Солнце безжалостно светило в окно, и, чтобы избежать его лучей, Джози перекатилась на край кровати с намерением зарыться головой в одеяло и накрыться подушкой. Но стоило ей потянуть за одеяло, как она окончательно пробудилась. Оказалось, что поверх ее руки расположена другая – мускулистая рука мужчины.
      Джози в недоумении уставилась на нее, дожидаясь, когда память возвратит ей события прошлой ночи.
      Внезапно тело вздрогнуло.
      Итак, она больше не девственница – ни immaculata, ни какая-нибудь другая.
      Сейчас Гаррет мирно спал рядом, и Джози, едва осмеливаясь дышать, придвинулась к нему на дюйм ближе. О, как он был прекрасен! Во сне его лицо выглядело счастливым; его кудри блестели в солнечном свете, как куски угля в свете лампы.
      При одном взгляде на его губы у Джози сжалось сердце. Она снова испытала жгучее, столь необычное для нее желание.
      Неужели, подумалось ей, она теперь всегда сможет получать наслаждение в его объятиях, как только этого пожелает? Она и не представляла, что такое возможно.
      Когда он открыл глаза, Джози вскинула голову:
      – Доброе утро!
      Мейн приподнялся, опираясь на локоть, и изумленно огляделся вокруг. Простыня соскользнула с него, обнажив до талии.
      – Теперь я точно твоя жена, – сообщила Джози, перебрасывая через плечо тяжелые волосы. – Будем знакомы: Джозефина, графиня Мейн.
      Изумление на его лице сменилось унынием.
      – Черт! – Гаррет провел рукой по глазам.
      Что ж, по крайней мере он не послал к черту ее.
      – Надеюсь, ты меня помнишь?
      – Конечно, помню.
      – Очень любезно с твоей стороны.
      – Я переспал с женщиной, годящейся мне по возрасту в племянницы. Что, черт возьми, на меня нашло?
      – Может быть, виновата я? – ехидно спросила Джози. Мейн ответил стоном.
      – Хотя, откровенно говоря, скорее это ты нашел меня, чем я нашла тебя. – Джози сладко потянулась и подумала, что теперь он не сможет сбежать от нее еще долгие-долгие годы.
      – Ты говоришь как невинный младенец. – Не открывая глаз, Мейн протянул Джози к себе, и она упала ему на грудь со своим обычным изяществом. Вероятно, другая женщина примостилась бы возле него, свернувшись калачиком, как делают грациозные и гибкие котята, но она была застигнута врасплох и ничего не могла с этим поделать.
      Мейн пах восхитительно – это был пряный, свежий запах. Она сделала еще один глубокий вдох, когда его рука оказалась в ее волосах и он попытался их распутать.
      – Ты так и спала, уткнувшись мне в грудь? – спросил он.
      – Не знаю, – ответила Джози невнятно. – Сейчас я пробую тебя на вкус... – Она нежно прикоснулась к его коже кончиком языка. – Вроде неплохо...
      Мейн ничего не сказал на это, но Джози уже доводилось слышать о том, какими мужчины бывают утром – угрюмыми и похожими на медведей. К счастью, это у них скоро проходит.
      Ее пальцы прогулялись по его широкой груди. Мускулы Мейна были не такими твердыми, как ей сперва казалось, а скорее теплыми и шелковистыми. К тому же у него было поразительно мало волос на груди, и Джози сочла это хорошим признаком.
      Потом она посмотрела на свою грудь. Ее груди выступали из-под легкой ткани, будто на ней вообще ничего не было; к счастью, они не свисали до талии, как у некоторых женщин, и, похоже, Мейну они нравились.
      – О чем ты думаешь? – спросила Джози. – О моей груди? По-моему, она выглядит довольно бодро.
      – Бодро? – Мейн задумчиво уставился на ее грудь.
      – Ну, я предпочла бы уменьшенный вариант, но, по-моему, мои груди выглядят... бодрыми. Они стоят, и это хорошо, да?
      Его губы раздвинулись. Все ясно: теперь он получал по заслугам за то, что прежде считал Джози маленькой девочкой, слишком юной для того, чтобы вступать в брак.
      Теперь, когда Джози пришла к выводу, что ее груди не настолько велики, чтобы стыдиться их, они стали ей нравиться.
      – Ну вот, – сказала она наконец. – Может, мне стоит пойти поискать миску овсянки в классной комнате? Как ты думаешь?
      Мейн лениво потянулся к ней.
      – Пожалуй, ты слишком торопишься, – сказал он низким голосом.
      – Возможно. – Джози свесила ноги с постели, явно собираясь встать.
      – Иди сюда, гадкая девчонка! – Мейн сделал бросок, и Джози, не успев сообразить, что происходит, оказалась пригвожденной к постели.
      – В другой раз не будешь называть меня невинным младенцем! – поддразнила Джози, испытывая удовольствие от того, что он навалился на нее всем телом. – Может, ты и теперь скажешь, что я слишком молода для брака? – Она изогнулась так, что ее груди прижались к его груди.
      – Мегера! – Он склонился к ней, но она ловко уклонилась от поцелуя.
      – Скажи, почему у тебя сделалось такое удивленное лицо, когда ты проснулся и увидел меня? Ты что, забыл, кто я?
      – Разве я выглядел удивленным?
      – Именно. Не сомневаюсь, что ты и понятия не имел о том, кто спит рядом с тобой.
      – А вот и неправда, – возразил он.
      – Тогда почему?
      – Потому что я никогда в жизни не просыпался рядом с такой женщиной.
      – Вот как? – Джози засмеялась. – Тогда кто еще совсем недавно по очереди просыпался в постелях чуть не всех дам Лондона?
      Гаррет нахмурился, потом провел пальцем вокруг соска Джози, и ее глаза медленно закрылись. Он ничуть не сомневался, что у его жены самые красивые груди, какие ему доводилось видеть, но все же не мог не вспомнить о первой женщине, которую полюбил, – о леди Годуин.
      Она была маленькой, стройной и держалась очень прямо. Он отлично знал, какие у нее груди, потому что она предпочитала носить платья из прозрачной легкой ткани: если бы Джози захотела носить такие же, он запер бы ее на замок. Груди Джози вызывали у него восторг: при одном взгляде на них в его чреслах загорался огонь желания. Он привлек жену к себе.
      – Джози, – пробормотал он. – Я в самом деле не просыпался рядом с такой женщиной.
      – О-ох! – раздалось в ответ, и ноги Джози обвились вокруг него: она вся устремилась ему навстречу, словно спеша слиться с ним в единое целое.
      Потом она задвигалась под ним, и он сразу забыл обо всех возможных позах, потому что ее руки оказались на его ягодицах и она, притягивая его все ближе и ближе, втягивала внутрь и побуждала действовать.
      Солнечный свет изливался на них обоих, так что каждый дюйм кремового тела Джози теперь был на виду. Усилием воли Мейн заставил себя остановиться и оторвался от нее под ее негодующие возгласы, после чего принялся разглядывать Джози, устроив себе пир созерцания и пожирая взглядом все прелестные изгибы ее тела в отдельности и всю ее прелесть целиком. Он позволил себе изучить ее всю вплоть до очаровательных ямочек и закончил тем, что поцеловал даже ту часть ее тела, где прошлой ночью причинил ей боль и неудобство.
      К счастью, боль совершенно прошла, и теперь Джози лежала в его объятиях податливая и будто лишенная костей. Он скользнул в нее и нашел именно то положение, какое подходило для нее лучше всего, естественное, как дыхание, а потом довел ее до полного удовлетворения.
      Когда все кончилось, Джози посмотрела на мужа так, словно он остался единственным мужчиной на земле, подходящим для нее.
      – Мне очень понравилось просыпаться вот так, – томно сказала Джози.
      Мейн посмотрел на нее:
      – Мне тоже.
      – Утром чувствуешь себя целомудренным, как будто заново родился...
      – До тех пор, пока не почувствуешь себя порочным. – Он повернулся на бок, чтобы лучше видеть ее лицо.
      – Мы будем жить в твоем поместье?
      – Конечно. – Мейн кивнул. Ему надоело быть заочным заводчиком лошадей, надоело читать журналы о выведении пород, надоело устраивать дела, не присутствуя при этом лично, а еще покидать поместье ради того, чтобы провести сезон в Лондоне, потому что кобылы собираются жеребиться. – А ты не будешь скучать по Лондону? – спросил он.
      – Ничуточки. – Джози засмеялась. – Но иногда мне придется оставлять тебя в деревне одного, чтобы немножко пофлиртовать на балах.
      Потом она уснула, а Мейн лежал рядом и пытался понять, что для него важно, а что нет. Конюшни и сезоны в Лондоне, ночи, бессмысленно растраченные в клубе «Олмак»...
      Но все это не самое важное. Было что-то еще. Однако ему не хотелось додумывать эту мысль до конца, потому что она представлялась ему слишком пугающей.

      Было странно и неловко проснуться снова, когда послеполуденный свет уже струился в окна, однако горничная не нашла в этом ничего странного.
      Наконец Джози вышла из ванной, оделась и спустилась вниз по лестнице, смущаясь тем, что все к ней так добры. Ей не сразу пришло в голову, что теперь она хозяйка этого дома; скорее она все еще чувствовала себя гостьей. Неужто это она, Джози, – графиня Мейн? Может быть, ей все это приснилось?
      – Все это слишком правильно, – сказала Джози вслух. – Сначала вышла замуж Тесс, потом Аннабел, потом Имоджин, а теперь я!
      И все равно это походило на сказку – все четыре сестры замужем и счастливы! Джози решила, что станет такой женой Мейну, какую он и вообразить не мог: она всегда будет с ним нежной, любящей, и это не такая уж большая жертва.
      Джози прекрасно знала, в каких женщин влюбляются мужчины: в женщин, сладких как мед.
      Она нашла Мейна в конюшне, где он разговаривал с Билли.
      Гаррет поднял на нее глаза и улыбнулся.
      – Доброе утро, Билли, – сказала Джози, на мгновение переключив внимание на конюха. – Как вы себя чувствуете после Аскота? И как вы справились с этой чертовой лошадиной болезнью?
      – Никаких проблем, – ответил грум. – Я использовал рецепт, который вы мне прислали, миледи. Могу вас заверить, мы просто счастливы, что вы вышли замуж за его сиятельство.
      Джози почувствовала, что краснеет.
      – Что ты думаешь о Селки? – спросил Мейн и кивнул в сторону поджарого гнедого жеребца.
      – О, он прекрасен! – Джози протянула руку к Селки, и тот коснулся губами ее ладони.
      – Он вел себя отлично. Выиграл несколько раз в малых скачках, а потом его выбрали для дерби.
      – Арабский скакун?
      – Верно. Кстати, происходит от Байерли Турка.
      – Родословная Байерли, кажется, восходит к 1600 году?
      – Какая радость иметь жену, обладающую такими познаниями по части лошадей!
      Все шло так легко и приятно, что Джози не могла предвидеть того, что произойдет дальше.
      Конечно, во всем был виноват Мейн: он почему-то решил, что жеребец-производитель способен передать своим сыновьям характеристики отца, а дочери унаследуют качества матери.
      – Это абсурд, – возразила Джози вполне резонно. – Ты утверждаешь, что характеристики лошади обусловлены полом животного!
      – Именно так. – Мейн кивнул. – Если у тебя жеребец с хорошим корпусом, то и его сын будет таким же. Характеристики лошади передаются по наследству от одного животного мужского пола к другому.
      Джози мгновенно возбудилась.
      – Возьмем, к примеру, какую-нибудь знаменитую лошадь. Как ты думаешь, откуда у потомков Заката темперамент? Не от Заката. Их стати перешли к ним от кобыл, с которыми случали жеребцов. Более того, отцом Заката был Марски, и все же широкая грудь у Заката от его матери Спилетты, что известно всем!
      Глаза Мейна сердито сузились, и он уже не выглядел таким сонным.
      – И, откровенно говоря, можно ли утверждать, что Король Фергус не великий чемпион и отличный скакун?
      – Можно, потому что он таким не был.
      – Его родословная по линии производителя была безупречной, лучшей во всей стране!
      – Потомки Заката обладали темпераментом и были норовистыми и злыми, потому что его скрещивали с такими кобылами. Все как на подбор! – Джози уже с трудом сдерживала себя.
      – Всегда возможны исключения, – упорствовал Мейн. – Как я и сказал, некоторые комбинации выявляют дефекты. Кто может сказать, что жеребята унаследовали от матери? Возможно, в родословной вашей Джентиан было полно таких производителей. Двадцать лет назад в Шотландии едва ли вели строгий учет качеств лошадей.
      Глаза Джози округлились.
      – Неудивительно, что за два года ни одна твоя лошадь не одержала победы на скачках.
      – Это несправедливое заключение. В конце концов, я ведь еще не начал внедрять свою программу...
      – Так у тебя есть программа? Хотела бы я ее увидеть в действии, но боюсь, что твоя теория – полная чушь.
      Мейн засмеялся:
      – Сейчас я начну молиться, чтобы твой характер и темперамент не перешли к нашей дочери!
      Джози некоторое время смотрела на него, удивленно моргая, и тут вдруг вспомнила о своих намерениях быть покорной и нежной женой.
      Мейн все еще смеялся над ней, когда она заметила, что в его взгляде что-то изменилось: теперь он смотрел куда-то в глубь длинного пустого коридора конюшни. Там не было никого, кроме нескольких лошадей, дремавших в своих денниках, и только пятна солнца высвечивали золотистый оттенок соломы.
      – Пойдем, я покажу тебе чердак. – Он взял Джози за руку.
      – Чердак? – удивилась Джози, но тотчас же напомнила себе, что собирается оставаться благонравной, очень милой и доброй. – Конечно, дорогой, как пожелаешь.
      Мейн подвел ее к приставной лестнице, стоявшей у стены.
      – Надеюсь, ты сможешь по ней подняться?
      У Джози снова округлились глаза, но она тотчас же вцепилась в лестницу и начала так быстро подниматься, что вскоре оказалась на верхней перекладине. Но тут ее башмачок зацепился и Джози плашмя растянулась на охапке сена.
      За ее спиной раздался смех, и у нее возникло неприятное подозрение, что Мейн смотрит на ее зад, поэтому она стремительно перевернулась лицом вверх.
      Мейн стоял, широко расставив ноги, у люка, ведущего на сеновал, и оглядывался вокруг с довольным видом; панталоны плотно обтягивали его ноги. По мнению Джози, было просто несправедливо, что ему досталось столь совершенное тело, а она...
      Через мгновение Мейн присел возле нее на корточки, будто она была маленькой девочкой, упавшей на траву.
      – О чем ты думаешь?
      – О твоих ногах, – ответила Джози честно. Мейн насмешливо фыркнул:
      – О ногах? И что ты о них думаешь?
      Тут Джози снова ощутила странное и сладостное чувство где-то внизу живота; кровь быстрее побежала по ее жилам, и от этого она, перестав чувствовать себя толстой и неуклюжей, повернулась на бок и положила руку на колено мужа.
      – А ты не знаешь?
      – Нет.
      – Вероятно, тебе приходилось выслушивать целые поэмы о красоте твоего тела, и я не хочу, чтобы ты стал еще тщеславнее.
      – Вот как? – Мейн прищурился. – Хочешь верь, хочешь нет, но среди женщин, которых ты походя мне приписываешь, ни одна ни слова не сказала о моих ногах.
      – Должно быть, все они слепы.
      – Не думаю, просто ни одна из них не оценила мои ноги по достоинству.
      – Тогда что они оценили по достоинству? – Джози почувствовала прилив желания и тут же одернула себя. – Впрочем, – сухо добавила она, – это неприличная тема.
      – Думаю, позволять себе неприличные высказывания – это твое врожденное свойство.
      – Неправда. Всему виной твои красивые ноги. – Голос Джози пресекся. – А еще...
      Но она так и не смогла придумать, что ей сказать: он обладал слишком многим, чего не хватало ей, – силой, грацией... И при этом на его теле не было ни одной лишней унции жира.
      – Странно, но я бы сказал то же самое о тебе, а никак не о себе, – возразил Мейн озадаченно, и его руки оказались у нее под юбкой.
      – Мои ноги...
      – Да, они нежные и красивые. – Пальцы Мейна прошлись по ногам Джози, и в ней сразу проснулось желание танцевать, да столь сильное, что она едва не поддалась ему. – У тебя кожа белая, как лепесток. Знаю, мои комплименты не слишком оригинальны, и все же...
      Неожиданно он оказался на ней, и Джози закрыла глаза, отдаваясь странному чувству...
      – Думаю, эта часть твоего тела мне нравится больше всего, – прошептал Мейн, гладя ее ягодицы и целуя в шею. – Твои бедра вызывают у мужчины желание нырнуть в тебя, пить тебя мелкими глотками, ощутить на вкус скрытую в тебе сладость.
      – О! – выдохнула Джози, и ее руки зарылись в его взъерошенные темные волосы.
      Мейн ловко выскользнул из ее рук и стал пробовать ее сладость на вкус, отчего она испытала смятение и наслаждение одновременно. Теперь Джози мало заботило, что ее платье собралось вокруг талии и солнечный свет освещает самые сокровенные места ее тела.
      – Даже если бы одна из тех моих женщин, Джози… Если бы она...
      – О!
      – Что, больно?
      – Нет, я получаю удовольствие... Черт!
      Он остановился, и лицо его приняло смущенное и обескураженное выражение.
      – Я идиот. Прошу прощения, дорогая.
      Джози тут же заставила его замолчать.
      – Просто оставайся со мной, – выдохнула она, и Мейн замер. – Ну вот, теперь все отлично, – сказала Джози.
      – Отлично?
      – Ты можешь... – Она махнула рукой. – Ну, сам знаешь. Ты можешь продвинуться еще немного... – Она неожиданно засмеялась. – Видишь ли, я просто не знаю, есть ли слова для подобных вещей...
      Мейн медленно, дюйм за дюймом, начал продвигаться вперед. Волосы упали ему на лицо, но все равно он выглядел таким милым, что Джози даже не заметила, когда он достиг максимальной глубины.
      – Ты уверена, что хочешь продолжать? – услышала она и выгнула спину.
      – Да, разумеется.
      Вскоре они начали двигаться в одном ритме, и это, как показалось Джози, чем-то напоминало танец.
      – Мне нравится твой зад, – сказала Джози, поглаживая его ягодицы.
      Мейн тут же привстал, опираясь на руки, чтобы видеть ее. Джози знала, что волосы ее спутаны и влажны от пота, но ей было все равно. Он разорвал ее платье, чтобы целовать грудь, и она подалась к нему, будто приглашая к себе. Он смеялся, тяжело дыша, и снова пробовал ее на вкус, а потом сказал:
      – Разве леди употребляют слово «зад», Джозефина?
      – Так ты хотел жениться на леди? – спросила она, и волны восхитительного огня окатили все ее тело до кончиков пальцев ног. Ей было решительно все равно, что он говорит, пока держит ее в объятиях.
      Мейн смотрел на жену, и ему казалось, что Джози состоит из сливок и роз, задыхающаяся и влажная от пота, крепко сжимающая его руками и ногами. Нет, он не хотел бы жениться на леди.
      Он перевернулся на спину, увлекая Джози за собой, чтобы солома не поцарапала ее нежную кожу.
      – Если бы хоть у одной из этих ста женщин было твое тело, Джозефина, жена моя, я не женился бы на тебе, и это чистая правда.
      – Почему? – изумленно произнесла она.
      – Я не смог бы ее оставить. Вероятно, мне пришлось бы сразиться на дуэли с ее мужем, я убил бы его, а потом мне пришлось бы бежать из страны.
      – Ну, я рада, что этого не случилось, – сказала Джози насмешливо. – Должно быть, ты слеп и потому наверняка проиграл бы дуэль.
      Гаррет улыбнулся и прижался губами к ее волосам.
      – Это ты слепая, но зато очень хорошо пахнешь.
      Джози благоухала именно так, как нравилось ему; она была всем, о чем он только мог мечтать.
      – Подумать только: ты был слишком занят тем, что бегал от одной юбки к другой, как кролик, гоняющийся за морковкой, и в результате не успел жениться!
      Мейн слегка ущипнул ее.
      – Думаю, я искал подходящую нору.
      – Это порочная практика! – убежденно сказала Джози. – И я не кроличья нора...
      – Гм... – пробормотал он сонно. – Зато у меня есть для тебя морковка.
      Это было нелепо, но Джози все равно засмеялась, а когда он заснул, провела рукой по его волосам и не стала будить.

      Неделю спустя Джози, проснувшись, взглянула на потолок супружеской спальни в Уайтстоун-Мэноре, известном также как семейное гнездо графа Мейна, и улыбнулась. Она уже семь ночей удерживала Мейна в своей постели на законном основании и не могла не гордиться этим.
      Слегка пошевелив ногами, она вздрогнула: к сожалению, боль еще давала о себе знать, но постепенно утихала.
      Каждый раз, когда Мейн входил в нее, она с трудом подавляла желание оттолкнуть его, но он действовал медленно, нежно, шептал ей на ухо слова извинения и ласкал руками. Не успевала Джози опомниться, как ее тело решало за нее и уже не возражало против вторжения.
      В дверь постучали, после чего в комнату вошла горничная.
      – Его сиятельство предлагает вам позавтракать в постели, – весело сказала она. – Кстати, из Лондона прибыла для вас посылка.
      – Моя книга! – обрадованно воскликнула Джози и протянула руку к пакету, в нем оказались лишь пресловутые мемуары графа Хеллгейта, которые к тому времени уже прочел весь Лондон. Став замужней дамой, Джози тут же заказала эту книгу в магазине Хэтчуарда.
      Книга была прекрасно издана, заключена в красный сафьяновый переплет с золотым тиснением, и Джози это очень понравилось. Она открыла том на первой странице и прочла: «Я вел жизнь, полную неумеренных страстей». Замечательно! Возможно, немного цветисто, но...
      Когда Джози потянулась за горячим шоколадом, он уже застыл, потому что, как оказалось, прошел целый час. Мейн и не предполагал, сколько сплетен из его жизни ей станет известно. Можно даже сказать, теперь она знала о нем все.
      «Тэтлер» подробно описала его роман с красивой актрисой Октавией Реджиной, по-видимому, запечатленной в мемуарах Хеллгейта под именем Титании, и не только с ней...
      Часом позже Джози захватила мемуары Хеллгейта в ванную после того, как горничная второй раз спросила ее, нужна ли ей горячая вода. Она не могла бы узнать всех женщин, описанных в мемуарах, тем более что история короткого брака Хеллгейта была, конечно, вымыслом. Ее вставили в этот опус лишь для того, чтобы замаскировать правду. На самом деле речь, конечно же, шла о Мейне и вся его жизнь была изложена ясно, как на ладони.
      Утро перетекло в полдень, а завтрак в ленч, когда горничная принесла Джози известие о том, что граф отправляется в Чобем и желает знать, будет ли она его сопровождать.
      Джози отрицательно покачала головой и прервала чтение, лишь когда часы пробили пять. Она как раз добралась до ужасного места, при чтении которого ее пальцы задрожали. Хеллгейт встретил ангела, чистого и целомудренного, как снег. Сильви! Конечно, он тут же влюбился в этого ангела.
      «Я не могу жить без нее и мечтаю об этом прекрасном существе каждую ночь. Любезный читатель, ты, конечно, считаешь меня пошлой, низкой личностью, и это справедливо, но что я мог поделать?
      Сначала я увидел ее на другой стороне улицы, и она показалась мне похожей на ангела, стройная и хрупкая, как фарфоровая статуэтка. Со мной всегда так – женщины здорового вида и плотного сложения не вызывают у меня никаких эмоций, зато...»
      Джози уставилась в пространство невидящим взором. У Сильви была изящнейшая фигура, но едва ли он стал бы описывать ее в столь цветистых выражениях. Обычно Мейн выражался просто, как в ту ночь, когда учил ее правильно ходить. Тогда он дважды сказал, что влюблен в Сильви.
      После того как ее прозвали Шотландской Колбаской, Джози считала себя более чем закаленной особой, но оказалось, что существуют глубины скорби, о которых она и не подозревала.
      Правда заключалась в том, что муж считал ее крепкой и здоровой женщиной, а в Сильви видел нежного и хрупкого ангела.
      «Ни один человек не мог бы не влюбиться в нее, потому что ее очарование вызывало в мужчинах желание заботиться о ней. Женщины и вправду слабее, и нет более надежного способа завоевать мужское сердце, чем напомнить мужчине о его обязанностях по отношению к прекрасному полу».
      Хрупкая? Вряд ли кто-то назовет ее хрупкой.
      Джози опустила глаза на свои бедра, и слеза скатилась по ее щеке. Если бы только ей удалось заболеть чахоткой и потом избежать смерти, тогда, возможно, Мейн полюбил бы ее и искренне заключил в объятия.
      Джози живо представила эту сцену. Она подняла бы изящную и хрупкую руку, столь прозрачную, что солнечный свет струился бы сквозь ее пальцы, к его щеке и провела ею по его лицу; после этого Мейн заплакал бы, сожалея о том, что прежде любил тощую француженку, а еще раньше и другую женщину, графиню Годуин, тоже почти бесплотную.
      Отчаянно пожелав обеим женщинам – Сильви и графине Годуин – заболеть чем-нибудь, не способствующим похуданию, Джози раздумывала, что ей сделать с остальными женщинами, которых любил ее муж, когда горничная внесла в комнату поднос с чаем.
      – Граф сейчас переоденется, – сказала девушка, – и я попрошу его присоединиться к вам за чаем. Нельзя проводить весь день в одиночестве, миледи.
      Не услышав от госпожи ни «да», ни «нет», горничная вышла, и Джози поспешила вытереть лицо. Мейн не должен заметить, что она плакала, хотя он и не влюблен в нее.
      Джози задумалась. Даже если удалось бы заставить Мейна полюбить ее, она все-таки не хотела бы зачахнуть и стать маленьким скелетом, плывущим над улицей, как бесплотный ангел. К тому же как быть с грудью, ведь Гаррету она очень нравится...
      Дверь открылась, и Мейн, войдя, остановился у порога, а затем вежливо поклонился.
      – Можешь не раскланиваться со мной, – заметила Джози. – Мы ведь муж и жена.
      – День, когда я стану обращаться с тобой без должного почтения, коего ты заслуживаешь, станет днем моего позора! – Он уселся напротив и замер в ожидании.
      Джози налила ему чашку чаю и подалась вперед, чтобы Мейн мог полюбоваться ее грудью, если бы у него возникло такое желание.
      – О чем ты думала целый день? – спросил он.
      – Я не думала, я читала мемуары графа Хеллгейта. Кстати, как они тебе?
      – Ну... – протянул Мейн. – Я едва осилил половину, а потом просто выбросил. Читать дальше того места, где я якобы привязан и при этом испытываю удовольствие, мне было противно.
      – Определенно этот Хеллгейт – дурак!
      – Дурак? Но весь Лондон от него в восторге...
      – Конечно, дурак, – упорствовала Джози. – Ну кто мог бы написать столь глупую и пошлую фразу о том, что не желает запятнать чистоту ангела и предпочитает жениться на этом ангеле.
      – А ты суровый критик. – Мейн протянул руку за сандвичем с огурцом.
      – Оставь один мне. – Джози вдруг осознала, что сандвичей осталось всего два. – Так это ты написал?
      – Вероятно, ты шутишь?
      У Джози отлегло от сердца.
      – Должен сказать, автор слишком вольно обошелся с моей жизнью. Должно быть, он усердно читал колонки сплетен.
      – Да, но он знаком со всеми нюансами твоего ухаживания за Сильви. – Джози напряженно ожидала ответа, но, похоже, Мейн не слишком растрогался при упоминании имени бывшей невесты. – Неужели любовь – такое же чувство, как желание, и может исчезнуть? – удивилась она.
      Мейн пожал плечами:
      – Нет, любовь – это другое. Любовь остается. Ты не согласна?
      Джози провела рукой по его волосам.
      – Да, любовь остается. Это может раздражать, но ничего не поделаешь.
      – А ты была влюблена?
      На мгновение Джози показалось, что она могла бы поиграть с ним, сказать, что питает к кому-то безнадежную любовь. Это уравняло бы их, и едва ли он догадался бы, что она влюблена в собственного мужа, который любит другую.
      – Ничего подобного, – ответила Джози, стараясь говорить твердо. – Я не из тех, кто влюбляется.
      Мейн улыбнулся:
      – Все нежные жены влюблены в своих мужей.
      – Вовсе нет.
      Чем больше она об этом думала, тем больше раздражалась. Чем он занимался? Как бродячий кот охотился за добычей? Неужели за последнее время не нашел ничего лучшего?
      Губы Мейна плотно сжались.
      – При всем сходстве, жизнь Хеллгейта не моя биография.
      Джози встала и, подойдя, выглянула из окна.
      – Разве ты не прыгал из одной постели замужней женщины в другую, как дитя в поисках лакомства? – спросила она не оборачиваясь.
      – Разумеется, нет.