24 мая 1818 года
       Гросвенор-сквер, 15, лондонский дом герцога Холбрука
      К сожалению, не было способа коснуться этой темы деликатно – во всяком случае, Джози не могла его придумать, – поэтому сказала сестрам:
      – Ни в одном из прочитанных мною романов не описана в подробностях первая брачная ночь.
      – Надеюсь, что это так! – откликнулась старшая из сестер, Тесс.
      – В таком случае, если мы собираемся обсуждать брачную ночь Имоджин, я не уйду.
      – Тебе не пристало присутствовать при этом, – возразила Тесс с усталым видом человека, повторявшего то же самое уже в третий раз. В конце концов, из четырех сестер Эссекс – Тесс, Аннабел, Имоджин и Джози – незамужней оставалась только последняя.
      – Накануне твоей свадьбы мы введем тебя в курс дела со всеми подробностями, – вмешалась Имоджин. – Я вдова и не нуждаюсь в разговорах на эту тему.
      Сестры собрались за ужином вокруг маленького столика в детской. Опекунша Джози, леди Гризелда, тоже была здесь, но поскольку большую часть вечера она провела, свернувшись клубочком в кресле за чтением мемуаров графа Хеллгейта, то едва прикоснулась к еде и почти не участвовала в разговоре.
      Они ужинали одни, потому что Имоджин слышала, что видеться с женихом накануне свадьбы плохая примета, а так как она выходила замуж за их опекуна герцога Холбрука, есть в столовой вместе с ним не могла. Сын Аннабел Сэмюел тоже был членом их компании, но поскольку ему было всего четыре месяца, испускаемые им время от времени звуки, похожие на нежное воркование, полное томления, были его единственным вкладом в беседу.
      – Если мой первый сезон будет продолжаться так же, как начался, – заметила Джози, – я вообще не выйду замуж. Едва ли можно много узнать из романов о поведении мужчин и женщин.
      – А вот Джози составила список эффективных способов поймать мужа, – откликнулась Аннабел, проглатывая последнюю ложку десерта.
      – Ты основывалась на нашем опыте? – Тесс приподняла бровь.
      – Ну, это был бы чересчур короткий список, – отозвалась Джози. – Леди скомпрометирована, джентльмен вынужден на ней жениться – вот вам и брак.
      – Я вовсе не была скомпрометирована своим мужем, – усмехнулась Тесс.
      – Ты вышла за Лусиуса после того, как граф Мейн бросил тебя у алтаря, – напомнила Джози. – Период ухаживания был очень недолгим – не более десяти минут.
      Улыбка на лице Тесс означала, что эти десять минут были сладостными, и Джози пожала плечами. Если бы ее бросили у алтаря, то у нее не оказалось бы второго претендента, ожидающего в соседней комнате. По правде говоря, ее злополучное появление на ярмарке невест показывало, что она вообще может забыть о замужестве.
      В глубине души она сознавала, что срочно надо найти мужа. Никто за ней не ухаживал, и потому ей оставалось только скомпрометировать кого-нибудь, чтобы дело было сделано. Совершить нечто такое, что потребовало бы немедленного брака.
      – Что ж, я тоже не стала гвоздем сезона, – сообщила Джози мрачно.
      – О, дорогая, сезон ведь только начался, – попыталась успокоить ее Аннабел, кутая в одеяло плечики сына. – Еще уйма времени для того, чтобы обольстить толпы мужчин.
      – Аннабел!
      Сестра обернулась, обеспокоенная тоном Джози.
      – Меня прозвали Шотландской Колбаской.
      Аннабел посмотрела на нее и изумленно заморгала:
      – Что ты сказала? Не может быть! Боже, неужели эти Кроганы? – Она выпрямилась в кресле.
      – Младший, – поправила Джози, сохраняя мрачный вид. – Тот, что пел куплеты возле моего окна.
      – Я знаю, что ты не пожелала выйти за него замуж, но...
      – При чем тут «но»? Он считал, что ниже его достоинства жениться на шотландской свинке, но старший брат пригрозил выкинуть его из дома, если он откажется ухаживать за мной.
      – Неужели он посмел оскорбить тебя, Джози? Мы ведь только раз пригласили его к себе, и я отказалась позволить ему повести тебя в собрание!
      – Я подслушала, как братец убеждал его жениться на мне, – упорно гнула свое Джози.
      Аннабел прищурилась:
      – Почему ты не сказала мне? Эван никогда не позволил бы этой маленькой жабе писать пакости своим друзьям в Лондон. Я уверена, что он убьет негодяя. В прошлом году он чуть не сделал это.
      – Как унизительно!
      – Я все-таки склоняюсь к мысли, что Кроган заслужил наказание, – сказала Имоджин. – В конце концов, ведь это он причина неприятностей, постигших Джози в Лондоне.
      – Как он тебя назвал? – переспросила Аннабел. И, не дожидаясь ответа, добавила: – Эван убьет его. Совершенно точно убьет!
      – Он назвал меня шотландской свинкой, – твердо заявила Джози. – А Дарлингтон предпочел другое прозвище, Шотландская Колбаска, и оно ко мне прилипло.
      Даже она сама расслышала в своем голосе отчаяние.
      – О, Джози, – прошептала Аннабел, – мне так жаль! Я понятия не имела...
      – Я написала тебе пару недель назад, но, вероятно, наши письма не достигли цели, потому что ты уже уехала из Шотландии, – сказала Тесс.
      – Сейчас слишком поздно об этом жалеть, – заметила Джози. – Никто не станет со мной танцевать, если только Тесс и Имоджин не заставят.
      – А как насчет Тимоти Арбетнота?
      – Он старый, – возразила Джози. – Старый и к тому же вдовец. Конечно, я понимаю, что ему нужна жена, чтобы присматривать за детьми, но мне не улыбается такая роль.
      – Тимоти не старый, – запротестовала Тесс. – Ему едва за тридцать, и это примерно такой же возраст, как у наших мужей.
      – Кроме того, – поддержала Имоджин, – тридцать лет – это некий водораздел для мужчин, способных развить свой интеллект. Тебе не следует зацикливаться на двадцатилетних: это все равно что покупать свинью в мешке.
      – Не говори мне о свиньях, – прошипела Джози. – И мне не нравится мистер Арбетнот. У него какое-то восковое лицо, будто, встав утром, он заново поправляет его недостатки и пристраивает нос на место.
      – Какое отвратительное описание! – возмутилась Аннабел. – Если мы хотим переломить эту злосчастную ситуацию, то очевидно, что Арбетнот не годится.
      – Боюсь, переломить ее невозможно. – Джози опустила голову. – Если я чудесным образом не постройнею, то каждый при взгляде на меня подумает о колбаске.
      – Глупости. Ты прекрасно выглядишь – как одна из этих прелестных мадонн времен Ренессанса. У тебя самая замечательная кожа, Джози, какую только можно представить.
      – К несчастью, ее слишком много, – посетовала Джози.
      – Чепуха. Я много раз говорила тебе, что мужчины любят такие фигуры, как наши, – принялась убеждать ее Аннабел. – Гризелда, проснись и скажи Джози, какая у тебя восхитительная фигура, да и у меня тоже.
      – У нас троих фигуры разные, – не согласилась Джози. – У тебя, Аннабел, фигура полна соблазнительных изгибов, а вот я выгляжу неуклюжей.
      Гризелда с трудом оторвалась от книги.
      – Я почти уверена, что знаю, кто этот граф Хеллгейт.
      – Твой брат? – спросила Имоджин небрежно.
      Весь Лондон читал мемуары Хеллгейта, и большинство лондонцев решили, что под псевдонимом Хеллгейт скрывается граф Мейн.
      – Вовсе не обязательно. – Гризелда, очевидно, серьезно обдумала этот вопрос. – Я прочла только треть книги, но не узнала ни одной женщины из тех, за кем ухаживал Мейн.
      – Неужели слово «ухаживал» приемлемо для описания взаимоотношений Мейна с женщинами? – удивилась Джози.
      – Не стоит подыскивать точные термины для подобных вещей. – Гризелду ничуть не тронули нападки на брата. – Все мы знаем, что Мейн не святой. Но хотя автор мемуаров и очень умен, женщин в его описании я все-таки не узнаю. К тому же, хотя у Мейна репутация донжуана, все это в прошлом: у него целых два года не было романов. Мейн влюблен, и давайте предоставим ему возможность похоронить свои грешки вместе с прошлым. – Она открыла книгу и снова погрузилась в чтение.
      Аннабел нахмурилась:
      – Гризелда права. Хотя и досадно, что Мейн каким-то образом ускользнул от нас и женится на незнакомке – по правде сказать, мне бы хотелось побольше услышать об этой необыкновенной француженке, – но для нас, Джози, гораздо важнее ты.
      Джози уже хотела пошутить, что готова забыть о браке, если ей не дадут выйти за Мейна, но отказалась от этой мысли. Судьба старой девы угрожала ей вполне реально, и потому она предпочла не говорить об этом вслух.
      – Все дело в том, как ты умеешь одеваться, – заявила Аннабел. – Ты должна обратиться к этой замечательной модистке Гризелды.
      – Но у меня и так уже полный гардероб!
      – Я отвела ее к своей модистке мадам Бадо, – вздохнула Имоджин, – но...
      – Она предложила мне замечательный корсет, – призналась Джози. – Когда я его надеваю, то почти могу втиснуться в платья Имоджин. Если в свете надо мной смеются сейчас, то можешь вообразить, что было бы, если бы я появлялась без корсета?
      – И что такого чудесного в этом корсете? – поинтересовалась Аннабел.
      Джози отвела глаза. Плохо уже то, что она сама считала свои груди непомерно большими; зато Аннабел ничуть не смущало то обстоятельство, что она кормила Сэмюела на глазах у всех и что ее груди были еще больше, чем у сестры.
      – Корсет – это диковинное сооружение из китового уса и еще бог знает чего, – просветила сестру Тесс. – Он обтягивает Джози от ключиц до бедер и ниже.
      – Неужели в нем можно сидеть? – удивилась Аннабел.
      – Ну конечно! – успокоила ее Джози. – Он замечательно устроен. На бедрах он в определенных местах расходится – там нечто вроде швов.
      – Значит, это удобно?
      – По правде говоря, не очень, – призналась Джози. – Но ведь светские сборища ничего особенного от присутствующих не требуют, и я нахожу их ужасно скучными. К несчастью, я не умею хорошо танцевать, а это, кажется, единственное доступное удовольствие в таких случаях.
      – Ты стала танцевать гораздо грациознее после того, как начала носить корсет, – заметила Тесс.
      Гризелда снова закрыла книгу.
      – Просто не могу представить, как у Хеллгейта хватало времени на что-нибудь, кроме флирта. Я остановилась на пятой главе, в которой его поведение переходит все допустимые границы.
      – А я думаю, просто чудо, что Хеллгейт не скомпрометировал кого-нибудь и его не вынудили жениться, – усмехнулась Джози. – Мать Дейзи Пекери позволила ей читать это, и Дейзи говорит, что у Хеллгейта без счета романов с молодыми незамужними женщинами.
      – Это еще одна причина, почему я утверждаю, что нет никакого сходства между Хеллгейтом и моим братом, – заметила Гризелда. – Мейн спал только с замужними женщинами.
      – Очень мудрое решение, – согласилась Джози. – Основываясь на том, что я читала, и том, что наблюдала в свете в прошлом месяце, я сказала бы, что мужчина, замеченный в нескромном поведении по отношению к молодой незамужней женщине, должен быть чрезвычайно неосторожным. Любой брак есть результат самого невинного – возможно, даже глуповатого – флирта.
      – Я могу это подтвердить, – вступила в разговор Аннабел. Она вышла замуж за своего графа после того, как разразился скандал и в колонке сплетен появилась соответствующая заметка.
      – По правде сказать, – добавила Джози, – насколько я могу судить, для женщины, не имеющей серьезных предложений, чрезвычайно глупо пренебрегать малой толикой неосторожности.
      Внезапно она заметила, что все взгляды устремлены на нее.
      – Никто еще не сделал ни малейшей попытки приблизиться ко мне, – пояснила Джози. – Мои замечания носят чисто теоретический характер.
      – Мне чертовски повезло, что я нашла вторую свою половину в Эване. – Аннабел выразительно поглядела на сестру. – Другим молодым женщинам везет меньше – им приходится делать скоропалительный выбор в трудных обстоятельствах.
      – Так и есть, – откликнулась Джози.
      В душе она остро ощущала неудовлетворенность ученого, разработавшего блестящую теорию и не имеющего материала для ее практической проверки. Едва ли ей грозил скандал, если мужчины обходили стороной Шотландскую Колбаску.
      Но ведь и колбаски должны как-то выходить замуж. Чем больше она об этом думала, тем больше крепла ее уверенность в том, что ей придется прибегнуть к не самым благородным средствам, чтобы заполучить мужа. Конечно, она не собиралась делиться с сестрами этой из ряда вон выходящей идеей, и тем не менее...
      Аннабел повернулась к Имоджин:
      – Давно известно, что Джози собирается прибегнуть к скандалу?
      Имоджин бросила в рот виноградину.
      – Как я полагаю, ей это пришло в голову около года назад.
      – Да нет же, – поправила Тесс. – Я бы соотнесла решение Джози с тем временем, когда она пристрастилась к чтению романов.
      Джози мысленно пожала плечами. Значит, семье известно о ее планах, и теперь стало известно Гризелде. Что ж, пусть так.
      – Есть одна крошечная деталь, которую вы проглядели... Чтобы устроить скандал, нужны двое, а так как ни один мужчина не захочет со мной танцевать, то, думаю, на семью Эссексов не падет позор брака по принуждению.
      Аннабел благосклонно кивнула:
      – Разумеется, мы все на это надеемся.
      – С другой стороны, почему бы не исправить эту ситуацию? Пусть будет еще один вынужденный брак! – Джози злорадно усмехнулась. И тотчас же ей пришлось увернуться от виноградины, которую бросила в нее Имоджин.

       Лондон, собор Святого Павла
      Это была торжественная и пышная свадебная церемония. Имоджин с достоинством проделала путь по проходу собора Святого Павла к алтарю, где ее встретил сам епископ Лондонский. Она была одета в шитое золотом платье, а жених позволил себе вполне простительную вольность держать ее за руку в течение всей церемонии, глядя на нее сверху вниз, и при этом улыбался ей так, что у многих слезы навертывались на глаза.
      Гаррет Лангем, граф Мейн, с чувством глубокого удовлетворения наблюдал за своим ближайшим другом Рейфелом Джорденом, герцогом Холбруком, стоявшим у алтаря.
      Были дни, когда он бы фыркнул, глядя на человека с таким выражением отрешенности и обожания на лице, как у Рейфа. Сейчас Рейф походил на влюбленную корову, а точнее, на влюбленного быка, и это было прекрасно, потому что Мейн испытывал те же чувства. Очень скоро и ему предстояло встать перед епископом и произнести клятвы любви и верности.
      При этой мысли сердце Мейна забилось учащенно, и он даже почувствовал, что его лицо тоже принимает выражение, какое бывает у слабоумного обожателя: ведь в конце концов он все же добился того, что Сильви теперь принадлежала ему. Прежде он никогда не понимал, что это значит, никогда не догадывался, как сильно действует на человека сознание того, что женщина, которую любишь больше жизни, согласилась стать твоей.
      Он перевел взгляд влево, на Сильви де ла Бродери. Даже звук ее имени вызывал у него дрожь восторга, от которого по спине бежали сладкие мурашки.
      Она была одета с обычной тщательностью. Платье ее цвета бледных розовых лепестков никак не вступало в противоречие с цветом волос – бледного золота с рыжиной. Мейн мог боковым зрением видеть ее изящный, чуть вздернутый носик. Из-под кокетливой французской шляпки, украшенной множеством крошечных ленточек, на шею ниспадали роскошные локоны.
      Сильви была подлинной француженкой, как мать Мейна, и недаром больше всего на свете он любил говорить на этом языке.
      – Это провидение, – лениво сказал Рейф накануне, после того как они в честь его свадьбы чокнулись бокалами с водой, потому что он не пил ничего иного.
      – И моя сестра ее обожает, – добавил Мейн, готовый без умолку говорить о совершенствах Сильви.
      – Славная старушка Гриззи. Ты должен найти мужа для своей сестры, особенно теперь, когда полон предвкушения семейного блаженства. Ты столь противоестественно весел, что я с трудом выношу твое общество.
      – Ну, тебе недолго осталось, – парировал Мейн. – Тебе ведь предстоит свадебное путешествие, верно?
      – А ты что, не хочешь увезти свою Сильви куда-нибудь в отдаленное местечко, предпочтительно на медленно дрейфующем судне?
      Перед мысленным взором Мейна предстал образ Сильви и его самого, снимающего с нее перчатки и обнажающего прелестные запястья. Определенно он опасно ранен – об этом недвусмысленно говорила боль в паху, которую он испытывал при виде обтянутых перчатками пальчиков своей невесты. Одна только мысль о том, что вскоре ему предстоит снять с нее эти перчатки, вызывала у него такой приступ страсти, какого Мейн не испытывал долгие годы. Что до пятой или шестой замужней дамы, которую ему удалось залучить в свою постель, то Сильви была не похожа на всех этих женщин, с которыми он спал с самого первого романа и до теперешних своих тридцати лет. Она не походила даже на единственную женщину, которую Мейн по-настоящему любил, единственную устоявшую перед его обаянием. Сейчас Хелена, графиня Годуин, сидела через несколько рядов позади него. Они редко говорили друг с другом, и сияние ее глаз убеждало, что она счастлива с мужем. Горькое разочарование Мейна, хотя ему было стыдно признаться в этом, мешало ему относиться к ней с той легкостью, с какой он устанавливал отношения с большинством светских дам, с которыми прежде спал.
      Впрочем, теперь той жизни пришел конец. Сильви была девственницей в том, что касалось телесных утех, хотя и разделяла отношение французов к постели. Со своим очаровательным французским акцентом она говорила ему о том, что едва ли его ждет счастье в спальне. Это были наивные слова, хотя Мейн никогда не подумал бы, что его умная и безупречно воспитанная невеста могла их употребить.
      Теперь он любовался линией щеки Сильви, ее острым подбородком, изящными пальчиками, в которых она держала молитвенник, и его омывали волны радости. Конечно же, она принесет ему счастье! Как ни мало она знала о желании, даже эта ее невинность делала его счастливым.
      – Не правда ли, в этом есть ирония? – спросил он Рейфа накануне. – Вот я с моей репутацией...
      – С репутацией человека, семя которого благословил сам дьявол, чтобы он мог украшать рогами незадачливых мужей, – прокомментировал Рейф.
      – Прекрати! Лучше объясни, как при всем этом Сильви де ла Бродери соглашается выйти за меня.
      – Целомудренная богиня может вообще не обращать внимания на чью-либо репутацию.
      Внезапно Мейн вспомнил, что невеста Рейфа Имоджин едва ли пользовалась репутацией белой голубицы.
      – Что ж, я нахожу некоторое циническое удовлетворение в том, что репутация Сильви безупречна.
      – Подозреваю, что весь Лондон недоумевает по этому поводу, как и ты. Точнее, недоумевал бы, если бы ты не был так чертовски красив.
      – Нравственность Сильви не могла бы поколебать такая малость, как красивая внешность.
      – Слава Богу, и Имоджин тоже, – сказал Рейф и скорчил гримасу.
      – Но ты не так уж плох теперь, когда расстался со своим брюшком.
      – Зато я никогда не буду «светской штучкой», а вот ты выглядишь как светский лев, Мейн. Думаю, поэтому Сильви и приняла тебя. К тому же ты очень похож на француза, честное слово!
      Мейн усмехнулся. Конечно же, Сильви полюбила его за характер, за нежность к ней, за страсть, которую он всегда держал в узде. Он опустился перед ней на одно колено и предложил ей кольцо с изумрудом, принадлежавшее его семье много лет и переходившее из поколения в поколение. Тогда она сказала «да». «Да»!
      Впрочем, вряд ли стоило бахвалиться даже перед ближайшим другом той привязанностью, которую питала к нему Сильви. О таких чувствах не говорят вслух. Сильви была аристократкой от кончиков изящных, обтянутых перчатками пальчиков до украшенных драгоценными камнями каблучков туфелек. Дочь маркиза де Кариба, счастливо сохранившего голову и свои владения, когда в Париже шла резня, не унизила бы ни себя, ни его наивным любовным сюсюканьем. Он ее любил, и она это знала, а поэтому приняла его предложение, лишь слегка кивнув, как ей и полагалось.
      Если она чувствовала на себе его взгляд, то поднимала глаза и улыбалась. Все в ее лице было безупречно – от прелестно очерченных бровей вразлет до высоких скул.
      – Перестаньте смотреть на меня так! – шептала она ему своим обворожительным голосом. – От этого я чувствую себя странно...
      Мейн улыбался ей.
      – Дорогая, – говорил он, склоняясь к ее ушку и вздыхая, – я и хочу, чтобы вы чувствовали себя странно.
      Сильви слегка хмурилась, будто осуждая его, и возвращалась к молитвеннику или другому важному занятию.
      Когда у алтаря Имоджин посмотрела на жениха и отчетливо произнесла: «Я беру его в мужья», – каждая линия тела Рейфа выразила облегчение. Он наклонился и поцеловал невесту, не обращая внимания на епископа, все еще продолжавшего бубнить что-то.
      Мейн усмехнулся. Это было так похоже на Рейфа. До самой последней минуты он беспокоился: а вдруг Имоджин поймет, что совершила никуда не годную сделку?
      – Зачем ей выходить за меня замуж? – спрашивал Рейф накануне свадьбы. – Господи, в такие минуты, как эта, мне очень хочется выпить.
      – Боюсь, ты тогда не ограничишься одним бокалом. – Мейн прищурился. – В иных обстоятельствах я бы решил, что Имоджин слепа или просто отчаялась, но она не обнаруживает признаков слабоумия, не говоря уже о том, что ее считают одной из красивейших молодых вдов в нашем отечестве. На основании всего вышесказанного я могу заключить, что она просто потеряла голову.
      Рейф не обратил внимания на слова друга.
      – Она говорит, что любит меня.
      – Тогда скорее она все же тронулась умом, – беззаботно сказал Мейн, желая придать их разговору легкий шутливый тон. – Возможно, она выбрала тебя из-за титула и хочет стать герцогиней. По правде говоря, я почти уверен, что Имоджин что-то говорила мне на этот счет. Разве я когда-то не собирался на ней жениться? Увы, быть герцогиней лучше, чем графиней.
      – Чем меньше ты будешь говорить о своих отношениях с Имоджин, тем лучше, – проворчал Рейф, и в его голосе Мейн расслышал предостережение; но, так или иначе, перед свадьбой следовало все выяснить до конца.
      – Да мы по-настоящему даже и не поцеловались, – попытался он успокоить Рейфа. – Я дважды ее поцеловал, показывая, что нас связывает только дружба.
      – И все равно я готов тебя убить за эти два поцелуя. Черт тебя возьми: похоже, ты пытался завязать романы со всеми моими подопечными! Ты был помолвлен с Тесс и бросил ее у самого алтаря...
      – Это не моя вина! – попытался оправдаться Мейн. – Меня попросил об этом Фелтон.
      – Бросил одну из моих подопечных, а другую дважды поцеловал...
      – С Аннабел у меня ничего не было, с Джози тоже...
      – Ну, раз уж пришлось к слову... – Рейф вздохнул. – С Джози мне нужна твоя помощь, но без твоих обычных фокусов.
      – Да я уже почти женат.
      Во всяком случае, Мейн готов был жениться, как только Сильви назначит дату.
      – Джози преследуют неудачи на ярмарке невест, и путь ее станет еще более тернистым, как только мы с Имоджин уедем в свадебное путешествие.
      Мейн искренне удивился:
      – А что, собственно, с ней происходит? Я-то воображал, что она умна, остра на язык и чертовски хороша собой. И разве вы с Фелтоном не даете за ней приданое, не считая лошади ее отца, а?
      – Она нажила врагов из числа соседей Ардмора в Шотландии, где есть парочка смутьянов по имени Кроганы. Кажется, один из Кроганов пытался за ней ухаживать – из-за приданого; и когда она узнала правду...
      – Что? Ударила его?
      – Она полечила его снадобьем, которое дают лошадям, – признался Рейф, пытаясь сдержать улыбку.
      – Лошадям? «Сок от колик доктора Берберри»?
      – По-видимому, это снадобье она изготовила сама. Парень с неделю находился между жизнью и смертью и сильно потерял в весе.
      Тут уж Мейн не выдержал и расхохотался:
      – Вот так Джози!
      – По-видимому, этот Кроган – осел. Джози говорит, что он должен быть ей благодарен за то, что она помогла ему постройнеть.
      – Зато сам Кроган сказал, что она его не привлекает, потому что слишком толста.
      – Толста?
      – У нее и правда пышная фигура.
      – И что же?
      – Кроган взял реванш. Он написал о ней нескольким своим друзьям – разумеется, не упоминая про действие лекарства от колик. Ни один мужчина не решится признаться, что в течение двух суток не мог расстаться с туалетом. Зато в отместку он назвал ее очаровательной шотландской свинкой.
      Мейн сжал губы; желание смеяться у него мгновенно пропало.
      – Надеюсь, никто не стал обращать внимание на мнение какого-то шотландского фермера...
      – Он учился в школе в Рагби.
      – Дарлингтон!
      – Точно, Дарлингтон. Похоже, у них с Кроганом знакомство со школьных лет.
      – Вот это действительно очень скверно.
      – Дарлингтон распространил сплетню ради своего недостойного друга Крогана: он якобы готов держать пари насчет того, что тот, кто женится на Джози, – любитель поросятины.
      Мейн пробормотал что-то неразборчивое себе под нос.
      – Конечно, разумные люди не обратили на это внимания, но недалекие молодые люди следят за теми, кто танцует с Джози, а потом потешаются над ними. Несчастье в том, что Джози растеряла из-за этого ухажеров своего возраста.
      – Скажи мне их имена, – процедил Мейн сквозь зубы. За последние два года он так много времени провел с сестрами Эссекс, что воспринимал их как своих подопечных.
      – Эта болезнь распространилась прежде, чем мы ее распознали. – Рейф вздохнул. – Если сначала Джози смеялась над курьезностью ситуации и вела себя с достоинством, то позже это стало ее всерьез расстраивать.
      – Они просто потешаются за ее счет, – заключил Мейн, которому и прежде случалось видеть нечто подобное.
      – Ее всюду приглашают, но никто не предлагает ей потанцевать и у нее нет поклонников. Я не сомневаюсь, что множество мужчин хотели бы поближе с ней познакомиться, но они опасаются осуждения света.
      – Глупцы! – Мейн пожал плечами.
      – Мне нужна твоя помощь на то время, что нас не будет.
      – Это не так просто. Что, черт возьми, я могу сделать для Джози?
      – Быть ей другом, – просто сказал Рейф. – Сестры не разрешают Джози нигде появляться одной. Аннабел вчера была на балу, но ее младенцу едва исполнилось четыре месяца. Ее муж сказал мне, что хотел бы вернуться в Шотландию.
      – На следующий год все будет иначе. Тот, кто оказался парией сейчас, может стать гвоздем сезона. Почему, черт возьми, я ничего не знал об этом?
      – Ты был занят своей прелестной Сильви.
      – Сильви может помочь Джози: она обладает чисто французской способностью презирать мелочи. Если бы Джози сумела подражать ей...
      – Думаешь, сестры не пытались научить ее выглядеть уверенной? Имоджин так долго учила ее высоко задирать подбородок и стараться не выглядеть несчастной, что мне начало казаться, будто Джози тренируют для поступления в королевские артиллеристы. И все равно это не сработало.
      – Такие вещи не длятся больше сезона. Помнишь, как все потешались над Вули Бридер? В этом тоже был замешан Дарлингтон.
      Рейф вздохнул:
      – Говорю тебе, Мейн, я не могу ждать конца сезона. Никогда не видел девушки несчастнее. Этого достаточно, чтобы пересмотреть взгляды на дочерей.
      – Но и опекаемых тоже иметь достаточно скверно, а? – заметил Мейн с усмешкой.
      В этот момент дверь открылась и в комнату вошел Лусиус Фелтон, за которым следовал брат Рейфа Гейбриел.
      – Надеюсь, мы вам не помешали, – сказал Лусиус со своей неизменной серьезностью. – Бринкли попросил, чтобы мы вошли без доклада.
      – Да, и вы как раз вовремя, – приветствовал их Мейн. – Я собирался прочесть Рейфу лекцию о превратностях первой брачной ночи. Думаю, он давненько не бывал с женщиной и подзабыл этот процесс.
      Лусиус улыбнулся и сел.
      – Почему-то я в этом сомневаюсь.
      – Я тоже, – подхватил Гейб.
      Однако не все присутствовавшие в соборе Святого Павла чувствовали радостное возбуждение но поводу свадьбы герцога Холбрука. Джози не испытывала ничего, кроме отрешенности и печали. Это состояние все больше становилось для нее привычным, хотя она прекрасно сознавала, насколько недостойно омрачать радость сестры. Вот почему она постоянно ходила с приклеенной к лицу улыбкой.
      Дома перед зеркалом Джози усиленно практиковалась в этом деле: она приподнимала уголки рта до тех пор, пока нижняя губа не выпячивалась. Рот, вероятно, был самой красивой чертой ее лица, хотя некоторые, видя ее улыбающейся, замечали только круглые щеки.
      Зато Имоджин выглядела просто восхитительно. Из четырех сестер они с Имоджин больше всего походили друг на друга, но лицо у той выглядело не столь полным и имело безупречную форму сердечка, в то время как лицо Джози больше походило на круглый пирог. Ну разве не ужасно – лицо в форме пирога!
      Джози попыталась отвлечься от этих невеселых мыслей. Тесс сказала, что ей следует думать о своих достоинствах, но, честно говоря, ей было тошно думать о том, хороша или плоха ее кожа; уж пусть бы лучше из-под этой кожи выпирали кости.
      Имоджин смотрела на Рейфа с таким выражением, от которого Джози затошнило; ее терзали ревность и зависть. Почувствовав, что Тесс сжала ее руку, она скосила глаза на старшую сестру и только тут заметила, что глаза Тесс полны слез.
      – Как чудесно! – прошептала Тесс. – Наконец-то Имоджин счастлива!
      Джози ощутила укол совести. Конечно, она тоже желала Имоджин счастья. Последние несколько лет были для сестры ужасными – чего стоило бегство, брак всего через несколько недель, потеря молодого мужа!
      Джози перевела взгляд на алтарь. Епископ затянул проповедь и теперь разглагольствовал о любви, прощении и тому подобных вещах, о важности института брака, в котором мужчина и женщина должны любить и уважать друг друга.
      Хотя Имоджин и Рейф уже и так все это усвоили и им не нужны были лекции, епископ продолжал говорить, напирая на значение брака для установления гармонии в семье.
      «А вот я готова выйти замуж за кого угодно», – с отчаянием подумала Джози. Ее мутило от мысли о записной книжке, куда последние два года она тщательно заносила рецепты, как заставить поклонников просить руки дамы. Реальность оказалась много хуже, чем она воображала: до сих пор у нее вообще нет поклонников!
      Джози никогда не думала о том, что можно высмеивать мужчину только за то, что он потанцевал с кем-то. И что с того, что ей не приходилось подпирать стенку на балах? Просто старшие сестры Тесс и Имоджин никогда бы не допустили ничего подобного. Она возвращалась к своей опекунше не раньше, чем друг какого-нибудь из ее зятьев расшаркивался перед ней и приглашал танцевать. Но она видела их насквозь. Кавалеры танцевали с ней из любезности, и хотя некоторые ей нравились, все они были довольно старыми. Один из них, барон Сиббл, казалось, питал к Джози симпатию: каждый вечер он дважды приглашал ее на танец, и даже Тесс не могла бы пожелать столь верного партнера.
      – Молодые люди глупцы, – говорил Джози Лусиус Фелтон, когда они возвращались с ее первого бала, на котором к ней не подошел ни один мужчина ее возраста. – Я тоже был глупцом в юности. Поверь, молодые люди как бараны – они следуют за вожаком. В бальном зале сегодня многие охотно пригласили бы тебя танцевать, но они боятся насмешек.
      – Да, но я не понимаю, почему так случилось, – ответила Джози шепотом, чувствуя, что сердце ее разбито.
      – Это все Дарлингтон, – угрюмо сообщил Лусиус. – К несчастью, в этом сезоне он заправляет тут всем.
      – Но какое ему дело до меня? – выкрикнула Джози, и крик это вырвался из глубины сердца. – Я никогда с ним не встречалась.
      – Ну и что? Он англичанин, а ты шотландка. Есть англичане, которых раздражает то, что твои сестры вышли замуж за английских аристократов.
      – Но разве это моя вина?
      – Разумеется, нет. Сесили Беллингуорт тоже пришлось тяжко, когда она пыталась отделаться от приставшего к ней прозвища Силли-Билли. Все потому, что у ее брата не все в порядке с головой. Кстати, это прозвище придумал не Дарлингтон, и я даже не знаю, кто его автор, но кто после этого отважится на ней жениться?
      – Я бы предпочла быть глупой, но только не толстой, – решительно заявила Джози.
      Лусиус мельком взглянул на нее и пожал плечами:
      – Ты вовсе не толстая, Джози, поверь!
      Увы, Лусиус Фелтон просто не имел представления о том, как мечтала Джози стать стройной и танцевать в бальном зале одетой в воздушное платье бледного шелка, подпоясанное под грудью изящными лентами и струящееся вокруг нее как облако... Всему свету было ясно, что мисс Мэри Оугилби не носит корсет, а Джози его носила. Если бы это было возможно, она носила бы и три корсета разом – один поверх другого, – лишь бы только они помогли обуздать ее плоть, стремившуюся вырваться отовсюду, куда бы она ни взглянула.
      В результате Джози несколько месяцев назад велела забрать зеркало из своей спальни, и с тех пор ее жизнь стала намного лучше. Правда, она по-прежнему не могла рассчитывать на воздушное платье, зато модистка Имоджин немного объяснила ей: для того чтобы создать приемлемый силуэт, необходима линия и соответствующие швы. Эти слова навсегда впечатались в память Джози.
      Итак, благодаря модистке у нее появился приемлемый силуэт, и, разумеется, это потребовало множества швов. Платье, которое она выбрала для свадебной церемонии Имоджин, было скроено так, чтобы удерживать ее тело в определенных рамках и прикрывать его изъяны.
      Слегка успокоившись, Джози снова переключила внимание на алтарь. Епископ все еще не кончил свое унылое жужжание, однако Имоджин его не слушала: она с таким обожанием смотрела на Рейфа, что у Джози перехватило дыхание. Тесс, стоявшая рядом с Джози, промокала слезы носовым платком.
      Наконец Рейф наклонился, взял в ладони лицо новобрачной и сказал тихо, но настолько отчетливо, что Джози смогла его расслышать с того места, где стояла:
      – На всю жизнь, Имоджин.
      Вряд ли в столь волнующий момент он мог произнести что-либо лучше этих слов.

       Праздничное торжество по случаю свадьбы герцога Холбрука, Гросвенор-сквер, 15
      Лорд Чарлз Дарлингтон мрачно подумал о том, что жизнь не может быть легкой, когда галстуки так дороги, а в свете такая скука. Конечно, иногда жизнь все же дарила кое-какие удовольствия, но не слишком щедро.
      Одним из них было удовольствие быстро и метко парировать реплику. Можно было бы счесть Дарлингтона монстром, но он таким не был. Он отлично знал, что являет собой самого обычного человека, и никогда не упускал случая подтвердить это, как и его друзья.
      – Что-то сегодня ты особенно уныл, – заметил Берик. – Если так будет продолжаться дальше, то, пожалуй, я предпочту слушать хихиканье какой-нибудь болтушки в бальном зале.
      Молодые девушки имели обыкновение разражаться нервным смехом, оказавшись лицом к лицу с Бериком и его сумрачной красотой, и лишь отсутствие состояния удерживало его от глупостей.
      – Если бы я расточал на тебя перлы своего остроумия, это означало бы бессмысленную трату ценнейшего материала, – усмехнулся Дарлингтон. – Как ты думаешь, кто-нибудь знает, что мы здесь?
      Берик оглядел танцующие пары.
      – Вряд ли. Дворецкий Холбрука не слишком старался, когда оглашал имена, которые мы ему назвали.
      Тут к ним подошли Уисли и Терман, игривые, как два веселых спаниеля.
      – Дарлингтон, вы и сюда проникли! – воскликнул Терман. – А я-то держал пари с Уисли на пять гиней, что вам не удастся получить приглашение на свадьбу Холбрука!
      Дарлингтон предпочел не упоминать, что приглашения не получал: впервые в жизни его, третьего сына герцога, обошли приглашением на важное светское торжество. Черт возьми, ну зачем его мать произвела на свет столько младенцев мужского пола, и при этом не припасла имение для каждого?
      Впрочем, что проку расстраиваться понапрасну!
      – Конечно, я получил приглашение, а кто в это не верит, тот идиот!
      Это было почти правдой: приглашение получил один из его братьев.
      – Ну так вот, она здесь, – весело сообщил Терман. – Шотландская Колбаска, я имею в виду. Полагаю, нам пора придумать ей другое прозвище. Как насчет Шотландской Кастрюли? Тебе это нравится?
      – Нравится что? – В тоне Дарлингтона послышалось раздражение.
      – Шотландская Кастрюля, разумеется! Мне это пришло в голову сегодня ночью. Видишь ли, я выпил перед сном шоколад и не мог уснуть, вот мне это и пришло в голову!
      – Ты совершеннейший осел, Терман, – не выдержал Берик.
      Лицо Термана приняло несколько обиженное выражение. Оно имело двойной подбородок, в ямочках глазниц прятались маленькие блестящие голубые глазки. Его столько раз в жизни называли ослом, что он научился принимать это за комплимент.
      – Давайте-ка посмотрим, что на ней сегодня, – продолжал настаивать Терман. – Ребята в «Конвенте» все равно будут спрашивать.
      – Моя жена говорит, что если она еще раз услышит о «Конвенте», то лишит меня своего общества, – впервые нарушил молчание Уисли, стройный молодой человек с презрительным ртом, над которым едва намечались усики. Уисли из них четверых был обеспечен лучше остальных, потому что женился ради денег, и даже Терман признавал, что Уисли удалось приземлиться на все четыре лапы. Его молодая жена была довольно хорошенькой, и только самые суровые критики отмечали, что ее брови слишком близко сходятся над переносицей, а кожа почти оливкового цвета. Тем не менее Дарлингтон, злейший из критиков, хранил свое мнение при себе.
      – Что будет большей трагедией, – продолжал размышлять Уисли, – расстаться с женой или с «Конвентом»?
      – Это как в тех старых играх, где каждая дверь ведет в львиное логово, – прокомментировал Берик.
      – Не вижу сходства, – томно возразил Уисли. – Моя жена не лев, а «Конвент» хоть и вполне приличный паб, но все больше становится откровенно скучным местом.
      Дарлингтон внимательно посмотрел на Уисли. Если догадка верна, то, похоже, жена хочет разлучить его с приятелями. Каждый раз, когда они встречались, ее лицо становилось замкнутым и приобретало безразличное выражение, но Дарлингтон чувствовал, что под этим спокойствием таится глубокая ненависть.
      Вероятно, ему следовало отпустить Уисли и предоставить ему право жить притупляющей мозги семейной жизнью. Впрочем...
      – Я бы никогда не променял «Конвент» на жену, – решительно заявил Терман.
      – Твоя жена, если ты когда-нибудь обзаведешься ею, скорее всего будет выплачивать субсидию тому учреждению, которое сможет занять тебя хоть чем-нибудь, – ядовито парировал Берик.
      – Моя жена будет меня обожать. – Впервые в голосе Термана послышалась обида.
      Самым худшим было то, что, как отметил про себя Дарлингтон, Терман верил этому.
      И почему он довольствуется обществом этих дураков? Берик пожал плечами:
      – Скучная тема, но я все-таки считаю нужным предупредить тебя, Терман, что, как показывает мой опыт, женщины, способные на бездумное обожание, как правило, некрасивы и примитивны.
      – Я могу влюбить в себя любую женщину! – похвалялся Терман. – Все дело в том, как с ними обращаться.
      – В первую очередь женщин привлекает красота, – тихо произнес Берик.
      Тут Дарлингтон подумал, что ему пора вмешаться. Его маленький, тщательно подобранный кружок начинал распадаться.
      – Только порочных женщин, – возразил Терман. – Добрые женщины, на которых и следует жениться, интересуются коммерческой стороной сделки.
      Дарлингтон припомнил, что когда-то изрекал нечто подобное.
      – Я предпочитаю порочных, – сказал он неожиданно. – С ними гораздо интереснее.
      – Но ты ведь не станешь жениться на той, с кем интересно разговаривать, – вполне обоснованно заметил Терман. – А вообще-то тебе и правда нужно жениться.
      Дарлингтон вздохнул. До ужаса тоскливое, но вполне справедливое замечание. Рано или поздно все равно придется это сделать хотя бы для того, чтобы предотвратить апоплексический удар отца, который в противном случае неизбежен.
      Однако Терман все никак не мог успокоиться.
      – Я и правда думал, что сегодня тебя не пригласят. Знаешь, если бы сестрицы Эссекс выставили тебя, было бы чертовски трудно найти способ снова войти в общество. Эти женщины, покинув свою Шотландию, налетели на нашу Англию как туча саранчи и ухитрились разобрать всех титулованных женихов.
      Берик остановил его хмурым взглядом:
      – Говори потише, осел: ты на свадьбе одной из них.
      – Да ладно, нас все равно никто не слушает, – сказал Терман, оглянувшись.
      Бальный зал в городском доме герцога Холбрука отличался столь высокими потолками, что болтовня сотен людей, взмывая до потолка, растекалась эхом, похожим на приятное для слуха гудение.
      – Думаю, мне действительно следует найти жену, – неохотно согласился Дарлингтон; по непонятной причине он чувствовал себя подавленным.
      – Я так и сказал, – подтвердил Терман. – Красота, хорошее приданое, покладистый характер и безупречная репутация – что еще нужно джентльмену! В конце концов, он приносит на брачный алтарь ничуть не меньше.
      – Похоже, твоей избраннице несказанно повезет, – хмыкнул Берик. – А ты, Дарлингтон? Чего ищешь ты?
      – Разумного отношения к жизни, – решительно ответил Дарлингтон. – И еще побольше денег. Я очень дорого стою.
      – Не встретиться ли нам снова через час, чтобы обменяться впечатлениями? – внезапно предложил Берик, и в глазах его блеснуло некое подобие искренней улыбки. – Должен признаться, все это мне кажется весьма забавным.
      – Ты, кажется, собираешься заодно поискать себе жену? – съязвил Терман.
      – Едва ли мне это нужно теперь, – возразил Берик. – К счастью, я избавился от нищеты, а всякий знает, что нищета – лучший аргумент в пользу брака.
      – А, так вот почему ты уезжал на две недели из города! Твой отец умер? Вроде я об этом ничего не слышал. И потом – ты не носишь траур...
      – Потише! – Берик пугливо огляделся. – Я ношу черную повязку на рукаве, хотя по краю она оторочена полоской прелестного пурпурного цвета. Моя обожаемая и довольно мерзкая тетка Августа скончалась от какой-то болезни, пока гостила в Бате; естественно, она оставила все деньги любимому племяннику.
      Дарлингтон ощутил еще большее уныние, но пересилил себя и даже поздравил Берика с грядущими удовольствиями, которые обеспечивает финансовая стабильность.
      К сожалению, в его фамильном древе не имелось никаких теток – ни обожаемых, ни мерзких; но даже при наличии таковых он был бы самым последним, кого избрали бы наследником. К сожалению, и дни маленького кружка друзей из Рагби тоже были сочтены. Уисли ушел. Берик разбогател, а Дарлингтон не мог перенести мысли о том, что Берик станет расплачиваться в таверне за него. Терман был глупцом, но Берик таковым не был. Если не изменить образ жизни, ему придется терпеть общество Термана и глотать собственные остроты, донесенные до него устами Термана, отчего его настроение вряд ли улучшится.
      Дарлингтон невольно содрогнулся, однако тут же взял себя в руки.
      – Итак, джентльмены, – бодро сказал он, – я открываю сезон охоты на жен.
      Терман и Берик мигом прервали разговор об акционерном капитале, и Берик поднял брови.
      – Становится все интереснее, – заметил он тихо. Дарлингтон кивнул. Сейчас он делал то, что полагалось делать человеку, друг которого внезапно вознесся в иной, более высокий, слой общества.
      Хлопнув Берика по спине, Дарлингтон значительным тоном произнес:
      – Думаю, мы давно переросли наши маленькие посиделки в «Конвенте».
      Терман выжидательно посмотрел на него.
      – Вся эта история с Шотландской Колбаской становится скучной. Я начинаю размышлять о морали, а это свидетельствует о том, что я старею и с возрастом глупею.
      – Нет-нет, ты еще не стар. – Терман явно ждал продолжения.
      – Мне не следовало этого делать, – признался Дарлингтон. – Это не было так остроумно, как с Вули Бридер, хотя, Бог свидетель, и в том случае мне тоже не стоило этого делать. Не могу поверить, что я совершил нечто по подсказке Крогана, одного из самых отвратительных дураков на свете. По правде говоря, я сделал это ради удовольствия собрать всех безмозглых болванов, называющих себя джентльменами, и черт меня дери, если я не показал себя таким же идиотом, как самый безмозглый из них.
      – Безмозглый? Все знают, что мы самые умные ребята, – проблеял Терман, но Дарлингтона это не утешило; теперь уже он мог понять, почему провел столько времени с этим кретином.
      Берик, как всегда, не показал ни малейшего проблеска чувства во время столь внезапного расставания с друзьями детства; он отдал поклон с изяществом, подобающим магнату, и спокойно произнес:
      – Все было прекрасно, джентльмены, уверяю вас.
      Они объединились по прихоти и расставались без церемоний, хоть и долгие годы провели вместе.
      Дарлингтон кивнул Берику, потом Терману, затем повернулся и прошел несколько футов, прежде чем внимательно оглядеть зал в поисках будущей жены. Увы, то, чего он на самом деле хотел, были не деньги и не одинокая женщина, столь же богатая, как тетя Берика Августа. Он нуждался в интеллекте, в ком-то, кто был бы забавен и мог поговорить с ним, а не в том, кто повторяет его собственные пустые и бессмысленные шутки.
      Несчастье заключалось в том, что задача найти такую спутницу жизни представлялась ему геркулесовым подвигом, а он явно не был Геркулесом.
      – Черт меня дери, если он не думал того, что сказал, – выговорил наконец Берик, глядя вслед другу. – Полагаю, он и впрямь собирается совершить что-то совсем уж необычное.
      – Может, он выберет в жены Шотландскую Колбаску? – съязвил Терман, и раздражение, прозвучавшее в его голосе, показывало, что он не так уж рад потерять человека, которого столько раз угощал выпивкой. – Во всяком случае, она в состоянии оплачивать его счета в таверне.
      – А ее зять богат, как Крез, – прибавил Берик.
      – Вот только вряд ли она захочет смотреть на него после всего, что он ей устроил, – заключил Терман.
      – При таких обстоятельствах Колбаска не сможет выйти замуж до следующего сезона. Помнишь Вули Бридер?
      Берик пожал плечами. Правда заключалась в том, что год назад он не был перспективным женихом, а теперь ему не хотелось, чтобы его шансы заполучить самую лучшую невесту пострадали только оттого, что он позволил себе насмехаться над Шотландской Колбаской.
      – Думаешь, Дарлингтон всерьез решил не приходить сегодня вечером в «Конвент»? – поинтересовался Терман.
      Берик смерил его презрительным взглядом: иногда тупость этого парня доводила его до судорог.
      – Он нас бросил, и ты осел, если до сих пор этого не понял.
      – Что?
      – Бросил, ясно? Дарлингтон нас бросил. Ушел и никогда не вернется. Думаю, теперь он найдет себе богатую жену или потребует от отца, чтобы тот купил ему воинский чин. Но в любом случае он с нами попрощался.
      Терман энергично замотал головой:
      – Он попрощался, потому что отправляется искать жену. Через несколько часов мы снова соберемся вместе и обсудим его успехи.
      Губы Берика искривились в усмешке.
      – Он ушел навсегда. А первым это сделал Уисли, и даже не счел нужным разъяснить нам свои намерения.
      – Уисли? – Терман принялся оглядываться с таким видом, будто ожидал увидеть бывшего друга молча стоящим за спиной, потом, недоуменно моргая, снова повернулся к Берику: – Чепуха. Мы встретимся в «Конвенте» сегодня вечером или завтра, и хватит об этом. Мы ведь всегда собираемся в «Конвенте».
      Поскольку Берик не видел смысла в том, чтобы продолжать спор, он промолчал.
      – Пойдем поищем Колбаску, – предложил Терман. – Уверен, что ее платье лопается от возбуждения по поводу свадьбы сестры.
      Берик лишь пожал плечами. Втайне ему все это наскучило, но больше им нечем заняться, как и остальным светским молодым людям. К тому же они нашли достойную замену Вули Бридер.
      Так или иначе он последовал за Терманом, успевшим протиснуть свое тучное тело между гостями в поисках Шотландской Колбаски.
      Через некоторое время Берик проследовал в противоположном направлении. В жизни мужчины бывают моменты, когда он стыдится себя, и Берику случалось испытывать это ощущение раньше; это всегда бывало неприятно.
      «Слава Богу, у меня была тетя Августа», – сказал он про себя, и в этот момент перед ним остановилась женщина с тонкими, плотно сжатыми губами.
      – Мистер Берик, – неторопливо произнесла она, – думаю, вы меня помните. Я была добрым другом вашей дорогой матушки.
      После секунды молчания Берик наконец вспомнил.
      – Леди Ярроу, как приятно видеть вас снова!
      Дама тут же вытянула из-за спины худую, дистрофического вида, девицу, которая тащилась за ее рукой, как рыбка за удочкой.
      – Моя дочь Амелия. Я совершенно уверена, что вы были знакомы детьми и вам случалось играть вместе на газоне Ярроу-Хауса, когда ваша матушка приезжала на чай.
      Берик также был совершенно уверен, что такого никогда не происходило ни в его детстве, ни позднее. Скудные воспоминания о матери убеждали его в том, что она бы и не подумала брать с собой на светские приемы своего второго и потому бесполезного во всех отношениях сына.
      Амелия странным взглядом посмотрела на него, он отдал поклон...
      И тут на него снизошло озарение.
      Это было началом.

      – Под моим началом тираж газеты увеличился десятикратно, – авторитетно заявил мистер Джессоп и, выпрямившись, гордо выпятил грудь. – Нет, – тут же поправился он. – Тираж вырос в сто раз. Но, что еще важнее, я придал газете изысканность. Двадцать лет назад сплетница «Тэтлер» имела репутацию непристойного «желтого листка», бесцеремонно вторгающегося в личную жизнь, сотрудники которого способны были подкупать взятками дворецких, и только. – Губы Джессопа искривились, показывая, насколько он не одобрял подобного рода деятельность.
      – Так что ж, разве теперь перевелись дворецкие, готовые увлечься сплетнями и гонораром за них? – поинтересовался мистер Гофф. – Их и сейчас предостаточно. – Партнер мистера Джессопа стоял, подпирая спиной каминную полку, и посасывал трубку.
      – Я не обращаюсь к ним. – Джессоп вздохнул: видимо, непонятливость собеседника его раздражала. – Они сами приходят ко мне, а это совсем другое дело. В Лондоне всякое случается, особенно в свете; мое дело – порасспросить об этом.
      Гофф вынул трубку изо рта.
      – Так как насчет Хеллгейта? Может быть, бросить эти чертовы пререкания?
      – Хеллгейт – это Мейн, и все об этом знают.
      – Возможно, в этой истории и описаны подвиги Мейна, – согласился Гофф, – но дьяволу дьяволово. Никогда бы граф Мейн не сел за стол и не взялся за перо, чтобы написать что-то подобное: во-первых, у него нет к этому призвания, а во-вторых, он в этом не нуждается. К тому же не джентльменское это дело. Нам нужно найти автора этих мемуаров, черт побери!
      Экземпляр мемуаров, снабженный аннотацией, уже лежал на столе Джессопа, но по некоторым моментам он и его партнер все еще не пришли к согласию.
      – А я считаю, что это вполне джентльменское дело – писать мемуары, – упрямо возразил Джессоп.
      – Ну если вы знаете все, что делается в свете, то назовите автора, – подзадорил его Гофф. – Давайте!
      Джессоп некоторое время взвешивал, насколько сильно он ненавидит своего партнера, но потом все же решил ответить.
      – Я еще не знаю, кто их написал. Может, вы знаете. Есть такие обороты в этих писаниях, из которых явствует, что они написаны рукой джентльмена. Взять хотя бы то, что всех женщин он назвал именами героинь Шекспира; средний человек едва ли способен на такое.
      – Мы должны действовать наверняка, – упрямо повторил Гофф. – Ради Бога, не впутайте нас в подсудное дело. Вся подноготная должна быть ясна, Джессоп. Если бы ваши мелкие грызуны, регулярно вас информирующие...
      Джессоп инстинктивно сделал выразительный жест, протестуя против такой нелицеприятной характеристики его друзей.
      – Как бы то ни было, – продолжал Гофф, – на этот раз осведомители вас подвели, а это означает, что нам следует вернуться к прежней практике, если хотите знать мое мнение. Нам нужен такой болтун, как раньше; наш собственный болтун, который будет связан со сплетницей нерасторжимыми узами. Да, именно это нам требуется.
      Джессоп скривил рот.
      – Те дни давно миновали: подкуп мы оставляем самым низкопробным изданиям, грязным скандальным листкам.
      – Да наша газета и есть такой скандальный листок, – презрительно сказал Гофф, ничуть не тронутый словами партнера. – Мы скандальный листок, превзошедший по части скандальности все остальные листки такого рода. Если книга написана членом светского общества, тогда задача «Тэтлер» сообщить об этом обществу.
      Джессоп не мог не согласиться с правдивостью этого высказывания.
      – Общество имеет право знать, кто скрывается под псевдонимом Хеллгейт, – продолжал Гофф. – Мейн только поблагодарит нас, когда мы раскопаем правду.
      – Если автор – развращенный светский щеголь, – задумчиво произнес Джессоп, – то это сводит число подозреваемых примерно к семистам.
      – И все равно деваться нам некуда – это единственная в своем роде история. Пересмотрите весь наш бюджет, Джессоп, и с помощью денег докопайтесь до имени. Сделайте это поскорее: если кто-то нас опередит, нам крышка. Читатели покупают нашу газету, потому что верят: грязь – самая свежая и вкусная; не забывайте об этом.
      Джессоп протянул партнеру руку.
      – Кое в чем вы все же полезны, Гофф, – сказал он с усмешкой.
      – Как и вы. – Ответив на рукопожатие, Гофф принялся разжигать трубку.

      Граф Мейн медленно приблизился к Джози, будто видел ее только вчера. Тем не менее она была в Лондоне уже два месяца, а он за это время не удосужился даже поздороваться с ней, и это ее ужасно раздражало. Возможно, Мейн по возрасту годился ей в старшие братья, но кто позволил ему обращаться с ней с братской небрежностью?
      Джози с трудом подавила желание показать графу язык. Даже для фамильярности старшего брата, каким он хотел казаться, должны быть какие-то пределы, разве нет?
      – Мисс Эссекс! – Мейн церемонно поклонился, но Джози не стала расточать время на пустые светские любезности.
      – Во время путешествия в Шотландию вы называли меня Джозефиной...
      – Точнее, Джози. Итак, как вы себя чувствуете?
      – Прекрасно.
      Разумеется, Джози нравился Мейн, но уязвляло то, что он не спешит узнать, как проходит ее первый сезон в свете. К тому же она обрела скандальную известность, и он должен был слышать об этом.
      – Не желаете ли пригласить меня на танец? Обычно ваша сестра Гризелда подбирает по крайней мере пятерых кавалеров, готовых потанцевать со мной.
      – Должно быть, мне она забыла дать соответствующие указания. – Мейн усмехнулся и вручил Джози бокал шампанского. – Выпейте, дорогая: думаю, вам как раз это и требуется.
      – Требуется? – спросила Джози свирепо. – Это потому, что я стою на балу по случаю свадьбы моей сестры, ожидая, когда ко мне начнут подходить подобранные заранее кавалеры?
      – Потому что вы близки к истерике, – спокойно заметил Мейн. – Никогда прежде не предполагал этого.
      Джози глубоко вздохнула.
      – Истерика – еще куда ни шло. Куда хуже то, что я ужасно скучная собеседница.
      – Мы все одинаковы, когда погружаемся в пучину жалости к себе, – сказал Мейн, и в голосе его не слышалось ни крупицы сочувствия.
      Джози не понимала, почему ей хочется, чтобы Мейну было небезразлично то, как она проводит время, – ведь он всего лишь такой же болван, как и все остальные. Она огляделась по сторонам, потому что если он не был предназначенным для нее партнером, то через минуту должен появиться какой-нибудь прихрамывающий старый чудак. И тут она кое-что вспомнила.
      – Кажется, вы обручены и собираетесь жениться? Я видела вас в церкви.
      Глаза Мейна заблестели, и на мгновение Джози простила ему то, что он забыл о ее дебюте.
      – Вы угадали. Я хочу нас познакомить с Сильви; уверен, вы будете ею очарованы. – Он взял Джози за руку и потянул за собой.
      – Прошу прощения. – Джози не двинулась с места. – Я не считаю вежливым знакомиться с человеком, не зная его имени.
      – Ее зовут Сильви де ла Бродери. – Произнося это имя, Мейн был восхитительно красив своей по-французски бесшабашной красотой. Его черные волосы изысканно и небрежно ниспадали на плечи, словно их растрепал ветер; скулы его были очерчены так, будто их коснулся резец скульптора. Теперь Джози понимала, почему Аннабел и Тесс чуть не поссорились из-за него, не будучи в силах решить, кто из них достоин выйти за него замуж.
      – И какая она, эта мисс Бродери?
      – О, она очень умная, а еще она пишет портреты и делает миниатюры. У нее манера настоящего художника. Отец нанимал для нее в Париже самых лучших учителей, по крайней мере до тех пор, пока им не пришлось бежать в 1803 году.
      – И как она выглядит?
      – Как выглядит? – Мейн недоуменно заморгал. – Ну, она, конечно, очень красива...
      – Конечно, – согласилась Джози, ускоряя шаг, чтобы не отстать от него, для чего ей пришлось чуть не бежать вприпрыжку. Умение Мейна соблазнять красивых женщин было известно всем: по слухам, это сотни романов, хотя ни один из них не длился больше двух недель. Неудивительно, что все утверждали, будто он послужил прообразом графа Хеллгейта.
      Минутой позже Джози уже приседала перед мисс де ла Бродери. При этом в ее голове вертелась только одна мысль: Сильви де ла Бродери и есть тот образец, на который она всегда мечтала походить. Разумеется, Сильви была стройной, а ее платье сшито во Франции, по французской моде. Казалось, платье Сильви вообще лишено швов и ткань обтекает ее тело словно вода, с шуршанием ложась у ее ног.
      Платье украшала вышивка серебряной и золотой нитью, прелестный витой пояс перехватывал его под грудью.
      Кроме того, Мейн собирался жениться на женщине с совершенным лицом героинь романов, любимых Джози, которое украшали огромные глаза и улыбчивый рот, а еще милая родинка над алыми губами.
      Сильви выглядела абсолютно уверенной в себе, и иначе просто не могло быть.
      Джози присела в реверансе: при этом она казалась себе неуклюжей и приземистой, как миска вчерашней овсянки.
      – Счастлива с вами познакомиться, – сказала Сильви с обворожительным французским акцентом, и Мейн посмотрел на нее с обожанием.
      Даже не взглянув на него, мисс Бродери махнула ему рукой:
      – Дорогой, пожалуйста, оставьте нас. Я ближе хочу познакомиться с мисс Эссекс.
      Должно быть, изумление Джози от того, что Мейн тотчас же исчез, отразилось на ее лице, потому что мисс Бродери ободряюще улыбнулась ей.
      – Вы не думаете, что я слишком командую своим женихом?
      – Вовсе нет, – ответила Джози. – Дело в том, что...
      – В том, что с мужчинами следует обращаться с такой же учтивостью, с какой обращаются с хорошим и сильным домашним животным на ферме: без сантиментов, но по-доброму. А теперь, моя дорогая, поговорим о вас. Я наслышана о ваших несчастьях.
      Джози сглотнула. Еще бы – здесь все обо всем знали. Мисс Бродери наклонилась ближе к ней:
      – Не пройти ли нам в дамскую комнату? Уверяю вас, это мое любимое место и там так удобно болтать о чем угодно, не привлекая особого внимания...
      В этот момент Джози заметила Тимоти Арбетнота – самого верного ее партнера по танцам. Она постоянно напоминала себе, что четверо его осиротевших детей никак не могут помешать браку с ним, но отсутствие волос тут же гасило ее энтузиазм.
      Мисс Бродери тоже скользнула по нему взглядом, и прежде чем Джози успела что-либо сообразить, они обе скрылись в дамской комнате. Джози никогда не посещала эту комнату одна: она прекрасно знала, что там происходит. Дамы усаживались в кружок на тонконогие стулья и начинали хвастаться, кто от кого ждет брачного предложения. Но даже если они не сплетничали, то, уставившись в огромное зеркало, пудрили носики и поправляли прически, а Джози ненавидела это занятие почти также, как насмешки или изъявление сочувствия в свой адрес.
      К счастью, когда они вошли, в дамской комнате не было никого, но секундой позже везению Джози пришел конец, потому что ее сестра Тесс вышла из туалета.
      – Ах, Джози, дорогая! – Она тут же приветливо улыбнулась мисс Бродери.
      Джози молча наблюдала, как обе дамы делают друг другу реверансы и оценивающе оглядывают друг друга.
      Впрочем, поскольку Тесс была красива и замужем за одним из самых богатых людей в Англии, она не могла не получить достойную оценку со стороны мисс Бродери. А так как мисс Бродери была не менее красива и помолвлена с Мейном, то их дружба явно предрешена на небесах.
      – Я давно мечтала встретиться с вами без свидетелей, – приветливо сказала мисс Бродери. – В конце концов, нам нечего делить. Если я не ошибаюсь, вы первая и единственная, кому граф Мейн сделал предложение до меня.
      – Наша помолвка длилась всего несколько дней, – поспешила успокоить ее Тесс. – Да к тому же она ничего не значила.
      – Я так и думала, – кивнула мисс Бродери и села рядом с Джози. – Не хотите ли, миссис Фелтон, присоединиться к нам? Я только что познакомилась с вашей прелестной младшей сестрой.
      Джози подавила желание фыркнуть. Она не смотрела в зеркало, но знала, что там увидит: неуклюжую пухлую девицу с лунообразным лицом. Единственное, что в ней было хорошего, – это осанка, да и то благодаря корсету, зашнурованному от плеч до бедер.
      Тесс плавно опустилась на стул и взяла Джози за руку, после чего дамы принялись щебетать о детях и тому подобных вещах, но было понятно, что мисс Бродери проявляет к этой теме лишь вежливый интерес и не более того.
      – Я слышала, что с этой... процедурой связаны некоторые неудобства... – Она взмахнула рукой.
      Джози не смогла удержаться и захихикала.
      – Я неправильно выразилась? – спросила мисс Бродери.
      – Вы выразились очаровательно, – поспешила уверить ее Джози.
      – Пожалуйста, зовите меня Сильви: в конце концов, я выхожу замуж за человека, связанного с вашей семьёй тесными узами.
      В глазах ее заплясали смешинки.
      – Собственно, я даже могу претендовать на звание одной из сестер Эссекс, вы так не думаете?
      Тесс хмыкнула.
      – Тогда вам бы следовало родиться в Шотландии, а не во Франции, – заметила она.
      – Вовсе не обязательно! Давайте считать, что я потерянная французская ветвь с вашего семейного стебля.
      – Не стебля, а древа, – поправила Джози.
      – Верно, древа. И как французский отпрыск вашей семьи я полагаю, чтобы мы должны исправить ситуацию с Джозефиной. Мейн кое-что рассказал мне об этом...
      Джози перестала смеяться. Так Мейн говорил о ней с Сильви?
      – Что-то подобное я слышала в Париже, – беззаботно продолжала Сильви. – Видите ли, несколько лет назад, еще до того, как отцу там не повезло со всеми этими делами...
      Но Джози уже не слушала – ей вдруг захотелось уйти. Уже то, что сестры и Гризелда считали ее положение плачевным, было прискорбно, а тут...
      – Прошу прощения, – сказала она ледяным тоном, поднимаясь со стула. – Должно быть, я кое-что забыла...
      – Пожалуйста, сядьте! – В голосе Сильви Джози послышались властные интонации ее гувернантки. – Видите ли, юная Джозефина, жизнь полна унижений. Вам следует научиться всплывать, а не тонуть; надо уметь оседлать волну. Направьте вашу энергию против тех болванов, которые судачат у вас за спиной.
      Тесс тут же потянула Джози за рукав и заставила сесть на стул.
      – Сильви права: все может измениться в мгновение ока.
      Джози хмыкнула:
      – Ну да, разумеется. Проснувшись однажды утром, я стану самой желанной невестой в Лондоне. Что-то мне трудно в это поверить.
      – И все же многое в жизни зависит от нас, – не сдавалась Сильви. – Скажите, есть кто-нибудь, за кого вы хотели бы выйти замуж?
      – Называйте меня Джози. – Это прозвучало не слишком любезно, но что поделаешь... – Так вот, я хочу...
      – У Джози есть список, – вступила в разговор Тесс. – Ты помнишь, кто в твоем списке, дорогая?
      – К чему беспокоиться и составлять список? К чему сужать выбор моих поклонников?
      – Список – блестящая мысль. У меня самой был такой список, из которого я и выбрала Мейна, – заявила Сильви.
      – Был? – Джози прищурилась. – Могу я узнать, кто значился в вашем списке и что для вас имело значение?
      – Титул, потому что я родилась в знатной дворянской французской семье и мне уже поздно менять свои требования, или деньги.
      – Вы сочувствуете революционерам? – неожиданно спросила Джози.
      – Мои чувства менялись. Мой отец – молодой идеалист, – когда мы приехали в Париж, стал министром финансов при Наполеоне. Потом коррупция, кумовство... Мы бежали из Франции ночью. Моя мать никогда не разделяла надежд отца и ненавидела революционеров, потому что они убили многих людей, которых она любила. К счастью, отец понял, откуда дует ветер, и перевез нас сюда за год до того, как снова была объявлена война. К сожалению, из наших друзей многие не уцелели...
      Тесс издала восклицание, означавшее сочувствие.
      – Скажите, а что вас огорчает теперь?
      Сильви пожала плечами:
      – Очень многое. Например, то, что некоторые глупые люди распространяют гадкие слухи о Джозефине. Они определенно заслуживают осуждения. Вы их знаете, миссис Фелтон?
      – Называйте меня Тесс; в конце концов, мы почти сестры. Что до вашего вопроса, то заводила тут – Дарлингтон. Хотя я никогда его не встречала, но ничуть об этом не жалею. По-видимому, он второй или третий сын герцога Бэдрока.
      – Значит, фамилия Бэдрока – Дарлингтон? – на мгновение задумалась Сильви.
      – Я его встречала, – сказала Джози. – Очень красивый малый – сплошные золотые кудри и голубые глазки.
      – Думаю, мы могли бы найти кого-нибудь, кто смог бы его соблазнить, – сказала Сильви по-прежнему задумчиво. – Мужчины так податливы в первые дни любви...
      – Как жаль, что Аннабел замужем: она бы тотчас же принялась за дело! – Джози усмехнулась.
      – Еще одна сестра? Знаете, какую легендарную репутацию вы приобрели в свете? Четыре восхитительные шотландки, взявшие Лондон штурмом и захватившие самых завидных холостяков.
      – Боюсь, что наше счастье в браке могло привести к печальным последствиям для Джози, – заметила Тесс.
      – Слишком заметен контраст. – Джози вздохнула. – Я хочу сказать, контраст между сестрами и мною.
      – Но вы действительно красивы, Джози. – Сильви улыбнулась. – Просто вам немного не повезло. Мужчины, которых ваши сестры не выбрали, сейчас в некотором раздражении, только и всего.
      Дверь открылась, и в нее просунулась голова покровительницы Джози леди Гризелды.
      – О, дорогая, – воскликнула она, – вот ты где! Тимоти Арбетнот всюду ищет тебя, и вид у него при этом отчаянный.
      – Мне здесь нравится больше, – холодно ответила Джози.
      По правде говоря, впервые за весь этот день она почувствовала себя уверенно.
      Гризелда недоуменно подняла брови.
      – В таком случае я, если позволите, присоединюсь к вам. – Она улыбнулась Сильви.
      По-видимому, подумала Джози с некоторым раздражением, выбранная Мейном девушка нравится всем. Да и кому могла бы не понравиться Сильви? Теперь она непринужденно разговаривала с Гризелдой и смеялась.
      – Мы обсуждали вопрос о том, кто мог бы соблазнить эту ужасную личность, – напомнила Сильви. – Я имею в виду Дарлингтона. Так вот, теперь я точно знаю, кто это.
      – И кто же? – подозрительно спросила Гризелда.
      – Вы влюбите Дарлингтона в себя. – Сильви прищурилась. – Вы как раз подходите для такой роли.
      – Я? – В голосе Гризелды прозвучало откровенное недоумение. Джози с трудом удержалась от смеха. По-видимому, Сильви оказалась не лучшим психологом, хотя, конечно, Гризелда была достаточно красива, чтобы соблазнить Дарлингтона или кого угодно другого.
      Что до Гризелды, то овдовев десять лет назад, она не позволяла себе ни малейшей нескромности. По мнению Мейна, репутация сестры постепенно стала кислее уксуса и белее снега, что создавало ужасный контраст по сравнению с подвигами брата на любовном фронте.
      – Соблазнить Дарлингтона очень несложно, – принялась терпеливо объяснять Сильви. – Главное – заставить его прекратить преследовать Джози; и я не сомневаюсь, что для вас это не составит труда. К тому же он красив и блондин, так что вы будете прекрасно дополнять друг друга.
      – Но я не хочу иметь ничего общего с этой ядовитой гадюкой, – запротестовала Гризелда. – Мне прекрасно известно, что он обо мне думает. Дарлингтон сказал миссис Грэм, что я слишком целомудренна.
      – Это значит, что он думал совершенно противоположное, – хихикнула Сильви. – Несмотря на целомудренность, вы по-прежнему чрезвычайно привлекательны. – Она указала на зеркало, и ее собеседницы тут же стали внимательно разглядывать отражение Гризелды.
      Джози не смогла сдержать улыбки. Гризелда достигла возраста тридцати двух лет, и на лице ее не было ни единой морщинки; ничто не указывало на то, что она старше Сильви. Волосы ее ниспадали на плечи безупречными локонами, а тело было облачено во что-то шелковое, мягкое и в целом совершенно обворожительное. Больше всего она походила на фарфоровую пастушку, но выглядела гораздо более мягкой и приветливой.
      Тесс подалась вперед:
      – Хотя мне не пристало говорить это, я думаю, идея Сильви просто замечательная. Все, что тебе надо сделать, дорогая, – это заставить Дарлингтона влюбиться в тебя. Он не такой уж дьявол, каким может показаться. И ты, возможно, найдешь его забавным. Фелтон говорит, что он всегда был первым на своем курсе в университете, а для джентльмена это многое значит. И к тому же обычно он скучает...
      Сильви закрыла веером лицо, так что видны были только ее озорные глаза.
      – Думаю, я видела этого джентльмена, дорогая Гризелда.
      – И вы, должно быть, оценили его плечи, – подхватила Тесс.
      – А по-моему, это совершенно непристойный разговор! – Гризелда явно вспомнила свою роль опекунши.
      – Пора бы уже привыкнуть к непристойностям. – Джози вздохнула. – Ни одна из моих сестер не вышла замуж без скандала.
      – Но я не ищу мужа! – возмутилась Гризелда.
      – Конечно же, ищете, – быстро возразила Сильви. – Каждая женщина хочет быть замужем. Мужья столь же необходимы для комфорта, как фланелевая ночная рубашка зимой. А необходимая вещь не обязательно должна выглядеть романтично.
      – К тому же ты говорила Имоджин, что сама подумываешь о браке, – ехидно заметила Джози.
      – Да, но только не с таким человеком, как Дарлингтон.
      Глаза Сильви округлились.
      – Боже, мы никогда бы не предложили вам ничего подобного! Никогда! Конечно, вы выйдете замуж за человека доброго и с хорошим характером, а не за того, с кем после года совместной жизни не пожелаете завтракать.
      – Мой Уиллоуби был на удивление скромным, – заметила Гризелда, опуская глаза, – но наблюдать, как он целиком поглощает пирог с телятиной, я смогла не больше одного дня, если память мне не изменяет.
      – Думаю, что и со мной было бы то же самое. – Сильви слегка передернула плечами. – Но я собираюсь продолжать дальше так же, как начала, и потому скажу Мейну, что мы никогда не будем завтракать вместе.
      Джози подумала, что это довольно гадко, но через мгновение осознала, что, возможно, Мейну наплевать на завтрак; главное, он сможет спать вместе с Сильви, и еда тут совсем ни при чем.
      – Я подумаю о вашем предложении. – Гризелда явно начинала сдаваться.
      – Флирт необходимо продолжать достаточно долго, чтобы довести Дарлингтона до состояния рабского обожания, – уверенно заявила Сильви. – А потом вы сможете стряхнуть его с себя, как пыль.
      Джози понравилось, как это прозвучало.
      – О, такое решение вопроса не приходило мне в голову. – Гризелда надолго задумалась.
      – В самом деле, – сказала Тесс с журчащим смехом, – мы с сестрами использовали корректные способы улучшения ситуации. Вот и у Джози теперь много поклонников.
      – Да, но они очень старые, – нетерпеливо возразила Джози.
      Сильви подняла бровь.
      – Дорогая, молодые люди все, как один, ужасно скучны. Думаю, вы не осознаете, на какую жертву пошла Гризелда, согласившись на флирт с человеком, которому еще нет тридцати. Раз у них нет опыта, им и сказать нечего.
      – Дарлингтону всегда есть что сказать; у него большой запас острот, – заметила Тесс.
      – Но непохоже, чтобы он совершал много ошибок, тогда как именно ошибки и делают человека интересным.
      – А Мейн совершал ошибки? – Джози внезапно почувствовала любопытство.
      Гризелда рассмеялась, но Сильви ответила с полной серьезностью:
      – Вне всякого сомнения. У него вид человека, по ошибке побывавшего в слишком многих чужих постелях, – это раз. Он слишком ценит разнообразие – это два. Когда Мейн станет моим мужем, я буду требовать от него большей осмотрительности.
      – То есть вы хотите сказать, что он... что он станет продолжать... – Джози замолчала. В конце концов, существовали определенные пределы, переходить которые молодой незамужней женщине не полагалось.
      – О, вне всякого сомнения, – беззаботно ответила Сильви, продолжая обмахиваться веером. – Хотя, должна сказать, сейчас он вошел в роль сентиментального скромника, и исполняет ее с удовольствием.
      – Вчера Мейн сказал мне, что просто купается в любви к вам, – заметила Гризелда.
      – Прелестно, – отозвалась Сильви с чуждой сентиментальности живостью. – Полагаю, это временный прилив чувствительности и скоро он иссякнет. Так случается всегда. Поскольку Мейн наполовину француз, позже его чувствительность перейдет в здоровый цинизм. Кстати, я нахожу циничных мужчин интересными. А вы?
      – На самом деле это вам следовало бы завести флирт с Дарлингтоном, – усмехнулась Гризелда и тут же торопливо добавила: – Разумеется, если бы вы не были обручены с моим братом.
      – Увы, по этой причине я и не могу прийти на помощь Джозефине. Как вы думаете, милая Гризелда, сколько времени это займет? Я полагаю, не более недели.
      В глазах Гризелды зажегся огонек, свидетельствовавший о том, что она испытывает некоторое желание посоперничать со своей будущей красавицей невесткой.
      – Я не стану откладывать и сейчас же возьмусь за дело, – решительно сказала она, после чего поднялась со стула и оглядела в зеркале свое платье, которое, после некоторых ловких манипуляций, внезапно предоставило возможность созерцать большую часть ее груди.
      – Блестящая мысль, – одобрила Сильви. Гризелда порывисто повернулась и поцеловала ее.
      – Вы – само очарование, – улыбнулась она. – Кстати, я нуждаюсь в совете. Как мне к нему подойти? При настоящем положении дел Дарлингтон едва ли окажется поблизости от меня.
      Глаза Тесс загорелись энтузиазмом.
      – Мой муж вас познакомит.
      – Это будет уж слишком нарочито, – возразила Гризелда.
      – Я прочла много романов, в которых молодые женщины роняют разные предметы туалета, привлекая таким образом внимание стоящих поблизости джентльменов, – сообщила Джози. – Самое легкое – уронить веер.
      – Ах нет, не хочу ронять веер. – Лицо Гризелда приняло обеспокоенное выражение. – Это мой любимый, и мне не хотелось бы, чтобы он сломался.
      – Иногда следует идти на жертвы, – попыталась убедить ее Сильви. – Особенно ради доброго дела.
      – В таком случае, – Гризелда хихикнула, – я лучше уроню ваш веер, а в конце вечера вы вернете мне мой.
      Однако Сильви явно не собиралась отдавать свой веер: он был такого же нежно-розового цвета, как и ее платье, да к тому же расшит мелким жемчугом.
      – Вы уверены, что не хотите потерять туфельку? – чуть подумав, спросила она. – На вас потрясающие туфли, Гризелда, и в этот момент вы сможете показать часть лодыжки. Мужчины теряют голову, когда дело касается лодыжек.
      – Неужели это правда? – насторожилась Джози. Сильви, похоже, могла ответить на любой вопрос, а так как лодыжки Джози были превосходны, она часто гадала, не стоит ли показывать их почаще.
      – Женские лодыжки, если они изящны и красивой формы, всегда вызывают восхищение мужчин, – пояснила Сильви. – Видите, Джози, дорогая, я ношу укороченные юбки, и это, конечно, неспроста.
      – Мне требуются юбки подлиннее, чтобы уравновесить бедра, – посетовала Джози.
      – Наверняка это сказала тебе мадам Бадо! – простонала Тесс.
      – А разве она не права? – упорствовала Джози.
      – Мадам Бадо делает потрясающие туалеты, – признала Сильви миролюбиво. – У меня есть изумительная ротонда ее работы, но я не вполне уверена в том, что полностью согласна с ее идеями относительно ваших туалетов, Джози.
      – Это же и я неустанно повторяю! – воскликнула Гризелда.
      Джози снова застонала, но уже про себя. Похоже, дамы задались целью возобновить баталию, разыгрывавшуюся с того самого первого раза, когда Имоджин повезла ее к своей модистке мадам Бадо.
      – Все дело в моей фигуре, – приступила она к уже привычным объяснениям. – Без корсетов мадам Бадо я расплываюсь во все стороны как квашня.
      Даже теперь Джози ощущала успокоительное прикосновение китового уса, обвивавшего ее тело и державшего избыток плоти в узде. Конечно, носить корсет было неудобно и по временам она чувствовала себя в нем деревянной марионеткой, особенно во время танцев, но...
      – Фигура тут ни при чем, – уверенно заявила Гризелда, обращаясь к Сильви. – Джози убеждена, что ей следует постоянно носить это адское сооружение, изготовленное мадам Бадо, однако, как вы видите, она в нем даже сидит с трудом.
      К облегчению Джози, Сильви и не подумала поддерживать Гризелду.
      – Я полагаю, Джози находит эту часть туалета вполне приемлемой.
      – Верно, – согласилась Джози с энтузиазмом. – Я всегда надеваю корсет, когда появляюсь в обществе. Можете себе представить, что будет, если я его сниму? Меня перестанут называть Шотландской Колбаской и станут говорить, что я разбухла до состояния пирога с колбаской, вот чего я опасаюсь!
      – Не волнуйтесь, дорогая, сплетники скоро потеряют к вам интерес, – попыталась успокоить ее Сильви. – Особенно после того, как Гризелда отвлечет внимание Дарлингтона на себя.
      – Думаю, все же я выберу потерю туфельки, – решительно сказала Гризелда. – Веер – это уж слишком, и к тому же сразу бросится в глаза. А вот туфли очень милы, они всегда мне нравились.
      Туфли Гризелды действительно выглядели прекрасно – из кремового шелка с бледно-голубой вышивкой. Чулки были того же цвета, и их украшали вышитые бледно-голубые крошечные лилии.
      – Я так рада, что вхожу в вашу семью, – с улыбкой сказала Сильви. – Я не смогла бы стать сестрой женщины, не разбирающейся в туфлях и не придающей значения обуви.
      Гризелда изящным жестом оправила юбки, глаза ее блестели так, что Джози не могла и упомнить подобного случая, а уголки губ приподнимались в едва заметной улыбке.
      Вытащив из ридикюля губную помаду, Гризелда накрасила губы и выпятила их, глядя в зеркало.
      – Сейчас я чувствую себя совсем другой – возможно даже, немного порочной...
      – Но ведь вы, надеюсь, не проводили все годы своего вдовства в полном одиночестве? – спросила Сильви с любопытством.
      – Нет, конечно, нет, – успокоила ее Гризелда. – Временами у меня бывали короткие увлечения, но я никогда не строила планов подобного рода.
      Джози с трудом удержалась, чтобы не ахнуть.
      – Вот в этом разница между нами. – Сильви расправила плечи. – Вы только наполовину француженка, а я полностью. Поэтому я не могу себе представить возможности пуститься в приключение, не спланировав его заранее.
      – Неужели? – Гризелда рассмеялась. – Вы говорите так умно и рассудительно, Сильви, но я наблюдала вас рядом со своим братом: поверьте, вы оба выглядите чересчур целомудренными.
      – Я всегда так выгляжу, – спокойно ответила Сильви. – Я непременно должна понять причину, прежде чем разрешить хоть какую-то степень близости с мужчиной. Боюсь, что эта рассудочность сужает мои возможности, но я ничего не могу с собой поделать!
      – Позже вечером я предоставлю вам отчет, – заявила Гризелда, направляясь к двери. – Джози, пожалуйста, не забудь, что тебя ожидают несколько партнеров: они просто жаждут потанцевать с тобой, когда ты соизволишь появиться.
      Тесс поправила локон, выбившийся из высокой прически.
      – Думаю, мне тоже пора возвращаться в зал. Лусиус скорее всего уже ищет меня.
      – Насколько лучше иметь мужа, который тебя ищет, а не такого, которого приходится искать самой, – назидательно сказала Сильви. – Я тоже буду к этому стремиться.

      Терман подошел к Колбаске с намерением ей представиться. В каком-то смысле он чувствовал себя ее старым знакомым. Конечно, если бы ему удалось поговорить с ней раньше, то тогда Дарлингтон непременно пришел бы в «Конвент» послушать его историю.
      Но теперь ему не хватало острот приятеля и его язвительных замечаний, помогавших скоротать время.
      – Я друг Дарлингтона, – сказал Терман, считая это в некотором роде удачным началом разговора.
      Колбаска сначала заморгала, потом отвела глаза и уставилась на стену за его спиной.
      – Я предпочла бы, чтобы вы не напоминали мне глупые и низкопробные шутки этого господина.
      – Низкопробные? Но он достаточно хорошо воспитан, – запротестовал Терман.
      Внезапно Колбаска подняла глаза и сказала насмешливо:
      – Ваш Дарлингтон – презренный тип! Готова поклясться, что это самое подходящее определение для него.
      Терман помрачнел. Он всего лишь хотел потанцевать с этой очаровательной свинкой, и вот на тебе! Танец дал бы ему пищу для славной и забавной истории о том, как свинка наступала ему на ноги своими маленькими копытцами и пищала что-то на ухо.
      – Может, вы желаете потанцевать?
      Колбаска мельком взглянула на него и опять принялась созерцать стену.
      – Ни в коем случае.
      – Но почему же? Вы ведь все равно не найдете кавалера лучше.
      Колбаска поморщилась:
      – Хотелось бы знать, что позволяет вам быть столь неучтивым? Мы ведь с вами не знакомы и никогда прежде не встречались.
      Отвращение в ее голосе было волнующим, потому что давало Терману ощущение власти. Не только Дарлингтону суждено отпускать острые замечания, с удовольствием подумал он.
      – Я не имею ничего против того, чтобы быть бесом, если только вы не превратите меня в свинью, как это случилось в библейской истории.
      – Но вы и есть свинья. – Мисс Эссекс наконец обратила на него гневный взор. – Хрю-хрю, мистер Как-вас-там. Почему бы вам не отправиться в ваше маленькое грязное стойло, где вам самое место? – Теперь Колбаска смотрела на него так, что Терману стало не по себе и в его круглом животе что-то заурчало. Всем известно, что дородность украшает мужчину, к тому же придает ему силу и долголетие, но у Термана вдруг возникало неприятное чувство поражения, какое появлялось всякий раз, когда в классе его вызывали к доске произвести какое-нибудь математическое действие – например умножение. У этой мисс Колбаски был чертовски властный взгляд, и Терман вдруг почувствовал, что ненавидит ее.
      А она тем временем продолжала говорить:
      – Вы из тех мужчин, что тайком щиплют горничных, не так ли? И еще я не могу себе представить, как вы существуете с таким шаром вместо живота.
      Терман почувствовал, что поражен в самое сердце: он был очень чувствителен к тому факту, что богатство его семьи пошло от печатного станка. Он всегда смеялся над интеллектуальными притязаниями своего деда, однако отлично помнил, что его претензии на роль и образ джентльмена имеют весьма хрупкую основу.
      – Ну, вас-то никому не захочется ущипнуть, – нагло заявил он, ощущая на языке какой-то кислый привкус.
      Вот так: язвительно и остроумно!
      Он сделал шаг по направлению к Колбаске, еще больше ощущая, как ему отвратительна эта пухлая шотландская девица. Будь у него власть, он никогда бы не допустил в свет таких, как она.
      – Вам никогда не посчастливится также, чтобы вас покрыл достойный кобель, – язвительно сказал он, пристально наблюдая за ней. По правде сказать, Терман и сам был удивлен, что произнес такую непристойность на светском вечере.
      Колбаска вспыхнула:
      – Вы просто помойный отброс!
      Голос ее дрожал, и ему это понравилось. Но когда Колбаска повернулась и бросилась прочь, Терман почувствовал, как ярость распирает его грудь. Так бывало, когда учитель порол его за незнание таблицы умножения. В голове у него все смешалось: Дарлингтон ушел, «Конвент» пропал. Чем ему теперь занять вечер? Без Дарлингтона люди станут считать его глупцом, и во всем этом виновата Колбаска, потому что из-за нее Дарлингтона одолели мысли об аморальности их поведения.

      Не разбирая дороги, Джози ринулась сквозь толпу гостей, не заботясь о выражении лица, и не останавливалась до тех пор, пока перед ней внезапно не возник Мейн.
      – Привет, – сказал он и ухмыльнулся, но тотчас же лицо его изменило выражение. – В чем дело, дорогая?
      Джози с трудом сглотнула, но прежде чем она что-нибудь ответила, Мейн повел ее на белую мраморную террасу, сверкавшую в свете факелов, освещавших ее сразу с двух сторон.
      Подведя Джози к широкой балюстраде, Мейн повернул ее лицом к себе, так чтобы никто не мог видеть слез, струившихся по ее щекам.
      – Что случилось? – озабоченно спросил он. Факелы бросали мерцающий свет на кудрявую черную гриву Мейна и мрачно сдвинутые брови.
      – Этот ужасный человек... – Джози неизящно икнула. – Он сказал... Сказал...
      Она так и не смогла повторить слова Термана – это было бы слишком унизительно.
      – Пожалуйста, успокойтесь! – Мейн вытер слезы с ее щек белым носовым платком.
      Джози отвернулась и уставилась на бордюр террасы; губы ее дрожали.
      – Кто это был? – спросил Мейн непринужденно, но Джози услышала в его голосе звон стали.
      – Не знаю. Какой-то знакомый Дарлингтона. – Джози приняла от него платок и снова вытерла слезы.
      Лицо Мейна приобрело выражение, как у человека, готового поколотить половину мужского населения Лондона.
      – Как он выглядел?
      – Я не разглядела, да это и не важно, – неуверенно произнесла Джози. – Все равно мне известно, что они все обо мне думают... – Глаза Джози снова наполнились слезами, и она принялась искать носовой платок, забыв, что он у нее в руке.
      Платок упал на пол, и Джози не задумываясь наклонилась, чтобы поднять его, но тут же издала тяжкий вздох: корсет чуть не перерезал ее пополам.
      Мейн поднял платок и огляделся.
      – Пожалуй, здесь слишком многолюдно. Может, нам вообще уйти с бала? – предложила Джози. – У меня вечер складывается не особенно приятно...
      И тут она вспомнила о его невесте.
      – Ах нет, нельзя – тогда Сильви будет недоумевать, куда вы подевались.
      Мейн улыбнулся:
      – Во-первых, я счастлив оттого, что вы называете ее просто по имени. Во-вторых, я, конечно же, уведу вас отсюда. Что касается Сильви, она, как вы, вероятно, уже поняли, совершенно самодостаточная женщина и приехала на бал не со мной, а с друзьями. У меня даже есть опасение, что она вряд ли заметит мое исчезновение.
      – Не может быть! – Джози вплеснула руками. Она искренне полагала, что ни одна разумная женщина не станет выпускать жениха из поля зрения.
      Ничего не ответив, Мейн взял Джози под руку, и они неспешно прошествовали сквозь толпу.
      – Нам надо найти Гризелду, – сказал Мейн, оглядывая зал. – В конце концов, она вас опекает, и я должен сказать ей, что мы собираемся сбежать.
      – Нет! – воскликнула Джози, вдруг вспомнив, что Гризелда, по всей вероятности, выполняет распоряжение Сильви и пытается обольстить Дарлингтона. – Ни в коем случае!
      – Но почему? – удивленно спросил Мейн. – Разве моя сестра плохо справляется со своей ролью?
      – Да нет, справляется отлично. Просто мне не хотелось бы ее сейчас беспокоить. – Джози вздохнула.
      – Есть многое, чего я в вас не понимаю, мисс Джозефина Эссекс. – Мейн на мгновение задумался. – Ладно, давайте пошлем ей записку. Молодая леди не может сбежать с бала, не поставив в известность свою опекуншу, и вы это прекрасно знаете. Ваша опекунша может заподозрить самое худшее, и тогда...
      – Нет, если я с вами, – произнесла твердо Джози. Мейн как-то странно посмотрел на нее.
      – Ваша уверенность трогательна, но не многие мамаши пожелали бы, чтобы их дочери под руку со мной исчезали с бала.
      – Ах, Мейн, поверьте: я не из тех женщин, кому на этом балу угрожает опасность быть скомпрометированной! – Джози снова вздохнула и опустила глаза.
      Пожав плечами, Мейн быстро нацарапал на карточке несколько слов и приказал лакею передать записку Гризелде.
      – Куда вы желаете направиться? – спросил он, как только они сели в его роскошный маленький экипаж; графский герб на дверце отливал темно-красным блеском.
      – Куда угодно.
      Мейн внимательно посмотрел на свою спутницу:
      – Наверное, будет нескромно, если я...
      – Никто никогда не поверит, что я могу вести себя нескромно, – решительно прервала его Джози, ничуть не покривив душой.
      – Ну, в таком случае, – Мейн неожиданно ухмыльнулся, – добро пожаловать в мою гостиную, юная леди. – Он постучал по крыше экипажа: – Домой, Уигглз!
      – К вам домой? – удивилась Джози. – Так вы живете поблизости?
      – В двух кварталах отсюда. – Мейн церемонно поклонился. – Вы без сопровождения, но уверяю вас, мой дом кишит слугами.
      – Гораздо важнее, что вы влюблены в Сильви, – это лучшая гарантия для любой девушки.
      – Так и есть. Этот факт непременно удержит меня от дьявольских планов относительно того, чтобы соблазнить вас, – весело согласился Мейн.
      С минуту Джози пристально смотрела на него, затем быстро отвернулась.
      – Я знаю, никому не придет в голову соблазнять меня, и точно так же никому не придет в голову, что вы лелеете такой план. Поэтому мы можем забыть об ущербе репутации и не беспокоиться на этот счет.
      Дворецкий придержал для них дверь, и Мейн, пропустив Джози вперед, обернулся в его сторону:
      – Риббл, у нас в башне есть шампанское «Вдова Клико-Понсарден», старое и холодное. Позаботьтесь подать его как следует.
      Дворецкий почтительно кивнул и предупредил:
      – Лампы еще не зажжены, милорд.
      – Не волнуйтесь, Риббл, я об этом позабочусь.
      – У вас есть башня? Как мило! – сказала Джози, пытаясь выпутаться из ротонды. К счастью, Мейн тут же пришел ей на помощь и передал ротонду лакею.
      – Хотите перекусить? – небрежно спросил он. Джози покачала головой.
      – А я хотел бы чего-нибудь поклевать. Надеюсь, вы меня не осудите? Риббл! – крикнул он вслед дворецкому. – Принесите нам все для легкого ужина.
      Они поднялись по лестнице, миновали главный холл и вошли через маленькую дверцу в неосвещенную комнату. Мейн тут же снял с полки трутницу, и когда он зажег лампу, Джози принялась разглядывать комнату. Куполообразный потолок комнаты был окрашен в ярко-синий цвет и покрыт потускневшими золотыми звездами, стены закрывали панели с причудливыми картинами, изображающими извилистые стебли, на которых тут и там цвели розы. Единственной мебелью в комнате оказались шезлонг, два уютных кресла и чайный столик. Небольшие оконца расположились высоко на стенах – по восьми на каждой из восьми стен; лунный свет лениво струился сквозь них, и потому стебли на стенах выглядели причудливо и таинственно.
      – О, это просто чудо! – Джози медленно огляделась. – Должно быть, это единственная башня в Лондоне, если не считать Тауэра.
      – Ну нет, этот дом не такой уж старый, – пояснил Мейн. – У моего деда была дочь, которую он очень любил, звали ее Сесили. Тетя Сесили родилась преждевременно, поэтому хромала и имела слабые легкие. Она ничего так не любила, как чтение, воображая себя то принцессой, то Спящей красавицей, а эта комната как нельзя больше подходила для того, чтобы ее пробудили поцелуем.
      – Ваша тетя совершенно права. Так ее пробудили?
      – К несчастью, это навсегда останется тайной: она умерла до моего рождения.
      – Простите.
      – Ничего. – Мейн чуть помолчал – видимо, собираясь с мыслями. – В течение долгих лет детей в семье больше не появлялось, пока наконец не родился мой отец. Он говорил мне, что любил сестру больше, чем мать, и долгие часы своего детства проводил здесь, слушая ее рассказы о рыцарях, драконах и фантастических чудовищах. Как видите, кое-что из ее фантазий запечатлено на этих стенах.
      Мейн поднял лампу, и Джози, вглядевшись в переплетенные розовые стебли, увидела маленького единорога с забавной улыбкой на мордочке, танцевавшего на лиане, а также мальчика, цеплявшегося за ветку и одной рукой без усилий удерживавшегося на ней.
      – Мой отец. – Мейн дотронулся до изображения высунувшегося откуда-то чертенка, и Джози без труда узнала копну спутанных волос и аристократический нос – черты, явственно узнаваемые даже на детском личике.
      Ей очень хотелось спросить, когда умер отец Мейна, но она не посмела.
      – Его не стало десять лет назад, – словно желая удовлетворить ее невысказанное любопытство, сказал Мейн.
      – О! – Джози инстинктивно взяла его за руку.
      – Он пересказал мне много историй Сесили. – Мейн вздохнул. – И все равно Гризелда помнит еще больше.
      Резким движением поставив лампу на стол, граф придирчиво оглядел гостью.
      – Неужели вам действительно удобно в этом странном сооружении, которое вы носите?
      Джози почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам.
      – Ну как сказать... – Она старалась говорить непринужденно, но все же не посмела произнести название «сооружения».
      – Это корсет?
      Вопрос, заданный столь бесцеремонно, показался Джози крайне бестактным.
      – Не ваше дело! – огрызнулась она, садясь на край стула; сесть поудобнее ей мешали специальные кольца корсета, расположенные вокруг ее ягодиц и обеспечивавшие возможность сидеть прямо и изящно, держа ноги плотно сжатыми.
      Мейн опустился в кресло напротив; казалось, он весь состоял из широких плеч, сильных ног и при этом, похоже, чувствовал себя весьма уютно.
      – И все же: как вам удается в нем встать? – спросил он с откровенным любопытством.
      Прежде чем Джози успела ответить, в дверь постучали.
      – Войдите!
      Лакей, осторожно ступая, внес в комнату шампанское и поднос с едой, и уже через минуту в руке Джози оказался бокал с шипящим шампанским.
      Это придало ей храбрости, и она с беспечно-отстраненным видом произнесла:
      – Леди никогда не говорят с джентльменами о своем нижнем белье, Мейн.
      – Но ведь мы друзья.
      – Нет, не друзья!
      – Разве? – Он улыбался ей, и в глазах его было нечто такое, перед чем, вероятно, ни одна женщина не смогла устоять. – Уверяю, вы единственная из моих знакомых дам, заставившая меня принять участие в фарсе, который был разыгран в Шотландии. Лучше уж будьте моим другом, а то мне придется бояться, как бы вы не стали врагом.
      – Вы о том случае с лошадью Аннабел, которая заупрямилась?
      Мейн запрокинул голову и расхохотался:
      – Ах вы, маленькая ведьма! Она не заупрямилась – это вы подсунули что-то под седло, чтобы заставить лошадь танцевать и взвиваться в воздух.
      – Я всего лишь сделала доброе дело, – запротестовала Джози, чувствуя, как губы ее против воли складываются в улыбку. – Просто я подумала, что если Ардмор испугается за жизнь Аннабел, то поймет, что влюблен в нее.
      – Он это понял и без вас, – усмехнулся Мейн.
      Джози приблизила бокал к губам и с удовольствием сделала глоток. Сидеть здесь, в этой роскошной бонбоньерке, с одним из самых желанных мужчин Лондона было чем-то восхитительно-запретным и рискованным. От этого она вдруг почувствовала себя самой востребованной дебютанткой на ярмарке невест. Впрочем, она тут же отогнала от себя эту мысль и снова глотнула шампанского.
      – Как вы поняли, что влюблены в Сильви? – неожиданно спросила она.
      Лицо Мейна сразу преобразилось, и Джози ощутила укол зависти. Да и кто бы на ее месте не почувствовал того же? Приручить человека, имеющего репутацию повесы, и так поработить, что его глаза сразу меняли цвет, когда он слышал ее имя, – это равноценно подвигу.
      – Я приехал на бал на Теренс-сквер. – Мейн чуть усмехнулся, вспоминая. – Откровенно говоря, мне туда очень не хотелось: Лусиуса в городе не было, и Рейф тоже предавался пейзанской жизни в деревне. Я только что вернулся из путешествия по Шотландии, когда мою сестру в очередной раз стошнило при мне, и поклялся лишить семью своего общества и бежать в Россию. Но сперва я отправился в Лондон и, конечно, сразу получил сотни приглашений.
      Тут Джози заметила взгляд Мейна, устремленный на ее корсет, но, к счастью, он ничего не сказал.
      – Случилось так, что в тот день был прием у королевы. В гостиной толпилось обычное стадо дебютанток, ожидающих возможности быть представленными, и среди них я увидел восхитительную женщину. Я тотчас же понял, что она француженка, и вовсе не по акценту, а по тому, как она себя держала.
      – Вы хотите сказать, что французские женщины не ведут себя чересчур свободно? – с сомнением спросила Джози.
      – О! Еще как ведут, если у них есть подлинный вкус к жизни; но они никогда не смотрят на мужчину так, будто приглашают его к немедленному действию. Они ожидают, пока мужчина приблизится к ним, или дают ему понять знаком – например, пожатием плеч, – что не хотят этого. Улавливаете разницу?
      – Пожалуй, но разве для вас это имеет значение? Неспроста ведь все считают вас величайшим соблазнителем женщин, когда-либо украшавшим наше общество!
      – Ах нет же, я вовсе не таков! – возразил Мейн и одним махом осушил бокал, а потом наполнил снова.
      Похоже, этот разговор начал его раздражать, и он решил поскорее сменить тему.
      – Вы собираетесь наконец рассказать мне, что на вас надето? – спросил он, отправляя в рот сандвич.
      Джози вспыхнула:
      – Неужели вас так волнует мое белье?
      – Просто я вижу, что вам в нем чертовски неудобно, – весело прокомментировал Мейн.
      Джози откусила кусочек от сандвича, и он оказался изумительным: вкус лосося с огурцом.
      – Ваш повар – просто чародей, – похвалила она, покончив с сандвичем.
      – Не забывайте о шампанском, – напомнил Мейн. – Самим Господом шампанское предназначено для того, чтобы им запивали копченую лососину.
      – Вы уверены, что я могу выпить еще? – спросила Джози с придыханием.
      Мейн пожал плечами:
      – Почему бы нет? Большая часть вечера уже позади, и к тому же мне бы не хотелось отвозить вас к Рейфу, пока нет уверенности, что толпы гостей рассеялись, и нас никто не увидит. Скажите, а вы раньше пили шампанское?
      – Ну... Однажды выпила довольно прилично... – Джози, прищурившись, посмотрела на пузырьки в бокале.
      – Вам не следует слишком увлекаться спиртным, – предостерег Мейн. – Если подумать, сколько времени и сил потребовалось Рейфу, чтобы стать трезвенником...
      – О, не волнуйтесь, я не стану следовать его примеру.
      Мейн поднял бокал:
      – За будущее, Джози?
      – Почему это вы называете меня Джози, а я вас Мейн? – Джози сделала большой глоток шампанского и вдруг почувствовала себя отважной и бесшабашной.
      – Потому что нам так хочется. – Мейн пожал плечами.
      – В таком случае я буду звать вас Гарретом. В конце концов, мы друзья, и я полагаю, что джентльмен, у которого хватило храбрости спрашивать леди о ее нижнем белье, должен держаться с ней на короткой ноге. Интересно, вы тоже так думаете?
      Тут же ее поразила другая мысль, и она бросилась в бездну вопросов очертя голову.
      – Скажите, все те женщины, с которыми вы спали, называли вас Гарретом или Мейном?
      Граф улыбнулся ленивой и очень привлекательной улыбкой, в которой угадывалось нечто чертовское. Сейчас он походил на злокозненного Вакха, мастерски изваянного талантливым скульптором, что вызвало в душе Джози новый прилив дерзости.
      – Вы, наверное, удивлены моим вопросом, но это все шампанское... – добавила она.
      – Я начинаю думать о том, чтобы позвонить и попросить принести отрезвляющую чашку чаю, – усмехнулся Мейн. – Впрочем, маленькая ведьма, я никогда не просил женщин, с которыми у меня были романы, называть меня по имени.
      – Отчего же? Если бы я собиралась снять одежду в присутствии какого-нибудь человека, то, уж конечно, захотела бы установить с ним достаточно близкие отношения и попросила называть меня по имени.
      Мейна откровенно позабавили ее слова.
      – Бывают более близкие отношения, чем раздевание в присутствии друг друга, – заметил он и тотчас же добавил: – Разумеется, мне не следовало этого говорить при вас, но...
      – Но мы говорим о постели, – уточнила Джози. – Если хотите, можете притвориться и представить, что я ваш младший брат.
      Мейн, прищурившись, посмотрел на нее:
      – Это еще зачем?
      – Ну, как хотите. Так вот, моя точка зрения заключается в том, что, если бы я когда-нибудь захотела снять перед кем-нибудь одежду, я не стала бы делать это с чересчур чопорным видом.
      Мейн повернул свой бокал так, что свет заиграл в его стекле золотистыми искрами.
      – Видите ли, большинство дам раздеваются с помощью горничных, а потом сразу ныряют под одеяло.
      Джози принялась обдумывать эту новость, которая явно сулила ей удачу. Если мужа никогда не будет раздражать ее вид...
      – А где раздевается джентльмен?
      – Ну конечно же, леди и джентльмены никогда не пользуются одной гардеробной. – Мейн поглядел на нее сквозь свой бокал. – Никому бы это и в голову не пришло. Такого рода интимность – удел низших классов; сквайр же входит в спальню жены, прикрытый великолепным полосатым халатом из льняной ткани. Потом он роняет свой халат...
      Внезапно Джози живо представила себе, как выглядел бы ее собеседник без халата.
      – Но не раньше, чем привернет фитиль лампы, – закончил Мейн. – Среди аристократии не принято бесстыдное разглядывание, что, как я думаю, вполне правильно. – Мейн запрокинул голову на спинку кресла и стал, прищурившись, созерцать потолок. – А сейчас я скажу нечто такое, что вы никогда не должны сообщать своим близким, – важно изрек он. – Я не должен вам этого говорить, но правда заключается в том, что не могу понять, зачем женщины пускаются во все тяжкие, вызывая гнев мужей своими романами, когда по больщей части они не получают удовольствия от близости с мужчинами.
      – А может, это вы не слишком хороши в постели? Возможно, для Имоджин расставание с вами было счастливым избавлением... – Услышав нечто вроде ворчания, зародившегося где-то в глубине его горла, Джози довольно улыбнулась. – Тесс и Аннабел разговаривали с Имоджин перед ее свадьбой...
      – Ну и... Они сказали что-нибудь обо мне?
      Расслышав в голосе Мейна недоверие, Джози вспыхнула:
      – Почему, ради всего святого, все должны говорить о вас? Берегитесь, не то обожание, исходящее от глупых женщин вроде Петиции Лоркин, может ударить вам в голову.
      – Джози, вы точно ведьма! – На этот раз в тоне Мейна не угадывалось ни похвалы, ни порицания. – Все же я хотел бы знать, каким образом мое имя всплыло во время столь деликатной беседы.
      – Да нет же, они вас точно не упоминали, но тот факт, что многие мужчины не способны дать женщинам счастье в постели, действительно был упомянут.
      – Не говорите мне, что речь шла о Рейфе. Если вы оскорбляете моего друга, то оскорбляете и меня.
      – Нет. Но...
      Джози замолчала. Одно дело проявлять нескромность по отношению к Мейну, и совсем другое – просвещать его насчет того, что первый брак Имоджин оказался весьма неудовлетворительным.
      Мейн продолжал пристально смотреть на нее, и Джози почувствовала, как странный жар охватывает все ее тело.
      – Черт возьми, я, кажется, совсем пьян, – неожиданно произнес хозяин дома; при этом Джози отчего-то подумала, что никогда в жизни не слышала ничего более чувственного.
      – Почему в таком случае вы продолжаете пить? – осторожно спросила она, наблюдая за ним сквозь ресницы, чтобы он не заметил ее любопытства.
      Мейн даже не взглянул на нее.
      – Со времени моего романа с леди Годуин у меня не было женщины... – Он оборвал фразу на полуслове.
      Джози знала, что леди Годуин не только блестящая музыкантша, но и сочиняет вальсы вместе с мужем. Ей принадлежал и волшебный вальс, под который Джози танцевала в бальном зале Рейфа еще до начала этого ужасного сезона. Теперь она не могла танцевать вальс, потому что иначе партнер сразу почувствовал бы рукой ее корсет.
      – Сильви гораздо красивее леди Годуин, – твердо заявила Джози.
      – Верно, – согласился Мейн после паузы. – И Сильви – художница, о чем я, кажется, говорил вам. А какой талант у вас?
      Джози пожала плечами:
      – Ничего, чем может похвастаться леди. Я не умею даже вышивать, и мое любимое занятие – чтение.
      – Что ж, это тоже неплохо. Чтение – достойное занятие.
      – Но не такой литературы, которую предпочитаю я, – призналась Джози в порыве бесшабашной честности. – Я люблю читать книги, публикуемые издательством «Минерва пресс».
      Мейн рассмеялся:
      – Приключение, бегство, девица в беде! О, Джози, не узнаю вас! Разве вы, любя лошадей, не боитесь ездить верхом?
      – С вашей стороны невежливо говорить об этом!
      – Тогда давайте поговорим о чем-нибудь другом. Например, о том, что вам надо навсегда проститься с вашим чертовым корсетом. Да-да, не удивляйтесь! Еще когда мы ехали в Шотландию, я несколько раз отметил про себя, что у вас формируется прелестная фигура... – Мейн вдохновенно взмахнул бокалом.
      – Ох! – выдохнула Джози.
      – Видите ли, когда я впервые познакомился со всеми сестрами Эссекс, у вас была просто очаровательная фигурка для девушки вашего возраста. Сколько же тогда вам было лет, черт побери...
      – Когда мы познакомились, мне было пятнадцать, – сообщила Джози с достоинством.
      – Ну да, в таком возрасте и положено быть немного пухленькой. – Мейн сладко потянулся. – Уверяю вас, почти все девушки в этом возрасте такие. Я сразу понял, что, повзрослев, вы начнете разбивать сердца мужчин, и они будут падать штабелями по пути вашего следования. Но тогда вы еще не до конца сформировались и не умели ходить, как полагается.
      – А потом я растолстела.
      – Нет! Потом вы стали носить это сооружение, которое делает вас похожей на...
      – Фаршированную колбаску.
      – Вот именно. И если вы не хотите этого, то должны снять эту чертову штуку немедленно!
      – О чем это вы?
      – Снимайте, быстро! – приказал Мейн и поднялся, даже не покачнувшись при этом. – Сейчас я вам помогу...
      Джози охватил ужас.
      – Вы, должно быть, пьяны! – взвизгнула она.
      – Ничуть! – Мейн обиженно посмотрел на нее. – Ради всего святого, Джози, я вовсе не собираюсь вас соблазнять. Как вы могли такое подумать? Мне тридцать четыре года, а это, поверьте, не шутка! Через два дня стукнет тридцать пять. А вам сколько? Восемнадцать?
      – Почти девятнадцать, – процедила Джози.
      – То-то же. За всю мою долгую и непутевую жизнь я никогда не причинял вреда младенцам. Кроме того, я влюблен в Сильви, и вы это отлично знаете.
      – Пусть так, но я все равно не пойму, чего вы от меня хотите.
      – Если вы не скажете Сильви и вашим сестрам, сговорившимся упрятать вас в это чудовищное сооружение, то сейчас я покажу вам...
      – Покажете что?
      – Как следует ходить, чтобы поработить любого мужчину и заставить пасть к вашим ногам. Разве вы не этого хотите?
      – Конечно, хочу! – почти прорыдала Джози. – Но я не могу... не могу раздеться сама!
      – Вам не придется раздеваться полностью, – успокоил ее Мейн. – Снимите только эту... коросту, а потом можете снова надеть платье.
      – Не коросту, а корсет! Вы пьяны!
      – Вы тоже, – парировал Мейн, усмехаясь. – Мы оба в этой комнате, залитой светом звезд, довольно пьяны, ну так что из того?
      Прежде чем Джози успела что-либо сообразить, Мейн заставил ее подняться на ноги и, ловко повернув спиной к себе, принялся расстегивать пуговицы платья.
      Разумеется, всему виной шампанское, подумала Джози. Ее гувернантка, мисс Флекно, никогда бы не допустила подобной непристойности. Хорошо еще, что этот добровольный помощник не собирался ее соблазнять...
      – Боже всемогущий! – прошептал Мейн, когда платье было расстегнуто. – Что это такое, черт возьми? Похоже на крепление в днище корабля или... У меня просто нет слов!
      – Это корсет особой конструкции, – пояснила Джози, чувствуя, как кровь бросается ей в лицо. – Такие продают в Париже для дам крупных габаритов. Может, теперь вы будете так любезны снова застегнуть мое платье?
      Но он тянул за шнуровку корсета.
      – Еще чего! Теперь придется расстегнуть крючки по всей длине, а потом можно начать расшнуровывать этот дурацкий корсет.
      – Послушайте, – испуганно закричала Джози, – если вы правда хотите снять с меня корсет, то надо делать это медленно!
      – Это еще почему?
      – Потому что если вы сделаете это слишком быстро, я могу потерять сознание.
      – Черт! – тут же выругался он.
      Джози все же не потеряла сознание, несмотря на то что сжатие ее тела прекратилось так стремительно, что она качнулась вперед. К счастью, Мейн помог ей удержаться на ногах, после чего решительно стащил с нее платье. Корсет отправился на пол за платьем и упал с леденящим душу звоном, поскольку к китовому усу были прикреплены особые свинцовые наконечники, не дававшие пластинкам впиваться в кожу.
      Покончив с этим подвигом, Мейн неподвижно уставился на то место, куда упал корсет.
      – Это сооружение напоминает причудливую куколку, из которой давно выпорхнула бабочка, – саркастически заметил он, поднимая корсет за один из многочисленных шнурков. – Скажите, вам не страшно его носить?
      Хоть он и не смотрел на нее, Джози тут же скрестила руки на груди, пытаясь не думать о своей ничем не сдерживаемой плоти.
      – Он делал меня тоньше! – пискнула она.
      Мейн удивленно взглянул на нее:
      – Не понимаю, зачем вам это? – Только тут он наконец оценил ситуацию и извиняющимся тоном произнес: – Вам, наверное, холодно? Наденьте платье.
      На мгновение наступило молчание, потом Джози сурово изрекла:
      – Я не могу: без корсета платье на меня не налезет.
      Это было одним из преимуществ корсета: с ним она могла, хотя и с трудом, носить платья того же размера, что и Имоджин. Мейн с неожиданной злостью отбросил корсет в сторону, потом подошел к нему и пнул его ногой.
      – Я найду для вас что-нибудь, – сказал он сквозь сжатые зубы и, прежде чем Джози успела произнести хоть слово, исчез за дверью.
      Боже, какое восхитительное ощущение! Восхитительное! Почувствовав себя вольной птицей, Джози раскинула руки. На ней была сорочка из легчайшего батиста, и ей казалось, что она парит в воздухе, а прозрачное одеяние волнами струится вокруг ее ног...

      Итак...
      Первого мужа Гризелде преподнес папаша, можно сказать, на блюдечке.
      – У меня попросили твоей руки, – просто сказал он.
      – Кто? – Она, разумеется, имела в мыслях лорда Когли, с которым танцевала накануне.
      – Уиллоуби. – Ее родитель нетерпеливо тряхнул головой. – Приличная семья, дела в отличном состоянии. Едва ли тебе представится что-нибудь лучшее.
      – Но... Ах! – Она заплакала.
      На этом разговор закончился, и с тех самых пор, как бедный Уиллоуби умер, упав лицом в тарелку с галантином, Гризелда смотрела на мужчин с одной целью – получить при случае свое скромное удовольствие. Случилось это, по правде говоря, только дважды, и ни одна из этих маленьких интрижек не длилась долее одной ночи. Тем не менее Гризелда считала эти два случая разумной интермедией на фоне неизбежных визитов, балов и тому подобных событий, из которых состояла ее жизнь.
      Теперь она серьезно обдумывала вопрос о браке, хотя и была устрашающе старой. Почти тридцать три года не шутка, но Гризелда скорее согласилась бы умереть, чем признать этот факт. Да она и не выглядела на тридцать три.
      Когда она наконец увидела Дарлингтона, он на другом конце комнаты беседовал с миссис Хотсон и ее дочерью, и Гризелда остановилась в задумчивости.
      Миссис Хотсон была известна своим богатством: ее муж успешно вкладывал деньги в создание машин по производству кружев. Кружева были довольно грубы и пригодны только для нижнего белья, однако он заработал на этом много денег. Естественно, Гризелда не стала бы украшать свое нижнее белье такими кружевами – она находила источник гордости в том, что ее нижнее белье выглядело не хуже верхнего платья; и то, что ее нижних сорочек не видит никто, кроме горничной, вовсе не значило, что она могла расслабиться и стать неряхой.
      Впрочем, сейчас куда важнее было то, что Дарлингтон оказался весьма красивым джентльменом: его спутанные кудри являли собой прическу, пользовавшуюся успехом у мужчин, начиная с епископа Лондонского и кончая непутевым братцем Мейном.
      Кстати, у Мейна волосы вились от природы, как, по-видимому, и у Дарлингтона. Гризелда также отметила, что он высок, поджар и прекрасно одет, хотя, как ей было известно, у него в кармане не имелось ни пенни. Лишь изредка у него водились деньги. Тому могло быть лишь одно объяснение: герцог Бэдрок вряд ли позволил бы своему младшему сыну жить в сточной канаве.
      Тем не менее Дарлингтону как воздух была необходима выгодная женитьба – не зря же он пытался заинтересовать собой Летти Хотсон.
      Летти стояла рядом с ним приоткрыв рот и внимательно слушала, но даже с другого конца комнаты Гризелда могла видеть отвращение, которое Дарлингтон испытывал к самому себе, – столь явственно оно было написано на его лице.
      «Пожалуй, – подумала она, – я окажу ему большую услугу, избавив его от этой компании». Вскоре она уже стояла рядом с миссис Хотсон и расхваливала платье ее дочери. Летти действительно словно купалась в кружевах, окутывавших ее с головы до ног, но и это ей не помогло, и через две минуты Гризелда уже удалялась под руку с Дарлингтоном, отбив его от чрезмерно энергичных атак матери и дочери.
      – Не собираетесь ли и вы развлечь меня тонкими замечаниями насчет кружев Летти? – как бы невзначай поинтересовалась она.
      – Пожалуй, нет. Сперва я хотел бы понять, что у вас за дело ко мне, леди Гризелда. – Дарлингтон покаянно вздохнул: – Боюсь, виной всему мои грехи, давно ставшие притчей во языцех.
      – Да уж, назвать Джози Колбаской и в самом деле не слишком славный подвиг. – Слова Гризелды прозвучали даже суровее, чем она хотела.
      – Клянусь, я никогда не повторю эту ошибку!
      Гризелда с удивлением посмотрела на молодого человека и невольно отметила его странные серо-зеленые глаза и густые ресницы. Еще более странным ей показалось то, что он, похоже, и в самом деле раскаивается. Почему, ради всего святого, она не поговорила с ним раньше? Тогда, возможно, ей удалось бы избавить бедняжку Джози от ее печалей после первого же бала, как только они услышали хихиканье и перешептывания, в которых упоминалась Шотландская Колбаска.
      – Благодаря вам дебют в свете для нее стал ужасным испытанием. – Гризелда с укором посмотрела на Дарлингтона, и он тут же покорно склонил голову:
      – Если бы вы приказали мне держать язык за зубами, я бы это сделал немедленно.
      – Правда? – В голосе Гризелды прозвучало сомнение. – Действительно ли моих слов достаточно, чтобы перестать вести себя так жестоко? – Она умолкла, выжидая.
      – Кому хочется показать себя столь скверно воспитанным? – Губы Дарлингтона как-то странно скривились. – Надеюсь, я могу пригласить вас на танец?
      Гризелда знала, что ей следует вернуться и сообщить о своей победе, но на этот раз любопытство пересилило, и она поступила иначе.
      – Я потанцую с вами при условии, что вы дадите мне возможность насладиться вашим остроумием, о котором я столько наслышана.
      Дарлингтон покачал головой:
      – Я решил больше не зарабатывать себе очки за счет других.
      – Допустим. – Гризелда почувствовала себя слегка разочарованной. – Но вы же не собираетесь в монастырь!
      Музыканты заиграли вступление к вальсу, и Дарлингтон, улыбнувшись, положил руку Гризелде на талию.
      – Я подумал, что мне пора стать скучной личностью, одним из тех, на кого равняются остальные.
      Дарлингтон оказался прекрасным танцором, и Гризелда ничуть не пожалела о том, что сразу не ушла от него.
      – Я отлично понимаю, что вы имеете в виду: в вас действительно есть что-то от пуританина. Думаю, вы нежны и скромны от природы, но пытались скрыть это за эпатажными выходками.
      – Именно так. Я подавил горячее желание стать епископом, но, возможно, мне еще не поздно оставить свет и все суетное.
      – Что ж, тогда мне придется устроить вам экзамен, – Усмехнулась Гризелда. – Не забудьте, всем вставшим на путь исправления приходилось преодолевать искушение. – Гризелда с удовольствием ощущала на талии его теплую сильную руку и не спешила закончить танец.
      – Думаю, искушение приходит в пустыне. – Ответ Дарлингтона вызвал у нее улыбку.
      – В Англии нет пустынь, – заметила Гризелда.
      – Вот и хорошо.
      – Почему?
      – Потому что, как я слышал, в пустыне люди ходят нагими. – В его глазах заплясали смешинки, и на мгновение Гризелда заподозрила, что Дарлингтон пытается соблазнить ее. – Представьте, например, леди Статтерфилд в этом состоянии... – Он кивком указал на костлявую даму, разодетую в многослойное платье из накрахмаленной тафты, которая как раз в этот момент величественно прошествовала мимо.
      – Может быть, вы правы и это действительно хорошо, что в Англии нет пустынь, – задумчиво кивнула Гризелда. – Я совершенно уверена, что вы когда-то были первым учеником.
      – В наше время не составляет никакого труда быть первым. – Дарлингтон усмехнулся. – Особенно для того, кто любит сплетничать. Вся история состоит из большого количества сплетен, и то, что я оказался первым учеником в этой области, надеюсь, только возвышает меня в ваших глазах.
      – История состоит из сплетен? А я думала, она состоит из рассказов о великих событиях, великих людях и великих датах. Моя гувернантка приходила в отчаяние от моей неспособности удержать в памяти даты, но я никогда не видела в этом смысла.
      – Я тоже, – любезно согласился Дарлингтон, и Гризелда почувствовала, что он говорит правду.
      Музыка перестала играть, и она сделала реверанс.
      – Я увижу вас завтра в парке? – спросил Дарлингтон.
      – Полагаю, там вы будете выслеживать подходящих для брака девиц? – поддразнила Гризелда.
      – Почему бы нет?
      Теперь Гризелда не сомневалась, что Дарлингтон принадлежит к той разновидности мужчин, которые готовы флиртовать с покладистой и, по-видимому, доступной вдовушкой и в то же время выискивать богатую жену. Тем не менее она продолжала улыбаться.
      – Возможно, мы действительно там встретимся, но точно обещать не могу. – Она отвернулась с вежливой улыбкой, что означало окончание разговора. Хотя ей доставил удовольствие тур вальса, наблюдать за тем, как Дарлингтон пытается подцепить на крючок бедную Летти Хотсон, отнюдь не входило в ее планы.

      Дверь открылась, и Джози прикрыла руками груди, которые казались ей слишком большими. Она не могла сказать, как это случилось, но в последний год они стали просто огромными. Хорошо еще, что ноги не потолстели и по-прежнему оставались весьма стройными по сравнению со всем остальным.
      Мейн тут же помог ей надеть роскошный цветной халат, и Джози с удовольствием почувствовала прикосновение гладкого темно-лилового шелка с пейслианским рисунком.
      Потом Мейн протянул ей бокал с шампанским.
      – Теперь сядьте, и я покажу вам, как следует ходить даме вашего возраста.
      – Вы правда полагаете, что я смогу поработить всех мужчин? – Джози не спеша опустилась на стул.
      Без корсета было так удобно, так приятно! Скрестив ноги, она наслаждалась возможностью свободно изгибать спину. Шампанское уже начало действовать, и она мигом обрела бесшабашно-веселое настроение, тем более что этот странный денди готов был потратить на нее уйму времени для того только, чтобы показать, как добиться успеха на ярмарке невест.
      Мейн дотянулся до ее брошенного платья, взял его в руки и встряхнул особым образом.
      – Что, ради всего святого, вы делаете? – спросила Джози, когда он стал снимать свой сюртук. При всей своей наивности, она могла понять, что эта сцена не похожа на попытку соблазнить ее, и все же...
      – Думаю, я лучше смогу показать вам, как следует двигаться, если надену женское платье. – Мейн очаровательно подмигнул ей. – Слава Богу, здесь короткие рукава. Боюсь, что мои руки слишком мощные, оттого что я имею дело с лошадьми, а это немодно.
      Прежде чем Джози успела что-нибудь сказать, Мейн сбросил рубашку и принялся надевать платье, что оказалось для него крайне непростой задачей, поскольку он весь состоял из гладких и отчетливо очерченных мускулов. Она воображала, что на груди у мужчин масса густых волос, но ничего подобного у Мейна не было – его кожа оказалась совершенно гладкой. Он бы отлично смотрелся в тенистом лесу, с лозами, вплетенными в шелковистые кудри, – настоящий лесной бог, не знающий о своей красоте.
      Не замечая своего состояния, Джози словно приросла к стулу и не произносила ни звука. Чувства ее смешались: она испытывала влечение и страх, удивление и удовольствие.
      Однако уже секундой позже все это разрешилось приступом неудержимого смеха, когда Мейн поднял ее платье и одним ловким движением распорол его на спине сверху донизу. Это произошло прежде, чем она успела выразить протест, – а ведь оно было одним из лучших творений мадам Бадо, изготовленное из тончайшего шелка на чехле из розового газа и расшитое крошечными белыми стеклянными бусинками. Потом он стал натягивать рукава, и треск разрываемой материи повторился, но разве теперь это могло иметь какое-нибудь значение?
      – Ну вот. – Мейн прервал свои действия, чтобы сделать глоток шампанского. – Теперь можно смотреть.
      – Теперь? – Джози продолжала безудержно хохотать. – Пожалуй, теперь уже поздно!
      Мускулистые руки Мейна забавно выступали из крошечных розовых рукавчиков платья, и в этом была явная несообразность, как если бы тигр вздумал напялить передник.
      – Прекратите издеваться, – сказал Мейн серьезно. – Лучше представьте, что я мисс Люси Дебютантка.
      Джози тут же вскочила и сделала реверанс:
      – Приятно познакомиться, мисс Люси!
      Она не могла не отметить, насколько легче делать реверанс, когда на тебе нет корсета, впивающегося в тело.
      Мейн тоже сделал нечто весьма похожее на реверанс, а потом отошел в дальний конец комнаты.
      – Итак, теперь смотрите внимательно. Люси – молодая неопытная девушка, но она прирожденная кокетка и инстинктивно чувствует, что мужчинам приятно. Надеюсь, вы меня понимаете?
      – Нет, – честно ответила Джози. – Моя гувернантка мисс Флекно учила меня ходить с книгой на голове. Я должна была каждую минуту помнить, что леди обязана держать спину прямо и поменьше вилять различными частями тела.
      Мейн раздраженно фыркнул:
       —Ваша мисс Флекно – обыкновенная идиотка. Виляние бедрами – именно то, что следует делать; разумеется, без вульгарности, в изысканной манере. Ну, теперь ясно? – Он положил руку на обтянутое розовым шелком бедро и не спеша направился через комнату к Джози. При этом, как по волшебству, его походка приобрела сходство с медлительной и грациозной походкой хищницы, женщины, бедра которой двигались, как руль корабля, встречающего на пути волну.
      Когда он повернулся, Джози снова не смогла удержаться от смеха. Разумеется, ее бедное платье не сходилось на его спине, чем еще больше усиливало комизм ситуации.
      – Прекратите фыркать, ведьма, – бросил Мейн через плечо. – Теперь ваша очередь.
      – Моя очередь?
      Преодолев смущение, Джози встала рядом с ним.
      – Пусть ваши бедра покачиваются, – скомандовал Мейн. – У вас красивые бедра. Я заметил это, хотя вы и превратили себя в мисс Колбаску.
      – Я не... – начала Джози, но тут Мейн весьма бесцеремонно подтолкнул ее, и они двинулись через комнату, держась рядом.
      Увы, это не сработало. Джози не чувствовала себя кокеткой, хоть и положила ладонь на талию и попыталась покачивать бедрами. При этом она все же успела осознать, что ей бы понравилась фигура Мейна, будь он женщиной. Весь он выглядел таким чувственным, когда изображал женщину!
      Внезапно Мейн остановился и недовольно посмотрел на нее:
      – Вы не слишком внимательны, Джози, и не чувствуете, что надо делать. Скажите, вы когда-нибудь целовались?
      – Конечно!
      – Поцелуй с мужчиной – вот что я имел в виду.
      Джози покачала головой. Кому, интересно, придет в голову поцеловать ее? Неужто он слеп?
      Должно быть, Мейн прочел это на ее лице, он неловко отвел глаза.
      – Да, это проблема. Вы не чувствуете своего тела, совсем не чувствуете...
      И вдруг произошло неожиданное: в одну секунду Мейн оказался стоящим лицом к ней в ее розовом платье. Стеклянные бусинки, так старательно нашитые белошвейками мадам Бадо, поблескивали в лунном свете, и сейчас, должно быть, это выглядело нелепо, но почему-то Джози показалось, что сам Вакх, спустившись в эту странную комнату в башне и оказавшись рядом с ней, смотрит на нее, и в его глазах она читает безумный страстный призыв.
      Однако то, что затем произнес Мейн, вовсе не прозвучало как призыв.
      – Я собираюсь вас поцеловать, – спокойно сказал он. – Кто-то же должен сделать это в первый раз? Ну, Джози... – Он схватил ее за плечи. – Подыграйте мне, но не забывайте, что я влюблен в Сильви и вы это знаете.
      Джози почувствовала, как у нее округлились глаза.
      – Неужели вы вообразили, что я способна влюбиться в вас после одного поцелуя?
      Мейн нахмурился:
      – Не волнуйтесь так. Раз уж мы честны друг с другом, то, скажу вам откровенно, у меня нет намерения влюбляться в столь юную особу.
      Джози вздохнула:
      – Мои сестры только и делают, что пытаются бросить меня в объятия мужчин вашего возраста, и эти мужчины весьма любезны и соглашаются танцевать со мной, а я...
      Она не закончила фразу, так как Мейн тут же ее перебил:
      – Вы хотите выйти замуж за человека вашего возраста, и это вполне естественно, но я посоветовал бы вам обратить внимание на зрелого мужчину.
      – У меня есть список, – неожиданно для себя сообщила Джози.
      Мейн ухмыльнулся:
      – И кто же в нем?
      – Я не стану вас знакомить со всем списком, поскольку он содержит личные сведения, но скажу, что возраст в двадцать пять лет мне вполне подходит. Кстати, Имоджин заметила, что Рейф соответствует почти всем предъявляемым мною требованиям.
      – Надеюсь, когда-нибудь вы позволите мне заглянуть в ваш список, – сказал Мейн с юмором. – А сейчас уже почти рассвет и ваши сестры, вероятно, не могут ума приложить, куда я вас увез.
      Не зная, что ответить, Джози пожала плечами. Ее кожу слегка покалывало, и она очень остро чувствовала, что они одни и полуодеты.
      – Имоджин, вероятно, отбыла с Рейфом в свадебное путешествие, Тесс уехала домой с Фелтоном, а Аннабел покинула бал еще до того, как я встретила вас: у нее грудной ребенок, и она начинает скучать по нему после получаса разлуки.
      Мейн сделал шаг вперед и притронулся к ее подбородку.
      – У вас прекрасная кожа, Джози, вы это знаете?
      – Это лучшее, что у меня есть, – пробормотала Джози, словно загипнотизированная его взглядом. Он смотрел на нее, как если бы...
      Его рука легла на ее затылок, а пальцы зарылись в волосы.
      – У вас и волосы прекрасные...
      – Каштановые, – сказала Джози, пытаясь избавиться от чар, исходивших от его текучего голоса.
      – На солнце они кажутся бронзовыми, – поправил Мейн. – Однажды днем, когда мы ехали в Шотландию, вы сидели у окна кареты, и солнце играло у вас в волосах. Тогда я и увидел, какого они глубокого бронзового оттенка, пленительно мягкие и пышные.
      Джози покраснела: она никогда так не думала о своих волосах.
      И тут он наклонился ближе. Вот оно, подумала Джози. Конечно, ей было известно, чего следует ожидать. Она видела, как Лусиус Фелтон целовал Тесс, как граф Ардмор касался поцелуем волос Аннабел, видела, как он целовал ее плечи. Однажды она даже подсмотрела из-за угла коридора, как Рейф обнимал Имоджин, целовал, и их тела соприкасались.
      Но все оказалось совсем не так, как она предполагала.
      Губы Мейна не коснулись ее губ с нежностью и обожанием, как губы Фелтона, когда он целовал Тесс, а требовательно и властно впились в ее рот. А поскольку Джози понятия не имела, чего он требовал от нее, то с трудом заставила себя не слишком вырываться. «Неудивительно, что романы Мейна длятся не долее двух недель, – подумала она. – Он просто не умеет целоваться! Возможно, и в постели он тоже не лучше».
      Впрочем, Джози вовсе не хотелось, чтобы Мейн почувствовал ее отношение к происходящему. Он так добр к ней и хочет... Не важно, все ли ему удается, но он определенно хочет подарить ей первый поцелуй, чтобы ее поведение стало женственнее и она научилась двигаться, как настоящая светская дама. Во всяком случае, до сих пор она ни от кого не слышала, что это так важно.
      Рука, поддерживавшая ее голову, оставляла приятное ощущение, будто Мейн склоняет ее к чему-то, – вот только она не понимала к чему.
      Его язык прошелся по ее губам, вызвав в теле Джози странное ощущение. Мысленно она отметила это как еще один недостаток Мейна и причину того, почему он остался неженатым до столь преклонного возраста, как вдруг...
      Джози и сама не поняла, почему все столь резко изменилось. Может, потому, что она ощутила его чудесный запах? Это был тонкий аромат мужского мыла. Она подняла глаза и тут же почувствовала, что его пальцы ласкают ее шею. Ощущение это было странным, как если бы она... только сейчас избавилась от корсета.
      – Вот так, моя девочка. – Низкий голос Мейн был таким же темным, как и неосвещенная комната, как мурлыканье бога вина и виноделия, и он заставил Джози раскрыть губы навстречу ему. Тогда Мейн одним движением оторвал ее от пола и прижал к себе; в то же мгновение его язык проник в ее рот...
      Джози оцепенела от неожиданности. В этом было нечто нечистое, негигиеничное, и все же...
      Тут мысли ее утратили ясность, руки каким-то образом обвились вокруг шеи Мейна, а пальцы запутались в его волосах. Ее груди оказались крепко прижатыми к его груди, и ощущение это показалось Джози восхитительным – оно напоминало одновременно и наслаждение, и муку.
      Его язык у нее во рту говорил с ней без слов, а руки настолько крепко держали ее, что она не могла пошевелиться. Все, чего Джози теперь хотела, – это вечно оставаться прижатой к его сильному телу и испытывать неведомые доселе ощущения.
      Должно быть, Мейн именно на это и рассчитывал: слегка отстранившись, он пристально посмотрел на нее, и его глаза еще больше потемнели. Теперь они казались уже не синими, а черными, и на миг Джози почудилось, что его дыхание стало хриплым и неровным.
      – Ну вот, Джозефина Эссекс, это был ваш первый поцелуй.
      Джози открыла рот, но не смогла произнести ни звука и просто смотрела на него, не отводя глаз, в то время как ее руки все еще обнимали его шею, а душа была полна желания.
      Наконец она разомкнула руки и попыталась совладать с мыслями.
      – Ну как, приемлемо? – На этот раз в голосе Мейна не было обольстительного мурлыканья.
      – Вполне, – ответила Джози, дрожащими руками пытаясь завязать пояс халата. – И что же, теперь я смогу ходить, как полагается?
      Мейн снисходительно посмотрел на нее:
      – Надеюсь, сможете. Впрочем, отчего бы нам не испытать это прямо сейчас? Давайте посмотрим, не сыграл ли я роль осла, а?
      Джози отвернулась от него и отошла к противоположной стене. Нет, Мейн точно не осел – она чувствовала это по дрожи в ногах и по ощущению, которое прикосновение его халата вызывало в ее груди.
      Джози уже была готова действовать, но на мгновение остановилась, чтобы насладиться прелестью происходящего. Встретив взгляд его темных глаз и полюбовавшись его волосами, даже теперь выглядевшими как творения мастера-куафера, она улыбнулась.
      Отчего-то Мейн показался несколько скованным, и она снова улыбнулась ему, но на этот раз ее улыбка не была привычной маской. Теперь Джози ощутила полноту своей нижней губы и блеск в глазах, словно смотрела на себя со стороны. Когда она двинулась навстречу Мейну, ее полные, округлые бедра покачивались с естественной грацией, а талию ясно обозначал широкий кушак шелкового мужского халата. Впервые в жизни Джози поняла, что груди ее именно такие, какие требуются для ее фигуры. Она несла их гордо и, плавно покачивая бедрами, понимала, что то и другое прекрасно, поскольку природа в своей щедрости одарила ее самым лучшим.
      – Уже лучше. – Мейн одобрительно кивнул. – Теперь снова смотрите на меня.
      Выставляя одну ногу перед другой, Мейн прошел вперед, слегка покачивая бедрами, и Джози сразу поняла, что он имел в виду.
      – Теперь вы, – повернувшись, приказал ее наставник. Джози медленно направилась к нему, прислушиваясь к биению собственного сердца. Она шла на цыпочках, потому что ноги все еще слегка дрожали.
      Приблизившись к Мейну, она остановилась.
      – Ну как, Гаррет? – Джози приподняла бровь.
      – Все лучше и лучше. – На этот раз голос Мейна казался глухим, слова звучали не вполне отчетливо, и ей это понравилось.
      Еще туже затянув кушак на талии, Джози из-под ресниц посмотрела на своего учителя и убедилась, что его взгляд задержался на ее груди.
      – Джози! – укоризненно произнес Мейн. Она улыбнулась:
      – Не вы ли обещали, что порабощенные мужчины будет падать к моим ногам?
      – Да, но при этом не имелись в виду такие старики, как я... – Мейн неожиданно рассмеялся, и его голос снова обрел былую естественность.
      Джози милостиво улыбнулась:
      – Посмотрим, удастся ли мне ввести кого-нибудь в заблуждение моей новой походкой...
      – А также отсутствием корсета.
      – И этим тоже, – со вздохом согласилась Джози. Глядя на Мейна, она не могла представить ни одной дамы, способной противостоять его обаянию. Мысль об этом вызвала у нее удивительное ощущение, будто она оказалась в опасности и вот-вот совершит какую-нибудь немыслимую глупость.
      – Гаррет, – прошептала Джози. Черные брови сдвинулись к переносице.
      – Лучше не называйте меня так на публике, маленькая ведьма, – сказал Мейн и, отвернувшись, рванул с себя розовое платье. При этом вид его выпуклых мышц вызвал у Джози какое-то странное чувство, но она решила до поры до времени не обращать на него внимания.
      – Надеюсь, вы не опасаетесь, что люди подумают о нас что-нибудь неприличное?
      Мейн, не отвечая, натянул рубашку, и его грудь скрылась под элегантной белой тканью, ниспадавшей до талии.
      – О Боже! Конечно, нет, – ответил Мейн, и на его лице появилась странная улыбка. – Разве что кто-нибудь решит, будто я ухаживаю за вами.
      Сердце Джози забилось так громко, что стук его отдался эхом в ушах.
      – Ну, этого-то точно никогда не случится.
      Мейн надел сюртук и сразу из дерзкого пирата превратился в лощеного графа, уверенного в себе члена светского общества и аристократа с головы до ног.
      Джози вздохнула. Такое превращение ей было особенно больно видеть, потому что, она не сомневалась, это же видели многие женщины и до нее.
      – Ну, – сказал Мейн, – настала пора отвезти вас домой. Думаю, это будет не слишком трудно.
      Джози молча кивнула и наклонилась, чтобы поднять корсет, но Мейн со смехом вырвал его у нее из рук и бросил так, что корсет ударился о стену.
      – Обещайте, что больше не будете его носить. Завтра вы отправитесь в магазин и купите себе платья по фигуре, а потом станете радоваться тому, что дали вам природа и Бог. Согласны?
      – Да. – Джози постаралась отогнать вновь вернувшиеся печальные мысли и с гордо поднятой головой прошла мимо него.
      – Пойдите к модистке Гризелды, – посоветовал Мейн, удерживая ее за руку.
      Джози неожиданно резко выдернула руку.
      – Не звать вас Гарретом, не носить корсет, воспользоваться услугами модистки Гризелды, ходить так, будто я солдат в юбке, принимать во внимание мужчин, которым за тридцать, но позволять падать к ногам мужчинам моложе – не слишком ли для одного раза?
      Мейн обескураженно посмотрел на нее и вдруг растерянно улыбнулся. Лицо Джози, окруженное облаком темных волос, ниспадавших на плечи, теперь притягивало его словно магнит.
      – Господи! – пробормотал он. – Да вы просто сногсшибательны!
      По выражению ее глаз он понял, что она ему не поверила, вероятно, решив, что такое впечатление у него возникло из-за красивого халата. Джози и в самом деле полагала, что если бы она могла войти в бальный зал в его халате, то мужская половина присутствующих тут же пала бы к ее ногам, но ведь это были всего лишь фантазии...
      Усилием воли заставив себя не смотреть на ее груди, соблазнительно выпиравшие из-под тяжелого шелка, Мейн сдвинулся с места, только когда Джози уже достигла подножия лестницы. Теперь он знал, что эти малиновые губы таят для него опасность, а ведь он влюблен в другую женщину!
      Потом Мейн отвез ее домой, и его удивило, до чего просто оказалось незаметно вернуть Джози в ее комнату. Предыдущие романы кое-чему научили его, поэтому он шел домой пешком, в то время как его карета громыхала впереди. Туман сгущался, и в его мареве деревья казались пушистыми, будто меховыми. Так продолжалось до тех пор, пока Мейн не оказался в узком проходе, ограниченном стенами тумана, словно на единственном обитаемом клочке земли посреди остального мира, полностью лишенного людей.

      Гризелда весьма благосклонно приняла известие о том, что Джози собирается утром посетить ее модистку и заказать весь гардероб заново, хотя ей пришлось нарушить обещание поехать кататься в Гайд-парк. На вопрос о том, кому было дано это обещание, Гризелда отвечала весьма уклончиво.
      – Я гораздо охотнее поеду с тобой, – только и сказала она. – Ты ведь знаешь, что я всегда питала отвращение к этому сооружению мадам Бадо, называемому корсетом, на которое та обрекла тебя. Положим, корсет помогал тебе втиснуться в платья, подходящие для Имоджин, но что из этого? Откровенно говоря, хоть я и не решалась сказать об этом открыто, для нас обеих настоящее счастье, что мы можем его не носить.
      Гризелда в это утро надела легкое платье из батиста в цветочек, довольно короткое по французской моде, что позволяло видеть очаровательные легкие туфельки.
      – У нас с тобой совершенно одинаковые фигуры, – убежденно сказала Гризелда. – И они во вкусе многих мужчин.
      – Так вот почему они придумали для меня массу очаровательных прозвищ – от Поросенка до Колбаски, – усмехнулась Джози.
      – Кроган – болван, мерзкая личность, а брат заставил его ухаживать за тобой. Дарлингтон же скорее отреагировал на твой корсет, а не на фигуру. С этим корсетом у тебя вообще никакой фигуры.
      Джози уже и сама начала приходить к подобному выводу.
      – Но ты ведь не думаешь, что уже слишком поздно? – с замиранием сердца спросила она.
      – Ну конечно, нет!
      – Постой-ка! – воскликнула Джози. – А что случилось прошлой ночью между тобой и Дарлингтоном?
      На губах Гризелды появилась самодовольная усмешка.
      – Ага, значит, тебе это удалось, и ты его соблазнила!
      – Ну не в прямом смысле, однако... – Гризелда нахмурилась. – Надеюсь, теперь ты не станешь считать меня легкомысленной? У нас произошел довольно забавный разговор. Ты ведь понимаешь, Джози, что Сильви – француженка и у нее совершенно иная точка зрения на все эти вещи.
      – Да, я это знаю.
      – Вот и хорошо. А теперь нам пора идти. С каждым сеном мадам Рок становится все более востребованной, и нам придется посетить ее по крайней мере дважды, чтобы ты наконец получила желанное платье. Кстати, я заказала у нее вечернее платье три недели назад, и если оно уже готово, она просто подгонит его для тебя.
      – Боюсь, это будет нелегко, – вздохнула Джози.
      – Нет, я так не думаю: в талии ты даже немного тоньше. – Гризелда внимательно оглядела Джози. – Хотя кто мог знать это, пока ты была закована в свой корсет!
      – Нет, – возразила Джози, но тотчас же поняла, что все напрасно.
      Войдя в дом на Бонд-стрит, Джози убедилась, что никогда не видела ничего подобного заведению мадам Рок.
      Приемная модистки была обставлена, словно будуар леди, и все – от стен, обтянутых шелком, до изящных стульев – было желтым, как лютик.
      Через спинку стула было перекинуто восхитительное платье, какое Джози никогда бы не осмелилась надеть: казалось, оно лишено швов, а ведь мадам Бадо утверждала, что швы в туалете – главное.
      Джози подошла поближе и стала рассматривать платье. Рубиново-алого цвета, оно было расшито крошечными сверкающими бусинками; такого Джози еще никогда не видела. Платье выглядело вызывающе дорогим и чрезвычайно удобным, его корсаж представлял собой широкую клиновидную полосу ткани.
      – В этом платье ты будешь великолепна! – воскликнула Гризелда. – Разве не чудесно, что у мадам всегда есть несколько готовых платьев? Лично я считаю, что лучше посмотреть на готовый туалет, чем рассматривать модные журналы.
      – Ты хочешь сказать, что это платье – образец? – удивилась Джози.
      – Вероятно, это туалет какой-нибудь постоянной клиентки, которой делается скидка, если она разрешает показывать его до того, как забрать, – предположила Гризелда. – Думаю, стоит его примерить; к сожалению, оно не подойдет для дебютантки...
      – Ты правда его примеришь? – Джози завороженно смотрела на необычный наряд. Гризелда всегда носила платья, подчеркивавшие ее роскошную фигуру, но за все годы знакомства Джози ни разу не видела ее в таком прозрачном и соблазнительном туалете.
      Мадам Рок вплыла в комнату, как адмиральский корабль во главе небольшой флотилии из аккуратно одетых помощниц.
      – Как я рада видеть вас, леди Гризелда! – Она присела в глубоком реверансе.
      – Мадам Рок, – приветствовала ее Гризелда не менее церемонно.
      Джози тоже присела в реверансе, достойном королевы.
      – Ах! – воскликнула мадам Рок, обращая взор на ее фигуру, и глубоко втянула воздух.
      Джози тут же попыталась взять себя в руки, полагая, что сейчас мадам Рок начнет проповедь о швах и корсетах.
      – Наконец-то я вижу молодую леди, больше похожую на женщину, чем на худосочную сильфиду! – Казалось, мадам Рок пришла в неподдельный восторг. – Это очень молодая леди, и значит...
      – Это ее первый сезон, – кивнула Гризелда. – Увы, мадам, начался он отнюдь не с триумфов, и потому-то мы решили обратиться к вам.
      – Жаль, что вы сразу не пришли ко мне, – сказала модистка серьезно и тут же послала нескольких своих помощниц с необходимыми поручениями.
      Потом она провела Гризелду и Джози в комнату меньшего размера, но также обставленную в стиле аристократического будуара.
      – Могу я предложить вам по бокалу шампанского? – спросила она. – Иногда требуется некоторая удаль, чтобы изменить свою природу.
      Тут же в руке мадам Рок, словно по волшебству, появился бокал с шампанским, однако Джози еще не забыла свое предыдущее знакомство с этим напитком.
      – Мадам, я была бы признательна за чашку чаю, если это вас не слишком затруднит.
      Модистка кивнула одной из девушек, и та поспешно удалилась. Потом она начала изучать Джози, описывая круги, проводя линию сверху вниз по центру ее спины, дотрагиваясь до ее плеч и шеи...
      – Мисс Эссекс, – наконец сказала мадам Рок, – я должна увидеть вас в сорочке, без платья.
      Джози безропотно подчинилась. Мадам Бадо тоже подвергала ее фигуру изучению и требовала, чтобы она разделась до сорочки. Что бы ни сказала мадам Рок, это не могло быть хуже кудахтанья мадам Бадо.
      Минутой позже Джози стояла перед мадам Рок в одной сорочке из тончайшего батиста, сквозь который просвечивала каждая линия ее тела. Зная об этом, Джози старалась не смотреть в трехстворчатое зеркало, расположенное возле одной из стен.
      Некоторое время мадам Рок не произносила ни слова, а затем внезапно заговорила с Гризелдой:
      – Самыми лучшими для вашей протеже будут яркие цвета, но только не в первый сезон...
      – Я того же мнения, – согласилась Гризелда, сидя на удобном стуле и потягивая шампанское маленькими глотками. – Возможно, ей бы подошло алое платье, висящее сейчас в приемной.
      – Слишком смело и слишком изощренно, – пробормотала мадам Рок, поглаживая плечи Джози: по-видимому, она измеряла ее, не пользуясь сантиметром. Затем размеры сообщались стоящей рядом девушке, и та быстро записывала их. – Теперь насчет вас, леди Гризелда. То платье, возможно, подошло бы вам, но едва ли я скопила бы состояние продажей слишком изощренных туалетов. Куда выигрышней костюм дуэньи; и уверяю вас: вы будете самой нарядной дуэньей в Лондоне!
      – Но я выступаю в этой роли уже несколько лет, – возразила Гризелда. – Полагаю, то платье меня устроит, мадам.
      Модистка оглядела Гризелду с головы до ног и встретилась с ней взглядом, после чего уголки ее рта приподнялись в понимающей многозначительной улыбке.
      – Ах вот, значит, как? – Она тут же принялась быстрыми движениями измерять Гризелду, как только что проделывала с Джози. – Я более чем счастлива слышать это. Раз молодая леди пока не может носить алое, думаю, мы могли бы выбрать для нее что-нибудь лиловое или цвета барвинка, но никак не розовое и не белое.
      – В белом я похожа на выцветшего слона, – уныло сказала Джози; разумеется, она купила у мадам Бадо несколько белых платьев, но носила их только с корсетом.
      Мадам Рок слегка поморщилась:
      – Ничто из того, что я предназначаю для вас, не сделает вас похожей на цирковое животное, поверьте. Белое вам не подходит, потому что у вас прекрасный цвет кожи, напоминающий свежие сливки; его следует подчеркивать, но никак не скрывать. А теперь... – Она принялась быстро давать инструкции девушкам. – У меня есть одно платье, которое мы можем примерить. Когда вы желаете появиться в свете в своем новом обличье?
      – На балу у Маклоу, – быстро сказала Джози, так что Гризелда даже не успела раскрыть рот. – Это возможно, мадам? Бал состоится в конце недели.
      – Полагаю, я сумею с этим справиться. – Модистка уверенно кивнула. – Это будет нечто необыкновенное.
      – И еще: в этом платье я хочу выглядеть стройной! – вдруг храбро выпалила Джози.
      – В этом сезоне у бедной Джозефины было нелегкое время... – Гризелда вздохнула.
      Мадам Рок на мгновение оторвалась от работы.
      – Речь, случайно, не идет о Шотландской Колбаске?
      Джози сглотнула. Похоже, об этом уже знает весь свет.
      – Всему виной колонка сплетен, – пояснила мадам. – Но там не указано, к кому относится столь экстравагантное прозвище. Тем не менее я твердо обещаю вам, что, как только вы появитесь в одном из моих творений, никто в вашем присутствии и не вспомнит о колбасках. Вам не надо стремиться казаться стройной, мисс Эссекс; ваше очарование стоит большего, поверьте!
      Джози прикусила губу. Разве не то же говорили ей Аннабел совсем недавно, Гризелда и Мейн?
      – Вы должны, – продолжала мадам, – выглядеть соблазнительной, а не сухим сучком.
      Гризелда кивнула и в восторге захлопала в ладоши. В этот момент появилась одна из девушек модистки с платьем в руках.
      – Это для вас, – сказала она Джози. – Я выбрала вам глубокий сине-фиолетовый оттенок, вполне подходящий для юной дебютантки.
      Джози не отрываясь смотрела на платье, которое состояло из присобранного куска тончайшего шелка, настолько тонкого, что платье выглядело как легчайшая сеть. Складки ткани шли вдоль плеч и пересекались под грудью.
      – Видите, – мадам Рок оправила платье со всех сторон, – на спине цвет темнее и широкие складки спускаются почти к ногам.
      – Могу себе представить, как это выглядело бы в коричнево-желтых тонах. – Гризелда прищелкнула языком.
      – Возможно, – согласилась мадам и набросила платье на Джози. – Я сделала этот образец из любви к искусству. Куда интереснее работать с тканью, а не с бумажными выкройками, вы согласны?
      Платье показалось Джози на удивление удобным: в нем она ощутила себя настоящей дамой, роскошной и чувственной.
      – Теперь взгляни на себя со стороны. – Гризелда улыбнулась ей из дальнего конца комнаты.
      Джози сглотнула и, повернувшись, принялась разглядывать себя в большое зеркало.
      – Я бы не выбрала желтый цвет, – продолжала объяснять мадам Рок. – Разумеется, если попробовать другие варианты...
      Но Джози ее уже не слушала. В стекле отразилась молодая женщина, чьи округлые формы дышали чувственностью, а бедра и грудь оказались идеально пропорциональными друг другу и выглядели так, будто только и ждут, когда их начнут ласкать.
      – Теперь они все будут у твоих ног, – негромко заметила Гризелда.
      – Вы правы, – согласилась Джози; при этом голос ее чуть дрожал. – Вы всегда были правы, а я вас не слушала...
      – Просто тебе заморочили голову этим корсетом. – Гризелда снисходительно улыбнулась. – Кроме того, нам понадобится по крайней мере четыре вечерних платья и, разумеется, несколько утренних туалетов для прогулок.

      Лорд Чарлз Дарлингтон отправился в Гайд-парк в фаэтоне, подаренном ему отцом на день рождения.
      – Если бы ты пошел в служители церкви, как я тебе советовал, – сказал ему при этом отец, – церковь позаботилась бы о тебе.
      Чарлз фыркнул:
      – Подумать только, сколько удовольствия я получил бы, бесплатно посещая похороны!
      Поскольку беседы с отцом всегда заканчивались подобным образом, Чарлз уже повернулся, чтобы уйти, но Дарлингтон-старший не забыл оставить последнее слово за собой:
      – Ради всего святого, найди себе жену и перестань приводить в ярость всех, кто имеет влияние в этом мире!
      Кружа по дорожкам Гайд-парка в поисках изящной маленькой вдовушки, не собиравшейся за него замуж, Чарлз раздумывал над тем, что едва ли сможет преуспеть в этом деле. Зато теперь у него появилось время на то, чтобы заметить, как юные девушки краснеют, едва только его взор останавливается на них, а потом бросают испуганные взгляды на своих матерей.
      Он все яснее осознавал, что превращается в их глазах в зубастого монстра, о чем приятно было бы посплетничать в своей компании, но...
      Разумеется, Чарлз уже заметил Термана, дважды отчаянно махавшего ему рукой из экипажа, но оба раза Чарлз отводил глаза. Правда заключалась в том, что он сам навлек на себя неприятности из-за бесконечного раздражения и язвительности, которые постоянно распространял вокруг себя. Как правило, всю свою ярость он направлял на молодых девушек, единственной провинностью которых было только то, что они родились в семьях торговцев шерстью или съели больше шотландских паштетов, чем остальные. Теперь же, испытывая отвращение к самому себе, Дарлингтон счел это добрым знаком.
      Леди Гризелды нигде не было видно – должно быть, дав согласие на встречу в Гайд-парке, она и не думала выполнять обещанное. Очевидно, леди Гризелда, как опекунша мисс Эссекс, и флиртовала-то с ним, только чтобы заставить его прекратить распространять нелестные слухи о своей питомице, и это его задело.
      Чарлз приехал домой в ярости и отправил записку леди Гризелде Уиллоуби; при этом он использовал бумагу, столь же роскошную, соблазнительную и дорогую, как она сама.
      «Боюсь, как бы мое только что обретенное раскаяние не улетучилось. Завтра в десять часов вечера...»
      На этом месте его перо остановилось. Если бы он и впрямь осмелился, ему следовало назначить ей свидание в отеле, но она никогда бы не явилась туда. Никогда леди с безупречной репутацией и высоким положением не пойдет в отель. Ну и черт с ней! «...в отеле "Грийон"», —дописал Чарлз и поставил уверенную подпись: «Дарлинг».
      Потом он посмотрел на свою папку и извлек оттуда бумажку в сто фунтов, полученную от издателя. Если бы ему потребовалось, он мог бы стать служителем церкви и научиться зарабатывать на жизнь, стоя на коленях и отбивая поклоны. Кстати, разве он не мог бы точно так же встать на колени перед Гризелдой?
      Дарлингтон задумался. В этой женщине было нечто такое, что превращало его в сгусток бешеного желания. От этого воплощения изящества и женственности веяло свежестью и духами; как обычно пахнет от особ, проводящих утро за приятными занятиями, ночь – на балах. И они никогда не кричат на своих детей.
      Слава Богу, Уиллоуби, кем бы он ни был, давно отошел в лучший мир; почему-то Чарлзу казалось, что Гризелда ни за что не стала бы спать с ним, если бы ее муж был жив.
      Но была ли она из тех женщин, что способны завязать роман? Вполне возможно, если втянуть ее в интрижку лестью и желанием. Дарлингтон чувствовал, что нравится ей – он прочел это в ее глазах, – и знал, что ее могут очаровать стремительность и натиск.
      Вложив деньги в конверт, он отправил слугу в «Грийон» с требованием выделить лучший номер на следующую ночь.
      Дарлингтон был не единственным мужчиной, кто в тот день катался в Гайд-парке в надежде увидеть знакомых, которые так и не появились.
      Гарри Гроун старел, и теперь ничто не радовало его более, чем возможность погреть ноги у камина и поразмыслить о днях славы. Тем не менее в настоящий момент он тяжело топал по парку и глазел на фейерверк.
      Каким-то непостижимым образом дни славы внезапно вернулись. Они в нем нуждались. Та самая «Тэтлер», что выгнала его на пенсию, ни с того ни с сего затребовала его для экспертизы, и работа эта славно оплачивалась. Вот почему Гарри Гроун решил нанять карету, чтобы прокатиться до Гайд-парка и посмотреть, как там обстоят дела; обычно он называл это экскурсией в старые добрые времена. К сожалению, теперь Гарри утратил хватку и готов был первым признать это: многих встреченных молодых людей он даже не мог назвать по имени.
      И тем не менее ему позарез нужно было узнать, кто скрывается под псевдонимом Хеллгейт.

      Сильви де ла Бродери находила скачки вместе с беговыми дорожками и трибунами весьма продуктивными только в одном отношении: в искусстве порождения скуки и пыли, – и ни то ни другое ей не нравилось. Пыль она еще могла как-то терпеть при определенных обстоятельствах, но остальное...
      По правде говоря, она имела в виду нечто похожее на пикник, когда позволила Мейну повезти себя на скачки, но беговые дорожки Эпсомских меловых холмов довольно сильно отличались от прелестных льняных скатертей, разостланных на траве под изящной гибкой ивой где-нибудь поблизости от Сены, и Сильви с трудом подавила невольный вздох. Разве не жестоко прерывать прекрасную жизнь, которую обещал ей Париж? Французы много лучше понимали вкусы и наклонности утонченного человека, чем лишенные воображения англичане. Ее жених должен был сразу догадаться, что скаковые дорожки – неподходящее место для его невесты; однако, вместо того чтобы понять это, Мейн с воодушевлением и живостью описывал ей все преимущества их позиции. У них были места в ложе, принадлежавшей его другу герцогу Холбруку, и Сильви одобряла эту дружбу, считая, что иметь в качестве друзей герцогов совсем неплохо. Свободные манеры Холбрука свидетельствовали о том, что титул принадлежал его семье издревле, а когда речь заходила о происхождении семьи, Сильви не могла устоять. Когда они жили в Париже, ее maman постоянно обсуждала при ней выезды в свет, и потому Сильви хорошо знала, о чем идет речь.
      К несчастью, отец увез их из Франции и поселил Маргерит и ее в этом дождливом холодном месте. Бедной маленькой Маргерит исполнился только год, и потому она не знала, чего лишилась, но Сильви никогда об этом не забывала. Сильви невольно вздохнула. Единственное, что ей нравилось здесь, – это возможность элегантно одеваться. В соседней ложе леди Феддрингтон сидела в шляпе, похожей на меренгу, перевязанную лентой, и хотя шляпа не казалась Сильви особенно красивой, в этом по крайней мере была некоторая оригинальность. К тому же ее соседка обмахивалась веером, украшенным прелестными янтарными висюльками, образовывавшими бахрому.
      Решив непременно узнать, где леди Феддрингтон достала такой веер, Сильви посмотрела направо, где Мейн, хмурясь, глядел в книгу, которую ему вручили при входе.
      – Когда бежит ваше животное? – спросила Сильви, стараясь быть по возможности любезной. Ей пришлось задать этот вопрос дважды, пока наконец он обратил на нее свое внимание.
      – Я поставил сразу на двух лошадей, – пояснил Мейн, – на маленькую изящную молодую кобылку по кличке Шерон и на ленивого гнедого мерина, который только что протрусил рысью мимо нас.
      – О Господи! – воскликнула Сильви. – Вам следовало сказать мне, что ваша лошадь только что пробежала мимо: я бы непременно обратила на нее внимание.
      – Простите, но мне нужно пойти в конюшню к моему жокею, – сказал Мейн. – До каких пор можно так проигрывать! Я хочу, чтобы он воодушевился к тому моменту, когда придет очередь Шерон. Вы желаете пойти со мной?
      – На конюшню?
      – Если вам интересно.
      – Нет уж, лучше я навещу леди Феддрингтон! – Сильви одарила жениха улыбкой, полной нежного укора. Ему следует знать, куда надлежит приглашать женщину.
      Поднявшись, Сильви подождала, пока Мейн возьмет ее ротонду, ридикюль и веер; зонтик от солнца она решила нести сама.
      – Леди Феддрингтон, – сказала она, когда Мейн открыл небольшую дверцу между их ложами. – Надеюсь, я не помешала вам. Мы с вами познакомились два дня назад на празднике у Маунтджоя.
      – А, мисс Бродери! – воскликнула леди Феддрингтон, вложив в приветствие как раз столько гостеприимства, сколько хватило, чтобы успокоить слегка задетые чувства Сильви. – Я в восторге от того, что вижу вас. Пожалуйста, входите и скрасьте мне скуку этого дня.
      Именно это и следовало сказать при Мейне, который непременно должен был понять, как скучно ей самой.
      Когда Мейн удалился, Сильви заняла место рядом с леди Феддрингтон, и через несколько минут они уже говорили с той степенью откровенности, какую Сильви находила прелестной и достигнуть которой всегда стремилась. Леди Феддрингтон, или Люси, как вскоре выяснилось, оказалась приятной собеседницей, и Сильви тотчас же забыла о том, что находится в столь неподобающем месте.
      – Я испытываю то же чувство, что и вы, – призналась ей Люси несколько позже. – Конечно, я изо всех сил стараюсь поддержать Феддрингтона в такие моменты – ведь он держит большую конюшню и всегда очень волнуется на крупных скачках. Откровенно говоря, я прошу его оставить меня в ложе одну, потому что мне вовсе не нравится быть рядом с мужчиной, вспотевшим от возбуждения. Надеюсь, вы, дорогая Сильви, никогда не будете так страдать: невозможно представить, чтобы Мейн из-за чего-нибудь покрылся испариной.
      Сильви согласно кивнула: одной из главных причин, почему она выбрала Мейна, была та, что он всегда выглядел безупречно, и в этом отношении он был почти что французом.
      – К сожалению, Мейн часто бывает рассеянным, – пожаловалась она Люси. – По правде говоря, он почти не обратил внимания на мои чувства по поводу того, что его лошадь проиграла заезд.
      – Они все такие. – Люси явно старалась ее утешить. – Я замужем уже три года и в силу обстоятельств стала экспертом в этой области. С вами, дорогая, произойдет то же самое, потому что конюшни Мейна еще больше, чем у Феддрингтона. Мужчины так возбуждаются по мере приближения дня скачек – за несколько недель до скачек в Аскоте Феддрингтон временами даже просыпался среди ночи, можете себе представить? Когда он нервничает и не может ночью спать, то навещает меня...
      – И он смеет будить вас ночью? – ужаснулась Сильви. Ее отец никогда и ни при каких обстоятельствах не разбудил бы maman, комнаты которой были священным местом, предназначенным для сна. Даже ее горничная предпочитала не входить в комнату до восьми утра.
      – Мне еще предстоит отучить его от этой привычки, – заметила Люси со вздохом. – Разумеется, мой сон важнее его лошадей, но, похоже, пока я не смогла убедить его. А вот и мой близкий друг леди Джемайма! Я попросила ее навестить меня сегодня днем. – Люси понизила голос. – Она была обручена четыре года назад, но ее жених умер. Я припоминаю, что это был маркиз. С год она носила траур, а потом объявила, что никогда не выйдет замуж.
      Сильви, прищурившись, посмотрела на леди Джемайму: у нее было слишком длинное лицо, а рот свидетельствовал о холодном интеллекте. Когда она вошла в ложу и сделала реверанс, Сильви также обратила внимание на то, что ее зеленые глаза опушены густыми ресницами такого же цвета, как волосы.
      Несколькими минутами позже выяснилось, что леди Джемайма невероятно забавная особа: она довела собеседниц чуть ли не до колик, рассказывая о вещах, какие не полагалось знать незамужней даме.
      Пробираясь к Сильви, Мейн энергично лавировал в толпе возбужденных мужчин, но, заметив, что она все еще находится в ложе леди Феддрингтон, с облегчением вздохнул. Сильви смеялась настолько весело, что даже зонтик не могла держать прямо, и лишь когда леди Джемайма повернула голову так, что Мейн смог видеть ее профиль, он понял причину этого смеха: Джемайму обожали все, за исключением нескольких брюзгливых пуритан, поэтому он смело мог оставить Сильви в ее обществе еще на полчаса.
      Круто развернувшись, Мейн направился к длинному низкому зданию конюшни, где Шерон дожидалась своей очереди. Нынче утром он заметил в поведении кобылы нечто странное, но не мог сказать с точностью, в чем дело, тогда как жокей клялся, что с ней все в порядке.
      – Возможно, ее несколько напугали толпы зрителей, – предположил его грум Билли.
      Однако Мейн продолжал недоумевать. Опустив голову, он начал пробираться сквозь толпу, когда его окликнули; подняв голову, Мейн увидел Гризелду и рядом с ней Джози. После выпитого недавно шампанского она вовсе не выглядела хуже, и причиной тому, должно быть, была ее юность.
      – Дорогой, мы, разумеется, просто мечтаем увидеть твоих лошадей, – обратилась к брату Гризелда. – Не мог бы ты проводить нас в конюшни?
      Слушая эти слова, Джози мило улыбалась Мейну; при этом в ее улыбке не было и следа робости.
      – Я не уверен, что вам будет там интересно. – Мейн критически оглядел дам. – К тому же вы можете напугать лошадей.
      – Чепуха, – возразила Гризелда, размахивая зонтом так, будто старалась показать, что способна прогнать страх из сердца любой норовистой лошадки.
      Пожав плечами, Мейн взял Гризелду под руку, а другую руку предложил Джози. Разумеется, он уже заметил, что на ней нет корсета. Теперь уже ничто не скрывало ее восхитительной фигуры, хотя туалет ее выглядел довольно странно. Тем не менее многочисленные линии швов лишь подчеркивали ее достоинства.
      – Сегодня утром мы были у модистки Гризелды, – прошептала Джози ему на ухо.
      – А это значит, что благодаря вам Рейф скоро станет банкротом. – Мейна радовало, что теперь глаза Джози сияют, как два бриллианта.
      – Возможно, – сказала Джози с плутовским видом. – Но стоит ли вникать в такие мелочи!
      Тем временем они уже подошли к конюшням и, войдя, остановились у Шерон. Гризелда тут же пришла в восторг, оттого что могла заглянуть через перегородку и пощелкать языком, призывая Шерон, будто кобыла была котенком, которого можно заставить мурлыкать.
      Разумеется, кобыла не обратила на нее никакого внимания, и тогда Джози, открыв дверь бокса, вошла внутрь.
      – Не запачкай туфли! – крикнула ей Гризелда.
      Но Джози, не обращая внимания на ее слова, бесстрашно подошла к Шерон и заговорила вполголоса. Лошадь изогнула шею и, уткнувшись носом в ее руку, тихонько заржала, и тогда Джози, сняв перчатку, провела рукой по ее боку.
      Билли сделал шаг вперед, но Мейн остановил его.
      – Вот тут, – сказала Джози тихо, и ее пальцы замерли, а потом сдвинулись в сторону, чтобы позволить Мейну ощупать это место.
      Обнаружив под кожей маленькие затвердения, Мейн поднял глаза на Джози.
      – Что это такое, черт возьми? – обеспокоенно спросил он.
      – Ничего страшного, – успокоила его Джози. – Грум моего отца называл это... – Она запнулась.
      Лицо Билли помрачнело.
      – Да, я знаю: это называется дьявольскими орехами, – огорченно сказал он. – Я их пропустил, а молодая леди нашла. Меня следует выгнать с работы.
      – Вовсе нет. – Джози покачала головой. – Ребенком я ухаживала за лошадьми, поскольку конюшни отца были очень большими и кто-то должен был следить за здоровьем животных. Я с лошадьми с двенадцати лет...
      – Вот как? Ну и что нам теперь делать с этими орехами? – Мейн явно был растерян.
      – Шерон не сможет участвовать в скачках с этими штуками, и вам лучше проверить остальных лошадей, – сказала Джози. – Зараза распространится по конюшне, как лесной пожар.
      Мейн с досадой поморщился:
      – Черт меня возьми, я должен был раньше узнать об этом.
      – У нас в Лондоне всего пять лошадей, – сообщил Билли, словно обращаясь к самому себе. – Болезнь длится всего неделю или две, иначе я бы это заметил.
      – Ладно, тут мы оба проглядели. – Мейн вздохнул, а Джози похлопала Шерон по носу.
      – Нам никогда не удавалось справиться с этой хворью: что бы мы ни делали, она идет своим чередом. Кстати, примочки из окопника облегчают течение болезни, и я непременно пришлю вам рецепт. А у Шерон еще будет возможность выиграть. – Говоря это, Джози перегнулась через ограждение и почесала шею лошади.
      Когда они вышли из конюшни, Джози смутила Гризелду утверждением о том, что она много потеряла, не зайдя в денник.
      – Денник! – немедленно возмутилась Гризелда, хватая за руку Мейна так, будто ее только что лягнул бык. – Не могу понять, что именно так привлекает вас в конюшне!
      – Там особый мирный запах, – примирительно сказала Джози. – Отчасти это запах смазки для упряжи и новых веревок, но лучше всего пахнет сено.
      – А по-моему, ты слишком много времени проводишь в конюшне, – упрекнула брата Гризелда. – Помню, maman всегда беспокоилась, что ты походишь на грума.
      Мейн широко улыбнулся:
      – Было время, когда я точно знал, сколько котят родила черная кошка.
      – Котята! – Джози усмехнулась. – Я знала, сколько мышей наши кошки ловят за неделю, поскольку они приходили показать мне добычу, прежде чем съесть.
      Услышав эти леденящие душу подробности, Гризелда содрогнулась:
      – Не будете ли вы так любезны сменить тему? – Она умоляюще взглянула на брата и успокоилась лишь тогда, когда он милостиво кивнул в ответ.

      Гризелда взяла письмо с подноса, принесенного Бринкли, и тут же вспомнила непритворное смущение в глазах Дарлингтона, когда он обещал не насмехаться больше над Джози. Но это приглашение...
      Оно заслуживало того, чтобы задуматься.
      Гризелда неподвижно уставилась на розовые стены своей спальни. Если она совершит эту чудовищную, восхитительную и соблазнительную глупость, то это будет последний раз в жизни; да и вряд ли ее ждет что-то новое по сравнению с предыдущими двумя краткими романами, которые продлились не долее одной ночи. Правда, те мужчины были старше ее и отлично понимали правила игры, а Дарлингтон так молод...
      – Гриззи! – крикнула Аннабел, заглядывая в спальню. —Не желаешь подняться наверх и составить мне компанию, пока я буду заниматься Сэмюелом? С минуту на минуту он должен проснуться, а ты, кажется, хотела при этом присутствовать.
      – Когда это я давала тебе разрешение называть меня столь гадким прозвищем? – с негодованием спросила Гризелда.
      – Ну конечно, никогда, – последовал ответ. – Но я теперь замужняя дама, и ты больше меня не опекаешь. Поэтому я позволяю себе свободу и называю тебя как хочу.
      Гризелда поднялась с кресла и поспешно засунула записку Дарлингтона в рукав.
      – Как Сэмюел спал прошлой ночью? – осведомилась тона по дороге в детскую.
      – Замечательно! Он в самом деле прелестный ребенок.
      Гризелда невольно вздохнула. В зрелом возрасте она вдруг ощутила настоятельную потребность в ребенке, а для того, чтобы достигнуть цели, следовало обзавестись мужем...
      Впрочем, Сэмюел тут же отвлек ее от грустных мыслей, так как принялся кряхтеть и ворковать, словно приветствуя их.
      – Ну же, смелее, – со смехом сказала Аннабел. – Возьми на руки этого маленького негодяя.
      Сэмюел отбивался как мог, пуская в ход толстенькие коленки, и улыбался самой пленительной улыбкой, будто вознамерился заставить всех любить себя. И все же Гризелде удалось схватить его в объятия. При этом она не заметила, как записка выскользнула из рукава.
      Вскоре младенец начал издавать писк, означавший, что ему пора подкрепиться, и Гризелда, обернувшись, увидела, что Аннабел, удобно расположившись в кресле, лукаво улыбается ей. Эта улыбка явно не имела никакого отношения к ребенку.
      – Ах, какая милая записочка! – пропела Аннабел, размахивая над головой клочком бумаги.
      Гризелда опустила Сэмюела ей на колени и выхватила у нее из рук записку.
      – Отель «Грийон». – Аннабел продолжала громко хохотать. – Это то место, где была погублена моя репутация. Теперь позволь напомнить твои слова о том, что леди не должна посещать подобные заведения!
      – Я и не посещала, пока твоя сестра Имоджин не вынудила меня отправиться туда. – Гризелда разорвала записку и бросила в камин.
      – Ладно-ладно! – Аннабел указала ей на стул напротив. – А теперь расскажи мне, кто этот «Дарлинг», который приглашает тебя в отель «Грийон». Может быть, это Дарлингтон?
      Гризелда весьма неизящно опустилась на стул.
      – Да, так и есть.
      – Но ведь никто не требовал от тебя жертвовать своей добродетелью ради того, чтобы этот тип прекратил свои гадкие шутки, – искренне удивилась Аннабел. – И Сильви вовсе не имела в виду, что ты его соблазнишь, когда просила тебя немного пофлиртовать с ним.
      Гризелда улыбнулась:
      – Видишь ли, дело в том, что Дарлингтон...
      – Он тебя шантажирует! Мерзавец! – Аннабел подбоченилась и расправила плечи. – Он шантажирует не только тебя, но и всех нас, считая, что, заставив тебя прийти в отель, вынудит завязать с ним роман. Вот что я тебе скажу: Рейфа здесь нет, он в свадебном путешествии, но мой муж сотрет Дарлингтона в порошок, а муж Тесс разорит его.
      Гризелда невольно поежилась.
      – Если я правильно тебя поняла, ты не советуешь мне идти в отель «Грийон»...
      Аннабел чуть не задохнулась от возмущения.
      – Ты даже думать об этом не должна! Никто из нас не посмел бы требовать от тебя такой жертвы, включая Джози. Ах он, маленький наглый сморчок!
      – Ну, положим, я не считаю его чересчур маленьким, – возразила Гризелда. – Он такого же роста, как Рейф.
      – Я вовсе не это имела в виду. – Аннабел неожиданно замолкла. – Гризелда Уиллоуби, – начала она затем подозрительно медленно, – может, ты все-таки скажешь мне, что происходит?
      – Ну, поскольку ты замужняя женщина...
      – Вне всякого сомнения. Итак?
      Гризелда невинно опустила глаза, потом снова подняла.
      – Я подумываю о свидании с этим человеком, – сказала она, внимательно наблюдая из-под ресниц за реакцией Аннабел.
      – И это никак не связано с тем поручением?
      Гризелда покачала головой:
      – Дарлингтон обещал в будущем не говорить гадостей о Джози, и я ему верю. У него вид человека, который наконец осознал, что вел себя отвратительно.
      – Но почему, ради всего святого, ты решила завести роман с этим самым «отвратительным» человеком?
      Гризелда рассмеялась:
      – Похоже, дорогая, брак не избавил тебя от изрядной доли наивности, которой ты всегда отличалась.
      – Что? Я никогда не была наивной! – возмутилась Аннабел, ловко перемещая Сэмюела к другой груди. – Насколько я понимаю, в Дарлингтоне есть что-то... волнующее, так?
      Гризелда молча улыбнулась.
      – В таком случае, – решила Аннабел, – я буду развлекать Джози, пока ты станешь шалить в отеле «Грийон».
      – Вот уж не знаю... Я, пожалуй, старовата для него.
      – Старовата?
      – Ну да. Ему вряд ли больше двадцати четырех.
      – Ну и что же? Подумай, сколько браков состоялось при разнице в возрасте лет в двадцать.
      – Тогда это будет моим последним приключением. – Гризелда обреченно прикрыла глаза.
      – Разумеется, дорогая, – поддержала ее Аннабел. – Тебе давно пора выйти замуж и завести маленького Сэмюелчика. А как ты полагаешь... Дарлингтон в этом смысле перспективен?
      – Вряд ли. Я же сказала тебе, что ему нет и тридцати: за мужчину такого возраста нельзя выходить замуж, а вот танцевать с ним...
      – Или встречаться в отеле... – перебила Аннабел.
      – О Боже, нет! Я не могу пойти в отель, – неожиданно изрекла Гризелда испуганным полушепотом.
      – И где тогда вы будете встречаться?
      – Разве нельзя сделать это в собственном доме?
      – Значит, то, что ты стала нас опекать, помешало твоей личной жизни?
      – О, конечно, нет! До того как появились вы, девочки, и Рейф попросил меня присматривать за вами, моя жизнь текла довольно пусто и бессмысленно... У меня просто раскрылись глаза, и это еще слабо сказано, когда вы все влюбились. Не сомневаюсь, что и Джози рано или поздно встретит свою любовь.
      – А у тебя есть кто-нибудь на примете? Я имею в виду брак.
      Гризелда покачала головой:
      – Нет, но теперь я намерена серьезно этим заняться.
      – Ну да, после того как позволишь себе еще одно, последнее, приключение! – Аннабел разразилась веселым смехом.
      – Тише ты! Не заставляй меня чувствовать себя легкомысленной вертихвосткой. – Гризелда и сама едва удерживалась от смеха.
      – Постой, думаю, я знаю, какой он, этот Дарлингтон: у него светлые волосы, впалые щеки и распутный вид! Я права, а?
      Гризелда виновато потупилась, и Аннабел расхохоталась так, что чуть не задохнулась.
      – Я пошутила, прости. На самом деле это совершенно прелестный человек и совершенно необузданный: как раз такой, с каким стоит встречаться в отеле «Грийон».

      Прошедшая неделя выдалась для Элиота Гоувернера Термана на редкость тяжелой. Ни Дарлингтон, ни Берик, ни Уисли в «Конвенте» не появлялись, хотя он изо дня в день дожидался их до двух часов ночи.
      Итак, он потерял сразу троих человек, которых считал друзьями, и это, разумеется, стало для него ударом.
      Теперь Терману сделалось окончательно ясно, что без замечаний Дарлингтона, острот Берика и кислых кивков Уисли он ничто.
      Все же Терман всем сердцем надеялся, что Дарлингтону не удастся найти жену. Да и кому он нужен такой – без единого пенни в кармане, зато со злым, язвительным языком!
      Продолжая дрейфовать из комнаты в комнату, Терман откровенно не знал, как убить время. Ему хотелось хохотать до упаду, стучать кулаком по столу и, заказав всем еще по кружке, с гордостью заплатить за это, но, увы, теперь в его деньгах никто не нуждался. Наконец он решил назавтра поехать на бал к леди Маклоу, где Дарлингтон непременно должен быть. Да, он поедет на бал и найдет там Шотландскую Колбаску, которая явилась главной причиной разлада между ним и Дарлингтоном. Возможно даже, ему удастся сделать что-нибудь по-настоящему остроумное – например, заставить Колбаску вообразить, что он за ней ухаживает. Может быть, он даже поцелует ее, а потом сделает какую-нибудь гадость и, придя в «Конвент», расскажет всем, как забавно это было.
      Терман тут же начал представлять круглые щеки Колбаски, вздрагивающие от удовольствия после его поцелуя. Хорошо бы встретить ее в Гайд-парке и тут же начать ухаживать.
      – Купер! – грозно позвал он.
      Лакей выбежал из спальни словно ошпаренный.
      – Прикажи заложить карету, я еду в парк, и подай мне красно-коричневый жилет с костюмом цвета полыни.
      Несмотря на всю свою решительность, Терман не осознавал, что собирается сделать, до того самого момента, когда начал завязывать узел галстука, и только тут его осенило: он станет новым Дарлингтоном! Прежний отошел от дел, претерпев перемены в настроении и взглядах, превратившись в женоподобное и слабохарактерное существо, но он, Терман, не утратил боевого задора и никогда не утратит. Он слишком долго оставался в тени Большого Человека, и люди до сих пор не знали, каким он может быть остроумным, находчивым и смелым. Что же, теперь он им покажет! Они думают, что один только Дарлингтон способен быть таким удачливым, но это заблуждение: он воспользуется Колбаской или придумает еще что-нибудь, уж будьте уверены!

      В самом большом и роскошном номере отеля «Грийон», кроме огромной кровати, имелось множество удобных стульев, диванов и кресел, но они ничуть не соблазняли Дарлингтона. Он словно призрак бродил по апартаментам, дотрагиваясь до мраморных каминных досок, дабы убедиться, что на них нет пыли.
      Отель находился напротив владения Бэдроков, где он вырос, поэтому Бэдрок-Мэнор был ему отлично знаком: выстроенный из розовато-золотистого туфа, он стоял на холме, и летом вся трава вокруг, выгорев, становилась коричневой. От этого Бэдрок принимал вид итальянского палаццо или тосканского дворца, греющегося в лучах солнца.
      Чарлзу больно было вспоминать о тех днях, протекавших в обществе двух братьев. Тогда он был еще в полном неведении о том, что будущее ничего ему не сулит и все это предназначено для его брата Майкла. Отцу никогда не приходило в голову пристроить младшего сына к какому-нибудь делу, и сам Чарлз тоже не задумывался о том, что если не делать ничего, то этот способ существования никогда не принесет никакого дохода.
      Впрочем, один способ заработка был для него совершенно очевиден: женитьба на деньгах, на приданом. Кажется, иного выхода у него не осталось.
      Его дама сильно запаздывала, и Дарлингтон уже решил, что она не придет, так что роскошный номер заказан зря, однако вскоре раздался негромкий стук в дверь...
      Дарлингтон тут же опустился в кресло, но тотчас же вскочил, когда лакей ввел в комнату даму под густой вуалью.
      Смеясь, сам не зная чему, он двинулся ей навстречу.
      – Есть там кто-нибудь под несколькими слоями вуали?
      – О нет, – ответил скромный голосок, сопровождая свой ответ смехом. – Никого, кроме меня.
      – Тогда вы, как я понимаю, грешница, пришедшая на мессу.
      Он тотчас же заметил, что она поняла его шутку, потому что глаза ее округлились.
      – Должна довести до вашего сведения, что я весьма достойная вдова, – сказала гостья серьезно, – и никто не говорит со мной в таком тоне.
      – Сегодня вечером вы не вдова, – возразил Дарлингтон, подходя к ней и обнимая.
      – Не вдова?
      Ее волосы были цвета желтого персика: их изящные колечки оставались безупречными даже несмотря на все три вуали.
      Он прикусил мочку ее уха.
      – Нет, но, возможно, вы леди Годива и забрели в мою комнату случайно.
      Гризелда не шевельнулась, и Чарлз никак не мог понять, приветствует она его игру или желает неукоснительно придерживаться здравого смысла.
      – И что же я делаю здесь, в спальне джентльмена? – наконец спросила Гризелда.
      Сердце Чарлза забилось с такой силой, что он услышал его удары, отдававшиеся в ушах. Он провел рукой по всей длине ротонды, а потом молниеносным движением расстегнул ее и стянул с плеч леди Гризелды.
      – Итак, теперь вы лишились одежды...
      Она насмешливо улыбнулась, и Чарлзу показалось, что совершенная фигурка фарфоровой дрезденской пастушки вдруг ожила и смотрит на него, сморщив носик.
      – Неужели это случилось? – Гризелда подошла к столу, где стояло завернутое в холодное полотенце шампанское. – По правде сказать, любезный Дарлингтон, я довольно редко теряю одежду.
      Чарлз тут же оказался рядом с ней и ловко разлил шампанское.
      – Каким-то образом я об этом догадался, – сказал он, передавая ей бокал.
      – Это будет мое третье, и последнее, свидание такого рода. – Гризелда вздохнула, дожидаясь, когда он наполнит свой бокал. Дарлингтон поднял бровь.
      – Неужели?
      – Да, потому что я решила выйти замуж.
      В ее улыбке не было кокетства – скорее печальная констатация факта.
      – Ну что ж, я тоже решил.
      – Господи, зачем вам жениться? – Гризелда пригубила шампанское: оно оказалось восхитительным.
      Дарлингтон подался вперед и поцеловал ее в губы.
      – А вам зачем?
      – Мне?
      – Именно. Уиллоуби умер десять лет назад, а леди Годива всего лишь три раза позволила себе уклониться со стези добродетели.
      – И в каждом случае всего на одну ночь. – Гризелда усмехнулась. – Таково незыблемое правило. Я всегда считала очень разумным для всех заинтересованных лиц вносить ясность с самого начала.
      – Одна ночь! – Дарлингтон ощутил страшный холод в сердце. У него в распоряжении всего одна ночь, тогда как он рассчитывал начать осаду с целью вступления в брак. Единственное, на что он теперь мог рассчитывать, – это внезапно возникшая сокрушительная страсть, которую он сейчас испытывал к Гризелде. – Я не был женат, но слышал, что такого рода встречи заканчиваются в постели, – сдержанно заметил Дарлингтон.
      – Несомненно. – На лице Гризелды не отразилось и намека на матримониальные намерения.
      – Однако я полагаю, обычно любовным отношениям между дворянами не хватает живости.
      – Возможно...
      – Но сегодня леди Годива будет скакать верхом открыто! – Чтобы у нее не оставалось сомнений относительно его намерений, Чарлз снял сюртук и отбросил в сторону, потом стянул рубашку, и она полетела туда же.
      Он знал, что желанен для женщин, но занимался любовью с немногими: у него не хватало отваги проделывать это с кисло пахнущими девицами, отдающимися в тавернах бесплатно, а также с теми, что пахли чуть лучше, но уже за незначительную плату. И уж совсем его не устраивал флирт с девицами, которым он не мог сделать предложение. Это не значило, что он не замечал их взглядов, и, разумеется, от него не могло укрыться, если женщина одобрительно оглядывала его грудь и плечи, но он отлично умел сдерживать себя.
      – Если нам предстоит всего одна ночь, – Чарлз выразительно прищурился, – то не стоит мешкать. Пусть леди Годива начнет свою езду сейчас же.
      Однако Гризелда была не из тех женщин, кто спешит, и когда Чарлз вынул одну за другой шпильки из ее волос, он сделал восхитительное открытие: колечки, знаменовавшие претензии леди на красоту и моду, были только видимостью.
      Волосы Гризелды, густые и шелковистые, упали ей на плечи.
      – Никогда не видел ничего подобного! – Чарлз с восхищением потянул прядь и молча смотрел, как она снова свернулась в спираль.
      – Моя горничная мастерски завивает волосы, – спокойно пояснила Гризелда.
      – И как она это делает? Вы стоите обнаженная, раскрасневшаяся, теплая после ванны...
      Гризелда добродушно рассмеялась:
      – Нет, все совсем не так: я сижу в халате, а она водит за моей спиной раскаленными щипцами.
      – Позвольте, сегодня я буду вашей горничной. – Чарлз начал не спеша снимать с нее платье, ожидая, что Гризелда попросит погасить лампу, но она не сделала ничего подобного.
      Под одеждой скрывалось тело зрелой женщины, восхитительное, как персик, и когда ее груди оказались в его ладонях, у Чарлза перехватило дыхание. Он был опьянен ее длинными шелковистыми волосами цвета спелой пшеницы, слегка завивавшимися на концах, и невольно потянул ее к зеркалу.
      Оба замерли перед зеркалом: она – как изваяние с кремовой кожей и шелковистыми волосами и он – красавец ей под стать.
      – Мы неплохо смотримся вместе, – довольно заметил Чарлз.
      Гризелда, склонив голову ему на плечо, долго смотрела в зеркало, и в этот момент Чарлз поцеловал ее в шею.
      – Мне всегда нравилось смотреть на себя, – призналась Гризелда, глядя в зеркале на его руки, дотрагивающиеся до нее, – и теперь так же приятно смотреть на вас. – Гризелда скосила на него глаза. – Уиллоуби не любил зеркала... Кстати, в нашу первую брачную ночь мы потерпели фиаско.
      Никогда ни одной живой душе Гризелда не рассказывала о той ночи, но теперь у нее возникло ощущение неограниченной свободы.
      – Бедный Уиллоуби! – посочувствовал Дарлингтон. – Совсем никакого опыта?
      – Совсем, насколько мне известно. – Она покачала головой.
      – И что случилось потом?
      – Нам так ничего и не удалось. Препятствием стало его пузо, и все это было унизительным для нас обоих. В результате Уиллоуби полностью потерял интерес к этим занятиям. Правда, через несколько дней мы возобновили попытку, и она оказалась более успешной... – Гризелда повернулась к нему лицом, чтобы лучше видеть его стройные бедра, упругий изгиб ягодиц, золотистое свечение кожи... – Вы всегда такой? – неожиданно спросила она.
      – Какой?
      – Завораживающий, когда бываете с женщинами...
      Его брови взметнулись вверх.
      – Ну, что касается этого... – Чарлз притянул Гризелду к себе, и их тела соприкоснулись. – Интимные отношения с женщинами у меня возникали не так уж часто, и это чистая правда.
      – Неужели? – спросила она с изумлением.
      Он покачал головой. Его руки заскользили по ее спине, и кожа на ощупь оказалась удивительно гладкой и приятной.
      – Видите ли, отсутствие денег, невозможность достойно оплатить подобные услуги...
      Гризелда искренне удивилась. Похоже было, что этот франт, которого половина Лондона считала презренной личностью, обладал своим кодексом чести.
      – Как же вы смогли позволить себе снять этот номер?
      – Безумная трата средств, разумеется; но каждый имеет право совершить последнее безумство в своей жизни, прежде чем погрузиться в домашнее рабство.
      – Домашнее рабство, вот как?
      Чарлз залпом осушил свой бокал.
      – А как еще можно охарактеризовать брак?
      – Ну, например, партнерство, страсть, дружба, любовь... дети, наконец.
      – Вы неисправимая оптимистка, – со смехом заметил Дарлингтон. – Я рассматриваю брак как доверительный союз и вношу в это понятие нечто большее, чем искусство доставлять удовольствие в постели. Отец довольно рано просветил меня на этот счет, и уже позже я посчитал возможным волочиться за женщинами под действием импульса.
      – Возможно, в этом был бы привкус некоего упражнения с целью усовершенствовать свое мастерство, необходимое для брака, – заметила Гризелда, потягивая вино и стараясь не слишком пялиться на стройные обнаженные бедра Дарлингтона.
      – Вот именно. В этом есть что-то порочное, вы не находите? Но теперь я считаю, что достаточно повзрослел, чтобы посмотреть в лицо своей судьбе.
      Гризелда подошла к нему, ощущая спиной мягкость своих распущенных волос, и провела ладонями по его плечам, а затем спустилась ниже.
      – Какой мрачный взгляд на брак, – заметила она, обнимая его за плечи.
      – Реальность часто приносит разочарования.
      – Но, надеюсь, сегодня этого не произойдет. – Гризелда крепко прижалась к Чарлзу, и он с такой силой втянул воздух, что это вызвало отклик в ее теле.
      – Я думаю, сейчас мы совсем в ином измерении, отличном от брака.
      – Не исключено, но и брак может таить в себе страсть...
      На этом теоретические дебаты закончились, и жаркие прикосновения Дарлингтона заставили Гризелду забыть обо всем.
      Часом позже она ощущала свое тело как нечто почти бескостное, и это вполне ее удовлетворяло.
      – Мне пора уходить, – сказала Гризелда, стараясь побороть неотвязное желание снова рухнуть на постель, и наклонилась, чтобы собрать одежду. Дарлингтон едва не зарычал, и она заколебалась.
      И тут же руки Чарлза снова обвились вокруг нее.
      Гризелда ощутила его возбуждение, и ее кровь заструилась по жилам с новой силой. Некая затуманенная часть ее сознания пыталась беспристрастно оценить этот вечер и то, что он ей принес, но сейчас ей не хотелось быть разумной.
      – Я не... – задыхаясь, пробормотала она.
      – Леди Годива, – выдохнул Чарлз ей в ухо, – оседлайте меня.
      Он поднял ее, легко, как ребенка, пронес через комнату и опустил в одно из огромных кресел; при этом лицо его выражало удовольствие от греховного наслаждения, имевшего отношение только к их телам и ни к чему другому.
      – Может, нам вернуться в постель? – простонала Гризелда.
      – В постель? – Чарлз рассмеялся. – Я предпочел бы заниматься с вами любовью на воздухе.
      Гризелда почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, когда он потянул ее к себе и заставил опуститься ниже. Это было весьма странное ощущение.
      Чарлз приостановился, держа руку между ее ног.
      – Мне нравится смотреть на вас, – прошептал он. – Ваши глаза почти закрыты, ваше дыхание соблазнительно приподнимает грудь, а щеки порозовели...
      Пока он говорил, его ловкие пальцы вершили танец между ее ног.
      – Ах, Чарлз, – пробормотала она сквозь рыдания.
      Наконец он позволил ей упасть на него, и Гризелда поняла, как следует оседлать его. Она отбросила волосы назад, и они легли ему на колени...
      – О Господи, вы такая...
      Дарлингтон не закончил: его внимание теперь было сосредоточено на ее груди, и он осторожно провел пальцем по розовому соску, а потом принялся помогать ей в этой скачке, изо всей силы подаваясь вперед.
      Наконец Гризелда вскрикнула и оказалась в его объятиях, а он так крепко сжал ее, словно боялся, что она может вырваться и убежать.

      Леди Маклоу точно знала, что нужно сделать, чтобы бал имел грандиозный успех. Несколько лет назад ее бал стал гвоздем сезона оттого лишь, что она пригласила на него лорда Байрона, и тот читал стихи о любви. Это обеспечило присутствие на балу всех легкомысленных женщин Лондона, о чем леди Маклоу позже похвасталась своей сестре.
      Легкомысленные женщины обладают свойством взбадривать всех: в джентльменов они вселяют надежду, а благородным дамам помогают понять, что есть некто, о ком интересно посудачить.
      Сегодня леди Маклоу была больше чем уверена, что место королевы бала утвердится за ней.
      – Не уверен, что нам это так уж необходимо, Генриетта, – раздраженно ворчал ее муж.
      Генриетта Маклоу уже в сороковой раз повторяла себе, что, если бы ей посчастливилось обзавестись более интересным супругом, то не удалось бы устраивать столь романтические вечера. Если бы Фредди не был Фредди, они могли бы говорить дома о чем угодно, и она не проводила бы большую часть времени в мечтах о фантастических развлечениях.
      – Маски, дорогой, вот в чем изюминка. Лакеи каждому выдадут маску при входе, и потом гости не будут снимать их: таково мое условие.
      Фредди озадаченно почесал в затылке.
      – А как насчет герцога Йоркского? – спросил он. – Не можешь же ты приказать герцогу носить маску.
      – Полагаю, он не приедет.
      – Да? Но я видел его сегодня, – пробормотал Фредди, поправляя воротник, – и он сказал, что ни за что не пропустит этот вечер.
      – Ну и отлично! Кстати, тебе тоже придется надеть маску, Фредди.
      – Что?
      – Маску!
      – Неужели это так уж необходимо? – Заметив строгий взгляд супруги, Фредди виновато потупился: – Ну ладно, ладно, сдаюсь!
      Отвратив очередное несчастье, связанное с пребыванием в браке, Генриетта совершила краткий обход нижнего этажа. Сотни масок из черного шелка для мужчин и розового – для женщин ожидали гостей в вестибюле. Свечи были зажжены, лакеи готовы заменять их по мере надобности. Триста бутылок шампанского уже стояли в ведрах со льдом. В доме слышалось негромкое гудение: пустой бассейн снова наполняли водой до краев.
      И тут все началось. Сначала Генриетта услышала низкий возбужденный голос графини Милфорд, а затем на протяжении часа к подъезду прибывали одна карета за другой, и их вереницы растянулись в разные стороны на целые кварталы. Дворецкий едва успевал выполнять свои обязанности, не позволяя никому войти без маски.
      Прелесть ситуации заключалась в том, что любая девушка в зале могла позволить себе танцевать с отъявленным плутом, а поскольку на обоих были маски, это никого не шокировало. В результате у каждой возникало волнующее ощущение, что давно ожидаемый принц вот-вот найдет ее.
      Жены также высоко держали головы и бесстрашно поглядывали направо и налево в поисках любовников, а мужья спешили к карточным столам, зная, что выражение лица их не выдаст, или не спеша прохаживались по залу, вспоминая о шалостях юности.
      Но никто так не радовался возможности надеть маску, как мисс Джозефина Эссекс, известная прежде как Шотландская Колбаска.
      На этот раз она отдала свою ротонду лакею, не моргнув глазом. В прошлом месяце Джози вся извертелась в поисках укромного уголка, потому что без спасительной ротонды стыдилась своего тела; вот почему, как только мадам Рок прислала одно из заказанных ей платьев, Джози его тут же надела. Новое платье вместо того, чтобы следовать линиям корсета, подчеркивало линии ее собственного тела и имело яркий сине-фиолетовый цвет, хотя, пожалуй, мрачноватый для дебютантки. Но Джози было все равно.
      – Господи! – Увидев платье, Гризелда всплеснула руками, и этого оказалось достаточно, чтобы Джози почувствовала себя на верху блаженства.
      Она внимательно смотрела на себя в зеркало, надев только короткий корсет, поддерживавший грудь, и ощущение волнения было почти мучительным. Джози чувствовала, как шелк обволакивает ее не стиснутые корсетом бедра, и наслаждалась его шуршанием. Конечно, она выглядит слишком крупной, слишком тяжеловесной... или это ей только кажется?
      Сделав глубокий вдох, Джози подошла вплотную к зеркалу, стараясь следовать урокам Мейна. Воспоминание о том, как выглядели обрывки ее розового платья на его мускулистом теле, вызвало у нее смех, однако вид собственной фигуры, которой новое платье придало женственный облик, о каком она прежде только мечтала, заставил ее критически прищуриться.
      Похоже, Мейн прав; не зря же его считали ветераном, испытанным в сотнях любовных приключений. Имоджин сказала, что он похож на усталого Люцифера.
      Джози осталось надеть розовую маску. К счастью, этот цвет прекрасно сочетался с цветом ее платья.
      Она оглянулась в поисках Гризелды, выбравшей на этот раз ярко-красное платье, присланное ей мадам Рок.
      Откровенно говоря, Джози с трудом узнавала свою покровительницу. Когда они познакомились несколько лет назад, Гризелда казалась живым олицетворением хорошенькой английской аристократки. Одевалась она с тщательной продуманностью, приличествующей вдове, заинтересованной в своей репутации. Эту веселую и обворожительную женщину мало интересовал противоположный пол, если только речь не заходила о возможности посудачить о слабостях мужчин. Обычно за нею увивалась парочка глуповатых молодых людей, никчемных и способных только проблеять стихи да предложить даме руку, чтобы сопровождать ее к ужину.
      Но по неизвестной причине в последние несколько месяцев Гризелда заметно изменилась, хотя Джози не могла бы сказать точно, в чем именно. Ярко-красное платье от мадам Рок было скроено таким образом, что полотнища алой ткани окутывали ее плечи и спускались почти до талии, пересекаясь, но не соединяясь. Разумеется, такое платье не слишком шло дебютантке, но для вдовы подходило как нельзя лучше.
      – Лучше я не стану надевать розовую маску, – заявила Гризелда, – а надену одну из черных.
      Лакей попытался произнести что-то насчет инструкций леди Маклоу, но это не возымело никакого действия и через две секунды Гризелда со счастливым видом завязывала тесемки маски.
      – Так ты выглядишь потрясающе, – прошептала Джози. – По контрасту с черным твои волосы кажутся серебряными.
      – Серебряными! Неужели?
      Джози рассмеялась.
      – Они словно освещены лунным светом. Хорошо, что сегодня ты не завила их колечками.
      – Это потому, что настало время для перемен, – Гризелда удовлетворенно кивнула. – А теперь давай поговорим о тебе. Я предлагаю серьезно подумать о твоем замужестве, Джози. Разве Имоджин и Мейтленд были счастливы?
      – Боюсь, что нет.
      – Я уж не говорю о своем случае, – заметила Гризелда величественно и поправила шаль так, что та спустилась до локтей и образовала нечто вроде рамки для ее платья. – Войдем?
      На мгновение они задержались на пороге первого бального зала леди Маклоу, и тотчас же лакей предложил им шампанского. Но прежде чем Джози успела протянуть руку за бокалом, трое джентльменов поклонились им.
      – Я, – сказал один из них, – Принц Перпалузетон.
      Джози мгновенно насторожилась. Эти молодые люди определенно бросились к ним не ради Гризелды и ее красного платья.
      Через минуту к их компании присоединились еще двое джентльменов, и впервые в жизни с чувством головокружительной радости Джозефина Эссекс осознала, что флиртует сразу с четырьмя мужчинами.
      Гризелда уже вальсировала с Принцем Перпалузетоном, но Джози ощущала себя слишком счастливой, чтобы танцевать. К тому же она знала, что танцует ужасно, поэтому чуть позже оказалась в центре оживленного кружка, обсуждавшего самую популярную и желанную в Лондоне книгу мемуаров графа Хеллгейта.
      – Возможно, я и не знаю, кто ее написал, – сказал джентльмен в оранжевом жилете, чья маска ухарски сидела на его гигантском носу. – Но вопрос не в том, чьи мемуары мы читаем. Женщина, с которой он познакомился в «Олмаке», – это, похоже, леди Лоркин.
      – Вовсе нет, – возразил высокий молодой человек со светлыми усами. – Эти мемуары – позор, но глава не может относиться к леди Лоркин.
      К их кружку присоединился еще один джентльмен, и Джози безошибочно узнала эти скулы и прямые брови. Она узнала бы их, какую бы маску он ни надел, и даже его костюм не имел никакого значения.
      На Мейне был гранатового цвета сюртук, плотно облегавший мускулистое тело и сшитый, вероятно, именно для этого вечера.
      На мгновение Джози забыла о своем преображении, когда его взгляд быстро обежал ее фигуру. Одна его бровь поднялась, и не надо было обладать женской интуицией, чтобы понять: он одобрил ее сегодняшний туалет в такой же степени, в какой питал отвращение к корсету.
      – Мы обсуждаем непристойное литературное произведение, сэр, – обратилась Джози к Мейну. – Речь идет о мемуарах графа Хеллгейта. К сожалению, мне не посчастливилось их прочесть, но я достаточно о них слышала от сестер. Этот Хеллгейт рассматривал близкие отношения с женщинами как вызов, а не как соблазн, которому следует противостоять.
      – Интимные отношения вне брака – всегда вызов, а не соблазн, – задумчиво ответил Мейн; при этом у него был вид утомленного Люцифера или человека, уставшего повторять общие места.
      – Но женщины редко так считают, – заметила Джози. – По правде говоря, мне эта точка зрения представляется сугубо мужской. Поэтому никому не приходит в голову, что эти мемуары, возможно, насквозь фальшивы и написаны женщиной.
      – Но это же из ряда вон выходящий обман! Думаю, есть леди, питающие отчаянную надежду стать следующей ошибкой Хеллгейта, – сказал высокий джентльмен саркастическим тоном. – Особенно если речь пойдет о трехтомнике в красивом кожаном переплете.
      Оранжевый жилет набрал в грудь воздуха.
      – Сэр, здесь присутствует молодая леди!
      – И тем не менее ее разговор не шокировал, – заметил Мейн.
      – В случае когда речь идет о менее чем обворожительном мужчине, – сказала Джози, – женщина всегда должна защищаться от соблазна интимных отношений.
      – Женщине следует защищать свою добродетель в любом случае, – парировал оранжевый жилет.
      – Если хоть раз женщина поведет себя недостойно, так, как описано в мемуарах графа Хеллгейта, она сама станет недостойной личностью.
      – Тише, тише, сэр! – вмешался Мейн. – Вы говорите так, будто ошибки, совершенные по любви, искупить невозможно.
      – Верно, скандалы такого рода оскверняют душу, и выздороветь от них невозможно. Какой бы ни была падшая женщина, она никогда не обретет вновь подлинной женской сущности: святости и чистоты. Она уже запятнана!
      – Похоже, он не согласен с тем, что пятна можно отмыть, – сказал Мейн на ухо Джози. – Может быть, он имеет в виду свою жену. Потанцуем?
      – С удовольствием! – Джози повернулась к Мейну с новообретенным чувством свободы, пришедшим с отсутствием корсета, и уверенностью, порожденной тем, что теперь на нее были устремлены десятки восхищенных взглядов. Так чудесно ощущать себя соблазнительной и с улыбкой опираться на руку самого красивого мужчины на свете.
      – Послушайте, похоже, у вас две левых ноги, – сказал Мейн после того, как Джози в очередной раз наступила ему на ногу. – В чем дело? Разве вы не запомнили замечаний учителя танцев Эвана, которого переманили на север?
      Джози вспыхнула:
      – Вы правы: по правде говоря, я ужасно неуклюжа...
      – Ладно, я вернусь к вам позже, когда объявят вальс. – Мейн бесцеремонно увел ее с танцевальной площадки. – Можете пока постоять и позволить своим обожателям поглазеть на ваш бюст, а я попытаюсь найти Сильви.
      – Интересно, в каком она платье?
      – В желтом, – ответил Мейн. – И в черной маске.
      – Гризелда тоже надела черную маску...
      Тут возле них остановился высокий мужчина с темными волосами, падающими на лоб, и оценивающе оглядел их.
      – Скевингтон, – обратился к нему Мейн, – могу я доверить тебе мисс Эссекс? Я подумал, что мне пора поискать свою невесту, а заодно и опекуншу этой дамы.
      У Скевингтона оказалась очаровательная улыбка.
      – Ничто не доставит мне большего удовольствия. – Он вежливо поклонился.
      – Скевингтон слишком большое значение придает одежде, – заметил Мейн, указывая на вышитый жилет приятеля, – но я не считаю это смертным грехом.
      Джози с улыбкой посмотрела на молодого человека, который, похоже, ничуть не обиделся на критическое высказывание по поводу своего жилета.
      – Рискую показаться излишне навязчивым, но не могу ли я пригласить вас на танец, мисс Эссекс?
      – По правде сказать, я предпочла бы на время уйти отсюда, – призналась Джози.
      Скевингтон кивнул, и Джози пошла, не оглядываясь, к выходу своей новой походкой, покачивая бедрами, надеясь, что Мейн смотрит ей вслед.
      В конце концов она все-таки не утерпела и обернулась. Его не было. Он ушел.

      Терман считал маски дурацкой затеей. Как он мог создать себе репутацию, если его все равно никто не узнает?
      Наконец он заметил Дарлингтона – характерные черты выдавали его безошибочно, Дарлингтон подпирал стену, и по его сосредоточенному виду Терман понял, что его бывший друг наблюдает за леди Гризелдой Уиллоуби, танцевавшей с мистером Риффлом. Он не мог удержаться от улыбки. Дарлингтон зря терял время, воображая, что леди Гризелда Уиллоуби выйдет за него: владея одним из самых славных поместий по эту сторону Гемпшира, она никогда бы не заинтересовалась таким неудачником.
      Теряет время, вдруг подумал Терман. А вот у него не было времени на Дарлингтона. Теперь это уже вчерашний день, и преемник Дарлингтона вот-вот начнет действовать.
      Накануне вечером Терман отправился в «Ковент-Гарден» и тайно записал несколько удачных реплик, а утром оказался в соборе Святого Павла и, слоняясь по центральному проходу, куда приходят посплетничать все лучшие юридические умы, уловил замечательные обрывки их острот. Теперь Терман с большим успехом использовал две из них.
      Конечно, ни одна живая душа не знала, кто он, поэтому сегодняшний вечер он решил использовать для практики. Теперь надо было только выбрать момент, чтобы вставить остроту.
      Едва войдя в зал, Терман сказал леди Маклоу, что в наши дни счастливые браки заключаются исключительно между слугами. Накануне в театре эта реплика вызвала смех, но на леди Маклоу, видимо, не произвела впечатления.
      – Молодой человек, я вас не знаю, и слава Богу, иначе мне пришлось бы раскаяться в том, что я вас пригласила, – ледяным тоном сообщила она.
      Терман испытал облегчение от того, что она его не узнала, но после этой неудачи две шутки, услышанные им в соборе Святого Павла, прошли с успехом в двух небольших группах мужчин, и один из них даже сказал:
      – Клянусь Юпитером, это умно!
      Помня о своем намерении поухаживать за Колбаской, Терман хранил для этого случая одну остроту, но вскоре решил блеснуть перед гостями, стоявшими у окон, выходивших в сад.
      Его мать имела непоколебимую уверенность в том, что ночной воздух может вызвать жестокую простуду у ее драгоценного отпрыска, а он всегда слушался маменьку, но тут, влекомый честолюбием, забыл об осторожности. Положившись на маску, он подошел ближе и убедился, что все взгляды устремлены на молодую леди, усевшуюся на письменный стол таким образом, что ее щиколотки оказались на виду.
      Щиколотки были прелестными, это Терман заметил сразу, а вот леди... «Манеры – лучшая защита леди против фамильярности», – часто говаривала его маменька.
      Зато эта леди вряд ли станет возражать против парочки рискованных шуток: Терман определил это по ослепительному платью, ярким каштановым волосам, светящейся белой коже и губам цвета первой весенней земляники.
      Разговор шел о пьесе Шекспира, поставленной каким-то театром Гайд-парка, и леди смеялась низким, чуть хрипловатым смехом, свидетельствовавшим о том, что едва ли она целомудренная девственница.
      – Я не стал бы смотреть эту пьесу, – вмешался в разговор Терман. – От одного имени Шекспира меня пробирает дрожь. Это напоминает мне о школе...
      – О, я был ужасным лентяем в школе, – сказал Скевингтон, которого Терман узнал по высокому росту. – Боюсь, даже ради спасения жизни я не смог бы процитировать более одной-двух строк.
      – Джентльмены и без книг знают, что им требуется, – заметил Терман. – А если мужчина не джентльмен, то никакое учение не пойдет ему на пользу.
      Юная дама повернула голову и в упор посмотрела на него. У нее были большие глаза, опушенные густыми ресницами, и она даже в маске показалась Терману красавицей.
      Обычно он не обращал внимания на подобные вещи, но на сей раз позволил себе довольно дерзко ее разглядывать.
      – Думаю, я охотно прогулялась бы по саду, – сказала дама и, не дожидаясь, пока кто-нибудь из джентльменов предложит ей руку, соскользнула со стола, что тоже было признаком недостатка воспитания.
      Все двинулись в сад, и Терман подумал, что ему следует найти другую компанию, где он мог бы попрактиковаться в своих остротах: у него как раз осталась еще одна в запасе, касавшаяся материнской любви.
      И тут Скевингтон сказал нечто, заставившее его замереть на месте.
      – Мисс Эссекс. – Скевингтон наклонился ближе. – Не желаете ли вернуться?
      Дальше Терман не слушал, в ушах у него загудело. Неужели Колбаска? Но что она с собой сделала? Как ей удалось так измениться? Каким образом Колбаска превратилась в соблазнительную беззаботную девушку, чьи формы, похоже, очаровали Скевингтона до такой степени, что он был готов целовать ей ноги?..
      Терман разочарованно наблюдал, как Скевингтон провожает Джози обратно в дом. Шотландская Колбаска, похоже, становилась гвоздем сезона, но при этом она все равно оставалась Колбаской, и, пожалуй, даже еще более пухлой, чем прежде.
      Это было отвратительно. Мать всегда ему внушала, что женщины должны есть как птички – ведь им не требуется столько сил, сколько нужно мужчинам.
      Кто-то должен сказать ей, что нечего изображать лебедя, если ты толстый, как свинья, и этим человеком будет он, решил Терман.

      Через несколько минут Гризелда потеряла Джози из виду. На Джози было ослепительное платье, доставленное сегодня от мадам Рок, и Гризелда ожидала, что все кавалеры будут сражены.
      Глаза Джози засияли, как звезды, когда она узнала про импровизированный маскарад.
      – Никаких разговоров о Колбаске! – Она широко раскинула руки.
      – Да никому бы и не пришло в голову так тебя назвать, когда ты в этом платье, – усмехнулась Гризелда.
      Обольстительность Джози сразу бросалась в глаза, и двумя часами позже она имела ошеломляющий успех. Гризелда не сомневалась, что большая часть ее новообретенных поклонников станет теперь ее осаждать, и не важно, в маске она или без.
      – Потрясающе, – прогудел рядом герцог Йоркский, проходя мимо Гризелды в коридор и крепко сжимая пухлую ручку актрисы из театра «Адельфи».
      Гризелда без труда узнала, кто он, потому что на герцоге был мундир главнокомандующего, расшитый золотом всюду, где только можно, а сбоку болталась церемониальная шпага.
      По-видимому, он принял Гризелду за хозяйку, леди Маклоу, и она не сочла нужным его разубеждать.
      – Я рада это слышать, ваше высочество, – пробормотала она, приседая так низко, что ее колени почти коснулись пола. Йорк поспешил за своей актрисой, и его корсет громко скрипнул на ходу, когда он протрусил мимо. За ним волнами извивался плащ, отделанный ярдами золотого позумента, с фигурками лягушек, вышитыми золотом, и подбитый красной тафтой.
      – Как вы думаете, на его нижнем белье вышит рыцарский орден? – спросил знакомый хрипловатый голос.
      Губы Гризелды невольно изогнулись в приветственной улыбке, а сердце учащенно забилось, когда она ощутила спиной теплую руку Дарлингтона.
      – Как вы ухитрились найти меня?
      – Я узнал ваши волосы.
      – Но это не входило в наши планы...
      – О, жизнь полна искушений и сюрпризов! Вы выглядите потрясающе, но кажетесь немного усталой.
      Гризелда закусила губу; она отлично помнила, что ей уже полных тридцать два года.
      – Бог свидетель, я тоже слегка утомлен, – продолжал Дарлингтон, медленно, но неуклонно увлекая ее сначала во второй зал, потом к французским окнам...
      – Я не пойду с вами в сад! – Гризелда крепко уперлась каблуками в пол.
      – А я и не прошу вас об этом, – ответил Чарлз невозмутимо.
      – Я вообще не собираюсь оставаться с вами наедине где бы то ни было. – Гризелда была в панике. Она чувствовала себя слишком слабой, и к тому же ей следовало заняться поисками мужа, как и ему поисками жены.
      Когда они оказались в коридоре, Дарлингтон привлек ее к себе.
      – О! – пробормотала Гризелда, и смех замер у нее в горле, когда Чарлз принялся бесцеремонно целовать ее.
      – Сдавайтесь! – приказал он. – Капитулируйте!
      – Нет! – выкрикнула Гризелда, тяжело дыша. – Я опекунша Джози и должна видеть ее постоянно...
      – Она чувствует себя прекрасно. – Дарлингтон провел языком по ее шее, оставляя на ней жаркий след.
      Гризелде с трудом удалось глубоко вздохнуть и оттолкнуть его, после чего она непослушными пальцами поправила маску.
      – Я никогда не целуюсь на балах, – заявила она, – и не позволяю себе ввязываться в такие интрижки. Мне жаль, но наш роман... окончен.
      Она уже повернулась, чтобы уйти, но Чарлз ее остановил:
      – Сперва предоставьте меня моей судьбе.
      – И какой же?
      Он пожал плечами:
      – Выбор за вами.
      – Сесили Севери, – сказала Гризелда после минутного раздумья. – С моей стороны не годится так говорить, но она очень добрая и милая женщина.
      – Она шепелявит.
      – Мы уже обсуждали это.
      Чарлз снова привлек ее к себе.
      – Она тощая, – прошептал он. – Знаете, что весь день я не мог думать ни о ком, кроме вас? После вас я не могу переключиться ни на одну из этих худосочных дебютанток.
      – Первое, что вы должны сделать, – продолжала Гризелда, будто не слышала его слов, хотя на самом деле запоминала их, чтобы позже все с наслаждением вспомнить, – это обратить внимание на мою Джозефину и помочь ей занять достойное положение. – Она пошла впереди него в первый зал, но у двери остановилась.
      Заметив Джози, Гризелда не допускающим возражений тоном произнесла:
      – Позвольте представить вас мисс Эссекс.
      Дарлингтон издал слабый стон, но кто любит напоминания о былых преступлениях! Тем не менее, когда они приблизились к Джози, Гризелда не могла сдержать улыбки.
      Она не имела понятия, как и почему произошло это превращение, но когда Джози решила принять данную ей от природы внешность, то сделала это не без тайного желания мстить. Вместо того чтобы носить локоны, ниспадающие до плеч, как большинство дебютанток, она с помощью бриллиантовых заколок, подаренных Тесс, сделала высокую прическу, собрав всю массу блестящих вьющихся волос в узел. Платье от мадам Рок выглядело, пожалуй, слишком смелым для дебютантки: темно-фиолетовое, оно плотно облегало фигуру Джози, оставляя низкий вырез, украшенный небольшой оборкой. Вместо того чтобы сделать Джози похожей нa палку, к чему стремились большинство современных девиц и чего требовала мода, мадам Рок одела ее так, что все ее женские достоинства выступили на первый план. Рядом с ней все скромные платьица, подхваченные под грудью лентой и подчеркивавшие крошечные бюсты, казались скучными. Сама Джози выглядела знойной, опасной, эротичной, но в то же время юной, свежей и прекрасной: она была как сам грех в соблазнительной упаковке.
      – Боже! – пробормотал Дарлингтон, останавливаясь. Гризелда ощутила болезненный укол в сердце. Что она делает? Представляет Дарлингтона Джози? Но он вовсе не выглядел как человек, сраженный внезапной страстью, и смотрел на отважную дебютантку весьма хмуро.
      – Что вы, черт возьми, сделали с девушкой? – спросил он шепотом.
      Джози флиртовала с многочисленными кавалерами с апломбом женщины, привыкшей к обстановке ярмарки невест и ожидавшей заслуженного приза за красоту.
      – Ничего, – ответила Гризелда тоже шепотом. – Эту прелестную девушку вы прозвали Колбаской!
      – Вы играете нечестно, леди Годива. Девушка изменилась, в ней появилось что-то новое. Она не кажется больше ни колбаской, ни сарделькой. – Дарлингтон покачал головой. – Я не очень-то разбираюсь в ваших женских хитростях, но вы не можете осуждать меня.
      – Теперь вы должны с ней потанцевать. – Гризелда подавила инстинктивное желание увлечь Дарлингтона в другой конец зала.
      Чарлз покачал головой:
      – Не хочу. К тому же ваша протеже и так пользуется успехом. Справа от нее Скевингтон, если не ошибаюсь... Возможно, она выйдет за него. У него прелестное небольшое имение, а когда его дядюшка отдаст Богу душу, появится и титул. Не хотите же вы, чтобы я отторг ее от Скевингтона: похоже, он ею очарован...
      – Но Джози им не очарована, – холодно заметила Гризелда.
      – Ручаюсь, со мной произойдет то же. – Он мягко, но решительно увлек свою спутницу в другую сторону.
      – Но почему бы ей не влюбиться в вас? – Задавая этот вопрос, Гризелда почувствовала себя немного странно. – Кстати, за Джозефиной дают большое приданое.
      – Отец сообщил мне об этом еще до начала сезона. – Дарлингтон, лавируя в толпе, направился к двери в бальный зал. – К несчастью, я плохо переношу скуку.
      – Джози вовсе не скучная: она одна из самых умных и веселых молодых женщин здесь.
      – Этот род женщин хуже всего, – усмехнулся Чарлз. – Они обычно ожидают от тебя слишком многого.
      – Вам ли жаловаться! – запротестовала Гризелда. – Вы всегда в состоянии ответить хлестко.
      – Правда, но в этом отношении я скорее любитель, чем профессионал.
      – Скажите ради Бога, куда мы направляемся? – спросила Гризелда, когда они оказались в холле.
      – В то место, которое я обнаружил в свой последний визит сюда. Это было целую вечность назад, и тогда лорд Байрон читал свои стихи.
      – Жаль, но я пропустила это событие...
      Было что-то на удивление волнующее в том, чтобы держаться за руки среди многолюдной толпы. Конечно, никому не было известно, кто она, и дело тут не только в маске, но также в том, что Гризелда причесалась по-другому, избавившись от своих обычных локонов, а заодно надела чудовищно смелое платье. А вот Дарлингтона все узнавали без труда, виной чему были его кудри и высокая поджарая фигура.
      Теперь они почти бежали по коридору, по-видимому, предназначенному для слуг.
      – Чарлз, – возмутилась запыхавшаяся Гризелда, – куда мы бежим?
      – На кухню, конечно, – незамедлительно ответил он.
      И в самом деле, вскоре они оказались на кухне, представлявшей собой помещение с низким потолком, где было полно прислуги, занятой приготовлением ужина. Никто из слуг даже не взглянул на них.
      – Вперед, – скомандовал Дарлингтон и потащил Гризелду в пространство между шеф-поваром, двумя поварихами и четырьмя судомойками. – А вот и черный ход.
      Через секунду они оказались на улице. Вокруг было до странности тихо, и лишь из-за закрытой двери доносился неясный гул, будто за ней находился океан.
      – Очень мило! – Гризелда огляделась. Старый сад окружали высокие кирпичные стены, отделявшие его от другого сада, разбитого в соответствии с современной модой позади дома. Краснокирпичные стены были увиты белыми розами, неясно различимыми в свете, пробивавшемся из окон кухни.
      Гризелда двинулась вперед по неровной узкой дорожке между грядками ранней моркови, латука и еще каких-то растений с синевато-пурпурными листьями; Дарлингтон следовал за ней.
      – Славный урожай хрена, – сказал он, бросив взгляд направо и заметив большого рыжего кота, который, надменно посмотрев на них узкими глазами прирожденного мышелова, перепрыгнул через стену и исчез.
      Через несколько минут они дошли до конца сада, где со стены свисали плети роз, образовавшие нечто вроде мата, тяжелого, как лошадиная попона. В самом конце сада стояла маленькая деревянная скамейка.
      – Сад мне кажется очень знакомым, – медленно произнесла Гризелда. – Разве не в огороде Хеллгейт назначал свидание дамам? О, Дарлингтон, неужели это вы? А я уже начала подозревать, что Хеллгейт списан с моего брата.
      – Вовсе нет! – возразил Дарлингтон. – Я никогда не позволял себе ничего столь нескромного в огороде. Кстати, минуту назад вы назвали меня Чарлзом.
      Гризелда потупилась:
      – Считайте это минутной слабостью. Обещаю, такое никогда не повторится.
      – Но я бы, напротив, хотел, чтобы это повторилось.
      – Жизнь полна неисполнимых желаний.
      Дарлингтон обхватил ее лицо ладонями и склонился к ней на мгновение раньше, чем Гризелда закрыла глаза. Мысли метались в ее мозгу, как пойманные птички: «Я не должна! Мы не должны! Нас могут увидеть!»
      – Я собираюсь снять с вас маску, – пробормотал он, не отрываясь от ее губ; в его манере целовать было что-то агрессивное, даже гневное. Требовательный, настойчивый, властный поцелуй: так мужчина целует девушку, когда хочет ей что-то сказать, не прибегая к словам.
      Гризелда, задыхаясь, рванулась в сторону, но Дарлингтон, не произнося ни слова, медленно потянул ее к себе, словно давая ей время сказать «нет». Однако Гризелда не могла произнести этого слова: все, что она смогла сделать, – это, подняв лицо, предложить ему свои губы и прошептать:
      – Чарлз!
      На этом следовало остановиться, но каким-то образом они нашли путь к скамье.
      – Мы не можем, – задыхаясь, пробормотала она.
      – Мы не будем, – подтвердил он. – Недостаточно темно. – Глаза его блестели. – Я всего лишь буду целовать вас, леди Годива, пока вы не потеряете сознание, пока не забудете, что собирались сегодня вечером искать мужа.
      – Я... – пробормотала она, все еще задыхаясь, но он заставил ее замолчать, положив руку на грудь.
      Хотя Гризелда была не из тех женщин, которые не способны к сопротивлению, сейчас в голове у нее не осталось ни одной разумной мысли.
      – Вы должны прекратить, – сказала она наконец, по-кошачьи изгибаясь в его руках.
      Дарлингтон стал целовать ее лоб, брови, веки, нос.
      – Почему вы так нежны со мной? – прерывающимся голосом спросила Гризелда. – Я ведь даже не знаю вас!
      – Зато я знаю вас давным-давно, с прошлой ночи...
      – Наверное, вы позволяете себе такие шалости постоянно...
      – Нет, по, возможно, это случится, когда я буду женат, и мы успеем надоесть друг другу.
      В его голосе Гризелда расслышала усталость одиночества, и сердце ее отозвалось болью.
      – Этого не случится. – Она провела рукой по его щеке. – Ваша жена будет всюду следовать за вами и никогда не выпустит вас на свободу.
      Дарлингтон продолжал целовать ее веки, и она закрыла глаза, жалея, что слишком хорошо чувствует его запах, потому что он казался ей лучше роз, тимьяна и розмарина.
      – И все-таки это правда, – печально сказал он.
      – Нет, не правда. Три молодые леди, которых я опекала, счастливо вышли замуж, осталась одна Джози...
      – И вы. Вам тоже нужен супруг.
      О, как он прав! Но сейчас Гризелда не хотела об этом думать: она подалась к нему, и Чарлз сразу понял ее молчаливое приглашение.

      Meйн наконец нашел свою невесту в кабинете леди Маклоу: она болтала с другими молодыми леди, уплетавшими маленькие пирожные, блюдо с которыми стояло перед ними рядом с тремя бутылками шампанского. Когда он вошел в комнату, все они, сняв маски, от души хохотали.
      Внезапно Мейн почувствовал странное раздражение. Почему, черт возьми, он все время должен проводить в поисках Сильви? Почему она не могла остаться с ним в зале? Она постоянно исчезала из поля зрения.
      Хотя, если быть честным, следовало признать, что Сильви ни разу не была замечена в нескромности и нарушении приличий. Кто угодно, только не она. Ее неприступный вид действовал безотказно, и Мейн до сих пор считал большой удачей, что она согласилась выйти за него. Внезапно Сильви подняла на него глаза:
      – Мейн?
      – Дорогая. – Он поднес ее руку к губам. – Я повсюду ищу вас: нам пора идти к ужину.
      Малышка Полли Купер снова залилась смехом; при этом леди Джемайма тоже улыбнулась ему.
      – Вы хотите ее забрать, Мейн? Жаль. Мы находим вашу невесту совершенно восхитительной.
      Гаррет никогда не знал, что думать о леди Джемайме – она была красива и настолько умна, что это причиняло неудобство, заставляя мужчину в ее присутствии остро ощущать свои недостатки.
      Когда они выходили из комнаты, глаза Сильви блестели.
      – Я завела друзей в Лондоне! Это так здорово!
      Мейн искоса посмотрел на нее:
      – Это замечательно, Сильви. Джемайма...
      – О, так вы ее знаете? – Сильви сжала руки. – Я нахожу ее самой интересной, самой оригинальной. Ее платье сшито портным, а не модисткой, и этого портного зовут...
      Пока Сильви продолжала щебетать, Мейн огляделся. За углом Аннабел целовала своего мужа Ардмора, что было вполне в ее духе. Она посмотрела на Мейна со своей обычной бесстыдной улыбкой и даже помахала ему рукой.
      Внезапно Сильви умолкла и повернула голову в его сторону.
      – Прошу прощения, дорогая, – извинился Мейн. – Кажется, я слегка задумался.
      – Вы не должны отвлекаться, когда я говорю с вами о важных вещах! – В голосе Сильви прозвучало едва заметное раздражение.
      Мейн удивился. Разве она говорила о чем-то важном?
      – Пожалуйста, повторите. Обещаю, что на этот раз буду максимально внимателен.
      Сильви некоторое время дулась, но потом сдалась и улыбнулась.
      – Я рассказывала о нескромности миссис Энглин. Уверяю вас, это очень важная тема: надеюсь, вы тоже с этим согласны.
      – Целиком и полностью.
      – Все утверждают, что она выведена в этих мемуарах, о которых так много говорят! Вероятно, мне тоже следует прочесть их, но я читаю по-английски слишком медленно.
      Тем не менее Мейн не мог нарадоваться на совершенство своей невесты: она напоминала ему ослепительно белую розу, которую никто не мог запятнать. Сильви редко позволяла дотронуться до своей руки без перчатки, и, уж конечно, она никогда не опустится до вульгарной сцены и не станет со слезами признаваться в любви другому мужчине, тем более дать соблазнить себя и увлечь в постель. Она принадлежит ему, и только ему.
      И сознание этого внезапно пробудило в душе Мейна вспышку отчаянной страсти.
      – Не прогуляться ли нам по саду? – спросил он, удивляясь тому, как хрипло звучит его голос.
      Сильви подняла на него глаза и кивнула:
      – Это куда лучше, чем ужин, тем более что я ничуть не голодна.
      Чаще всего Сильви, как птичка, питалась крошками, и причем в самое неподобающее время. Мейн никогда не видел, чтобы она по-настоящему поела в урочный час, и поэтому без особых волнений не спеша проследовал до конца сада. Большинство прогуливающихся гостей уже вернулись в дом, и теперь, в два часа ночи, в саду было темно и таинственно.
      – Не думаю, что мне здесь нравится, – сказала Сильви шепотом.
      – Но здесь совершенно безопасно.
      – Знаю, что с вами я в безопасности. – Сильви улыбнулась. – Это одно из ваших достоинств, Мейн, и мне это нравится.
      – Мне было бы приятнее, если бы вы называли меня Гарретом, – заметил он. – По крайней мере когда мы одни.
      – Ни в коем случае. – Сильви покачала головой. – Это будет означать, что мы достигли некоторой степени нежелательной близости. К чему создавать такую иллюзию у местных сплетников?
      Аргумент был весомым, однако Мейн все же надеялся преодолеть сопротивление невесты.
      – Может, нам уже пора вступить в более близкие отношения? – Память о том, как он целовал Джози, не давала ему покоя. В тот момент он не осознавал, что их поцелуй был в высшей степени незаконным и Сильви явно не одобрила бы этого.
      – Что вы хотите этим сказать, сэр? – Сильви нахмурилась.
      – Всего лишь это. – Гаррет наклонился и нежно поцеловал ее. Она и в самом деле была очень маленького роста, и когда он взял ее изящное личико в свои ладони, ощущение было такое, будто он сжимает в руках лицо ребенка.
      – Мне это не доставляет удовольствия, – явно страдая, проговорила Сильви, несмотря на то что его губы прижимались к ее губам.
      – О... – Мейн быстро выпрямился.
      Между бровями Сильви пролегла тоненькая складка.
      – Я не склонна к добрачным интимным отношениям, – целомудренно сообщила она. – Надеюсь, у нас на этот счет полное согласие...
      – Но это всего лишь поцелуй! – возразил Мейн безнадежно.
      Сильви вздернула подбородок:
      – Всего лишь? Поверьте, я не из тех, кто получает удовольствие, тайком позоря себя в саду.
      – Но... – Заметив в глазах невесты плохо скрываемое презрение, Гаррет умолк.
      Правда заключалась в том, что она не могла оказаться такой богоподобной, если бы с хихиканьем упала в его объятия, как делали многие женщины до нее. Возможно, именно поэтому они ему до смерти надоели, и уже два года у него вообще не было романов. Медленно, но неуклонно Гаррет обретал себя, очищаясь от липкой памяти десятков дешевых интрижек и тех вечеров, когда он возвращался домой в сюртуке, пахнущем чужими духами, с рукавами, промокшими от чужих слез. Сейчас он вступил в такую пору своей жизни, когда человеку хочется разделить судьбу с единственной женщиной, принадлежащей ему одному.
      В полном молчании они вернулись в дом.
      – Я думаю о том, чтобы подготовить свои конюшни к следующему сезону скачек, – наконец сказал Мейн, чтобы хоть как-то заполнить пустоту.
      – Разве вы не говорили мне об этом еще месяц назад? – спросила Сильви благодушно. – Вы еще собирались кого-то нанять для этой цели.
      Мейн уже и забыл, что делился с ней своими планами. Впрочем, ничего удивительного: он думал об этом уже несколько месяцев.
      – Это нелегкое решение, мне придется постоянно там бывать.
      – А разве нельзя поручить это кому-нибудь другому? Впрочем, если это так уж необходимо... – Сильви несколько раз махнула рукой подруге, спешившей на помощь. – Не посидеть ли нам с мисс Тарн, дорогой? Она божественно говорит по-французски, потому что в течение трех лет занималась с частной преподавательницей. Не понимаю, почему другие англичане не озаботятся тем, чтобы как следует выучить французский...
      – Нет, – довольно резко оборвал Мейн. – Нам надо поговорить без свидетелей.
      – Но это будет совершенно неприлично! – Сильви чуть поморщилась и тут же снова помахала рукой мисс Тарн.
      – Однажды мы станем мужем и женой, – настаивал он.
      – Звучит ужасно по-пуритански. Я никогда не буду женой в обычном смысле. Прежде всего я леди, так же как и вы джентльмен, а не просто муж.
      Гаррет вздохнул.
      – Маленький столик, пожалуйста, – обратился он к лакею, и тот услужливо кивнул.
      Через минуту они уже сидели таким образом, что Сильви могла видеть всю комнату, а ее сумочка, шаль и веер были пристроены наилучшим образом.
      И тут она обратила взор на него.
      – Ну, Мейн, в чем дело? – покровительственным тоном спросила она.
      Гаррет почувствовал, как тоска, сжимавшая его сердце, слегка отпустила.
      – Возможно, в том, что прежде я вел сумбурную жизнь...
      – В каком смысле? – Между бровей Сильви снова появилась обворожительная тонкая морщинка. – Вы потеряли свое состояние? – Она прикрыла рукой его руку. – У меня большое приданое, Мейн, и оно ваше.
      Гаррет чуть не прослезился – он слишком долго был один, и теперь наконец нашелся кто-то, с кем он мог поговорить о своих делах.
      – Не волнуйтесь! – успокоила его Сильви. – Мой отец имеет большие капиталовложения, как вы выражаетесь здесь, в Англии, и он никогда не допустит, чтобы его дочь осталась без средств.
      – Дело не в деньгах, и если бы все только заключалось в них...
      – Но тогда что же?
      – Моя предыдущая жизнь ушла на мелкие интрижки, на ненужную бессмысленную суету. Я пока еще ничего не сделал, даже не занял своего места в палате лордов. Откровенно говоря, я страшно богат, и мой друг Фелтон занимается моими делами, а я даже не знаю, чем владею.
      – Лусиус Фелтон? – Сильви внимательно посмотрела на него. – Это очень разумно с вашей стороны. Мистер Фелтон – гений в этих вопросах.
      – Он – да, но я... Дела в моем имении идут сами собой. В палате лордов я не могу выступать, потому что меня не интересуют огораживания и акты об отправке карманных воришек в колонии.
      – Но что дурного в такой жизни? – Сильви с любопытством посмотрела на Мейна.
      – В какой жизни?
      – В жизни галантного человека.
      – Чем плоха жизнь джентльмена, которому остается только наслаждаться? – уточнил Мейн. – Я скажу вам, что такое джентльмены. Они флиртуют с женами других джентльменов и иногда соблазняют их. Они ввязываются в дурацкие пари по поводу скорости карет и успеха боксерских матчей.
      Сильви вздохнула:
      – И еще они ухитряются заниматься своими владениями и проявлять милосердие к тем, кто занимает более низкое положение в обществе, вам не кажется? Они производят на свет детей и делают все возможное, чтобы вырастить их умными и полезными членами общества, знающими свое место и свои обязанности.
      – Да, но я не знаю, где мое место и что я должен делать.
      – Ну разумеется, все то же, что делаете сейчас. Вы хороший человек, Мейн, у вас есть друзья. Чего вы хотите еще?
      – Ну, хочу что-нибудь делать, что-нибудь строить...
      – Как тот странный маркиз, который построил в своем поместье ветряную мельницу, чтобы улавливать ветер? – Сильви засмеялась.
      – Имей я творческий склад ума, я был бы счастлив удалиться в деревню и строить ветряные мельницы.
      – Ну, это у вас вряд ли получится. Кстати, когда у нас появятся дети, вы будете мыслить иначе, я уверена.
      Мейн подался вперед и поцеловал Сильви в щеку, хотя знал, что она весьма не одобряла проявление чувств на публике.
      – Вы так милы.
      – И вы. Мне нравится ездить на балы, болтать со своими близкими друзьями; надеюсь, скоро и вы начнете получать от этого удовольствие.
      – Я тоже надеюсь, но вот беда: на балу я никогда не могу вас найти, потому что большую часть времени вы скрываетесь в дамской комнате, где чирикаете со своими подругами.
      – Верно, потому что самое интересное, что бывает на балах, происходит именно там. – Сильви покровительственно улыбнулась.
      – А будете ли вы счастливы, если большую часть года вам придется проводить в моем имении? – Мейн напряженно ждал ответа.
      Улыбка Сильви слегка потускнела.
      – Никогда, но если вы решите, что жизнь в деревне вас удовлетворит, я вполне способна сама позаботиться о себе. Ваш дом в Лондоне расположен в прекрасном месте: как только я переоборудую его и придам ему французский стиль, он станет вполне комфортабельным. Кроме того, у меня столько друзей! Думаю, с ними я буду вполне счастлива... Мне было бы крайне неприятно считать себя вашей обузой, кандалами на ваших ногах, но, поверьте, этого не случится.
      – Весьма поэтический образ, – заметил Мейн кисло. – Но я снова буду скучать.
      – Ни в коем случае. Нам предстоит прожить вместе много лет, и я уверена, что ничего не случится, если мы какое-то время поживем порознь. Я часто замечала, что лучшие браки устроены именно так, и меня бы очень огорчило, Мейн, если бы один из нас оказался несчастен.
      – А где же будут дети?
      Сильви выразительно подняла бровь:
      – Разумеется, там, где и полагается быть детям, – в деревне, в городе, там, где захотят.
      Мейн рассмеялся:
      – Боюсь, некоторое время они не смогут высказывать своих желаний.
      – Ах, – Сильви махнула рукой, – как вы понимаете, я ничего не знаю о детях, но уверена, что наши дети будут очень милыми и приветливыми.
      Она была такой веселой, такой искренней и так любезно выразила желание всю жизнь провести подальше от него и от их детей... А что делать ему? Сильви не была чудовищем, она обладала прелестным подбородком и большими, широко раскрытыми и дружелюбно взирающими на мир глазами, но...
      – Неужели вы больше ничего не хотите от жизни? – спросил Мейн с бессильным отчаянием.
      На мгновение в ее прекрасных глазах появилось беспокойство.
      – Нет, – ответила Сильви решительно. – Могу я говорить откровенно?
      – Конечно!
      Сильви доверительно прикоснулась к его руке.
      – Я происхожу из страны, где множество женщин возраста моей матери были жестоко убиты всего лишь за то, что хотели оставаться самими собой, хотели царить, а не работать. Мне повезло в том, что мой отец стал другом Наполеона, а не его врагом: по крайней мере так было до тех пор, пока он не понял подлинной сущности наполеоновского режима. Но я способна видеть ужас случившегося. Я знаю, что происходило в Консьержери...
      Сильви на мгновение замолкла.
      – А вы еще спрашиваете меня, хочу ли я в жизни чего-то большего. Я счастлива уже потому, что мне удалось сохранить свою жизнь. Я сижу здесь, одетая так же элегантно, как когда-то одевались мои подруги и родственницы, и моя жизнь не подвергается опасности. Достаточно ли этого, как вы считаете? – Она снова замолчала.
      – Боже мой! – воскликнул Мейн. – Простите меня, дорогая, я негодяй уже потому, что задал вам такой вопрос.
      Но Сильви уже взяла себя в руки. Теперь она улыбалась ему той уверенной улыбкой, которая с самого начала так привлекла его.
      – Я очень счастлива, и для меня немыслимо желать чего-либо другого. Надеюсь, что вы будете самым лучшим другом и собеседником, когда мне вздумается поговорить с вами об этом.
      – Друзья, – кивнул Мейн. – Понимаю. Но мы ведь, конечно, больше чем просто друзья, Сильви.
      – Дружеские отношения – самые высокие, какие только бывают на свете. Любовь существует только в ночное время – так я это себе представляю. Я давно решила не иметь с этим ничего общего, и нахожу, что это мудрое решение.
      Гаррет перегнулся к ней через стол и провел пальцем по ее щеке:
      – Я люблю вас, Сильви. Скажу больше: я питаю к вам страсть.
      – Наша дружба избавит вас от этого чувства. Возможно, мне не следовало бы этого говорить, но есть известное сходство между вашим прошлым и тем, о чем пишет этот Хеллгейт. Я ни в коей мере не хочу умалить ваши чувства, но, как показывают эти мемуары, вы регулярно загорались страстью и она длилась... Сколько? Одну неделю? Две недели?
      Гаррет скрипнул зубами:
      – Я не писал этих мемуаров.
      – Конечно, нет, – согласилась она. – Но у вас было много связей, аналогичных тем, история которых положена в основу этого отчета. Скажите, разве я не права? Вы не должны чувствовать себя униженным, потому что мы говорим друг с другом с полной откровенностью и нам не следует мучиться, если через несколько недель страсть проходит. Не стоит горевать о несбыточном. Я не стану устраивать вам сцен, если вы проявите интерес к другой женщине, и вы тоже проявите в этих вопросах скромность, как истинный джентльмен.
      – Но я надеялся... – Гаррет не сумел закончить фразу, потому что не знал, что сказать.
      Возможно, ему следовало поблагодарить ее? В эту минуту Сильви отвернулась и принялась махать кому-то за соседним столиком.
      – Там прелестная маленькая Джози! Вы заметили, как восхитительно она сегодня выглядит? Новая модистка способна изменить жизнь женщины, а вашей сестре вполне удалось отвлечь Дарлингтона...
      Сильви продолжала щебетать, но Гаррет уже не слушал.
      Подняв глаза, он посмотрел на Джози: она сидела рядом со Скевингтоном, который всем своим видом показывал, что готов последовать по стопам Рейфа через неделю-другую, когда примет соответствующее решение и в кармане у него будет лежать кольцо.
      – Братец, – окликнула Мейна Гризелда. – У тебя есть лошадь, которую ты готов выставить на скачки в Аскоте?
      Он кивнул. Правда, бедная Шерон еще не оправилась от своего чертова недуга, но она не виновата: ему следовало проявлять больше внимания к своим конюшням.
      – А вы составите нам компанию, Сильви, – не унималась Гризелда. – У Фелтонов самые лучшие ложи в Аскоте – думаю, вам будет любопытно их видеть. Ложа величиной с королевскую, а Тесс вынуждена пропустить скачки. Жаль, если эта ложа будет пустовать.
      Сильви сморщила носик: она ненавидела пыль и суматоху беговых дорожек и не раз говорила об этом Мейну.
      – В Аскоте не так, как в других местах, – словно догадавшись о ее настроении, заметила Гризелда. – Там будет королева и герцог Кембриджский с молодой женой.
      – Ну что ж, – согласилась Сильви, без особой радости принимая предложение, и ту же принялась кому-то энергично махать рукой.
      – Кто это? – поинтересовался Мейн.
      – Дарлингтон.
      Мейн мгновенно помрачнел.
      – Не беспокойтесь, – утешила его Сильви, пока Дарлингтон пробирался к ним, лавируя между столиками. – Ваша сестра заставила его измениться.
      – Что вы хотите сказать?
      – Он больше не будет оскорблять Джозефину.
      Дарлингтон, по мнению Мейна, имел лицо, которое женщины не могли не находить интересным, и в целом у него был вид приличного человека, несмотря на то что молва приписывала ему беспардонное злоязычие.
      Мейн отвел взгляд и склонился над рукой Сильви, которая тут же пригласила Дарлингтона в ложу Фелтонов в Аскоте.
      Как только Дарлингтон отошел, Мейн угрюмо пробормотал:
      – Черт возьми! К чему нам этот негодяй?
      – Вы не понимаете! – Сильви успокаивающе похлопала его по руке, словно он был мальчуганом лет пяти. – Тех, кто может стать причиной неприятностей, всегда лучше держать в поле зрения. Если Гризелда не будет спускать с него глаз, он не позволит никаких критических замечаний в адрес Джозефины.
      – Думаю, Джози сама в силах позаботиться о себе, – заметил Мейн. – Теперь ни один мужчина в здравом уме не назовет ее Колбаской: она выглядит сногсшибательно, и Скевингтон готов ползать на коленях у ее ног.
      – Давайте тогда пригласим и Скевингтона тоже, – быстро нашлась Сильви. – Мы сможем собрать в ложе небольшое общество, и никому тогда не будет скучно.
      Мейн любил скачки. Любил нарастающий гул, исходивший от толпы, бурлящую энергию, лошадей, запах конюшни... Единственной из его лошадей, не подцепившей чертову болезнь, оставалась нервная кобыла по кличке Джига; эта лошадка устрично-серого цвета обладала чувствительными ушами и прекрасными качествами. Если бы он проводил с ней побольше времени или если бы у него был лучший тренер, завтра она могла бы выиграть. Увы, она не получила надлежащей тренировки, и Мейн это знал.
      Он отодвинул недоеденного омара на край тарелки и терпеливо ожидал, пока Сильви пригласит в ложу еще двух своих знакомых, проходивших мимо.

      Как только карета въехала в Аскот, Сильви поняла: ей предстоит удачный день.
      Мейн уехал рано утром; он был весьма серьезен, поскольку дело касалось его лошади.
      – Как, ради всего святого, мы узнаем, когда очередь лошади Гаррета? – спросила Сильви Гризелду. – Кажется, ее зовут Джига?
      – О, тут есть что-то вроде расписания, целая книга, – рассеянно ответила Гризелда, и Сильви в очередной раз позавидовала ее способности отвлекаться от реальности.
      По правде говоря, рассуждала Сильви, без Гризелды Мейн не явился бы столь желанной партией, хотя она не встречала еще мужчины, в такой степени отвечавшего ее требованиям. Тем не менее бывали минуты, когда она находила своего жениха ужасно нудным и даже вызывавшим у нее представление о жидкой овсяной кашице.
      Впрочем, разве не таковы все мужчины?
      – Может, мне стоит сдвинуть эту шляпу чуть назад? – Гризелда внимательно оглядела себя в маленькое зеркальце. На ней была шляпа величиной с круг сыра и очаровательное платье для прогулки цвета дельфиниума.
      – По-моему, так тоже неплохо, – решила Сильви, серьезно рассмотрев этот вопрос. – Повернитесь боком! Теперь, по контрасту с синим цветом, ваши волосы сверкают, как солнце. Интересно, Дарлингтон встречается с нами в ложе?
      – Да, но я предпочла бы, чтобы вы его не приглашали.
      – Понимаю. – Сильви притворно вздохнула. – Теперь я уже жалею, что пригласила его без всякой нужды.
      Гризелда пожала плечами: она уже заметила, что Дарлингтон не отрываясь смотрит на нее. Впрочем, теперь она ничего не могла с этим поделать. Да и надо ли было что-то делать? С Дарлингтоном все было иначе, чем с другими. Временами Гризелда вдруг просыпалась среди ночи, и все ее тело вибрировало от сна, которой она не могла вспомнить, хотя инстинктивно догадывалась о его содержании. В конце концов, она ведь действительно хотела обзавестись детьми, хотела иметь собственного маленького Сэмюелчика.
      – А каков возраст Дарлингтона? – как бы невзначай спросила Сильви.
      – Понятия не имею, – ответила Гризелда, отчаянно стараясь не показать, что этот вопрос ее в какой-то мере интересует.
      – Но вы непременно должны это узнать, – настаивала Сильви.
      – Мужчины не то что женщины. Раз они не дебютируют в обществе, то появляются в лондонском свете по собственному разумению и расписанию.
      – Вы хоть помните, когда он появился впервые?
      Разумеется, Гризелда помнила, как это случилось: не каждый год в обществе появлялись столь высокие мужчины с таким залихватским и плутовским видом.
      – Возможно, это произошло в Лондоне около четырех лет назад. Если тогда он был только что выпущен из университета, то сейчас ему около двадцати четырех...
      – А вам нет и тридцати. Это не слишком большая разница в возрасте.
      – Вы мне льстите! Я уже перешла упомянутый вами рубеж, и вам это отлично известно!
      – Ну, в таком случае вам, возможно, на один год больше, чем тридцать, – примирительно сказала Сильви, и в ее голосе Гризелда расслышала искреннюю заинтересованность. – Кстати, Дарлингтон смотрит на вас так, будто готов проглотить.
      Гризелда невольно улыбнулась.
      – Я бы никогда не выдержала подобной страсти. – Сильви принялась обмахиваться веером, словно от одной мысли об этом ей стало жарко. – Вы не возражаете, если я кое-что спрошу у вас о Мейне?
      – Конечно, нет. – Гризелда чуть прикрыла глаза. – Хотя если вы будете сетовать на то, что он из-за вас делает себя посмешищем, то это я уже знаю. Мой бедный брат совершенно без ума от вас.
      – Согласна, – кивнула Сильви. – Но сейчас я хочу поговорить с вами о его недовольстве собой. Возможно, он всегда ощущал себя несчастным и его терзало беспокойство?
      – Вовсе нет, – возразила Гризелда. – Мейн был веселым мальчиком и умел радоваться жизни до тех пор, пока не влюбился...
      – Ах вот оно что! – Сильви всплеснула руками. – Я так и знала, что за всем этим кроется любовная история. Скорее расскажите мне о ней!
      – Да тут нечего и рассказывать. Ее имя леди Годуин, она стройна, питает страсть к музыке...
      – И Мейн, конечно, в нее влюбился!
      Гризелда окинула Сильви внимательным взглядом.
      – Да, влюбился. У графини, полагаю, была мысль завести с ним интрижку, но потом она подумала и осталась с мужем. Теперь они счастливы, и я слышала, что скоро у нее появится второй ребенок.
      – И как давно у Мейна был роман с графиней?
      – Года два назад. Насколько я помню, тогда Рейф еще не стал опекуном девиц Эссекс.
      – Выходит, у вашего брата в течение двух лет не было любовницы? – Сильви явно потрясло это сообщение. – Впрочем, вы можете и не знать о его личных делах.
      – Это не исключено, – согласилась Гризелда. – Кстати, он был помолвлен с Тесс Эссекс, которая вышла замуж за Фелтона. Потом он некоторое время ухаживал за Имоджин Мейтленд, но та только что сочеталась браком с Рейфом.
      – Так вот отчего Мейн впал в меланхолию, – протянула Сильви. – Хоть я ему и сочувствую от всей души, должна вам признаться, что питаю инстинктивную антипатию к мрачным и унылым людям. Мой отец ужасно страдал после смерти матери, но, к счастью, недавно встретил очень милую вдову, женился на ней и теперь заметно повеселел. Вот только, к сожалению, я не могу его убедить приехать в Лондон хотя бы на один сезон.
      В это время они въехали на территорию Аскота, и когда коляска остановилась, Сильви с любопытством огляделась.
      Со всех сторон молодые девушки в развевающихся платьях и кокетливых шляпках выпрыгивали из карет и колясок; они походили на ожившие пионы, гурьбой направившиеся в сторону беговых дорожек.
      – Скажите, нам далеко идти? – поинтересовалась Сильви.
      – О нет, – успокоила ее Гризелда. – Мы остановились как раз возле нашей ложи.
      Сильви слабо улыбнулась, но эта улыбка не обманула Гризелду, в душе которой нарастало смутное беспокойство. Сильви вовсе не казалась счастливой. Что будет с Мейном, если его во второй раз отвергнет нежно любимая женщина? При одной мысли об этом Гризелду бросало в дрожь.

      Ложа Лусиуса Фелтона в Аскоте, вне всякого сомнения, была самой роскошной; даже королевская ложа, обитая изнутри красным бархатом, с помпезными, но неудобными, похожими на троны стульями выглядела намного проще. Фелтон решился обставить ложу в Аскоте только после женитьбы, а до того питал особую привязанность к закрытым ложам. Теперь же в ложе, как с удовольствием выяснила Джози, была даже дамская комната с шезлонгом.
      – У Тесс прекрасная жизнь, – заметила Джози, вздыхая при виде всей этой красоты.
      Комната отдыха представляла собой оазис непритязательной роскоши, обитый шелком цвета весенних листьев вяза. Когда Джози туда вошла, Сильви старательно перекрашивала свои розовые губки в более яркий цвет.
      – Ваша Тесс и в самом деле счастливая женщина, – согласилась Сильви. – Жаль, что я не познакомилась с мистером Фелтоном раньше ее.
      Джози улыбнулась.
      – А вдруг бы он вам не понравился?
      – Мне нравится любой мужчина со средствами, и я рада уже тому, что не выставлена на ярмарке невест теперь, когда появились вы. – Она оглядела Джози с головы до ног. – Расставшись с корсетом, вы становитесь опасной соперницей.
      Джози от души расхохоталась:
      – Вам не откажешь в любезности, Сильви.
      – Я всегда говорю правду. – Сильви пожала плечами. – Конечно, я стройнее вас и нос у меня, пожалуй, чуть поменьше, но зато я не обладаю таким, как бы это сказать...
      – Смею вас заверить, вы выглядите обольстительно, Сильви, – перебила собеседницу Джози.
      – Вовсе нет, потому что я и не могу быть такой. Меня не очень интересуют подобные вещи. К счастью для меня, среди нас есть мужчины, думающие, как я.
      – Мейн? – Отчего-то Джози внезапно испугал оборот, который принял их разговор.
      – Именно так. – Сильви отложила губную помаду и взяла в руки маленькую эмалевую шкатулку с пудрой.
      – Вы уверены, – начала Джози нерешительно, – что Мейн не...
      – О, мне известно, что у него ужасная репутация! – Сильви нетерпеливо взмахнула рукой. – Но мужчины не ждут от жен того, что ищут в случайных подругах. Если я не ошиблась, мой жених вовсе не ждет проявления плотского интереса к нему с моей стороны. А так как я тоже не испытываю подобного интереса, мы с ним просто прекрасная пара. Мейн влюбляется только в тех женщин, которых считает недосягаемыми, и, насколько я могу судить, в прошлом он был влюблен всего один раз.
      Сердце Джози защемило от мысли, что Мейн способен влюбиться только в недоступную женщину. Конечно, после свадьбы Сильви будет проявлять больше интереса к плотской стороне брака, если пользоваться ее собственным выражением... а возможно, и нет. Если принять как данность то, что Сильви помолвлена с ним и все же он ее не слишком заинтересовал...
      На этом месте Джози велела себе остановиться, поскольку все это не имело к ней ровно никакого отношения.

      Если предположить, что Дарлингтон должен был заниматься поисками будущей супруги, то, надо признать, делал он это не слишком старательно – во всяком случае, так показалось Гризелде. Зато он пользовался каждым удобным моментом, чтобы нашептывать ей скандальные вещи; это придавало жизни остроту, но, разумеется, добродетель требовала, чтобы она прогнала его прочь.
      – Вы должны бы сейчас расточать комплименты где-нибудь в другом месте, – пожурила она его, когда они, не спеша двигаясь по направлению к королевской ложе, каким-то образом чуть опередили Мейна, державшего под руки Сильви и Джози. – Вам следует найти молодую леди и ухаживать за ней.
      Неожиданно в глазах Дарлингтона появилось выражение, от которого у Гризелды закружилась голова. Кажется, она ведь тоже решила найти себе мужа...
      – Я побуду здесь и помогу вам выбрать будущего супруга. – Дарлингтон будто прочел ее мысли. – Вот смотрите, к нам приближается лорд Грейсток...
      Повернув голову, Гризелда убедилась, что лорд Грейсток – кудлатый малый с веселым лицом и острым носом – в самом деле рысцой направляется к ним.
      – С этим белым клоком волос он похож на добродушного барсука, – заметил Дарлингтон. – С ним вы сможете осесть в деревне и основать барсучью семью.
      – По-моему, вы чересчур злоязычны, – чуть поморщилась Гризелда.
      – Не более чем всегда, – ответил Дарлингтон с ухмылкой. – Есть здесь еще ваши поклонники?
      – В конце концов я должна выйти за достойного человека, а вам следует жениться на достойной женщине. – Гризелда опустила зонтик от солнца, чтобы видеть его лицо.
      – То есть ваш муж должен обладать барсучьим достоинством?
      Гризелда с трудом удержалась от вздоха. В глазах своего спутника она видела то же разочарование, что и в глазах брата в те дни, когда у него в руках оказывалась игрушка, которой он ни с кем не хотел делиться.
      – Вы читали мемуары Хеллгейта? – поспешила она сменить тему.
      – Эту чушь? Конечно, нет.
      – Большинство считает, что в основу их положена жизнь моего брата, но я бы не хотела, чтобы это было так. Герой книги предстает таким жалким и ребячливым...
      – Не понимаю, почему вы так уверены, что моделью послужил ваш брат. – Дарлингтон пожал плечами. – У меня создалось впечатление, что Хеллгейт женат, тогда как ваш брат – нет.
      – Зато Хеллгейт цитирует различных поэтов, а я вас уверяю, что мой брат мог бы читать стихи с утра до вечера, если бы пожелал.
      – Неожиданные глубины, – пробормотал Дарлингтон. – А вы? Вам не жарко? Вы не устали? Может, нам найти более уединенное местечко?
      – Ни в коем случае.
      – У вас разгоряченный вид.
      Гризелда в упор посмотрела на него. Ей вовсе не было жарко. Дарлингтон хочет сказать, что ее лицо раскраснелось и это выглядит непривлекательно? С ее точки зрения, в мире не существовало ничего более прозаического, чем женщина, проверяющая с помощью маленького зеркальца, как она выглядит.
      – Я прекрасно себя чувствую! – В голосе Гризелды прозвучало некоторое раздражение.
      – Позволю себе не согласиться. – При этих словах Дарлингтон посмотрел на нее с таким обеспокоенным видом, что она и в самом деле заподозрила, что в ее внешности что-то не так. Неужели искусно наложенная косметика растаяла на солнце и размазалась? О Боже, только не это!
      Внезапно сердце Гризелды бешено забилось, и вовсе не из страха, что лицо ее выглядит хуже, чем утром.
      – Что вы хотите этим сказать? – спросила она слабым голосом. Его рот был всего в дюйме от ее губ, но ведь не мог же он поцеловать ее прямо здесь, посреди толпы...
      Словно угадав мысли Гризелды, Дарлингтон схватил ее за руку и потянул за собой. Вскоре они уже были возле стоянки карет.
      – Я не могу ехать с вами домой, – почти шепотом сказала Гризелда.
      Не слушая возражений, Дарлингтон усадил ее в экипаж, а сам встал на подножку так, чтобы ни у кого не возник соблазн заглянуть внутрь.
      – Очень даже можете, – усмехнулся Дарлингтон. – Я закутаю вашу голову в попону и сделаю вид, что вы растение в горшке.
      – Нет!
      – Да! По правде говоря, я ни разу не приглашал женщину к себе, но вас, Элли, мне бы хотелось пригласить.
      – Элли – имя для прислуги! – Гризелда выпятила нижнюю губу. – И потом, что подумает кучер, увидев ваше тело наполовину внутри, наполовину снаружи?
      Дарлингтон только усмехнулся.
      – Вам когда-нибудь приходилось бывать в квартире джентльмена?
      – Конечно, нет!
      – В таком случае это будет славное приключение для нас обоих.

      Мейн сознавал, что ему следует считать себя счастливейшим человеком на свете: Джига выиграла скачки, и это означало не только то, что он стал богаче на несколько тысяч фунтов, но и то, что лошадь Рейфа проиграла. Нет ничего приятнее, чем обойти близкого друга, разве не так?
      К тому же он вел под руку самую восхитительную женщину на свете, и она проявляла признаки живейшего интереса к Аскоту. На Сильви был смелого покроя французский плащ из роскошного атласа цвета бутонов лаванды. Она уже сообщила ему о своем костюме все до мельчайших подробностей, так что теперь Мейну был известен даже цвет ниток, которыми он сшит.
      Разумеется, костюм Джози выглядел намного проще: на ней было платье для прогулок ярко-алого цвета, очень простое и почти без всяких украшений. Она держала ее шляпку в руке и размахивала ею, не обращая внимания на замечания Сильви. Казалось, Джози была полностью поглощена созерцанием лошадей, несущихся по беговой дорожке, будто никогда прежде не видела ничего подобного. При этом она представляла собой обворожительный образец женственности, и никакая одежда в мире не смогла бы сделать ее плоской как доска, и неудивительно, что каждый встречный мужчина плотоядно оглядывал ее.
      – Дорогой!
      Мейн скосил глаза и убедился, что его невеста вопросительно смотрит на него.
      – Алые бархатные сапожки... – с нажимом сказала она.
      – В самом деле! – Мейн сразу вспомнил годы общения с Гризелдой.
      – Но только не сочетание золота и жемчуга! – продолжала Сильви недовольно. – Это уж слишком, вы так не думаете?
      – Да, разумеется...
      В этот момент Джози привстала на цыпочки, чтобы было удобнее наблюдать за лошадьми, проносившимися мимо, словно ураган.
      – Смотрите! – закричала Джози. – Если я не ошибаюсь, одна из лошадей Рейфа выиграла!
      Мейн вгляделся в линию финиша и, убедившись, что победившая лошадь в самом деле принадлежит Рейфу, великодушно решил, что может позволить Рейфу иногда и выиграть.
      – Расходится на лбу, как рожки, – услышал он рядом голос Сильви.
      – Несомненно. – Им пора было вернуться в ложу, откуда наблюдать за скачками гораздо удобнее.
      – Мейн!
      Только тут Гаррет осознал, что Сильви над ним потешается.
      – Вы не обращаете на меня ни малейшего внимания. Я только что заметила, что у герцогини Пидлсуорт на лбу рожки из жемчуга, и вы согласились!
      – Прошу прошения, это непростительная небрежность. – Мейн слегка поморщился. – Не желаете ли вернуться в ложу: отсюда трудно наблюдать за скачками...
      – Ах, там такая скука! – Сильви нахмурилась. – Я бы предпочла поискать графиню Митфорд, потому что мне надо рассказать ей, как обставляют гостиные во Франции.
      Внезапно Мейна охватило безумное желание убежать куда-нибудь подальше.
      – Да-да, пора поискать графиню Митфорд, – покорно сказал он. – Уверен, что она будет слушать вас, затаив дыхание.
      Сильви слегка прикрыла глаза, но ничего не сказала – нельзя вступать в пререкания на публике.
      – Прошу прощения, – извинился он.
      – Вы так похожи на моего отца! – Сильви снисходительно улыбнулась. – Понимаете, он помешан на своих собаках. Здоровы ли они, сильны ли, нужна ли им очередная порция ячменной воды для отличного самочувствия – батюшка готов обсуждать эти вопросы часами.
      – Насчет ячменной воды?
      Сильви кивнула:
      – Если, не дай Бог, у бедной псины белки глаз окажутся желтоватыми, он сажает ее на особую диету и дает ячменную воду.
      Мейн содрогнулся:
      – Неужели есть сходство между мной и вашим отцом?
      Джози отпустила руку Мейна и стояла теперь возле ограды, наблюдая за лошадьми, поворачивающими на крутом изгибе беговой дорожки.
      – Джози! – крикнула ей Сильви. – Идите сюда скорее, иначе вы будете вся в пыли!
      Но Джози ее не услышала – она хлопала в ладоши, любуясь бегом стройной гнедой, вырвавшейся вперед и мчавшейся, словно ветер.
      Даже издали Мейн узнал стать победительницы.
      – Кто? – крикнула ему Джози.
      – Похоже, цвета Палмонта...
      Лошади промчались мимо них, и теперь уже крупный поджарый мерин явно выигрывал...
      – Нет! – отчаянно завопила Джози, не слишком вежливо опираясь на стоявшего рядом с ней джентльмена.
      Сильви издала негромкий звук, явно означавший неодобрение.
      – Что это за человек рядом с Джозефиной?
      – Лорд Толлбойз. – Мейн даже не обернулся.
      Ему было отлично видно, что Толлбойз гораздо внимательнее разглядывает Джози, чем лошадь. Сама Джози казалась совершенно поглощенной скачками – щеки ее раскраснелись, руки в перчатках судорожно вцепились в изгородь.
      – Его представили Джози на балу у леди Маклоу.
      – Он уважаемый человек?
      Мейн хмуро кивнул:
      – Вы полагаете, я позволил бы Джози находиться в его обществе? Толлбойз – хороший человек, и состояние у него вполне приличное.
      – Он, случайно, не женат? – Сильви понизила голос. – Приличное состояние, говорите?
      В этот момент гнедая лошадь, по-видимому, собралась с силами и, вытянув шею, вихрем промчалась мимо зрителей за пределы столба, обозначавшего финиш.
      Джози энергично замахала шляпкой, после чего Толлбойз, издав восторженный рев, подхватил ее и закружил в каком-то первобытном танце.
      Глядя на них, Сильви рассмеялась:
      – Думаю, маленькая Джозефина уже одержала победу.
      – В самом деле, – отозвался Мейн, однако в голосе его не чувствовалось особого восторга. Пожалуй, Толлбойз для нее слишком молод, решил он.
      – Очаровательное проявление энтузиазма, – сказала Сильви, подходя к Толлбойзу, но тот, похоже, даже не слышал ее. – Возможно, вы сделали ставку на эту лошадь?
      Опустив Джози на землю, он вытащил расписание скачек.
      – Видите, ее имя Файрбранд, – ткнул он в книжку пальцем. – Отличное имя, правда, мисс Эссекс?
      – Не думаю, что имя имеет какое-нибудь значение, – засмеялась Джози. – Вы видели, как она прядала ушами? Будто знала, что выиграла.
      – Конечно, она знала: хорошая лошадь всегда это знает.
      – А вот некоторые лошади моего отца чувствовали себя подавленными, когда проигрывали...
      Они прошли дальше, беседуя о конюшнях отца Джози. Сильви повернулась к Мейну.
      – Думаю, лорд Толлбойз нашел то, что искал, – продвигала она. – Он составит жестокую конкуренцию Скевингтону.
      – Вы так думаете? Но он совсем молод...
      – Зато они смогут играть вместе, как двое котят.
      По мнению Мейна, то, как Толлбойз смотрел на Джоне имело ничего общего с играми котят, и это его отнюдь не радовало.
      – Нам пора вернуться в ложу, – с нажимом сказал он, при этом намеренно не приглашая Толлбойза. Только сейчас Мейну пришло в голову, что Толлбойз – довольно пустой малый, можно сказать, полный болван. Удивительно, что прежде он этого не замечал, и еще удивительнее, что Джози смеется его жалким шуткам.
      «Правда заключается в том, – сказал себе Мейн, пытаясь быть честным с самим собой, – что ты помолвлен, но не чувствуешь себя вполне связанным. Где поцелуи, где украдкой встретившиеся взгляды?»
      Впрочем, Мейн, разумеется, вовсе не хотел иметь такую же легкомысленную жену, как те женщины, с которыми он спал когда-то. В результате ему и самому было непонятно, хочет он обмениваться поцелуями со своей невестой или нет.
      Джози уныло плелась за Сильви и Мейном, когда внезапно чей-то голос произнес над ее ухом:
      – Мисс Эссекс?
      Обернувшись, Джози увидела дородного молодого человека, улыбавшегося ей так, будто он давно знает ее. Его лицо показалось ей знакомым, но она не могла припомнить, где его видела, и потому вежливо ответила:
      – Добрый день, сэр.
      – Мы встречались на прошлой неделе на балу. Я мистер Элиот Терман. Могу я предложить вам руку?
      Мейн ушел далеко вперед, поэтому Джози ничего другого не оставалось, как только принять предложенную руку, и прежде чем она успела что-нибудь сообразить, они уже двигались в сторону, противоположную той, где находилась ложа Тесс, приближаясь к палаткам с прохладительными напитками.
      Джози откровенно скучала. Мейн опекал свою бесстрастную невесту, Гризелда удалилась с Дарлингтоном...
      Ах, если бы только Аннабел приехала в Аскот! Но она не хотела тащить сюда Сэмюела. Имоджин уехала в свадебное путешествие, а Тесс оставалась с мужем...
      Джози вздохнула и решила попытаться проявить хоть каплю любезности.
      – Ваша лошадь участвует в скачках, мистер Терман? – Она с любопытством посмотрела на своего спутника.
      – Нет, не участвует, потому что я не лошадник. Моя мать говорит, что у джентльмена должно быть какое-нибудь занятие, но я слишком ленив для того, чтобы заниматься чем-нибудь столь напряженным.
      Они прошли дальше, за палатки, и оказались в саду, окаймлявшем конюшни и скаковые дорожки.
      – Думаю, нам пора возвращаться. – Джози наклонилась, чтобы полюбоваться примулами, и тут мистер Терман остановился и издал какой-то странный горловой звук. Внезапно Джози пришло в голову, что, возможно, у него какой-то припадок. Она слышала, что люди со столь ярким румянцем имеют склонность к ударам или сердечным припадкам.
      Она хмуро посмотрела на своего спутника: определенно это лицо ей знакомо, и воспоминание о нем связано с чем-то неприятным.
      Секундой позже она поняла, что у Термана припадок иного рода, потому что он потянул ее к себе и прижался к губам своими губами, на удивление холодными и дряблыми.
      На мгновение Джози замерла от изумления, но когда он просунул свой толстый язык между ее губами, она принялась энергично вырываться. На ее несчастье, Терман оказался на удивление сильным, и прежде чем она успела сообразить что-либо, он заставил ее попятиться под крышу конюшни. Его язык перекатывался у нее во рту, так что она чуть не задохнулась, а потом вдруг почувствовала, что ее платье зацепилось за доску и затрещало.
      Джози принялась брыкаться, и хотя узкое платье сковывало ее движения, ей все же удалось высвободиться. Она набрала в грудь воздуха, чтобы громко крикнуть, но Терман снова зажал ей рот своими губами и она опять начала задыхаться.
      И тут, к своему ужасу, Джози почувствовала, что прореха на ее платье ширится. Тогда она подняла ногу и быстрым движением нанесла удар коленом насильнику в пах. Терман тотчас же выпустил ее, и она рванулась в сторону, слыша, как трещит ткань ее платья, зацепившегося за шероховатые доски. Спиной она сразу почувствовала дуновение воздуха.
      – Ах ты, чертова сука!
      Услышав это оскорбление, прозвучавшее как угроза, Джози хотела бежать, но тут краем глаза заметила лопату и рядом с ней горку нечистот. В одну секунду лопата зарылась в коричневую жижу, и Джози взмахнула ею.
      Именно в этот момент Терман поднял голову, несомненно, для того, чтобы сказать еще какую-нибудь непристойность, и дымящаяся куча конского навоза, слетев с лопаты, ударила его прямо в лицо.
      Последнее, что успела увидеть Джози, прежде чем вбежала в дверь конюшни, были широко раскрытые глаза и еще шире раскрытый рот, в одно мгновение оказавшиеся залепленными влажной коричневой массой.
      Оказавшись в конюшне, Джози помчалась по длинному проходу и вдруг заметила красные попоны с гербом Мейна, свисавшие со стены денника. Убедившись, что широкий проход пуст, она откинула щеколду с дверцы денника Джиги, бросилась на желтую солому и затаила дыхание.
      Ужас ее положения с каждой секундой представал перед ней во всей необъятности, но, по-видимому, Терман счел за лучшее принять свое поражение и отправиться домой переодеваться...
      Внезапно Джига подняла голову и навострила уши, учуяв, должно быть, возвращение Билли.
      Он пошлет за Мейном, решила Джози, а Мейн сможет подъехать в своей карете к задней двери конюшни. Тогда она притворится, будто лишилась чувств...
      Джози села в углу, отодвинув кучу соломы, и оглядела свое платье. Если ее увидят в таком состоянии, потребуется объяснение. А если ей придется его представить, то брак с Терманом окажется неизбежным.
      Секундой позже Джози уже карабкалась вверх по лестнице на сеновал. Это было огромное открытое пространство над всеми конюшнями, где на полу громоздилась горками золотистая солома. Здесь, решила Джози, она будет в безопасности, пока не найдет способа добраться домой.
      Внезапно до нее донесся знакомый голос, и Джози, встав на колени возле лестницы, осторожно выглянула в отверстие в полу чердака.
      Внизу она и в самом деле увидела Мейна, что явилось для нее большим утешением. Волосы его ниспадали на лоб безупречными мягкими прядями, а сюртук сидел на широких плечах без единой морщинки.
      Внезапно Мейн повернулся.
      – Ее здесь нет, – с досадой сказал он. – Черт возьми, как это скверно – Гризелда уже изнемогла от жары!
      А, так он ищет ее и пришел сюда в сопровождении Сильви! От приторной сладости, которая звучала в его голосе, когда он обращался к невесте, Джози почувствовала себя почти больной.
      – У нее слишком большие зубы, – проговорила Сильви, небрежно разглядывая Джигу. – К тому же они желтые. Вам следует приказать груму почистить их.
      Мейн фальшиво рассмеялся, и Джози восприняла его реакцию как признак покорности и унижения. Из своего убежища она могла видеть только верхнюю часть тюрбана Сильви, и он выглядел столь же соблазнительно, как его обладательница.
      – Сильви... – В голосе Мейна прозвучало нечто такое, отчего Джози нервно сглотнула. – Сейчас вы так прекрасны!
      – Благодарю вас. – В голосе Сильви не было слышно радости, какую испытала бы Джози, если бы этот комплимент был предназначен ей.
      Слезинка скатилась по щеке Джози, и она рассеянно смахнула ее. Все, что она теперь могла видеть, – это плечо Мейна, когда он потянулся к Сильви и привлек ее к себе.
      – Мейн, я думаю, едва ли это подходящий момент для... – Однако ее жених и не думал останавливаться – он схватил Сильви в объятия, в которых она должна была растаять, как все героини романов, издаваемых «Минерва пресс».
      Однако голос Сильви прозвучал холоднее февральского воскресенья Великим постом.
      – Как вы смеете... Как вы смеете обращаться со мной подобным образом, лорд Мейн?!
      «Поцелуй ее снова, – мысленно приказала Джози. – Она хочет, чтобы ее соблазнили. Ты слишком спешишь, или она чересчур застенчива, но отступать уже поздно».
      – Думаю, следует внести ясность в наши отношения, – продолжила Сильви ледяным тоном. – Ко мне ни в коем случае нельзя приближаться в подобной экзальтации и хватать неподобающим манером.
      Вот они, француженки, подумала Джози. Англичанка ни за что не смогла бы устоять против Мейна. Если бы он заговорил с ней хотя бы с половиной такого страстного томления, она...
      – Я к вам привязана и, в соответствующих условиях, не стану лишать вас супружеских прав, но хочу попросить вас оказывать мне такое же уважение, как вашей матери.
      – Моей матери?
      Сердце Джози упало – в голосе Мейна больше не слышалось сладкой текучести, как прежде.
      – Именно. Разве я должна напоминать вам, что самые важные женщины в вашей жизни, заслуживающие наибольшего уважения, мать и жена? Фу! Этот разговор просто глуп, вы не находите?
      Мейн неожиданно сделал шаг назад.
      – Напротив, я нахожу его на удивление интересным.
      – Ни на минуту не поверю, что вы бы стали обращаться со своей матерью без должной деликатности и сыновнего почтения. Она святая сестра церкви, не так ли? Я не понимаю, почему вы не можете обращаться также и со мной.
      – Моя мать в самом деле ушла в монастырь, – подтвердил Мейн. – Но вы-то, Сильви, вовсе не монахиня.
      – Тем не менее я заслуживаю не меньшего уважения. Недостаток соблюдения декорума привел Францию к падению монархии.
      Мейн пожал плечами:
      – Я вовсе не собирался проявить к вам неуважение, поверьте.
      В тишине наступившей паузы Сильви с трудом выговорила:
      – Я нахожу этот разговор довольно вульгарным, но лучше сразу внести ясность в наши отношения.
      – Согласен.
      Джози прикусила губу, не зная, плакать ей или смеяться. Если бы Аннабел услышала от нее пересказ этого разговора, то умерла бы со смеху. Впрочем, Джози никогда бы не призналась, что вела себя столь недостойно и подслушивала беседу столь интимного свойства.
      – Однако я боюсь, дорогая, что вы просто не понимаете, в чем состоят отношения между мужчиной и женщиной...
      – О! – На этот раз Сильви умолкла в его объятиях, и у Джози защипало глаза. Она вела себя совершенно недостойно, это не вызывало сомнения. Эти двое были явно влюблены друг в друга, и они так красиво смотрелись вместе! Мейн непременно должен убедить Сильви поцеловать его, чтобы через многие годы они могли посмеяться над ее сопротивлением и, может быть, рассказать эту историю своим детям в качестве назидания.
      Джози плотно сжала веки, чтобы не видеть нежного прикосновения и страсти, с которой Мейн склонился к Сильви. Никогда она не будет такой женщиной, как Сильви, никогда ее не станет боготворить человек вроде Мейна.
      Горячие слезы заструились по ее щекам и потекли, просачиваясь сквозь пальцы. Тело Джози сотрясалось от рыданий, однако она зажимала рот ладонью и не издавала ни звука...
      И вдруг ее глаза широко раскрылись. Пощечина прозвучала так громко, что даже Джига вздрогнула и в знак протеста забила копытом по стене.

      – Привести женщину в свой дом для меня довольно необычно, – сказал Дарлингтон, когда наемный экипаж замедлил движение и остановился.
      Еще необычнее такая ситуация оказалась для Гризелды. После стольких лет безупречной жизни и примерного поведения она забыла о приличиях и теперь входила в дом неженатого джентльмена.
      Бросив взгляд на сильное поджарое тело Дарлингтона, Гризелда снова убедилась в его будоражащей красоте. Сейчас она входила в его дом, а подумать о приличиях еще будет время.
      – Разве обычно молодые холостяки не приводят в дом особ женского пола? – спросила она, стараясь избавиться от чувства, что, возможно, сейчас ведет себя как женщина, продающая свою любовь.
      – Я так не думаю. Меня иногда навещает мать, но обычно лакей приглашает пройти в ее карету, где мы и обмениваемся новостями.
      – Почему же она не входит и почему не приглашает вас навестить ее?
      – О, она так нерешительна! Отец приказал всем членам нашей семьи избегать меня до тех пор, пока я не женюсь.
      – О! – Гризелда просто не знала, что на это сказать.
      – Мать привязана ко мне и поэтому иногда навещает меня, умело избегая запрета.
      Дарлингтон жил в прелестном маленьком домике на Портсмен-сквер, с аркой перед входом, украшенной изысканной резьбой. Этот дом не был таким большим, как у нее, но выглядел куда уютнее.
      Когда они прошли по дорожке, пожилой слуга с суровым взглядом открыл им дверь и неловко поклонился.
      – Благодарю, Кларк, – сказал Дарлингтон, снимая с Гризелды ротонду и передавая ее дворецкому.
      Гризелде отчего-то стало не по себе. Неужели молодые холостяки держат дворецких? Что-то тут не так.
      – Мы будем пить чай в кабинете, – бросил Дарлингтон Кларку.
      Оказывается, молодые холостяки еще и угощают чаем женщин, забредших к ним домой с неблаговидной целью!
      Гризелда покорно пошла впереди Дарлингтона, а он шел за ней с таким видом, будто идет пить чай с герцогиней.
      Стены кабинета оказались ярко-красными; картины на них отсутствовали по той простой причине, что все они были заставлены книгами.
      Разумеется, в кабинете Рейфа имелось достаточно книг, хотя, сказать по правде, Гризелда ни разу не видела, чтобы он читал хоть одну. В ее доме тоже были книги, но в этом случае они просто закрывали стены.
      – Похоже, вы большой любитель чтения? – недоверчиво спросила она.
      – Это один из моих многочисленных пороков.
      Гризелда открыла одну из книг и прочла заглавие на титульном листе: Герберт Крофт «Любовь и безумие».
      – Весьма впечатляющая история. Переписка между Мартой Рей и ее убийцей. Конечно, все эти письма – вымысел и сочинены автором...
      – Неужели?
      Уютно устроившись на стуле, Гризелда не спеша принялась рассуждать:
      – Аргументы убийцы... Как там его?
      – Джеймс Хэкмен.
      – Верно. Когда он пытался убедить Марту покинуть любимого ею графа Сандвича, то попытался доказать, что она не собственность графа, а свободная женщина.
      Дарлингтон прищурился.
      – У вас романтическая душа.
      – Просто я много времени провела, наблюдая за людьми в обществе, и знаю, на какие нескромности они способны.
      – Они, но не вы.
      До сегодняшнего дня так и было, подумала Гризелда, сама удивившись своему поведению.
      Она откинула голову назад, чтобы лучше видеть его мускулы, обтянутые смуглой кожей, и глаза.
      – Люди ведут себя глупо, когда влюблены или охвачены страстью.
      – Вы тоже?
      – Это нелепый вопрос. Я не считаю себя глупой.
      – Значит, вы не влюблены.
      Гризелда зажмурилась, не в силах выдержать его взгляда.
      – Конечно, нет!
      – А я начинаю считать, что влюблен.
      – Вы? Влюблены? – Гризелда посмотрела на него.
      – Да, в вас. Но можете не опасаться, я не схвачу пистолет и не выстрелю вам в сердце, как бедный Хэкмен.
      Когда он склонился над пей, Гризелда не смогла удержаться и провела ладонью по его щеке.
      – Знаете, как выглядела Марта?
      – Нет.
      – Она была дамой полусвета и пресловутой любовницей графа. Еще у нее имелась ямочка на подбородке.
      – А у меня нет.
      Чарлз провел пальцем по ее подбородку.
      – Зато у вас самый совершенный круглый подбородок, какой только мне доводилось видеть. К тому же у Марты темные волосы.
      Гризелда не могла удержаться от улыбки. Интересно, как этот джентльмен понял, что ее волосы светлые от природы...
      Наконец дверь отворилась и вошел дворецкий с чайным подносом.
      – Как странно, что я разливаю чай в вашем доме, – сказала Гризелда несколькими секундами позже. – Будто я ваша тетушка, пришедшая с визитом.
      Они сидели друг против друга, и она наливала чай из изысканного синего фарфорового чайника.
      – Вы ничуть не похожи ни на одну из знакомых мне тетушек, – сказал Дарлингтон, плотоядно оглядывая ее.
      Гризелда почувствовала, что лицо ее заливает краска.
      – При этом я много старше вас. У меня такое ощущение, что мой возраст, с одной стороны, создает совершенно непристойную ситуацию, а с другой, напротив, придает ей пикантности. И все же я слишком стара для того, чтобы заводить бурный роман.
      – Да еще с мужчиной младше себя, – поддразнил он, лукаво глядя на нее.
      – Страшно подумать, что станут говорить обо мне в обществе.
      Выговорить это оказалось большим облегчением, потому что держать разъедающие душу мысли в себе, молчаливо страдая, было еще хуже.
      – Я полагаю, скажут, что вы отчаянная.
      – Отвратительная.
      – Отчаянная, но отличающаяся хорошим вкусом и чувствующая красоту.
      Гризелда стремительно поставила свою чайную чашку.
      – Все хуже и хуже.
      – О, я могу сказать что-нибудь и получше. Вы знаете, это как у Марты и Хэкмена.
      Гризелда сделала не слишком успешную попытку сменить тему.
      – Я начинаю чувствовать себя так, будто мне надо бежать из этого дома ради спасения жизни, – сказала она, отлично понимая, что ей и в самом деле следует немедленно уйти, тем более что бурный восторг, который она испытывала прежде, куда-то испарился.
      – Позвольте показать вам дом. – Дарлингтон поднялся.
      Поскольку Гризелда уже избавилась от излишних эмоций, к ней вернулось обычное спокойное расположение духа.
      – Это ваш дом? Я слышала от кого-то, что у вас и пенни нет. Значит, вы живете здесь за счет отца?
      Чарлз взял ее за руку.
      – Зарабатываю на жизнь собственным горбом, поверьте.
      – Право, не понимаю, что вы хотите этим сказать. – Гризелда помедлила у двери в небольшую столовую – удобная старинная, черного дерева мебель в ней выглядела выше всяких похвал, а светло-золотистые обои с узором из маленьких птичек показались ей восхитительными. – Обстановку выбирала ваша мать?
      – Нет, моя сестра Бетси.
      – О, тогда понятно! Впрочем... Кажется, у вас нет сестры, не так ли?
      Чарлз улыбнулся:
      – Разумеется, вы прочли обо мне в «Дебретте», прежде чем согласились со мной спать. Каждая уважающая себя матрона должна собрать сведения о будущем партнере и убедиться, что у него все в порядке с родословной, верно?
      – С вами невозможно вести беседу, сэр, – заметила Гризелда строго. – Вы всегда произносите вслух все, что придет вам на ум?
      – Именно по этой причине меня считают неудобным собеседником.
      – Так что насчет Бетси?
      – Нет никакой Бетси.
      Обернувшись, Гризелда увидела, что хозяин дома стоит, опираясь о дверной косяк, и смотрит на нее пристально и страстно.
      – Я же сказал вам: единственная женщина, посещающая этот дом, – моя мать.
      – Значит...
      – Я сам выбирал обои, и вообще привык сам о себе заботиться. Думаю, вы тоже. Или нет? Кто заботится о вас, леди Гризелда? Насколько мне известно, ваша мать ведет затворническую жизнь.
      – По правде сказать, я ни в ком не нуждаюсь, но если мне что-то понадобится, брат всегда к моим услугам.
      – Мейн?
      – У меня единственный брат, и в отличие от Бетси он действительно существует.
      – Мейн не произвел на меня впечатления очень внимательного и заботливого джентльмена.
      Гризелда сердито прищурилась: никто не имел права оскорблять ее родственников.
      – Он всегда внимателен ко мне, поверьте. А теперь мне пора.
      – Но вы же еще не видели второй этаж.
      – Это было бы чересчур непристойно.
      – Тем лучше. – Чарлз улыбнулся. – Думаю, мадам, вы определенно нуждаетесь в ком-то, кто взял бы на себя заботу о вас.
      – Я...
      Двумя секундами позже Гризелда оказалась в его объятиях, словно впавшая в забытье героиня романа.
      – Вы взяли за правило хватать меня в объятия, когда вам вздумается, – возмутилась Гризелда и попыталась освободиться, что выглядело не слишком изящно.
      – Надеюсь, так будет и впредь, – последовал короткий ответ, после чего Чарлз понес ее вверх по лестнице.
      – Боже, что, если ваш дворецкий смотрит на нас! – воскликнула Гризелда.
      – Я велел ему отправляться домой, кроме того, Кларк не дворецкий – он даже не живет здесь.
      – Но если дворецкий – не дворецкий, то кто же он? – Гризелда старалась говорить непринужденно. Она чувствовала, что от Дарлингтона пахнет пряностями, и почему-то этот запах опьянял ее.
      – Этого человека обвинили в убийстве, – сообщил Дарлингтон. – Но, уверяю вас, он его не совершал.
      К этому моменту они оказались в спальне Дарлингтона.
      – Вы можете поставить меня на пол, – с достоинством произнесла Гризелда.
      – Только если вы не броситесь рысью вниз.
      Гризелда невольно фыркнула.
      – Запомните, я никогда не бегаю рысью.
      Опустив Гризелду на пол, Чарлз обхватил ее лицо ладонями и принялся целовать.
      Гризелда глубоко вздохнула: все это так ново для нее! Они только что разговаривали, и вот уже он целует ее с жадностью и отчаянием, не имеющими ничего общего со светской беседой.
      Ее окутывал сладостный туман, и в этой дымке значение имело только то, какой у него вкус, как он пахнет, как звучит его голос.
      Горничной требовалось не менее пятнадцати минут для того, чтобы раздеть леди Гризелду Уиллоуби, Дарлингтону жe хватало пятнадцати секунд, и все это время он продолжал страстно целовать ее. В результате она не успевала даже подумать о том, что происходит, и, забыв, что она леди, отбросила эту часть себя вместе с одеждой.
      Когда дошла очередь до сорочки, Гризелда уже чувствовала себя как обезумевшая от страсти наложница. Ее волосы струились по плечам, его пальцы дрожали, когда он прикасался к ней...
      – Господи, вы прекрасны! – выдохнул Чарлз, и в этот миг Гризелда действительно почувствовала себя прекрасной.

      Через полчаса после того, как Сильви и Мейн удалились, Джози осторожно сползла вниз по лестнице и нашла мешок из-под зерна, стараясь прикрыть прореху в платье. Она надеялась, дождавшись грума Мейна, попросить его помочь ей добраться до экипажа.
      Наконец она услышала звук шагов, и затем кто-то остановился перед денником – должно быть, один из грумов Мейна. И действительно, кряжистая фигура, появившаяся в дверях, не могла быть никем иным, кроме как главным конюхом Мейна Билли.
      Билли открыл дверь в денник Джиги и изумленно заморгал.
      – Добрый вечер, мисс! Что с вами приключилось, ради всего святого?
      Джози прикусила губу, чтобы не расплакаться.
      – Пожалуйста, найдите для меня наемный экипаж, – вместо приветствия попросила она. – Я должна поскорее вернуться домой. Обещаю хорошо заплатить вам за помощь.
      – Платить мне не надо, мисс. У вас такой вид, будто вы едва держитесь на ногах, и я, конечно, приведу вам экипаж, но это потребует некоторого времени.
      Джози посмотрела на солому под ногами. Ей очень хотелось сесть, потому что она ужасно устала.
      – Боюсь, кто-нибудь может увидеть меня в таком виде, а я не могу этого допустить!
      Билли понимающе кивнул:
      – Ничего, я принесу еще мешковины из соседнего денника и прикрою ваши колени.
      Джози тут же скользнула на пол, а чуть позже Билли навалил на нее кучу пахнущих зерном мешков.
      – Надеюсь, вы не кормите лошадей этим зерном: оно незрелое, – не утерпев, заметила Джози.
      Конюх некоторое время молча смотрел на нее, потом нахмурился:
      – Вы правы, мисс: три мешка мы выбросили, потому что зерно там оказалось недозрелым. – Он повернулся, и его шаги стали удаляться, а потом и вовсе затихли.
      К тому времени, когда в конюшне появился Мейн, Джози крепко спала. Секунду он стоял неподвижно, молча глядя на нее и чувствуя, как в нем поднимается волна ярости, какой он никогда не испытывал прежде. Билли оказался прав: даже издалека было видно, что Джози изнасилована. Лицо ее казалось мертвенно-бледным, на нем отчетливо проступали следы слез; спутанные волосы космами падали на плечи, а платье было залеплено коричневой грязью, как если бы ее толкнули наземь, но она продолжала сопротивляться.
      – Вам надо отвезти ее домой, – произнес Билли возле его плеча.
      Эти слова словно разбудили Мейна: он открыл денник и, войдя, присел рядом с Джози на корточки. Ее платье было разорвано, сквозь прореху в ткани просвечивала полоска кожи... Сорвав с плеч плащ, Мейн завернул в него Джози с головой, чтобы никто не мог ее узнать, потом схватив девушку на руки, поднялся...
      И тут она с такой силой ударила ему в глаз, что он чуть ее не уронил.
      – Это его сиятельство, – попытался спасти ситуацию Билли.
      – Ох, прошу прощения! – Джози сконфуженно посмотрела на своего спасителя. – Я думала...
      – Кто?
      Глаза Джози тут же наполнились слезами.
      – Лучше поговорить об этом позже, – посоветовал Билли.
      Но Мейн не был уверен, что сможет говорить. Он поставил Джози на землю и, заметив следы крови на ее платье, чуть не зарыдал.
      – Послушайте, Мейн! – неуверенно обратилась к нему Джози. – Не будете ли так любезны отвезти меня домой?
      – Разумеется, я о вас позабочусь, но сперва скажите мне его имя.
      Джози энергично замотала головой.
      Слова обжигали горло и душили его. Он уже собирался сказать, что, кем бы ни был этот человек, до свадьбы ему не дожить, но вовремя спохватился.
      – Если я скажу, кто это был, мне придется выйти за него, – прошептала она, вытирая слезы. – Но я не смогу.
      – Конечно, не сможете, потому что я его убью.
      На губах Джози появилась едва заметная улыбка.
      – И съедите его сердце на рыночной площади? Нет уж, я предпочитаю, чтобы никто о нем не узнал, даже вы.
      Мейн с трудом удержался, чтобы не выругаться.
      – Вы должны сказать мне его имя.
      – Убийство – слишком суровое наказание, поэтому сперва мне надо подумать. – Только это она и могла сказать ему.
      Казалось, прошла вечность, прежде чем они добрались до дома Тесс и Мейн на руках внес Джози внутрь. Как только он поставил ее на пол, она тут же подбежала к сестре и заплакала. Плащ свалился с нее, и хозяевам дома было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что произошло.
      Произнося какие-то малопонятные слова, Тесс стала гладить Джози по спине, а глаза Фелтона стали холодными, как у тигра.
      – Кто? – выдохнул он.
      Мейн огорченно покачал головой:
      – Я нашел ее в конюшне, но она не хочет ничего говорить.
      Не отрывая взгляда от Мейна, Тесс усадила Джози на кушетку.
      – Как случилось, что она осталась одна?
      – Не знаю. Гризелда почувствовала недомогание и уехала, но Джози все время держалась позади нас. Куда она потом подевалась, мне неведомо. Мы всюду ее искали; Сильви и я даже заходили на конюшню... Теперь она боится, что мы заставим ее выйти за него замуж.
      Лусиус Фелтон сделал резкое движение, и Мейн кивнул.
      – Она не понимает.
      Их глаза встретились.
      – Тесс все равно узнает, кто это сделал, – уверенно сказал Лусиус.
      – Как?
      – Я ее муж, этого достаточно.
      Мейн кивнул:
      – А я поеду домой и привезу Гризелду.
      Они решили, что Тесс и Гризелда вместе позаботятся о Джози, тогда как их задача – поскорее найти ее обидчика.

      Гризелда уже не в первый раз порывалась уйти, хотя ей этого вовсе не хотелось. Как он смеет смотреть на нее так, словно находит любое ее самое обычное высказывание безумно интересным?! И как ему удалось сделать постель столь элегантной?
      – Представьте себе, что сказали бы ваши приятельницы, если бы увидели вас здесь?
      При этой мысли Гризелда содрогнулась.
      – Даже и не заикайтесь об этом, – решительно потребовала она, потом перекатилась на бок и, приподнявшись, оперлась локтем о подушку. Теперь они в упор смотрели друг на друга. Светлые волосы Дарлингтона были всклокочены, скулы казались высокими и надменными, словно демонстрируя его происхождение от многих поколений аристократических предков.
      – Дорогая, вы удивительно похожи на леденец, – тягуче произнес он. – Так бы и съел вас за завтраком, а потом закусывал вами за каждой следующей трапезой.
      Гризелда от души рассмеялась; она чувствовала себя ужасно развращенной, лежа в постели и будучи прикрытой простыней только до пояса, с грудью, не поддерживаемой корсажем и даже не закрытой одеждой.
      – Как вы можете оставаться такой прекрасной? – продолжал Чарлз. – На вашем месте я превратился бы в Нарцисса и круглые сутки любовался собой.
      – Вы и сами недурны, – с удовольствием признала Гризелда.
      Чарлз пожал плечами:
      – Достаточно хорош, чтобы купить себе жену, а?
      – У вас уже есть кто-то на примете?
      – Боже упаси, и к тому же я не могу думать о столь душераздирающих вещах, когда вы рядом.
      – Понимаю. Физическая красота значит для вас очень много, верно? – Гризелда протянула руку и провела ладонью по рельефным мускулам его груди. – У вас большой выбор?
      – По правде говоря, нет. Как только отец осознал, что церковь не станет моим призванием, он занялся поиском невест для меня из числа дебютанток, которых привозил к нам домой. Это были молодые девицы из достойных семей и с хорошим приданым, но не самого лучшего качества, иначе они ни за что не польстились бы на такого человека, как я.
      Гризелда смотрела на него, не отводя глаз.
      – Так вот почему Джози привлекла внимание вашего отца!
      – Отличный выбор, с его точки зрения. Происхождение мисс Эссекс безупречно, и у нее завидное приданое. При этом она сирота и, по слухам, не отличается изяществом форм.
      – Даже если и так, вы не должны были называть Джози Колбаской!
      – Согласен. Я говорю вам это только для того, чтобы вы могли презирать меня так же, как презираю себя я сам. – Голос Чарлза чуть дрогнул. – Я исковеркал жизнь этих девушек, в том числе и вашей подопечной, главным образом ради того, чтобы мой отец разочаровался в них.
      – Что было крайне недостойно с вашей стороны. Надеюсь, вы не станете делать этого впредь, так как приняли наконец решение жениться. Я не ошибаюсь?
      – Жениться на юной девице? На дебютантке? Ни за что!
      – Но я думала...
      – Я тоже, но теперь все это в прошлом.
      Сердце Гризелды билось в унисон с вопросами, которые она задавала: «Почему-почему-почему?..»
      – Вы хотите меня еще о чем-то спросить?
      Он лежал рядом с ней – золотистая симфония мускулов и шелковистых волос.
      Конечно же, нет.
      – Хочу ли я поговорить о вашем предполагаемом браке? – Гризелда почувствовала, как в уголках ее рта зазмеилась улыбка, столь же древняя, как сама Клеопатра. – Конечно же, нет. Зато я собираюсь задать вам несколько очень важных вопросов...
      Чарлз улыбнулся ей сквозь завесу волос, упавших ему на глаза.
      – Первый вопрос. Пожалуйста, отнеситесь к нему с предельным вниманием: что вам больше всего нравится в этой части моего тела?
      Ответ Дарлингтона был заглушен шуршанием простыни, и больше вопросов уже не последовало.

      Гризелды дома не оказалось: дворецкий сообщил Мейну, что его сестра на скачках. Но на скачках ее тоже не было: она уехала с Дарлингтоном много часов назад, когда ей стало дурно. Дарлингтон... Дарлингтон!
      Чтобы окончательно увериться в своей догадке, Мейн отправился в городской особняк Гризелды, в котором она не жила уже два года – с тех пор как согласилась опекать девиц Эссекс, – однако там никого не оказалось.
      Мейн молча вернулся в карету с ощущением, будто все бремя мира обрушилось ему на плечи.
      У его сестры связь!
      А у него? Невеста вернула ему кольцо и высказалась на этот счет весьма недвусмысленно; собственно, невесты у него теперь вообще не было. Сильви бросила его, и как раз в тот момент, когда маленькая Джози подверглась насилию.
      Гаррет чувствовал себя так, будто внутри его образовалась пустота, как в высохшей тыкве; он все пытался сообразить, какое же из этих трех событий наиболее важное.
      Гризелда... Разумеется, не ему осуждать ее за связь с мужчиной.
      Сильви он любил, но теперь у него возникли сомнения: может ли он вообще кого-нибудь любить? Скорее всего нет, иначе их разрыв причинил бы ему большее страдание.
      А вот Джози... Внезапно на глаза ему навернулись слезы, и Мейн, яростно смахнув их, крикнул Уигглзу:
      – Пошел!
      – Куда? – последовал ответ.
      – К Фелтонам!
      Джози подверглась насилию, она обесчещена; возможно, у нее будет ребенок.
      В таком случае, если она не хочет выходить замуж за отца ребенка, катастрофы можно избежать только одним способом. Почему бы ей, черт возьми, не выйти замуж за него?
      Пока Мейн сидел в коляске, это решение неуклонно крепло в его душе. Впервые на его пути появился кто-то, нуждающийся в нем, и это не могло его не волновать.
      После того как они проехали несколько кварталов, Гаррет окликнул Уигглза и велел ему ехать во дворец епископа. Дядя Гаррета однажды уже выписывал ему лицензию на брак. В темноте экипажа, мчавшегося по Сент-Джеймс-стрит, он дал себе клятву, что женится на Джози, а потом найдет мерзавца, кто бы тот ни был, и убьет.

      – Знаете, что мне больше всего нравится в этой истории? – спросила Аннабел, сидя на пуфе в будуаре Тесс. – То, что его рот был раскрыт, когда ты вывалила на него лопату навоза.
      – Я бы предпочла бросить ему в лицо не навоз, а лопату, – решительно заметила Тесс.
      Джози только что приняла горячую ванну с жасминовой эссенцией. Теперь все произошедшее представлялось ей кошмаром, к счастью, столь удачно закончившимся. В конце концов, благодаря заботе Мейна ее никто не видел.
      – Бедный Мейн! – произнесла Тесс. – Его жизнь на удивление тесно переплетена с нашей. Сначала я собиралась за него замуж, а Аннабел хотела перехватить эту привилегию. Одна Имоджин нарушила традицию...
      Джози вдруг почувствовала, что Аннабел пристально смотрит на нее, и сразу притворилась, что поправляет пояс халата.
      Тесс продолжала говорить, не обращая внимания на наэлектризованную атмосферу в комнате и будто нe замечая ее.
      – Ну а ты, Джози? Разве ты не говорила, что не вышла бы за человека старше двадцати пяти лет?
      В комнате воцарилось молчание, и Джози почувствовала, что краснеет.
      – Конечно, не вышла бы! – воскликнула она. – И вообще: нельзя ли нам пообсуждать что-нибудь другое?
      – Не понимаю, как ты решилась пойти с этим известным своим распутством молодым человеком, – словно не слыша ее, сказала Тесс. – И где была Гризелда?
      Аннабел бросила на нее мрачный взгляд.
      – Это не имеет отношения к делу. Джози явно влюблена в Мейна, разве нет?
      – Я не влюблена в него! – выкрикнула Джози запальчиво.
      Тесс отложила щетку для волос.
      – При всей рассеянности, которую ты мне приписываешь, Аннабел, думаю, ты демонстрируешь редкостную тупость. У Мейна уже есть невеста – Сильви. Если даже Джози немного в него влюблена, то нам не стоит углубляться в это.
      – Ну, раз уж об этом зашла речь... – Джози вдруг замолкла.
      Сестры сразу насторожились.
      – Нет! – воскликнула Аннабел.
      – Да. Она дала ему пощечину! – Джози не смогла сдержать улыбки.
      – Пощечину? Сильви? Сильви де ла Бродери дала пощечину Мейну? Ради всего святого, что он такого сделал? Впрочем, я уверена, что он это заслужил.
      – Вовсе нет! – возмутилась Джози.
      – Откуда ты знаешь? – подозрительно спросила Тесс.
      – Я слышала их разговор.
      – Ты подслушивала!
      – Конечно, она подслушивала! – Аннабел усмехнулась. – И что же, Сильви расторгла помолвку?
      Джози кивнула.
      – Потрясающе!
      – Но может быть, мне лучше не рассказывать подробности, раз Тесс не одобряет? – предположила Джози.
      Глаза Тесс чуть не вылезли из орбит.
      – Дело сделано, так чего же теперь стесняться. Давай, выкладывай!
      – Сперва он ее поцеловал...
      – И что?
      – И ничего. А потом она дала ему пощечину.
      – Неужели? Всего один невинный поцелуй, и Сильви больше не хочет стать графиней?
      – Вероятно, Джози что-то упустила, – предположила Тесс.
      – Может быть, он положил руку ей на грудь? – Глаза Аннабел загорелись любопытством. – Откровенно говоря, не многим понравится, когда их тискают и щекочут.
      – Ничего подобного, – возмутилась Джози. – Мейн никогда бы не позволил себе...
      – О, а ты бы...
      – И я тоже... – огрызнулась Джози и тут же невольно вспомнила о Термане и его грязных лапах.
      Аннабел продолжала испытующе смотреть на нее.
      – Значит, Терман заслужил эту лопату навоза...
      – Так вот оно что! – возмущенно воскликнула Тесс. Джози нехотя кивнула:
      – Это было ужасно.
      – Ужасно, – согласилась Аннабел. – Вот почему молодые девушки должны всегда находиться под надзором старших.
      – Да, ну и денек, – заметила Тесс и покачала головой: – Где это, черт возьми, Мейн ухитрился поцеловать Сильви так, чтобы ты это видела?
      – Все там же, в конюшне, – призналась Джози. – Но они не могли меня видеть.
      – И что он сказал после того, как она дала ему пощечину? – поинтересовалась Аннабел. – Я каждый раз собиралась дать пощечину тому, кто осмелится меня поцеловать но потом почему-то забывала это сделать.
      – Мейн сказал что-то вроде «Сильви, какую игру ты затеяла, черт возьми?». Возможно, в его вопросе содержалось одно-два ругательства, но я их пропустила мимо ушей.
      – Ну-ну, а Сильви?
      – Сильви ответила: «Мейн, я полагала, что вы покончили со своей недостойной жизнью, но, похоже, вы хотите и меня втянуть в грязь!» – Джози постаралась придать фразе как можно более драматическое звучание.
      – Так, ну а теперь, Джозефина Эссекс, – обратилась к сестре Аннабел, – не желаешь ли ты сообщить нам, когда Мейн целовал тебя?
      После недолгого молчания Джози ответила:
      – Это был всего лишь один поцелуй.
      – Один поцелуй?
      – Ну не то чтобы настоящий поцелуй... Он поцеловал меня, когда показывал, как следует правильно ходить.
      – И тебе это понравилось?
      Джози почувствовала, что краснеет.
      – Не очень. Поцелуй получился каким-то фальшивым. – Она попыталась непринужденно пожать плечами.
      – Итак, всего лишь поцелуй. – Тесс прищурилась. – Знаешь, Аннабел, что во всем этом самое интересное? Мейн ведь и меня однажды поцеловал.
      Джози бросила на сестру удивленный взгляд.
      – Да-да, и я тоже не получила от этого удовольствия. Мы поцеловались лишь раз, когда решили пожениться. Кстати, Имоджин Мейн тоже целовал.
      Джози сглотнула. По-видимому, она оказалась последней в длинной веренице девиц Эссекс, которых Мейн целовал, только чтобы убедиться, что из-за их холодности нет никакого смысла заводить с ними интрижку.
      – Теперь вот Сильви охарактеризовала Мейна как мужчину ,не умеющего целоваться, – констатировала Аннабел. – Бедный Мейн! Похоже, у него с этим большие проблемы...
      – А вот и неправда! – не сдержавшись, воскликнула Джози. – Он... он.
      Она тут же прикусила язык, но было уже поздно.
      – Он что?
      – Давайте прекратим балаган! – Тесс повернулась к Джози: – Если тебе понравилось целоваться с Мейном, это и к лучшему. Но ведь он влюблен в Сильви...
      Джози пожала плечами:
      – Я знаю, что влюблен. Он и сам мне об этом говорил.
      – До того, как поцеловал тебя, или после?
      – После. И до. Мейн хотел убедиться, что я не приняла его поцелуй всерьез.
      – Разве это не благородно? – В голосе Аннабел прозвучала ирония. – Мейн заслуживает гораздо большего, чем любой другой мужчина! Как он посмел сначала заявить, что влюблен в другую женщину, а потом целовать тебя?
      – Он только хотел помочь. А сейчас он испытал удар – потерял Сильви.
      – Так она не вернется к нему? – поинтересовалась Аннабел. – Мы уже знаем четырех женщин, которым его поцелуи не понравились: леди Годуин, Тесс, Имоджин и теперь Сильви. Мы знаем также одну, которой они пришлись по вкусу...
      Джози почувствовала, что щеки ее горят.
      – Ничего подобного я не говорила!
      – А нам этого и не надо. Но если ты хочешь за него выйти, то твои сестры должны обеспечить тебе такую возможность.
      – Вы что, спятили? – возмутилась Джози. – Я не могу! Безумие даже говорить об этом вслух. Я молода, а он... К тому же я толстая.
      Тесс выразительно посмотрела на сестру:
      – Я устала говорить про это, устала читать в твоих глазах, что ты постоянно об этом думаешь. Неужели последние несколько дней ничему тебя не научили? Почему, ты думаешь, гнусный Терман попытался сорвать у тебя несколько поцелуев? Потому что ты красива, и после того, как отказалась от корсета, делавшего тебя похожей на колбаску, любой мужчина готов стать твоим рабом. Если ты думаешь, что Мейн этого не заметил, то глубоко ошибаешься. Я видела, как он смотрел на тебя...
      – Чепуха! Мейн никогда не попросит моей руки.
      – Это почему же?
      – Я изучила все романы, выпущенные издательством «Минерва пресс» за последние пять лет, и знаю, что мужчины просят женщин выйти за них, только когда они потрясены их красотой и изяществом. Еще иногда их заманивают в брачные сети хитростью, но это не то... Мейна не потрясла моя красота и изящество, и, если уж на то пошло, хитростью его не так просто заманить.
      – Что ты имеешь в виду, говоря о хитрости? – Аннабел с любопытством посмотрела на сестру.
      – Уловки. Стратегию. Это слово используют, чтобы не называть по имени множество грехов. Любой брак, заключенный необычным образом, как, например, твой.
      – Я думаю, мой тоже можно отнести к этой категории, – спокойно заметила Тесс. – Я вышла за Лусиуса после того, как он пошел на хитрость, чтобы устранить со своего пути Мейна.
      – А вот второй брак Имоджин заключен самым обычным образом.
      – В некотором роде, – согласилась Аннабел.
      – Но первый ее брак состоялся благодаря хитрости.
      – Похоже, хитрость перевешивает все остальное, судя по успеху, – подытожила Тесс. – Думаю, нам следует подойти к Мейну именно с этой стороны.
      – Это легче сказать, чем сделать, – возразила Джози. – Хитрость срабатывает, когда речь идет о таких восхитительных женщинах, как вы, но не я...
      – Тс-с, довольно об этом! – скомандовала Тесс. – Я согласна с Аннабел. Раз тебе нужен Мейн, то, Господь свидетель, ты его получишь, потому что, похоже, ты единственная, кто пойдет за него замуж.
      – Неправда! И я не стану поддерживать вас в этом начинании. – Джози явно была в отчаянии. – И я не собираюсь выходить замуж в такой спешке.
      – Даже если речь идет о браке с Мейном? – хитро спросила Аннабел.
      Джози колебалась.
      – Итак, наш путь ясен. – Аннабел обернулась к сестрам.
      – Нет! – завопила Джози. – Нет!
      – Да! Отныне мы, твои сестры, возьмемся за устройство твоей судьбы!

      Последние двадцать часов Смайли провел в качестве городского дворецкого мистера Фелтона. Он привык к спокойной жизни, однако сегодня выдался особенный вечер! Когда пробило десять, Смайли почувствовал, что испытывает легкое раздражение.
      Сначала граф Мейн привез молодую мисс Эссекс. Потом прибыли граф Ардмор с женой. Конечно, они члены семьи, но Смайли считал, что и члены семьи должны знать свое место.
      Наконец наступило время, когда он обычно удалялся в свою уютную маленькую гостиную, где миссис Смайли, должно быть, уже приготовила кастрюлю горячей воды, чтобы он мог попарить ноги...
      – Ваше сиятельство! – Он почтительно поклонился только что прибывшему Мейну.
      – Добрый вечер, Смайли. Будьте любезны, сообщите о моем появлении, а также о том, что я прибыл в обществе дяди, епископа Рочестерского.
      Приняв от графа и епископа плащи, Смайли провел их в гостиную. Внезапно он почувствовал, что ноги его уже не так болят, как раньше. Неужели дело идет к свадьбе? Скорее всего да, вряд ли существовала какая-либо иная причина выволакивать из постели епископа в столь поздний час.
      Когда Смайли открыл дверь кабинета, граф Ардмор говорил что-то – по-видимому, весьма забавное – о поцелуях.
      – Граф Мейн и епископ Рочестерский, – доложил Смайли с некоторым удовлетворением. Значит, поцелуи? Но его опыт показывал, что поцелуи поцелуям – рознь. Поцелуи, ведущие к появлению епископа в доме в столь поздний час, означали...
      Он встал справа от двери и превратился в подобие мраморной статуи. На его счастье, граф Мейн заговорил, не дожидаясь, пока дворецкий уйдет.
      – Я привез сюда моего дядю...
      – К моему величайшему разочарованию, – вставил епископ, стремительно опускаясь на диван, словно марионетка, лишившаяся поддержки.
      – Это несчастье можно разрешить только одним способом.
      – И значит... – начал было епископ, но тотчас же умолк, поскольку племянник метнул на него суровый взгляд.
      Обычно безукоризненно одетый, граф выглядел сегодня как проситель самого низкого звания: волосы взъерошены, на щеках и подбородке проступила щетина...
      Но особенно поразило Смайли выражение его сжатого рта и его осанка. Мейн выглядел скорее как человек, решившийся на самоубийство, а не на брак.
      И все же речь, несомненно, шла о браке. Мейн объяснил, что его дядя-епископ здесь для того, чтобы сочетать браком его и мисс Эссекс. Никакие протесты не могли поколебать этого утверждения, даже возражения епископа, убеждавшего племянника, что лучше всего заключать браки между восемью часами утра и полуднем.
      Мейн повернулся к дяде и посмотрел на него взглядом достойным самого Вельзевула.
      – При солнечном свете, хотите вы сказать? В таком случае мне придется обратиться к помощи мамы.
      – Твоей матери? – Голос епископа зазвучал как-то неуверенно.
      Смайли кое-что знал о матери графа Мейна: она была аббатисой одного из немногих католических женских монастырей, оставшихся в Англии, и, судя по отзывам, обладала большой властью: распоряжалась многими сотнями акров земли и имела доступ к самой королеве.
      Смайли не раз замечал, что шотландцы всегда тяжелы на подъем и вообще большие тугодумы, поэтому он вышел в холл и послал лакея привести горничную хозяйки Грисси. Та вылупила глаза, услышав его лаконичное распоряжение, а двумя секундами позже миссис Фелтон и ее сестра графиня Ардмор уже летели вниз по лестнице, шурша шелками.
      Смайли снова открыл дверь кабинета, и миссис Фелтон милостиво улыбнулась ему, когда он сказал, что хотел бы удалиться.
      Хороший дворецкий знает, что если приказать лакею повертеть бутылки с шампанским в кадке со льдом, то вино можно охладить быстро, довольно подумал Смайли, закрывая за собой дверь.

      – Вы пригласите Джози, – снова повторил Мейн, стараясь сделать так, чтобы речь его звучала вежливо, – дядя совершит свадебную церемонию, и дело сделано.
      – Но, дорогой друг, – возразила Тесс, – хотя моя сестра и я ценим вашу галантность, разве вы не обручены с Сильви де ла Бродери?
      Мейн, скрипнув зубами, пояснил:
      – Мисс Бродери передумала. Это произошло сегодня днем.
      – Сомневаюсь, что Мейн предложил бы руку девушке, если бы она была обещана другой, – рассудительно сказал Фелтон. – Но нужна ли такая жертва?
      – Да, очень! – Мейн явно не был настроен на дискуссии. Черт возьми, разве они не говорили с Джози, разве не видели, в каком она состоянии? Впрочем, ему не хотелось ни с кем обсуждать подробности случившегося.
      – Мы, разумеется, благодарны вам за то, что вы пришли на помощь нашей сестре, – сказала Аннабел, глядя на Мейна с нежностью. – Ей нужен защитник. Конечно, ей трудно общаться с джентльменами после столь тяжкого испытания.
      Мейн вздохнул. Наконец кому-то пришло в голову серьезно отнестись к непростой ситуации!
      – Ну так не будете ли вы любезны попросить Джози спуститься? Или я должен подняться и сам привести ее сюда?
      – А вы вполне уверены, что не собираетесь помириться с Сильви? – осторожно спросила Тесс.
      – Она вернула мне кольцо – разве этого не достаточно?
      – Но прежде у меня сложилось впечатление, что вы горячо любите мисс Бродери, – настаивала Тесс. – Джентльмен в вашем положении может сгладить мелкое недоразумение и на следующий же вечер вновь обрести расположение своей дамы.
      – Даже если бы я не собирался жениться на Джози, – нетерпеливо перебил Мейн, – я не имею ни малейшего намерения гоняться за мисс де ла Бродери, как комнатная собачонка. То, что произошло между нами, вполне закономерно. Сильви решила, что я ей не пара, и скорее всего она права. Что до моих чувств, то они не были приняты во внимание.
      – Однако для нас они имеют значение, раз вы женитесь на нашей сестре, – рассудительно сказала Тесс.
      Мейн с трудом удержался от того, чтобы не выругаться, и тут Аннабел сделала шаг по направлению к нему и положила руку на его рукав.
      – Простите нас за нашу озабоченность, – проговорила она, – Тесс вовсе не думает, что вы готовы жениться на Джози, по-прежнему питая нежные чувства к мисс Бродери. Это так любезно с вашей стороны, что вы предлагаете Джози руку. По правде говоря, это рыцарский поступок.
      Мейн не мог придумать, что ответить на столь идиотское замечание. Как она смеет подмигивать ему, когда такое ужасное несчастье произошло с ее сестрой?! Он сжал зубы, чтобы не высказать ей всего, что думает о ней. Вместо этого он отдал поклон, повернулся и открыл дверь. Джози вышла из спальни, как раз когда он добрался до верхнего этажа. Она была бледна, но казалась очень спокойной. А еще она была так хороша, что Мейн испытал нечто вроде удара; от одного взгляда на нее он почувствовал головокружение.
      – Я пришел, чтобы жениться на вас, – без предисловий начал он и тотчас же подумал, что прозвучало это не слишком умно. Он ведь намеревался наказать мерзавца, потом убить, а потом...
      – Вы хотите жениться на мне? – Джози еще больше побледнела. – Но почему? Моя сестра... Аннабел говорила с вами?
      – Потому что вам нужно выйти замуж, так как вы опозорены...
      – Я? Вы уверены?
      Конечно, она была так невинна, что, возможно, не понимала, какие последствия может иметь это несчастье. Вероятно, Джози даже не знала слов, способных описать, что с ней произошло.
      Мейн провел рукой по волосам.
      – Да, уверен.
      Ему показалось, что Джози странно поежилась, потом ее глаза сузились.
      – Это мои сестры сказали вам, что я обесчещена?
      – Нет никакой необходимости в том, чтобы ваши сестры подтвердили случившееся. Я понимаю, вам, должно быть, мучительно говорить об этом...
      – Но я совсем не такая, как Сильви, – сказала Джози через минуту. – Сильви красивая... Если я выйду за вас замуж только потому, что вы одержимы желанием проявить себя рыцарем в сияющих доспехах, это будет неправильно. Вы решили жениться на Сильви, потому что влюбились в нее. Разве вам не хочется снова попытать счастья с другой женщиной?
      – Нет.
      – К тому же я вряд ли стану самой лучшей хозяйкой дома. Вы умный, обаятельный и привыкли к городу а я не приспособлена для светской жизни и не имею успеха в обществе.
      – Успех непременно придет, – упрямо возразил Мейн, – если, конечно, вы сами захотите бывать в обществе. Мы поженимся немедленно. – Он взял ее за руку и повел вниз, не дожидаясь, пока она выразит согласие или откажется. Никогда еще за всю свою жизнь граф не был так уверен, что поступает правильно.
      Когда они вошли в библиотеку, то застали епископа спящим на диване, тогда как сестры Джози и их мужья, по-видимому, собрались поглазеть на старика и, стоя поодаль негромко переговаривались.
      Мейн энергично потряс дядюшку за плечо, и тот, проснувшись, сразу разразился бранью, неподобающей его сану.
      – Если бы не твоя мать, – недовольно ворчал он, – я бы не стал это делать даже для самого короля.
      – Моя мать будет вам очень признательна, – примирительно произнес Мейн.
      Минутой позже все уже заняли свои места; епископ зевал над молитвенником и шуршал особой лицензией на брак. Аннабел с мужем держались за руки, а Фелтон стоял рядом с Мейном.
      – А где Гризелда? – внезапно спросила Тесс. – Мейн, вы не можете жениться, раз при этом не присутствует ваша сестра: в противном случае она никогда не простит нас.
      – Гризелда сейчас занята, – коротко ответил Мейн и кивнул дяде, после чего тот послушно начал:
      – Возлюбленные чада мои, мы собрались здесь сегодня...
      Мейн не слушал его бормотание, он смотрел на темно-каштановые волосы своей без пяти минут жены и никак не мог поверить, что все это происходит не во сне.
      – В болезни и в здравии, – бубнил епископ.
      Мейн крепче сжал руку Джози. «Я приму на себя заботы о тебе, – молча пообещал он. – Я буду тебя защищать, и никто на этой земле никогда больше не обидит тебя».
      Когда церемония закончилась, Джози подняла на него глаза, и сердце Мейна учащенно забилось. В этот момент она выглядела ослепительно красивой. Темные волосы, собранные на затылке в безупречный узел, оставались влажными после ванны, кожа в пламени свечей мерцала, как жемчуг.
      Впрочем, преображение Джози отчасти произошло не без его содействия: ведь именно он заставил ее избавиться от корсета и научил целоваться. Это произошло прямо у него на глазах, как и на глазах у всей мужской половины лондонцев. В том, как расцвела соблазнительная красота Джози, было нечто гипнотическое, завораживающее. А потом он позволил какому-то негодяю изнасиловать ее.
      Мрачная правда этих слов мгновенно отрезвила Мейна.
      Должен ли он поцеловать ее в щеку? Нет! После всего, что она испытала... Поднеся к губам руку Джози, Мейн осторожно ее поцеловал.
      В глазах новобрачной он заметил разочарование, но она тут же повернулась к сестрам, и Аннабел засмеялась чему-то, сказанному ею. Она смеялась так неудержимо, что все ее тело сотрясалось. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: где бы Джози ни появлялась, ей сопутствовал смех.
      Заметив, что епископ снова упал на диван и глаза его закрылись, Мейн решил, что пора отвезти дядю домой.
      – Ваш дядя сообщил, что за ужином выпил три бутылки кларета, – заметил Ардмор. – Удивительно, что он вообще держится на ногах. Думаю, проводить его следует мне; а вы что скажете?
      – Какая жалость, что здесь нет Рейфа! – посетовал Лусиус.
      – Вне всякого сомнения, его бы все это очень позабавило, – согласился Мейн и повернулся к жене. К своей жене! Неужели он действительно наконец обзавелся женой?
      Теперь рядом с ним находилась молодая женщина с блестящими каштановыми волосами, бровями вразлет, смеющимися глазами и прелестным ртом, и с этого момента всему свету надлежало называть ее графиней Мейн. Эта мысль была столь ошеломляющей, что Гаррет взял бокал с шампанским, который кто-то сунул ему в руку, и не раздумывая осушил.

      Аннабел все еще смеялась, поднимаясь по лестнице, а когда остановилась, сказала тихонько, но язвительно:
      – Не стоит задевать сестер Эссекс!
      Зато Джози никак не могла успокоиться.
      Граф Мейн внизу, и он на ней женился. А может, это она вышла за него замуж? Впрочем, не все ли равно?
      Как только они добрались до спальни, Джози повернулась к Аннабел:
      – Мне надо тебя спросить кое о чем очень важном. Это ты сказала Мейну, что меня обесчестили?
      Смех Аннабел тотчас же прекратился.
      – Слава Богу, этого не случилось...
      – Но тогда почему Мейн так уверен в этом? – Джози обернулась к Тесс: – Вы обе наговорили ему бог знает чего и заставили на мне жениться, так?
      – Мы никогда бы не сделали ничего подобного, дорогая. – Тесс отрицательно покачала головой. – Никогда. Это было бы глупо и неправильно.
      Джози недоверчиво прищурилась:
      – Тогда почему Мейн считает, что я опозорена? Я всегда считала, что для того, чтобы обесчестить девушку, требуется нечто большее, чем поцелуй.
      – Мужчины существуют, чтобы совершать ошибки, – подняла вверх указательный палец Аннабел. – Они, конечно, об этом не знают, но это так. Похоже, что Мейн впал в заблуждение и переоценил нанесенный ущерб. Но правда заключается в том, что он никогда бы на тебе не женился, если бы сам не хотел этого.
      Джози стало трудно дышать. Не вообразит ли теперь Мейн, будто все это подстроено исключительно для того, чтобы ввести его в заблуждение?
      Тесс обняла сестру за плечи.
      – Никто из нас не вступил в брак обычным путем, Джози, и при этом теперь все мы счастливы.
      Но Джози впадала во все большую панику.
      – Должно быть, я потеряла разум! Он в самом деле думает, что меня изнасиловали...
      – И будет в восторге, когда узнает, что это не так.
      – Вы обе совершенно аморальны! – воскликнула Джози. – И о чем я только думала?
      – Ты думала, что хочешь замуж за Мейна. Кстати, как его имя? – поинтересовалась Аннабел.
      – Гаррет.
      – Вот! Думаю, ты, если не считать Гризелды, единственная женщина, знающая христианское имя графа Мейна. Правда заключается в том, что ты хотела выйти замуж за Гаррета, а он хотел жениться на тебе, и совершенно не важно, какой предлог он придумал для этого.
      – Кстати, Лусиус наврал, что Мейн бросил меня, – за метила Тесс.
      – Это совсем другое! – воскликнула Джози, и тогда Аннабел обняла ее.
      – Обещаю, что к завтрашнему утру все вопросы решатся сами собой.
      – То есть мне надо влюбить его в себя. К завтрашнему утру?
      Тесс свернулась клубочком в кресле у огня, но Джози никак не могла успокоиться и все еще стояла посреди комнаты, не зная, что делать дальше.
      – Я бы не стала обсуждать вопрос о насилии, пока не минует брачная ночь, – призналась Аннабел, поразмыслив минуту.
      – Вот об этом-то мне и надо узнать, – сказала Джози смущенно. – О первой брачной ночи. И не пытайтесь отделаться от меня, я больше не младенец! Более того, я состою в браке с мужчиной, переспавшим со столь многими женщинами, что...
      Тесс добродушно улыбнулась сестре:
      – Просто получай наслаждение, и все.
      – Верно, получай наслаждение, – присоединилась к этому мнению Аннабел.
      Джози упрямо наклонила голову:
      – Не хочу казаться нахальной, но мне нужно услышать от вас подробности.
      – Есть вещи, о которых не принято говорить вслух, – строго заметила Аннабел, и Джози тут же повернулась к ней:
      – Но я прошу!
      – Лучше заставь свое воображение работать, – посоветовала Тесс.
      – Мое воображение, – повторила Джози, вдруг осознав всю безмерность того, что она не могла видеть. – При чем тут воображение? Как я понимаю, мужчина оказывается лежащим сверху и делает то... что ему полагается делать. Не вижу никакого простора для фантазии. К тому же это больно. Миссис Фиддл в деревне говорила, что при этом бывает кровь.
      – Только в первый раз, – попыталась успокоить Тесс. – Кстати, я почти не почувствовала боли.
      – И я, – кивнула Аннабел. – Чуть-чуть больно, и совсем без крови. Думаю, миссис Фиддл – истеричная особа и все преувеличила.
      – Вы просто издеваетесь надо мной! Похоже, я так и не узнаю, что мне предстоит. Мейн спал с самыми красивыми женщинами в Лондоне, а я кто? Мне потребуется особая техника.
      Аннабел бросила на сестру хмурый взгляд:
      – Нет никакой особой техники, ты сама должна найти что-то свое. Это свяжет тебя и Мейна. Позволь мужу дать тебе наслаждение. До свадьбы я этого не понимала. Мужчина теряет разум от наслаждения, когда ты ему не мешаешь.
      Наконец Джози села и попыталась сосредоточиться. Удастся ли ей удержать Мейна, когда он бежал от стольких женщин много опытнее ее?
      – Хотела бы я допросить Гризелду, – сказала Аннабел. – Она уж точно знает мельчайшие подробности. Думаю, Мейну никогда не удавалось поддерживать отношения с женщиной больше недели. Что скажешь, сестрица?
      Тесс скорчила гримасу; она терпеть не могла подобные сплетни, в отличие от Аннабел, обожавшей их.
      – Я согласна, что отношения Мейна с женщинами ограничивались неделей.
      – Итак, Джози, – заявила Аннабел, – все, что тебе следует сделать, – это удержать Мейна в своей постели больше недели: тогда ты выиграла сражение.
      Джози неуверенно улыбнулась. Кажется, они все забыли, что Мейн влюблен в другую женщину. Все же у нее не хватило духу упомянуть о Сильви. Одно дело – одержать победу над замужними любовницами, и совсем другое – соперничать с бывшей невестой.
      – Я буду самой лучшей женой для него, какую только можно представить, – сказала Джози не слишком уверенно.
      – Конечно, будешь! Ты станешь его первой и единственной женой, поэтому можешь не беспокоиться о соперничестве.
      – Это как сказать! Вы не можете себе представить, как я ненавижу всех тех, кто называл меня Колбаской, и тех, кто смеялся вместе с ними. По правде говоря, иногда я ненавижу большую часть жителей Лондона. Впредь мне придется казаться намного, намного лучше, чем я есть. Я должна быть милой, сладкой, как мед или как героини моих любимых книг.
      Тесс с удивлением посмотрела на сестру.
      – Ты думаешь, я на это не способна?
      – Конечно, способна, если приложишь немного усилий.
      В это время раздался стук в дверь, и Лусиус объявил, что епископ желает отправиться домой. Джози поднялась:
      – Я готова.
      Как оказалось, Лусиус вызвался сопровождать епископа, а это означало, что Джози с Мейном могут сразу ехать к нему домой.
      – Послушай, у меня нет ночной рубашки, – тихо прошептала Джози на ухо Тесс.
      – Моя горничная уже упаковала для тебя саквояж и отдала его лакею. – Аннабел с нежностью обняла сестру. – Я так счастлива за тебя, дорогая!
      Тесс тоже подошла к ним, и теперь они стояли, переплетя руки наподобие венка и обмениваясь поцелуями.
      – Хотела бы я, чтобы здесь была Имоджин.
      – Я люблю вас обеих, – сказала Джози, и глаза ее увлажнились.
      – Все будет хорошо, – прошептала Аннабел на ухо Джози. – Только...
      – Знаю! – Джози испугалась, что Мейн услышит советы ее сестер насчет удовольствия и всего прочего.
      Вот только как она может уехать с ним? Ни в коем случае!
      Однако прежде чем Джози удалось выразить протест, она была закутана в ротонду, после чего они оказались в карете. Поначалу оба сидели молча, все глубже погружаясь в пучину смущения.
      Первым заговорил Мейн.
      – Джози, я хочу, чтобы вы знали: я ни в коем случае не стану вас принуждать к интимным отношениям, если вы ним не готовы...
      Джози с трудом могла различить лицо Мейна; в свет небольшого фонаря, укрепленного сбоку кареты, он казался ей таким серьезным, каким она никогда его не видела.
      Он взял ее за руку, и сердце Джози забилось чаще.
      – Я сделаю для вас все, что смогу. А если появится ребенок...
      Она покачала головой:
      – Гаррет...
      Слова признания замерли у нее на губах. Она хотела быть его женой, потому что он был так красив, как никто другой на свете!
      – Конечно, никто из нас не попадал прежде в подобную ситуацию, – признался Мейн, – и, возможно, наш брак заключен слишком скоропалительно, но я отношусь к нему так же серьезно, как если бы наша свадьба произошла в Вестминстерском аббатстве. Я знаю, репутация у меня не лучшая, но я распрощался с прежней жизнью и не предам вас. Я постараюсь присматривать за вами гораздо тщательнее, чем на этих скачках, и не стану торопить вас. Думаю, что потребуется некоторое время, для того чтобы вы смогли спокойно отнестись к мысли об интимных отношениях, и я хочу, чтобы вас это не тяготило: я буду ждать, сколько вы пожелаете, – хоть год, если нужно.
      Джози сглотнула. Определенно Мейн считал, что Терман надругался над ней.
      Конечно, будь Джози более искушенной в светской жизни, она, возможно, впала бы в отчаяние – ведь Терман действительно попытался схватить ее за грудь. Отвратительный навозный жук!
      Должно быть, мысли Джози отразились на ее лице, потому что внезапно Мейн подсел ближе к ней.
      – Кто это был? – мрачно спросил он, и голос его раскатился эхом по карете.
      Джози молчала: ее вовсе не устраивало, чтобы Мейн убил бедного Термана, который всего-навсего поцеловал ее, сделав это с присущей ему неуклюжестью.
      – Я сумела о себе позаботиться, – неожиданно сказала Джози.
      – Что?
      Джози шумно втянула воздух. Выхода у нее не оставалось: она должна рассказать ему всю правду.
      – Мы оказались позади конюшен.
      Мейн обнял ее, и Джози почувствовала себя очень уютно, опустив голову ему на плечо.
      – Почему вы оказались позади конюшен?
      – Я не обратила внимания, куда мы идем, – призналась Джози, не осмеливаясь сказать, что устала от созерцания модной шляпки-тюрбана Сильви и ее изящной фигурки и не могла смотреть, как та опирается на руку Мейна.
      – Значит, он увел вас за конюшни?
      – Да. Он попытался меня поцеловать, и... И мое платье порвалось. Тогда я вывернулась, а когда он приблизился ко мне... Там была куча навоза.
      – Куча навоза?
      – И лопата.
      – О Господи! – пробормотал Мейн.
      – Я швырнула в него.
       —И куда вы попали?
      – Прямо в лицо.
      Мейн долго молчал, а потом негромко произнес:
      – Этот человек заслуживает смерти, но вами я горжусь. Так кто это был?
      Как она могла ответить? С тех самых пор как Мейн поцеловал ее в своей комнате в башне, они не находились так близко. Сердце Джози так сильно билось, что ей казалось, будто оно ударяется о грудную клетку. В глазах мужа Джози видела пленительную усталость, и вдруг тело ее омыла горячая волна странного томления.
      Джози сглотнула. Она ощущала каждый дюйм своего тела, будто оно принадлежало кому-то другому.
      – Джози...
      – Да?
      – Теперь ты моя жена.
      Вид у Мейна был до смешного удивленный, и Джози почувствовала, что наступил подходящий момент для признания. Он вообразил, будто ее обесчестили, а она до сих пор не объяснила ему...
      – Вам не нравится быть женатым? – спросила она, чувствуя, как отвага покидает ее.
      – Право, не знаю. А тебе нравится быть замужем за мной?
      – Да, – храбро ответила Джози и тотчас же всем существом ощутила его присутствие – его мужской теплый запах, его красоту, широкое плечо, о которое она опиралась, его обольстительные глаза. – Мне нравится быть замужем за тобой, – повторила она запинаясь.
      В этот момент карета остановилась, дверца открылась, подножка выдвинулась...
      Джози вышла и вдохнула прохладный ночной воздух.
      Больше она не Джозефина Эссекс, потому что стала теперь графиней Мейн.

      Терман провел скверную ночь: он прибыл домой, благоухая навозом, и тут же принялся с проклятиями отмываться. Некоторое утешение ему принесло то, что он несколько раз рявкнул на своего лакея и дважды отсылал обед, требуя, чтобы его приготовили заново. В полночь он все еще сидел в постели и чертыхался, осознавая, что поставил себя в ужасное положение и его благополучие висит на волоске.
      Уставившись на окна, из которых струился неяркий утренний свет, Терман вцепился в покрывало.
      – Черт! – прошептал он довольно громко. Если Колбаска обратится ко всем своим зятьям сразу и упомянет его имя, то он и оглянуться не успеет, как окажется женатым на толстой шотландке.
      Отбросив покрывало, Терман выпрыгнул из кровати.
      – Нет! – застонал он. – Нет, нет и нет!
      Если такое случится, отец определенно не окажет ему поддержки. И о чем он только думал? Конечно, все это ее вина, а он всего лишь несколько увлекся, когда она начала сопротивляться. Если бы эта дрянь поняла, какую честь он ей оказывает, ничего бы не случилось.
      В своем воображении Терман снова увидел Джози в порванном платье, с волосами, упавшими на плечи... Никто не поверит, что не он разорвал ее платье, хотя на самом деле он этого не делал. Он даже не понял, что произошло. Все, что он себе позволил, – это скользнул рукой за вырез платья и ухватил ее за грудь.
      При воспоминании об этом увлекательном моменте легкая усмешка тронула губы Термана. Все это бабье одинаково – аристократки, деревенские девицы...
      Впрочем, Джози отнюдь не деревенская девица, и в этом вся загвоздка. В итоге он скоро может оказаться женатым на свиноматке!
      Мысль о том, как будут потешаться над ним братья, вызвала у Термана такую ярость, что ему захотелось немедленно кого-нибудь убить, и он на всякий случай плеснул себе в лицо холодной водой, чтобы немного охладиться. После того как его лакей Купер дважды предложил ему привести себя в порядок, Терман осознал наконец, что прятаться в постели глупо. В итоге к десяти часам утра он уже сделал кругов сто по своему кабинету.
      Конечно, она им расскажет! Она немедленно ухватится за такой шанс, как брак со старшим сыном сквайра. Проклятие, проклятие, проклятие! Впрочем, неожиданно осенило Термана, у нее есть приданое! И груди ее не так уж плохи. По правде говоря, ночью все кошки серы и все женщины одинаковы в темноте. Он мог бы...
      О нет, только не это! Терман почувствовал, что ему хочется выть. Мысль о том, что он, один из близких друзей Дарлингтона, женится на женщине, которую прозвали Шотландской Колбаской, вызывала у него тошноту.
      Когда Купер появился и сообщил, что в дом пришел визитер, Терман почувствовал заметное облегчение.
      – Скажи, чтобы вошли!
      – Но он всего один – это человек по имени Гарри Гроун.
      Терман кивнул. Возможно, это посредник или адвокат, присланный родней Джози.
      Он уселся перед камином, широко расставив ноги, и стал ждать.
      – Ну, чего надо? – громко проговорил он, как только дверь за Купером закрылась. Главное, показать себя агрессивным, мужественным и все отрицать; тогда, решил Терман, у него еще остается шанс...
      – Меня зовут Гроун, и я пришел просить о небольшой услуге, – робко сказал гость. Он походил на высохшую сливу и выглядел так, будто у него не много зубов и еще меньше мозгов, а Терман с детства не выносил стариков: от них скверно пахло и они мочились в штаны.
      – Ответ – нет.
      – Я готов хорошо заплатить за эту услугу, – неожиданно сообщил странный посетитель, извлекая из кармана мешочек с соверенами.
      Терман почувствовал, что его сердце снова бьется в нормальном ритме. Впрочем, отец содержал его достойно, как и полагается содержать наследника и первенца, поэтому у него было все, что требуется для жизни в городе.
      – Вон отсюда! – рявкнул он.
      – Я хотел только получить информацию из вашей типографии. Просто чуть-чуть информации. Не соблаговолит ли молодой хозяин поискать ее для меня?
      Неужели этот идиот вообразил, что он, Терман, бывает в помещении, где находится печатный станок?
      – Жизнь все дорожает, – продолжал старик. – Может быть, этот небольшой подарок поможет вам вернуть карточный долг или оплатить счет от портного...
      – Я не играю, дурак! – Терман стал наступать на Гроуна, чувствуя, что готов растерзать невежу. Гроун взывал к его чести, а потому заслужил трепку.
      Однако гость оказался гораздо сообразительнее, чем Терман мог представить.
      – Я оставлю свою карточку, – пропищал он, бросая что-то на стол. – Это достойное предложение, сэр.
      Старик исчез прежде, чем Терман успел до него добраться, и тому осталось удовлетвориться тем, чтобы схватить стол с брошенной на него карточкой и швырнуть его об стену.

      Они сидели за круглым, выскобленным добела столом в маленькой кухоньке Дарлингтона.
      – Когда-нибудь прежде вы ели на кухне? – Чарлз передал Гризелде яблоко, которое только что очистил.
      – Нет, никогда. – С чашкой какао в руке Гризелда примостилась на кухонном табурете.
      – У меня есть горничная и кухарка, – сообщил Чарлз, – но они живут в собственных домах.
      – По правде говоря, я несколько сбита с толку, – призналась Гризелда. – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вас содержит отец? Должно быть, содержание очень щедрое.
      – А вы любопытны...
      Гризелда улыбнулась: ей было приятно чувствовать, как распущенные волосы струятся по спине. И еще это восхитительное ощущение от того, что во всем доме их только двое. Никогда прежде она не была дома одна, поскольку с Уиллоуби дом был населен по меньшей мере еще пятнадцатью душами. А здесь было тихо, очень тихо. Единственное, что слегка нарушало тишину, – это отдаленный шум проезжавших время от времени карет.
      – Мне нравится жить одному, – признался Дарлингтон, передавая Гризелде кусочек сыра на ломтике яблока. – В доме есть комнаты для прислуги, хоть и маленькие, но я предпочитаю отсылать слуг домой.
      – Скажите, а зачем вам столько книг?
      – Просто я люблю читать, – ответил Дарлингтон, откладывая нож. – Полагаю, вы тоже читаете ради удовольствия...
      – В настоящий момент я полностью поглощена мемуарами Хеллгейта и даже пытаюсь представить каждую из его возлюбленных. Например, я прекрасно узнала некую даму, а больше, кажется, никто не раскрыл ее.
      – Значит, вы можете сказать, кто она?
      – Хеллгейт встретил герцогиню при дворе, и она занималась с ним любовью в чулане для швабр. – Гризелда наклонилась к нему: – Так вот, я видела, как герцогиня Джигзблайт года два назад выходила из такого чулана. Я как раз была в Сент-Джеймсском дворце и направлялась в королевскую часовню, а вы знаете, какой там чудовищно длинный переход, ведущий от Казначейства. Герцогиня выскользнула из чулана как раз впереди меня!
      – Откуда вам известно, что это был чулан? – удивился Дарлингтон.
      – Боже, да я просто открыла дверь и проверила.
      – Господи, какая предприимчивость! А если бы ее любовник все еще находился там неглиже или был совсем обнажен?
      Гризелда рассмеялась:
      – Увы, там оказалась всего лишь маленькая комнатушка, а в ней несколько ведер да пара швабр.
      – Но что бы вы стали делать, если бы там оказался один из принцев крови, поправляющий чулки?
      Гризелда хихикнула.
      – По правде говоря, я даже не подумала о том, что эту комнату можно использовать для подобных целей, и вспомнила об этом случае, только когда начала читать мемуары Хеллгейта и поняла, о ком идет речь. Должно быть, герцогиня использует эту комнату постоянно.
      – Возможно. – Чарлз пожал плечами. – И все же гораздо интереснее другое: откуда вам известно, что она встречалась в этой комнате с Хеллгейтом? Скорее всего этот чулан и еще несколько подобных ему известны многим завсегдатаям светского общества. Но вы, моя дорогая, – Чарлз потянулся к ней и шутливо дотронулся до носа, – весьма добродетельная женщина.
      – Я не добродетельная, – возразила Гризелда. – Как вы можете это говорить, когда я сижу напротив вас в вашем доме, а рядом никого, кто мог бы следить за моей нравственностью?
      – Вдобавок на вас нет платья, – усмехнулся Дарлингтон.
      – И корсета тоже, – прошептала Гризелда, чувствуя мягкое прикосновение хлопчатобумажной сорочки к груди.
      – Верно. К тому же в доме нет слуг.
      Гризелда не могла понять, как случилось, что она оказалась лежащей на столе плашмя: сама ли она приняла такое положение или Дарлингтон поднял и уложил ее. У Гризелды лишь мелькнула мысль, что если до нынешней ночи она и обладала какой-то добродетелью, то теперь от нее не осталось и следа.
      Для человека со скромным любовным опытом Дарлингтон обладал завидной фантазией. Сорочка Гризелды распахнулась, но когда его взору предстала кремовая плоть, полная соблазнительных изгибов, он не стал сразу на нее набрасываться, а принялся осторожно раскладывать на влажном теле прохладные ломтики яблока.
      – Представьте, что вы яблочный торт французского производства. Это значит, что я обязан съесть все ломтики, не укусив вас.
      То, что началось как шутка, сопровождавшаяся смехом и легкими укусами, потому что Чарлз оказался очень неловким и постоянно промахивался мимо ломтика, постепенно сменилось чем-то совсем другим. И все это произошло по вине яблока.
      Что же касается сыра... Но это уже другая история.

      Джози никак не могла уснуть. Никогда еще она не испытывала такого ощущения потерянности и бессилия. Когда она попыталась сказать Мейну правду о том, что вовсе не подверглась насилию, мужество ее оставило, так что он по-прежнему продолжал считать ее обесчещенной.
      Если в мире и существовала женщина, столь неспособная заговорить о нестерпимой ситуации, то это она. Она могла бы высказать это прямо или в изящной форме: «Я осталась нетронутой, этой гнусной змее не удалось...» А может, так: «Я швырнула в него полную лопату навоза...»
      В конце концов все эти фразы смешались в ее сознании. Правда заключалась в том, что она целый год размышляла о том, как бы заманить в ловушку этого мужчину и женить на себе, а теперь, когда это произошло, на нее обрушилась вся тяжесть совершенного. Причиной тому были романы издательства «Минерва пресс», в которых никто не беспокоился о последствиях предпринятых действий.
      Голова у Джози закружилась, когда она осознала всю чудовищность своего преступления. Она вышла замуж, введя Мейна в заблуждение, позволила ему принести жертву, повела себя как интриганка, как ужасная, бесстыдная, дешевая потаскушка.
      Ее утешало только то, что она ни у кого не украла Мейна. Разумеется, Сильви ни за что не примет его снова после того, как говорила с ним с таким отвращением...
      Правда, Мейн мог бы жениться на другой леди с такой же изящной фигурой, как у Сильви. Джози подавила готовые пролиться слезы. По сравнению с Сильви она казалась себе огромным неуклюжим животным, состоящим из плоти.
      Чуть позже Джози вздохнула и, оглядевшись, вспомнила, что находится в незнакомом доме, принадлежавшем мужчине, который скорее всего захочет аннулировать их брак завтра же.
      У нее начиналась жестокая головная боль, и не важно, что она думала об этом, но унижение, предстоявшее ей утром, не шло ни в какое сравнение с прежними, потому что за завтраком, когда подадут рогалики, она собиралась признаться Мейну, что она virgo intacto . Латынь Джози выбрала, чтобы не поняли лакеи. Правда, она не была уверена в правильности латинских слов.
      Virgo immaculata звучало гораздо лучше и казалось более знакомым. Immaculata означает «непорочная». Возможно, следовало остановиться именно на этом. Она все еще колебалась, какое слово выбрать: immaculata – «непорочная» или intacto – «нетронутая».
      Получасом позже Джози уже не сомневалась в том, что свихнулась. Если бы она все еще оставалась в доме Рейфа, то могла бы справиться в латинском словаре.
      В итоге у нее наконец созрело решение: она отправится в библиотеку Мейна и найдет нужные слова, потому что просто не могла заставить себя произнести «Я девственница» по-английски.
      Когда Джози крадучись вышла из своей комнаты, в доме стояла полная тишина. Должно быть, дверь на самой верхней лестничной площадке вела в его спальню. Джози прошла мимо нее на цыпочках – можно было не сомневаться, что она умерла бы на месте, если бы он проснулся.
      Спустившись по лестнице, Джози вошла в холл – полукруглое помещение с мраморным полом и стенами, увешанными портретами, на одном из которых, судя по всему, была изображена мать Мейна. Джози сразу заворожила тонкая талия графини. Лицо ее выражало безусловную уверенность женщины, никогда не испытывавшей унижения или предательского желания съесть еще один кекс, намазанный маслом.
      Решимость Джози еще более укрепилась. Мать Мейна была француженкой, как и Сильви, а каждому известно, что все француженки стройны и изящны. Дом Мейна выглядел как раз таким, в каком могла бы царить в качестве хозяйки Сильви.
      Левая дверь, должно быть, вела в гостиную. Если дом спланировали так же, как и городской особняк Рейфа, то вторая дверь вела в столовую, а третья...
      Джози осторожно открыла третью дверь и ощупью двинулась в темноте, рассчитывая добраться до стены. Первым, на что натолкнулись ее вытянутые руки, оказались ряды книг – их прохладные кожаные переплеты ни с чем нельзя было спутать, и Джози испытала облегчение.
      Она продолжала ощупывать воздух перед собой, пока пальцы ее не наткнулись на мягкий бархат. Она потянула ткань, дрожа от страха при мысли о том, что задребезжит карниз.
      Французское окно выходило на каменную террасу, окруженную балюстрадой. За террасой простирался сад, выглядевший волшебным и несколько пугающим в лунном свете, будто в этом месте по ночам исполнялись желания и танцевали феи.
      Завороженная этим зрелищем, Джози шагнула вперед. Окно открылось под нажимом ее руки, и она, выйдя в сад, на мгновение замерла, а потом взглянула на фасад.
      Вне всякого сомнения, все в доме спали; оттуда не доносилось ни звука.
      Дорожка лунного света пересекала лужайку, широкая, как серебряный пояс; в конце сада деревья возвышались над травой, и лунный свет играл на их хрупких зеленых листьях, еще не опаленных летним солнцем. Маленькая рощица походила на волшебный город фей, на волшебный лес, простиравшийся от лужайки и до неба, усеянного звездами.
      В саду было настолько тепло, что эта весенняя мягкость подействовала на Джози; все ее тело охватила благодать, какую она испытывала только в детстве, когда еще не сознавала своего несовершенства. Ей захотелось громко рассмеяться, и она чуть было не уступила этому желанию, а потом бросилась вперед, оставив шлепанцы на пороге дома. Джози не бегала босиком много лет, и все-таки зарыться пальцами ног в мягкую траву ей показалось вполне естественным. Луна бросала свой трепетный изменчивый свет, образуя прозрачную дорожку, и Джози казалось, что она в подводном мире, а трава под ногами – это вода океана.
      Миновав лужайку и оказавшись в тени боярышника, Джози оглянулась на дом: ни в одном из окон не трепетало пламя свечи. Затем ее взгляд уловил какое-то мерцание, будто ей подмигнула фея.
      Джози выпрямилась, чувствуя, как зацепилась волосами за ветки. Чтобы высвободиться, ей пришлось развязать ленту, после чего она, потянувшись вверх, поймала один из странных маленьких предметов, свисавших с ветки.
      Джози подставила его под луч лунного света, чтобы получше рассмотреть: увы, это был всего лишь стеклянный шарик. Глядя на него, Джози никак не могла понять, почему столь странное украшение оказалось на дереве. Неужели это дело рук Мейна?
      На шарике она заметила насечки, но в темноте не могла как следует их рассмотреть, пока лунный блик не упал на ее руку. Тогда она стала поворачивать шарик таким образом, чтобы водянистый свет луны заплясал у нее на руках, плечах и коснулся спутанных темных волос.
      Только теперь Джози стало ясно, что стеклянные шарики украшали все деревья, большие и маленькие, и именно это смешение света и теней придавало лужайке причудливый, волшебный вид.
      Джози, пританцовывая, прошла чуть дальше. Вся ее печаль испарилась, горечь и отвращение к себе словно смыло лунным светом. Завтра наступит новый день, и феи, что водились в саду Мейна, непременно принесут ей удачу.
      Она рассмеялась. Ее муж, известный тем, что спал с большинством записных красавиц света, устроил нечто вроде волшебного леса фей на своем заднем дворе!
      Джози вдохнула слабый, чуть терпкий аромат ранних роз и, больше не оборачиваясь на спящий дом, углубилась в гущу деревьев, держа в руке каплю лунного света.
      Мейн стоял на пороге библиотеки до тех пор, пока не убедился, что Джози нашла дорогу к розовой беседке, после чего пошел за ней, испытывая странное чувство, будто все это происходит не с ним. Неужели это и впрямь его молодая жена танцевала в саду и лунный свет запутался в ее волосах? Она держала один из его стеклянных шариков так, чтобы на него падал лунный свет, будто древняя языческая жрица, вершащая странный обряд поклонения луне.
      А может, она и была языческой богиней, пьянящим воплощением женственности?
      Мейн замер, глядя на нежное очертание ее щеки, напоминавшей в лунном свете сливочное мороженое; даже отсюда, со стороны лужайки, он сумел ощутить способность этой красавицы радоваться жизни.
      На Джози была всего лишь ночная сорочка, в которой она походила на картину великого Рафаэля, одну из тех, на которых он изобразил свою обожаемую любовницу. К тому же Джози имела нежные руки и округлые груди, столь ценимые любовниками Возрождения.
      Каждый дюйм тела Мейна жаждал ее, побуждал поскорее схватить в объятия. Джози больше не выглядела подавленной; что бы с ней ни случилось, его любимая не была брошена на землю и опорочена. Теперь, когда он припоминал историю с лопатой навоза, то с трудом удерживался от смеха.
      Вместо того чтобы расхохотаться, он на мгновение задержался в мраморном портике и стянул сапоги, а потом босиком побежал по траве, ощущая наслаждение, какого никогда не испытывал во время своих убогих свиданий при свете свечей с женщинами, уставшими от брачной жизни.
      Добравшись до леса, Мейн внимательно оглядел свои стеклянные шарики. Казалось, они прочно покоятся на ветвях и лишь чуть колеблются на легком ветерке, оставаясь столь же прекрасными, какими были, когда тетя Сесили рисовала их в своем воображении.
      Затем Мейн, миновав несколько деревьев, бесшумно направился к розовой беседке. Конечно, он найдет ее там. Во всем он ощущал странный привкус неизбежности, будто ужас и уныние последних двадцати четырех часов исчезли именно в эту минуту.
      Беседка, увитая розами, находилась в самом конце сада, с двух сторон защищенного древними каменными стенами, отделявшими его дом от соседнего; розы обвили ее стены плотным покрывалом.
      Джози стояла в центре беседки, прислонившись спиной к статуе дельфина, остановленного резцом скульптора посреди прыжка; колени ее прикрывали каскады роз, пропитавших ночной воздух нежным, сладким ароматом.
      – Надеюсь, ты не поцарапалась, когда шла сюда? – Мейн медленно приблизился к стене.
      Джози не испугалась и даже не вскрикнула; вместо этого она подняла на него глаза и улыбнулась.
      – Как странно... – задумчиво произнесла она. – На мгновение мне показалось, что в лесу появился Дионис.
      Мейн провел рукой по волосам. Ну разумеется! С ее точки зрения, он, конечно, был так же стар, как любой из древних греческих богов.
      – Не уверен, что это комплимент. Дионис – греческое имя бога вина Вакха, не так ли?
      – Бога вина и природы. У него в руках жезл, обвитый плющом, а менады танцуют перед ним ночи напролет.
      – И ты – одна из менад? Ты правда собираешься танцевать всю ночь?
      – О, я ужасно танцую, – весело рассмеялась Джози. – Думаю, ты это уже заметил.
      Мейн сел на камни рядом с ней.
      – Это беседка из роз принадлежала твоей тетке?
      – Да. По словам отца, тетя любила ее почти так же, как свою башню, и сама посадила розы еще до того, как слегла, а потом требовала, чтобы в хорошую погоду слуги приносили ее сюда.
      – Этого достаточно, чтобы заставить меня поверить в фей, хотя моя фантазия и бедновата.
      – Даже несмотря на все те романы, которые ты прочла?
      – Да. Маленькими мы часто играли в театр. Аннабел блестяще придумывала истории, а потом вступала Имоджин. Что до меня, я всегда была исполнительницей, потому что люблю, чтобы мне все объясняли досконально.
      Мейн задумчиво посмотрел на небо: оно казалось настолько близким, что возникала иллюзия, будто его можно потрогать, как мягкий бархат, протертый до основы, сквозь которую просвечивают звезды.
      – Сесили и в самом деле верила, что здесь живут феи: ради них она и развесила на деревьях стеклянные шарики.
      – Очень мило, что ты сохранил эту традицию.
      Наступила пауза.
      – Ну а ты... Ты не боишься остаться вдовой, Джози? В нашей семье нет долгожителей, а я намного старше тебя. В твоем возрасте, – Мейн усмехнулся, – я уже соблазнил двух замужних дам и был отвергнут тремя.
      – А я была отвергнута всем светом, – бодро отрапортовала Джози. – Если мне удастся тебя соблазнить, то ты станешь моим первым мужчиной.
      Мейн повернул голову и внимательно посмотрел на нее; в глазах его тлел огонек недоверия.
      – Не уверен, что расслышал правильно.
      – А я совершенно уверена.
      Некоторое время он молча рассматривал ее. Ночную рубашку на груди Джози скрепляли крошечные перламутровые пуговички, смутно светившиеся в лунном луче.
      Джози выдержала его взгляд и расстегнула верхнюю из них.
      – Джози! Не делай этого!
      – Я всегда собиралась выйти замуж с помощью какого-нибудь бесстыдного трюка, – хихикнула Джози. – Но, по правде говоря, не думала, что дойду до такого бесстыдства. – Она расстегнула еще одну пуговку. – Однако я ясно вижу, что завтра ты аннулируешь наш брак под тем предлогом, что слишком стар.
      – Я и в самом деле слишком стар для тебя.
      – Тридцать четыре года – прекрасный возраст для мужчины.
      Больше всего Джози раздражало то, что Мейн держал ее за руку, словно семилетнюю девочку... И тем не менее эта безумная загадочная ночь кое-что прояснила: она желала Мейна.
      Это был ужасный, пугающий голод, странное и смущавшее ее чувство из тех, что заставляют женщину плести брачные сети.
      – Мейн! – Джози наконец приняла решение.
      – Гаррет, – поправил он и с отсутствующим видом рассыпал розовые лепестки у ее ног.
      – Я... – сказала Джози, сделав паузу, чтобы слова ее прозвучали более впечатляюще. – Я virgin immaculata.
      Некоторое время граф смотрел на нее, бессмысленно моргая.
      – Вот как?
      Джози усмехнулась:
      – Разве это не замечательно?
      – Замечательно?
      – Ну да, я так подумала.
      – Звучит действительно впечатляюще: непорочная дева!
      На лице Гаррета застыло странное выражение, будто он собирался расхохотаться.
      – Ты огорчен таким поворотом дела?
      – Пока не знаю. Обычно выражение «непорочная дева» относят к Пресвятой Деве Марии, рожденной вне первородного греха.
      На мгновение наступило молчание.
      – Впрочем, я всегда думал, что женюсь на святой, – весело продолжил Мейн; ситуация его явно забавляла. – Ты даже представить не можешь, как счастлива будет моя мать! Тебе известно, что она аббатиса?
      Джози невольно захихикала.
      – Ты женишься на святой! – пробормотала она, задыхаясь от смеха. – Но ведь бывают вещи еще более странные.
      Гаррет поднял с земли горсть розовых лепестков и осыпал ими ее волосы.
      – Тем не менее нынче ночью ты больше похожа на язычницу, так что я был бы весьма удивлен, если бы Господь избрал тебя, дабы ты произвела на свет его дитя...
      Смех Джози замер, когда шелковистый розовый лепесток заскользил по ее щеке.
      – Но у меня на уме нечто иное: я собираюсь сохранить тебя для собственного наслаждения.
      – Ты не знал правды, – возразила Джози. – Ты думал, что я не девственница, а я...
      – Бросила лопату навоза в человека, который собирался напасть на тебя.
      Джози кивнула:
      – Теперь, узнав правду, можешь аннулировать наш брак.
      – Чтобы ты вышла за какого-нибудь Скевингтона или Толлбойза? – поинтересовался Мейн.
      Джози молчала; правда была скрыта глубоко в ее сердце, и сейчас она не хотела ее признавать. Наверняка ей было бы ужасно затруднительно полностью открыть свое сердце в темноте спальни, но на теплом вечернем воздухе тело ее стало податливым и прекрасным, все его изгибы – соблазнительными и властно влекущими. Глаза Мейна снова и снова признавали это, даря ей обещание грядущих восторгов.
      – Слишком теплый вечер. – Джози расстегнула следующую пуговку ночной рубашки.
      Глаза Мейна внимательно следили за этими движениями, потом его взгляд переместился на ее лицо. В его глазах Джози прочла нечто загадочное, а когда губы графа сложились в едва заметную усмешку, Джози мгновенно вспомнила, сколько побед на его счету, скольких женщин он соблазнил. Что касается ее опыта, то его просто не было.
      Зато нынешней ночью ей ворожил сам Дионис, нашептывая на ухо нужные слова.
      Распрямившись, Джози встала и направилась к низкой стене, потом обернулась и посмотрела на Мейна.
      Граф тоже поднялся на ноги – он никогда не позволил бы себе сидеть в присутствии женщины, – однако он остался стоять, опираясь спиной о статую дельфина. Ресницы затеняли его глаза так, что Джози не могла видеть их выражения, и тем не менее она ощущала себя так, будто на ней не было ничего, кроме прозрачной паутины.
      – С каждым мгновением ты все больше походишь на менаду, – заметил Мейн, не двигаясь с места.
      Надо найти к нему ключ, подумала Джози: если Мейн хочет ее соблазнить, то сейчас для этого самый подходящий момент.
      – Если у тебя есть желание поухаживать за мной, – вежливо произнесла она, – можешь начать прямо сейчас.
      Мейн от души рассмеялся.
      – Видите ли, мадам графиня, если бы я сделал попытку и она оказалась успешной, мы уже не смогли бы аннулировать наш брак.
      С каждым мгновением отвага Джози крепла – возможно, оттого, что вокруг царила тишина, и еще от странного ощущения своей власти.
      Потянувшись к мужу, Джози приблизила губы к его губам. Внезапно у нее возникло ощущение, будто опытом обладает именно она, и тут же ее руки обвили его шею. Она испытывала радость оттого, что ее груди вплотную прижаты к нему, словно груди языческой богини, прекрасной, совершенной, изысканной.
      Мейн застонал под нажимом ее губ.
      – Гаррет, – прошептала Джози, и воздух словно взорвался золотыми искрами, разлетевшимися во все стороны. – Это небольшое строение в углу тоже принадлежало твоей тетке?
      – Джози, ты совершенно уверена, что хочешь это знать? – Внезапно Мейн почувствовал огромную ответственность, которая вот-вот свалится на его плечи. – Скевингтон собирается просить твоей руки, и мой дядя может стереть запись о нашем браке из своих книг; тогда тебе не придется выходить за мужчину тридцати четырех лет, спавшего со столькими женщинами. Много лет назад он сбился с пути и пока так и не обрел его.
      – К счастью, я знаю, как это сделать.
      – Что?
      – Обрести искупление.
      Он поднял бровь.
      – И как же?
      – Поскорее пасть к моим ногам. Знаешь, чего я хочу больше всего на свете, Гаррет? – Она выпростала его рубашку из бриджей. – Я хочу быть желанной.
      – Ты уже желанна! – Голос графа внезапно охрип. – Ты пробудила меня к жизни. Возможно, в моем возрасте говорить это глупо, даже смешно, но это правда.
      – А Сильви?
      Мейн опустил голову.
      – Я был влюблен в нее, это правда.
      – Был влюблен или все еще влюблен? Ты стал бы снова добиваться ее, Гаррет, если бы она намекнула, что готова начать все сначала?
      Мейн медленно поднял взгляд:
      – У нас с Сильви нет общего будущего.
      Из этого следовало, что он все еще в нее влюблен, но Джози попыталась справиться с этой болью и отрешиться от нее.
      – В таком случае ты должен забыть о своей короткой помолвке и спрятать воспоминания о ней в ящике на чердаке.
      Джози почувствовала, что Мейн готов рассмеяться еще до того, как услышала его смех.
      – Будет ли мне позволено время от времени навещать чердак?
      – Возможно. Иногда я буду находить тебя там в полумраке и смотреть, как ты развязываешь линялую голубую ленту, которую Сильви когда-то носила в волосах.
      – Восхитительная картина, – признал Мейн.
      – Я тоже так считаю! – Джози тут же прониклась духом воображаемой сцены. – Ленту, которая была на ней в ночь вашего первого поцелуя, ты станешь носить возле сердца, а когда ты испустишь дух и мы будем тебя с пышностью хоронить, я, найдя эту ленту, пожелаю ее выбросить...
      – Но потом с рыданиями, способными тронуть даже Вельзевула, ты снова положишь ее возле моего сердца и сойдешь в могилу с сознанием, что твой муж любил другую.
      – Потрясающе! – Джози хихикнула. – Особенно мне нравится та часть, где я собираюсь выбросить эту ленту, но моя совесть этого не позволяет...
      – Увы, у меня нет никаких лент, – признался Мейн.
      – Но что-то должно остаться!
      – Ничего, абсолютно ничего. – Теперь руки Мейна лежали у Джози на спине, а тела их разделяла только одежда.
      – Скажи, ты желаешь меня, Гаррет Лангем, граф Мейн?
      В лунном свете глаза его, казалось, потемнели еще больше.
      – Ты ведь не уличная девица, Джозефина Лангем, графиня Мейн.
      – Если бы я ею была, то оказалась бы более искусной в обольщении, так что тебе придется дать мне урок.
      – В искусстве обольщения?
      – Именно. – Джози подняла руки к волосам, чувствуя себя похожей на язычницу или королеву фей. – Я сделаю так, что ты захочешь меня настолько, чтобы сохранить этот брак.
      Повернувшись к нему спиной, Джози направилась к маленькому домику, угнездившемуся в уголке сада.
      – Постой!
      Его голос походил на жидкий бархат, страстный и манящий.
      Джози обернулась, понимая, что ее груди хорошо видны сквозь тонкую ткань. Впервые в жизни она осознала, что их сладостная тяжесть не порок в глазах мужчины. Подойдя к ступеням, она поднялась по ним и толкнула дверь.
      Домик состоял из одной маленькой комнатки, в углу которой расположилась софа. Лунный свет с трудом проникал в маленькое оконце.
      Мейн вошел следом и остановился в тени у дверей, так что Джози не могла видеть его лица.
      – Отсюда нет выхода.
      – А я и не хочу уходить.
      Теперь для Джози существовал только один этот мужчина, который помог ей впервые почувствовать себя женщиной.

      – Я должна вернуться домой.
      – Нет.
      Голос Дарлингтона казался сонным, однако в нем чувствовалось столь безмерное удовлетворение, что Гризелда чуть не рассмеялась.
      – Я устала и слишком стара для таких развлечений. – Она с трудом села в постели.
      – Ты выйдешь за меня?
      Гризелда наклонилась, чтобы поднять чулок, оказавшийся на полу спальни. Эти слова доходили до нее медленно, будто были произнесены шепотом. Затем она выпрямилась, держа в руке чулок, и повернулась к нему.
      – В этом нет необходимости. – Она тоже была довольна хотя бы тем, что ее любовник оказался человеком чести. – И все равно я тебе благодарна за этот вопрос. Многие люди беззастенчиво продолжают свои интрижки, в то время как...
      То, что Гризелда увидела в лице своего любовника, сразу заставило ее замолчать, и она замерла.
      – Не говори этого, – взмолилась она. – Не надо.
      – Я должен. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, и чувствую твой аромат, даже когда тебя нет рядом. Я не могу выдавить из себя ни одного остроумного слова, потому что единственный человек, с кем мне хочется разговаривать, – это ты.
      – Друг мой, ты просто увлечен – с молодыми людьми такое случается нередко...
      Внезапно Дарлингтон поднялся с постели и направился к ней; при этом он не казался таким уж юным.
      – Возраст не имеет к этому никакого отношения.
      – Еще как имеет, – возразила Гризелда. – Встреть я тебя, когда была моложе, все было бы иначе.
      – В таком случае прими меня.
      – Принять и обладать – разные вещи. Я не приму тебя, потому что у тебя вся жизнь впереди. Ты еще найдешь женщину своего возраста, и она родит тебе дюжину младенцев. – Гризелда потянулась к Дарлингтону и отвела с его лба непокорный локон. – А я, мой дорогой, буду танцевать на твоей свадьбе, но никогда не стану твоей женой, хотя твое предложение для меня огромная честь.
      Его глаза пылали.
      – Ты меня любишь!
      Гризелда вздернула подбородок:
      – Я ценю тебя и горжусь тобой.
      Дарлингтон прищурился:
      – Гордишься, как гордилась бы своим сыном?
      Гризелда напомнила себе, что молодые люди обладают пылкими страстями; но она уже и сама начинала сердиться.
      – Разумеется, я не мать тебе, но могла бы ею быть.
      – Прекрати! Сколько тебе лет, Гризелда Уиллоуби?
      – Ну, на сколько-то лет я тебя все же старше. – Гризелда пошла на попятный, надеясь сохранить атмосферу спокойствия.
      – Я снова спрашиваю: сколько тебе лет?
      Гризелда крепко сжала губы: они никогда не говорили о ее возрасте. Никогда.
      – Послушай, Гризелда, тебе тридцать два, и ты вполне способна родить мне полдюжины детей, если пожелаешь. Мне двадцать семь, почти двадцать восемь. Пять лет – вот и вся разница между нами.
      – Ты знал, – прошептала она. – Но неужели двадцать семь?
      – А ты думала, восемнадцать?
      – Я вообще не думала об этом.
      – Ну так подумай. Даже будь тебе тридцать девять, я все равно попросил бы тебя о том же, и даже если бы тебе было сорок девять... А пока же ты едва ли можешь претендовать на роль моей матери, учитывая, что тебе исполнилось всего четыре года, когда я родился.
      – Пять. И потом, я слишком мало знаю о тебе.
      – Но ведь ты всегда можешь спросить. Если это так важно, я писатель.
      – Что? – Гризелда почувствовала себя сбитой с толку, словно потеряла нить разговора.
      – Писатель, – повторил Чарлз спокойно. – Ты спрашивала, как мне удается содержать дом. Я пишу.
      – Романы?
      – Нет, мой жанр ниже рангом. Я пишу рассказы о преступлениях, которые никогда не совершались, сенсационные памфлеты для низкопробных листков, отчеты об исповеди убийц. По правде говоря, иногда я даже писал сами исповеди.
      – Откуда ты мог их знать? Где ты их слышал?
      Дарлингтон пожал плечами:
      – У меня есть друзья среди полицейских; если мне случается набрести на интересный материал, я не скуплюсь на гинеи.
      Гризелда долго смотрела на него, и наконец губы Чарлза изогнулись в понимающей улыбке.
      – Я согласен, средства к существованию достаются мне не слишком благородным образом. Я чернорабочий. По правде говоря, я и сам иногда стыжусь себя, а моя семья находит мои занятия омерзительными. Отец не желает даже слышать о моих занятиях, и это одна из причин, почему он помешан на идее женить меня на деньгах.
      Гризелда нахмурилась. Как он смеет считать ее настолько заносчивой?! И почему она должна отказываться от брака с писателем?
      – Я пишу как раз такое имеющее успех чтиво, о каком мы говорили вчера, – продолжал говорить Дарлингтон. – Мать убийцы непременно падает в обморок, услышав о том, что его заключили под стражу. Все жертвы – крепкие молодые люди, из которых получились бы замечательные мужья и отцы... Ну и так далее. – Он замолчал в ожидании ее реакции на его слова, но Гризелда не отвечала: она уставилась на полированную столешницу, напряженно о чем-то размышляя. Потом вдруг она прижала руку ко лбу и, покачнувшись, упала ему на руки.
      На какое-то мгновение Чарлз растерялся. Что, черт возьми, происходит? Неужели это он довел ее до обморока?
      В отчаянии он стал оглядываться по сторонам, вспомнив, что, если женщина падает в обморок, ее следует приводить в чувство нюхательными солями. К сожалению, у него на кухне был только лук.
      Наконец он уложил ее на кушетку. Лицо Гризелды казалось мертвенно-бледным: должно быть, она испытала гораздо более сильный шок, чем он предполагал.
      – Гризелда, – осторожно позвал Чарлз. – Пожалуйста, открой глаза!
      Ответа не было. Тогда Чарлз быстро принес с кухни кувшин с водой и высоко поднял над головой, собираясь, если понадобится, вылить его на Гризелду.
      Слегка приоткрыв один глаз, Гризелда тут же решила, что ей пора очнуться, и издала звук, который, по ее мнению, можно было бы истолковать как проявление отчаяния, после чего Дарлингтон, к ее немалому облегчению, немедленно поставил кувшин на стол.
      – Дорогая... – Он с озабоченным видом склонился над ней. – Как ты себя чувствуешь?
      Гризелда испустила слабый стон и драматическим жестом поднесла руку ко лбу.
      – Не может быть! – слабым голосом произнесла она. Дарлингтон принялся растирать ей руки, и она, услышав, как он бранится себе под нос, чуть не расхохоталась.
      – Неужели я это услышала? Не может быть! Конечно, нет!
      Пожалуй, тут попахивало ненужным повторением, но для человека, не связанного с литературой, она действовала совершенно правильно и убедительно.
      – Гризелда, – начал Дарлингтон. – Я искренне сожалею, что...
      – Что мой любовник... – Она широко открыла глаза и в упор посмотрела на него. – Мой любовник – всего лишь обыкновенный наемный работник!
      – Но...
      Больше Гризелда не могла продолжать эту комедию.
      – О, убей меня сейчас же! – возопила она. – Я себя опозорила, запятнала! Моя жизнь разрушена! Моя репутация, мое тело, моя...
      Она сделала паузу и уже подумала, не упасть ли снова в обморок, как вдруг заметила, что Чарлз весело улыбается, глядя на нее.
      – А ты неплохая актриса...
      – Слава Богу, что ты наконец это заметил! Поверь, я смогла бы описать подобную сцену не хуже тебя.
      – Это всего лишь клише, – добродушно возразил Чарлз. – И к тому же женщины в моих книгах никогда не издают стонов.
      – А жаль, – усмехнулась Гризелда. – Я от всего сердца наслаждалась этой сценой, и мне пришлось прервать представление только потому, что ты собрался окатить меня водой.
      – Ясно. Я только не понял, к чему вообще вся эта комедия...
      – Ну надо же мне было узнать, как ты обращаешься с женщинами, потерявшими сознание. – Гризелда уселась поудобнее и поправила волосы. – Прежде у тебя не было такого опыта, верно?
      – Нет.
      – Ты что, считаешь меня дурой, неспособной понять, чем ты занимаешься?
      – Но ты...
      – Я вполне довольна тем, что мой возлюбленный – автор живой прозы, которой наслаждаются сотни людей. Ты ухитрился разбогатеть и избавить себя от необходимости жениться ради приданого; разве это не замечательно? Кстати, если бы ты покорился отцу и женился на деньгах, Дарлингтон, мы никогда бы не встретились и не узнали друг друга.
      – В библейском смысле – да.
      Прежде чем Гризелда поняла, что случилось, Чарлз опустился на колени и схватил ее за руки.
      – Гризелда, выходи за меня! После всего, что произошло между нами, мы с тобой никогда не сможем полюбить кого-нибудь еще.
      – Так я должна выйти за тебя именно потому, что не подойду больше никому?
      – Точно. Я тебя обесчестил, и теперь ты моя навек. – Чарлз принялся целовать ее, и, казалось, ответа ему вовсе не требовалось, потому что они оба уже знали – ответ запечатлен в ее сердце.

      – Не знаю, что дальше, – сказала Джози со смехом. – В моих любимых романах всегда на этом все и заканчивается.
      Мейн сделал несколько шагов по направлению к ней, а Джози все продолжала говорить: она нервничала, и от этого ей хотелось болтать без конца.
      – Зато благодаря этим романам я могу описать любого, – убежденно добавила Джози.
      Мейн рассмеялся:
      – В таком случае приступай. Опиши меня прекрасной прозой, которую ты так любишь.
      Джози протянула руку и дотронулась до его бровей. В этот моменту обоих возникло ощущение, будто сейчас они – единственные на свете мужчина и женщина.
      – Две брови, черные, как ночь, – сказала Джози, слегка проведя по бровям пальцем. – Ресницы, слишком длинные для мужчины и... Ужасно усталые глаза, утомленные развратом, длившимся столетия!
      – Столетия? – изумился Гаррет. – Я что, древний грек?
      – Возможно, – кивнула Джози. – Нос благородных очертаний... Губы темно-вишневого оттенка хранят меланхоличное выражение. – В глазах Джози заплясали смешинки. – Они являются свидетельством дикости и необузданности, намекая на вакхическое происхождение их владельца.
      – Эти губы, – серьезно заметил Мейн, – и в самом деле несут в себе нечто вакхическое; вот только что знают юные леди о Вакхе? – Он неожиданно усмехнулся. – А теперь моя очередь описать твое лицо, и ты должна мне помочь, потому что я прочел не так много романов.
      – Вряд ли это потребуется, – возразила Джози с улыбкой. – Я полагаю, что ты опишешь меня как одну из лошадей, о которых постоянно читаешь.
      – Да уж, из тебя получилась бы славная кобылка! – Мейн внезапно и в самом деле почувствовал себя Вакхом, опьяненным лунным светом и своей прекрасной молодой женой. – Кстати, у некоторых лошадей такие же длинные ресницы, как у тебя...
      Джози кивнула.
      – И у некоторых – такая же густая черная грива, как у тебя. – Мейн намотал на палец ее локон. – Твои губы, – продолжил он, – не тускло-красные, а темно-алые, именно такого цвета, который лишает мужчину сил и делает его слабым. Они полные и соблазнительные; тот, кто смотрит на них, непременно захочет их поцеловать. Смотреть на твои губы – значит желать попробовать тебя на вкус. И вся ты похожа на королеву фей Титанию из пьесы Шекспира...
      – На королеву? – Джози рассмеялась. – А мне-то казалось, что я пухлая, обожаю глупые романы и боюсь ездить верхом.
      – Господи! – Мейн явно получал наслаждение от этой дискуссии. – У тебя масса достоинств, которые ты могла бы предложить супругу!
      – Правда, я очень жизнерадостна, – поспешно сообщила Джози, – и даже иногда могу быть забавной. Я очень честная, и мне всегда внушали, что это достоинство, хотя иногда оно оборачивается против меня.
      – А красота?
      Джози покачала головой:
      – Никакой, по сравнению с другими женщинами.
      – Теперь позволь сказать, какой вижу тебя я...
      – Не стоит: я терпеть не могу ложь.
      – Тогда я не стану утомлять тебя описанием губ или волос, глаз или кожи, хотя у тебя самая прекрасная кожа, какую я имел удовольствие видеть вблизи. Лучше я буду говорить с тобой руками.
      Мейн дотронулся пальцем до ее щеки, и прикосновение это оказалось сладостным, как поцелуй ребенка. Потом палец медленно заскользил, и Джози глубоко вздохнула.
      Большой палец приблизился к ее нижней губе, и когда он на мгновение остановился, она сжала его губами. Вкус пальца показался ей необычно мужественным, и она затрепетала.
      – Сделай это снова! – Голос его слегка охрип.
      Ее губы вновь сомкнулись вокруг пальца, потом Джози игриво прикусила его.
      В этот момент руки Мейна заскользили ниже, оставляя огненный след на шее Джози.
      – Посмотри на меня!
      Она покорно посмотрела в его притягивающие глаза, потом опустила взгляд. В лунном свете руки Мейна казались огромными и сильными.
      Его теплые пальцы спустились к вырезу ночной рубашки, потом к расстегнутым пуговицам.
      Джози затаила дыхание. Что он сделает? Его руки прошлись по всей длине ее рук, и он ощутил их совершенную форму, нежность и красоту.
      – Ты когда-нибудь видела портреты возлюбленной Рафаэля?
      Услышав этот вопрос, Джози подняла глаза и ощутила, как пылают ее щеки. Тем временем Мейн поглаживал ее запястья, ожидая ответа.
      – Нет, – прошептала она.
      – У нее твоя фигура, – ответил он тоже шепотом. – Такие изгибы, однажды увидев, мужчина не сможет забыть.
      Пальцы Мейна поднялись вверх по ее рукам, но на этот раз его движения стали еще нежнее. Потом его руки нырнули в вырез ее ночной рубашки и принялись описывать там круги, пока он не потянул рубашку за вырез вниз.
      Джози слабо вскрикнула, ощутив прохладной от вечернего воздуха кожей тепло его ладоней.
      Одно движение – и рубашка упала к ее бедрам.
      – Посмотри вниз! – приказал Мейн.
      Джози опустила глаза. Руки Мейна кружили по ее груди, будто пытались открыть неизвестную землю.
      Опустив глаза, Джози увидела свою грудь его глазами. Она вызывала чистое желание, ее холмы казались нежными и живыми, а соски приподнялись после того, как Мейн дотронулся до них.
      Джози прикусила губу, чтобы не позволить своим бедрам рвануться ему навстречу, когда его руки снова заскользили вниз, отмечая свой путь на шелковистой коже, и под мгновенным движением его пальцев ночная рубашка сползла с бедер и упала к ее ногам. Его руки тут же пробежали по изгибам ее бедер и окружности ягодиц, а потом Джози внезапно поняла мужское желание глубже окунуться в эту мягкость.
      – Скажи, – задыхаясь, пробормотала Джози. – Все эти женщины, все твои женщины... Они были стройными, очень стройными, поэтому ты влюбился...
      Она умолкла, чувствуя, что ее сердце бьется все быстрее и быстрее.
      Потом ощутила нежное прикосновение его руки между своих бедер.
      – Они были тощими, – неожиданно шепнул Мейн ей на ухо. – А ты необыкновенно нежная.
      Джози вздохнула.
      Его смеющиеся глаза были устремлены на нее, a oнa растерялась и не знала, что сказать.
      – Тебе довелось любить столь многих!
      – Это неправда. И ни одна женщина не смотрела на меня так, как ты.
      – Даже Сильви?
      – Даже Сильви. Стыдно в этом признаться, но, когда ты так смотришь на меня, я чувствую себя красивым. А когда я смотрю на тебя, то не могу сдержаться. Я никогда не позволял себе приблизиться ни к одной женщине, способной заставить меня испытывать подобные чувства; я даже еще не вполне уверен в том, что мы на самом деле женаты...
      – На самом деле мы не женаты.
      – Ничего, теперь уже скоро.
      В тот же миг Джози оказалась в его объятиях, а через секунду Мейн уже укладывал ее на диван.
      – Ты хочешь меня, а иначе не зашла бы так далеко, – уверенно произнес он, стоя возле нее и срывая с себя одежду.
      При этом Джози даже не пыталась принять такое положение, чтобы все линии ее тела выглядели скромнее, потому что ей вдруг стало трудно дышать. Причина была в том, что она увидела все его мускулистое тело с широкой грудью, сужающейся к талии и бедрам, и то, что было ниже.
      Мейн проследил за ее взглядом.
      – Никогда еще не спал с девственницей, – сказал он, и между его бровями появилась морщинка.
      – Я тоже ни разу не спала с мужчиной, – Джози протянула к нему руки, – но хочу попробовать.
      Вместо того чтобы, получив согласие Джози, тут же наброситься на нее, Мейн осторожно прилег рядом и принялся осыпать поцелуями ее глаза и щеки, а она трепетала под этими поцелуями. Заниматься любовью с Мейном таким образом – настоящее чувственное пиршество, думала она, и все это требует времени. Однако уже скоро Джози жадно изучала его тело, касалась и гладила его.
      Мейн поцеловал ее в щеку, в шею, потом принялся осыпать поцелуями плечи... И все время он нашептывал ей нежные слова, а его руки блуждали по ее телу.
      Наконец терпение Джози кончилось.
      – Гаррет, – осторожно сказала она. – Не то чтобы это не доставляло мне наслаждения, но не думаешь ли ты, что пора перейти к более решительным действиям?
      – Чего бы ты хотела теперь, Джози? Может, так? Или так?
      К этому времени ничто из того, что он говорил, уже не имело значения: гораздо больше Джози занимало то, что Мейн делал руками, а потом и ртом... Она изогнулась и могла только отвечать на его ласки тихими стонами, пытаясь в то же время вести себя достойно, как подобает настоящей леди. Получалось это у нее плохо, потому что она издавала неподходящие для леди звуки и никак не могла заставить себя перестать тянуться к нему. Наконец Мейн раздвинул ее колени, и когда он навис над ней, она на мгновение испугалась его вида. Этот образ остался в ее памяти навсегда – Гаррет с суровым лицом и глазами, в которых она видела одновременно деликатность и безумие.
      Теперь она ему окончательно поверила и не сомневалась, что все это для него так же ново, как и для нее.
      Внезапно Мейн тяжело задышал и качнулся к ней; потом она расслышала гортанный звук, слетевший с его губ, когда он вошел в нее.
      Одна из причин, почему Джози запомнила все происшедшее так ярко и живо, была та, что секунды через две после его вторжения ей пришлось признать, что все обстоит не так уж хорошо. Когда лихорадочный жар, снедавший нижнюю часть ее тела, спал, ей тут же захотелось чертыхнуться, употребив слова, слышанные ею только от грумов на конюшне. Она ощущала, как плоть ее мучительно болезненно растягивается, и вообще все было совсем не так, как обещала Аннабел.
      Когда Мейн посмотрел на нее сверху вниз, она ответила слабой и напряженной улыбкой.
      – Это все? – Она постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучала слишком явная надежда.
      – Не совсем. Как мне лучше двигаться – быстрее или медленнее?
      – Господи, да как угодно! – Она гадала, не слишком ли поздно аннулировать их брак. К сожалению, у нее все получилось совсем не так, как у сестер. Она не... – О! – вскрикнула Джози, окончательно впадая в ярость. – Черт!
      В этот момент Мейн сделал рывок, и в ней что-то лопнуло.
      – Прости, Джози! – Он замер и несколько секунд не двигался, зато Джози ерзала и извивалась, стараясь не думать, что погубила свою жизнь навеки...
      Наконец она пробормотала:
      – Пожалуй, сейчас немного лучше...
      Действительно, теперь Джози было уже не так больно, и она смогла подумать о том, какими странными вещами они занимались или, точнее, какие странные вещи проделывал с ней Мейн.
      Как только боль спала, Джози вновь ощутила жар, охвативший нижнюю часть ее тела. Она пробежала пальцами по его мускулистым плечам, и от этого жар только усилился.
      Мейн склонился к ней, его лицо коснулось ее груди, и тут неожиданно Джози стало казаться, что все не так уж плохо.
      Потом его движения стали медленнее, мягче в ее теле, потому что она ощутила, как его пронзают огненные молнии.
      Джози вцепилась в его руки.
      – Теперь не так больно, да, Джози? – спросил он.
      Странный гортанный звук его голоса, столь непохожий на обычный светский безукоризненный тон, заставил сердце Джози забиться еще быстрее; невольно ее бедра сами стали подниматься ему навстречу...
      Внезапно в ее голове произошло нечто подобное взрыву, и теперь каждый раз, когда Мейн входил в ее тело, она издавала крик. Он больше не целовал ее грудь, а, жадно прильнув к губам, что-то бормотал о прелести ее тела, которое ему хотелось целовать, кусать, пробовать на вкус.
      Наконец над ними будто пронесся летний ветер, заставив Джози прижаться к нему, и это повторялось много раз снова и снова. При этом она, к собственному удивлению, каждый раз выкрикивала его имя.
      Позже Джози не могла точно припомнить, что Мейн говорил, но казалось, это каким-то образом было связано с милосердием.
      Возможно, он пару раз упомянул какое-то божество, а секундой позже, издав приглушенный стон, снова завладел ее ртом и целовал ее так нежно, что Джози закрыла глаза и целиком отдалась на волю несущего их в неведомые дали потока страсти.

      Солнце безжалостно светило в окно, и, чтобы избежать его лучей, Джози перекатилась на край кровати с намерением зарыться головой в одеяло и накрыться подушкой. Но стоило ей потянуть за одеяло, как она окончательно пробудилась. Оказалось, что поверх ее руки расположена другая – мускулистая рука мужчины.
      Джози в недоумении уставилась на нее, дожидаясь, когда память возвратит ей события прошлой ночи.
      Внезапно тело вздрогнуло.
      Итак, она больше не девственница – ни immaculata, ни какая-нибудь другая.
      Сейчас Гаррет мирно спал рядом, и Джози, едва осмеливаясь дышать, придвинулась к нему на дюйм ближе. О, как он был прекрасен! Во сне его лицо выглядело счастливым; его кудри блестели в солнечном свете, как куски угля в свете лампы.
      При одном взгляде на его губы у Джози сжалось сердце. Она снова испытала жгучее, столь необычное для нее желание.
      Неужели, подумалось ей, она теперь всегда сможет получать наслаждение в его объятиях, как только этого пожелает? Она и не представляла, что такое возможно.
      Когда он открыл глаза, Джози вскинула голову:
      – Доброе утро!
      Мейн приподнялся, опираясь на локоть, и изумленно огляделся вокруг. Простыня соскользнула с него, обнажив до талии.
      – Теперь я точно твоя жена, – сообщила Джози, перебрасывая через плечо тяжелые волосы. – Будем знакомы: Джозефина, графиня Мейн.
      Изумление на его лице сменилось унынием.
      – Черт! – Гаррет провел рукой по глазам.
      Что ж, по крайней мере он не послал к черту ее.
      – Надеюсь, ты меня помнишь?
      – Конечно, помню.
      – Очень любезно с твоей стороны.
      – Я переспал с женщиной, годящейся мне по возрасту в племянницы. Что, черт возьми, на меня нашло?
      – Может быть, виновата я? – ехидно спросила Джози. Мейн ответил стоном.
      – Хотя, откровенно говоря, скорее это ты нашел меня, чем я нашла тебя. – Джози сладко потянулась и подумала, что теперь он не сможет сбежать от нее еще долгие-долгие годы.
      – Ты говоришь как невинный младенец. – Не открывая глаз, Мейн протянул Джози к себе, и она упала ему на грудь со своим обычным изяществом. Вероятно, другая женщина примостилась бы возле него, свернувшись калачиком, как делают грациозные и гибкие котята, но она была застигнута врасплох и ничего не могла с этим поделать.
      Мейн пах восхитительно – это был пряный, свежий запах. Она сделала еще один глубокий вдох, когда его рука оказалась в ее волосах и он попытался их распутать.
      – Ты так и спала, уткнувшись мне в грудь? – спросил он.
      – Не знаю, – ответила Джози невнятно. – Сейчас я пробую тебя на вкус... – Она нежно прикоснулась к его коже кончиком языка. – Вроде неплохо...
      Мейн ничего не сказал на это, но Джози уже доводилось слышать о том, какими мужчины бывают утром – угрюмыми и похожими на медведей. К счастью, это у них скоро проходит.
      Ее пальцы прогулялись по его широкой груди. Мускулы Мейна были не такими твердыми, как ей сперва казалось, а скорее теплыми и шелковистыми. К тому же у него было поразительно мало волос на груди, и Джози сочла это хорошим признаком.
      Потом она посмотрела на свою грудь. Ее груди выступали из-под легкой ткани, будто на ней вообще ничего не было; к счастью, они не свисали до талии, как у некоторых женщин, и, похоже, Мейну они нравились.
      – О чем ты думаешь? – спросила Джози. – О моей груди? По-моему, она выглядит довольно бодро.
      – Бодро? – Мейн задумчиво уставился на ее грудь.
      – Ну, я предпочла бы уменьшенный вариант, но, по-моему, мои груди выглядят... бодрыми. Они стоят, и это хорошо, да?
      Его губы раздвинулись. Все ясно: теперь он получал по заслугам за то, что прежде считал Джози маленькой девочкой, слишком юной для того, чтобы вступать в брак.
      Теперь, когда Джози пришла к выводу, что ее груди не настолько велики, чтобы стыдиться их, они стали ей нравиться.
      – Ну вот, – сказала она наконец. – Может, мне стоит пойти поискать миску овсянки в классной комнате? Как ты думаешь?
      Мейн лениво потянулся к ней.
      – Пожалуй, ты слишком торопишься, – сказал он низким голосом.
      – Возможно. – Джози свесила ноги с постели, явно собираясь встать.
      – Иди сюда, гадкая девчонка! – Мейн сделал бросок, и Джози, не успев сообразить, что происходит, оказалась пригвожденной к постели.
      – В другой раз не будешь называть меня невинным младенцем! – поддразнила Джози, испытывая удовольствие от того, что он навалился на нее всем телом. – Может, ты и теперь скажешь, что я слишком молода для брака? – Она изогнулась так, что ее груди прижались к его груди.
      – Мегера! – Он склонился к ней, но она ловко уклонилась от поцелуя.
      – Скажи, почему у тебя сделалось такое удивленное лицо, когда ты проснулся и увидел меня? Ты что, забыл, кто я?
      – Разве я выглядел удивленным?
      – Именно. Не сомневаюсь, что ты и понятия не имел о том, кто спит рядом с тобой.
      – А вот и неправда, – возразил он.
      – Тогда почему?
      – Потому что я никогда в жизни не просыпался рядом с такой женщиной.
      – Вот как? – Джози засмеялась. – Тогда кто еще совсем недавно по очереди просыпался в постелях чуть не всех дам Лондона?
      Гаррет нахмурился, потом провел пальцем вокруг соска Джози, и ее глаза медленно закрылись. Он ничуть не сомневался, что у его жены самые красивые груди, какие ему доводилось видеть, но все же не мог не вспомнить о первой женщине, которую полюбил, – о леди Годуин.
      Она была маленькой, стройной и держалась очень прямо. Он отлично знал, какие у нее груди, потому что она предпочитала носить платья из прозрачной легкой ткани: если бы Джози захотела носить такие же, он запер бы ее на замок. Груди Джози вызывали у него восторг: при одном взгляде на них в его чреслах загорался огонь желания. Он привлек жену к себе.
      – Джози, – пробормотал он. – Я в самом деле не просыпался рядом с такой женщиной.
      – О-ох! – раздалось в ответ, и ноги Джози обвились вокруг него: она вся устремилась ему навстречу, словно спеша слиться с ним в единое целое.
      Потом она задвигалась под ним, и он сразу забыл обо всех возможных позах, потому что ее руки оказались на его ягодицах и она, притягивая его все ближе и ближе, втягивала внутрь и побуждала действовать.
      Солнечный свет изливался на них обоих, так что каждый дюйм кремового тела Джози теперь был на виду. Усилием воли Мейн заставил себя остановиться и оторвался от нее под ее негодующие возгласы, после чего принялся разглядывать Джози, устроив себе пир созерцания и пожирая взглядом все прелестные изгибы ее тела в отдельности и всю ее прелесть целиком. Он позволил себе изучить ее всю вплоть до очаровательных ямочек и закончил тем, что поцеловал даже ту часть ее тела, где прошлой ночью причинил ей боль и неудобство.
      К счастью, боль совершенно прошла, и теперь Джози лежала в его объятиях податливая и будто лишенная костей. Он скользнул в нее и нашел именно то положение, какое подходило для нее лучше всего, естественное, как дыхание, а потом довел ее до полного удовлетворения.
      Когда все кончилось, Джози посмотрела на мужа так, словно он остался единственным мужчиной на земле, подходящим для нее.
      – Мне очень понравилось просыпаться вот так, – томно сказала Джози.
      Мейн посмотрел на нее:
      – Мне тоже.
      – Утром чувствуешь себя целомудренным, как будто заново родился...
      – До тех пор, пока не почувствуешь себя порочным. – Он повернулся на бок, чтобы лучше видеть ее лицо.
      – Мы будем жить в твоем поместье?
      – Конечно. – Мейн кивнул. Ему надоело быть заочным заводчиком лошадей, надоело читать журналы о выведении пород, надоело устраивать дела, не присутствуя при этом лично, а еще покидать поместье ради того, чтобы провести сезон в Лондоне, потому что кобылы собираются жеребиться. – А ты не будешь скучать по Лондону? – спросил он.
      – Ничуточки. – Джози засмеялась. – Но иногда мне придется оставлять тебя в деревне одного, чтобы немножко пофлиртовать на балах.
      Потом она уснула, а Мейн лежал рядом и пытался понять, что для него важно, а что нет. Конюшни и сезоны в Лондоне, ночи, бессмысленно растраченные в клубе «Олмак»...
      Но все это не самое важное. Было что-то еще. Однако ему не хотелось додумывать эту мысль до конца, потому что она представлялась ему слишком пугающей.

      Было странно и неловко проснуться снова, когда послеполуденный свет уже струился в окна, однако горничная не нашла в этом ничего странного.
      Наконец Джози вышла из ванной, оделась и спустилась вниз по лестнице, смущаясь тем, что все к ней так добры. Ей не сразу пришло в голову, что теперь она хозяйка этого дома; скорее она все еще чувствовала себя гостьей. Неужто это она, Джози, – графиня Мейн? Может быть, ей все это приснилось?
      – Все это слишком правильно, – сказала Джози вслух. – Сначала вышла замуж Тесс, потом Аннабел, потом Имоджин, а теперь я!
      И все равно это походило на сказку – все четыре сестры замужем и счастливы! Джози решила, что станет такой женой Мейну, какую он и вообразить не мог: она всегда будет с ним нежной, любящей, и это не такая уж большая жертва.
      Джози прекрасно знала, в каких женщин влюбляются мужчины: в женщин, сладких как мед.
      Она нашла Мейна в конюшне, где он разговаривал с Билли.
      Гаррет поднял на нее глаза и улыбнулся.
      – Доброе утро, Билли, – сказала Джози, на мгновение переключив внимание на конюха. – Как вы себя чувствуете после Аскота? И как вы справились с этой чертовой лошадиной болезнью?
      – Никаких проблем, – ответил грум. – Я использовал рецепт, который вы мне прислали, миледи. Могу вас заверить, мы просто счастливы, что вы вышли замуж за его сиятельство.
      Джози почувствовала, что краснеет.
      – Что ты думаешь о Селки? – спросил Мейн и кивнул в сторону поджарого гнедого жеребца.
      – О, он прекрасен! – Джози протянула руку к Селки, и тот коснулся губами ее ладони.
      – Он вел себя отлично. Выиграл несколько раз в малых скачках, а потом его выбрали для дерби.
      – Арабский скакун?
      – Верно. Кстати, происходит от Байерли Турка.
      – Родословная Байерли, кажется, восходит к 1600 году?
      – Какая радость иметь жену, обладающую такими познаниями по части лошадей!
      Все шло так легко и приятно, что Джози не могла предвидеть того, что произойдет дальше.
      Конечно, во всем был виноват Мейн: он почему-то решил, что жеребец-производитель способен передать своим сыновьям характеристики отца, а дочери унаследуют качества матери.
      – Это абсурд, – возразила Джози вполне резонно. – Ты утверждаешь, что характеристики лошади обусловлены полом животного!
      – Именно так. – Мейн кивнул. – Если у тебя жеребец с хорошим корпусом, то и его сын будет таким же. Характеристики лошади передаются по наследству от одного животного мужского пола к другому.
      Джози мгновенно возбудилась.
      – Возьмем, к примеру, какую-нибудь знаменитую лошадь. Как ты думаешь, откуда у потомков Заката темперамент? Не от Заката. Их стати перешли к ним от кобыл, с которыми случали жеребцов. Более того, отцом Заката был Марски, и все же широкая грудь у Заката от его матери Спилетты, что известно всем!
      Глаза Мейна сердито сузились, и он уже не выглядел таким сонным.
      – И, откровенно говоря, можно ли утверждать, что Король Фергус не великий чемпион и отличный скакун?
      – Можно, потому что он таким не был.
      – Его родословная по линии производителя была безупречной, лучшей во всей стране!
      – Потомки Заката обладали темпераментом и были норовистыми и злыми, потому что его скрещивали с такими кобылами. Все как на подбор! – Джози уже с трудом сдерживала себя.
      – Всегда возможны исключения, – упорствовал Мейн. – Как я и сказал, некоторые комбинации выявляют дефекты. Кто может сказать, что жеребята унаследовали от матери? Возможно, в родословной вашей Джентиан было полно таких производителей. Двадцать лет назад в Шотландии едва ли вели строгий учет качеств лошадей.
      Глаза Джози округлились.
      – Неудивительно, что за два года ни одна твоя лошадь не одержала победы на скачках.
      – Это несправедливое заключение. В конце концов, я ведь еще не начал внедрять свою программу...
      – Так у тебя есть программа? Хотела бы я ее увидеть в действии, но боюсь, что твоя теория – полная чушь.
      Мейн засмеялся:
      – Сейчас я начну молиться, чтобы твой характер и темперамент не перешли к нашей дочери!
      Джози некоторое время смотрела на него, удивленно моргая, и тут вдруг вспомнила о своих намерениях быть покорной и нежной женой.
      Мейн все еще смеялся над ней, когда она заметила, что в его взгляде что-то изменилось: теперь он смотрел куда-то в глубь длинного пустого коридора конюшни. Там не было никого, кроме нескольких лошадей, дремавших в своих денниках, и только пятна солнца высвечивали золотистый оттенок соломы.
      – Пойдем, я покажу тебе чердак. – Он взял Джози за руку.
      – Чердак? – удивилась Джози, но тотчас же напомнила себе, что собирается оставаться благонравной, очень милой и доброй. – Конечно, дорогой, как пожелаешь.
      Мейн подвел ее к приставной лестнице, стоявшей у стены.
      – Надеюсь, ты сможешь по ней подняться?
      У Джози снова округлились глаза, но она тотчас же вцепилась в лестницу и начала так быстро подниматься, что вскоре оказалась на верхней перекладине. Но тут ее башмачок зацепился и Джози плашмя растянулась на охапке сена.
      За ее спиной раздался смех, и у нее возникло неприятное подозрение, что Мейн смотрит на ее зад, поэтому она стремительно перевернулась лицом вверх.
      Мейн стоял, широко расставив ноги, у люка, ведущего на сеновал, и оглядывался вокруг с довольным видом; панталоны плотно обтягивали его ноги. По мнению Джози, было просто несправедливо, что ему досталось столь совершенное тело, а она...
      Через мгновение Мейн присел возле нее на корточки, будто она была маленькой девочкой, упавшей на траву.
      – О чем ты думаешь?
      – О твоих ногах, – ответила Джози честно. Мейн насмешливо фыркнул:
      – О ногах? И что ты о них думаешь?
      Тут Джози снова ощутила странное и сладостное чувство где-то внизу живота; кровь быстрее побежала по ее жилам, и от этого она, перестав чувствовать себя толстой и неуклюжей, повернулась на бок и положила руку на колено мужа.
      – А ты не знаешь?
      – Нет.
      – Вероятно, тебе приходилось выслушивать целые поэмы о красоте твоего тела, и я не хочу, чтобы ты стал еще тщеславнее.
      – Вот как? – Мейн прищурился. – Хочешь верь, хочешь нет, но среди женщин, которых ты походя мне приписываешь, ни одна ни слова не сказала о моих ногах.
      – Должно быть, все они слепы.
      – Не думаю, просто ни одна из них не оценила мои ноги по достоинству.
      – Тогда что они оценили по достоинству? – Джози почувствовала прилив желания и тут же одернула себя. – Впрочем, – сухо добавила она, – это неприличная тема.
      – Думаю, позволять себе неприличные высказывания – это твое врожденное свойство.
      – Неправда. Всему виной твои красивые ноги. – Голос Джози пресекся. – А еще...
      Но она так и не смогла придумать, что ей сказать: он обладал слишком многим, чего не хватало ей, – силой, грацией... И при этом на его теле не было ни одной лишней унции жира.
      – Странно, но я бы сказал то же самое о тебе, а никак не о себе, – возразил Мейн озадаченно, и его руки оказались у нее под юбкой.
      – Мои ноги...
      – Да, они нежные и красивые. – Пальцы Мейна прошлись по ногам Джози, и в ней сразу проснулось желание танцевать, да столь сильное, что она едва не поддалась ему. – У тебя кожа белая, как лепесток. Знаю, мои комплименты не слишком оригинальны, и все же...
      Неожиданно он оказался на ней, и Джози закрыла глаза, отдаваясь странному чувству...
      – Думаю, эта часть твоего тела мне нравится больше всего, – прошептал Мейн, гладя ее ягодицы и целуя в шею. – Твои бедра вызывают у мужчины желание нырнуть в тебя, пить тебя мелкими глотками, ощутить на вкус скрытую в тебе сладость.
      – О! – выдохнула Джози, и ее руки зарылись в его взъерошенные темные волосы.
      Мейн ловко выскользнул из ее рук и стал пробовать ее сладость на вкус, отчего она испытала смятение и наслаждение одновременно. Теперь Джози мало заботило, что ее платье собралось вокруг талии и солнечный свет освещает самые сокровенные места ее тела.
      – Даже если бы одна из тех моих женщин, Джози… Если бы она...
      – О!
      – Что, больно?
      – Нет, я получаю удовольствие... Черт!
      Он остановился, и лицо его приняло смущенное и обескураженное выражение.
      – Я идиот. Прошу прощения, дорогая.
      Джози тут же заставила его замолчать.
      – Просто оставайся со мной, – выдохнула она, и Мейн замер. – Ну вот, теперь все отлично, – сказала Джози.
      – Отлично?
      – Ты можешь... – Она махнула рукой. – Ну, сам знаешь. Ты можешь продвинуться еще немного... – Она неожиданно засмеялась. – Видишь ли, я просто не знаю, есть ли слова для подобных вещей...
      Мейн медленно, дюйм за дюймом, начал продвигаться вперед. Волосы упали ему на лицо, но все равно он выглядел таким милым, что Джози даже не заметила, когда он достиг максимальной глубины.
      – Ты уверена, что хочешь продолжать? – услышала она и выгнула спину.
      – Да, разумеется.
      Вскоре они начали двигаться в одном ритме, и это, как показалось Джози, чем-то напоминало танец.
      – Мне нравится твой зад, – сказала Джози, поглаживая его ягодицы.
      Мейн тут же привстал, опираясь на руки, чтобы видеть ее. Джози знала, что волосы ее спутаны и влажны от пота, но ей было все равно. Он разорвал ее платье, чтобы целовать грудь, и она подалась к нему, будто приглашая к себе. Он смеялся, тяжело дыша, и снова пробовал ее на вкус, а потом сказал:
      – Разве леди употребляют слово «зад», Джозефина?
      – Так ты хотел жениться на леди? – спросила она, и волны восхитительного огня окатили все ее тело до кончиков пальцев ног. Ей было решительно все равно, что он говорит, пока держит ее в объятиях.
      Мейн смотрел на жену, и ему казалось, что Джози состоит из сливок и роз, задыхающаяся и влажная от пота, крепко сжимающая его руками и ногами. Нет, он не хотел бы жениться на леди.
      Он перевернулся на спину, увлекая Джози за собой, чтобы солома не поцарапала ее нежную кожу.
      – Если бы хоть у одной из этих ста женщин было твое тело, Джозефина, жена моя, я не женился бы на тебе, и это чистая правда.
      – Почему? – изумленно произнесла она.
      – Я не смог бы ее оставить. Вероятно, мне пришлось бы сразиться на дуэли с ее мужем, я убил бы его, а потом мне пришлось бы бежать из страны.
      – Ну, я рада, что этого не случилось, – сказала Джози насмешливо. – Должно быть, ты слеп и потому наверняка проиграл бы дуэль.
      Гаррет улыбнулся и прижался губами к ее волосам.
      – Это ты слепая, но зато очень хорошо пахнешь.
      Джози благоухала именно так, как нравилось ему; она была всем, о чем он только мог мечтать.
      – Подумать только: ты был слишком занят тем, что бегал от одной юбки к другой, как кролик, гоняющийся за морковкой, и в результате не успел жениться!
      Мейн слегка ущипнул ее.
      – Думаю, я искал подходящую нору.
      – Это порочная практика! – убежденно сказала Джози. – И я не кроличья нора...
      – Гм... – пробормотал он сонно. – Зато у меня есть для тебя морковка.
      Это было нелепо, но Джози все равно засмеялась, а когда он заснул, провела рукой по его волосам и не стала будить.

      Неделю спустя Джози, проснувшись, взглянула на потолок супружеской спальни в Уайтстоун-Мэноре, известном также как семейное гнездо графа Мейна, и улыбнулась. Она уже семь ночей удерживала Мейна в своей постели на законном основании и не могла не гордиться этим.
      Слегка пошевелив ногами, она вздрогнула: к сожалению, боль еще давала о себе знать, но постепенно утихала.
      Каждый раз, когда Мейн входил в нее, она с трудом подавляла желание оттолкнуть его, но он действовал медленно, нежно, шептал ей на ухо слова извинения и ласкал руками. Не успевала Джози опомниться, как ее тело решало за нее и уже не возражало против вторжения.
      В дверь постучали, после чего в комнату вошла горничная.
      – Его сиятельство предлагает вам позавтракать в постели, – весело сказала она. – Кстати, из Лондона прибыла для вас посылка.
      – Моя книга! – обрадованно воскликнула Джози и протянула руку к пакету, в нем оказались лишь пресловутые мемуары графа Хеллгейта, которые к тому времени уже прочел весь Лондон. Став замужней дамой, Джози тут же заказала эту книгу в магазине Хэтчуарда.
      Книга была прекрасно издана, заключена в красный сафьяновый переплет с золотым тиснением, и Джози это очень понравилось. Она открыла том на первой странице и прочла: «Я вел жизнь, полную неумеренных страстей». Замечательно! Возможно, немного цветисто, но...
      Когда Джози потянулась за горячим шоколадом, он уже застыл, потому что, как оказалось, прошел целый час. Мейн и не предполагал, сколько сплетен из его жизни ей станет известно. Можно даже сказать, теперь она знала о нем все.
      «Тэтлер» подробно описала его роман с красивой актрисой Октавией Реджиной, по-видимому, запечатленной в мемуарах Хеллгейта под именем Титании, и не только с ней...
      Часом позже Джози захватила мемуары Хеллгейта в ванную после того, как горничная второй раз спросила ее, нужна ли ей горячая вода. Она не могла бы узнать всех женщин, описанных в мемуарах, тем более что история короткого брака Хеллгейта была, конечно, вымыслом. Ее вставили в этот опус лишь для того, чтобы замаскировать правду. На самом деле речь, конечно же, шла о Мейне и вся его жизнь была изложена ясно, как на ладони.
      Утро перетекло в полдень, а завтрак в ленч, когда горничная принесла Джози известие о том, что граф отправляется в Чобем и желает знать, будет ли она его сопровождать.
      Джози отрицательно покачала головой и прервала чтение, лишь когда часы пробили пять. Она как раз добралась до ужасного места, при чтении которого ее пальцы задрожали. Хеллгейт встретил ангела, чистого и целомудренного, как снег. Сильви! Конечно, он тут же влюбился в этого ангела.
      «Я не могу жить без нее и мечтаю об этом прекрасном существе каждую ночь. Любезный читатель, ты, конечно, считаешь меня пошлой, низкой личностью, и это справедливо, но что я мог поделать?
      Сначала я увидел ее на другой стороне улицы, и она показалась мне похожей на ангела, стройная и хрупкая, как фарфоровая статуэтка. Со мной всегда так – женщины здорового вида и плотного сложения не вызывают у меня никаких эмоций, зато...»
      Джози уставилась в пространство невидящим взором. У Сильви была изящнейшая фигура, но едва ли он стал бы описывать ее в столь цветистых выражениях. Обычно Мейн выражался просто, как в ту ночь, когда учил ее правильно ходить. Тогда он дважды сказал, что влюблен в Сильви.
      После того как ее прозвали Шотландской Колбаской, Джози считала себя более чем закаленной особой, но оказалось, что существуют глубины скорби, о которых она и не подозревала.
      Правда заключалась в том, что муж считал ее крепкой и здоровой женщиной, а в Сильви видел нежного и хрупкого ангела.
      «Ни один человек не мог бы не влюбиться в нее, потому что ее очарование вызывало в мужчинах желание заботиться о ней. Женщины и вправду слабее, и нет более надежного способа завоевать мужское сердце, чем напомнить мужчине о его обязанностях по отношению к прекрасному полу».
      Хрупкая? Вряд ли кто-то назовет ее хрупкой.
      Джози опустила глаза на свои бедра, и слеза скатилась по ее щеке. Если бы только ей удалось заболеть чахоткой и потом избежать смерти, тогда, возможно, Мейн полюбил бы ее и искренне заключил в объятия.
      Джози живо представила эту сцену. Она подняла бы изящную и хрупкую руку, столь прозрачную, что солнечный свет струился бы сквозь ее пальцы, к его щеке и провела ею по его лицу; после этого Мейн заплакал бы, сожалея о том, что прежде любил тощую француженку, а еще раньше и другую женщину, графиню Годуин, тоже почти бесплотную.
      Отчаянно пожелав обеим женщинам – Сильви и графине Годуин – заболеть чем-нибудь, не способствующим похуданию, Джози раздумывала, что ей сделать с остальными женщинами, которых любил ее муж, когда горничная внесла в комнату поднос с чаем.
      – Граф сейчас переоденется, – сказала девушка, – и я попрошу его присоединиться к вам за чаем. Нельзя проводить весь день в одиночестве, миледи.
      Не услышав от госпожи ни «да», ни «нет», горничная вышла, и Джози поспешила вытереть лицо. Мейн не должен заметить, что она плакала, хотя он и не влюблен в нее.
      Джози задумалась. Даже если удалось бы заставить Мейна полюбить ее, она все-таки не хотела бы зачахнуть и стать маленьким скелетом, плывущим над улицей, как бесплотный ангел. К тому же как быть с грудью, ведь Гаррету она очень нравится...
      Дверь открылась, и Мейн, войдя, остановился у порога, а затем вежливо поклонился.
      – Можешь не раскланиваться со мной, – заметила Джози. – Мы ведь муж и жена.
      – День, когда я стану обращаться с тобой без должного почтения, коего ты заслуживаешь, станет днем моего позора! – Он уселся напротив и замер в ожидании.
      Джози налила ему чашку чаю и подалась вперед, чтобы Мейн мог полюбоваться ее грудью, если бы у него возникло такое желание.
      – О чем ты думала целый день? – спросил он.
      – Я не думала, я читала мемуары графа Хеллгейта. Кстати, как они тебе?
      – Ну... – протянул Мейн. – Я едва осилил половину, а потом просто выбросил. Читать дальше того места, где я якобы привязан и при этом испытываю удовольствие, мне было противно.
      – Определенно этот Хеллгейт – дурак!
      – Дурак? Но весь Лондон от него в восторге...
      – Конечно, дурак, – упорствовала Джози. – Ну кто мог бы написать столь глупую и пошлую фразу о том, что не желает запятнать чистоту ангела и предпочитает жениться на этом ангеле.
      – А ты суровый критик. – Мейн протянул руку за сандвичем с огурцом.
      – Оставь один мне. – Джози вдруг осознала, что сандвичей осталось всего два. – Так это ты написал?
      – Вероятно, ты шутишь?
      У Джози отлегло от сердца.
      – Должен сказать, автор слишком вольно обошелся с моей жизнью. Должно быть, он усердно читал колонки сплетен.
      – Да, но он знаком со всеми нюансами твоего ухаживания за Сильви. – Джози напряженно ожидала ответа, но, похоже, Мейн не слишком растрогался при упоминании имени бывшей невесты. – Неужели любовь – такое же чувство, как желание, и может исчезнуть? – удивилась она.
      Мейн пожал плечами:
      – Нет, любовь – это другое. Любовь остается. Ты не согласна?
      Джози провела рукой по его волосам.
      – Да, любовь остается. Это может раздражать, но ничего не поделаешь.
      – А ты была влюблена?
      На мгновение Джози показалось, что она могла бы поиграть с ним, сказать, что питает к кому-то безнадежную любовь. Это уравняло бы их, и едва ли он догадался бы, что она влюблена в собственного мужа, который любит другую.
      – Ничего подобного, – ответила Джози, стараясь говорить твердо. – Я не из тех, кто влюбляется.
      Мейн улыбнулся:
      – Все нежные жены влюблены в своих мужей.
      – Вовсе нет.
      Чем больше она об этом думала, тем больше раздражалась. Чем он занимался? Как бродячий кот охотился за добычей? Неужели за последнее время не нашел ничего лучшего?
      Губы Мейна плотно сжались.
      – При всем сходстве, жизнь Хеллгейта не моя биография.
      Джози встала и, подойдя, выглянула из окна.
      – Разве ты не прыгал из одной постели замужней женщины в другую, как дитя в поисках лакомства? – спросила она не оборачиваясь.
      – Разумеется, нет.
      Джози резко повернулась к нему.
      – А по-моему, тебя можно сравнить…
      Она замолчала.
      – Сравнить с чем?
      – С бродячей собакой, прыгающей на женщину, чтобы обнюхать, и тотчас же убегающей, чтобы обнюхать другую!
      – По-моему, звучит не слишком аппетитно.
      Джози захлопнула книгу в красном переплете, которую все это время держала в руках.
      – А это, значит, аппетитно?
      По правде сказать, она уже начинала испытывать чувство стыда. То, что она наговорила, никак не соответствовало образу нежной и любящей жены.
      Мейн откашлялся.
      – Возможно, ты права.
      – Я, безусловно, права. – К своей досаде, Джози никак не могла остановиться. – Думаю, ты играл роль сластолюбца, потому что тебе это нравилось.
      – Любому бы понравилось.
      – Если верить мемуарам Хеллгейта, все эти женщины желали тебя; тогда почему же ты влюбился в непорочного ангела, почему не женился на одной из этих Иезавелий?
      – Думаю, я как раз на такой и женился. – Мейн неожиданно усмехнулся.
      Джози опустила глаза: она не знала, как закончить этот разговор, как взять обратно вылетевшие у нее слова. Однако теперь уже не мог остановиться Мейн.
      – Ты права, – резко сказал он. – В течение двух лет у меня не было ни одного пошлого романа, потому что я пришел к такому же выводу. Я растрачивал свою жизнь на мелкие интрижки, и для меня было не важно, замужем женщина или нет. Я даже согласен с Шекспиром, сказавшим «безумец, расточаешь ты свое богатство в буйстве сумасбродном», или как там у него...
      Джози сжала губы. Было ли это ее победой, и если так, то в чем эта победа заключалась?
      – Тебе не стоит насмехаться над моей любовью к Сильви и леди Годуин, – продолжил Мейн. – Вероятно, они оказались слишком целомудренными для такого, как я, но зато показали мне, что пора покончить с прежним образом жизни. Ну а ты – ты, случаем, не ревнуешь?
      Джози кивнула.
      – Я хотела бы, чтобы ты занимался со мной любовью в тайных покоях дворца, в огороде, где угодно, но правда заключается в том, что я ненавижу всех этих твоих любовниц и завидую каждой минуте, проведенной ими с тобой.
      Из груди Мейна вырвался хриплый смех.
      – Дорогая, ты, вероятно, еще лежала в колыбели, когда я впервые предался любви.
      – Ну да, и мне еще повезло, что все эти женщины прошли через твою жизнь до меня. Это они научили тебя всему, что приятно для женщины.
      – То есть в моем беспутстве есть и положительная сторона?
      – Возможно, но я не леди и не ангел.
      – Я тоже не ангел. – Мейн пристально посмотрел на нее, и когда он, осторожно взяв за руку, потянул ее к постели, она не сопротивлялась.

      Никогда еще отец не казался Терману таким старым. Генри Терман тяжело опустился на стул и дал знак Куперу выйти из комнаты. Потом он, по своему обыкновению, сцепил пальцы рук на коленях – жест, который Элиот Терман ненавидел, потому что джентльмены никогда не делали ничего подобного. От его отца все еще разило печатным станком, как и от деда.
      – Нелегко об этом говорить, – начал Терман-старший.
      Элиот сел напротив. Он как раз собирался на прогулку в Гайд-парк и больше всего хотел оказаться подальше от этой комнаты и этого тучного человека, пахнущего потом.
      – Мы разорены.
      – Что?
      – Разорены. Я занял денег – думал, что сумею отдать и долг и проценты...
      В сбивчивой речи старика Элиот различил одно повторяющееся имя, отдававшееся гулом крови в ушах: Фелтон, Фелтон, Фелтон.
      – Кто этот Фелтон? – спросил он наконец.
      Отец прервал свою речь и, моргая, посмотрел на него:
      – Лусиус Фелтон вершит финансовые дела всего Лондона. Он не стал ждать...
      Старик снова принялся бормотать что-то бессвязное, но Терман уже уловил главное: Лусиус Фелтон разорил его семью. Лусиус Фелтон несет ответственность за потерю дома в Кенте – сейчас отец говорил именно об этом; за потерю его, Элиота, содержания; потерю выезда... Лусиус Фелтон. Человек, в руках которого приданое Колбаски и который женат на ее сестре.
      Никогда еще за всю жизнь Элиот не чувствовал себя так скверно, как сейчас, глядя в красное лицо отца, говорившего ему что-то. Конечно, имущество его матери останется неприкосновенным, и поэтому они могут удалиться в деревню, где она выросла и где у нее остался небольшой домик. Один из его братьев теперь станет священником...
      – Мистер Фелтон, – сообщил Терман-старший, – был настолько добр, что купил твоему младшему брату армейский чин. – Старик замолчал.
      Элиот выжидал. Конечно, отец собирался сказать что-то еще, поскольку Фелтон не мог не поставить еще какое-нибудь условие.
      Однако этого, судя по всему, не случилось, потому что отец молча смотрел на него с выражением боли и отчаяния.
      – Мне жаль тебя, – сказал старик. – Твоя мать и я будем счастливы в деревне: ты знаешь, мы ведь любим простую жизнь. Но ты... Мне не следовало так бездумно обращаться с твоим наследством, сынок.
      – Да, не следовало, – ответил Элиот резко. – Как это ты угодил в лапы Фелтона?
      – Я не знал... Он всегда был так добр, а потом...
      Через пять минут Терман понял все. За последнюю неделю Фелтон скупил все отцовские векселя и завладел типографией. Он «любезно» пощадил мать с ее вдовьей долей и в качестве акта милосердия предоставил им возможность купить брату армейский чин.
      – Теперь все дело за тобой, – сказал отец.
      – За мной? – удивился Элиот, все еще не совсем осознав слова отца.
      – Денег нет, мальчик. Этот дом... – Он обвел взглядом комнату. – Он оплачен только на неделю. Тебе лучше немедленно рассчитать своего слугу. Полагаю, у тебя есть какие-нибудь соображения насчет твоей будущей профессии: должно быть, в этих своих школах ты многому научился.
      Элиот погрузился в молчание.
      – Я стараюсь не беспокоиться за тебя, – заметил старик. – У тебя столько друзей по Рагби, они помогут тебе выпутаться. Может быть, даже найдут для тебя место секретаря у какого-нибудь вельможи. Ты всегда хорошо писал, не так ли?
      Элиот с трудом разомкнул губы.
      – Вон! – выкрикнул он.
      – Но...
      – Вон! Ты разбазарил мое наследство и разрушил мою жизнь. Единственное хорошее, что я вижу во всей этой истории, – это то, что мне не придется больше слушать глупую болтовню выжившего из ума старика! Мы никогда не принадлежали к одному кругу, никогда!
      Генри Терман медленно поднялся с места.
      – Поверь, ты всегда желанный гость в нашем доме, Элиот. Мы знаем, что ты выше нас, но в трудную минуту ты сможешь вернуться домой.
      – Никогда! – бросил Элиот в лицо старику. – Никогда!
      Генри Терман, спотыкаясь, вышел из дома, чувствуя себя таким больным и несчастным, каким только может чувствовать оскорбленный человек. Впрочем, он действительно разорил сына, и это особенно огорчало его. Элиота растили как надежду семьи, как молодого джентльмена, собиравшегося вступить в аристократическое общество. Теперь он на короткой ноге со всеми этими лордами и, конечно, приземлится на все четыре лапки. Друзья помогут ему, например Дарлингтон, о котором сын всегда рассказывал с таким восторгом.
      Тем временем Элиот Терман приступил к своему спасению.
      – Купер! – завопил он. – Карточку!
      Купер достаточно долго подслушивал за дверью, чтобы все понять, и уже упаковывал серебро. Хотя он отлично знал, где находится карточка, его ответ прозвучал не слишком обнадеживающе.
      – Я ее поищу, сэр, – сказал он и направился в заднюю часть дома, чтобы упаковать серебряный чайник и пару подсвечников, которые ему давно приглянулись.
      Через некоторое время, когда все, что он собирался прихватить, было упаковано в две большие коробки, слуга принес Терману карточку. Как он и ожидал, Терман с вожделением прочел: «Гарри Гроун, "Тэтлер"», – и тут же выбежал из дома. Это дало Куперу достаточно времени, чтобы вызвать наемный экипаж, погрузить коробки и исчезнуть. При этом он предусмотрительно оставил входную дверь открытой на случай, если кто-нибудь пожелает навестить хозяев.
      Вскоре в дверь вошли два джентльмена и, проследовав в гостиную, придирчиво оглядели скромное имущество. Один из них, граф Ардмор, снял пальто, а второй, Лусиус Фелтон, принялся просматривать тонкую стопку приглашений на каминной доске. Потом он подошел к окну и слегка раздвинул занавески.
      Ждать им пришлось долго, до вечера, а за это время Терман выполнил небольшое поручение Гроуна, бросившегося к печатному станку, как только желанная новость стала ему известна.
      Но даже получив от Гроуна целый мешок соверенов, Терман отправился домой не сразу: сперва он завернул в «Конвент» и купил всем присутствующим по стаканчику.
      Он не мог отделаться от мысли, что завтра же новость станет достоянием всего Лондона, и хотел в последний золотой вечер разыграть роль молодого джентльмена, богатого наследника.
      Когда он бросил на стойку соверен, бармен скривил губы в притворной улыбке, и Терман притворился, что Дарлингтон и Уисли по-прежнему с ним.
      Наконец он, пошатываясь, добрался до дома с тем, что осталось от соверенов, полученных от Гроуна. Со всем остальным Элиот решил разобраться завтра, и когда вывалился из наемного кеба, сунул вознице соверен вместо восьми пенсов. При этом он даже не заметил, что занавеска в его гостиной дрогнула.
      Войдя в дом, он остановился на пороге и откинул голову, как волк, воющий на луну.
      – Купер! Купер! – громко позвал Элиот.
      Но Купер не появился. Тем не менее дверь гостиной медленно отворилась, и Терман, качнувшись, провалился в комнату.

      Случилось так, что Гризелда снова заснула в объятиях Дарлингтона. Теперь, когда Джози вышла замуж, она смогла вернуться в свой дом, и Чарлз приехал к чаю. Но прежде чем Гризелда успела что-нибудь сообразить, она уже оказалась в его экипаже, катившем к его дому.
      Почему бы ей не выйти за него? Неужели только потому, что люди будут потешаться над ними, будут смеяться над ней, говорить, что она украла младенца из колыбели? Гризелда посмотрела на копну взъерошенных волос на подушке рядом и покачала головой.
      Почему-то он казался ей старше своего возраста. Бывают люди, возмужавшие раньше срока. А он в ней нуждался. Она сможет помирить Чарлза с отцом и не позволить семье язвить и упрекать его. Она будет способствовать его литературной деятельности...
      Не разбудить ли его сейчас же, чтобы сказать о принятом решении? Нет, пожалуй, все же лучше не спешить с этим.
      Гризелда как можно тише спустила ноги с постели. Слуг в доме не было, и ее скомканная одежда валялась у двери. Тем не менее Гризелде пришлось остановиться и прижать ладони к пылающим щекам из-за охватившего ее чувства стыда.
      Она не знала, как добраться домой, и не могла попросить лакея вызвать для нее кеб, поскольку Дарлингтон приказал слугам не возвращаться до полудня.
      Впрочем, почему бы не заставить его просить ее руки еще раз? Все это было бы... восхитительно. Почему не заставить его поухаживать за ней, как делают другие женщины? Он должен приносить ей розы и сочинять по паре стихотворений вдень.
      Мысль о том, что Дарлингтон будет сочинять стихи, показалась Гризелде настолько забавной, что она захихикала.
      Район, в котором она находилась, был ей не особенно хорошо известен, но Флит-стрит располагалась где-то рядом.
      И когда Гризелда, пройдя пешком с минуту, заметила широкую улицу, то решила выйти на нее и нанять кеб.
      Однако едва она оказалась рядом с мостовой, ее окликнули из проезжавшей мимо кареты.
      По правде говоря, Гризелда знала эту карету почти так же хорошо, как свою собственную, поэтому она не удивилась, когда лакей спрыгнул с запяток и широко распахнул дверцу.
      Делать было нечего, и Гризелда забралась в карету.
      – Леди Блекшмидт, – сказала она, садясь с таким достоинством, какое было возможно при настоящих обстоятельствах. Если Амелия Блекшмидт заметила, что утром на ней платье, какое надевают к обеду, то тут же могла сообразить: Гризелда не появлялась дома со вчерашнего дня.
      – Леди Гризелда!
      Амелия Блекшмидт была лет на шесть старше и, как всегда, одета с присущей ей трезвой элегантностью, не допускавшей никаких нескромных взглядов. Хотя ей не исполнилось еще и сорока, она слыла одной из самых яростных моралисток, столь же злоязычной, как какая-нибудь старая дева лет восьмидесяти.
      С минуту в карете царила мертвая тишина, потом Гризелда незаметно вздохнула. Почему Амелия? Почему именно она, а не какая-нибудь приятная женщина, с которой можно было бы мило побеседовать?
      Амелия бросила всего один взгляд на Гризелду Уиллоуби и тотчас же поняла, как та провела ночь. В конце концов, Амелия всю свою жизнь посвятила наблюдению за светскими людьми, мужчинами и женщинами, падавшими в объятия друг друга, танцевавшими на приемах в саду, многозначительно улыбавшимися друг другу. Ее все это раздражало и вызывало в ней тайное томление, от которого она почти заболевала.
      Для Амелии несовершенство прически Гризелды и ее заспанный вид означали, что пора отчитать подругу, забывшую о морали и этике.
      – Вы меня не спросили, как и почему я оказалась в прошлом году в отеле «Грийон», – сказала она наконец.
      Гризелда удивленно подняла глаза.
      – Боюсь, это не мое дело, – спокойно ответила она.
      – Ваше, – возразила Амелия, – если мы с вами друзья.
      Гризелда улыбнулась одним уголком рта:
      – А разве в этом есть какие-то сомнения?
      – Мы знакомые, – поправила Амелия. – Вероятно, вы пришли в ужас, подумав о том, что я там делала.
      Гризелда вздохнула:
      – Даю слово, что не стану думать об этом.
      – Но вам следует думать. – Амелия помолчала. – Клянусь, я никогда не сделаю больше ничего подобного и горько раскаиваюсь, даже стыжусь этого.
      Похоже, Гризелда не разделяла этих чувств и не стыдилась за себя, из чего Амелия заключила, что она собирается замуж.
      – Вам, разумеется, трудно меня понять...
      – Не совсем так. – Гризелда снова вздохнула. – Я вас хорошо понимаю, потому что сама...
      – А! – Амелия вся подобралась. – Я сразу поняла, что вы провели ночь с джентльменом!
      – Да, и теперь собираюсь выйти за него замуж.
      Наступило молчание, но Амелия чувствовала уже несколько недель, что если не расскажет кому-нибудь о себе, то сердце ее разорвется.
      – У меня тоже был роман! – Она с удовольствием услышала в своем голосе нотку отчаяния.
      Гризелда кивнула:
      – Я об этом догадалась.
      – Я всегда судила других и была к ним беспощадна, – продолжила Амелия, – тогда как вы вели себя скромно и редко осуждали кого-нибудь. Наверное, теперь я вызываю у вас отвращение?
      – Вовсе нет, – без колебания ответила Гризелда. – А... он женат?
      – Хуже. – Амелия всхлипнула.
      – Хуже?
      – Гораздо хуже.
      – Не могу догадаться, – сказала Гризелда. – Может быть, слуга?
      – Слуги тоже мужчины, женатые или неженатые.
      – Тогда... – Гризелда на мгновение застыла. – Вы... Неужели?
      – Джемайма, – с трудом выговорила Амелия. – Леди Джемайма.
      – Она очаровательна, – сказала наконец Гризелда, помедлив всего секунду. – Она и вы...
      Амелия чувствовала, как слезы обжигают ей горло, слезы, которые она не осмеливалась проливать до сих пор, потому что никто, никто не должен был знать об ужасных вещах, которые она себе позволила.
      Минутой позже в ее руке появился изящный носовой платок, а Гризелда обняла подругу за плечи.
      – Не плачьте, Амелия, – сказала она, и голос ее уже не звучал так, будто она собирается немедленно покинуть коляску и в порыве отвращения выпрыгнуть на мостовую. – Не плачьте. Джемайма красива, забавна и мила...
      – Она... Она не мила, она... – Амелия перегнулась пополам, чувствуя себя окончательно раздавленной.
      Через некоторое время карета остановилась, а еще спустя минуту они уже сидели в маленькой уютной гостиной, и Гризелда прижимала Амелию к своему плечу, будто сама не была одной из самых безнравственных женщин на свете.
      – Представляете, – сообщила Амелия охрипшим от слез голосом, – она уезжает за границу и берет с собой новую подругу!
      – Мне так жаль. – Гризелда протянула гостье чашку чаю.
      – Джемайма делает ужасную ошибку.
      – Скорее всего вы правы.
      – Это случилось потому, что я была бесчувственна к другим. В последние две недели я много думала об этом и пришла к выводу, что Джемайма влюбилась в кого-то другого. Судьба нанесла мне удар, но я это заслужила.
      – Чепуха, – возразила Гризелда. – Для того чтобы сочувствовать, надо иметь собственный опыт. Уверена, вы никогда не были равнодушны к слабостям других, зато всегда оставались суровой к себе.
      Амелия сделала попытку улыбнуться.
      – О, Гризелда, у меня для вас тоже есть новости!
      – Да? – Гризелда отставила чашку.
      – Это о Хеллгейте.
      – Неужели вы выяснили, кто автор мемуаров?
      – Да, и это так захватывающе!
      – Ну так что это за личность? – Гризелда подлила в чашку горячей воды из чайника. – Возможно, некто увлекся чтением колонки сплетен...
      – Еще интереснее. – Амелия подвинула к себе пирамиду взбитых сливок. – Сливки просто восхитительны: как ваша кухарка их делает?
      – Это ее особый секрет, – засмеялась Гризелда, – и она его тщательно оберегает.
      – Как и автор мемуаров – свой. Право же, вы никогда не догадаетесь, кто автор этой книги. Итак, слушайте: это самая захватывающая шутка, какую я слышала за последнее время.
      – Неужели более волнующая, чем дело графа Бернета о разводе? Должна признаться, мне трудно забыть подробности семейной жизни Бернета, рассказанные устами его слуг.
      – Я не поверила и половине этих россказней, – усмехнулась Амелия, – Итак... он один из нас!
      – Кто, Хеллгейт?
      – Хеллгейт – ваш брат, как мы все и думали. Я имею в виду автора. Его имя удалось узнать одному из самых пронырливых репортеров «Тэтлер».
      Гризелда попыталась отвлечься от мыслей о Портсмен-сквер и светловолосом мужчине, который теперь уже, несомненно, встал с постели.
      – Потрясающе! – сказала она. – Скорее удивите меня!

      Это письмо было доставлено с остальной почтой, но дворецкий Кокберн случайно вручил его ей, а не Мейну. Когда Джози посмотрела на него, пальцы ее похолодели.
      С левой стороны конверта аккуратно и четко было выведено: «Сильви де ла Бродери». Сильви пишет Мейну? Но почему? И что она хочет ему сказать – ведь он теперь женат...
      Мысли вихрем закружились в голове Джози; ей с трудом удалось обуздать себя и не бросить письмо в камин. Может, лучше убить Сильви де ла Бродери?
      – Нет, совсем не так должна вести себя леди, – пробормотала Джози.
      Впрочем, ее и прежде не волновало, что она ведет себя не как леди. Во-первых, леди никогда не читают чужих писем, и ей определенно не следовало этого делать. Леди никогда не подслушивают чужих разговоров. Некоторые правила словно специально созданы для того, чтобы их очень хотелось нарушить. Возможно, Сильви хотела попросить у Мейна совета или пожелать ему счастья в браке. Почему нет – ведь у Сильви весьма изысканные манеры!
      То, что Джози проявляет интерес к письму, адресованному мужу, выглядит нелепо, смешно, и все же...
      Когда Мейн вернулся в свой кабинет, он обнаружил там три письма, дожидавшихся его. Забрав письма, он пошел погреться к камину, а тем временем Джози уютно устроилась за огромными бархатными портьерами и вела оттуда пристальное наблюдение.
      Первым Мейн вскрыл письмо от Фелтона. «Дело сделано, – читал он про себя. – Ардмор взялся за него с энтузиазмом человека, имеющего опыт общения с такими выродками. Мы закончили тем, что предложили услуги Термана команде китобойного судна, направляющегося на Ньюфаундленд: им требуются рабочие руки, чтобы скоблить палубу».
      Мейн усмехнулся: приятно иметь родственников, защищающих тебя с тыла.
      Второе письмо оказалось от Гризелды, и он удивленно поднял бровь. У его сестры редко случались истерические припадки, но в этом письме он явно ощутил привкус истерики.
      Гризелда писала, что он должен немедленно вернуться в Лондон, лучше всего нынче ночью. Слово «немедленно» было подчеркнуто трижды. Что, черт возьми, это могло значить?
      Мейн перечитал письмо и понял, что у Гризелды, по-видимому, имелась для него некая информация: должно быть, речь шла о Хеллгейте, об этих дьявольских мемуарах.
      Мейн вздохнул. К счастью, ему не обязательно предпринимать это двухчасовое путешествие одному: теперь он женат, и в эти несколько часов поездки они с Джози смогут неплохо позабавиться. Бросив послание Гризелды в камин, Мейн взял последнее письмо.
      Почему, черт возьми, его бывшая невеста вздумала писать ему? Хотя он готов был пожелать ей всего наилучшего, но если ему никогда больше не доведется увидеть Сильви де ла Бродери, это его не слишком огорчит.
      Мейн подвинулся ближе к огню и вскрыл письмо. Оно было сильно надушено, и это ему не слишком понравилось.
      С минуту он вглядывался в листок, потом начал читать.
      «Мой дорогой Мейн, – писала Сильви. – Заверяю вас, что я одобряю вашу женитьбу на маленькой Джози». Маленькой Джози? По сравнению с Джози Сильви была тощей и худосочной. Мейн не смог сдержать улыбки. Он бы так и спал сейчас с холодной тростинкой, если бы дьявол не принял его сторону.
      «Я измучена бесконечной чередой празднеств в Лондоне и решила предпринять небольшое путешествие со своим близким другом леди Джемаймой. Она убедила меня, что Бельгия столь же прекрасна, как и Франция, и мы решили отдохнуть там. Откровенно говоря, я рада на время покинуть Лондон, поскольку сейчас больше, чем когда-либо, тоскую по Парижу и надеюсь, что перемена обстановки окажется для меня благотворной».
      С минуту Мейн размышлял. Джемайма – железная женщина, как ее прозвали в обществе, и, безусловно, могла позаботиться о Сильви с помощью огромной армии слуг, которых она таскала за собой для того, чтобы они выполняли все ее прихоти. По всей вероятности, Сильви будет счастлива в такой компании.
      «Мне не хотелось уезжать, не попрощавшись с вами, лучший из друзей, но меня печалит мысль о том, что вы очертя голову бросились в брак, потому что вашей гордости был нанесен удар. В то же время я пришла к выводу, что не создана для брака.
      Тем не менее я всегда буду хранить в своем сердце самые нежные чувства к вам, дражайший Мейн: вы единственный из моих знакомых, брак с кем я могла бы серьезно рассматривать.
      Искренне надеюсь, что вы не страдаете от уязвленной гордости, принимая во внимание то, как я поступила с вашими чувствами».
      Она была не такой уж плохой, эта маленькая Сильви: добрая славная леди, не пожелавшая ни его, ни кого-либо другого. Любовь к ней не стала для Мейна пустой и постыдной тратой сил, как отозвалась Джози о других его романах: в целом это было вполне достойное и приличное увлечение.
      «Прощайте. Желаю вам и Джози самого большого счастья – думаю, что вы его очень скоро обретете».
      Тень улыбки коснулась его губ. Мейн поднес письмо к лицу и, понюхав его, ощутил сложный запах французских духов.
      Потом с размаху бросил письмо в огонь и вышел из комнаты. Он хотел отыскать Джози и насмешить, а потом увидеть, как она морщит нос, глядя на него, и, возможно... возможно, от души поцеловать.

      Джози опустилась на пол, голова ее бессильно упала на грудь.
      Она знала, что Мейн любит Сильви: он твердил ей об этом снова и снова. Теперь он поцеловал письмо от Сильви... Но как же она? Боже, что она наделала!
      Возможно, Сильви из тех женщин, что постоянно воюют с возлюбленными, бросают обручальные кольца в лицо жениха, хотя и не думают всерьез о разрыве? Джози не сомневалась, что французские женщины славятся своим скандальным поведением и обожают драматические сцены. Что, если теперь Сильви явится к Мейну и снова предложит свою руку?..
      Перед лицом этого предположения никакой ум и никакое острословие не имели значения. Она могла рассмешить Мейна, могла заставить его задыхаться в постели, но была не в силах восполнить сладость любви, которую он питал к Сильви.
      Джози поднялась, но оказалось, что ноги ее не держат, и она уцепилась за портьеру, чтобы не упасть. Наконец выпрямившись, она почувствовала себя раздавленной и обездоленной, как старая нищенка. Боже, как могла она быть настолько глупой!
      Как только Джози вышла из комнаты, Кокберн сообщил ей, что граф желает через час отправиться в Лондон.
      Письмо! Должно быть, Сильви позвала его.
      Джози прошла в спальню и попросила горничную помочь ей надеть дорожный костюм. Кровь гудела у нее в ушах, но она даже не замечала этого.
      Неожиданно взгляд ее остановился на маленькой книжке в алом переплете, в которую она тщательно записывала сложные и пленительные уловки героинь своих любимых романов. Впрочем, теперь у нее имелся муж, а ни в одной из этих книжек не говорилось, как заставить кого-то влюбиться или, что еще важнее, разлюбить. Для этого пригодился бы разве что волшебный напиток, о котором писал Шекспир в пьесе «Сон в летнюю ночь».
      Как мог Мейн до сих пор любить Сильви? Конечно, она прелесть, но ведь и ее тело он находит прелестным, подумала Джози. К тому же Сильви не любит лошадей...
      Впрочем, и Мейна она по-настоящему не любила.
      Джози так сильно сжала записную книжку, что на кожаном переплете остались отметины от ногтей.
      В дверь постучали.
      – Его сиятельство готовы отбыть в Лондон, – объявила горничная.
      Джози с трудом поднялась. Аннабел, вероятно, уже на пути в Шотландию, а Имоджин проводит с Рейфом свой медовый месяц, но Тесс ей поможет.
      Когда Джози выходила из дому, Мейн не спеша подошел к ней.
      – Я получил весточку от Сильви, – сказал он улыбаясь, будто это не имело никакого значения. – Она отбывает в пять часов на «Эксельсиоре», и я подумал, что нам следует ее проводить.
      Джози чуть не задохнулась от негодования.
      – Может быть, ты попрощаешься с нами обеими? Я хочу, чтобы ты отвез меня в дом Тесс. У меня ужасная головная боль...
      – Сочувствую. – Мейн открыл дверцу экипажа.
      Забравшись внутрь, Джози свернулась клубочком на сиденье и закрыла глаза. За два часа езды до Лондона ей предстояло решить, что теперь делать.

      – Не спорь со мной: я знаю, план сложный, но это единственное, что я сумела придумать.
      – Сложный? – Тесс нервно засмеялась. – Да он просто совершенно безумный!
      – Нет, не безумный, и он отлично разработан, – упрямо твердила Джози.
      – Должно быть, ты шутишь!
      Глаза Джози сузились.
      – Если ты не хочешь мне помочь, я найду тех, кто согласится.
      Тесс покачала головой:
      – Ты не можешь усыпить Мейна.
      Джози пожала плечами:
      – Насколько мне известно, это самое мягкое снотворное на свете: мы даем его лошадям, чтобы их успокоить, а Питеркин давал его мальчикам-грумам каждый раз, когда приходилось рвать им зубы. Я сделаю так, что он станет более податливым, и только.
      – Не забывай, ты говоришь о своем муже, – возмущенно сказала Тесс. – Как вообще ты могла такое придумать?
      – Это абсолютно необходимо, – упрямо заявила Джози. – Мейн воображает, будто влюблен в Сильви, а меня это, разумеется, не устраивает.
      – Послушай, со временем он поймет...
      – Нет, не поймет. Я тоже так думала, пока не увидела, как он целует ее письмо. Как я могу жить с ним, зная, что он любит другую?
      – Но я не верю, что он любит Сильви, – сказала Тесс серьезно.
      – Я тоже не верю.
      – Но тогда что же?
      – Сильви отплывает в Бельгию. Когда Мейн окажется на корабле вместе с ней, то поймет, что не любит ее. Он, конечно, не выбросит ее за борт...
      – Надеюсь, что не выбросит!
      – Но перестанет целовать ее письма и думать о ней.
      – Откуда тебе известно, что он думает?
      – А что ты бы почувствовала, если бы Лусиус думал о другой женщине?
      Тесс нахмурилась:
      – Пожалуй, это стало бы отравлять нам жизнь, но у тебя ничего такого не происходит – просто ты слишком все драматизируешь. Боюсь, ты начиталась романов, иначе тебе никогда в жизни не пришел бы в голову этот безумный план.
      – Спланированное действие – лучший способ решить проблему.
      – Это верно, – неохотно согласилась Тесс, – но я не вижу в этом плане смысла. Усыпить Мейна – надо же до такого додуматься!
      – На самом деле все очень просто. Я дам Мейну выпить надежное средство, а потом отправлю на пристань.
      – Ты его отправишь? Как посылку?
      Джози на минуту задумалась.
      – Ну, я скажу лакеям, что мой муж хочет отплыть на «Эксельсиоре». Так называется корабль Сильви.
      – Не понимаю, для чего его усыплять.
      – Иначе он не сядет на корабль. Поверь, твоя помощь мне тут не понадобится, можешь не беспокоиться.
      – Позволь напомнить, что твои лакеи – это лакеи Мейна, и они не потащат сонного хозяина на корабль и уж тем более не оставят там.
      Джози нахмурилась, и тогда Тесс неохотно предложила:
      – Это могут сделать мои лакеи.
      – Твои?
      – Да, хотя я этого не одобряю!
      – Пусть. Но ведь ты поможешь мне? – В глазах Джози заблестели слезы. – Я не смогу жить, зная, что Мейн любит Сильви или хотя бы думает, что любит...
 
      Гризелда ждала брата в гостиной.
      – Наконец-то ты приехал! – воскликнула она, поднимаясь со стула.
      Мейн выглядел таким же элегантным и беспечным, как всегда: это означало, что пока никто ее не опередил.
      – Дарлингтон... Хеллгейт... – сбивчиво начала Гризелда.
      Выслушав все, граф опустился в кресло и нахмурился. И Гризелда заволновалась. Что, если ее брат вызовет Дарлингтона на дуэль и убьет?
      – Ты не можешь это сделать! – выкрикнула она.
      – Не могу что?
      – Вызвать его!
      – Какого черта я стал бы это делать?
      Гризелда в недоумении уставилась на брата:
      – Разве ты не возмущен? У тебя такой вид...
      – С Джози творится что-то странное, – расстроенно сообщил он, – а тут еще этот Дарлингтон. У тебя что, роман с ним? Кстати, разве не Дарлингтон обозвал мою жену Шотландской Колбаской?
      – Да, это он, – шепотом ответила Гризелда.
      – Ты хоть знаешь, что я собирался его за это убить? – Эта фраза прозвучала почти равнодушно.
      – Нет! Ты не должен...
      – Ясно, что не должен, но неужели ты не могла выбрать кого-нибудь получше?
      – Я... Он мне очень нравится. И он никогда больше не скажет ничего такого... Чарлз ужасно сожалеет о том, что причинил Джози неприятности.
      – Учитывая его омерзительные писания, мне претит думать о том, что он нашептывает тебе на ухо. Откровенно сказать, я был лучшего мнения о твоем вкусе.
      Гризелда поморщилась:
      – Может быть, ты наконец перестанешь зубоскалить и хоть на минуту дашь себе труд задуматься?
      – Задуматься о чем? – Мейн помолчал. – Похоже, ты собираешься за него замуж, так?
      – А что, если он это делает только для того, чтобы позже изобразить наши отношения в книге? – выкрикнула Гризелда. – Об этом ты подумал?
      – Тогда я его убью, – все также спокойно сказал Мейн и, подойдя к сестре, провел ладонью по ее щеке. – Если твой Чарлз не умеет писать, это еще нe значит, что он склонен к самоубийству, тем более что, как я понимаю, он уже сделал тебе предложение.
      Гризелда порывисто кивнула.
      – Это еще одна причина, почему стоит сохранить ему жизнь. – Граф повернулся и взял перчатки.
      – Неужели тебя не трогает, что он... написал эту книгу? – Гризелда замерла в ожидании ответа.
      – Отвечу одним словом: нет. И вообще, эти мемуары – редкостная глупость. Куда важнее, что ты хочешь выйти за него, а ты ведь этого хочешь, верно?
      Гризелда улыбнулась сквозь слезы:
      – Думаю, да.
      – Ну вот и славно. – Мейн поцеловал сестру в щеку. – Он этого не заслуживает, но я скажу ему это не раньше, чем улажу дело с Джози.

      Все оказалось намного проще, чем ожидала Джози: Мейн приехал за ней, и она подала ему чашку чаю, сказав, что Тесс придет через минуту.
      Потом Мейн начал рассказывать ей что-то о Дарлингтоне и Хеллгейте. Могло ли быть так, что Дарлингтон написал мемуары Хеллгейта? Впрочем, Джози не могла сосредоточиться на его рассказе и только молча смотрела, как он пьет чай. Прежде чем она успела остановить его, он уснул, привалившись к углу дивана, и тень от ресниц упала на его щеки.
      – Я люблю тебя, – прошептала Джози. – Я очень сильно тебя люблю...
      Неожиданно Мейн вздохнул и улыбнулся; тогда Джози, несколько успокоившись, вышла из комнаты и осторожно притворила за собой дверь.
      – Надеюсь, письмо готово? – спросила Тесс, встретив ее в коридоре.
      – Мне еще надо его написать. – Джози с трудом проглотила слезы.
      – Ты уверена?
      – Конечно, уверена! Просто, лежа на диване, Мейн выглядит таким беззащитным. Он даже не понял, что я его усыпила...
      Тесс покачала головой:
      – Не зря я считала этот план глупостью. Ну ладно, пиши свое письмо. – Она подтолкнула сестру к письменному столу, и Джози взяла чистый лист бумаги.
      «Дорогой Гаррет. Знаю, что ты удивишься, оказавшись на борту корабля. Выходя за тебя замуж, я еще не понимала, что важнее всего не сам брак, а любовь. Раз ты любишь Сильви, то и должен быть с ней.
       Джози».
      Дописав письмо, Джози громко зарыдала и рухнула на постель.
      – Не волнуйся, дорогая. – Тесс помогла ей встать и закутала в плащ. – Я отвезу тебя домой, пока Лусиус занимается всем остальным.
      – Ты рассказала ему?
      – Конечно, рассказала: а как бы иначе я могла доставить Мейна на пристань? Лусиус – вполне подходящий для этого человек; не сомневаюсь, он сделает все правильно.
      – Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал. – Джози вытерла слезы. – Мейн проспит всего четыре часа, самое большее. Он должен быть на пристани ровно в пять, когда начнется прилив. Что, если «Эксельсиор» отплывет без него?
      – Не отплывет, – успокоила ее Тесс. – Ты же знаешь, Лусиус никогда не совершает ошибок.
      Пока карета громыхала по улицам Лондона, Джози продолжала думать о том, что ей предстоит.
      – Что он сказал? – неожиданно спросила она.
      – Кто?
      – Лусиус. Что он сказал о моем плане?
      Тесс усмехнулась:
      – Он решил, что это полная чушь, тогда я напомнила ему, что сама была обручена с Мейном.
      – Нам обеим очень повезло. – Джози постаралась, чтобы ее голос звучал уверенно.
      – Верно.
      Больше они не разговаривали, пока не оказались в доме.
      – Тебе надо принять ванну, – решила Тесс и позвонила в колокольчик. – Потом ты ляжешь в постель. Ты измучена, у тебя даже лицо осунулось.
      Джози вздохнула. Сейчас Мейн уже на корабле и понял, что она отказалась от него, уступила его Сильви.
      От этой мысли Джози чуть не затошнило, и она поскорее погрузилась в ванну.
      – Мне пора домой, – сказала Тесс несколькими минутами позже. – Я велела отнести ужин к тебе в спальню, а завтра утром снова буду здесь.
      Послав сестре воздушный поцелуй, Тесс исчезла.
      Но Джози не захотелось есть в спальне, и, выйдя из ванной, она надела халат Мейна из гладкого шелка, который он одолжил ей после того, как сорвал с нее корсет. Дав краткие указания Рибблу, она поднялась в башню Сесили. Здесь все было так же затенено, таинственно и казалось таким же волшебным, как в первую ночь, когда Мейн привел ее сюда. Единорог приплясывал на своей виноградной лозе, а маленький мальчик, похожий на Мейна, висел, держась за нее одной рукой.
      Джози съежилась в огромном кресле, из которого тогда смотрела, как Мейн танцевал в ее платье, но не заплакала. Она знала, что права. Мейн не любил Сильви, и здесь, в этой башне, она однажды шепотом сказала ему об этом.
      – Он любит меня, – прошептала Джози. Но кому она это говорила? Должно быть, духу тети Сесили. – Он любит меня и только меня.
      Когда вошел Риббл с бокалом вина и ужином, Джози сидела в трепетном свете ламп, перечитывая описания страстных приключений человека, которого любила больше жизни. Вино было глубокого красного цвета и казалось таким же волшебным, как и стены. Чтение создавало странное впечатление, будто она была всеми женщинами, которых любил Мейн...
      Но любил ли он их?
      Теперь эти истории казались Джози не слишком правдоподобными, хотя по-прежнему волнующими и полными желания.
      За дверью послышался какой-то шум, и Джози, перевернув страницу, посмотрела на дверь.
      На пороге стоял Мейн: вода струилась с его волос, глаза были окружены темными тенями.
      – Джо-о-ози! – произнес он хрипло. – Они выбросили меня из лодки... Я был связан и не мог плыть. Но я должен был прийти сказать тебе «прощай».
      Джози ничего не ответила. Воздух вокруг потемнел и сгустился. Она не могла произнести ни слова, не могла дышать.
      И тут силы ее оставили и она потеряла сознание.
      Мейн вошел в комнату, отряхиваясь, как собака после обильного дождя, и, посмотрев на жену, взял ее стакан и сделал глоток. Потом, не сводя с нее глаз, сел на скамеечку возле стула.
      Слишком много романов – в этом, по его мнению, была вся беда.
      – Джози! – окликнул он жену. – Джози!
      Она не шевелилась, и он провел рукой по ее щеке. Джози была так прекрасна, что его сердце разрывалось от нежности, но на этот раз он решил проявить твердость.
      – Джозефина, очнись!
      Она открыла глаза и удивленно взглянула на него:
      – Гаррет...
      – Его призрак.
      Джози схватила Мейна за руку, затем быстро вскочила с кресла и стала трясти за плечи:
      – Как ты мог?! Как ты мог сделать это?! Я подумала, что ты умер!
      Ему следовало бы защищаться, но он не мог сдержать смеха.
      – Ты... ты... Я сама сделаю тебя призраком! – Удары ее маленьких кулачков сыпались градом.
      Наконец Мейну удалось схватить ее за руки.
      – Между прочим, ты это заслужила. – Он с трудом подавил новый приступ смеха.
      В этот момент он увидел в глазах Джози все: любовь, которой суждено было продлиться до конца их жизни, уязвимость и бескорыстие, – и это делало ее самой замечательной, забавной и умной женщиной в его жизни.
      Брови Джози сошлись над переносицей.
      – Негодяй! – выкрикнула она.
      – Ты это заслужила.
      – Мне не следовало доверять Тесс!
      – Ну, по крайней мере Фелтон передал мне твое письмо, – признался Мейн.
      – О!
      – Будь я проклят, если меня не окружают бездарные писаки! – Он вздохнул. – Сначала Дарлингтон – кстати, этот негодяй собирается стать моим зятем, – а потом и собственная жена: «Любовь важнее брака». Потрясающая напыщенность! Пух и перья! Я и сам мог бы написать мемуары Хеллгейта.
      – Сожалею, что мои писания не соответствуют твоим высоким запросам, – парировала Джози с достоинством.
      – Ты не только написала напыщенное письмо, но и попыталась избавиться от меня, – продолжал Мейн без малейших признаков угрызения совести.
      – Вовсе нет, я никогда не хотела избавиться от тебя!
      – Ты хотела, чтобы меня бросили на корабль, и я оказался вместе с француженкой, которую едва знаю.
      – Это была Сильви! Если припоминаешь, ты собирался жениться на ней.
      – О Боже! Да, это была Сильви, но как ты могла подумать, что я хочу провести несколько дней на одном корабле с ней?
      – Потому что... Потому что...
      Больше не слушая ее, Мейн усадил Джози себе на колени и заглянул ей в глаза:
      – Ты никогда не избавишься от меня, Джозефина, можешь даже не пытаться.
      – Никогда? – переспросила она шепотом.
      – Никогда, клянусь.
      Неожиданно Джози всхлипнула.
      – Я люблю тебя, – печально сказала она. – Я так сильно тебя люблю.
      – Откуда тебе известно, что я ее любил?
      – Ты сам постоянно твердил мне об этом; и потом, ты целовал ее письмо.
      – Боже, какой бред! И если ты меня любишь, как ты могла позволить мне уехать?
      – Я должна была уступить тебя ей: ведь ты этого хотел, разве нет?
      Мейн заключил ее лицо в ладони.
      – Я никогда не позволю тебе покинуть меня, Джозефина, жена моя, даже если ты увлечешься самим Хеллгейтом.
      Джози засмеялась.
      – Но, Гаррет, я ведь влюблена в Хеллгейта, и ты это отлично знаешь. – Она запустила пальцы в его волосы. Его губы прикоснулись ее груди, и Джози чуть не зарыдала от восторга. Потом он снова стал целовать ее губы, в промежутках объясняя:
      – С тобой я совсем другой, и мне никогда не бывает скучно. А самое главное, с тобой я вовсе не Хеллгейт, не тот развращенный негодяй, совершивший так много непотребных глупостей. Прежде я и не знал, что такое любовь, и поэтому думал, что люблю Сильви. Разумеется, я был ослом, когда воображал это.
      – Я так и думала, что, возможно, ты любишь меня, а не ее. – Джози шумно вздохнула.
      – Да, и теперь ты моя графиня, единственная женщина, которую я люблю и буду любить всю оставшуюся жизнь.

      Вечер по случаю празднования дебюта книги, которая, по словам многих, стала вехой столетия, продолжался уже в течение двух часов, когда принц-регент вышел на середину зала, держа в руках экземпляр в алой сафьяновой обложке, отделанной жемчужинами, и от души поздравил автора. После этого сэр Чарлз Дарлингтон поблагодарил принца-регента в самых искренних выражениях и затем вернулся к своей супруге леди Гризелде.
      Джози, графиня Мейн, все время непристойно хихикала, пока Дарлингтон держал речь, потому что муж обнимал ее за талию и что-то непрестанно шептал на ухо.
      – Тише ты, болтушка, – шептал Мейн.
      – Но ведь это претенциозная чушь, – не сдавалась она.
      – Да, но знаешь, сколько экземпляров этой чуши в кожаных переплетах уже напечатал Фелтон? Чушь Дарлингтона имеет грандиозный успех у тысяч читателей.
      Джози пожала плечами и положила голову мужу на плечо, подставив губы. Графу Мейну ничего не оставалось, как только принять приглашение.
      Он принялся целовать Джози так, будто они были одни в этом зале, полном народу, потому что ничто не имело значения, когда рядом с ним она, его очаровательная жена, радостно улыбавшаяся в его объятиях.

       Три года спустя
      – Черт возьми! – выругалась Джози. – Это ужасно. Хуже и быть не может. Говорю вам, со мной покончено!
      Тесс обняла ее за плечи:
      – Все будет хорошо, дорогая, обещаю; ты только успокойся.
      Джози резко обернулась:
      – А вы перестаньте смеяться!
      – Мы и не смеемся. – Лицо Гризелды приняло постное выражение. – Я только говорила Имоджин...
      – Сейчас не время для обмена впечатлениями, потому что я...
      Тут послышался стук в дверь, и Аннабел пошла открывать.
      – Привет, Мейн!
      – Я слышал здесь какой-то крик. Ей очень больно? Могу я ее увидеть? – Было заметно, что лицо его побледнело и осунулось.
      – Почему бы и нет? Пока что еще ничего особенного не происходит, но ты же знаешь Джози – она уже нафантазировала себе миллион страхов.
      Аннабел распахнула дверь, чтобы продемонстрировать Джози, прижимающуюся к Тесс, как если бы старшая сестра была соломинкой, за которую можно удержаться в шторм.
      – Джози, – произнес Мейн хриплым голосом и шагнул к жене. – Ты в порядке?
      – Конечно, нет! Я умираю!
      Мейн торопливо заключил жену в объятия, после чего почувствовал себя немного лучше. Для него сущей пыткой было вышагивать по коридору, зная, что она страдает.
      – Я здесь, с тобой, – сказал он ей на ухо.
      – Все равно мне это не нравится, – капризно произнесла Джози и положила голову ему на плечо. – Я хочу, чтобы все поскорее закончилось.
      – Боюсь, поскорее не получится, – возразила Тесс. – Тебе придется немного потерпеть. Право, Мейн, ты бы лучше удалился...
      – Ни за что! Раз Джози предстоит страдать, я должен быть вместе с ней. – Неожиданно подхватив жену на руки, Мейн перенес ее в роскошную маленькую гардеробную и закрыл за собой дверь.
      – О! Ради всего святого! – сказала Тесс. – Разве мы можем это допустить?
      – Там есть постель, – успокоила ее Аннабел. – Может быть, Мейн сможет успокоить ее немного и она отдохнет...
      – Куда, скажите, ради Бога, подевалась Джози? – поинтересовалась Гризелда, входя в спальню.
      – Мейн отнес ее в гардеробную, чтобы слегка приласкать, – сказала Аннабел беспечно. – Садись, дорогая.
      Покачав прильнувшего к ней спящего золотоволосого херувимчика, Гризелда со счастливым вздохом опустилась на стул, и тут из-за двери послышался крик Джози.
      – Я вела себя гораздо более достойно, когда пришло мое время, – сказала Аннабел.
      Имоджин рассмеялась.
      – Нет, правда, – запротестовала Аннабел. – Я выругалась всего раз или два.
      – А у меня и времени не хватило на то, чтобы браниться, – заметила Имоджин. – Я трудилась в поте лица и поняла, что одного раза с меня достаточно. Рейф думает так же. Мне показалось, что он постарел лет на десять, когда нам наконец разрешили увидеться после всего этого.
      – И сколько времени у тебя ушло на то, чтобы произвести на свет Сэмюела? – спросила Гризелда Аннабел. – Меня до сих пор мучает совесть оттого, что ты осталась в Шотландии одна без поддержки. Нам с Имоджин следовало быть с тобой.
      – Со мной была няня: она считала, что женщина в родах не должна думать об этом испытании, поэтому и развлекала меня фривольными шутками. Несколько минут назад я попыталась пересказать их Джози, но от этого она еще больше разъярилась и принялась ругаться. Откровенно говоря, нам пришлось послать за повитухой, и та была шокирована лексиконом нашей дорогой сестры.
      В этот момент послышался голос Джози, гневно выкрикивающей что-то, и Тесс поспешила подняться с места, но Аннабел удержала ее за руку.
      – Джози гораздо лучше с Мейном, но... Роды только начались, и если она потратит силы на проклятия...
      В эту минуту Джози, лежа на узкой кровати в гардеробной, пыталась найти такое положение, чтобы спина причиняла ей как можно меньше неприятностей; и все равно в перерывах между схватками боль в спине была чертовски сильной.
      – Неужели это так невыносимо? – осторожно спросил Мейн, сидя рядом и крепко сжимая ее руки.
      Если бы Джози не испытывала такой боли, она бы рассмеялась.
      – Ну, все-таки терпеть можно, – пробормотала Джози сквозь стиснутые зубы. – Но если это продлится еще часов пять, то я не знаю, удастся ли мне выдержать.
      – Неужели пять часов? – Лицо Мейна побледнело. Джози пожала плечами; ей и так казалось, что ее тело выворачивают наизнанку. Право, неужели это может продолжаться еще пять часов?
      – У Гризелды роды продолжались десять часов, – пробормотала она, задыхаясь и сжимая руки мужа так крепко, будто хотела сломать ему кости.
      – Ничего, я буду здесь, с тобой.
      Джози вымученно улыбнулась. Увы, все, на что она была сейчас способна, – это выгибать спину и тяжело дышать.
      – Я думала, что между схватками иногда случаются передышки, – сказала она минутой позже, и голос ее пресекся. Мейн тут же вскочил:
      – Что, дорогая?
      – О! – выкрикнула она, задыхаясь.
      – Скорее приведите повитуху! – завопил Мейн. Дверь открылась, и в нее просунулась голова Аннабел.
      – Теперь, Мейн, тебе придется...
      Но оказалось, что она опоздала: лежа на руках графа, крошечный младенец дрыгал ножками и отчаянно пищал; его личико было сморщено, глаза крепко зажмурены.
      Джози села на постели и протянула руки к дочери.
      – Эй, кто-нибудь, позвоните скорее в колокольчик! – крикнула Аннабел. – Младенец уже родился!
      – О Господи! – Тесс потянула за шнурок с такой силой, что он, оторвавшись, остался у нее в руке.
      Через несколько секунд в дверях появилась акушерка и быстро прошла в гардеробную. Тем временем Гризелда отнесла своего младенца в детскую, и лишь после этого Аннабел снова открыла дверь...
      Джози сидела, опираясь спиной о подушку; она выглядела прекрасно – ведь роды длились всего сорок минут. На руках у нее пищал живой комочек; теперь глаза девочки были открыты, и она со странным выражением смотрела на мать, словно не решив еще, стоит ли улыбнуться ей или снова заплакать.
      На краю кровати сидел Гаррет Лангем, граф Мейн, обнимая одной рукой жену, а другой дочь: он выглядел таким счастливым, что при виде этой картины сердце Аннабел забилось быстрее. Не говоря ни слова, она обняла стоявших рядом Тесс и Имоджин.
      – Она такая красивая! – крикнула им Джози с кровати, и глаза ее засияли. – Самый красивый младенец, какого я видела в жизни. А еще она так похожа на Гаррета.
      – Неправда, она вылитая мать. – Мейн провел пальцем по щечке девочки.
      – И как вы ее назовете? – поинтересовалась Аннабел.
      – Сесили. – Джози счастливо улыбнулась. – В честь тети Мейна.
      – Это лучший подарок, какой я получил за всю свою жизнь! – Глаза Мейна подозрительно заблестели.
      – Хотела бы я, чтобы мама тоже была с нами, – вздохнула Тесс.
      Теперь все они, стоя на коленях, сгрудились вокруг младенца. Маленькая Сесили сжимала палец Аннабел, а Имоджин размышляла, не стоит ли ей изменить взгляд на роды и произвести на свет еще одного младенца.
      Внезапно Джози перевела взгляд с дочери на сестер.
      – Я была бы счастлива увидеть нашу мать, но в реальности это вы, три мои сестры, вырастили меня. Я всегда чувствовала вашу любовь и поддержку, за что ужасно вам благодарна! – Она заплакала, но тут же взяла себя в руки и порывисто обернулась к мужу: – А еще я ужасно счастлива, что мы вместе, и теперь нисколько не сомневаюсь, что так будет всегда!