— Если вы предлагаете, я, конечно, мог бы, — вежливо сказал он. — Но разве вы не хотите поохотиться? Мы побудем здесь еще около двух недель, и я не хотел бы препятствовать вашим развлечениям, если у нас и так будет достаточно времени поговорить.
— Я способен быть достаточно невежливым, чтобы приехать на вашу свадьбу без приглашения, но я не такой невежа, чтобы предлагать военное предприятие в чужом доме, не поставив в известность и не получив разрешения хозяина. Я пропущу эту охоту, чтобы изложить вам свое дело. В любом случае я не так молод, чтобы ставить охоту на первое место. Если вы не будете возражать, я предложу то, что планирую, тем из ваших гостей, кто, по нашему мнению, мог бы заинтересоваться этим и принести пользу. Если вы не согласитесь, мы поставим точку на этом деле — я буду всего лишь вашим гостем.
Элинор быстрым взглядом осмотрела внешний двор, затем глянула на небо. Все казалось превосходным. Собаки лаяли от удовольствия, натягивая поводки, охотники выглядели не менее радостными и счастливыми. Погода была идеальной. Последние несколько дней дождя не было вообще, и было достаточно прохладно, так что земля оставалась сухой и твердой. Вильям Пемброк следил за раздачей копий для охоты и призывал гостей Элинор к хотя бы какой-то видимости порядка.
К счастью, он достаточно охотно взял на себя руководство. Именно эта часть охоты более всего волновала Элинор. Она хорошо представляла себе, что нужно делать, но не думала, что знатным охотникам доставит удовольствие подчиняться указаниям женщины.
Когда вся компания пересекла подъемный мост и несколько ускорила шаг, выехав на открытое пространство, Элинор покинуло напряжение хозяйки дома, сменившись азартом. Это было гораздое более приятное, радостное чувство ожидания опасности и восторга. Собаки были пока еще связаны, но безумно рвали поводья и с такой силой тащили державших их охотников, что некоторые лошади перешли с рыси в легкий галоп, чтобы сохранить темп. Было бы легче спустить собак, но людям был обещан кабан, а воздух был так чист и наполнен таким количеством разнообразных запахов, что собаки легко могли броситься за какой-нибудь лисой, зайцем или оленем.
Дичи было полно, поскольку из-за болезни Саймона и занятости Элинор никто не охотился в лесах Элинор уже почти два года. Время от времени Элинор приказывала егерям доставить ради возбуждения аппетита у Саймона олени-ху, молодого олененка или дикого поросенка, но в целом зверье разрасталось без особых тревог.
Охотники въехали в узкую полосу леса, и почти сразу одна из собак опустила голову и принялась лаять. У Элинор участилось дыхание — она так давно не бывала на охоте. Спустили одну ищейку, потом еще нескольких. Егеря, решив, что ищейки взяли правильный след, дали сигнал спускать всех остальных собак. Тут же начался бедлам. Даже гончие начали лаять, настолько силен был запах дичи. Лошади рванулись по стопам гончих, Элинор тоже погнала свою черную кобылу вместе с остальными.
— Осторожней, Элинор! — крикнул Вильям, поравнявшись с ней.
Но Элинор была не в настроении осторожничать и хлестала свою Бархатку только от возбуждения, поскольку кобыла и так летела во весь дух без всякого понукания. Когда первая эйфория прошла, собаки несколько успокоились — ищейки продолжали лаем привлекать за собой охотников, но гончие мчались молча.
Это была опасная гонка. Лошади в тесноте толкали друг друга на деревья, и низкие ветви раздирали одежду и царапали в кровь кожу. Элинор рассмеялась от захватывающего дух ощущения опасности, когда у нее сорвало головной убор. Окажись ветка потолще, она вполне могла сломать себе шею или вывалиться из седла. К счастью, головной убор остался неповрежденным. Она нетерпеливо подняла его, надела на голову, но тут же снова сняла. Ленты, связывавшие ее косы, каким-то образом запутались в ткани платка, и она безжалостно распустила и их тоже. Ее длинные черные волосы знаменем развевались за ней на скаку, делая ее похожей на какую-то дикую менаду.
Внезапно тишина разорвалась взрывом звуков — мастиффы, гончие и борзые захлебнулись от лая: они заметили вепря. Знатные охотники криками подбодрили собак и пришпорили лошадей. Элинор увидела, как один из мужчин налетел на тяжелый сук и упал с седла. Завороженная пылом охоты, она даже не повернула голову, чтобы рассмотреть, кто это был. По какой-то причине кабан решил не стоять на месте, а бросился бежать. Элинор услышала хруст позади себя. Какая-то лошадь упала. Ни о чем и ни о ком не беспокоясь, крича и натравливая собак, вся кавалькада бросилась вдогонку за жертвой.
Затем тявканье ищеек сменилось яростным лаем, который сообщал новую информацию. Вепрь остановился. Когда всадники подскакали ближе, они смогли различить возбужденный лай гончих. Мужчины одобрительно закричали и соскочили с лошадей, механически проверяя на бегу крепления распорок на копьях, специально предназначенных для охоты на кабанов. Если поперечины, прикрепленные примерно в восемнадцати дюймах от наконечника копья, слетят, то вепрь бросится, игнорируя оружие, прямо на человека.
Боль не сдерживала натиск зверя — она, казалось, лишь стимулировала его яростные попытки расправиться с нападавшими. Затем руки охотников как по команде освободили ножи в ремнях. Имея на конце копья яростно сопротивляющуюся тушу в двадцать стоунов весом, охотник рисковал получить от собственного ножа тяжелую рану или даже смерть.
Не без труда Элинор сдержала аллюр своей кобылы, но не остановилась совсем. С горящими глазами она позволила Бархатке неторопливо двигаться вперед. Другие женщины отстали, но она слышала шорох их лошадей в кустах. Этот звук не заинтересовал ее — она душой рвалась вперед, наблюдая за перемещениями ищеек, которые то бросались вперед, то отступали, лая все громче. Большие собаки вели себя более решительно, совершая угрожающие прыжки. Одна, самая смелая, даже на секунду вцепилась зубами в лопатку дикого зверя. Вепрь дернул головой, сверкнув трехдюймовыми клыками, и собака с визгом покатилась по земле.
Умышленно или случайно, но зверь был выбран великолепный. Ни один человек не стал бы недооценивать ум огромных диких кабанов. На месте, где упал старый дуб, имелась крошечная полянка, и этот монстр нашел себе там убежище за толстенным стволом и вздыбившимися вверх корнями. Слюна, стекавшая из его пасти, окрасилась кровью, и он издал кашляющий звук, который больше походил на рык, нежели на визг боли. В маленьких красных поросячьих глазках не было страха, одна лишь злоба. Разинув пасть, он потряс головой, разбрызгивая пену через поляну и на лающих собак.
Собаки тоже не испытывали страха.
— Держите его, ребятки, держите! — в возбуждении закричала Элинор. Она не думала, что собаки нуждались в предостережении — просто ей самой хотелось покричать.
Мужчины окружили полянку кольцом. Каждый опустился на одно колено, уперев копья в землю и приподняв наконечники примерно на двадцать дюймов. Основная сила удара животного в таком положении уйдет в землю. В этот раз охотники сгруппировались довольно плотно, так как свободного места было мало, но даже если бы они расположились шире, это ничего бы не изменило. Редкий кабан пытается прорваться через охотников, чтобы спастись бегством. Инстинкт этого животного — атака. Охотникам зачастую не приходилось и побуждать зверя. Лай и прыжки собак и крики людей и так достаточно заряжали зверя ненавистью и отвагой.
Судя по всем признакам, этот кабан был уже готов к нападению. Он тряс головой, фыркая и роя землю острыми копытами. Короткий бросок зверя настиг большого мастиффа, недостаточно прыткого из-за своих размеров. Собака перелетела через спину кабана с распоротым животом и повисла, трепыхаясь, на торчавшем из земли корне. Кровь хлынула потоком из умирающего мастиффа, заливая спину кабана и приводя остальных собак в бешенство. Одна из гончих вскочила на ствол упавшего дерева, оттуда прыгнула на спину кабану и, укусив, отскочила в сторону. Вепрь взвизгнул от ярости и бросился, мотая головой, вперед, расшвыривая визжащих и окровавленных собак во все стороны.
Места было маловато, поэтому кабан не мог развить настоящую скорость. Тем не менее Элинор застыла в страхе и восхищении. С красными глазами, огненной пастью и огромными белыми клыками животное, казалось, неслось прямо на нее. Она знала, что ей нужно поскорее развернуть лошадь и удирать, но она не могла. Все, что она могла — это обругать себя за то, что у нее нет с собой оружия..
— Копье! — крикнула она. — Дайте мне копье! Кто-то сунул копье ей в руки, но даже когда ее пальцы сжались на древке, финальная сцена этой драмы разыгралась на достаточно безопасном расстоянии от нее. Кабану стоявшие на коленях мужчины в ярких куртках показались гораздо более привлекательной целью, чем тощие черные ноги кобылы. Голос Элинор также не прельстил зверя. Кричали все: некоторые мужчины выкрикивали оскорбления, некоторые — одобрения в соответствии со своим характером.
— Иди, миленький, иди сюда! — кричал Лестер, отчаянно размахивая правой рукой.
— Сюда, свинячий сын! — орал Пемброк. Лорд Ллевелин, находившийся возле Лестера, словами не пользовался. Он издал звук, очень похожий на крики самого кабана, и именно к нему, опустив голову и подняв хвост, бросился взбесившийся зверь. По пути он чуть свернул в сторону и оказался между Лестером и Ллевелином, так что его не могло достать копье ни одного, ни другого. Душераздирающий женский крик перекрыл все звуки на поляне. «Джоан!»— подумала Элинор, задохнувшись от ужаса, и устремила кобылу вперед. Вместе с ней вперед бросились егеря. Кабан не искал свободы; в какую-то долю секунды он снова повернул и бросился на лорда Ллевелина, не защищенного с правой стороны.
Не было никаких шансов надеяться, что ее лошадь и егеря смогут предотвратить то, чего боялась Элинор. Они бросились вперед лишь в надежде отогнать зверя от его жертвы до того, как тот успеет окончательно расправиться с ней. Однако с валлийцем ничего не случилось: ему на своих холмах приходилось охотиться за кабанами в одиночку при помощи лишь нескольких собак. Когда зверь повернулся к нему, Ллевелин вскочил на ноги. И когда тот дернул головой, чтобы ударить его клыками, он просто прыгнул ему на спину, изо всех сил вонзив под лопатку копье, которое прошло в самую глубь груди. Нож уже был в его свободной руке, но ему не пришлось наносить смертельный удар в горло зверю. Кровь хлынула из носа и рта вепря, и он упал на колени.
Крик, от которого затряслись ветви деревьев, вырвался из глоток охотников. Пемброк поднял охотничий рог, чтобы протрубить победу. Люди и собаки бросились к кабану и лорду Ллевелину. Одновременно раздался тяжелый треск ветвей с другой стороны погибшего дерева. Собаки обезумели, разрываясь между жаждой цапнуть окровавленную тушу и желанием броситься на другую сторону поляны за следующей жертвой. — Берегись! — закричали егеря.
Гости растерянно обернулись. Из укрытия в ветвях поваленного дерева показалась огромная свинья с тремя молоденькими поросятами. Элинор услышала, как вскрикнул один из мужчин, когда маленький чертенок пропорол ему ногу. Вильям Солсбери бросился к нему на помощь, пронзив копьем туловище поросенка, чтобы не позволить ему наброситься на упавшего человека еще раз.
Хотя кабанчик весил не более семи стоунов, сила его была огромна. Удар, нанесенный копьем, не принес мгновенную смерть, и поросенок, безумно повернувшись на месте, вырвал копье из руки Солсбери, и древко сбило с ног спешившего на подмогу сэра Джона д'Алберина. Только двое кастелянов Саймона, следовавшие за сэром Джоном, наконец пригвоздили умиравшего поросенка к земле.
Пемброк в это время пробил свинью копьем насквозь, но угол удара был рассчитан неверно. Копье не задело жизненно важные органы, а древко сломалось в его руках, когда он пытался удержать гигантское животное. Вперед с ножом в руке бросился егерь, но был сбит с ног. Элинор отвела кобылу вбок и тоже нанесла удар, когда свинья отшвырнула плечом Пемброка. Копье вошло в жирную шею, посредине между лопатками и головой, как в масло. Элинор изрыгнула проклятие, полагая, что она тоже промахнулась, но в тот же момент между ног животного фонтаном забила кровь. Элинор случайно задела яремную вену, а сила самой свиньи заставила эту вену лопнуть.
Лестер, который стоял дальше других от того места, где появилась свиноматка с поросятами, имел достаточно времени, чтобы осмотреться. Он сумел улучить момент и поразить второго поросенка одним ударом. Это, однако, вынудило его отбиваться от нападения третьего одним лишь охотничьим ножом. Чуть согнувшись, Лестер нанес удар снизу вверх. Он не попал в горло, как надеялся, но в достаточной степени сумел сдержать натиск поросенка, чтобы подоспевший сэр Джайлс Айфордский смог прикончить его.
Страшный хаос из визжавших свиней, лаявших собак, кричавших людей и физического насилия стал затихать. Все остановились, тяжело дыша и оглядывая маленькую полянку, заваленную тушами. Повсюду лежали мертвые собаки и мертвые кабаны. Раненые люди стонали и пытались встать. Пемброк провел окровавленной рукой по лицу и, поднявшись на ноги, ошарашенно посмотрел на Элинор. И постепенно его вымазанное кровью лицо расцвело блаженной улыбкой.
— Я думаю, — сказал он, усмехнувшись, — теперь мы действительно можем протрубить победу? Мне следовало бы знать, что охота на кабана, которую устраиваешь ты, не может быть скучной, как и все остальное. Я могу трубить? Или нас в твоем лесу поджидают еще какие-нибудь сюрпризы?
12.
Xотя Элинор упорно и настойчиво отрицала свою причастность к происшествию с дикой свиньей, она в душе была рада, что это произошло. По крайней мере, не нужно было подыскивать безобидные темы для беседы во время обеда. Никто не интересовался ничем иным, кроме охоты. Описывался и анализировался каждый удар копытом, копьем и ножом. Когда торжественная процессия с лордом Ллевелином впереди внесла в зал голову кабана, замечательный подвиг валлийца был воспет бардом, а Оуэн торопливо переводил слова тем гостям, которые не понимали по-валлийски. Затем Элинор была представлена голова свиньи.
До этого момента Иэн был очень молчалив, частью оттого, что с большим интересом прислушивался к подробностям охоты, в которой ему не довелось участвовать, частью оттого, что не решался заговорить с Элинор, не доверяя своей сдержанности. Она вернулась с охоты растрепанная, с распущенными волосами, в которых запутались веточки и листья, и вместе с другими дамами сразу же ушла привести себя в порядок.
Этот порядок оказался настолько великолепным, что Иэна сдерживало от бурных эмоций лишь присутствие толпы гостей. Избавившись от своего Изорванного и пропыленного платка и вымазанного в крови платья для верховой езды, Элинор сбросила с себя образ озорной девчонки и даже образ той очаровательной и живой молодой женщины, которую Иэн всегда знал. Наряженная в мягкую темно-зеленую тунику и богато вышитый золотом жакет, с несколько отяжелевшими от усталости глазами и подкрашенными в стиле холодной и опытной женщины губами, она неожиданно предстала перед Иэном в образе страстной зрелой соблазнительницы. Он не знал, куда девать глаза, чтобы не выказать, как отчаянно он хочет обладать этой женщиной.
Представление головы свиноматки добавило к бурлящему вожделению еще и чувство потери той Элинор, которую он знал, которая, казалось, теперь должна была исчезнуть, и ужас при воспоминании о ее безрассудстве, небрежении своей безопасностью ради этой головы. Совершенно забывшись, Иэн стал кирпично-красным и взревел:
— Элинор! Ты же поклялась мне, что не будешь охотиться!
— Я должна была просто сидеть и наблюдать, как зверь топчет и рвет на части моих друзей и гостей, не пошевелив пальцем, чтобы помочь им? — вспыхнула Элинор, отозвавшись в ничуть не более сдержанном тоне, чем тот, в каком говорил Иэн.
Мужчины за высоким столом засвистели, захлопали в ладоши и затопали ногами, натравливая хозяина и хозяйку друг на друга подобно тому, как подбодряют дерущихся собак. Это, естественно, заставило спорящих обратить все в шутку, но воинственный огонек в двух парах глаз до конца не угас. Правила этикета требовали, чтобы подобные схватки велись в уединении, и они еще померяются силой в подходящее время и в подходящем месте.
Однако этой ночью, когда Иэн и Элинор поднялись наверх, их бой не имел продолжения. Иэн довольно грубо выгнал слуг, которые помогли ему подняться по лестнице и довели его до передней в апартаментах Элинор, и закрыл дверь в главную комнату.
— Ты мог бы позволить им уложить тебя в постель, — возразила Элинор. — Я вполне могу разговаривать с тобой и когда ты лежишь. Ты выглядишь усталым, и у тебя, наверное, разболелась нога?
— Сегодня я не буду спать в твоей постели, Элинор, — глухо произнес Иэн.
Если он ляжет здесь еще на одну ночь, на эти простыни, пропитанные сладковатым чудным ароматом — розы и чего-то еще, — который Элинор втирала в свое тело, он вообще не уснет.
— Для меня будет достаточно выдвижной коечки вон там. — Он мотнул головой в сторону комнаты, где обычно спали служанки Элинор. — Не спорь со мной, — добавил он резко. — Мне не понадобится этой ночью никакой уход. Однако, прежде чем пойти спать, я должен рассказать тебе кое-что. Оксфорд, как ты могла бы заметить, если бы не была так увлечена охотой на свиней, не участвовал в вашей потехе.
— Во-первых, я не клялась, что не буду охотиться. Я сказала только…
— Сейчас это неважно, — не совсем искренне сказал Иэн. — Оксфорд, как мы оба знаем, приехал сюда с определенной целью, и он изложил мне эту цель, пока вас не было. Что делается на твоих ирландских землях, Элинор?
— Что не делается скорее? — с неудовольствием заметила Элинор, сразу же оставляя личный спор в пользу дела. — Мой старший вассал там — некий сэр Брайан де Марнэ, и до последних трех лет никаких проблем у нас там не возникало. Те земли никогда не приносили большого дохода. Люди невежественные, и страна большей частью дикая. Саймон ездил туда — дай-ка вспомнить, да, это было перед самым рождением Джоанны, — чтобы посмотреть, почему так много земли приносит так мало дохода. Он там был хорошо встречен и убедился, что сэр Брайан выглядит достаточно преданным и действительно не может выжать из этой земли больше, если не хочет принести больше вреда, чем пользы. Затем наш дорогой король назначил в качестве наместника этого мерзавца Мейлера ФицГенри, и все пошло наперекосяк. Он довел малопоместных баронов до такого решительного бунта, что де Марнэ ничего не мог поделать с ними. Теперь я оттуда практически ничего не получаю. Сэр Брайан писал Саймону, умоляя о помощи, но это было уже после того, как Саймон заболел, и я даже не показывала ему это письмо.
— Все правильно. Ты и не могла действовать иначе, Элинор…
— Может быть. А может быть, и нет. Мое сердце заправляло моей головой в этом деле, поскольку Саймон, возможно, дал бы сэру Брайану ценный совет насчет того, какая тактика была бы лучше, и помог бы справиться с бунтовщиками. Однако я не решилась поставить его в такое положение, чтобы он знал, что его зовут на помощь, но не мог приехать. Его и так угнетало бессилие. Поэтому я просто объяснила сэру Брайану, что произошло, и попросила его сделать все, что будет в его силах. И я думаю, что он так и поступает. Саймон говорил, что он честный человек, а Саймона было не так-то легко провести. Тем не менее дела идут все хуже и хуже. Я не хотела бы потерять эти земли. И все-таки… я испытываю какой-то страх к Ирландии, Иэн. Наверное, он передался мне от родителей, утонувших по дороге домой оттуда.
При этих словах она вздрогнула. Несмотря на новое платье и сияющий блеск зрелой женщины, прежняя Элинор все еще была в ней. Иэн взял ее за руку и улыбнулся.
— Это так не похоже на тебя, Элинор. Вспомни, как ты сама была близка к тому, чтобы утонуть по пути со Святой Земли. Но ты ведь не боишься воды? И я знаю, что ты часто выходила в море ради развлечения.
— Это правда, и правда также то, что я не боюсь моря и не боюсь утонуть. Я боюсь самой Ирландии — и не за себя, как мне кажется. Иэн, а почему ты заговорил об Ирландии?
— Потому что именно ее касается предложение Оксфорда. У него там большое поместье, и, как и ты, он ничего не получает оттуда, кроме жалоб, с тех пор как там воцарился ФицГенри.
— А почему у него должно быть по-другому? Вильям тоже сходил с ума от того, что там происходит, — Изабель мне рассказывала. Он умолял короля Джона отпустить его, чтобы навести порядок хотя бы в Лейнстере, но король запретил ему.
— Оксфорд тоже об этом говорит. Выражаясь простыми словами, Оксфорд предлагает не ждать команды короля, а своими силами отправиться туда и навести там порядок — по крайней мере в собственных владениях. Мне кажется…
— Нет, Иэн! О, Боже! Не уезжай в Ирландию. Не сейчас! Я боюсь…
— Ну разумеется, не сейчас, — проговорил Иэн, целуя ее руку, которую держал до сих пор. — Ты же знаешь, что я должен сначала жениться, а потом еще разобраться с кастелянами Саймона. В любом случае, я тут не главная фигура. Твои владения там невелики. Оксфорд желает прежде всего, чтобы Вильям Пемброк поехал. Именно поэтому он так рвался сюда. Он хотел поговорить с Пемброком, не вызывая подозрений короля.
Настоящая война между страхом за Иэна и любовью к нему и собственническим инстинктом разгорелась в душе Элинор. Взывая к временному перемирию, она спросила подозрительным тоном:
— Если он не настаивает, чтобы ты принимал участие в этом предприятии, почему он пропустил охоту ради того, чтобы поговорить с тобой?
— По той совершенно разумной причине, что он не имел никакого права ввязывать Вильяма Пемброка в это дело под моей, или, точнее, нашей крышей, не поставив нас в известность. Оксфорд сам не поедет. Это тоже разумно — он слишком стар, чтобы принести много пользы. Его участие, как и Солсбери, состоит в том, чтобы помешать Джону приказать Пемброку вернуться домой, или объявить его предателем, или предпринять какие-либо другие действия, могущие помешать успеху Пемброка.
— Солсбери одобряет этот план? — несчастным голосом спросила Элинор.
— Настолько одобряет, что привез Оксфорда сюда, — напомнил Иэн.
— Не знаю, не знаю. Это все звучит, конечно, правильно и разумно. Если ФицГенри без помех будет продолжать идти по избранному пути, мы полностью потеряем наши ирландские владения. Как мне хотелось бы не знать об этом! Это ложится такой тяжестью на мое сердце, а мой разум в то же время говорит, что следовало бы что-то предпринять.
— Думаю, что тяжестью на твое сердце ложится усталость, Элинор. Если ты колешь свиней и скачешь верхом как сумасшедшая с распущенными волосами, немудрено, что у тебя к концу дня обнаруживается некоторая тяжесть на душе.
— Что?! — воскликнула Элинор, с готовностью переводя разговор, поскольку понимала, что ее дурные предчувствия были безосновательны и бесполезны. — Ты считаешь, что я такая старая и трухлявая, что какая-то охота может выбить меня из сил? Я еще покажу тебе мою силу и выносливость. Мы еще посмотрим, кто из нас будет первым кричать:
«Хватит! Хватит!»
У Иэна загорелись глаза, он крепче сжал ее руку и притянул к себе.
— Может, я все-таки посплю в твоей кровати этой ночью? — пробормотал он.
— О нет! — весело воскликнула Элинор, отталкивая его и вырывая руку.
— Почему нет, Элинор? — взмолился Иэн. — Какая разница: сегодня ночью или через трое суток? Я так долго был без женщин. Я хочу тебя.
Она позволила ему понять, как его призыв возбуждает ее, ногтем не менее отрицательно покачала головой.
— Для меня есть разница. Ты и так уже дал повод для разговоров, закрыв дверь, но это еще можно исправить, когда я открою ее, показав всем, что мы остались в том же положении, как и раньше.
— Если только это беспокоит тебя, я быстро, — настаивал он. — Кто узнает, что мы разговаривали на несколько минут меньше?
Элинор рассмеялась.
— Это, возможно, устроит тебя, но как быть со мной? Мне быстрота не рекомендуется.
— Ты будешь довольна, клянусь.
— Ты не будешь доволен, — снова сказала Элинор, но уже делая над собой усилие.
— Что толку говорить обо мне, если я просто тебе не по вкусу? — в отчаянии воскликнул Иэн. — Ни одна женщина никогда так не отвергала меня. А у них были на то причины. Почему ты не хочешь быть со мной? Ведь мы уже скоро станем мужем и женой!
— Не будь таким дураком, — прошипела Элинор, протягивая руку к двери. — Ты мне очень даже по вкусу, и я буду с тобой с удовольствием. Я не отрицаю, что желаю тебя так же сильно, как и ты меня. Но я не поддамся твоей похоти, и своей тоже, за три дня до свадьбы. Все, что ты желаешь, станет гораздо слаще через три дня, когда это можно будет делать, не стыдясь, не закрывая дверь и не путаясь в поспешно натягиваемой одежде. — Она распахнула дверь. — Гертруда, Этельбурга! — Служанки показались на пороге. — Положите лорда Иэна в его кровать, — отрывисто приказала Элинор. — А я пойду в свою.
На следующее утро Иэн спустился вниз до того, как Элинор поднялась с постели. Когда она вышла к завтраку в платье для верховой езды после мессы, он хитро спросил:
— Опять охотиться на свиней?
— Надеюсь, что нет, — ответила Элинор, сладко улыбаясь. — Я велела егерю выследить нескольких оленей покрупнее.
Он открыл было рот, но тут же крепко стиснул его. Элинор обратила внимание на его опухшие глаза и тихонько хихикнула. Она слишком устала от бессонницы этой ночью, вызванной неудовлетворенным желанием, и снова, по-видимому, очень устанет к вечеру после охоты, которая сегодня предполагалась. Стройное, крепкое тело Иэна отчаянно нуждалось в физических упражнениях.
Элинор не сомневалась, что это было главной составляющей трудностей Иэна, но его связывала нога. К воскресенью он совершенно обезумеет. Тем лучше. Она вспомнила, что прошлым вечером никаких разговоров о его сердечных проблемах не было. Все его внимание сосредоточилось на другом.
К обеду в пятницу после еще одного скучного дня Иэн был вообще не в настроении разговаривать, как надеялась Элинор. Прислуга старалась избегать встречи с ним, гости тщательно подбирали слова и делились друг с другом только такими политическими материями, которые не вызывали споров. За столом Иэн общался преимущественно с женой лорда Ллевелина Джоан, выказывая при этом такой шарм, что Элинор поняла, что у женщин было больше причин не отвергать Иэна, нежели просто его красивое лицо.
Она не испытывала ничего даже отдаленно похожего на ревность. Джоан была довольно привлекательна, но ей было далеко до Элинор, которая просто-таки пламенела в алом наряде, украшенном бриллиантами. К тому же свет в темных глазах Иэна вполне соответствовал ее платью в тех редких случаях, когда он поворачивался к ней.
Будь Иэн Саймоном, Элинор сама предложила бы ему снять напряжение добрачной связью. Однако в Иэне не было ничего, что намекало бы, что он, подобно Саймону, принял бы такое предложение с пониманием. Что-то подсказывало Элинор, что, несмотря на весь свой дискомфорт и плохое настроение, Иэн ценил ее сопротивление выше любых проявлений нежности, какие могла бы дать ее уступчивость. Возможно, это было связано с тем, что почти все женщины легко уступали ему. Он считал, что они уже женаты по вере, в то время как она, по его мнению, придерживалась взгляда, что обязательно должен быть документ. Однако на самом деле для Элинор все это не имело значения, и она была уверена, что для Иэна тоже. Иэн приравнял бы ее уступку к возможности того, что она так же легко уступит какому-нибудь другому мужчине при схожих обстоятельствах в будущем.
И все-таки ей было жалко его. Ее глаза нежно ласкали его лицо, а губы складывались в легкой улыбке, когда она наблюдала, как он слушает историю от сэра Джайлса. На мгновение глаза Иэна приподнялись, поймали ее взгляд и тут же убежали в сторону. Элинор немного забеспокоилась, когда сэр Джайлс внезапно отвернулся и прошел через зал к ней.
— Чем я заслужил немилость нашего нового господина, леди Элинор? — спросил он сердито.
— Его немилость? — переспросила Элинор.
— Я попросил его позаботиться о моем младшем сыне и, если он считает его достойным, подыскать приличный дом для воспитания. Сэр Саймон так много сделал для моих старших мальчиков, что я считал это приемлемой просьбой.
— Иэн отказал вам? — в изумлении спросила Элинор. Иэн обычно бывал, пожалуй, даже чрезмерно добрым и щедрым и никогда не был высокомерным, но у Элинор мелькнула мысль, что она видела его лишь в общении либо с людьми, равными ему или более высокими по званию, либо с такими презренными, как крепостные, вилланы или солдаты.
Возможно, в отношениях с вассалами и более низкими по рангу благородными людьми он мог оказаться надменным. Он мог считать такой образ поведения необходимым для того, чтобы указывать им на их место и держать в подчинении своей воле. Однако вассалы Элинор не привыкли к тат кому обращению. Саймон и сама Элинор всегда держались с вассалами как с равными — как с друзьями. Они были хорошими людьми и понимали разницу между беседой и приказом.
— Он не отказал мне, — ответил сэр Джайлс, чуть покраснев. — Он сначала выслушал меня, потом отвернулся, зевнул и спросил меня, не приравниваю ли я своего сына к лошади, у которой нужно проверить ходовые качества перед покупкой. Он сказал, что если я считаю мальчика годным, то он тоже так будет считать. Его слова были достаточно справедливы, но… но… Я скажу вам от всего сердца, леди Элинор, вы давно меня знаете и не дадите соврать: голос его и взгляд были такими, что, не будь он моим господином, я ударил бы его по лицу.
— О, не делайте этого, — сумела произнести Элинор, после чего все-таки не удержалась и прыснула со смеху. Сэр Джайлс одеревенел еще больше, резко выдохнул и повернулся, чтобы уйти. Элинор схватила его за руку, подавляя смех. — Пожалуйста, не сердитесь, — взмолилась она. — Я смеялась не над вами. Правда. Ведь Иэн был достаточно покладист, пока не отвернулся, не так ли?
— Он выглядел так, словно его мысли витали где-то в другом месте, но был достаточно вежлив.
— Его мысли действительно витали в другом месте, — сдавленно усмехнулась Элинор.
— Мне очень жаль, если я со своим мелочным вопросом помешал чему-то более важному, — сказал сэр Джайлс с еще большим напряжением в голосе.