7.

— Иэн! Иэн! Остановись! Остановись, Иэн!

Никакой мужской голос не мог достигнуть такой высоты тембра. Никто не мог бы звать его по имени. Как долго до него доходило, что он слышит ее? Иэн разжал руку, державшую «утреннюю звезду», позволив петле рукоятки смертоносного орудия соскользнуть с запястья. Он поднял взгляд с того месива, что лежало под его ногами. Он должен был бы испытать огромное облегчение, когда увидел Элинор, целую и невредимую. И он действительно почувствовал радость, но она была как-то странно приглушенной, словно чувства его были придавлены тяжелым грузом.

Элинор была вся вымазана кровью, но это не поразило его. Хоть он действительно в тот момент был не способен испытать потрясение, он просто знал, что эта кровь не ее, что это брызги от искромсанных его оружием тел, которыми была усыпана вся поляна. Элинор медленно подняла руки и закрыла лицо.

Иэн смотрел на нее, узнавая, но ничего не чувствуя. Его удивляло лишь отсутствие человеческих голосов. Только лошади топали копытами и нервно ржали, и еще был слышен тихий рыдающий звук. Иэн внимательнее посмотрел на Элинор, но нет, этот звук исходил не от нее.

— Иэн, — ласково позвала она.

Все это выглядело очень странно. Иэн чувствовал холод и усталость и как будто все были чужими ему. Очень странно. Он слегка повернул голову в одну сторону, потом — в другую. Его солдаты расступились настолько широко, насколько позволяла поляна. На поляне оставались лишь останки того, что прежде было людьми — наверное, людьми, сейчас уже трудно было сказать. Иэн снова посмотрел на Элинор.

— Я потерял самообладание, — сказал он неуверенно, а потом, не сразу, вспомнил, почему. — Я думал… С тобой все в порядке? Они…

— Я совершенно невредима. Цела и невредима. Никто не прикасался ко мне, если не считать того, что они связали мне руки и пересадили с одной лошади на другую.

Элинор произносила слова медленно и аккуратно, голос ее был избыточно ласковым, но глаза Иэна уже смотрели вполне осмысленно, лишь слегка затененные беспокойством. Элинор опустила руки со своего лица на его плечи. Он вздохнул, вспоминая царивший тут ужас, но как нечто далекое, уже почти забытое.

— Ты так лежала — я думал, ты умерла.

— Нет. Эти идиоты даже не отобрали у меня нож для еды и связали запястья спереди. Я свернулась так, чтобы они не видели, как я перерезаю веревку, пока они спорили.

— Понимаю. Что ж, слава Богу, мы прибыли вовремя. — Он снова осмотрелся кругом. Резня, конечно, казалась неоправданно жестокой, но что же здесь было не так. — Элинор, ты помнишь, сколько их было?

— Четырнадцать, — сразу же ответила она, не сводя с него глаз.

Он не мог понять выражения ее лица. Это тоже было очень странно, но он слишком устал, чтобы спрашивать.

— Ладно, — ответил он. — Ты не теряешь голову.

— А почему я должна была ее терять? Я даже не очень испугалась. — Если бы Элинор даже тряслась до самых пяток, она не призналась бы в этом. Снова расстраивать Иэна — последнее, чего ей хотелось. Она опустила одну руку с его плеча, а другой коснулась его щеки. — Тебе не следовало позволять себе так расстраиваться, — ласково произнесла она. — Если бы они были умные, то никогда не посмели бы прикоснуться ко мне. А поскольку они были столь глупы, что попытались похитить меня, тебе следовало бы знать, что я уж как-нибудь сумею не подпустить их к себе, пока ты найдешь меня.

Иэн снова вздохнул. Он удивлялся, почему Элинор сказала, что он был расстроен. Как же он устал! Рука болела, словно он сражался целый день. Однако не могло же столько времени занять покорение четырнадцати слабо вооруженных и плохо подготовленных мужиков. Он отвернулся от Элинор и пересчитал трупы. Одиннадцать. Троих не хватало. Именно это ему казалось странным. Глаза его обежали выстроившихся кругом воинов.

— Вы позволили троим бежать, — сурово произнес он.

— Nae, thegnP — ответил Джейми. Он подал знак, и вперед вывели троих дрожащих несчастных.

— Убейте их, — ровным тоном приказал Иэн.

— Иэн, — взмолилась Элинор, положив ладонь на его руку. — Они не причинили мне вреда.

Нет, господин!

Он посмотрел на нее.

— Они решились угрожать насилием знатной даме. Если бы даже они осмелились только подумать об этом, они заслуживали бы смерти. — Он резко кивнул своим солдатам и повторил властно: — Убейте их. — Элинор же он сказал: — Я просто спешу, иначе бы публично четвертовал их в городе, чтоб неповадно было другим.

Безумие совершенно прошло, поняла Элинор, наблюдая за ним. В его приказе убить не было ни ненависти, ни каких-либо других эмоций. Это был рассудочный, взвешенный поступок. Чем больше Элинор думала об этом, тем яснее понимала, что была бы способна отдать точно такой же приказ, если бы ее и так не тошнило от уже виденного. Кроме того, она уже почти не верила, что все это могло случиться. Она не могла поверить, что группа простолюдинов осмелилась похитить высокородную даму. Такие вещи никогда не случались на ее землях прежде, и ей никогда не приходилось задумываться над тем, каким должно быть наказание за подобное преступление. Теперь же, когда пришлось задуматься, она кивнула вслед Иэну.

— Вы правы, милорд.

С этими словами все люди, стоявшие на поляне, словно очнулись от сна. Раздался шум голосов, и наказание было быстро приведено в исполнение. Вперед вышел Оуэн, держа в руках брошенный Иэном щит. Он протянул его своему хозяину, который изумленно уставился на него, а затем автоматическим движением надел щит на плечо. Элинор неодобрительно цокнула языком, но ничего не сказала. Оуэн наклонился и поднял с земли «утреннюю звезду», которая была до самой рукоятки заляпана кровью и кусками человеческой плоти.

— Где Джеффри? — резко спросил Иэн. Оуэн кивнул в дальний конец поляны.

— Его тошнит, — лаконично произнес он, и сам конвульсивно сглотнул.

Иэн пожал плечами.

— Скажи ему, пусть заканчивает и идет сюда. — Взгляд его упал на «утреннюю звезду, висевшую на руке Оуэна. Лицо слегка нахмурилось. — Посмотри, нельзя ли это немного почистить. А то моя лошадь взбесится.

По непонятной Иэну причине Оуэн снова с трудом сглотнул.

— Да, господин, — сказал он с чувством.

— Где конь? — тут же спросил Иэн с некоторым беспокойством, вдруг осознав, что все почему-то спешились.

— Четыре человека сражаются с ним в лесу, — произнесла Элинор. — Большая часть из этого, — она указала рукой на кучу трупов, — твоя работа, но нескольких убил конь. Каждого, кто вставал и, пытаясь ускользнуть, по ошибке бежал в его сторону, он лягал и растаптывал, превращая в мокрое место. На нем безопасно ездить, Иэн?

— Разумеется, — ответил он, несколько удивленный. — Это дело тренировки. Он не трогает меня. Он теперь знает мой запах и успокоится, как только я окажусь в седле.

— Тогда, может быть, лучше оседлай его, — предложила Элинор, — пока у меня не стало четырьмя воинами меньше.

— Пусть Джеффри прикажет им привести коня, — согласился Иэн, чуть улыбаясь.

Элинор покачала головой и взяла Иэна за руку. Увидев мольбу в ее глазах, он жестом велел Оуэну подождать и наклонился к Элинор, чтобы она могла говорить тихо.

— Тебе стоит поговорить с мальчиком, Иэн. Его не просто тошнит, ему действительно плохо. Он видел то, для чего еще слишком молод, а твой конь доконал его.

— Это его первый бой, Элинор. То, что его тошнит, — нормальное явление. Каждому мальчику нужно пережить первую кровь. Он должен привыкнуть.

— Боже сохрани! — воскликнула Элинор.

— Боже сохрани? — удивленно отозвался Иэн. — Джеффри должен был узнать, что в битвах убивают людей. Тринадцать лет — не слишком юный возраст, чтобы видеть смерть.

— Он слишком молод, чтобы видеть своего хозяина, охваченного безумием.

— Безумием? Меня? — Глаза Иэна уперлись в покрытую кровью и плотью «утреннюю звезду», а потом опустились на собственное тело.

Он был полностью залит кровью, руки вымазаны ею выше локтей, плащ от засохшей крови затвердел, как не выдубленная кожа.

— Боже милостивый, — тихо произнес он, — неудивительно, что ты сказала, что мне не следует позволять себе слишком расстраиваться. — Он повернулся к своему оруженосцу. — Оуэн, я действовал как-нибудь необычно?

— Господин, я никогда не видел ничего подобного. Из одиннадцати бандитов вы уложили восьмерых. А лошадь помогала вам, растаптывая всех, кто поднимался.

— Не тогда, — нетерпеливо произнес Иэн, — до боя. Может быть, я не отдавал всех приказов, которые были необходимы?

— О нет, милорд.

Иэн удовлетворенно кивнул.

— Мне тоже кажется, что я вел себя, как обычно. Остальное не важно. Приведи Джеффри ко мне. Прикажи также, чтобы тела были привязаны к худшим лошадям. Когда доберемся до ближайшей фермы, сложим их в телегу.

— Иэн, — тихо сказала Элинор, когда оруженосец ушел. — Это все не так уж важно. Но ты отбросил свой щит. Теперь-то ничего, но в настоящем бою…

— Я никогда не теряю рассудок в обычном бою, — сухо ответил он. — С чего бы? Я не испытываю к своему противнику в бою ни ненависти, ни страха. — Он протянул руку, но, увидев кровь на ней, не посмел прикоснуться к Элинор. Внезапно чувства вернулись к нему, и ему пришлось напрячь тело, чтобы не задрожать, как лист, чтобы удержаться от желания прижать к себе Элинор и зарыдать над ней. — Разве ты не понимаешь? Это все потому…

— Господин?

Дрожащий шепот предотвратил слова, готовые сорваться с губ Иэна. Приступ ярости сменился облегчением. Элинор опять была собой — теплой, заботливой с ним, дружелюбной. Он чуть снова не оттолкнул ее от себя, заговорив о любви. Какой же он идиот, неужели он никогда не поумнеет? Он повернулся к Джеффри. Мальчик не съежился от страха, но глаза его тревожно расширились. Иэн улыбнулся ему.

— Ты знаешь, Джеффри, я был очень доволен, когда ты решил остаться с отрядом, потому что считал, что пора тебя приучать к крови. Правда, я не ожидал, что будет… гм… столько крови.

Тревога во взгляде Джеффри заметно рассеялась, когда он проникся спокойным голосом и взвешенными словами Иэна. Стоявшее перед его глазами видение безумца, молотящего уже мертвые тела в красное месиво, потускнело. Джеффри увидел, как его хозяин поморщился с отвращением, глядя на свою окровавленную ладонь. Крови было так много, что она просочилась через кожаную рукавицу.

— Ты не должен огорчаться, что почувствовал себя плохо, — продолжал Иэн. — Я не хочу говорить тебе, сколько раз у меня самого выворачивало кишки после боя, и Оуэн точно так же чувствует себя. Это обычное дело. Никто не упрекнет тебя за это, не станет хуже к тебе относиться.

Элинор незаметно отошла. Мальчик не нуждался в ней, и ему легче будет разговаривать с Иэном наедине. Иэн был, конечно, прекрасным господином для своих оруженосцев. Жаль, что Адам не мог остаться с ним. Это было совершенно невозможно, подумала Элинор. Даже если бы она не собиралась стать женой Иэна, он не мог стать господином ее сына. Он слишком любил Адама, слишком привык считать его «малышом», чтобы быть его наставником в пору возмужания. Иэн либо слишком оберегал бы своего «милого ребенка», либо, пытаясь избежать этой западни, бросился бы в другую крайность, подвергая Адама слишком большой опасности.

—Он мог по справедливости судить, что нужно делать Джеффри или Оуэну, потому что они не были его «детьми». Ему никогда не приходилось брать их на руки, или получать их влажные детские поцелуи, или направлять их первые шаткие шаги. Иэн знал Джеффри и Оуэна только как юных мужчин, приближающихся к зрелому возрасту. Элинор чуть отвернулась, делая вид, что внимание ее отвлечено чем-то другим, но слух был направлен на тех, кого она только что оставила.

— Я испугался, господин, — едва слышно произнес Джеффри.

«Хороший мальчик», — подумала Элинор. Слова выходили из него с трудом, словно он вытягивал их клещами, но он все же признавался в том, что считал, вероятно, самым страшным грехом и позором.

— Но ты же не убежал, — с ударением произнес Иэн. — Когда ты будешь более уверенно владеть оружием, это чувство уменьшится. И даже если это не так, когда ты исполняешь свой долг, не имеет значения, что у тебя внутри. Например, мой долг инструктировать моих людей и расставлять их по местам, чтобы они выполняли задачу с наименьшими потерями. Обычно благодаря долгой практике это для меня легко. Сегодня я был так зол на эту мразь, которая осмелилась… — Его голос сорвался. — Я хочу сказать, Джеффри, что мне не очень-то хотелось объяснять тебе, куда ехать, или приказывать Джейми приглядывать за тобой, или приказывать солдатам окружать поляну, прежде чем атаковать. Единственное, чего я хотел — это схватиться с теми, кто бросил мне вызов. Однако если бы я не исполнил свой долг, если бы я поступил так, как мне хотелось в душе, многие мерзавцы ускользнули бы.

Мальчик сдержанно кивнул, все еще не способный переварить то, что ему пришлось видеть. Иэн снова улыбнулся.

— Обычно, конечно, такая проблема не возникает. Если я призван на войну королем или даже если я защищаю свои собственные земли, у меня нет причин злиться на тех, кто сражается против меня. Или по крайней мере, — губы Иэна скривились, — злиться до такой степени. — Он указал рукой на бойню, устроенную на поляне.

В глазах Джеффри появился интерес, и щеки его порозовели. Иэн решил, что шок, поразивший мальчика, большей частью преодолен и что время и следующая битва, которая, без сомнения, уже не будет столь кровавой, завершат процесс приучения его к насильственной смерти.

Громкий треск в кустах, к которому Иэн прислушивался вполуха, пока утешал Джеффри, материализовался в серого жеребца, которого провели через лес кругом и вывели на поляну сзади, так как никто не решался провести его мимо мертвых тел. Иэн взглянул на лошадь и едва сам не задрожал.

Кровь засохла на ногах боевого коня до коленных сухожилий, кровью были забрызганы его живот, грудь и даже морда. Двое воинов тянули его за поводья, поближе к удилам, а двое других — за упряжь. Несмотря на всю массу, державшую его, конь сопротивлялся, пытаясь встать на дыбы и укусить. Рубцы на лопатках и шее свидетельствовали о том, что его кто-то бил палкой или плашмя мечом.

Иэн открыл было рот, чтобы спросить, кто позволил себе такую жестокость, но промолчал. Без сомнения, другого способа укротить лошадь не было. Жестокость совершил прежде всего он сам, оставив бедное бессловесное создание на произвол судьбы. Приученная реагировать на запах крови с яростью вместо обычного в такой ситуации страха, лошадь взбесилась, когда ею перестали управлять.

Иэн взял в руку поводья и вскочил в седло. Как только его ноги попали в стремена, воины отпустили голову лошади и отбежали на безопасное расстояние. Но в этом, как и предсказывал Иэн, необходимости не было. Теперь, когда вместе с солидным весом на спине и ровным натяжением удил лошадь почувствовала силу хозяина, она совершенно успокоилась. У Иэна вырвалось раздраженное восклицание. В своих заботах о лошади он совсем забыл про Элинор. Повернувшись, чтобы извиниться за то, что не помог ей взобраться на коня, он увидел, что она уже сидит в седле.

Как мило с ее стороны, сказал себе Иэн, что она избавила его от неловкого положения, но где-то в глубине души возникло неприятное подозрение, что Элинор сама не хотела привлекать его внимания к себе. И в некоторой степени это было действительно так. Теперь, когда жар битвы остался позади, Элинор знала, что он непременно начнет размышлять, каким образом она оказалась в столь уязвимой для похищения ситуации, защищенная лишь немногочисленным и плохо вооруженным отрядом.

Элинор требовалось некоторое время, чтобы решить, что говорить ему, поскольку она вовсе не собиралась раскрывать Иэну свои истинные цели. Иэн, как и Саймон, окажись он на его месте, не одобрил бы, конечно, идею задержать, а возможно, и убить посланца короля. Поэтому ей нужно не только придумать причину своего отъезда из замка в столь поздний час и почти без охраны, но и объяснить, чем вокруг занимается такое количество егерей, если охота не планируется.

Последнее оправдать оказалось нетрудно, как только изворотливый ум Элинор сконцентрировался. Охотники просто выслеживали дичь для предстоящей во время свадебных торжеств охоты. Животных заманивают поближе, оставляя для них корм. Чем она сама занималась, покинув стены замка, объяснить было сложнее. Мозг Элинор продолжал перерабатывать все возможные варианты оправданий, пока воины собирали тела убитых и по дороге к замку.

У Элинор оказалось больше времени подумать, чем она ожидала, потому что Иэну самому нужно было привеси свои мысли в порядок. Безусловно, теперь уже было слишком поздно надеяться схватить грабителей этой ночью.

Когда у Иэна наконец появилось время обратить внимание на Элинор, она отвлекла его от пугавшей ее темы, упомянув о раненном похитителями воине. Иэн послал двоих на поиски. Затем Элинор ловко ввернула, какая, дескать, удача, что вокруг много ее охотников. Это, в свою очередь, привело беседу к свадебным торжествам и самой свадьбе.

Элинор нравилось, с какой охотой Иэн включился в обсуждение этой темы. Ей только хотелось бы, чтобы его интерес был более личным и менее практическим — он говорил главным образом о гостях, которых следовало пригласить, — но напомнила себе, что было бы неблагодарностью смотреть дареному коню в зубы.

Иэн задал вопрос, которого она боялась, только когда был уже готов влезть в ванну, чтобы отмыться от крови. Сначала он сказал что-то насчет паразитов, которыми заразился, а когда Элинор повернулась, чтобы велеть служанке принести бальзам от вшей, он тихо произнес:

— Останься, Элинор.

Элинор отдала распоряжение служанке и вернулась, радуясь, что красноватый свет факелов скрывал румянец, выступивший на ее щеках. Последнее, что Иэн сказал перед упоминанием о вшах, было то, что нужно до последних деталей прояснить условия брачного договора. Она надеялась, что его мысли вернулись к договору — и, может быть, он скажет что-нибудь другое, не совсем деловое. Неужели гнев и ярость, превратившие его в настоящего безумца, когда ее жизнь оказалась под угрозой, могли быть связаны только с его долгом по отношению к «жене Саймона»? Возможно ли, чтобы чувство долга порождало такую ярость? Наверняка в нем был и страх — хотя бы немножко! — за Элинор.

— Мне только пришло в голову, — резко произнес Иэн, — что мой единственный, возможно, шанс захватить грабителей врасплох был погублен этой небольшой экскурсией в лес, которую ты предприняла. Что ты делала вне дома вечером? В сопровождении всего пятерых воинов?

Разочарование, которое испытала Элинор, было как пощечина. Элинор уже почти забыла, что Иэн должен задать этот вопрос. Влекомая собственным желанием, она подсознательно готовилась услышать слова любви. Обнаженный Иэн, тускло освещенная спальня, поздний час, благополучное завершение кровавого испытания — все это наводило на нежные слова, даже объятия, тем более после разговора о свадьбе. И Элинор, не успев подумать, выплеснула всю свою обиду.

— Мои интересы могут показаться тебе пустяком, — ледяным тоном произнесла она. — Прости, если я расстроила твои планы. Прости меня также за мою беспечность, но раньше преступники никогда не появлялись в такой близости от замка или от берега. Я полагала, что буду в безопасности. Тебе не нужно больше об этом думать. В другой раз я не попадусь.

— Что ты говоришь? Я только что убил четырнадцать человек. И ты не позволишь мне узнать, почему? — распалился Иэн.