэйлон, узнав оружие в руке Люсьена.

— Призрачный меч для призрачного человека, — ответил Люсьен. — В позицию, Гэйлон, an garde!

Он встал в позицию для фехтования, и принц последовал его примеру, держа тяжелый меч двумя руками. Ему пришлось расставить ноги и зафиксировать колени и локтевые суставы.

— Когда-то мы были друзьями, — печально заметил Гэйлон.

— В Тени не может быть друзей, принц, — безликим голосом ответил Люсьен и неожиданно прыгнул вперед.

Гэйлон ушел вправо и отбил первый выпад.

Это был странный поединок — тяжелый Сквал против легкого и тонкого Галимара. Очень скоро Гэйлон обнаружил, что долгие часы тренировок на манекене очень плохо подготовили его ко встрече с настоящим противником. Атакующий и импровизационный стиль боя Люсьена был ему непривычен. Глядеть в глаза противнику тоже было бесполезно; бледно-голубые, неподвижные, они могли принадлежать и трупу — так мало в них отражалось.

Люсьен, порожденный Тенью, не давал Гэйлону ни одного шанса перейти в наступление. Используя тяжесть своего меча, принц пытался пробить оборону противника, заставить его открыться, но Люсьен просто отскакивал от него, не отражая контрударов Гэйлона. И всякий раз после такого ухода он набрасывался на юношу с удвоенной энергией. Гэйлон почувствовал, что начинает уставать. В странном тумане было нелегко понять, сколько прошло времени, и Гэйлону начинало казаться, что он бьется с Люсьеном уже целую вечность, уклоняясь от молниеносных выпадов последнего и отступая все глубже в туманную мглу. Воздуха уже не хватало, каждый вздох причинял ему боль, а противник выглядел все таким же свежим и неутомимым.

Тонкое лезвие запело у самого лица юноши, и Гэйлон развернулся на одной ноге. Стараясь действовать как можно быстрее, принц нанес противнику страшный рубящий удар, стараясь выбить у него из руки Галимар или повергнуть Люсьена на землю. Однако сталь не зазвенела о сталь: изящным и легким поворотом кисти Люсьен убрал свой меч из-под удара и сделал выпад. Меч Гэйлона еще летел вниз, и принц мог только отклониться назад. Так он и сделал, но сверкающая сталь атаковала его слишком стремительно. Изогнутое острие Галимара ужалило его в грудь возле сердца.

Гэйлон упал на спину, разбросав руки, чувствуя, как из раны течет теплая кровь. За спиной Люсьена-тени туман поредел настолько, что стали видны контуры холмов и клочья голубого неба. Воин Тени поднял Галимар для последнего, смертельного удара, и Гэйлон беспомощно смотрел, как сверкающее лезвие бесконечно медленно опускается прямо ему на голову по широкой дуге. Силуэт Люсьена тем временем стал неясным и расплывчатым, а языки тумана, казалось, мешают ему опустить меч до конца.

И все же Галимар опустился. Принц почувствовал, как сталь задела его шею, и закричал. Люсьен и его меч быстро таяли над ним, превращаясь в ничто. В конце концов Гэйлон остался один. Он лежал на зеленой траве лужайки, зажимая рукой неглубокую рану на шее. Солнце село, и Тени исчезли до тех пор, пока не взойдет луна. Гэйлон перевернулся на живот и, чувствуя страшную усталость и ломоту во всех суставах, уткнулся лицом в ароматную траву, все еще теплую после летнего дня.

Перед самым его носом возникла в траве пара сандалий, на которые свободно ниспадал подол темной накидки.

— Встань! — приказал Сезран.

Гэйлон встал, упрямо сжав губы.

Диггер насмешливо пискнул с плеча волшебника, куда он взобрался для без Опасности:

— Я говорил ему, чтобы он не ходи; туда. Он знал, что это не разрешается. Накажи его, хозяин! Накажи!

— Ты, маленький? — зарычал Гэйлон пытаясь схватить крысу. Диггер незамедлительно вонзил свои острые зубы в большой палец руки принца.

— Прекратить! — рявкнул Сезран.

— Он сам ходил в Тень! — наябедничал Гэйлон, большой палец которого словно горел в огне. — Он сам мне сказал.

— И ты поверил? Крысе? Только за одно это ты должен быть наказан. Как ты мог оказаться таким глупцом?

— Глупый, глупый, глупый маленький мальчишка! — запел Диггер, приплясывая на плече мага. Гэйлон попытался снова схватить его, но зверек только плотнее прижался к шее Сезрана.

— Прекратите! — снова воскликнул Сезран. — Обоих касается!

И он стальной хваткой сжал запястье Гэйлона.

— Пожалуй, было бы лучше, если бы ты погиб в Тени!

— Тебе действительно так кажется? — принц выдернул руку.

— На этот раз тебе повезло, но больше ты не войдешь в Тень!

— Войду! — резко ответил юноша.

— Ты что же это, дерзишь мне?

— Да. Ты никогда ничего не рассказывал мне о Тени. Может быть, ты и сам ее боишься? Какую форму имеют твои ночные кошмары, старик?

Глаза Сезрана потемнели, а Колдовской Камень на шее засветился густым синим огнем. Диггер испуганно пискнул и юркнул магу за пазуху. Впервые Гэйлон не испугался всего этого, и его собственный Камень оставался темным.

— Я снова войду в Тень, — ровным голосом повторил он. — Кроме этого, я хотел бы воспользоваться твоим горном и твоим знанием кузнечного дела. Мне нужен новый меч, равный тому, с которым я только что столкнулся. После этого я снова и снова буду возвращаться в Тень до тех пор, пока не одержу над ней победу.

— Или пока не погибнешь, — холодно заметил Сезран. Немного подумав, он кивнул:

— Пусть будет так.

13

Звонкий, как серебряный колокольчик, смех Джессмин заглушил голоса всех, сидевших за столом, и Фейдир с чувством, походившим на удовольствие и гордость, посмотрел на девушку. Принцесса больше не была худой и болезненной словно тень. Ее лицо округлилось, на щеках появился здоровый румянец, и даже старый маг, много лет назад давший обет воздержания, не мог не признать, что ее красота заставляла течь быстрее даже его холодную кровь.

Посланник сделал из кубка глоток вина и задумался вновь.

Примерно год назад, вскоре после того как он закончил заклятье Забвения, он все еще сомневался в том, что все закончится хорошо.

Принцесса забыла все, что случилось с ней и с Гэйлоном, и стала улыбаться. Однако первые ее улыбки были пустыми, это была просто гримаса, движение губ, совершенно механическое и рефлекторное. Мощное заклятье ошеломило ее, и она подолгу бродила в растерянности, словно что-то ища. Первое время принцесса также жаловалась, что ее ночи заполнились сновидениями, которых она не может припомнить после пробуждения. Она больше не выглядела несчастной, убитой горем, но она не выглядела и счастливой. Безучастная, опустошенная и потерянная, она никак не могла начать жить, потому что ей не на что было опереться.

Люсьен был убежден в своей способности завоевать любовь Джессмин и демонстрировал такую доброту, терпение и нежность, что Фейдир был очень удивлен. Он и не подозревал, какую глубину чувств — любых чувств — получил в наследство его племянник. Его мать, кроме смазливой внешности, наградила сына только одной способностью, но она находилась в столь вопиющем противоречии со всеми остальными «достоинствами» Люсьена, что Фейдиру оставалось только развести руками. С другой стороны, эта сумасшедшая любовь молодого короля делала его весьма уязвимым, и Фейдир был готов воспользоваться этой слабостью в случае необходимости.

Прошло несколько месяцев, и Джессмин стала отзываться на его нежность. Она тянулась к Люсьену, как раненое животное ложится у очага, в надежде на излечение, в надежде избавиться от страданий. Внимательный и заботливый, король постепенно вводил ее в жизнь двора, пока благодаря его заботе и любви принцесса не обрела почву под ногами, реальность, на которую она могла опираться.

Во второй раз ее смех вызвала какая-то шутка молодого южанина, который сидел за столом по левую руку от нее. Фейдир, крайне довольный, незаметно бросил взгляд на Люсьена. Король, сидевший во главе длинного стола, нахмурился. Несмотря на свою молодость, юный граф Рорик Д'Лоран был известен как изрядный волокита и ветреник. Он появился при дворе Люсьена меньше двух недель назад, но у него уже были какие-то неприятности с дочерью одного из купцов в Киптауне. Граф заявил, что Джессмин является его дальней родственницей по линии короля Роффо, и на этом основании вел себя с принцессой довольно бесцеремонно, считая, что находится в своем праве.

Рорик был злобным темноволосым существом, заботящимся лишь о самом себе и своем удовольствии. Его отец погиб на охоте год назад, но Фейдир чувствовал, что с молодым графом будет столковаться гораздо легче, чем со стариком. Д'Лораны и Д'Салэнги были друзьями-соперниками на протяжении почти полутора столетий. Теперь же Рорик, кроме графского титула, получил в наследство огромный торговый флот, об использовании которого Фейдир мечтал вот уже лет десять. Он был уверен, что соблазнить юношу будет очень легко.

Рорик улыбнулся Фейдиру через стол, и Фейдир любезно ответил тем же, слегка приподымая свой кубок. Граф отпил несколько глотков вина из своего и, наклонившись к Джессмин, что-то тихо зашептал ей на ухо. Бледно-зеленые глаза принцессы озорно и недоверчиво блеснули, а Люсьен уронил на пол глиняную кружку с вином. Кружка разбилась, и все взгляды обратились на короля. Люсьен довольно улыбнулся и сделал знак продолжать застолье. Проворный слуга принес Люсьену золотой кубок, который было не так просто разбить.

Фейдир почувствовал острый приступ раздражения, недовольный столь убогой демонстрацией со стороны племянника. Сидевший напротив него Рорик прислонился к Джессмин плечом. Тщательно выбрав на блюде сладкое пирожное, он поднес его к губам принцессы. Но лишь только Джессмин открыла рот, чтобы откусить маленький кусочек, Люсьен резко поднялся и бросил на стол салфетку, давая знак слугам, что трапеза окончена. Его нож звякнул о тарелку, и гости в смущении положили свои приборы. Все придворные поднялись, давая слугам возможность убрать со стола.

Тем временем король подошел к креслу Джессмин и протянул ей руку.

— Миледи? — спокойно сказал он.

Улыбаясь, Джессмин вложила свои пальцы в его ладонь, затем встала и слегка поклонилась ему.

— Да, мой господин.

Их глаза встретились, и взгляды, которыми они обменялись, не остались незамеченными никем из придворных и гостей. Юный граф смотрел им вслед до тех пор, пока Люсьен и Джессмин не вышли из пиршественной залы, но на лице его не было написано сколько-нибудь глубокого сожаления. Фейдир взял его под руку, и юноша повернул к нему свое красивое лицо.

— Она прекрасна, не так ли?

Фейдир слегка нахмурился.

— Вы считаете, что рассердить короля — это мудрый поступок, граф?

Рорик — воплощенная невинность — расширил темно-карие глаза и взмахнул длинными ресницами:

— Его величество, конечно, понимает, что я не имел в виду чего-то такого?

— Вам следует усвоить, граф, и чем быстрее, тем лучше, что здесь отнюдь не юг и не двор короля Роффо, где вельможи могут позволить себе — и позволяют — всякие вольности по отношению к королю. Роффо строит из себя шута, и эта роль очень ему к лицу?

Тут ресницы Рорика снова опустились, и Фейдир решил, что граф пытается спрятать свой гнев.

— Люсьен — молодой король, и очень гордый, — продолжил посол. — Он не потерпит такого поведения. Как вам известно, милорд, — закончил Фейдир более мягким тоном, — мы не испытываем здесь недостатка в красивых женщинах.

— Действительно, — Рорик снова широко раскрыл глаза и улыбнулся. — И хотя ни одна из них не сравнится с принцессой, я уверен, что сумею найти кого-нибудь, кто утешит мое разбитое сердце!

Граф грациозно поклонился Фейдиру, и посланник, улыбаясь, ответил тем же. Как бы ни был безрассуден и горяч юный граф, однако было в нем что-то такое, отчего на него трудно было сердиться длительное время. Фейдир решил, что это молодость, глядя, как Рорик пробирается в дальний конец зала, где несколько вельмож-южан продолжали пировать, не обратив никакого внимания на невежливый жест короля. Укоризненно покачивая головой, Фейдир вышел, направляясь в библиотеку и — наконец-то! — в постель.

Ночью в коридорах юго-западного крыла замка раздался пронзительный крик. Фейдир вскочил на кровати и отшвырнул одеяло. Захлебывающийся крик не прекращался, и посланник вышел из комнаты со свечой в руке, двигаясь туда, откуда доносились эти громкие звуки. В этом вопле звучали такие отчаянные и истеричные нотки, что отовсюду стали сбегаться заспанные стражники и захлопали двери других покоев.

Это случилось перед самым рассветом. Свечи в коридоре догорели и погасли, только кое-где в чашках подсвечников подмигивали синие, издыхающие огоньки, которые почти не давали света. В одном из боковых коридоров Фейдир увидел несколько смущенно переминающихся с ноги на ногу солдат и поспешил туда, освещая себе путь своей свечой, которая была единственным источником света. Вопли внезапно прекратились, и в толпе стражников Фейдир увидел Люсьена, все еще одетого в тот же самый камзол, в котором он сидел за столом. У его ног скрючилась фигурка маленького слуги Рорика. Это был раб, не старше четырнадцати лет. Мальчик весь дрожал, и узкие плечи его сотрясались от рыданий. Один из солдат с трудом оторвал его от колен короля, и мальчик снова стал подвывать.

— Умоляю вас, сир, мой господин!.. Он болен, вы должны помочь ему!

Фейдир схватил за плечо солдата, который держал вырывающегося мальчишку.

— Позови врача! — приказал он, протягивая руки к мальчику.

— Как тебя зовут?

— Б-барри, господин. О, пожалуйста, поспешите, не то мой хозяин совсем-совсем умрет!

Слуга потащил Фейдира за собой по коридору, остальные последовали за ними.

В ярко-освещенной комнате для гостей лежал на кровати молодой граф. Он был обнажен, и его тело сотрясалось в страшных конвульсиях. Глаза закатились под лоб, а на губах выступила пена. Раб снова зарыдал, и Фейдир ударил его по щеке.

— Что он ел с тех пор, как вернулся в свою комнату? — спросил маг. — Может быть, он что-нибудь пил?

— Он ничего не ел, господин, только пил вино, — похныкал Барри. — Но я пробовал его. Я все пробую сам, прежде чем господин ест. Я всегда с радостью это делал! Он мой хозяин, и я люблю его больше, чем самого себя!

— Эй, в сторону! Отойдите все! — Гиркан грубо проталкивался сквозь толпу. Он был одет в просторную накидку, которая едва сходилась на его объемистом животе. Повернувшись к солдату, сопровождавшему его, придворный лекарь распорядился:

— Ну-ка, прогони отсюда всех посторонних! Дайте мне место!

Солдаты выгнали в коридор всех зевак и вышли сами, кроме двух стражников, охранявших покои Люсьена. Он сам тоже остался. Барри подбежал к кровати и схватил своего господина за руку, пытаясь удержать его тело на узком матрасе. Фейдир отступил к стене и посмотрел на Люсьена. Тот стоял у дверей и совершенно бесстрастно взирал на то, как умирает юный граф.

Фейдиру было совершенно очевидно, что и на сей раз Гиркану не удастся совершить никакого чуда, которое излечило бы Рорика. Посол холодно наблюдал за тем, как агония достигла своей высшей точки и внезапно прекратилась. Организм графа не выдержал, и он затих, неестественно вытянувшись на кровати. На лице его застыл ужас. Барри, поняв, что его возлюбленный господин мертв, испустил еще один отчаянный вопль и бросился на грудь мертвеца.

Гиркан взял со столика недопитый кубок с вином и, взболтав его содержимое, понюхал.

— Яд! — объявил он, быстро взглянув на Люсьена.

— Не может быть, господин! Я пробовал это вино, — заплакал Барри навзрыд.

— Спросите у леди? — Его заплаканные глаза обежали комнату и лица собравшихся у постели мужчин. — Она должна быть где-то здесь!

— Тут нет никакой леди, — возразил Гиркан.

— Должна быть. Она пришла к господину, чтобы остаться на ночь. Красивая такая, со светлыми волосами, похожими на то, как цветет кукуруза. У нее было голубое платье и голубые глаза?

— Как ее звали? — спросил Люсьен.

— Она не говорила, милорд.

— Здесь не было женщины, — ровным голосом заявил король. — Ты отравил своего хозяина.

— Нет! Как вы можете так говорить?! Никогда!!!

Люсьен нетерпеливо щелкнул пальцами, и двое стражников поволокли Барри к выходу, прочь из комнаты. Его вопли еще долго эхом звучали в пустых каменных коридорах. Гиркан, Фейдир и Люсьен остались втроем.

Лекарь накрыл тело графа простыней. Почесывая свою лысеющую голову, он проговорил:

— С вашего позволения, милорд, я пришлю своих помощников попозже, чтобы они занялись телом.

— Разумеется, — Люсьен жестом отпустил Гиркана, и толстяк вышел.

— Гнусное коварство, — заметил Люсьен, исподлобья взглянув на дядю. — Я назначу суд, после которого щенок будет казнен. Обещаю тебе, что его смерть будет столь же мучительна, как и смерть его господина.

— Нет, — резко сказал Фейдир. Люсьен заморгал, и Фейдир повторил это коротенькое слово с еще большей силой и злобой:

— Нет! Пусть его просто задушат гароттой . Это вполне достаточное наказание за преступление, которого он не совершал. Жестоко заставлять его страдать сильнее, чем он страдает сейчас.

Люсьен заиграл желваками на скулах.

— На что это ты намекаешь, дядя?

— Я ни на что не намекаю. Я констатирую очевидное.

— Будь осторожен, разговаривая со мной в таком тоне.

Фейдир вдруг почувствовал внутри страшную ярость. Камень на цепочке ослепительно вспыхнул и часто-часто замерцал, по-своему реагируя на внутреннее состояние своего хозяина. Фейдир стиснул его в кулаке.

Обманчиво-мягким, вкрадчивым голосом маг заговорил:

— Ты, племянник, как я погляжу, до сих пор не имеешь ясного представления о том, насколько я могущественен и какими силами я владею. Одной только мыслью я могу превратить тебя в пепел и развеять по ветру.

— Тогда сделай это, — Люсьен оскорбительно рассмеялся прямо в лицо дяде.

— Впрочем, ты все равно не посмеешь. Я тебе нужен.

— Это так, — сладко промурлыкал Фейдир, — однако существуют вещи и похуже смерти. Я всегда возьму свое, Люсьен. Не сомневайся. И запомни, нет ничего легче и проще смерти.

И он указал скрюченным пальцем на неподвижное тело Рорика Д'Лорана.

— Каждый человек, племянник, чего-нибудь да стоит, на что-то годится.

Ты повел себя как дурак и расточитель. Ты отнял у него жизнь не задумываясь, не взвешивая последствий.

— Он смотрел на нее! Он осмелился прикоснуться к ней! — вспыхнул Люсьен.

— И из-за этого ты решил отказаться от десятков торговых кораблей? Стал бы ты из-за пустяка подвергать риску наш договор с Роффо?

— Ты не понимаешь! — вскричал Люсьен. — Ты не понимаешь, через что мне приходится идти! Джессмин и любит и не любит меня. Она чувствует себя обязанной мне, ты понимаешь, обязанной! Ей кажется, что она должна любить меня за то, что я для нее сделал. Это еще хуже, чем было, дядя.

— Чего же ты хочешь от меня? Сочувствия? Жалости? — Фейдир шагнул к двери. — Спокойной ночи, ваше величество. Спокойного вам сна.

— Подожди! — позвал его Люсьен.

Посланник медленно повернулся в дверях. Красивое лицо племянника странно переменилось, оно было искажено каким-то незнакомым чувством.

— Скажи, ты когда-нибудь любил меня? Было тебе когда-нибудь не наплевать на меня?

Фейдир довольно долго молчал, затем его губы растянулись в любезной, но холодной улыбке.

— Никогда. Я терпеть тебя не мог с самого твоего рождения. Я любил только твою мать. А она любила только тебя, так что мне ничего не доставалось. Ты всегда был для меня не больше чем просто орудием, инструментом.

Последовала пауза, затем Фейдир злорадно заметил:

— Это я заставил твою мать, Голенну, лечь в постель с твоим отцом. Это я сделал возможным твое зачатье. Это я породил тебя! Твои няньки, учителя, инструкторы фехтования — все были моими людьми. Когда ты родился, ты не дышал, и это я причинил тебе боль и заставил закричать и сделать первый вздох. Каждый шаг, который ты делал, ты делал с моего разрешения. Ты марионетка, Люсьен. Моя марионетка. Настанет день, когда я потяну за ниточки и ты запляшешь, племянник. Ох, как ты запляшешь!

Фейдир внимательно наблюдал за лицом молодого короля, но Люсьен научился скрывать свои мысли. Мышцы его рта и скулы словно одеревенели, только кожа побледнела и глаза неподвижно глядели в одну точку. Фейдир засмеялся, и самообладания Люсьена как не бывало. Он отвернулся, чтобы по лицу его нельзя было прочесть его мыслей, и Фейдир, все еще смеясь, вышел в коридор.

Примерно через две недели после первой своей безрассудной вылазки Гэйлон снова вошел в Тень Сьюардского замка. Время он тоже выбрал тщательно — как раз перед заходом солнца. В руке он держал отличный меч, выкованный для него Сезраном. Юноша долго обдумывал, как лучше всего начать военные действия против Тени и ее призрачных обитателей, и был готов действовать с умом и хитро, лишь бы победить своего сильного противника. Все уроки Дэрина, касающиеся честной и справедливой игры, не должны были помешать ему. И вот он вступил в Тень, ощущая легкий бодрящий страх и предвкушая опасность. Черный туман заклубился вокруг него, скрывая заходящее солнце и стены замка. Все звуки стихли, а Камень на руке погас, как и в прошлый раз. Гэйлон остановился, внимательно оглядываясь по сторонам.

Наконец позади него раздался шепот:

— Гэйлон?

— Покажись, — приказал принц.

Туман зашевелился, и Люсьен со своим Галимаром в руке возник прямо перед юношей на расстоянии длины клинка.

— Не стоило тебе возвращаться, Гэйлон. На этот раз ты умрешь, принц, — Люсьен уставился на Гэйлона своими пустыми глазами. — En garde!

Гэйлон ринулся вперед и вонзил свой меч в грудь Люсьена прежде, чем тот успел поднять свое оружие. Люсьен отшатнулся назад, и Гэйлон высвободил клинок, по которому расплывалась черная густая кровь. Люсьен отступил еще на шаг и опустил голову, чтобы исследовать рану. Затем на губах его снова заиграла легкая улыбка.

— Ты поступил бесчестно, принц. Значит, я хорошо тебя учил. Только видишь ли, в чем дело, — Люсьен провел по груди рукой, — ты не сможешь убить меня.

Гэйлон молча смотрел, как страшная рана на груди Люсьена закрылась, даже на одежде не осталось никакого следа дыры.

Воин Тени набросился на Гэйлона яростно, загоняя его все глубже в туман. Звенели мечи, принц парировал выпад за выпадом, нырял, уклонялся, вертелся волчком, стараясь избегнуть смерти. Ему удалось сдержать яростный натиск Люсьена-призрака, и он начал искать возможности для контратаки. Наконец он увидел брешь в защите Люсьена и немедленно сделал выпад. Галимар с лязгом скользнул по клинку атакующего меча Гэйлона, и мечи сцепились гардами. Теперь они сошлись почти лицом к лицу, напрягая все силы.

— Тебя нельзя убить, но боль-то ты должен чувствовать, — задыхаясь, про хрипел Гэйлон.

В следующий миг кулак его левой руки поразил противника в ухо, а мысок баш мака почти одновременно соприкоснулся с коленной чашечкой опорной ноги Люсьена.

Нога Люсьена подогнулась, и он упал, выпустив из руки меч. Ухмыляясь, принц отшвырнул Галимар подальше.

— Чувствуешь боль? — требовательно спросил он.

— Да, — без выражения пробормотала тень Люсьена.

— Отлично! — Гэйлон нанес один быстрый удар мечом, отрубив голову призрака. Голову он отбросил в туман пинком ноги. Из обрубка шеи начал сочиться черный гной, но обезглавленное тело продолжало подниматься и падать. В рассеченном горле страшно булькало и хрипело, а скрюченные конечности вслепую шарили в тумане.

Гэйлон почувствовал сильное отвращение и пошел прочь. Никакой радости от своей победы он не испытывал. Над головой у него проглянуло чистое небо, а через несколько шагов показался и луг, освещенный светлыми летними сумерками. Гэйлон шел от замка на восток. Там, на склоне холма, он уселся на камне, разочарованно бросив меч у своих ног.

Он победил тень Люсьена, но эта победа над бестелесным призраком не удовлетворила его. Он жаждал убить настоящего Люсьена, но для этого необходимо было вернуться в Каслкип. Но Дэрин не хотел покидать Сьюард, не веря, что Гэйлон в достаточной степени овладел своим Камнем, чтобы суметь вернуть корону отца.

Сжав кулаки, глядел Гэйлон на небо, где тонули в морской пучине последние отблески ушедшего дня. Он знал, что очень скоро, с Дэрином или без него, ему придется оставить Сьюардский замок.

Ночью, при свечах, Гэйлон точил и правил острое как бритва лезвие своего меча. Меч еще не напился крови и поэтому не мог получить достойное имя. Черная желчь, которая текла из Люсьена-призрака, вряд ли годилась для этой цели, а прекрасный меч должен был получить достойное имя.

В коридоре послышался шум шагов. Гэйлон уверенно определил, что это Сезран: шаги были слишком быстрыми и уверенными, чтобы принадлежать герцогу. Около двери спальни Гэйлона шаги затихли.

— Войди, — позвал Гэйлон, заинтригованный поздним визитом. В последнее время он и Сезран почти не встречались.

Дверь распахнулась, и принц оторвался от своего занятия. Маг немного промедлил в темном коридоре, и в руке его что-то блеснуло. Когда Сезран вошел в комнатку принца, он разглядел, что это была широкая чаша из чистого золота, украшенная алыми как кровь рубинами.

— Что это там у тебя в чаше? — спросил Гэйлон необычайно любезно. Эту чашу он уже видел — она стояла в комнате мага, прикрытая тонкой тканью.

— Я грел вино для Дэрина, чтобы он лучше заснул, — объяснил старый волшебник. — Здесь остатки. Хочешь?

Гэйлон кивнул в направлении сундука в ногах своей койки.

— Спасибо. Поставь вон туда.

Сезран осторожно поставил чашу на крышку.

— Его лучше всего пить, пока оно теплое.

— Да-да, конечно, — заверил Гэйлон, однако когда он снова поднял голову, мага уже не было. Юноша положил меч на одеяло и встал с койки, чтобы закрыть дверь. Лишь только он коснулся ручки, из-за двери донесся негодующий писк.

— Ты чуть не прищемил мне хвост! — возмущенно причитал Диггер, приплясывая на задних лапах по каменному полу.

— Что-то гость косяком валит, — заметил Гэйлон, возвращаясь на постель.

Взяв в руки меч, он намеренно не обращал на Диггера никакого внимания, прислушиваясь к шороху в углах: зверек осваивался.

— Я надеялся, что со временем твоя неприязнь к грызунам поутихнет, — заметил Диггер, подбираясь к кровати принца. Гэйлон намочил точильный брусок в стоявшей на полу миске с водой.

— Может быть, это и произойдет, — отозвался Гэйлон уклончиво.

— Гм-м? Хорошо. Отличный меч. Очень острый. Это им ты победил Тень?

— Откуда ты знаешь?

— Я наблюдал за тобой. Ты не погиб. Это тот меч?

— Да, но увы, он пока не имеет имени. Разумеется, если бы я напоил его кровью грызуна, я мог бы назвать его Крысобоем. Как ты думаешь?

Диггер в страхе опустил усы.

— Шутишь!

— Может быть, — снова повторил принц задумчиво. — Так что тебе нужно, лживое создание?

— Ничего, — с обиженным видом отозвался зверек. — И я не лживый.

— Ах да! Диггер Отважный, Диггер Удалой?! Крыса, которая смело пробирается в Тень и возвращается оттуда без вреда для себя? — Гэйлон так ни разу и не поднял головы, однако боковым зрением наблюдал за крысой. Диггер даже подпрыгивал от волнения. Зрелище было настолько забавное, что Гэйлон с трудом сдерживал улыбку.

— Я не лгал! Не лгал! Я был в Тени. Только Сезран сдерет с меня с живого шкуру, если узнает!

— Сезран тебе просто не поверит. Как и я.

На этот раз немедленного ответа не последовало, но Диггер подобрался поближе к ноге Гэйлона и встал на задние лапы, чтобы заглянуть в лицо юноше.

— Это правда! — страшным шепотом сообщил он. — И вот что я тебе скажу: ты сначала мне очень не понравился, и я желал тебе зла, но больше я так не думаю. Ты охотился за мной в коридорах, но скоро это превратилось в игру и стало весело и интересно. Нам ведь обоим нравилось, правда? Кроме того, с тех пор как вы появились в замке, в кладовке всегда полным-полно вкусных вещей. Вы печете хлеб и приносите мясо. Мясо — ум-м-м! — Диггер зажмурился.

— Очень вкусно! Сезран не ест мяса.

И зверек постучал розовой лапкой по колену юноши.

— Гм-м-м? Я мог бы стать твоим другом? если можно.

Гэйлон посмотрел на крысиную мордочку, которая изо всех сил пыталась продемонстрировать крысиную искренность. Подавив смех, он серьезно сказал:

— Среди моих друзей не было ни одной крысы.

— А теперь будет! Да, да, да, я буду твой очень друг! — И Диггер, стоя на задних лапах, исполнил какой-то веселый, зажигательный танец. — Друг, друг, друг, навеки твой я друг! А поесть у тебя что нибудь есть? — неожиданно осведомился он.

— Нет.

— Нет ни огрызка яблока, ни сладкой дынной корочки?

— Увы.

— Гм-м? — вздохнул Диггер разочарованно и принялся карабкаться на сундук.

— А тут что?

— Эй, смотри осторожней, не опрокинь.

— Гм-м, — Диггер обошел вокруг чаши. Какая красивая, какая сверкает! А там не винцо? Я очень люблю винцо!

— Там подогретое вино, но я не думаю, что оно тебе достанется.

— Ну хоть один глоточек, а? Совсем малюсенький?

— Ну хорошо, только очень маленький, — согласился Гэйлон, принимаясь вытирать клинок мягкой сухой тряпочкой. Это было, безусловно, выдающееся изделие. Он, конечно, помогал, однако двух мнений быть не могло — это был настоящий шедевр Сезрана. Они не спали несколько дней, забывая даже поесть. Гэйлон все еще помнил громкое, непрекращающееся пыхтенье кузнечных мехов, качать которые Сезран доверил Гэйлону, свинцовую тяжесть в мышцах и металлический привкус во рту. На этот раз не было никакой магии, никакого Волшебства, кроме волшебства точного глаза, умелых рук старика и Превосходного знания материала, которому Сезран уверенно придавал Необходимую форму. Любуясь полированным металлом, Гэйлон повернул клинок так, чтобы в нем отражалось желтое пламя свечи.

— Что скажешь, Диггер? — Он щелкнул по закаленной стали ногтем, и меч зазвенел нежно и мелодично. — Разве он не прекрасен?

Ответа не было.

Гэйлон повернулся к сундуку и сначала не увидел ничего. Чаша По-прежнему стояла на месте, и только потом Гэйлон увидел неподвижное серое тельце, лежащее в ее тени.

— Диггер?

Гэйлон отложил оружие и взял в руки все еще теплое тело. Голова Диггера безжизненно повисла, а в красных глазах-бусинках больше не было искорок.

— Диггер? — прошептал Гэйлон, чувствуя необъяснимую печаль.

Затем его охватил страх, внезапный ледяной страх, и Гэйлон выскочил в коридор. Как сумасшедший промчался он мрачными коридорами и сломал ноготь, пытаясь открыть защелку на двери спальни Дэрина. Прежде чем он сумел открыть ее, прошла целая вечность.

В полутемной спальне горел на столе огарок свечи. Рядом с ним стояла недопитая глиняная кружка с вином. Дэрин неподвижно лежал на тюфяке поверх одеяла.

— Дэрин! — закричал Гэйлон, хватая герцога за плечи и начиная трясти. — Дэрин!!!

Он приподнял его и голова Дэрина качнулась назад. Потом он открыл глаза.

— Что? случилось?

Гэйлон упал на колени возле кровати и зарылся лицом в грубое шерстяное одеяло. Сердце все еще отчаянно стучало в груди, и он никак не мог отдышаться.

— Гэйлон?

— Я? я думал, он убил тебя.

— Кто?

— Сезран. Он принес мне подогретое вино в золотой чаше. Оно было отравлено! — Колени его все еще тряслись, но юноша встал, чтобы видеть лицо Дэрина, наполовину закрытое широкой седеющей бородой. В глазах герцога не было ни удивления, ни испуга.

— И что?

— Это все, что ты можешь сказать?

— Успокойся, возьми себя в руки. Сначала он принес вино мне.

— Ты знал, что оно отравлено?

— Знал. Только я не догадался, что он сделает после того, как я снова отверг его подарок.

— Подарок? Снова? Что это значит, Дэрин? Я не понимаю?

— Ну, это не совсем подарок. Если быть точным, то это было что-то вроде взятки.

— За что? И почему?

Дэрин на мгновение замялся.

— Если ты не пил вина, откуда ты узнал про яд?

— Диггер упросил дать ему немного. Я точил меч.

— Говорящая крыса?

— Он был вечно голоден и всюду совал свой нос. И вот теперь он умер. Но ты не ответил мне. Чего добивался от тебя Сезран?

— Не думай о нем плохо, Гэйлон. Он пошел на это только потому, что боится тебя.

— Почему боится? И почему ты не ответил на мой вопрос?

Искалеченная рука Дэрина шевельнулась, и он коснулся ею руки юноши.

— Пора. Ты заслуживаешь знать правду. Незадолго до смерти твой отец доверил мне некий меч, который я должен был передать тебе, когда ты взойдешь на трон.

— Кингслэйер, — произнес Гэйлон.

— Ты знаешь об этом?

— Немного. В «Книге Камней» есть один отрывок, в котором упоминается о Наследии Орима. Кингслэйер был вручен Рыжим Королям и передавался ими от отца к сыну на протяжении столетий. Отец никогда не упоминал о нем, и я решил, что это просто одна из легенд.

— Этот меч существует. Я держал его в руках, я чувствовал его мощь.

— А какое отношение все это имеет к Сезрану?

— Он боится, что оружие попадет в твои руки. Это он когда-то сделал его и считает своим по праву.

Гэйлон кивнул:

— Тогда пусть забирает. Мне не нужно ни капли его могущества.

— Ты не знаешь, что говоришь.

— Этот меч обратился против своего хозяина и убил его, Дэрин. Это Кингслэйер — Убийца Королей.

— Орим был плохим королем?

— Нет. Припомни свои уроки, учитель. В летописях говорится, что Орим был вполне сносным владыкой, может быть, чересчур самолюбивым? но только до тех пор, пока этот меч не попал к нему в руки. Под его влиянием Орим превратился в тирана и убийцу.

— Хорошо, хорошо, но тебе ни к чему повторять его ошибки. Признаю, что сначала я думал, что будет лучше, если ты никогда не узнаешь о мече, однако в борьбе с Фейдиром это может оказаться твоей единственной возможностью вернуть трон короля Рейса.

Гэйлон покачал головой, и Дэрин сказал довольно резко:

— Гэйлон, твой отец хотел, чтобы ты получил Кингслэйер.

— У моего отца не было Колдовского Камня. Он не мог знать? — Гэйлон вдруг улыбнулся. — Он принадлежит Сезрану. Я видел, как он работает, Дэрин. Если у этого сурового старика и есть в этой жизни какая-то радость, так это когда он раздувает свой горн и берет в руки молот. Он уже дал мне в руки меч. Пусть Кингслэйер останется ему. Я думаю, что так будет лучше всего.

— Ради своего отца, Гэйлон, хотя бы возьми меч в руки? хотя бы один раз.

— Нет. Иногда мне не удается справиться с теми силами, которыми я уже обладаю. Не отягощай меня лишним грузом.

— Я спрятал меч перед отъездом из Каслкипа. Позволь мне хотя бы сказать тебе, где он находится.

— Я не хочу этого знать. Не надо говорить мне об этом. Скажи лучше Сезрану — пусть забирает его? — Принц помолчал и добавил:

— В одном ты прав: мне пора вернуться в замок. У меня никогда не будет силы больше, чем теперь, и я должен попробовать вернуть себе корону. Пойдешь ли ты со мной?

Герцог откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Нет, — вымолвил он с трудом.

— Я так и думал, — Гэйлон глубоко вздохнул. — С моей стороны было глупо пытаться удерживать тебя, Дэрин. Теперь я это понял. Это твоя жизнь. Я освобождаю тебя от всех обязанностей и обещаний, которые ты дал отцу. Ты сделал для меня все, что мог.

Внезапный спазм стиснул его горло, и принц хрипло сказал:

— Мне будет очень тебя не хватать, друг.

И, на мгновение прижавшись губами к изувеченной руке Дэрина, принц выбежал из комнаты.

Дэрин ничего не успел сказать юноше. Его глаза были закрыты, но из-под ресниц выступила слеза и, скользнув по виску, исчезла в спутанных волосах за ухом герцога.

Гэйлон вернулся в свою спальню, и она показалась ему унылой и пустой. Огонь медленно умирал в очаге. Юноша взял чашу с остатками отравленного вина и вылил его на угли. Затем он сложил из дров невысокий погребальный костер, слегка раздвинув золу. Поверх дров он положил тельце Диггера, действуя осторожно, как будто боялся его разбудить. Один взгляд — и дрова вспыхнули. Некоторое время Гэйлон бездумно смотрел в огонь. Потом, когда тонкие дрова прогорели, он положил в огонь несколько толстых поленьев и начал собирать вещи.

У него было их очень немного, и довольно скоро сборы были закончены.

Лютню Дэрина он оставил на крышке сундука. Он решил не брать ее с собой. По-прежнему ни о чем не думая, он уселся на койку и смотрел, как потрескивающее пламя превращает поленья в прах.

— Ну вот, я здесь, — ядовито сказал Люсьен Фейдиру, появляясь на пороге.

— Какое важное дело заставило тебя поднять короля с постели в такой поздний час?

Было далеко за полночь, и Люсьен чувствовал себя усталым. Фейдир оставил его одного решать вопросы государственного управления, и заседание Совета затянулось надолго. Пустые споры и перебранка советников утомили Люсьена сверх всякой меры, но он был слишком возбужден, чтобы легко заснуть. В покои дяди он пошел неохотно и теперь стоял на толстом ковре, все еще одетый в тот же самый официальный костюм, в котором он председательствовал на Совете. Он не успел даже раздеться, даже тонкая золотая корона все еще была у него на голове, хотя и несколько набекрень. Впрочем, ее было не слишком хорошо видно в его всклокоченных светлых волосах.

Фейдир, сидя за столом, повернулся на его голос. Его веки чуть заметно дрогнули, скрывая лихорадочный блеск темных глаз.

— Расслабься, племянник, — сказал он.

Это не был приказ, хотя в звучном баритоне Фейдира и проскользнули повелительные нотки. Взяв со стола кувшин с вином, он наполнил два серебряных кубка и протянул один Люсьену.

Люсьен не то усмехнулся, не то пожаловался:

— Пожалуйста, не надо, дядя. Я слишком давно знаю тебя, чтобы попасться на эту удочку.

Фейдир довольно рассмеялся и поставил кубок на стол.

— Я только забочусь о твоем благополучии. Сегодня тебе пришлось немало потрудиться. Ты устал? ты очень устал?

— Прекрати! — Люсьен топнул ногой. — Только попробуй сделать это еще раз, и я уйду.

— Клянусь богами, Люсьен, ты иногда бываешь невыносимым! С тобой невозможно иметь дело.

— Я получил достойное воспитание, — парировал Люсьен. Когда Фейдир снова засмеялся, молодой король спросил:

— Чего ты хочешь, дядя? Меня ждет постель?

— Пустая и холодная, — закончил за него Фейдир.

Люсьен повернулся и пошел к дверям.

— Гэйлон Рейссон жив, так же как и Дэрин Госни, — бросил Фейдир ему в спину, и Люсьен остановился на полушаге. Посланник откинулся на спинку кресла. — Похоже, что ты не сумел их прикончить, — присовокупил Фейдир беспечным тоном.

Король повернулся к нему лицом:

— Это невозможно!

— И тем не менее это так.

— Но где они скрывались все эти годы?

— Судя по всему, они нашли убежище у одного мага, который в затворничестве живет на побережье, на расстоянии меньше месяца пути от Каслкипа. Один из наших солдат случайно забрел в рыбацкую деревушку на берегу и узнал обо всем этом.

— Подумать только, что все это время они были так близко! Немедленно позови сюда этого своего Нанкуса. Я сам поведу свою армию и закончу дело, которое начал.

Фейдир приподнял руку.

— Не так быстро, племянник. Я знаю этого мага. Он очень силен, и ты не сможешь тронуть их и пальцем, пока оба находятся под защитой этого колдуна.

На мгновение ему показалось, что Люсьен готов выйти из себя, однако король с годами возмужал настолько, что научился справляться со своими чувствами. Фейдир с удовольствием наблюдал, как ярость Люсьена трансформируется в расчетливую и безжалостную силу.

— Что ты предлагаешь, дядя? Может ли нам помочь твоя волшебная сила?

— Что-нибудь можно придумать, — Фейдир снова протянул Люсьену серебряный кубок. — Я даже уверен, что моя волшебная сила послужит нам очень хорошо. Пей.

Люсьен не двигался, глядя не на кубок, а на Фейдира. Старый колдун усмехнулся.

— Чего ты боишься? Яда? Это не мое оружие. Вино не убьет тебя.

— Ты сам говорил, что бывают вещи похуже смерти.

— Тогда подумай: насколько сильно ты любишь Джессмин и насколько сильно ты ненавидишь Гэйлона?

Люсьен выхватил кубок из руки Фейдира с такой поспешностью, что вино расплескалось, и на белой манжете возникло красное пятно.

— Что это, и что мне предстоит делать?

— Это сонное зелье. Ты должен заснуть и увидеть сон.

Люсьен злобно улыбнулся и приподнял кубок в насмешливом приветствии.

— Тогда за то, что лучше послужит твоим целям, дядя — за мою смерть или за смерть Гэйлона! — это был не вопрос, но тост Люсьена прозвучал как-то странно. Не глядя на Фейдира, король громко глотал снадобье.

— Что теперь? — спросил Люсьен, со стуком опуская кубок на стол.

— Ляг и расслабься — больше ничего, — проговорил Фейдир, не в силах дольше скрывать свое нетерпение.

Люсьен уселся на кровать, начиная чувствовать легкое головокружение. Внутри него зашевелился внезапный страх, но он справился с ним. Казалось, в комнате потемнело. Он почувствовал на плечах руки Фейдира, маг толкал его назад, заставляя лечь на подушки, прижимал его голову все ниже, ниже, ниже?

— Избавься от своего страха, Люсьен. Откройся для путешествия в страну снов. Я навею тебе золотые сны, о которых ты не смел и мечтать? — шептал ему на ухо мягкий, негромкий голос, без конца повторяя одни и те же слова, и Люсьен поддался. Ему все труднее становилось улавливать их смысл, и в конце концов слова превратились в мягкий, монотонный гул, убаюкивая и пьяня?

Тьма рассеялась внезапно, и вся комната осветилась мягким, золотистым светом. Люсьен резко сел на кровати и спустил ноги вниз. Он был в комнате один. Воздух вокруг него странно искрился, а вокруг пламени многочисленных свечей дрожали яркие оранжевые нимбы.

— Мой господин?

Нежный женский голос привлек внимание Люсьена. Джессмин вошла в комнату и, улыбаясь, закрыла за собой дверь. Она не шла, а словно плыла в воздухе, так что подол ее нежно-зеленого платья вовсе не касался ковра на полу. Люсьен протянул принцессе руку, и она взяла его руку в свою. Тогда молодой король притянул ее к себе, обнял за талию и посадил на кровать рядом с собой. Джессмин не сопротивлялась, только слегка приподняла голову, подставив губы для поцелуя. Люсьен обнял ее, и она страстно ответила на его поцелуй. Тогда король нащупал крючки и застежки ее платья и стал медленно, со вкусом их расстегивать, а Джессмин сидела неподвижно, глядя на него своими большими зелеными глазами.

Он раздевал ее медленно, аккуратно снимая каждую деталь ее туалета и откладывая в сторону. Когда Люсьен справился с последним крючком на платье, Джессмин взяла его за руки и положила их себе на грудь. Люсьен не выдержал и с силой прижал девушку к себе. Джессмин запрокинула голову и негромко ахнула, когда Люсьен впился зубами в ее плечо. Он сделал это еще несколько раз, всякий раз целуя розовые отметины, выступившие на ее гладкой коже. Джессмин с радостью позволила ему делать с собой все, что он хотел, и даже больше.

Темнота снова сгустилась, принеся с собой холод. Люсьен очнулся на кровати в покоях Фейдира, стуча зубами от холода. За узкими окнами серел рассвет. Фейдир склонился над ним, пристально, по-кошачьи внимательно вглядываясь в выражение лица Люсьена. Молодой король вдруг почувствовал себя так, словно его обворовали, и яростно взревел. Дядя отпрыгнул в сторону, однако Люсьен оказался проворнее.

— Ты — чудовище! — закричал он, несколько раз с силой ударяя Фейдира о стену. Люсьен держал дядю за горло, так что Фейдир не мог даже поднять руки, чтобы схватиться за свой Колдовской Камень, который ярко светился.

— Гэйлон придет! — прохрипел Фейдир в неподдельном страхе, так как племянник настойчиво пытался задушить его. — То, что ты видел во сне, — то же самое видел во сне Гэйлон! Я не хотел жестоко поступать с тобой, Люсьен. Так надо?

Однако рука Люсьена только крепче сжала его горло.

— Так? было? надо? — Фейдир вцепился в руку племянника, стараясь глотнуть воздуха.

Люсьен выпустил дядю и отступил на шаг назад. По его щекам текли слезы.

— Если из этого ничего не получится, старик, если Джессмин не будет по-настоящему моей, я убью тебя. Так и знай — убью!

— Он придет, клянусь тебе. То, что доставило тебе радость, для Гэйлона было кошмаром. Верь мне, племянник! Он придет сам и притащит с собой Госни. Придет сюда, в Каслкип, где мое могущество сильнее всего. Мы поймаем обоих!

14

Большую часть ночи Дэрин лежал без сна. В конце концов, потеряв надежду уснуть, он встал с кровати и отправился в спальню Гэйлона. Он понятия не имел, что он будет там делать, он желал только обрести покой. Кроме того, нужно же было как-то попрощаться с принцем. Где-то в глубине души Дэрин лелеял надежду, что, может быть, ему еще удастся задержать Гэйлона в замке. Наверняка он мог бы сказать, сделать, пообещать что-то такое, что заставило бы принца пробыть здесь еще немного.

Но спальня была пуста. Герцог водил свечой прямо перед собой, водил из стороны в сторону, и на стенах поднимались и опадали его собственные горбатые тени. Изувеченные пальцы судорожно сжимали мягкий воск. Угли в очаге уже остыли, а детские трофеи Гэйлона все еще были заботливо развешаны по стенам и расставлены по полкам. Ободранная лютня Дэрина лежала на крышке сундука.

Ощущение покинутости было подавляющим. Дэрин сделал небольшой шаг вперед, опираясь на свою трость и выбрасывая вперед ногу. Что-то звякнуло под ногой. Герцог опустил свечу ниже и разглядел на полу мерцающую рукоять меча. Сломанное лезвие лежало тут же, под ногами. Дэрин узнал детский меч принца, подаренный ему Люсьеном.

Проклиная свою хромую ногу, Дэрин, как мог, поспешил в большой зал. Там тоже никого не было, но герцог больше не искал Гэйлона. Было очевидно, что юноша покинул замок. Только Сезран мог теперь помочь Дэрину.

Герцог отыскал старого мага в одной из его многочисленных рабочих комнат. Старик сидел на скамейке и пристально всматривался в огромный трехногий котел, стоявший на каменном полу. Заострившиеся черты лица его, освещенные падающим снизу вверх синим светом Колдовского Камня, казались чудовищной маской. Сам Камень слегка раскачивался на золотой цепи, вися как раз посередине между лицом мага и котлом, в котором мерцала какая-то маслянистая, черная жидкость.

— Он ушел. Будь ты проклят, Сезран! — воскликнул Дэрин и в сердцах стукнул посохом по каменным плитам пола.

Сезран поднял голову.

— Ты проклинаешь меня, вот как? Я и так проклят.

— Ты пытался убить его!

Маг снова заглянул в котел.

— Только не говори, что эта мысль не приходила тебе в голову, — холодно возразил он.

Эти слова произвели на Дэрина такое же действие, как если бы маг ударил его. Он пошатнулся и тяжело оперся на свой костыль. Действительно, однажды он подумал о том, что было бы куда лучше, если бы Гэйлон умер. Он не хотел выпускать эту страшную силу в спокойный, ничего не подозревающий мир. И все же между мыслью и действием была огромная дистанция, преодолевать которую герцог не собирался.

— Итак, он отправился в Каслкип, — продолжал Сезран. — Ты рассказал ему, где спрятан Кингслэйер?

— Нет, — тихо ответил Дэрин. — Я хотел, но он отказался меня выслушать.

Маг быстро поднял голову.

— Он отказался?

— Да. Он сказал, что меч принадлежит тебе.

— Каприз безрассудной и благородной юности, — усмехнулся старик. — Где же мне найти мое оружие?

— Нигде. Если Гэйлон не получит его, никто не получит. Особенно ты.

— Не испытывай мое терпение, Дэрин! Я и так был слишком снисходителен к тебе. Теперь я — самая меньшая из опасностей, которые грозят мальчишке, — Сезран опустил веки и слегка улыбнулся. — Этот южный маг — Фейдир — безжалостен и коварен. Прошлой ночью он послал мальчишке сон и действовал столь интенсивно, что даже я почувствовал это его заклятье.

— Сон?

— Это древнее искусство, которое называется транспозиция. С помощью этого заклятья маг может сокрушить своего противника, насылая на него ночные кошмары, столь вещественные и реалистичные, что невозможно бывает разобраться, где сон, а где явь. Именно это он проделывает с Гэйлоном. Не имея возможности обрести покой даже во сне, человек вскоре становится беспомощным и разбитым.

— И нет никакой защиты от этих снов?

— Никакой, кроме бодрствования или смерти.

Дэрин стиснул в руках свой посох.

— Тогда я должен немедленно последовать за ним. Я буду необходим ему как никогда.

— Необходим? Ты? — Сезран нетерпеливо щелкнул пальцами. — Посмотри сюда!

— и он указал на котел, держа свой Камень за цепочку так, чтобы осветить неподвижную, словно обсидиановую поверхность черной жидкости.

Шаркая ногами, Дэрин приблизился и наклонился над котлом. По поверхности метались отблески голубого света. Он ожидал увидеть какое-то видение, картину будущего или настоящего, но вместо этого он увидел там свое собственное лицо, словно в зеркале. Это было лицо старика, изрезанное морщинами, усталое и озабоченное. Его волосы так сильно поседели, что седая прядка над левым глазом стала совершенно неразличима в густой массе спутанных волос. Увечья и утрата Камня состарили его сильнее, чем годы состарили бы обычного человека.

— Какую пользу может принести Гэйлону старый и немощный калека? — напрямую спросил Сезран и выпрямился. Его Камень перестал освещать поверхность жидкости, милосердно погрузив во мрак страшную картину, которую увидел Дэрин.

— Скажи мне, где Кингслэйер, и я помогу принцу вернуть трон отца.

Дэрин уловил фальшь за тем убедительным тоном, каким Сезран произнес эти слова. Поглядев в глаза магу, он увидел в них холодную правду.

— Нет, — осторожно ответил герцог. — Ты хочешь убить его.

Сезран вскочил и попятился, опрокинув скамейку. Ярость исказила его лицо, и он пинком ноги перевернул и котел. Черная жижа потекла по полу, пузырясь и паря.

— Тогда убирайся! Ступай за ним! Вы оба умрете, но сначала вам придется отдать меч Фейдиру. Пусть он возьмет в руки Кингслэйер и зальет весь континент кровью! Я ждал тысячу лет, и я подожду еще тысячу. Время не властно надо мной!

Дэрин вцепился в свой тисовый посох, словно черпая из него силы.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказал он, — что ты вовсе не бессмертен, хотя многих ты заставил в это поверить. Может быть, вовсе не ты выстроил Сьюардский замок и выпустил Тень охранять его. Да, время тебя щадит, но пощадит ли тебя Фейдир, когда доберется до Наследия Орима? Не этого ли ты боишься?

Сезран побледнел и сжал в кулаке Камень. Камень светился так ярко, что ладонь мага стала полупрозрачно-красной, и Дэрин разглядел внутри неясные тени костей. В воздухе послышался треск, и волосы на руках и на голове герцога зашевелились. Волосы мага тоже встали на голове дыбом, и между ними засверкали крошечные молнии. Герцог повернулся и зашаркал к двери.

— Стой! — проревел Сезран.

Но Дэрин не остановился. Как ни странно, но он не боялся, и волшебник ничего не сделал, чтобы помешать ему уйти.

В своей спальне Дэрин собрал в небольшую котомку ту немногую одежду, которая была ему впору. Приняв решение, он неожиданно успокоился. Достав из угла башмаки, герцог смахнул с них пыль и, сражаясь с заскорузлой кожей, натянул их на ноги, задумчиво скользнув пальцем по старому разрезу, который он когда-то зашивал в маленьком домике Миск. Дратва потемнела от времени и теперь ничем не выделялась на черной коже башмака. В этой обуви его ногам было непривычно тяжело и неудобно, однако она, безусловно, лучше подходила для путешествия, чем его сандалии.

Перед самым уходом Дэрин в последний раз зашел в спальню Гэйлона и привязал за спину лютню. Смущенно подсмеиваясь над собственной глупой сентиментальностью, Дэрин смутно предвидел, что лютне еще предстоит сыграть в его жизни какую-то важную роль.

Слишком долго пробыв в вечном сером полумраке внутри стен Сьюардского замка, Дэрин оказался не готов к ярким краскам и ослепительному солнечному свету, которые встретили его сразу за восточными воротами. Постепенно его глаза привыкли к солнцу, и герцог с жадностью огляделся по сторонам. За все время он выходил из замка только дважды, но на короткое время и в самый разгар зимы. Ощущение новизны окружающего еще долго не покидало его; даже когда он отыскал оленью тропу и отправился по ней на север, он не уставал любоваться свежими, яркими красками уходящего лета.

Трава на лугу, по которому он шел, доходила ему до самых колен. Было еще рано, и трава была мокрой от росы, а вскоре мокрым оказался и подол его плаща. Небольшие птички и мыши-полевки спасались в этой траве от его длинной тени, и Дэрин чувствовал запах потревоженных стеблей даже сквозь соленое дыхание моря. Весь луг был расцвечен яркими пятнами поздних полевых цветов. Лето было жарким, и одуванчики зацвели во второй раз, подставляя солнцу свои мохнатые личики. Чуть реже встречались лимонные лютики, бледно-розовые чашечки водосбора, пурпурно-лиловые трубочки «королевской лилии» и белые маргаритки. Дальше ему встретилось небольшое стадо оленей, которые мирно паслись, и он приблизился к ним шагов на десять, прежде чем один из них — молодой самец-трехлетка с короной изящных рогов — поднял голову и с любопытством покосился в сторону герцога. Дэрин обошел стадо стороной и пошел дальше по тропе. В траве запел дрозд, и жаворонок звонко откликнулся из поднебесья.

После того как он так долго и страстно желал смерти, Дэрин с удивлением почувствовал радость от того, что остался жив. То, что шаг его больше не был быстр, а походка стала неровной и подпрыгивающей, не огорчало его. Он обернулся на замок всего один-единственный раз, чтобы увидеть его массивный силуэт на фоне светло-голубого утреннего неба, и взгляд его был столь невнимателен и скользящ, что даже непрерывное изменение его формы не бросилось ему в глаза. Он знал, что никогда не вернется в Сьюард. Дэрин Эмилсон был свободен, хотя и стал калекой. Это он привел Гэйлона сюда и теперь должен последовать за ним в Каслкип. Выиграют они или проиграют, но они должны быть вместе.

Вскоре герцог подошел к одному из многочисленных ручьев, которые пересекали луг на пути к морю. Дорога становилась слишком трудной и крутой для калеки, и Дэрин пошел медленнее. Он перешел вброд два ручья поменьше, и его башмаки наполнились холодной водой. Берега третьего были слишком круты, а течение — слишком быстрым, и он пошел вдоль потока. Он пересек его только возле устья, где вода разливалась широко, и оказался на черном песке побережья.

Было время отлива, и идти по плотному, влажному песку стало легче. То тут, то там попадались большие груды тяжелых камней, и герцог лавировал между ними, неуклонно продвигаясь все дальше на север. Постепенно он начал уставать и все тяжелее опирался на свой посох, однако старался не сбавлять скорости. Где-то впереди, на этом самом берегу, располагалась рыбацкая деревня, в которой они девять лет назад оставили лошадей.

К полудню, однако, Дэрин совсем выбился из сил и стал часто отдыхать. Сомнения снова одолевали его. Он не взял с собой еды, не взял теплой одежды, и — что было хуже всего — он взялся преследовать крепкого молодого парня на двух здоровых ногах, если, конечно, Гэйлон вообще пошел в эту деревню. Но герцог продолжал упрямо идти вперед. Начинался прилив, вода прибывала, и он боялся, что она снова загонит его в прибрежные холмы. Ему повезло: за следующим каменистым мысом он увидел деревню, а запах донесся до него еще раньше.

Дувший с севера холодный ветер донес до него омерзительную смесь запахов дыма, гниющей рыбы и свежей крови, звонкие голоса детей и пронзительные крики чаек. В деревне кипела работа. Крошечные парусные суденышки теснились в узкой, защищенной от ветра гавани. Часть из них выходила в море, часть причаливала и разгружалась. Худые, жилистые, голые до пояса рыбаки тащили тяжелые сети к самым домам, где впадал в бухту небольшой ручей с пресной водой. Женщины с длинными ножами тут же чистили ее, потрошили и складывали в корзины. Другие женщины, с завязанными платками лицами, подхватывали корзины и торопясь несли их в чадящие коптильни.

Дэрин был уже совсем близко, когда кто-то из снующих повсюду мальчишек заметил его и помчался звать взрослых. Все глаза устремились на Дэрина, и на мгновение деревня затихла. Только чайки хлопали крыльями над самыми головами рыбаков, подхватывая выброшенные рыбьи внутренности и возбужденно крича. Дэрин скромно остановился возле молодой женщины, которая неподвижно застыла возле огромной кучи семги. Руки ее по локоть были залиты кровью.

— Скажи, где я могу найти рыбака по имени Родди? — спросил герцог.

Темные глаза женщины посмотрели на него с откровенным страхом. Она ничего не ответила, только отошла к группе мужчин, которые стояли неподвижно и глазели на Дэрина, все еще держа в руках трепещущую рыбой сеть.

— Это я Родди, — проговорил один из рыбаков, больше похожий на состарившегося карлика. Выпустив сеть, он храбро шагнул навстречу герцогу и неуклюже поклонился.

— Как я могу помочь вам, учитель?

Дэрин, чувствуя на себе взгляды, преисполненные благоговейного трепета, никак не мог понять, чем вызвано подобное преклонение перед его скромной персоной. Вряд ли он выглядел очень уж необычно — просто старый человек в темной накидке, сгорбленный калека. Может быть, любой незнакомый человек вызывал в рыбаках любопытство, смешанное со священным трепетом?

Посмотрев на Родди, седого рыбака с беззубой улыбкой, чья кожа была сожжена и высушена солнцем, он с трудом узнал его.

— Я ищу молодого человека, который прошел по этой дороге сегодня рано утром.

— Ах да, конечно, — отозвался Родди с энтузиазмом, которого Дэрин никак не ожидал. — Был здесь этот парень. Это вам нужно к Лиаму, господин. Это он разговаривал с молодым господином. Кесси! Ну-ка сбегай!

От группы подростков отделился мальчик. Песок так и брызнул из-под его босых пяток, когда он стремглав ринулся к хижинам. Когда он исчез из вида среди приземистых строений, рыбаки стали постепенно возвращаться к своей работе.

Герцог тяжело оперся на свой посох, и Родди сказал ему:

— Идите сюда, учитель. Присядьте.

Кто-то поставил на песок грубый табурет, и Дэрин с благодарностью опустился на него. Он попытался поблагодарить одного из мальчишек, который незаметно сбегал за ним в ближайшую хижину, но подросток испуганно попятился от него. Рыбаки старались держаться от Дэрина подальше, и ему оставалось только терпеливо ждать. От нечего делать он смотрел на работу женщин. Родди вернулся к своим товарищам и снова вцепился в сеть. К берегу подошло еще несколько лодок с уловом, и лишь только рыба была выгружена, они снова отчалили. Изменившийся ветер поволок вдоль берега дым от ближайшей коптильни, и герцог с трудом сдержался, чтобы не раскашляться.

Кесси вернулся в сопровождении стройного молодого человека. За ними ковыляли два карапуза, совершенно голые и с раздутыми животами. Один из них держал во рту грязный палец. Юноша остановился перед Дэрином, и малыши, обхватив его за ноги, стали осторожно подсматривать за герцогом из своего укрытия.

— Мое имя Лиам, господин, — юноша улыбнулся и низко поклонился. У него были светлые волосы и длинное, узкое, по-своему красивое лицо. Как и Кесси, он был одет только в грязные кожаные штаны, заканчивающиеся чуть выше колена.

Дэрин кивнул.

— Мое имя?

— Дэрин, — поспешно закончил Лиам и улыбнулся еще шире. — Молодой господин велел, чтобы мы встретили вас как можно лучше.

— Значит, он еще здесь?

— Увы, нет. Он заходил сюда только затем, чтобы узнать про лошадей.

Дэрин непроизвольно сжал посох.

— Он? забрал их?

— Нет. Он просто хотел убедиться, что о них хорошо заботятся, и заплатить нам за то, что мы их содержали.

— Но как? У него же не было денег!

— А он не деньгами заплатил, господин, — юноша махнул рукой в направлении бухты. — Он направил рыбу в наши сети.

— Теперь я узнал тебя, — медленно сказал Дэрин, вглядываясь в лицо молодого человека. — Ты сын вдовы, которому мы поручили присматривать за лошадьми.

— Да, — улыбка Лиама погасла. — Моя мать умерла две зимы назад. В тот год много наших рыбаков умерло от голода, да и в прошлую зиму тоже. Семга не возвращалась к нашим берегам три года подряд. Литтл-ривер несет слишком много ила после дождей, и семга не приходит на нерест. Но уж в эту зиму никому из нас не придется голодать!

Лиам встретился с Дэрином глазами и внезапно сказал:

— Для меня будет большой честью, если вы остановитесь у меня.

— Спасибо за предложение, но я предпочел бы, чтобы ты помог мне подготовить одну из лошадей.

Лиам покачал головой:

— Сначала вам необходимо подкрепиться и передохнуть. Кесси, беги скажи Майш, что у нас гость.

— Хорошо, па, — кивнул Кесси и снова умчался. Малыши выпустили ноги Лиама и побрели к берегу.

— Позвольте мне помочь? — робко спросил Лиам, беря Дэрина под локоть, чтобы помочь ему подняться на крутой склон.

Дэрин с благодарностью принял помощь юноши и позволил ему вести себя по широкой тропе, протоптанной козами, которая пересекала главную улицу.

Под ногами было довольно грязно, всюду вились жирные мухи, а мерзкий запах висел в воздухе так густо, что даже сильный ветер не мог с ним справиться. Несмотря на это, герцог то и дело слышал смех, видел радость и оживление на лицах рыбаков и немного гордился тем, что это было делом рук Гэйлона.

— Ты был еще мальчишкой, когда я видел тебя в первый раз, — заметил герцог. — Теперь, как я погляжу, у тебя у самого дети.

— Да, двое сыновей и дочка, — ответил Лиам не без гордости.

— Твои односельчане почему-то испугались меня.

Лиам немного промедлил, прежде чем ответить.

— Они очень долго жили в страхе перед Сьюардом и темными силами, которые его охраняют. Молодой господин показал им, что колдовство может одинаково приносить зло и добро, но они все еще не верят тому счастью, которое нам привалило. Они боятся не тебя, а твоего волшебства.

— Я не волшебник и не маг. У меня нет этого дара, — объяснил Дэрин.

Лиам с любопытством на него покосился, но промолчал. Вскоре они подошли к хижине, в которой обитал Лиам с семьей, и молодой рыбак поспешил открыть перед гостем перекошенную дверь. Это было убогое строение, которое все состояло из одной комнаты с земляным полом и местом для костра в середине. Полуденное солнце проникало сквозь дыру в крыше, служившую дымоходом, и освещало небогатую обстановку.

Жена Лиама оказалась тонкокостной и миниатюрной женщиной на последнем месяце беременности. Ее одежда была такой же простой, какую Дэрин видел на других женщинах: грубое платье без рукавов, сидевшее мешком и спускавшееся до колен. На запястьях у нее побрякивали браслеты из крупных, ярких раковин, а раковины поменьше украшали мочки ушей. Несмотря на то, что они явно жили в бедности, характер у нее оказался веселым и жизнерадостным. Майш — так ее звали — часто улыбалась и всегда готова была ответить звонким смехом на веселые шутки Лиама.

Не успел Дэрин войти, как она уже сунула ему в руки плоскую лепешку, на которую были изрядной горкой навалены икра семги и золотистые, жареные в масле молоки. Дэрин немедленно откусил большой кусок, наслаждаясь тем, как икринки лопаются на языке. Мир рыбаков, казалось, был насквозь пропитан рыбным духом, рыбой пах дым, воздух, их руки и одежда, и Дэрин решил, что и он может в конце концов смириться с этим. Однако икра всегда была одним из самых любимых его блюд, и он с искренней благодарностью принял еще одну лепешку, когда с первой было покончено.

Они уговорили Дэрина сесть на грубый стул — единственный предмет мебели, которым могла похвастаться семья Лиама. Его котомку и лютню положили у стены в углу, куда несколько раньше Дэрин поставил свой посох. Говорил в основном Лиам, а Майш только кивала утвердительно, смотрела с неодобрением или смеялась негромко, но мелодично. Младшие дети Лиама уселись у ног Дэрина на полу и с любопытством смотрели, как он ест. Кесси выскользнул из хижины вскоре после прихода Дэрина и своего отца.

— Молодой господин сказал, что вы придете, — заявил Лиам, передавая Дэрину выдолбленную из дерева чашку с жидким чаем.

— Он был так уверен? — пробормотал с набитым ртом Дэрин и отпил глоток.

Настой пах лимонником и листьями черники, а заодно и вездесущей рыбой.

— Да, уверен. Он еще сказал, чтобы вы не ходили за ним. Он сказал, что как только он утрясет свои дела, так сразу вернется за вами в Сьюард и вернет вам то, что у вас было отнято.

— Не все, — Дэрин слегка почесал покрытую шрамами руку о колено.

— У тебя совсем нет пальчиков, — грустно заметила маленькая дочь Лиама.

Майш шикнула на девочку, но Дэрин лишь криво улыбнулся ей, и она, осмелев, вскарабкалась к нему на колени. Дэрин посмотрел на головку девочки и заметил за ухом свежую ранку от укуса блохи, которую она успела расчесать до крови. Тогда он ласково снял ее с колен и снова усадил на пол.

— Лавровый лист и гремучая трава? — пробормотал он больше для себя.

— Как? — встрепенулся Лиам.

— От вшей, — пояснил Дэрин.

Лиам ничуть не обиделся.

— Молодой господин сказал нам то же самое, только он назвал эту траву «конский хвост» и «перечное дерево». Если вымыть голову настоем, то эти травы убьют всех вшей, а если растереть сушеные листья и насыпать в постели

— то и песчаных блох, и клопов тоже. Мы надеялись, что молодой господин побудет с нами и научит нас лечиться травами, однако такой великий маг слишком большая роскошь для нашей деревни. Может быть, — закончил он, преисполнившись надежды, — вы могли бы?

Дэрин покачал головой.

— Мои знания трав на этом почти исчерпываются, — слукавил он. — К тому же я должен быть рядом с Гэй? с молодым господином. Нельзя больше медлить. Не помог бы ты мне приготовить коня?

Лиам впервые нахмурился.

— Молодой господин очень ясно сказал?

— Тогда я пойду пешком, — твердо сказал Дэрин и потянулся за своим посохом. Упираясь им в пол, герцог тяжело поднялся. — По крайней мере, скажите, по какой дороге он отправился.

— Он пошел вверх по течению Литтл-ривер. Однако уже поздно, может быть, вы заночуете?

— Нет.

Лиам набрал в грудь воздуха.

— То, что вы делаете, — неразумно. В этом году ожидаются ранние холода.

Животные уже отрастили теплый зимний мех, а птицы и насекомые тоже готовятся к длинной и суровой зиме. В нашем Священном Девятеричном Цикле нынешний год последний и предшествует году обновления. Вы, должно быть, знаете, какой ужасной будет зима. Вы же совершенно не готовы путешествовать в такой холод, кроме того, вы? — Лиам осекся, и Дэрин с горечью закончил:

— Калека.

Майш положила на плечо мужа тонкую загорелую руку и что-то прошептала ему на ухо, смущенно косясь на Дэрина. Ее прямые черные волосы упали ей на лицо я скрыли от герцога ее профиль. Лиам по смотрел в пол и кивнул.

— Я приведу лошадь и оседлаю ее, — покорно пробормотал он.

— Я пойду с тобой, — заявил Дэрин.

— Там довольно крутая тропа, — предостерег его рыбак.

— Не имеет значения.

Лиам еще раз кивнул и пошел к двери.

На улице они повстречали Кесси, и мальчишка увязался с ними. Втроем они поднимались по тропе, которая уводила их от деревни на холмы. Кесси вприпрыжку бежал впереди, уходя далеко вперед и возвращаясь, теряя терпение из-за того, что Дэрин двигался слишком медленно. Герцог невнимательно слушал, как Лиам описывал ему состояние лошадей, ибо все его мысли сосредоточились на предстоящем путешествии. Вскоре из-за холма послышался гнусавый звяк козьих колокольчиков, и герцог обратил внимание, что трава вокруг изрядно объедена. Среди оголившегося луга одиноко торчали лишь редкие кусты боярышника и ежевики. Еще один маленький мальчик прислонился спиной к старому пню и присматривал за пасущимися животными. Под правой рукой его была сложена из камней высокая пирамида: они предназначались для того, чтобы вернуть в стадо отбившуюся козу.

Завидев Кесси, мальчик-пастух приветственно махнул рукой. Козы сгрудились у тропы, подозрительно посматривая на приближающихся людей круглыми желтыми глазами. Две кобылы паслись поодаль, по всей видимости, брезгуя обществом рогатых млекодающих.

Дэрин всю дорогу твердил себе, что Эмбер его не узнает. Если она еще и помнит его, то помнит его совсем другим, не таким, каким он стал сейчас. Прошло столько лет, и Эмбер тоже должна была состариться?

Они приближались к лошадям с наветренной стороны, и голова гнедой внезапно поднялась и повернулась в их направлении. Ноздри ее затрепетали, и она заржала громко и пронзительно, так что заболели уши.

— Отлично, — послышалось совсем рядом бормотание Лиама. Эмбер быстро трусила к ним, а Кэти в волнении и тревоге кружила по лугу сзади нее, не решаясь приблизиться к незнакомым людям.

Между тем Эмбер миновала Кесси и Лиама и остановилась перед Дэрином. Ее ноздри раздувались, и от ее ароматного пахнущего травой и нагретым лугом дыхания волосы на голове герцога зашевелились. Дэрин покрепче уперся в землю посохом и, протянув руку, погладил кобылу по шее и отбросил со лба отросшую челку. Эмбер, должно быть, было уже около двадцати лет, и в ее каштаново-гнедой шкуре появились первые седые волоски, которых было особенно много на морде и вокруг нижней губы, а красивые лиловые глаза глубоко запали. В остальном же это была круглая, упитанная, слегка разжиревшая на вольных летних пастбищах кобыла, которую давно никто особенно не утруждал работой. Мех на шкуре отрос в преддверии зимы, став густым и теплым.

Дэрин снова погладил Эмбер по изогнутой шее, провел по крутому плечу и похлопал по груди. Прислонившись лицом к теплому мохнатому боку Эмбер, он пробудил в себе полузабытое ощущение езды верхом, ощущение силы, кротости и радостной готовности лошади доставить удовольствие всаднику. И Дэрин заговорил с Эмбер тихим, ласковым голосом, обещавшим вернуть утраченное чувство единения коня и всадника, которым они когда-то наслаждались.

— Теперь ты будешь моими ногами, — шепнул он ей.

И они отправились в обратный путь. Лиам захватил с собой веревку, но она оказалась не нужна. Эмбер сама последовала за Дэрином, выступая так важно, словно ее жизнь снова обрела цель. Кэти тоже двинулась следом, держась на безопасном расстоянии. Лиам продолжал разглагольствовать, рассказывая, как он подпиливал лошадям копыта ножом для разделки рыбы, упомянув и о том, что ни на одной из них давно никто не ездил.

— Должно быть, она наполовину одичала, так что вы должны быть поосторожнее, — предупредил он уже около хижины, накидывая на спину Эмбер седло. Седло с самого начала было в довольно плачевном состоянии, но теперь все его кожаные части снова пересохли и были попорчены крысами.

Дэрин отказался от помощи Лиама, который хотел подсадить его на лошадь. Он был полон желания доказать ему и себе, что он еще способен на какие-то усилия. Пока он карабкался наверх, Эмбер изгибала шею и смотрела на него, однако осталась стоять смирно, не дрогнув ни одним мускулом.

Майш выбежала из хижины, держа в одной руке дорожный мешок Дэрина из промасленной кожи, а в другой — лютню. Через ее локоть был переброшен длинный и теплый дорожный плащ из плотной, но легкой материи, богато расшитый замысловатыми морскими змеями и драконами. Это была самая красивая одежда из всего, что Дэрин видел в рыбацкой деревне.

Майш стояла неподвижно, ожидая, пока Дэрин привяжет лютню к седлу позади себя. Лиам помог Дэрину приторочить посох под правой ногой, чтобы он не мешал движениям Эмбер. Когда они закончили привязывать его к седлу, Майш передала Лиаму суму, чтобы он привязал ее рядом с лютней.

— Копченая семга и хлеб, — спокойно сообщил Лиам, заметив, как подозрительно косится на свою пополневшую котомку Дэрин.

Тем временем Майш подошла совсем близко к Дэрину и протянула ему плащ.

— Это плащ ее отца, — прокомментировал с другой стороны лошади Лиам. — Молодой господин не хотел ничего брать за то, что он для нас сделал. Майш надеется, что вы примете этот дар вместо него.

Сам того не желая, Дэрин протянул руку. Плащ был слишком красивым и дорогим, чтобы дарить его проезжающим мимо незнакомцам, но Майш уже перекинула его через луку седла и, взяв в руку пальцы руки Дэрина, поцеловала их.

— Доброго пути, учитель, — сказала она неожиданно сильным и чистым голосом. Потом она вся вспыхнула и отвернулась, низко опустив голову. Только теперь Дэрин понял, почему она все время ничего не говорила и только смеялась в ответ на шутки мужа. Она стеснялась, стеснялась чуть ли не до физической боли.

— Спасибо, — пробормотал Дэрин, принимая драгоценный подарок.

Устье Литтл-ривер находилось к северу от деревни, и вода в нем была не глубока, текла медленно, и в ней было полным-полно превратившихся в слизь водорослей. Небольшая группа рыбаков проводила всадника вдоль берега. Кесси шел рядом с Дэрином и держался за стремя, в то время как его более робкие сверстники завистливо глазели на него с безопасного расстояния. Наконец герцог распрощался с рыбаками и отправился дальше один, если не считать Кэти, которая как тень следовала за Эмбер на почтительном расстоянии, однако не теряя товарку из вида. Солнце садилось, и Дэрин надел плащ, чтобы противостоять вечерней прохладе. Расправив его складки на крупе лошади, герцог улыбнулся про себя: в этом наряде, расшитом алыми и зелеными драконами, он действительно стал походить на странствующего мага.

Полная луна уже давно вышла на небеса и, по мере того как солнце скрывалось за горизонтом, начинала светить все ярче. Луна встала рано и рано должна была зайти, но все же у Дэрина было несколько часов, пока он мог продолжать путь, не рискуя свалиться с лошади в полной темноте. Благодаря реке, которая широким потоком текла справа от него, он мог не бояться сбиться с дороги.

Дэрин не понукал Эмбер, хотя ему очень хотелось двигаться как можно быстрее. На земле герцог чувствовал себя неловким и неуклюжим, однако стоило ему усесться верхом, как к нему быстро вернулось чувство равновесия и уверенность. Ему казалось, что не было этого долгого перерыва с тех пор, как он в последний раз ехал верхом, не было этих трудных лет и он не пострадал от необузданного гнева Сезрана. Искалеченная рука вполне могла удерживать поводья, что от нее и требовалось. С Эмбер не нужно было напрягаться и разборчиво выговаривать слова; ей было безразлично, что его веки то и дело опускались, а рот перекашивало. Они понимали друг друга без слов, разговаривая на языке прикосновения и интуиции, на языке, который было так же невозможно забыть, как и разучиться дышать.

Душевный подъем, который Дэрин ощущал сегодня утром на лугу возле Сьюардского замка, вернулся к нему десятикратно, вопреки накопленной за день усталости. Чем дальше углублялся он в холмы, следуя прихотливым изгибам реки, тем выше поднималось его настроение. Здесь, вдали от моря, воздух стал ощутимо суше и холоднее, и Дэрин плотнее закутался в нарядный плащ. Кэти тоже осмелела и следовала за Эмбер буквально по пятам, время от времени она догоняла ее и, пристроившись рядом, ревниво косилась на Дэрина и пыталась схватить его зубами за колено. Дэрин вскоре пресек эти ее поползновения, удачно огрев пони по морде поводьями. Он хотел бы оставить маленькую кобылу в деревне, но подумал, что обеим лошадям нелегко будет разлучиться.

Гэйлон имел фору примерно в один день, но Дэрин больше не шел пешком. Он надеялся, что догонит юношу через день, максимум через два, однако тревога не оставляла его. Транспозиция, как ее называл Сезран, или ночные кошмары могли уже начать осаждать юношу и заставить его сделать какой-нибудь опрометчивый шаг. Дэрин с горечью подумал, что тяжелые сновидения и без того не оставляли Гэйлона на протяжении почти половины его жизни, с тех пор как он стал свидетелем смерти отца. Дэрину, однако, удалось если не заглушить свою тревогу, то отложить ее подальше, как совершенно бесполезное и даже опасное чувство. Он найдет мальчика очень скоро и поможет ему справиться с заклятьем Фейдира. Во всяком случае, постарается?

Герцог надеялся, что нагонит Гэйлона самое большее через два дня, однако вышло по-другому. В чем-то он просчитался, и вот прошло целых четыре дня. Наступил день пятый.

Дорога к этому времени сильно испортилась, а река, по мере того как Дэрин приближался к ее истокам, собирала в себя все больше и больше речушек и ручьев. Дэрин направился вдоль северного притока, надеясь, что он раньше всего выведет его на почтовую дорогу. Герцог предполагал, что Гэйлон поступит точно так же, и невольно торопил Эмбер.

Окружающий ландшафт выглядел довольно уныло. Когда-то давно, может быть, несколько лет назад, здесь бушевал сильный лесной пожар. Огонь уничтожил всю растительность по обоим берегам притока до самого водораздела и даже за ним. Опаленные, мертвые деревья, оставшиеся после пожара, были срублены и увезены, и над пустырем посвистывал ветер. Река была завалена размокшими головешками и мусором, а талые воды и дожди изрезали почву многочисленными балками и овражками. Куда бы не взглянул Дэрин, повсюду он видел лишь запустение и черные пятна мертвой земли, на которой так ничего и не прорастало. Может быть, именно благодаря этому пожару, который отравил землю и воду, перестала заходить на нерест в Литтл-ривер драгоценная семга.

Кое-где, правда, появилась редкая растительность, но в основном это были травы, да на северных склонах укрепились чахлые кусты багульника и проросли из семян невысокие пихты, которые не могли расти на южных, солнечных отрогах холмов, где их заглушил бы буйный сорняк. Дэрин с грустью подумал, что пройдет сто лет, а может, и больше, прежде чем лес снова возьмет свое.

Там, где это было возможно, Дэрин использовал дороги, проложенные человеком, однако и они были беспощадно размыты и исковерканы оползнями. Наконец ему стали попадаться более или менее свежие следы Гэйлона. Юноша, похоже, старался держаться ближе к реке, и у Дэрина сложилось такое впечатление, что он ни разу не остановился на ночлег. Герцог пришпорил Эмбер, но только вечером шестого дня, когда он уже начал ощущать первые признаки подступающего отчаяния, в воздухе запахло дымом костра.

Все время, пока Дэрин преследовал Гэйлона, погода стояла ясная, но как раз сегодня сильно похолодало, а воздух стал влажным, предвещая ненастье. Герцог развернул Эмбер, понуждая ее спуститься по крутому откосу почти к самой воде. Отсюда был отчетливо виден султан темного дыма, поднимающегося из небольшого укрытия среди камней у кромки воды. Неподкованные копыта Эмбер забренчали по гальке, а с откоса посыпались комья земли: это Кэти металась по самому краю обрыва, отыскивая более подходящее место для спуска.

Над маленьким костерком ссутулилась неподвижная фигура, почти полностью скрытая широким, бурым плащом. Дэрин неловко спешился.

— Гэйлон! — негромко позвал он. Фигура пошевелилась, подняла голову, и Дэрин в ужасе отпрянул, увидев освещенное пламенем костра лицо юноши. Глаза Гэйлона глубоко запали и напоминали бездонные черные колодцы, а на ввалившихся щеках лежала густая тень отросшей щетины.

— Ты мне снишься или ты есть на самом деле? — глухим голосом спросил Гэйлон.

Прежде чем Дэрин успел ответить, юноша продолжил:

— Я не стану биться с тобой? — Его голова качнулась, словно у пьяного. — Больше не буду ни с кем биться. Друзья стали врагами, а враги смеются надо мной? Я умирал уже несколько раз. Где твой нож, Госни?

Дэрин двинулся к нему, но Гэйлон закричал:

— Не двигайся, стой где стоишь!

Герцог сделал еще один неуверенный шажок вперед, и Гэйлон откинул на спину капюшон плаща.

— Отдам мучение сна за боль наяву, — прорычал он сквозь стиснутые зубы и сунул левую руку прямо в огонь костра.

Дэрин на мгновение застыл как громом пораженный. Затем он бросился на юношу и попытался оттащить его от костра. Его парализованная нога подвела его, он упал и покатился по земле, увлекая за собой Гэйлона. Некоторое время они боролись у самой воды, а потом принц вдруг затих. Путаясь в складках обоих плащей, герцог нащупал его обожженную руку, чтобы погрузить ее в прохладную воду реки. Рука была обожжена очень сильно; по всей видимости, Гэйлон проделывал подобный эксперимент не впервые.

— Дэрин?

Герцог повернулся к юноше. Судя по голосу, Гэйлон уже начал приходить в себя. Принц посмотрел на него и облизнул губы.

— Это и правда ты?

— Глупый мальчишка, — проворчал Дэрин. — Если бы у меня под рукой был посох, я бы высек тебя.

Короткий смешок принца превратился в стон.

— У меня под спиной — острые камни. Можно я встану?

Дэрин вдруг осознал, что прижимает коленом грудь юноши, сжимая запястье его руки с такой силой, какой он не ожидал от своей малоподвижной правой конечности. Он убрал колено и разжал пальцы.

— Позволь мне намочить подол твоего плаща. Мы обернем им твою руку.

— Нет, — возразил Гэйлон. — Мне нужно чувствовать боль.

Осторожно перекатившись на бок, он встал, стараясь не задеть обожженную руку. Принц наклонился и помог встать Дэрину. Сначала он внимательно оглядел герцога, потом покосился на Эмбер, остановившуюся в нескольких шагах от костра. В сумерках смутно виднелся и силуэт Кэти.

— Ты последовал за мной вопреки моему приказу. Мне следовало бы рассердиться.

— Твоему приказу? — Дэрин фыркнул и захромал к огню.

— Вот именно. А что это такое на тебе надето? Никогда не видел ничего подобного.

— Это подарок Майш.

Гэйлон надолго замолчал, и Дэрину показалось, что он видит гораздо больше, чем просто роскошную вышивку на добром плаще.

— Сядь, — приказал Дэрин.

Взгляд Гэйлона беспокойно забегал, но он подчинился.

— Поговори со мной, — попросил он настойчиво. — Как ты нашел деревню?

— Деревне было не до меня — все были очень заняты.

— Ага, — с удовлетворением молвил Гэйлон.

Дэрин уселся рядом с ним.

— Они сказали, что это ты пригнал рыбу в их сети.

— Мне кажется, я смог это сделать, — Гэйлон слегка улыбнулся. — Помнится, я подумал: «Вот мои подданные, и они умирают от голода». Это показалось мне несправедливым. Должно быть, мой Камень откликнулся, когда я думал о рыбе, которая приходит в бухту. Я не могу сказать наверняка. Если это и была магия, то самая незаметная.

— Незаметная магия — самая сильная, — одобрительно сказал Дэрин.

— Лиам и Майш очень хорошие люди. Может быть, они и живут в невежестве и в бедности, но у них в душе мир, покой, которому я завидую. Помнишь, мы дали Лиаму две маленькие серебряные монетки и пообещали вернуться. И вот на протяжении долгих лет, даже когда они голодали, никто из них не задумался о том, чтобы зарезать и съесть наших лошадей.

— Ты сделал для них добро, — откликнулся Дэрин, подбрасывая в огонь несколько палок из небольшой кучки, которая лежала рядом. — А это у тебя что такое?

Герцог взял принца за подбородок и повернул к свету.

Гэйлон вырвался.

— Мне некогда было ее сбрить.

— Я вовсе не хотел сказать, что тебе необходимо это сделать. У тебя будет рыжая борода, какая была у твоего отца.

Юноша слегка вздрогнул, и его взгляд скользнул куда-то вбок. Левая рука потянулась к огню, но Дэрин успел перехватить его за запястье.

— Нет!

— Ты не понимаешь. Я не могу спать!

— Выслушай меня. Сезран рассказал мне о заклятье, которое действует сейчас против тебя. Но тебе необходимо отдохнуть. Я буду рядом и стану стеречь твой сон. Если будет нужно, я разбужу тебя, но ты должен помнить, что это всего-навсего сон.

— О нет, в этих снах не только сон! — он рассмеялся, и в его смехе послышались истерические нотки.

— Объясни, — потребовал Дэрин.

— Как? — юноша снова вздрогнул. Боль, отразившаяся на его лице, была настолько сильной, что не могла быть вызвана только ожогом. — Когда я сражался в Тени с Люсьеном, я воображал, что мне наконец удалось победить мои ночные кошмары, но теперь-то я понял, что такое настоящие кошмары?

— Гэйлон крепко обхватил колени. — О боги! Я-то думал, что повидал немало зла в жизни, но я не знал, что может быть такое!

В следующий миг Гэйлон испытующе посмотрел на Дэрина.

— Я расскажу тебе один сон, по сравнению с остальными он — сущая пустяковина? — он смущенно опустил глаза. — Так вот. Снится мне сон, как будто мы с отцом гуляем в садах Каслкипа. Я там — такой же как сейчас, взрослый. Мы о чем-то беседуем. Я вижу небо, чувствую запах цветов, я слышу его голос и чувствую себя счастливым. Потом мы стоим у фонтана, отец обнимает меня, и вдруг в руке отца появляется нож. Я замечаю его слишком поздно. Он перерезает мне горло одним ударом? — Дэрин заметил, что рука юноши непроизвольно дернулась к шее. — Острая боль, горячая кровь — все как взаправду. Отец стоит надо мной и бранится. Он проклинает мою мать за то, что она дала мне жизнь, проклинает меня, тебя?

— А потом?

— Потом я умираю и начинается новый сон.

Гэйлон сказал последнюю фразу ровным, бесстрастным голосом, но его отчаяние и ужас были очевидны.

— А я тоже прихожу к тебе во сне? — мягко спросил Дэрин.

— Да, — коротко ответил Гэйлон, ничего не объясняя.

— И я тоже? убиваю тебя?

— Нет, но я молю тебя это сделать.

Герцог положил руку на плечо юноши, надеясь немного успокоить его, но принц сразу напрягся.

— Пожалуйста, не прикасайся ко мне, — попросил он жалобно. — Мне очень трудно это выносить.

— Ты должен каким-то образом получить контроль над сновидениями.

— Невозможно. Я пробовал, но я бессилен.

— Нет, — твердо сказал Дэрин. — Ты беспомощен только потому, что ты в это веришь сам. Ты должен бороться. Ты должен нападать сам!

— Но я пытался! Неужели ты думаешь, что я не пробовал? Но ведь во сне я вынужден бороться против тех, кого я люблю, а не только против тех, кого ненавижу. Что бы я ни делал, ничего не помогает.

— Ты пробовал свой Камень?

— Во сне он не подчиняется мне.

Дэрин внимательно всматривался в замкнутое лицо Гэйлона.

— Скажи, появляются ли в твоих снах Люсьен или Фейдир?

— Фейдир не появляется, но Люсьен — часто? — Гэйлон снова задрожал. — И Джессмин.

— Джессмин? Как?

Челюсти Гэйлона сжались.

— Не спрашивай. Это самые страшные сны.

Дэрин осторожно сбросил с плеч плащ, и холодный ночной воздух немедленно обжег его тело, просочившись сквозь застежки камзола и рубахи. Сложив плащ вышивкой внутрь, Дэрин свернул его в форме подушки.

— Ложись. Закрывай глаза, — властно приказал он.

— Пожалуйста, не надо, — попросил Гэйлон жалобно, борясь со страхом.

— Я помогу тебе, — пообещал герцог, — но ты должен дать мне возможность. Делай как я сказал!

Принц неохотно улегся, подложив свернутый плащ под шею. Обожженную руку он бережно уложил на живот. Дэрин наклонился над ним и отодвинул упавшие на глаза волосы принца.

— Расслабься.

Веки Гэйлона затрепетали, потом глаза снова широко открылись. Он слишком долго боролся со сном, чтобы быстро уснуть, однако усталость в конце концов взяла свое. Лицо герцога поплыло, поплыли куда-то знакомая, уютная борода и серые глаза, в которых дрожало пламя костра. Блаженное оцепенение сковало тело, и даже рука перестала болеть. Густой, темный туман закачался перед глазами, и лицо Дэрина пропало?

Паника охватила Гэйлона, сердце забилось неровно и часто. Он попытался бороться. Этот сон он знал. Один раз он уже был здесь.

— Я с тобой, — раздался знакомый шепот у него в мозгу. ? Позови Люсьена.

— Он уже здесь, — простонал принц.

Люсьен действительно уже был здесь. Он склонялся над маленьким горном и раздувал в нем огонь. На раскаленных углях грелся железный прут. Наконец Люсьен вытащил его из огня. Кончик прута разогрелся и светился оранжевым. Южанин шагал к нему через комнату и улыбался.

— Нет! — Гэйлон отчаянно рванулся, но только загремел цепями. Он был надежно прикован к стене.

— Увы, да, — снова улыбнулся Люсьен. — Давай в этот раз начнем с того, что вынем тебе глазик?

— Борись с ним, — шептал Дэрин.

— Не могу! — закричал Гэйлон. — Мои руки скованы. У меня нет оружия!

— У тебя есть Камень, — шепнул Дэрин. — Смелее!

Гэйлон изогнул шею, стараясь увидеть свою правую руку. Перстень был на месте, но Камень в нем был темным и безжизненным, таким, каким он был в Тени Сьюардского замка, таким, каким он был во всех предыдущих снах.

— Камень здесь бессилен, — безнадежно прошептал принц.

— Нет, не правда! Старайся, Гэйлон, пробуй!

Пальцы Люсьена вцепились в волосы юноши, заставив его держать голову неподвижно.

— Боль — это удовольствие, Гэйлон. Позволь мне доставить тебе маленькую радость.

Однако радость вспыхнула на лице самого Люсьена, когда он ткнул раскаленным железом в правый глаз Гэйлона. Гэйлон закричал.

— Он светится, — настойчиво повторял Дэрин. — Камень просыпается!

Используй его.

Ослепительная, жестокая боль пронизала все тело Гэйлона, но вместе с болью пришли ярость и сила. Рука Люсьена словно сама собой дернулась назад, прут вырвался из раны и покатился по полу. Потрясенный, Люсьен отшатнулся.

— Теперь сон твой, — прошептал откуда-то издалека Дэрин. — Теперь ты сам можешь им управлять.

Гэйлон почувствовал, как в его тело вливается сила Камня. От легкого движения рук со звоном лопнули цепи. Принц шагнул вперед.

Люсьен, лежа на постели в покоях Фейдира, вдруг закричал, но не проснулся. Фейдир встревоженно склонился над молодым королем. Что-то случилось, что-то пошло совсем не так, как должно было. Старый маг в волнении мерил шагами ковер, хлеща себя по ладони старой перчаткой Гэйлона, которой он пользовался для того, чтобы придать своему заклятию нужное направление. Люсьен принялся громко стонать, и дядя снова остановился возле племянника. Лоб Люсьена покрылся крупными каплями пота, а волосы слиплись и потемнели. После того как он выпил сонное зелье, его нельзя было будить. Что бы ни происходило во сне, Люсьену придется бороться с этим в одиночку.

Гэйлон преодолел его заклятье и напал сам. Но как? Впрочем, это уже не имело значения — транспозиция теперь была бесполезна. Фейдир швырнул перчатку Гэйлона в угол и снова заметался по комнате. Он надеялся, что ему удастся вывести Гэйлона из равновесия и лишить его сил до того, как он достигнет Каслкипа, однако противник вынудил его переменить тактику. Теперь ему придется полагаться на постороннюю помощь, а этого ему очень не хотелось.

Фейдир подошел к двери и чуть-чуть приоткрыл ее, оставив лишь маленькую щелочку. Один из часовых снаружи повернулся к нему.

— Капитана Нанкуса ко мне, — распорядился Фейдир. — Живо!

15

Единственная в доме комната была освещена только огнем в очаге. Миск поднесла чашку с чаем к губам, но рука ее дрожала, и она попыталась справиться с собой и сосредоточиться. Ночью ей было тяжелее всего: Джими спал, спали все твари в окрестных лесах, и ей неоткуда было взять даже самую малость той энергии, которая обычно помогала ей подтянуть, собрать воедино все вероятностные линии своего бытия. Вот и сейчас, как бывало уже не раз, другие сущности Миск — искаженные призраки, возникшие из множества ее прошлых жизней и из вероятных жизней будущих, — колебались в углах, мелькали среди теней и оранжевых отблесков пламени на потолке.

В самой середине комнаты появилось на натертом полу призрачное голубоватое сияние. Миск не двинулась с места. Она знала, кто явился сюда, чтобы тревожить и смущать ее душу, которая и так трепетала, словно огонь свечи на ветру, но не помнила, что это за встреча и чем она закончилась. Столб голубого мерцания поднялся до самого потолка, потом призрачно светящееся полотно прорвалось и из него возник смутный силуэт, который постепенно становился отчетливо виден и узнаваем.

— Братик, милый, добро пожаловать, — сказала Миск спокойно.

— Приветствую, — слегка вибрирующим голосом отозвался Сезран.

— Сколько лет прошло с тех пор, как ты в последний раз приходил ко мне без помощи своего Камня?

— Если исчислять время так, как принято в этом мире, — семьдесят два года и двести пятьдесят один день.

— Какой ты умный, братик, — сухо заметила Миск.

— Давай не будем начинать нашу встречу на этакой ноте, сестричка.

— Прости. Просто мне хотелось видеть тебя в твоем собственном теле, чтобы я могла хотя бы угостить тебя чашкой чая, — и Миск глотнула обжигающего отвара. Руки ее больше не дрожали, а боль в ошпаренном языке помогала сосредоточиться.

Сезран оглядел комнату и нахмурился, когда его взгляд остановился на спящем Джими.

— Как тебе только не противно ложиться с ними в постель, сестра? Это попахивает развратом? — Увидев, что ему удалось больно задеть Миск, Сезран почувствовал одновременно радость и сожаление.

— Ты сноб, Сезран, — возразила ему Миск. — Психологическая разница между нашими видами невелика. Может быть, причина твоей неудачи как раз в том, что ты думаешь о них как о животных.

— Лицемерка! — резко воскликнул Сезран. — Это ты разводила их, словно племенной скот.

— Только потому, что самые лучшие и многообещающие семьи были практически истреблены. Чей это был промах, если не твой? Их мир слишком долго оставался погружен в мрачные столетия средневековых войн.

— Мне нужен меч, — безапелляционно перебил ее Сезран.

Миск негромко рассмеялась.

— Ты его получишь, братик. Всему свое время.

— Это время уже пришло. Куда Дэрин его спрятал? Ведь Дэрин — это твое творение?

— Бедняга Дэрин — это моя неудача, и тебе об этом хорошо известно.

— Да, — не скрывая удовольствия, кивнул Сезран. — Дэрин должен был быть принцем, но Фейдир отыскал свой шанс и воспользовался им.В результате возник Люсьен, и твоя тщательно продуманная схема рассыпалась. Как тебе пришло в голову выбрать Гэйлона?

— Как и ты, я научилась обходиться тем материалом, который у меня под рукой.

— Он слишком могуч и слишком непостоянен.

— Кроме него у меня больше никого нет.

Потеряв терпение, Сезран шагнул к ней.

— Отдай мне меч, Миск. Еще не поздно! Если я получу звездный камень, который дает мечу силу, я смогу вернуть нас домой. Ты ведь не хочешь умереть тут?

— В отличие от тебя я примирилась с мыслью о смерти.

— Но не здесь же! Не в одиночестве! Скажи, где Кингслэйер, сестра!

Миск печально улыбнулась:

— Я не знаю.

Гнев Сезрана был впечатляющим, но бессильным.

— Ты путешествуешь по каналам времени. Я уверен, что ты что-то знаешь.

Что таит в себе будущее?

— Какое из них, брат? О каком будущем я должна тебе рассказать? Я видела, как ты кончишь. Рассказать?

Сезран отвернулся.

— Я так и думала, — продолжила Миск. — Вот что я тебе скажу: грядут великие перемены, и будущее этого мира наконец будет определено. Возможности человека неизмеримо возрастут, но цена этого будет высока, как всегда происходит в решающие исторические моменты. Катализатором всего процесса послужит меч. Это ты, Сезран, начал эту игру, и на твоих плечах лежит вся ответственность за то, что происходило с этим миром за последнюю тысячу лет, но в конце концов ты исправишь причиненное тобой зло при помощи того самого инструмента, который ты так стремишься получить.

— Поосторожнее, Миск. Я буду сражаться с этим!

— Это судьба.

— Я — выше судеб этого презренного маленького мирка.

Миск только понимающе улыбнулась брату, и он, вышедши из себя, вскричал:

— Ты выжила из ума!

Миск подумала о том, что она действительно сумасшедшая. Она чувствовала усталость, так как усилия, необходимые для того, чтобы поддерживать ясность мыслей, утомили ее сверх всякой меры. Непрочная связь Миск с настоящим слабела с каждой секундой, но она еще боролась, чтобы задержаться. Ей необходимо было сказать Сезрану еще одну, последнюю вещь:

— Мы с тобой будем здесь, в конце и в начале. Мы будем вместе.

Сезран еще был сердит.

— Держись от меня подальше, сестра!

Миск снова поднесла чашку к губам, но ее рука так сильно дрожала, что отблески огня беспорядочно метались по поверхности жидкости, зайчиками света дробились по стенам и по потолку. Вслед за ними скакали ее мысли.

— Слишком поздно. Слишком скоро? — промурлыкала она, ощущая, как время рванулось вспять.

— Ты — ведьма?

Миск повернула голову и обнаружила рядом с собой десятилетнего Гэйлона.

В ореховых глазах мальчика застыл вопрос.

— Что ты, конечно, нет! Ведовство — слишком неточная наука.

— Тогда кто же ты?

— Миск.

Ответ не удовлетворил Гэйлона, она ясно видела это.

— Ведьмы используют щепотки и пригоршни листьев и трав, кусочки паутины, грибы, собранные в полнолуние. Разве в их стряпне можно найти настоящую силу? Вот, протяни мне твои пальцы? — Она взяла руки мальчика, повернула их ладонями вверх и заставила его вытянуть указательные пальцы. На каждый палец она положила по крупинке соли. — Можешь ты сказать, какая крупинка тяжелее?

Гэйлон удивленно посмотрел на нее.

— Нет? Они же одинаковые.

— Нет! Они разные. Попробуй почувствовать вес.

Юный принц пошевелил сначала одной рукой, потом другой, действуя осторожно, чтобы не стряхнуть крупинки на пол. Наконец он разочарованно покачал головой:

— То, о чем ты говоришь, невозможно.

— Это трудно, но не невозможно. В свое время ты поймешь, что я хотела сказать. Пройдет время, и у тебя появится необходимая чувствительность, чтобы легко справиться с подобным заданием. Тогда ты поймешь, что я такое.

Сезран неподвижно стоял и смотрел, как Миск разговаривает с пустым местом и размахивает руками, которые на фоне пылающего очага казались черными, бесплотными тенями. Он терпеть не мог, когда Миск вмешивалась в его дела, но он по-своему любил сестру, и ему было больно видеть ее сумасшествие. Когда-то они были очень близки, однако теперь широкая трещина пролегла между ними.

С тяжелым вздохом маг закрыл глаза, бывшие точными копиями глаз Миск, и усилием воли вернулся туда, откуда пришел.

— Ваше величество? — В голосе Гиркана была нотка удивления, однако он широко распахнул перед королем дверь своей лаборатории.

Заметив, как придворный лекарь осторожно глянул вдоль коридора, Люсьен успокоил его:

— Я один, — с этими словами он протянул Гиркану высокую бутыль зеленого стекла и увидел, как загорелись его глаза.

— Вы очень добры, милорд, — пробормотал Гиркан, близоруко всматриваясь в наклейку на бутыли. — Хорошая выдержка, да и урожай в тот год был неплох. Прошу вас, присаживайтесь. Я сейчас открою?

Пока толстяк рылся на полках в поисках штопора, Люсьен уселся у огня. Комнаты Гиркана располагались в подвале замка, и поэтому здесь всегда было холодно, несмотря на то, что наверху стояла удивительно теплая для этого времени года погода. Повсюду были расставлены антикварные вещицы, а все подходящие поверхности были укрыты скатертями, покрывалами и салфетками. В лаборатории было довольно уютно, несмотря даже на то, что из углов незряче смотрели на Люсьена человеческие черепа с широкими, черными глазницами.

Гиркан принес кружки и разлил вино. Затем он уважительно отступил назад, ожидая, чтобы король первым пригубил напиток. Люсьен сдержанно улыбнулся. «Экий хитрец!» — подумал он, отпивая глоток и чувствуя во рту восхитительный привкус спелого, сладкого винограда. Гиркан пристально наблюдал за ним, и Люсьен подумал, что он, должно быть, ожидает какого-то подвоха с его стороны.

— Садись, Гиркан, — пригласил он. — Сегодня мне нужна компания.

Глядишь, и узнаю от тебя что-нибудь полезное.

Счастливый Гиркан грузно опустился в кресло подле короля. Отхлебнув вина, он в восторге закатил глаза.

— У вашей милости отличный вкус! Совершенно волшебное вино. Как любезно с вашей стороны навестить одинокого, старого человека. Но, может быть, вы устали и хотите отдохнуть? Час довольно поздний?

— Я не могу уснуть, — пожаловался Люсьен.

— Желает ли ваше величество, чтобы я приготовил снотворное?

— Нет, — ответил Люсьен, но как-то уж слишком быстро. Он боялся спать с тех пор, как Фейдир в последний раз погрузил его в сон при помощи своего заклятья. — Я хотел спросить тебя, не узнал ли ты чего-то нового, относящегося к Наследию Орима?

Люсьен намекал на тот кусок пергамента, который он давал Гиркану для перевода. Текст на пергаменте был на древнем языке Виндланда, и Гиркан, как все знахари, колдуны и маги, прекрасно знал этот мертвый язык, так как большинство книг, касающихся его ремесла, были написаны именно на нем.

— Я уж думал, что вы и думать забыли про Кингслэйер. Столько лет прошло?

— с удовольствием пробормотал Гиркан.

— Все, что интересует моего дядю, интересует и меня.

— Если этот меч и в самом деле существует, то его мощь никогда не будет принадлежать вам, милорд.

Люсьен сурово взглянул на врача.

— Это еще почему?

— Прошу прощения, сир, но вы не маг. Считается, что Кингслэйер повинуется только тому, кто владеет Колдовским Камнем. — Гиркан прервался, чтобы отпить из своей кружки изрядный глоток. — Но, на мой взгляд, все это — чистая теория. Ваш дядя обыскал весь замок, как вы мне рассказывали, но ничего не нашел. Похоже, что единственным, кто мог бы пролить свет на эту историю, был Дэрин Госнийский. Ведь тот загадочный текст был найден именно в его покоях, разве не так?

Вместо ответа Люсьен потянулся за бутылкой, которую Гиркан успел поставить на полку. Наклонившись вперед, он снова наполнил кружку толстяка. Гиркан продолжал болтать, не замечая тонкой улыбки, появившейся на губах короля:

— Конечно, Госни исчез уже очень давно. Если он не умер, то уж конечно находится где-нибудь на расстоянии тысячи лиг отсюда. Но если лорд Фейдир когда-нибудь его изловит, то в его руках этот человек очень быстро заговорит, особенно если вашему дяде поможет это гнусное существо, которое Фейдир сделал начальником замковой темницы.

— Рамм по-своему неплохой человек, — вставил Люсьен.

Гиркан вытер толстые губы тыльной стороной руки.

— У меня от него мурашки по коже бегают. Он напоминает мне бледную саламандру. Та тоже живет под камнями и жалит кого ни попадя, — сказав это, Гиркан заискивающе улыбнулся Люсьену. — Я лекарь, милорд, и мне очень тяжело видеть все то, что он делает с людьми при помощи своих богом проклятых инструментов. Мне кажется, что теперь мне навечно уготована судьба подручного палача, который приводит в чувство какого-то несчастного грешника и помогает ему прожить еще немного, для того чтобы Рамм мог закончить свою грязную работенку. Что касается Госни, то я не хотел бы, чтобы он попал в лапы этого палача и мучителя. Я уже был при дворе, когда он родился. Его мать, Идонна, была женщиной редкой красоты: хрупкая, изящная, светлокожая, с такими длинными волосами, что она могла сидеть на них. Жаль, что она умерла так скоро. Неизлечимая болезнь. Я ничего не мог сделать для бедняжки. Удивительно, что она попросила, чтобы ее тело похоронили в склепе в гробнице Черных Королей?

Люсьен отпил глоток вина, едва чувствуя вкус. Гробница! Перед его мысленным взором возникло лицо Дэрина, выхваченное из тьмы падающим из окна светом. Сажа, траурная сажа была у него на лбу! И Люсьену вдруг расхотелось выслушивать дальнейшую родословную герцогов Госнийских. Он больше не слушал болтливого старого доктора.

Итак, Кингслэйер ему бесполезен. Значит, необходимо сделать так, чтобы и Фейдир никогда не смог им воспользоваться. Дядя с нетерпением ожидал прибытия Госни и принца, и теперь Люсьену нужно было придумать, как опередить его и уничтожить обоих прежде, чем они попадут в руки старого мага. Некоторое время он смаковал эту мысль, но он все же отреагировал, когда Гиркан упомянул Джессмин.

— Как-как ты сказал?

Застигнутый вопросом Люсьена на полуслове, Гиркан вопросительно уставился на короля.

— Сир?

— Что там насчет Джессмин?

— Я говорил, что ваша бессонница мне вполне понятна. Если бы я предвкушал свадьбу с такой прекрасной девушкой, как наша принцесса, я тоже не смог бы уснуть. Трудно поверить, что через пару недель ей исполнится пятнадцать. Кажется, что еще только вчера?

Старик был совершенно непереносимым болтуном и занудой. Люсьен откинулся на спинку кресла и, подавив зевок, заставил себя послушать пространные рассуждения Гиркана еще немного. Как любил повторять Фейдир, каждый человек на что-то годился. Даже Гиркан.

По главной улице городка, обгоняя Гэйлона и Дэрина, с гулом прокатился тяжеленный фургон, влекомый упряжкой из восьми могучих ломовых лошадей, копыта которых были величиной с ведро. Из-под этих копыт вылетали целые фонтаны жидкой грязи, и Дэрин заблаговременно направил Эмбер к обочине. Кэти слушалась Гэйлона неохотно и медленно, и поэтому грязь, выплеснувшаяся высоко вверх из-под огромного колеса, окатила Гэйлона с головы до ног. Проклятья Гэйлона были виртуозны и цветисты, и Дэрин прикрыл лицо капюшоном плаща, чтобы скрыть улыбку. Парень ехал верхом как истинный аристократ, выпрямив спину и развернув плечи, однако ноги его чуть ли не волочились по земле. Теперь, в довершение картины, принц был облеплен грязью и выглядел вовсе не по-королевски.

С самого начала они долго не могли договориться, кто на какой лошади поедет. Дэрин настаивал на том, что Гэйлону нужно ехать верхом на Эмбер, так как обожженная рука его была забинтована и болела, да и сам принц чувствовал сильную усталость после своей борьбы с заклятьем Фейдира. Кроме всего этого, Гэйлон, в конце концов, был принцем. Гэйлон не слушал никаких аргументов герцога и, смастерив из обрывков веревки некое подобие сбруи, взгромоздился Кэти на спину без седла.

Кэти была несколько крупнее обычных пони, да и в лице Гэйлона было еще много детского, так что в целом зрелище получилось не слишком комичное. Кэти же, дождавшись, пока Гэйлон усядется, аккуратненько сбросила его на землю. К счастью, падать было не высоко. Во второй раз Гэйлон уже был готов к ее коварным маневрам и ухитрился остаться верхом на ней даже тогда, когда, сердито взбрыкивая, кобыла мчалась по извилистой тропе. В конце концов она, казалось, покорилась, но еще не раз в ее крупных фиолетовых глазах вспыхивали злобные огоньки, и Гэйлон либо оказывался на земле, либо вынужден был цепляться за гриву, чтобы не упасть. С грехом пополам они добрались до Ривербенда.

За прошедшие девять лет городок сильно переменился. Во-первых, он сильно разросся и теперь занимал не только пойменный луг, примыкающий к берегам Южного рукава, но и часть холмов на другой стороне почтового тракта. Теперь в нем появилась рыночная площадь и несколько постоялых дворов, самым маленьким из которых была гостиница «Веселая Речка». Это древнее сооружение, правда, было расширено и заново побелено, однако ни то ни другое не могло скрыть ни его ветхости, ни почтенного возраста. Чувствовалось, что среди местных жителей это по-прежнему самое любимое место, что подтверждалось и количеством людей, которые набились в тесный маленький зал на первом этаже. Гостиница тоже была переполнена, но не солдатами, как в прошлый раз, а разношерстными пришельцами, которые прибыли в Виннамир, чтобы стаскивать с холмов гигантские стволы деревьев и отправлять их в большегрузных фургонах в Занкос и Катай.

При виде лагерей лесозаготовителей, которые им довелось проезжать, Гэйлон пришел в ярость. В этих временных поселках был широко распространен труд рабов, и смерть ежедневно уносила жизни нескольких человек, которые с веревками и цепями работали на крутых склонах. Спускать тяжелые бревна с горы вниз, к дороге, где их уже можно было грузить на телеги, было действительно опасным занятием, однако гораздо сильнее был огорчен Гэйлон страшными шрамами, которые оставались на земле. На протяжение тех нескольких дней, что они ехали к Ривербенду, несколько раз принимался дождь, и после каждого дождя низкое ночное небо освещалось призрачно-красным недобрым светом лесных пожаров. Дровосеки сами поджигали лес, чтобы выжечь всю мелочь, весь подлесок, прежде чем начать валить самые толстые деревья. Дэрин старался не замечать ни разрушений, ни страданий несчастных людей, так как не хотел переживать ту же боль, какая терзала сердце Гэйлона. Он еще помнил ночной разговор в королевских покоях, когда Рейс предупреждал его именно о таком будущем.

Теперь передний двор гостиницы «Веселая Речка» был обнесен изгородью, которая успела состариться и наполовину сгнить. Гэйлон на Кэти первым въехал в ворота, которые висели на перекошенных ржавых петлях. На визг этих петель выскочил из дверей гостиницы босой мальчуган. Перескакивая через лужи, он в конце концов остановился в густой грязи прямо перед путниками. Принимая поводья Кэти, он поднял голову, и Гэйлон с достоинством спешился, не обращая внимания на любопытную улыбку паренька.

— У вас на лице грязь, и на волосах тоже, — услужливо подсказал мальчик.

Гэйлон состроил недовольную гримасу, однако потер свою заросшую бородой щеку обтрепанным рукавом. Мальчишка потащил за собой упирающуюся кобылу, чтобы принять поводья Эмбер. Дэрин продолжал неподвижно сидеть в седле, пристально всматриваясь в лицо мальчугана. У него были тонкие черты лица и темные волосы, которые слегка вились на шее. Мальчик посмотрел на Дэрина, и герцог увидел его зеленые, как у кошки, глаза.

— Господин, — сказал он таким голосом, словно Дэрин был несчастным дурачком, — если вы спешитесь, то я позабочусь о вашей лошадке.

Дэрин не шевельнулся, взгляд его остался неподвижен, и мальчик вопросительно повернулся к Гэйлону.

— Тебе помочь? — спросил принц, протягивая герцогу руку.

Дэрин покачал головой и сполз с седла на землю. Мальчишка подхватил поводья Эмбер и быстро повел лошадей за дом.

— Эй, погоди! — крикнул ему вслед Гэйлон. — Хэбби все еще заправляет этой развалиной?

— Ага, — ответил через плечо мальчуган. — Это моя мама.

Внутри было шумно, посетители ели и пили, громко бранясь и распевая песни. В воздухе сильно пахло жареным мясом и свежевыпеченным хлебом. Молоденькая служанка бросила на вошедших Гэйлона и Дэрина быстрый взгляд, но они были одеты слишком бедно, чтобы привлечь ее внимание. Принц сам отыскал свободное место у очага и провел туда Дэрина.

Лишь только они уселись, дверь на кухню распахнулась и в зал вышла Хэбби с огромным блюдом жареного мяса в руках. Мясо съежилось и почернело, и Гэйлон улыбнулся. Что бы ни привлекало посетителей в таверну, это наверняка была не здешняя кухня. Тем временем Хэбби со стуком опустила блюдо посередине самого большого стола.

— Хэбби, дорогая! Подойди-ка к нам! — крикнул мужчина за другим столом.

— Я хочу сказать тебе кое-что!

Хэбби повернулась и пошла на зов. Наклонившись к мужчине, позвавшему ее, она с улыбкой прислушивалась к тому, что он шептал ей на ухо.

Если город и изменился, то Хэбби — нет. Может быть, талия ее и стала чуть шире, но черные как вороново крыло волосы, заплетенные в тугие косы и свернутые в свисающие по бокам головы крендели, все так же блестели. Гэйлон, глядя на нее глазами взрослого мужчины, каковым он себя с некоторых пор считал, не мог не признать, что Хэбби красива. Поглядев на Дэрина, принц увидал на его лице непроницаемое выражение, однако глаза герцога следили за каждым движением женщины. Вскоре, однако, Хэбби вернулась в кухню. Гэйлон встал.

— Что это ты задумал? — спросил Дэрин, поймав его за руку.

— Я хочу задать несколько вопросов Хэбби, — Гэйлон сделал паузу. — Ну и заодно раздобыть нам что-нибудь на обед.

Дэрин неохотно выпустил его, и Гэйлон протолкался сквозь толпу на кухню. Хэбби как раз разливала суп по глубоким тарелкам и даже не подняла головы, когда Гэйлон вошел и закрыл за собой дверь.

— Мест нет, — отрывисто сказала она. — Обратись напротив.

— Я хочу спросить кое о чем. — Гэйлон обнаружил на разделочном столе несколько обрезков жареного мяса и немедленно отправил один кусочек в рот.

— Не сейчас, — отозвалась Хэбби и ловко шлепнула его по рукам, когда он снова потянулся за мясом. Подойдя к посудному шкафчику, Хэбби стала нарезать хлеб и складывать его на поднос, на котором стояли тарелки с супом.

— Это не займет много времени.

Хэбби хмуро посмотрела на него.

— Ты что, в грязи валялся, прежде чем придти сюда? Все вы, дровосеки, одинаковы. Ну-ка, подними ногу!

— Как вы сказали, мадам?

— Покажи подошвы! Я никого не пускаю в гостиницу, если сапоги подбиты гвоздями и могут попортить полы.

— Ну и грязища! — с отвращением констатировала она, когда Гэйлон приподнял одну ногу и продемонстрировал залепленный глиной башмак.

— Я только хотел узнать, где мне найти кузнеца по имени Сеп. Его кузница развалилась, и никто, похоже, его не знает.

Хэбби резко остановилась.

— Его нет.

— Где же он?

— Мертв, — резко бросила она. — Много лет назад его прикончил один безносый сукин сын, капитан королевской стражи Нанкус.

Гэйлон почувствовал, как внутри него все сжалось в комок, а Хэбби безжалостно закончила:

— Выметайся! Я сейчас принесу тебе твой обед.

— Боюсь, у меня нет денег.

Губы Хэбби изогнулись в кривой улыбке.

— Я не могу позволить себе бесплатно кормить всех оборванцев, которые появляются в городе.

— Мам!

Хэбби повернулась на голос сына.

— Мне не до тебя, Дэви!

Мальчик вошел в кухню через заднюю дверь, держа в руках лютню и котомку Дэрина. Увидев Гэйлона, он улыбнулся.

— Я не хотел оставлять их в стойле, их могут украсть.

Хэбби посмотрела на лютню и перевела на Гэйлона проницательный взгляд своих зеленых глаз.

— Ступай, на этот раз я тебя накормлю, — пробормотала она невнятно. — Дэви, отнеси эти вещи в комнатку под лестницей, этот молодой человек переночует у нас.

— Нас двое, мадам, — быстро вставил Гэйлон.

Руки Хэбби на мгновение застыли на кромке подноса, потом она рывком подняла свою тяжелую ношу и вышла из кухни.

— Все в порядке, — утешил его Дэви. — Один из вас может спать на полу.

С этими словами мальчуган вывел принца в зал и проводил его к лестнице, ведшей на второй этаж. Комнатка оказалась малюсенькой, и в ней стояла такая узкая и короткая кровать, что принц сразу понял, кому придется спать на полу.

— А ты можешь на ней играть? — спросил Дэви, укладывая лютню на кровать.

— Да.

— Ты только не сердись, но я немного поиграл на ней. У нее очень приятный звук, хотя она и выглядит такой старой.

— Это действительно очень старая лютня, и она сделана так хорошо, что мне кажется, ничто не сможет ей повредить, — ласково произнес Гэйлон. — А ты умеешь играть?

— Не-а. Когда я вырасту, я стану дровосеком и буду работать в лесу.

Если ма разрешит, — добавил он поспешно. — Похоже, ей это не очень нравится. У дровосеков нет времени на такие глупости, как музыка.

— А твой отец тоже дровосек?

— Нет, — Дэви покачал темноволосой головой. — Он умер.

— Мне очень жаль, — посочувствовал Гэйлон.

— Я его даже не помню, — Дэви слегка пожал узкими плечами. — А теперь тебе лучше вернуться в зал, пока еда не кончилась. А где этот старик в смешном плаще?

Гэйлон улыбнулся.

— Я оставил его на скамье у очага. А ты сам ел? Может быть, твоя строгая ма разрешит тебе посидеть с нами?

— У меня есть еще кое-какая работа по дому. Я зайду попозже.

Принц возвратился в зал. Дэрин сидел на прежнем месте, хотя у очага было чересчур жарко. Гэйлон уселся рядом, и герцог поднял голову.

— Сеп мертв.

— Я так и думал, — печально кивнул Дэрин.

— Его убил Нанкус. Думаю, это случилось вскоре после того, как мы столкнулись с его людьми. Это моя вина.

— Если в этом кто-то и виноват, то мы оба.

Гэйлон глубоко вздохнул.

— Ну хорошо. Давай-ка отыщем место за столом. Хэбби нас покормит. Она даже нашла комнатку, в которой мы можем переночевать.

Дэрин продолжал сидеть.

— Что ты сказал ей обо мне?

— Ничего. Я не успел. Но я уверен, что она узнала лютню.

После долгого молчания Дэрин внезапно сказал:

— Я не голоден. Я слишком устал, чтобы есть.

— Ты не болен?

Герцог не ответил на вопрос.

— Где эта комната?

— Под лестницей. Она больше похожа на чулан, но там есть койка. Может быть, принести тебе обед туда?

— Когда ты поешь, найди мне бумагу. — Дэрин вложил в руку Гэйлона потускневшую монету. — Только не покупай у Хэбби, купи в городе. Купи заодно перо и чернила.

Гэйлон поглядел на маленький серебряный кружочек. Это была одна из тех монет, что дала им в дорогу Миск.

— Ты хочешь написать письмо?

— Просто сделай, как я прошу, — Дэрин с трудом поднялся, опираясь на свой посох. — И не говори Хэбби ничего обо мне.

И герцог неуклюже и медленно побрел к лестнице.

Гэйлон озадаченно смотрел ему вслед. Дэрин сильно переменился, с тех пор как покинул замок Сезрана. Он стал сильнее, увереннее, однако теперь прежнее подавленное состояние как будто вернулось к нему. Наверное, он не правильно поступил, настояв на том, чтобы остановиться в этой гостинице, однако Гэйлону очень хотелось знать, что происходит в королевстве, а «Веселая Речка» казалась ему наиболее подходящим местом, где можно было бы разузнать все новости.

В конце концов Гэйлон поднялся и кое-как уселся на краешке скамьи за ближайшим столом. Огромный лесоруб, оказавшийся его соседом, был настроен довольно дружелюбно, однако от него так сильно и густо пахло застарелым, прокисшим потом, что Гэйлон чуть не растерял весь аппетит. Запив то, что ему удалось съесть, кружкой эля, он сделал вид, что ему очень интересно то, о чем разговаривают за столом лесорубы. Эти огромные и сильные мужчины оказались вовсе не задиристыми, и принц мысленно сравнивал их с бурыми медведями — миролюбивыми и ласковыми, однако могучими и непредсказуемыми. Поэтому Гэйлон на всякий случай усиленно кивал и смеялся вместе со всеми, умело обходя все вопросы, касавшиеся его самого. Закончив трапезу, Гэйлон сердечно поблагодарил Хэбби и был вознагражден за все свои усилия коротким кивком. Накинув плащ, юноша отправился искать письменные принадлежности для Дэрина.

День клонился к вечеру, когда Гэйлон вернулся в гостиницу. Обед давно закончился, и те из посетителей таверны, кто не отправился работать, пили и сплетничали за столами. Гэйлона немедленно перехватил лесоруб, рядом с которым принц сидел во время обеда. Гэйлону сунули в руки огромную кружку с элем. Он выпил, и ему немедленно налили вторую. Эль был превосходен — теплый, темный, словно бархатный на вкус. Гэйлон пил маленькими глотками и прислушивался к разговорам, хотя многие из лесозаготовителей говорили с таким сильным чужеземным акцентом, что понять их было очень трудно. Разговоры в основном касались заработков здесь и на юге, а также низкой эффективности труда рабов. Несколько мужчин с увлечением спорили о разделе имущества одного из своих товарищей, раздавленного каким-то предметом, который они называли «овдовитель». Гэйлону предложили занять место погибшего лесоруба, и он долго отказывался от выгодной вакансии под градом добродушных насмешек.

Маленький сверточек с письменными принадлежностями для Дэрина он прятал под сложенным плащом, так что к тому времени, когда он добрался до их каморки под лестницей, бумага оказалась изрядно помятой.

— Где ты пропадал? — строго спросил герцог у вошедшего Гэйлона. Он сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, и отдыхал.

— Я? — начал было Гэйлон.

— Можешь не отвечать, я по запаху догадался. Где то, что я просил тебя купить?

Гэйлон бросил сверток на кровать возле Дэрина. После эля он почему-то стал мрачным и обидчивым.

— Я что, снова низведен до положения мальчишки-проказника? Перестань разговаривать со мной в таком тоне, Дэрин. Может быть, я не похож на принца, но тем не менее я им остаюсь.

Дэрин сжал губы.

— Простите, милорд, — ответил он кротко и развязал сверток. — Я не смогу чувствовать себя спокойно, пока не покончу с этим делом. Мне нужно, чтобы у тебя не дрожали руки, а ты?

Гэйлон взял из рук герцога листок бумаги и расправил его на колене, оглядываясь по сторонам в поисках подходящей ровной поверхности, которая могла бы сойти вместо стола. Ничего подходящего в комнатке не было, и он был вынужден устроиться на полу.

— Что писать? — спросил он, пододвигая поближе свечу, которую он заблаговременно вынул из настенного канделябра. Свеча давала немного света, и ему все равно приходилось напрягать зрение.

— Ты знаешь, как зовут мальчишку?

— Сына Хэбби? Дэви.

— Дэви? — с нежностью проговорил Дэрин. — Это и мой сын тоже.

Гэйлон посмотрел на него снизу вверх и нахмурился:

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

По лицу герцога перебегали тени и свет, освещая серую кожу щек и широкую бороду.

— Он думает, что его отец мертв.

— Это хорошо. Это почти что правда, — Дэрин приподнял руку, как бы отметая в сторону возражения принца. — Мне теперешнему совершенно нечего дать мальчику, но я, по крайней мере, могу засвидетельствовать, что он действительно является моим сыном? и наследником. Если нам повезет и мы одержим верх, тогда однажды он станет герцогом и станет владеть моими землями.

— Хэбби имеет право узнать, кто ты.

— Нет, — Дэрин разглядывал свою искалеченную руку. — Человека, которого она знала, больше не существует. А теперь — пиши. Пожалуйста?

Гэйлон взял в руку перо. Своим аккуратным и четким почерком он выводил на бумаге слова, которые диктовал ему Дэрин. Когда работа была закончена, принц протянул бумагу герцогу, чтобы тот еще раз пробежал ее глазами. Герцог разложил лист бумаги на коленях и, приняв из рук Гэйлона перо, с трудом подписался под текстом. Когда чернила высохли, Дэрин свернул бумагу в трубочку и отдал Гэйлону.

— Отнеси его ей, сейчас. Я хочу, чтобы мы отправились в путь завтра с рассветом.

В дверь несмело постучали. Гэйлон быстрым движением засунул документ под свой плащ, лежавший на тюфяке, а бутылочку с чернилами и перо задвинул под кровать.

— Кто там? Входи!

В комнату вошел Дэви с небольшим подносом в руках, на котором стояла миска супа.

— Ма сказала, чтобы я принес это для твоего друга, — сказал мальчик и протянул поднос Дэрину. На мгновение отец и сын оказались лицом к лицу, и Гэйлон заметил сходство, удивляясь про себя, как оно не бросилось ему в глаза раньше.

У них были похожие носы и скулы, одинаковый овал лица, но вот Дэви повернулся к Гэйлону и посмотрел на него своими зелеными глазами, и принц понял, что во всем остальном он был сыном своей матери.

— Я могу зайти попозже, когда вы поедите.

Гэйлон улыбнулся мальчугану.

— Может быть, ты составишь компанию моему? дяде? Мне нужно ненадолго отлучиться, и я вернусь как можно скорее.

Дэви умело спрятал свое разочарование.

— А ты сыграешь мне что-нибудь на своей лютне, когда вернешься?

— Если хочешь, — заговорил Дэрин, по-прежнему не поднимая глаз, — можешь сыграть на ней сам.

— Но я не умею.

— Я могу научить тебя.

Гэйлон взял с кровати плащ вместе с письмом и вышел, оставив Дэрина и мальчика за разговором.

Таверна почти опустела. Молоденькая служанка мыла полы, и Гэйлон, наступивший на вымытую часть, был удостоен негодующего взгляда. Гэйлон просительно улыбнулся, и выражение ее лица смягчилось.

— Хэбби на кухне? — спросил Гэйлон.

— Нет, хозяйка наверху, — ответила девушка, — но она не любит, когда ее беспокоят так поздно.

— А я и не буду ее беспокоить, — уверил девушку Гэйлон, прыгая вверх по ступенькам. Он помнил, что комната Хэбби должна быть первой направо. Остановившись перед нужной дверью, он тихонько постучал.

Прошло довольно много времени, прежде чем дверь слегка приоткрылась.

— Что еще? — довольно нелюбезно спросила Хэбби.

— Меня просили передать письмо.

— Письмо? — Дверь приоткрылась еще чуть-чуть.

— Да, письмо. Мне нужно поговорить с вами.

Хэбби неохотно пропустила Гэйлона внутрь. Ее комнатка была ненамного больше той, в которой остановились Гэйлон и Дэрин. Комната, как и Хэбби, почти не изменилась — все та же скромная обстановка, уютный свет масляной лампы на столике у кровати. Женщина указала принцу на табурет, а сама снова уселась на кровать и взяла в руки шитье.

— Дэви донес суп? — спросила она.

— Да, спасибо.

— Письмо?

Гэйлон разыскал бумагу между складок плаща и наклонился, чтобы положить ее на кровать рядом с Хэбби. Она взглянула на письмо, но продолжала шить.

— Это письмо от его отца.

Хэбби посмотрела на принца, прищурив свои пронзительно-зеленые глаза.

— А что же с ним случилось, что он шлет мне письмо?

— Он умер, — ответил Гэйлон удивляясь тому, как легко ложь соскользнула с его языка.

Единственной реакцией женщины было то, что она с удвоенной быстротой накинулась на шов, проворно орудуя иглой. Гэйлон смотрел, как желтый свет лампы играет на ее стальном наперстке, и чувствовал к ней искреннюю благодарность за то, что она не заставила его выдумывать никаких подробностей.

— В письме наследство мальчика.

— Гостиница — вот его наследство, — ровным голосом отвечала Хэбби.

— Но Дэви — сын герцога.

Хэбби не отвечала, ее уверенные пальцы продолжали делать аккуратные, ровные стежки.

— Вы не прочитаете письмо? — удивился принц.

— Нет, — в голосе Хэбби появились холодные, враждебные интонации. — Я и так знаю, что в нем говорится: Дэви — сын Дэрина Госни. Сеп поплатился своей жизнью за знакомство с этим человеком. То же самое может произойти и с моим сыном, если кто-то об этом узнает.

— Но все изменится, мадам, — беспомощно возразил Гэйлон. — Принц уже движется к Каслкипу, чтобы сбросить с трона узурпатора Люсьена.

— Где же ваши армии, ваше величество? — угрюмо спросила Хэбби. — О, прошу простить меня, я вижу их. Вот они, на вашем пальце, спрятаны внутри этого маленького камешка.

Хэбби нанесла ему два сильнейших удара, даже не пошевелив пальцем.

— Откуда вы знаете меня? — пробормотал ошарашенный принц.

— Нанкус вернулся в Ривербенд на следующий день после вашего отъезда.

Он был очень болен, его сжигала лихорадка, причиной которой была глубокая ножевая рана в боку, но он не стал отдыхать. Сначала он разыскал Тоби, этого откормленного слизняка, а затем его солдаты схватили Сепа? — Хэбби на минуту перестала шить и поймала взгляд Гэйлона. — Кузнец умер страшной смертью. Сначала они выжгли ему глаза, потом?

— Пожалуйста, не надо! — взмолился Гэйлон, в памяти которого ожили кошмарные сны с участием Люсьена. Тошнота подступила к горлу, и он изо всех сил старался взять себя в руки.

— Потом они пришли за мной, — продолжала Хэбби. — В отличие от Сепа я рассказала им все, что знала. Мне повезло. Жажда мести этого негодяя Нанкуса была отчасти утолена расправой с Сепом, и я отделалась лишь сломанной рукой и удвоенными ставками налога. Он пригрозил мне смертью, если я немедленно не извещу его, когда вы снова появитесь в моей гостинице.

— И вы это сделали?

— Нет, принц. Моя ненависть к Нанкусу перевесила мои чувства, которые я питаю к тебе. Если хочешь скрытно добраться до Каслкипа, разверни свой перстень камнем внутрь. Посол Д'Салэнг не потерпит, чтобы в этих краях появился еще один волшебник, и он щедро платит своим осведомителям.

Гэйлон коснулся Камня, и внутри его мелькнул призрачный голубой огонек. Он был так осторожен в последние дни, стараясь не пользоваться своей магической силой ни осознанно, ни бессознательно. Это оказалось вовсе не просто.

— Я благодарен вам за предупреждение и за молчание, — заговорил он. — Если мне удастся вернуть себе корону, вы должны будете привезти Дэви в Каслкип. Сын герцога должен получить образование и соответствующую подготовку. Он отличный мальчик, и я буду бесконечно гордиться, если однажды он встанет рядом со мной.

— Мой сын никогда не станет служить тебе, — холодно заметила Хэбби.

— Но таково было желание его отца. Дэрин надеялся? — Гэйлон внезапно остановился. Вот уже дважды он упомянул о Дэрине в прошедшем времени, и от этого в его душе шевельнулось какое-то мрачное предчувствие. — Владения герцогов Госнийских весьма?

— Нет. Я никогда не позволю Дэви пойти за тобой, Гэйлон Рейссон. Ты приносишь несчастье. Смерть идет за тобой по пятам, словно огромная охотничья собака, и куда бы ты ни направился, повсюду ты сеешь несчастье и горе, — безжалостно говорила она. — Те, кто любит тебя больше других, больше других и страдают. Мальчишку уже потянуло к тебе — это кровь Госни признала своего короля.

Хэбби покачала головой.

— Неужели тебе мало тех жизней, которые ты уже погубил? Оставь Дэви мне. Кроме него у меня больше никого нет.

Гэйлон слушал ее, и все слова Хэбби наполнялись для него страшным смыслом. Не в силах дольше выдерживать тяжесть ее обвинений, он встал с табурета.

— Мне очень жаль, — пробормотал он, направляясь к двери. — Все, что ты говоришь, — верно, но когда королевство снова станет моим, ты сама пришлешь его ко мне.

И Гэйлон вышел, оставив Хэбби за ее шитьем.

Уже спускаясь по лестнице, принц расслышал приглушенное треньканье струн. Он остановился у дверей комнаты и прислушался к робкой, неуверенной мелодии. Некоторые ноты выходили у мальчика ладными и чистыми, но кое-где он слегка фальшивил или сбивался, когда непривычные пальцы соскальзывали со струн. Когда Гэйлон, пригибаясь, вошел в каморку под лестницей, Дэви поднял на него глаза и улыбнулся. Мальчуган сидел на койке рядом с Дэрином и, закусив зубами нижнюю губу, сосредоточенно учился правильно прижимать струны пальцами. Лютня была немного великовата для его небольшой ладони, но мальчуган выглядел счастливым.

— Послушай! Я уже кое-что могу сыграть!

— Ты должен идти, Дэви, — мягко сказал Гэйлон.

— Почему? — мальчик недоуменно переводил взгляд с Гэйлона на Дэрина и обратно.

— Тебя зовет твоя мать.

Дэви не нашел, что возразить, и бережно положил лютню на одеяло.

— Тогда увидимся утром.

— Нет, нам придется уехать очень рано.

Это известие сильно расстроило мальчика, и Гэйлон опустился перед ним на одно колено.

— Прежде чем ты уйдешь к себе наверх, я хочу сделать тебе подарок. Мне хотелось бы, чтобы ты взял себе Кэти — ту самую маленькую кобылку, на которой я приехал. Для меня она слишком мала.

Дэви недоверчиво таращился на принца.

— Боюсь, она не слишком хорошо объезжена, — продолжал Гэйлон. — Когда-то давно она принадлежала другому маленькому мальчику, который не мог ездить на ней, сколько ему хотелось. Ей нужна твердая рука, и поэтому я прошу тебя быть осторожным. Твоя ма никогда не простит мне, если ты свалишься и что-нибудь себе повредишь.

— Я буду очень осторожен! — пообещал Дэви. Он был уже в дверях, когда вдруг вспомнил о хороших манерах. — Она и правда моя?

— Правда.

— Спасибо!

Дверь за ним захлопнулась, и вся маленькая комнатка задрожала — это Дэви вприпрыжку несся вверх по лестнице. Гэйлон взял с кровати лютню и положил ее на пол перед собой. Герцог невидящими глазами смотрел на закрывшуюся дверь. Принц понимал, что он пожертвовал ради него очень многим, почти всем — своей рукой, своим здоровьем, даже своим волшебством. Сеп, король Рейс, преданный Тило — все они тоже были мертвы.

На мгновение принц почувствовал, как обвинения Хэбби снова навалились на него и пригибают к земле, однако это ощущение быстро сменилось бездумным оцепенением. Гэйлон взял в руки лютню и заиграл на ней. Ничего другого он все равно не мог сейчас делать.

16

Нанкус протиснулся сквозь толпу и встал в первом ряду. Некоторое время он наблюдал за представлением труппы бродячих акробатов, которое они устроили прямо на булыжной мостовой Киптауна. Трое молодых парней и девушка кувыркались прямо на узком участке улицы, который расчистила для них толпа. Все четверо были невысокие, очень проворные. Одетые в одежду клоунов, они разыгрывали пантомиму, притворяясь, будто соперничают друг с другом, добиваясь внимания девушки, перебрасывая ее по воздуху друг другу. Толпа одобрительно шумела и хлопала, но Нанкус, недовольный, нахмурился и стал вглядываться в лица собравшихся.

Здесь не было никого, кто подходил бы под описание тех людей, которых разыскивал капитан. Нанкус остро ненавидел орды пришельцев, которые заполонили Киптаун и сделали его задачу практически невыполнимой. Даже в Занкосе, крупном портовом городе, ему было работать легче, чем в Киптауне накануне свадьбы короля. Кроме того, его поиски осложнялись и тем, что он был хорошо известен в городе, — не столько внешним видом, сколько жестокостью, — и поэтому местные жители, остро ненавидя капитана, очень неохотно шли на сотрудничество.

Представление закончилось, и мелкие монеты, блестя на солнце, зазвенели о мостовую. Нанкус в последний раз обежал толпу внимательным взглядом. В самом последнем ряду внезапно произошло какое-то быстрое движение, и человек, несмотря на теплую погоду до самых глаз закутанный в плащ, резко толкнул своего соседа локтем и быстро пошел прочь. Нанкус высоко поднял сжатый кулак в кольчужной перчатке, чтобы привлечь к себе внимание двух солдат, которые стояли по краям толпы. Указав им пальцем на удаляющуюся фигуру в плаще, Нанкус кивнул головой и стал протискиваться вперед. Солдаты тоже сдвинулись с места, окружая незнакомца с двух разных сторон.

Человек в плаще заметил их маневр и бросился бежать, расталкивая прохожих, бросаясь из стороны в сторону и стараясь достичь аллеи. Солдаты не церемонились с теми, кто оказывался на их пути, однако к тому времени, когда они достигли узкой боковой улочки, в которую метнулся преследуемый, там уже никого не было. Несколько мгновений они топтались среди пустых ящиков и разбросанных по земле полусгнивших корзин. Нанкус, пряча меч в ножны, обругал солдат за нерасторопность, и тут его чуткое ухо уловило какой-то странный звук, похожий на неосторожное шарканье ноги. Последовала тишина, а потом их жертва выскочила из-за штабеля ящиков и помчалась в обратном направлении. Нанкус первым пришел в себя и ринулся в погоню. Ему удалось схватить человека за развевающийся плащ, но непрочная материя стала рваться с оглушительным треском, и этот звук эхом заметался в узком пространстве между двумя высокими каменными стенами.

Как бы там ни было, но завязанный у горла плащ оказался достаточно прочен, чтобы преследуемый опрокинулся на землю. Нанкус ловко перехватил руку противника, который пытался взмахнуть кинжалом, и несколько раз сильно ударил ею о мостовую, чтобы выбить оружие. Кинжал звякнул о камни. К этому моменту солдаты уже прижали к груди беглеца острия своих мечей, и тот прекратил сопротивляться.

Нанкус откинул капюшон. Лицо молодого человека было искажено гневом и ненавистью, но глаза были карими, да и волосы были другого цвета. Это был явно не Гэйлон Рейссон.

Нанкус ощупал ткань плаща и обнаружил в нем потайной карман. В кармане оказался кошелек, туго завязанный шнурком.

— Клянусь Владыкой Преисподней! — прорычал капитан. — Я искал принца, а поймал вора-карманника!

Он отошел в сторону и, пока его подчиненные ставили пленника на ноги, высыпал из кошелька на ладонь его содержимое. В кошельке оказалось восемь монет: одна золотая, а остальные — серебряные. Жалкая добыча! Нанкус кинул каждому из солдат по серебряной монете, которые были пойманы ими еще в воздухе. Не обращая внимания на алчные ухмылки подчиненных, капитан ссыпал остальные деньги к себе в карман и отправил солдат вместе с несчастным пленником обратно в замок, темницы которого и без того были переполнены.

Вернувшись на запруженную народом оживленную улицу, Нанкус остановился на перекрестке и посмотрел вдоль длинного ряда магазинчиков и лавочек. В дверях одной из них, под яркой вывеской, гласившей, что в этой лавочке гадалка предсказывает судьбу, стояла миниатюрная женщина в длинной домотканой юбке. Она с вызовом смотрела на капитана, и тот уже хотел подвергнуть ее допросу, однако в ее глазах было что-то странное — что-то темное и пугающее — и Нанкус, так и не осознав до конца причину этого, развернулся и быстро зашагал прочь.

Джессмин отодвинула щеколду окна и толкнула наружу тяжелые деревянные рамы. Осторожно перегнувшись через подоконник, она прислушивалась к звукам музыки, которая отвлекла ее от рукоделия. Однако за шумом множества голосов слуг, за бряцаньем доспехов стражников и за воплями инструктора, доносившимися с учебного плаца, нежная мелодия снова стала неразличима. Тогда Джессмин высунулась из окна чуть дальше, чтобы увидеть границу сада.

В саду пышно распустились последние розы, они цвели так буйно и дружно, что Джессмин была совершенно уверена — ей никогда в жизни не доводилось видеть такой красоты и вдыхать столь сладкие запахи.

Бабушка Арканья наверняка ошиблась, предсказывая скверную погоду. Еще вернее было то, что леди Герра не правильно поняла предсказание старой гадалки. Арканья часто говорила загадками, что, по всей видимости, было неотъемлемой частью ее науки.

Джессмин не могла сказать, что она не одобряет походы леди Герры к гадалкам и предсказательницам. Более того, она сама однажды отправилась взглянуть на старую женщину, однако то, что леди Герра принимала за достоверное предсказание, показалось Джессмин пустой болтовней. Все же ей понравились душевное тепло и доброта бабушки Арканьи, и принцесса с нетерпением ожидала возможности увидеть ее во второй раз.

Гадалка предсказывала Зиму Потерь. Это была девятая зима девятикратного девятилетнего цикла, которая должна быть самой суровой за восемьдесят один год периода. Но если это так, то почему солнце светит так ласково и тепло, несмотря на позднюю осень? Почему небо такое голубое и безоблачное? И Джессмин еще раз с наслаждением вдохнула аромат цветущего сада, совсем позабыв о едва слышной мелодии, которая позвала ее к окну. Ничто больше не беспокоило ее сильнее, чем погода. Ах, если бы она продержалась чуть дольше. Завтра ей исполняется пятнадцать, и она выходит замуж за короля Люсьена. Завтра она станет королевой.

Эта мысль отчего-то наполнила ее смутным страхом и дурными предчувствиями. Она любила Люсьена за его доброту и нежность, и ей очень хотелось доставить ему радость, но одновременно она и боялась его.

В этот момент снова зазвучала музыка. Нежная мелодия плыла над вершинами деревьев сада, она раздавалась где-то безумно далеко, однако в ней были странно знакомые ноты, которые сводили ее с ума. Джессмин в смятении отступила от окна и покосилась на свою бонну. Леди Герра задремала в своем кресле, выронив рукоделие. Не раздумывая, Джессмин подошла к двери и осторожно выглянула в коридор. В коридоре никого не было, и принцесса выскользнула из своих покоев, бесшумно прикрыв за собой дверь. Около лестницы она снова огляделась и стала спускаться вниз, ее туфли лишь слегка шуршали по ступенькам, пока она спускалась на первый этаж замка. Джессмин было немного не по себе; ей не позволяли выходить из своих комнат без сопровождающих.

Громкий топот заставил принцессу броситься к одной из ниш в стене и сжаться там в тени. Сердце ее бешено стучало. Мимо нее промаршировали четверо стражников. Когда их гулкие шаги наконец затихли, Джессмин отважилась покинуть свое убежище и тут же столкнулась нос к носу с босоногой девочкой-служанкой, которая торопливо бежала куда-то вдоль коридора. Несколько секунд обе ошарашенно глядели друг на друга, затем девочка, прижимая к себе охапку полотняных простынь, упала на колени и склонила голову.

— Миледи! — прошептала она потрясение.

Это была совсем молоденькая девушка, едва ли старше Джессмин. Принцесса взяла ее за плечи и помогла подняться. Затем она приложила палец к губам.

— Тс-с! — хитро улыбаясь, прошептала Джессмин. — Ты меня не видела.

Девочка неуверенно улыбнулась в ответ.

— О, ваше высочество, я никого не видела, совсем-совсем!

— Ну, ступай.

Джессмин смотрела ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за углом, а затем пошла в противоположную сторону и без происшествий добралась до внутреннего дворика. Здесь было гораздо больше слуг, но все они были слишком заняты, и никто не обратил на нее внимания. К счастью, поблизости не оказалось никого из придворных, которые имели обыкновение отдыхать в это время дня. Впрочем, в последнее время они тоже были заняты приготовлениями к брачной церемонии.

В арке ворот принцесса нерешительно остановилась, но музыка продолжала манить ее. Собравшись с духом, она мелкими шажками пересекла вымощенный каменными плитами двор и, не глядя по сторонам, углубилась в сад. Она двигалась целенаправленно, но не спеша, спускаясь по маленьким ступенькам и минуя фонтаны и статуи. В саду почти никого не было, а маленькое стадо овец, пасшееся на траве и принадлежащее главному садовнику, отнеслось к появлению принцессы совершенно безразлично. До сих пор никто не окликнул ее, никто ее не заметил, и от этой неожиданно обретенной свободы у Джессмин даже немного зашумело в голове, как после бокала вина.

Пройдя вдоль живой изгороди из жимолости и боярышника, Джессмин нашла потайной проход и вошла в него. Тропа была узкой, колючие ветки цеплялись за ее юбки, за рукава платья и за волосы, зато музыка теперь зазвучала громче. Мелодия доносилась от реки, протекавшей под холмом, и Джессмин даже сумела определить, что это за инструмент. Кто-то играл у реки на лютне.

Тропа вывела принцессу на пологий склон холма и стала петлять по широким, светлым полянам, окруженным дубами и пихтами, тисовыми рощами и миртовыми зарослями. Джессмин то ныряла в их тень, то снова выходила на свет, а музыка все звучала и будила в ее сердце легкую неземную радость и одновременно печаль. Подобрав подол платья, чтобы оно не соприкасалось с усыпанной хвоей и листьями землей, Джессмин сошла с тропы и пошла прямо на звук.

На каменистом берегу реки сидели двое, чуть поодаль была привязана гнедая лошадь. Один из незнакомцев был обращен спиной к холму, второй сидел на камне и смотрел, как Джессмин спускается вниз по склону. Его лицо было наполовину скрыто длинными черными с проседью волосами, которые переходили в широкую темную бороду, так что с первого взгляда было очень трудно определить, где кончается одно и начинается другое. Этот человек был одет в темные одежды, а на плечи его был накинут плащ того же невеселого оттенка. Грубую ткань плаща расцвечивали и оживляли только искусно вышитые красные и зеленые морские змеи и драконы с расправленными крыльями и растопыренными когтистыми лапами.

На лютне играл второй, тот, который сидел спиной к Джессмин. Он был моложе своего товарища. Джессмин увидела его лицо, только когда спустилась с берега и он обернулся к ней. Молодой человек тоже носил бороду, но она была аккуратно подстрижена, а ее золотисто-рыжий цвет странно контрастировал с короткими песочно-желтыми волосами на голове. Юноша носил камзол из некрашеной замши с короткими рукавами, надетый на белую полотняную рубашку. Замшевые бриджи были заправлены в высокие башмаки. Взгляд его зеленовато-коричневых глаз, устремленных на нее, был серьезен, однако юноша ни на мгновение не перестал играть на своем инструменте. Джессмин в восторге следила за тем, как его ловкие пальцы перебегают по ладам инструмента, извлекая из струн незамысловатую мелодию. Эти звуки проникли ей в голову, в ее мысли, настойчиво пытались пробудить в ней какие-то давние воспоминания, пока неведомо откуда в памяти Джессмин не возникли слова этой песенки, и она запела, подстраиваясь под голос лютни:

— Тислдаун, Тислдаун, Что это ты задумал?

— Вместе с ветром я лечу Туда, куда он дунул.

— Тислдаун, Тислдаун, Что там ты будешь делать?

— Ах, не знаю я пока, Да мне и нету дела!

— Тислдаун, Тислдаун, Меня с собой возьми!

— Покрепче за меня держись И вперед смотри!

Звук собственного голоса удивил Джессмин. Она никак не могла вспомнить, когда пела в последний раз. Принцесса стояла как зачарованная до тех пор, пока мелодия не затихла, поглощенная журчанием неглубокой воды на камнях. Заметив, что молодой человек все еще смотрит на нее, она почувствовала, как щеки ее вспыхнули.

— Ты? ты прекрасно играешь, — пробормотала она, справившись со своим смущением.

— Благодарю, миледи, — юноша слегка поклонился. Его глаза устремились на старика, и Джессмин показалось, что они о чем-то разговаривают без слов. Мужчина в смешном плаще встал, тяжело опираясь на длинный посох, и неверными шагами приблизился к менестрелю. Только теперь Джессмин увидела, что он — калека. Гнедая кобыла следовала за ним по пятам, словно огромная рыжая собака.

— Если миледи желает, я могу спеть еще одну песню, — снова заговорил юноша.

Мужчина в плаще слегка качнул седой головой, словно предупреждая молодого.

— Мы не должны задерживать госпожу, иначе в замке подымется тревога. — Он протянул руку и взял лютню из рук юноши. — Может быть, ты просто проводишь ее обратно?..

Джессмин не успела понять, страх ли промелькнул в глазах юноши или это было что-то другое. Юноша сразу заулыбался, учтиво взял ее за руку и повел обратно вверх по холму. Прикосновение его пальцев было тревожащим, и принцесса ощутила легкие угрызения совести. Прикосновение Люсьена никогда не будило в ней таких странных чувств, не наполняло ее таким странным восторгом, похожим на тот, какой она испытывала когда-то давно, когда ей еще приходилось летать во сне. Смутившись, Джессмин высвободила руку и увидела в глазах молодого человека неприкрытую боль. Ей захотелось сказать ему что-то доброе, как-то его подбодрить, но мысли ее не желали успокаиваться, и ей так и не удалось ничего придумать. Всю дорогу они молчали. На вершине холма Джессмин хотела распрощаться, но вдруг остановилась.

Ей вдруг стало страшно, что она никогда больше его не увидит, и тогда она сказала:

— Мне бы хотелось еще раз послушать, как ты играешь.

Увидев на его лице нерешительность, она горячо продолжила:

— Сегодня вечером! Приходи и будешь играть за праздничным ужином.

— Мне кажется, миледи?

— Ты должен исполнить мою просьбу, — поспешно перебила Джессмин. — Я принцесса и скоро стану королевой. Стража будет предупреждена, и тебя пропустят. Возьми с собой и своего учителя. Обещаю, что вас обоих накормят и хорошо заплатят.

Юноша снова заколебался, на лице его появилась озабоченная гримаса, однако Джессмин безошибочно угадала, что ему очень хочется этого. После недолгого размышления он грациозно поклонился.

— Если ваше высочество приказывает, я обязан подчиниться.

Джессмин улыбнулась и хотела уже войти в проход, ведший через колючую изгородь, но вдруг остановилась.

— Твое имя? Ты должен сказать мне свое имя.

Юноша снова промедлил, прежде чем ответить.

— Меня зовут Тэйн, госпожа.

Принцесса почувствовала фальшь в его интонациях, но предпочла не обратить на это внимания.

— Ну что ж, до свидания? Тэйн.

— Это безумие! — негромко вскричала Миск, в отчаянье опустив руки. В передней комнатке лавки предсказательницы звякнул над дверью колокольчик, возвещая о приходе клиента.

— Ты должен отговорить его, — приказала Миск Дэрину и, повернувшись так резко, что юбки ее взлетели вверх, скрылась за тяжелыми портьерами. Из передней комнаты до них донесся густой запах ладана и мягкий голос Миск, которая кого-то приветствовала.

— Она права, — сказал Дэрин, стараясь говорить тихо, чтобы их никто не подслушал. — Я запрещаю тебе делать это.

— Вот как? — Гэйлон негромко рассмеялся. Он был занят тем, что накладывал растопленный воск на деку лютни, стараясь вернуть ей презентабельный вид.

— Клянусь богами, Гэйлон, ты думаешь, что я шучу?

Принц улыбнулся. Губы его изгибались, но глаза оставались холодными.

— И как ты собираешься меня остановить?

— Ну подумай сам, Гэйлон. Не позднее чем через неделю леди Герра приведет Джессмин сюда. Миск уже обо всем договорилась. Тогда мы сумеем отослать девочку с Джими и спрятать ее в безопасном месте.

— Неделя! Завтра она выходит замуж за Люсьена!

— Говори тише! — предостерег его Дэрин. — Мы еще не готовы предпринимать какие-то шаги. Если ты столкнешься со своими врагами сейчас, они могут причинить вред Джессмин. Сначала нам необходимо обезопасить принцессу. Миск уже больше месяца работает в Киптауне с группой мятежников, и если они помогут нам, у нас появится реальный шанс на успех. Тебе придется подождать.

— Ни за что. Сегодня вечером я положу всему этому конец. Я не позволю ему прикасаться к Джессмин, не позволю ему затащить ее в свою постель! Она должна стать моей королевой, моей, а не его. Никакой свадьбы не должно быть!

— А как ты собираешься это остановить? — осведомился герцог. — Фейдир знает, что мы обязательно появимся. Я уверен, что он все давным-давно спланировал и предвидел. Миск видела, как стража прочесывает город. Нас уже ждут, Гэйлон. Замок — это ловушка. Нанкус схватит тебя, лишь только ты войдешь в ворота.

— Ты забываешь, что у меня есть вот это, — проворчал Гэйлон, сжимая в кулак руку с перстнем. Камень на его пальце ярко блеснул и погас.

— Глупец! Да, у тебя есть сила, но нет опыта.

— Они не могут предвидеть того, что мы открыто войдем в замок через главные ворота. Джессмин пригласила меня, и стража нас пропустит. Я — Тэйн, простой странствующий музыкант, а ты — мой учитель. Замок и так уже битком набит благородными господами, дамами и всевозможными фокусниками и музыкантами, которые собрались на свадьбу Люсьена. Если повезет, я сумею заколдовать их всех при помощи музыки и вернуть себе корону, не пролив ни капли крови.

— Простофиля! Глупец! Я воспитал глупца! — герцог обхватил голову руками.

— Попомни мои слова: кровь прольется, и это будет твоя кровь!

На лице Гэйлона выступил гневный румянец.

— Оставайся здесь, если боишься!

Портьеры раздвинулись, и оба замолчали. В комнатку вошла Миск.

— Покупатель? — спросил Дэрин.

— Да, один ребенок страдает коликами в животе, и его мать приходила за травами, — Миск покосилась на Гэйлона, который с мрачной решимостью полировал лютню куском мягкой ткани. Затем она перевела взгляд на Дэрина, и герцог покачал головой.

— Он не хочет слушать меня, — пояснил Дэрин.

— Гэйлон, — мягко спросила Миск, — неужели ничто не может заставить тебя отказаться от твоего плана?

— Нет, — резко ответил юноша.

— Тогда позволь Дэрину принести тебе меч.

— Мы уже обсуждали это, — неприятным голосом объявил принц. — Я не хочу брать Кингслэйер в руки. Он мне не нужен.

Затем голос его стал мягче, и он положил свою ладонь на тонкое предплечье Миск:

— Я знаю, что ты видишь будущее. Именно потому ты оказалась здесь в тот самый момент, когда мы больше всего в этом нуждались. Мы снова у тебя в долгу, Миск.

— Гэйлон, дитя мое, — заговорила маленькая женщина. — Позволь мне рассказать тебе то немногое, что я вижу в будущем.

— Нет, — отказался Гэйлон. — Мне это не нужно, так же как и волшебный меч. Я больше не маленький мальчик, Миск, я маг, и мое могущество велико. Вы должны верить в мои силы. Сегодня ночью я верну свое королевство, сегодня? или никогда.

— А как ты справишься с Фейдиром! Я прятала вас от его магии на протяжении последних двух недель, однако стоит вам войти в замок, и я буду бессильна помочь. Тебе необходимо учесть, что Фейдир очень силен.

— Но он не знает, что у меня есть Камень, понимаешь? — Гэйлон повернул перстень на пальце таким образом, что Камень оказался спрятанным в ладони.

— К тому времени, когда он поймет, в чем дело, будет слишком поздно. Кроме этого, Миск, я уверен в том, что моя жизнь каким-то образом заколдована. Ничто не может повредить мне. Не бойтесь за меня, я не могу потерпеть поражения.

Принц встал и вышел на маленькую, пустынную улочку через заднюю дверь.

Миск смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за углом. Дэрин Подошел и встал рядом с ней в дверном проеме, укрыв плащом свою израненную руку.

— Он молод, горяч и глуп, — пробормотал он. — Я не могу оставить его одного.

— Да, — тихо шепнула Миск, глядя на герцога. На лице ее отразилась какая-то неясная грусть. — Ты ведь знаешь, что ждет тебя в Каслкипе?

— Ты открыла мне это очень давно, — Дэрин шевельнул бровью.

— Фейдир не должен завладеть оружием.

— Он его не получит.

Миск запрокинула голову и посмотрела на небо. На узкой полоске голубого цвета, видневшейся между крышами соседних домов, собирались темные облака. Надвигались сумерки.

— Ты ощущаешь? — спросила Миск. — Чувствуешь запах?

— Запах чего? — спросил герцог.

— Запах бури. Я сдерживала непогоду сколько могла, но это не обычный шторм. Это идет Сезран, — Миск слегка вздрогнула. — Гэйлон прав только в одном: сегодня все кончится.

— Ты видишь этот конец?

— Только фрагменты. Мы находимся на стыке тысячелетий, и я надеюсь, что в вихре всех возможных вероятностей то, что я когда-то подтолкнула, сумеет пробиться сквозь хаос к тому будущему, к которому мы стремимся.

— Миск? мне нужно идти.

Миск потянулась к Дэрину, намереваясь поцеловать его в лоб, но герцог наклонился и внезапно прикоснулся своими губами к ее.

— Прощай, — сказал он.

— Прощай, Дэрин Госни.

Герцог пошел прочь, стуча посохом по камням мостовой, и Миск внезапно увидела его молодым, таким, каким он когда-то был. Этот образ пробудил в ней еще более сильную печаль.

Несмотря на легкую нервную дрожь, Джессмин вся сияла. Разве могла она предположить, что предстоящая свадьба принесет с собой такие значительные перемены? Во всяком случае, Люсьен лелеял самые радостные надежды, ведя принцессу к ее месту за столом. Гости уже ждали, стоя рядом со своими стульями, на которые и уселись, лишь только король опустился в кресло. За столом в небольшой уютной трапезной было всего двадцать человек, хотя у Люсьена было немало родственников среди южан-аристократов, которые прибыли в замок на церемонию бракосочетания. Каслкип был переполнен дальними родственниками, представителями купеческой касты, знатью, знакомыми и незнакомыми аристократами из старинных родов, друзьями и недоброжелателями. Коридоры замка превратились в оживленные улицы, а во время приемов в огромной пиршественной зале яблоку негде было упасть.

В трапезной же было относительно спокойно, и Люсьен даже мог наслаждаться вином и вкусной пищей в обществе всего нескольких самых близких друзей. На противоположном конце стола сидела и леди Марсел. Сегодня она была особенно красива, в новом атласном платье холодного серебристо-голубого оттенка. Свадьба короля огорчила ее, и Люсьен, неожиданно почувствовав угрызения совести, успокоил себя тем, что он не давал девушке никаких обещаний и клятв. В любом случае в их отношениях ничто не должно было измениться.

Сидевший по правую руку от короля Фейдир был погружен в собственные мысли. Поиски Гэйлона и Дэрина слишком занимали его ум, и он, казалось, был неспособен обращать внимание на что-либо иное. Маг стремился использовать их, чтобы добраться до Кингслэйера, однако у Люсьена было на этот счет собственное мнение. Враги короля должны были быть убиты в тот самый момент, когда их схватят.

Молодой король потянулся за своим кубком и отпил большой глоток. То, что эти двое все еще были живы, беспокоило его, однако не так сильно, как воспоминания более свежие. Во рту его немедленно пересыхало, стоило только вспомнить сонное заклятье дяди. Он получал немалое наслаждение, пытая Гэйлона, несмотря даже на то, что во сне принц являлся ему десятилетним мальчиком, которого Люсьен знал много лет назад. Однако последний сон внезапно закончился совершенно неожиданно.

Люсьен почувствовал, как мышцы живота непроизвольно сжались. Не было никаких сомнений, что Дэрин использовал свое гнусное волшебство, чтобы выручить принца и натравить его на Люсьена. И Люсьену воздалось сторицей?

Выпив кубок до дна, Люсьен приказал подать себе еще вина. Только вино дарило ему успокоение. И еще Джессмин. Люсьен поймал себя на том, что глядит на принцессу с обожанием и со страстью.

Тем временем слуги убрали со стола последнюю перемену и подали к столу печенье и сладкий пудинг. Главный распорядитель вошел в трапезную и, с легким стуком опустив на каменный пол свой церемониальный жезл, провозгласил:

— Ваше величество, милорды и леди! Позвольте мне представить вам странствующего музыканта Тэйна и его учителя Мерилла, которые развлекут вас своей музыкой.

Услышав это сообщение, Джессмин, сидевшая подле короля, оживилась, и на лице ее заиграла ослепительная озорная улыбка. Люсьен растерянно наблюдал за вошедшими менестрелями. Один из них был рослым молодым парнем, изящным и стройным, с ярко-рыжей бородой. Одет он был в костюм из нарядной светлой замши, однако побитая лютня явно знавала лучшие времена. Следом за ним вошел седой старик, густо заросший нестриженой бородой. С сутулых плеч его свисал какой-то экзотический плащ, богато украшенный вышивкой. Старик уселся на табурет в дальнем углу у очага, положив на колени посох, и Люсьен снова посмотрел на молодого музыканта, который запел печальную балладу.

Джессмин положила свою узкую ладонь на руку Люсьена.

— Я услышала его игру только сегодня утром. Он так хорошо поет, что мне захотелось позвать его на праздник. Ты ведь не сердишься на меня, дорогой?

— Конечно, нет, — успокоил ее Люсьен, однако его мысли мчались, как легкие парусные лодки, гонимые ураганом. Незаметно взглянув на дядю, он увидел что глаза посланника сузились, а сам он замер и сжался в комок, как кошка, завидевшая мышь.

Рядом с Фейдиром возник Нанкус, и дядя что-то шепотом сказал капитану. Игравший на лютне менестрель задумчиво смотрел на них, не прерывая песни, и Люсьен снова взглянул на дядю. Нанкус вышел из трапезной так же незаметно и быстро, как и появился, а Фейдир улыбнулся племяннику и потянулся за своим кубком. Слуги вились вокруг стола, обслуживая гостей.

Что происходит? Задавшись этим вопросом, Люсьен пристальнее всмотрелся в черты лица музыканта, в его глаза и в цвет его волос. А старик — неужели Дэрин мог так сильно состариться всего за девять лет? Значит, это иллюзия, магическая маскировка. Хотя, с другой стороны, вряд ли его противники были настолько глупы и безрассудны, чтобы открыто явиться в королевскую трапезную. Но Люсьен не хотел рисковать.

Молодой король любезно улыбнулся леди Марсел и поманил ее взглядом. Осчастливленная его вниманием, Марсел приблизилась к нему и низко наклонилась, чтобы услышать то, что Люсьен прошептал ей на ухо. Слегка кивнув, она вышла, отправившись по его поручению. Джессмин же, очарованная чудесной песней, ничего этого не заметила.

Два стражника с алебардами встали на караул у дверей, однако оба были столь неподвижны, что гости вскоре перестали обращать на них внимание, словно это были предметы обстановки. Тем не менее Люсьен был уверен, что заметил на лице юноши легкую тень беспокойства. Старик, однако, все так же неподвижно сидел у очага, прислушиваясь к мелодии и глядя на исполнителя. Люсьен не мог не признать, что юноша играл прекрасно, извлекая из старой лютни чарующие звуки, которые эхом отражались от каменных стен комнаты, создавая впечатление того, что музыка звучит откуда-то со дна глубокого ущелья в горах. Его голос звучал в одной тональности со струнами; и то и другое звучало почти волшебно. Волшебно? Люсьен поставил свой кубок обратно на стол, преисполнившись решимости не поддаваться чарам и сохранить ясный ум.

Фейдир сидел неподвижно, рассеянно поглаживая пальцем свой Колдовской Камень. На его лице, словно вырезанном из мореного дуба, застыла почти что милостивая улыбка. К большому облегчению Люсьена, Фейдир не обратил внимания на возвращение леди Марсел и на маленький пакет, который она незаметно передала королю, приседая перед ним в реверансе.

Тем временем кто-то из гостей потребовал что-нибудь веселое, и менестрель завел столь озорную и веселую песню, что довольно скоро дамы принялись звонко хихикать, а мужчины, давясь от смеха, то и дело вытирали платочками выступившие на глазах слезы. Даже на неподвижных лицах стражников появилось некое подобие ухмылок.

Не смеялась только Джессмин. Ее глаза остановились на фигуре музыканта, а отсутствующее выражение лица свидетельствовало о том, что принцесса едва ли понимает, о чем поется в песне. Джессмин столь пристально наблюдала за пальцами юноши, что Люсьен внезапно ощутил в груди ледяной холод. Теперь он догадался, отчего сегодня вечером она была столь оживленной и счастливой.

Тем временем гости за столом хором подхватили песню, и их голоса заглушили голос музыканта. Люсьен воспользовался этим моментом и подозвал своего личного слугу, который подал ему на небольшом подносе два кубка с вином. Пользуясь царившими за столом весельем и шумом, Люсьен незаметно всыпал в каждый из бокалов по щепотке мелкого белого порошка. Тем временем менестрель закончил песню под гром аплодисментов, и Люсьен снова кивнул слуге. Слуга взял поднос с кубками со стола, собираясь нести его в угол, где музыкант неловко раскланивался.

И тут произошло непонятное и страшное. Джессмин, повернувшись к столу, схватила с подноса один из кубков и поднесла его к губам. Для Люсьена время словно остановилось. Он видел замерший у губ кубок, видел застывшие в недоумении лица гостей, пораженных написанным на его лице ужасом. Уперевшись кулаками в стол, Люсьен привстал и открыл рот, чтобы закричать, но язык ему не повиновался.

Джессмин едва успела пригубить, как вдруг кубок взорвался в ее руках. Принцесса испуганно вскрикнула, и красное как кровь вино хлынуло ей на лицо и на платье.

Поднялась паника. Менестрель швырнул лютню на пол и прыгнул к Джессмин, однако ближайший к нему стражник оказался проворнее. Взмахнув алебардой, он ударил ее обухом по голове юноши. Удар пришелся как раз под левое ухо, юноша качнулся, налетел на стол и обрушился на пол, увлекая за собой тяжелое дубовое сооружение вместе с посудой.

Люсьен схватил Джессмин за плечи и заставил ее подняться.

— Сколько ты выпила?! — закричал он.

Испуганная и смущенная Джессмин молча посмотрела на загубленное платье, затем на юношу, распростершегося на полу среди битых тарелок и разбросанных чашек. Люсьен грубо тряхнул ее.

— Сколько ты выпила? — снова проревел он.

— Я? — Джессмин запнулась и посмотрела ему в глаза. — Один глоток. Но что?

Король видел по ее глазам, что Джессмин догадалась. Щеки ее побледнели, а колени подогнулись, и Люсьен подхватил ее на руки.

— Позовите врача! — закричал он, перекрывая взволнованный шум голосов.

— Ради бога, позовите Гиркана!

Джессмин, лежа в его объятиях, начала корчиться. Яд, к которому прибег Люсьен, действовал быстро и причинял страшные мучения. Именно благодаря этим двум качествам Люсьен предпочел его всем остальным. Прижимая принцессу к груди, Люсьен выбежал из трапезной.

— Вон! Все вон отсюда! — закричал Фейдир бестолково суетящимся слугам и растерянным гостям. — Пусть останется только стража.

Леди и благородные господа ринулись к двери, ничего не соображая от страха. Они бросались из стороны в сторону, окликая друг друга и ища в суматохе свою пару. В углу у камина поднялся с табурета Дэрин, и Фейдир указал на него пальцем.

— Взять его!

Ближайший стражник, расслышав приказ, бросился к герцогу и схватил его, вырвав из руки посох. Дэрин увидел, как Гэйлон на полу пошевелился, повернул голову и открыл глаза.

— Не делай этого! — закричал Дэрин, но было уже поздно.

В комнате подул пронзительный холодный ветер. Невидимый вихрь погасил свечи, поднял в воздух мелкий мусор с пола и со столов, сорвал со стен расписные гобелены. Последние слуги с криком ломились из трапезной наружу.

Фейдир вскочил и, сжав на груди сердито мерцающий Камень, прокричал что-то, стараясь перекричать резкий свист ледяного ветра, но поток воздуха скомкал его слова, разорвал фразы и унес прочь. Потрясенный солдат, который все не выпускал Дэрина, почувствовал, как ветер нащупал его в пространстве, дернул за волосы, потянул за одежду. Рядом с ним в очаге внезапно вспыхнуло жаркое пламя, с ревом устремившееся в трубу дымохода. Стражник испуганно вздрогнул и повернулся туда, и в этот миг из камина плеснула волна голубого огня. Он открыл рот, чтобы закричать от нестерпимой боли, но вместо воздуха его легкие наполнились огнем и смертью.

Когда пламя погасло, у камина стоял лишь целый и невредимый Дэрин.

Ледяной вихрь исчез так же внезапно, как и появился.

Вся комната наполнилась едким серым дымом, но и сквозь него Дэрин отчетливо видел размытое сияние двух волшебных Камней. Гэйлон и Фейдир стояли друг напротив друга в противоположных углах комнаты, а стражники нерешительно толпились возле стены.

— Дэрин! — позвал герцога Гэйлон, не отрывая взгляда от Фейдира. — Стань так, чтобы я тебя видел.

Дэрина заполнило дурное предчувствие. Он медленно шагнул к двери, однако из темного коридора метнулась ему навстречу еще одна фигура. Сильная и безжалостная рука схватила его за бороду, и Дэрин почувствовал у своей шеи прикосновение чего-то холодного.

— Не дергайся! — прошипел ему на ухо Нанкус, таща герцога за собой в центр комнаты, так чтобы Гэйлону было лучше видно. В трапезную ворвалось еще несколько стражников.

На лице Фейдира появилась торжествующая улыбка.

— Сними перстень, молодой маг, иначе Госни умрет!

— Не слушай его! — крикнул Дэрин. — Я не должен быть твоим слабым местом!

Нанкус изо всей силы рванул его за бороду, запрокидывая назад голову.

Гэйлон слегка покачнулся. Ему нужно было время подумать, но в голове еще гудело после сильного удара. Кинжал Нанкуса сильнее надавил на горло Дэрина, и из-под клинка выкатилось несколько капель крови.

Принц медленно снял с пальца перстень. Голубое сияние его Камня тут же померкло, а потом погасло совсем.

— Нет? — простонал Дэрин.

Фейдир подошел к Гэйлону и протянул вперед руку; на ладони его лежал шелковый платок. Принц неохотно положил кольцо в ткань.

— Отличный Камень, — промурлыкал Фейдир, пристально разглядывая вещицу.

Затем он аккуратно завернул перстень в платок.

— Как жаль, что его придется уничтожить! — сказал он, отворачиваясь. — Мальчишку связать.

— А этого? — спросил Нанкус, слегка ослабив свою хватку.

— Приведи его в библиотеку. Мне нужно зайти в свою комнату, а потом я тоже приду туда. Мальчишку приведешь ко мне позже.

Гэйлон словно в тумане видел, как Фейдир уходит, унося с собой его Камень. Без него он чувствовал себя разбитым, выпотрошенным, опустошенным. Он едва видел приближающегося к нему Нанкуса, не заметил он и кивка, которым капитан подал какой-то сигнал стражнику, стоявшему ближе других к Гэйлону. Краем глаза принц уловил какое-то смутное движение, что-то просвистело над головой. Солдат еще раз ударил его тупой стороной своей алебарды, и в глазах Гэйлона вспыхнули яркие искры, а земля поплыла из-под ног.

Сознание медленно возвращалось к Гэйлону. Придя в себя, он обнаружил, что лежит на полу лицом вниз. Что-то тяжелое надавило ему на спину: это стражник уперся коленом в позвоночник и стал связывать руки Гэйлона за спиной, но для принца это не имело никакого значения. Он лежал смирно, пока солдаты связывали его, прижимаясь щекой к холодному каменному полу, и соленый вкус крови во рту смешивался с горечью поражения. Все погибло, теперь его ждет смерть. Эта была единственная мысль, которая смогла всплыть в его сознании сквозь красную пелену боли. Хэбби была права — все, к чему он прикасается, в мучениях гибнет. Даже Джессмин! Гэйлон успел заметить ужас на лице Люсьена, когда принцесса поднесла кубок к губам, и не раздумывая воспользовался своим Камнем. Но было слишком поздно.

Гэйлон почувствовал в боку острую боль. Чей-то грубый башмак пинком перевернул его на спину, и Гэйлон застонал от бессильной ярости. Нанкус наклонился над ним, и его безносая улыбка напоминала оскал самой смерти.

— Ты знаешь, что я — законный король Виннамира, — собравшись с силами, спокойно произнес Гэйлон. — Освободи меня, и я награжу тебя.

Нанкус расхохотался.

— Воображаю, чем! Нет, парень, я выучил свой урок очень давно, — капитан схватил его спереди за камзол и слегка приподнял плечи Гэйлона над полом. — Ты убил Роми ударом в спину, но тебе не следовало оставлять в живых меня. Теперь я вознагражу тебя за его смерть!

Огромный кулак капитана, укрытый кольчужной перчаткой, обрушился на лицо Гэйлона. Принцу послышался крик Дэрина, раздавшийся откуда-то сверху:

— Прекрати! Он был ребенком, он только защищал меня!

Это не остановило Нанкуса. Новые удары обрушились на Гэйлона.

— Ты прекрасно знаешь, что это был за яд! — негромко, но угрожающе прорычал Люсьен. — Ты сам дал мне этот яд.

На лице Гиркана появилось испуганное выражение, и король добавил:

— Если она умрет, то и тебя ждет мучительный конец.

Угроза оказалась достаточно сильной, и Гиркан бегом помчался в свою лабораторию, а Люсьен вернулся к кровати, на которой лежала Джессмин. По сравнению со смертной бледностью ее лица губы и веки принцессы казались багрово-красными. Люсьен взял ее за руку. Рука была холодна как лед, но тонкие пальцы Джессмин сжали его кисть с такой силой, что затрещали кости и сухожилия. Снова начинались судороги. Лицо Джессмин перекосилось от жестоких страданий, и Люсьен заплакал от жалости к ней и к себе. Прозрачные слезы катились по его щекам, но Люсьен ничуть не чувствовал себя виноватым. Виноваты были Дэрин, Гэйлон, Фейдир, Гиркан — кто угодно, но только не он сам.

Когда приступ прошел, Люсьен выпустил руку принцессы и в отчаянии заметался по комнате, обещая себе предать лютой смерти всех виновных, если он потеряет Джессмин. Мысль о ее смерти была невыносимо тяжела для него.

С кровати послышался стон, и Люсьен бросился к принцессе, чтобы снова взять ее за руку.

— Любимая, любимая!.. — шептал он.

Ресницы Джессмин затрепетали, глаза широко открылись. Принцесса с трудом вглядывалась в его лицо.

— Как я люблю тебя? — шепнула она, и Люсьен наклонился к ней, чтобы лучше слышать ее слова.

Тем временем пальцы Джессмин снова сжались в кулаки, зубы скрипнули.

Тело ее снова изогнулось в судорогах, и она вскричала:

— Гэйлон!!!

Люсьен медленно выпустил ее руку, выпрямился и отвернулся. Лицо его стало неподвижным и мрачным, как скала. В двери ворвался запыхавшийся от быстрого бега Гиркан. В руках он держал высокую кружку с какой-то жидкостью.

— Вот противоядие, сир!

— Дай его мне, — холодно приказал Люсьен.

— Она должна принять его немедленно, не то будет поздно! — возразил лекарь, но Люсьен выхватил снадобье у него из рук. От резкого движения короля несколько драгоценных капель пролилось на пол. — Милорд!

— Вон! — приказал Люсьен. — Сейчас же!

Гиркан хотел еще что-то сказать, но промолчал. В страхе он выбежал из комнаты. Люсьен осторожно поставил кружку на маленький столик у окна. Не оглядываясь, он вышел вслед за Гирканом в коридор и тщательно запер за собой двери. Стражники на посту салютовали королю, но он не видел их. Он уже двигался вдоль коридора, когда к нему бросилась леди Герра.

— Сир! — воскликнула она, падая на колени.

— Принцесса Джессмин умерла, — спокойно сказал Люсьен.

Старая леди Герра тоненько завыла, и Люсьен пошел прочь, так и оставив ее стоящей на полу на коленях.

Зажав в кулаке обрывок пергамента, Фейдир нетерпеливо ожидал в библиотеке. Он сидел в глубоком кресле, повернувшись спиной к очагу, и глядел на двери. Наконец-то Дэрин в его руках! Маг коснулся рукой висевшего у него на шее Камня, успокаивая его, успокаивая себя. Проклятый Нанкус, что он там возится?

В коридоре послышались шаги. В дверь заглянуло безносое лицо капитана, потом он отступил в сторону, пропуская внутрь герцога. Дэрин вошел сам. Он не был связан, однако без посоха его хромота сильно бросалась в глаза. Несмотря на это, глаза его были наполнены каким-то странным достоинством, и он не отвел их, встретив взгляд Фейдира. Маг понял, что сломить Дэрина, даже утратившего волшебную силу и искалеченного, будет нелегко.

— Я не знаю, при каких обстоятельствах ты лишился Камня, — мягко начал Фейдир, — однако сдается мне, что это была гораздо более страшная битва, чем та, в которой участвовал наш принц. Несомненно, твои страдания велики, но я обещаю тебе, что скоро все это закончится.

На лице Дэрина не отразилось никаких чувств, и Фейдир продолжил:

— Ты, безусловно, догадываешься, что мне от тебя надо, — он протянул вперед руку с пергаментом, чтобы Дэрин увидел его. — Наследие Орима будет у меня в руках прежде, чем кончится эта ночь, что бы ни произошло.

Посланник развернул пергамент и прочел:

«Когда кровь короля испачкает клинок, Все золото казны вдруг станет как песок.

Что гибель королю, то магу жребий странный:

Что не было — то есть, что есть — то исчезает».

Фейдир поднял глаза.

— Ты можешь объяснить мне, что это означает?

— Это означает только то, что меч заколдован, — с готовностью отозвался Дэрин, — и что он будет похож лишь на старое заржавленное оружие.

— Я так и думал, — довольно пробормотал Фейдир, кивая. — Загадка оказалась вовсе не сложной. Но ты хорошо его спрятал, Дэрин Госни. Может быть, ты сам скажешь, где мне найти Кингслэйер?

Глаза Дэрина метнулись в направлении неподвижного Нанкуса, затем он снова посмотрел в глаза Фейдиру.

— Я отдам тебе то, чего ты так жаждешь, если ты пообещаешь мне исполнить одно мое желание.

— И какое же это желание? — Фейдир наклонился вперед, упираясь в колени острыми локтями.

— Делай со мной что хочешь, только отпусти мальчика. Он ничего не знает о мече.

— В это я ни за что не поверю.

— Тем не менее это правда. Он не сможет причинить тебе вред, потому что у него больше нет Камня. Отправь его в изгнание, но сохрани жизнь.

В спокойном и тихом голосе Дэрина Фейдир уловил страстные нотки.

Немного подумав, он покачал головой.

— Ты так любишь его и хочешь обречь его на страдания? Его могущество было гораздо большим, чем твое, и без Камня он будет страдать куда сильнее, чем страдал ты. Лучше уж смерть, быстрая и безболезненная.

— Он еще молод, он забудет?

— Ты в это веришь? — перебил Фейдир, приподымая тонкую темную бровь.

Дэрин молчал, но это был достаточно красноречивый ответ.

— Нет, герцог, Гэйлон Рейссон пришел сегодня в замок только для того, чтобы поднять Кингслэйер против меня. Единственной вещью, которую я могу тебе пообещать, будет безболезненная смерть для вас обоих. А теперь скажи, где находится меч?

Дэрин разглядывал узорчатый ковер под ногами.

— Я никогда не отдам его тебе.

— Достаточно! — рявкнул Фейдир, терпение которого истощилось. Он щелкнул пальцами и кивнул Нанкусу. — Приведите мальчишку.

Когда капитан вышел, Фейдир снова обратился к Дэрину:

— Когда я займусь Гэйлоном, он сам будет умолять тебя открыть мне, где находится меч!

Некоторое время они были в библиотеке вдвоем. Дэрин стоял низко опустив голову, а Фейдир смотрел, как отблески пламени очага пляшут по книжным полкам, по золоченым корешкам книг, по линялым гобеленам на стенах. Раздавшиеся в коридоре звуки заставили обоих обернуться к двери. В проеме появился Люсьен. Тяжело привалившись к косяку, он немного постоял, потом сделал два неуверенных шага в комнату.

— Ваше величество? — пробормотал Фейдир, не вставая с места.

— Она мертва, — сказал король слегка заплетающимся языком. — Принцесса умерла?

Пальцы Фейдира впились в подлокотники кресла, а лицо стало синевато-багровым.

— Теперь ты видишь, во что нам обошлось твое неумелое вмешательство?!

Завтра прибывает ее отец!

— Ее похороны доставят ему больше удовольствия, чем свадьба, — отрезал Люсьен, глядя в лицо Дэрину.

— Ты пьян, — не без отвращения заметил Фейдир, снова откидываясь на спинку кресла.

— Определенно, — согласился Люсьен, вихляющей походкой обходя вокруг герцога. Дэрин наблюдал за ним без всякого выражения.

— Твое присутствие здесь нежелательно, — твердо сказал Фейдир племяннику.

— Можешь пойти к себе и там оплакивать свои потери.

— Я король! — взвился Люсьен. — Я король и могу оплакивать свои потери, где мне будет угодно?

Его пальцы нашарили рукоять меча, и он вытащил его из ножен с негромким лязгом.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Фейдир, вскакивая. Камень на его груди засветился.

Люсьен, не слушая его, остановился перед Дэрином.

— Так, значит, это и есть герцог Госнийский, — с любопытством проговорил он. — Как он изменился? Стоит ли мне закончить то, что я начал много лет назад?

Сверкнула сталь, и острие меча прижалось к груди Дэрина.

— Назад, ты, кретин! — резко приказал Фейдир, нащупывая рукой Камень.

В глазах герцога не было страха, только презрение и вызов.

— Да, — внезапно сказал Дэрин, — ты глуп.

«Дэрин сам хочет умереть», — подумал Люсьен, с силой нажав на рукоять меча.

От двери донесся стон, полный муки. Фейдир тоже вскрикнул, но в его крике были ярость и гнев. Люсьен не обратил на эти звуки никакого внимания. Жизнь Дэрина Госни, нанизанная на меч, как яркая бабочка на булавку, в агонии угасала. Люсьен почувствовал настоящий восторг, экстаз, которого никогда не переживал раньше. На лице Дэрина появилась слабая удивленная гримаса, потом ноги его подогнулись, и он медленно осел на пол. Герцог Госни был мертв.

Первое, что услышал Люсьен, немного опомнившись, был чей-то плач, и он пробудил в нем странное воспоминание. Оглядевшись, король увидел Гэйлона, который, вырвавшись из рук своих конвоиров, скорчился над телом Дэрина, не сдерживая рыданий. Вырвав клинок из сердца Дэрина, Люсьен уже был готов нанести Гэйлону страшный удар, однако Нанкус перехватил его руку у самого запястья, сжал ее с нечеловеческой силой и вырвал меч из ослабевших пальцев.

Фейдир, черный от гнева, сжимал свой Камень, готовясь сделать свой ход. Как ни странно, но при виде его лица Люсьена разобрал смех. Затем он наклонился к телу герцога и, погрузив палец в теплую кровь, скопившуюся на ковре небольшой лужицей, провел поперек своего лба алую полосу.

— Ты безумен! — прошипел Фейдир.

— Достаточно безумен, чтобы догадаться, где спрятан Кингслэйер, — беспечно ответил Люсьен. Теперь все внимание Фейдира было приковано к нему одному. — Я видел Госни в ту ночь, когда нашел в его покоях эту загадочную бумажку?

— Но я обыскивал его комнаты, я обыскал весь замок!

— Меча нет в замке, дядя.

— Где? Где мой меч?

Люсьен снова засмеялся.

— Не спеши, Фейдир. Я сам принесу его тебе, если ты пообещаешь мне кое-что взамен.

Рука Фейдира выпустила Камень и медленно опустилась.

— Что?

— Отдай мне Гэйлона, чтобы я мог делать с ним все, что захочу.

Фейдир криво улыбнулся.

— Я понимаю твои чувства, племянник, но запомни вот что: если я не получу Наследия Орима, ты жестоко поплатишься!

При этих словах Фейдира в глазах короля вспыхнул мрачный огонь:

— Как это?

— За то, что ты преждевременно убил Дэрина, ты лишишься какой-нибудь очень дорогой для тебя вещи. Какой — я выберу сам.

Люсьен с трудом сглотнул, однако кивнул головой в знак согласия.

— Договорились, — он щелкнул пальцами, давая знак одному из стражников следовать за собой:

— Эй, ты! Мне понадобится твоя помощь.

Стражник покосился на Нанкуса, и тот легким кивком головы подтвердил свое согласие.

— Я вынужден попросить, чтобы мне вернули мой меч, — надменно бросил Люсьен капитану, протягивая вперед руку. Нанкус неохотно возвратил оружие. Люсьен тут же махнул мечом в направлении принца и ухмыльнулся, заметив, как сразу напрягся Фейдир. Прежде чем спрятать клинок в ножны, король плашмя похлопал Гэйлона по плечу. Принц поднял на него свое лицо, мокрое от слез и испачканное кровью.

— Я приду за тобой? скоро, — пообещал Люсьен, надеясь увидеть в глазах принца страх, но лицо юноши выражало лишь растерянность.

Слегка вздохнув, Люсьен отправился добывать Кингслэйер, одинокий стражник нехотя последовал за ним.

Когда Гэйлона попытались оттащить от тела Дэрина, он стал сопротивляться, и Нанкус утихомирил его жестоким ударом. Лихорадочно размышляя, Фейдир снова уселся в кресло. Окровавленное и разбитое лицо принца красноречиво свидетельствовало, что Нанкус без его, Фейдира, разрешения, позволил себе применить рукоприкладство. А Люсьен! Посланник уже решил, что Люсьен поплатится в любом случае. Стоит ему только получить Кингслэйер, и тогда ему не придется больше прятаться за спиной короля-марионетки. Нанкуса придется наказать, но Люсьен должен умереть. Да, его племянник уже пережил собственную полезность.

— Капитан, отведите принца в застенок, — распорядился посланник. Нанкус двинулся вперед, и Фейдир внезапно добавил:

— И не вздумайте снова бить его. Я хочу, чтобы Гэйлон мог что-то соображать на случай, если Люсьен не принесет меча. Ясно?

— Так точно, ваша милость, — ответил Нанкус, однако в его интонациях проскользнула недовольная нотка.

— Но сначала уберите тело, — Фейдир указал на труп Дэрина. — А заодно и ковер. Он весь пропитался кровью.

17

Сны ее были приятными и подробными, только слишком короткими. Это были краткие мгновения отдыха в промежутках между приступами боли. Наверное, ее мускулы скоро разорвутся, а желудок превратится в камень. Минуты тянулись, как столетия, а Джессмин все еще лежала на кровати совершенно беспомощная, с ужасом ожидая каждого приступа судорог. После каждого такого приступа ей снова снились сны. В этих снах она снова находила Гэйлона — иногда он являлся ей в образе избалованного десятилетнего мальчика, а иногда — в образе молодого человека с лютней в руках, поющего у реки.

Начался и закончился очередной мучительный приступ, но на этот раз, прежде чем Джессмин провалилась в сон, чьи-то теплые пальцы коснулись ее лица. Кто-то тихо позвал ее по имени, и принцесса открыла глаза. Сначала она увидела только темноту, потом ее глаза разглядели во мраке туманную, расплывающуюся фигуру. Она почувствовала, как сильная рука проскользнула ей под шею и приподняла ей голову. В следующий момент ее губы разжались и в горло потекло что-то теплое, горькое и противное на вкус. Сделав первый глоток, Джессмин закашлялась, но странная жидкость смочила ей иссохший язык и пылающее небо, утолив страшную жажду, которой она почти не чувствовала во время приступов. Джессмин с жадностью выпила все остававшееся в кружке и облизнула губы языком. Ей хотелось пить и пить без конца. Опустевшая чашка куда-то пропала, но голос, позвавший ее из темноты, все еще шептал какие-то слова совсем рядом, подбадривая и успокаивая Джессмин, когда тело ее снова напряглось, а зубы сжались.

Когда приступ прошел, заботливая теплая рука поднесла ей воды — сладкой и прохладной, и принцесса заплакала, когда чашку во второй раз отняли от ее губ.

— Тише, милая, тише, — уговаривал ее ласковый голос. Она снова почувствовала на своем лице нежное, успокаивающее прикосновение. Джессмин уснула, и ей показалось, что этот отрезок блаженного забытья был гораздо длинней, а последовавший за ним приступ боли — короче. Но даже корчась в судорогах, она продолжала слышать голос — добрый, ласковый, нежный, успокаивающий и заботливый.

Последние слова, которые Гэйлон сказал Дэрину, были исполнены гнева. Принц во всех подробностях припомнил их спор относительно того, идти или не идти в замок, припомнил всю свою похвальбу и горькие упреки, которые он адресовал Дэрину. Теперь ему никогда не взять своих слов назад. Дэрина не стало, и боль потери, терзавшая Гэйлона изнутри, не могла даже сравниться с физическими страданиями, которые ему когда либо приходилось терпеть.

Жгучие слезы застилали ему глаза, и принц споткнулся, сильно ударившись коленом о ступеньку. Только рука стражника, крепко вцепившаяся ему в локоть, удержала его от долгого падения вниз по узкой и крутой лестнице. Стражник разразился потоком самых страшных ругательств, проклиная неловкость принца. После распоряжения Фейдира никто из тюремщиков ни разу не посмел ударить его, однако они по-прежнему не церемонились с ним и обрушивали на него потоки брани, стараясь уязвить его словесно. Вот и сейчас Гэйлона грубым рывком поставили на ноги и снова повели вниз, в подземелья замка.

Когда Гэйлон еще был ребенком и жил в Каслкипе, темницы замка были почти что пусты, однако за девять лет правления Люсьена подземелье превратилось в настоящий лабиринт, в котором поселились страдание и безвыходность. Даже сейчас, глубокой ночью, из подвалов доносились тихие голоса — умоляющие или жалующиеся. Кто-то просто стонал, забившись в уголок своей камеры. В подземной тюрьме стояло неописуемое зловоние, и в каждом коридоре витали запахи крови и смерти. Наверное, даже в склепе пахло лучше, и хотя чувства Гэйлона притупились с тех пор, как он расстался со своим Камнем, однако здешние запахи и звуки произвели на него тягостное впечатление.

В конце концов Гэйлон и его конвоиры достигли большого помещения, напоминающего пещеру, тускло освещенную светом нескольких коптящих факелов на стенах. Гэйлон сразу опустил голову и уперся взглядом в неровный, засыпанный соломой пол, лишь бы не видеть страшных орудий пытки, расставленных вдоль стен и разложенных на столах. Нанкус, спустившийся сюда раньше Гэйлона, оживленно беседовал с Раммом, хозяином подземных казематов.

— Его нельзя трогать, — с недовольным видом втолковывал палачу Нанкус,

— но если ты дашь ему хоть немного воды или еды, я сам отрежу тебе голову.

— Конечно, господин, — согласился Рамм — небольшой лысый человечек, смертельно бледный и страшно худой.

Широко ухмыльнувшись, он посмотрел прямо в лицо капитана.

— Вам повезло, господин. Тринадцатый номер как раз сегодня освободился.

Повернувшись к Гэйлону, Рамм приподнял его подбородок твердым как гвоздь пальцем.

— Я вижу, с ним уже позабавились.

— Попридержи язык, старик, — прорычал Нанкус. — Скажи лучше вот что: тот, в номере четвертом, еще здесь?

— То, что от него осталось, — хихикнул Рамм. Отойдя от пленника, он подложил несколько поленьев в огонь, который горел в яме прямо в середине комнаты.

— Веди его, — приказал Нанкус, и стражники подтолкнули Гэйлона к одному из темных коридоров, выходивших в комнату. Они прошли совсем немного, когда Нанкус остановился перед тяжелой дубовой дверью. Сняв со стены факел, он просунул его сквозь маленькое окошко в двери, забранное решеткой. Изнутри послышался стон. Нанкус схватил Гэйлона за локоть и заставил его наклониться и прижаться лицом к закопченным стальным прутьям.

— Смотри! — приказал он. — Узнаешь? Это Дассер, бывший глава королевского Совета твоего отца.

Наклонившись к уху принца, капитан сладко промурлыкал:

— Просто удивительно, как живуч человек и сколько всего он может выдержать. Удивительно, сколько можно отрезать от человеческого тела, а человек все еще жив. Такая пытка — это настоящее искусство, а Рамм — истинный художник, настоящий мастер своего дела. Надеюсь, тебе представится возможность оценить его мастерство.

Гэйлон сдавленно промычал что-то, и Нанкус повернул юношу лицом к себе, чтобы лучше слышать.

— Что ты сказал?

— Ты настоящая свинья, Нанкус.

Капитан взмахнул рукой, но сдержался. За его спиной прыснул в кулак один из стражников, и Нанкус, обернувшись к нему, ударил его с такой силой, что солдат пошатнулся. То, что некогда было Дассером, тонко, не по-человечески завыло, и ему со всех сторон откликнулись такие же нечеловеческие и безумные, хриплые и исполненные муки голоса.

На шум прибежал Рамм.

— Как ты любишь их беспокоить, лопни твои глаза! — заорал он на капитана, перекрывая неожиданно громким голосом все вопли и стоны. — Этот парень теперь мой, так что проваливай-ка из моих владений.

Толстой палкой он ударил по дубовой двери камеры.

— Эй ты там, заткнись!

Капитан Нанкус натянуто улыбнулся и пошел дальше по коридору. Стражники потащили Гэйлона за ним.

Снаружи была ночь, но Люсьен сразу почувствовал, что погода изменилась. Воздух был теплым и сырым, и его неподвижность не тревожил ни один ветерок. Звезды скрылись за серыми облаками, такими низкими, что казалось, их можно потрогать рукой. Где-то в глубине этой тучи метались далекие голубые молнии, но грома не было слышно.

Пот заструился по шее Люсьена, проливаясь в вырез рубашки на груди, и рубашка намокла и неприятно липла к телу. На лице короля выступила обильная испарина, и он нетерпеливо смахнул ее рукавом, прежде чем приказать стражнику спускаться в гробницу. Белки глаз стражника блеснули при свете факела, и Люсьен почувствовал острый запах его страха. «Суеверный идиот!» — подумал Люсьен.

Однако страх солдата перед королем пересилил страх перед призраками, обитающими во тьме королевской усыпальницы, и стражник лишь чуть-чуть промедлил, прежде чем войти в ворота склепа.

Последовав за ним, Люсьен лишь слегка покосился в сторону урны с ритуальной сажей. Он презирал обычаи Виннамира, а красная полоса, начертанная на его лбу кровью Дэрина, станет единственным его приношением древним костям. Гиркан говорил, что где-то внутри этого кургана находится гробница Идонны, матери Дэрина. Разве может быть для Кингслэйера место лучше, чем ее гроб? Меч был здесь! Люсьен нисколько в этом не сомневался.

На ступеньках солдат снова замешкался. Люсьен в последний раз оглянулся назад и начал спускаться в усыпальницу Черных Королей.

Наконец-то дитя успокоилось и уснуло. Миск встала с краешка кровати и устало опустилась в кресло возле открытого окна. Она вдыхала влажный воздух, напоенный запахом роз, и вглядывалась в темноту ночи своим нечеловеческим зрением. Сезран явился за Кингслэйером, но клинок все еще был заколдован, все еще скрыт от него. До тех пор, пока кто-то не разбудит меч, Сезран не узнает, где он находится.

Брат Миск был где-то рядом, он затаился в ночи и ждал. Эта грозовая туча

— черная и зловещая — была его тучей, мощь которой он сдерживал и направлял усилием воли. Миск ощущала вокруг себя потоки его энергии. Сезран копил силу, сжимал ее в тугой комок, и скоро он воспользуется этой силой. Мысль об этом ужаснула Миск. Драматические события приближались к развязке, и Миск — как она ни старалась, как ни перемещалась вдоль тоннелей времени — никак не удавалось определить, кто же выйдет победителем. Сезран был прав относительно Гэйлона. Принц оказался той самой неизвестной переменной в ее схеме, которая, благодаря своей нестабильности, могла разрушить все ее планы. Возьмет ли он в руки Кингслэйер, и если возьмет — то против кого использует?

Однако теперь юноша мог умереть еще до того, как у него появится возможность выбора?

Возле кровати принцессы раздалось приглушенное всхлипывание, и Миск догадалась, что это была другая Миск, пришедшая слишком поздно, чтобы спасти Джессмин, и теперь проливавшая горькие слезы над холодным телом.

— Бабушка Арканья? Почему ты плачешь? — это очнулась Джессмин.

Миск встала с кресла у окна и подошла к кровати принцессы, стараясь рассеять в воздухе свою вторую сущность. Джессмин растерянно заморгала, увидав перед собой две одинаковые фигуры, но поздняя Миск тут же пропала.

— Арканья? — снова шепнула Джессмин.

— Да, моя милая?

Веки Джессмин задрожали, и она снова заснула. Миск легонько потрясла ее за плечи.

— Проснись, Джессмин, времени все меньше.

Принцесса села на кровати.

— Я так устала, — сонно пробормотала она. — Так сильно? устала.

— Знаю, милое дитя, я все знаю. С моей стороны было бы слишком жестоко просить тебя об этом, но мои силы тают? Я не могу больше оставаться с тобой.

Принцесса широко открыла глаза и огляделась по сторонам.

— Это же покои короля? Как ты попала сюда, бабушка Арканья? И где мой господин?

— Не спрашивай меня ни о чем, только слушай внимательно, Джессмин. Я попытаюсь объяснить тебе понятно, но? мне будет нелегко это сделать. Гэйлон вернулся, чтобы возвратить себе корону. Люсьен поклялся его убить, и теперь принц находится в темнице, в подвале замка. Дэрин уже погиб от руки Люсьена, и ты тоже должна была умереть от яда, который предназначался для Гэйлона?

— Не может быть! — перебила ее Джессмин, и глаза ее сердито сверкнули.

— Король добрый, он?

— Тихо! — прикрикнула Миск. — Люсьен — само зло. Просто он скрывал от тебя эти свои качества. С помощью заклятья он и Фейдир заставили тебя забыть о твоей любви к Гэйлону. Вспомни же о ней сейчас, ибо именно ты должна будешь его спасти.

— Нет? я не смогу.

— Слушай меня! Если ты не поможешь ему, он умрет, но твоя судьба будет гораздо страшнее. Ты должна отыскать его Камень и вернуть ему.

— Бабушка Арканья, миленькая! Ты просишь, чтобы я сделала невозможное!

Я не знаю даже, с чего начать. Я всего лишь?

— Маленькая девочка? — хрипло спросила Миск. Затем ее лицо смягчилось, и на нем появились сострадание и жалость. — Моя дорогая, моя милая маленькая девочка! Как много они отняли у тебя! — Миск взяла тонкие пальчики Джессмин в свои. — Вот послушай одну сказочку. Жила-была на свете маленькая девочка, которая однажды стащила деревянный меч своего кузена и целыми днями практиковалась с ним на заднем дворе. Когда ей было всего пять лет, она впервые села в седло, вскарабкавшись на коня по задней его ноге, словно это был ствол дерева. А конь тот принадлежал ее отцу, королю этой страны? Ты не знаешь, кто была та маленькая девочка?

Джессмин с любопытством посмотрела на Миск и тоскливо улыбнулась.

— Реми был очень смирным конем, но как же меня тогда ругали! — Улыбка ее внезапно погасла. — Почему я утратила какую-то часть себя, Арканья?

— Ее у тебя украли, моя милая, и ты должна будешь вернуть себе себя, иначе все погибнет! — В глазах Миск вспыхнул огонек безумия. — Мои силы кончаются, — с отчаянием в голосе прошептала она. — Он приближается! Он тоже хочет завладеть мечом! Поспеши, дитя, а я задержу своего брата как можно дольше! Гэйлон должен взять в руки меч! — Миск стала уменьшаться, словно вдруг оказалась на значительном расстоянии.

— В комнате Фейдира? Камень там! — Миск уже кричала, но голос ее был едва слышен. — Будь осторожна, не прикасайся к нему?

Миск превратилась в пятнышко света и исчезла. Джессмин недоуменно оглядывалась по сторонам.

— Как же я возьму его, если не должна к нему прикасаться? — громко спросила она пустую комнату. — О каком мече ты говоришь? Где мне искать Гэйлона?

Слезы снова показались у нее на глазах и, совершенно против ее воли, хлынули вниз по щекам.

— Я не могу, не могу сделать это одна!

Люсьен отступил назад и приподнял факел, пока стражник упирался плечом в каменную крышку саркофага. Он наваливался на нее всем своим весом, и крышка со скрежетом отодвигалась в сторону. Пламя факела внезапно затрепетало, словно на ветру, едва не погаснув, и оба — солдат и Люсьен — застыли на месте, боясь даже дышать.

Несмотря на то что снаружи пока было тепло, в подземной гробнице было холодной и влажно. Пока они разыскивали склеп Идонны, Люсьена не покидало сверхъестественное ощущение того, что его присутствие здесь кому-то очень не нравится. В конце концов им удалось отыскать проход, над которым был высечен в камне герб Госни. Этот коридор привел их в небольшую комнатку, в центре которой стоял единственный каменный гроб.

— Давай еще раз! — приказал Люсьен, как только пламя факела перестало колебаться. Солдат снова навалился на каменную плиту, кряхтя от напряжения. Крышка поддалась его усилиям неожиданно легко; скользнув в сторону, она несколько мгновений балансировала на краю гроба, а затем гулко ударилась о каменный пол склепа и разлетелась вдребезги. В воздухе подземелья, по-зимнему холодном, вдруг запахло фиалками, словно откуда-то донесся до них порыв летнего теплого ветра.

— Меч тут, милорд, — прошептал солдат.

Люсьен заглянул в гроб. Там лежал небольшой женский скелет, а рядом с ним, в потертых кожаных ножнах, покоился древний обоюдоострый клинок. К костям скелета кое-где прилипли обрывки полуистлевшей ткани и плоти, а с черепа спускались длинные черные волосы. Пока солдат пялился на меч, Люсьен вытащил кинжал и придвинулся ближе, освещая факелом свою жертву. Люсьен нанес только один удар, и клинок легко вошел под лопатку стражника. В конце Люсьен повернул рукоятку на четверть оборота, разрывая сердечную мышцу, и выдернул кинжал из тела. Солдат лишь судорожно вздохнул и бессильно повис на бортике саркофага. Люсьен столкнул его на пол и вытер кинжал о его одежду. Вот так! Теперь ни Нанкус, ни Фейдир ничего не узнают.

Люсьен наклонился над гробом и попытался поднять меч, но пальцы скелета вцепились в рукоятку и не отпускали его. Король попытался разжать пальцы, но они словно приклеились к металлической рукояти. Чувствуя нарастающий гнев, Люсьен воткнул факел в расщелину стены, чтобы ухватиться за меч обеими руками.

Пламя факела бешено заплясало, и по стенам склепа заметались уродливые тени. Люсьену показалось, что он слышит женский голос, который произнес:

— Кингслэйер! Отмети за моего сына!

Потом пальцы скелета разжались, и Люсьен, зажав меч под мышкой и выдернув из стены факел, поспешно покинул гробницу.

Странные импульсы побудили Джессмин откинуть одеяла и, преодолевая мучительную боль во всех мышцах, встать с кровати. Слезы ее быстро высохли, и слабость куда-то отступила. Если от нее зависит жизнь Гэйлона, она должна сделать все, что в ее силах, чтобы спасти его. Преодолевая легкое головокружение Джессмин прислонилась к кровати и обнаружила, что вся ее одежда состоит только из тонкой рубашки и нижней юбки. Ее платье и башмаки куда-то пропали, и она не видела их нигде поблизости.

Дверь, ведшая в коридор, была заперта, и снаружи доносились голоса. Джессмин приложила ухо к замочной скважине и разобрала хриплую речь солдат. Она, однако, знала о том, что в спальню короля вел еще один, потайной ход, через который можно было спуститься на первые этажи замка. Они с Гэйлоном обнаружили его еще детьми, когда исследовали замок и его лабиринты. Однако в первую очередь ей необходима была одежда.

Ей удалось подобрать себе кое-что из гардероба Люсьена, хотя все платья короля были для нее чересчур велики. Джессмин выбрала рубашку, манжеты которой застегивались так туго, что рукава не закрывали ей кисти рук, а брюки подвязала шарфом. Ноги ее свободно болтались в любой обуви Люсьена, и Джессмин в конце концов смирилась с тем, что придется отправляться на разведку босиком. Волосы она подвязала ремнем — не слишком аккуратно, но зато ее густые кудри больше не закрывали лицо. Покончив с одеждой, Джессмин вооружилась небольшим кинжалом в расшитых ножнах.

Сжимая в руке оружие, Джессмин почувствовала себя гораздо уверенней и спокойней. Впервые ощущение собственного бессилия оставило ее, и его место заняли непонятная энергия и лихорадочное возбуждение.

Ключ от потайного хода лежал спрятанным в нише в стене под одним из гобеленов. Джессмин отперла замок и очутилась на ступеньках. Она почти ничего не видела, однако, касаясь рукой стены и нащупывая ногой ступеньки, принцесса благополучно спустилась вниз. На площадке первого этажа она на ощупь разыскала углубление в стене и нажала на рычаг, который приводил в движение тяжелую каменную плиту, прикрывающую выход наружу. Ей пришлось наклониться, чтобы проникнуть в это невысокое отверстие, когда плита со скрежетом поднялась. Через минуту Джессмин была уже в кустах возле юго-западной стены замка, чуть ли не под окнами комнат Фейдира.

Острые камни и обломанные ветки больно впивались в босые ноги принцессы, пока она кралась вдоль каменной стены замка, вычисляя нужное ей окно на высоком втором этаже. Над ее головой завывал ветер, и бесшумные голубые молнии освещали ей путь.

Холодный ветер налетел внезапно. Его резкие порывы толкали Люсьена в грудь, когда он пробирался по тропе обратно в Каслкип. В небе громоздились друг на друга грозовые тучи, сверкали ослепительно-яркие молнии и грохотал гром. Непривычная тяжесть меча оттягивала руки. Это было настоящее Наследие Орима, так как даже не обладающий магическими способностями Люсьен чувствовал могучую силу легендарного оружия. При каждой вспышке молнии Кингслэйер, словно повинуясь какому-то далекому зову, оживал в его руках, как будто стараясь вырваться на свободу.

Поравнявшись с дверью потайного хода, ведшего в его покои, король остановился. Вокруг него, штурмуя каменные бастионы замка и кружа под стенами, выл ветер, который словно выискивал в стенах Каслкипа слабое место, на котором можно было бы сосредоточить усилия. Каждая щербинка, каждый расшатанный камень в стене дрожал и посвистывал, вплетая свой собственный голос в какофонию бури. Ураганной силы ветер низко пригибал к земле деревья, дергал Люсьена за волосы, хлестал его по глазам, старался загасить факел и вырвать из рук тяжелые ножны. Ветер казался живым, и Люсьен с трудом подавил тяжелое предчувствие.

Дверь потайного хода стояла открытой, и Люсьен неуверенно задержался у стены, прежде чем нырнуть в темноту. Он поднимался к своим комнатам, перепрыгивая через ступеньки. Скрытая за портьерой дверца тоже была открыта настежь, а Джессмин исчезла. Люсьен отыскал пустую кружку, в которой Гиркан принес противоядие, и прижал ее к груди.

Противоречивые чувства нахлынули на него; он испытывал одновременно и облегчение, и гнев. Его любовь к Джессмин все еще причиняла ему мучительную боль, но тяжесть колдовского меча приятно оттягивала руку. Затушив факел в умывальнике, Люсьен вышел в коридор и отправился разыскивать Фейдира. Он решил начать с комнат дяди, так как встретившийся ему по дороге слуга сказал, что Фейдир собирался за чем-то зайти в свою спальню, прежде чем вернуться в библиотеку. Люсьен сразу же подумал о том, что, скорее всего, именно в спальне Фейдир хранит перстень с Колдовским Камнем, отобранный у Гэйлона. Если Кингслэйер повинуется только тому, кто владеет Колдовским Камнем, что ж — тогда он возьмет Камень принца. Этот зигзаг судьбы заставил молодого короля улыбнуться.

Под балконом комнат Фейдира карабкалась вверх по стене замка толстая виноградная лоза. Ее гибкие отростки никогда не выдержали бы веса взрослого мужчины, но Джессмин была гораздо легче. Принцесса взобралась по ней до второго этажа и, устало переводя дух, перевалилась через каменные перила веранды. Пока она отдыхала, привалившись спиной к стене и стараясь унять дрожь в ногах и руках, вокруг нее неистовствовал ветер. Дождя все еще не было, хотя небо уже давно было затянуто тяжелыми грозовыми облаками.

Комната, на балконе которой скрючилась Джессмин, была освещена пламенем одной-единственной свечи, а окна соседних комнат справа и слева от балкона были темными. При помощи кинжала принцесса открыла высокое, в рост человека окно, служившее одновременно и дверью, и бесшумно проникла в комнату. Она очень надеялась на то, что страшный посланник находится сейчас где-нибудь в другом месте, а не спит в соседней комнате.

В отличие от покоев Люсьена, обставленных самой дорогой и роскошной мебелью, комнаты Фейдира были меблированы весьма скромно. Принцесса попала в гостиную, в которой из мебели был только стол, несколько жестких стульев и статуй. Огонь в очаге не горел, и Джессмин поежилась не то от холода, не то от волнения.

Сначала она обшарила стол, не совсем хорошо представляя себе, что же, собственно, она ищет. Единственный Колдовской Камень, который она когда-либо видела, принадлежал Фейдиру, а у Гэйлона, насколько она успела заметить, не было на шее никакого амулета или брелка.

Ящики стола оказались заперты и не поддались ее усилиям.

Разочарованная, Джессмин попыталась ковырять твердое дерево острием Кинжала, но уже знакомый странный импульс заставил ее бросить это занятие. Джессмин догадалась, что это, наверное. Камень зовет ее, вот только где он может быть?

Странный звук заставил ее вздрогнуть. Металл чиркнул о металл. Кто-то ковырялся ключом в замочной скважине входной двери. Джессмин застыла на месте, чувствуя, как паника начинает охватывать ее. Слабая голубая вспышка привлекла ее внимание. На столе, в маленькой фарфоровой миске лежал золотой перстень, в который был вставлен грубый серый камень. Ключ в замке повернулся. Не раздумывая больше, Джессмин схватила перстень, и лишь только ее пальцы коснулись Камня, он вспыхнул ярким голубым светом.

Джессмин почувствовала во всем теле сначала огонь, потом — леденящий холод. В ее мозгу возникли десятки образов Гэйлона, и на краткий миг принцесса ощутила его боль, страх, ненависть и страсть. Дверь в покои заскрипела. Джессмин, не обращая более внимания на свое внутреннее смятение, надела перстень на средний палец и метнулась к балкону. Уже спускаясь с балкона по виноградной лозе, она потеряла второпях опору под ногами и свалилась на землю, в кровь раздирая руки и лицо. К счастью, все обошлось, и принцесса, проворно вскочив, скрылась в темных кустах.

Вернувшись к потайному ходу в стене замка и прижавшись к холодным камням, Джессмин перевела дух. Ее всю трясло. Камень на ее пальце слегка пульсировал мягким голубым светом, вторя частым ударам ее сердца. Нужно было спешить.

Голубое сияние Камня освещало Джессмин путь, когда она спускалась по скользким сырым ступенькам в подземелье замка. Этот ход был построен с одной-единственной целью: дать возможность королю незаметно скрыться, если это ему когда-то понадобится. Из королевских покоев можно было попасть не только в сад, но и в подземные лабиринты, ныне превращенные в тюрьму.

Со следующей площадки лестницы можно было попасть в винные погреба — запах бродящего в чанах вина очень сильно чувствовался даже сквозь запертую дверь. Джессмин не задержалась здесь и продолжила спускаться вниз, ведомая гораздо более зловещим запахом — запахом смерти и страдания.

То, о чем просила ее Миск, пугало Джессмин, однако Камень Гэйлона пугал ее гораздо сильнее. Колдовской Камень не обжег и не искалечил Джессмин только потому, что он чувствовал чуть ли не магическую эмоциональную связь, которая возникла между принцессой и Гэйлоном еще в раннем детстве. Однако это не могло продолжаться вечно. У Камня мог быть только один хозяин. Джессмин не могла воспользоваться магическими силами Камня, и та тонкая нить понимания, которая связала Камень, Гэйлона и ее, могла вот-вот оборваться. Откуда ей это стало известно — Джессмин не задумывалась, она просто чувствовала, что ее мысли перестали быть только ее мыслями. Давно забытые воспоминания и картины вставали перед ее мысленным взором отчетливо и ясно, словно что-то такое, что произошло буквально вчера. Были среди этих воспоминаний и совсем незнакомые ей эпизоды, в которых ревел огонь, лилась кровь и витал запах смерти, — это была память Гэйлона, память об убийстве отца, память о сражении с солдатами Нанкуса на заснеженном склоне холма. Джессмин видела, как принц бесшумно убивает стражников при помощи маленького кинжала, очень похожего на тот, который она держала в руке, и поражалась силе его ненависти и гнева. От всего этого у нее даже закружилась голова, но она продолжила спускаться вниз.

Лестница в конце концов вывела Джессмин в огромную комнату, чуть ли не вдвое большую, чем зал для приемов на первом этаже Каслкипа. В центре комнаты в глубокой яме пылал огонь, и в его свете Джессмин разглядела темный силуэт сидящего человека. Джессмин понимала, что ей надо каким-то образом пройти мимо него незамеченной к противоположной стене, откуда начинались темные коридоры, однако в ее сердце закралось сомнение. Коридоров было много, и в каждый из них выходило по много камер. В какой из них ей искать Гэйлона?

— Рамм!

Резкий крик эхом отдался от каменных стен, и человек у огня подпрыгнул от неожиданности. Навстречу ему двигалась из темноты фигура высокого мужчины. Голос принадлежал Нанкусу, и Джессмин поспешно отступила глубже в тень, прикрывая ладонью голубое сияние Камня. Нанкус и Рамм некоторое время о чем-то тихо совещались, а затем вместе пошли в один из темных коридоров.

Джессмин ни секунды не колебалась. Низко пригибаясь, она пересекла комнату, радуясь тому, что ее босые ноги не производят никакого шума. Те, кого она преследовала, как раз скрылись за изгибом коридора, и Джессмин последовала за ними. Теперь принцесса шла медленнее, осторожно прислушиваясь. В одной руке Джессмин держала кинжал. Голоса Нанкуса и Рамма доносились до нее из-за поворота тоннеля.

— Допрос будет вести лорд Фейдир, — сказал голос Нанкуса. — Король до сих пор не вернулся, и он начинает терять терпение. Твое дело — применить свое умение, когда понадобится.

— Не надо учить меня, капитан, — коротко ответил второй голос. — Мы с лордом Фейдиром часто работаем вместе, его милость и я. Лорд Фейдир доверяет моей сноровке.

За поворотом Джессмин обнаружила еще один тоннель, который пересекал тот, по которому она двигалась. Голоса стихли, и Джессмин услышала, как ее ноги шуршат по засыпанному соломой полу. Испугавшись, что Нанкус или Рамм услышат ее шаги, Джессмин резко остановилась. Некоторое время она стояла в нерешительности и прислушивалась. До слуха ее больше не доносилось никаких звуков, кроме потрескивания камышовых свечей, укрепленных на стенах. Не слыша больше голосов мужчин, Джессмин не знала, куда ей идти.

Бездействие становилось невыносимым, и Джессмин решила повернуть направо. Но стоило ей сделать только один шаг, как из-за угла вдруг высунулась рука в перчатке и крепко схватила ее за ту руку, в которой Джессмин держала кинжал.

Джессмин негромко ахнула и подняла глаза. Капитан Нанкус, казалось, был изумлен не меньше нее.

— Клянусь Владыками Преисподней! Что это? Неужели я поймал призрака? — капитан нахмурился. — Король объявил, что вы погибли от яда, миледи, но мне почему-то кажется, что вы такая же живая, как и я. Не сочтите меня невежливым, миледи, но почему вы пришли сюда и почему на вас такая странная одежда?

— Отпусти меня! — воскликнула Джессмин и попыталась высвободить руку.

Ее попытки только развеселили Нанкуса.

— Ну уж нет, — он рывком притянул Джессмин к себе и обхватил за талию свободной рукой.

Джессмин ударила его в лицо сжатым кулачком. Перстень на ее пальце задел капитана по скуле, и Камень коснулся кожи. Колдовской Камень немедленно вспыхнул, на мгновение ослепив обоих. Нанкус вскрикнул от боли, и Джессмин почувствовала запах горелого мяса. Ее рука, сжимавшая кинжал, оказалась свободной, и принцесса немедленно этим воспользовалась. Ее удар, однако, пришелся в кирасу Нанкуса. Капитан пришел в себя и взмахнул рукой, чтобы снова схватить ее за руку, и Джессмин, не помня себя от отчаяния, сделала еще один выпад, целясь куда-то вверх. Удар пришелся в незащищенную шею Нанкуса, и клинок вошел по самую рукоятку. Нанкус качнулся назад, зажимая рану рукой, но алая кровь брызгала между его пальцами.

— Миледи? — прошептал Нанкус, привалившись к стене. Затем колени его подогнулись и он сполз на пол. Глухо звякнули доспехи.

Держа кинжал наготове, Джессмин повернулась к Рамму, стоявшему неподвижно у двери камеры.

— Миледи, прошу вас, не надо! — воскликнул палач. — Отложите ваш ножик, пока вы не поранились.

— Если кто-то и будет ранен, так это ты, — мрачно заметила Джессмин. — Стой и не двигайся.

— Я стою! И не двигаюсь. Вы видите? Старина Рамм ни капельки не шевелится, — пробормотал Рамм, но испуг его показался Джессмин напускным. В угольно-черных глазах палача вспыхнули хитрые огоньки.

— Где принц? — спросила Джессмин, взмахнув кинжалом перед самым его носом.

— Вот он, здесь, госпожа, — Рамм похлопал ладонью по двери.

— Освободи его.

— С радостью, миледи.

Рамм снял с пояса связку ключей и вставил один из них в скважину замка. Ржавый механизм отозвался на вторжение ключа жалобным скрипом, но все же уступил. Рамм, улыбаясь, распахнул дверь перед Джессмин.

Шум и возня перед дверью камеры не привлекли к себе внимания Гэйлона. Он сидел в углу камеры и, привалившись спиной к стене, упирался лбом в согнутые колени. Свет из коридора упал прямо на него, но принц не пошевелился. Не забывая о присутствии Рамма, Джессмин вошла в камеру.

— Гэйлон? — негромко позвала она.

Юноша нехотя поднял голову, и выражение безнадежной усталости на его распухшем, покрытом запекшейся кровью лице, причинило Джессмин боль. Она чуть было не бросилась к нему, и ее удержало лишь недоверие к Рамму.

— Выведи его наружу, — приказала она. — Да поосторожнее.

— Разумеется, миледи, разумеется.

Продолжая бормотать, Рамм вошел в камеру и, взяв Гэйлона за локоть, Заставил его встать. Затем он подвел принца к Джессмин. Даже в камере его Продолжали держать связанным, и принцесса, разрезая грубые веревки Кинжалом, увидела что он до крови растер себе запястья, пытаясь Освободиться.

Гэйлон долго смотрел на свои руки, потом перевел взгляд на Джессмин. На лбу его появилась глубокая морщина.

— Ты не узнаешь меня, Гэйлон?

— Джессмин, — равнодушно произнес Гэйлон, но его неуверенность испугала Джессмин.

— Я принесла твой Камень, — принцесса сняла с пальца перстень и протянула его Гэйлону. От прикосновения хозяина Камень ожил и весело замерцал. Джессмин глядела, как принц надевает перстень на палец, и чувствовала внутри странную пустоту. Впрочем, она довольно быстро об этом забыла, так как в глазах Гэйлона снова появился живой огонек.

Пользуясь тем, что все внимание принцессы было поглощено узником, Рамм неслышно отступил к неподвижному телу Нанкуса и вытащил из ножен меч. Затем он бросился на Гэйлона и Джессмин, и только его быстрые шаги заставили принца обернуться.

Увидев бросившегося к ним Рамма, Гэйлон быстро поднял руку и вытянул вперед палец с перстнем. Из Камня вырвался тонкий столб голубого пламени. Страшный, обжигающий жар плеснул Джессмин в лицо, заставил ее попятиться и отвернуться. Когда она осмелилась поднять глаза, Рамм уже превратился в горстку золы.

— Идем! — проговорил Гэйлон хрипло. — Держись позади меня и не отставай.

Они вместе вышли в главную комнату и остановились. Джессмин не видела, что происходит впереди, и Гэйлон остановил ее рукой, слегка подтолкнув обратно в тоннель. Проследив за его взглядом, принцесса увидела Фейдира. Маг, одетый во все черное, стоял у противоположной стены огромного зала. Его руки были скрещены на груди, а Колдовской Камень светился бело-голубым. Взглянув на его жесткое, хищное лицо, Джессмин невольно вздрогнула.

— Если мы будем биться, Гэйлон Рейссон, — нарушил молчание Фейдир, — принцесса может погибнуть. Отошли ее. Я не желаю ей зла.

— Иди, Джессмин, — настойчиво и тихо шепнул Гэйлон. — Отойди от этого места как можно дальше.

— Я тебя не брошу, — возразила Джессмин, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.

— Дядя!

Джессмин бросила быстрый взгляд на противоположный конец комнаты и увидела Люсьена. Светловолосый красавец-южанин, освещенный огнем факелов, стоял на нижней ступеньке главной лестницы и держал в руках обоюдоострый прямой меч. Его взгляд задержался на Джессмин лишь на мгновение, затем Люсьен отвернулся.

Фейдир быстро оглянулся через плечо, затем снова устремил свой взгляд на Гэйлона.

— Ты погиб, Рыжий Король. Дай-ка сюда меч, племянник.

Люсьен улыбнулся и, спустившись со ступенек, подошел к Фейдиру, протягивая ему древний ржавый меч. Но лишь только Фейдир потянулся к мечу, Люсьен неожиданно ужом скользнул под его руку и схватился за золотую цепь. От сильного рывка Фейдир покачнулся, но устоял. Золотая цепь лопнула, и Люсьен отскочил на середину комнаты, сжимая в одной руке меч, а в другой — Колдовской Камень Фейдира.

— Люсьен!!! — взвизгнул Фейдир.

На глазах Джессмин посланник стал изменяться. Прямая спина сгорбилась, руки затряслись, а сам маг съежился, как старик, и стал меньше. Движения его стали неуверенными, а огонь в глазах погас.

— Люсьен? — почти умоляюще прошептал Фейдир, изо всех сил стараясь взять себя в руки и говорить спокойно. — Подумай, что ты наделал! Камень не послушается тебя. Если ты дотронешься до него, он тебя убьет. Пожалуйста, верни его, для тебя он бесполезен. Верни мне Камень, верни мне меч, и я сделаю тебя владыкой мира!

— Нет! Я уничтожу тебя! — Голос Люсьена задрожал от восторга:

— Я убью вас всех!

Он обмотал золотую цепь вокруг рукояти меча, так чтобы Камень коснулся оружия.

— Но ты будешь первым, дядя!

Фейдир сделал два неуверенных шажка в сторону Люсьена, но тот проворно отскочил. Камень коснулся рукояти меча и ослепительно засверкал, рассыпая зеленые и голубые искры. Стены и пол комнаты затряслись, а меч загудел тихо и мощно, наполняясь чудовищной энергией. Кингслэйер проснулся, ржавое лезвие стало зеркально-гладким и чистым, и Люсьен с удивлением смотрел на игру разноцветных огненных искр, заключенных в глубине вплавленного в золотую рукоять черного Камня. Голубое пламя стекало по клинку, и Люсьен засмеялся.

— Гэйлон! — воскликнул Фейдир. — Заклинаю тебя! Останови его, воспользуйся своим Камнем!

Но Гэйлон стоял неподвижно, как и Люсьен, совершенно загипнотизированный легендарным оружием.

Фейдир в отчаянье бросился бежать, и Люсьен поднял меч, направив его острие вслед дяде. С кончика меча сорвался быстрый огненный вихрь. Он попал Фейдиру в спину, и маг, взмахнув руками, исчез с пронзительным воплем. Волна раскаленного воздуха толкнула Гэйлона в грудь, а комната вокруг словно взорвалась. Даже каменные плиты пола под ногами принца вздыбились и затряслись так сильно, что он попятился назад и налетел на Джессмин. Казалось, весь замок содрогнулся от удара. Громовой раскат пронесся по комнате, толкнулся в уши, а стена в одном месте не выдержала и обвалилась. Огромные гранитные блоки посыпались с потолка комнаты в клубах пыли.

Гэйлон обнял Джессмин и прижимал ее к себе до тех пор, пока пол под ногами не перестал трястись. Поднявшаяся пыль медленно оседала, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было приглушенное стенание узников, доносившееся из протяженных коридоров. Люсьен по-прежнему неподвижно стоял в центре комнаты, и меч в его руках слегка вибрировал и гудел. Пламя в очаге окрашивало его светлые волосы в кирпично-красный цвет, а когда он улыбнулся, в глазах его сверкнули голубые льдинки. Люсьен смотрел на Гэйлона.

— Беги, Джесс! — Гэйлон подтолкнул Джессмин в тоннель.

— Нет, подожди! — крикнул Люсьен.

Голос молодого короля изменился. Принцесса остановилась, а Люсьен медленно двигался вокруг ямы очага. Теперь свет костра бил ему в спину, и улыбка Люсьена казалась совсем другой — ласковой и доброй. Даже глаза потеплели, и в них не было ни следа безумия.

— Джессмин, дорогая, постой. Я никогда не желал тебе зла. Яд оказался в твоем кубке случайно. Прости меня, Джессмин? — Голос Люсьена звучал убедительно и искренне, однако и Гэйлон, и принцесса услышали в его следующей фразе коварство и фальшь. — Иди ко мне, сладкое сердечко.

— Не слушай его, Джесс! — закричал Гэйлон.

Люсьен повернул к принцу безмятежно спокойное лицо.

— Ты что, не ценишь своих последних мгновений, Гэйлон? — спросил он спокойно. — Помолчите, мой принц, и, может быть, я позволю вам прожить еще несколько минут.

Он снова смотрел только на Джессмин.

— Я так давно люблю тебя, Джессмин, так давно и так сильно. Будь моей, приди ко мне, и я оставлю Гэйлона в живых.

Джессмин, тщательно скрывая свою ненависть и гнев, посмотрела Люсьену прямо в глаза. Она готова была торговаться, лишь бы выиграть еще несколько драгоценных мгновений.

— Ты клянешься? — спросила она, делая крошечный шаг вперед.

— Нет! — взревел Гэйлон и нанес удар Камнем. Кингслэйер взметнулся вверх неуловимо быстрым движением и парировал выпад. Свечение клинка стало ярче, раздалось шипение и громкий гул, словно меч поглощал энергию атаки. Не прошло, однако, и секунды, а Кингслэйер снова заурчал спокойно и ровно.

Люсьен довольно рассмеялся.

— Ты не понимаешь, как это может быть, мой принц? Так вот, ты — бессилен, столь же бессилен, как когда-то во сне, который посылал тебе Фейдир. Помнишь ли ты Джессмин, принц? Помнишь, как я прикасался к ней? Нам было хорошо вдвоем, пусть это было только во сне? — Люсьен облизнул пересохшие губы. — Ты увидишь это еще раз, но наяву. Сейчас!

Люсьен снова перевел взгляд на Джессмин.

— Как давно я ждал тебя, принцесса. Я подставлял щеки для твоих целомудренных поцелуев, а сам едва сдерживался, чтобы не коснуться тебя. Это было больше, чем я мог вынести, но я держался? Теперь я понял, что твоя любовь никогда не будет принадлежать мне? но зато я получу все остальное.

Слушая Люсьена, принцесса вся дрожала. Его голос, его взгляд пугали ее гораздо больше, чем его слова, и она твердо решила, что ни за что не уступит ему той власти над собственной судьбой и жизнью, которую она так недавно вернула себе. И она вытащила из ножен маленький кинжал и спрятала его за спиной.

— Ты не пожалеешь, — продолжал уговаривать ее Люсьен. — Я очень опытен в делах подобного рода. Я умею причинять боль столь изысканную и сладостную, что ты будешь умолять меня повторять это снова и снова. Спроси хотя бы у леди Марсел, она расскажет тебе, как это бывает. А потом я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Решай, сладкое сердечко. Приди ко мне сама, и твой принц останется жить.

Собрав всю свою отвагу, Джессмин сделала еще один шаг, держа кинжал наготове. Должно быть, Гэйлон увидел блеск стали у нее за спиной, так как ринулся вперед, чтобы остановить Джессмин.

— Не надо, Джесс, — нежно сказал он, обнимая ее своими сильными руками.

Кинжал выпал из руки Джессмин и зазвенел на каменных плитах пола.

— Оригинально, — прохрипел Люсьен, брызгая слюной. Его взгляд остановился сначала на ноже, потом на лицах принца и принцессы. — Вы умрете оба!

Кингслэйер снова взметнулся вверх, и его песня стала напряженной и громкой. Бежать было некуда, и Гэйлон бросился вперед, сильно оттолкнув Джессмин в сторону. Люсьен взмахнул мечом, пытаясь опустить его на голову принца, но Гэйлон нырнул под лезвие, и его пальцы сомкнулись на рукоятке грозного оружия в опасной близости от Камня Фейдира.

Жаркая энергия пронизала все его тело; это темные силы Орима соединились с могуществом талисмана Фейдира. Камень Гэйлона вспыхнул ослепительно и ярко, и басовитое гудение Кингслэйера превратилось в пронзительный визг. Люсьен рванул меч на себя, одновременно ударив Гэйлона коленом в бок. Острая боль пронзила его, но принц не ослабил своей хватки. Противники балансировали на самом краю огненной ямы, а между ними потрескивал и рассыпал яркие искры волшебный клинок.

— Кингслэйер! — вскричал Гэйлон. — Подчинись мне!

Сквозь страх и боль донесся до него ответ меча. Принц ощущал его колебания — два Камня одновременно пытались подчинить меч себе. Закрыв глаза, Гэйлон прошептал сквозь зубы:

— Я — наследник Рыжих Королей и твой хозяин. Убей моего врага, Кингслэйер!

Меч вдруг словно взбесился. Сноп голубых молний ударил в потолок и вернулся обратно, отразившись от каменных сводов. Синее пламя побежало по клинку, и на кончике меча вспыхнул желто-синий бурлящий шар. Потрясенные, противники застыли, прекратив попытки вырвать меч из рук друг друга. Синее пламя снова стекло по клинку к гарде, но не остановилось. Люсьен закричал протяжно и громко, и Гэйлон тоже вскрикнул, почувствовав острую жгучую боль, словно расплавленный металл потек по его жилам. Принц попытался разжать руку, но пальцы его как будто намертво прикипели к рукояти меча. Синий огонь перетекал с меча на его запястье, и Гэйлон в последнем усилии воззвал к своему Камню, который тоже касался Кингслэйера. Его маленький Камень откликнулся и позволил ему разжать пальцы. Гэйлон отнял руку, стряхивая с пальцев медлительный голубой огонь. Синее пламя вспыхнуло на рукояти еще ярче и рванулось вверх по рукам Люсьена.

Лицо короля перекосилось, превратившись в маску страдания и ужаса. Голубое сияние окружило его голову и пролилось вниз по всему телу и по ногам. Люсьен зашатался, непрерывно крича от боли, и его крики сплелись с победной и торжествующей могучей песней Кингслэйера. Плоть Люсьена стекала с костей как расплавленный воск и капала на пол подобно горящей смоле, а пронзительный крик еще долго эхом отдавался под сводами комнаты. Из коридоров донесся испуганный вой запертых в камерах узников.

Прижимаясь спиной к холодной каменной стене, Джессмин почувствовала в руке острую боль и только тогда осознала, что она сама вонзила зубы в собственную плоть, сдерживая крик ужаса. Гэйлон медленно поднялся с пола и подошел к принцессе. Его руки были обожжены и покраснели, а глаза лихорадочно поблескивали. Вопли узников понемногу затихали.

— Гэйлон, — раздался нежный тихий голос.

Джессмин огляделась и увидела предсказательницу Арканью. Женщина стояла на расстоянии нескольких шагов от них в своей длинной юбке и теплой кофте. Лицо Гэйлона стало вдруг очень печальным, и он повернулся к маленькой женщине. Джессмин стояла одна и смотрела на них.

— Миск? — сказал Гэйлон, и голос его сорвался. — Дэрин мертв.

— Я знаю, дитя мое, — Миск взяла принца за руку и подвела его к Наследию Орима. — Теперь он твой.

— Я не хочу его, — безразлично пробормотал Гэйлон, глядя на Кингслэйер.

Обугленные фаланги пальцев — все, что осталось от Люсьена, — все еще цеплялись за рукоять меча, но камень Фейдира отвалился. Золотая цепь расплавилась и застыла на полу небольшой лужицей.

— Все равно тебе придется им владеть, — мягко сказала Миск. — У тебя теперь есть твое королевство. Возьми его.

Она заставила Гэйлона протянуть обожженную руку почти к самой рукоятке, затем выпустила его. Бесконечная грусть появилась на ее узком лице.

Пальцы Гэйлона дрожали в нескольких дюймах от меча, но на лице его было написано мучительное сомнение.

— Возьми его, — повторила Миск. — Возьми его не ради себя, а ради Дэрина. Кингслэйер предназначался для него, но герцогу так и не удалось познать все его могущество.

Оглядевшись по сторонам, Миск добавила:

— Торопись, Гэйлон. Мой брат идет сюда. Он услыхал голос Кингслэйера, и я не могу сдерживать его. Скорее! Возьми свой меч и победи своих врагов!

Слезы потекли по щекам Гэйлона.

— Мои враги мертвы, Миск.

— Только посмей прикоснуться к моему мечу, и у тебя будет бесконечное множество врагов! — загремел под сводами подземелья еще чей-то голос.

Соленый и влажный ветер пронесся по комнате, и Джессмин увидала невысокого худого старика в темно-синих одеждах, который появился вдруг в самом центре зала.

— Кингслэйер мой, и только я должен владеть им! Не смей трогать этот меч!

— Нет, Сезран! — Миск бесстрашно шагнула вперед и загородила Гэйлона своим хрупким телом.

— Отойди в сторону, сестра.

Принц внезапно выпрямился, вся его печаль куда-то пропала.

— Делай, как он говорит, Миск.

Миск отступила в сторону, на ее лице Джессмин заметила легкую тень страха.

— Ты принял решение за меня, старик, — продолжил Гэйлон и потянулся за Кингслэйером.

Сезран сердито заворчал и, схватив свой Камень, высоко поднял его.

Тонкая голубая молния сверкнула в холодном и влажном воздухе подземелья. Гэйлон отскочил в сторону и пригнулся, счастливо избегнув попадания. Пол под его ногами взорвался, и на всех присутствующих посыпался тлеющий мусор и мелкие каменные осколки. Между тем принц выпрямился, и его Камень ответил молнией на молнию, только молния Гэйлона была больше и ярче.

Джессмин увидела на лице принца бешеную, неуправляемую ярость, и это испугало ее. В комнате пахло грозовой свежестью, озоном и паленой серой. Пол так сильно трясся от магических ударов, что принцесса не устояла на ногах и отшатнулась к стене. Миск тоже укрылась в нише возле лестницы.

Сезран выхватил из воздуха еще одну молнию и быстро превратил ее в огненный шар. Голубое сияние превратилось в раскаленное белое свечение, и тогда Сезран подбросил пламенеющий шар в воздух. Крошечное солнце закачалось над головой мага, а потом скользнуло ему за спину и стало медленно опускаться все ниже. У ног Сезрана шевельнулась густая черная Тень. Сначала неуверенно, а потом все быстрей и быстрей она поползла по усыпанному соломой полу в направлении Гэйлона.

Принц рассмеялся:

— Это все, что ты можешь? Похоже, что ученику придется поучить своего учителя.

Из Камня в его перстне плеснул яркий свет. Голубое сияние превратилось в яркую сферу, которая, быстро меняя свой цвет, всплыла над Головой принца еще более ярким светилом, чем солнце Сезрана. Тень на полу посерела, потом стала уменьшаться и таять, а ей навстречу уже тянулась четкая, черная Тень Гэйлона.

Сезран гневно вскрикнул и закружился на месте, его синие свободные одежды взвились в воздух. В комнате подул ураганный холодный ветер, несущий в себе острые ледяные иглы. Этот ветер вцепился Гэйлону в волосы и ударил в грудь с такой силой, что принц чуть не задохнулся. Леденящий вихрь обвился вокруг него, и Гэйлон ощутил, как на его руках и ногах нарастает толстая ледяная корка. Чувствуя, как застывают и деревенеют руки, Гэйлон, поддавшись страху, позвал свой Камень.

Камень откликнулся, и солнце над головой принца запылало еще горячей.

Огненный шар опустился ниже, и лед растаял, превратившись в воду и в пар. Горячие облака стремительно унеслись прочь. Ураган продолжал неистово завывать, но теперь в его жуткой песне слышались растерянность и разочарование.

Ошпаренный юноша, задыхаясь, упал на пол. Горячий туман рассеялся, стих ветер и погас огонь, и принц увидел Сезрана, лежавшего в двух шагах от него.

— Сдаешься? — прохрипел маг.

— А ты? — Гэйлон выдавил из себя горький смешок. С трудом ему удалось сначала встать на колени, а потом выпрямиться во весь рост. — Что бы ты ни говорил, но я принадлежу к династии Рыжих Королей, и этот меч — мой.

— Нет, — прорычал Сезран, но у него не было сил даже подняться.

Принц отыскал среди засыпавшего пол мусора Кингслэйер, и Миск, снова приблизившись к нему, шепнула:

— Возьми его.

Джессмин наблюдала за ними, и, когда Гэйлон потянулся к рукояти меча, она вдруг испугалась. Это был легендарный Кингслэйер, который уничтожил уже двух королей. Что он может сделать с Гэйлоном?

— Не надо! — Джессмин бросилась к юноше, надеясь его остановить. Ее пальцы сомкнулись на запястье Гэйлона слишком поздно — юноша уже коснулся меча.

Почувствовав Камень принца, Кингслэйер снова ожил. Могучая энергия, хлынувшая через него в обоих, заставила Джессмин вскрикнуть. Принцесса ощутила одновременно торжество, гнев, безграничное могущество и ненависть, и эта странная смесь эмоций и чувств заставила ее отступить. Запнувшись о выбоину в полу, Джессмин упала. Руку ее дергало и покалывало, но она не обращала на это внимания. Как завороженная смотрела она, как Гэйлон все выше поднимает меч.

Гэйлон больше не помнил о Джессмин, как не обращал он внимания ни на что вокруг, кроме меча, который он держал в руке. Страшное превращение происходило с ним прямо на глазах Джессмин. Лицо Гэйлона, заросшее красно-рыжей бородой, наполнялось радостью, ощущением чуда, сознанием собственной власти и могущества. Только в этот миг Джессмин до конца осознала, что Гэйлон был подлинным королем-магом, и эта мысль заставила ее сердце сжаться.

— Глупец! — завопил Сезран, которому наконец удалось вскарабкаться на ноги.

— Попридержи язык, старикашка! — оборвал его Гэйлон. Он направил острие Кингслэйера на старого мага, и Сезран отшатнулся. — Теперь я понял, кто ты такой?

Сезран вздрогнул, словно от удара, а Миск начала смеяться, но Гэйлон продолжал:

— Ты вор и лжец, Сезран!

На лице мага вспыхнула бессильная ярость.

— Как ты смеешь, наглый выскочка?

— Будь осторожен, когда разговариваешь с ним, брат? — предупредила Миск.

— Тише, дорогая Миск, — неожиданно ласково сказал Гэйлон.

Теперь в его глазах были покой и страсть, но ни малейшего признака гнева.

— Послушай меня, Сезран! — Гэйлон со звоном опустил меч на каменные плиты пола, и Кингслэйер отозвался громкой торжествующей песней силы. — Теперь, когда Кингслэйер мой, я завоюю весь этот мир и все, что в нем есть. А когда я закончу, он поведет меня в другие миры. Может быть, даже в твой мир, колдун!

При этих словах Гэйлона Миск наклонила голову, и Сезран обрушил свою ярость на нее:

— Смотри, что ты наделала, женщина! Не я ли предупреждал тебя, что он слишком могуч и чересчур импульсивен?

— Помолчи, старик! — резко перебил его Гэйлон и повернулся к Миск. На губах его заиграла слабая улыбка. — Не бойся меня, добрая Миск. По сравнению с твоей моя жизнь — всего лишь песчинка рядом с горой, но благодаря тебе обо мне будут помнить долго. Я ни за что не причинил бы тебе вреда? — он помедлил, — ни тебе, ни твоему брату.

В комнате наступила тишина, неожиданная и странная. В затененных углах беспокойно замелькали другие Миск, и до слуха Джессмин донесся их печальный неразборчивый шепот. Та Миск, которая стояла подле Гэйлона, посмотрела на юношу с такой же тоской, какую принцесса уже однажды видела в ее глазах.

— Однажды мой брат взял камень, который не принадлежал ему. То была черная драгоценность, внутри которой был заключен пламень звезд. Он использовал этот камень, чтобы перенести нас сюда, а затем изготовил с помощью этого камня страшный меч, который выменял на свой Колдовской Камень. Так из-за его эгоизма и алчности много лет назад изменилась судьба вашего мира? — В глазах Миск мелькнуло сожаление. — Я знаю, что Кингслэйер в твоих руках может быть опасен, но это необходимо было сделать. Ты — единственный, кто сможет открыть новую эру для своего мира. Помни мои слова, Гэйлон Рейссон, цена будет высока! Горе и смерть вечно будут твоими спутниками? Может быть, было бы лучше, если бы меч достался Фейдиру, — неожиданно пробормотала Миск, и ее темные глаза заглянули в глаза Гэйлона. — Как ни злобен он был, но ему не хватало ни дерзости, ни ума, чтобы увидеть что-то за пределами этого мира. Возможно, мой брат прав, а я совершила ужасную ошибку.

— Нет, — возразил Гэйлон, но Миск замерцала, превращаясь в далекое пятнышко света, которое мигнуло и погасло.

В глазах принца блеснули слезы, но когда он повернулся к Сезрану, его лицо снова стало холодным и твердым.

— Ты должен быть здесь, старик, когда я стану собирать свое войско. Ты будешь моим советником.

— Как хочешь, — неожиданно спокойно согласился Сезран, однако в его голосе и в глазах была горечь. — Будь осторожен, король, мое проклятье на мече сильно. Мне нужно только дождаться. Он непременно уничтожит тебя, и, когда это случится, я буду рядом, чтобы наконец получить то, что принадлежит мне.

Маг сжал в ладони свой Камень, и возникший вокруг него воздушный вихрь укрыл Сезрана от взглядов Гэйлона и Джессмин. Некоторое время могучий смерч извивался на каменном полу, затем воздушные вихри успокоились и пропали. Вместе с ними исчез и Сезран.

Гэйлон отыскал Джессмин взглядом и повернулся к ней. На лице его было такое выражение, словно он видит ее впервые, а Джессмин испугало его лицо, на котором ясно были написаны триумф, железная воля и сила. Принцесса повернулась и побежала от него, спотыкаясь на замусоренном полу.

— Джессмин!

Она остановилась, и принц нагнал ее широким торопливым шагом.

— Не прикасайся ко мне! — предупредила Джессмин, чей страх превратился в гнев.

На лице Гэйлона появились сомнение и нерешительность, а принцесса поняла, что у нее тоже есть власть, сокрушить которую не мог никакой меч. Эту власть над Гэйлоном дала ей ее любовь. Страх и гнев Джессмин растаяли без следа, и их место заняла надежда. Ей стало ясно, что за годы, пока они были разлучены, душу Гэйлона заполнила тьма. Джессмин стала свидетелем его беспощадной мести Люсьену, а Камень позволил ей заглянуть в его сердце еще тогда, когда он с мрачной ненавистью расправился в лесу с людьми Нанкуса. «Да, — поняла Джессмин, — тьма завладела Гэйлоном Рейссоном, и только я могу помочь ему победить этот мрак».

Чувствуя, как бьется ее сердце, Джессмин заглянула в глаза принца. Слезы жалости потекли по ее щекам, когда Гэйлон положил Кингслэйер на камни к ее ногам и нежно погладил ее по лицу обожженными ладонями. Отведя с лица Джессмин ее золотисто-желтые волосы, Гэйлон вытер ей слезы и склонился ниже.

Его прикосновение было горячим и жарким, и Джессмин закрыла глаза. Руки Гэйлона наклонили назад ее голову, а горячее дыхание коснулось лица принцессы. Сухие губы принца легко дотронулись до ее дрожащих век, а потом прижались к ее губам, и Джессмин почувствовала на них вкус крови, почувствовала прикосновение колючих усов. Тяжелые ладони принца легли ей на плечи и с силой прижали ее к его груди. Поцелуй Гэйлона стал требовательным и жадным, и Джессмин поняла, что за голод терзает его. Этой ночью он вернул себе корону и королевство и хотел получить еще одну, самую главную вещь. Джессмин не могла бы остановить его, ибо и она хотела того же.

ЭПИЛОГ

Новости распространялись быстро, как водится — искажаясь по пути, изменяясь и переворачиваясь с ног на голову. Гэйлон Рейссон восстал из мертвых, чтобы вернуть себе трон Виннамира. Кто-то говорил, что это не настоящий король, а наивный глупец, марионетка древнего и злого колдуна по имени Сезран. Другие возражали, что поддельный король не мог бы владеть Колдовским Камнем и Кингслэйером — легендарным волшебным мечом.

Светловолосые северяне со страхом передавали друг другу эти тревожные известия. Темноглазые моряки с островов и селений Внутреннего моря разнесли эту весть по всему Западному побережью и даже дальше. За целое тысячелетие, прошедшее со дней правления Орима — Черного Короля, который первым поднял Кингслэйер и обрушился на своих соседей, сея смерть и разрушение, — такая маленькая страна, какой был затерянный в горах Виннамир, никогда не привлекала к себе столь пристального внимания всей цивилизации.

На добро или на зло, но в мире появился еще один король-маг, хотя целого тысячелетия не хватило, чтобы стереть из памяти людей деяния предыдущего подобного владыки. Человечество было испугано, предчувствуя еще большие беды.