СЕВЕРНЕЕ ЮГА…

— …Бейдевинд! Бейдевинд! Бейдевинд!.. Да уберите паруса, сукины дети!.. Бог мой, под нами же только четыре… Помощник, ты видишь, что там? Да не там, а по курсу триста двадцать шесть градусов… Как кипящая каша, а на самом деле это буруны… «Клан Альпайн»… Год назад там был «Алекто»… Нет, издалека ты не увидишь, как не увидел и капитан «Клан Альпайна»… Конечно же, мы идем туда!.. Три холма… Превосходный пеленг! Вот взгляни на карту… Да не будь ты таким тупым — это моя собственная карта… Немцы считают, что они хорошо знают побережье… но это моя собственная карта… даже у Адмиралтейства такой нет.

…Старик бредил. Я сидел у кровати своего деда, старого капитана Саймона Пэйса, и мучился вместе с ним, перед тем как отправиться в последнее путешествие. Вчера сразу после моего приезда из Лондона доктор Челверс сообщил мне, что дед, казалось бы, должен был умереть еще несколько дней назад. Однако мой старик упрямо цеплялся за жизнь. Я сидел в тихой комнате и слушал бред старого моряка, про должавшего жить где-то в море…

Я смотрел на обветренное, заострившееся лицо и почему-то вспомнил о «Форели», о том, что ждет ее. Уж я — то умру не в постели! Грохот глубинной бомбы или, скорее, тихий, несущий смерть шепот винта торпеды…

…У АПЛI все же должна быть база. Эта мысль не покидала меня, хотя два высокопоставленных морских офицера утверждали обратное. Но прежде всего, думал я, нужно отделаться от страха перед грозной подводной лодкой. Действительно ли так уж она страшна, как говорил начальник разведки? Он подчеркнул, что у нее очень несовершенный радиолокатор. Что ж, это дает мне в руки неплохую карту, и она, если сыграть умело, может оказаться козырной.

Перед тем как уйти из Адмиралтейства, я потребовал показать мне все совершенно секретные материалы о командире АПЛI Гансе Тутте. Сопливый клерк заартачился, и тут я убедился, что ссылка на большое начальство, кажется, позволяла мне требовать все, что я захочу. Такое право, говорят, дано лишь приговоренному к смертной казни.

Судя по данным разведки, Тутте не принадлежал к тому типу командиров подводных лодок, какими немцы обычно изображали своих асов. Готовясь к атаке, Тутте вел себя иначе, чем его коллеги. Перед каждым нападением он тщательно взвешивал связанный с ним риск и при не обходимости воздерживался от активных действий или, наоборот, наносил молниеносный удар. Меня не удивило, когда я про читал в материалах, что его отец был профессором математики.

Я попытался представить себе Ганса Тутте в тот момент, когда он вернулся из плавания. Представители фирмы «Блом и Фосс» показали ему новую подводную лодку, самую совершенную с их точки зрения, поинтересовались мнением бывалого подводника, предложили его офицерам тщательно осмотреть корабль. В еще необжитой рубке центрального поста состоялось, очевидно, совещание, которое, по моим представлениям, проходило примерно так.

…Ганс Тутте молча слушает.

— Лодка слишком велика, — говорит первый помощник. — Новые английские корветы и фрегаты могут почти на месте совершать полный поворот, и любой из них быстро обнаружит и потопит такую махину.

— Но она делает до двадцати узлов, — задумчиво добавляет второй помощник. — Для короткого боя это неплохо. Быстрое приближение, торпедирование, быстрый отход… Инженер-механик будет одновременно и взволнован и подавлен.

— Превосходно, если все, что нам говорили о лодке, — соответствует действительности…

— Если, конечно, англичане позволят вам вернуться, — мрачно поправляет первый помощник. Ганс Тутте, прислонившись к перископу, прислушивается к разговору своих офицеров, потом внезапно спрашивает: — Сколько времени, по-вашему, люди могут оставаться на лодке в погруженном состоянии, не теряя боеспособности? Первый помощник, ваше мнение?

— На такой подводной лодке или на обычной?

— На такой.

— Пожалуй, дней двадцать.

Тутте критически смотрит на него.

— Второй помощник, а вы как думаете?

— Может быть, около месяца, но вряд ли они будут для чего-нибудь пригодны после всплытия.

— Инженер? — Видите ли, в машинном отделении обстановка несколько иная, там длительное плавание будет переноситься легче, поскольку у людей всегда найдется какое-то занятие — исправить один механизм, отремонтировать другой… И все же месяц — это многовато…

— Господа офицеры, — не до слушав, бесстрастно говорит Тутте, — нам приказано выйти в длительное плавание и, если окажется возможным, совершать его без всплытия лодки на поверх ность.

Офицеры молча смотрят на командира. Тутте знает, о чем они сейчас думают, — о моральном состоянии матросов, об их боеспособности. О том же думает и он.

— И без базы, — добавляет он.

— А сколько будет длиться плавание? — деликатно кашлянув, интересуется первый помощник.

— Столько, сколько может длиться кругосветный поход с боями, — мрачно отвечает Тутте.

Подводники слишком хорошо дисциплинированны, чтобы выражать удивление или недовольство, и Тутте, улыбнувшись, продолжает:

— Но я полагаю, что у нас все же должна быть какая-то база, хотя бы для того только, чтобы мы могли всплыть и взглянуть на солнце. Это не обязательно должна быть военно-морская база — мы в состоянии взять с собой достаточные запасы продовольствия и торпед, — а лишь укромное место для отдыха. Командование возражает, но… — Тутте многозначительно ухмыльнулся, — как только мы окажемся в море, оно, возможно, передумает…

Я долго сидел, размышляя над этой вымышленной сценой. Не выдаю ли я желаемое за действительность? — спрашивал я себя. — Но как командир подводной лодки я бы обязательно решил всплыть и отдохнуть. Что будет происходить в подводной лодке после ее месячного пребывания под водой? Правда, в АПЛI воздух не будет таким тяжелым, как в подводной лодке обычного типа. Ну а как с отбросами, которые неизбежно будут копиться во время боевых операций, и как бороться с плесенью, которая покроет все внутри? В каком физическом состоянии окажется команда? Не подвергнутся ли люди каким-нибудь заболеваниям в результате столь длительного пребывания под водой? И еще: так ли уж совершенны машины АПЛI? Не окажется ли, что отработанное топливо будет выделять какие-нибудь ядовитые вещества? Да, АПЛI может оказаться технически совершенным кораблем, рассуждал я. Но как в нем поведут себя люди, до этого плававшие в обычных подводных лодках? Выдержат ли они такое длительное нервное напряжение в условиях боевой обстановки?..

Нет, лодка должна располагать каким-то убежищем, каким-то укромным уголком, и я на месте Ганса Тутте обязательно бы на шел какую-нибудь уютную бухточку, где люди могли бы свободно покурить, искупаться, позагорать. Именно это, убеждал я себя, и есть ахиллесова пята АПЛI. Да, да, да! Она должна иметь базу, убежище, укромную бухту…

Я так обрадовался своей догадке, что не сразу заметил, как старый капитан Пэйс пришел в сознание.

— Джеффри! — радостно произнес он и протянул мне слабеющую руку. — Вот уж не ожидал увидеть рядом с собой перед своим последним рейсом настоящего моряка!

Я пробормотал что-то вроде того, что все, дескать, будет хорошо.

— Чушь! — спокойно возразил дед. — Я умираю, и ты это знаешь. Что ты сейчас делаешь? По чему ты здесь, а не в море? Надеюсь, ты не бросил свою подводную лодку только ради того, что бы присутствовать при смерти старика?

Он приподнялся на подушках.

— Нет, — твердо, ответил я и понял, что мой ответ взбодрил его. — По особому приказу…

— О котором нельзя говорить, да? — слабо улыбнулся он.

«Черт возьми, — подумал я, — а почему бы в самом деле не рассказать ему? Ведь он же все равно умрет через несколько часов. Он всю жизнь в море… Кто знает, не подскажет ли он что-нибудь такое, что поможет мне найти АПЛI? Да и мне самому легче, когда я поделюсь с ним своим секретом».

Я встал, плотно закрыл дверь, подсел к старику и подробно рассказал ему о полученном приказе, о Гансе Тутте, о том, что я сделал бы на его месте, и о своей уверенности, что АПЛI, безусловно, нужна какая-то база. Глаза старика загорелись, он вдруг встрепенулся и уже другим, энергичным голосом спросил:

— Где будет рыскать эта АПЛI?

— В Южной Атлантике.

— Я же знаю этот район как свои пять пальцев! — воскликнул дед. — Никаких островов там нет. На побережье Южной Америки укромных уголков сколько угодно, но климат такой, что ни один капитан не станет искать там местечка для отдыха команды. И людей там в общем-то многовато. Да и командование наше флотское не такое уж тупое, что бы оставить без внимания маршруты торговых судов в Южную Америку. Именно потому Харвуд нашел «Графа Шпее», — улыбнулся дед. — Нет, нет, на месте Тутте я бы выбрал Африку!

— Да, но и там те же недостатки, — и климат плохой, и народу многовато.

— Юго-Западная Африка! — повторил мой старик, взмахивая от волнения рукой.

— Но между Тигровой бухтой, Валвис-бей и Кейптауном нет ни одного сколько-нибудь подходящего залива или бухты, — возразил я, уже сожалея, что рассказал умирающему старику о полученном задании. — Я говорил об этом в Адмиралтействе.

— Адмиралтейство! — крикнул дед. — В Адмиралтействе даже не захотели ознакомиться с мои ми заметками о промерах глубин в тамошних водах! Принеси-ка, парень, карту, она лежит на моем столе. Нет, нет, не адмиралтейскую, а мою собственную… Какое водоизмещение, ты говоришь, у АПЛI? Три тысячи тонн? Черт побери, только-только, но она все же сможет пройти туда!..

Дед пришел в сильнейшее волнение. Я тихонько выскользнул из комнаты. На его письменном столе в беспорядке валялись карты, какие-то бумаги, старые счета и всякий хлам. Но мне все же удалось отыскать то, что старик называл «своей картой». Бегло взглянув на нее, я решил, что на ней нанесена, очевидно, часть побережья к югу от Анголы.

Я вернулся в спальню и, едва переступив порог, понял, что не отвратимое произошло — достаточно было одного взгляда на лицо деда, покрытое пятнами и искаженное судорогой. Задыхаясь и кашляя, старик откинулся на подушки. Умирающий громко произнес какое-то слово, похожее на «север».

— Север? — спросил я, наклоняясь к деду.

— Двадцать миль… север… север… север… — твердил он, но произносил это слово так, что его можно было понять и по-другому. —… В двадцати милях… южнее… норда… большая скала… в двадцати милях к югу от…

В горле у него что-то заклокотало. Я решил, что все кончено, но, к моему удивлению, он поднял голову с подушек и отчетливо произнес:

— Остров с кривой косой, парень. Все равно он принадлежит тебе…

НА ХВОСТЕ ТИГРА

Долгий день близился к концу; солнце быстро скатывалось на запад, к острову Св. Елены.

Я стоял в боевой рубке, и от сюда океан казался мне бесконечным. Здесь и в мирное-то время редко появлялись суда, а теперь, в дни войны, их и вовсе не стало. Свободные от вахты загорелые матросы играли в кости около орудия. Небольшие волны с юго-запада вяло лизали стальную палубу. Можно было подумать, что мы одни тут, на всем этом огромном пространстве. Джон Герланд в белой сорочке, расстегнутой у горла, загорелый, словно человек с рекламного объявления, лениво взглянул на увлеченных игрой матросов.

— Боюсь, Джеффри, что от такой жизни нам скоро осточертеет все на свете, и мы начнем делать ставки на игроков в кости, хотя это и запрещено военно-морским уставом.

Я промолчал. А вообще-то и меня тревожила мысль, что легкая жизнь разлагает команду, пусть и состоящую из опытных моряков-ветеранов. Из походов на подводных лодках люди не возвращаются загорелыми красавцами. До сих пор наше плавание проходило так легко и спокойно, что даже мысль о том, с какой целью мы находимся в этот солнечный вечер в Южной Атлантике, казалась странной и нереальной.

…После отпуска я прилетел в Гибралтар, где уже стояла «Форель», заправленная горючим и снабженная всеми необходимыми запасами. По чьему-то приказу на «Форель» были присланы даже американские и канадские деликатесные продукты, несколько ящиков шотландского виски и дюжина бутылок лучшего хереса. «Для идущих на смерть», — с горечью подумал я.

Ни в Гибралтаре, ни позже в Саймонстауне, ни в Кейптауне, где мы заправлялись горючим, ни у кого не появлялось и тени сомнения, что все требования «Форели» должны выполняться вне всякой очереди. Нам ни в чем и нигде не отказывали, и матросы быстро это поняли. Они предпочитали не думать об опасностях, скрывающихся за столь необычной щедростью, и были довольны, что имеют возможность жить как боги. Я случайно подслушал, как один из моих матросов в Саймонстауне, будучи основательно «под мухой», заявил: «Подавай мне виски! Никакой дряни для команды „Форели“! Все самое лучшее!»

Я не сразу заметил симптомы вялости и праздности среди экипажа лодки, но в конце концов понял, что недели крейсирования на огромных пространствах Южной Атлантики стали отрицательно сказываться на моряках.

Разумеется, мы вели патрулирование по определенному плану. Я разбил Южную Атлантику на небольшие квадраты и обозначил место, где был торпедирован «Данедин стар». Мы патрулировали круглосуточно, но в течение нескольких недель не заметили ни единого судна, ни единого паруса. Абсолютно ничего.

Замечание Джона заставило меня серьезно задуматься. Я не мог до бесконечности занимать команду учебными атаками, погружениями, стрельбами по мишеням. Экипаж «Форели», очевидно, вступил в полосу кризиса — кризиса опасной скуки.

«Потопить АПЛI! Но где, черт возьми, искать ее?! — думал я, осматривая бескрайнюю водную гладь. — Может, она взорвалась и бесследно канула в морскую пучину? Может, нам придется продолжать патрулирование до тех пор, пока начальство в Адмиралтействе не убедится, что АПЛI больше не существует? Или, может, оно просто прикажет мне вернуться и потребует объяснения?..»

Голос сигнальщика вернул меня к действительности.

— На мостике, сэр! Вижу треногие мачты!

«До чего же это приятно — увидеть хоть какой-нибудь корабль!» — мелькнуло у меня. Услышав сигнал тревоги, игроки в кости недоуменно переглянулись: они, наверно, успели забыть, что такое погружение!

— Восемьдесят футов! Курс три—два—ноль! Очистить мостик! — приказал я.

Мои обленившиеся матросы бросились в люк как сумасшедшие. «Ага! — с удовлетворением подумал я. — Опасность подействовала на них, словно инъекция!» «Форель» начала стремительно погружаться.

— Хорошо слышу по курсу один—пять, — доложил акустик и с плохо скрываемым возбуждением добавил: — Большие военные корабли!

«Форель» легла на боевой курс. Из волн вынырнул мрачный глаз перископа. Все еще не веря самому себе, я посмотрел на мачты. Британские военные корабли! Два крейсера и четыре эсминца охранения.

— Взгляни и ты, Джон, — сказал я.

Волнение на лодке сразу улеглось. Можно только удивляться тому, как чутко улавливают опытные матросы малейшие интонации и голосе командира.

— Так что же, — нетерпеливо воскликнул Джон, — мы сейчас…

— Да, мы сейчас всплываем, — оборвал я. — Сигнальщик! Передайте вот это, — распорядился я и продиктовал текст с поставленными в начале кодовыми и опознавательными сигналами.

У меня не хватило решимости пропустить соединение британских военных кораблей, не обменявшись с ними приветствиями. «Форель» и так бродила в океане, как пария, хотя ее отверженная команда и жила в роскоши.