Тяжело подскакивая, вперед выступила крапчатая жаба невероятных размеров. За ней следовали еще две, помоложе; сильные и крепкие, они сжимали в перепончатых лапах отточенные трезубцы. Старая жирная жаба захлопала глазами, в горле у нее заклокотало и забулькало:
— Квввак! Земля наша! Вода наша! Уходи или умрешь! Так сказал я, Ойкамон!
Но не так-то просто было взять Бурю на испуг.
— Что ты там квакаешь, грязная куча! Это моя вода.
Я сама вырыла колодец, и он мой. Так говорю я, Буря Чайкобой. Меня принесли сюда морские волны, и я не знаю, куда держу путь. Но сейчас я хочу остаться здесь, а тому, кто вздумает мне мешать, не поздоровится!
Ойкамон так раздулся, что казалось, вот-вот лопнет.
— Кррак! Слишком много на себя берешь, мышь. Нас много, мы с тобой справимся. Попробуй сунься в драку.
Умрешь!
Издав пронзительный клич, Буря взмахнула веревкой и рванулась вперед. Жабы тут же отскочили. Мышка презрительно рассмеялась:
— Будь по-твоему, трусливый слизняк, я умру! Только не одна. Уж десяточек-другой из вашей шайки я уложу обязательно. Смелее, лягухи-квакухи! Кто первый? Или будете сидеть здесь, булькать и ждать, пока я умру от старости?
По знаку, данному Ойкамоном, жабы приблизились.
Буря намочила узловатый конец веревки в колодезной воде, чтобы он стал еще тяжелее. Две жабы бросились на нее. Но Буря бесстрашно прыгнула на одну из них, так что та оторопела от неожиданности. Сокрушительный удар веревкой пришелся по выпученным глазам второй жабы. Тогда еще две кинулись на мышку сзади. Буря успела и их угостить веревкой. В это время одна из молодых жаб изловчилась и вонзила трезубец в заднюю лапу мышки. Обезумев от боли, та кинулась на врага, нанося удары и веревкой, и кулаками. Но жабы, сомкнув ряды, стали теснить ее, пытаясь повалить на землю. Мышка не сдавалась до последнего и продолжала колошматить их.
— Еуууулаааалиииииаа! — вдруг донесся с вершин песчаных холмов боевой клич.
Жабы тревожно заквакали, ряды их смешались; по песку стремительно затопало несколько пар легких лап.
В следующее мгновение жабы, словно стая диковинных птиц, одна за другой полетели по воздуху. Это три зайца, вооруженные копьями, пришли мышке на помощь. С первого взгляда в крупных рыжеватых зайцах можно было признать опытных бойцов — грозно оскалив зубы и выкатив глаза, они ловко орудовали сильными задними лапами. Уши зайцев развевались по ветру, длинные лапы раздавали мощные удары направо и налево — в мгновение ока они раскидали всех жаб, осаждавших Бурю. Им даже не понадобилось пускать в ход копья. Жабья шайка ретировалась, а Буря опустилась на песок, поглаживая раненую лапу. Старший из трех зайцев, высокий и худощавый, приблизился к колодцу:
— Красотища! Водичка твоя, насколько я понимаю?
Позволь хлебнуть?
Опешившая от изумления, Буря кивнула. Заяц утолил жажду и сплюнул песок.
— Уф! Ей-ей, водичка так себе, ну да здесь привередничать не приходится, — скривившись, заметил он. Потом со старомодной галантностью отвесил Буре поклон: — Честь имею представиться! Я — полковник Клэри. Род наш издавна носит славное имя Мидоуклэри, но ты можешь звать меня просто Клэри, так делают все мои друзья. Сей юный повеса не кто иной, как знаменитый бригадир Тим, а это наша краса и гордость, прекрасная Хонорэйбл Розмари, а для тебя просто Хон Рози. А теперь, с кем нам выпало счастье познакомиться?
Буря встала, забросив веревку за плечо и поджав раненую лапу.
— Меня зовут Буря Чайкобой. Вот он, Чайкобой, непобедимая веревка. Как вам мое оружие?
— Хм, — фыркнул бригадир Тим. — Штука неплохая, но, ей-ей, чтоб отделать жаб, нет ничего лучше старого доброго копья.
Хон Рози повернулась к Буре:
— Слышь, ты же еле ковыляешь.
Буря потрогала рану:
— Ерунда. А куда мы идем?
— Ясное дело, туда, где еды и питья вдоволь, так вот!
Да только как ты поплетешься? Поджав лапу?
Бригадир Тим опустился на корточки и внимательно осмотрел рану:
— Ей-ей, это сущие пустяки. Но так оставлять не годится.
У зайцев за спинами были рюкзаки, Хон Рози не мешкая сняла свой:
— Сейчас мы с этой лапой разберемся! Слышь, старушка, Хон Рози — лучшая в мире мастерица перевязывать раны, так вот! Угу, положим бальзам из мха и оленьего папоротника. Красотища! Теперь хоть пляши.
Ну-ка попробуй.
Буря осторожно ступила на раненую лапу. Боль и в самом деле утихла.
— Спасибо, Рози. Лапа как новенькая.
Пока Рози возилась с раной, полковник Клэри без устали ходил туда-сюда. Прикрыв глаза лапой, он то и дело поглядывал на солнце, чтобы понять, куда теперь двигаться.
— Готово? Теперь у нас полный боевой порядок. Значит, в путь. Слышь, я тут подумал, почему бы нам не двинуть прямехонько на северо-восток, к лесу. Навестим старину Паккатуга и заморим там червячка. Что скажешь, Тим?
— Хм, почему бы и нет? Ей-ей, мысль неплохая.
Буря была немного ошарашена странными присказками зайцев и их шумной манерой общения. На первый взгляд казалось, что зайцы — бесцеремонный и легкомысленный народ, но рассуждали они спокойно и здраво.
Вскоре после полудня путники пересекли равнину.
Песчаные просторы, испещренные редкими пятнами чахлой растительности, с дюнами, точно мираж колеблющимися в знойной дымке, остались позади. Но и спереди путь преграждали дюны, неприступные холмы, горы песка, в котором увязали лапы. Наконец, взобравшись на одну из вершин, путники увидели зеленую опушку соснового леса — прохладная тень деревьев так и манила скрыться от палящего солнца.
Бригадир Тим указал на высокий граб и повел своих спутников прямо к нему. Предупреждающим жестом он вскинул лапу:
— Слышь, рты держите на запоре. Старина Паккатуг, ей-ей, где-то тут. Если, конечно, усы меня не подвели.
Вдруг над самым ухом Тима просвистела стрела и вонзилась в ствол граба.
— Вы ворвались во владения Паккатуга! Кто вы такие? — проскрежетал чей-то недовольный голос.
— Клэри, Тим и Рози, дозорный отряд, охраняющий мир и порядок, к твоим услугам, — ответил полковник. — И с нами еще… как бишь ее… в общем, мышка, совсем молодая, хоть и отчаянная.
Как Буря ни вглядывалась в окружавшие их деревья, ей не удавалось различить незнакомца.
— Еще и мышь сюда притащили! — прохрипел сердитый голос. — Этого только не хватало. И почему я должен верить, что вы дозорный отряд? Назовите пароль.
Клэри нетерпеливо фыркнул:
— Слышь, Паккатуг Лесной Страж, кончай валять дурака. Нам ли тебя не знать, старый шут. Ты отлично знаешь, кто мы такие. Хотя черт с тобой, вот тебе пароль, если уж так приспичило: «К тебе гости пришли, угощенье принесли». Давай-ка, бездельник, вылезай поживее.
Тут с ближайшей ели на землю спрыгнуло такое странное существо, что Буря прикусила губу, стараясь сдержать смех.
Паккатуг Лесной Страж оказался старой, весьма упитанной белкой. Он был в полном вооружении — огромный лук, колчан, полный стрел. К ушам, лапам и хвосту у него были привязаны зеленые ветки, так что он напоминал небольшой куст, в листве которого поблескивали маленькие недоверчивые глазки.
— Привет, земляные выдры, — проскрежетал Паккатуг сквозь зубы, которых, кстати, у него осталось всего два. — Выкладывайте быстрее, что вы притащили Паку на обед.
— Не зарывайся, приятель, — фыркнул бригадир Тим. — Какие мы тебе выдры? Ты, слышь, прекрасно знаешь, что мы зайцы. И если ты не будешь полюбезнее, ей-ей, не видать тебе славных овсяных лепешек, орехового сыра и ячменного печенья с ягодами.
— Овсяные лепешки, сыр! Вот это другой разговор! Где они, где? — И Паккатуг принялся срывать рюкзак со спины Тима.
— Слышь, старина, не пори горячку. Сперва отведи нас в свое укрытие. Ясное дело, мы устали, хотим спокойно посидеть и подкрепиться, так вот!
Паккатуг решил не спорить и повел их в глубину леса, к прозрачному ручейку. Заросли сирени и шиповника, со всех сторон окружавшие небольшую полянку, превратили ее в настоящий зеленый грот, уютный и прохладный.
Путники с наслаждением опустились в траву, а Паккатуг отправился за водой.
— Старина Паккатуг живет в лесу отшельником, — сообщил полковник Клэри на ухо Буре. — Ей-ей, малый он неплохой. Если подкармливать его и потакать его придури, с ним вполне можно ладить. Он, вишь, свихнулся на всякой ерунде вроде маскировки и паролей. Ничего, мы уломаем его проводить тебя в старый добрый Рэдволл.
— Рэдволл? — эхом повторила необычное слово Буря. — А что это такое?
— В Рэдволле живут самые лучшие мыши на свете, так вот! Ш-ш-ш, Паккатуг идет.
Паккатуг принес кипящий чайник и пять чашек:
— Шиповниковый чай. Как увидел, что вы пожаловали, мигом поставил чайник на огонь. Знайте мою доброту, земляные выдры. А теперь вытаскивайте, что там у вас.
Порывшись в своих мешках, зайцы извлекли обещанные лакомства. Никогда раньше Буре не доводилось пробовать такой вкуснятины. Паккатуг набросился на еду так, что за ушами трещало, и изголодавшаяся мышка последовала его примеру. За несколько минут они подмели все вчистую и одновременно вцепились в последний яблочный коржик. Паккатуг грозно сверкнул глазами:
— Клянусь своим роскошным хвостом, эта молодая особа не по годам нахальная.
— У-ха-ха! — расхохоталась Хон Рози, подливая себе еще чаю. — Ей-ей, старушка Буря — крепкий орешек. Слышь, когда мы ее увидели, она одной лапой задавала трепку целой жабьей шайке. Нет, нашей Буре палец в рот не клади. Эй, Буря, откуда ты взялась?
Буря засунула в рот отвоеванный у Паккатуга яблочный коржик:
— Мммм, язык можно проглотить. Откуда я, спрашиваешь? Хотела б я это знать. Но я не представляю, кто я, где родилась, где жила. Даже как зовут меня не помню.
Меня выбросило на берег бурей, вот я и выбрала себе имя Буря. Наверное, мы пришли со дна морского, я и мой верный Чайкобой.
Паккатуг, жевавший овсяную лепешку, насмешливо уставился на мышку:
— У тебя что, память отшибло? Значит, ты теперь никто и звать тебя никак?
Клэри вежливо кашлянул, словно его вдруг осенила удачная мысль:
— Ей-ей, грустная история. Потому-то мы и привели ее к тебе, старина. Думаем, уж верно, наш Паккатуг согласится проводить бедолагу в Рэдволл. Уж они там сумеют прознать, кто она и откуда. Аббатские мыши собаку съели на всяких там тайнах и загадках, так вот!
Паккатуг поднялся и отряхнул лапы:
— Ха-ха-ха, нашли дурака! Ишь что выдумал — чтобы я тащился в такую даль из-за какой-то мышки!
Буря тоже вскочила, задыхаясь от возмущения:
— Не больно-то и хотелось с тобой идти! И с чего это вам взбрело в голову, что я отправлюсь незнамо куда! Очень мне нужен такой провожатый-придурок. Видно же, что у него ум за разум зашел, сам не знает, белка он или куст.
Хон Рози дернула мышку за лапу:
— Слышь, старушка, не лезь в бутылку. Ей-ей, мы уже поняли, что ты не робкого десятка. Только намотай себе на ус — сейчас ты в чужой стране, так вот! Звери здесь водятся всякие. И мы не хотим, чтобы ты опять попала в переделку. Мы тебе добра желаем. А для мыши самое лучшее — оказаться среди своих собратьев, так ведь?
Паккатуг принялся собирать чашки.
— Ух! Если хочешь со мной идти, приведи себя в порядок. Охота мне позориться с такой неряхой.
Не помня себя от обиды, Буря выскочила из укрытия Паккатуга.
— Мы с Чайкобоем без вас обойдемся! — прокричала она, размахивая веревкой. — Не пропадем, не волнуйтесь!
Бригадир Тим смерил белку холодным взглядом:
— Вишь, невежа, чего натворил!
Паккатуг перебросил хвост через голову и в задумчивости пожевал его облезлый кончик.
— Ладно уж, будь по-вашему! Вечно вы, земляные выдры, суетесь не в свое дело, житья от вас нет! — Он приложил лапы ко рту и громко окликнул: — Эй, ты, мышь, как бишь тебя, дуй сюда. На твое счастье, у старины Паккатуга доброе сердце. Отведу тебя в Рэдволл, радуйся. Только у меня есть свои условия.
Буря немного приблизилась:
— Какие еще условия?
Паккатуг повернулся к зайцам:
— Условие первое — еда! Дорога предстоит длинная, а я и так совсем отощал. Словом, хотите, чтобы я проводил вашу ненаглядную мышь, — отдавайте мне все, что у вас в мешках, до последней крошки.
Клэри подкрутил усы:
— Ей-ей, старина, ты загнул! А мы что будем есть, по-твоему?
— Ой, Клэри, пусть его обожрется, — перебила Хон Рози. — Уж мы по дороге в Саламандастрон отыщем чем заморить червячка. А то потуже затянем пояса. Не впервой.
Бригадир Тим вывалил на землю содержимое своего мешка:
— Будь по-твоему, белка! Что еще?
— Я не желаю, чтобы кто-то знал, как меня найти.
Так что, когда поведу эту мышь в Рэдволл, я завяжу ей глаза, а то потом еще отыщет дорогу обратно.
Хон Рози обеспокоенно взглянула на Бурю:
— Ничего страшного, старушка. Завяжешь глаза, и все!
Буря согласно кивнула. В глубине души ей страшно хотелось попасть в аббатство Рэдволл, неведомое и загадочное.
Паккатуг изрек свое последнее условие:
— И наконец, до утра я лапой не шевельну. Не молоденький по ночам таскаться.
Клэри бросил взгляд на Бурю; мышка опять кивнула.
— Ну, старый бродяга, ясное дело, мы согласны. Только, слышь, не подкачай, сделай все в лучшем виде. Хоть Буря и не велика ростом, из нее вышел бы славный воин, так вот!
Разговор был окончен. Паккатуг улегся на мягкий мох и оглушительно захрапел. Клэри тоже стал устраиваться на ночь.
— Старый разбойник нашел себе неплохое местечко.
Только, ей-ей, старина Паккатуг соврет — недорого возьмет. Если он сказал, что здесь его укрытие, бьюсь об заклад, он нам глаза отводит. Уж верно, у него есть другое логово. Ладно, хорошо всхрапнуть нам всем не мешает. Завтра мы отправимся назад, в Саламандастрон. Слышь, Буря, ты теперь будешь жить в аббатстве Рэдволл, среди мышей. Ты рада?
Но ответа не последовало. Свернувшись на мху калачиком, Буря крепко спала, обеими лапами прижимая к себе Чайкобой.
8
Дандин был занят важным делом — он подбирал песни для предстоящего праздника. Усевшись в тени развесистого дуба, он припоминал старинные напевы и наигрывал их на флейте. Неподалеку устроился Сакстус в компании с несколькими кротами и другими жителями аббатства. Стоило Дандину заиграть что-нибудь знакомое, все хором подхватывали и требовали, чтобы флейтист играл еще и еще. Кроты, подскакивая от нетерпения, упрашивали Дандина сыграть их любимую песню.
— Урр, будь добр, спой нам про Гонфа и пирожки, — твердили они.
Дандин и сам любил эту балладу: в ней говорилось о том, как его прадед Гонф, Король воров, украл пирожок, испеченный самой аббатисой Жерменой, первой настоятельницей обители Рэдволл. Дандин сыграл несколько тактов, чтобы все насладились звонким и чистым голосом флейты знаменитого Гонфа, и запел:
Случилось это по весне,
Когда сияли дали, —
Спекла Жермена пирожки,
Чтоб к чаю их подали.
Ах, сколько ягоды лесной
Положено в них было!
Их остужаться на окно
Жермена положила.
А мимо Гонф, Король воров,
С утра не ев ни крошки,
Шагал — и видит пирожки
Жермены на окошке!
И Гонф немедленно туда подкрался тихой сапой —
Румяный самый пирожок украл он ловкой лапой.
Пришла Жермена, скоро чай, — и видит: сам не свой,
С оружьем, под окном наш Гонф стоит как часовой.
«Зачем стоишь ты здесь с мечом?» — спросила тут Жермена.
«О аббатиса, — молвил Гонф, — тут кража и измена!
Стащила птица пирожок, что испекла ты к чаю.
Ее прогнал я и теперь стою и охраняю».
Сказала аббатиса: «Ох! Нет с птицами мне сладу!
И впредь, коль буду пирожки я печь, — тебе, дружок,
Всегда положен от меня отдельный пирожок».
Кроты покатились со смеху, попадав на траву:
— Урр! Ну и Гонф, ну и прыткий парень!
— Ишь какой хитрый — получил аж два пирожка!
— Иди-ка сюда, дружище, — подозвал Сакстус крота по имени Вильям. — Может, теперь ты нам споешь? Говорят, среди кротов ты первый певец.
Вильяма не пришлось просить дважды: он поднялся с травы и, неуклюже переваливаясь, подошел к флейтисту, потом пригладил свою бархатистую шерстку, потер нос, сжал крепкие лапы в кулаки и затянул песню; как и у большинства кротов, у него был хриплый бас.
Компания что есть мочи забила в ладоши; певец поклонился и послал всем воздушный поцелуй, при этом так сморщил нос, что его глазки-бусинки почти скрылись И круглыми щеками.
Вильям решил ответить любезностью на любезность:
— Теперь твой черед, Сакстус.
Сакстус насупился и смущенно замахал лапами:
— Нет, что ты, у меня ни голоса, ни слуха. Когда я пою, всем кажется, будто взбесившийся дятел стучит клювом по дереву.
Дандин похлопал друга по спине:
— Ну что ты ломаешься. Смотри, станешь таким же книжным червем, как брат Губерт. О, я кое-что придумал!
Не хочешь петь, расскажи какой-нибудь стишок. В старых книгах и пергаментах, в которых ты вечно роешься, наверняка полно всяких занятных стихов. Давай, не стесняйся.
Сакстус молчал, уставившись в землю. Наконец он судорожно перевел дух и откашлялся:
— Ну хорошо… Только предупреждаю, не жалуйтесь, если не понравится. Это стихотворение… Я наткнулся на пего в старинной рукописи. Странное оно какое-то, не поймешь толком про что… Но мне почему-то нравится.
И Сакстус стал читать стихи:
Ветер ледяной над дикой страной
Поет о том, что грядет:
«Среди крошева льдов, где могила судов,
Остров встает из вод.
Бушуют валы у огромной скалы,
Кровью окрашена ночь —
Туда поневоле, вкусив черной доли,
Попали отец и дочь.
Дух захватило, сердце застыло,
Когда Неистовый тать,
Прислужник ада, несчастное чадо
Посмел волнам предать.
О ты, чья рука верна и крепка,
Чья легенда еще впереди,
Ты встанешь в слезах на красных камнях
И споешь с печалью в груди».
Когда он смолк, в воздухе повисла неловкая тишина, никто не проронил ни слова. Все недоуменно смотрели на Сакстуса, а тот, окончательно смутившись, переминался с лапы на лапу. Хорошенькая Роза первой нарушила молчание:
— Нашел что прочитать. Белиберда, иначе не скажешь. Нет, я такие стихи не люблю — ни складу ни ладу. — И она ловко взлетела вверх по стволу дуба, осыпая всех листьями и мелкими веточками.
Дандин, чтобы как-то сгладить тягостное впечатление, захлопал в ладоши и закричал:
— Молодчина, Сакстус! Здорово прочел!
Остальные тут же его поддержали, но их прервала матушка Меллус:
— Эй, молодежь, хватит прохлаждаться! Идите-ка соберите нашу детвору, а то меня на все не хватает. Время обедать. В саду уже накрыты столы. Только прежде чем усядетесь, я проверю, чисто ли вымыты лапы.
Дандин с Сакстусом отправились к южной стене аббатства, где стояла умывальная бочка.
— Откуда ты выкопал этот стишок? — спросил у друга Дандин, пока они полоскали лапы. — Честно говоря, он и впрямь какой-то странный.
— Да я и сам не помню. Рылся как-то в старых пергаментах и наткнулся на это стихотворение. Брат Губерт как раз задремал, и я прочел стихи без помех. Знаешь, они крепко запали мне в память.
К друзьям присоединился слепой Симеон. Он тоже принялся полоскать лапы в бочке.
— Да, Сакстус, порой что-то прочно западает нам в память, хотя мы сами не знаем зачем и почему. Но бывают времена, когда память может сослужить добрую службу. Твое счастье, что ты помнишь много старинных стихов.
В старых рукописях сокрыто много мудрости, очень много. Признаюсь, я стоял неподалеку, покуда ты читал. Согласен с тобой, эти слова завораживают — они звучат так красиво и необычно.
Тем же утром, на рассвете, «Темная королева» вошла и бухту острова Терраморт. Салтар Неустрашимый Корсар и его команда сошли на берег. Все сжимали в лапах оружие, однако на пустынном берегу не было ни души, и крысы вздохнули с облегчением. Но не успели они выйти на залитые солнцем прибрежные камни, как скалы ожили — там притаилась сотня бойцов Габула, вооруженных луками и копьями. Салтар ругнулся себе под нос, но внешне ничем не выдал своей тревоги. Стоя по колено в воде, он дерзко взглянул на берег, ощетинившийся копьями:
— Это что еще за новости? Где Габул?
Лысохвост, командир берегового отряда, пожал плечами в ответ:
— В форте Блейдгирт. Ждет тебя не дождется.
Леддер, первый помощник, подошел к своему капитану и вытащил из ножен кривую саблю:
— А если мы не желаем тащиться к нему в форт?
Лысохвост дважды помахал копьем в воздухе. Наверху, в скалах, стрелки подняли луки.
— Габул просил передать тебе, что очень просит пожаловать.
Тут Салтар резко обернулся, потому что услышал какой-то подозрительный всплеск — то был звук поднимаемого якоря. К ужасу своему, он увидел, что «Темная королева» потихоньку выходит в открытое море. На палубе суетились крысы, а на капитанском мостике стоял довольно ухмыляющийся Кривоглаз.
— Эй, приятель, не дергайся, — насмешливо крикнул он. — С твоим кораблем все будет в порядке. Мы немного на нем покатаемся, пока ты болтаешь с Габулом, вот и все!
— Что ж, если его Королевское Величество так просит, наведаемся к нему в гости.
Столы в пиршественном зале ломились от еды и питья.
Во главе самого большого стола сидел Габул, ради такого случая оставивший свой трон. Меча при нем не было, на губах играла ухмылка.
— Эй, смотрите, кто к нам пожаловал! Салтар, лучший капитан моего флота, и его доблестные головорезы. Салтар, приятель, садись сюда, рядом со мной! А вы, парни, не теряйте времени даром! Сегодня здесь есть чем набить брюхо! Голодным никто не останется!
Пиратов с корабля Салтара не пришлось упрашивать — они жадно набросились на еду, выхватывая друг у друга лакомые куски. Салтар покорно опустился на место рядом с Габулом, однако он не прикоснулся ни к еде, ни к питью и ни на минуту не выпускал рукоять своей сабли.
Габул, оглушительно хохоча, отрывал куски жареной рыбы и незаметно бросал их через плечо. Казалось, он выпивает один кубок за другим, однако вино он выливал под стол.
— Давно ли ты разлюбил вдоволь выпить и вкусно поесть, Салтар? Может, с тех пор, как услыхал, что случилось с твоим брательником Бладригом?
— С Бладригом? А что с ним? — Салтар ничем не выдал своего волнения.
Габул разорвал когтями жареную чайку и принялся обгладывать кости. Потом он поднял оскаленную в усмешке морду:
— Пришлось его прикончить. Снести башку мечом.
Ни одна шерстинка не дрогнула на морде Салтара.
— Вот как? Чем же он провинился?
Габул вытер жирные когти о бороду:
— Слишком много о себе возомнил. Осатанел от жадности. Вот и пришлось его прикончить.
Взгляд Габула встретился с ледяным взглядом Неустрашимого Корсара: каждый выжидал удобного момента.
Салтар вертел в лапах пустой кубок.
— Было при нем оружие, когда ты убил его?
— Нет. Оружие ему было ни к чему. Он как раз примерял, впору ли ему корона.
Салтар медленно поднялся, сжимая свою кривую саблю:
— С безоружными ты орел, это всем известно. А не хочешь ли сразиться с тем, у кого в лапах сабля?
Габул стал украдкой шарить под столом, где был припрятан его меч.
— Не кипятись так, приятель! Видишь, со мной нет меча.
Теперь настал черед Салтара разразиться хохотом:
— Хо-хо-хо! Иди же, отважный и неустрашимый, возьми меч. Только он вряд ли тебе поможет. Трус и с мечом трус. Не зря же девчонка, жалкое мышиное отродье, чуть не отправила тебя в ад, хотя ты был вооружен до зубов.
Внезапно Габул оттолкнул стол и бросился на противника, потрясая мечом. Свирепый оскал перекосил его отвратительную морду.
— Лжешь, гад! Ты жизнью поплатишься за то, что порочишь имя короля!
Остальные крысы подались назад, они знали — два беспощадных бойца сцепились не на жизнь, а на смерть.
Габул ураганом налетел на врага, но Салтар увернулся — он ловко отражал удары, одновременно туго наматывая вокруг свободной лапы шнур, которым был привязан его стальной крюк. Он без умолку сыпал оскорблениями и насмешками — испытанный прием крыс-пиратов. Так они доводили противника до белого каления и заставляли совершить промах.
— Ты не только трус, но и слабак! Мой брат мог вышибить из тебя дух поварешкой!
Габул ходил кругами, избегая нападения, его золотые клыки, отделанные изумрудами, устрашающе посверкивали в мерцающем свете факелов.
— Ты, куча потрохов, я подвешу тебя на твоем крюке и пусть чайки вырвут твой грязный язык!
Клинки, звеня, скрестились. Крюк Салтара вцепился в плащ соперника, угрожая распороть ему шкуру, но Габул в мгновение ока разрезал плащ кинжалом, висевшим у него на поясе, и отбросил прочь. Однако он потерял равновесие и пошатнулся; Салтар наскакивал и, лязгая клинком, заставлял его отступать.
— Ты умрешь, поганая тварь! Сейчас я выпущу твои кишки, Габул! Только прежде ты во всеуслышанье объявишь меня королем!
Габул пятился и пятился, позволяя Салтару теснить себя в дальний угол зала. Он задыхался и пыхтел, глаза его остекленели от испуга, — казалось, он из последних сил изворачивается, спасаясь от неумолимой сабли и страшного крюка. Но про себя крысиный король злорадно усмехался. Салтар был опьянен предчувствием близкой победы.
Габул продолжал пятиться, спотыкаясь на каждом шагу, налетая на столы и скамьи; каждый новый выпад Салтара угрожал проткнуть его насквозь. У самого занавеса, скрывающего стену, Габул вдруг оступился и рухнул на колени. Меч, дрогнув в самый решительный момент, отлетел, зазвенев по каменным плитам. Крысы, сгрудившись в сторону, затаили дыхание. Габул покатился по полу, но внезапно вскочил, подпрыгнул, сорвал со стены факел и накинулся на противника сбоку. Салтар повернулся с быстротой молнии.
Размахивая пылающим факелом, Габул толкал соперника прямо к клинку, спрятанному за занавесом. Его хитрость удалась: Салтар с размаху налетел на кинжал, торчавший в стене, и тут же испустил дух. На его морде застыло недоуменное выражение, словно он так и не понял, что с ним случилось.
В пиршественном зале повисло молчание. Габул презрительно плюнул на труп врага. Потом подскочил к самому большому столу и обрушил на него град сокрушительных ударов. Еда, вино, посуда превратились в месиво под его мечом. Утолив гнев, король повернулся к оторопевшим крысам. Глаза его кровожадно сверкали, кольца и браслеты издавали нестройное дребезжание, дикий оскал обнажал золотые клыки с изумрудами. Наставив на крыс свой кривой меч, Габул взревел:
— Я — Неистовый Габул, Король и Повелитель всех крыс-пиратов! А теперь повторите, кто я!
Десятки мечей, кинжалов, сабель и пик взмыли в воздух. В толпе крыс не было никого, кто бы не орал вместе со всеми: «Неистовый Габул, наш король и повелитель».
Наконец приветственные крики смолкли; в наступившей тишине гулко раздался удар в тяжелую кованую дверь зала. Лысохвост распахнул ее и обнаружил Одноуха — утром тот был среди пиратов, захвативших «Темную королеву». Он был ранен, к тому же ему явно пришлось добираться до берега вплавь — кровь и вода ручьями стекали по его шкуре. Шатаясь, Одноух сделал несколько нетвердых шагов и рухнул на пол. Но все же он приподнялся, опираясь на лапу, и указал на окно:
— Милорд, Кривоглаз удрал. Он похитил «Темную королеву».
Габул, словно пантера, одним прыжком выскочил из-за стола. Он подбежал к чуть живому Одноуху и схватил его в охапку:
— Что ты несешь!
— Милорд, у него все было продумано. Остальные в сговоре с ним. Я один не захотел подчиниться, и он выбросил меня за борт.
— Кривоглаз, старый кореш! И ты меня предал!
— Милорд, он сказал, мол, с тобой лучше не иметь дела. Дескать, ты стал слишком буйным, на тебя не угодишь. Пообещал, что пираты, которые переметнутся к нему, будут по ночам спокойно спать, а не трястись, ожидая удара кинжалом. Тебе что друг, что враг — все едино. Так он сказал, Кривоглаз. Я слышал это своими ушами.
Еще он обещал увести корабль так далеко, что ты ни в жизнь не найдешь.
Габул, охваченный яростью, разжал лапы, и Одноух грохнулся на пол.
— Разрази меня гром! Кривоглаз оказался последним прохвостом. Умыкнул «Темную королеву», мой лучший корабль. Эй, Лысохвост, сколько кораблей стоит в бухте?
— Милорд, в северной бухте сейчас «Ночной разбойник» и «Крысиный коготь». Но обоим нужен ремонт и просмолка. Там же бросила якорь и «Крабья клешня».
У нее пробито днище и поврежден руль. Ни один корабль не может выйти в море.
Габул мрачно насупил брови:
— А где остальные?
— «Стальной клинок», «Черный парус», «Крысиная голова» и «Острый клык» ушли на промысел. Но они будут здесь прежде, чем вновь наступит полнолуние.
— Как только они войдут в гавань, пусть тут же разворачиваются и опять идут в море, — прорычал Габул, ударив кулаком по столу. — Вы должны нагнать «Темную королеву», или я сгною вас заживо. Да, «Темная королева» скоро войдет в бухту острова Терраморт. На грот-мачте будет красоваться голова Кривоглаза. А того, кто захватит «Темную королеву», я сделаю своим адмиралом, вторым в королевстве после себя! Ну, кто готов пуститься в погоню?
Три крысы торопливо выступили вперед. Габул одобрительно оглядел их:
— Слушайте меня, Кособрюх, Гнилозуб и Кошкодер!
Каждый из вас должен собрать команду. Два дня вам на то, чтобы привести в порядок корабли, что стоят сейчас на якоре. Возьмите невольников, что служат в форте, все равно эти бездельники ни черта не делают. Пусть работают днем и ночью. Кривоглаз еще поплачет кровавыми слезами. И запомните все — от гнева Габула не скрыться ни на земле, ни в море!
9
Уже полдня Буря тащилась по лесу в обществе старого брюзги Паккатуга.
Путешествие оказалось не из приятных, так как глаза у мышки были завязаны и она то и дело натыкалась на стволы и сучья, спотыкалась о корни, обжигалась о крапиву.
Наконец ее угрюмый провожатый проголодался и объявил, что пора сделать привал. Они уселись под старым платаном, широко раскинувшим свои ветви. Буря перво-наперво сняла с глаз повязку.