11.

Элинор несколько часов ворочалась в постели без сна. Бьорн ей сказал, да и она сама знала, что скакать ночью — это не то, что при дневном свете. Тем не менее хоть какое-то известие должно было бы прийти, хотя бы о том, что никаких следов Иэна и его людей не обнаружено. Элинор твердила себе, что она дура. Новости не придут раньше, если она не будет спать. Она решительно закрыла глаза. Спустя мгновение какой-то звук заставил ее вскочить. Ничего, обругала себя Элинор, ничего же не было! Кровать скрипнула, вот и все. Она в отчаянии зажала уши ладонями и легла снова.

В таком положении она, конечно, долго лежать не могла. Это было слишком неудобно. Элинор ослабила давление ладоней и тут же резко убрала руки.

—…оставь меня здесь. Не буди леди Элинор, я сказал.

Голос был такой тихий, что, если бы она спала, а не усиленно прислушивалась к каждому звуку, он не потревожил бы ее. Элинор встала с постели и натянула халат.

— Но, господин, — услышала она мольбу Бьорна, — госпоже не так-то легко не подчиниться. Она приказала мне разбудить ее с новостями в любое время. Она…

Элинор зажгла свечку от ночника, стоявшего у кровати, и вышла в переднюю. На одном из стульев сидел Иэн, неловко вытянув вперед левую ногу, а Бьорн стоял, склонившись над ним. Когда она вошла, оба подняли глаза с одинаково смущенным выражением, подобно двум мальчишкам, застигнутым над горшком с медом. Разрываясь между чувством облегчения и гневом, Элинор не могла произнести ни слова. Она лишь тихо прошла вперед и зажгла свечи возле каждого из стульев.

— Миледи…

— Элинор…

Голоса соединились, опять же похожие в своем жалобном тоне. Элинор прикусила губу.

— Ты можешь идти, Бьорн.

Она не могла наказать слугу. Он оказался между двумя жерновами. Он не осмеливался ослушаться ни одного из хозяев. Счастье еще, что это был очень редкий случай, когда приказания госпожи и нового господина так диаметрально расходились, как сегодня. Элинор не поворачивалась к Иэну, пока шаги Бьорна не затихли в отдалении. Когда она наконец посмотрела на него, глаза его были закрыты, и даже золотистый свет свечей не придавал тепла его серому лицу.

— Иэн! Что с тобой?

— Такая глупость, — вздохнул он. — Я, как беспечное дитя, наступил на камень и вывихнул колено. Ты не поверишь, что такая мелочь может причинить столько боли.

— Когда это случилось?

— Почти неделю назад. В тот день, когда прибыл твой гонец с сообщением, что Вильям Пемброкский приехал.

— Почему же ты не отправил гонца назад? Я приехала бы к тебе. Или послала бы подводу, чтобы тебя привезли домой. Правда, Иэн…

— Элинор, успокойся! Мне больно, и я не хочу сейчас спорить с тобой о том, что мог бы и должен был сделать. Во-первых, как мог я послать за тобой, если в любой момент могли прибыть еще гости. Достаточно того, что я отсутствовал. Если бы мы оба отсутствовали, это было бы чересчур невежливо. Во-вторых, по правде говоря, я поначалу не допускал и мысли, чтобы меня куда-то везли. Наверное, мне следовало послать кого-нибудь к тебе, чтобы сообщить о происшедшем со мной, но я чувствовал себя таким идиотом!

Элинор импульсивно наклонилась и поцеловала его. Прежде чем он успел прийти в себя от изумления и удержать ее, она отстранилась. Затем она повернулась к двери в комнату, где спали служанки, и велела им принести бинты и холодную воду. Она приказала также, чтобы разбудили двух мужчин и они наносили скорее побольше холодной воды.

— Ты сможешь дойти до кровати? — спросила Элинор, пока служанки одевались. — Или мне приказать позвать нескольких слуг, чтобы перенести тебя?

— До какой кровати? — спросил Иэн в изумлении. Неужели Элинор поцеловала его? Это произошло так быстро, что он уже начинал сомневаться, не показалось ли это ему, когда Элинор просто наклонилась над ним.

— До моей кровати, — ответила Элинор. — В твоей спит Обри де Вер.

— Оксфорд?! — вскинулся Иэн. — Что он здесь делает? Ты пригласила его?

— Он приехал с Солсбери, но я не стала спрашивать, почему. Я только поблагодарила его за оказанную нам честь. Ведь я не могла спросить нежданного и нежеланного гостя, почему он приехал, не так ли?

— Нет, конечно. Но он сам ничего не сказал? Вероятно…

— Он, может быть, и собирался это сделать, но я была так озабочена поиском места, где разместить его и его слуг, чтобы ждать разъяснений, которые он, я уверена, дал бы без всяких вопросов.

— Так вот почему ты так поспешно послала за мной. Да, я понимаю. Спасибо тебе.

Элинор отправила Бьорна на розыски Иэна совсем не поэтому, но решила не поправлять его, лишь спросив еще раз, как он доберется до постели.

— Не стоит гонять людей по всему дому и будить всех, — ответил он несколько раздраженно. — Дай мне передохнуть немного, и я сам доберусь туда, но почему бы мне не поспать здесь на тюфяке? По правде говоря, я устал настолько, что готов лечь на каменном полу без всякого тюфяка.

— Потому, что я не хочу провести всю ночь на коленях, ухаживая за тобой, и потому, что ты болван, если не понимаешь, что это добьет тебя — опускаться на пол, а потом вскакивать, если потребуется. И почему ты не вернулся сразу, как только расправился с бандой? Ничего этого не случилось бы…

— Сварливая баба!

Элинор повернулась к нему, слегка побагровев, но он улыбался. Она протянула руку и коснулась его лица.

— Ты не хочешь иметь сварливую жену? Я беспокоилась о тебе, Иэн, но мне не нравится постоянно посылать за тобой гонцов. Быть может, чем реже ты видишь меня, тем легче у тебя на сердце? Откуда я знаю?

— У меня на сердце? О моем сердце и речи нет. Оно давно уже…

Он резко остановился, так как в комнату ворвалась Гертруда с полным воды кувшином в одной руке и полосками ткани в другой. Разумеется, не было никакой причины, почему Иэн не мог рассказать своей будущей жене о любви к ней в присутствии служанки, но он никогда ранее не оказывался в такой ситуации. Все женщины, с которыми он крутил любовь в прошлом, как правило, принадлежали кому-то еще. Предоставить их или себя во власть прислуге было бы и глупо, и опасно. Долгий опыт сдерживал его язык, если он опережал мысли.

Элинор не могла решить, хочет она услышать продолжение прерванной фразы или нет. Сердце его давно уже — что? Умерло? Отдано? Скажет ли он ей, кому именно? Когда он замолчал, она убрала руку от его лица. С этим движением она решила, что не хочет ничего слышать. В сердце или не в сердце, но в глазах Иэна, даже сейчас, просвечиваясь сквозь боль, было нечто, что давало Элинор больше оснований для веселья, нежели для отчаянния.

Бедный Иэн. Неужели он веровал в amour courtois? Heужели он посвятил себя какой-то знатной леди и изъяснил свою преданность в тошнотворных стишках? Если так, то его чресла сейчас наверняка вели жестокий спор с его возвышенными чувствами. Но если позволить ему сказать, что он любит другую или не может любить Элинор, между ними возникнет ложь. То, что не досказано, легче забыть.

— Это не имеет значения, — торопливо сказала она. — Самое главное, что я вижу тебя живым и здоровым. И я продолжаю настаивать, что с твоей стороны было глупо ехать верхом с таким коленом.

Она взяла ножницы и разрезала его штаны. Колено выглядело ужасно, распухшее и почерневшее. Иэн уныло посмотрел на него.

— Но утром оно было уже почти нормальное. Я собирался ехать завтра. Должно быть, потому, что пришлось долго скакать.

— Долго? Разве ты приехал не с северо-западной фермы?

— Нет. Разве я не рассказывал тебе, что как-то появилась парочка хитрых молодцев, которые, будучи слишком трусливыми, чтобы взять то, что хотели, силой, потребовали дань под предлогом, что сумеют удержать грабителей от нападения. Я приказал тогда управляющему Лонг-Акра схватить их, если они покажутся снова, и он дал мне знать, что они наконец пойманы. Я отправился в Лонг-Акр как раз перед прибытием твоего посыльного, и он последовал за мной — именно поэтому все так затянулось. Тех двоих нужно повесить. Я привез их с собой и отправил в городскую тюрьму. Я был уверен, что у тебя здесь не найдется места еще и для пленников. Кстати, что ты сделала с сэром Ги?

— Взяла его на службу. А разве ты не этого ожидал от меня? Что я еще могла сделать с таким простодушным малым? Пока что я отправила его в укрытие. Ты ведь слышал его историю? Боюсь, как бы кто-нибудь из гостей не узнал его в лицо.

Пока они разговаривали, Элинор поставила тазик перед его ногой, положила ему на колено толстую подушечку и полила сверху холодной водой. Иэн вздохнул с облегчением и закрыл глаза. Он оказался прав, доверив ей разобраться с делом сэра Ги. Их брак будет прекрасен, если только…

Что ж, она не дала ему закончить, когда он хотел сказать, как давно любит ее, но и не отстранилась от него. Что-то он должен был спросить — что же? Ах, да, королевский гонец. Он с трудом поднял тяжелые веки, но перед ним стояла Гертруда, держа кувшин так, чтобы прохлада медленно текла по его пульсирующему колену. Чуть позже Иэн проснулся с криком боли, когда подняли стул, на котором он сидел, но нога уже была крепко привязана к доске, и боль сразу прошла. Он помнил, как пробормотал что-то про блох, и Элинор что-то ласково ответила. Постель была мягкой и теплой, как в раю. Иэн спал.

Утро принесло замешательство и минутную панику. Судя по пышным занавескам вокруг, он лежал в постели какой-то благородной дамы — но какой? Когда Иэн окончательно встряхнулся от сна, память расчистилась, и паника перешла в раскатистый смех. Элинор раздвинула занавеску.

— Приятный звук с утра пораньше.

— А ты приятное зрелище с утра пораньше.

— Как ты галантен! Но ты рассмеялся еще до того, как увидел меня. Почему?

Иэн помолчал в нерешительности, потом усмехнулся.

— Потому что я поначалу не мог вспомнить, в чьей постели оказался… А вспомнить это утром — первейший долг всякого благородного мужчины.

Элинор радостно хихикнула. Это был первый знак для нее, что Иэн не ханжа и не гордец.

— Негодяй! Что ж, тебя больше не будет мучить этот вопрос, если, конечно, ты хочешь остаться при той штучке, которая делает постель не только местом для сна.

— Элинор!

— А ты думал, что я не могу быть ревнивой женой? — с вызовом спросила она. — У меня не слишком-то обходительная натура.

Несколько удивленный этим неожиданным признанием, Иэн нашел в себе силы только прошептать:

— Никогда бы не догадался, если бы ты не сказала мне.

— Я так и думала, — торжественно заявила Элинор, откидывая одеяло, чтобы взглянуть на колено Иэна. — Мой нрав обычно такой мягкий и уступчивый, что я сочла необходимым предупредить тебя. — Покосившись, Элинор не встретила негодующего взгляда, как ожидала. Она недооценила своего оппонента.

Иэн охотно согласился с очень ласковым выражением на лице:

— Разумеется. Разве я не испытал на себе всю твою бесконечную доброту? Я знаю тебя такой ласковой и любезной, что одно-единственное сердитое слово в твоих устах — слишком тяжелое наказание для меня. Мне, конечно, печально слышать о твоей ревности, но, поскольку ты так послушна, так добродушна во всех других отношениях, я должен примириться с этим маленьким недостатком.

Элинор, побитой на своем собственном поле, оставалось только рассмеяться. Она с облегчением увидела, что опухоль на колене значительно спала, хотя сине-черно-зеленая расцветка стала вроде бы еще ярче. Очень осторожно она пощупала коленную чашечку. Иэн напрягся, но не отдернулся и промолчал. Насколько можно было судить, кость была цела. Это была очень приятная новость. Иэн признался, что ощупывал колено сам два дня назад, но ничего не разобрал.

Затем их оживленная беседа возобновилась. Элинор предложила Иэну оставаться в постели — он в ответ заявил, что ему нужно раздеться и вымыться, даже если это будет стоить ему жизни. Хотя Элинор знала, что стояла на краю пропасти, его потребность была понятной. Кожа его уже трескалась от грязи, в волосах кишели вши, а зловоние от него возносилось до небес — даже для привыкшего ко всему носа Элинор. Предложение Иэна победило.

Путешествие от кровати до ванны и обратно, по-видимому, не принесло вреда, даже невзирая на то, что ему пришлось слегка подогнуть ногу в ванне, так что, когда Иэн, воодушевленный успехом, заявил, что спустится к гостям, это не показалось таким уж неразумным.

— Ты же понимаешь, что я должен, — настаивал он, предвидя возражения Элинор. — Я же не могу попросить, чтобы то тот, то другой поднялись сюда поговорить. Каждый из них будет думать, а что другой сказал, и к тому же это породит нездоровые сплетни, которые дойдут до короля, — кто-нибудь обязательно донесет их. А если такие важные персоны вместе покинут компанию неведомых нам доносчиков, будет еще хуже.

Был достигнут компромисс. Элинор наложила ему шину, чтобы нога не сгибалась в колене, и, кроме того, он согласился пользоваться тростью. С этими мерами предосторожности и при помощи двух слуг покрепче он спустился вниз как раз вовремя, чтобы разделить с гостями завтрак. Естественно, появление Иэна было встречено громкими и грубыми шутками насчет его желания отказаться от холостого состояния в пользу семейного блаженства. Последовало несколько предложений занять его место, а Элинор уговаривали отказаться от такого нерадивого жениха в пользу более пылкого.

К вящей радости всей компании, на защиту будущего отчима бросился Адам. Он вскочил из-за детского стола и гордо провозгласил, что лорд Иэн хочет жениться на его матери. Лорд Иэн сам так сказал, а он не лгун. Более того, задиристо настаивал Адам, лорд Иэн был занят по делам его мамы и именно поэтому задержался.

Голос Иэна, серьезно поблагодарившего своего пылкого защитника, перекрыл приглушенные звуки, которыми добродушные гости пытались придушить свой смех. Вполне удовлетворенный своей победой, Адам вернулся на место, и на этом подобные шутки прекратились. Какими бы колкостями ни осыпали друг друга собравшиеся, немногие из них были направлены на жениха и невесту. Поскольку даже если и существовала какая-то напряженность, которую легче всего было бы снять шуткой, никто не хотел еще раз дразнить детей Элинор.

К сожалению, следующий поток юмора оказался не таким безобидным. Все началось достаточно невинно, когда Роберт Лестерский, покручивая между ладонями кубок с вином, поблагодарил Иэна за оказанный им прием. Иэн недоуменно приподнял бровь, не зная, было ли это искренним комплиментом в адрес Элинор или прелюдией к какой-то дерзости.

— Меня особенно впечатлило богатство стола, — невинно произнес Роберт в ответ на настороженный полувопросительный взгляд Иэна, — потому что если бы вы задержались со своей свадьбой на несколько недель, боюсь, не нашли бы возможности так щедро угостить нас едой и напитками.

Иэн переглянулся с Элинор. Неужели Роберт знает о замысле короля Джона против нее? А если так, откуда он знает?

— Вы, должно быть, считаете меня бедной вдовушкой, так плохо подготовившейся к зиме, что я не смогла бы накормить моих гостей, — ответила Элинор со смехом.

— Леди Элинор, я имел в виду вовсе не это. И вы понимаете меня, — ответил Лестер более серьезно, чем хотелось бы Элинор. — Я гостил здесь довольно часто и хорошо знаю ваше беспримерное умение встречать гостей. Однако вы не могли бы накормить гостей тем, что было бы у вас отобрано ради обогащения чужого кармана.

— Никто не может отобрать… — начала было Элинор, ощетинившись, но Иэн остановил ее, накрыв руки ладонью.

— Вы пытаетесь оскорбить меня, Роберт? — спросил он, усмехаясь. — Я никогда не знал, что вы можете быть так злы или что вы способны добавлять позора уже пострадавшему человеку только потому, что я стал жертвой детского трюка и повредил колено…

— Нет, — протянул Лестер, — я вовсе не думаю, что поврежденное или даже сломанное колено могло бы помешать вам защитить вашу собственность. Но не против одной-единственной силы. Я слышал — из надежного источника, — что король собирается потребовать тринадцатую часть наших владений, когда вернется в Англию.

Замер не только высокий стол, но и все столы, за которыми сидели вассалы и кастеляны. Слова еще шептались за самыми нижними столами, все дальше и дальше по залу, но тишина настигла и их. Это касалось каждого, вплоть до крепостных, которые хоть и не присутствовали здесь, но в конечном счете платили за все. Глаза на понурых лицах не смотрели в сторону Лестера, сидевшего через три человека от Иэна слева от своей жены, которая, согласно протоколу, следовала за лордом Гвенвинвин и Джоан. Все смотрели на графа Солсбери, который находился по правую руку Элинор.

Он пожал плечами.

— Я не могу отрицать, что были какие-то разговоры об этом. Но что было решено, я не знаю. Жена прислала срочное письмо, требуя моего возвращения домой.

— Я была очень больна, — подтвердила хнычущим голосом сидевшая рядом с мужем леди Солсбери. — У меня так колотилось сердце, так болели глаза и кружилась голова, что я не могла оторваться от подушки.

Элинор не сомневалась, что Солсбери получил такое письмо. Вероятно, он получал такие письма не реже, чем два или три раза в неделю. Возможно, подумала Элинор со вспышкой радости, она переоценила добродушие Солсбери. Было бы непростительно не воспользоваться таким хорошим предлогом, чтобы покинуть короля: когда Солсбери хотел быть рядом со своим сводным братом, он спокойно выбрасывал письма леди Элы в огонь, когда же он хотел уехать, ему достаточно было представить ее патетическое обращение.

Однако все это менее относилось к существу дела, нежели то, почему именно Солсбери оставил Джона. Возможно, он приехал из Франции раньше из любви к Иэну, чтобы почтить своим присутствием его свадьбу и тем самым смягчить гнев Джона. Безусловно, его беспокойные вопросы насчет хромоты Иэна были искренними. Но, может, Солсбери приехал, чтобы смягчить шок от нового налога?

— Конечно, это не имеет значения для меня, — заметил лорд Гвенвинвин. — Тринадцатая часть от ничего — так и будет ничего. Северный Уэльс — бедная страна, и любой человек, который хочет получить тринадцатую или любую другую часть от ее диких стад, пусть приезжает и охотится за ними по горам. И все же я посылаю моих людей на охоту до войны, а не после. Деньги нужны для сражения, а не для мира. Насколько я знаю, король к тому же имел большой успех в этой нынешней кампании. Неужели не было никакой добычи?

— Гвенвинвин, — прошептала Джоан, — не будь таким вредным. Сейчас не время и не место создавать проблемы.

— Большой добычи и не могло быть, — раздался справа от леди Солсбери глубокий голос Вильяма Пемброка. — Поскольку земли принадлежали ему с самого начала, король. не мог получить никакой выгоды, ограбив их.

Солсбери опустил глаза.

— Это великодушно, Пемброк, — заметил он.

— Именно так, — сдержанно ответил Вильям.

— И все-таки он должен был получить богатый выкуп, — произнес Лестер. — Я слышал, что Монтобан был битком набит знатью Филиппа.

— Вы слышали правильно, но выкуп идет не королю, за исключением скромной доли, — миролюбиво уточнил Иэн. — Я тоже получил свою часть, как и все, кто принимал участие в штурме.

— Что ж, все это правильно, — согласился Лестер. Он уже высказал свое мнение и не желал далее смущать хозяев.

— Очень мило с вашей стороны, — торопливо произнесла Элинор, пока никто не успел поднять очередную щекотливую тему. — Теперь, когда я это знаю, я заставлю всех вас отработать свой обед. Мой егерь сообщил мне, что примерно в миле или в двух отсюда в моем лесу обнаружен прекрасный кабан. Кто отправится со мной, чтобы доставить его к столу?

Хор одобрения заглушил изумленное восклицание Иэна:

— Ты же не намерена охотиться на дикого кабана?

— Ну конечно, нет, — негромко уверила его Элинор. В другой раз она могла бы еще поддразнить его, настаивая, что обязательно отправится на охоту с мужчинами хотя бы для того, чтобы посмотреть, в какую ярость он придет прежде, чем сообразит, что она шутит, — но это было возможно наедине. — Мне придется сопровождать гостей во время охоты, но обещаю, что не сойду с лошади.

— И не стой слишком близко. Если раненый кабан разъярится, он способен разделаться с лошадью так же быстро, как с человеком. Черт! Какого же я дурака свалял, не удержавшись на ногах, словно грудной ребенок!

— Не волнуйся так, любимый, — прошептала Элинор. — Возле меня будут мои охотники. Со мной ничего не случится.

У Иэна не было времени ни ответить на ласковые слова Элинор, ни еще раз предупредить ее быть осторожной. Предложение поохотиться скомкало окончание завтрака. Мужчины одним глотком осушили то, что оставалось в их кубках, если не напились до сих пор, и дожевали остатки хлеба с сыром, если еще не наелись. А большинство просто оставили все на тарелках и вышли из-за стола, чтобы тут же надеть плащи или сменить парадные наряды на более простые.

Солсбери задержался на мгновение и, склонившись над Иэном, прошептал:

— Я разговаривал с Джеффри. Иэн, я не могу высказать, в каком глубоком долгу я перед вами. Только попросите, и я отдам вам все, что имею, включая мою жизнь. Он совершенно переменился.

— Вы несправедливы к своему сыну, — ответил Иэн. — Он остался таким, каким и был. Он храбрый и стойкий мальчик. Я ничего не сделал для него, кроме того, что сделал его счастливее. И немножко подучил владеть мечом и ездить верхом. Мы квиты, Вильям. Я дал вам более счастливого сына, а вы дали мне оруженосца, которому я могу доверять в самой трудной ситуации. Вы ничего мне не должны.

Солсбери покачал головой.

— Я не буду спорить с вами. Я сказал то, что я чувствую, и то, что хотел сказать. Но есть кое-что еще, о чем я хотел бы поговорить с вами. Мне хотелось бы остаться, но если я это сделаю, слишком много любопытных глаз будут следить за нами. Просто скажите мне, кто такая леди Джо-анна?

— Джоанна? Моя дочь, то есть я хочу сказать — дочь Элинор. А что?..

К удивлению Иэна, Солсбери разразился хохотом и так сердечно хлопнул его по спине, что тот ухватился за колено. Когда Иэн разжал зубы, не зная, что больше ему причинило боль — незажившая рана на спине или колено, — Солсбери уже ушел. Элинор тоже вышла вместе с другими наиболее склонными к приключениям дамами переодеться. Иэн выругался про себя и, подозвав слугу, приказал отодвинуть лавку, чтобы он мог встать на ноги. Сильная рука подхватила его под мышки и почти безболезненно перетащила через лавку.

— Спасибо, — пробормотал Иэн, поворачивая голову, чтобы разглядеть, кого он благодарит, и едва сдержал возглас изумления. — Лорд Оксфорд, еще раз благодарю. Кроме того, я должен поблагодарить вас за то, что вы оказали нам с Элинор честь, приехав на нашу свадьбу.

— В этом нет нужды, — заметил Обри де Вер со смущенной улыбкой. — Это скорее я должен благодарить вас и вашу добрую хозяйку за столь любезный прием незваного гостя. Дело в том, что я запоздал с совершенно необходимым визитом к Солсбери, и, когда наконец добрался до него, он уже седлал коней, чтобы ехать сюда. Естественно, он вернулся. Но когда он услышал о моем деле, то предложил отправиться сюда вместе с ним. Я отказывался, не будучи приглашенным, но Солсбери сказал, что он полагает, что обладает достаточным кредитом доверия у вас, чтобы выкупить мое прощение.

Иэн рассмеялся.

— Ни вы, ни он не нуждаетесь ни в каком прощении. Если бы я знал, что вы не откажетесь, я бы пригласил и вас. По правде говоря, мы ограничили число приглашенных, чтобы не подвергать наших гостей опасности. Саймон, как вы знаете, не был любимчиком короля. Джон хотел, чтобы Элинор вышла замуж за одного из его прихвостней, и был не слишком доволен, когда ее взял Саймон. Я не знаю, почему бы королю возражать против нашего брака, но если он почувствует, что мы каким-то образом обманули его ожидания…

— Зачем создавать трудности вашим гостям? Да, я понимаю.

Пока они разговаривали, Оксфорд помог Иэну занять стул возле камина. Служанка, собиравшая со стола в корзину объедки, которые будут розданы затем беднякам у ворот замка, подала скамеечку для ног. Однако она так явно боялась прикоснуться к ноге Иэна, что Оксфорд сам наклонился и аккуратно приподнял его ногу.

— Не стоит, милорд, — запротестовал Иэн.

— Вдс долго будет связывать ваша нога? — спросил Оксфорд, игнорируя вежливое возражение Иэна. По его тону было ясно, что вопрос был задан не из вежливости, а по делу.

— Надеюсь, что нет, — искренне ответил Иэн. — Опухоль и боль уже практически исчезли. Элинор говорит, что кость не сломана. Вероятно, это означает неделю или две.

— Я счастлив слышать это. Хотя даже месяц или два не слишком повлияли бы на ситуацию.

— У вас есть какое-то дело для меня, милорд? — осторожно спросил Иэн.

— Назовем это скорее некоторым предприятием, в котором вы можете пожелать принять участие.

Если Вильям Солсбери знал об этом, это не могло быть изменой. Обри де Вер, насколько Иэн знал о нем, считался честным человеком. Однако потребность обсуждать какое-то предприятие так поспешно и так приватно, чтобы ради этого прибыть без приглашения на свадьбу, разбудило сильные подозрения в Иэне.