Совершенно случайно в воскресный вечер Виктор из светской бригады полиции зашел в кинотеатр «Балтазар». Неудавшаяся слежка привела его на многолюдный бульвар Клиши. Избегая давки, он присел за столик на террасе кафе и, пробегая глазами «Вечерний листок», наткнулся на такое сообщение:
      «Утверждают, что на днях знаменитый разбойник Арсен Люпен после нескольких лет молчанья снова заставит говорить о себе. В пятницу его видели в одном из городов на востоке Франции. Из Парижа туда были командированы сотрудники полиции, и в очередной раз он сбил полицейских со следа».
      — Подлец! — пробормотал Виктор, который как истый полицейский считал злоумышленников своими врагами и говорил о них, не особенно выбирая выражения.
      И вот тогда в довольно плохом настроении он направился в кинотеатр, где шел детективный фильм. Поднявшись на балкон, он занял боковое место. Но к концу антракта Виктора охватило чувство досады. Что привело его сюда? И он хотел было уйти, когда заметил недалеко от себя очень интересную женщину. Она принадлежала к числу прекрасных созданий, к которым сразу же приковываются все взоры, хотя красавица явно старалась не привлекать к себе ничьего внимания.
      Виктор остался. Прежде чем в зале наступила темнота, он успел разглядеть сверкавшие на ее пальцах кольца и металлический блеск ее глаз и, не обращая внимания на фильм, терпеливо ждал конца.
      Нельзя сказать, что он рассчитывал понравиться ей. Нет. Он прекрасно знал свои недостатки: красноватое лицо, морщины, седеющие виски — короче, вид отставного кавалериста, которому уже перевалило за полсотни, но который старается выглядеть моложе при помощи экстравагантной одежды. Однако женская красота все еще привлекала его, напоминая о лучших годах жизни.
      Когда снова дали свет и незнакомка встала. Виктор увидел, что она довольно высока, стройна и с большим вкусом одета. Эти наблюдения еще больше вдохновили его. И он последовал за ней, отчасти из любопытства, отчасти повинуясь своему профессиональному чутью. Но в тот момент, когда он почти приблизился к ней, внизу, в зале, вдруг раздались крики. Мужской голос истошно вопил:
      — Держите воровку! Арестуйте ее! Она меня обокрала!
      Элегантная дама наклонилась, глядя в зал. Виктор тоже. Внизу, в центральном проходе, суетился молодой человек, низенький и толстый, с искаженным лицом, стараясь пробиться через окружающую его толпу. Особа, которую он пытался настичь и указывал на нее пальцем, была от него довольно далеко, и ни Виктор, ни другие зрители не видели ее. Толстяк все кричал, приподнимаясь на цыпочки и расталкивая окружающих:
      — Вон там, вон там, в дверях!.. Черноволосая, в черном платье!..
      Он не мог привести других примет женщины. В конце концов он протиснулся к дверям и выскочил в холл.
      Виктор не медля спустился с балкона и поспешил вслед за человеком, который продолжал кричать:
      — Задержите ее!
      На улице, потеряв из виду воровку, молодой человек пару минут растерянно оглядывался по сторонам. Затем, вероятно заметив ее, бросился к площади Клиши, лавируя среди автомобилей и трамваев. Теперь он молча бежал, расталкивая прохожих. Однако скоро он понял, что кто-то от самого кинотеатра бежит рядом с ним. Это его приободрило, и он прибавил ходу.
      Чей-то голос спросил его:
      — Вы все еще ее видите?
      Еле дыша, толстяк пробормотал:
      — Нет. Но она, кажется, побежала сюда…
      И он свернул на немноголюдную улицу.
      На перекрестке он крикнул:
      — Идите по правой стороне, а я пойду по этой. В конце концов мы ее настигнем. Это маленькая брюнетка, одетая в черное.
      Но он не сделал и двадцати шагов, как уперся в тупик, и только тогда заметил, что его компаньон по-прежнему рядом.
      — Как? — гневно вскричал он. — Вы здесь? Но я же говорил вам…
      — Да, — ответил тот, — но, по-моему, с площади Клиши вы бежали наугад. Надо поразмыслить. Подобные истории мне знакомы.
      Молодой человек удивленно посмотрел на этого странного субъекта, который, несмотря на продолжительный бег, не выглядел усталым.
      — Кто вы? — подозрительно осведомился он.
      — Я из полиции. Инспектор Виктор.
      — Из полиции? — повторил молодой человек. — Я никогда не видел детективов.
      Внезапно он повернулся и зашагал в обратную сторону.
      Виктор нагнал его.
      — Но как же эта женщина? Эта воровка?
      — Я сам ее найду…
      — Я мог быть вам полезен. Дайте мне некоторые сведения…
      — Сведения? О чем? Я ошибся…
      И он ускорил шаг, явно желая отвязаться от спутника, но сделать это было не так-то просто.
      Они больше не говорили. Молодой человек, казалось, торопился куда-то, но уже не с целью догнать воровку.
      — Зайдемте сюда, — предложил инспектор, подталкивая его к двери, над которой висел фонарь с надписью: «Полицейский пост».
      — Сюда? Но зачем?
      — Побеседуем, ведь среди улицы это не совсем удобно…
      — Вы с ума сошли! Оставьте меня в покое!
      — Я не сошел с ума и в покое вас не оставлю, — возразил взбешенный Виктор. Из-за этого типа он упустил прекрасную незнакомку!
      Неизвестный пытался сопротивляться, даже нанес инспектору удар кулаком, получив в ответ два удара, и наконец, побежденный, был втолкнут в комнату, где находилось несколько агентов в форме.
      — Виктор из светской бригады, — отрекомендовался инспектор, входя. — Мне надо сказать несколько слов этому господину. Я вам не помешаю, бригадир?
      Услышав его имя, полицейские встрепенулись. Бригадир тотчас же заявил, что он в его распоряжении, и Виктор коротко объяснил ему суть дела. Молодой человек без сил рухнул на скамью.
      — Что, выдохся? — поинтересовался Виктор. — Но почему бежал, как ужаленный?
      И, меняя тон на более вежливый, добавил:
      — Вашу воровку вы потеряли из виду сразу же. Тогда куда же вы так торопились?
      Молодой человек упорствовал:
      — В конце концов, это вас не касается! Я вправе бежать куда угодно. Какого черта вы от меня хотите?
      — Вы не имеете права устраивать скандал в общественном месте. И тем более вызывать без всякого основания тревогу…
      — Я никому не причинил вреда…
      — А мне? Я было натолкнулся на очень интересный след… Вы же меня отвлекли. Ваши документы!
      — У меня их нет при себе.
      Инспектор не стал церемониться. Он обыскал задержанного, завладел его бумажником, обшарил его и пробормотал:
      — Вас зовут Альфонс Одигран? Вам это что-нибудь говорит, бригадир?
      — Можно позвонить по телефону и навести справки, — предложил тот.
      Виктор снял трубку и вызвал префектуру.
      — Алло! Это вы, Мулебюр? Говорит Виктор из светской. Скажите, что вам известно о господине Одигране, который мне случайно попался. Говорит вам что-нибудь это имя? Что? Ну да. Альфонс Одигран… Алло! Телеграмма из Страсбурга? Прочтите ее! Хорошо… Хорошо… Да, невысокий толстяк с вислыми усами… Кому звонить? Эдуэну? Главному инспектору? Поставьте его в известность, что он может прибыть за этим типом на полицейский пост улицы Урсулинок… Благодарю вас!
      Положив трубку, он повернулся к Одиграну.
      — Хорошенькое дельце! Служащий Центрального Восточного банка, ты исчез с прошлого вторника. И не без причины: из хранилища похищены девять бон Национальной Обороны. Это неплохой куш — девятьсот тысяч франков. Видимо, этот самый пакет у тебя и стянули в кино. Кто? Кто была та воровка?
      Одигран зарыдал, и сквозь слезы признался:
      — Я встретил ее позавчера в метро… Вчера мы вместе обедали и ужинали… Дважды она видела, что я прячу толстый пакет… Сегодня в кино она все время прижималась ко мне, и в результате карман у меня пустой…
      — Пакет содержал боны?
      — Да.
      — Имя женщины?
      — Эрнестина.
      — А дальше?
      — Не знаю.
      — Кем и где работает?
      — Машинисткой.
      — Где именно?
      — На каком-то складе химических товаров.
      — Где он находится?
      — Не знаю. Мы встречались на улице Мадлен.
      Он без конца всхлипывал и причитал. Виктор, которому не было нужды знать больше, встал, договорился с бригадиром, чтобы никакая предосторожность не была упущена, и удалился.

      Виктор проживал в квартале Тери в маленькой уютной квартирке, вместе с преданным ему старым слугой. Обладая небольшим состоянием и очень независимым характером, страстный путешественник, он был на очень хорошем счету в префектуре, где, впрочем, его считали оригинальным и скорее случайным сотрудником, чем служащим, подчиненным всем правилам полиции. Если дело ему не нравилось, он за него не брался ни за что на свете. Тогда не действовали ни приказы, ни угрозы. Если другое ему импонировало, он докапывался до самых глубин и приносил решение начальнику сыскной полиции, любимцем и протеже которого считался. Затем снова на какое-то время о нем ничего не слышали.
      На следующий день после того маленького происшествия прочел в газете отчет об аресте, рассказанный главным инспектором Эдуэном со всеми подробностями, и переключился на другую заметку, из которой узнал, что город на востоке страны, где видели Люпена, это Страсбург. А ведь боны были похищены именно в Страсбурге. Очевидно, простое совпадение, подумал он, так как не находил ничего общего между этим тюфяком Одиграном и Арсеном Люпеном. Но все же…
      Сразу же после обеда он принялся за дело, которое еще незадолго до этого абсолютно не интересовало. Он порылся в справочнике, разыскал адреса фирм, которые связаны с химическими товарами, и к пяти часам обнаружил, что некая Эрнестина работает в Центральной химической конторе на улице Мен-Табор.
      Виктор позвонил начальнику конторы и услышанные им ответы побудили его немедленно отправиться на улицу Мен-Табор. Контора состояла из двух маленьких комнат, которые для экономии места разделялись легкими жалюзи. В директорской комнатушке он сразу же столкнулся с недоверием.
      — Эрнестина Пинэ — воровка? Та самая, о которой я сегодня читал в газетах? Невозможно, господин инспектор! Родители ее почтенные люди… Она живет с ними…
      — Я могу задать ей несколько вопросов?
      — Конечно, если это необходимо…
      Директор позвонил и сказал вошедшему сотруднику:
      — Пригласите мадемуазель Пинэ.
      Вскоре в кабинет вошла скромная на вид девушка.
      Однако, когда Виктор спросил, что она сделала с пакетом, вытащенным накануне из кармана соседа в кино, она мгновенно залилась слезами и не отпираясь пробормотала:
      — Это неправда… Я увидела на полу желтый пакет и подняла его, а сегодня утром узнала из газет, что меня обвиняют…
      Виктор протянул руку.
      — Пакет! Он при вас?
      — Нет. Он на моем столе, возле пишущей машинки…
      — Пройдемте, — сказал Виктор.
      Порывшись в пачке писем, лежавших на столе, она с недоумением выпрямилась. Потом еще раз перебрала все бумаги.
      — Нет! — нервно проговорила она. — Пакета здесь больше нет!
      — Прошу всех оставаться на местах, — приказал Виктор десятку служащих, сидевших в той же комнате. — Господин директор, когда я вам звонил, вы были одни в кабинете?
      — Кажется, да… Или нет… Вспомнил! Около меня была счетовод мадам Шассен…
      — В таком случае по некоторым фразам из нашего разговора она могла понять суть дела, — заметил Виктор. — Пару раз вы назвали меня инспектором и произносили имя мадемуазель Эрнестины. Вероятно, мадам Шассен знала, как и все, из газет, что подозревают мадемуазель Эрнестину… Кстати, она здесь?
      Кто-то из служащих ответил:
      — Мадам Шассен всегда уходит без двадцати шесть, чтобы не опоздать к шестичасовому поезду. Она живет за городом, в Сен-Клу.
      — Она ушла именно в тот момент, когда я пригласил машинистку в кабинет?
      — Нет, чуть позже.
      — Вы видели, как она собиралась? — спросил Виктор Эрнестину.
      — Да, — ответила та. — Мы как раз разговаривали с ней в это время.
      — А когда вас позвали, спрятали желтый конверт под бумаги?
      — Да. А до этого я хранила его в корсаже.
      — Мадам Шассен заметила этот жест?
      — Вполне возможно.
      Виктор взглянул на часы, выяснил приметы мадам Шассен — сорокалетней блондинки, одетой в зеленый жакет, — и вышел из конторы.
      Внизу он столкнулся с главным инспектором Эдуэном. Смутившись, Эдуэн воскликнул:
      — Как, вы уже здесь, Виктор? Вы видели любовницу Одиграна? Мадемуазель Эрнестину?
      — Да, все в порядке…
      Не задерживаясь больше, он вскочил в такси и успел как раз к отходу шестичасового поезда. С первого взгляда он определил, что в этом вагоне дамы в зеленом не было.
      Поезд тронулся.
      Все пассажиры читали вечерние газеты. Рядом с ним двое болтали между собой о желтом конверте, проявляя полную осведомленность в мельчайших деталях.
      Через пятнадцать минут поезд прибыл в Сен-Клу. Виктор выскочил первым на перрон и стал рядом с контролером, отбиравшим билеты.
      Пассажиров было много. Когда наконец появилась блондинка в зеленом жакете, Виктор тихо сказал ей:
      — Следуйте за мной, мадам. Я из полиции.
      Дама вздрогнула, что-то пробормотала и пошла за инспектором, который пригласил ее в кабинет начальника станции.
      — Вы служите в конторе химических товаров, — заявил Виктор, — и по ошибке захватили конверт, который машинистка Эрнестина оставила на своем столе.
      — Я? — удивилась она. — Вы ошибаетесь, сударь.
      — Я буду вынужден…
      — Обыскать меня? Пожалуйста! Я в вашем распоряжении.
      Она держалась так уверенно, что это поколебало инспектора. Он попросил ее пройти в соседнюю комнату с одной из сотрудниц вокзала.
      Никакого конверта и никаких бон при ней найдено не было.
      — Дайте мне ваш адрес, — сурово сказал Виктор.
      В это время из Парижа прибыл другой поезд. Главный инспектор Эдуэн соскочил с подножки и направился к Виктору, который спокойно произнес:
      — Госпожа Шассен имела время спрятать желтый конверт в надежное место. Если бы вы не болтали вчера в префектуре с журналистами, публика не знала бы о существовании этого конверта, содержащего целое состояние, у мадам Шассен не было бы и мысли о похищении, и я обнаружил бы его в корсаже Эрнестины. Вот к чему приводят необдуманные поступки…
      Эдуэн недовольно нахмурился, но Виктор все же закончил:
      — Я делаю вывод: Одигран, Эрнестина, Шассен. В течение суток трое воспользовались этим лакомым куском… Перейдем к четвертому.
      И он вскочил в парижский поезд, оставив на перроне своего растерявшегося начальника.

      Утром во вторник Виктор отправился на машине в Сен-Клу для тщательного расследования. Он исходил из простого умозаключения, что мадам Шассен не могла положить такой важный предмет в первое попавшееся место. Скорее всего, она кому-то его передала. Но где она могла встретить этого «кого-то», если не на пути из Парижа в Сен-Клу? Нужно опросить всех людей, ехавших с ней в одном купе, особенно тех, с кем мадам Шассен была хорошо знакома.
      Мадам Шассен, которую Виктор посетил, впрочем, совершенно бесполезно, проживала уже около года у матери, после развода с мужем. Мать и дочь пользовались прекрасной репутацией и принимали у себя лишь трех старых приятельниц, но ни одна из них не была накануне в Париже.
      В среду расследование Виктора было не более результативным. Это начало внушать ему беспокойство. Вероятно, «номер четыре», побуждаемый неудачным примером трех своих предшественников, решил принять все меры предосторожности.
      В четверг Виктор избрал своей базой маленькое кафе «Спорт» в Гарте, соседнем с Сен-Клу местечке, откуда весь день разъезжал по окрестностям.
      Обедать он вернулся в кафе «Спорт», где неожиданно встретил инспектора Эдуэна, который, увидев его, недовольно пробурчал:
      — Наконец-то! Я ищу вас с самого утра по всему этому району, шеф сердится, а вы не подаете признаков жизни. Какого черта, неужели трудно было позвонить по телефону? Где вас носило, и узнали ли вы что-нибудь?
      — А вы? — осведомился Виктор.
      — Ничего!
      Виктор залпом проглотил два консоме, затем, потягивая портвейн, заметил:
      — У госпожи Шассен есть друг.
      Эдуэн вскочил.
      — Вы с ума сошли! С такой-то рожей!
      — Мать и дочь каждое воскресенье совершают пешие прогулки, и в позапрошлое воскресенье их видели в компании с одним господином. Неделю они гуляли втроем в лесу под Вокрассоном. Это некий Ласко, содержатель павильона Бикок. Я видел его через изгородь сада. Лет пятидесяти пяти. Худощавый. С седой бородкой.
      — Сведения довольно скудные…
      — Один из соседей, Вайян, железнодорожник, может рассказать что-либо более ценное. Но он повез жену в Версаль к больному родственнику. Я ожидаю его возвращения.
      Они молча прождали несколько часов. Виктор дремал, Эдуэн нервно курил сигарету за сигаретой.
      Наконец, в половине первого ночи появился железнодорожник, который в ответ на их вопросы сразу же воскликнул:
      — Знаю ли я папашу Ласко? Да мы живем в ста метрах друг от друга! Этот дикарь занимается только своим садом. Иногда поздно вечером какая-то дама проскальзывает в его павильон и остается там на час или два. Он же выходит только пару раз в неделю: в воскресенье, чтобы прогуляться, и в другой день, чтобы съездить в Париж.
      — В какой день недели?
      — Обычно в понедельник.
      — Так значит, в этот понедельник…
      — Он был там, насколько я помню. Да, я как раз проверял его билет — туда и обратно.
      — В котором часу?
      — Всегда одним и тем же поездом, который прибывает в Гарт в шесть девятнадцать вечера.
      Полицейские переглянулись. Потом Эдуэн спросил:
      — Вы после этого видели его?
      — Не я, но моя жена. Она разносит хлеб. Она мне говорила, что два последних вечера, когда я был на службе, во вторник и среду какие-то типы бродили вокруг Бикока. Ласко держит старую дворнягу, и та неистово лаяла в своей конуре. И жена уверяла, что это на человека в серой каскетке…
      — Она никого не опознала?
      — Кажется, опознала.
      — Надолго она уехала?
      — Завтра вернется.
      Когда Вайян ушел, инспектор, поразмыслив пару минут, заключил:
      — Надо посетить этого Ласко как можно скорее. Иначе мы рискуем, что и четвертый вор будет обворован.
      — Не пойти ли нам прямо сейчас?
      — Да, пожалуй…
      И они направились по безлюдной дороге. Была тихая теплая ночь, ярко блестели звезды.
      За легкой изгородью, сквозь кустарник виднелся одноэтажный павильон в три окна.
      — Как будто есть свет, — прошептал Виктор.
      — Да, в одном окне занавески плохо задернуты…
      Но вот свет появился в другом окне, потом погас и снова зажегся.
      — Странно, — заметил Виктор, — что собака не лает на нас. А конуру ее отсюда хорошо видно…
      — Может быть, ее отравили?
      — Кто?
      — Тот или те, кто бродил здесь позавчера.
      — Тогда пройдемте к дому, вот дорожка.
      — Слушайте!
      Виктор замер.
      Из дома послышался крик, затем другой, сдавленный, но ясно различимый. Мужчины бросились через окно в дом. Виктор зажег свой карманный фонарь. Две двери… Он распахнул одну из них и увидел на полу распростертое тело. В этот момент какой-то человек выбежал из соседней комнаты. Виктор устремился за ним, а Эдуэн остался наблюдать за второй дверью.
      В окне комнаты Виктор заметил женский силуэт. Он направил туда луч фонаря и узнал красавицу блондинку из кинотеатра «Балтазар». Она тут же исчезла за окном. Он, в свою очередь, вскочил на подоконник, но его остановил голос главного инспектора. И сейчас же раздался выстрел и послышались стоны…
      Он прибежал, чтобы поддержать падавшего Эдуэна. Человек, который стрелял, был уже в саду.
      — Бегите за ним, — простонал инспектор, — со мной ничего… только плечо…
      — Тогда отпустите меня, — попросил Виктор, тщетно пытаясь освободиться от крепких рук инспектора. Он подтащил раненого к кушетке, положил его и хотел было преследовать беглецов, но тут же изменил свое намерение: время было упущено. Он склонился над человеком, недвижимо лежащим на полу. Это был папаша Ласко.
      — Он мертв, — заключил Виктор после беглого осмотра. — Ошибки нет, он мертв…
      — Грязное дело, — пробормотал Эдуэн. — А желтый конверт?
      Виктор обшарил карманы убитого.
      — Конверт есть, но вскрытый и пустой. Можно предположить, что папаша Ласко вытащил из него боны и спрятал их в другое место, но потом был вынужден отдать их кому-то.
      — Никакой надписи на пакете?
      Главный инспектор присвистнул.
      — Нет, но есть фабричная марка «Гуссе, Страсбург».
      — Так и есть! Страсбург… — продолжал Виктор. — Там и была совершена первая кража из банка. А теперь мы чуть не захватили пятого вора… Но этот тип не из простых. Если номера первый, второй, третий, четвертый действовали как простофили, то номер пятый заставляет нас быть начеку.
      И он подумал о прекрасной незнакомке, которая была замешана в преступлении. Какую роль играла она в этой драме?

      Прибежали разбуженные выстрелом соседи, в том числе и железнодорожник. У одного из них был дома телефон. Виктор попросил его известить о происшедшем комиссариат в Сен-Клу. Другой побежал за доктором, который, явившись, смог лишь констатировать смерть папаши Ласко, пораженного пулей в сердце. Эдуэн, рана которого оказалась не тяжелой, был отправлен в Париж.
      Новость быстро распространилась, и когда Виктор вернулся в Бикок, он нашел павильон окруженным толпой и агентами. Следствие было возложено на парижскую полицию, и полицейские орудовали в саду и павильоне.
      Дело по-прежнему оставалось весьма темным, но Виктор сделал несколько заключений негативного порядка.
      Во-первых, не было никаких указаний о бежавшем человеке, о женщине, выскочившей в окно.
      Однако были обнаружены следы там, где женщина перелезала через ограду. Но оставалось неясно, как сообщники бежали из этой местности. Правда, в трехстах метрах долго стоял автомобиль, и, возможно, на нем они направились в Париж.
      Собака была найдена в конуре отравленной.
      Никаких особых следов на дорожках сада. Пули извлеченные из трупа и плеча Эдуэна, были одного калибра и выпущены из браунинга. Но что стало с оружием?
      Кроме этих мелких фактов — ничего больше. Виктор поторопился уйти, тем более что начали свирепствовать журналисты и фотографы.
      Впрочем, он вообще не любил сотрудничать с кем-либо. Его интересовала психология и то, что требовало работы интеллекта. Остальное — демарши, конструкции, преследование, слежка — он предпринимал всегда скрепя сердце.
      Он прошел к Вайяну, жена которого уже вернулась из Версаля. Она будто бы ничего не знала и не опознала типа, бродившего вокруг павильона. Но Вайян догнал Виктора и пригласил его зайти в кафе «Спорт».
      — Видите ли, — начал он, как только аперитив развязал ему язык, — Гертруда — разносчица хлеба, и если она будет болтать, это скажется на ее заработке… Я — другое дело: как служащий я должен помогать правосудию.
      — Ну?
      — Ну, — продолжал Вайян, понижая голос, — прежде всего, что касается серой каскетки, о которой она мне говорила. Я нашел ее сегодня около моей изгороди.
      — А дальше?
      — Гертруда уверена, что тип, который потерял каскетку, — человек из высшего общества. Она узнала его.
      — Его имя?
      — Барон Максим д'Отрей… Взгляните. Вон тот дом на дороге в Сен-Клу… Метров пятьсот отсюда… Он занимает в нем с женой и старой служанкой четвертый этаж. Люди уважаемые, немного гордые, но порядочные настолько что я боюсь, не ошибается ли Гертруда.
      — Он живет на ренту?
      — Как бы не так! Он виноторговец. И каждый день ездит в Париж.
      — А в каком часу возвращается?
      — Поездом, который приходит сюда в шесть девятнадцать вечера.
      — И в понедельник он вернулся этим поездом?
      — Без сомнения… Только насчет вчерашнего дня ничего не могу сказать, поскольку я провожал жену.
      Виктор задумался. История могла разыграться так. В понедельник в купе мадам Шассен сидела рядом со своим приятелем господином Ласко. По привычке она воздерживалась от разговоров с ним. В тот день при ней был желтый пакет. Вероятно, она очень тихо попросила Ласко спрятать пакет и сунула его тому в руки. Это заметил барон. Он, конечно, уже читал в газетах об этой истории.
      В Сен-Клу мадам Шассен сошла. Ласко ехал до Гарта. Максим д'Отрей, который тоже сходил на этой станции, проследил его, потом пару дней бродил вокруг павильона и в четверг ночью наконец решился…
      «Нет, здесь что-то не так. Уж слишком все просто и гладко», — решил он и, попрощавшись со своим собеседником, направился к указанному ему дому.

      Виктор поднялся на четвертый этаж и позвонил.
      Открыла ему пожилая служанка. Не спрашивая, кто он, она провела Виктора в салон.
      — Передайте мою визитную карточку, — сказал он просто.
      Комната, служившая, видимо, также столовой, была обставлена весьма непривлекательно. Мебель была не новая, но все здесь блестело чистотой. На камине — несколько книг и религиозных брошюр. Из окна открывался очаровательный вид на парк Сен-Клу.
      Отворилась дверь и появилась дама, на лице которой было написано удивление. Еще молодая, с пышной грудью и сложной прической, она была одета в простенькое домашнее платье, но держалась с большим достоинством и даже несколько высокомерно.
      — Что вам угодно?
      — Я хотел бы поговорить с господином бароном относительно некоторых фактов, случившихся недавно.
      — Дело идет, разумеется, о краже желтого пакета, описанного в газетах?
      — Да. Эта кража имела своим последствием убийство, совершенное прошлой ночью в Гарте. Убийство, жертвой которого стал господин Ласко.
      — Ласко? — повторила она без малейшего волнения. — Это имя мне неизвестно. У вас есть какие-нибудь подозрения?
      — Никаких. Но я уполномочен опросить лиц, которые ехали в понедельник из Парижа в Гарт шестичасовым поездом. А так как барон д'Отрей…
      — Мой муж сейчас в Париже.
      Она ждала, что Виктор удалится, но он продолжал:
      — Господин д'Отрей гуляет иногда после обеда?
      — Редко.
      — Тем не менее, во вторник и в среду…
      — Да, в эти дни у него болела голова и он выходил на прогулку.
      — А вчера?
      — Вчера вечером дела задержали его в Париже.
      — Где он и переночевал?
      — Нет, он вернулся.
      — В котором часу?
      — Сквозь сон я слышала, как после его возвращения пробило одиннадцать часов.
      — Одиннадцать? Значит, за два часа до совершения убийства? Вы это утверждаете?
      Баронесса бросила взгляд на карточку «Инспектор Виктор из светской бригады» и сухо ответила:
      — Я привыкла говорить только то, что действительно было.
      — Вы обменялись с ним хотя бы несколькими словами?
      — Конечно.
      — Значит, вы совсем проснулись?
      Она покраснела и ничего не ответила.
      Виктор продолжал:
      — В каком часу барон ушел утром?
      — Когда за ним захлопнулась дверь, я открыла глаза и взглянула на часы. Это было в четверть седьмого.
      — Он не прощался с вами?
      На этот раз она проявила раздражение.
      — Это что же, допрос?
      — Наши расследования вынуждают нас иногда проявлять любопытство. Последний вопрос…
      Он вытащил из кармана серую каскетку.
      — Эта вещь принадлежит барону д'Отрею?
      — Да, — сказала она, осмотрев каскетку. — Это старая каскетка, которую он давно не надевал. Она валялась где-то в чулане.
      С какой рассеянной непосредственностью сделала она это признание! Признание столь грозное и изобличающее ее мужа! Но с другой стороны, не показывало ли такое чистосердечие, что и по другим вопросам она не лгала?
      Расспросы консьержа полностью подтвердили слова госпожи д'Отрей. Барон действительно позвонил около одиннадцати вечера и ушел около шести утра. В течение ночи никто не приходил и не уходил из дома. В доме было всего три квартиры.
      — Мог ли кто-нибудь другой помимо вас открыть дверь?
      — Нет.
      — А мадам д'Отрей выходит иногда по утрам?
      — Никогда. Старая служанка делает все покупки. Она ходит по черной лестнице.
      — Есть ли в доме телефон?
      — Нет.
      Виктор ушел, совершенно сбитый с толку, теряясь в противоречивых мыслях. По существу, каковы бы ни были обвинения против барона, нельзя было не считаться с алиби: в момент, когда совершилось преступление, он находился со своей женой.
      Затем Виктор опросил всех работников вокзала. В ответ на его вопрос:
      — Не садился ли сегодня утром барон д'Отрей на один из поездов?
      Последовал единодушный и категоричный ответ:
      — Нет.
      Тогда как же он уехал из Гарта?
      После полудня он собирал сведения о поведении барона д'Отрей среди его помощников, а также в аптеке и на почте. Одним из собеседников Виктора был сдававший д'Отрею квартиру Гюстав Жером, муниципальный советник, распри которого с бароном и баронессой развлекали местное общество.
      Господин и госпожа Жером владели прекрасной виллой. Все говорило здесь о комфорте и богатстве. Пройдя в вестибюль после напрасных звонков, Виктор услышал шум ссоры, хлопанье дверями, нудное бормотанье мужчины и визгливый женский голос, кричавший:
      — Ты пьяница! Да, ты, муниципальный советник, — пьяница. Что ты делал в Париже вчера вечером?
      — Ты же знаешь, моя крошка, что это был деловой обед с Дювалем.
      — И с «курочками», очевидно. Знаю я твоего Дюваля, этого бабника! А после обеда — «Фоли Бержер»… Что, разве не так? Голые женщины! Шампанское!..
      — Ты с ума сошла, Генриетта! Повторяю, я отвез Дюваля на автомобиле до Сюреня…
      — В котором часу?
      — Я не могу сказать точно…
      — Конечно, раз ты был пьян… Но это было в три или четыре часа утра. Ты пользуешься тем, что я спала.
      Вскоре ссора перешла в драку. Жером, преследуемый своей супругой, бросился к лестнице и лишь тогда заметил мужчину, ожидавшего его в вестибюле. Гость тотчас же извинился.
      — Я позвонил, но никто не услышал, и я позволил себе…
      Гюстав Жером, красавец мужчина во цвете лет, принялся смеяться.
      — Маленькая семейная сцена. Не обращайте внимания. Генриетта — наилучшая из женщин… Пройдемте в мой кабинет. С кем имею честь?
      — Инспектор Виктор из светской бригады.
      — А! История бедного Ласко… Не так ли?
      — Я пришел собрать сведения о вашем квартиранте бароне д'Отрее. В каких вы с ним отношениях?
      — В очень плохих. Мы сдаем барону квартиру и выслушиваем от него бесконечные жалобы из-за всякого пустяка. Например, из-за второго ключа от квартиры, на который барон претендует. Ключ ему был передан, но будто бы не получен… Короче, глупости.
      — А в конечном счете баталия? — осведомился Виктор.
      — Вы уже знаете об этом? — засмеялся Жером. — Да, я получил пощечину от баронессы, о чем она, конечно, сожалеет. Я в этом уверен.
      — Как бы не так! — воскликнула мадам Жером. — Эта святоша не способна на сожаление. А что касается самого барона, господин инспектор, то он даже не платит за квартиру. Он человек разорившийся и способен на все!
      Природа наделила ее миловидным личиком и резким неприятным голосом, будто предназначенным специально для перебранок. Ее муж, впрочем, надо отдать ему должное, доставлял ей для этого массу поводов. Грязные истории в Лионе и Гренобле, весьма сомнительные похождения в прошлом.
      Виктор откланялся и, уходя, вновь услышал, как голос дамы визжал:
      — Молчи, грязный лжец!
 
 
      После полудня Виктор зашел в кафе «Спорт» и просмотрел там вечерние газеты. Позже к нему привели господина и даму из Гарта, которые утверждали, что видели в Париже у Северного вокзала барона д'Отрея около такси в обществе молодой женщины. При них было два чемодана. Виктор знал цену свидетельским показаниям. Но…
      «Во всяком случае, — подумал он, — дилемма проста: или барон сбежал в Бельгию с бонами и с дамой, которая могла быть той самой красоткой, которую я видел в „Балтазаре“, а потом в Бикоке, или здесь ошибка. И тогда след потерян…
      На вокзале Виктор нашел Вайяна у выхода для пассажиров. Ожидали поезд. Он прибыл, с него сошло человек тридцать. Вайян толкнул Виктора локтем, пробормотав:
      — Вот этот… В темно-сером пальто… В мягкой шляпе… это барон.

      Впечатление, которое он произвел на Виктора, не было неприятным. Поведение барона не выдавало ни малейшего беспокойства. Он походил на человека, окончившего свой обычный трудовой день. Поздоровавшись с железнодорожником кивком головы, барон направился к дому. В руке у него была вечерняя газета, которой он машинально касался изгороди.
      Виктор, который двинулся вслед за ним, ускорил шаг и подошел к дому почти одновременно с бароном. На площадке четвертого этажа, пока барон открывал дверь. Виктор сказал:
      — Барон д'Отрей, не так ли?
      — Что вам угодно?
      — Несколько минут разговора… Инспектор Виктор из светской бригады.
      На мгновенье легкое замешательство отразилось на лице барона. Скулы его напряглись.
      Однако это была вполне естественная реакция всякого порядочного человека, которому неожиданно приходится сталкиваться с полицией.
      Мадам д'Отрей вышивала, сидя у окна в столовой. Увидев Виктора, она вскочила.
      — Оставь нас, Габриель, — попросил муж, целуя ее.
      Виктор произнес:
      — Я уже имел честь видеть мадам сегодня утром, и ее присутствие не помешает нашему разговору.
      — А, — заметил барон, совсем не удивившись. И продолжал, указывая на газету: — Я только что прочел о вас, инспектор, в связи со следствием, которое вы ведете, и полагаю, что вы хотели бы расспросить меня как постоянного пассажира шестичасового поезда. Я могу вам сразу же сказать, что не помню, с кем ехал в понедельник и не заметил ничьего подозрительного поведения, связанного с каким-либо желтым пакетом.
      Мадам д'Отрей вмешалась:
      — Господин инспектор более требователен, Максим. Он хотел бы знать, где ты был сегодня ночью, когда совершалось преступление в Гарте.
      Барон привстал.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      Виктор вынул серую каскетку.
      — Вот каскетка, которая была на нападающем и которую он обронил рядом с Бикоком. Сегодня утром мадам д'Отрей сказала мне, что эта каскетка ваша.
      Господин д'Отрей внес поправку.
      — Да, но она давно уже была выброшена в чулан. Не так ли, Габриель?
      — Да, недели две назад…
      — И уже с неделю, как я выкинул ее на помойку вместе со старым кашне, изъеденным молью. Вероятно, какой-нибудь бродяга там ее и подобрал. Ну, а дальше, инспектор?
      — Во вторник и в среду вечером, именно в те часы, когда вы прогуливались, заметили, что кто-то бродит вокруг Бикока, причем человек был в каскетке.
      — У меня болела голова и я прогуливался, но не в этом направлении, а по дороге в Сен-Клу.
      — Вы кого-нибудь встретили?
      — Может быть. Но я не обратил внимания.
      — А вчера вечером в котором часу вы вернулись?
      — В одиннадцать. Я обедал в Париже. Жена уже спала.
      — Мадам говорила, что вы обменялись с ней несколькими словами.
      — Я что-то не припомню.
      — Вспомни, — сказала она, подходя к нему, — не будет стыдно сказать, что ты меня поцеловал. Только то, что я у тебя спросила, не для ушей этого господина. Все это так глупо…
      Его лицо омрачилось.
      — Господин выполняет свой долг, Габриель, — заметил барон. — У меня нет никакой причины не помочь ему в этом. Должен ли я уточнить время моего отъезда сегодня утром, инспектор? Было ровно шесть.
      — Вы уехали поездом?
      — Да.
      — Однако никто из служащих на вокзале вас не заметил.
      — Поезд из Гарта только что ушел. В таком случае я иду до станции Севр. Это занимает примерно двадцать пять минут.
      — А там вас знают?
      — Меньше, чем здесь. И там больше пассажиров. Но в купе я был один.
      Он выпалил все это сразу, не задумываясь. Ответы составили стройную систему защиты, настолько логичной, что к ней трудно было придраться.
      — Сможете ли вы сопровождать меня завтра в Париж, сударь? — спросил Виктор. — Там мы встретим лиц, с которыми вы обедали вчера и которых встречали сегодня.
      Едва он закончил фразу, как разъяренная мадам д'Отрей встала перед ним, дрожа от негодования. Виктор вспомнил про пощечину, полученную Жеромом, и чуть не рассмеялся, настолько у нее в этот момент был комический вид.
      — Клянусь моим вечным спасением… — проговорила она.
      Однако, видимо, решив не прибегать к клятве по поводу таких ничтожных вещей, мадам д'Отрей перекрестилась, поцеловала мужа и вышла.
      Мужчины остались вдвоем, лицом к лицу. Барон молчал, а Виктор, внимательно приглядевшись к нему, заметил, что у него, как у женщины, нарумянены щеки.
      «Здесь что-то не так, — подумал детектив. — Зачем понадобилось этому господину пользоваться косметикой?»
      — Вы на ложном пути, господин инспектор, — неохотно начал барон. — Но ваше следствие понуждает меня к печальной исповеди. В присутствии жены, к которой я испытываю привязанность и уважение, я не мог сказать вам, что вот уже с месяц, как у меня роман с одной молодой женщиной в Париже. С ней я вчера и обедал. Она проводила меня до вокзала Сен-Лазар, а утром я ее снова встретил в семь часов.
      — Проводите меня к ней завтра. — потребовал Виктор. — Я заеду за вами на автомобиле.
      Барон промолчал, а потом нехотя согласился:
      — Пусть будет так.
      Этот визит произвел на Виктора какое-то странное впечатление.
      Вечером он договорился с агентом в Сен-Клу о наблюдении за домом до полуночи, но подозрительного ничего не произошло.

      Двадцать минут пути из Гарта в Париж прошли в молчании, и, пожалуй, именно это молчание и еще послушание барона усугубляли подозрения Виктора. Он исподтишка наблюдал за д'Отреем. Сегодня краска исчезла с его лица. Оно выдавало бессонную лихорадочную ночь.
      — Ее адрес? — осведомился Виктор.
      — Улица Вожирар, около Люксембургского дворца.
      — Имя?
      — Элиз Массон. Она была танцовщицей в «Фоли Бержер», я ее подобрал там, она так признательна мне за все, что я сделал для нее. У нее больные легкие…
      — Дорого она вам обходится?
      — Она не требовательна. Только вот работать я стал меньше.
      — Настолько, что вам нечем платить за квартиру?
      Они снова замолчали.
      Виктор думал о любовнице барона и сгорал от любопытства… Не женщина ли это из кинотеатра, она же соучастница убийства в Бикоке?
      Машина остановилась возле большого старого здания. Поднявшись на третий этаж, барон позвонил.
      Им открыла молодая женщина. Она протянула барону руку, и Виктор сразу же убедился, что это была не та, чей облик так запомнился ему.
      — Наконец-то! Но ты не один? С приятелем?
      — Нет, — возразил он, — этот господин из полиции, и он собирает сведения о деле с бонами, в котором я случайно оказался замешанным.
      Она провела их в маленькую комнату, где Виктор смог получше рассмотреть ее. Болезненное лицо с большими голубыми глазами. Скромное домашнее платье. На плечах пестрый платок.
      — Простая формальность, мадемуазель, — извинился Виктор, — несколько вопросов… Вы видели господина д'Отрея позавчера?
      — Позавчера? Дайте подумать… Да, мы вместе завтракали и обедали, а вечером я проводила его на вокзал.
      — А вчера?
      — Вчера он приехал в семь утра и мы не выходили из этой комнаты до четырех часов. Я его проводила как обычно.
      Виктор был уверен, что все эти ответы подготовлены заранее. Но могла ли правда быть сказана таким же тоном, что и ложь?
      Он осмотрел квартиру. Кроме бедно обставленного будуара была кухня, передняя. Там, под вешалкой, стояли чемоданы.
      Внезапно он заметил, что любовники переглянулись. Он открыл чемодан. В нем одну сторону занимали предметы дамского туалета, другую — пиджак и мужские сорочки.
      В саквояже были уложены пижама и дамские туфли.
      — Куда вы хотели уехать? — спросил Виктор.
      Барон вместо ответа пробормотал:
      — Кто разрешил вам здесь рыться? Это что, обыск? На каком основании? Где ваш ордер?
      Виктор ощутил опасность, исходящую от этого человека. Он невольно выхватил револьвер.
      — Вас вчера видели у Северного вокзала с двумя чемоданами. И с вашей любовницей.
      — Ерунда! — воскликнул барон. — В чем вы меня собираетесь обвинить? В хищении желтого пакета или… Или даже в убийстве господина Ласко? — произнес он с иронией.
      Вдруг Элиз Массон возмущенно закричала:
      — Что ты сказал? Он тебя обвиняет в убийстве?
      Барон рассмеялся.
      — Кажется, так. Но, господин инспектор, это несерьезно! Какого черта вы допрашивали мою жену?
      Он овладел собой и немного успокоился. Виктор опустил револьвер и направился к выходу, тогда как барон д'Отрей продолжал язвить:
      — А, полиция!.. Впервые с ней имею дело. Но если она всегда так действует… Господин инспектор, эти чемоданы стоят здесь уже несколько недель. Мы с крошкой мечтаем о путешествии на юг. Но пока это не удалось. Вот и все.
      Молодая женщина продолжала негодовать:
      — И он осмелился тебя обвинить! Назвать тебя убийцей!
      В этот момент у Виктора созрел план: надо прежде всего разделить любовников, отвезти барона в префектуру и договориться с начальством, чтобы здесь немедленно был произведен обыск. Он не ждал больших результатов, но это было необходимо. Если боны запрятаны в этой квартире, то нельзя дать им исчезнуть.
      — Ждите меня здесь, — обратился он к молодой женщине. — Что же касается вас, сударь…
      И он указал на дверь с таким властным видом, что барон без пререканий прошел вперед, спустился по лестнице и занял место в автомобиле.
      На углу Виктор назвался регулировщику движения и попросил его присмотреть за пассажиром в автомобиле, а сам направился позвонить по телефону.
      — Это вы, Лефебюр? Я — Виктор из светской. Нельзя ли срочно выслать двух агентов в угловой дом на улице Вожирар, около Люксембургского? Говорите громче! Что? Со мной хочет говорить шеф? Но сейчас я сам у него буду. Немедленно пришлите двоих по этому адресу и еще: необходимы сведения об Элиз Массон, танцовщице из «Фоли Бержер». Да, Элиз Массон…
      Через пятнадцать минут прибыли два инспектора. Им было приказано следить, чтобы Элиз Массон не покидала своей квартиры.
      Господин Готье, шеф полиции, ожидал Виктора в своем кабинете в компании с маленьким пожилым толстяком. Это был один из непосредственных начальников Виктора комиссар Молеон.
      — Ну, наконец-то, Виктор! — воскликнул начальник. — Что вы можете нам рассказать? Я вам много раз советовал поддерживать контакт с нами. А от вас — никаких вестей. Комиссариат Сен-Клу действует со своей стороны, мои инспектора — с другой, вы — с третьей. И никакой связи! Никакого конкретного плана!
      — Проще говоря, шеф, это значит, что дело с бонами и с преступлением в Бикоке не двигается с места. И по зубам ли оно нам?
      — А лично вам?
      — Признаюсь, что дело интересное, хотя слишком многостороннее. Действие разбросано. Никакого единства. Никакого серьезного соперника.
      — В таком случае, — сказал начальник, — у нас есть новость, которая может заинтересовать вас. Молеон кое-что знает об Арсене Люпене, он лучше подготовлен, чем кто-либо…
      Виктора это известие явно взволновало.
      — Что вы говорите, шеф? Арсен Люпен? Вы уверены? У вас есть доказательства, что он замешан в деле?
      — Самые форменные: его письма. Вы знаете, что Арсен Люпен замечен в Страсбурге и едва избег ареста? Так вот, желтый пакет, доверенный банку, находился сначала в сейфе у одного страсбургского промышленника, которому принадлежали девять бон, и мы знаем теперь, что после того как этот промышленник положил пакет в банк, его сейф был взломан. Кем? Арсеном Люпеном.
      — Письмо было действительно от Арсена Люпена?
      — Да.
      — И адресовано?
      — Женщине. Кажется, его любовнице. Между прочим, он писал:
      «Я предполагаю, что боны были ловко стянуты из банка одним из служащих, Одиграном. Если захочешь, попытайся их найти. Его следы ведут в Париж, куда я приеду вечером в воскресенье. Меня это, впрочем, не слишком интересует. Я думаю о другом. Это дело о девяти миллионах. Оно стоит того, чтобы им заняться!»
      — Конечно, никакой подписи?
      — Есть: смотрите — «Арс.Л.».
      И господин Готье закончил:
      — Воскресенье — это день, когда вы были в «Балтазаре». Там же находился Альфонс Одигран со своей любовницей.
      — Там была и другая женщина, шеф! — воскликнул Виктор. — Очень красивая, и она, без сомнения, следила за Одиграном… Она-то и есть та особа, которую я заметил ночью в Бикоке. Она убегала с места убийства папаши Ласко.
      Виктор расхаживал по комнате, не скрывая своего возбуждения, казавшегося удивительным у этого человека, всегда владевшего собой.
      — Шеф, — наконец сказал он, — раз в деле замешан этот тип, — я доведу его до конца.
      — Вы так решительно настроены, похоже, что вам это удастся.
      — Я его никогда не видел… Ни я его, ни он меня, мы друг друга не знаем.
      — Ну?
      — Но это не помешает мне свести с ним счеты. И самым серьезным образом. Но хватит о будущем. Перейдем к настоящему.
      И, не заставляя себя ждать, он рассказал про все, что сделал накануне и сегодня утром, о расследовании в Гарте, о встречах с домашними д'Отрея, Жерома, с мадемуазель Элиз Массон. Относительно последней ему принесли формуляр.
      »…Сирота, дочь алкоголика и туберкулезной матери, уволена из «Фоли Бержер» за несколько краж, совершенных в артистических уборных своих подруг по работе. Некоторые факты наводят на мысль, что она была осведомительницей одной международной банды. Туберкулез второй степени».
      Наступило молчание. Было заметно, что Готье очень доволен результатами, достигнутыми Виктором.
      — Ваше мнение, Молеон?
      — Хорошая работа, — похвалил комиссар, который, естественно имел свои оговорки. — Хорошая работа, которая требует уточнений. Если разрешите, я возьму на себя допрос барона.
      — Я буду ждать вас в своей машине, — буркнул Виктор.
      — Сегодня вечером снова соберемся здесь, — заключил начальник. — Тогда мы сможем дать серьезный материал предварительному судебному следствию, которое откроется в Париже.
 
 
      Через час Молеон доставил барона к автомобилю Виктора и объявил:
      — С этим петушком больше нечего делать.
      — Садитесь, — предложил Виктор. — Поедем к мадемуазель Элиз Массон.
      Комиссар возразил:
      — За ней уже наблюдают. По-моему у нас есть более срочные дела.
      — Какие?
      — Выяснить, что делал в момент преступления Гюстав Жером, муниципальный советник Гарта и домовладелец барона д'Отрея. Это вопрос, который интересует его жену и который я хотел бы задать его другу Феликсу Дювалю, торговцу в Сен-Клу. Его адрес я только что получил.
      Виктор пожал плечами и уселся за руль, Молеон и д'Отрей устроились сзади.
      Феликса Дюваля они застали в его конторе. Высокий молодой брюнет с тщательно расчесанной бородкой, который с первых же слов принялся смеяться.
      — Что это затевается против моего друга Жерома? Утром телефонный звонок его жены, затем два визита журналистов и теперь…
      — Визиты насчет чего?
      — Их интересовало, в котором часу я позавчера вернулся домой.
      — И что вы ответили?
      — Правду, черт возьми! Была половина одиннадцатого, когда я стучался в дверь.
      — Но его жена считает, что он вернулся среди ночи.
      — Знаю, она кричала об этом на всех углах, как простая бабенка, ошалевшая от ревности. «Что ты делал после половины одиннадцатого? Где ты был?»
      Он снова рассмеялся от всей души.
      — Гюстав вор и убийца? Это Гюстав, который и мухи не обидит!
      — Ваш друг выпил много?
      — Да нет же, чуть-чуть! Может быть, у него слегка шумело в голове. Он даже пытался затащить меня в одно заведение за полкилометра отсюда, в Эстамине-де-Карефур. Оно закрывается только в полночь.
      Оба полицейских отправились по этому адресу. Хозяин заведения сообщил им, что в самом деле позавчера господин Гюстав Жером заходил сюда выпить сразу после половины одиннадцатого.
      Таким образом возникал вопрос: что же делал Жером с половины одиннадцатого до середины ночи?
      Они проводили барона д'Отрея до его двери, и Молеон предложил посетить чету Жером. Но супругов не оказалось дома.
      Полицейские позавтракали в «Спорте». Молеон выглядел озабоченным. Виктор же всем своим видом показывал, насколько действия комиссара казались ему бесплодными.
      — Вы не находите, — нарушил молчание Молеон, — что есть что-то странное в поведении этого субъекта?
      — Какого из них?
      — Гюстава Жерома.
      — Для меня это второстепенный вопрос.
      — Но, черт возьми, расскажите тогда свою программу.
      — Следить за Элиз Массон.
      — А по-моему, надо повидать мадам д'Отрей. Поедем к ней.
      — Поедем, — пожав плечами, согласился Виктор.
      Дверь открыл сам барон д'Отрей. Они уже собрались войти, когда их окликнули снизу; к ним со всех ног бежал полицейский, один из двух, которым было поручено охранять здание на улице Вожирар, где жила Элиз Массон.
      — Что случилось? — спросил Виктор.
      — Она убита, похоже, задушена…
      — Элиз Массон?
      — Да.

      Молеон отреагировал моментально. Сообразив, что он допустил оплошность, не начав расследования с улицы Вожирар, как предлагал его коллега, и не зная, что предпринять, он внезапно разразился гневными воплями, надеясь вызвать реакцию, на которую рассчитывал.
      — Ее убили? Вот это да! Несчастная! Вероятно, потому, что вы, д'Отрей ей что-то доверили… И кто-то знал об этом… Но кто?.. Расположены вы нам помогать?
      Виктор попробовал вмешаться, но Молеон заупрямился:
      — Любовница д'Отрея убита. Я его спрашиваю, может ли он навести нас на след? Да или нет? И сразу же!
      Если на это последовала реакция, то не со стороны господина д'Отрея, которого совершенно ошеломила эта новость. Он как будто не понимал смысла произнесенных слов. Но Габриель д'Отрей изумленно воззрилась на своего мужа, видимо, ожидая его протестов, возмущения, гнева. Как только Молеон замолк, она дрожащим голосом пробормотала:
      — У тебя была любовница?.. У тебя?.. Ты… Максим… Итак, каждый день, когда ты уезжал в Париж…
      Ее румяные щеки внезапно посерели.
      — Любовница… Любовница… Возможно ли это… У тебя была любовница? — все повторяла она.
      Наконец ее муж сумел овладеть собой.
      — Прости меня, Габриель… Я сам не знаю, как это случилось… И вот она умерла, — прошептал он. — Все, что произошло за эти два дня, ужасно! Я в этом ничего не понимаю… Какой-то кошмар. Почему эти люди хотят меня арестовать?
      — Арестовать тебя? За что? Ты с ума сошел! Тебя арестовать!
      С ней началась истерика. Она упала на пол и на коленях, с распростертыми к комиссару руками, умоляла:
      — Нет, нет!.. Вы не имеете права… Я вас заклинаю… Он не виновен. Ведь он был в это время со мной! Клянусь! Он меня поцеловал, а потом… я уснула в его объятиях. Да, на его руках… И вы хотите… Нет, это было чудовищно…
      Она пролепетала еще несколько слов, затем силы ее истощились, и она потеряла сознание.
      Все это — отчаяние обманутой женщины, ее ужас, ее мольбы, ее обморок — было совершенно естественно и глубоко искренно. Так лгать было невозможно!
      Максим д'Отрей плакал, не пытаясь помочь ей. Через некоторое время, придя в себя, она тоже разразилась слезами.
      Молеон взял Виктора за руку и повлек за собой. В вестибюле старая служанка слушала под дверью. Он бросил ей на ходу:
      — Скажите им, чтобы они не выходили из дому до вечера, нет, даже до завтра!
      Уже в автомобиле он обратился к Виктору:
      — Врет ли она? Если бы это знать. Я видел и не таких комедианток! Что вы об этом думаете?
      Но тот хранил молчание. Он вел машину очень быстро, так быстро, что Молеон хотел попросить его ехать потише, но не осмелился только потому, что боялся, как бы Виктор не прибавил еще ходу. Они были злы друг на друга. Оба сотрудника полиции не переваривали один другого.
 
 
      Озлобление Молеона продолжало сказываться даже тогда, когда они пробирались сквозь толпу, окружившую здание на улице Вожирар. Виктор, напротив, был спокоен и вполне владел собой.
      Вот сведения, которые им сообщили по делу.
      В час дня агенты, уполномоченные на производство обыска у Элиз Массон, долго звонили в ее квартиру и наконец позвали слесаря. Дверь была взломана. Войдя, они обнаружили Элиз Массон лежащей на кушетке. Она была без признаков жизни. Никакой крови. Никакого оружия. Никаких следов борьбы. Но лицо ее было искажено, на шее черные пятна.
      — Пятна характерные, — заключил судебный медик. — Она была задушена веревкой, салфеткой или чем-то подобным. Может быть, даже косынкой…
      И сразу же Виктор обнаружил отсутствие оранжевого с зеленым платка, который был на Элиз при его первом посещении. Он спросил. Никто из присутствующих здесь платка не видел.
      Странно, что ни один ящик не был выдвинут. Чемодан и саквояж оказались на месте и в том же состоянии, как он их оставил. Это доказывало, что убийца не искал боны. Или он знал, что их нет в этой квартире?
      Консьерж признался, что не может поручиться за то, что никто не прошел в дом или вышел из него.
      Молеон отвел Виктора в сторону и сообщил, что один из квартирантов, поднимаясь по лестнице, встретил женщину, быстро спускавшуюся с третьего этажа, и у него сложилось впечатление, что там только что захлопнулась дверь. Женщина была одета просто, и кажется, старалась скрыть свое лицо.
      Молеон добавил:
      — Нигде не обнаружено никаких отпечатков пальцев. Видно, это результат обычной предосторожности — убийца был в перчатках.
      Пробормотав в ответ что-то нечленораздельное, Виктор углубился в разглядывание альбома с фотографиями. Здесь были товарищи и подруги Элиз. И на одной из фотографий он нашел знакомое лицо — женщины из «Балтазара».
      Он молча сунул фотографию в карман.

      Совещание под председательством начальника полиции состоялось в кабинете господина Валиду, судебного следователя, который только что прибыл из Бикока.
      Дело было темное и вызвало огромный интерес у публики. И над всем этим витало имя Арсена Люпена.
      — Нужно действовать быстро, — настаивал шеф полиции.
      — Действовать быстро, — проворчал господин Валиду, — это легко сказать. Но в каком направлении? И как? Лишь только столкнемся с фактами — все версии рассыпаются. Аргументы вступают в противоречие друг с другом.
      Прежде всего, ничто не указывает на связь между хищением бон и убийством господина Ласко. Альфонс Одигран и Эрнестина не отрицали своей роли. Но мадам Шассен протестовала, и даже если бы ее интимные отношения с господином Ласко были установлены, передача желтого пакета на этом обрывалась. Оставались безмотивными и действия д'Отрея, даже если бы подозрения относительно него подтвердились.
      Наконец, какая связь может существовать между убийством господина Ласко и убийством Элиз Массон?
      — Короче говоря, — резюмировал комиссар Молеон, — все эти дела связаны между собой только в воображении инспектора Виктора, которому в воскресенье взбрело в голову зайти в кинотеатр «Балтазар», а сегодня он оказался перед трупом Элиз Массон. И в конечном счете на нас давит его интерпретация событий.
      Инспектор Виктор пожал плечами… Все словоизлияния иссякли. Сам он упрямо продолжал хранить молчание, и это положило конец обсуждению.
      В воскресенье Виктор пригласил к себе одного старого агента Сюрте, из тех, что не решаются порвать с префектурой даже после официальной отставки, и их продолжают использовать для различных поручений, учитывая их верность долгу и услуги, оказанные в прошлом. Этот агент, старый Лармона, был предан Виктору, восхищался им и всегда был готов выполнить любое деликатное поручение, которое Виктор на него возлагал.
      — Поразнюхай насчет жизни, которую вела Элиз Массон. Не было ли у нее более интимного друга, чем Максим д'Отрей, — попросил его Виктор.
      В понедельник он отправился в Гарт, где суд в распорядительном заседании восстанавливал по его указанию картину убийства в павильоне Бикок.
      Доставленный туда д'Отрей держался достойно и защищался хорошо. Тем не менее, казалось установленным, что его опознали на следующий день у Северного вокзала. Два чемодана, приготовленные к отъезду, были найдены в квартире его любовницы. Серая каскетка вызывала серьезные подозрения.
      Судебный следователь потребовал очной ставки между мужем и женой. Ввели баронессу. Как только она показалась, старая служанка показала пальцем на барона и воскликнула:
      — Это он, господин следователь, довел ее до такого состояния сегодня утром. Он бы ее уложил на месте, если бы я не вмешалась. Это — сумасшедший. Буйный сумасшедший!
      Максим д'Отрей отказался дать объяснения. Еле слышным голосом баронесса проговорила, что она ничего не поняла. Муж набросился на нее в то время, как они мирно разговаривали.
      — Он несчастный, — добавила она. — То, что случилось, вывело его из себя. Никогда он меня и пальцем не трогал… И если теперь он унизился до удара, не надо вменять ему в вину.
      Она протянула ему руку. Он, казалось, постаревший лет на десять, плакал.
      Виктор задал вопрос баронессе:
      — Вы по-прежнему утверждаете, что ваш муж вернулся тогда в одиннадцать часов?
      — Да.
      — И что, улегшись в постель, он вас поцеловал?
      — Да.
      — Хорошо. Но вы уверены, что он не встал с постели через полчаса или час?
      — Уверена.
      — На чем вы основываете свою уверенность?
      — Если бы он ушел, я бы почувствовала это. Я лежала в его объятиях. Впрочем…
      — Впрочем?
      Она покраснела, что с ней часто случалось, и пробормотала:
      — Часом позже, сонная, я ему сказала: «Ты знаешь, сегодня день моего рождения».
      — Ну?
      — Ну, и он снова меня поцеловал.
      Ее поведение невольно наводило на мысль: не разыгрывает ли она комедию? Как бы ни глубоко было впечатление от ее искренности, все же можно было предположить, что спасая мужа, она нашла верный тон для вящей убедительности.
      Следователи оставались в нерешительности. Внезапное появление комиссара Молеона изменило положение.
      — Снова… два важных факта… даже три. Прежде всего, железная лестница, которой пользовалась сообщница преступления в Бикоке, найдена сегодня в заброшенном парке в Бужевале. Беглец или беглецы перетащили ее через стену. Я сразу же послал запрос. Лестница за этим номером была продана женщине, по приметам похожей на ту, которую встретили в доме Элиз Массон в момент преступления. Это первое…
      Молеон перевел дыхание и продолжил:
      — Во-вторых. Один шофер привез на набережную Орфевр следующее заявление. Во второй половине дня в пятницу, на следующий день после убийства Ласко, он стоял у Люксембургского дворца, когда господин с чемоданом и дама с саквояжем сели в его такси. «Северный вокзал!» — последовало распоряжение клиентов. — «К отходящим поездам?» — «Да!» — подтвердил господин.
      Они, видимо, ехали с большим запасом времени, так как около часа оставались в машине. Потом они уселись на террасе кафе, и шофер обратил внимание, что они купили вечернюю газету, остановив проходившего разносчика. В конце концов господин проводил куда-то даму, а сам с двумя чемоданами отправился в сторону улицы Вожирар.
      — Внешность?
      — Барона и его любовницы.
      — Время?
      — Половина шестого. Таким образом, почему-то изменив намерение бежать за границу, господин д'Отрей отправил свою подружку домой, а сам вернулся шестичасовым поездом в Гарт, как делал это обыкновенно.
      — А в-третьих? — спросил судебный следователь.
      — Анонимное заявление насчет муниципального советника Гюстава Жерома. Вам известно, какое внимание я сразу же обратил на этот след, которым пренебрег инспектор Виктор. Некто, позвонивший по телефону, заявил, что если следствие пройдет тщательно, то можно выяснить, что делал господин Жером после Эстамине-де-Карефур, и, в частности, было бы интересно порыться в секретере, стоящем у него в кабинете.
      Молеон закончил свой отчет. Его вместе с Виктором послали на виллу муниципального советника. Инспектор Виктор отправился туда в самом мрачном настроении.

      Они нашли господина Жерома с женой в его кабинете. Увидев полицейских, господин Жером с возмущением воскликнул:
      — Ах, так это еще не закончилось? Вы уже три дня продолжаете ваши шутки! Мое имя треплют во всех газетах! Вот, Генриетта, к чему приводит твоя болтовня! Сегодня все против нас.
      Генриетта, опустив голову, пробормотала:
      — Ты прав. Мысль, что Дюваль свел тебя с потаскухами, заставила меня потерять разум. Глупо! Тем более что я ошиблась, и ты вернулся до полуночи.
      Комиссар Молеон указал на секретер.
      — У вас ключ от секретера, сударь?
      — Конечно.
      — Я попрошу вас открыть его.
      — Пожалуйста.
      Жером достал из кармана связку ключей, нагнулся перед секретером и поднял крышку, под которой было расположено с дюжину ящиков. Молеон проверил их. В одном из них был обнаружен мешочек из черной ткани, завязанный ниткой. Внутри оказались белые таблетки.
      Молеон произнес:
      — Явно стрихнин. Где вы его достали?
      — Все очень просто, — ответил Жером не задумываясь. — У меня есть охотничьи угодья в Солоне, и чтобы истреблять вредителей…
      — Вы знаете, что собака господина Ласко была отравлена стрихнином?
      Гюстав Жером рассмеялся.
      — Ну и что? Разве у меня одного хранится стрихнин?
      Генриетта не смеялась. Ее лицо исказилось от ужаса.
      — Откройте ваше бюро, — потребовал Молеон.
      Жером поколебался, но выполнил приказ.
      Молеон перебрал бумаги, заглянул в регистрационный журнал. Заметив браунинг, он осмотрел его со всех сторон, проверил калибр.
      — Это семизарядный браунинг.
      — Да, — согласился Жером.
      — Из браунинга такого калибра было сделано два выстрела. Одним был убит господин Ласко, другим — ранен главный инспектор Эдуэн.
      — Ну и что из этого?! — воскликнул Жером. — Я не пользовался им с тех пор, как купил его… пять или шесть лет тому назад.
      Молеон вынул магазин, в нем недоставало двух патронов. Комиссар настаивал:
      — В вашем браунинге не достает двух зарядов…
      Осмотрев оружие более внимательно, он добавил:
      — И что бы вы ни говорили, сударь, мне кажется, что внутренность ствола сохранила следы порохового нагара. Эксперты дадут оценку этому факту.
      Господин Жером слушал молча. Подумав, он пожал плечами.
      — Все это мне не понятно, сударь. Вы можете собрать против меня хоть сто доказательств такого рода, но они не могут поколебать правды. Напротив, если бы я был виновен, уверяю вас, вы не нашли бы в этом секретере ни яда, ни браунинга, в котором не достает двух патронов.
      — А как вы это объясните?
      — Я ничего не собираюсь вам объяснять. Преступление было совершено, кажется, в час ночи. Мой садовник Альфред, живущий в тридцати метрах от моего гаража может подтвердить, что я вернулся около одиннадцати часов.
      Он подошел к открытому окну и крикнул:
      — Альфред!
      Садовник, робкий малый, прежде чем ответить, долго мял кепку.
      Молеон раздраженно спросил:
      — Скажете вы, наконец, или нет, когда ваш хозяин поставил машину в гараж?
      — Это зависит… Прошло уже столько дней…
      — Но в тот день?
      — Я не уверен… Я думаю…
      — Как?! — воскликнул Гюстав Жером. — Вы не уверены?
      Молеон, подойдя к садовнику, посоветовал:
      — Не надо вилять. Лжесвидетельство повлечет тяжелые последствия. Скажите только правду. В каком часу в тот вечер вы услышали шум автомобиля?
      Альфред снова принялся мять свою кепку и наконец произнес:
      — Около четверти второго… Может быть, в половине второго…
      Едва он закончил фразу, Жером толкнул его к двери и наподдал ногой, отчего бедняга чуть не упал.
      — Убирайтесь! Чтоб я вас больше не видел! Вечером вас рассчитают…
      Потом, быстро успокоившись, Жером повернулся к Молеону и проговорил:
      — Так будет лучше. Делайте что хотите. Но я вас предупреждаю… Из меня не вырвут ни слова. Распутывайте, как сможете.
      Его жена, рыдая, бросилась в его объятия. Попрощавшись с ней, он последовал за Молеоном и Виктором.
      В тот же вечер барон д'Отрей и Жером были доставлены в полицию и переданы в распоряжение судебного следователя.
      Позднее господин Готье, начальник полиции, встретив Виктора, осведомился:
      — Ну что? Продвигаетесь вперед?
      — По-моему, слишком быстро, шеф.
      — Объяснитесь.
      — Чего проще! Нужно было дать удовлетворение общественному мнению. Да здравствует Молеон! Долой Виктора!
      Затем он попросил своего начальника:
      — Как только найдут шофера, который отвозил барона с Северного вокзала на вокзал Сен-Лазар на следующий день после убийства, обещайте известить меня об этом, шеф.
      — На что же вы надеетесь?
      — Найти боны…
      — А пока они не найдены?
      — Пока я займусь Арсеном Люпеном. Все это дело, разодранное на клочки, не примет своей настоящей формы до тех пор, пока не будет установлена роль в нем Арсена Люпена. А сейчас все в нем темно, как в бутылке чернил.

      Общественное мнение в самом деле было удовлетворено. Барон и Жером были заперты в тюрьме Санте. Для газет тот и другой являлись сообщниками из одной бандитской шайки, возглавляемой, без всякого сомнения, самим Арсеном Люпеном. Связующим звеном между ними и Арсеном Люпеном служила, по-видимому, женщина, его любовница. Следствие определит роль каждого.
      «После всего, — сказал себе Виктор, — это не так уж нелогично. Главное настигнуть Люпена, а как это сделать, если не через его любовницу, убедившись, что дама из „Балтазара“, женщина в Бикоке, покупательница лестницы и незнакомка, встретившаяся в подъезде дома на улице Вожирар — одна и та же женщина».
      Он показал ее фото продавцу магазина, где была куплена лестница, потом жильцу, встретившему ее на лестнице. Ответ был один и тот же: если это не она, то чертовски на нее похожа!
      Наконец, утром он получил телеграмму от своего верного друга Лармона:
      «Напал на след… Буду на погребении Элиз Массон. До вечера».
      Вечером Лармона привел ему подругу Элиз, единственную, которая провожала ее в последний путь. Арманда Дютрен, красивая брюнетка, была связана с Элиз работой в мюзик-холле и часто ее навещала. Подруга всегда казалась ей немного таинственной, имеющей, по ее словам, «особые связи».
      Виктор попросил девушку внимательно просмотреть все фото. Когда она взглянула на последний показанный ей снимок, реакция была незамедлительной.
      — А, эта… Я ее видела. Высокая, очень бледная, с глазами, которые не забываются… Я ждала Элиз около Гранд-Опера. Элиз вышла из автомобиля, которым управляла женщина. Вот эта самая…
      — Элиз не говорила вам о ней?
      — Нет. Но однажды… однажды я заметила, что на письме, которое она отправляла, была надпись: «Княжне…» и потом русская фамилия и название отеля на площади Конкорд. Я убеждена, что речь шла о ней.
      — Давно это было?
      — Недели три назад. С тех пор я больше не видела Элиз. Ее связь с бароном д'Отреем очень ее занимала. И потом она чувствовала себя очень плохо и думала только о том, как бы подлечиться в горах.
 
 
      В тот вечер Виктор узнал, что княжна Александра Базилева действительно раньше жила на площади Конкорд в большем отеле, но что теперь ее корреспонденцию пересылали ей в отель «Кембридж». Это на Елисейских полях.
      Княжна Базилева? Оказалось достаточно одного дня, чтобы Виктор и Лармона установили, что в Париже живет одна-единственная представительница древней русской фамилии, что ее отец, мать и братья погибли во время террора и что ей удалось спастись, перейдя границу. Ее семья владела собственностью в Европе. Поэтому она жила, не отказывая себе ни в чем, но поддерживала отношения лишь с несколькими дамами из русской колонии, которые всегда называли ее «княжна Александра». Ей было лет под тридцать.
      Лармона отправился в отель «Кембридж» для сбора информации. Княжна изредка появлялась в холле, чтобы выпить чашку чая. Обедала она в ресторане отеля, никогда ни с кем не вступая в разговоры.
      Однажды вечером Виктор, миновав толпу танцующих, остановился у оркестра рядом с высокой блондинкой.
      Никакого сомнения, это была она, дама из кинотеатра «Балтазар». Она, промелькнувшая в окне Бикока. Это была она, и тем не менее…
      В Гарте у нее было совсем другое выражение лица. Может быть, это было вызвано обстоятельствами?
      Он незаметно пригласил подругу Элиз Массон.
      — Да, — подтвердила девушка сразу же. — Это та самая дама, которую я видела с Элиз в автомобиле. Я уверена, что это она.
 
 
      Двумя днями позже в «Кембридже» остановился путешественник. Он записался как Маркос Ависто, шестидесяти двух лет, прибывший из Перу.
      Никто не узнал бы в нем Виктора из светской бригады. Ависто был на десять лет старше.
      Ему отвели номер на третьем этаже.
      На этом же этаже находились апартаменты княжны.
      «Все идет хорошо, — сказал себе Виктор. — Но времени терять нельзя. Нужно вести атаку, и быстро».

      В огромном караван-сарае из пятисот комнат, где толпа приливала после полудня и вечером, такой человек, как Маркос Ависто, мог рассчитывать не быть замеченным ушедшей в себя особой — княжной Александрой Базилевой.
      Это позволило ему вести почти непрерывное наблюдение. Первые четыре дня она не отлучалась из отеля. Ни гостей, ни корреспонденции.
      Если она и общалась с внешним миром, то, вероятно, лишь по телефону из своей комнаты, как это делал Виктор для связи со своим другом Лармона.
      С большим нетерпением Виктор ожидал обеденного часа. Избегая встречаться с ней взглядом, он тем не менее не спускал с нее глаз.
      Она пленяла его. Иной раз он даже ловил себя на мысли, запрещенной инспектору светской бригады. Его возмущало, что подобное создание могло стать добычей авантюриста. И он ворчал про себя: «Нет, это невозможно… Женщина подобного происхождения и положения не может быть любовницей такого подонка, как этот Люпен».
      И можно ли предположить, что она была воровкой в Бикоке и убийцей на улице Вожирар? Разве убивают ради хищения нескольких сотен тысяч франков те, кто богат, нежные руки аристократки, на которых сверкают бриллианты?
      На четвертый вечер ему удалось войти с ней в лифт. Он поклонился, не глядя на нее.
      То же, как бы случайно, было на пятый вечер. Это произошло совершенно естественно. Вежливое безразличие и равнодушие. Виктор держался за ее спиной.
      На шестой вечер случая не представилось. Но на седьмой Виктор появился, когда дверь лифта уже закрывалась, и он едва успел вскочить в него.
      На третьем этаже княжна вышла и направилась к своим апартаментам. Виктор следовал за ней.
      Она не сделала и десяти шагов по пустынному коридору, как внезапно схватилась рукой за голову и остановилась.
      Виктор подошел. Она взволнованно промолвила:
      — У меня вытащили аграф… Он был в прическе… Это произошло в лифте… Я в этом уверена…
      — Очень сожалею, мадам…
      Их взгляды встретились. Она первая отвела глаза.
      — Я поищу, — сказала она, придя в себя. — Вероятно, аграф выпал.
      — Простите, мадам. Прежде, чем искать, следовало бы выяснить один вопрос. Вы почувствовали, что кто-то касается ваших волос?
      — Да. Но в тот момент я не придала этому никакого значения. Однако после…
      — Следовательно, это мог быть или я, или мальчик-лифтер…
      — О нет, мальчик тут не причем…
      — Значит, я?
      Пауза. Их взгляды снова встретились.
      Она пробормотала:
      — Я, конечно, ошиблась. Аграфа, наверное, просто не было у меня в прическе. Надо думать, я найду его у себя на туалетном столике.
      Но он задержал ее.
      — Когда мы разойдемся, мадам, будет слишком поздно. Я настаиваю на том, чтобы мы вместе спустились к администратору отеля и вы принесли бы там жалобу на меня.
      Подумав, она решительно сказала:
      — Нет, это бесполезно. Вы живете в отеле?
      — Комната 345, мадам. Маркос Ависто…
      Она кивнула и удалилась, повторяя про себя это имя. Виктор пошел к себе в номер. Его друг Лармона уже ждал его.
      — Итак?
      — Итак, дело сделано, — сообщил Виктор. — Она почти сразу заметила. Так что между нами тут же произошло столкновение.
      — Ну и?..
      — Ну и она струсила.
      — Струсила?
      — Да. Она не осмелилась идти до конца в своих подозрениях. — Виктор вытащил аграф из кармана и положил в ящик стола. — Я отдам его ей, как только произойдет реакция, которую я предвижу. Это не заставит себя долго ждать.
      Зазвонил телефон. Он схватил трубку.
      — Алло! Да, это я, мадам. Аграф?.. Найден?.. Я, право, счастлив… Мои лучшие пожелания, мадам.
      Виктор нажал на рычаг.
      — Она нашла у себя драгоценность, которая лежит в моем ящике. Это означает, что она решительно не хочет жаловаться и избегает скандала.
      — Тем не менее она знает, что драгоценность исчезла?
      — Конечно.
      — И она предполагает, что была обокрадена?
      — Да.
      — Тобой?
      — Да.
      — Таким образом, она считает тебя вором?
      — Но это как раз то, чего я добивался.
      — Ты этого хотел?
      — Да, черт возьми! Ты не понял моего плана.
      — Право…
      — А он очень прост. Привлечь внимание княжны, возбудить ее любопытство, внушить ей абсолютное доверие и через нее выйти на Люпена.
      — Это будет долго.
      — Поэтому я и пошел на неожиданный ход. Но здесь нужна осторожность. И чувство такта. Только такой маневр! Мысль обложить Люпена, проникнуть к нему, стать его сообщником, правой рукой, и в тот день, когда он завладеет девятью миллионами, появиться перед ним в качестве Виктора из светской бригады! Эта идея меня вдохновляет, не говоря уже… что она чертовски хороша, эта женщина!
      — Как видно, тебя еще волнуют подобные бредни.
      — Нет, это уже в прошлом. Но глаза мои еще видят.
      — Ты затеял опасную игру, Виктор!
      — Напротив. Чем прекрасней она мне кажется, тем больше это восстанавливает меня против Люпена.

      В течение двух дней Виктор не видел Александры Базилевой. Он навел справки. Нет, она не выехала из отеля.
      На следующий вечер она пришла обедать в ресторан. Виктор занял столик поблизости.
      Он не обращал на нее ни малейшего внимания, но она не могла не заметить его, занятого смакованием бургундского.
      Затем они курили в холле, чуждые друг другу. Виктор разглядывал всех проходивших мужчин и старался угадать среди них Люпена. Но никто из них не походил на Люпена, да и княжна Александра казалась безразличной ко всем этим людям.
      На завтра та же программа и то же поведение.
      Но послезавтра, когда она спускалась к обеду, они снова оказались вместе в лифте. Ни единого жеста ни с той, ни с другой стороны. Можно было подумать, что они не видят друг друга.
      «Неважно, княжна, — подумал Виктор, — что вы считаете меня вором. Первый этап преодолен. Какой будет следующий?!!
      Через два дня произошло событие, которое было на руку Виктору. У одной проезжей американки в отеле была похищена шкатулка с драгоценностями.
      «Вечерний листок» известил о происшествии, обстоятельства которого говорили об исключительном хладнокровии преступника.
      Княжна всегда находила «Листок» на своем столе и рассеянно просматривала его. Она бросила взгляд на первую страницу и сразу же посмотрела на Виктора, как бы говоря себе:
      «Это — он».
      Виктор, наблюдая за ней, слегка поклонился. Она углубилась в более детальное чтение.
      «Она, видимо, считает меня грабителем высокой квалификации, подвизающимся в отелях. Я должен внушить ей уважение. Какой я смелый в ее глазах! Другой сбежал бы, а я — остался!»
      Сближение было неизбежно. Виктор облегчил его, усевшись на диван рядом с ее любимым креслом.
      Княжна вошла, с секунду поколебалась и села на диван.
      Возникла пауза, пока она закуривала. Затем она положила руку на затылок, как тогда, нащупала и вытащила из прически аграф и, показав его, сказала:
      — Видите, сударь, я нашла его.
      — Как странно, — удивился Виктор, вынимая из кармана украденный аграф, — а я его тоже нашел…
      Женщина была сбита с толку. Она, конечно, не предвидела подобного признания и, вероятно, должна была понять, что перед ней соперник, бросающий ей вызов…
      — Значит, мадам, у вас их пара? Как жаль, что оба аграфа не остались у вас!
      — В самом деле досадно, — пробормотала она, бросая сигарету в пепельницу и поспешно уходя.
      Но назавтра они встретились в ресторане. На ней было платье, обнажавшее руки и плечи, и выглядела она более приветливо.
      — Я, должно быть, кажусь вам несколько странной, не правда ли? — тихо спросила красавица.
      — Вовсе нет, — возразил он, улыбаясь. — Говорят, что вы русская и к тому же княжна. А русская княжна в наше время весьма редкое явление. Для такого экзотического существа, как вы, любая странность простительна.
      — Жизнь сложилась так тяжело для меня и моей семьи! Сначала мы были очень счастливы. Я любила всех и была любима всеми! Маленькая девочка, доверчивая, беззащитная, непосредственная, интересующаяся всем и ничего не боявшаяся, всегда готовая смеяться и петь… Несчастье пришло позже, когда мне исполнилось пятнадцать лет и я была уже невестой. Погиб отец, погибла мама, замучили моих братьев и моего жениха. А я… — Она провела рукой по лбу. — Я не могу об этом вспоминать… Но не могу и забыть… Внешне я спокойна, а в душе… Иногда задаю себе вопрос: как я могла все это вынести? Да, я познала вкус печали…
      — Должно быть, в результате пережитых в прошлом ужасов у вас возникла потребность иметь друзей среди сильных мужчин? И если бы на вашем пути встретился подобный господин… не слишком добрый католик, который слегка отклоняется от правил… то он, естественно, возбудил бы ваше любопытство.
      — Естественно?
      — Бог мой, конечно! Вы пережили столько опасностей, что это приучило вас жить в драматической обстановке, не ссориться и быть любезной даже с тем, кто может вам в любой момент навредить.
      Она, склонившись в его сторону, жадно слушала. Он пошутил:
      — Но главное, мадам, не будьте слишком снисходительны к подобным субъектам и не считайте их лучшими представителями рода человеческого. Просто у них немного больше смелости, чем у прочих, и крепче нервы. Вопрос привычки и контроля над собой. Таким образом, в тот момент…
      Он нахмурился и очень тихо проговорил:
      — Отодвиньтесь от меня, так будет лучше.
      — Почему? — спросила она, невольно выполняя его совет.
      — Вы видите того крупного господина в смокинге, который прогуливается внизу?
      — Кто же это?
      — Полицейский.
      Ее невольно передернуло.
      — Комиссар Молеон. Он ведет следствие о хищении шкатулки.
      Инспектор заметил на ее лице следы волнения.
      — Пойдемте, — пробормотала она.
      — К чему уходить? Если бы вы знали, как эти люди ограничены! Молеон! Это форменный идиот. Есть, пожалуй, еще один, похлеще…
      — Кто же это?
      — Его помощник… Некий Виктор из светской бригады.
      — Виктор из светской бригады? Я что-то читала о нем.
      — Да, это он вместе с Молеоном занимается делом о бонах, драмой в Бикоке… И этой несчастной Элиз Массон, которую убили.
      — Как он выглядит, этот Виктор?
      — Поменьше меня, затянут в пиджак, как цирковой жокей. Раздевающий взгляд… Смотрите, Молеон удостоил нас своим вниманием.
      Молеон в самом деле остановил свой взгляд на княжне, потом перевел его на Виктора.
      Затем он удалился.
      Княжна вздохнула. Она, казалось, была на грани обморока.
      — Ну вот, — сказал Виктор, — он воображает, что исполнил свой долг и что никто не ускользнул от его орлиного взгляда. Но, вероятно, сегодня он ищет не похитителей шкатулки.
      — А кого же?
      — Людей из Бикока и с улицы Вожирар. Он думает только об этом. Вся полиция поднята на ноги. Это навязчивая идея у них.
      Она выпила рюмку ликера и закурила сигарету. Ее бледное лицо снова приняло уверенное выражение. Но, как догадывался Виктор, на самом деле ее чувства были в смятении.
      Когда княжна, кивнув на прощанье Виктору, встала, ему показалось, что она с кем-то обменялась взглядом. Двое господ сидели вдали. Один, постарше с красным грубым лицом, должно быть, англичанин; Виктор заметил его еще в холле. Другого он никогда прежде не видел. Элегантный, с несколько необычным приятным лицом, он весело рассказывал что-то своему собеседнику. Таким, по представлению Виктора, вполне мог быть Люпен.
      Княжна снова украдкой взглянула в их сторону и удалилась.
      Минут через пять мужчины тоже встали. В вестибюле тот, что помоложе, закурил сигарету, взял шляпу и пальто и вышел из отеля.
      Другой направился к лифту.
      Как только лифт пришел опять, Виктор, войдя в него, спросил у боя:
      — Как зовут господина, который только что поднялся? У него английская фамилия, не правда ли?
      — Господин из номера 337?
      — Да.
      — Мистер Бемиш.
      — Он давно здесь живет?
      — Недели две, пожалуй.
      Итак, этот субъект живет в отеле примерно столько же времени, сколько и княжна, и на том же этаже. Не прошел ли он сейчас к ней?
      Виктор поспешил к ее апартаментам. Дверь была полуоткрыта, и он прислушался.
      Тишина.
      В плохом настроении он вернулся к себе.

      На следующий день Виктор вызвал Лармона.
      — Ты поддерживаешь отношения с Молеоном?
      — Да.
      — Он знает, что я здесь?
      — Нет.
      — А он был тут по делу о шкатулке?
      — Да. Кражу совершил человек из богачей. Убеждены, что у него есть сообщник. Молеон сейчас очень занят, но не этим. Кажется, речь идет о баре, где собирается банда Арсена Люпена и где обсуждается пресловутое дело о краже девяти миллионов.
      — А адрес бара?
      — Он будет у Молеона с минуты на минуту.
      Виктор поведал Лармона о своей беседе с Александрой Базилевой и об англичанине Бемише.
      — Он уходит каждое утро и возвращается только к вечеру. Ты проследи за ним. Загляни-ка в его комнату.
      — Невозможно! Нужен ордер префектуры…
      — К чему эти церемонии? Если люди из префектуры вмешаются, все будет кончено. Люпен — это не барон д'Отрей и не господин Жером, и один только я должен им заниматься.
      — Ну?
      — Сегодня у нас воскресенье, поэтому персонал отеля ограничен. Если принять несколько предосторожностей, тебя не заметят. Ну, а коли настигнут, покажешь им свою карточку. Остается один вопрос: ключ.
      Лармона, улыбаясь, достал из кармана связку ключей.
      — Этим я обеспечен… Хороший полицейский должен знать и уметь столько же, сколько и грабитель, и даже больше. Комната 337, не так ли?
      — Да. Только очень осторожно. Главное, чтобы у англичанина не зародилось хотя бы малейшего подозрения.
      В щелку двери Виктор видел, как Лармона прошел по пустому коридору, остановился, поколдовал с замком и проскользнул в номер.
      Через полчаса он вернулся.
      — Ну? — с интересом спросил Виктор.
      Тот подмигнул.
      — У тебя поразительный нюх…
      — Что ты нашел?
      — Среди стопки сорочек шейный платок из оранжевого с зеленым шелка.
      — Платок Элиз Массон!..
      — И поскольку англичанин, — продолжал Лармона, — связан с княжной, значит, она была на улице Вожирар либо одна, либо с этим Бемишем…
      Доказательство было налицо. Можно ли было все это истолковать иначе? Можно ли было еще сомневаться?
 
 
      Незадолго перед обедом Виктор спустился на улицу и купил «Вечерний листок». На второй странице он прочитал:
      «Только что стало известно, что комиссар Молеон и три его инспектора окружили сегодня бар на улице Марбеф, где, согласно имеющимся данным, несколько преступников, преимущественно иностранцев, имели обыкновение встречаться. Они были застигнуты врасплох, но двоим удалось скрыться. При этом один из них был серьезно ранен. Есть некоторые основания полагать, что в числе этих двоих был Арсен Люпен. Однако, к сожалению, антропометрической карточкой на Арсена Люпена служба опознания не располагает».
      Виктор оделся и направился в ресторан. На столе Александры Базилевой лежал сложенный «Вечерний листок».
      Она пришла позже обычного. Казалось, она ничего не знала и ни о чем не беспокоилась.
      Она развернула газету только за едой, пробежала глазами первую страницу, потом развернула вторую. Сразу же голова ее склонилась над газетой, и она углубилась в чтение. Виктору показалось, что она сейчас лишится чувств. Но это длилось только мгновенье. Она взяла себя в руки и небрежно отбросила газету.
      В холле княжна не подошла к нему.
      Бемиш находился тут же. Не был ли он один из двух, ускользнувших от Молеона?
      На всякий случай Виктор поднялся первый и, войдя в свой номер, стал на страже.
      Появилась русская. Она ожидала перед своей комнатой нетерпеливо и нервно.
      Англичанин не заставил себя ждать. Выйдя из лифта, он осмотрел коридор и живо побежал к ней.
      Они обменялись несколькими словами, и русская расхохоталась. Англичанин ушел.
      — Так, — пробормотал Виктор, — в самом деле можно подумать, что она любовница этого проклятого Люпена, что его не захватили при облаве и что англичанин пришел ее успокоить. Отсюда и взрыв веселья.
      Последнее заявление полиции подтвердило эту гипотезу. Среди задержанных Арсена Люпена не оказалось.
      Задержанные были русскими. Они признались в соучастии в нескольких кражах, совершенных за границей, но уверяли, что не знают руководителя банды, который их использовал. Из сбежавших компаньонов один был англичанин. Другого они видели в первый раз, и на сборище он не раскрывал рта. Ранен, вероятно, он. Его приметы совпадали с приметами человека, которого Виктор видел в отеле с Бемишем.
      Трое русских не могли сказать ничего больше.
      Однако был установлен любопытный факт: один из русских был любовником Элиз Массон и получал от нее деньги.
      Нашли письмо Элиз, написанное накануне ее смерти.
      «Старый д'Отрей задумал крупное дело. Если оно удастся, он на следующий же день повезет меня в Брюссель. Там мы с тобой встретимся, не так ли, дорогой? И при первом же случае мы оба скроемся с крупной суммой. Но нужна ли тебе моя любовь?!»
      Виктор задумался.

      Случай на улице Марбеф взволновал Виктора. Пусть занимаются преступлениями на улице Вожирар и в Бикоке, на это ему наплевать, они интересовали его лишь в той мере, в какой были связаны с Арсеном Люпеном, но самого Арсена Люпена пусть не касаются! Он был частью добычи, которую инспектор Виктор оставлял за собой, сохраняя монопольное право на операцию против тех, кто был непосредственно связан с Арсеном Люпеном, — следовательно, прежде всего, против англичанина Бемиша и Александры Базилевой.
      Эти соображения побудили Виктора к поездке на набережную Орфевр, чтобы посмотреть, что там происходит, и попытаться раскрыть игру Молеона. Полагая, что ни Александра, ни связанный с ней Бемиш не решатся выходить из своих комнат в такой опасный для них период, он отправился пешком до гаража, где стоял его автомобиль. Там он вытащил из багажника необходимую одежду, облачился в свой тесный пиджак и стал опять инспектором Виктором из светской бригады.
      Его ожидал сердечный прием комиссара Молеона, который с покровительственной улыбкой воскликнул:
      — А, Виктор! Что вы нам принесли? Ничего особенного? Нет-нет, я вас ни о чем не расспрашиваю. У каждого свое. Я действую открыто и не нахожу, что это вредит. Что вы скажете о моем налете на бар на улице Марбеф? Три бандита схвачены, и главарь не замедлит к ним присоединиться, клянусь Богом! Он на сей раз ускользнул, зато мы не упустили нити, связывающей его с делом Элиз Массон, которая из могилы обвиняет барона д'Отрея… Шеф в восторге!
      — А судебный следователь?
      — Господин Валиду? Он собирается с мыслями. Пойдем к нему. Он ознакомил д'Отрея со страшным письмом Элиз Массон. Вы знаете его содержание… Ну, вот, это моя скромная лепта в это дело. Пойдемте, Виктор!
      Они направились в кабинет судебного следователя и застали там д'Отрея и муниципального советника Жерома. Виктор удивился, увидев д'Отрея, — настолько постарело и осунулось его лицо.
      Атака следователя Валиду была беспощадной. Он прочел барону выдержку из письма Элиз Массон и сразу же заявил:
      — Вы хорошо понимаете, что это означает? Подведем итог, если хотите. Вечером в понедельник вы случайно узнали, что боны в руках господина Ласко. В среду вечером, накануне убийства, Элиз Массон, от которой у вас не было секретов и которая одновременно была вашей любовницей и любовницей русского, написала другу своего сердца: «Старый д'Отрей задумал крупное дело. Если оно удастся, он на следующий же день повезет меня в Брюссель» и так далее. В четверг ночью преступление совершается, и боны похищены. А в пятницу вас замечают с вашей приятельницей у Северного вокзала с чемоданами, которые затем находят в ее квартире. История ясная, доказательства безупречные. Признавайтесь же д'Отрей… К чему отрицать очевидное?
      В тот момент можно было подумать, что барон готов признать свое поражение в борьбе со следователем. Лицо его исказилось. Он лепетал слова, которые можно было считать началом признания. Он потребовал письмо и сказал:
      — Покажите… Я отказываюсь верить… Я хочу прочитать сам…
      Он прочел и застонал:
      — Негодяйка! Любовник! У той, которую я вытащил из грязи! И она с ним убежала бы…
      Он видел только это, только измену, проект ее бегства с другим. Об остальном — о краже и других преступлениях — он не думал и был к этому, казалось, безразличен.
      — Вы признаетесь, д'Отрей, что это вы убили господина Ласко?
      Тот не ответил, раздавленный обломками болезненной страсти, которую питал к этой девице.
      Господин Валиду повернулся к Гюставу Жерому.
      — Учитывая, что вы участвовали, пока не знаю, в какой мере…
      Но господин Жером, который вовсе не казался ущемленным своим положением арестанта и сохранял цветущий вид, заупрямился.
      — Я не соучаствовал ни в чем! В полночь я спал у себя дома.
      — Тем не менее, передо мной новое показание вашего садовника Альфреда. Он не только утверждает, что вы вернулись к трем часам утра, но и объясняет, что в день ареста вы пообещали ему пять тысяч франков, если он согласится сказать, что вы вернулись до полуночи.
      Господин Жером расхохотался.
      — Да, это правда. Но, Боже мой, я обалдел от всех этих глупостей, которыми мне досаждали, и хотел разрубить все одним ударом.
      — Вы признаете, что была попытка подкупа?
      Жером встал перед господином Валиду.
      — Тогда что ж, на меня навесят ярлык убийцы, как на достопочтенного д'Отрея? И как он, я скисну под тяжестью улик?
      Он состроил унылое лицо, а затем осклабился.
      Виктор вмешался.
      — Господин судебный следователь, разрешите мне задать вопрос?
      — Спрашивайте.
      — Я хотел бы знать, принимая во внимание только что произнесенную фразу, считает ли господин Жером виновным барона д'Отрея в совершении убийства господина Ласко?
      Тот ответил просто:
      — Меня это не касается. Пусть в этом разбирается правосудие.
      — Я настаиваю, — продолжал Виктор. — Если вы отказываетесь отвечать, это ваше дело, но возможно, у вас есть причины так поступать…
      Жером упрямо повторял:
      — Пусть в этом разбирается правосудие!
 
 
      Вечером Максим д'Отрей пытался разбить себе голову о стену в камере. Ему вынуждены были надеть смирительную рубашку. Он без конца стонал, повторяя:
      — Негодяйка!.. Несчастная!.. Презренная… И ради нее я!.. Грязь…

      — Что касается барона, то он дошел уже до определенного состояния, — заявил Молеон Виктору. — Он скоро признается. Письмо Элиз Массон доконало его.
      — Без сомнения, — проговорил Виктор, — а через задержанных русских вы выйдете на Арсена Люпена.
      Он небрежно обронил эти слова. И поскольку его собеседник отмолчался, добавил:
      — Ничего нового с этой стороны?
      Но Молеон, еще недавно хваставшийся, что «работает в открытую», предпочел не открывать рта относительно своих планов и своих удач.
      «Подлец! — подумал Виктор. — Не доверяет».
      Они остерегались друг друга, обеспокоенные и ревнивые, как двое людей, судьба которых поставлена на одну карту…
      Затем Виктор провел беседу с супругами обоих подозреваемых.
      К своему удивлению, он нашел Габриель д'Отрей более спокойной, чем он ожидал. Возможно, вера в Бога поддерживала эту женщину?
      — Он не виноват, господин инспектор, — говорила она о своем муже. — Его завлекла эта хитрая женщина. Но он… Он меня горячо любил. Да… Да…
      Генриетта Жером разразилась пламенной речью.
      — Гюстав? Да это сама добродетель! Сама искренность! Это исключительная натура, господин инспектор! И потом я хорошо знаю, что он не отходил от меня ночью. Да, очевидно, из ревности я наговорила на него то, чего не было…
      Которая из двух лгала? А может быть, каждая?
      Виктор решил отправиться на улицу Вожирар. У двери дома, где жила Элиз Массон, стояли два агента. Как только ему открыли, Виктор увидел Молеона, рывшегося в ящиках.
      — А, это вы, — проворчал комиссар, — у вас также возникла мысль, что здесь можно что-либо найти? Да, кстати… Один из инспекторов утверждает, что в день убийства, когда мы пришли сюда вдвоем, тут была дюжина любительских фото. И он говорил, что вы их разглядывали.
      — Ошибка, — небрежно обронил Виктор.
      — Это другое дело. Потом вот еще… Элиз Массон носила на шее шелковый платок, оранжевый с зеленым… Вы его случайно не видели? Вероятно, им воспользовались для совершения убийства…
      Комиссар пристально посмотрел на Виктора, а тот ответил все с той же беззаботной легкостью:
      — Не видел.
      — А был на ней этот платок, когда вы видели Элиз с бароном?
      — Не припомню. А что говорит барон?
      — Ничего. — И комиссар ворчливо добавил: — Странно!
      После минутного молчания следующий вопрос:
      — Вы не разыскивали какую-нибудь подругу Элиз?
      — Подругу?
      — Да. Мне говорили об Арманде Дютрен. Вы ее знаете?
      — Не знаю.
      — Ее нашел один из моих людей. Она сказала ему, что уже допрошена инспектором из полиции. Я думал, что это были вы.
      — Нет, не я…
      Видимо, присутствие Виктора раздражало Молеона.
      В конце концов, когда Виктор собрался уходить, комиссар сообщил:
      — С минуту на минуту ее доставят сюда.
      — Кого?
      — Мадемуазель… Постойте, кажется идут.
      Виктор и глазом не моргнул. Все его поведение сводилось к тому, чтобы помешать коллегам заняться этой частью дела, чтобы Молеон не добрался до дамы из «Балтазара». Если бы Молеон обошел его, все было бы потеряно. Одним взглядом Виктор приказал молодой женщине молчать. Она сначала удивилась, а потом поняла. Ее ответы были крайне неопределенны:
      — Конечно, я знала бедную Элиз. Но она никогда со мной не откровенничала. Мне неизвестно, кто ее посещал. Оранжевый с зеленым платок? Фотографии? Нет. Не знаю.
      Оба полицейских отправились в префектуру. Молеон хранил мрачное молчание. Как только они пришли, Виктор беззаботно сказал:
      — Я с вами прощаюсь. Завтра уезжаю.
      — Да?
      — В провинцию… Интересный след… Я на него рассчитываю…
      — Я забыл вам сказать, — перебил его Молеон, — что с вами хотел переговорить начальник полиции.
      — По какому вопросу?
      — Насчет шофера… Который возил д'Отрея с вокзала на вокзал. Мы его разыскали.
      — Черт возьми! — вырвалось у Виктора. — Вы меня опередили.

      Виктор помчался по лестнице префектуры, сопровождаемый с трудом поспевающим за ним Молеоном, велел доложить о себе, а затем вошел в кабинет начальника.
      — Кажется, мой шофер найден? — обратился он к господину Готье после обычных приветствий.
      — Как? Молеон вам еще не сказал? Только сегодня этот человек увидел в газете фотографию барона д'Отрея и прочел, что полиция разыскивает шофера, возившего барона с вокзала на вокзал в пятницу, на следующий день после убийства. Он сразу же явился к нам. Ему предъявили для опознания барона д'Отрея, и он сразу же его опознал.
      — Господин Валиду его уже допрашивал? Что-нибудь известно о перемещениях барона? Он поехал по названному им шоферу адресу?
      — Нет.
      — Значит, он делал пересадку в городе?
      — Нет.
      — Нет?
      — Он почему-то поехал с Северного вокзала на площадь Этуаль и лишь оттуда проследовал на вокзал Сен-Клу. Так что он сделал совершенно бесполезный крюк.
      — Нет, не бесполезный, — тихо пробормотал Виктор. И спросил: — А где этот шофер?
      — Здесь, в одном из кабинетов. Так как вы говорили мне, что хотели бы его повидать и, больше того, через два часа после свидания с шофером вы собирались нам вручить похищенные боны, то я его задержал.
      — С момента, как он здесь появился, он с кем-нибудь говорил?
      — Ни с кем, кроме господина Валиду.
      — Как его зовут?
      — Николя. Это мелкий собственник. У него только эта машина. Он на ней и приехал. Она во дворе.
      Виктор задумался. Начальник смотрел на него с таким интересом, как будто от поведения Виктора зависела судьба всего дела.
      Наконец господин Готье не выдержал:
      — Ну, что же, Виктор? Как ваше обещание? Вы нам что-нибудь скажете? Вы уверены в себе?
      — Настолько, насколько можно быть уверенным в безупречной логике размышлений.
      — Значит, дело всего лишь в цепи рассуждений и размышлений… В логических построениях…
      — В полицейском деле, шеф, все зависит от правильного заключения… Если не от случая.
      — Хватит рассуждать, Виктор. Объяснитесь!
      И он объяснил.
      — Мы следили за бонами, как они переходили из рук в руки, от Страсбурга до Бикока, то есть до того момента, когда д'Отрей положил их в карман. Как д'Отрей провел эту ночь, оставим в стороне. Впрочем, и об этом я позже выскажу свои соображения. Во всяком случае, утром в пятницу он явился к своей любовнице с богатой добычей. Чемоданы были наготове, и беглецы отправились на Северный вокзал. Сначала они как будто ожидали поезд, но вдруг, по неясным причинам, изменили свои намерения и отказались от отъезда. Это было в двадцать пять минут шестого. Д'Отрей отправил свою любовницу на вокзал Сен-Лазар в шесть часов вечера. В этот момент он узнал из вечерней газеты, которую только что купил, что его подозревают и что полиция его разыскивает. Конечно, его подстерегают на станции Гарт… Поедет ли он туда с бонами? Разумеется, нет. Ни в коем случае! В этом нет никакого сомнения. Значит, между двадцатью пятью минутами шестого и шестью часами он где-то надежно упрятал свою добычу.
      — Но автомобиль нигде не останавливался.
      — Да. Вот почему я выбрал одно из двух: либо он сговорился с шофером и передал ему пакет…
      — Невозможно!
      — Либо он оставил пакет в машине.
      — Еще менее возможно!
      — Почему?
      — Но следующий пассажир взял бы пакет себе! Миллион не оставляют на сиденье такси.
      — Нет, конечно. Но его можно спрятать там.
      Комиссар Молеон расхохотался.
      Но господин Готье нахмурился.
      — Как спрятать? — удивился он.
      — Отрывают сантиметров десять от бордюра, в отверстие под обшивку засовывают боны, опять прикрепляют бордюр, и дело сделано!
      — Но на это нужно время.
      — Вот именно, шеф. В этом-то и заключается причина, в силу которой д'Отрей заставил шофера сделать то, что вы назвали бесполезным крюком. И барон вернулся в Гарт абсолютно спокойный за свою добычу, зная, что в любой момент он розыщет по номеру того же таксиста и возьмет обратно ценности, которые спрятал.
      — Тем не менее его подозревали.
      — Да, но он был уверен, что боны мы не найдем. А подозрения останутся подозрениями… Однако он в этом просчитался.
      — Как это?
      — А очень просто. Ведь автомобиль сейчас во дворе префектуры?
      Молеон пожал плечами. Начальник позвонил и потребовал, чтобы к нему привели шофера.
      Через пару минут шофер вошел в кабинет.
      — Покажите нам вашу машину, — попросил Готье.
      Все находившиеся в кабинете спустились во двор префектуры, где стояла машина. Это был старый автомобиль, должно быть участвовавший еще в битве на Марне, когда все такси Парижа были мобилизованы для быстрой переброски французских войск и закрытия прорыва.
      — Надо ехать? — осведомился шофер.
      — Нет, друг мой, не беспокойтесь.
      Виктор открыл дверцу и внимательно осмотрел левую сторону кабины, потом правую.
      Над правым бортом, вдоль кожаного бордюра, обшивка слегка вздулась и была наскоро прикреплена нитками.
      Виктор вынул перочинный нож, обрезал нитки и, запустив пальцы под обшивку, пробормотал:
      — Здесь что-то есть!..
      Он извлек из тайника кусочек картона… и сразу же издал крик ярости!
      Это была визитная карточка Арсена Люпена с надписью:

      «Примите мои извинения и заверения в лучших чувствах».

      Молеон буквально затрясся от хохота и простонал:
      — Забавно! Ох, забавно! Старый трюк нашего друга Люпена! Он опять появился и дает о себе знать. Вместо девятисот тысяч он посылает вам кусок картона. Виктор, вы ставите себя в смешное положение…
      — Не думаю, — возразил господин Готье. — Скорее надо говорить о другом, о прозорливости Виктора.
      Тот же спокойно заметил:
      — Собственно говоря, шеф, нам известно, что Люпен тертый калач. Если у меня интуиция, то что же сказать о нем? Ведь у него нет того, что мы называем ресурсами полиции.
      — Вы не отказываетесь от дела и не подадите в отставку, я надеюсь?
      Виктор улыбнулся.
      — Это задержит дело лишь недели на две, шеф. Спешите, комиссар, если не хотите, чтобы я оставил вас позади…
      Он отдал начальству честь и, повернувшись на каблуках, удалился.
 
 
      За обедом он просматривал газеты, где уже все было расписано в мельчайших деталях.
      Отмечалась его проницательность. Но сколько лести расточалось газетами в адрес Арсена Люпена!
      Вечером Виктор узнал о самоубийстве барона Максима д'Отрея. Исчезновение бон сломило того окончательно. Он перерезал себе вены осколком стекла. Это было чем-то вроде немого признания.
      Что же касается Виктора, то он снова превратился в Маркоса Ависто, приехавшего из Перу и проживающего в отеле «Кембридж».
      Вечером в его номере зазвонил телефон. Сняв трубку, он услышал знакомый голос:
      — Господин Ависто? Простите, Ависто… Это княжна Александра Базилева. Если у вас не предвидится ничего лучшего, зайдите ко мне поболтать. Это доставило бы мне большое удовольствие…
      — Зайти? Когда?
      — Сейчас, если вы расположены.

      Виктор потер руки.
      «Так и есть! Клюнула! Но чего она от меня хочет? Найду ли я обеспокоенную, испуганную женщину, ищущую подмоги и готовую довериться? Маловероятно… Мы только на втором этапе, и будет, без сомнения, еще и третий и даже четвертый, прежде чем я достигну своей цели. Но неважно. Существенно то, что она испытывает необходимость повидаться со мной. Для остального нужно одно — терпение».
      Он посмотрел на себя в зеркало, поправил галстук и вздохнул.
      «Какая досада! Она воспринимает меня как старика… Конечно, взгляд еще живой, да и фигура в порядке, но… Но все же старик…»
      Перед дверью княжны Виктор на минуту задержался. Она была полуоткрыта. Он вошел.
      Александра ожидала его, стоя на пороге будуара. Она, улыбаясь, протягивала руку, как будто в светском салоне принимала высокого гостя.
      — Благодарю за визит, — промолвила она, приглашая его садиться.
      Пеньюар из белого шелка оставлял открытыми руки, прекрасные плечи и шею. На лице не было ни высокомерия, ни рассеянного безразличия — ее обычной маски. Во всем ее поведении сквозило желание понравиться. Она была воплощением любезности, дружелюбия, милой женщиной, которая покоряет вас сразу своей интимностью.
      Будуар был типичен для всех крупных отелей, но тем не менее в нем царила атмосфера элегантности, создаваемая полумраком, небрежно брошенными несколькими ценными книгами и тонким запахом дорогого табака. На круглом столике в живописном беспорядке были навалены газеты.
      Прервав затянувшееся молчание, она смущенно проговорила:
      — Я чувствую себя неловко.
      — Неловко?
      — Ну да… Я вас пригласила… и не очень хорошо себе представляю, зачем…
      — Зато я это знаю, — улыбнулся он.
      — Ну и зачем же?
      — Вам просто скучно.
      — В самом деле, — согласилась она. — Но эту скуку, которая является несчастьем моей жизни, невозможно одолеть пустой болтовней.
      — Да, пожалуй, она отступит только перед рискованными действиями, насилием и опасностями.
      — Значит, вы ничего не сможете сделать для меня?
      — Смогу.
      — Как же?
      — Я могу навлечь на вас страшные опасности и бури, вызвать катастрофы, — пошутил он. И добавил уже более серьезно: — Но нужно ли это? Когда я думаю о вас — а это бывает довольно часто, — я спрашиваю себя: не была ли ваша жизнь цепью непрерывных опасностей?
      Ему показалось, что она слегка покраснела.
      — А что заставляет вас так думать? — осведомилась она.
      — Дайте мне вашу руку…
      Княжна протянула ему руку. Виктор долго изучал ладонь, потом произнес:
      — Здесь как раз то, что я и рассчитывал увидеть. Вы кажетесь себе такой сложной, загадочной, а не самом деле являетесь простой и понятной натурой, и то, что я уже знал по вашим глазам и по вашему поведению, подтвердили линии вашей руки. Что странно в вас, так это сочетание смелости, постоянный поиск опасностей и… потребность в покровительстве. Вы любите одиночество, но бывают все же моменты, когда это одиночество становится для вас невыносимым, и вы зовете не важно кого, чтобы защитить вас от кошмаров, созданных вашим воображением. Вами нужно руководить. Вам нужен хозяин. Вы сильны в испытаниях и страдаете от скуки, теряясь перед рутиной, перед привычной монотонностью жизни. Таким образом, все в вас противоречиво: ваше спокойствие и ваш задор, ваш ясный рассудок и дикие инстинкты, ваша чувственность, ваше желание любить и стремление к независимости…
      Он отпустил ее руку.
      — Я не ошибся, не правда ли? Ведь вы такая, какой я вас вижу?
      Она опустила глаза, уходя от его пристального взгляда, проникающего так глубоко в секреты ее души. Закурила сигарету, потом встала и переменила тему разговора, кивнув на газеты и заметив небрежно:
      — Что вы скажете об этой истории с бонами?
      Это был первый намек на дело, которое, без сомнения, составляло для них обоих главную реальность в мыслях и заботах.
      Так же небрежно, как она спросила, он ответил:
      — История очень темная…
      — Без сомнения, — согласилась она. — Но все же есть новые факты.
      — Новые?
      — Да. Например, самоубийство барона д'Отрея, что по существу является своего рода признанием.
      — Вы в этом уверены? Он покончил жизнь самоубийством потому, что ему изменила любовница, и у него больше не осталось надежды получить деньги, которые было попали в его руки. Но разве он убил папашу Ласко?
      — А кто же мог его убить?
      — Сообщник.
      — Какой сообщник?
      — Человек, убегавший из павильона. Он может быть и Гюставом Жеромом, и любовником женщины, скрывшейся через окно.
      — Любовником этой женщины?
      — Да, Арсеном Люпеном.
      Она возразила:
      — Но Арсен Люпен не преступник такого рода. Он не убивает…
      — Он мог быть к этому вынужден ради своего спасения.
      Несмотря на усилия, которые каждый из них делал, чтобы владеть собой, беседа, начавшаяся в безразличном тоне, принимала мало-помалу драматический характер, и Виктор наслаждался этим. Он не смотрел на нее, но догадывался, что она дрожит и чувствовал страстный интерес, с каким она задала следующий вопрос.
      — А что вы думаете об этой женщине?
      — Даме из кинотеатра?
      — Вы полагаете, что это та самая женщина, что была в Бикоке?
      — Да, черт возьми!
      — И именно ее встретили в доме на улице Вожирар?
      — Конечно!
      — Тогда вы полагаете…
      Она замолчала, не в силах продолжать.
      Виктор взял это на себя и закончил:
      — Тогда остается предположить, что это она убила Элиз Массон.
      Он говорил тоном человека, допускающего гипотезу, его слова повисли в тишине, прерванной только ее вздохом. Он продолжал с той же непринужденной развязностью:
      — Я не вижу ее ясно, эту женщину… Не могу себе ее конкретно представить. Она удивляет меня своей неловкостью. В ней чувствуется дебютантка. И потом это глупо — убивать ни за что. Если бы она убила, чтобы завладеть бонами, пусть. Но у Элиз Массон их не было. Отсюда следует, что преступление было абсурдное, безрассудное и безрезультатное. По правде говоря, дама эта не очень интересна…
      — А что вас интересует в этом деле?
      — Двое мужчин. Настоящих мужчин. Разумеется, это не д'Отрей, не Жером. Нет! Эти двое идут своим путем, никуда не сворачивая, прямо к цели, у которой они обязательно встретятся. Люпен и Виктор.
      — Люпен?
      — Он великий мастер. Способ, каким он после просчета на улице Вожирар выправил игру, найдя боны — великолепен. У Виктора то же высокое мастерство, поскольку он пришел к тому же выводу и обнаружил тайник в автомобиле…
      Она раздраженно заметила:
      — Вы думаете, что этого человека можно сравнить с Люпеном?
      — Я это думаю. И вполне искренне… Я уже следил за другими случаями по газетам или по рассказам людей, замешанных в делах этого человека. Никогда Люпену не приходилось защищаться против таких яростных, скрытых и упрямых атак. Виктор не оставит его в покое.
      — Вы думаете? — пробормотала она.
      — Да. Он, должно быть, более ловок, чем полагают. Он напал на след.
      — Комиссар Молеон тоже?
      — Да. Положение складывается для Люпена плохо. Его заманят в ловушку.
      Некоторое время она хранила молчание и, наконец, попробовав улыбнуться, негромко промолвила:
      — Это было бы досадно.
      — Да, — согласился он. — Как всех женщин, он вас покорил.
      Она сказала еще тише:
      — Меня покоряют все сильные натуры… Вероятно, они способны на глубокие чувства.
      — Ну уж нет! — воскликнул он, смеясь. — Я с вами не согласен. Подобные личности, как правило, чрезвычайно хладнокровны. Однако мне пора. Я и так злоупотребил вашим вниманием. К тому же у меня есть небольшое дельце. Мне рассказали…
      И не закончив фразы, он поднялся, показывая, что намерен откланяться.
      Но она задержала его, возбужденная и заинтересованная.
      — Что вам рассказали?
      — О, ничего особенного…
      — Но, пожалуйста, поведайте мне…
      — Да нет, ничего особенного, я вас уверяю… Речь идет о несчастном браслете. После того, что мне рассказали, остается только пойти и поднять его… Небольшая прогулка…
      Он протянул руку, чтобы открыть дверь. Княжна схватила его за руку. Он обернулся, и она спросила его, всем своим видом давая понять, что не потерпит отказа:
      — Когда эта прогулка?
      — Зачем вам это знать? Вы хотите там быть?
      — Да, хочу…
      — Это бы вас развлекло?
      — Во всяком случае, я посмотрю, попробую…
      Он произнес:
      — Ну, если вы так хотите, то запомните: послезавтра в два часа дня будьте в сквере Сен-Клу.
      Он, не дожидаясь ответа, вышел.

      Она пришла точно в назначенное время. Увидев ее еще издали, Виктор процедил сквозь зубы:
      — Теперь, моя крошка, я держу тебя в руках… Пойдем от нитки к иголке… Я доберусь до твоего любовника…
      Она выглядела совсем молоденькой девушкой, легкая, нетерпеливая, счастливая, будто на пикнике. Она преобразилась, не стараясь скрыть этого. Короткое платье из серой ткани, скромная прическа… Ничего, привлекавшего к себе внимания.
      — Вы решились? — спросил Виктор.
      — Как всегда.
      — Тогда прежде всего несколько слов объяснения.
      — Это необходимо?
      — Хотя бы для того, чтобы успокоить вашу щепетильность.
      — У меня ее нет, — улыбнулась она. — Мы должны погулять и забрать… я не знаю что. Не правда ли?
      — Именно так. Во время прогулки мы посетим одного человека, занимающегося хитрым ремеслом скупщика краденого… Позавчера ему передали украденный браслет, который он старается продать.
      — И который вы не собираетесь у него покупать?
      — Конечно, нет… Этот тип из очень пунктуальных. Он завтракает в ресторане, потом возвращается к себе и отдыхает. Крепкий сон, ничто не разбудит его. Вы видите, что визит не представляет никакого риска.
      — Тем хуже. Где живет ваш соня?
      — Пойдемте.
      Пройдя сотню шагов, он пригласил ее сесть в автомобиль, предусмотрительно поставленный так, чтобы она, садясь, не смогла рассмотреть номера.
      Они поехали по улице Риволи, повернули налево и проникли в лабиринт улиц, где он выбрал направление без колебаний. Машина была маленькая, низкая и из нее трудно было разглядеть название улиц.
      — Вы не доверяете мне, — заметила она. — Вы не хотите, чтобы я знала, куда мы едем. Все улицы этого пустынного квартала мне незнакомы.
      — Это не улицы, а чудесные дороги в деревенской глуши среди роскошных лесов, и я везу вас в волшебный замок.
      Она засмеялась.
      — Вы не перуанец, не правда ли?
      — Нет, черт возьми!
      — Француз?
      — С Монмартра.
      — Кто же вы?
      — Шофер княжны Базилевой.
      Автомобиль остановился перед аркой ворот. Они вышли из машины и пересекли большой внутренний двор, мощеный, с купой деревьев посредине, образующий обширный прямоугольник, ограниченный старыми домами, у которых каждая лестница была обозначена буквой: «лестница А», «лестница Б» и так далее.
      Они поднялись по лестнице «Е». Их шаги гулко раздавались по каменным ступеням. Кругом — ни души. На каждом этаже была единственная дверь. Все здание пришло в упадок и плохо содержалось.
      На последнем, пятом этаже с очень низким потолком Виктор вытащил связку ключей и листок с планом квартиры, на котором он показал своей спутнице расположение четырех маленьких комнат.
      Замок открылся без труда.
      — Вы не боитесь? — тихо спросил он.
      Княжна пожала плечами. Однако она больше не смеялась. Ее лицо снова обрело обычную бледность.
      Они оказались в прихожей с двумя закрытыми дверями.
      Виктор указал на правую.
      — Он спит здесь.
      Он открыл дверь, и они вошли в маленькую комнатку, бедно обставленную четырьмя стульями и секретером, с нишей, отделенной от комнаты занавеской.
      Виктор чуть-чуть отодвинул занавеску, посмотрел и сделал знак молодой женщине, чтобы она тоже взглянула.
      Стенное зеркало отражало диван, на котором спал мужчина. Лица его не было видно. Виктор склонился к ней и шепнул:
      — Оставайтесь здесь и при малейшем движении предупредите меня.
      Он коснулся ее руки. Она была ледяной. Ее глаза, устремленные на спящего, лихорадочно блестели.
      Виктор приблизился к секретеру, и потребовалось некоторое время, чтобы он его открыл. Перед ним было несколько ящиков. Он порылся и нашел браслет в обтянутом шелком футляре.
      В этот момент раздался какой-то звук, будто что-то упало на пол.
      Александра опустила занавес. Она дрожала.
      Виктор, приблизившись к ней, услышал, как она пролепетала:
      — Он пошевелился, он просыпается…
      Он нащупал рукой лежащий в кармане револьвер. Она схватила его за руку, прошептав:
      — Вы с ума сошли! Нет! Никогда!
      Он закрыл ей рот ладонью.
      — Молчите… Слушайте!
      Они прислушались. Тишина. Шаг за шагом они отступали от спящего. Виктор повлек свою спутницу к выходу.
      На площадке она глубоко вздохнула и стала спокойно спускаться по лестнице.
      Когда они сели в автомобиль, у княжны задрожали руки, исказилось лицо, и Виктору показалось, что она вот-вот разрыдается. Но она издала короткий нервный смешок и стала разглядывать браслет, который он ей показал.
      — Очень красив! И ничего, кроме великолепных бриллиантов… Хорошая добыча… Поздравляю…
      Почувствовав в ее словах легкую иронию, Виктор вдруг ощутил себя очень далеким от нее. Она была ему совсем чужой, почти враждебной. Знаком попросив его остановиться, она вышла из машины, не сказав ни слова. Здесь была стоянка такси. Она села в одну из машин.
 
 
      Он повернул к старому кварталу, откуда только что приехал, снова оказался на обширном дворе и поднялся по лестнице «Е».
      Его друг Лармона открыл дверь.
      — Хорошо сыграно, Лармона! — весело воскликнул Виктор. — Ты первоклассный соня, и твоя квартира очень подходит для мизансцен подобного рода. Но что это упало?
      — Мои очки.
      — Еще немного, и я бы послал тебе пулю в голову. Эта перспектива, кажется, испугала прекрасную даму. Она набросилась на меня, рискуя разбудить тебя.
      — Значит, она не хотела этого преступления?
      — Если, конечно, ее не отпугнуло воспоминание об улице Вожирар…
      — Ты думаешь о ней?
      — То, что я распознал в ней, оставляет меня в нерешительности. Однако теперь мы сообщники, как я этого и хотел. Приведя ее сюда, я приблизился к своей цели. Я должен предложить ей часть добычи. Вот мое намерение. Но эта женщина… воровка? Я не могу представить!.. Возьми браслет и поблагодари ювелира, который тебе его одолжил.
      У Лармона вырвалось:
      — Ну и мастер же ты на выдумки!
      — С таким типом, как Люпен, нужны особые методы.
 
 
      В «Кембридже» перед обедом Виктору позвонили по телефону. Это был Лармона.
      — Кажется, комиссар Молеон получил указание насчет убежища англичанина… Кое-что готовится… Я буду держать тебя в курсе.

      Виктора не покидало беспокойство. Путь, который он выбрал, обязывал его продвигаться вперед с величайшей осторожностью, шаг за шагом. Одно неловкое движение — и вся банда была бы встревожена, насторожилась бы. Молеону, напротив, нечего было церемониться. Открыв след, он устремлялся прямо на врага. А если он схватит англичанина, то поставит под угрозу Люпена, скомпрометирует Александру, и все дело ускользнет из рук Виктора.
      Прошло сорок восемь неприятных часов. В газетах нельзя было найти никаких указаний на тревогу, о которой сигнализировал Лармона.
      Сам Лармона, однако, позвонил, уведомив, что некоторые детали убедили его в правильности первого впечатления.
      Бемиш не появлялся. Вероятно, он отсиживался у себя в номере.
      Что касается княжны Александры, то она только один раз появилась в холле после обеда. Погрузившись в чтение иллюстрированных журналов, она курила. Она переменила свое обычное место и не поздоровалась с Виктором, который заметил ее, когда она уже уходила.
      Она не показалась ему встревоженной. Но с какой стати ей это показывать? Должно ли все это означать для Виктора, что хотя она с ним не поздоровалась и не говорила, то все же с ней можно будет восстановить контакт? Она, очевидно, не подозревала, что события развиваются угрожающе для нее, но должна была бы почувствовать, в силу женской интуиции, вокруг себя дыхание опасности. Какая же сила удерживала ее в этом отеле? И что удерживало здесь англичанина Бемиша? Почему ни та, ни другой не искали более надежного убежища? Почему они не отдалились один от другого?
      Может быть, она ожидала того неизвестного, которого Виктор заметил однажды вечером в компании англичанина? И который мог быть Арсеном Люпеном?
      Виктор готов был подойти к ней и сказать: «Уезжайте. Положение для вас осложнилось».
      Но что бы он ей ответил, если бы она его спросила: «Для кого осложнилось? Чего мне опасаться? В чем может быть замешана княжна Базилева? Англичанин Бемиш? Я его не знаю?!»
      Виктор выжидал. Он тоже не покидал отеля и много размышлял. Каждый момент он думал о деле, искал подтверждения некоторых решений, на которых остановился, и сопоставлял их с тем, что знал об Александре, о ее поведении, ее характере.
      Однажды, после завтрака, он вышел на балкон и, перегнувшись через перила в сторону улицы, различил среди прохожих весьма знакомый ему силуэт одного из коллег по префектуре. Другой его знакомый шел навстречу первому. Оба они, встретившись как бы случайно, сели на скамью перед фасадом «Кембриджа». Они не разговаривали, даже не глядели друг на друга, но тот и другой не спускали глаз с отеля, наблюдая за его подъездом. Два других инспектора обосновались на противоположной стороне улицы, еще двое — несколько подальше. В общем их было шесть. Очевидно, слежка-облава началась.
      Для Виктора возникла дилемма: или снова превратиться в детектива из светской бригады, разоблачить англичанина и таким образом выйти на Арсена Люпена более или менее прямо, но в то же время демаскировать Александру, или же предпринять…
      — Или же что? — сказал он сам себе вполголоса. — Что предпринять? Не переходить на сторону Молеона, а взять сторону Александры и бороться с ней против Молеона? Но по какому, собственно, мотиву стал бы я так поступать? Только чтобы выиграть дело самому, самому настигнуть Арсена Люпена?..
      Бывают моменты, когда лучше не думать и предоставить все своему инстинкту, даже не зная, куда он вас заведет. И сейчас Виктору важно было проникнуть в гущу событий и сохранить свободу действий, чтобы поступать в зависимости от перипетий борьбы. Снова поглядев с балкона на улицу, он заметил Лармона, который с видом прогуливающегося не спеша направлялся к отелю.
      «Что же делать?»
      Проходя мимо скамьи, Лармона заметил своих коллег. Произошел неуловимый обмен взглядами.
      Потом все тем же неспешным шагом Лармона пересек тротуар и вошел в отель.
      Виктор не колебался. Что бы ни делал здесь Лармона, Виктор должен с ним поговорить. Он спустился в холл. Наступило время чая. Многие столы были уже заняты. И в холле, и в прилегающих к нему коридорах было полно народа, поэтому Виктор и Лармона не слишком бросались в глаза.
      — Ну?
      — Отель оцеплен.
      — Что это значит?
      — Они уверены, что англичанин скрывается где-то здесь.
      — А княжна?
      — О ней ни слова.
      — Люпен?
      — О нем тоже вопроса пока нет.
      — Да, до нового приказа. А ты пришел предупредить меня?
      — Я на службе.
      — Вот как?
      — Им не хватало одного человека, и Молеон послал меня сюда.
      — А сам он здесь?
      — Да. Вон он, говорит с портье.
      — Гм…
      — Нас здесь двенадцать человек. Ты должен бы убраться отсюда, Виктор. Пока еще есть время.
      — Убраться? Ты с ума сошел!
      — Но тебя станут допрашивать. И если в тебе узнают Виктора?
      — Ну и что из этого? Виктор замаскировался перуанцем и выполняет в отеле свои обязанности инспектора светской бригады. Ты, скажем, займешься мной… Пусть тебя это не беспокоит. Иди, занимайся своим делом.
      Лармона поспешил в вестибюль, подошел к Молеону и проследовал с ним в кабинет директора вместе с прибывшим сюда бригадиром.
      Прошло несколько минут. Лармона вернулся, чтобы обменяться с Виктором несколькими фразами.
      — Они изучают список проживающих. Особое внимание обращают на фамилии англичан-одиночек, и вообще под прицелом все иностранные фамилии.
      — Почему?
      — Фамилия сообщника Люпена неизвестна и точно не ясно еще, кто именно тот человек, которого они здесь разыскивают.
      — А дальше что предполагается?
      — Дальше будут вызывать всех поочередно и проверять документы. Ты, вероятно, тоже будешь допрошен.
      — Мои документы в порядке. А если кто захочет уйти из отеля?
      — Шестеро инспекторов направлены для слежки. Подозреваемых под любым предлогом остановят и пригласят в дирекцию. Один инспектор прослушивает телефонные разговоры. Все осуществляется тихо, без скандала.
      — А ты?
      — Сзади есть запасной служебный вход для персонала и поставщиков, но иногда им пользуются и проживающие. Мне поручено следить за этим выходом.
      — Каков приказ?
      — Не пропускать никого до шести часов вечера без пропуска, подписанного Малеоном на карточке отеля.
      — По-твоему, сколько времени я могу действовать свободно?
      — А ты хочешь действовать?
      — Да.
      — В каком направлении?
      — Не спрашивай!
      Виктор вошел в лифт. Без колебаний, не думая, что будет и что могло бы быть другое решение…
      Он сказал себе:
      «Только так и не иначе! Любопытно отметить, что обстановка складывается в мою пользу. Однако надо спешить… У меня в распоряжении пятнадцать-двадцать минут, не больше».
      Когда он выходил из лифта, дверь номера Александры открылась, и молодая женщина появилась на пороге, одетая так, как будто собралась спуститься к вечернему чаю.
      Он направился к ней и почти силой втолкнул ее обратно в номер.
      Сбитая с толку, захваченная врасплох, ничего не понимая, она тем не менее раздраженно сопротивлялась.
      — Что это значит?!
      — Отель оцеплен полицией. Проживающих будут обыскивать…

      Отступая, Александра не прекращала оказывать сопротивление этой руке, натиск которой ее сильно раздражал. Оказавшись в передней, Виктор закрыл за собой дверь.
      Она закричала:
      — Это ни на что не похоже! По какому праву?
      Он медленно повторил:
      — Отель оцеплен полицией…
      Возражения, которые он предвидел, не заставили себя ждать.
      — Ну и что? Мне это безразлично!
      — Изучаются списки проживающих в отеле англичан. Люди будут подвергнуты допросу.
      — Но это не касается княжны Базилевой. Какое мне дело до всего этого?
      — Среди англичан числится мистер Бемиш.
      Легкое замешательство промелькнуло на ее лице. Но она тут же холодно возразила:
      — Я не знаю никакого мистера Бемиша.
      — Нет, знаете, знаете… Это англичанин, который живет на нашем этаже в номере 337…
      — Я его не знаю.
      — Вы его знаете!
      — Значит, вы за мной шпионите?
      — Вынужденно, чтобы в любую минуту прийти вам на помощь.
      — Я не нуждаюсь в помощи. Особенно…
      — Особенно от меня, это вы хотите сказать?
      — Ни от кого мне помощи не нужно.
      — Я вас умоляю, освободите меня от бесполезных объяснений. У нас так мало времени! Не больше десяти минут… Вы понимаете? Я полагаю, что через десять минут или чуть позже полицейские войдут в номер мистера Бемиша и попросят его спуститься в дирекцию, где он окажется лицом к лицу с комиссаром Молеоном.
      Она силилась улыбнуться.
      — Жаль его, этого бедного мистера Бемиша. Но что же он натворил? В чем его обвиняют?
      — Он один из двух людей, разыскиваемых по делу о бонах и сбежавших при облаве из бара на улице Марбеф. Другим был Арсен Люпен.
      — Плохи его дела, — сказала она, ни на минуту не теряя самообладания, — но если вы уж так симпатизируете этому человеку, то позвоните ему по телефону и предупредите. Он сам рассудит, что ему следует делать…
      — Телефонные разговоры сейчас прослушиваются.
      — В конце концов, — она вышла из себя, — распутывайтесь с ним сами!
      В тоне ее звучала наглость, и это раздражало Виктора. Он сухо возразил:
      — Вы не понимаете суть положения, мадам. Из двух инспекторов, которые должны нагрянуть к Бемишу, один поведет его в дирекцию, а другой обыщет комнату.
      — Тем хуже для него!
      — А может быть, и для вас.
      — Для меня?
      Она задрожала. Возмущение? Гнев? Беспокойство?
      Но, овладев собой, она заговорила снова:
      — Для меня? Какую же связь вы видите между мной и этим человеком? Это не мой друг.
      — Быть может, не спорю. Но он действует в согласии с вами. Не отрицайте этого, прошу вас. Я знаю… Я знаю больше, чем вы думаете… С того дня, как вы смирились с потерей вашего аграфа и протянули мне руку, я должен был знать, почему вы так поступили.
      — И, по-вашему, это потому, что нечто подобное совершила я сама?
      — Во всяком случае потому, что те, кто совершает такое, вас заинтриговывают. И однажды вечером я видел, как вы разговаривали с этим англичанином…
      — Это все?
      — После я проник в его комнату и нашел, нашел…
      — Что вы нашли?
      — Одну вещь, которая намекнула мне на вас…
      — Что? — переспросила она возбужденно.
      — Одну вещь, которую и полиция скоро найдет.
      — Говорите же!
      — В шкафу в комнате мистера Бемиша… Уточним даже: среди кипы сорочек… найдут при обыске дамский шейный платок, которым была задушена Элиз Массон… Он там, в шкафу англичанина.
      Этим ударом сопротивление княжны Базилевой было сломлено. Растерянная, с трясущимися губами, она прошептала:
      — Это неправда… Это невозможно…
      Он беспощадно продолжал:
      — Я его там видел. Это тот самый платок, который разыскивают. Вы читали в газетах… Элиз Массон всегда носила на шее платок, и в то утро он был на ней. Обнаруженный у англичанина, он докажет его бесспорную причастность к преступлению на улице Вожирар и участие в деле Арсена Люпена. А если есть этот платок, то нет ли и других доказательств, которые сорвут маску с некой особы, женщины…
      — Какой женщины? — процедила она сквозь зубы.
      — Его сообщницы. Той, которую видели в доме в момент совершения преступления. Словом, той, что убила…
      Она бросилась к Виктору, и в порыве, который одновременно был и признанием, и выражением дикого протеста, воскликнула:
      — Она не убивала! Я утверждаю, что эта женщина не убивала! У нее отвращение к преступлениям… Отвращение к крови и смерти! Она не убивала!
      — Кто же убил в таком случае?
      Некоторое время она хранила молчание. Ее настроение менялось с поразительной быстротой. Возбуждение внезапно уступило место полнейшей подавленности. Потом, с трудом заставив себя говорить, она еле слышно прошептала:
      — Все это маловажно. Думайте обо мне все что хотите. Впрочем… Впрочем, я пропала. Все оборачивается против меня. Почему Бемиш хранил этот платок? Нет… Я пропала…
      Виктор попытался ее успокоить:
      — Почему? Уезжайте. Ничто не мешает вам уехать.
      — Нет, — сказала она. — Я не могу. У меня нет больше сил…
      — Тогда помогите мне.
      — В чем?
      — Предупредите его.
      — Каким образом?
      — Я беру это на себя.
      — Вам это не удастся.
      — Удастся.
      — Вы заберете платок?
      — Да.
      — А что станет с Бемишем?
      — Я дам ему возможность скрыться.
      Виктор внимательно смотрел на нее. Она снова обрела мужество. Ее глаза смягчились, и она уже улыбалась ему, такому пожилому, на которого она тем не менее рассчитывала повлиять своим женским очарованием. Впрочем, она сама испытывала на себе власть этого спокойного лица, этих суровых глаз.
      Она протянула ему руку.
      — Не спешите. Я боюсь…
      — Это страх за него?
      — Я не сомневаюсь в его преданности. Но большего я не знаю.
      — Послушает ли он меня?
      — Мне кажется, да. Он тоже боится…
      — Он остерегается меня?
      — Нет, я не думаю.
      — По крайней мере, откроет ли он мне дверь?
      — Откроет непременно, если вы постучите трижды, каждый раз по два удара.
      — Между вами нет какого-либо условного знака?
      — Нет. Достаточно этого стука.
      Едва он хотел уйти, как она задержала его.
      — Что я должна сделать? Уехать?
      — Пока ничего не предпринимайте. Когда тревога закончится, а это будет примерно через час, мы все обсудим. Я зайду к вам.
      — А если вы не сможете вернуться?
      — Тогда свидание в пятницу, в три часа дня, в сквере Сен-Жан…
      Он помедлил, наморщил лоб, бормоча:
      — Так, как будто все условлено… Я не оставлю никакого места для случайностей. Ладно. Не уходите же никуда…
      Он вышел. По коридору туда и сюда сновали люди. Явный признак того, что в отеле что-то случилось.
      Виктор пошел на риск. Проворно добежав до номера 337, он постучал условным стуком.
      Шарканье шагов внутри. Щелканье открываемого замка. Виктор нажал на ручку и увидел Бемиша. Он сообщил ему то же, что и Александре:
      — Отель оцеплен полицией… Обыскивают.

      С англичанином все получилось проще, чем с Александрой. С одной стороны, не было сопротивления, а с другой — агрессивного желания навязать свою волю. Между двумя мужчинами сразу же установилось взаимопонимание. Ничего растолковывать англичанину не пришлось. Его тут же охватил страх, как только он уяснил, почему Виктор его предупреждает. Впрочем, дело несколько усложнялось тем, что он хорошо понимал, но почти не говорил по-французски.
      Виктор сразу же заявил ему:
      — Слушайтесь меня. Полицейские заходят во все комнаты, потому что считают, что англичанин, сбежавший из бара на улице Марбеф, скрывается в этом отеле. Вы будете допрошены одним из первых как подозреваемый. Полагаю, что ваше растяжение связок, мнимое, конечно, служит для вас предлогом отсиживаться в номере и не попадаться на глаза. Между нами говоря, повод действительно не очень хитрый. Вам нужно было или не возвращаться сюда, или не закрываться в номере… Но скажите, есть у вас опасные бумаги, письма?..
      — Ничего нет.
      — Ничего, что могло бы скомпрометировать княжну?
      — Ничего.
      — Шутник! Дайте-ка мне ключ от шкафа.
      Англичанин повиновался. Виктор, пошарив в ящиках, вытащил оттуда кипу сорочек, нашел между ними шелковый платок и положил его в карман.
      — Это все?
      — Да.
      — Это действительно все?
      — Да.
      — Это действительно все?
      — Да.
      — Я тебя предупреждаю: если ты попробуешь выдать княжну Базилеву, я разобью тебе морду. Приготовь ботинки, шляпу, пальто, тебе сейчас предстоит переезд.
      — Но… полиция? — пробормотал Бемиш.
      — Молчание! Ты знаешь выход на улицу Понтье? Там только один агент на страже.
      Англичанин понимающе кивнул, показав, что применит приемы бокса.
      Виктор решительно возразил:
      — Ну нет! Без глупостей.
      Он взял со стола карточку отеля, написал «пропустить», поставил дату и подпись: «Комиссар Молеон».
      — Покажешь эту карточку агенту. Я подписался так, как подписывается комиссар. За это я отвечаю. Выйдя из отеля, беги, не оглядываясь.
      Англичанин с сокрушенным видом показал на шкаф, набитый разным добром.
      — Что же, ничего не поделаешь, — усмехнулся Виктор. — Одевайся!
      В этот момент постучали. Виктор забеспокоился.
      — Чертовщина! А если это уже они?
      Постучали снова.
      — Войдите! — крикнул он.
      Англичанин растянулся на канапе. Виктор пошел открывать, но услышал звук поворачиваемого ключа. Это был коридорный, орудовавший своим универсальным ключом. Его сопровождали двое полицейских, коллеги Виктора.
      — До свидания, сударь, — стараясь придать своей речи латиноамериканский акцент, — проговорил Виктор. — Я рад, что вашей ноге лучше.
      В дверях он столкнулся с инспекторами. Один из них очень вежливо обратился к нему:
      — Честь имею представиться: Рубо, полицейский инспектор. Мы проводим следствие в отеле. Могу я вас спросить: давно ли вы знакомы с этим господином?
      — С мистером Бемишем? Некоторое время… Встречаемся в холле… Он как-то предложил мне сигару… А потом вскоре он получил растяжение связок, и я счел своим долгом навестить его.
      Затем он произнес свое имя: Маркос Ависто.
      — Перуанец, не так ли? Вы как раз в списке лиц, которым комиссар хочет задать несколько вопросов. Не будет ли вы так любезны спуститься в бюро? Ваши документы при вас? — осведомился полицейский.
      — Нет. Они в моей комнате на этом же этаже.
      — Мой коллега вас проводит.
      Инспектор Рубо поглядел на канапе, на ногу англичанина, на повязку и на стол, где лежали приготовленные компрессы. Затем довольно сухо спросил:
      — Вы можете ходить?
      — Ноу…
      — Тогда комиссар придет сюда сам. Предупредите его, — обратился инспектор к своему коллеге. — В ожидании его прихода я проверю ваши документы.
      Между тем Виктор последовал за коллегой инспектора Рубо. Внутренне он смеялся. Ни разу инспектор Рубо, который специализировался на работе с англичанами, не удосужился внимательно взглянуть на него. И ни на минуту Рубо не задумался над тем, что он остается в комнате один на один с человеком, который может быть вооружен.
      Сам Виктор об этом подумал; в то время как он доставал из шкафа в своей комнате документы на имя Маркоса Ависто, он сказал себе, разглядывая своего сторожа:
      «Что же делать? Ударом ноги я могу сбить его, закрыть здесь, а сам проскользну на улицу Понтье. Но нужно ли это? Если Бемиш избавится таким же образом от Рубо и удерет благодаря фальшивому пропуску, подписанному якобы Молеоном, это понятно. Но зачем это нужно мне?»
      И он послушно позволил себя отвести.
      Отель был взбудоражен. Внизу, в холле и обширном вестибюле, толпились и только что прибывшие, и те, кто уже не первый день проживал в этом отеле, и просто любопытные. Вся эта шумная толпа возмущалась тем, что всех просили не выходить из отеля.
      Сидя в бюро, комиссар Молеон чувствовал себя как в осажденной крепости. Он едва взглянул на приведенного к нему Виктора-Ависто и обратился к одному из помощников. Было совершенно очевидно, что комисcap озабочен одним только мистером Бемишем, против которого у него возникли серьезные подозрения.
      — Так… А англичанин? — спросил он у инспектора, который сопровождал Виктора. — Ты его не привел?
      — Он не может ходить, господин комиссар, по причине растяжения связок на ноге.
      — Шутки! Он мне представляется здоровым, как битюг. Это тот самый толстяк с багровым лицом?
      — Да, и с небольшими усиками.
      — С усами? Тогда ошибки нет. Рубо остался с ним?
      — Да.
      — Идем со мной, ты меня проводишь.
      Бурное вторжение уезжающего постояльца, спешившего на поезд, но числившегося в списке, составленном комиссаром, задержало Молеона. Он потерял две драгоценные минуты. Еще две минуты от отдавал распоряжения. Наконец он встал.
      Виктор с проверенными бумагами в отличие от других не просил пропуск на выход из отеля и последовал за комиссаром. Он вошел в лифт вместе с инспектором и еще одним полицейским. Полицейские не обратили на него внимания. На третьем этаже они заторопились. Подойдя к двери номера 337, они нашли ее запертой.
      Комиссар Молеон энергично постучал в дверь:
      — Откройте мне, Рубо!
      Молчание.
      Он снова начал стучать и крикнул уже с раздражением:
      — Открой же, сукин ты сын! Рубо! Рубо!
      Комиссар вызвал коридорного. Тот выскочил из служебного помещения со связкой ключей. Молеон торопил его, начиная беспокоиться. Наконец дверь была открыта.
      — Бог мой! — воскликнул комиссар, входя. — Этого я и ожидал!
      На полу валялся связанный простынями инспектор Рубо с кляпом во рту.
      — Ты не ранен, Рубо? Ах, бандит! Но как же ты оплошал? Как ему удалось тебя связать? Такой парень, как ты…
      Инспектора развязали. Рубо был вне себя от гнева.
      — Их было двое, — объяснил он сбивчиво, еще не имея возможности совладать с собой. — Да, двое. Откуда взялся второй? Он, должно быть, здесь прятался. Он напал на меня сзади и свалил ударом в затылок.
      Молеон схватил трубку и дал команду:
      — Никого не выпускать из отеля! Никаких исключений! Слышите? Всякий, кто попытается бежать, должен быть задержан. Никаких исключений!
      И, положив трубку, он оглядел присутствующих в комнате:
      — Итак, они были здесь вдвоем! Откуда взялся этот другой? Вы осмотрели ванную комнату, Рубо? Я уверен, он прятался там…
      — Вероятно, так и было, — согласился Рубо. — Во всяком случае, я стоял спиной к ванной в тот момент, когда на меня неожиданно напали.
      Зашли в ванную. Уже, здесь не оставалось никаких следов… Никаких указаний…
      — Надо искать! — воскликнул комиссар. — Искать здесь, в отеле. Обшарьте все снизу доверху. Ты понял, Рубо? Начинай действовать.
      Отдав распоряжения, он вышел из номера, отстраняя людей, собравшихся в коридоре, и пошел к лифту, когда справа донеслись возбужденные голоса и крики. Рубо сообразил, что Бемиш мог направиться к выходу на улицу Понтье, выскочил за комиссаром и высказал свои соображения.
      — Да, но Лармона охраняет этот выход, и приказ ему дан ясный, — отрезал Молеон.
      Между тем шум справа нарастал, и это побудило комиссара изменить направление. Он пошел на шум. После первого же поворота Молеон и сопровождающий его инспектор увидели столпившихся людей, которые, заметив приближение полицейских, делали им знаки, приглашая побыстрее подойти. Там, в помещении, которое использовалось, как зимний салон, люди склонились над распростертым телом.
      Рубо воскликнул:
      — Да это англичанин, я его узнаю… Но он весь в крови…
      — Как? Это Бемиш? Он жив?
      — Жив, но серьезно ранен ударом ножа в плечо, это повлекло сильное кровотечение.
      — Значит, это сделал тот, другой, — заявил комиссар. — Он ударил тебя по затылку и…
      — Черт побери, комиссар, он хотел отделаться от своего сообщника. К счастью, его схватят, потому что все выходы закрыты.
      Виктор, повсюду следовавший за полицейскими, не стал ожидать дальнейшего и в суматохе проскользнул ко второй лестнице, по которой опрометью спустился вниз.
      Выход на улицу Понтье был рядом.
      Там толпились служащие отеля, осаждавшие Лармона и еще двух полицейских. Виктор сделал знак своему другу.
      — Нельзя пройти, Виктор. Строгий приказ.
      — Не беспокойся, — шепнул Виктор, — я обойдусь без тебя. Тебе предъявляли пропуск?
      — Да.
      — Фальшивый.
      — Дьявольщина!
      — Этот тип сбежал?
      — Черт побери, да!
      — Как он выглядел?
      — Не обратил внимания. Молодой…
      — Ты знаешь, кто это был?
      — Нет.
      — Арсен Люпен!

      Уверенность Виктора относительно того, кем был сбежавший, сразу же стихийно передалась всем тем, кто переживал эти минуты сумасшедшего возбуждения, где смешивались, как это обычно бывало в историях с Арсеном Люпеном, комическая сторона, буффонада и нечто от водевиля.
      Молеон, бледный, сбитый с толку, но державшийся с напускным спокойствием, которое опровергалось этой смертельной бледностью, непрерывно заседал в кабинете директора, как главнокомандующий в своей ставке. Он звонил в префектуру, требуя подкрепления, посылал распоряжения в разные концы отеля, отдавая приказы, противоречащие один другому, сбивавшие всех с толку. Беспорядок был невообразимый, еще больше было возбуждение. Всюду кричали: «Люпен! Это Арсен Люпен! Его видели! Он обложен со всех сторон! Ему не уйти!».
      Бемиш провел некоторое время лежа на диване, затем его отправили в госпиталь, где врач, осмотрев его, уверенно сказал:
      — Рана не смертельная… Завтра его можно будет допросить.
      Затем с улицы Понтье прибыл очень возбужденный Рубо.
      — Он бежал через черный ход. Он предъявил Лармону карточку, подписанную вами, шеф.
      Молеон резко воспротивился:
      — Это фальшивка. Я не подписал ни единой карточки. Вызови ко мне Лармона.
      Рубо стрелой полетел выполнять приказание.
      Минут через пять он вернулся.
      — Там, в комнате англичанина, чернильница еще открыта. Ручка не на своем месте… Там же есть карточки отеля…
      — Значит, там и была изготовлена фальшивка.
      — Нет, шеф. Я бы увидел. Я заметил только, что англичанин обулся и они побежали…
      — Но ни тот, ни другой ведь не знали, что в отеле идет следствие?
      — Может быть, и знали.
      — Кто же им сказал?
      — Когда я вошел, у англичанина был гость, этот тип из Перу…
      — Маркос Ависто… Кстати, что с ним! Куда он девался?
      Новое поручение для Рубо.
      — Никого, — доложил он, возвращаясь, — комната пуста. Три сорочки… Костюм… Предметы туалета, в том числе ящичек для грима. Перуанец, видимо, загримировался.
      — Конечно, это был сообщник, — пришел к заключению Молеон. — Выходит, их было не двое, а трое. Господин директор, скажите, кто жил рядом с комнатой Бемиша?
      Посмотрели план отеля, сверились со списками проживающих и весьма удивленный директор сообщил:
      — Эта комната также была снята господином Бемишем.
      Казалось, комиссар ничего не понимал.
      — Как же это могло быть?
      — Так и было. Со дня его приезда. Он попросил у нас два соседних номера.
      Наступило молчание. Затем Молеон резюмировал:
      — Таким образом, можно утверждать, что трое дружков жили по соседству на одном этаже. Маркос Ависто — в номере 345, Бемиш — в номере 337, а Арсен Люпен — в соседнем, который служил ему убежищем с момента его побега из бара на улице Марбеф. Видимо, там он лечился от раны. За ним ухаживал, кормил и охранял, разумеется, Бемиш, с такой ловкостью, что персонал отеля даже не заподозрил о присутствии Люпена.
      Все это затем было изложено господину Готье, который только что прибыл на место последних происшествий.
      Господин Готье потребовал некоторые дополнительные объяснения и заключил:
      — Бемиш взят. Если карточку использовал не Люпен, то он еще в отеле. И, во всяком случае, здесь находится перуанец. Розыски ограничиваются помещением отеля. Это упрощает дело. Инспектора, поставленные у каждого выхода, будут вести наблюдение. Вы, Молеон, обойдете комнаты… Посещения должны быть в рамках вежливости, без обысков и допросов. Вас будет сопровождать Виктор.
      Молеон возразил:
      — Виктора здесь нет, шеф.
      — Вы ошибаетесь, он здесь.
      — Виктор?
      — Ну да, Виктор из светской бригады. Когда я прибыл, мы обменялись с ним несколькими словами. Он беседовал со своим коллегой и портье отеля. Позовите его сюда, Рубо.
      Виктор явился, как всегда затянутый в очень узкий пиджак, со своим обычным несколько надменным видом.
      — Вы, оказывается, здесь, Виктор? — не без удивления спросил Молеон.
      — Да, — ответил Виктор. — Как раз время ввести меня в курс событий, комиссар. Примите мои комплименты… Арест англичанина — это крупный козырь!
      — Да, но Люпен…
      — Да, Люпен — это по моей части, признаюсь, это моя слабость. Если бы вы не спутали мои карты, я подал бы его вам на блюде горяченького, вашего Люпена.
      — Что вы говорите! А его сообщник, Маркос Ависто… Этот… перуанец?..
      — Тоже спекся бы.
      Комиссар Молеон пожал плечами.
      — Если это все, что вы хотели сказать, то…
      — Право, это так. Однако я сделал небольшое открытие… о, совсем незначительное… которое, возможно, и не имеет отношения к делу…
      — Что там еще?
      — Нет ли в вашем списке еще одного англичанина, по фамилии Мюрдинг?
      — Мюрдинг? Позвольте… Да, Эрве Мюрдинг. Но он выбыл, в списке есть пометка.
      — Я видел, что он сегодня вернулся. Я спросил портье по этому поводу. Этот Мюрдинг уже с месяц занимает номер, где изредка ночует, приходя раз или два в неделю. С ним дама, всегда элегантно одетая и тщательно завуалированная… Эта дама тоже была сегодня здесь. Она приехала незадолго до появления Молеона и перед суматохой, которая тут произошла, уехала. Может быть, следовало бы вызвать этого господина?
      — Рубо, сходи. Пригласи к нам для разговора этого англичанина, как его… да, Мюрдинга.
      Рубо бросился исполнять приказание и вскоре привел с собой господина, который не был ни англичанином, ни Мюрдингом.
      Молеон, тотчас узнавший его, воскликнул в крайнем удивлении.
      — Как?! Это вы, Феликс Дюваль, друг Жерома, торговец из Сен-Клу? Вы здесь? И вы выдаете себя за англичанина? Чего ради?
      Феликс Дюваль, друг господина Жерома, торговец из Сен-Клу, имел весьма смущенный вид. Он попытался отшутиться, но смех его звучал фальшиво.
      — Да… Мне удобно иметь такую точку опоры в Париже, как этот «Кембридж»… Когда, скажем, я иду в театр или…
      — Но почему же под другим именем?
      — Фантазия!.. Не сомневайтесь, что это вполне невинная фантазия. Она никого не касается и решительно никого на затрагивает.
      — А дама, которую вы принимаете?
      — Она моя приятельница.
      — Всегда под вуалью? Замужем, вероятно?
      — Нет, но у нее есть на это причины.
      Инцидент казался скорее комичным. Но откуда эта нерешительность, эти колебания у Дюваля?..
      Наступила томительная пауза. Потом Молеон, сверившись с планом, заявил:
      — Номер господина Дюваля также находится на третьем этаже, совсем близко от зимнего салона, где был найден тяжелораненый англичанин Бемиш.
      Господин Готье посмотрел на Молеона. Это совпадение поразило их обоих. Нужно ли было видеть во Феликсе Дювале четвертого сообщника? И дама под вуалью, посещавшая его, не была ли дамой из «Балтазара» и убийцей Элиз Массон?
      Они, не сговариваясь, повернулись к Виктору. Тот пожал плечами в ответ на их вопросительные взгляды и заметил не без иронии:
      — Вы заходите слишком далеко. Я вам сказал, что, по-моему, инцидент пустяковый. Нечто побочное, причастное к делу, но не более… И все же надо кое-что выяснить.
      Господин Готье просил Дюваля не считать себя под наблюдением полиции.
      — Прекрасно, — заключил Виктор. — А теперь, шеф, я со своей стороны попрошу вас принять меня в ближайшие дни.
      — Есть что-нибудь новое, Виктор?
      — Надо дать вам некоторые объяснения, шеф.
 
 
      Виктор, оказавшийся в подчинении комиссара Молеона, сопровождал его при проверке отеля и счел необходимым проявить осторожность и предупредить княжну Александру. Ведь арест Бемиша мог вызвать опасные для нее последствия.
      Он прошел к телефону, который, как он знал, не прослушивался, и попросил соединить с княжной Базилевой.
      Ответа не последовало.
      — Повторите звонок, мадемуазель.
      — Бесполезно.
      Виктор спустился к портье.
      — Княжна Базилева ушла?
      — Княжна Базилева? Она уехала… Около часа назад.
      Для Виктора это был неожиданный удар.
      — Уехала? Внезапно?
      — О нет! Весь ее багаж забрали еще вчера, а счет был оплачен сегодня утром. При ней оставался только один чемодан.
      Виктор больше не расспрашивал. После всего, что произошло, было вполне естественно, что Александра Базилева уехала.
      Но их договоренность?..
      А с другой стороны, что могло заставить ее ждать разрешения Виктора?
      И все же он был рассержен.
      Действительно! Арсен Люпен сбежал… Княжна Александра, которая казалась промежуточным звеном к Люпену, исчезла… Где и как их снова разыскать?

      Когда Лармона следующим вечером посетил Виктора, то выражение лица у него было не приветливее, чем обычно, но все же он казался умиротворенным.
      — Игра начинается снова, — объявил Виктор. — Мое сооружение было так прочно, что пострадал только фасад.
      — Хочешь услышать мое мнение? — предложил Лармона.
      — Я его знаю наперед.
      — Ну да! Слишком много ненужных условностей… Трюки, не подобающие человеку, имеющему честь быть полицейским… Временами создавалось впечатление, что ты по ту сторону баррикады… Когда стремятся к цели, дорогу особенно не выбирают.
      — Может быть, но я…
      — Ты? Отвратительный тип! Если рвать, то…
      — Ладно, старина, — проговорил Лармона решительным тоном, — раз ты мне предлагаешь, я это принимаю. Рвать? Нет. Потому что я тебе очень признателен и многим обязан, но прервать…
      — Ты сегодня остроумен, — съязвил Виктор, — но пойми же в конце концов, что я не могу быть скрупулезным. Я пришел в полицию, пожертвовав своей карьерой. Я мог бы быть сейчас…
      — Кем?
      — Не знаю. Может, каким-нибудь директором… Но оставим это. Что говорят в полиции?
      — То, что ты уже прочел в газетах. Молеон ликует: Люпен ушел, однако в его руках англичанин. С тремя русскими картина получается внушительная.
      — Англичанин еще не заговорил?
      — Не больше, чем русские. В сущности, все эти люди надеются, что Люпен их спасет.
      — А Феликс Дюваль, друг господина Жерома?
      — Молеон не пришел к определенной версии по этому вопросу. Сегодня он в Сен-Клу и Гарте. Ищет дополнительные сведения.
      — Последнее слово, старина. Позвони мне, как только у тебя будут новости о Дювале, особенно о средствах его существования и о состоянии его дел. Вот и все…
      Виктор отсиживался у себя, почти не проявляя активности. Он любил эти периоды, эти паузы в деле, во время которых не спеша сопоставляются одни эпизоды с другими, отдельные факты связываются с общей идеей, которая начинает постепенно вырисовываться.
      Во вторник вечером позвонил Лармона. Финансовое положение Феликса Дюваля скверное. Он держится только спекуляцией на бирже… Кредиторы осаждают его.
      — Его вызывали на допрос?
      — Судебный следователь вызвал его на завтра на одиннадцать часов.
      — Вызов других предусматривается?
      — Да. Вызваны также баронесса д'Отрей и Гюстав Жером. Хотят внести ясность в некоторые вопросы. Будут присутствовать директор и комиссар.
      — Я тоже.
      — Ты тоже?
      — Да. Предупреди господина Готье.
 
 
      На следующее утро Виктор отправился сначала в «Кембридж» и по его просьбе был проведен в комнату, которую снимал Феликс Дюваль. Затем он отправился в префектуру, где его уже ожидал господин Готье. Они вместе вошли в кабинет судебного следователя.
      Однако спустя несколько минут после начала приготовлений к допросу Виктор начал демонстративно зевать и вести себя так неподобающе, не скрывая своей скуки, что шеф, хорошо его знавший, нетерпеливо воскликнул:
      — Но, наконец, что же это? Если вам, Виктор, есть что сказать, то говорите!
      — Да, я могу сообщить кое-что, но прошу, чтобы это было в присутствии мадам д'Отрей и господина Жерома.
      Все посмотрели на него с удивлением. Его знали, как человека экстравагантного, но серьезного, очень дорожившего своим временем и временем других. Он не потребовал бы такой очной ставки без важных оснований.
      Сначала была приглашена баронесса. Она появилась, облаченная в траур. Потом пригласили господина Жерома. Как обычно, он улыбался и был настроен весьма легкомысленно.
      Молеон не скрывал своего неодобрения.
      — Ладно, давайте, Виктор, — проворчал он. — У вас, конечно, предполагается важное открытие?
      — Открытие? Нет, — возразил Виктор. — Но я хотел бы устранить некоторые препятствия, которые мешают нам на пути установления истины. Первая фаза дела была сосредоточена вокруг бон. Теперь, перед окончательной атакой против Люпена, нужно избавиться от всего неясного, что связано с преступлением в Бикоке. Здесь остаются на сцене мадам д'Отрей, господин Гюстав Жером, господин Феликс Дюваль. Покончив со всеми недомолвками и внесем ясность относительно этих персонажей. Но для этого необходимо задать несколько вопросов…
      Он повернулся к Габриель д'Отрей:
      — Я прошу вас, мадам, не отказать в любезности и ответить мне со всей искренностью. Считаете ли вы самоубийство мужа косвенным признанием им своей вины в деле о преступлении в павильоне Бикок?
      Дама подняла свою вуаль, и присутствующие увидели ее бледные щеки, покрасневшие от слез глаза. Но голос ее звучал твердо.
      — Мой муж не покидал меня в ночь, когда было совершено преступление.
      — Именно это ваше утверждение и доверие, которое оно вызывает, — заявил Виктор, — мешают нам постигнуть правду, а знать ее абсолютно необходимо.
      — Но правда такова, как я говорю. Другой — нет.
      — Есть и другая, — возразил Виктор.
      И он обратился теперь к господину Гюставу Жерому:
      — Эту правду знаете вы, господин Жером, не так ли? Одним заявлением вы можете рассеять потемки. Вы не хотите сказать?
      — Мне не о чем говорить. Я ничего не знаю.
      — Нет, знаете.
      — Ничего не знаю, клянусь!
      — Вы отказываетесь отвечать?
      — Я не отказываюсь, я ничего не знаю.
      — Тогда, — заявил Виктор, — если вы не решаетесь, скажу я. Я это делаю с большим сожалением, боясь причинить жестокую травму чувствам мадам д'Отрей… Но раньше или позже она эту правду узнает.
      Господин Жером сделал протестующий жест, и у него вырвалось:
      — Господин инспектор, то, что вы собираетесь сказать, очень жестоко!
      — Для того, чтобы заявить подобное, надо знать наперед, что будет сказано, господин Жером. В таком случае, говорите вы.
      Виктор выждал и, поскольку Жером молчал, решительно начал:
      — Вечером накануне преступления господин Жером обедал в Париже со своим другом Феликсом Дювалем. Это развлечение друзья часто себе позволяли, будучи любителями хорошо поесть и отведать хорошего вина. Но за этим обедом возлияния были более обильными, чем обычно, до такой степени, что господин Жером в половине одиннадцатого был уже не в себе. По дороге домой он заглянул еще в одно питейное заведение, что окончательно его доконало, однако он все-таки вернулся в свой автомобиль и поехал в Гарт. Но где же он оказался? Перед своим домом, конечно. Он был в этом уверен. В действительности же он был перед старой своей квартирой, где не жил уже десять лет. Ключ от квартиры в кармане? Да… Этот ключ, кстати, требовал у него квартирант барон д'Отрей, и из-за него они ссорились. Однако господин Жером из упрямства носил его в кармане. И, естественно, он им воспользовался. Позвонил. Консьерж открыл. Он пробормотал свое имя, поднялся по лестнице, открыл дверь и вошел в квартиру. Вошел к себе. Действительно, к себе, но с опозданием на десять лет. Как с пьяных глаз не признать свой вестибюль и свою квартиру?
      Виктор сделал маленькую паузу, а Габриель д'Отрей встала. Она была мертвенно-бледна. Она попыталась что-то сказать, но Виктор продолжал говорить, отчеканивая каждую фразу.
      — Как не узнать дверь своей спальни? Это она… Та же ручка… В комнате темно… Жена спит. Она приоткрывает глаза… Тихо произносит несколько слов… Иллюзия началась и для нее…
      Виктор замолчал. Нервозность мадам д'Отрей достигла крайней степени. Шквал мыслей и чувств обрушился на бедную женщину… Проблески воспоминаний, некоторые она поняла только теперь… Короче, ее сразила неумолимая логика Виктора. Взглянув с отвращением на Гюстава Жерома, она рухнула на колени, и закрыла лицо руками…
      Все это произошло в полном молчании. Никакого возражения против разоблачения, сделанного Виктором, не последовало.
      Гюстав Жером, заметно смущенный, криво улыбаясь, потерял свой обычный апломб и выглядел очень комично.
      Виктор обратился к нему:
      — Ведь все произошло именно так, не правда ли?
      Жером колебался, не зная, что предпринять: оставаться ли ему в образе галантного мужчины, который скорее даст посадить себя в тюрьму, чем скомпрометирует женщину, или признаться во всем. В конце концов он согласился:
      — Да… Это так… Я был сильно пьян. Не отдавал себе отчета… И только проснувшись… я понял… Баронесса еще спала… Я без шума удалился…
      Больше ему ничего не удалось сказать. Неудержимый хохот внезапно одолел присутствующих: и важного господина Валиду, и господина Готье, и секретаря Молеона, который вел протокол, и самого комиссара. Гюстав Жером сначала неуверенно улыбнулся, а потом принялся смеяться со всеми мужчинами над своим замечательным приключением, которое сохранило ему хорошее настроение в тюрьме.
      Но затем, когда смех затих, он, как бы опомнившись, с сокрушенным видом обратился к стоявшей на коленях женщине:
      — Вы должны меня простить… Это ведь не злой умысел, а случайность, стечение обстоятельств… Я сделаю все, чтобы загладить свою вину…
      Баронесса встала и, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Гюстав Жером был уведен.
      Один Виктор не потерял нарочито серьезного вида.
      — Бедная дама! — жалостливо проговорил он. — Что навело меня на правильную догадку, так это тон, каким она рассказывала о возвращении мужа в ту ночь. Она сохранила об этом самые нежные воспоминания. «Я заснула в его объятиях», — говорила она, как будто это было редким событием. А в тот вечер д'Отрей сказал мне, что никогда не был привязан к жене. Кричащее противоречие, не правда ли? Я сопоставил это с историей с ключом, с поведением Жерома, и вдруг у меня блеснула мысль, что пьяный владелец дома воспользовался ключами от своей бывшей квартиры. И это привело меня к той цепи событий, которую я вам изложил.
      — А преступление в Бикоке? — спросил господин Валиду.
      — Это преступление было совершено одним д'Отреем.
      — Ну, а дама из кинотеатра? Та, которую потом встретили на лестнице в доме на улице Вожирар?
      — Она была знакома с Элиз Массон. От нее она узнала, что барон напал на след бон, что эти боны у господина Ласко, и что барон пытается овладеть ими. И она тоже направилась туда.
      — Чтобы их похитить?
      — Нет. По моим сведениям, она не воровка, а неуравновешенная женщина, жадная до сенсаций. Она отправилась туда из любопытства и попала в Бикок как раз в момент совершения преступления. У нее только и было времени, чтобы добежать до автомобиля, который ее увез.
      — Увез к Арсену Люпену?
      — Нет. Если бы Арсен Люпен захотел завладеть бонами после неудачи в Страсбурге, дело пошло бы лучше. Но он интересовался уже другим — делом о десяти миллионах, и его любовница должна была действовать одна, независимо от него. Д'Отрей, который, скорее всего, ее не видел, спасался бегством сам по себе и, не осмеливаясь вернуться домой, бродил всю ночь по дорогам, а ранним утром явился к Элиз Массон. Немного позже я нанес мой первый визит баронессе. Ее искренность сбила меня с толку…
      — Но каким образом это стало известно д'Отрею?
      — Вечером того же дня, купив газету, он узнал, что жена защищала его вопреки всякой очевидности и утверждала его алиби…
      — А как в газету просочилась эта история?
      — Наш разговор был подслушан служанкой. Отправившись затем на рынок, она ответила на вопросы одного бойкого журналиста и рассказала ему все, что услышала. Статья была немедленно напечатана, и д'Отрей, купив вечернюю газету, понял, что жена обеспечивает ему неопровержимое алиби. Именно тогда он отказался от намеченного побега в Бельгию, спрятал добычу и повел борьбу со следствием. Только…
      — Только?
      — Так вот, когда ему стали известны причины, благодаря которым у него появилось это алиби, он ни слова не говоря надавал жене тумаков.
      И Виктор, оглядев всех, закончил:
      — Итак, мы знаем, что мнимое алиби барона д'Отрея теперь играет в пользу Гюстава Жерома. Когда же нам станет известно, кому Жером был помехой, проблема Бикока будет решена.
      — Кстати, здесь находится его жена, — сказал Валиду.
      — Господин следователь, пригласите вместе с ней также Феликса Дюваля.
 
 
      Мадам Жером выглядела очень утомленной. Судебный следователь пригласил ее присесть. Она пробормотала слова благодарности.
      Виктор подошел к ней, нагнулся, казалось для того, чтобы поднять что-то, и подал ей. Это была крохотная шпилька для волос. Генриетта, машинально взяв ее у Виктора, воткнула себе в прическу.
      — Это ваша шпилька, мадам?
      — Да.
      — Вы уверены в этом?
      — Совершенно.
      — Но я нашел ее не здесь, а среди других шпилек и заколок, оставленных в комнате, снятой Феликсом Дювалем в отеле «Кембридж», где вы с ним встречались. Вы любовница Феликса Дюваля!
      Это был излюбленный метод Виктора, метод непредвиденной атаки, против которой не было обороны.
      Молодая женщина, казалось, была готова задохнуться от негодования. Она пыталась было сопротивляться, но была сражена одним его ударом.
      — Не отрицайте, мадам, у меня масса доказательств такого рода, — заверил Виктор, который, по правде говоря, не имел больше ни одного.
      Без боя, не зная, что сказать, за что зацепиться, она смотрела на Феликса Дюваля. Тот молчал, очень бледный. Ярость нападения сбила его с толку.
      А Виктор продолжал:
      — В любом деле столько же случайности, сколько и логики. И это чистая случайность, что господин Дюваль и мадам Жером выбрали в качестве места для свиданий отель «Кембридж», который действительно был главной штаб-квартирой Арсена Люпена. Чистая случайность, совпадение…
      Феликс Дюваль вышел вперед и с возмущением произнес:
      — Я не допущу, господин судебный следователь, чтобы обвиняли женщину, которая пользуется моим уважением…
      — Без шуток, — отрезал Виктор. — Я просто перечислю несколько фактов, которые нетрудно будет проверить, и против которых вы не сможете выдвинуть своих возражений. Если, например, судебный следователь уверен, что вы — любовник госпожи Жером, то он спросит себя: не хотели ли вы использовать события, чтобы бросить тень подозрения на мужа вашей любовницы? И больше того, не заинтересованы ли вы в его аресте? Он спросит себя далее: не вы ли посоветовали по телефону (не называя при этом себя), комиссару Молеону поискать кое-что в секретере господина Жерома? И не вы ли натолкнули свою любовницу на мысль вытащить два патрона из револьвера, принадлежащего ее мужу? Не вы ли, наконец, подговорили садовника Альфреда дать ложные показания относительно своего хозяина?
      — Вы с ума сошли! — запротестовал Дюваль, весь красный от гнева. — Какие мотивы могли бы толкнуть меня на такие действия?
      — Главный мотив: вы разорены, сударь. А ваша любовница богата. Развод получается без особого труда, если муж скомпрометирован. Я не говорю, что вы выиграли бы дело. Но я уверен, что вы впутались в низкую авантюру, впутались, как низкий, опустившийся человек. Что касается доказательств…
      Виктор обратился к господину Валиду:
      — Господин следователь, роль судебной полиции довести до правосудия элементы точной информации. Доказательство найти будет не очень трудно. Я не сомневаюсь, что они подтвердят мои заключения: виновность д'Отрея, невиновность Жерома, попытка Феликса Дюваля ввести в заблуждение правосудие. Мне нечего более сказать. Что касается убийства Элиз Массон, о нем мы побеседуем позже.
      Он замолк. Его слова произвели большое впечатление. Правда, Молеон недоверчиво качал головой, но следователь Валиду считался с силой аргументации, так же как и шеф полиции господин Готье. Все приведенные аргументы отвечали реальности.
      Виктор откланялся и вышел.
      В коридоре его нагнал господин Готье и с чувством пожал ему руку.
      — Вы были изумительны, Виктор!
      — Я сделал бы больше, если бы блаженный Молеон не перебежал мне дорогу.
      — Каким образом?
      — Явившись в отель «Кембридж», когда я уже держал в руках всю банду.
      — Вы были там, в отеле?
      — Черт возьми, шеф, я был в той самой комнате…
      — С англичанином Бемишем?
      — Да, Бог мой!
      — Но там как будто заметили только перуанца Маркоса Ависто.
      — Перуанцем был я.
      — Что вы говорите?
      — Правду шеф.
      — Невозможно!
      — Так оно и было, шеф. Маркос Ависто и Виктор — две стороны одной медали.
      Виктор пожал шефу руку, добавив:
      — До скорого свидания. Через пять или шесть дней Люпен будет в ловушке. Но не говорите обо всем этом ни слова. Иначе все рухнет.
      — Тем не менее вы допускаете…
      — Бывает, что я иногда перехлестываю. Но все это только вам на пользу, шеф. Предоставьте мне свободу действий.
 
 
      В пятницу Виктор завтракал в небольшом итальянском ресторане. Освободившись от всех недоговорок и неясностей по делу в Бикоке, он почувствовал громадное облегчение. Наконец-то он мог сосредоточиться на главной задаче! Довольно экивоков, фальшивых маневров… Довольно Молеона. Довольно людей, от которых ты зависишь. Люпен и Александра, Александра и Люпен — вот кто для него теперь важен.
      Он снова превратился в Маркоса Ависто и без пяти минут три входил в сквер Сен-Жан.

      Ни на мгновение после истории с «Кембриджем» Виктор не сомневался: княжна придет на свидание, назначенное ей в последнюю минуту, или же они больше никогда не встретятся. Он не допускал, что после роли, сыгранной им при таких исключительных обстоятельствах, после того, как их объединила общая опасность, она не захочет больше видеть его. Кроме всего прочего, она запомнила его как человека слова, прямого, энергичного, полезного и преданного, и он не сомневался, что она захочет увидеть его еще раз.
      Виктор ожидал.
      Сквер жил своей обычной жизнью. Дети играли в песке. Старые дамы занимались вязанием или просто дремали, сидя в тени деревьев. На соседней скамейке какой-то господин читал газету…
      В ожидании протекло пять минут, пятнадцать, двадцать…
      В половине четвертого Виктор забеспокоился. В самом деле, придет ли она? Не разорвалась ли нить, которая связывала его с ней? Не уехала ли она из Парижа, даже из Франции? В таком случае, как ее снова найти и как без нее добраться до Люпена?
      Его беспокойство рассеялось, когда он, случайно повернув голову в сторону, обратил внимание, что господин, углубившийся в газету, скрыто наблюдает за ним. Виктор сделал вид, что ничего не заметил, подождал еще пять минут, встал и не спеша направился к выходу.
      Чья-то рука легла ему на плечо. Он обернулся. Человек с газетой догнал его.
      — Господин Маркос Ависто, не так ли? — любезно спросил он.
      — Он самый… А вы само собой, господин Арсен Люпен?
      — Да, вы правы, Арсен Люпен под именем Антуана де Бриссака. Разрешите представиться вам в качестве друга княжны Александры.
      Виктор сразу признал его. Это был именно тот мужчина, которого он заметил в отеле «Кембридж» в компании с англичанином Бемишем. Виктора сразу же поразила одна особенность в выражении лица его нового знакомого: какая-то непередаваемая суровость и в то же время искренность взгляда глубоких серых глаз.
      Впрочем, эту суровость смягчала улыбка и, еще больше, явное желание нравиться. Моложавая выправка, спортивный вид, энергичная походка. На вид — лет под сорок… Фигуру облегала прекрасно сшитая пара…
      — Я вас заметил в свое время в «Кембридже», — сказал Виктор.
      — А, — улыбнулся де Бриссак, — у вас та же способность не забывать никогда однажды виденное лицо? Действительно, я несколько раз показывался в холле, пока, после ранения на поле боя, не закрылся в своем убежище у Бемиша.
      — Кстати, как ваша рана?
      — Сейчас почти зажила, но была болезненной и очень мне мешала. Когда вы пришли предупредить Бемиша, за что я вам сердечно благодарен, я был уже почти на ногах.
      — И достаточно в силе, во всяком случае, чтобы доконать англичанина?
      — Будь он проклят! Он вздумал отказывать мне в пропуске, который вы ему дали. Но я его стукнул, видимо сильнее, чем собирался.
      — Он не проболтается?
      — Нет. Он слишком рассчитывает на меня в будущем.
      Так, разговаривая, они не спеша шли по улице Риволи. Оказывается, там стоял автомобиль де Бриссака. Когда наступила минута прощания, де Бриссак, глядя прямо в глаза Виктору, серьезно проговорил:
      — Довольно слов. Вы согласны?
      — С чем?
      — Относительно того, чем мы интересуемся.
      — Решено.
      — Ваш адрес?
      — Нет постоянного после «Кембриджа».
      — А сегодня?
      — Отель «Де Монд».
      — Проедем туда. Возьмите свои вещи, и я предложу вам свое гостеприимство.
      — Это так срочно?
      — Да. Большое дело на ходу. Речь идет о десяти миллионах.
      — А княжна?
      — Она ожидает вас у меня.
      Они сели в автомобиль.
      В отеле «Де Монд» Виктор взял чемоданы, которые у него там постоянно хранились на случай подобных обстоятельств.
      Выехав из Парижа, они направились в сторону Найи.
      В конце улицы Руль стоял, окруженный садом, ничем не примечательный двухэтажный домик.
      — Вот и моя хижина, — сообщил де Бриссак, останавливая машину. — У меня таких в Париже с дюжину. Есть где поместиться и не надо много прислуги. Вы будете спать в студии рядом с моей комнатой на втором этаже. Княжна занимает первый.
      Студия, окна которой выходили на улицу, была прекрасно обставлена: удобные кресла, диван, со вкусом подобранная библиотека.
      — Несколько философов, — пояснил любезный хозяин. — Книги мемуаров… И… все без исключения приключения Арсена Люпена. Это чтобы было чем развлечься перед сном.
      — Я их знаю наизусть, — мягко заметил гость.
      — Я тоже, — проговорил де Бриссак, смеясь. — Кстати, может быть, вы хотите получить ключ от дома? Вам, возможно, захочется выйти…
      Взгляды их на мгновенье встретились.
      — Меня вряд ли потянет выходить. Между двумя экспедициями мне нужно кое-что обдумать. Я люблю собраться с мыслями. Особенно, если знаю, в чем дело.
      — Сегодня обед будет сервирован в будуаре княжны… из осторожности. Фасад моего дома доступен для слежки, и приходится считаться с возможностью налета полиции…
      После того как хозяин покинул его, Виктор начал устраиваться. Он раскрыл чемодан, достал костюм и переоделся, предварительно отутюжив маленьким электрическим утюгом брюки. В восемь часов де Бриссак зашел за ним.
      Княжна Александра приняла его очень приветливо, поблагодарила за то, что он сделал для нее и ее друзей, имея в виду события в «Кембридже», но затем сразу ушла в себя. Она почти не принимала участия в разговоре. Рассеянно слушала то, что говорилось другими.
      Виктор рассказал про три экспедиции со своим участием, где его заслуги были весьма посредственны. Что касается Антуана де Бриссака, он был остроумен, весел и обладал своеобразной смесью иронии с тщеславием.
      После обеда Александра сервировала кофе с ликерами и предложила мужчинам сигары, а сама расположилась на диване и больше не двигалась.
      Виктор устроился в кресле.
      Он был доволен. Все шло в соответствии с его предчувствиями, как будто события были подготовлены специально. Сначала сообщничество с Александрой дало ему возможность проникнуть в банду, проявить свои качества, дать доказательства своей преданности, а затем он начинает пожинать плоды… Вот он стал доверенным лицом и сообщником Арсена Люпена и оказался в самом логове зверя… В нем нуждались… Его сотрудничества, судя по всему, искали. Фатально складывающееся предприятие должно было закончиться так, как он хотел.
      «Я держу его… Я держу его, — думал Виктор. — Только бы не совершить ошибки… Одна лишняя улыбка, неловкая интонация… и… с таким парнем, как этот, все пропало…»
      — Ну как, вы довольны? — осведомился де Бриссак.
      — Все как нельзя лучше.
      — Прекрасно! Один предварительный вопрос. Вы, очевидно, догадываетесь, куда я хочу вас повести?
      — Немного.
      — То есть?
      — Я думаю, мы решительно повернемся спиной к прошлому. Боны Национальной Обороны, преступление в Бикоке — со всем эти покончено. Не так ли?
      — Да.
      — А преступление на улице Вожирар?
      — С этим тоже покончено…
      — Но публика и правосудие не такого мнения…
      — Зато я так думаю… У меня есть свое мнение по этому вопросу. Когда-нибудь позже я вам его выскажу… В данный момент у меня одна забота и одна цель…
      — Какая?
      — Дело о десяти миллионах, дело, о котором вы имели представление из письма, написанного в свое время княжне.
      — Я так и думал, — подтвердил Виктор.
      Антуан де Бриссак воскликнул:
      — Тогда — в добрый час! Значит, вы проницательны, ничто от вас не ускользнуло, и скоро вы будете в курсе всего!
      И, усевшись верхом на стул напротив Виктора, де Бриссак начал свои объяснения.

      — Я вам скажу сначала, что это дело о десяти миллионах, о котором газеты сообщали, даже не пытаясь выяснить, в чем суть, мне было предложено англичанином Бемишем. Да, Бемишем… Он в свое время был женат на юной гречанке из Афин, служившей машинисткой у одного богатого греческого негоцианта. Эта женщина погибла впоследствии в железнодорожной катастрофе. Она и рассказала Бемишу кое-что о своем бившем хозяине. Бемиш этим сильно заинтересовался.
      Де Бриссак улыбнулся и продолжал:
      — Сведения, действительно, заслуживали внимания. Богатый грек, опасаясь краха валюты в своей стране, реализовал все свое состояние, обратив его в иностранные свободно конвертируемые ценности, разделенные на две половины: с одной стороны, это были ценные бумаги и недвижимое имущество в Афинах, а с другой — собственность и огромные владения, расположенные в Эпире и особенно в Албании. Было составлено два досье. Одно, касавшееся первой половины богатства, которая была превращена в ценности, положенные в английский банк, было названо «лондонским». Другое, касавшееся продажи второй половины имущества, называлось «АЛБ» — вероятнее всего «Албания», так как там был источник этих богатств. По данным, которые сообщила машинистка, каждое досье имело примерно одну и ту же ценность — десять миллионов. Лондонское досье было многотомным, а досье АЛБ состояло из небольшого пакета, прошитого и запечатанного. Это досье грек или возил с собой, или держал в тайнике у себя дома.
      В какой форме были ценности этого досье, оставалось тайной, так как Бемиш до него не добрался.
      При помощи моей международной организации в этом направлении были произведены энергичные розыски. Я нашел тот лондонский банк и установил, что он выплачивает проценты по купонам, предъявленным неким господином из Парижа. Мне стоило больших трудов установить, что этот господин — немец, потом узнать его адрес и обнаружить, что «немец» и грек — это одно и то же лицо.
      Несколько мгновений Антуан де Бриссак безмолвствовал. Виктор не задал ни одного вопроса. Александра, закрыв глаза, казалась спящей. Де Бриссак возобновил свой рассказ.
      — Мои поиски продолжались с помощью одного надежного агентства. Я выяснил, что грек болен, очень слаб и никогда не выходит из дома, что его спальня находится на втором этаже под охраной двух наемных детективов, и что его обслуживают три женщины, живущие в этом же доме.
      Он сделал красноречивый жест.
      — Ценные указания! К ним я прибавил еще одно, более важное, достав копию документа относительно оборудования дома. Он касается системы электрических звонков на случай тревоги. Отсюда я узнал, что все ставни дома снабжены невидимой системой сигнализации, действовавшей при открытии их снаружи. Наличие такого документа убедило меня, что в доме что-то спрятано. Но что это могло быть, кроме досье АЛБ?
      — Без сомнения, — подтвердил Виктор.
      — Только где именно находится это досье? На втором этаже? Не думаю. Там проходит повседневная жизнь грека, там его персонал. Первый этаж пуст и закрыт. Но я узнал, что каждый день грек проводит за занятиями в комнате верхнего этажа. Там его бумаги, книги, сувениры, детские игрушки и прочие вещи, оставшиеся от двух любимых существ — дочери и внучки. Обе они умерли. По рассказу женщины — служанки я составил подробный план комнаты. — Де Бриссак развернул лист плана. — Вот здесь бюро, здесь телефон, здесь библиотека. Вот тут этажерка с сувенирами, вот тут камин. Итак, мой проект постепенно принимает свои формы. Я объясню.
      Он изобразил карандашом какие-то линии на бумаге.
      — Дом стоит немного в глубине по отношению к улице, от которой он отделен узким двориком или скорее аллеей сада с высокой решеткой. Слева и справа двор огражден стенами. Справа за стеной пустырь, загроможденный всяким хламом. Мне удалось туда проникнуть и я увидал, что окно, выходящее на эту стену, не имеет ставен. Я сразу начал мои приготовления. К настоящему времени они почти закончены.
      — Ну?
      — Ну и я рассчитываю на вас.
      — Почему на меня?
      — Потому что Бемиш в тюрьме, а вы, я вижу, способны на дело.
      — Условия?
      — Вам четвертая часть добычи.
      — Половина, если я сумею найти досье АЛБ, — потребовал Виктор.
      — Нет, не половину, но третью часть получите.
      — Идет.
      Они обменялись рукопожатием.
      Антуан де Бриссак рассмеялся, заметив своему собеседнику:
      — Два финансиста, заключая важную сделку, идут к нотариусу, тогда как два честных человека, как мы, например, довольствуются рукопожатием. Тем не менее я считаю, что ваша помощь мне обеспечена. И вы знаете, что я строго придерживаюсь принятых обязательств.
      Виктор был человек сдержанный. Его не рассмешила шутка де Бриссака. Это не ускользнуло от внимания его собеседника. И Виктор в ответ на вопросительный взгляд пояснил:
      — Ваши два финансиста подписывают соглашение после того, как хорошо войдут в курс дела.
      — Ну?..
      — Ну а я даже не знаю фамилии нашего соперника (так что ли его называть?), не знаю места, где он живет, средств, которыми мы располагаем, и дня, который вы выбрали для осуществления задуманной операции.
      — И что это, по-вашему, означает?
      — Что у вас осталось ко мне недоверие, которое меня удивляет.
      Де Бриссак заколебался.
      — Это условие, которое вы выдвигаете?
      — Вовсе нет, — возразил Виктор. — Никакого условия я не ставлю.
      — А я ставлю, — неожиданно сказала Александра, внезапно пробуждаясь от своей дремоты и подходя к мужчинам. — Я ставлю вам условие.
      — Какое?
      — Я не хочу, чтобы была пролита кровь.

      Она обращалась к Виктору, и слова ее звучали страстно и повелительно.
      — Вы сказали, что все эти истории Бикока и улицы Вожирар выяснены. Нет, они не выяснены, потому что вы считаете меня преступницей, и ничто не помешает вам в экспедиции, которую вы подготавливаете, сделать то же, что вы приписываете мне или Антуану де Бриссаку.
      Виктор примирительно заметил:
      — Я ничего не приписываю ни господину де Бриссаку, ни вам, мадам.
      — Нет, приписываете!
      — Что же?
      — Вы считаете, что мы убили Элиз Массон, — де Бриссак или я, или, по крайней мере, один из наших сообщников.
      — Нет.
      — Тем не менее таково убеждение правосудия и газет, а это — общественное мнение.
      — Но я придерживаюсь другого мнения.
      — Тогда кто же мог это сделать? Подумайте! Видели женщину, которая выходила от Элиз Массон и которая должна быть мною, и в самом деле была я… В таком случае, кто же, как не я, — убийца? Никакое другое имя, кроме моего, произнесено не было.
      — Потому что одно лицо, которое могло бы назвать это имя, не набралось смелости сделать это.
      — Кто же это?
      Виктор почувствовал, что наступил момент, когда он должен ответить ясно.
      — Инспектор Виктор из светской бригады, — последовал его ответ.
      — Что вы хотите этим сказать?
      — То, что я хочу сказать, может показаться вам просто гипотезой, но мне кажется, что это точная правда. Я сделал подобный вывод из известных фактов и внимательного чтения газет. Вы знаете, что я думаю об инспекторе Викторе. Это полицейский высокого класса, но все же полицейский, подверженный, как и все его коллеги и, впрочем, как все люди, слабостям и упущениям. И вот утром, когда было совершено убийство Элиз Массон, как только он отправился с бароном д'Отреем к ней для первоначального допроса, он совершил ошибку, которую никто не заметил, но которая, без сомнения, дает ключ к загадке убийства. Спустившись на улицу и посадив барона в свой автомобиль, он попросил регулировщика посмотреть за ним, а сам отправился в соседнее кафе позвонить по телефону в префектуру. Он хотел, чтобы за входом наблюдали, и чтобы Элиз Массон не могла уйти раньше, чем у нее будет произведен тщательный обыск…
      — Продолжайте, прошу вас! — сказала взволнованная княжна.
      — Но нужный Виктору номер был занят, поэтому ему пришлось звонить неоднократно, на что ушло много времени. Не дождавшись Виктора, что мог предпринять барон? Естественно, за четверть часа он собрался с мыслями, обдумал положение и решил, что ему необходимо — что бы вы думали? — обязательно переговорить со своей любовницей. Кто ему в этом мог помешать? Виктор задерживался, регулировщик, который должен был бы наблюдать за бароном, был занят, да и практически он мог держать в поле зрения только машину, а не того, кто в ней находится, его силуэт он просто не мог различить.
      — Но почему барон снова захотел увидеть свою любовницу? — спросил Антуан де Бриссак, тоже внимательно слушавший Виктора.
      — Почему? Вспомните сцену, которая произошла в комнате Элиз Массон, сцену, рассказанную инспектором Виктором. Как только Элиз услышала, что Максим д'Отрей обвиняется не только в краже, но и в более тяжком преступлении, она показала себя чрезмерно возбужденной. Однако то, что Виктор принял за возбуждение, на самом деле было страхом. Пускай ее любовник украл боны, она это знала. Но когда она поняла, что барон является убийцей господина Ласко, то она почувствовала страх и отвращение к своему любовнику. Максим д'Отрей был уверен, что эта женщина разоблачит его, и поэтому он хотел переговорить с ней. У него был ключ от квартиры. Он попытался уговорить свою любовницу. Та ответила ему угрозами. Что ему оставалось делать? Хозяин бон Обороны, убивший уже для того, чтобы ими завладеть, отступит ли он в последний момент? И он в порыве ярости убивает женщину, которую обожал, но внезапное предательство которой было столь очевидным. А минутой позже он уже внизу, в автомобиле. Регулировщик, конечно, ничего не заметил. У инспектора Виктора не возникло никаких подозрений.
      — Кроме подозрений относительно меня? — пробормотала княжна.
      — Кроме подозрений относительно вас? Скажу и о вас. Часом позже, придя, чтобы переговорить с Элиз Массон о деле, вы нашли в дверях ключ, оставленный убийцей. Вы вошли. И перед вами распростертая женщина, задушенная собственным шейным платком.
      Александра была потрясена.
      — Это так… это так… — сказала она. — Платок был на ковре, у трупа… Я его подняла… Я обезумела от страха… Это так…
      Антуан де Бриссак подтвердил:
      — Да… Ошибиться невозможно… Дело так и было… Виновен д'Отрей…
      Он похлопал Виктора по плечу.
      — Действительно, вы сильный тип. Впервые встречаю человека, на которого могу опереться. Маркос Ависто, мы провернем вместе замечательное дело!
      И он сразу же пустился в необходимые объяснения.
      — Грека зовут Серифос… Он живет недалеко отсюда, около Булонского леса, бульвар Майо, 96. Экспедиция намечена на будущий вторник, днем или вечером, когда для меня будет изготовлена двенадцатиметровая подвесная лестница. Мы с вами поднимемся по ней. Затем, попав внутрь, откроем дверь трем моим людям. Они будут ждать снаружи.
      — Но надо знать и сигнализационное устройство, чтобы предупредить тревожные звонки, когда станем открывать дверь.
      — Да, но сигнализация строилась с учетом нападения извне. К тому же внутри дома сигнализационное устройство не скрыто и его легко вывести из строя. После этого мои люди свяжут телохранителей, застав их, скорее всего, спящими, а у нас с вами будет время спокойно перерыть все кабинеты, где, вероятно, спрятана наша добыча. Вот таков план. Как вы его находите? Идет?
      — Идет!
      Они пожали друг другу руки более крепко и с большим дружелюбием, чем в первый раз.
      Несколько дней, которые предшествовали экспедиции, были замечательным периодом для Виктора. Он смаковал свой будущий триумф, что, впрочем, не мешало ему быть крайне осторожным. Он ни разу не вышел из дома. Он не отправил ни одного письма. Ни разу не позвонил по телефону. Таким образом он хотел внушить де Бриссаку наибольшее доверие и благодаря этому занял свое настоящее место. Компаньон — да, но не друг.
      Но какую глубокую радость доставляло Виктору наблюдение за своим страшным соперником, изучение его метода, сама возможность видеть рядом человека, о котором столько говорили, совершенно не зная его. И какое глубокое удовлетворение испытывал он, войдя наконец, после стольких маневров, в активную жизнь де Бриссака и констатируя, что тот не чувствовал к нему и тени недоверия и посвящал его в детали своих планов.
      Иногда Виктор беспокоился.
      «Не играет ли он? Не попасть бы мне самому в западню, которую я ему готовлю. Можно ли допустить, что человек такого масштаба даст себя обмануть?»
      Но нет. Де Бриссак ни о чем не подозревал. Виктор имел в этом отношении множество доказательств, и в том числе самое веское: поведение Александры, с которой он проводил большую часть дня.
      Она утратила свою скованность, была веселой, сердечной и признательной ему за то, что он снял с нее бремя подозрений.
      — Ну, теперь я знаю, что ответить, если меня об этом спросят.
      — А кто вас станет допрашивать?
      — Разве можно за что-нибудь ручаться?
      — Можно. У вас есть друг, де Бриссак, который не позволит, чтобы вас кто-нибудь обидел.
      Она промолчала. Виктор иногда даже спрашивал себя, в самом ли деле де Бриссак был ее любовником, настолько она временами была безразличной ко всему и рассеянной. Не рассматривала ли она его главным образом как товарища по опасному делу, более способного, чем кто-нибудь другой, доставить ей острые ощущения? Не престиж ли имени Люпена привлек ее к нему и около него удерживал?
      Он даже не сдержал своего раздражения.
      Александра без малейшего стеснения начала смеяться.
      — Знаете ли вы, почему я расточаю все мои любезности на этого господина? Чтобы добиться у него разрешения сопровождать вас завтра. Так нет, он мне в этом отказывает! Женщина, видите ли, только обуза… Все может сорваться в ее присутствии… Есть опасности, которых надо избегать… И, наконец, еще куча отговорок.
      Ее страстный взгляд умолял Виктора.
      — Убедите его, дорогой друг! Я так хочу идти туда… Именно потому, что я люблю опасность… Даже не опасность, а страх. Да, страх… Ничего так не кружит голову… Я презираю трусов. Но этот страх — совсем другое дело.
      И Виктор полушутя обратился к де Бриссаку:
      — Я думаю, что лучший способ излечить ее от этой любви к страху, это показать, что каковы бы ни были обстоятельства, они недостаточно ужасны, чтобы внушить страх.
      — Ба! — весело воскликнул де Бриссак. — Пусть будет так, как она хочет… Тем хуже для нее!

      Назавтра, сразу после полуночи, Виктор ожидал остальных при выходе из дома.
      Вскоре к нему присоединилась Александра, веселая, одетая в серое, скромное платье.
      В нем она казалась совсем юной, всем своим видом как бы показывая, что не боится предстоящего приключения, а считает его увеселительной прогулкой. Но одного взгляда на ее побледневшее лицо было достаточно, чтобы понять, что это оживление лишь маскирует ее подлинное состояние.
      Она показала Виктору крохотный флакончик.
      — Противоядие, — пояснила она, улыбаясь.
      — Противоядие? Против чего?
      — Против тюрьмы. Смерть я приму, но камеру — ни за что.
      Он вырвал у нее флакон и, вылив его содержимое на землю, заметил:
      — Ни смерти, ни камеры.
      — На чем основано такое предсказание?
      — На одном. Не надо опасаться ни смерти, ни тюрьмы, если в деле участвует Арсен Люпен.
      Она пожала плечами.
      — Непобедимых нет.
      — Но надо проникнуться к нему абсолютным доверием.
      — Да… — согласилась она. — Но вот уже несколько дней у меня предчувствия… Плохие сны…
      В этот момент появился Антуан де Бриссак. У него был уверенно-сосредоточенный вид человека, закончившего последние приготовления к важному делу.
      — Так вы настаиваете? — обратился он к Александре. — Вы знаете, что придется подниматься по лестнице и у вас может закружиться голова?
      Она промолчала.
      — А вы, дорогой друг? Вы в себе уверены?
      Виктор тоже ничего не ответил.
      И они отправились в путь по пустынным улицам Нейи. Они не разговаривали. Александра шла между ними упругим размеренным шагом.
      Звездное безоблачное небо… Дома и деревья купались в лунном свете…
      Они повернули на улицу Шарль Лаффит, параллельную бульвару Майо. С улицы до бульвара тянулись дворы и сады, где темнели серые массивы домов. Кое-где еще светились окна.
      Теперь они шли вдоль ограждавшего одно из владений дощатого забора, через отверстия которого можно было разглядеть деревья и обширный пустырь.
      Полчаса они выжидали, чтобы быть уверенными, что никакой запоздалый прохожий не помешает им. Потом, пока Виктор и Александра стояли на страже, де Бриссак открыл отмычкой замок на калитке и они один за другим проникли внутрь отгороженного пространства, оказавшись на пустыре.
      При входе разросся густой колючий кустарник. Под ногами валялись камни от разрушенной старой постройки.
      — Лестница вдоль стены налево, — прошептал де Бриссак.
      Они нашли ее.
      Она состояла из двух звеньев, которые укреплялись шарнирами, была легкой и прочной.
      Они подняли ее, углубив основание в кучу песка и камней, а потом, направив к стене, отделявшей этот участок от соседнего владения, прислонили ее к особняку, где жил грек Серифос.
      Ни одно окно там не было освещено.
      — Я поднимусь первый, — сказал де Бриссак. — Как только я скроюсь в доме, вы, Александра, следуйте за мной.
      И он быстро вскарабкался наверх.
      Лестница вздрогнула, когда он перешел с нее на подоконник.
      — Он у цели, — пробормотал Виктор. — Сейчас вырежет стекло.
      Действительно, минуту спустя они увидели, что он перебрался через окно внутрь особняка.
      — Вы боитесь? — спросил Виктор у Александры.
      — Это начинается… — проговорила она. — Вы знаете, это непередаваемое, восхитительное чувство… Только бы не дрогнули мои ноги и не закружилась голова…
      Она быстро преодолела первые ступени, потом внезапно остановилась.
      «Видно, голова у нее кружится», — подумал Виктор.
      Задержка длилась больше минуты. Де Бриссак одобрял ее сверху еле слышным шепотом. Наконец, она закончила подъем и встала на край подоконника.
      Сколько раз за последние дни в доме де Бриссака Виктор говорил себе:
      «Теперь они оба в моей власти. Один телефонный звонок, вызов бригады по тревоге, и их захватят в логове. Весь успех ареста газеты припишут исключительно инспектору Виктору из светской бригады».
      Если до сих пор он отбрасывал это решение, то только потому, что хотел взять Люпена более эффективно, в момент преступления, взять с поличным. Господин Люпен должен быть схвачен за руку, как самый вульгарный грабитель.
      И разве не наступил этот момент?..
      Однако де Бриссак уже звал его сверху. Он делал ему нетерпеливые знаки, и Виктор прошептал:
      — Как ты торопишься, старина! Ну, наслаждайся, действуй, клади в карман десять миллионов… Это твоя последняя удача… После этого, Люпен, наручники…

      — Что вас задержало? — спросил де Бриссак, как только Виктор появился в окне.
      — Ничего. Я слушал…
      — Что?
      — Я всегда слушаю и прислушиваюсь. Надо держать ухо востро.
      — Ба! Не будем ничего преувеличивать, — проговорил де Бриссак тоном, который выдавал некоторое раздражение.
      Тем не менее, со своей стороны, он также проявил осторожность, осветив комнату лучом электрического фонаря. Увидев старый коврик, он вскочил на стул и прикрепил его к окну, как драпировку, не пропускающую свет. Все отверстия были тщательно закрыты. После этого он повернул выключатель, и комната осветилась.
      Тогда он обнял Александру и принялся кружиться с ней в танце.
      Молодая женщина одарила его снисходительной улыбкой. Это обычное для Люпена проявление веселья, когда он приступал к делу, забавляло ее.
      Виктор, напротив, нахмурился и сел.
      — Вот как? — с иронией заметил Люпен. — Садимся? А работа?
      — Я работаю…
      — Забавным образом…
      — Вспомните одно из ваших собственных приключений… Не могу точно сказать, какое именно. Вы проникли ночью в библиотеку одного маркиза, и ваши действия долгое время заключались в созерцании бюро. Это было нужно, чтобы распознать и открыть секретный ящик. Что касается меня, то я созерцаю комнату. Созерцаю, пока вы танцуете… Я постиг вашу школу, Люпен. А лучшей, кажется, нет.
      — Моя школа — это прежде всего работать быстро. У нас в распоряжении всего один час.
      — А вы уверены, что оба стража, эти бывшие детективы, не совершают ночью обход всего дома? — спросил Виктор.
      — Нет. Сюда они не заходят. Если бы грек включил в обход и эту комнату, то дал бы этим понять, что здесь что-то скрывается. А это не в его интересах. Однако надо предупредить и такую попытку. Пойду открою моим людям.
      Он усадил Александру и наклонился над ней.
      — Вы не побоитесь остаться здесь одна минут на десять-пятнадцать? Все должно быть сделано быстро и без осложнений. Хотите, наш друг побудет с вами?
      — Нет, не беспокойтесь, — сказала она, — идите, а я подожду здесь.
      Де Бриссак сверился с планом отеля, потом осторожно отворил дверь. Коридор, нечто вроде передней, привел их к другой массивной двери, в замке которой торчал ключ. Открыв ее, они оказались на площадке лестницы. Лестничная клетка была скудно освещена светом снизу, из вестибюля.
      С бесконечными предосторожностями они спустились вниз. В вестибюле под лучом фонаря де Бриссак показал Виктору на плане комнату, где спали телохранители. Только миновав ее, можно было попасть в спальню грека.
      Они подошли к главному выходу из дома. Два огромных засова на двери… Де Бриссак отодвинул их. Справа регулятор сигнальной системы. Он его выключил. Возле регулятора кнопка. Он нажал ее — и открылась дверь в ограде, отделявшей палисадник от бульвара Майо.
      Сделав это, он высунулся наружу и тихонько свистнул.
      Три его сообщника — личности с мрачными физиономиями — приблизились к нему.
      Де Бриссак молча пропустил их в дом, закрыл за ними дверь и сказал Виктору:
      — Я провожу их в комнату телохранителей. В вас нужды пока нет. Стойте на страже на всякий случай.
      Как только Виктор остался один и убедился, что может действовать бесконтрольно, он поставил на место регулятор сигнальной системы, отодвинул засовы, нажал кнопку, снова открыв калитку в ограде с выходом на бульвар. Таким образом, вход в дом был свободен.
      Потом он прислушался. Нападение на стражу произошло, как и предвидел де Бриссак, без осложнений. Оба телохранителя, захваченные врасплох, были связаны раньше, чем поняли, в чем дело.
      То же произошло и с самим греком, около которого де Бриссак остался один на несколько минут. — Ничего из этого человека не вытянешь, — вернувшись сообщил он, — он наполовину мертв от страха. Однако я думаю, что не ошибся в расчетах. Пойдемте в его кабинет.
      Он приказал своим людям охранять пленников и избегать малейшего шума, потому что прислуга, спавшая внизу, могла услышать присутствие посторонних и поднять тревогу.
      Поднявшись по лестнице, де Бриссак закрыл на ключ массивную дверь в коридор, дабы помощники не могли ему неожиданно помешать. В случае тревоги им достаточно было постучать в дверь.
      Александра неподвижно сидела в своем кресле. Ее бледное лицо было искажено гримасой.
      — Все спокойно, — сообщил Виктор. — Вам не страшно?
      — Очень страшно, — прошептала она, — страх буквально пронизывает все мои поры.
      Виктор пошутил:
      — Счастливый для вас период… Пока это томление продолжается…
      — Но это абсурдно! — заметил де Бриссак. — Решительно нет никаких причин для страха. Видите, Александра, мы здесь с вами, и вы здесь, как у себя дома… Стража связана, мои люди на своем посту. Если же вдруг возникнет тревога, наша лестница на месте и путь для бегства обеспечен. Но не беспокойтесь, не будет ни тревоги, ни бегства. Со мной случайностей не возникает.
      Вслед за этим он сразу же приступил к обыску комнаты.
      — Проблема, — проговорил Виктор, — найти небольшой пакет, который может содержать сумму в десять миллионов.
      Де Бриссак вполголоса перечислял, сверяясь с указаниями плана:
      — На бюро телефонный аппарат… Несколько книг… Досье оплаченных и подлежащих оплате счетов… Корреспонденция с Грецией… Корреспонденция с Лондоном… Регистры счетов… Ничего особенного… В ящиках другие досье, другая корреспонденция… Нет ли здесь секретного ящика?
      — Нет, — твердо сказал Виктор.
      — Вы правы, — согласился де Бриссак, проверив это утверждение путем обстукивания бюро и его внутренних ящиков.
      И продолжал:
      — Этажерка сувениров… Портрет дочери грека… — Он взял его и ощупал. — Рабочая корзинка… Ларец для драгоценностей… Пустой и без двойного дна, — добавил он. — Альбом открыток с пейзажами Греции и Турции… Альбом с марками… Детские географические книги… Словари… — Он перелистал их. — Ящик для игр… Ящик для жетонов… Маленький зеркальный шкаф для кукол…
      Все было проверено. Все стены простуканы и прощупаны. Мебель тщательно исследована.
      — Два часа утра, — заметил Виктор, бесстрастно наблюдая за инвентаризацией, которую проводил де Бриссак. — Через час взойдет солнце. Не пора ли подумать об отступлении?

      — Вы с ума сошли! — возразил де Бриссак.
      Он не сомневался в успехе. Наклонившись к молодой женщине, он осведомился у нее:
      — Вы спокойны?
      — Нет, нет, — пробормотала она.
      — А что вас беспокоит?
      — Ничего… Ничего и все… Надо уходить отсюда!
      Он сделал гневный жест.
      — Ну нет! Я вам ясно сказал: женщины должны оставаться дома… Особенно такие женщины, как вы — впечатлительные и нервные…
      И де Бриссак снова взялся за дело.
      — Наша работа — печальное зрелище для женщин, — заметил он.
      — Зачем же тогда она пришла сюда? — усмехнулся Виктор.
      Де Бриссак пожал плечами.
      Виктор внезапно встал.
      — Слушайте.
      Они прислушались.
      — Я ничего не слышу, — сказал де Бриссак.
      — В самом деле, ничего, — согласился Виктор. — Значит, мне показалось. По-моему, какой-то шорох донесся из вестибюля…
      — Со стороны входа? Странно! Ведь я закрыл все как следует.
      — Или со стороны пустыря…
      — Но это невозможно, — возразил де Бриссак.
      В этот момент что-то выпало у него из рук.
      Молодая женщина вскочила.
      — Что это?!
      — Слушайте, слушайте! — воскликнул Виктор, который тоже вскочил. — Слушайте!
      Все снова затихли, прислушиваясь. И де Бриссак констатировал:
      — Никакого шума.
      — Нет, на этот раз внутри, я убежден, — настаивал Виктор.
      — Глупости! — произнес де Бриссак, которого начала раздражать эта встревоженность. — Займитесь лучше поисками. Помогите мне.
      Виктор не шевельнулся, прислушиваясь. По бульвару проехал автомобиль. На соседнем дворе залаяли собаки.
      — Я тоже слышу, — подтвердила Александра.
      — И потом, — добавил Виктор, — вы не подумали об одной вещи. Когда мы поднимались сюда, всходила луна, и теперь стена с лестницей должны быть ярко освещены.
      — Черт побери! — воскликнул де Бриссак.
      Все же, чтобы убедиться, он погасил электричество, отодвинул занавеску и высунулся в окно.
      Почти сразу же Виктор и Александра услышали сдержанное проклятие. Что произошло? Что заметил де Бриссак на заброшенном пустыре?
      Он закрыл окно и, не зажигая света, сказал:
      — Лестница убрана.
      Виктор тоже бросился к окну.
      Лестница исчезла.
      Это было непостижимо, и де Бриссак снова включил свет, как бы желая убедиться в странном значении этого факта.
      — Лестница сама по себе не исчезнет, — заметил Виктор. — Кто же ее снял? Полицейские? В таком случае нас засекли. Надо ожидать нападения. Входная дверь закрыта?
      — Да!
      — Они ее взломают. И мы будем схвачены, все трое, как кролики в клетке.
      — Уж не думаете ли вы, что я дамся так просто? — возразил де Бриссак.
      — Но поскольку лестница снята…
      — А окна?
      — Мы на втором этаже, а этажи здесь высокие. Вы, может быть, и убежите, но мы… Впрочем…
      — Впрочем? — вопросительно проговорил де Бриссак.
      — Вы хорошо знаете, что ставни связаны с сигнализацией. Представьте себе пронзительные звонки, раздавшиеся среди ночи…
      Де Бриссак вперился в сообщника недобрым взглядом.
      Почему этот человек, обязавшийся быть компаньоном, вместо того чтобы действовать, нагромождает и перечисляет неприятности?
      Александра безмолвствовала, закрыв лицо руками. У нее не было другой мысли, как сдержать страх, который кипел внутри ее.
      Антуан де Бриссак осторожно открыл одно из окон. Никакого сигнала не последовало.
      — Я догадался, — сказал он. — Где механизм, я не знаю, но вот провод, который ведет за пределы здания. Его достаточно отодвинуть…
      Он рискнул это сделать.
      Результат был немедленный. Вся комната наполнилась резким дребезжащим звоном сигнализации.

      Де Бриссак быстро закрыл окно, задернул занавески, чтобы помешать звуку проникнуть наружу. Но внутри тревожное дребезжание выводило всех из себя.
      Виктор высказал свое мнение:
      — Видимо здесь два провода: один из них внешний, который вы обрезали, а другой — внутренний. Раз так, то сейчас все, живущие в доме поднимутся на ноги.
      Де Бриссак выругался сквозь зубы и поставил стол в угол, откуда шел звук. Затем он водрузил на стол стул и, взобравшись на эту баррикаду, обрезал провод на карнизе. Звук немедленно оборвался.
      Антуан де Бриссак спустился и поставил мебель на место.
      Виктор сказал ему:
      — Теперь никакой опасности. И вы можете бежать через окно.
      — Я побегу только тогда, когда найду пакет с десятью миллионами, — отрезал де Бриссак.
      — Это невозможно!
      — Почему же?
      — У вас нет времени…
      — Что вы несете? — обозлился де Бриссак, — все это сплошная глупость! Лестница могла просто упасть. Ваши страхи не имеют никаких оснований. Стража связана. Мои люди охраняют ее. Наша задача продолжать поиски.
      — Они окончены.
      Де Бриссак был вне себя.
      — Я вышвырну тебя через окно! Что касается твоей доли, считай, что теперь она равняется нулю…
      В этот момент на улице раздался тревожный свисток.
      — Вы слышали? — спросил Виктор.
      — Да… Какой-нибудь запоздалый прохожий…
      — Или ребята, которые сняли лестницу.
      Они были перед лицом реальной, неумолимой опасности. Растущий страх Александры и странное поведение его компаньона волновали де Бриссака и приводили его в ярость.
      Прошло еще четверть часа. Их беспокойство все увеличивалось среди таинственного безмолвия и гнетущей, насыщенной угрозами тишины.
      Александра сжалась в комочек в своем кресле, не спуская глаз с закрытой двери. Де Бриссак возобновил поиски, потом вдруг прекратил их, вероятно, осознав их бессмысленность.
      — Дело было плохо продумано, — обронил Виктор.
      Гнев де Бриссака внезапно прорвался наружу, и он разразился проклятиями в адрес своего компаньона. Виктор между тем продолжал саркастическим тоном:
      — Дело было плохо продумано… Какая-то неразбериха!
      В ответ де Бриссак набросился на него с кулаками. Александра подскочила к ним, чтобы разнять.
      — Уйдемте отсюда! — повелительно воскликнула она.
      Они оба, де Бриссак и Александра, направились к двери, когда Виктор заявил агрессивным тоном:
      — А я остаюсь…
      — Ну нет! Вы тоже уйдете.
      — Я остаюсь. Когда я что-нибудь предпринимаю, я иду до конца. Вспомните ваши слова, де Бриссак: «Десять миллионов здесь. Мы это знаем. И после этого уйти с пустыми руками? Нет! Это против моих привычек». И против моих тоже.
      — Вы наглец! И я вас спрашиваю: какова ваша настоящая роль в этом деле? — воскликнул де Бриссак.
      — Роль человека, у которого есть голова на плечах.
      — Ваши намерения?
      — Начать дело сначала, на новых основах. Я повторяю это. Оно было плохо продумано. Плохая подготовка, скверное выполнение. Я все начну сначала.
      — Но каким же образом, черт побери?
      — Вы не умеете искать. Я тоже. Но есть специалисты по этой части.
      — Специалисты?
      — Я знаю асов обыска. И одного из них я сейчас позову.
      Он подошел к телефону и снял трубку.
      — Что вы делаете?
      — Единственную разумную вещь. Мы на месте. Нужно этим воспользоваться и без добычи не уходить. Алло, мадемуазель, будьте любезны дать мне Шатле 24 — 00…
      — Но кто это?
      — Один из моих друзей. Ваши друзья — скоты, и вы не доверяете им. Мой — один из профессионалов, и одним движением руки он изменит обстановку… Алло! Это Шатле 24 — 00? А, это вы, шеф? С вами говорит Маркос Ависто. Я на бульваре Майо, 96, на втором этаже частного дома. Срочно приезжайте сюда. Калитка в ограде и дверь дома открыты. Возьмите два автомобиля и несколько человек, в том числе Лармона. Вы найдете внизу трех сообщников Арсена Люпена, которые попытаются сопротивляться, а на втором этаже самого Люпена.
      Виктор на мгновенье замолчал. В левой руке он держал трубку, а в правой — браунинг, направленный на де Бриссака.
      — Без фокусов, Люпен, — воскликнул Виктор, — или я уложу тебя, как собаку.
      И он продолжал разговор по телефону:
      — Вы хорошо меня поняли, шеф? Надеюсь, через три четверти часа вы будете здесь. И думаю, вы узнали мой голос, не правда ли? Да, Маркос Ависто, или…
      Он сделал паузу, улыбнулся де Бриссаку, приветствовал галантным жестом молодую женщину, бросил свой револьвер в угол комнаты и заключил:
      — …или Виктор из светской бригады.

      Виктор из светской бригады! Пресловутый Виктор, который мало-помалу, благодаря своей исключительной проницательности, распутал клубок дела. Виктор, который за сутки разоблачил трех первых похитителей желтого пакета. Тот, кто открыл господина Ласко, кто выследил барона д'Отрея и оказался невольным побудителем его самоубийства! Тот, кто разгадал коварные замыслы Феликса Дюваля! Это он, оказывается, подвизался в облике Маркоса Ависто…
      Де Бриссак перенес этот удар, не дрогнув. Он дал Виктору положить телефонную трубку, помедлил несколько мгновений и, в свою очередь, вынул револьвер.
      Александра, догадавшаяся о его намерении, тут же бросилась к нему.
      — Нет… Нет… только не это!
      Он прошептал, в первый раз обращаясь к ней на «ты»:
      — Ты права. Впрочем, результат будет тот же.
      Виктор усмехнулся:
      — Какой же результат, де Бриссак?
      — Результат нашей борьбы.
      — Он предрешен, — заявил Виктор, взглянув на часы, — сейчас половина третьего… Я полагаю, что через сорок минут мой шеф господин Готье положит руку на плечо Люпена.
      — Да, но до этого времени…
      Де Бриссак встал, расставив ноги и скрестив руки на груди, более высокий и намного более крепкий и энергичный, чем его противник, пожилой инспектор с морщинистым лицом и сутулыми плечами.
      — До этого времени, — повторил Виктор, переходя на покровительственный тон, — ты станешь более покладистым, мой добрый Люпен. Да-да! Это вызывает у тебя смех. Подумать только — дуэль между Виктором и Люпеном! Ты чувствуешь, что дело оборачивается в твою пользу. Один щелчок и все будет кончено. Глупец! Сейчас дело не в бицепсах, а в сером веществе мозга. И вот, по правде говоря, в этом отношении ты, Люпен, показал себя слабаком за последние три недели. Какое разочарование! Как, это тот самый Люпен? Неуловимый Люпен! Люпен — гигант!.. Арсен Люпен, я спрашиваю тебя, не в том ли все дело, что ты ни разу не сталкивался с достойным противником, тоже не лишенным апломба, с противником таким, как я?
      Виктор ударил себя в грудь, повторяя эти два слова:
      — Как я! Как я!
      Антуан де Бриссак покачал головой.
      — Действительно, ты хорошо обделал дело, господин полицейский. Вся эта комедия с Александрой… Первоклассно! Похищение аграфа… Кража у скупщика краденного… Все было разыграно великолепно. А суматоха в «Кембридже», сам способ, которым ты нас спас! Ай-ай-ай! Как я клюнул на приманку этого комедианта!
      Де Бриссак беспрестанно поглядывал на часы.
      Виктор рассмеялся.
      — Какой же ты трус, Люпен! Это то, чего я добивался! Показать тебе, что у тебя бабий умишко! И показать это перед Александрой, которая — ты чувствуешь? — сейчас над тобой в душе смеется. Что? Случай с лестницей выбил тебя из колеи? Немного же надо, чтобы вывести тебя из равновесия… Твоя лестница там, куда я оттолкнул ее ногой, вспрыгивая с нее на подоконник. Она прислонилась к балкону. Ах, как ты перепугался, когда узнал, что лестницы не видно! А что ты перепугался до полусмерти, не вызывает сомнения. Ты даже не помешал мне позвонить по телефону, и хотел даже удрать без миллионов!
      Виктор воскликнул:
      — Да приди в себя! Смотри, твоя любовница глядит на тебя! Ты что, болен? Ну-ка, хоть слово, хоть жест, будь мужчиной!
      Де Бриссак не шелохнулся. Сарказм Виктора был ему безразличен. Казалось, что он его не слышит. Устремив взор на Александру, он заметил, что та не сводит с инспектора глаз.
      Он снова взглянул на часы.
      — Еще двадцать пять минут, — процедил он сквозь зубы, — это много больше, чем мне надо…
      — Верно, — подтвердил Виктор. — Считай: одна минута потребуется, чтобы спуститься со второго этажа, и другая, чтобы выйти из дома с твоими сообщниками.
      — Мне нужна будет еще одна минута, — проронил де Бриссак.
      — Для чего?
      — Чтобы проучить тебя на глазах моей любовницы, как ты выразился. Когда полиция прибудет, она найдет тебя избитым и крепко связанным…
      — И с твоей визитной карточкой?
      — Именно так, старина! С карточкой Арсена Люпена! Надо уважать и ценить традиции. Александра, будьте добры, откройте дверь.
      Александра не шелохнулась.
      Де Бриссак ринулся к двери, и оттуда послышались проклятия.
      — Черт возьми! Она закрыта!
      — Как? — иронически осведомился Виктор, — ты и не заметил, что я ее закрыл? Надо быть внимательнее в твоем деле, мой милый…
      — Дай мне ключ!
      — Их у меня два: от этой и от другой двери, той, что в конце коридора.
      — Дай мне оба.
      — Чтобы ты спустился по парадной лестнице и вышел из дома как солидный буржуа, который выходит из собственного вестибюля к собственному автомобилю?.. Ну уж нет! Заруби себе на носу: ты или я! Люпен или Виктор! Молодой Люпен с тремя громилами и с револьвером и старый безоружный Виктор. А как свидетель баталии, как секундант дуэли, прекрасная Александра.
      Де Бриссак выступил вперед.
      Виктор насмешливо рассмеялся.
      — Иди же! Не жалей моей седины! Иди смелее!
      И вдруг де Бриссак бросился на соперника. Они, яростно сцепившись, покатились по полу, и дуэль сразу приняла характер самой жестокой схватки. Виктор пытался освободиться из железных объятий де Бриссака. Но их, казалось, невозможно было разжать.
      Что будет? Александра безмолвно следила за этой дикой сценой. С ужасом, без движения, как будто не хотела влиять на исход борьбы. Но безразлично ли ей было, кто выйдет победителем? Нет. Она с болезненным любопытством ждала результата.
      Однако, несмотря на физическое превосходство де Бриссака, Виктор все-таки взял верх. Поднявшись, он даже не перевел дыхания. Он улыбался с самым безмятежным видом и даже поклонился, как делает заправский цирковой борец, который «положил» своего соперника.
      А этот соперник был повержен! Он недвижимо, без сил, распростерся на полу.

      Лицо молодой женщины выдавало безмерное удивление. Казалось, она не верила своим глазам. Было ясно, что она ни на минуту не допускала поражения де Бриссака и воспринимала случившееся как чудо.
      — Это удар моего собственного изобретения, — проговорил Виктор, проверяя карманы де Бриссака и вытаскивая оттуда оружие — револьвер и кинжал. — Кулак бьет точно в определенное место… И никаких осложнений после не будет. Не беспокойтесь. Жертва выводится из строя примерно на час, не больше… Бедный Люпен…
      Но она и не беспокоилась. Она уже приняла сторону Виктора в этом поединке и думала сейчас об этом субъекте, который удивлял ее все больше и больше.
      — Что вы с ним сделаете?
      — Сдам полиции. Через четверть часа он будет в наручниках.
      — Отпустите его!
      — Нет!
      — Я вас умоляю!
      — Вы меня просите за этого молодчика? А за себя?
      — Делайте со мной, что хотите.
      Она сказала это со спокойствием, странным для женщины, которая только что дрожала от страха перед мнимой опасностью. Теперь она стояла лицом к лицу с реальной угрозой и не трусила. Больше того, в ее глазах можно было прочесть вызов и высокомерное презрение к опасности, которая ее подстерегала.
      Виктор подошел к ней и отчетливо произнес:
      — Я хочу, чтобы вы — слышите? — немедленно ушли отсюда.
      — Нет.
      — Поймите, как только мое начальство явится сюда, я уже больше не отвечаю за вас. Уходите же! Уходите, пока не поздно!
      — Нет. Я не уйду. Все ваше поведение доказывает, что вы действуете всегда так, как вам нравится, не считаясь с полицией, и даже против нее, когда это вас устраивает. Поэтому я прошу вас, спасите Антуана де Бриссака. Если нет, я остаюсь.
      — Вы что, его любите?
      — Дело не в этом. Спасите его.
      — Нет и нет!
      — Тогда я остаюсь.
      — Уходите!
      — Я остаюсь.
      — Тем хуже для вас! — рассердился Виктор. — Но знайте, что нет в мире силы, которая заставила бы меня спасти его. Вы слышите? Целый месяц я работал только ради достижения этой цели. Арестовать его! Разоблачить! Из ненависти к нему? Возможно… Но, скорее, из крайнего презрения.
      — Почему же презрения?
      — Хорошо. Я открою вам правду.
      В этот момент де Бриссак, с трудом дыша, приподнялся, но тут же снова упал. Конечно, сейчас он и не помышлял о бегстве, которое физически было для него невозможным. Ему оставалось только признать свое непоправимое поражение.
      Виктор схватил обеими руками голову молодой женщины и, в упор глядя ей в глаза, с горячностью проговорил:
      — Не смотрите на меня! Не спрашивайте меня вашими жадными глазами. Смотрите на него… На этого человека, которого вы любили… Или, вернее легенду о нем, о его неукротимой отваге, всегда новых и неожиданных ресурсах и приемах борьбы. Но смотрите же, вместо того чтобы отворачиваться от него. Смотрите на него и признайтесь, что он вас разочаровал. Вы ожидали лучшего, не правда ли? У Люпена должна быть совсем другая повадка.
      Он зло засмеялся, указывая пальцем на побежденного.
      — Арсен Люпен! Как же он мог позволить играть с собой как с мальчишкой? Не будем говорить о просчетах в самом начале дела, но здесь, этой ночью, что он сделал? Битых два часа валял дурака, в то время как я маневрировал и нагонял на него страх. И это Арсен Люпен! Ни одной светлой мысли!.. Посмотрите теперь на вашего Люпена. Ну как, хорош? И все-то потому, что получил тумака. Безобидный, кроткий, как ягненок. Что это — поражение? Но никогда Люпен, настоящий Люпен, не допустит поражения!
      Виктор выпрямился. Он как будто стал выше ростом.
      Приблизившись к нему и трепеща от волнения, Александра прошептала:
      — Что вы хотите этим сказать? Я не понимаю.
      — Понимаете! Правда начинает до вас доходить… Разве его вы любили? Перед ним преклонялись? Сознайтесь! Да и разве может Арсен Люпен походить на этого вульгарного авантюриста? Как вы могли быть настолько слепой, чтобы не заметить этого?
      — А кто же тогда этот человек?
      — Вор! — заявил резко Виктор. — Вор и никто больше. Если ты посредственность, без воображения, и не блещешь умом, то ничего нет проще, чем присвоить себе чужую славу и пустить публике пыль в глаза. Нетрудно и женщине внушить, что ты Люпен, особенно если эта женщина ищет что-либо из ряда вон выходящее, щекочущее нервы, а то и просто невозможное. И разыгрывать перед ней роль Люпена до тех пор, пока события не разоблачат актера и не бросят на землю, как манекен.
      Краска стыда залила ее лицо. Реальность ей стала ясна.
      — Уходите же, — снова сказал он. — Люди де Бриссака знают вас и вас выпустят. — Если нет — лестница в вашем распоряжении…
      — Я предпочитаю подождать.
      — Подождать? Кого? Полицию?
      — Мне все равно, — сказала она подавленно. — Однако… Одна просьба. Схватка внизу… Жертвы… не надо этого.
      Виктор взглянул на де Бриссака, который был по-прежнему беспомощен и не способен на усилия. Тогда Виктор открыл дверь, добежал до конца коридора и свистнул. Появился один из сообщников де Бриссака.
      — Скорее убирайтесь. Сейчас нагрянет полиция. И главное, уходя, оставьте открытой калитку.
      Потом он вернулся в кабинет.
      Де Бриссак не шелохнулся.
      Александра не подошла к нему. Они даже не обменялись взглядами: двое чужих…
      Протекли еще две или три минуты. Виктор прислушался. С улицы раздался рокот мотора.
      Перед домом остановился автомобиль. Потом второй.
      Александра вжалась в кресло и машинально царапала ногтями обшивку. Она была мертвенно-бледна, однако владела собой. Внизу послышались голоса, потом снова воцарилась тишина.
      — Господин Готье и его агенты вошли в комнаты. Вероятно, они развязывают грека и его телохранителей.
      В этот момент Антуан де Бриссак нашел в себе силы встать и подойти к Виктору. Его лицо было искажено страданием, пожалуй, больше, чем страхом. Он прошептал, кивая на Александру:
      — Что с ней станет?
      — Об этом не беспокойся. Думай о себе. Де Бриссак — ведь это твоя настоящая фамилия?
      — Нет.
      — А настоящую есть возможность установить?
      — Невозможно.
      — Преступления за тобой были? С кровью?
      — Нет. Кроме удара ножом, нанесенного Бемишу. А больше я ничем не запачкан.
      — Грабежи?
      — Никаких веских доказательств не наберут.
      — Короче, тебе грозит несколько лет тюрьмы?
      — Не больше.
      — Ты их заслуживаешь. А потом? Как будешь жить?
      — Бонами Обороны.
      — А тайник, куда ты их запрятал, надежный?
      Де Бриссак улыбнулся.
      — Лучше, чем тайник на колесах, устроенный д'Отреем в такси. Мой тайник ни за что не разыщут.
      Виктор похлопал де Бриссака по плечу.
      — Ну, пошли, надеюсь, ты все уладишь. Я не из злых. Ты мне отвратителен потому, что присвоил себе красивое имя Арсена Люпена, и тем самым принизил до своего уровня человека такой величины. Этого я не прощаю, и потому упрячу тебя за решетку. Но твою проделку в такси, если ты не проболтаешься на следствии, я тебе в вину вменять не буду.
      Голоса послышались теперь у самой лестницы.
      — Это они, — сказал Виктор. — Уже обыскали вестибюль и сейчас поднимутся сюда.
      На него внезапно нахлынула волна радости, и он неожиданно принялся танцевать. Он проделывал па с удивительной легкостью. И было так комично, когда пожилой господин с седыми волосами выделывал удивительные антраша, приговаривая при этом:
      — Вот, мой дорогой Антуан! Вот что называется «па Люпена». Они ничего общего не имеют с твоими недавними подскоками.
      Переводя дух, он продолжал:
      — А! Нужно обладать священным огнем, экзальтацией подлинного Люпена, который слышит шаги приближающейся полиции, один, окруженный врагами, и который мог бы кричать перед агентами: «Это он-то Люпен, скорчившийся тип? Нет, Виктор из светской бригады — вот кто настоящий Люпен. Если хотите схватить Люпена, арестуйте Виктора!»
      Он внезапно застыл перед де Бриссаком и проговорил:
      — Я тебя прощаю. Ни за что, просто за доставленную мне эту минуту… Я сокращаю твое наказание до двух лет, из них лишь год в тюрьме. А через год ты сбежишь. Согласен?
      Ошеломленный де Бриссак пролепетал:
      — Но кто же вы, сударь?
      — Ты слышал это!
      — Как? Вы больше не Виктор?
      — Действительно, был Виктор Отэн, колониальный чиновник, кандидат на пост инспектора Сюрте. Но он умер, оставив все свои документы, в тот самый момент, когда мне пришла в голову мысль играть время от времени роль полицейского. Только ни слова об этом. Продолжай выдавать себя за Люпена, так будет лучше. И потом, не болтай о своем особняке в Нейи. И ни слова против Александры. Понял?
      Голоса приближались.
      Виктор, который пошел навстречу господину Готье, бросил на ходу Александре:
      — Закройте лицо платком и, главное, ничего не бойтесь.
      — Я ничего не боюсь.
      Господин Готье появился в сопровождении Лармона и одного из агентов. Он остановился на пороге и с удовольствием оглядел представшее перед ним зрелище.
      — Ну, Виктор, все в порядке?! — радостно воскликнул он.
      — Все в порядке, шеф.
      — А это Люпен?
      — Собственной персоной под именем Антуана де Бриссака.
      Господин Готье внимательно посмотрел на пленника, довольно улыбнулся и приказал агенту надеть на него наручники.
      — Черт возьми! Это действительно щекочет самолюбие и доставляет удовольствие. Арест Люпена. Вездесущий, неуловимый Люпен, джентльмен-грабитель, наконец-то в ловушке. Полиции есть от чего торжествовать… Арсен Люпен арестован Виктором из светской бригады. Да, сегодня знаменательный день! Виктор, скажите, он хорошо себя вел, этот господин?
      — Как ягненок, шеф.
      — Но у него немного помятый вид.
      — Ему слегка попало, но это ничего.
      Господин Готье повернулся к Александре, которая сидела в кресле, прижимая к глазам платок.
      — А кто эта женщина, Виктор?
      — Любовница и сообщница Люпена.
      — Дама из кинотеатра? Женщина из Бикока? И с улицы Вожирар?
      — Да, шеф.
      — Примите мои комплименты, Виктор! Какой удар! Вы это расскажете мне во всех деталях. Что касается бон Обороны, то они, разумеется, исчезли? Надежно упрятаны Люпеном?
      — Они у меня, — ответил Виктор, вынимая из кармана пакет и из него девять бон.
      Взволнованный де Бриссак подскочил на месте как ужаленный и резко бросил Виктору:
      — Подонок!
      — Вот, наконец, когда у тебя пробудилась чувствительность к окружающему. Надежный тайник, ты уверял? Старая канализация в твоей вилле! И ты называешь это местом, которое невозможно найти? Ты ребенок. В первую же ночь, оказавшись у тебя в гостях, я раскрыл его, — с иронией проговорил Виктор.
      Он приблизился вплотную к Антуану де Бриссаку и чуть слышно проронил:
      — Молчи… Все это я тебе возмещу… Семь или восемь месяцев тюрьмы, не больше. А по выходе хорошая пенсия, равная пенсии ветеранов войны, и сверх того — табачная лавочка. Идет?
      Тем временем прибыли другие агенты. Они освободили грека и его людей, и он, поддерживаемый двумя телохранителями, жестикулировал и что-то возбужденно говорил.
      Как только грек заметил де Бриссака, он сразу же воскликнул:
      — Я его узнаю! Это он меня ударил и связал!
      Вдруг он замер на месте с выражением ужаса на лице. А потом, протянув руку к этажерке с сувенирами, простонал:
      — Они украли у меня десять миллионов! Альбом с почтовыми марками! Бесценную коллекцию! Я мог продать ее за десять миллионов. И это он, он!.. Пусть его обыщут… Презренный! Десять миллионов!

      Де Бриссака обыскали. Он не оказал никакого сопротивления.
      Виктор все это время чувствовал на себе два пристальных взгляда: Александры и де Бриссака, который с изумлением на него уставился. Десять миллионов исчезли… Но в таком случае… Де Бриссак что-то пробормотал, как будто собираясь обвинить Виктора и вместе с тем защитить себя и Александру.
      Но Виктор бросил на него такой повелительный взгляд, что тот мгновенно ощутил всю силу влияния этого человека и затаил дыхание. К тому же, прежде чем обвинять, надо было хорошенько поразмыслить, чтобы понять, каким образом исчезла эта коллекция, ведь искал он один, а Виктор сидел в кресле и не двигался с места.
      Виктор, покачав головой, заявил:
      — Утверждение господина Серифоса меня удивляет. Я не отлучался от де Бриссака и не переставал наблюдать за ним, пока он занимался поисками. Он ничего не нашел…
      — Тем не менее…
      — Тем не менее у де Бриссака были три сообщника, которые сбежали. Вероятно, это они унесли тот альбом, о котором говорит господин Серифос.
      Де Бриссак пожал плечами. Он-то хорошо знал, что его сообщники не входили сюда. Но он ничего не сказал. Делать было нечего. С одной стороны правосудие и вся его мощь. А с другой — Виктор… И он выбрал Виктора.
 
 
      Таким образом, в половине четвертого утра все было закончено. Господин Готье решил доставить де Бриссака и его любовницу в полицию, чтобы там их и допросить.
      Он позвонил в комиссариат Нейи. Комната, где был арестован Люпен, была опечатана, два агента остались в доме грека.
      Господин Готье и два инспектора усадили де Бриссака в один из автомобилей префектуры. Виктор, сопровождаемый Лармона и другим агентом, взяли на себя заботу о молодой женщине.
      На горизонте уже появились первые проблески зари, когда они уезжали с бульвара Майо. Было прохладно.
      Оставив позади Булонский лес, они выехали на набережную. Первый автомобиль направился другой дорогой. Александра съежилась в углу кабины, по-прежнему пряча лицо в платок. Сидя у открытого окна, она дрожала от холода. Виктор поднял стекло, а позже, когда они были уже недалеко от префектуры, приказал шоферу остановиться и обратился к Лармона:
      — Хорошо было бы согреться… Что ты об этом думаешь?
      — Мне думается, да.
      — Иди, принеси нам из кафе два стаканчика… Я не двинусь с места…
      Лармона живо выскочил из машины и, едва он скрылся в дверях заведения, Виктор сразу же послал ему вслед другого инспектора.
      — Скажите Лармона, чтобы захватил и перекусить… И чтобы поворачивался побыстрее.
      Он опустил стекло, отделявшее его от шофера, и, когда тот оглянулся, нанес ему сильный удар в челюсть. Затем он вытащил из машины потерявшего сознание водителя, положил его на мостовую и занял место за рулем.
      Набережная была безлюдна. Никто не видел этой сцены.
      Автомобиль быстро выскочил на улицу Риволи, к Елисейским полям и снова взял направление на Нейи. Скоро они остановились у особняка де Бриссака.
      — У вас есть ключ?
      — Да, — ответила Александра, казавшаяся совершенно спокойной.
      — Два дня вы можете жить здесь без всякой опаски. А затем ищите убежище у какой-нибудь подруги. Позже вы переберетесь за границу. Прощайте.
      Он уехал в том же автомобиле префектуры.
 
 
      Между тем начальник сыскной полиции был поставлен в известность о невероятном поведении Виктора и его бегстве вместе с арестованной.
      Явились на его квартиру. Там никого. Выяснилось, что сегодня утром хозяин вместе со своим слугой уехал куда-то в автомобиле префектуры. — Этот автомобиль затем нашли брошенным в Венсенском лесу.
      Что все это могло значить?
      Вечерние газеты, разумеется, расписали это приключение, но ни одной правдоподобной гипотезы не было высказано.
      Только на следующий день загадка была разгадана в пресловутом послании Арсена Люпена, которое произвело настоящую сенсацию.
      Вот его точное содержание:
      «Я должен известить публику о том, что роль так называемого „инспектора Виктора“ из светской бригады сыграна уже до конца.
      В последнее время в связи с делом о бонах Национальной Обороны эта роль заключалась в преследовании Арсена Люпена или, скорее, так как публика и правосудие не должны больше оставаться в неведении, в разоблачении Антуана де Бриссака, который присвоил себе имя блистательного Арсена Люпена.
      Виктор из светской бригады занялся этим делом с пылом и рвением. И сегодня, благодаря ему, мнимый Люпен водворен за решетку, а Виктор, успешно выполнив свою миссию, исчез навсегда.
      Но он не допускает, чтобы его безупречная честность как полицейского была замарана хотя бы малейшим пятном, и, проявляя обычную скрупулезность, Виктор не захотел сохранить для себя девять бон Национальной Обороны и передал их господину Готье.
      Что касается обнаруженных десяти миллионов, то об этом его достижении следует информировать подробнее, ознакомив публику со всеми деталями, которые, естественно, все хотят знать. Действительно, очень велики должны быть возможности и изобретательность человека, если, сидя в кресле и не потрудившись сделать ни одного движения, он решил удивительно трудную задачу.
      Одно досье господина Серифоса носило пометку, по существу и руководившую поисками де Бриссака: «Досье АЛБ», что де Бриссак расшифровал как «Досье Албания». И вот, когда де Бриссак проводил инвентаризацию предметов, находившихся в кабинете господина Серифоса, он перечислил среди других заботливо сохраняемых сувениров: «Альбом открыток» и «Альбом почтовых марок»…
      И несколько этих слов было вполне достаточно, чтобы все стало ясно внимательному и наблюдательному Виктору из светской бригады.
      Да, Виктор сразу же догадался, что де Бриссак неправильно понял сокращение «АЛБ», что эти буквы означали первые три буквы слова «Альбом».
      Десять миллионов, которые составляли половину состояния господина Серифоса, были заключены не в досье «Албания», которое напрасно искал де Бриссак, а в миниатюрном альбоме, содержащем уникальную коллекцию редчайших почтовых марок, имеющих стоимость в десять миллионов.
      Не правда ли, неслыханная интуиция! Достаточно было беглого взгляда Виктора, чтобы проникнуть в глубину тайны. Затем в суматохе после борьбы он незаметно положил этот альбом в свой карман.
      Но имел ли Виктор из светской бригады неоспоримое право на эти десять миллионов? По-моему, да. По мнению Виктора, нет. Еще бы! Виктор — человек, правила поведения которого — это деликатность и сентиментальная утонченность. Он поручил мне не только передать боны Национальной Обороны префектуре, но и альбом с почтовыми марками, сохранив таким образом свои руки чистыми от всякого профессионального бесчестия.
      Я посылаю с нарочным — это мой священный долг — боны Национальной Обороны господину Готье, начальнику полиции, передавая ему вместе с тем и всю признательность инспектора Виктора.
      Что касается десяти миллионов, то, учитывая, что господин Серифос страшно богат и что он хранил их ненадлежащим образом в виде бесполезной коллекции почтовых марок, я полагаю, что должен сам пустить их в обращение до последнего сантима. Это обязанность, которую я на себя принимаю при условии соблюдения строгой законности. До последнего сантима…
      Кроме того, мне известно, что успеху этой битвы, так замечательно проведенной Виктором, немало способствовали и рыцарские побуждения по отношению к даме, которой он был восхищен с первой же встречи с ней в кинотеатре и которая была жертвой самозванца, представившегося ей как Арсен Люпен.
      Мне также кажется правильным и справедливым дать этой особе возможность вести жизнь светской дамы и безупречно честной женщины.
      Вот почему я ее освободил.
      И в своем убежище пусть она примет заверения в глубочайшем уважении от инспектора Виктора из светской бригады, от перуанца Маркоса Ависто и от Арсена Люпена».
      Такова была эта необычная публикация. Все точки над «i» были поставлены.
 
 
      На другой день после того как это послание было опубликовано, шеф полиции получил ценное письмо, в которое были вложены девять бон Национальной Обороны. Приложенный дополнительный листок давал полиции краткие объяснения о смерти Элиз Массон, убитой д'Отреем.
      С тех пор ничего не было слышно о десяти миллионах Арсена Люпена, которые он собирался сам «пустить в обращение».
      В следующий вторник к двум часам дня княжна Александра вышла из квартиры своей подруги, гостеприимством которой она пользовалась последние дни, и направилась по улице Риволи.
      Она была скромно одета, однако ее странная и чудесная красота, как всегда, привлекла все взгляды. Но чего было ей опасаться? Никто из тех, кто мог бы ее узнать, не мог ей встретиться.
      В три часа она пришла в маленький сквер Сен-Жан.
      На одной из скамеек в тени старой башни сидел мужчина.
      Сначала она заколебалась. Он ли это? Так мало был похож этот мужчина на перуанца Маркоса Ависто и на Виктора из светской бригады. Насколько моложе и элегантнее был он, чем Маркос Ависто! Насколько изящней по сравнению с полицейским Виктором… Эта моложавость, этот подкупающе любезный вид затронули ее больше всего.
      И она подошла. Их взгляды встретились. Нет, она не ошиблась. Конечно, это был он. Не говоря ни слова, она села рядом с ним на скамейку.
      Некоторое время они сидели рядом, не разговаривая. Бесконечное чувство объединяло и разъединяло их. Они боялись нарушить очарование этих тонких и непрочных уз.
      Наконец он прервал молчание.
      — Да, первое впечатление, которое вы произвели на меня тогда, в кинотеатре, определило все мое дальнейшее поведение. Если я занялся этим делом, то главным образом затем, чтобы стремиться к дорогому для меня образу, тому мимолетному видению, которое оказалось в «Балтазаре», а потом мелькнуло в Бикоке. Но как я страдал от этой двойственной роли, которую должен был играть, чтобы сблизиться с вами! А потом этот человек, так меня раздражавший… Я глубоко презирал его и в то же время сознавал, что во мне растет чувство любопытства и нежности к женщине, которую он обманом прельстил, воспользовавшись моим именем… Это было чувство, в котором смешивались раздражение против вас и любовь к вам, любовь сильная и страстная, которую я не имел права тогда вам открыть, но сегодня я о ней говорю откровенно…
      Что меня больше всего тронуло в вас и что раскрыло мне вашу душу? Это ваше инстинктивное доверие ко мне. Вы мне оказали его по вашей доброй воле, по тайным причинам, в которых вы, вероятно, и сами не отдавали себе отчета. По существу, по одной причине, главным образом… Вы нуждались в покровительстве более сильной натуры. Это желание испытать чувство опасности, которое иногда у вас появлялось, было связано в то же время со стремлением опереться на сильную руку. Рядом со мной вы с первой же минуты успокоились во время тревоги в доме Серифоса. Пережив самый сильный страх, вы затем овладели собой, и пожалуй, страдали только от того, что инспектор Виктор навязывал вам свою волю… А с того момента, как вы догадались, кем в действительности был этот инспектор, вы убедились, что избежите тюрьмы, с перспективой которой вы уже примирились как с неизбежностью. Вы уже без страха ожидали прихода полиции. Вы сели в автомобиль префектуры чуть ли не с улыбкой. На сердце у вас была радость, а не страх. И ваша радость проистекала от того же чувства, что и у меня… Это верно? Я не ошибаюсь?.. В этом правда вашего сердца?
      Она ничего не возразила… Но она и не призналась… Однако какое спокойствие отразилось на ее прекрасном лице!
      До вечера они не разлучались. Она по-прежнему была молчалива. А когда наступила ночь, она позволила ему проводить себя. Но куда? Этого она и сама не знала.
 
 
      Они были счастливы.
      Если Александра восстановила свое душевное спокойствие, то не потому ли, что и жизнь ее стала уравновешенной? И, в свою очередь, она не пыталась влиять на своего компаньона в лучшую сторону, чтобы ввести в рамки его беспорядочную жизнь. Однако этот компаньон был так скрупулезно верен своим обязательствам перед друзьями…
      Впрочем, это относилось не только к друзьям.
      Например, он хотел во что бы то ни стало выполнить свое обещание, данное той ночью Антуану де Бриссаку, что тот «сбежит» через восемь месяцев пребывания в тюрьме. И это ему удалось.
      Равным образом он помог освободить и Бемиша, что было обещано Александре.
      Однажды он появился в Гарте. Появление было не случайно, а приурочено к событию. Двое новобрачных, нежно обнявшись, выходили из мэрии. Это были Гюстав Жером, освободившийся путем развода от своей неверной супруги, и баронесса Габриель д'Отрей, превратившаяся из неутешной вдовы во влюбленную невесту, нежно опиравшуюся на сильную руку своего дорогого Гюстава…
      Когда они уже собирались сесть в автомобиль, очень элегантный господин подошел к ним, вежливо поклонился новобрачной и передал ей чудесный букет белых цветов.
      — Вы не узнаете меня, дорогая мадам? Я — Виктор, Виктор из светской бригады, иначе говоря Арсен Люпен. И, может быть, это нескромно, но… кузнец вашего счастья! Догадавшись в свое время об очаровательном впечатлении, которое произвел на вас господин Жером, я теперь в этот торжественный момент хотел принести вам мои почтительные поздравления и самые искренние пожелания безмятежного счастья…
      В тот же вечер этот элегантный господин говорил княжне Александре:
      — Ты знаешь, дорогая, я доволен собой… Я еще раз убедился, что надо делать добро всякий раз, когда это возможно, хотя бы для того, чтобы возместить зло, которое иногда приходится, даже непроизвольно, кому-нибудь причинять.
      Он ласково посмотрел на свою подругу.
      — Я уверен, Александра, что нежная и набожная Габриель, а такой, видно, она останется до могилы, не забудет в своих молитвах бравого Виктора, полицейского инспектора, благодаря которому ее отвратительный муж преждевременно отправился в лучший из миров, освободив супружеское место жизнерадостному, неотразимому красавцу господину Гюставу Жерому, муниципальному советнику и домовладельцу. И ты не можешь себе представить, как это чужое счастье меня радует…